---------------------------------------------------------------
      Подготовка электронной версии: eldmitr@aport.ru
---------------------------------------------------------------





     На даче тихо, ночь темна,
     Туманны звезды голубые
     Вздыхая, ширится волна,
     Цветы качаются слепые -
     И часто с ветром, до скамьи,
     Как некий дух в эфирной плоти,
     Доходят свежие струи
     Волны, вздыхающей в дремоте.

     13.IX.18




     Огонь, качаемый волной
     В просторе темном океана...
     Что мне до звездного тумана,
     До млечной бездны надо мной!

     Огонь, по прихоти волны
     Вдали качаемый, печальный...
     Что мне до неба, до хрустальной,
     Огнями полной вышины!

     24.IX.18




     Древняя обитель супротив луны,
     На лесистом взгорье, над речными водами,
     Бледно-синеватый мел ее стены,
     Мрамор неба, синий, с белыми разводами.

     А на этом небе, в этих облаках,
     Глубину небесную в черноту сгущающих, -
     Храмы в златокованых мелких шишаках,
     Райскою красою за стеной мерцающих.

     20.VII.18




     И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
     И лазурь, и полуденный зной...
     Срок настанет -- господь сына блудного спросит:
     "Был ли счастлив ты в жизни земной?"

     И забуду я все -- вспомню только вот эти
     Полевые пути меж колосьев и трав --
     И от сладостных слез не успею ответить,
     К милосердным Коленам припав.

     14.VII.18




     В дачном кресле, ночью, на балконе...
     Оксана колыбельный шум...
     Будь доверчив, кроток и спокоен,
     Отдохни от дум.

     Ветер приходящий, уходящий,
     Веющий безбрежностью морской...
     Есть ли тот, кто этой дачи спящей
     Сторожит покой?

     Есть ли тот, кто должной мерой мерит
     Наши знанья, судьбы и года?
     Если сердце хочет, если верит,
     Значит -- да.

     То, что есть в тебе, ведь существует.
     Вот ты дремлешь, и в глаза твои
     Так любовно мягкий ветер дует --
     Как же нет Любви?

     9.VII. 18





     Архангел в сияющих латах
     И с красным мечом из огня
     Стоял в клубах синеватых
     И дивно глядел на меня.

     Порой в алтаре он скрывался,
     Светился на двери косой -
     И снова народу являлся,
     Большой, по колена босой.

     Ребенок, я думал о боге,
     А видел лишь кудри до плеч,
     Да крупные бурые ноги,
     Да римские латы и меч...

     Дух гнева, возмездия, кары!
     Я помню тебя, Михаил,
     И храм этот, темный и старый.
     Где ты мое сердце пленил!

     3.IX.19




     Темень. Холод. Предрассветный
     Ранний час.
     Храм невзрачный, неприметный
     В узких окнах россыпь красных глаз.

     Нищие в лохмотья руки прячут,
     С паперти глядят в стекло дверей,
     В храме стены потом плачут
     Тусклы ризы алтарей.

     Обеднела, оскудела паперть.
     Но и в храме скорбь и пустота.
     Черная престол покрыла скатерть
     За завесой царские врата.

     Вот подрясник странника-расстриги.
     Он в скуфейке, длинный и прямой.
     Рыжий ранец, палку и вериги
     В храм приносит нагло, как домой.

     Вот в углу, где княжий гроб, под красной
     Трепетной лампадой, на полу
     Молится старушка, в муке страстной
     Всю щепоть прижав к челу.

     Матушка! Убогая, простая,
     Бедная душа! Молись! Молись!
     Чуть светает эта ночь глухая,
     С теплой верой в сумрачную высь.

     Темень. Холод. Буйных галок
     Ранний крик.
     Древний город темен, мрачен, жалок...
     И велик!

     <12.IX.19>





     У райской запретной стены,
     В час полуденный,
     Адамий с женой Евой скорбит:
     Высока, бела стена райская.
     Еще выше того черные купарисы за ней,
     Густа, ярка синь небесная;
     На той ли стене павлины сидят,
     Хвосты цветут ярью-зеленью,
     Головки в зубчатых венчиках;
     На тех ли купарисах птицы вещие
     С очами дивными и грозными,
     С голосами ангельскими,
     С красою женскою,
     На головках свеч" восковые теплятся
     Золотом-пламенем;
     За теми купарисами пахучими -
     Белый собор апостольский,
     Белый храм в золоченых маковках,
     Обитель отчая,
     Со духи праведных,
     Убиенных антихристом:
     - Исусе Христе, миленький!
     Прости душу непотребную!
     Вороти в обитель отчую!

     12.IX.19





     Иконку, черную дощечку,
     Нашли в земле - пахали новь...
     Кто перед нею ставил свечку?
     В чьем сердце теплилась любовь?

     Кто осветил ее своею
     Молитвой нищего раба,
     И посох взял и вышел с нею
     На степь, в шумящие хлеба,

     И, поклоняясь ветрам знойным,
     Стрибожьим внукам, водрузил
     Над полем пыльным, беспокойным
     Убогий символ божьих сил?

     1919





     Сомкнулась степь синеющим кольцом,
     И нет конца ее цветущей нови.
     Вот впереди старуха на корове,
     Скуластая и желтая лицом.

     Равняемся. Халат на вате, шапка
     С собачьим острым верхом, сапоги...
     - Как неуклюж кривой постав ноги,
     Как ты стара и узкоглаза, бабка!

     - Хозяин, я не бабка, я старик,
     Я с виду дряхл от скуки и печали,
     Я узкоглаз затем, что я привык
     Смотреть в обманчивые дали.

     1919




     Ты странствуешь, ты любишь, ты счастлива...
     Где ты теперь? - Дивуешься волнам
     Зеленого Бискайского залива
     Меж белых платьев и панам.

     Кровь древняя течет в тебе недаром.
     Ты весела, свободна и проста...
     Блеск темных глаз, румянец под загаром,
     Худые милые уста...

     Скажи поклоны князю и княгине.
     Целую руку детскую твою
     За ту любовь, которую отныне
     Ни от кого я не таю.

     1919




     Высокий белый зал, где черная рояль
     Дневной холодный свет, блистая, отражает,
     Княжна то жалобой, то громом оглашает,
     Ломая туфелькой педаль.

     Сестра стоит в диванной полукруглой,
     Глядит с улыбкою насмешливо-живой,
     Как пишет лицеист, с кудрявой головой
     И с краской на лице, горячею и смуглой.

     Глаза княжны не сходят с бурных нот,
     Но, что гремит рояль, - она давно не слышит, -
     Весь мир в одном: "Он ей в альбомы пишет!" -
     И жалко искривлен дрожащий, сжатый рот.

     1919




     - Дай мне, бабка, зелий приворотных,
     Сердцу песен прежних, беззаботных,
     Отдыха глазам.

     - Милый внучек, рада б, да не в силах:
     Зелья те цветут не по лесам,
     А в сырых могилах.

     1920





     На диких берегах Бретани
     Бушуют зимние ветры.
     Пустуют в ветре и тумане
     Рыбачьи черные дворы.

     Печально поднят лик мадонны
     В часовне старой. Дождь идет.
     С ее заржавленной короны
     На ризу белую течет.

     Единая, земному горю
     Причастная! Ты, что дала
     Свое святое имя морю!
     Ночь тяжела для нас была.

     Огнями звездными над нами
     Пылал морозный ураган.
     Крутыми черными волнами
     Ходил гудящий океан.

     Рукой, от стужи онемелой,
     Я правил парус корабля.
     Но ты сама, в одежде белой,
     Сошла и стала у руля.

     И креп я духом, маловерный,
     И в блеске звездной синевы
     Туманный нимб, как отблеск серый,
     Сиял округ твоей главы.

     1920





     На родине она зеленая...
     Брэм

     Канарейку из-за моря
     Привезли, и вот она
     Золотая стала с горя,
     Тесной клеткой пленена.

     Птицей вольной, изумрудной
     Уж не будешь -- как ни пой
     Про далекий остров чудный
     Над трактирною толпой!

     10.V.21





     Ворон

     Ну, что. бабушка, как спасаешься?
     У тебя ль не рай, у тебя ль не мед?

     Яга

     Ах, залетный гость! Издеваешься!
     Уж какой там мед -- шкуру пес дерет!
     Лес гудит, свистит, нагоняет сон,
     Ночь и день стоит над волной туман,
     Окружен со всех с четырех сторон
     Тьмой да мгой сырой островок Буян.
     А еще темней мой прогнивший сруб,
     Где ни вздуть огня, ни топить не смей,
     А в окно глядит только голый дуб,
     Под каким яйцо закопал Кощей.
     Я состарилась, изболела вся,
     Сохраняючи чертов тот ларец!
     Будь огонь в светце - я б погрелася,
     Будь капустный клок - похлебала б щец.
     Да огонь-то, вишь, в океане - весть,
     Да не то что щец - нету прелых лык!

     Ворон

     Черт тебе велел к черту в слуги лезть,
     Дура старая, неразумный шлык!

     15.VIII.21




     Мечты любви моей весенней,
     Мечты на утре дней моих,
     Толпились как стада оленей
     У заповедных вод речных:

     Малейший звук в зеленой чаще -
     И вся их чуткая краса,
     Весь сонм, блаженный и дрожащий,
     Уж мчался молнией в леса!

     26.VIII.22




     Печаль ресниц, сияющих и черных,
     Алмазы слез, обильных, непокорных,
     И вновь огонь небесных глаз,
     Счастливых, радостных, смиренных, -
     Все помню я... Но нет уж в мире нас,
     Когда-то юных и блаженных!

     Откуда же являешься ты мне?
     Зачем же воскресаешь ты во сне,
     Несрочной прелестью сияя,
     И дивно повторяется восторг,
     Та встреча, краткая, земная,
     Что бог нам дал и тотчас вновь расторг?

     27.VIII.22




     У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
     Как горько было сердцу молодому,
     Когда я уходил с отцовского двора,
     Сказать прости родному дому!

     У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
     Как бьется сердце, горестно и громко,
     Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
     С своей уж ветхою котомкой!

     25.VI.22




     В гелиотроповом свете молний летучих
     На небесах раскрывались дымные тучи,
     На косогоре далеком - призрак дубравы,
     В мокром лугу перед домом - белые травы.

     Молнии мраком топило, с грохотом грома
     Ливень свергался на крышу полночного дома -
     И металлически страшно, в дикой печали,
     Гуси из мрака кричали.

     30.VIII.22





     Колоколов средневековый
     Певучий зов, печаль времен,
     И счастье жизни вечно новой,
     И о былом счастливый сон.

     И чья-то кротость, всепрощенье
     И утешенье: все пройдет!
     И золотые отраженья
     Дворцов в лазурном глянце вод.

     И дымка млечного опала,
     И солнце, смешанное с ним,
     И встречный взор, и опахало,
     И ожерелье из коралла
     Под катафалком водяным.

     28.VIII.22





     "Осанна! Осанна! Гряди
     Во имя господне!"
     И с яростным хрипом в груди,
     С огнем преисподней
     В сверкающих гнойных глазах,
     Вздувая все жилы на шее,
     Вопя все грознее,
     Калека кидается в прах
     На колени,
     Пробившись сквозь шумный народ,
     Ощеривши рот,
     Щербатый и в пене,
     И руки раскинув с мольбой -
     О мщенье, о мщенье,
     О пире кровавом для всех обойденных судьбой -
     И ты, всеблагой,
     Свете тихий вечерний,
     Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
     Преклоняя свой горестный взор,
     Ты вступаешь на кротком осляти
     В роковые врата - на позор,
     На проклятье!

     29. VIII. 22




     Все снится мне заросшая травой,
     В глуши далекой и лесистой,
     Развалина часовни родовой.
     Все слышу я, вступая в этот мшистый
     Приют церковно-гробовой,
     Все слышу я: "Оставь их мир нечистый
     Для тишины сей вековой!
     Меч нашей славы, меч священный
     Сними с бедра, - он лишний в эти дни,
     В твой век, бесстыдный и презренный.
     Перед распятым голову склони
     В знак обручения со схимой,
     С затвором меж гробами - и храни
     Обет в душе ненарушимо".

     27.VIII.22




     Зачем пленяет старая могила
     Блаженными мечтами о былом?
     Зачем зеленым клонится челом
     Та ива, что могилу осенила
     Так горестно, так нежно и светло,
     Как будто все, что было и прошло,
     Уже познало радость воскресенья
     И в лоне всепрощения, забвенья
     Небесными цветами поросло?

     25.VIII.22




     В полночный час я встану и взгляну
     На бледную высокую луну,
     И на залив под нею, и на горы,
     Мерцающие снегом вдалеке...
     Внизу вода чуть блещет на песке,
     А дальше муть, свинцовые просторы.
     Холодный и туманный океан...

     Познал я, как ничтожно и не ново
     Пустое человеческое слово,
     Познал надежд и радостей обман,
     Тщету любви и терпкую разлуку
     С последними немногими, кто мил,
     Кто близостью своею облегчил
     Ненужную для мира боль и муку,
     И эти одинокие часы
     Безмолвного полуночного бденья,
     Презрения к земле и отчужденья
     От всей земной бессмысленной красы.

     25.VIII.22





     Была весна, и жизнь была легка.
     Зияла адом свежая могила,
     Но жизнь была легка, как облака,
     Как тот дымок, что веял из кадила.

     Земля, как зацветающая новь,
     Блаженная, лежала предо мною -
     И первый стих, и первая любовь
     Пришли ко мне с могилой и весною.

     И это ты, простой степной цветок.
     Забытый мной, отцветший и безвестный.
     На утре дней моих попрала смерть, как бог.
     И увела в мир вечный и чудесный!

     9.IX.22





     Черна, как копь, где солнце, где алмаз.
     Брезгливый взгляд полузакрытых глаз
     Томится, пьян, мерцает то угрозой,
     То роковой и неотступной грезой.

     Томят, пьянят короткие круги,
     Размеренно-неслышные шаги, -
     Вот в царственном презрении ложится
     И вновь в себя, в свой жаркий сон глядится.

     Сощуривши, глаза отводит прочь,
     Как бы слепит их этот сон и ночь,
     Где черных копей знойное горнило,
     Где жгучих солнц алмазная могила.

     9.IX.22





     Плывет, течет, бежит ладьей,
     И как высоко над землей!
     Назад идет весь небосвод,
     А он вперед -- и все поет.

     Поет о том, что мы живем,
     Что мы умрем, что день за днем
     Идут года, текут века -
     Вот как река, как облака.

     Поет о том, что все обман,
     Что лишь на миг судьбою дан
     И отчий дом, и милый друг,
     И круг детей, и внуков круг,

     Да вечен только мертвых сон,
     Да божий храм, да крест, да он.

     12.IX.22
     Амбуаз





     Где ты, звезда моя заветная,
     Венец небесной красоты?
     Очарованье безответное
     Снегов и лунной высоты?

     Где молодость, простая, чистая,
     В кругу любимом и родном,
     И старый дом, и ель смолистая
     В сугробе белом под окном?

     Пылай, играй стоцветной силою,
     Неугасимая звезда,
     Над дальнею моей могилою.
     Забытой богом навсегда!

     22.VIII.22





     Ты на плече, рукою обнаженной.
     От зноя темной и худой,
     Несешь кувшин из глины обожженной,
     Наполненный тяжелою водой.
     С нагих холмов, где стелются сухие
     Седые злаки и полынь,
     Глядишь в простор туманной Кумании.
     В морскую вечереющую синь.
     Все та же ты, как в сказочные годы!
     Все те же губы, тот же взгляд,
     Исполненный и рабства и свободы,
     Умерший на земле уже стократ.
     Все тот же зной и дикий запах лука
     В телесном запахе твоем,
     И та же мучит сладостная мука, -
     Бесплодное томление о нем.
     Через века найду в пустой могиле
     Твой крест серебряный, и вновь,
     Вновь оживет мечта о древней были.
     Моя неутоленная любовь,
     И будет вновь в морской вечерней сини.
     В ее задумчивой дали,
     Все тот же зов, печаль времен, пустыни
     И красота полуденной земли.
     12.Х.22





     Прекрасен твой венок из огненного мака,
     Мой Гость таинственный, жилец земного мрака.
     Как бледен смуглый лик, как долог грустный взор,
     Глядящий на меня и кротко и в упор,
     Как страшен смертному безгласный час Морфея!

     Но сказочно цветет, во мраке пламенея,
     Божественный венок, и к радостной стране
     Уводит он меня, где все доступно мне,
     Где нет преград земных моим надеждам вешним.
     Где снюсь я сам себе далеким и нездешним,
     Где не дивит ничто - ни даже ласки той,
     С кем бог нас разделил могильною чертой.

     26.VII.22





     Свод радуги - творца благоволенье,
     Он сочетает воздух, влагу, свет -
     Все, без чего для мира жизни нет.
     Он в черной туче дивное виденье
     Являет нам. Лишь избранный творцом,
     Исполненный господней благодати, -
     Как радуга, что блещет лишь в закате, -
     Зажжется пред концом.

     15.VII.22




     "Опять холодные седые небеса,
     Пустынные поля, набитые дороги,
     На рыжие ковры похожие леса,
     И тройка у крыльца, и слуги на пороге..."

     Ах, старая наивная тетрадь!
     Как смел я в те года гневить печалью бога?
     Уж больше не писать мне этого "опять"
     Перед счастливою осеннею дорогой!

     7.VI.23





     Все снится: дочь есть у меня,
     И вот я, с нежностью, с тоской,
     Дождался радостного дня,
     Когда ее к венцу убрали,
     И сам, неловкою рукой,
     Поправил газ ее вуали.

     Глядеть на чистое чело,
     На робкий блеск невинных глаз
     Не по себе мне, тяжело.
     Но все ж бледнею я от счастья.
     Крестя ее в последний раз
     На это женское причастье.

     Что снится мне потом? Потом
     Она уж с ним, - как страшен он! -
     Потом мой опустевший дом -
     И чувством молодости странной.
     Как будто после похорон,
     Кончается мой сон туманный.

     7.VI.23




     Льет без конца. В лесу туман.
     Качают елки головою:
     "Ах, боже мой!" - лес точно пьян,
     Пресыщен влагой дождевою.

     В сторожке темной у окна
     Сидит и ложкой бьет ребенок.
     Мать на печи, - все спит она,
     В сырых сенях мычит теленок.

     В сторожке грусть, мушиный гуд...
     - Зачем в лесу звенит овсянка,
     Грибы растут, цветы цветут
     И травы ярки, как медянка?

     - Зачем под мерный шум дождя,
     Томясь всем миром и сторожкой.
     Большеголовое дитя
     Долбит о подоконник ложкой?

     Мычит теленок, как немой,
     И клонят горестные елки
     Свои зеленые иголки:
     "Ах, боже мой! Ах, боже мой!"

     10.V.23




     Одно лишь небо, светлое, ночное,
     Да ясный круг луны
     Глядит всю ночь в отверстие пустое,
     В руину сей стены.

     А по ночам тут жутко и тревожно,
     Ночные корабли
     Свой держат путь с молитвой осторожной
     Далеко от земли.

     Свежо тут ветер дует из простора
     Сарматских диких мест.
     И буйный шум, подобный шуму бора.
     Всю ночь стоит окрест:

     То Понт кипит, в песках могилы роет,
     Ярится при луне -
     И волосы утопленников моет.
     Влача их по волне.

     10.VI.23




     Уж как на море, на море,
     На синем камени.
     Наган краса сидит,
     Белые ноги в волне студит,
     Зазывает с пути корабельщиков:
     "Корабельщики, корабельщики!
     Что вы по свету ходите,
     Понапрасну ищете
     Самоцветного яхонта-жемчуга?
     Есть одна в море жемчужина -
     Моя краса,
     Уста жаркие,
     Груди холодные,
     Ноги легкие,
     Лядвии тяжелые!
     Есть одна утеха не постылая -
     На руке моей спать-почивать.
     Слушать песни мои унывные!"
     Корабельщики плывут, не слушают,
     А на сердце тоска-печаль,
     На глазах слезы горючие.
     Ту тоску не заспать, не забыть
     Ни в пути, ни в пристани.
     Но отдумать довеку.

     10.V.23





     Она стоит в серебряном венце,
     С закрытыми глазами. Ни кровинки
     Нет в голубом младенческом лице,
     И ручки - как иссохшие тростинки.
     За нею кипарисы на холмах,
     Небесный град, лепящийся к утесу,
     Под ним же Смерть: на корточках, впотьмах,
     Оскалив череп, точит косу.
     Но ангелы ликуют в вышине:
     Бессильны, Смерть, твои угрозы!
     И облака в предутреннем огне
     Цветут и округляются, как розы.

     1924




     Уныние и сумрачность зимы,
     Пустыня неприветливых предгорий,
     В багряной смушке дальние холмы,
     А там, за ними, - чувствуется - море.
     Там хлябь и мгла. Угадываю их
     По свежести, оттуда доходящей,
     По туче, в космах мертвенно-седых,
     Вдоль тех хребтов плывущей и дымящей.
     Гляжу вокруг, остановив коня,
     И древний человек во мне тоскует:
     Как жаждет сердце крова и огня,
     Когда в горах вечерний ветер дует!
     Но отчего так тянет то, что там?
     - О море! Мглой и хлябью довременной
     Ты все-таки родней и ближе нам,
     Чем радости всей этой жизни бренной!

     1925




     Только камни, пески, да нагие холмы,
     Да сквозь тучи летящая в небе луна, -
     Для кого эта ночь? Только ветер, да мы,
     Да крутая и злая морская волна.

     Но и ветер - зачем он так мечет ее?
     И она - отчего столько ярости в ней?
     Ты покрепче прижмись ко мне, сердце мое!
     Ты мне собственной жизни милей и родней.

     Я и нашей любви никогда не пойму:
     Для чего и куда увела она прочь
     Нас с тобой ото всех в эту буйную ночь?
     Но господь так велел - и я верю ему.

     1926




     Маргарита прокралась в светелку,
     Маргарита огня не зажгла,
     Заплетая при месяце косы,
     В сердце страшную мысль берегла.
     Собиралась рыдать и молиться,
     Да на миг на постель прилегла
     И заснула. - На спящую Дьявол
     До рассвета глядел иа угла.

     На рассвете он встал: "Маргарита,
     Дорогое дитя, покраснел,
     Скрылся месяц за синие горы,
     И петух на деревне пропел, -
     Поднимись и молись, Маргарита,
     Ниц пади и оплачь свой удел:
     Я недаром с такою тоскою
     На тебя до рассвета глядел!"

     Что ж ты, Гретхен, так неторопливо
     Под орган вступила в двери храма?
     Что ж, под гром органа, так невинно
     Так спокойно? Вот уж скоро полдень,
     Солнца луч все жарче блещет в купол:
     Колокольчик зазвенит навстречу
     Жениху небесному, - о Гретхен,
     Что ж ты не бледнеешь, не рыдаешь,
     Неневестной Лилии подобна?
     Бог прощает многое - ужели
     Любящим, как ты, он все прощает?

     1926





     Ни пустоты, ни тьмы нам не дано:
     Есть всюду свет, предвечный и безликий...

     Вот полночь. Мрак. Молчанье базилики,
     Ты приглядись: там не совсем темно,
     В бездонном, черном своде над тобою,
     Там на стене есть узкое окно,
     Далекое, чуть видное, слепое,
     Мерцающее тайною во храм
     Из ночи в ночь одиннадцать столетий...
     А вкруг тебя? Ты чувствуешь ли эти
     Кресты по скользким каменным полам,
     Гробы святых, почиющих под спудом,
     И страшное молчание тех мест,
     Исполненных неизреченным чудом,
     Где черный запрестольный крест
     Воздвиг свои тяжелые объятья,
     Где таинство сыновнего распятья
     Сам бог-отец незримо сторожит?

     Есть некий свет, что тьма не сокрушит.

     1927





     Бледна приморская страна,
     Луною озаренная.
     Низка луна, ярка волна,
     По гребням позлащенная.

     Волна дробится вдалеке
     Чеканного кольчугою.
     Моряк печальный на песке
     Сидит с своей подругою.

     Полночная луна глядит
     И думает со скукою:
     "В который раз он тут сидит,
     Целуясь пред разлукою?"

     И впрямь: идут, бегут века,
     Сменяют поколения --
     Моряк сидит! В глазах тоска,
     Блаженное мучение...

     1927





     Смотрит луна на поляны лесные
     И на руины собора сквозные.
     В мертвом аббатстве два желтых скелета
     Бродят в недвижности лунного света:
     Дама и рыцарь, склонившийся к даме
     (Череп безносый и череп безглазый):
     "Это сближает нас - то, что мы с вами
     Оба скончались от Черной Заразы.
     Я из десятого века, - решаюсь
     Полюбопытствовать: вы из какого?"
     И отвечает она, оскаляясь:
     "Ах, как вы молоды! Я из шестого".

     1947





     Дни близ Неаполя в апреле,
     Когда так холоден и сыр,
     Так сладок сердцу божий мир...
     Сады в долинах розовели,
     В них голубой стоял туман,
     Селенья черные молчали,
     Ракиты серые торчали,
     Вдыхая в полусне дурман
     Земли разрытой и навоза...
     Таилась хмурая угроза
     В дымящемся густом руне,
     Каким в горах спускались тучи
     На их синеющие кручи...
     Дни, вечно памятные мне!

     1947





     Ледяная ночь, мистраль
     (Он еще не стих).
     Вижу в окна блеск и даль
     Гор, холмов нагих.
     Золотой недвижный свет
     До постели лег.
     Никого в подлунной нет,
     Только я да бог.
     Знает только он мою
     Мертвую печаль,
     Ту, что я от всех таю...
     Холод, блеск, мистраль.

     1952





     Ночь ледяная и немая.
     Пески и скалы берегов.
     Тяжелый парус поднимая,
     Рыбак идет на дальний лов.
     Зачем ему дан ловчий жребий?
     Зачем в глухую зыбь зимой
     Простер и ты свой невод в небе.
     Рыбак нещадный и немой?
     Свет серебристый, тихий, вечный,
     Кресты погибших. И в туман
     Уходит плащаницей млечной
     Под звездной сетью океан.




     Что впереди? Счастливый долгий путь.
     Куда-то вдаль спокойно устремляет
     Она глаза, а молодая грудь
     Легко и мерно дышит и чуть-чуть
     Воротничок от шеи отделяет -
     И чувствую я слабый аромат
     Ее волос, дыхания - и чую
     Былых восторгов сладостный возврат...
     Что там, вдали? Но я гляжу, тоскуя,
     Уж не вперед, нет, я гляжу назад.





     Был праздник в честь мою, и был увенчан я
     Венком лавровым, изумрудным:
     Он мне студил чело, холодный, как змея,
     В чертоге пирном, знойном, людном.

     Жду нового венка - и помню, что сплетен
     Из мирта темного он будет:
     В чертоге гробовом, где вечный мрак и сон,
     Он навсегда чело мое остудит.




     Где ты, угасшее светило?
     Ты закатилось за поля,
     Тебя сокрыла, поглотила
     Немая, черная земля.
     Но чем ты глубже утопаешь
     В ее ночную глубину,
     Тем все светлее наливаешь
     Сияньем бледную Луну.
     Прости. Приемлю указанье
     Покорным быть земной судьбе, -
     И это горное сиянье -
     Воспоминанье о тебе.




     И вновь морская гладь бледна
     Под звездным благостным сияньем,
     И полночь теплая полна
     Очарованием, молчаньем -
     Как, господи, благодарить
     Тебя за все, что в мире этом
     Ты дал мне видеть и любить
     В морскую ночь, под звездным светом.




     Порыжели холмы. Зноем выжжены,
     И так близко обрывы хребтов,
     Поднебесных скалистых хребтов.
     На стене нашей глинистой хижины
     Уж не пахнет венок из цветов,
     Из заветных засохших цветов.
     Море все еще в блеске теряется,
     Тонет в солнечной светлой пыли:
     Что ж так горестно парус склоняется,
     Белый парус в далекой дали?
     Ты меня позабудешь вдали.




     Сохнут, жарко сохнут травы,
     Над полдневными горами,
     Над сиреневым их кряжем
     Встало облако колонной -
     И, курясь, виясь, уходит
     К ослепляющему небу.
     В тень прозрачную маслины
     Блик горячий и зеркальный
     Льется с моря и играет
     По сухим, колючим травам.




     Уж ветер шарит по полю пустому,
     Уж завернули холода,
     И как отрадно на сердце, когда
     Идешь к своей усадьбе, к дому,
     В студеный солнечный закат.
     А струны телеграфные гудят
     В лазури водянистой, и рядами
     На них молоденькие ласточки сидят.
     Меж тем как тучи дикими хребтами
     Зимою с севера грозят!
     Как хорошо помедлить на пороге
     Под этим солнцем, уж скупым,-
     И улыбнуться радостям былым
     Без сожаленья и тревоги!





     Под луной на дальнем юге,
     Как вода, пески блестят.
     Позабудь своей подруги
     Полудетский грустный взгляд.

     Под луной текут, струятся
     Золотой водой пески.
     Хорошо в седле качаться
     Сердцу, полному тоски.

     Под луной, блестя, чернеет
     Каждый камень, каждый куст.
     Знойный ветер с юга веет,
     Как дыханье милых уст.




     В полуденных морях, далеко от земли,
     Водил господь мое ветрило -
     И на лицо мое могильной тьмой легли
     Лучи палящего светила.
     Три четверти луны - как паутина,
     А четверть - рог, блестящий, золотой
     Небесный желудь!
     Тот колокол, что пел в родной долине,
     Когда луна всходила из-за гор.
     Душа, по старине, еще надежд полна,
     Но только прошлое ей мило -
     И мнится - лишь для тех ей жизнь была дана,
     Кого она похоронила.
     Полный колос долу клонится,
     Полный колос недвижим.




     Высокие нездешние цветы
     В густой траве росли на тех могилах,
     И небеса в бесчисленных светилах
     На них смотрели с высоты.

     И дивная Венера, как луна,
     Нам бледно озаряла руки, лица -
     И моря гробовая плащаница
     Была черна, недвижна и черна.

Популярность: 38, Last-modified: Tue, 12 Apr 2005 09:12:46 GmT