---------------------------------------------------------------
     © Copyright Троян Саломски, 1998
     Дурка. Канонический текст. 1998
     Email: boursaud@belarus.crosswinds.net
     WWW: www.nsys.by/newtown/
     Date: 25 Feb 1999
     Рассказы
---------------------------------------------------------------




           Не всверливайтесь глазами во всех и все:
           ведь если просверлить бочку - вино вытечет,
           а под обручами только и останется глупая и гулкая пустота.
                       (С.Кржижановский)





     "Это была большая отуманенно-белая терраса; оплетала ли она весь дом, я
не видел. Гости  бродили по  дому и в  саду, обсуждая на одном из незнакомых
языков  веселые проблемы. Дети, и  в особенности одна белобантовая  девочка,
ползали под праздничным столом, хватая за ноги слуг, занятых сервировкой. На
это  баловство никто не  обращал  почти что  ни  малейшего  внимания или, по
крайней  мере, делал  вид,  что...  и  т.д.  У одного из  слуг,  ущипленного
девочкой,  выпал нож и  не воткнулся в пол. И в  этом  была  своя особенная,
завораживающая странность: ведь весь пол, и  стены, и даже потолок, и вообще
вся  мебель, +  некоторые  из  гостей  на  террасе  -  все  было  сделано из
белокорной пробкодеревной плитки. Кто-то из приглашенных как раз рассказывал
про этот очень прочный и  мягкий  на  ощупь материал. Нож громко  забренчал,
дети рассмеялись. Чьи-то серьезные ноги тут же  прибежали на звук паденного,
после чего ребятню вымели из-под разноблюденного стола.
     В саду было очень светло. Тополиные гусенки летели  прямо как в фильме,
кто-то закапывал глаза, но даже это  не мешало наслаждаться белыми падающими
бархатками. Белой  была  и  сама усадьба.  Более  того,  все  взрослые,  как
уговорившись,  промимикрировали  и  глянцевали  сейчас  своими пушинкобелыми
свитерами и  узкими штанами, из-под которых у некоторых проступали аккуратно
подогнанные сублигарии. Смех и шепот не переставались.
     Тут  заколоколил  колоколец,  призывно,  с  ноткой не четко  очерченной
беспричинной грусти  упрашивающий жителей и гостей к столу. Я стоял недалеко
от березовой  (т.е. белой и розовой одновременно) двери, ведущей на террасу.
Матушка  девочки  полуразложилась   на  блестящей  белой  софе  и  принялась
обнюхивать   кушанья.   Уже   немного   нетрезвыми  шагами,   как   огромные
разнолопающиеся воздушные  игрушки,  подоспели гости.  Извилистым  китайским
драконом  детвора  сгурьбилась  вокруг  педантично   разложенных  вилочек  и
тарелок. Он  зазорно  смеялся и  цапал прозрачные  фужеры за  бока.  Девочка
задела  меня  локотком, и ее огромное павлиное  платье протиснулось в дверцу
террасы.  Некто  у  меня за  спиной  произнес:  "Аматэрасу села на террасу".
Матушка  роговицей   глаза  инстинктивно  проследила  за  ее   движениями  и
улыбнулась.
     Раздался выстрел
     и сразу же за ним  неистовый крик матушки. Она уткнулась ртом в подушку
и заревела.
     Я  выскочил на  террасу.  Кровь выплескивалась изо лба девочки крупными
темно-виноградовыми гроздьями. Ребенок медленно зависал в полуприседательном
движении   вниз,   оплеванное  сукровицей  платье  продолжало   меланхолийно
колыхаться.  Банты, как оттопыренные слоновьи  локаторы,  туповатыми  рожами
болтались  в стороне,  и  мне  казалось,  что  они,  будучи  жутко  пьяными,
спрашивали у меня своими вылупленными белыми  глазами:  "А что  такого?! Что
случилось?!  Надеемся, все хорошо..."  Я подбежал к девочке и обнял ее.  Мне
стало жутко. В руках несчастная сжимала налитый кровью свиток.
     В этот же  миг я проснулся. Подушка взмокла от пота  и  закутавших меня
переживаний. Почти неосознанно я  выжал ее, а в мозгу, все  еще  полусонном,
застопорилась  мысль, утром показавшаяся мне жутко  смешной, - "если я увижу
этот же сон еще два раза, я  умру" -  но тогда,  в 2:58 ночи,  я испугался и
глубоко вздохнул.
     Глаза закрылись сами собой,  и мне опять  начала сниться большая  белая
терраса. Я тут же протер  их. "Нет! Я опять вижу этот сон, если... это будет
уже  второй...  потом..." Я  перевернулся  на  другой  бок, взмял  подушку и
постарался  успокоиться,  но  не  смог.  Какое-то  тупое  и больное  чувство
колотило меня. Я опять попробовал закрыть глаза, и на этот раз четко услышал
отрывистый  резкий  звук  выстрела,  и  сразу же следующим  кадром в  голове
прояснилась трехмерная белая картинка: продырявленное лицо  девочки, и здесь
же  отчаянный  вопль ее  матери... Я уже в  который раз проснулся. Что  было
дальше, я не помню. Наверное, усталость взяла-таки надо  мной шефство, и  я,
не знаю, правда, как, уснул..."
     Люрсс зажег сигарету и вопросительно посмотрел на  Крoгга. Крoгг ничего
не спросил.
     -  Тебе совсем не интересно, что  мне приснилось? - раздраженно спросил
Люрсс.
     - Да нет, почему  же.  Но понимаешь, все дело в том, что... ну, как  бы
это сказать... Ты куришь? Ты так держался, и вот снова?
     - А что, если этот сон приснится опять? - всерьез спросил Люрсс.
     - И  ты  действительно веришь в это? Но ты ведь сам и  придумал этот...
ну... даже не знаю, как его обозвать, "закон" что-ли, про эти три "присыпа",
нет, я просто х...ю с этого языка, - сорвался Крoгг.
     - Все ясно. Он играл  на пианино. Он его проиграл. Не выражайся, у тебя
это плохо получается.
     - Я не понимаю. Ты что, испуган? - лениво спросил Крoгг.
     - Нет же,  просто мне еще никогда  не было  так  страшно  из-за моих же
снов. Я просто не могу понять,  почему  мне приснилось вот именно такое... И
что, вообще, все это значит...
     - Мне  кажется, ты  слишком  близко  к  сердцу все  воспринимаешь.  Это
всего-навсего сон, и не более того. Дурной, но  не  самый ужасный,  не самый
кровавый и не  самый душещипательный. Извини,  если  ты ожидал услышать охи,
ахи  и  восторженные  "надо  же!!!"...,  -  Крoгг  отпил  сладкого  кофе   и
отвернулся.
     - Ты ничего не понял, - огорченно выдохнул Люрсс.
     - Ну извини, - Крoгг сделал еще глоток.



     Люрссу  подумалось  вдруг, что Природа, послушав их с  Крoггом  ссорный
диалог, не  вытерпела и напустила ливень сразу же после того, как он ушел, и
т.о.  обдождила Крoгга начисто.  Но Люрссу не стало от этого легче.  Сидя  в
открытом окне  второго этажа и просматривая старых стильных прохожих, нервно
семенящих по асфальту все того же мокрого цвета, Люрсс уже больше не думал о
своем ночном маранном страхе. Пустота в мозгах у  некоторых и в животе  (как
ни странно, своем собственном) занимала его все активнее. "Я даже не сержусь
на него - вот это удивляет меня больше всего! Он откровенно раздражает меня,
а  я  готов  сидеть и  слушать  его  назойливую  чушь.  Когда  же я  пытаюсь
рассказать  ему  ну хоть  что-то  интересующее  меня, -  все,  хана, ему это
абсолютно     фиолетово;    можно     даже    сказать,    глубоко-фиолетово,
ультрамариново-фиолетово,  или  даже  -  индиго-фиолетово.  Ладно, я никогда
этого не пойму"
     В бесчисленно  сотый раз в своей короткой жизни столкнувшись взглядом с
по-детски нацарапанной  надписью "Оставь Одежду Всяк  Сюда  Входящий", Люрсс
обулся и прикрыл  дверь  на ключ.  Соседко  по общему коридору,  как обычно,
беззубо что-то проворчало,  осознавая  всю тщетность научить своего  попугая
петь  "j-j-jamais!"[1], а своего  некст-дорника - закрывать бесшумно  дверь.
Попугай словно  назло бубнил "onques!"[2], Люрсс же совершенно в здравом уме
всегда  захлопывал  дверь  тихо  и  только так,  никогда  не  платя  Соседко
вниманием.  Так  они  жили,  и  именно  это  составляло квинт-эссенцию  этих
довольно  необычных,   и   при  этом,  все-таки   не   без   шарма  взаимной
симпатийности, если не симпатии, отношений.



     - Desnudo el joven,
     cuando ya el vestido
     ocйano ha bebido,
     restituir le hace a las arenas;
     y al sol le extiende luego
     que, lamiйndole apenas,
     su dulce lengua de templado fuego
     lento le embiste y con suave estilo
     la menor onda chupa al menor hilo.[3]
     -  Вполне сносно.  Молодец, девочко моя.  Надеюсь, нет, я даже уверена,
что завтра ты получишь заслуженную  пятерку за свой ответ. Во всяком случае,
фонетика  у  тебя  отличная,  - мадам ДеБелла  еще  крепче сжала руку  своей
доченьки и потащила ее вглубь магазина.
     - Матушко! Да неужели  вы не понимаете, что плевать мне хотелось на эту
ничего-не-значащую  отметку?!  Ведь выучила  я  сей  прекрасный стих  не для
бездарной  преподши нашей,  а исключительно  для  себя! -  Ванфа  попыталась
освободиться   от   сжимавшей  ее  руки  матушки,  расцвеченной  назойливыми
лакированными ногтями, но не смогла.
     -  Хорошо, хорошо, я все  поняла. Но  как бы там ни было, не  стоит так
переживать. Для себя, так  для себя. Ты умна не по  годам, -  все  сильнее и
сильнее  заворачивая  ладошку  дочурки  в  свои   тяжелые   пальцы,   мамаша
внимательно прищуриваясь, разглядывала прилавки, время  от времени судорожно
оглядываясь  по  сторонам,  -   она  воровала  пакетики  с  майским  чаем  и
потрескивающие упаковки  вакуумно  запакованного кофе, одноразовые  средства
защиты и ежедневные  пищевые газеты, в  общем все, что была способна украсть
ее рука.
     - Мамо, мне глубоко неприятно то, чем вы сейчас изволите заниматься,  -
детским,  но от этого не  ставшим менее надуманным голоском  пищала Ванфа, -
если это все  по  причине моего праздника,  то уж  лучше не  надо вовсе. Мне
будет очень неприятно потчевать гостей свиснутыми яствами.
     - Молчи, дуро! - ласково огрызнулась госпожа ДеБелла.
     - - промолчала в ответ девочка.
     - Вот и правильно,  помолчи лучше. Разумничалась  тут,  -  и  гражданка
повернула за угол, к следующей витрине.
     - Матушко, единственное, ради чего стоит жить на земле, - это Любовь, -
опять заговорило чадо.
     -  Я так и поняла. Больше  я тебе диски покупать не буду. Понаслушалась
всякой музыки. А ее же и музыкой-то назвать язык не поднимается, одни только
вопли какие-то...
     - Как бы банально это ни звучало, мамо, но я действительно считаю,  что
это так.  А все  остальное  -  лишь  способ хоть как-то  заполнить  время  в
перерывах между актами.
     Мадам ДеБелла остановилась и испытывающим взглядом посмотрела  на дочь.
Искусно убрав мизинцем одной  из рук  засоню  из глаза, она  закусила  губу,
удивленно  вздохнула,  положила  в  маленький  загрудный  кармашек  банку  с
оливками, и теперь уже размеренными движениями ног зашкорлупила к выходу.
     В  дверях  магазина  женщина  с  детенком,  бегущим  за  ней  на  руке,
столкнулась с вьюношей, который  негромко выругался им вслед: девочка, почти
что на лету, испачкала ему своими грязными белыми туфельками штанину.
     - А если их нет, то и тебя тоже  нет, - свежий воздух не помог, и Ванфа
продолжала  плаксивым тоном что-то бубнить и  доказывать безучасной маме,  -
Вообще, ничего  настоящего нет! Все,  что мы видим, слышим, ощущаем, осязаем
et c?tera -  все наша выдумка, пыль, ничего. Нет ничего! Есть только ЛЮБОВЬ.
И даже то, что я сейчас говорю, - тоже выдумка. "Нет ничего" - тоже выдумка!
Я могу лишь очень приблизительно показать, то что есть...
     И девочка приостановилась,  чтобы сорванным по дороге прутиком очертить
родительнице свою картину мира, на что матушка прибавила  ходу и лишь  жесче
зажала руку  визжащего ребенка. Слезливые нотки проскакивали  в голосе Ванфы
все чаще и резче, и, наконец, она взорвалась истерическим монологом:
     - Матушко! То, что мы называем миром - это всего лишь маленький кусочек
необъятности  и неосмотримости,  который  нельзя  никак объяснить, очертить,
обрисовать,  пояснить  и  показать. Единственное, что  мы  можем  попытаться
сделать - это представить в  своем мозгу состояние, когда  ничего, абсолютно
ничего нету.
     - Девочко моя, успокойся. Все будет хорошо, а потом и еще лучше. Только
я прошу тебя, не надо ничего говорить,  глубоко  дыши..., - женщина вытирала
обслюнявленным платком горячее лицо девчушки, но это не помогало. Дитя вошло
в  раж и  крутило  отчаянную  околесицу  вперемешку  с  барабанщиной,  сочно
перемалывая свою вербальную кашу иностранными словами.  Размахивая руками  и
смотря куда-то  неизменно  на нижние этажи  рядом стоящих пожилых домов, оно
плакало, и смеялось,  и  торжествовало одновременно.  Гражданке  с  большими
трудностями  удавалось уводить девчонку все дальше и дальше от магазина, все
ближе и ближе к своей усадьбе.
     - Обычно, - не унималась Ванфа, -  когда мы закрываем глаза,  мы  видим
черный цвет, но его нет  на самом  деле; белого  цвета тоже  не  существует.
Совсем  ничего, никакой  материи, границ, воздуха,  энергии,  огня - НИЧЕГО,
АБСОЛЮТНО  НИЧЕГО.  Это  невозможно  представить,   ибо  для  этого   должно
находиться вне этой системы, которой  нет.  А  т.к. мы [на этом месте  Ванфа
запнулась, но не растерялась и произнесла в скобках - (человечество)] внутри
этой  системы,  то  мы никогда не  узнаем,  не осознаем  такое понятие,  как
АБСОЛЮТНО НИЧЕГО.
     Понимая,  что  успокоить  свое  чадо ей  не  удастся, матушка  решилась
позадавать девочке вопросы, надеясь, что это хоть как-то чем-нибудь поможет:
     -  Дочурко моя, почему же Любовь - это то, ради чего нужно жить?  Ты же
сама сказала, что ничего нет.
     - Я... А я и сама еще не знаю ответа на этот вопрос, - Ванфа, казалось,
начала  понемногу  успокаиваться, - Но ведь  чтобы кто-то  или что-то начало
существовать в  нашем  мире,  сначала нужна  Любовь,  и  тогда кто-то/что-то
появляется. А даже если  кто-то/что-то появляется не в результате Любви,  то
это уже заранее "мертворожденное" существо!!!
     С  искрящейся  силой  закричала  девочка,  и   приступ  возобновился  с
особенным  закалом. Матушка  бесспорно делала все, чтобы привести доченьку в
чувства, но ребенок и не думал прекращать свои выходки.
     - ... и если я создаю картину, и вкладываю в нее какие-то  переживания,
то она будет жить, в противном случае она мне не нравится,  и я ее не рисую.
Так же и с  людьми: если  родители не ждали  своего ребенка, он  обречен  на
духовную смерть...
     - Слушай доченько! Еще  что-нибудь прокняваешь, я тебе по морде съезжу,
поняла! -  ни  с того,  ни  с  этого  прошипела громким  басом мать, и Ванфа
заткнулась, взяла мамку за ручку, поправила белые банты, и кротко спросила:
     - А ты мне мороженое в следующий раз купишь?



     Разложив по полочкам и  в  холодильник  купленные в  магазине продукты,
Люрсс  помыл  руки,  подогрел  воды,  добавил  в  мисочку  несколько  капель
нашатырного спирту и, смочив в полученном растворе щетку, взялся за отчистку
своих  штанов от  внезапно  полученной  грязевой  пощечины.  Нехотя  запищал
пейджер,   Люрсс  прослушал  звуковое  сообщение:  "задля  тебе,  кохана,  я
позбудусь навiчно фiзичного  тiла,  я займуся  вогнем  -  мiжзоряним  дощем,
ненаглядна  моя"  -  пропело  из  аппарата. "Действительно. Кто же  все-таки
посылает мне  эти бездарные  послания?",  - продолжил  чистить  штаны Люрсс.
Когда все было закончено он сел за телефон и принялся названивать знакомым.

     2-9854086 (АОН, короткие гудки)
     2-5448698 Алло?-Здрасьте,
     позовите пожалста...-Его нет-Извините, до свиданья-пи-пи-пи
     2-6759362 (длинные гудки)
     8-0789-324976118    pee-pee-pee-Allo?-Good    morning-Hi-Call    Bowet,
please-He's not here-OK. Bye-pee-pee-pee

     В дверь позвонили.
     - Это  ты?  Как  хорошо, что  ты вернулся,  -  Люрсс закрывал  дверь за
Крцггом.
     - В конце концов, мы же не ссорились,  правда? Что у тебя нового? - все
говорило за то, что у Крцгга хорошее настроение.
     -  Ну,  в  общем-то, за  эту  пару часов ничего такого существенного не
произошло. Единственное - какая-то девчина выпачкала мои брюки...
     - И где это ты так?
     - Я заходил в магазин, а ее мамаша летела, как угорелая,  из него, и мы
столкнулись... Знаешь, мне кажется я знаю эту женщину.
     - Что? - переспросил Крцгг.
     - И еще  эта малая в добавок со своими большими бантами... Нет, не могу
вспомнить, хотя у меня очень хорошая память именно на лица. Я, скорее всего,
не запомню, как зовут человека, но "сфотографирую" его лицо. А как ты?
     - Да, в принципе,  ничего особенного,  промок вот только,  такой  дождь
начался, когда я вышел  от тебя.  Сегодня в метро был прикол: народ стоял на
платформе и  ждал  поезда. Тут  из  тоннеля показался  свет,  начал выезжать
локомотив. И тут  один мужик стал  на край перрона и вытянул руку с поднятым
указательным пальцем, как-бы "голосуя".
     - Что было дальше? - улыбнулся Люрсс.
     -  Да ничего особенного:  поезд,  конечно  же, начал останавливаться, а
этот  сумасшедший  бросился  на рельсы. Все сразу  же  засуетились, машинист
затормозил, в  общем -  его  даже  не  переехало. Мужика вытащили и  увели в
милицию.
     - Как  ты  думаешь, ему было страшно умирать или нет? - заинтересовался
Люрсс.
     - Не знаю. И вообще, я думаю, что глупо задавать такие вопросы.
     - Почему?
     - Просто мы привыкли делить все на "страшно - смело", "хорошо - плохо",
"да - нет", "за - против", "М - Ж" и т.д.
     -  Всю  люди  думают  именно  такими  категориями,  с  этим  ничего  не
поделаешь.
     - Конечно очень сложно  отвлечься от этих основ. Мне кажется, что самая
главная трудность в  том, что каждому слову, или  почти что каждому слову, в
языке существует антоним или  какое-то  условное противоположное  понятие. А
представь себе такое состояние, в котором нет ни "за", ни "против",  где нет
привычных нам "есть" и "нет".
     - И как же назвать такое состояние, - внимательно слушал Люрсс.
     -  А  это,  кстати,  еще   одно  дурацкое  свойство  людей:  когда  они
сталкиваются  с чем-нибудь неизведанным и странным, с тем, что  они не могут
сходу объяснить,  человеки  пытаются  навесить  на это "что-то"  ярлык, дать
какое-нибудь определение, заспиртовать "объект" и поставить  его на полочку,
-  так   спокойнее.   Вместо   того,   чтобы  понять   суть   новоиспеченной
необъяснимости, они  препарируют ее,  и до конца своих скудных дней уверены,
что разгадали  загадку,  что им все  ясно, что  они  все поняли, -  спокойно
говорил Крoгг.
     -  Ты  не  поверишь,  но  я  согласен  с тобой...,  -  Люрсс  не  успел
договорить.
     - Тогда какая разница,  как назвать такое состояние?! Все равно ни одно
слово из  нашего языка не подойдет для его определения. Там не трехмерное, а
какое-то иное, другое по сути, пространство, да и вообще измерить его чем бы
то  ни  было  не  возможно:  там  нет  длин, величин, количеств,  времени...
Впрочем, слово  "нет"  тут не подходит -  это  существование  нельзя назвать
существующим, т.к. оно не "существует", но, и в то же  время, нельзя назвать
его "несуществующим", ибо оно и не "несуществует", - развел руками Крoгг.
     -  Таким образом, ты  хочешь сказать,  что  существует и не  существует
какая-то никакая сущность не-сущность, в которой все и ничего есть и нету? -
прохмылился Люрсс.
     -  Ну  что-то в таком духе. Некая  рельность-ирреальность  Есть-Нет или
Нет-Есть,  в  которой  действительно  есть-нет  материя,  есть-нет  энергия,
есть-нет деление на что угодно и на что не угодно. Просто состояние...
     -  Я  думаю,  ты  позаимствовал  эту  теорию  у  одной  из  буддистских
философских школ, не так ли? - вкрадчиво задал вопрос Люрсс.
     -  Может быть,  я много читал  в  последнее время.  Но какое это  имеет
значение?! Я  не  претендую  на  оригинальность  и  первооткрывательство!  -
разозленным тоном начал оправдываться Крoгг, - Я просто высказываю тебе свою
точку зрения! Мне просто  хотелось поговорить с  тобой ну хоть  о чем-нибудь
хоть сколько-нибудь отвлеченном! Ну не обсуждать же вечно твои проблемы!
     - Да, извини, я понимаю, но я же слушаю, прости меня, мне интересно...,
- затараторил Люрсс, но это не помогло.
     - Я пошел, - Крoгг поднялся и, не прощаясь, вышел из комнаты.
     - Подожди, я только хотел сказать, что... - Люрсса уже никто не слушал.
     Приготовленный  обед давным-давно остыл.  Гроза  за окном прекратилась.
Пейджер  промяукал совсем невзрачно,  поэтому Люрсс не услышал  сигнала и не
прочитал очередное музыкальное послание:  "how did we get this far apart, we
used  to be  so close together, -//-  ,  i thought our love  would  last for
ever...". Укоряя себя за не предложенный кофе, Люрсс сел за стол  и уткнулся
в яркое переживание  случившегося. Он думал о том, что не далее, как сегодня
утром, он обижался на человека за то, что он его не слушает,  и  о  том, что
Жизнь подталкивает  индивидуума, очень редко против его воли,  играть чужие,
обидные, несправедливые и  неблагодарные партии, заставляя его перепробовать
столько различных шкур на своем собственном "я" только, наверное,  для того,
чтобы показать ему саму себя со всех точек обозрения. Эти банальные мысли не
давали Люрссу  спокойно дотрапезничать свое второе, и при этом любые попытки
избавиться от них только просыпали мимо сахар и не попадали ложкой в кружку.
Сначала мысли  Крoгга показались  ему всего  лишь юношескими,  целительскими
абстракциями,  но  потом  Люрссу  почему-то припомнился  конец  ориентальной
притчи: "привратник  у ее врат превратно истолковал превратности судьбы", но
это уже ничего не могло изменить.



     - Доченько, помыть тебе спинку? - прокричала матушка сквозь  незапертую
дверь инкрустированной ванны.
     - Да-а-а! - откликнулась Ванфа.
     - Давай, становись, подставляй спину, - вошла в ванную мадам ДеБелла.
     - Матушко, а почему в ванне нет волн? - наивно спросила дочка.
     -  Как  так нет?  Есть.  Вот  смотри, -  женщина стала  перебирать воду
руками; по замкнутой посудине пошли накатываться маленькие убогие волнышки.
     -  Я  с  тобой  только в  одном  согласна, Мамо,  -  все  в  этом  мире
относительно: эти беспомощные потуги тоже можно назвать волнами.
     -  Вот  съездим,  когда  у  меня  отпуск  будет,  на  море,  вот  тогда
насмотришься на свои морские волны, - гражданка терла спинку дочери.
     -  Я вот подумала сейчас,  что вопрос мой был некорректен: на  самом-то
деле, волн вовсе нет, - серьезными глазами посмотрела из-за плеча девочка.
     - Как так? - мама намылила еще раз мочалку.
     -  Волны  плавно  переходят,  вливаются  одна  в  другую.  Они вечно  в
движении, и нет ни одной одинаковой. Да и самих их нет - волна это же  такое
абстрактное явление,  т.к. ее нет и, в то же время, она  есть..., - Ванфа не
смогла привезти к логическому завершению свою мысль.
     Матушка со  злым  упоением на физиономии  дала  своему чаду  под зад  и
сильной  рукой  вдавила  косистую голову  дочурки  под  воду.  Проделав  эту
процедуру несколько раз, мама  зло приказала: "Чтоб вытерлась насухо! Завтра
праздник!" и вышла вон.



     Дорогая Ванфа!
     Сегодня  едва  ли  не весь день идет дождь.  Днем была  гроза с громом.
Сейчас так свежо и хорошо. Слышны капли и их стук о подоконник. Так приятно!
Дождливое состояние  - это мое настроение по жизни. Дождь ночью - это вообще
что-то особенное:  он засасывает  тебя за собой.  А  как удивительно приятно
мокнуть  под дождем - такое  же ощущение, как при саможалении: ярко выражено
одиночество и приятность, да тихая неприметная ясность.
     Лучше  всего  бродить в  дождь,  закрывшись  растянутым  металлическими
прутьями  брезентом,  одному  по  зеркальной  улице  и  думать,  что  сейчас
кого-нибудь  встретишь, и дальше вы  пойдете вместе. Вот это предчувствие  -
самое удивительное во всем этом действе! Я  надеюсь, что однажды  в прохожую
погоду я случайно и совершенно искренне наткнусь именно на тебя.
     С любовью, К.



     Из   засаженного   ослепительно-белыми   деревьями  и   плодово-ягодным
кустарником белого пространства медленно выплывала большая  отуманенно-белая
терраса,  оплетая всю  отбеленную  годами  Белую Усадьбу. Гости шатались  по
верандам и  в  саду, обсуждая  на  одном из маломальских  языков  будоражные
новости о зубных пастах с  отбеливающим эффектом , и  покушивали  только что
сорванную  и  белую  смородину.   Белощекие  дети,  и   в  особенности  одна
белобантовая  девочка,  ползали под белым  праздничным столом  с  огромадным
подсвечником из белого олова, хватая за белые завязанные шнурки слуг в белых
фартуках, занятых сервировкой.  Это баловство никого не доводило  до  белого
каления. Служанки занимались свечами из белого парафина: они высаживали их в
канделябр и вытирали с него маленькие капли обеленной пыли.
     У одного  из слуг, ущипленного  девочкой,  выпали коньки белого цвета и
упали  на  украшенный   побелкой   пол.  И  в  этом   была  своя  особенная,
завораживающая странность: ведь весь пол, и стены, и даже потолок,  и вообще
все в усадьбе и саду, плюс некоторые домашние животные в  сараях  - все было
сделано из  пробки белого дерева.  Кто-то  из гостей как раз рассказывал про
этот очень  надежный и душистый на ощупь материал. Коньки громко забренчали,
дети бросились заливаться сердечным белым хохотом. Чьи-то обесцвеченные ноги
тут же  прибежали на  звук  паденного,  после чего белобрысую ребятню вымели
из-под  стола, на  котором  рядом  с белой  икрой и белугой  лежала случайно
кем-то оброненная книжка Белова.
     В  саду  было  очень  бело.  С  белой проседью  гусенки,  срывавшиеся с
поседевшего тополя, летели прямо как в кино; у кого-то болели белки глаз, но
даже это не мешало наслаждаться  белыми падающими бархатками. Белой  была  и
сама усадьба. Более того, все  взрослые, как уговорившись, замаскировались и
глянцевали сейчас  своими  свитерами из белой  ангоры  и узкими  забеленными
штанами,   из-под  которых  у   некоторых   проступали  аккуратно  купленные
сублигарии белой марки. Заразный смех и перешептывания не прекращались.
     Тут   белым   голоском   запел  колокольчик,   призывно,  с  не   четко
прорисованными нотками белой зависти, упрашивающий жителей и гостей к столу.
Молодой  белый  человек  стоял  недалеко от кленовой  (т.е. клевой  и  новой
одновременно)  двери,  ведущей  на  пробелившуюся террасу. Женщинка в  белой
накидке   полураскинулась   на   фосфорисцирующей  софе   фирмы   Blanche  и
принюхивалась к ароматным  блюдам  из  белой рыбы. Уже  сильно  неуверенными
ползками гости и  дети сгурьбились вокруг блестящих  белым  металлом вилок и
тарелочек.  Мальчики и  девочки  с  нетерпением  ожидали начала праздничного
обеда.  Девочка  задела  молодого человека белым, как  только что вычищенный
фарфор, локотком, и ее огромное шелковое  с белой проседью платье исчезло за
светлыми дверьми террасы. Кто-то из гостей проронил непонятный  белый  стих:
"Аматэрасу села на террасу". Госпожа  на дебелой софе неосознанно проследила
за движениями девочки и показала гостям свои белые зубки.

     РАЗДАЛСЯ ВЫСТРЕЛ

     и сразу же за ним истошный вопль белозубой женщины. Она уткнулась своим
богатством в белую ручной вышивки подушку и завопила.
     Молодой человек выбежал на террасу. Живая  кровь комьями  выплевывалась
изо  лба  девочки.  Дитя  неоспоримо  уже все было  забрызгано в алый  цвет.
Обмякшие  пальчики окровавленного  ребенка выпустили ключ.  Юноша  подхватил
падающее  тело  убитой. Случайно его взгляд  что-то  задело,  он  моргнул  и
вгляделся  в  заретушированный  белым дымом  кустарник.  Густой  туман  съел
очертания кого-то, кто спрятался за белыми листьями.
     Люрсс  проснулся   и  поморщился  от   приклеившегося  к  нему  страха.
Обернувшись не  спасавшим, как выяснилось, от мрачных сновидений одеялом, он
подошел  к  окну  с   завернутыми  вовнутрь  рамами  и  высунул  голову  под
барабашку-дождь. "Я так и знал, что там кто-то есть".



     - Привет, как дела? - Люрсс улыбнулся смущенным приветствием и протянул
руку.
     - Привет, нормально, - обыкновенно выдохнул Крoгг и отвернулся.
     - Этой  ночью был  такой сильный дождь,  - наугад сказал Люрсс и стянул
растянутую улыбку на асфальт.
     - Точно, - Крoгг вопросительно посмотрел на молодого человека.
     - А что ты тут делаешь? - безнадежно спросил парень.
     - Жду одного человека, - предусмотрительно ответил Крoгг.
     - Хорошо, я пойду, не буду тебе мешать, - зауходил Люрсс.
     - Если хочешь, ты мог бы на немного  остаться, он все равно опоздает, а
мне в лом сидеть одному, - поднял глаза Крoгг.
     -  Ладно.  Вчера  был очень  сильный ливень, -  юноша  опять  сдавленно
заулыбался.
     -  Я вчера  всю ночь  не спал, смотрел  на дождь, -  вдумчиво  произнес
Крoгг.
     - Ты будешь долго смеяться, но я тоже не спал, и тоже смотрел на дождь!
- забарабанил Люрсс.
     -  Да... Совпадение...  - прошептал Крoгг, рассматривая  витрины в доме
напротив.
     - Что ты делаешь сегодня вечером? - осведомился Люрсс.
     -  Я иду  на вечеринку  к  одной своей знакомой, ты ее не знаешь.  У ее
дочки день рож. Очень хочется ее поздравить, - суетливо промямлил Крoгг.
     -  Понятно. А кого  ты сейчас  ждешь,  если  не секрет конечно? - Люрсс
вздохнул.
     -  Слугу из их усадьбы, он  должен  передать имениннице мое письмо. Так
принято. Почему ты на меня так смотришь? - удивился Крoгг.
     - Нет, ничего,  все  нормально. Я  знаю,  чт?  ты скажешь,  но я просто
подумал...
     - В чем дело?
     - В общем, мне этой ночью приснился тот же сон, про выстрел...
     - Ты сам все придумал, и сам себе  внушил всякую белибердень,  а теперь
тебе же самому от всего этого, от себя самого и страшно, - Крoгг оживился.
     - Нет, я не боюсь, я просто так сказал, - поспешил оправдываться Люрсс.
     - Я же чувствую, как у тебя в штанах все намокает, - выпалил Крoгг.
     - ??! - онемел Люрсс.
     - Да я  просто знаю это! - распылялся Крoгг, - Человек ведь и живет, и,
вообще, все делает только для того, чтобы  хоть  каким-то образом  оправдать
для самого себя свое существование! Очень трудно признаться самому себе, что
ты не "избранный", не "лучше всех";  что жизнь  - это не то, что мы  делаем;
что все это - ничто и что-то в одно и то же время; что все напрасно.
     -  Я  все это отлично понимаю, - Люрсс закивал головой,  - Я согласен с
тобой  на  все  100,  но  есть еще что-то,  в каждом  казалось  бы случайном
совпадении есть какая-то необъяснимая мистика.
     - Ну а я  тебе про что? - разгорячился  Крoгг,  - мы все живем  в  этом
Есть-Нет или Нет-Есть состоянии,  но не  можем этого осознать,  т.к. сами же
придумали  для  себя  эту  двойственную  систему! А  жизнь  нельзя подчинить
двоичной закономерности, она  не может быть объяснена при  помощи этой куцей
арифметики, она - многограннее. Все совпадения именно отсюда!  Как глупо все
и вся делить, это так убого раскладывать по папкам в застекленных шкафах все
знания, которые освоил  или понял, и  прятать по  шуфлядам те,  которые тебя
испугали!
     -  Мне тоже так кажется.  Нет, не  подумай,  что я поддакиваю  тебе!  Я
искренне думаю то же самое или то же самое, но другими словами. Ты мне очень
близок! Как хорошо, что ты обсуждаешь со мной все это...
     - Послушай, я ничего с тобой не обсуждаю. Я просто говорю, что я думаю,
- Крoгг выразительно взглянул на Люрсса.
     - ... ясно ... я,  наверное, уже пойду ... желаю  тебе хорошо  провести
время ... пока ...
     Люрсс уходил с  единственной надеждой услышать  хоть что-нибудь  в свою
удаляющуюся холодную плащевую спину, но так  ничего и не расслышал. От этого
стало  еще  грустнее,  а  с  этим,  как  всегда,   ничего  нельзя  поделать.
Продефилировав спину зебры,  Люрсс засунул  руку в горло почтового  ящика, и
его ночное послание отправилось в пищеварку Замарочного Департамента.
     - Есть-Нет. Нет-Есть, - безнадежно зубрил Люрсс.



     -  Крoгг!!!  Как  я рада тебя  видеть!!!  Как твои  дела?  Надеюсь, все
хорошо. Ты так хорошо выглядишь!!! Дай я посмотрю на тебя  -  прелестно!!! И
эта новомодная  щетинка  просто шик!!!  Боже,  какой же ты хорошенький!!!  С
каждым летом все лучше и лучше!!! Как же мне обидно,  что  я твоя  мама!!! -
женщина задорно засмеялась и махнула своей заперчатанной ручкой.
     -  Матушка,  здраствуйте. Я  тоже рад  вас  видеть, - украдчиво  стирая
сверхустойчивую материнскую помаду, ответил Крoгг, - где сестричка?
     -  Тебе не терпится ее поздравить, и так всегда. Где-то  в саду бегает.
Она тронулась на тополиных пушках.  Никогда раньше их  не замечала, а в этом
году  просто обезумела. Как ты думаешь, что с ней?  -  внимательно  говорила
матушка.
     -  Взрослеет  верно.  Пойду  поздравлю  ее,  -  Крoгг  улыбнулся  своей
тонкогубой улыбкой и поцеловал мадам ДеБелла в румянскую щеку.
     ***
     - Здравствуй! - Крoгг незаметно подошел сзади и легонько ущипнул сестру
за локоть.
     - А это ты... - Ванфа неохотно посмотрела на брата и отвернулась.
     -  Поздравляю  тебя  с  днем рож,  или  с  бездником,  как тебе  больше
нравится, - Крoгг взволнованно достал из заднего кармана малюсенькую красиво
завернутую коробочку и протянул ее девочке.
     - Спасибо. Что это?
     -  Мой подарок тебе. Я так хочу, чтобы он тебе понравился.  Я его долго
выбирал. Разверни.
     Ванфа обыденно-неторопливо раскрыла сверток и в удивлении поджала губы:
на  бархатной подушечке негласно  сверкала по-ювелирному крохотная  свинcкая
ножка сомонового цвета.
     - Что это?! - с интересом спросила девочка.
     - Это  ручная  работа,  единственный  экземпляр. Ножка свинки -  символ
счастья. Мне хочется, чтобы ты была счастливой, очень счастливой, счастливее
всех...
     - Спасибо. Это очень мило.  Мне нравится.  Ты, наверное, кучу денег  на
него истратил. Все же не  стоило  делать  такой  дорогой  подарок,  -  Ванфа
благодарно окинула взглядом брата.
     -  Да  брось ты,  ерунда, не  думай об этом. Что ты сейчас  делаешь?  -
довольно спросил Крoгг.
     - Сегодня утром  я нашла  в своей комнате письмо. Я подозреваю, что его
забросили  ко мне через  окно. Было  так  невыносимо  душно,  поэтому  я  не
закрывала окна на ночь.
     - Ты его уже читала?
     - Да.
     - Догадываюсь, что это поздравительное послание от какого-нибудь твоего
поклонника, угадал? - игриво улыбался Крoгг.
     - Почти что.  Скорее, оно напоминает billet-doux. Знаешь,  читая его, я
схватила  себя  за руку  и  мне  показалось,  что  я уже читала  это письмо.
Ощущение dйjа vu п?осто преследовало  меня. Я не знаю, как это объяснить, но
я точно знаю, что все это уже было, - опять утонула в себе девочка.
     - Мы живем воспоминаниями. Это не я придумал,  - сказал Крoгг, - Письмо
испугало тебя?
     - Конечно нет! Я абсолютно безразлична к  этой  писульке: банальность и
ничего более. Я стараюсь объяснить самой себе эти престранные ощущения. Ведь
воспоминания - это  неточная копия того, что  мы  якобы  видели, слышали или
чувствовали. А ведь всем своим чувствам никогда нельзя полностью доверять.
     - Вот  именно: то, что показалось тебе обыденностью, может впоследствии
оказаться чем-то интересным, - подхватил Крoгг.
     -  Ты  не  догоняешь, я совсем о другом. Пойми, я столкнулась  с чем-то
необъяснимым. Когда я начала бежать глазами по листу  с буквами, я не успела
ничего  ни  подумать,  ни почувствовать. Откуда ни возьмись,  может  быть из
моего подсознания или еще откуда-нибудь, возникло определенное  переживание,
относительно этого письма. У меня сложилось такое мнение,  что некоторые мои
чувства уже заранее спрограммированы в моем мозгу, или не  в мозгу, - это не
так  важно. Интересно  то, что мне  не  приходится  в  определенные  моменты
генерировать свое отношение  к чему бы то ни было -  мое внутреннее  "я" уже
заранее  обо  всем  позаботилось  и  "прислало"  мне  нужные  чувства.   Это
доказывает мою теорию - нас нет, т.к. все, решительно все уже предопределено
заранее.
     -  И  в то  же  время  мы  есть, т.к. не  будь нас, то все это  заранее
предопределенное некому бы было исполнять, - вставил Крoгг.
     -  То  есть, что-то  вроде кукольного театра,  где  сама  кукла  вольна
считать себя, кем угодно, но только все равно, как бы она не выпутывалась из
ниточек, ей кто-то управляет.
     -  Более того, - вмешался  Крoгг, - я уверен,  что самого хозяина  тоже
нет, просто кукла настолько уверена, что  он есть, настолько непоколебима  в
своем заблуждении, что с хозяином нужно  бороться (или подчиняться), что  не
мыслит себя без этого.
     -  Значит, ты  думаешь, что ни хозяина, ни ниточек, ни даже самой куклы
не существует? - умно спросила Ванфа.
     - Да.
     - И кто же мы после этого?
     - Трудно сказать.
     -  И  не  смотря на  то, что я согласна с  тобой чуть ли  не во всем, я
все-таки считаю, что что-то есть, - девочка посмотрела на Крoгга.
     - Что же?
     - Любовь.
     - Какая ты еще маленькая и глупенькая!
     - Не та любовь, как ты ее привык понимать. Я говорю о совершенно другой
Любви.  Любви в абсолютно ином измерении, в отличном  от нашего состоянии, в
иной реальности, - заманчиво парировала Ванфа.
     - Ты так туманно выражаешься. Это все из-за твоего идеализма, не более,
- скептично произнес Крoгг.
     - Может  быть.  Я  ненавижу  осознавать  свою беспомощность.  Меня  так
раздражает непонимание между людьми. Люди, не способные понять таких простых
идей, просто бесят меня! Взять хотя бы нас с тобой,  -  девочка окончательно
отделилась от реальности и, казалось, разговаривала сама с собой.
     - Меня тоже. Но  неужели так сильно обязательно придерживаться  одних и
тех же взглядов, когда двое людей..., - не кончил Крoгг.
     - А!!! Вот вы где!!! - мама по-гигантски приближалась к своим  детям, -
Гости уже собрались. Все ждут именинницу. Девочко моя, надо идти!

     - I am not your siсorita
     I am not from your tribe
     In the garden,
     In the garden
     I did no crime, - запела Ванфа.

     - Ты идешь? - гражданка схватила за волосы свое ненаглядное чадо.
     - Да, да, конечно, - обреченно прошипела дочь.
     Крoгг послушно поплелся за ними.



     Абеляр  нередко описывал  в  своих  работах  похожие  пансионаты.  Этот
огромный  обеленный   годами  особняк,  заплетенный  в  тугенькую  беленькую
террасу,  подобно   величественно-утонченной  Белой  Эспаньоле  бороздил  по
борозденкам между седыми деревьями и кустами белой акации. Гости были везде:
в усадьбе и саду, на террасах и аллеях, около пруда с прозрачно чистой водой
и  в  отхожей,  оклеенной обоями  под  белый  кирпич.  Они гуляли,  болтали,
смеялись и кивали Люрссу головами, приветствуя его. Около бюста Белинского к
нему  подошел  один  из  приглашенных  и,  беззвучно растянувшись  в улыбке,
протянул Люрссу  скомканную, с темно-белыми прожилками  бумажку, после чего,
не заставляя себя ждать, ускакал куда-то прочь.
     НИЧЕГО  НЕТ. ВСЯ ЖИЗНЬ  И  СМЕРТЬ ЕСТЬ ПРИДУМАННЫЙ  НАМИ  СПОСОБ ЗАНЯТЬ
ПРИДУМАННОЕ НАМИ ВРЕМЯ
     Люрсс  незаметно  перенесся  в гостиную,  в  которой  белобрысые  (т.е.
некоторые  белые,  остальные  -  лысые) дети от  блондиновых родителей, и  в
особенности  одна  девочка,  с  белыми  бантами, копошились под  праздничным
столом,  устланным  приятной беловатой  скатертью.  Ребятня не давала  покоя
блондиновым  слугам,  дергая их  за чистые мохеровые  передники и  мешая  им
сервировать  стол   дорогой  фарфоровой  посудой.  Прислуга  переносила  эти
издевательства стоически, лишь изредка белея от злости, да и то про себя.
     У  одного  из слуг,  больно  ущипленного напудренной ручонкой  девочки,
выпала кошачья  шкурка  сиамского окраса и  упала  на  недавно покрашенный в
небесно-снежный  цвет  пол.  И  в  этом  была  своя  особенная,  будоражащая
непонятка:  ведь  стены,  пол,  потолок,  окна, двери,  разрезные  расписные
шкафчики и  сервантики, да и вообще все в особняке и саду, плюс все вокруг -
все  было  сделано  из пробки лилейного  дерева. Где-то  про это  было очень
подробно, без преувеличения и занижения, довольно-таки бесстрастно написано.
     Кошачья шкурка громко замяучила по полу, ребятишки расхохотались во все
свои белые глотки. Послышались торопливые шаги, мчавшиеся на звук паденного,
после чего белокудрявых детей  выгнали  из-под  мраморного стола, на котором
рядом  с  белыми  грибами  и  отменным  белым вином прохлаждался,  балагуря,
Беллини.
     Снежность и  покойствие не покидали Белый Сад. Как на  заказ, тополиный
пух оперинил дорожки в  палисаднике  и назойливо предлагался в прически  еще
неотобедовавшихся   дам,  которые,  не   смотря   ни  на   что,   любовались
беззаботности  порхающих отродий. Складывалось  неутолимое впечатление,  что
иней, изморозь и наслаждение закутали в свои усталые объятья весь дом и всех
в нем присутствующих. Хозяева, гости, несовершеннолетние и сама девочка, все
были  в белом.  Они все  истошнее  и  неугомоннее обменивались перешепками и
пересмешками.
     Внезапно  в воздух взвился пронзительный крик колокольчика, извещающего
всех о начале торжественного  откушивания  в Искрящейся гостиной. Люрсс  уже
был там  и  наблюдал за приходящими.  Диванчик в  стиле а  la White п?крылся
полноватой гражданкой, запускающей свой  рецепторный, пухлый,  с  капельками
белого  пота,  носик  в  белую  икру.  Гости оказались  более  терпеливыми и
сдержанными. Как ни странно, но молодое поколение также не баловалось и вело
себя  достойно.  Все томно ожидали  начала  трапезы.  Счастливая  именинница
заманчивыми припрыжками упорхала  на террасу, слегка задев Люрсса, на что он
ей искристо улыбнулся. Кто-то  из  гостей  проронил забавный  белый  стишок:
"Аматэрасу села  на  террасу." Госпожа  на пушистом диванчике  бесконтрольно
посмотрела на террасу и притворно засмеялась.
     Раздался выстрел
     и сразу же за ним невыносимый рев разложившейся гражданки. В  окоем ока
она  покрылась черной вуалью из несозревших побуждений и заплакала. Лампочка
треснула, и все пропало.
     Люрсс вылетел  на террасу. Мертвая  кровь  кусками  изрыгалась из  тела
девочки.  Дитя  молниесносно   прощалось  с  жизнью,  оно  умирало  галопом,
бездно-подобными скачками  удаляясь от мира живых.  С  ее обезжизненных  рук
сползали  вяленые  змеи,  их  брезгливо  высунутые  двоичные язычки  гидливо
дергались.
     Парень  подхватил тлеющие останки простреленной девицы. Внезапно Люрссу
кто-то померещился в затянутом белым въедливым газом кустарнике. Он напрягся
всеми  своими  глазами и  постарался увидеть этого кого-то. Сквозь  щелочные
слезы,  благодаря продуманным  потугам это ему удалось.  Теперь  уже  совсем
отчетливо Люрсс рассмотрел в зарослях средней высоты мужчину. Самодостаточно
щурясь, неровно  смеясь, мужчина плюнул в сторону Люрсса и махнул  ему своей
изящной скрабаной пятерней. Это был Люрсс.




     Это была  большая самая обычная  нуворишская терраса;  Крoгг  прекрасно
знал, что она обходит кольцом весь дом. Гости беспардонно кружили по усадьбе
и в  саду, обсуждая на своем уродливом  наречии никому-не-нужные заботы. Его
любимая сестренка, забыв про свое стрессовое состояние, самодовольно ползала
под старым столом,  кусая за  ноги прислугу,  озабоченную  украшением стола.
Никому не было никакого интереса до шалостей мелюзги.
     У  одного  из слуг,  задерганного  Ванфой, чуть было  не выпала большая
итальянская  вилка.  Если  бы  она  упала,  то  уж  точно испортила  недавно
застланную пробкоимитирующую плитку. Отец бы этого просто не перенес. Чей-то
недовольный голос вскоре вежливо попросил детей идти гулять во двор.
     В саду  было очень тепло. В  этом  году тополиный  пух  не давал никому
спокойно наслаждаться умеренным солнцем. Особняк давно не  ремонтировали, он
слегка прохудился,  но радостные гости не замечали этого. Крoггу никогда  не
нравились толпы разгоряченной публики, топчущей траву в их имении.
     Просвистел  звонок,  собирающий всех за стол. Крoгг  стоял возле двери,
ведущей на террасу.  Госпожа ДеБелла раскинулась на искусанной  молью старой
кровати  и  незаметно  вытерла серебристую  пыль с  приборов  на  столе.  Из
всевозможных дверей в комнату высыпали гости и  свора детворы. Они принялись
передвигать табуреты и  стулья,  рассаживая  себя вокруг  дорогих стаканов и
рюмочек. Ванфа  приятно  заулыбалась Крoггу, ласково  коснулась его  плеча и
вышла   на  террасу.  Внимание  брата   привлек  один  из   гостей,   взасос
рассказывавший публике о своей поездке по странам Ориента. Без  неприкрытого
интереса  мадам ДеБелла  шевелила  загоревшей рукой в такт открытиям  своего
зевотного рта.
     РАЗДАЛСЯ ВЫСТРЕЛ
     и сразу же  за ним содрогнувший стены плач матушки. Не  осознавая,  что
произошло,  она раздирала свою глотку  дикими гортанными  подобиями звуков и
безумно теребила ни в чем не виноватую
     подушечку.
     Крoгг  выпрыгнул  на  террасу.  Сестренка  с  неописанным  непониманием
посмотрела на  него и  с легкостью выкинула  в траву  разноцветную хлопушку.
Крoгг подбежал  к  девочке  и  обнял  ее.  Из-за  стремного шума,  поднятого
пиротехникой и хозяйкой дома, никто из гостей, детей и владельцев усадьбы не
обратил внимания на в  пустую  говорящий телевизор, где как  раз в это время
миловидная  ведущая просила всех, знающих что-либо  о каком-то  погибшем при
загадочных обстоятельствах молодом человеке, сообщить любую информацию о нем
в милицию.



     Милый Крoгг!
     Я надеюсь, что ты поймешь правильно это письмо, и не станешь думать обо
мне ничего плохого в связи с ним - ведь, согласись, в связи с ним нет ничего
плохого...
     Я сижу у раскрытого настежь окна и смотрю  на  дождь. Темно. Минимально
играет музыка и  стучат  капли. Вот уже около получаса  я  здесь, на окне  и
наблюдаю  за  игривыми лужами.  Люди безжалостно топчут  их,  заезжая своими
ногами  в  глаза  плаксивых  плотских   отражений.  Какое  безумно  безумное
безумство!
     На  улице  сейчас очень  красиво.  Пестрядинная  трава  переливается  и
умывает  свои  стебли  под  слезливо  горящими  фонарями.  Собаки  аккуратно
стараются  перешагивать  через  потоки  влаги, но  это  у них все  равно  не
получается.  На  небе  ни  звездочек,  ни колечек,  ни  трубочек,  ни других
макаронных изделий (извини! Я знаю, тебе не нравятся мои глупые шутки)
     Хорошо.  Просто  и  откровенно хорошо. С небольшой точечкой  грусти или
зудливой  меланхолии, но и  так тоже хорошо. Ощущения,  как будто стоишь  на
пороге и  ждешь преддверия  чего-то нового  и  великого.  Кажется,  что  еще
чуть-чуть  и свершится  нечто  необычайное,  необыкофейное и  неокакаоновое,
нечто  потрясающее,  и становится даже немножко страшно  за себя  и за  того
парня, и  вот в этот-то  момент самое главное  -  не  одернуться  назад,  не
отойти, - тогда все сбудется, все произойдет, все встанет на свои места...
     Я долго  размышлял  над твоей  "Есть-Нет"  теорией и,  как мне кажется,
понял одну вещь: все, что мы считаем  существовавшим, существующим и будущем
существовать, все это - ЕДИНО!!! Подобно волнам в море, мы переливаемся один
в  одного, даже не подозревая об этом, а если и догадываемся об этом,  то не
осознавая этого до конца. Озабоченные глупцы пробуют сравнить это  состояние
с половым  актом, уставшие - со смертью, начитавшиеся  Карнеги  - с радостью
жизни. Но даже  эти состояния, которые, естественно, несравнимы ни  по каким
параметрам  с тем  ощущением,  о котором я сейчас  пишу,  человек  сузил  до
противоположного пола (хоть и  не все, конечно же), до показухи и улыбчивого
притворства.
     Все    со   всеми    соприкасается    и    находится    в   постоянной,
никогда-не-разрывающейся  взаимосвязи.  Человека нельзя отделить  от  почвы,
воздуха, влаги  и энергии. Человека вообще  не существует, как нет в природе
ни  земли,  ни  газов,  ни  воды,  ни огня; самой природы  нету... И  как бы
абсурдным  ни  выглядело  все  здесь написанное, все  это, в  то  же  время,
существует.  Ты  называешь  это  "Есть-Нет",  я  буду  придерживаться  этого
термина.
     Бывают периоды, когда  человек  хоть как-то пытается  осознать, что все
связано само с  собой  воедино,  это редко кому  удается  понять  до  конца.
Сознание каждого  (которого нет,  и  в  то же  время есть)  думает, сознает,
размышляет  по уже заранее кем-то  про-a-priori-нным тропам;  оно изначально
закомплексовано   и   затянуто   в    написание    слов,   в    общепринятое
псевдо-логическое  мышление,  в  стерео- и  видеотипы,  которые  само  же  и
изобрело.
     Нам всем было бы не плохо избавиться от всей этой наносчивости. Даже не
знаю, что еще написать. Поверь, я  просто хотел сказать, что понимаю тебя  и
что мне очень нравится твой взгляд на жизнь.
     А вообще-то, все, что не делается, - к лучшему...
     Прощай
     Люрсс



     Соседко безнадежно  махнуло рукой. "Оnques,  так onques,  черт  с  ним,
пусть  болтает,  что  хочет, все равно это не имеет  никакого  значения,"  -
прошуршав  иссушенными  губами, оно плотно, без единого шума закрыло  дверь,
скомкало   и  выбросило  номер  пейджерного  оператора,   а   потом  упрятав
фонендоскоп в потрепанный  рыжий футляр,  задумалось.  "Теперь  он  тоже без
особой надобности. Вряд ли новые соседи  будут такими же забавными, как этот
***", - Соседко тихонько произнесло нехорошее слово и ехидно заснуло.

---------------------------------------------------------------
     Trojan Salomski
     THE WHITE BOOK
     Qq. Canonical text. 1998
     e-mail: boursaud@belarus.crosswinds.net
     bourseaux@hotmail.com
     ICQ: 23474537
     visit the web-site: www.nsys.by/newtown
     Троян Саломски
     БЕЛАЯ КНИГА
     Дурка. Канонический текст. 1998
     Электронная    почта:    boursaud@belarus.crosswinds.net    или:
bourseaux@hotmail.com
     ICQ: 23474537
     Посетите веб-сайт: www.nsys.by/newtown



     1 (фр.) никогда

     2 (фр., уст.) никогда

     3  "Обнажившись,  юноша  выпитый   одеждой  океан  возвращает  песку  и
расстилает  ее  затем  на  солнце.  Чуть  касаясь ее  огненным  языком,  оно
постепенно  захватывает ее  и  тихонько  высасывает  из  мельчайшей  ниточки
мельчайшею волну." (Луис де Гонгора-и-Арготе (1561-1627гг.))



                   а кинематограф у женщин
                   единственное утешение.
                            М.А.Булгаков

     Он  неподвижно  смотрел  на   остановку  безумного  автобуса,  стоя  на
ступеньках, укрытых сверху красной навесью, и думал  о чем-то  своем,  очень
даже может быть, что о чем-то хорошем. В его руках вертелась бумажка.
     "...о,  Боже, как он красив! Я складываю свой зонтик, упираюсь в  спину
нерасторопного  сплащенного  старикана, и не в состоянии  пнуть, или хотя бы
попросить его  двигаться  чуточку  быстрее!  Постой, так даже лучше. Еще раз
оглянуться.  Я смотрю  на  Снегурочку  с серьезным островским  лицом, что  в
газетном  киоске,  который  имеет место быть за твоей спиной,  а не на тебя,
даже  и не надейся... надейся... - это я  уже  себе. Он очень красивый, но и
очень нелюдимый тоже..."
     Мужчина, вы в магазин заходить собираетесь?
     Прилавок треугольником  рассекал  торговый  зал, и  из  всех труб точки
общественного   пропитания   шел   кофейный  пар.   Сквозь  наглухо  вымытые
иллюминаторы   нижних   палуб,   поблескивая   кремотой  помадок,   пирожные
подмигивали провожающим  свою  денюшку в  далекое  плавание, выстроившемся в
упругую   извилистую   и  непроходимую  линию,   красноречиво   обрывающуюся
постукиванием о кассирный аппарат на корме.
     "...он  такой  суровый. Неприступно-непристойный... Бог  мой! Как здесь
все дорого! Черт, опять началось. Зачем  они издеваются?! Ну,  какая же  это
булка  с маком?! Она  меня  все равно не спасет. Только аппетит разыграется.
Такая  езкая боль!  Нет, чтобы написать  30  тысч, так -  27.900, и  это они
называют с сахаром. Сколько ни размешивай, сахаром там и не  пахнет, правда,
он никогда не  пахнет, хотя нет...  Вот взять  хотя бы его - сахарный, такая
детскость во  всем - черт, это же попса! Где мои  деньги?  Никогда больше не
буду подавать мелочь  нищим, никогда! Ницше был прозорлив. Ницше... нищие...
Он  с ними, скорее  всего, слишком фамильярно обращался... 27.800! Но ведь я
им ничего не докажу, ну не простят они мне  100 рублей, придется  купить без
сахара -  все равно, на вкус никакой разницы. Булочка? - Липовый мак. Только
бы  не трясло,  а то  подумают... Черт, вечно забываю, у  них же здесь место
встречи - известный бомжезборник. Нет, не должны.  Выгляжу я маргинально, но
это еще не повод  думать  обо  мне  плохо. Он такой скрытный... а может,  он
просто  глупый,  но  своим  молчанием  хочет  скрыть  это?  Интересно, а  он
что-нибудь  подумал?  По-моему,   вообще  не   заметил...  Все,  заканчиваю,
началось..."
     Что вам?!  -  продавщица плакала. Перчаток у нее не  было,  на руки был
натянут целлофановый пакет, именно им она и отпускала сдобу.
     Кофе с... без сахара.
     Двадцать  семь   девятьсот!  -   промокнув  пакетом   слезящейся  глаз,
продавщица  спряталась за  паровой  отсек  и отвернулась  от  бросавшихся  в
морской прибойный воздух взволнованных возгласов.
     Но ведь это кофе с сахаром, а я прошу без сахара.
     Это  устаревшие ценники.  Еще  за одноразовую посуду...,  - ее  розовые
очки,   усыпанные  бисеринками  росы,  безапелляционно   прижались  ко  мне,
спрашивать ее больше не хотелось.
     Гроздь очередных спелых криков ударилась в  мою спину, и рассыпалась по
полу.
     Ну, нельзя ли побыстрее? - возмутилась гражданка справа.
     Хотя  бы вторую  продавщицу  поставили что-ли!  -  посоветовала женщина
слева.
     Вот  именно, одна бы выбивала, а  вторая  б  отпускала! - заметила дама
спереди.
     Хорошо, хорошо, один кофе, пожалуйста.
     "...черт подери! Придется сотку менять! Ну что ж, гулять, так... "
     И еще булочку с маком, если можно.
     В  горячем пластмассовом стаканчике, касаясь ободка, чтобы не  утонуть,
очевидно, плавала одноразовая ложечка: она безудержно кружилась и умудрялась
даже  немного  подпрыгивать, вспрыгивать и  еще!  ...  еще! - выпрыгивать из
мутного обессахаренного кофейного болотца, но ей это никогда не удавалось до
конца. "...а вот она себя ощущает в своем стакане или нет?" Когда она остыла
и безвольно обмякла, я...
     И булочку, пожалуйста.
     Дрожащими целлофановыми руками продавщица ухватилась  за ароматные бока
булочки и нечаянно зацепила локтем славно сложенных в пирамидку "Белоснежек"
- булочки  с белоснежной  просыпью  врассыпную кинулись на палубу. Раздались
сумасшедшие вздохи порицания, и расцвели осуждающие улыбки. Продавщица давно
запрограммированными движениями стала собирать стерильно упакованными руками
мучное добро  и класть  его на прежнее место. Но что-то вдруг прервало ее от
этого  благородного  занятия.  Она   шмыгнула  носом,  и  крупные  блестящие
капельки, бежавшие по подошвам щек, исчезли.
     34 тысчи, - сказала она, протягивая мне мою маковку.
     "На улице? Там так холодно. Тут вроде бы чисто..."
     Стойка,  как можно дегадаться, не стоила того, чтобы за нее пить  кофе,
но асимметрично "Голубые  танцовщицы" Дега из замазанной на полу  журнальной
вклейки станцевали (т.е. - сделали свое дело). Мастер пастели...
     "...есть во  всем  этом  что-то от  живописного,  -  подумалось  мне, -
Натюрморт  из  опустевших,  помятых и  еще  не  согнутых  живенькой пятерней
стаканчиков,  по-мастерски фривольно  расставленных  вперемежку с  обрывками
оберточной  бумаги,  и  грустным  уловом  из  выловленных   разовых  ложечек
настраивал на артистичный лад, если бы не..."
     Сдачу! Возьмите сдачу!  -  кричал  мне  распушенный  хвост,  беспокойно
размахивающийся от одного конца к другому.
     "...рехнуться  можно! Сдача. Если бы рядом был он,  никаких  проблем не
было бы... Все  бы улетучились сами собой... Все бы  казалось таким хорошим,
даже отличным... Почему так трясутся руки? Боже, как хочется курить! Сколько
уже  было  обещаний!  Интересно, а он  курит?  Все  равно. Может,  попросить
закурить?  Скорее всего,  не  даст.  "Сам  стряс",  "Это  последняя"  -  или
что-нибудь  в этом  же  духе. А что потом? Банально. Выйти  и предложить ему
кофе! Вы  ведь,  как  и все богема, без сахара,  верно?  И булочка с маком в
придачу! - "Но чем обязан?" - Ничем! Просто так! - да-да-да! Боже, как болит
живот!  Такой  горячий,  опять  горло облазить  будет.  Руки  просто  как  у
пьянчужки.  Где  мак?! Это не булка, а полный... И все-таки, догадывается ли
он? Весь внешний мир - только  препятствие  для этого,  лишние проблемы, то,
что мешает мне..."
     Вкусная   булочка?  -  пожилая  разукрашенная  интеллектуалка  стесниво
улыбалась. Полный слой  губной  помады свешивался разухабистым веером из-под
ее глаз  и летел  на пол-лица; соблазнительно намазанные  ресницы щелкали  и
звенели  как заглавная  тема  из  Mission Impossible, только в несколько раз
агрессивнее; броские брови каромысленно  напоминали "Нясе  Галя воду...";  а
оконтуренные линии верхней губы шептали: Do I Know  You From Somewhere; в то
время, как те  же самые  линии, но уже нижней с самодостаточной уверенностью
заявляли: I  Love  To  Hate  You; картинку  дополняла  непролазная  бородка,
росшая, создавалось  такое впечатление, прямо из подмышек. Женщина поставила
сумку под стойку, стала по стойке смирно и посмотрела на меня.
     Так себе, не то, чтобы очень, но вполне нормально.
     "...мне  везет на... Так болит голова,  ну что может так в ней трещать?
О! Началось! Опять  тошнит! Или это в туалет хочется? Но  10 минут еще и  не
прошло, как  туалет со  мной простился.  Значит, тошнит. Только этого еще не
хватало..."
     А я  вот "Белоснежку" купила. По  виду она лучше,  - женщина с порослью
несколько раз сжала в руках булочку и опять взглянула на меня.
     Прогулка по палубе ей очень помогла...
     Вы  что-то сказали?  - продемонстрировала  мне свои зубки укоренившаяся
интеллигентка. Каждый дентальный орган украшала пестрая точечная татуировка.
     Мне кажется, "Семь Гномов" были бы лучше.
     "...а ночью к нам приходит Кариес!!!"
     "Семь Го...?
     Гномов.
     [молчание]
     А  вы знаете,  - вновь  оживилась женщина, -  в Гастрономе, который  на
Проспекте, ну  тот, под Часами, там кофе в  настоящих кружках продают!  А то
ведь  в  таких, как здесь, очень вредно! Вот вы  уже  выпили?  Да?  Сожмите!
Сожмите стаканчик! Сильнее! Видите полосу?! Полосу видите?!
     Маленькая старушка с  бархатной  тряпочкой  в пухлых  ручках,  одетая в
только что отстиранную порошковую униформу  всех уборщиц,  протерла соседнюю
стойку,  собрала  все  художественные стаканчики и ложечки, и  направилась с
ними в дальний, мой-до-дырный отсек кафетрального корабля.
     Где?
     Ну,  вот же! На дне стаканчика! Видите? Смотрите?! Вот эта полоса очень
опасна! Разве вы не понимаете?!
     Из  дверей  в святую  святых - мойки - выпорхнула  вся  та же маленькая
бабушка, но на этот раз с небоскребом из вымытых одноразовых стаканчиков.
     А многоразовые кружки моют еще хуже, чем эти стаканчики.
     Точно! Как же  я  сразу  об этом не подумала? О! Это ведь  тоже опасно!
Спасибо Вам!!! - впечатлительная женщина бросилась к моей руке, а  я - прочь
из магазина.
     "...о, Боже! Как он красив!"
		 

     Простите, пожалуйста, вы меня сигареткой не угостите?
     Сам стряс, извините.
     "...где же моя пачка?"
     А огонек у вас найдется?
     "...ну, что ты так на  меня  пялишься? Ну, есть у меня свои собственные
сигареты. Да, есть. Да, вот так. Зажигу дашь?"
     Спасибо за огонек.
     У тебя руки трясутся... Да ты в себя воздух вдыхай, а не наоборот... Ты
так никогда не прикуришь... Наконец-то...
     Спасибо большое.
     Мой тебе совет: если  ты  хочешь с кем-нибудь познакомиться, и при этом
курить ты  не умеешь, то не стреляй у  него сигарету, а если все же решилась
на это,  и на этот случай у  тебя уже заготовлена пачка сигарет,  то хотя бы
сделай  вид, что  ты  попросила  эту сигаретку  у какого-нибудь прохожего, и
только  потом  приходи к  объекту  знакомства, проси  у  него зажигалку  или
спичку. Но самое единственно-главное: потренироваться прикуривать дома перед
зеркалом, чтобы выглядеть натуральнее...
     Спасибо. Кофе без сахара не хотите?
     Ну, и долго  мы  еще комедию ломать  будем?  -  мужчина рассвирепел,  -
Сколько  можно мать и меня изводить своими выходками?! Что  за романтический
бред  ты несешь?! Что  ты и, такие  как ты,  находите  в  шатаниях  по этому
городу?! Почему  мы  должны бегать  за тобой всю ночь  на Пролет?!  Отвечай,
паскуда!
     Дверь магазина  открылась,  и из нее явилась улице  та  самая женщина с
бородкой.
     "...бежать,  бежать  отсюда!  За  этим  киоском  они  меня уж точно  не
найдут..."
     А я  тебя  в кафетерии  ищу, - женщина  ласково  прикоснулась к  рукаву
курящего  мужчины, -  Ты так много куришь. Бросай, а? Столько  денег на  них
уходит, это уму не постижимо просто! А ты знаешь, что ста...
     Да-да,  обязательно  брошу,  дорогая. А  вот  и  наш автобус.  Побежали
скорей,  ведь  мы не хотим  опоздать  на кино, не так ли, дорогая? - мужчина
схватил женщину за широкоплечую  шляпу  и разпушистыми прыжками направился к
остановке,  где  толпа  уже  с нетерпением  Мэссив-Аттаковала[1]  отомкнутые
двери.
		 

     Девушка выбросила окурок в отражавшуюся в листовой луже часть вывески с
названием магазина.  Четыре  буквы - А  Р  А К  - растворились и разбежались
волнующимися мячиками по дырявому асфальту. После этого  она  с непониманием
посмотрела на три совершенно одинаковых "Детство", "Отрочество",  "Юность" с
портретом одного и того же Льва Толстого  на всех трех обложках, и вернулась
в кафетерий за забытым в нем зонтиком. В руках у нее вертелась бумажка:

     Очень дорого в квартирах.
     Помогите убрать
     под масками г.Минска
     ул.Революционная
     д.32 кв. 1, 3, 5, 6,
     Сделать, чтоб открыли
     двери - не открывают
     двери.
     Сидят кампаниями
     и уничтожают людей
     Не открывают двери,
     Но сделайте, чтоб
     открыли
     Наварите им красный
     борщ и два химиката
     в еду
     Связать руки назад
     И оставить в кварти-
     рах.

     Его уже не было. Жаль, что он об этом не знает!
     К О Н Е Ц
							       
     Молодой  человек по-прежнему неподвижно  смотрел на остановку безумного
автобуса, стоя  на  ступеньках, укрытых  сверху  красной навесью, и думал  о
чем-то  своем, очень даже  может  быть,  что  о чем-то хорошем. Наверное, он
совсем  замерз.  Пальто на  нем  не  было.  Без  шапки, в  легких туфлях  на
одеревенелую ногу, он держал в руках меню магазина и не шевелился. Казалось,
он никому не был интересен:  покупатели большей  своей  частью здоровались с
дверью, но не с ним.





---------------------------------------------------------------
     Trojan Salomski
     SCOURGE
     Qq. Canonical text. 1998
     e-mail:            boursaud@belarus.crosswinds.net           or:
bourseaux@hotmail.com: ICQ: 23474537
     visit the web-site: www.nsys.by/newtown
     Троян Саломски
     КАРА
     Дурка. Канонический текст. 1998
     Электронная    почта:    boursaud@belarus.crosswinds.net    или:
bourseaux@hotmail.com: ICQ: 23474537

     Посетите веб-сайт: www.nsys.by/newtown


     1 калька из английского: "...where the herd were Massive-Attacking  the
open doors".

Популярность: 10, Last-modified: Mon, 01 Mar 1999 05:21:14 GMT