© Copyright (C) JES Юрий Шимановский, 1997
 Date:  Dec 1997
 Date:  Апр 1998
 Email: jes@rise.krid.crimea.ua
        jes@omen.krid.crimea.ua
---------------------------------------------------------------




     -- Все! -- выдохнул Муля, -- ночуем здесь. Он повалился на
сухую листву и блаженно раскинул конечности. Рюкзак и велосипед
упали  рядом.  Мы  с Чистяковым последовали его примеру. Позади
остались  десять  километров  сплошного  крутого   подъема   по
извилистому  шоссе.  Это  только  половина, и завтра с утра нас
ждет еще десять километров.
     Как хорошо, когда тебе семнадцать  лет.  Можно  беззаботно
гонять  на  велосипеде  по  всему  Крыму, сказав родителям, что
поехали  в  ближайшие  сосновые  посадки.  Можно  ночевать  под
открытым  небом весной в горах без палатки, завернувшись лишь в
тонкое одеяльце. И знать, что проснешься со здоровыми почками и
без бронхита. Чудесный возраст, когда можно открыто глазеть  на
красивых  девушек,  искренне  полагая,  что они -- что-то вроде
цветов. Вот только сегодня с утра...

     Подъезжали к Ласпинскому перевалу. Когда оставалось метров
двести и мы крутили уже из последних сил,  нас  вдруг  обогнала
какая-то девица. На подъеме! Тоже на велике! Боже, какой подлый
удар по мужскому самолюбию! Мы не сговариваясь поднажали, чтобы
по  крайней мере не отстать. Вот это женщина! В самом расцвете.
Лет на десять старше нас и просто красавица.  Похоже  она  даже
немного притормозила, чтобы дать себя получше рассмотреть. Хотя
мы для нее -- детский сад, это ясно. Красные спортивные трусики
с  глубокими  разрезами,  очень загорелые сильные ноги. Длинные
черные волосы перехваченные красной лентой  летят  по  воздуху.
Легкая  маечка,  тоже  черная,  развевается на ветру, показавая
все, что  есть  под  маечкой.  Выбирая  нужный  ракурс,  я  так
увлекся,  что выехал на полосу встречного движения, где чуть не
столкнулся с "Волгой".
     Красотка между тем сходу проскочила перевал и  с  шипением
умчалась  вниз  к  Форосу,  оставив  легкий  таинственный запах
горячего женского тела. А  мы,  вконец  измотанные,  съехали  в
придорожные  кусты  попить водички и повозмущаться. Единогласно
мы решили,  что  это  свинство  --  в  такой  маечке,  с  такой
скоростью...

     Легкий пинок в область шеи вернул меня к действительности.
Пинался Чистяков.
     -- Хорош валяться, темнеет уже.
     Причем сам он продолжал валяться. Я встал.
     --  Ладно,  я  за дровами, а вы тут сервируйте...Да! Муля,
водка в моем рюкзаке... Только не разбей, калич...
     Когда я вернулся с охапкой хвороста, подготовка к  ночлегу
уже   шла  вовсю.  Чистяков  с  Мулей  повытаскивали  одеяла  и
провизию, принесли воды и уже  разводили  огонь  под  котелком.
Будет супчик из концентрата!
     Опускалась  ночь.  Место  мы  выбрали  на редкость дикое и
красивое. Не  зря  продирались  с  велосипедами  через  чащу  и
валуны, уходя подальше от шоссе. Здесь, на высоте, сосновый лес
редел,  уступая  место  колоссальным скалам, уходящим в облака.
Рядом  пролегло  узкое  ущелье,  уже   погруженное   во   тьму.
Прозрачный ручей, прыгая с камня на камень, образовывал десяток
маленьких водопадов. И воздух! Тот воздух какой бывает только в
горном лесу.
     Быстро  приготовив  супчик  мы  валялись вокруг костра и с
аппетитом кушали. Еще бы, первая горячая еда с утра. Да еще под
водочку. Пили из металлических кружек, стараясь  не  проглотить
плавающие соринки.
     --   Ну  что,  понеслась?  --  сказал  Чистяков,  поднимая
очередной тост, -- За что  пьем?  Или  нет...  я  сейчас  лучше
страшную  историю  расскажу.  Значит так... Первый раз это было
лет двести назад... -- и Чистяков начал рассказывать  очередную
свою страшную историю.
     Ну  по  страшным  историям  он  был  специалист.  Знал  их
немеряно и рассказывать  умел.  Причем  всегда  выбирал  сюжет,
соответственно  ситуации.  Вот  и  сейчас  рассказ был о некоем
Черном  Человеке,  эдаком  дьяволе  огромного  роста,   который
скрывается   в  горных  ущельях,  а  ночью  выходит  на  поиски
человеческой крови.
     Я таких историй,  вобщем  никогда  не  боялся,  но  слушал
всегда  с  интересом.  Все  ж таки народный фольклер. Маленький
паучок спустился сверху и пытался залезть в кружку Чистякова, а
тот все рассказывал, рассказывал...
     Тем временем настала ночь. Вокруг опустился легкий  туман.
Луна  совершенно  преобразила  окружающий пейзаж. Теперь он был
вообще фантастическим. Через горы переползало медленное облако.
Оно обваливалось вниз со скал и текло по ущельям густыми белыми
водопадами.
     -- ... нашли их на том же месте  через  неделю.  Все  были
мертвые.  И  у  каждого на лбу точно такой же знак. -- закончил
Чистяков и замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом.
     -- Слышь, Чистяков, и откуда ты  столько  историй  знаешь?
Сам  придумываешь  что  ли?  --  лениво поинтересовался я после
некоторой паузы, -- ну... поехали.
     Мы чокнулись и выпили. Я и Муля. А Чистяков полез  пальцем
в кружку вытаскивать дохлого паука.
     Прикурив  от  уголька  я  встал  размять ноги. Становилось
прохладно. Я обнял себя за плечи и повернулся спиной к  костру.
Ущелье  внизу  было  наполнено густым туманом. Я поднял глаза и
... заорал от ужаса.
     Прямо  передо  мной  стоял   громадный   черный   человек.
Призрачная  фигура  огромной  высоты.  Он стоял в расслабленной
позе, скрестив руки на груди. Ростом он был метров двадцать или
тридцать. Ноги находились где-то в туманном  ущелье,  а  голова
уходила  высоко  в  звездное  небо.  Он  был  черный. Абсолютно
черный. Неестественно черный. Гораздо чернее ночного неба. И  в
то  же время прозрачный. Сквозь него были видны звезды и скалы,
покрытые клочьями падающего тумана.
     Через мгновение  я  уже  все  понял.  Остановившееся  было
сердце  неуверенно  стукнуло  и  начало беспорядочно тарахтеть,
приходя в нужный ритм. Ноги мои подкосились и я сел  на  землю.
Одновременно   Черный  Призрак  рухнул  в  туманное  ущелье.  Я
испугался собственной тени. Но какой тени! Тень  от  костра  на
тумане! Кроме плотного тумана, который тек с гор была еще очень
легкая дымка, совершенно незаметная в темноте и окутывающая все
вокруг.   Когда   я   повернулся   спиной  к  костру  моя  тень
спроектировалась в эту дымку и  получился  гигантский  призрак,
стоящий прямо в воздухе.
     Впоследствии  мне  еще  не  раз  приходилось  видеть такое
явление, хотя столь грандиозного эффекта  больше,  пожалуй,  не
было. А в эту ночь ...
     Больше  всех ругался Чистяков. Когда я заорал, он с испугу
вылил водку в костер. Мы еще долго дурачились у огня,  наблюдая
за  "Черными  Призраками".  Потом уснули, усталые и счастливые.
Хорошо, когда тебе семнадцать лет. Туман продолжал струиться  с
гор мягкими реками.







     Было   уже   около   одиннадцати  ночи,  когда  в  калитку
постучали. Негромко, но очень уверенно. Наконец то! Я  поплелся
по  садовой  дорожке  открывать.  Это  был  здоровенный детина,
стриженный под ежик.
     -- Ты звонил по пятьдесят два ноль девять девятнадцать? --
спросил посетитель.
     -- Да, да. Проходите пожалуйста. Вот сюда,  по  дорожке  и
налево.  Там  открыто.  Я  тщательно  закрыл калитку и двинулся
вслед за своим ночным гостем. Эх времена настали! Вот с  такими
приходится    дело   иметь.   Раньше   работал   себе   простым
инженером-химиком за свои сто двадцать и горя не знал. На нашем
заводике работал, в гальваническом  цехе.  А  теперь  вот  вам.
Закрыли  заводик  и  живите,  как  хотите.  Кто  помоложе  те в
торговлю подались, в рекет там. Начальство, особенно  партийное
--  те тоже где-то при мафии. А я вот -- интеллигент гнилой. Не
могу людям во вред жить. Кручусь, конечно кое как, да разве это
жизнь? Воспитан так -- лучше бедно, но честно.
     Гость развалился в моем  кресле  и  пренебрежительно  меня
разглядывал.  Он  явно  чувствовал  себя  хозяином положения. Я
сразу ощутил себя кроликом против удава, и колени  мои  ощутимо
задрожали. Не шутка ведь, наемный убийца.
     -- Толик, -- представился гость, протягивая широкую руку.
     --  Иван  Андреич...извините,  вы  уверены,  что  никто не
знает, что вы ко мне пошли?
     -- Конечно. Я же профессионал. Дело только троих касается.
Тебя, меня  и  того,  хе-хе,  кого  завалить  надо.  Да  че  ты
трусишься то? Сядь. Не тебя ж мочить пришли!
     --  Ну  да,  спасибо... В смысле... а опыту у Вас много? В
смысле... сколько уже людей...
     -- Опыта хватит. Говорю же профессионал! Но  со  счета  не
сбился.  Четырнадцать.  Да  не  трусись ты, блин. Короче, какой
срок и что за клиент? А я цену скажу.
     -- А вот вы... ребенка смогли бы убить?
     -- Так это ж даже легче! Какого?
     -- А ну  да,  конечно.  Извините...  я  волнуюсь.  Давайте
водочки выпьем за знакомство. Мне успокоиться надо. Сейчас я...
по сто грамм. Вы, простите, не торопитесь?
     --  А  ты что интеллигент что ли?-- поинтересовался Толик,
-- все вы такие, чмыри. Валяй, наливай.
     Он явно не спешил. Даже  напротив  --  растягивал  беседу,
наслаждаясь   своим   превосходством.   Я  разлил  по  стаканам
"Пшеничную" из холодильника и мы разом, не чокаясь выпили.
     Ох, и не люблю  я  этот  момент.  Каждый  раз  боюсь,  что
стаканы перепутал.
     --  Извини,  братан,  закуси  нет,  --  произнес  я  тихим
стальным голосом.
     Толик вскочил было из кресла, и тут  же  рухнул  лицом  на
деревянный,  недавно  выкрашенный пол, размазывая сопли. Готов!
Что ни говорите, а цианистый калий -- страшная штука. Я,  когда
увольнялся,  прихватил с полкило на всякий случай. Да чего там!
У нас в гальваническом его полная бочка стояла. Я быстро ощупал
труп и вытащил бумажник. Ого!  Целых  пятьсот  долларов  и  еще
нашими  немного. Этого мне на год хватит! Только оно ж как! Раз
на раз не приходится. Вот в тот  раз  этот  был...  как  его...
Славик.   Так   у   него   только  зажигалка  оказалась  и  три
презерватива. Зажигалка, правда, серебряная, старинная такая.
     Я взял тело за ноги и поволок размазывающего сопли киллера
по садовой дорожке к деревянной будке туалета. Открыл крышку  и
бултых!  Тело с чавканьем погрузилось в зловонную жижу. Потом я
взял стоящее здесь же на  готове  ведро  с  раствором  и  вылил
вслед.  Этот  раствор -- моя гордость. Я его сам изобрел. Через
неделю от тела и следа не останется. Перебродит. Вот  так.  Был
Толик и нет его. В дерьме растворился. Вообще химия, братцы, --
это сила, если с умом.
     Так вот и кручусь. На мерседесах не езжу, но на жизнь, как
говорится  хватает. Работа неприятная, конечно, а где вы видели
по-другому? Главное, зла людям не  делаю,  даже  наоборот...  а
чего?






     Я карабкался вниз по лесному склону, отвратительно ругаясь
и проклиная  тот  день,  когда  я  купил  этот  билет. Билет на
автобус из Ялты в  Севастополь.  И  еще  эти  сугробы!  Ступая,
никогда не знаешь, на какую глубину провалишься. Каждую секунду
боишься покалечиться, попав ногой в щель между скалами. Злобный
ураган  с  воем трепал сосновые кроны над головой, обдавая меня
то очередной снежной шапкой,  то  зарядом  прошлогодних  шишек.
Отвратительная  смесь  из  снега,  и колючек хлестала по лицу и
набивалась за воротник. Проклятый билет! Если б знать  заранее,
каким  боком  он  мне выйдет! А теперь карабкайся из за него по
обледеневшим скалам с замерзшими до бесчуствия ногами.
     Проваливаясь по пояс, я добрался  до  одинокого  утеса  на
склоне  и,  наконец  сориентировался.  Сквозь  пургу я различил
далеко внизу занесенный снегом  город  на  берегу  свинцово  --
черного   штормящего  моря.  Ялта.  Если  присмотреться,  можно
различить даже  крошечный  прямоугольник,  размером  не  больше
спичечной  коробки.  Это  --  автовокзал,  конечный пункт моего
путешествия. Проклятый билет!
     Неделю назад я высадился на этом самом  автовокзале,  имея
на  руках двухмесячную бесплатную путевку в один из санаториев.
Через  неделю  я  собирался  заехать  еще  и  к   родителям   в
Севастополь,   поэтому,   чтобы   не  тратить  потом  время,  я
отправился в предварительную кассу  и  купил  этот  злосчастный
билет  на субботу. Невзрачный картонный квадратик, стоимостью в
25 рублей эпохи конца перестройки. Огромная сумма, несмотря  на
бурно начавшуюся инфляцию.
     Быстро  покончив  с  этим  делом,  я  отправился  к  месту
лечения. Где находится мой санаторий я не знал, но как  раз  от
автовокзала  туда  ходит  маленький  автобус. Я сидел на заднем
сиденье и с любопытством глядел,  куда  же  мы  едем.  К  моему
удивлению  автобус  выехал  из  города, свернул на узкую горную
дорогу и начал набирать высоту со скоростью  самолета,  крутясь
на  извилистом серпантине. Мелкий дождик, моросивший до сих пор
превратился в снег, а дорога оказалась покрыта ледяной  коркой.
Автобус  буксовал  на подъемах, рискуя свалиться в какое-нибудь
ущелье, каких вокруг было множество. Водитель сперва ругался  в
полголоса, а потом, повернувшись к пассажирам заявил, что он не
убийца и это его последний рейс. Больше он сюда не поедет, пока
не сойдет снег. В общем, чтобы имели ввиду и не обижались.
     Санаторий,  затерянный  в  скалистом  лесу на южном склоне
Ай-Петри, встретил меня неприветливо. Серое небо, темный зимний
лес, узкая тропинка, проложенная между сугробами  от  спального
корпуса  к  столовой.  Меня  поселили одного в холодном номере.
Здание санатория было  явно  не  расчитано  на  морозы.  Оно  и
понятно,  в  Крыму  ведь строили. Но одно дело отдыхать в таком
корпусе летом у моря,  а  другое  зимой  в  горах.  Время  было
обеденное  и  я  сразу отправился в столовую. В громадном зале,
расчитанном человек на  пятьсот  я  обнаружил  два-три  десятка
"отдыхающих",  с угрюмыми измученными лицами. Ели молча, а если
и разговаривали, то редко и шепотом.  Ситуация  развивалась  по
сюжету  детективного  романа  в  духе  Агаты  Кристи.  Когда  я
поинтересовался у санитарки, будет ли меня смотреть  врач,  она
ответила,  что  все  на  похоронах.  К вечеру оказалось, что мы
отрезаны снегом от внешнего мира по причине заносов на  дороге.
Поэтому уже через два дня кормить нас стали сухими пайками.
     Снег  шел  всю  неделю  без  остановки.  Все  это  время я
безвылазно сидел в своем номере. Единственным моим развлечением
было посещение два  раза  в  день  процедурнрго  кабинета,  где
симпатичная  медсестра  вгоняла мне в задницу шприц с витамином
"А". По  местному  радио  каждый  день  говорили  о  невиданных
снегопадах, обрушившихся на Крым.
     По  мере  того,  как приближалась суббота, становилось все
более и более понятно, что если я хочу  уехать  в  Севастополь,
необходимо  сперва добраться до Ялты. Меня нисколько не смущала
перспектива проделать этот путь пешком.  Небольшое  приключение
после  недельного  ничегонеделания  было  бы  как  раз  кстати.
Знающие  люди  показали  мне  тропинку,  которая  начиналась  у
санатория  и  вела  в лес. Идя по ней я должен был спуститься в
город гораздо быстрее, чем если бы шел по автотрассе.
     Послушав в пятницу вечером местное радио я узнал, что  вся
Ялта  оказалась в снежной блокаде. Автовокзал закрыт, все рейсы
отменены. Мои планы от этого ничуть не менялись. Если  я  и  не
смогу  уехать,  придется  все  равно  добираться в город, чтобы
сдать билет. Нельзя же за просто так расстаться с 25-ю рублями!
     В субботу утром, позавтракав сухими пайками  я  отправился
по  лесной тропинке. Начиналась метель. Я с трудом спускался по
заснеженному  крутому  склону,  скользя   и   падая   в   белой
круговерти.  Очень  скоро  я  обнаружил,  что  потерял дорогу и
остался один на один с дремучим лесом,  среди  скал,  не  зная,
собственно,  точного  направления,  куда  идти.  Таким образом,
через час я представлял из себя жалкое замерзшее подобие то  ли
Ивана Сусанина то ли Алексея Мересьева.
     И  вот  теперь, стоя на крутом утесе я рассматривал город,
раскинувшийся  в  полукилометре  ниже  меня  и   намечал   путь
дальнейшего продвижения. Проклятый билет! Я отбросил докуренную
сигарету и двинулся вниз навстечу метели.
     Спустя  два  часа я наконец ввалился в здание автовокзала,
доведенный до крайней  степени  усталости  и  покрытый  толстым
слоем льда.
     Билет  у  меня  взяли  без  проблем  и  вернули деньги, 25
рублей.  Немного  обогревшись  и  отдохнув  я  ощутил   приступ
звериного  голода.  Не  удивительно, потому что обеденное время
давно уже прошло. Необходимо было срочно  где-то  подкрепиться.
Мне   совершенно  не  улыбалось  по  такой  погодке  лазить  по
незнакомому городу в поисках общепитовской столовой, поэтому  я
пообедал  в  буфете  ресторана на первом этаже за тройную цену,
отдав за это удовольствие только что полученные 25 рублей.
     Когда я допивал  свой  компот  я  вдруг  сделал  открытие,
которое  потрясло  меня  до глубины души. Я -- идиот! Да, да! Я
законченный баран, каких не много  на  свете!  Чего  я  добился
сегодняшним  приключением?  Я  бы  мог спокойно сидеть у себя в
номере, пообедать бесплатно  в  санаторской  столовой  и  сытый
завалиться спать после обеда. Ну потерял бы я 25 рублей. Нет! Я
приперся  сюда, устав как собака и пообедал здесь, отдав за это
те же 25 рублей! Результат одинаковый! Мало того, мне предстоит
еще путь обратно  и  будет  счастье,  если  я  успею  домой  до
темноты.
     Я  вышел  на  крыльцо  и  закурил, с трудом удерживаясь от
истерического хохота. Погода свирепствовала. Буран разошелся не
на шутку. Порывистый ветер  сбивал  с  ног  неловких  прохожих.
Что-то  темное  промелькнуло  в  воздухе  и покружившись у лица
легло на снег к моим ногам. Это была купюра достоинством  в  25
рублей.  Лиловый  банковский билет с профилем Ильича. Я не стал
утруждать себя вопросом откуда свалились эти деньги,  а  быстро
сцапал  купюру,  засунул в бумажник и двинулся в обратный путь,
пораженный справедливостью провидения  и  искренне  возмущаясь,
что некоторые люди до сих пор не верят в существование Бога.
     На ужин я опоздал.







             Часовому на посту запрещается:
             Спать, сидеть, лежать, курить,
             разговаривать, петь, есть, ПИТЬ, ...

                 (Устав караульной службы, обязанности
                  часового)


     Не  знаю  кому  как,  а  мне эту цитату так в свое время в
голову вколачивали, что до сих пор от зубов  отскакивает.  Хоть
тринадцать  лет уже прошло. И я так думаю, этот устав не глупые
люди придумали. Вернее, глупые, но не совсем. Вспоминаются  две
истории...



     История первая, в которой рядовой Шимановский,
     находясь на посту, решил выпить воды и что из
     этого вышло.

     Стояла   тихая   июльская  ночь,  что  то  около  половины
двенадцатого.Солнце повисло над самым  горизонтом.  Становилось
прохладнее и столбик термометра, миновав отметку +30 постепенно
сползал все ниже.
     Если  вы  никогда  не  служили в юго-восточной Сибири, вам
необходимы некоторые пояснения. Летом в этих краях жарит как  в
у  черта  в пекле. И дневная температура 30-40 градусов, вполне
нормальное явление. Здесь заканчивается подступившая  с  севера
тайга  а  южнее  начинается  песок,  постепенно  переходящий  в
мрачную пустыню Гоби. Ну это уже на Китайской территории.
     Я  торчал  на  опостылевшей  караульной  вышке.  Было  еще
светло.  В  светлое  время  положено  на вышке. Недавно сыграли
отбой и дежурный офицер, гнида, по  обыкновению  спрятался  где
нибудь  в  кустах  и  глядит,  а  правильно  ли  часовой объект
охраняет. Объект -- это площадка по ремонту бронетехники.  Куча
поломанных  или  разобранных  БТР-ов, тягачей и прочих железных
монстров. Сейчас тут тихо.  А  днем  изнуренные  жарой  солдаты
целый  день  таскают  какие-то  ржавые,  в  смазке  устройства.
Единственная им радость -- чайник с водой, который всегда стоит
на столике в середине площадки. Большой такой солдатский чайник
на три литра. Он и теперь тут.  (Пить  хочется)  Заманчиво  так
блестит на его алюминиевом боку алый солнечный лучик. Наверняка
не  пустой,  хоть  глоток  да будет.(Пить хочется все сильнее).
Только часовому нельзя. И  какой  идиот  это  придумал?  Почему
нельзя? Ну я понимаю, если там водку жрать. А то ж вода.(Ужасно
хочется  пить).  Спуститься  что  ли?  Нельзя,  дежурный  может
заметить. Я отвернулся к чайнику спиной. Чтобы отвлечься  начал
усиленно  всматриваться  вдаль, часовой все-таки. Должен, стало
быть, всматриваться. А дежурного похоже нет. Вон там он  обычно
прячется,  чуть  левее склада ГСМ. Я присмотрелся внимательнее.
Вроде никого. Рискнуть? Кто не рискует, тот не пьет... ну прямо
про меня. Итак, алгоритм будет такой: быстро спускаюсь, добегаю
до чайника (10 метров), делаю несколько быстрых больших глотков
и мухой обратно на вышку. Секунд за 20 успею.  Лишь  бы  чайник
был не пустой.
     Гремя автоматом об ограждение, я быстро соскользнул вниз и
кинулся  к  чайнику. Почти полный! Я жадно припал к его носику,
делая огромные глотки.
     Через секунду, успев выпить около стакана, я  почувствовал
легкое  сомнение,  что  --то  не  так.  Сомнение заставило меня
оторваться от вожделенного чайника и... О ужас! В чайнике -- не
вода!!! В чайнике -- БЕНЗИН!!!
     В ту же секунду меня вывернуло наизнанку. Господи! Это  не
просто бензин! это ГРЯЗНЫЙ бензин, в котором полоскали кисточки
с  зеленой  маслянной  краской! Меня вывернуло еще раз. (Не! Ну
нашелся же {CENSORED}, который налил эту гадость в  чайник  для
воды!).
     В  силу  обстоятельств,  я  не  раздумывая еще раз нарушил
устав, а именно:  "Часовому  ни  при  каких  обстоятельсвах  не
разрешается  оставлять свой пост, даже в случае, если его жизни
угрожает опасность". И  бросился  к  ближайшему  водопроводному
крану. Бросился, не совсем то слово. Скрючившись заковылял, ибо
мой  организм снова и снова пытался избавиться от отравы. Шутка
ли сказать, если  дебил-токсикоман,  нюхая  бензин  из  пакета,
дуреет  от  одних паров, то что ожидает человека, проглотившего
четверть литра!  Признаки  отравления  появились  мгновенно.  В
глазах  запрыгали разноцветные точки, в ушах появился противный
свист. Мне повезло, я быстро нашел кран и  в  течении  получаса
устраивал себе промывание желудка.
     И {CENSORED} я и устав и дежурного офицера, во всех позах.
Меня старушка мама дома ждет.
     Пришедшая  через  полтора  часа  смена  караула обнаружила
часового как всегда на  своем  посту.  Ничего  подозрительного.
Дежурный тоже ничего не заметил.
     Вобщем  повезло мне во всех отношениях. Могло гораздо хуже
закончиться. Только вот противный свист в ушах  продолжался  до
утра.



     История вторая, в которой рядовой Шимановский,
     находясь на посту решил выпить водки, и что из
     этого вышло.

     Стояла  тихая  декабрьская  ночь.  Что --то около половины
двенадцатого. Солнце давно уже зашло. Становилось прохладнее  и
ртутный  столбик  термометра,  миновав отметку --30, постепенно
сползал все ниже. Скоро он доползет до --40  и  остановится  по
причине   затвердевания  ртути.  А  у  командования  будут  все
основания утверждать, что температура в рамках допустимого.
     Если вы никогда не служили  в  юго-восточной  Сибири,  вам
необходимы  некоторые  пояснения.  Зимой  часовые  в этих краях
одеваются так:
     Две шинели, одна поверх другой, на лицо -- черная вязанная
маска -- чулок с прорезями для глаз,  поверх  маски  надевается
шапка.  Уши  завязываются под подбородком. На ноги -- громадные
валенки. Это все, так сказать, нижнее белье.  Потом  надевается
основное  --  длинный,  до земли меховой тулуп, типа дубленки с
огромным отложным воротником. Воротник поднимается и  его  края
оказываются  выше  головы. Чтобы этот воротник не падал, голова
часового  обматывается  несколько  раз  алюминиевым   проводом,
запасы   которого   имеются  в  караульном  помещении.  Спереди
оставляется небольшой просвет, через который можно одним глазом
выглядывать наружу.  Таким  образом,  часовой,  продвигаясь  по
указанному  маршруту  может избежать столкновения с охраняемыми
объектами.
     На  руки  --  меховые  солдатские  руковицы.  Ну  обычные,
большой  и  указательный  пальцы  --  отдельно, чтобы стрелять,
остальные три -- вместе, как варежки. Так вот, надевая руковицы
следует  все  пять  пальцев  засунуть  в  отделение  для  трех.
Стрелять,   разумеется   невозможно,  но  иначе  отморозишь  те
"отдельные" пальцы. Часовой, одетый таким образом  --  существо
совершенно   беспомощное.  Слепое,  глухое,  с  трудом  могущее
поднять руку и сделать шаг.  Если  вдруг  упадет,  сам  уже  не
встанет.  Поверх  всего  этого  сооружения  вешается  абсолютно
бесполезный автомат. (Да! Если кому нужен автомат с  патронами,
поезжайте  зимой  в Сибирь и в любой части возьмите у часового.
Он и не заметит, а если заметит, не догонит).
     Снаряженный указанным образом, я не торопясь бродил  около
караульной  вышки  по  площадке для ремонта бронетехники. Время
было темное, а в темноте  положено  бродить.  Автомат  спереди,
поперек  живота. Руки на автомате, чтобы не мешались. Все равно
холодно, как не одевайся. И вдруг каким-то  шестым  чувством  я
понял,  что на пост происходит нападение. Не увидел, не услышал
(одежда мешает) а почувствовал. Я отошел в тень стоящего  рядом
БТР-а  и  тщетно  пытался  переодеть  руковицу должным образом.
Рядом забор, за ним начинается  пустырь,  два-  три  километра,
заваленный   мусором,   а   дальше  светятся  вышки  Читинского
аэропорта. Так вот, через этот забор кто-то  лез.  Здоровенный,
два  метра  мужик.  А  эта долбанная руковица смерзлась с мехом
рукава и не снимается. Я уже собрался проорать  дежурную  фразу
"Стой!  Кто  идет!".  И  вдруг  вижу,  да это же Длинный! ( Наш
хлопец! С Киева, земляк можно сказать. Веселый такой  парнишка.
Из отпуска вернулся!)
     --  Эй,  Длинный!-  говорю,  ты чего, совсем {CENSORED}? А
если бы я тебя {CENSORED}!?
     -- Тромбон! Ты ? Пить будешь?- он меня  по  голосу  узнал.
Тромбон, это- мой псевдоним.
     Ну,  Длинный,  ну  козел! -- думаю,-- Так напугать бедного
часового! Ему бы пугалом работать. Он, собственно, на пугало  и
похож.  Два  метра  ростом,  а  весу  не  более  семидесяти. Но
веселый. А сегодня совсем веселый, еле на ногах.
     -- Ну так как, Тромбон, долбанешь с горла?
     Не  дожидаясь   ответа   (он   очевиден)   Длинный   начал
разматывать  проволоку  с  моей  головы. При этом заплетающимся
языком объяснял, что только что прилетел из дому, что  автобусы
уже  не  ходят,  вот  он  и  двинул  с  аэропорта нарямую через
пустырь.
     У Длинного два пакета.  В  одном  --  нехитрые  солдатские
сокровища  --  конфеты,  сигареты, а в другом несколько бутылок
водки. Одна бутылка на половину выпита.
     -- Давай, гаси, -- он протянул мне эти полбутылки, -- и  я
побегу,
     бо холодно.
     Я  взял  бутылку,  сделал  глубокий  выдох  и ... Надо вам
сказать не хвастаясь, пить водку из горлышка я умею.  В  юности
это  геройством считалось и я специально, долго тренировался на
воде. Суть в кратце такова: горло пьющего располагается  строго
вертикально.  Для  этого голова откидывается максимально назад.
Рот открывается пошире. Горлышко бутылки опускается в  рот  как
можно  глубже.  При  этом оно не должно касаться губ или языка.
Водка идет самотеком. Глотать при этом нельзя!  Следует  делать
специфические  движения  гортанью. Конкретнее трудно объяснить.
Потренируйтесь на  воде,  поймете.  Так  вот,  в  таком  режиме
полбутылки выпиваются примерно за две секунды.
     К  концу первой секунды мне показалось, что водка какая-то
не  такая,  слишком  крепкая.  К   концу   второй   секунды   я
почувствовал...  как  бы это объяснить... Вам голову никогда не
отрубали?  Когда  человеку  отрубают   голову,   он,   вероятно
чувствует  то  же  самое.  Дикая  боль в шее, голове и вообще в
верхней половине тела. Пустая бутылка выпала  у  меня  из  рук.
Ничего  не  понимающий  Длинный  пытался  засунуть  мне  в  рот
шоколадную конфету.
     Нет, это был не бензин, как  в  прошлый  раз,  и  даже  не
азотная кислота. Это было...
     Длинный  прошел  три километра от аэропорта. Так? Мороз на
улице 30 градусов. Так? Тогда вопрос: КАКАЯ ТЕМПЕРАТУРА У ВОДКИ
В БУТЫЛКЕ!? Правильно! минус тридцать градусов по Цельсию!  Она
же падла не замерзает. Всегда жидкая. А я, баран, ее залпом...
     Сразу  вспомнился эпизод из фильма "Солярис". Помните, там
одна  неуравновешенная   барышня   выпила   стаканчик   жидкого
кислорода.  Но  водка,  слава  богу, -- не жидкий кислород. Она
сразу согрела мое отмороженное горло. И уже через  полминуты  я
задышал (как и в том кино).
     Еще  через  пять минут я смог говорить, и сказал Длинному,
сами понимаете что. В качестве компенсации он набил мои карманы
шоколадными конфетами и откланялся. На прощанье я попросил  его
заскочить  по  дороге  в караулку и угостить народ, а то мужики
уже месяц ни в одном глазу.
     Длинный ушел, а я в одиночестве отдался теплому блаженству
алкогольного опьянения. Маску-намордник я спрятал  в  карман  и
подставил  лицо веселому морозу. Тайга пахла хвоей. Над головой
горели  звезды.  Захотелось  исполнить  "Ave  Maria"   Шуберта.
Непременно  на  немецком  языке... Шоколадные конфеты на морозе
мелодично звенели о зубы.
     Вот, бряцая оружием, появились две  темные  фигуры.  Смена
караула.
     -- Стой, кто идет, -- пошутил я.
     --  Иди  ты  в  {CENSORED}!  --  хором  заорали караульные
веселыми пьяными  голосами.  Длинный  мою  просьбу  выполнил  и
мужиков угостил.
     Вот такая была история. А горло все таки потом болело пару
дней.








     Был  у  меня  в школьные годы приятель Чистяков. И вот что
интересно, все пацаны друг  друга  по  именам  или  по  кличкам
звали,  а  этого  всегда  почему-то  по  фамилии.  Чистяков  да
Чистяков. Повелось так.
     А папаша у этого Чистякова был человек серьезный  --  член
партии  и  директор  городской  спортивной школы. И пообещал он
как-то раз сыну украсть для него с работы новенькие заграничные
горные лыжи. Но только с тем условием,  что  Чистяков  об  этом
никому  -- никому не проболтается. Ну, Чистяков, понятно, сразу
всем объявил, дескать скоро батя с работы лыжи припрет,  поедем
всем  двором  на  перевал.  (Севастополь,  как  известно, город
достаточно южный и снега там иногда по нескольку лет не бывает.
Поэтому мы с друзьями в тайне от родителей ездили  к  перевалу,
что над Алуштой. Это больше ста километров будет).
     Прошло  недели  три.  Дай, думаю позвоню Чистякову, узнаю,
как там на  счет  лыж.  Набираю  номер.  Трубку  снимает  отец.
Фамилия  у  него, естественно тоже Чистяков и голос точь в точь
как у сына.
     -- Алло,-- говорю, -- это Чистяков?
     -- Чистяков.
     -- Слышь, козел, скоро ты лыжи достанешь?
     Ну, в общем, накрылось дело...





     Как то раз в городской газете появилась маленькая  заметка
про  то,  как  детишки,  ковыряясь  в  земле  нашли около сотни
золотых  монет  царской  чеканки.  Причем  место  находки  было
указано  совершенно  точно.  Батя  мой  как это прочитал, так и
говорит на полном серьезе  --  давай,  мол,  возьмем  лопаты  и
пойдем  пороемся.  Вдруг там не все золото собрали. Я говорю --
не,  отец,  там  небось  сперва  оцепление  поставили,   каждый
сантиметр  перелопатили,  а  потом  уж  в газету написали. Батя
согласился и стала эта история забываться.
     А место то близко к троллейбусной трассе  было.  И  каждый
раз,  проезжая  мимо,  я  про себя вздыхал: "Эх! Вот здесь клад
нашли. Везет же людям!".
     Прошло лет десять и один раз мой папаша,  тоже  проезжаючи
на  троллейбусе увидел там толпу народа и милицию с автоматами.
Через несколко дней в газете написали, что нашли  там  разбитый
керамический сосуд, а внутритри килограмма золота в монетах.
     Не, ну везет же людям.




     Учился  я  тогда  в  девятом  классе.  Как то подхожу я на
перемене к другану свему, Кольке, да и говорю  --  слышь,  мол,
Колян,  давай  с физкультуры слиняем. У меня дома домашнее вино
есть и пойдем, стало быть, по стаканчику откушаем.  А  после  к
английскому вернемся. Ну, ништяк, пошли мы. Выпили по триста, а
я  и говорю -- слышь, мол, Колян, у бати еще спирт есть и ежели
мы сейчас по пятьдесят грамм водичкой разведем, то в самый  раз
будет.  Ну  выпили и пошли на английский. На полпути я и говорю
-- слышь,  мол,  Колян,  давай  вернемся  и  еще  по  чуть-чуть
добавим.  Вернулись  мы и всю процедуру в точности повторили. А
потом в школу побежали.
     Ну сидим мы, значит, на английском  за  последней  партой,
рассказ  порнографический  читаем.  Я  все одним глазом смотрю,
потому что если двумя, расплывается все. И тут: "Шимановский! К
доске, текст английский читать!". Ну, вышел  я  кое  как,  один
глаз  закрыл  и читать пытаюсь текст этот долбанный. И чувствую
-- язык у меня  совсем  не  ворочается.  Вместо  слов  какое-то
мычание  выходит  нечленораздельное.  Все, думаю, сейчас училка
меня вычислит и скандал будет офигенный. А она  --  достаточно,
мол,  Шимановский,  пять.  Ну  я  от удивления даже второй глаз
открыл сразу. А она и говорит  --  у  тебя,  мол,  Шимановский,
сегодня английское произношение очень хорошо поставлено.





     Вы  никогда  не смотрели фильм "Рассказ барабанщика"? Если
нет то я вам очень рекомендую -- не смотрите ни в коем  случае.
Дрянь  редкостная.  Но  для  меня  этот  фильм по своему дорог,
потому что в нем я исполнил свою  первую  и  последнюю  роль  в
кино. Снялся в роли... трупа.
     Я  тогда  на  рабфаке учился. Сижу как-то на лекции, тут в
аудиторию декан  входит  в  сопровождении  какого-то  мужика  и
говорит:
     -- Товарищи! В нашем городе проходят съемки фильма о войне
и нужно  выбрать  семь  человек  без  усов  и бороды с арийской
внешностью.  На  роли  фашистов.  Вот  ассистент  режиссера   с
киностудии Довженко, он сейчас выберет.
     Мне  конечно очень хотелось попасть в число счастливчиков,
но шансов у меня не было никаких. Сто человек мужиков сидят. Да
и какая там у меня арийская внешность!
     Стал значит товарищ по рядам ходить и первым делом в  меня
ткнул!  Ты, мол, выходи. Потом и остальные шесть вышли. Смотрим
мы друг на друга, понять  не  можем,  где  же  в  нас  арийская
внешность эта заключается? Люди как люди. Вот скажем Вовка, мой
приятель.  Толстый,  рыжий, с веснушками, очки на носу. Вот она
какая оказывается внешность то арийская!
     Посадили нас на автобус и повезли  в  Инкерман,  а  оттуда
вверх  на  скалу. Там, если кто знает имеется крепость Каламита
тринадцатого  века.  И  уже  поле  сражения  организовано.  Ежи
противотанковые  стоят, дым черный стелется. Режиссер в динамик
орет -- быстро, мол переодеваться. Выдали нам немецкую форму, и
рукава сказали до локтей  закатать.  Как  глянули  мы  друг  на
друга,  так  от  смеху  и  попадали!  Жалко  ни у кого случайно
фотоаппарата не  нашлось.  Ну  классические  гансы  получились.
Видать мужик тот, который нас выбирал, и впрямь свое дело знал.
Вот, скажем Вовка, мой приятель. Руками в бока уперся, живот аж
через  ремень  свешивается.  Под  каской  оправа  металлическая
блестит. Ну сразу видно, что вандал он и извращенец.
     -- Гриммироваться! Подходим мы по очереди к  гримерной.  А
там  сажа с вазелином в баночке разведена и нам этот "гримм" на
лицо накладывают. И руки перепачкали до локтей. Ну в общем  как
будто  мы  потные,  грязные и вонючие. Дело то, кстати в апреле
было, а по сюжету фильма -- лето. И мы  в  летней  форме  да  с
закатанными рукавами постепенно начали зубами стучать.
     -- Оружие получать! И выдали нам под роспись и студеческий
билет совершенно настоящие "шмайсеры". На моем даже клеймо было
-- свастика и 1938.
     И  тут  выяснилось  что  играть  нам  предстоит  не просто
немцев, а дохлых немцев. Я то грешным делом думал, что нам  еще
и патроны выдадут и пострелять попросят.
     Эпизод  с  нашим  участием  должен  быть  такой. По склону
оврага трупы валяются, мы, стало быть. А выше  по  краю  пятеро
немцев  идут,  постреливают.  Их  настоящие артисты играют. Тут
происходит взрыв и немцы кувырком летят в  овраг.  Вот  и  весь
эпизод. Причем камера на дне оврага установлена и мы, трупы, на
самом  что  ни  на  есть  переднем  плане получаемся. Легли мы.
Режиссер, понятно, не доволен. Вы это  чего,  говорит,  как  на
пляже  разлеглись?  И пошел с помощниками нас раскладывать, как
должно. Кое  кого  вообще  в  дикой  позе  положили,  руки-ноги
повыворачивали.  Иным  на  лицо  земли  насыпали. Меня почти не
тронули. Единственно попросили оскалиться и глаза выпучить.
     Пиротехник между тем бомбу приладил. И  прямо  около  моей
головы.  Сам  то  провода отмотал и за скалу спрятался метрах в
тридцати. Боится. Машинку взрывную в руках держит.
     -- Приготовиться... Мотор... Начали! Заработала  камера  и
тут   ба-бах!  Пиротехник  бомбу  взорвал.  И  так  она  сильно
грохнула, что все трупы от неожиданности подскочили. Отлетевший
осколок скалы двинул меня по башке. Счастье, что я в каске был.
В довершение всего, свалившийся сверху убитый фашист попал  мне
коленом в солнечное сплетение.
     --  Стоп! Стоп! Никуда не годится! Еще раз! И не двигаться
никому!
     Пиротехник побежал вторую бомбу  закладывать.  Я  выплюнул
попавшую в рот землю и улегся обратно. Рожу страшную сделал.
     --  Приготовиться...  Мотор...  Начали!  Ба-бах! Ну теперь
гораздо лучше получилось. Трупы лежали, как каменные. А  убитый
фашист  пролетел на этот раз значительно левее. Хотя и ударился
лицом о мой сапог.
     -- Стоп! Посторонние в кадре! Еще раз снимаем!
     С третьего раза сняли наконец.
     -- На сегодня хватит -- кричит режиссер --  переодеваемся.
Как   переоделись,   попросили   нас   быстренько  собрать  все
противотанковые ежи и  закинуть  их  в  грузовик.  Ну  кое  кто
возмутился -- как так  "быстренько"  и  что  значит "закинуть"?
Каждый еж, сваренный  из  рельсов  на  вид  килограммов  двести
будет.   Но   к   счастью  все  это  оказалось  очень  искусной
пенопластовой бутафорией.
     На следующий день нам  оплату  выдавали.  По  семь  рублей
грязными. А на руки и того меньше -- подоходный вычли.


     *** JES 1997 *** (c) Ю.Шимановский jes@rise.krid.crimea.ua
     jes@omen.krid.crimea.ua

Популярность: 4, Last-modified: Tue, 07 Apr 1998 04:48:29 GMT