и, несмотря на  холода, старался  ездить  в  основном  наземным транспортом,
позволявшим принимать радиосигнал. Он поставил перед собой цель отсматривать
все  телевизионные  передачи,  дающие  хоть  какую-то  пищу  для  анализа  и
классификации поп-культуры. За все это, а в особенности за то, что телевизор
Сашка   теперь   начинал  смотреть   заполночь,   довольно   скоро  пришлось
расплачиваться основной работой: он стал  рассеян, с трудом концентрировался
на поставленных  начальством задачах,  терял документы и находил  их в самых
неожиданных местах. В общем, в воздухе носился вопрос о его увольнении, а  в
штате появился молодой  белокурый  паренек, как говорили, юрист-второкурсник
из какого-то второсортного  же правового  колледжа, по имени Паша,  пока  на
подхвате, но который,  судя по  всему,  уже был готов  заменить Сашку, когда
настанет пора.
     "Вот   так  же  Алибасов   заменил  переставшего  подходить  по  имиджу
темненького нанайца на светленького... Тоже  на Пашу,  кстати," - подумалось
однажды Сашке, и он  еще  раз  ужаснулся, насколько он, да и все окружающие,
привыкли мерить окружающий мир попсовыми стандартами.
     Расставание с Нелей он пережил легко, чему он был одновременно  приятно
и  неприятно удивлен.  Сначала, правда, чувствовался легкий дискомфорт,  но,
как  понял Сашка  со  временем, это  был дискомфорт  от  отсутствия  чего-то
привычного, от пустоты на месте человека вообще, но не Нели конкретно.  Она,
слава  богу, не  тревожила его звонками; он тоже позволял  ей  отдохнуть  от
себя, как она сама предлагала.
     Этот легкий  дискомфорт вскоре  был вполне оттенен, а затем  и поглощен
изменившимся графиком  жизни, не оставлявшим  место  сентиментальности. Свой
новый режим, когда в  сутки на сон часто оставалось не  более четырех  часов
ночью и сорока  минут в поезде метро с учетом дороги в  оба конца, Сашка про
себя окрестил  "суворовским".  Те  физические  и  интеллектуальные нагрузки,
которые легли  на его плечи, Сашка приравнивал к героизму ученого, ставящего
очень важный для человечества, но очень  опасный для его  жизни эксперимент.
Наверное,  что-то  похожее чувствовали  физики-ядерщики в пятидесятых годах,
проводя дни и ночи  в  непосредственной близи от источников радиации. Вполне
вероятно, что так же чувствуют себя сегодня разработчики бактериологического
оружия,   шурша   своими  герметичными  скафандрами  в   подвалах  секретных
лабораторий.
     Существовало,  впрочем,  между  этими  учеными  и  Сашкой  существенное
различие, которое он  любил подчеркивать во время  разговоров с самим собой:
те разрабатывали  оружие,  а он  ищет противоядие,  схему, пароль,  систему,
которые обезопасят  людей от оболванивания и многих спасут от  полной потери
способности мыслить самостоятельно и независимо.
     В отличие от физиков и бактериологов, Сашка мог стать новым Спасителем,
и с  этой точки зрения жертвы, которые, быть  может, придется  принести  для
достижения высокой  цели,  вполне  могут  оказаться  большими, чем  те,  что
традиционно ассоциируются  в массовом сознании с трудом ученых. Вместе с тем
и приносить их должно быть легче, поскольку цель выше. А небольшие  проблемы
на работе - это фигня.
     Сашка  пока  точно не знал, чего он ищет, но чувствовал,  что  идет  по
правильному пути. Сначала Сашка выстроил общую структуру  проблемы, систему.
Накапливаемый прочитанный, прослушанный и просмотренный  материал постепенно
вкладывался  в  отведенные  для  него  в  системе ниши,  и картина  медленно
приобретала законченность. А это и был еще со  школьной скамьи Сашкин  метод
познания мира: от общего к частному.
     Сашка теперь  часто перезванивался с Гариком. Они даже встретились один
раз - Гарик приехал к Сашке, так как у него самого не то, что квартиры, даже
комнаты своей не было. Они долго сидели,  вспоминали ДК "Замоскворечье", кто
куда из общих знакомых подался и прочую такую лабуду. Как-то так получилось,
что спиртного не было, хотя Гарик сам по себе мог служить верным индикатором
горячительных напитков,  подобно  тому,  как  по мухомору принято определять
подходящий микроклимат для  благородного гриба. Но в этот раз все прошло без
алкоголя, и,  как  сказал  бы  Хармс,  Гарик  выпил  столько чаю,  что  стал
интересен уже как личность.
     Гарик  был Сашкиным  окном в мир живой музыкальной культуры. Хотя Гарик
сам  чурался  попсы  и   называл  ее  деятелей   различными   древнерусскими
заимствованными большей  частью  из тюркских  языков словами, он все же  был
гораздо ближе к ней, чем Сашка. Все проводимое исследование,  с точки зрения
Сашки,  делилось пока на две неравные составляющие:  теоретическую,  которую
Сашка  вел  самостоятельно,  и практические занятия, которые проводи  Гарик,
непосредственно сталкивающийся каждый день с этим "параллельным миром".
     Свои мысли по  поводу "разрабатываемой им  темы",  как  он это называл,
Сашка облекал в коротенькие эссе, на три-четыре странички. Для этого он брал
достаточно узкий  вопрос  внутри  поп-музыки,  и  разбирался с ним детально.
Основной  его   темой,   как   и   прежде,  оставалась   "поп-культура   как
идеологическое оружие". Поэтому  лежащим на поверхности  оказался  вопрос  о
связи  политического  режима  и  поп-культуры.  Посидев  над  текстом  около
полутора   часов,  Сашка   получил  фиксацию   своей  мозговой  деятельности
следующего содержания.

     <i>Вся история  человеческого  общества  подспудно,  а  со  времен Великой
Французской революции  осознанно стремилась  к идеалам  Свободы, Равенства и
Братства. Что, в свою очередь, в самом грубом виде обозначает демократию (да
простят мне политологи эту маленькую терминологическую вольность).
     Однако, при  всех преимуществах этой формы организации  государственной
власти, в истории всегда находились, как существуют они и сейчас, противники
демократии, умнейшие, между прочим, люди, - те же Платон и Аристотель; та же
крылатая  фраза из Древнего Рима, о добрых и умных по отдельности сенаторах,
объединяющихся в страшный зверь под именем "сенат"; здесь же и все серьезные
идеологи  недемократических течений  сегодняшней России,  например,  активно
растущий в  последнее  время круг сторонников идеи возрождения  монархии, по
возможности абсолютной.
     В  советском прошлом наша  официальная, считающая  себя демократической
пропаганда,  в  частности, на  страницах критики "их"  философии,  объясняла
современные ей "недемократические" точки зрения корыстными собственническими
интересами   приверженцев  тех  или   иных   течений,  зачисляя   авторов  в
соответствующие  заинтересованные  классы.  С  обратной  же  стороны абсурда
официальная мысль  достигла в культивировании знаменитой ленинской байки про
кухарку-управленца, которая отнюдь не была  у него  ключевой, да и вообще не
носила столь безусловный директивный характер.
     Сегодня  официальная уже не советская,  но по-прежнему  демократическая
мысль переживает новый  взлет, которому совсем не  мешают мощные не-  и даже
активно  антидемократические  течения.  У  демократов   (в  истинном,  а  не
газетно-плакатном смысле этого  слова)  появилась  новая точка опоры: в СССР
демократии не было;  а если и была, то не  такая, как  была задумана; а если
такая,  как  была  задумана,  то,  значит,  задумана  неправильно;  а   если
правильно, значит  это не демократия и т.д. Короче, антидемократы - это  те,
кто, в лучшем  случае, просто не  познал всей прелести этого устройства. А в
худшем - дауны.  Впрочем, и в первом случае, они тоже недалеко ушли, так как
история для всех одинакова, значит - все из книжек, а Ленинка у нас  открыта
для всех  (хотя в нынешние истинно-демократические времена уже с перебоями.)
Читай - не хочу!.. Не хочешь, значит?
     Люди не  желают  считать себя  даунами.  Поп-артисты тоже люди. Они  за
демократию.  Продюсеры  тоже  люди. Умные,  не дауны. Журналисты  как умны -
загляденье. Рокеры - вообще  философы: про дзэн-буддизм слышали. Рэйв -  это
просто музыка демократии.
     Вот  и получается,  что  наша  массовая  музыкальная  культура  глубоко
демократична. Это не только внешнее проявление -  незабываемая президентская
гастроль'96, - но и ее глубинная сущность.
     В  свое  время журнал "Юный техник" проводил на своих страницах конкурс
технических  проектов "Летает все". Летало действительно все:  от планеров и
моделей самолетов до грампластинок на 78 оборотов в  минуту и ведер. Включая
телевизор и радио я ощущаю, что на необъятной территории нашей родины широко
проводится тайный конкурс "Поет все" или, может быть, "Выступает все".
     В чем причины принципиального отказа от уровня? Почему мы  растрачиваем
(или это только кажется)  все наши достижения, выпуская  на сцену (в  кино и
т.п.) бездарей, своим обилием затмевающих настоящие, но редкие таланты? Хотя
я  и сам это часто повторяю, не могу до  конца  смириться  и  осознать,  что
сегодня действительно "раскрутить можно все, что угодно".
     Известно,  что  когда звезда Голливуда  Мэрилин Монро осуществила  свой
стремительный взлет, американская киноиндустрия старательно нащупывала новый
образ героини своего кино: девушка  из народа (мила, глупа, сентиментальна).
Мэрилин оказалась именно такой  по типажу, и, казалось, судьба сама вознесла
ее.
     Наши  звезды масскульта тоже  стараются быть из народа.  Там, где этого
требует жанр, они милы, глупы и сентиментальны. В других жанрах  встречаются
такие  комбинации:  страшный,  глупый,  сентиментальный;  страшный,  глупый,
грубый;  милый, глупый,  грубоватый. Возможны и некоторые  другие оттеночные
характеристики, и лишь одна остается неизменной практически всегда: показная
глупость.  Артистов,  несущих  интеллектуальный  посыл,  можно перечесть  по
пальцам, и это не звезды из новых.
     Очевидно  культ глупости  (или  мягче  - незамысловатости) вытекает  из
стремлений артиста (и всего менеджмента  шоу-бизнеса) покрыть всю  возможную
слушательско-зрительскую аудиторию,  до  самых глупых, а кто поумнее - и так
поймет. Артист выходит на эстраду, открывает рот, и  мы  понимаем, что такой
текст  может написать любой из нас,  замечающий  хотя бы отдаленную схожесть
звуков. Музыка настолько не  "написана", что всякий может  угадать следующий
мелодический ход. Глядя  на одежду артиста, можно  сделать, как правило, два
основных  вывода:  хорошо  одет -  ярмарка "Коньково", так  как  вещи  часто
подобраны    безвкусно,   то   есть    налицо    некомплект   и   отсутствие
продавцов-консультантов при покупке; одет плохо - то тут уж настолько плохо,
что  наверняка выискал шмотки где-то на свалке. Все, что артист ни делает на
сцене (и вне ее), как он себя  ни ведет, во что  бы он ни оделся - все в нем
говорит:  "Ребята, я один из вас! Я - ваш!" И благодарный зритель аплодирует
ему  как  ребенку,  картаво  прочитавшему  стишок  про  елочку  на  семейной
вечеринке.
     Это поп-музыка. Что рок? Рокеры начинали  в  период, когда  официальные
певцы и пели хорошо, и играли слаженно, а вот Пол Маккартни, как утверждают,
до сих пор знает не все ноты. И ничего - справил пятидесятелетие. Это похоже
на  синдром  "Секс  Пистолз"  -  панкующие  ребята настолько  оторвались  от
общепринятых стандартов,  что принципиально не играли хорошо. Все  что  было
плохо  с  точки зрения  общества, от  противного, было хорошо с точки зрения
экстремальных панков. Так разве может  хороший рок-музыкант  играть  хорошо,
чтобы  походить на "соловьев  эпохи развитого социализма"? Нет,  ребята,  мы
ваши, возьми мою гитару, сыграй  соло вместо меня,  а  я - перекурю с  твоим
дружком.  Стоило  Наутилусу  Помпилиусу  -  одной из самых  интеллектуальных
именно  рок-групп  всей  истории  отечественного  рока  -  отладить  звук  и
выступить  сыгранно  - группу стали причислять  к  поп-музыке  (что тогда, в
восьмидесятые,  было   едва   ли   не  самым   страшным   оскорблением   для
диссиденствующего рокера).
     Для слишком умных есть элитарное искусство: кино, музыка, живопись. Это
не  для  быдла. Мы  -  не  они.  Мы  -  элита. Какие критерии  оценки  нашей
элитарности? А  кто  ты такой,  чтобы спрашивать? Ах, тебе  не нравится?  Не
понятно? Значит ты тоже быдло. А мы - нет. Мы не ты.
     Клевая  ситуация!  Все, что не "прокатило", объявляется элитарным.  Вот
Линда:  сделала  сразу две  версии дебютного  альбома  - демократический для
быдла  (ребята, я такая же дура, как и вы!) и  недемократический (со всякими
индийскими   прибабахами)  не   для   быдла.   Забавно,  что   популярностью
пользовалась именно версия не для быдла.
     Но неужели  античные  мыслители, предпочитавшие,  к примеру, демократии
аристократическое  "правление лучших", были дурачки? Как-то сомнительно. Так
может, подумать, всюду ли  должно пихать демократические принципы управления
обществом? Может, в искусстве-то другие  нормы? Может, тут-то как раз больше
годится правление лучших (оставим вопрос об их отборе для лучших времен)?
     Все  же, искусство  воздействует  на  потребителя,  или  потребитель на
искусство?  Сегодня  больше  второе.  То,  как  артисты  отдали свои святыни
массовому потребителю,  напоминает  трехдневное  разграбление города  дикими
воинами  после  его  захвата  армией,  когда  ущерб  наносился  несоизмеримо
больший, чем при его осаде и взятии.
     Конечно,  не  стоит полностью  отказываться от  обратной связи.  Но как
тогда  быть  с воспитательной ролью искусства? Как быть с тем, что написание
музыки и стихосложение - это таинства, доступные лишь посвященным? Как тогда
с "поэт в России - больше чем поэт"?  Вытереть ноги  и выбросить? Или все же
вытереть ноги и войти в храм?</i>

     "Вот это насчет храма круто  я  завернул! - отметил про  себя  Сашка, -
Хотя, конечно, цитировать Евтушенко... Ну  да ладно!" Оглядев еще раз текст,
он пришел к выводу, что перед ним лежит статья, которую вполне можно тиснуть
в  какой-нибудь  полуподпольной  брошюрке, попирающей попсу, типа того,  что
раньше  при коммунистах представлял собой самиздатовский "Урлайт", а сейчас,
к примеру, печатает национал-большевистская молодежь Лимонова  (у Сашки были
выходы на подобные  издания через Гарика). Чтобы довести этот текст до  ума,
необходимо было приделать ему  концовку с "мудрым выводом", и  Сашка дописал
еще два маленьких абзаца.

     <i>Демократия укрепилась в искусстве принципиальным отказом от цензуры. Но
внутренняя цензура? Совесть молчать не заставишь. Значит, все-таки,  цензура
есть? И тогда, значит, не место демократии в искусстве?
     Наше    общество   серьезно    больно   посттоталитанрным    "синдромом
демократического  беспредела неограниченности". У нас можно все. В  быту,  в
экономике, в искусстве. Звучит весело. Но правильно ли это?</i>

     Практически всем были хороши изменения,  произошедшие в Сашкиной жизни:
он  стал  свободен, экономически независим и  творчески подвижен. Но  был  у
"нового режима" и один  существенный недостаток: Сашка практически  перестал
общаться с Владом. Это произошло  не только из-за  Сашки - Влад теперь много
преподавал  как аспирант, помогал вести правовой  кружок и потихоньку двигал
свою научную работу, зависая в то в Ленинке, то в библиотеке ИНИОНа рядом со
станцией метро  "Профсоюзная". Тем не менее, они по-прежнему были очень рады
слышать  друг друга в  те редкие  моменты, когда оба оказывались доступны по
телефону.
     - Влад, ну как ты?
     - Рад тебя слышать наконец.
     - Где ж ты пропадаешь-то, Влад?
     -  Да  все  дела,  дела...  То  семинары,  то кружок...  Вчера  меня из
библиотеки выгнали. Они уже  закрывались, а я только  нашел нужный материал.
Денег на ксерокс  не было, я стал конспектировать, но не успевал...  Короче,
погнали  меня поганой  метлой. Надо будет  мне  на эту  дежурную  больше  не
попадать, а то не видать мне ни кандидата, ни света белого.
     - Да, я  представляю,  как  ты своим усердием с  ума свести нормального
человека можешь...
     - Да ладно, тоже... Ты-то чего, все исследуешь?
     -  Да, собираю материал,  пока.  Знаешь,  это  похоже  на кандидатскую.
Сначала  нарабатываешь тему по  жизни, потом  обосновываешь ее актуальность,
потом  начинаешь  собирать  материал.  Неплохо бы  и  научного  руководителя
заиметь. У меня, вот, Гарик за него. Как говорится, старший опытный товарищ.
     -  Ну  что  ж,  работай,  посмотрим, что  у  тебя  выйдет...  -  пауза,
означающая смену темы. - Что Неля?
     - Ничего.
     - Совсем ничего?
     - Влад, не надо. Что ты ожидаешь услышать?
     - Не могу сказать, что это не мое дело, хотя, конечно... - он помолчал.
- Это твоя личная жизнь. Я ничего  не  ожидаю  и ни на чем не  настаиваю. Я,
честно говоря, не знаю, на чем настаивать. Тут  только ты  знаешь правильный
ответ. Возможно.
     - Ладно, Влад, проехали, окей?
     - Окей.
     Сашка хотел бы  поговорить с Владом серьезно и глубоко. В любом случае,
только в таких разговорах все свои  мысли Сашка мог  привести в порядок. Это
вполне  относится и  к  мыслям  о  попсе и  об  оружии.  Но  встретиться  не
удавалось, а  телефон в квартире Влада,  где жили в  общей  сложности, шесть
человек и два кота, постоянно требовался кому-то еще и при том срочно. Какие
уж тут беседы по душам!
     Так  Сашка двигался по  жизни последние месяцы. Иногда,  правда, у него
возникало  ощущение, что  это не  он движется,  а его  несет потоком, но  он
отгонял  эти  рассуждения  и  снова   занимался  своим  делом,  методично  и
сосредоточенно, словно идущий по лезвию ножа йог.
     Этот образ идущего по лезвию балансирующего страдальца, навеял на Сашку
несколько  рифм,  которые он  зафиксировал  на бумаге. Когда в одном из  все
более редких и  все менее продолжительных телефонных разговоров Влад спросил
его про "что-нибудь новенькое", Сашка прочел ему вот что.

     <i>Идти по лезвию, расставив руки в стороны,
     Нести свой легкий вес и тяжкий крест забот,
     И знать, что справа жадно вьются злые вороны,
     А слева полчища акул зовут за борт.

     И шаг за шагом загонять в подошвы лезвие,
     Чуть влево-вправо - без предупрежденья залп,
     И беззаветно слепо верить в то возмездие,
     Что поделом и по делам, как Он сказал.

     Сводить к нормальным будням солоность страдания,
     Почти зомбирован, чуть жив, за коном кон,
     Лететь, бежать, идти, ползти... как на задании,
     Что каждый раз одно и то же испокон.

     ...А все затем, чтоб не стыдиться перед мертвыми,
     И перед тем, кем ты, когда-нибудь, потом,
     Худой, измученный, с руками распростертыми
     Издалека прочтешься купольным крестом.</i>

     -  А  от  чего  ты так  страдаешь? - спросил Влад,  кажется, впервые не
похвалив Сашку за написанное.
     -  Это  ты меня спрашиваешь? - удивился Сашка. - Ты же по части религии
больший, чем я, специалист! Должен  знать,  что по христианской доктрине вся
наша жизнь есть страдания.
     - А  ты  не  романтизируешь свою  деятельность,  а? Может,  то, чем  ты
занялся, это не так здорово?
     "Может, это  не стоило разрыва  с Нелей?"  -  услышал Сашка в последней
фразе.
     -  Влад,   это  стихи,   понимаешь?   Образ.   Здесь  можно   и   нужно
романтизировать и утрировать. Это жанр такой.
     -  Утрируют  и  излишне  романтизируют как раз  в попсе, не так ли? Ты,
кажется, придумал:  "от сального  до сусального  один слог". Между  излишней
романтикой и пошлостью тоже не велик разрыв, не забывай.
     - Влад, ты не гуру.
     - Я не гуру.
     - Тогда не проповедуй.
     - Аминь, - ответил Влад.

        9

     Вечером пятого декабря, в субботу, Гарик и "РУ" играли концерт  в клубе
"Золотая Лужа" в двадцати минутах ходьбы от станции метро "Спортивная".
     Гарик всегда старательно  приглашал Сашку на все  свои выступления, но,
несмотря на аккуратно доставляемые  Гариком  флаерсы,  Сашка приходил за все
время только пару  раз. Во-первых, ему не очень нравилось то,  чем занимался
Гарик,  хотя  сказать,  что  он  занимается чем-то  конкретным  было нельзя.
Возможно,  именно  это  и  не  нравилось.  Во-вторых, Сашка  в  принципе  до
последнего  времени   предпочитал  хорошо  записанные  сведенные  в   студии
фонограммы живым  выступлениям  на  не очень  хорошей аппаратуре со  звуком,
перекрывающимся  воем  толпы,  зачастую  одурманенной  спиртным или  легкими
наркотиками.   В-третьих,   жесткий   рабочий   график  часто   не  позволял
распоряжаться небольшим количеством  свободных  часов  иначе, как отдавая их
сну. Но теперь, Сашка  обязательно решил пойти: третий пункт отпал незаметно
сам  собой,  второй  Сашка пересмотрел  и  решил,  что  реакция зала и  есть
лакмусовая бумажка  любой  деятельности в  данной  области. Что  же касается
первого  пункта,  так  на  то  Сашка  и  получал  какое-никакое  музыкальное
образование,  чтобы   судить  о  музыке  не  только  с  позиции   обывателя,
оперирующего  критериями  "нравится/не  нравится",  но  также  и  на  уровне
отдельных   составляющих:   композиция,   аранжировка,   звук,   исполнение,
сыгранность, баланс, энергетика, вокал... И хотя в итоге, конечно, все равно
выходило "нравится/не  нравится",  это был уже принципиально  другой уровень
восприятия.
     Впрочем, толпу в зале Сашка  так  и не полюбил, и решил,  что пойдет не
один.  Влад в эту субботу  был занят, и Сашка  набрал номер  Сереги,  но там
никто не отвечал.  Сашка перелистнул несколько  страниц  записной книжки,  и
увидел телефон Нели. Он секунду смотрел  на  него, раздумывая, но потом стал
листать  книжку дальше.  Вот  он, Маринкин  телефон.  Он  позвонил ей, и  та
обещала  найти Серегу  и Светку, чтобы привести их к шести тридцати вечера в
субботу на платформу "Спортивной".
     В этот раз Сашка был вовремя, а вот его товарищи что-то  задерживались.
Спустя  полчаса  Сашка  уже начал  волноваться,  что он  встречает  ребят  в
неусловленном месте,  но тут из подъехавшего поезда выскочила легкая Маринка
и, улыбаясь, направилась к  нему.  Сегодня  она  была в короткой  чуть дутой
зимней куртке и светлых джинсах по фигуре. На ее щеках играл легкий морозный
румянец. С ней никого больше не было.
     Они поздоровались, Маринка чмокнула Сашку в щеку.
     - А где все?
     -  У  Сережки   что-то  никто  не  отвечает  два  дня,  я  даже  начала
беспокоиться. Все-таки он  в охране,  знаешь, все может случиться. А  Светка
просто занята.
     - Светка занята? Это в субботу-то вечером? - удивился Сашка.
     -  Да, она чего-то конспирируется последнее время.  У меня есть данные,
что она вокалом занимается.
     - Чем?!
     - Вокалом.
     Сашка  расхохотался.  Он понимал, что это  выглядит не  очень хорошо по
отношению  к  Светке,  но   не  мог  сдержаться.  По  нескольким   тусовкам,
случившимся еще  в  общаге,  он  имел  представление о  Светкиных  вокальных
возможностях.  Голос,  конечно,  громкий, ничего  не скажешь.  Но  понятие о
движении мелодии,  об изменении музыкального тона  у  девушки  отсутствовало
напрочь. Конечно, Светка была не вполне трезва в  те памятные моменты, но на
трезвую голову она не пела вообще.
     Маринка взяла Сашку под руку, и они  направились к клубу. Было темно  и
безлюдно. На пути шли какие-то дорожные работы, все было разрыто и перекрыто
высокими  заборами из свежего  некрашеного дерева, поэтому машин  тоже  было
очень  мало,  а  автобусы разворачивались  где-то  сзади,  подсократив  себе
маршрут  на  пару остановок. Несмотря  на то, что Сашка с Маринкой  ушли  со
станции на полчаса позже намеченного срока, они не  опаздывали:  выступление
Гарика  должно было начаться только в  девять вечера.  До него, правда, тоже
кто-то   выступал,   но   Гарик   строго  не  рекомендовал   слушать   своих
предшественников.
     В итоге,  со  всеми  поисками  и задержками, Сашка с  Маринкой достигли
"Золотой Лужи" к началу девятого. Они немного  промерзли, дул сильный колкий
ветер,  и  появление  долгожданных  приветственных огней  клуба,  выплывшего
как-то вдруг из-за угла,  было встречено их радостными возгласами. Они вошли
внутрь, заплатив за вход совсем не дорого, разделись в гардеробе и поднялись
на второй этаж по красивой крученой лестнице.
     Зал  в  "Золотой луже"  совмещался со стойкой  бара,  места за  которой
ребята и  оккупировали.  За их спиной  метров на  десять вглубь зала уходили
аккуратные   столики,  затем  было  тоже  где-то   десятиметровое  свободное
пространство для танцев, а дальше на метр над  полом  возвышалась неглубокая
сцена без занавеса, зато с дверью "служебный вход", которая наверняка вела в
артистическую.  Предшествующий  Гарику  и  его "РУ"  коллектив, видимо,  уже
отыграл, и  пока  наступило  временное затишье.  Впрочем, уже скоро на сцене
появились  какие-то  мрачные  люди  и  стали  собирать  микрофонные  стойки,
вытаскивать  маленькие  динамики  --   "мониторы",   раскручивать   какие-то
бесконечные провода и говорить "раз-раз". В одном из этих молчаливых угрюмых
людей  Сашка узнал Кроху --  бессменного барабанщица  "РУ".  Данное открытие
позволило Сашке  сделать вывод, что  все эти  люди были  музыкантами Гарика;
Сашка не  мог  их  узнать  потому, что всех,  кроме  Крохи  видел впервые. К
постоянной смене  музыкантов Гарик относился с удивительным для человека его
темперамента спокойствием и называл его "регулярная течка кадров".
     Обычно на таких мероприятиях каждый  платил за  себя, но  Сашка сказал,
что раз  уж Маринка пришла одна, ей суждено быть сегодня его дамой, а, стало
быть, он  угощает.  Они  взяли по  баночке прохладного  джин-тоника и  стали
осматриваться.
     Народу  совсем не  много, -  заметила Маринка  и приложилась  губами  к
баночке с напитком.
     Наверное, потому,  что  клуб  достаточно  молодой, и о  нем  не слишком
знают, - ответил Сашка.
     Да и  про группу "РУ" тоже, наверное,  не все слышали,  -  улыбнувшись,
заметила Маринка.
     Это верно. Хотя ей уже почти двенадцать лет.
     Ну, возраст не всегда соответствует степени зрелости, так?
     Да, наверное... Кроме того, каждую встречу с Гариком все эти двенадцать
лет  мне  кажется,  что я  вижу какую-то  другую группу  и  по стилю,  и  по
музыкантам.
     Наконец,  все  отстроилось,  в сумраке мелькнул  свет из открывшейся на
мгновенье двери "служебный вход",  и на сцене появился Гарик, который за все
время знакомства с Сашкой в отличие от  своего коллектива никак  не менялся:
длинные вьющиеся черные волосы, собранные в  конский хвост  и  перехваченные
аптекарской  резинкой, чрезвычайно большой нос,  похожий  на  клюв  коршуна,
бессменная  джинсовка и большие  черные очки, скрывавшие любые  изменения на
его  лице,  если  таковые  действительно  имелись.  Если  бы  его  фоторобот
расклеивали  на стенды  "Их  разыскивает  милиция!",  то  описание внешности
Гарика  следовало бы  начать словами:  мужчина выше среднего  роста,  на вид
20-40 лет.  К слову  сказать, фотография  его  смотрелась  бы на этом стенде
очень  органично,  а  разыскивали  бы  Гарика  скорее  всего   за  кражу   с
ликероводочного завода.
     Он подлетел к микрофону.
     Добрый вечер, everybody...  Спасибо, что заглянули на наш  вечер в этот
чудесный клуб. Давайте поблагодарим его хозяев за гостеприимство!
     Гарик  громко выкрикнул  букву "у", взяв  при этом  достаточно  высокую
ноту. Зал лениво откликнулся редкими хлопками.
     Спасибо,  спасибо... Я надеюсь, что наш коллектив поможет вам конкретно
оторваться в  этот вечер и...  Мы  сыграем  для  вас  небольшую программу из
чумовых вещей.  А вы танцуйте,  доставьте нам  радость вашим участием, окей?
Итак, первая композиция называется "Эсперанто"!
     Первая   композиция   была   без  слов   и   красочно   демонстрировала
несыгранность всей группы и отсутствие каких бы то ни было музыкальных идей,
хотя  басист  действительно  "был крут".  Сашка покосился  на  Маринку:  она
смотрела на сцену,  сдержанно  улыбаясь и  отстукивая  согнутым пальцем ритм
композиции  под  названием  "Эсперанто".  К  счастью,  Маринка  не  обладала
глубокими познаниями  в  музыке,  и  Сашка  решил, что  в случае чего опишет
творчество "РУ" как авангардную альтернативную  музыку. Но Маринка отслушала
и "Эсперанто", и всю  программу спокойно, не меня выражения лица и ни о  чем
не   спрашивая  Сашку.  Может,  она  действительно  с   интересом   смотрела
выступление,  а  может,  понимала  Сашкино положение: предполагалось, что их
будет четверо, а это совсем другое дело. Вчетвером-то можно и в планетарий.
     Когда закончилась очередная композиция, Гарик снова заговорил:
     Вот и приходит пора расставаться, как говорил кто-то из великих!  Но мы
увидимся  с  вами еще много раз.  У! А  в  завершение  нашего выступления мы
сыграем песенку Джо Дасена "Если б не было тебя". Танцуют все!
     Зазвучали аккорды знаменитой песни. Маринка заглянула Сашке в глаза:
     Раз уж я сегодня твоя дама, может, пригласишь меня?
     Сашка встал, нарочито учтиво поклонился  и протянул Маринке  свою руку.
Она положила на его ладонь  свою,  грациозно  встала, и  они двинулись между
столиков к сцене. Кроме них никто не танцевал, но это не смущало ни Маринку,
ни  Сашку.  Она положила руки ему на  плечи и они, покачиваясь из стороны  в
сторону,  стали  медленно кружить  по  небольшой  площадке, покрытой  мягким
ковролином. Они  ни  о чем  не говорили, но лица их были так близко друг  от
друга,  что Сашка  чувствовал дыхание  своей  партнерши.  Всю  песню  Марина
смотрела своими  глубокими черными глазами в  глаза  Сашке и он  видел в них
что-то  такое... гипнотическое,  бесконечное,  бездонное,  как черные  дыры.
Только сейчас они не пугали, а звали  погрузиться в них целиком без остатка.
И бог с ними -- со временем и пространством.
     Вдруг песня кончилась, и с ней кончилось все.  Лицо Маринки отступило в
полумрак клуба,  а  ее  бездонные глаза пропали,  хотя Сашка  все еще держал
Маринку за руку.
     Привет, чувак! Молодец, что пришел! - прямо со сцены к Сашке и  Маринке
спрыгнул Гарик. -- Дамам особый поклон. Как тебе наше действо?
     Сашка покосился на Маринку.
     Интересно. Всегда у тебя что-то новенькое.
     А вам, сударыня?
     Забавно.
     О, как  лестно услышать подобный отзыв от такой  шикарной  девушки! Как
вас звать?
     Марина.
     А меня Гарик.
     Сашку вдруг ощутил укол ревности, хотя ничего, кажется, не чувствовал к
Марине. Это было вдвойне странно потому, что Гарик никогда не пытался клеить
девушек своих друзей, как бы хороши не были девушки, и как бы "хорош" не был
он сам.
     Не  желаете  по  пивку?  --  продолжал  суматошный  Гарик.  --  Напиток
музыкального пролетариата.
     Отчего же? -- согласилась Маринка.
     Тогда пройдемте  в  артистическую!  --  почти закричал  Гарик  и убежал
вперед показывать дорогу.
     Гримерка была два на два метра, но, к  счастью, все остальные музыканты
пошли закупать  новую порцию  пива, поэтому  троим вошедшим можно было сесть
одновременно. Они  обмолвились о некоторых деталях прошедшего концерта  и из
разговора Сашка понял, что Маринка смотрела его гораздо внимательнее, чем он
думал.  Затем  Гарик  в двух словах  рассказал  о своих  творческих  планах,
которые  были  как  всегда  бескрайни  и  масштабны,  а также  сообщил,  что
сегодняшний концерт не  удался,  так как в зале  "запороли звук".  За  время
разговора  он  успел в  фамильярной  манере  вспомнить  "Толю  Крупского"  и
"Костика Никольского", а также упомянуть, что  однажды пил водку с "Доцей" -
Игорем Доценко, барабанщиком питерского ДДТ. Наконец, он повернулся к Сашке:
     Ну, а ты-то как? Все продолжаешь свои исследования? Все спасаешь мир от
попсы?
     Сашка с одной  стороны не хотел, чтобы эта  темы всплывала в разговорах
подобной легковесности, но, с другой стороны, он знал, что тут ему есть  чем
козырнуть перед Мариной.
     Да,  продолжаю,  недавно текст  написал, у меня  он  с собой. Глянь  на
досуге -- может, куда пристроишь.
     Хорошо,  я попробую. У меня одни  ребята просили  материал  для первого
номера.  Они  журнал  будут  выпускать -- "Выпь".  Им  как  раз  музыкальный
материал нужен.
     Ребята, да вы о чем?
     Понимаете, Марина, Сашка объявил  войну  пошлости и попсе.  В настоящее
время он находится в глубокой... э-э, глубоко исследует эти вопросы.
     Саш, почему ты мне ничего не говорил?
     Сашка вдруг почувствовал раздражение: "Чего она из себя дурочку строит?
Я ж не отчитываюсь перед ней, чем я занимаюсь. Да и когда бы я ей рассказал?
Мы ж с ней со дня города первый раз пересеклись!"
     Да что  говорить-то, Марин! Вот опубликуют меня -- я тогда подарю  тебе
экземпляр с моей статьей.
     Дал бы почитать пока?
     Не могу, примета есть, если дашь  свой текст читать до публикации -- не
опубликуют.
     Эти все опубликуют, - успокоил Гарик.
     Ну, хорошо,  не хочешь  -- не надо, - тем не менее согласилась Маринка.
-- Покажешь опубликованный.
     Уговор.
     Они посидели  еще  немного,  и Сашка поехал  провожать Маринку домой. В
метро тоже было  мало народу. Сашке казалось, что  весь город вымер: сначала
никого по пути в клуб, теперь никого в поезде...
     Саш, вот ты специалист по попсе, скажи мне: "РУ" -- это попса или что?
     Почему ты спрашиваешь?
     Хочу знать твое мнение.
     Гарик ненавидит попсу всеми фибрами своей пивной души.
     Это ответ на другой вопрос.
     Она смотрела на него, хитро улыбаясь. Она снова была близко-близко.
     "РУ" -- это некоммерческая музыка.
     Понятно. А некоммерческая музыка всегда не-попса?
     Марин, ты о чем говоришь?
     Ты знаешь, весь концерт я слушала с большим интересом, но когда в конце
они заиграли Джо Дасена...
     Сашка вдруг понял, что  имела в виду Марина.  Джо Дасен, наверное,  был
единственный номер, который запомнился из всего выступления "РУ". А  это был
совершенно нероковый, коммерческий, танцевальный хит французской эстрады. Да
еще перепетый  на русском языке. Это как ложка  дегтя в бочке меда...  хотя,
скорее всего наоборот. Маринка была права: они просмотрели попсовый  концерт
человека, считающего себя несгибаемым рокером.  Но соглашаться с этим сейчас
же  было нельзя, получится, что она сразу проникла в его тему глубже, чем он
сам.
     Ты  подняла  очень  интересную проблему. Я обязательно подумаю на  этот
счет и  поделюсь с  тобой. Но это очень сложно, нельзя ответить  так  сразу.
Грань между  попсой и настоящим роком тонка, это как расстояние "от великого
до смешного".
     Понятно, - она снова  улыбалась той же улыбкой, что и пару часов назад,
на концерте. Глаза ее снова сделались бездонны.
     Повинуясь  бессознательному,  Сашка  приблизил свое лицо к Марининому и
поцеловал  ее в губы. Маринка  не отстранилась, но и не ответила на поцелуй.
Губы ее по-прежнему были растянуты в монолизовской улыбке:
     Саш, а это не попса?
     Он не нашелся что ответить, и оставил попытки поцеловать ее. Дальше они
ехали молча, думая каждый о своем.
     Проводив  Марину,  Сашка  возвращался  домой  последним  поездом метро.
Напротив  сидел мужчина лет  сорока в потрепанном  пальто и читал  библию. К
нему подошли  две девушки сомнительного вида и стали о чем-то разговаривать.
Мужчина,  не закрывая  святой  книги,  вдумчиво и, судя  по всему,  довольно
пространно  отвечал на их вопросы. На какой-то  момент Сашке показалось, что
он проповедует,  только  девушки почему-то часто  смеялись.  Но  когда поезд
остановился  на  очередной  станции и  шумы  стихли, Сашка  расслышал  слово
"герболайф", произнесенное "проповедником", а лацканах его пальто  разглядел
белые кругляшки  с надписями  "Хочешь похудеть?  Спроси меня как!" и "Хочешь
заработать? Спроси меня как!". Нет, проповеди не было места в ночном метро.
     Дома Сашка был далеко заполночь.

        10

     "Выпь"  действительно  опубликовал  Сашкину  статью,  дав ей  заголовок
"Выступает все!". Журнал выходил крошечным тиражом, никому не был  известен,
и даже,  кажется, не был зарегистрирован  в Госкомпечати.  Вероятность того,
что этот  журнал кто-то увидит,  была чрезвычайно мала.  Вместе  с  тем, как
сказал Гарик, издатели "Выпи", выпустившие до этого еще номеров  пять разных
журналов (ни у  одного  из которых  не  было более двух номеров),  по одному
экземпляру  каждого   журнала   отправляли   в  Ленинскую  библиотеку,   что
потенциально делало Сашкин текст доступным для широкого круга читателей.
     Сашка  получил  три  авторских  экземпляра,  один из  которых он  сразу
отложил для Маринки.
     Вид  опубликованного  текста  сильно  катализировал  Сашкины творческие
возможности. За  несколько дней он написал еще пять текстов, причем писал их
уже  с  оглядкой  на возможность  публикации.  Вдогонку прошедшему  в "Выпи"
тексту  Сашка  написал  материал,  в  котором  пытался  обосновать  значение
популярной  песни в формировании основных жизненных принципов слушателей и о
том,  кто заказывает музыку. Смысл получился еще более провокационным, чем в
предыдущем  тексте,  но  Сашка  этому  только  порадовался.  Он  назвал этот
материал "Много шума из ничего?".

     <i>Когда  у человека хорошее  настроение,  он улыбается. Часто  ли  теперь
улыбаемся мы?
     На   сегодня   эстрадная   песня,   после   газетной   публикации   или
телевизионного   репортажа,  является   наверное  наиболее  чутко  и  быстро
реагирующим  на любые культурные (в  широком смысле  этого слова)  изменения
индикатором.  Судите сами: в  стране  власть криминала -  официально в  моде
блатные песни с  лагерной тематикой, сняты все сексуальные табу - появляется
"Мальчишник".  А  песни, написанные к  предвыборному туру г-на  Ельцина? Ряд
можно продолжать долго.  Потому, пусть  не обижаются  серьезные  музыканты -
здесь речь пойдет о "легком" жанре, об эстрадной песне.
     Первое же приближение к этому вопросу наталкивает на печальные  выводы:
песенное искусство (именно "искусство") масс приказало долго  жить. Попробую
разложить все по полочкам.
     Во-первых, популярная  песня коммерциализировалась. Певица  Анастасия в
популярном телевизионном ток-шоу назвала  расценки на  места в транслируемых
центральным  телевидением  концертах:  тысячи  долларов  в  зависимости   от
популярности  передачи.  Система  "проплачивания" своего  места  в  концерте
существовала всегда, но такого масштаба достигла впервые, ведь  если  верить
артистам, то даже тем из них, кому сами организаторы должны принести гонорар
за выступление на  блюдечке с голубой каемочкой, приходится раскошеливаться.
Откуда  ноги  растут  у такой системы, конечно, понятно: телевизионные акции
выполняют  роль рекламных роликов. Но  позвольте, разве уж до  такой степени
уровнялись песенное искуство и продаваемая материя?
     Во-вторых,  этот странный институт продюсерства  (чуждое  слово!). Кого
берут "великие" в раскрутку,  делая из  них звезд  и  кумиров? Мы  не  хотим
обижать  Влада Сташевского, Наталью Ветлицкую, Мистера Малого и др., поэтому
не  будем упоминать здесь  их имен. Но почему именно они?  Никто не заставит
меня поверить в  то, что это  предел талантов,  которыми Господь наделил мое
поколение. Но где тогда остальные?
     В-третьих,  после  падения  "железного  занавеса"  произошла изначально
неверная переориентация на  европоп (включая сюда  всю  стучащую  молодежную
танцевальную  культуру дискотек,  в  том  числе с  вкраплениями  америкнской
"черной"  музыки:  рэп,  хип-хоп,  рейв,  хаус,  транс), компьютерный стиль,
распространившийся в Европе как реакция на приевшееся  американское гитарное
звучание.  Но мы  еще  не  насытились вволю  этим гитарным  звучанием, чтобы
реагировать на него компьютерным беспределом;  кроме того европоп  культурно
более отдален от нас, чем среднестатистическая американская гитарная музыка,
которая более мелодична и  по законам  формальной логики имеет больше шансов
на успех, в том числе  и коммерческий, нежели  насаждаемые  сегодня странные
звукостукообразования.
     Закономерно подобными рассуждениями  мы приходим к  следующему вопросу:
если все это низкопробная гадость, то кто это слушает?
     Здесь  вполне логично  ввести  новый  термин. Если у каждого кино  есть
"свой зритель", у каждой книги - "свой  читатель", то  и у поп-музыки должен
быть  свой <b>"поп-слушатель"</b>. Какие черты  отмечаются у данного биологического
вида? Первое:  абсолютное отсутствие  каких-либо культурных  ориентиров, ибо
для  него слово привнесенное важнее и значимее  собственного  голоса. Второе
(вытекающее из первого):  вообще в среднем  низкий интеллектуальный уровень;
сюда, впрочем,  не  относятся люди, которым по природе музыка  безразлична и
они слушают буквально то, что звучит в данный момент.
     Бог с ними, с артистами. Свою тотальную продажность в последний раз они
продемонстрировали участием в наипозорнейшем туре "Голосуй или проиграешь!",
хотя это было лишнее:  их  лакированные  глянцевые  физиономии ("Printed  in
Finland!")  -  все их, с  позволения  сказать,  "творчество". Но  слушатель?
Действительно ли тебе  хорошо  слышно то, что ты слушаешь?  Думаешь ли ты  о
том, какой заряд несут воспринимаемые тобой звуки? Не боишься ли ты отдавать
свое подсознание в лапы бездушных компьютеров и считающих продюсеров?
     Это  не попытка достучаться до  умов. Никто из поп-слушателей не увидит
этого текста. Им это сложно. Да и обидно.
     Значит, нужно искать другой подход. Какой?
     А просто думайте, господа! Если  такие  "звезды"  зажигают,  значит это
кому-то  нужно?  Значит, кто-то  хочет, чтобы эти плевочки... Ну и дальше по
тексту, как писал Владимир Владимирович.
     Думайте, если это выгодно кому-то, выгодно ли это вам? Ну включите свое
"Эго"! Вдруг вас используют? Вдруг вас обделяют?
     Думайте! Вы все буйно ратовали за  то, чтобы не было одной гребенки для
всех. Но сегодня вы еще больше на одно лицо, чем  раньше!  И лицо это, прямо
скажем, не эталон красоты. Да и лицо ли это?..
     Пускай бандитские песни слушают бандиты. Это их "плевочки". Где же <b>ваши</b>
песни? Ведь они есть, просто услышьте их.
     Кто-то может  спросить меня здесь:  "А чего ты, собственно, расшумелся?
Повод-то  пустяковый. Да пускай  они  услушаются  все  этой туфтой!" Я  могу
объяснить, откуда весь этот шум.
     Когда у человека хорошее настроение, он улыбается. Психологи  заметили,
что может быть и  обратный эффект: если человек  с утра улыбается, в течение
дня у него устанавливается хорошее настроение.
     Сегодня у  власти  бандиты, и все слушают бандитскую песню. А что, если
смена  власти  начнется с  хороших  песен?  Согласитесь:  без крови изменить
ситуацию завтра - хороший повод пошуметь сегодня.
     Кто против?</i>

     Другие тексты, написанные  Сашкой  за этот короткий срок содержали  его
размышления  о необходимости ограничения тематики  "легкого жанра",  где  он
призывал не петь в  легкую о погибающих в Чечне и Афганистане солдатах равно
как  и  "живых" военных проблемах вообще, чем  грешили Наташа Королева, Лада
Дэнс, Валерий Меладзе  и  непонятно как всплывшая  в памяти Ирина Шведова; о
проблемах с мелодикой,  в которых Сашка усматривал насильственное насаждение
неприемлемых для  русского уха агрессивных ритмов дискотечных стилей: рейва,
транса, хауса; о возвращении  на эстраду песен  пятидесяти- и тридцатилетней
давности, призванных погрузить ум избирателя в успокаивающую ностальгию, и о
целом ряде других проблем. Все эти материалы Сашка передал в "Выпь".  Ребята
из  "Выпи"  взяли "Много шума  из  ничего?",  но от  остального  отказались,
сказав,  что  второй  номер, конечно,  скоро  выйдет в  свет,  но  третий  и
последующие номера могут не выйти вообще из-за  финансовых трудностей. Тогда
Сашка передал остальные тексты Гарику, чтобы тот их куда-нибудь пристроил.
     С  работы   Сашку  все  же   попросили  уйти.  Это  решение  обосновали
августовским кризисом, от которого фирма, где работал Сашка, якобы так  и не
смогла  оправиться.  Сашка  видел,  как  Паша уже  вовсю  примеряется  к его
рабочему столу  и компьютеру, но  не испытывал злобы по отношению  к  своему
сменщику.     Паша    читал    "Московский     Комсомолец",    "Cool!"     и
"Мегаполис-Экспресс", а  также слушал ДиДжея Грува, чем  сформировал в Сашке
брезгливо-жалобное отношение  к себе. Сашке казалось, что обижаться на таких
людей  равносильно тому,  как  пытаться  поставить  в угол  укусившего  тебя
комара.
     Денег у Сашки  на  некоторое  время вперед  еще хватало, а затем...  он
как-нибудь перебьется. Что-нибудь придумает.
     Вместе  с  тем,  он был уверен, что  с  его уходом  фирма  понесла, как
говорится,   тяжелую   невосполнимую    утрату.   Сашка   чувствовал,    что
сентиментальные  настроения все  менее  свойственны ему.  Он стал собраннее,
хладнокровнее,  саркастичнее,  с  ходу  мог  различить  корни той  или  иной
проблемы  и  быстро  нащупать возможные пути ее разрешения.  Это касалось не
только  вопросов "темы". С  таким же  успехом  он,  приходя  в магазин,  мог
мгновенно  определить,  что  ему  нужно, какого  качества  и  по какой  цене
рационально приобрести эти  товары, в какую кассу занять  очередь,  нужно ли
это  делать заранее и сколько денег приготовить, чтобы быстро расплатиться с
кассиршей.
     Через два дня позвонил оперативный Гарик и  рассказал,  что  почти  все
взяла  "Лимнока" с  условием,  что,  не  трогая  культурный  пласт,  немного
обострит социальные мотивы материалов. Сашка согласился.
     Еще  через  неделю  он  мог  уже  считать  себя  публикующимся автором.
"Лимонка"   выходила   тиражом   побольше,  чем  "Выпь",   была   официально
зарегистрирована  и имела  историю,  простирающуюся далеко за  пределы  двух
первых номеров  и читального зала  Ленинской  библиотеки. Изменения, которые
предлагала  "Лимонка", Сашка  одобрил заранее,  и  никаких  неожиданностей в
собственном тексте его не ожидало.
     Почувствовав себя совершенно в новом качестве (чукча не читатель, чукча
- писатель!), Сашка огляделся вокруг  и заметил,  что смотрит на  окружающих
немного сверху.  Он  теперь уже  точно знал, что ухватил суть  "темы", и мог
выстроить из  отдельных кусочков стройную мозаику всей картины. Вместе с тем
он  чувствовал,  что вывел себя  из-под пагубного влияния  попсы, сделавшись
бесстрастным собирателем фактов.  Он точно не знал,  кого сможет уличить, но
аккуратно  складывал все  улики  в своем  мозгу одну  за  другой  в  заранее
определенные ниши, создавая  систему. Он напоминал сам себе книжного сыщика,
повествующего  от первого  лица,  который  по принципу сюжета не может  быть
убит, так как в этом случае некому было бы вести рассказ.
     При этом он  удивлялся, почему то,  что для него стало очевидным, никак
не  может быть  замечено остальными. Более  того,  эти остальные слушают все
это, слушают на полном серьезе! О, какое омерзение вызывал у него  вопящий и
стенающий зрительный зал на концертах поп-кумиров! Сашка  даже написал песню
про  всех этих людей,  которых он пренебрежительно  называл  "электорат",  с
западающим в душу припевом: "Быдло обрыдло".
     Звонила Маринка и рассказала, что Серега, оказывается, в  армии. Она то
ли от кого-то узнала, то ли Серега сам ей что-то написал (Сашка  прослушал),
но  дело было в следующем. В какой-то момент Сереге  пришла-таки повестка из
военкомата и  он прибежал с  ней  к своему военному  начальству.  Начальство
покопалось в телефоннике, сделало пару звонков и предложило: служить сейчас,
но только шесть месяцев и в ближайшем Подмосковье с возможностью на выходных
ночевать   дома.  Плохо  в   этом  предложении  было  только   то,   что  не
предусматривалась альтернатива, и Серега  побрился наголо сам. Произошло все
это еще осенью, но Маринка узнала обо всей ситуации только сейчас. Спросила,
как  статья. Сашка ответил, что публикация состоялась и  что  один экземпляр
отложен для нее. Маринка сказала, что это повод  для встречи. Сашка ответил,
что сам найдет ее, когда у него будет посвободнее со временем.
     Один раз на автоответчике  он обнаружил Нелин голос.  Она говорила, что
не застала Сашку, что много думала  и хотела бы с ним "услышиться". Он решил
пока не перезванивать. Чем дольше думаешь,  заключил он  саркастически,  тем
глубже мысль.
     Короче  говоря,  времена наступили не самые плохие: мозг работал вовсю,
произведения, хотя  бы и в  форме  заметочек, впервые  вырвались за  пределы
Сашкиной квартиры,  исследования "темы"  занимали  его полностью,  душа была
пуста и спокойна, а сердце холодно.
     Только иногда по ночам ему все же снились черные дыры. Но теперь  он не
убегал от всасывающих воронок, а отважно смотрелся в них.

        11

     В конце января у Сашки зазвонил телефон.
     Добрый день, - сказали в трубке, - будьте добры Александра.
     Это я, здравствуйте, - ответил Сашка; он слышал этот  голос впервые. --
С кем я говорю?
     Меня  зовут Скорцев  Владимир  Константинович.  Я...  ну,  скажем,  ваш
читатель. С огромным  интересом слежу за появлением на страницах газет ваших
публикаций, Александр. Вы попали с ними в самую точку.
     Спасибо, - Сашка был польщен, хотя звонок казался ему странным.
     Александр, мне кажется, у нас с вами есть повод поговорить.
     Давайте поговорим.
     Я  бы  не  хотел  доверять  этот  разговор  телефонным  проводам,  если
позволите. Может быть, встретимся, в обед? Вы очень заняты?
     А чем,  все-таки,  обязан?  -- Сашка не  был  занят.  Он  не  был занят
достаточно давно, чтобы его денежные запасы иссякли.  Вторую неделю он сидел
на хлебе, яйцах и суповых пакетиках "Галина Бланка".
     Дело в том, что я  имею непосредственное отношение  к  исследуемой вами
теме и обладаю информацией, полезной для вас.
     "Так,  -  понеслось в голове у Сашки, - про  "тему"  я нигде не  писал.
Почему он так сказал?  Совпадение? Странно.  Кем он может быть? Какой-нибудь
детектив-самоучка, третьесортный журналист, у  которого не  берут  материалы
даже бесплатно? Неудавшийся поп-артист? Да нет, такой бы  не представился по
имени-отчеству... Может встретиться? Что мне, собственно, угрожает?"
     Ресторан "Арман"  на  Тверской вас  устроит? Пообедаем и поговорим,  --
продолжал настаивать собеседник.
     Да, но...
     Ну что вы! Конечно, я угощаю! Я все понимаю.
     Когда Сашка  пришел  в ресторан,  оказалось,  что  место для  него  уже
заказано. Он сел  за  круглый столик  на двоих,  накрытый красной скатертью,
придвинул стул  и открыл прейскурант,  чтобы выбрать себе что-нибудь поесть.
От увиденных  слов в животе  забурлило, но ровный  столбик цифр  справа свел
урчание на нет.
     Добрый день  еще  раз, -  разглядывая меню, Сашка  не  заметил, как его
сотрапезник подошел и протянул ему широкую руку для приветственного пожатия.
Сашка схватил  протянутую  руку  и  потряс  ее.  Рукопожатие незнакомца было
коротким и крепким, а ладонь -- сухой.
     Вы не могли бы мне помочь, - начал Сашка, протягивая меню незнакомцу, -
я впервые здесь, не знаю, что выбрать... Возьмите что-нибудь на свой вкус.
     Хорошо.
     К  столику подошел маленький  официант и  быстро принял заказ.  За  это
время Сашка успел  рассмотреть собеседника. Это был  мужчина  лет  сорока  с
небольшим,   с  сухим  гладко   выбритым  лицом  удачливого   бизнесмена  из
американского сериала. Одет он был не крикливо, что  выдавало в  нем скрытое
благородство и требовало отмести предположения, что он может  принадлежать к
семейству "новых русских". На  нем был темно серый костюм и  белая рубашка с
воротником-стоечкой.  Ботинки начищены до  блеска. Волосы, сидевшие  на  его
голове словно  плотная связанная шапка из черной шерсти,  были чуть  тронуты
сединой.  В  правой  руке  он  держал трость,  чем напомнил  Сашке господина
Воланда. Но одновременно  с явным  благородством  весь его  внешний вид  был
скроен таким образом, что в толпе  найти этого  человека было бы  достаточно
сложно. Кто же это такой, черт возьми?
     Нам, вероятно,  пора познакомиться, - обратился к Сашке незнакомец, как
только официант отошел.
     С удовольствием.
     Ну, я вас уже более или менее знаю, так что позвольте мне начать. Зовут
меня  Владимир Константинович Скорцев,  но  вы зовите  меня просто Владимир,
хорошо?  Я  имею некоторое отношение к индустрии поп-культуры и поп-музыки в
частности. Я что-то  типа  продюсера. Я помогаю авторам найти исполнителей и
наоборот.
     Очень интересно. А чем же я могу быть вам полезен?
     Я объясню  вам. Я уже  говорил  вам, что  слежу за вашими  публикациями
буквально  затаив  дух.  Это  удивительно,  как  человек,  обладающий  таким
минимумом  информации, сумел сделать  такие неожиданные и  верные глобальные
выводы! Вам не доводилось читать Пелевина "Поколение "П"?
     К  сожалению,  нет, -  ответил Сашка и удивился, зачем сказал слова  "к
сожалению", если он не читал, и не знает, хороша эта книга, или плоха.
     Тогда это  тем  более  удивительно.  В  "Поколении" Пелевин доводит  до
абсурда   идею  зависимости   общества   от  рекламных  роликов   и   от  их
производителей.  Это могло  бы натолкнуть  вас  на  размышления  о том,  что
реально является таким инструментом управления.  Но если вы не читали...  Вы
просто провидец!
     Сашка все не мог взять в толк, о чем речь, но впереди был обед, который
только начали подносить, и он не торопил Скорцева с объяснениями, тем более,
что тот пока задаром нахваливал Сашкины таланты.
     Симпатичный суп, не так ли?.. Я пригласил Вас потому, Александр, что вы
чувствуете поп-индустрию. Это талант, этому нельзя научиться. И  этот талант
у вас есть. Мне кажется, он  не должен пропадать зря. Как, впрочем,  и любой
другой талант.
     Действительно, очень вкусно.
     Может быть, если у  вас  есть  свободное время вы  нашли бы возможность
накидать  текст,  если я дам вам в качестве подспорья фонограммку с мелодией
одной песенки, способной стать популярной? Нужно три куплета и припев.
     Извините,  мне кажется, вы  обратились  не  по адресу.  Грубо говоря, -
усмехнулся Сашка, - я борюсь с вами, а вы мне предлагаете сотрудничество.
     Одновременно с  этим Сашка подумал:  "Куда  тебя несет, дурачок? Что ты
будешь есть завтра?.. А впрочем, поломаюсь -- больше дадут!"
     Я не предлагаю вам предавать свои идеалы, которые, как я понял,  далеко
отстоят от  ценностей  толпы. Знаете,  как говорили алхимики: наше золото не
есть золото толпы. И, боже мой, как это верно! Считайте, что я предлагаю вам
проверить  себя,  насколько вы  овладели  технологиями  производства  товара
массового спроса. Такая постановка вас устроит?
     То  есть,  я  должен  относиться  к  этому  не  как к заказу, а  как  к
эксперименту?
     Примерно так. Только в  случае, если  результат  будет тот, которого мы
ожидаем, вы получите еще  и небольшое денежное вознаграждение,  -  и Скорцев
протянул ему компакт-кассету фирмы TDK.
     Подали второе.  "А  компот?"  - прозвучала  в Сашкиной голове  фраза из
Гайдаевской комедии, и он усмехнулся. Сашка уже расслабился.
     Скорцев оказался собеседником, "приятным во всех отношениях". Он уже не
возвращался  к  делам,  все  больше  рассказывал  какие-то  байки  из  жизни
поп-артистов. Сашка  кое-что из них уже читал в  газетах,  но  из вежливости
смеялся  как  в первый  раз.  К тому же  Скорцев обладал  несомненным  даром
рассказчика  и изрядной долей артистизма,  и даже знакомые бородатые шутки в
его устах были свежи и задорны.
     Закончив с едой, они расстались. Скорцев обещал позвонить через день.
     Сашка направился прямиком домой и  сел за  работу.  Сначала он послушал
кассету,  которую  дал  Скорцев.  Это  была  какая-то  баллада  с  протяжной
мелодией,  довольно  заунывной.  Сашка  послушал  ее  несколько  раз,  чтобы
запомнить наизусть и уже не возвращаться  к кассете. Затем он  достал чистый
лист бумаги и ручку. С чего же начать?
     Песня, конечно, будет про любовь. Любовь -- вот самое попсовое чувство,
достойное того, чтобы над ним глумились миллионы  бездарностей. Конечно, это
не та высокая любовь, что  существовала во времена рыцарей и дам сердца.  Но
это толкование любви,  которое принято  серой массой слушателей,  благодарно
воспринимается  ими  и  поэтому  существует в миллиардах  непрочувствованных
песен. Девальвация ценностей, вот что это такое. Кругом девальвация: сначала
российский флаг, гимн, затем слово "Россия", этой осенью -- Москва... И  все
это время --  любовь. Ничто из перечисленного не обесценилось настолько, как
этот термин.
     Дальше  должна  быть легкая такая  ностальгия. Она может  выражаться  в
слове "вчера". Еще должна  быть несбыточность, может быть в форме  сказочной
героики. Какая-нибудь "Снежная королева".
     Во! Королева из вчера!
     Ну и лексика полегче,  рифмы попримитивнее... Кристалл-устал-пьедестал.
Хмурь-хмарь-хмырь-хморь. Мама мыла раму. Хорь зол. У Шуры шары.
     Кристалл, кстати, еще с водкой ассоциируется. Хорошее слово.
     Через двадцать  минут  появился текст, озаглавленный  как "Королева  из
вчера", следующего содержания.

     <i>Вчера был бал. Играли туш
     В честь твоего прихода
     Вчера - помада, лак и тушь,
     Вчера - швейцар у входа.

     Вчера из кавалеров хвост
     Вчера глаза и речи
     Но из вчера в сегодня мост
     Печалью сгорбил плечи.

     Ты - королева из вчера,
     Та, что всегда лишь "на ура",
     Что не ложится до утра,
     Да только где оно - вчера?

     И промелькнул не век, не год,
     Лишь лист календаря,
     Все стало в миг наоборот
     Ему благодаря.

     В чулане платья, соль в глазах
     И кошки на душе,
     И не твоя - увы и ах! -
     Былая жизнь уже.

     Ты - королева из вчера,
     Та, что всегда лишь "на ура",
     Что не ложится до утра,
     Да только где оно - вчера?

     Устала ты от суеты,
     От флирта и игры,
     У всех у нас свои мосты
     В различные миры.

     Но не грусти о прошлых днях,
     Пускай утихнет боль:
     Для Королевы Из Вчера
     Есть Из Вчера Король.

     Он тоже был, и тоже стал,
     Он тоже от всего устал,
     И чувства чистого кристалл
     Вас вознесет на пьедестал...</i>

     "Фу, какая  гадость!  - перечитав,  резюмировал Сашка,  скомкал  лист и
выкинул его в ведро. -- Да пошло оно все..."
     Он встал с дивана, потянулся и включил радио.
     "Я был вчера  в огромном городе, где  совершенно нет людей..."  - запел
Макаревич.
     Вообще, все как-то странно. Вопросов  было более, чем достаточно. Сашка
нигде не писал,  что  его тема --  поп-культура  как  идеологическое оружие.
Откуда  Скорцев  знает  об этом? Сашка никогда не публиковал  своих  стихов.
Почему Скорцев  предложил  ему  написать текст? Откуда он знает,  что  Сашка
слагает стихи? С  какой  стати  он собирается платить Сашке за убогие стихи?
Кто вообще такой этот Скорцев?
     Может, это чей-то дурацкий розыгрыш?
     Тогда чей?
     Скорцев  говорил  что-то  про  Сашкины  записки  о  солдатской  теме  в
поп-музыке.  Но  -- черт возьми! --  они  будут  опубликованы  только  через
неделю! Кроме того,  Скорцев не был похож на читателя  "Лимонки", так же как
не был он похож на человека, перерывшего архивы Ленинской  библиотеки, чтобы
перечитать весь самиздат  и найти Сашкины статьи в номерах "Выпи". Может, он
лимоновец, из редакции их газеты? Сашка показывал там все  свои  публикации,
когда  приносил  им свои  материалы. Но тоже, что-то с трудом  верится. Да и
стихи Сашкины Скорцеву в этом случае тоже неоткуда знать.
     Блин!
     Откуда, наконец, у Скорцева, Сашкин телефон?
     Чертовщина какая-то.
     Сашка  прошел  на кухню, включил чайник  и открыл  холодильник. С  того
момента,  как он смотрел в него  последний раз, продуктов больше не стало. А
меньше их не  могло стать  в  силу ряда объективных обстоятельств, одним  из
которых являлось их полное отсутствие.
     Вспомнилось иртеньевское: "Просыпаюсь с бодуна -- денег нету ни хрена".
     Сашка залез в мусорное ведро, достал свое последнее творение, расправил
страницу, сел за кухонный стол и переписал ее набело.
     Стоит  еще  раз  встретиться  со  Скорцевым  хотя бы  для  того,  чтобы
попробовать найти ответы на все эти вопросы.
     А  если  в  план чьего-то  розыгрыша  входит  передача  Сашке  денег во
временное пользование,  то пусть озорник будет уверен: денег своих он больше
не увидит - не на того напали!

        12

     В пятницу вечером в районе часов семи забежала Маринка за журналом.  Ее
кто-то куда-то  вез на  машине, и Сашка заранее видел,  как  к его  подъезду
подрулил "Фольксваген", и из него  выпорхнула  девушка,  которую Сашка сразу
узнал.  Это   дало  ему  пару  минут  распихать  хлам  по  углам.  Уборочные
мероприятия придали квартире вид  помещения,  когда-то использовавшегося под
жилье человека. Задребезжал дверной звонок. Сашка открыл.
     Маринка еще больше похорошела, она словно  вызревала  с каждым месяцем.
Или это косметика была все лучше и лучше?
     Публицистам и теоретикам привет! -- выпалила чуть запыхавшаяся Маринка.
-- Лифт у тебя не работает, пешком поднималась.
     Здравствуй, заходи, - Сашка открыл дверь шире. -- Извини, не  убрано. Я
тебя не ждал. Но, в общем, чего извиняться, мы же с тобой люди взрослые...
     Это точно! -- Маринка снимала сапоги. -- Чай у тебя есть?
     "Только чай-то и есть!" - подумал Сашка и проводил Маринку на кухню.
     Ты не  пугайся,  я на минутку. Меня внизу ждут. Какой-то  дружественный
банк справляет свой очередной юбилей, я туда намылилась с одним из  наших. В
общем, скукотища, но поесть  нахаляву.  Опять  же, себя показать, на  других
посмотреть, -  она на  минуту  замолчала,  раздумывая. -- Но  больше все  же
поесть.
     Насчет поесть, это бы неплохо, - в сторону сказал Сашка и усмехнулся.
     Ну, давай сюда свою нетленку.
     Секунду.
     Сашка вышел в комнату и  полез  в шкаф за  "Выпью". Про "Лимонку" Сашка
Маринке ничего не говорил; интуиция подсказывала ему, что Маринка не одобрит
его публикаций в национал-большевистской прессе.
     Одобрит? Когда он начал следить за ее одобрениями?
     Журнал был задавлен хламом  более поздней прессы, наваленной только что
в связи с приездом гостьи, и, чтобы достать свой труд, Сашка резко дернул за
торчащий край  журнала. Бумаги полетели вниз, непохоже имитируя листопад. Из
какой-то книжки в мягкой обложке выпал кусочек цветного картона,  похожий на
игральную  карту.  Сашка  поднял  его  --  это  была  фотография  двухлетней
давности,  сделанная на Поклонной горе. Отмечали День победы. На  фотографии
Сашка стоял в обнимку  с Нелей и, дурачась, по-идиотски улыбался в объектив.
Неля  сдерживала играющую на ее губах  улыбку,  но  глаза девушки  все равно
безудержно  смеялись. На  заднем  плане  играл,  маршируя,  военный  духовой
оркестр,  шталмейстер задавал  общий ритм. Начищенная медь  туб,  валторн  и
корнетов  вспыхивала  на  картинке  солнечными  бликами.   Праздник  внутри.
Кажется,  их сфотографировал  случайный  прохожий,  которому  они на  минуту
отдали Нелин фотоаппарат. Сашка любил эту фотографию, он говорил, что из нее
звучит музыка. Но потом она где-то затерялась, и Сашка бросил ее искать. Так
вот она где!
     В этот момент щелкнувший  где-то далеко электрочайник  напомнил Сашке о
Маринином присутствии и о  том, что пора пить чай! Сашка пихнул фотографию в
задний карман джинсов, взял журнал и отправился на кухню.
     Маринка  сидела  за  столом  вполоборота  и  выглядывала  в  окно,  где
"Фольксваген" не глушил мотор.  В этот момент Сашка вдруг  почувствовал, как
она не вписывается в его квартиру, насколько она находится в противоречии со
всей его  обстановкой, хотя квартира  была обставлена не бедно.  Тут  Марина
повернулась и ощущение несоответствия сразу пропало.
     Ну?
     Вот, - сказал Сашка, протягивая ей журнал, - на девятой странице ищи.
     Ищи? Что, настолько маленькая? -- она уже листала журнал.
     Нет, почему... там не пропустишь. Ты чай-то будешь? А то тебя  же ждут,
наверное?
     Выпроваживаешь меня?
     Бог с тобой! Просто, как-то не очень удобно.
     Это мне может быть неудобно. Или удобно. Ты-то чего волнуешься?
     Да  не,  я  чего...  - замялся  Сашка,  - смотри сама, ты  уже  большая
девочка.
     Он  достал  из шкафчика чашки и заварной  чайник.  Даже в  экономически
тяжелые  времена Сашка заваривал  очень крепкий и  качественный чай. Хорошие
чай и кофе были его слабостью.
     Не жидись, мне покрепче, - она пробегала глазами по его материалу.
     Да я помню, Марин, сколько было чаю-то в общежитии выпито.
     И не только чаю.
     Ну, это уж у кого как.
     Сашка  смотрел  на Марину и думал:  вот она  читает его  размышления  в
сущности  о  том,  действительно  ли  поп-музыка может  быть  идеологическим
оружием. Такой  узкий,  многим  кажущийся  надуманным вопрос.  Насколько ей,
такой  другой, чем он, может быть  это интересно? Что двигает  ею, заставляя
выпрыгивать из теплой комфортабельной машины на мороз, скакать по лестнице в
доме со сломанным лифтом, пить голый чай, тратить время на чтение журнала, о
котором она никогда никому не расскажет, потому что это никому не интересно?
Что это все?
     Излишек свободного времени? Она работает.
     Простой интерес ко всему без исключения? За время учебы не замечен. Это
больше похоже на Светку.
     Может,  причина в Сашке?  Может, она к  нему приехала?  Так они видятся
только в третий раз после выпускного.  Правда, телефонные звонки... но их не
стоит воспринимать всерьез: мало ли с кем говорят и он сам, и она.
     Но тогда что?
     Не понятно.
     Интересно ты пишешь, - сказала Марина, отложив журнал.
     Спасибо. Это твой экземпляр. Можешь брать.
     Тебе спасибо, - она поджала губки и посмотрела в сторону, словно что-то
просчитывая. -- Ты не против, если  я немного задержусь у тебя? Ты никуда не
уходишь?
     С  удовольствием  приму  тебя,  но  только  если  ты  готова  променять
материальную пищу на духовную: жрать в доме нечего.
     Так, да? -- она снова  что-то  просчитала. --  Я  сейчас  приду. Машину
отпущу только.
     Она накинула шубку и выскочила за дверь. Тут же зазвонил телефон.
     Александр?
     Да, слушаю.
     Это Скорцев беспокоит. Как у вас дела?
     Да, слава богу!
     Получилось что-нибудь с... нашим экспериментом?
     Кое-что.
     Чудесно! Мы могли бы встретиться завтра  в  десять  утра? К  сожалению,
никуда не могу вас завтра пригласить на завтрак -- чрезвычайно занят.
     Ну что вы... Давайте встретимся, где вам будет удобно.
     Они договорились о месте встречи.
     Тогда завтра в десять я вас жду.
     Хорошо, Владимир, я буду.
     До встречи!
     Всего доброго!
     Пошли короткие гудки. Сашка повесил трубку и в этот момент услышал, как
хлопнула входная дверь  --  вернулась Маринка.  Чай был испит  и  теперь они
прошли в комнату.
     О-о-о, - протянула Маринка, - класс! Сразу видно творческого человека!
     Да, все никак не разберусь с мусором.
     Понятно.  Может,  помочь  тебе  прибраться?  Что,  Неля-то,  совсем  не
помогает?
     "Любовь здесь больше не живет!" - пропел в голове у Сашки слащавый Влад
Сташевский и Сашка, как назойливую муху, отогнал эту мысль.
     Мы больше не встречаемся с Нелей.
     Вот как?
     Да, так... У меня творческий отпуск.
     Серьезно?.. -- Сашка смотрел  на Маринку  и гадал,  знала ли  она о его
разрыве  с Нелей  раньше, или  это действительно  стало для  нее откровением
только сейчас.
     Надо,  наверное,   сказать  что-то   типа  "сочувствую",  -  неуверенно
проговорила Марина.
     Ладно, - отрубил Сашка, - не об этом речь. Ты садись.
     Ну нет. Давай-ка по-быстрому все же приберем тут.
     Вдвоем работа спорилась  и минут через сорок начало  казаться,  что это
помещение  использовали под  человеческое  жилье уже совсем  недавно.  Вдруг
снова затрещал дверной звонок.
     Вот видишь, как мы! Как раз!
     Что как раз? -- не понял Сашка.
     Кухня подоспела! Иди открой дверь и возьми пакеты.
     Сашка отправился выполнять Маринкино поручение.  За дверью стоял рослый
молодой парень.  В руках он действительно держал два  полиэтиленовых пакета.
Он протянул их Сашке и сказал:
     Примите заказ, пожалуйста.
     Сашка перехватил пакеты и еще до того, как он успел сформулировать хотя
бы один  вопрос, парень развернулся и ушел. Сашка отнес  пакеты в кухню, где
обнаружил в  них:  две  пиццы  "American  Big Cheese", двухлитровую  бутылку
кока-колы, батон белого  хлеба, три пакетика  герметично упакованных  мясных
нарезок  и бутылку советского шампанского. Распихав все по холодильнику (это
было не сложно), он вернулся в комнату к Марине. Та, как ни в чем не бывало,
читала другие материалы из журнала "Выпь".
     Что это было? -- спросил он.
     Это Мишка, с которым я  собиралась в  банк. Я  когда выходила,  сказала
ему,  что  хороший   человек  с  голоду  помирает  и  попросила  чего-нибудь
организовать. И он организовал.
     Надо было мне его пригласить тоже.
     Ты хочешь этого? -- Маринка посмотрела на Сашку.
     Глубокие глаза.
     Нет.
     Ну, вот и молодец. Я осталась действительно для духовной  пищи. Я знаю,
у  тебя есть  много  чего интересного,  -  она  смотрела на него  совершенно
серьезно, не заигрывая  и не  кокетничая; Сашка вдруг с удивлением увидел на
дне ее глазах вековую усталость. - Поделись этим со  мной. Мне так этого  не
хватает!
     Хорошо, - улыбнулся Сашка.
     Он  читал  свои  стихи  Маринке  весь  вечер.  И лирику,  и  социальные
памфлеты, и  стихи, построенные  на  игре звуков,  и  рифмованные  юморески.
Маринка слушала, смеялась, затихала,  хвалила его, но  больше  молчала, хотя
было  видно,  как жадно  она  заглатывает  каждое слово, произнесенное им. К
двенадцати они закончили бутылку шампанского  и доели тягучие пиццы, которые
Маринка приготовила особым образом,  чередуя гриль, микроволновку и  духовку
обычной электроплиты.
     А вот еще, -  сказал Сашка.  Он долго думал,  читать или  не читать это
стихотворение.  Оно было очень личное,  касалось только его и Нели. Но он не
читал его даже Неле. Тем не менее, сегодня он  решился рассказать его. Чтобы
не сбиться при  чтении, он достал черновик этого стихотворения  (он так и не
переписал его  набело, интуитивно опасаясь,  что  при  переписывании  что-то
может исчезнуть из этих строчек), и, выдержав паузу, прочел.

     <i>Откуда это все идет,
     откуда?
     И как словами передать настрой
     Не трепетного ожиданья чуда,
     А веры, что оно уже со мной,

     И не моментом, не секундной стрелкой,
     Не каплей в Океане Всех Времен -
     А днями?
     Больше быть не может мелкой
     Удача.
     Может я не так умен

     Как должно, чтоб умел я адекватно
     Воспринимать реальность за окном?
     Но счастлив я своим сознаньем ватным,
     Что дарит мне спокойство перед сном

     И в теле зуд, когда я просыпаюсь;
     И убежденность в правоте суждений,
     О том, в чем я не слишком разбираюсь,
     Но должен, как и всякий мелкий гений;

     И знаменитым музыкантам братом
     Вдруг позволяет ощутить себя;
     И слиться вдруг со стариком Арбатом,
     Гитары тихо струны теребя;

     Вдруг материальное - не так противно,
     Хотя живет сознанье суеты
     Того, что тленно, грубо и фиктивно,
     Как пошлые бумажные цветы, -

     Но Бог такою, значит, создал Землю.
     И поднятый над этой суетой
     Я вдруг Его словам негромким внемлю
     И сладко возвращаюсь к милой Той,

     Что ждет и ничего взамен не просит.

     Возможно, где-то скрежет тормозов
     Машины, что меня к Нему подбросит
     Уже звучит... Или визгливый зов

     Случайной пули, что, конечно, дура,
     И потому не писан ей закон...

     А я в конце очередного тура
     В который раз поставлю все на кон
     Ва-банк.
     Да, я дурак. Ду-рак.
     Возможно,
     Я не отсюда. Я случаен здесь.
     Так не сердитесь, если только можно,
     Но уж такой я есть.
     Такой я весь.</i>

     Он  дочитал  до конца, и только тут  увидел,  что  Марина по-кошачьи на
четвереньках проползла  к нему по дивану, на котором они сидели. Сашка снова
почувствовал ее дыхание -- пахло  шампанским -- и увидел прямо  перед  собой
два бездонных глаза. Марина несколько бесконечно  долгих секунд  смотрела не
Сашку этими бездонными глазами, а затем обняла его и стала  целовать в губы,
медленно заваливая на  спину. Сашка  поддался  ее  порыву,  обнял Марину  и,
прижав к себе, стал нежно поглаживать ее спину. На секунду она оторвалась от
его губ:
     Я останусь у тебя?
     Тебя не будут искать?
     Я же на банкете... К тому же я взрослая девочка, ты же сам сказал...
     Очень,  очень  взрослая... - ответил Сашка и  его  рот  снова  накрылся
влажным Марининым поцелуем.
     В  эту  морозную зимнюю ночь им обоим  хотелось простого  человеческого
тепла, и табу рухнули.
     Они не спали часов до четырех утра.

        13

     Когда Сашка проснулся полдевятого утра, Марина еще беспечно спала, и он
не знал,  что делать. В десять  у него уже была встреча со Скорцевым, а туда
надо было еще доехать. К счастью, Марина очень скоро проснулась сама.
     За окном шел плотный  снег. Они мало  разговаривали утром, позавтракали
остатками вчерашнего ужина и разбежались, каждый по своим делам. Журнал свой
Маринка забыла.
     Скорцев  прогуливался взад-вперед возле черной "Волги"  с невыключенным
мотором и с кем-то переговаривался по мобильному  телефону.  Он был в черном
пальто, перехваченном поясом. Увидев подбегающего Сашку, он  спрятал телефон
в карман, приветливо замахал рукой и улыбнулся.
     "Кто бы мне рассказал, во что я с ним ввязываюсь! -- болталось в голове
у Сашки. -- Сейчас кто-нибудь снимает все это на любительскую видеокамеру, а
потом  будут показывать  моим  знакомым  с  комментариями, будто я стремился
стать поэтом-песенником!"
     Скорцев быстро пробежался по бумаге.
     То,   что   надо,   -    сказал    он   коротко   и,   протянув   Сашке
пятидесятидолларовую купюру, сел в машину  и  улыбнулся. -- Я скоро  позвоню
вам, Александр. Не пропадайте. Спасибо, что не опоздали после тяжелой ночи!
     Машина тихо тронулась и, быстро набрав скорость, скрылась в снегопаде.
     Сашка стоял неподвижно. После тяжелой ночи?! Снег прилипал к лицу, таял
и стекал холодными каплями под шарф. Неужели, Маринка все это придумала?  Не
может  быть!...  Да, но только  она знала  о том,  что произошло.  Еще  этот
парень, Миша... но он уехал  вечером и не знал наверняка,  что будет  ночью.
Неужели, все-таки, Маринка?
     Зачем?!
     Тогда все сходится. И  информация  о Сашкином  телефоне, и деньги у нее
вроде  есть. И про то, что Сашка стихи пишет, она знает, и про  его борьбу с
попсой...
     Стоп!
     Она не знает о других публикациях.
     Стоп! Стоп!
     СТОП!!!
     Сашка протер рукавом пальто лоб: то  ли  пот, то ли растаявший  снег...
Не-е-ет, все вопросы только лично к Скроцеву.
     Черт! Он даже не дал своего телефона!
     Но если  Скорцев  действительно тот, за  кого  себя выдает, может Гарик
что-нибудь про него знает?
     Сашка прибежал домой и набрал телефон Гарика. К счастью, тот был дома.
     Гарь, тебе что-нибудь говорит фамилия Скорцев?
     Скорцев? -- Гарик оживился. -- А зачем тебе?
     Да, понимаешь, он мне как-то позвонил...
     Скорцев В.К.?
     Да, Владимир Константинович.
     Он тебе позвонил?! - голос Гарика взлетел на высокие частоты. - Слушай,
это же такая удача! Ты держи его  не  отпускай! Это  Судьба! Это куда круче,
чем Матвиенко! Зашибись! Это такой матерый человечище...
     Да кто он такой-то?
     Э, брат! Через  его руки так  или иначе прошли судьбы  практически всех
наших  популярных исполнителей от и до.  Скорцев - это Создатель, понимаешь?
Он  разрабатывает  концепции,  сводит  воедино  нужных  людей.  Говорят,  он
великолепный музыкант, но никогда не играет на публике.
     Чем он знаменит-то?
     В  том-то и фишка, что он не знаменит. О его отношении к тому или иному
проекту  все  только  говорят,  но  документально  это   никогда  не  бывает
зафиксировано.  Он,  например, находит автора и исполнителя,  сводит их.  Но
всегда нужен  первый  толчок, знаешь, чисто как  свечи в машине должны искру
дать,  чтобы  все  закрутилось. И он делает им первый  номер. Иногда второй.
Запускает  в  эфир.  Проект   закрутится,  и  он  его  бросает:  все,  типа,
жизнеспособный организм. При этом  он  никогда не светится. Любые упоминания
его фамилии  из прессы вырезаются.  Один раз,  говорят,  был случай, главный
редактор одной  из центральных  газет то ли отказался  править материал, где
Скорцев  был упомянут, то ли просто не успел... Короче, в ту же ночь сгорела
типография  со всем  тиражом  газеты,  а  через  две полторы  недели  - сама
редакция, прикинь? Может,  это совпадения, а может, гнилой базар, но я точно
знаю,  что  меньше,  чем через месяц  после пожаров этого главного редактора
сковырнули.
     Прикольно, - Сашка слушал Гарика и  все думал, на кого же он наткнулся.
- Но что-то в этом всем есть нелогичное.
     Это  несущественно! Ты,  главное,  за  него держись. Он из  тебя  такую
звезду  сделает  -  полный  песец!  Еще внуки  твои  будут  золото  с личных
вертолетов рассеивать!.. Ладно, чувак,  мне  надо бежать,  у  меня репетиция
скоро. Но мы с тобой обязательно к этой теме поподробнее вернемся. Может, ты
меня  как-нибудь  со  Скорцевым  сведешь.  Он  же  как  неуловимый  "летучий
голландец" для нас, музыкантов!
     Сашка попрощался с Гариком. Все, что говорил Гарик, казалось  не вполне
правдоподобным. Да и с чего бы этой информации выглядеть правдоподобно, если
вся  она  базировалось  на  слухах  и   сплетнях,  любое  подтверждение  или
опровержение которых, опять же, если  верить  Гарику, старательно вырезалось
из прессы?
     С  другой стороны, в Сашкиной  руке  была скомкана пятидесятидолларовая
купюра - самая настоящая, "зеленый Грант". И было не похоже, что ее придется
вернуть.  Самое  время  обменять  деньги, немного  пополнить  холодильник  и
расплатиться с долгами, слава богу,  они пока еще не так велики. Еще  баксов
пятнадцать   останется  на   черный   день.   Который,   впрочем,   наступит
завтра-послезавтра, если ничего не изменится.
     Сказано - сделано. Через  три часа Сашка снова  сидел за телевизором со
стаканом кока-колы, как в старые добрые времена, и  смотрел  подборку клипов
по одному из дециметровых каналов.  С  окончанием  последнего клипа зазвонил
телефон. Это был Скорцев.
     - Здравствуйте еще раз, Александр!
     - Добрый день, Владимир.
     -  Я  слышу, вы продолжаете заниматься  вашей темой, -  сказал Скорцев,
хотя клипы уже кончились, и по телевизору шли новости, - молодец!
     Сашку передернуло, и он перешел в мягкое наступление:
     - Владимир, как вы узнали, что я смотрел клипы?
     - Как говорит один из моих  любимых  персонажей, элементарно, Ватсон! В
помещении, где я нахожусь, телевизор показывает тот же канал, что и у вас. Я
сам только что смотрел клипы.
     Сашка почувствовал себя параноиком.
     - Ясно.
     - Александр, я вас понимаю. У вас смешанные чувства в отношении меня. Я
обязательно открою вам все свои карты и достаточно скоро.
     Сашка промолчал. Он ничего  такого не говорил. Это все слова  Скорцева,
пусть он за них и отвечает.
     - Я,  Александр,  прежде всего  хотел  извиниться за  то,  что  не смог
уделить  вам  достаточно времени  утром.  И, я надеюсь, вы не  обиделись  за
размер гонорара, что я заплатил вам?
     - Никаких проблем.
     - Это, собственно, и не гонорар, а так - маленький аванс. На эти деньги
можете не смотреть.  Считайте,  что  вы нашли их у  себя  дома,  как  старую
фотографию между страниц заброшенной книги. Сам гонорар я готов передать вам
при  более основательной встрече,  когда  вам будет  удобно. Заодно попробую
ответить  на  некоторые  ваши вопросы. Вы,  кстати, не  возражаете,  если  я
использую  ваш  текст без  вашего имени? У меня  есть  на примете одна очень
славненькая девочка, которая  могла бы все это исполнить. У нее, в принципе,
есть неплохой  текстовик,  но я  бы им рекомендовал начать именно  с  вашего
номера.  Он,  в  отличие от  текстов  ее постоянного  автора,  выстреливает,
понимаете? Но тандем разбивать не  хочется,  этот  текстовик должен стать ее
автором  для слушателей - такова концепция проекта. Нам  бы только поставить
под ваш текст его фамилию. Все уже на мази. Ждем  только вашего  разрешения.
Так как, вы не против?
     Сашка в  первый  момент не хотел соглашаться, но быстро сообразил,  что
ему самому будет неудобно увидеть свое имя под "этим".
     - Конечно,  нет,  Владимир.  Считайте, что  это  мой  подарок вам,  как
внимательному читателю.
     - Я ожидал от вас именно такой здоровой реакции. Вы молодец, Александр,
в вас чувствуется реалист. И вы знаете, чего вы стоите!
     В этот  раз Скорцев пригласил Сашку на ужин.  Скорцев сказал,  что дней
десять его не  будет в Москве, и они решили встретиться через полторы недели
в одном  из  ресторанчиков, где Скорцев обещал  заранее забронировать места.
После этого они быстро попрощались, и Сашка снова задумался о Скорцеве.
     Объяснение  Скорцева  насчет  канала ТВ,  который помог  ему  узнать  с
большой  степенью  вероятности,  что  смотрел  Сашка  несколько минут  назад
казалось  вполне  логичным.  Хотя  Скорцев  сам признал,  что  вполне  может
казаться  Сашке "темной лошадкой" и обещал дать пояснения.  Значит, что-то с
ним все-таки не так.
     Что-то еще  в  том,  что  рассказал  Гарик про Скорцева, настораживало.
Что-то казалось нелогичным...
     Так или иначе, это все меньше и меньше походило на чей-то розыгрыш.
     Так,  если   Скорцев  действительно  продюсер,   действительно   сводит
заинтересованных друг в друге творческих личностей  вместе, то  он, казалось
бы, должен быть  заинтересован в том, чтобы его имя  чаще мелькало в прессе.
Причем, чем больше людей он знает (а, следовательно, и эти люди знают  его),
тем легче  ему  составить из них идеальную творческую пару. Зачем  тогда ему
скрываться,  а  порой,   если  это,  конечно,  правда,  даже  совершать  или
организовывать  преступления? Ведь  поджог типографии -  это очень серьезно,
одной ссоры  с редактором,  даже с  главным,  недостаточно для  того,  чтобы
разумный  человек,  каким   кажется  Скорцев,  мог  доказать   самому   себе
оправданность подобных действий.
     Потом,   вот  еще  что   нелогично.  Скорцев  покидает  "жизнеспособный
организм" в самом начале его коммерческого  взлета. Почему? Логичнее было бы
тянуть  деньги  из удачного проекта  так долго, как  он будет их  приносить.
Скорцев,  опять   же  если  Гарик  ничего  не   путает,   фактически  отдает
потенциальную прибыль своему  преемнику на  продюсерском  кресле.  Что  это:
альтруизм,  столь противоречащий  самому  смыслу  института  продюсирования?
Больше похоже  на безграничную глупость, и если бы Сашка лично не встречался
со Скорцевым, он бы решил именно так.
     И отсюда  еще одно: откуда у Скорцева  деньги?  Нет,  не  те  пятьдесят
баксов,  что  он  сунул Сашке  утром -  это, конечно, мелочь.  Но рестораны,
одежда, стиль, машина, кажется, личный шофер?  Кто-то должен платить  за все
это!  С  другой  стороны,  трудно  представить,  чтобы  импозантный  Скорцев
полностью  был в  чьей-то власти и делал  именно то, что  ему говорят,  даже
получая  очень неплохие деньги. В Скорцеве чувствовалась какая-то внутренняя
независимость и, как это  ни банально,  "уверенность в  завтрашнем  дне". Он
скорее был похож на работодателя, чем на наймита.
     Наконец,  оставались вопросы об информированности Скорцева насчет  всех
Сашкиных дел. Если Скорцев способен собирать такие досье на любого человека,
он бы мог легко зарабатывать состояния, работая  предсказателем. Может быть,
его прогнозы  и  не  всегда  бы  сбывались,  но  было бы достаточно поразить
человека знанием его прошлого так, как Скорцев  за  это короткое  время  уже
несколько раз  проделывал с Сашкой,  чтобы получить свои законные  пятьдесят
процентов предоплаты.
     На секунду Сашка подумал, что Скорцев мог бы быть агентом спецслужб, но
тут же отмел эту мысль, так как был уверен, что не представляет ни для одной
разведки никакого информационного интереса.
     Это неправильные пчелы, которые делают неправильный мед.
     Мысли насаживались одна  на другую, словно кусочки мяса на  бесконечный
шампур, уходящий в темноту неизвестности. Было  уже поздно,  после вчерашней
ночи Сашка чувствовал себя более вымотанным, чем обычно в это время, и глаза
его  вскоре  начали слипаться.  Он еще  какое-то  время  перебирал  факты  и
домыслы,  скакавшие вокруг  образа Скорцева, словно  монах четки,  и  сам не
заметил, как  провалился в глубокую воронку  иной  реальности,  где  время и
пространство легко  могут поменяться  местами,  и казаться  при  этом вполне
привычными.

        14

     В ожидании встречи со Скорцевым  дни тянулись унизительно  однообразно.
Сашка проводил их дома за телевизором, оправдываясь тем, что каждый выход из
дома  неминуемо  приведет  его  к  дополнительным  денежным  тратам, а  это,
несмотря  на  обещания  Скорцева,  в   сложившемся  экономическом  положении
недопустимо. Справедливости  ради надо сказать, что Сашка уже  несколько раз
пробовал заставить  себя найти  новую работу, но  попытки эти  ни к  чему не
привели.
     Он  разослал  свои  резюме  в несколько  десятков  адресов,  специально
обзвонил столько же телефонных номеров, которые он разыскал в свежих номерах
газеты  "Работа для вас" - благо, на юристов спрос все не падал. Но  ни один
из  вариантов  до конца  не  устраивал  либо  фирму,  либо Сашку. Причем,  в
разговорах  Сашка был  не очень  щепетилен насчет размера  оплаты  труда, он
больше обращал внимание на возможность заработать вообще и гибкость графика,
которая  была  ему необходима  для  продолжения работы  с  "темой".  Вариант
устроиться на  неквалифицированную работу не по  профессии Сашкой просто  не
рассматривался.
     Один  раз - впервые  после их бурной встречи -  позвонила  Марина.  Они
поговорили ни о чем минут  десять, она рассказала, что Дуров возглавил отдел
валютного регулирования в  каком-то  крупном коммерческом  банке, и  у Сашки
осталось устойчивое ощущение, что те слова, ради которых звонила  Марина, не
были произнесены ею. Или им.
     Совершенно неожиданно объявился Серега. Он пришел без  звонка, какой-то
повзрослевший и даже  поздоровевший, чего Сашка никак не ожидал от человека,
исполнившего  свой мирный ратный подвиг и  отдавшего-таки  Родине все  долги
сполна.
     Он  завалился  с  бутылкой  водки, торчащей из кармана тулупа  с  такой
искренней  радостью,  словно  Сашка  был  его  если не единственным,  то, по
крайней мере, самым близким  другом. Как узнал Сашка в  последствии,  Серега
после возвращения "на гражданку", бегал с бутылкой по всем близким и дальним
своим  знакомым, и всюду пил. Не ясно,  научили ли его  так  закладывать  за
воротник  в части,  или это  лезла  наружу  его  истинная  природа,  но  все
сходились  в  другом:  Серега  набирал  нормального  человеческого  общения,
которого ему так не хватало в течение тех нескольких месяцев, что  он провел
в Подмосковье.
     -  Ну как вы тут, москвичи-юристы? - с  порога зашумел Серега.  Похоже,
Сашка был уже не первый, кого радостный дембель посещал за сегодняшний день.
     - Заходи, заходи, - пригласил его Сашка, пятясь назад, - гостем будешь.
Вернулся?
     - Да, помогли мне, - Серега снял тяжелые зимние ботинки и скинул тулуп,
достав из кармана непочатую бутыль "Пшеничной".  - Я же, вишь че, должен был
и уйти раньше, и демобилизоваться  позже. Шеф помог - меня  так по бумагам и
провели, от и до. Я, ведь, если документам верить, до сих пор служу. Так-то!
     Они  сели на кухню. Кроме черного хлеба Сашка ничего предложить не мог,
но Сереге было  и  этого  достаточно. На  столе  появились два  классических
граненых стакана - мерила мужской дружбы. Сделав по два стограммовых  захода
они остановились, и разговор потек свободно и непринужденно.
     Серега  рассказывал  о  своих  буднях в  части,  о  строевой службе,  о
дедовщине, которой Серега, к счастью, толком и не повидал, то ли потому, что
все же привирают журналисты, то  ли  потому, что служил он не сначала своего
положенного срока  и  не  до  конца. Вспоминались какие-то смешные  эпизоды,
которые почти все  заканчивались,  впрочем, нарядами  вне  очереди.  Изрядно
досталось   офицерам,  которые  гоняли  срочников  по  плацу   немилосердно.
Вспоминал Серега и как помог  разобраться с  частными  квартирными вопросами
командиру  своего  подразделения,  после чего  жизнь  его  в  казарме  стала
приобретать  все  больше  гражданских  черт,   вызывая  при  этом,  растущее
недовольство  серых  народных масс. Вспоминал  как  к  концу срока  перестал
возвращаться домой  к  родителям на выходные, чтобы  лишний раз не тревожить
своих сослуживцев. Как, наконец, однажды, командир вызвал  его к себе утром,
сразу  после подъема, и велел  собирать  вещи. В целом, рисовался достаточно
радужный образ нескольких месяцев военной службы.
     -  Не  стоит,  значит,  бояться  армии так,  как этого просят  все  эти
газетные   писаки?   -  предложил  резюмировать   Сашка,  разливая   остатки
"Пшеничной".
     - Тыловые крысы, - Серега  опрокинул стакан, -  из них почти  никто  не
служил.
     - Почему ты так думаешь?..
     - Да потому, что не о том надо писать, о чем они  пишут, - Серега вдруг
изменился в  лице; от его разухабистого настроения не осталось и  следа.  Он
вылил остатки водки в стакан и опрокинул его в одиночку.
     - Знаешь,  по  чему  я действительно  соскучился  за  время службы?  По
нормальным людям, по тем, кого интересует что-то еще  кроме баб и водки. Вот
ты, я  слышал, публикуешься где-то. А ты думаешь,  тебя  кто-нибудь  читает?
Нет, кто-нибудь,  конечно,  читает. Но  в том месте, где я провел  последние
несколько месяцев в казарме со мной собрались такие  люди, которые не читают
газет в принципе. Они вообще, кажется, ничего не читают. Даже порножурналы -
они их только рассматривают.
     - Они же помоложе тебя, не все идут служить с высшим образованием...
     - Помоложе? А не  знать, кто такой  Гитлер? Как можно служить  в  нашей
армии, не зная таких вещей? Не знать не то, что была Февральская революция в
России кроме Октябрьской, а вообще не знать, что случилось в 1917 году?  Как
тебе  такое? У нас один парнишка  был, из деревни  какой-то в средней полосе
России. Так он не знал, что такое электричество. Вот как тебе все это?
     - Верится с трудом.
     - Саш, я тебе не пересказываю,  я говорю только про то, что сам  видел.
Если я тебе расскажу байки от командира части,  который там провел побольше,
чем я, ты объявишь меня провокатором, или вызовешь скорую помощь.
     Он засунул  в рот кусочек черного хлеба,  прожевал  и  проглотил его. В
тишине негромко работал канал МУЗ-ТВ.
     - Тебе верится с трудом... А  я, вот, понимаешь,  жил  в этом несколько
месяцев. Ты вот это прикинь. Как остаться человеком? Я  пять лет осиливал  в
институте   теории   возникновения  государства,  правовые   школы,  кодексы
штудировал... Кому все это надо? Для кого мне использовать все эти знания? -
Сашка только сейчас заметил,  что Серега превысил допустимую норму спиртного
и совершенно  пьян. - Ты скажи мне, умник, зачем мне все это? Жил бы  себе в
деревеньке, пас бы коров да баб трахал - чего еще-то?
     Он  затих  и  уставился  в  мелькание на  экране  маленького  кухонного
телевизора.
     -  Но есть  же очень много нормальных умных людей  с  самыми различными
интересами...  -  начал  Сашка,  но  осекся, вспомнив припев  из собственной
песни: "Быдло обрыдло".
     Они  замолчали.  На какой-то  момент время остановилось. Они оба сидели
потупившись, стараясь не смотреть друг на друга.
     Вдруг Серега побледнел и стал хлопать глазами.
     - Вот, блин, - пробормотал он, глядя куда-то сквозь  Сашку, -  говорили
мне про "белочку", но чтобы допиться так скоро...
     В  первый момент  Сашка испугался за Серегу,  но  потом понял, что  тот
уставился в экран стоящего за Сашкой телевизора. Тогда Сашка тоже  обернулся
и глянул назад через плечо.
     - Скажи, Саша, - медленно спросил Серега, - ты видишь то же, что и я?
     На экране  шел клип,  вроде  бы  ничем не обращающий на себя  внимания.
Сашка  вполне   мог   бы  такой  пропустить  -  он  был,   что   называется,
малобюджетный,  снятый не на кино, а на  простую  видеопленку. Пела довольно
славненькая девушка  в белом  накрахмаленном  парике  с вьющимися  локонами,
облаченная  в  какое-то  пышное пошловатое  малиновое платье под старину,  с
сильно  декольтированной   грудью,  пела  более   чем  посредственно.  Сашка
прислушался к словам: "Ты королева из вчера,  та, что всегда лишь  "на ура",
что  не  ложится до  утра...". Что-то знакомое,  подумал Сашка. Девушка тоже
казалась знакомой.
     Вдруг он  понял,  что  так потрясло  Серегу:  в королевских нарядах  на
экране заламывала руки и строила глазки не кто  иной, как Светка собственной
персоной!
     Второй удар  тут  же  догнал Сашку -  это ж его слова, текст, несколько
дней назад отданный Скорцеву!
     - Саша, ты видишь то же, что и я? - снова тихо спросил Серега.
     - Да, - ответил Сашка, - и слышу тоже.
     -  Ни фига  себе... -  резюмировал  Серега и  инстинктивно перевернул в
стакан пустую бутылку.
     Они  досмотрели  клип  до  самого конца молча.  Подпись  внизу  экрана,
появившаяся  на последних аккордах, подтвердила, что это  действительно была
их Светка.
     -  Как  у  вас  тут  все  изменилось,  - пролопотал  Серега,  и  вдруг,
схватившись за  внезапно посетившую его идею, выскочил из-за стола,  чуть не
опрокинув стул.
     - Куда ты?
     - Как куда?! Надо ж ее поздравить! Ты ж ее тоже первый раз видел?
     - Первый.
     -  Надо позвонить ей...  - Серега уже набирал Светкин номер. - Прикинь,
проучились со звездой эстрады, а никто и не знал.
     Сашка хотел было поспорить насчет "звезды", но счел это излишним.
     -  Занято,  -  сообщил  Серега,  -  мы  не  будем  первые. Ничего,  щас
дозвонимся!
     Серега  без  остановки, чертыхаясь, набирал  и набирал  Светкин телефон
еще,  наверное, минут двадцать, а Сашка все это время стоял  рядом  и думал:
как же быстро! Всего несколько дней назад  он отдал  текст, и  уже не просто
снятый,  смонтированный  клип, а  даже эфир!  Скорцев, видимо, действительно
обладал серьезными связями  в шоу-бизнесе,  не  зря Гарик сразу же попытался
зацепиться за него.
     Но если Скорцев  реальный деятель поп-культуры, то в таком случае Сашка
просто не знал даже  в  какой области искать ответы на  целый ряд  вопросов,
по-прежнему тревоживших его.
     -  Светка! - закричал вдруг Серега в трубку. -  А-а-а! Узнала? Да, я! Я
не кричу... Вернулся, как видишь. Я тут у  Сашки,  мы ж  тебя  щас по телеку
видели! Конкретно!.. Ну! Что  значит - как? Клево, конечно!  Такая классная!
Да, и  песня - зашибись.  Слушай, Свет, у тебя  щас  время  будет,  ну, хоть
полчасика? Да?! Мы к тебе с Саньком подлетим,  ладно?  Да не надо ничего,  я
сам все принесу с собой... Да я точно тебе говорю...  Ну, конечно, обмыть же
надо!  Да что  ты,  я ж  ни в одном глазу!.. Да  это  врут все,  злые языки!
Договорились? Ну все, жди!
     Серега бросил трубку.
     - Сашка, подъем! Труба зовет! Отправляемся к Светке.
     Сашке  совершенно  не хотелось куда-то  отправляться,  да еще  с  таким
гиперактивным Серегой, от  которого, честно говоря, Сашка уже немного устал.
Он  совсем не удивится, если  узнает, что сегодняшний день Серега завершит в
отделении милиции в обществе милых и симпатичных, а главное трезвых людей.
     - Ты иди, Серег, я тебя догоню где-нибудь на полпути.
     -  Пойдем, пойдем, давай,  - Серега  протянул  Сашке руку, чтобы помочь
встать.
     -  Я  могу  встать и сам, не  в  этом дело.  У  меня  тут  один срочный
звонок...
     - Я подожду.
     - Да не, ты беги, Светка теперь человек занятый, сказала, есть полчаса,
значит только полчаса. Я догоню тебя, будь уверен.
     - Ну, как знаешь, - Серега уже надел свои шмотки.
     Сашка проводил его до двери. Серега вышел, и уже  на  лестничной клетке
обернулся:
     - А что с тобой произошло, Саш?
     - Ничего. Почему ты спрашиваешь?
     - Не знаю... Ты другой какой-то стал. Самую малость, но  другой. Словно
не договариваешь чего-то... - открылись двери лифта и Серега вошел в него. -
А может мне только кажется... Ладно, бывай!
     - Счастливо, -  кинул ему Сашка, и понял: Серега знает о том, что Сашка
его не  собирается  догонять.  Он сказал  "бывай",  и  Сашка  подтвердил его
ощущение  своим  "счастливо",  не   предполагающим   дальнейших  переговоров
сегодня.
     Ну и что  с того? Почему Сашку теперь преследует какой-то комплекс вины
перед  всеми этими людьми? То Нелина фотография  выбивает его из реальности,
то  Маринка хочет что-то сказать и  не может,  то  Серега догадывается о его
мыслях, в которых, в общем-то, нечего стыдиться... И что с того? Какая, ему,
по большому счету разница, кто что подумал?  Говорил  же  Влад:  и  праздник
внутри,  и  бог внутри. Будешь  в ладах  со  своим  богом, будет  у  тебя  и
праздник. Правда?
     С каждым днем Сашка все больше убеждался в своей непохожести на других,
а значит, в своей исключительности.  Серегин рассказ о  том,  какую дремучую
темноту можно встретить на просторах нашей необъятной Родины, навел Сашку на
мысль, что разрыв между ним и остальной массой гораздо больше, чем он считал
до сих пор, ровняясь на свой круг общения. К тому же кто еще мог так, как он
слышать  звук,  слово,   а  главное,  так   управлять   словами,  чтобы  они
выстраивались  то в эпос, то в сарказм, то в "королеву из вчера" - закрутили
ведь песню!  И в этом умении он  приближается к богу, поскольку слово -  это
начало всего; сначала было  слово и  слово было у бога.  А если согласиться,
что  бог внутри, значит, Сашка  достигает самого себя. Он стремится  к своей
самодостаточности.  И никто из  окружающих в таком случае не может  быть ему
нужен по определению.
     Постичь самого себя  -  вот, в сущности,  единственная цель, к  которой
следует   стремиться.  Постигая  себя,  постигаешь   бога;  постигая   бога,
постигаешь  вселенную.  Это  постижение  -  черная  дыра,  в  которую  Сашка
добровольно  вошел, зная, что  она изменит  и пространство  вокруг  него,  и
время, в котором он движется.
     Как же недалеки те, кто вместо самопостижения пытается постичь другого!
Как ошибалась Неля, стараясь  понять Сашку до конца. И  что она получила? "Я
не  понимаю" - ее последние слова. Марина пыталась прочесть Сашкину душу  по
его стихам и текстам о музыке - боже мой, какой примитив, ведь это лишь одна
из миллиардов граней его личности! Серега, наливающий водку, чтобы сократить
расстояние  до другого  человека, лишь  отдаляет собственную  суть  от  себя
самого,  теряя трезвость разума... Конечно, с таким  подходом им  невозможно
понять Сашку, они с ним живут в разных системах координат. "Еще бы, вам меня
постичь!"
     Сашка взял лист бумаги и спокойно, без нервов и напряжения, которые все
реже посещали его, словно под чью-то диктовку вывел несколько четверостиший.

     <i>Еще бы: вам - меня постичь!
     Держа за щиколотку время
     Не видишь тех, кто стремя в стремя
     С ним мчится, - Так не видит дичь

     Свинец, стремящийся навылет
     Пронзить ее безмозглый пух. -
     У вас бы захватило дух.
     Вы, лишь когда из бронзы вылит

     Герой, пугаясь и дрожа,
     Приподнимаете завесу,
     Чтоб жизнь его прочесть как пьесу,
     Цена которой - полгроша!

     Не приземляйте биографий!
     Они не впишутся в квадрат,
     Все факты в них во много крат
     Объемней плоских эпитафий.

     Рост, впрочем, свойственен и вам.
     Ведут сквозь революций сферы
     Вас маленькие люциферы.
     Но только их любовь к словам

     Другая... Вам перерасти б
     Ее, чтоб осознать иную,
     Из-за которой я ревную
     Слова. Да только этот тип

     Простых и нежных отношений
     Доступен не любому, нет.
     Он - словно озаренья свет,
     Который видит только Гений...

     Вас раззадорил этот клич?
     Не верите, что в каждой строчке
     Над "i" поставит время точки? -
     Еще бы: вам - меня постичь!</i>

     Бросив на стол ручку, Сашка  прошагал в кухню, открыл стиральную машину
и начал  доставать  оттуда  постиранное  белье. Добравшись  до  джинсов,  он
почувствовал, что в их заднем  кармане что-то  есть.  Сунув туда руку, Сашка
обнаружил  смятый  размытый кусок  бумаги,  в  котором  с  трудом узнавалась
фотография с "играющей музыкой", сделанная на Поклонной горе.
     Сашка чуть подвигал пальцами, и мокрая  фотография стала распадаться на
волокна.

        15

     В  этот  раз Скорцев  встретил Сашку  у входа  в ресторанчик в одном из
переулочков старой Москвы.
     Ресторанчик  никак не был обозначен снаружи  и  имел вид  полузакрытого
заведения для избранных.  Откровенно говоря, с улицы вообще было не понятно,
что  скрывается  за  окнами полуподвального  помещения,  освещенного  слабым
уютным  теплом. Никаких дверей  или намеков на  то,  как  попасть внутрь, не
было.
     Стемнело,  шел  медленный пушистый  снег, такой  плотный, что  затмевал
оранжевый свет  трех фонарей,  стоявших  по  тротуару.  Проезжая часть  была
завалена  белой ватой, и опытные автолюбители старались сюда не заглядывать,
а  неопытные вообще в такую погоду не высовывают носа  из дому. Когда Сашка,
наконец, плутая по узеньким  улочкам и проваливаясь в  сугробы, нашел нужное
ему здание, он увидел, что к обочине была сиротливо припаркована лишь черная
"Волга" Скорцева, в салоне  которой виднелся силуэт шофера -- других машин в
переулке не было.
     Скорцев  был в  том же  пальто, на  голове его была  одета  широкополая
шляпа, нижняя часть лица спрятана в шарф.
     Здравствуйте, Александр, - он  протянул Сашке руку без перчатки,  -  вы
снова вовремя!
     Добрый вечер, Владимир.
     Проголодались?  В самый  раз  перекусить,  -  Скорцев легко подталкивал
Сашку ладонью в поясницу, показывая  дорогу и одновременно как  бы пропуская
вперед себя.
     Они  прошли  в  арку дома,  завернули  за  угол,  и  спустились по едва
заметной  скрипучей  лестнице  к  тяжелой деревянной  двери,  находящуюся на
полтора  метра ниже,  чем  высота снежного покрова. Скорцев  постучал особым
образом,  и  на  удивление быстро  массивная дверь отворилась. За  ней стоял
внушительного вида детина, напоминающий гориллу.
     Четвертый резерв от девятнадцатого, - негромко сказал  Скорцев горилле,
выполняющей, судя по всему, роль вышибалы, но, тем не менее, одетой в черный
смокинг.
     Милости  прошу,  господин Скорцев,  -  учтиво  поклонилась  горилла,  и
Скорцев,  пропустив Сашку вперед, вошел внутрь сам. Дверь за  ними закрылась
плавно и  негромко, но по  уверенному щелчку засова было ясно, что закрылась
она надежно. Это заставило Сашку внутренне вздрогнуть.
     Маленький  лысый  метрдотель уже  вертелся  около  них,  помогая  снять
верхнюю  одежду  и бормоча невнятные благодарности за посещение их скромного
заведения.   Также   суетливо   он   проводил    гостей   ресторанчика    до
забронированного столика.
     Наконец,  они  сели.  Сашка  пробежался  глазами  по  интерьеру:  очень
симпатично. Скромно, но во всем  чувствовался стиль. Помещение не освещалось
электричеством,  было зажжено много-много  свечей разной  величины, отчего в
воздухе висел  запах церкви. Сцены  не  было,  но откуда-то тихо играл живой
блюз -- пьяно, контрабас и  труба с сурдин