лишний  раз
поправил лопатой засыпанный цветами холмик. Был уже вечер, солнце из желтого
стало  красным  и  окрашивало  в  розовый цвет облака и золотые, не успевшие
потускнеть  листья.  Темнело,  к  ночи  обещали  дождь.  Все  расходились  -
поминать.  У  могилы  остались  двое. Подошли с разных сторон поближе, молча
взглянули друг на друга и сели. Они были очень похожи и очень непохожи  друг
на  друга.  Один - обросший, немытый и нечесанный, с руками, густо покрытыми
шрамами, шрамиками и царапинами разной величны и значком - портретом Виктора
Цоя  на  ксивнике.  Другой  -   достаточно   респектабельный,   со   следами
самосовершенствования на снобоватом лице, и глаза... Нет, глаза одинаковые -
серьезные и внимательные, хотя у одного в них была вечная циничная насмешка.
     Разговор  не  клеился. Не потому, что им тяжело было понять друг друга,
нет: один из них видел людей насквозь, а другой...  Другой  знал  людей.  Он
узнал  их  там,  где  нет  секретов:  какие  тайны с попутчиком на последней
электричке, с  соседом  в  промерзшем  зале  ожидания,  в  ночном  парке  на
скамейке, с таким же, не нашедшем другого места для ночевки? Что скрывать от
человека,  с  которым  делишь  пополам последний бычок? Что будет прятать за
душой водитель-дальнобойщик, который по пути  из  Архангельска  в  Сыктывкар
подсадил  к себе промокшего до нитки паренька? Или разве не расскажет о себе
девчонка из Заполья, у которой заночевал по пути  в  Псков?  И  разве  молча
ляжет  спать стрелочник со станции Гачки, в домике которого ты ждешь первого
поезда?
     Оба они разбирались в людях и знали друг про друга все. Но разговор  не
клеился  - слишком велика была дистанция между ними, как между двумя концами
цепи, из которой выбито одно звено.
     - Жаль Сида.
     - Жаль? Нет, он нашел, что искал.
     - Искал смерти? Ну нет, это удел фанатиков и  шизофреников.  Нормальный
человек...
     - Ну,  то  нормальный.  Риска он искал. Острых ощущений искал. Во всем.
Вот и нашел на свою спину приключений.
     - Зачем?
     - От скуки.
     - От скуки? Я полагаю, дело в другом. Он риска не искал.  Тот  сам  его
находил.  А  он просто тыкался во все стороны - энергии много, а куда идти -
не видел. Тратился  по  мелочам.  Перенервничал  из-за  всей  этой  дурацкой
истории с наркотиками. Может, и тут искал из нее выход?
     - Елы-палы,  выход  искал... В том, что ласты склеить? В кайф! Он же не
идиот! Курить будешь?
     - Да.
     - Пижон он был, этот Сид.
     - Оригинальное пижонство.
     Было уже совсем темно,  и  спичка  выхватила  из  темноты  два  лица  и
фотографию.  Похожие,  даже слишком, но и непохожие. Стал накрапывать дождь,
шурша по листьям. Завтра они будут уже темнее, а потом и  вовсе  сольются  с
землей, станут неразличимы.
     - У тебя какие планы? - Поеду в США, в Техасский парапсихологический. А
я во Владивосток, автостопом. Но я про сейчас.
     - Сейчас? Домой.
     - Помянуть бы...
     - Да нет, дела. Домой. А ты?
     - Я? Я налево.
     Они внимательно посмотрели друг на друга, как в зеркало, и, обменявшись
рукопожатиями, молча разошлись.
     Огоньки их сигарет все удалялись, а потом и вообще пропали из виду.

     ... Помолчали, отхлебнули еще.
     - Слушай, тебе не кажется, что мы создали образ шизующего бога?
     - Нет, мне кажется, что мы создали образ хипующего черта.
     - В  любом  случае,  его  смерть - событие довольно странное. И вообще,
зачем так мрачно?
     - Тогда, может быть, так?

     - Алло,  Сид?  Из  больницы  давно  выпустили?  Когда  на   тренировках
появишься?  Да, тренер просил передать, что так тебе и надо, и когда придешь
- будешь отрабатывать защиту...
     - Алло, Володя? Здравствуйте. Как Ваше  здоровье?  Вы  не  забыли,  что
через  неделю  семинар?  У  Вас  доклад.  Да,  пока  Вы болели, председателя
правления сеяли. Ромоданова добилась своего. Теперь председатель - Думов...
     - Привет, Бродяга. Так я насчет двадцати рублей...
     Все шло  своим  чередом.  Леня  готовился  к  отъезду.  Жорж  сидел  на
компьютере  и  обсуждал  с  Саней и Сэмом планы ближайшего похода. Альбина и
Лида, не знающие, что Сид сбежал из больницы, собирали  передачи,  и  Марина
тоже  думала,  что  надо  бы. Барковский бросил институт. А женщина, которую
снял наконец Аркаша, оказалась на редкость вульгарной.


                     И, видит бог, сказать мне больше нечего,
                     Да больше и не скажешь ничего.
                                 <i>М. Щербаков.</i>



          <b>IX. 1990 - IV. 1991</b>