---------------------------------------------------------------
 © Copyright Владимир В. Панкрац
 Email: Antserge@mail.line.ru
 Date: 25 Aug 1999
---------------------------------------------------------------



 Мы заперты в комнате тихой,
 А комната заперта в дом,
 Дом - в улицу, что за окном,
 А улица - в город, притом
 Все благостно...
  Мирно... Без крика.
 Нельзя не прийти, ни уйти,
 А только грустить взаперти.
 И лишь причитать (чуть дыша),
 Что заперта в тело душа.
 1980



 Асфальта грязная черта.
 Озноб заезженных трамваев, -
 Подкрашенный осколок рта
 Кусок стекла отогревает,
 В туманном снимке проявляя,
 Церковный купол (без креста)
 И каменную тень моста,
 Тень черную, как мысль:
 Устал... Я триста лет все это знаю...
 Сиротство стареньких киосков,
 Ворон забытых крик больной,
 Домов размытые наброски...
 Слова бессмысленны и...
                            жестки,
 Скучны, как дым от папироски...
 И незачем идти домой...
 1978



 Дождь сегодня не скучает.
 Город нынче не спешит.
 Друг придти не обещает.
 Тишина не очищает.
 Ни желаний. Ни обид.

 И стою я словно тайна
 У окна, как у огня.
 Вон лениво и печально
 Кто-то смотрит на меня.

 И окно его как фото
 В несгибаемой стене.
 "Вон унылый смотрит кто-то", -
 Говорит он обо мне.

 Переулок между нами -
 Как двусмысленный ответ
 Между "Да" и между "Нет"...
 Или... как воспоминанье
 О дождливом долгом дне.
 1978



 Жизнь Вас придумала, как дерево листву:
 Вы на ветру шумите, веселитесь,
 И непонятно, на кого вы злитесь,
 Когда невесело , и "для чего живу?"
 Не беспокоит Вас и не страшит:
 "Над всеми нами осень совершит,
 что нужно ей".
 Но легкость Ваших дней
 При этой мысли так же неизменна,
 Как грусть людей, что подметают сцену
 Вместо того, чтобы играть на ней.
 1982



 Дождь смешивал шум с тишиной,
 Слова с изможденными листьями;
 Бессмысленность смешивал с истиной --
 И был не понят стеной
 дома...
 Ты, кажется, плакала, -
 (Закончить не мог я рассказ)
 А люди все шли мимо нас,
 Промокшие, одинаковые.
 1982



 Я скитаюсь по искренним душам,
 По влюбленным бездомным глазам.
 Если б я был мудрее (и лучше),
 Я бы выбрал Тебя и сказал...

 Я б сказал, что измотанный ветер
 Нас засыплет прошедшей листвой,
 Что несбывшийся образ был светел.
 Это образ не мой и не Твой.

 И в ответ на твое "Позабуду!",
 Я б, наверно, сказал без труда,
 Что нельзя нам придти ниоткуда,
 Как нельзя нам уйти в никуда.
 1982



 Бездомный вечер будет молча мокнуть,
 Незрячие ощупывая окна.
 Покажется, что много-много лет
 Я в комнате не зажигаю свет,
 А комната в том городе, где нет
 Меня давно. Там сны мои и речи,
 Что не умрут, когда наступит вечер,
 И человек (который вновь влюблен),
 Тебя возьмет уверенно за плечи,
 Приблизит взгляд к твоей улыбке хрупкой...
 Но раскричится старый телефон -
 И прикоснешься ты губами... к трубке.
 Чтоб как-нибудь небрежнее сказать:
 "Кто нужен вам?" (Что прозвучит печально)
 Поверит гость, будто звонок случайный --
 Он не посмотрит в талые глаза
 Той, что меня узнает по молчанью.
 Ты повторишь: "Кто нужен?"
 Я отвечу.
 Мы долго будем рвать на фразы вечер.
 И я узнаю, что такое счастье,
 Когда услышу ясно: "...Возвращайся..."
 Я буду счастлив. От чего ж страдаю?
 И к трубке подхожу сто раз на дню?

 Все оттого, что безнадежно знаю:
 Я никогда тебе не позвоню.
 1985



 Ты уедешь через полчаса.
 Громкий смех. И грустные глаза.
 Вечер -- потускневшее стекло.
 Паузы - значительнее слов.
 Лица - потерялись в голосах.
 Ты уедешь через полчаса.

 От признаний, притязаний, склок,
 От привычных городских дорог,
 По которым ночью шлялась тьма,
 Мучая, пьяня, сводя с ума.
 Ветер дерзкий с плеч срывал платок...
 Полчаса - еще один глоток.

 "Допивай!",- безумствуют друзья,
 От которых спрятаться нельзя.
 Спрятаться в глаза
        померкших звезд.
 Ты бледна. И твой последний тост
 За пути, что не ведут назад,
 За еще не встретившийся взгляд,

 За грозу, что много дней подряд
 Над окном рвет в клочья небеса!..
 Ты уедешь через полчаса.
 Бросишься сквозь крик "Не забывай!"
 В тесный дрессированный трамвай.
 Но с подножки, будто с пьедестала,
 Прошлому рукой махнешь устало...
 Восемь остановок до вокзала...

 Не увижу дальше этот сон.
 Толчею бездомную. Перрон.
 Не увижу, как войдешь в вагон...
 Может быть, услышав стук колес,
 Ты сдержать уже не сможешь слез.
 Уносясь от покаяний прочь,
 Будешь ты глотать пустую ночь,

 Чтобы там, среди чужого дня,
 Так жить, будто не было меня...
 Но наступит вечер. В нем - навек
 Грустные глаза. И скучный смех...
 Что же ты смеешься громче всех?
 1986



 Прости меня за то, что мы -- вдвоем,
 Что я был слаб, а ты была чужая,
 Что мы опять кому-то подражаем,
 Пытаясь объяснить, зачем живем,-
 И объясняем (то, чего не знаем).

 Прости. Ведь даже в самый лучший час
 Нам хочется, чтоб было все иначе,
 И обещанья ничего не значат,
 Когда и сон не может спрятать нас
 От горечи незавершенных фраз.
 1982


 Стихотворение к Ее Дню рождения
 Так будет, - знаю, -
         в этот самый день,
 Столь незаметный средь серьезных чисел,
 Я стану пить за то,
 что я зависел
 Так от нее, что это был предел...

 Не знаю --
 пасмурным,
 лучистым выйдет день,
 Когда она не сможет жить, минуя
 Большие зеркала и поцелуи
 Торжественно -- улыбчивых гостей...

 Почувствует? (И знаю и не знаю)
 Что чьих-то губ как будто не хватает...
 1987
 ***
 Встал поезд, будто все уже сказал.
 И тупо смотрит в сторону вокзал.
 В последний раз: "Вас кто-нибудь встречает?"
 Но пожимаю я в ответ плечами,
 Я -- праздный средь увешанных вещами
 И рад, что никуда не опоздал.
 Что сквозь прилив объятий и лобзаний
 Несу я только груз воспоминаний.

 Несу в себе сквозь голоса и спешку
 Смотрящий в спину дом, Ее усмешку
 (над одиночеством пустых бутылок),
 Суровый профиль, а потом -- затылок:
 "Тебе пора... Я провожать не буду".
 Взмахнула дверь единственным крылом
 И каркнула пронзительно и зло:
 "Забудь все! Уезжай!"
 "- Ну что ж, забуду".
 И больше ничего сказать не смог:
 Холодный голос губы мне обжег...
 Но в городе привычном, как простуда,
 Пытаюсь убедить себя (без слов),
 Что мне (как всем) приятно и тепло
 Смотреть через трамвайное стекло
 На жизнь (что наполняется весной), -
 Ей чье-то настроенье не помеха.
 Она как без меня, так и со мной,
 Течет... И с одинаковым успехом.
 А, может, кружится... (на карусели)
 Тысячелетья... Я же - три недели
 Здесь не был, где дома остолбенели.
 Так туго, бедные, соображают -
 Их окна ничего не выражают.
 А те из них, что пялятся давно
 В стеклянные экраны магазинов,
 Должно быть, ждут, что сменится кино, -
 А то из года в год все об одном:
 Про лица, превратившиеся в спины...

 Она стояла молча пред окном
 И, кажется, боялась обернуться,
 А я уже не мог к ней прикоснуться
 Так, чтоб она не дернула плечом,
 Сказав: "Ты от проблем и огорчений
 Сбегаешь на протезах изречений...
 Живешь средь ненаписанных картин.
 Ты знаешь, что останешься один..."
 "Конечная, вставайте, гражданин".
 Я выхожу (не крикнула: "Постой!")
 День замер, как вопрос:
 "а дальше что?.. "
 1984


 Начало марта... Поздравляю Вас
 Не с тем, что зиму нашу в сон уносит.
 Привыкли Вы, что новая Весна -
 лишь повод для того, чтоб вспомнить осень.
 Но Ваше "не жалеть, а вспоминать",
 Как новая надежда - не лукавить.
 А с ней, пожалуй, можно и поздравить.
 Я знаю, -- Вы боитесь жить одна...
 И не сумею никого отнять
 И не смогу ответить,
 нужно что мне...
 Я Вам желаю --
  не любить меня...
 И все-таки я умоляю --
   помнить.
 1988



 Ты не соскучилась по осени.
 Читая книги (все подряд),
 Ты прячешься от октября,
 Чей сиплый голос долог: зря...
 Его Вы имя произносите.
 Он в сером дне живет, не злясь,
 Что мало в нем иного цвета,
 Его не утомляет грязь,
 И он уже не помнит лета.
 Взгляни! Скажи, чего ты ждешь?
 Кому неслышно шепчешь: "ложь",
 Когда по улице бредешь
 И всю охватывает дрожь
 От равнодушия тумана...
 Да... Ты теперь приходишь рано
 Домой, где кажется давно
 Часы стрекочут: все равно...
 диван, страницы, бред фоно,
 (и письма ночью) -- все равно
 Тебя преследует кино...
 Он ищет грубые объятья
 И льет дешевое вино
 На в прошлом дорогое платье.
 И в этот неотвязный миг
 Как нем твой пересохший крик!
 И как бесчувственны предметы,
 Чьи тени стынут на лету...
 Ты просыпаешься одетой --
 И ночь, что в ледяном поту,
 В окошко дышит до рассвета
 "Ах, боже мой! Скорей бы лето".
 1985



 Вновь зеркало с такой усталой кожей,
 Что мучаюсь --  зачем одно и то же
 Придумываю до и после сна.
 Одно и то же утро, где окна
 Стеклянный глаз умеет видеть (плоско):
 Забор костлявый; выпитый до дна
 проулок и сутулую березку,
 Которую все не пускают в дом...
 Знобит того, кто ждет на перекрестке
 Случайную машину. И в одно
 Мешается с еще живым вином
 Столетний запах выцветшей известки...
 В немеющем пространстве фраз обноски
 Так не подходят миру за окном!
 Так не нужны словам вот эти лица -
 Сливаются их тени, но границы,
 Очерченные утренним стеклом,
 Так явственны! - и не опохмелиться,
 И день как сумасшедший за углом.
 1988



 Жестоко искусана скатерть окурками.
 Ночь вновь задыхается в копоти слов.
 Свеча бестолково играет фигурками
 На мертвой поляне обойных цветов.

 Желтеют цветы на поляне бессменно.
 Чья жизнь догорает?
                         Да, в общем, ничья.
 Пьянея, хватаются тени за стены,
 Боятся они, что погаснет свеча.
 1985



 Весь мир -- это лишь несколько шагов,
 Все сказанное -- страх перед молчаньем.
 (И я как будто бьюсь над завещаньем,
 Когда сказать пытаюсь про любовь).

 Я из последних сил хочу смешить
 Ту самую, что хочет не смеяться...
 И, в общем-то, нет смысла оставаться,
 Но отчего-то жаль и уходить.
 1983



 Итак, мы повторяем давний вечер.
 Я захожу, - и так же, как в начале,
 С надеждой (что еще страшней печали)
 Ты смотришь, и закатными лучами
 Так зябко все закутываешь плечи.

 И думаю я, как остановить
 Тебя, чтоб не спросила про другую...
 И сумерки, в которых нет любви,
 Скрывают расстоянье -- поцелуем...

 Когда-нибудь (и, может, день тот близко)
 Тебе я стану самым ненавистным.
 Но и спустя года длинней, чем скука,
 Ты вздрогнешь от решительного стука...

 Кому-то долго не откроешь дверь.
 1980



         Они смотрели друг на друга.
         Тот, кто плел сеть и тот,
 кто хотел из нее вырваться.
                 Ю.Борген

 Напрасным смехом водка пролилась.
 Мы коротаем жизнь... почти при свете.
 Слепая музыка ощупывает нас.
 Меня опять укачивают сплетни,
 Я становлюсь грустней и незаметней, -
 И рвется с окружающими связь.

 И рвутся нити, паутина, сети...
 Другое небо на моей планете.
 Там фразы переходят время вброд,
 И голова бросает вызов плахе,
 А тот, кто пишет -- верит, а не врет.
 И нет цветов у зависти и страха...
 Судьба бросает мой бокал с размаха...
 "Тебе еще налить? Добавить лед?"

 "Пожалуй, по последней. Дело к ночи",-
 Нелепо я смотрю по сторонам.
 По комнате воспоминаний клочья
 Разбросаны. "Пора, мой друг, пора..."

 Я у двери стою в прихожей тесной:
 "Благодарю. Все было так...
  Чудесно."
 1982



 Чтобы тоску не обнаружить,
 Я говорю о ерунде.
 Она ступает по воде -
 Я рядом с ней бреду по лужам,
 Хоть ясно все (как божий день)
 Я этой женщине не нужен...
 Я говорю о ерунде...

 "Похоже ветер вновь с востока...
 Знобит и грустно... так немного...
 Да, просто дождь. И скоро осень.
 И пить, конечно, нужно бросить,
 И, в общем..."  Что сказать еще?
 Что день преступный обречен?...
 И что ей хочется украдкой
 Стереть с лица ладонью гладкой
 Его прикосновений тень.
 Уйти туда, где все в порядке. --
 А я?...
  останусь на черте,
 Нас разделившей...

 Вдоль дороги
 Деревья мечутся в тревоге,
 Куст глупый кланяется в ноги -
 Она ступает по воде,
 Кусает губы по привычке...
 Пока мне ветер гасит спички.
 Я покурю до электрички.
 1986



 Вот вечер на окошко грудью лег,
 Но он меня уже не беспокоит.
 Мой снег не тает. Бледный потолок
 Склонился безразлично надо мною.

 Как слухи, тени бродят по стене.
 Вся в замше тишина, так сушит губы...
 Напротив маятник качается во сне,
 Как голова, которую отрубят.
 И лампа голая подмигивает мне.
 Безумный тополь машет за окном.
 Куда зовет, - и сам того не знает.
 Он думает, я тоже засыпаю
 И просто лень мне свой оставить дом.
 1986




 Когда ты рядом, - некуда спешить.
 Когда глядишь со своего обрыва
 И говоришь, что ты не хочешь жить... -
 Все это слишком грустно и красиво.

 И лучше, если фоном страстным -- ночь
 И вековой сквозняк в забытом сквере,
 И лучше, если я тебе не верю
 И нет во мне желания - помочь.

 И не мешают ни тоска, ни страсти
 Следить, как ночь твой оттеняет лик,
 Как взгляд соединяется с пространством
 Чужого неба и чужой земли.

 Как дерево слепое за тобою
 Тяжелой веткой (будто отлежало)
 Напрасно ищет - близко ли другое;
 Как формой губ владеет содержанье
 слов дальних (между страхом и обманом),
 Оставшихся от нежилого дня...
 Любимый кадр: Ты в кадре крупным планом,
 В котором нет (и не было) меня.
 1988



 (Импровизация на тему)
 Мы шляемся. Что тянет в эту сырость
 На улицы из дома нас с тобой?
 И хоть и говорим наперебой --
 Молчим... Молчим, что впали мы в немилость
 У той, кто называется судьбой.

 Пусть ветер сходит на глазах с ума,
 А сумерки все той же грязной марлей
 Завешивают грузные дома,
 Смеясь, мы речь ведем о Монте-Карло,
 И думаем, какая тaм зима.

 Но знаем лишь, что есть большая клетка,
 Вокруг себя людей в ней разбросав,
 Привыкшая к бессоннице рулетка
 Уверенно решает, кто был прав...

 И кто был прав, когда ты отрекалась
 От дум моих?... Но говоря: "Пора"...
 Добавишь ты: "Уедем в Монте-Карло..."
 Как будто в жизни все-таки осталось
 Что-то еще, что можно проиграть.
 1985


 Все ниже вечер снежный наклоняет
 Над улицей лицо свое рябое,
 А дворик ежится, как будто отстраняет
 И дом, довольный двести лет собою,
 И сытый свет (им тени окна жгут).
 Двор ежится, как на скамейке двое,
 Которые здесь явно не живут.

 Которым так не хочется зимы,
 Как умереть не хочется до срока...
 И на виду у всех неспящих окон
 Они целуются... (и эти двое -- мы...)


 И значит, нас пытаются  догнать
 Слова прохожие: "Нет разума у этих..."
 Как Вам тепло...
    не смогшие понять:
 Губ горячей нет ничего на свете.

 От них так безутешно тает снег,
 Что на щеках...
    горчат воспоминанья;
 И мне тебя не удержать...
        признаньем -
 Оно слабей...
  есть дом и человек,
 И он тебе с минутой новой ближе.
 И вот уже ты шепчешь: "извини"...
 "Когда же я теперь тебя увижу?" --
 И по губам читаю: "позвони".
 04.12.87



 Вы пишете, что устали и все надоело.
 Что жизнь -- лишь привычка носить свое тело
 К костру от костра по дорогам избитым,
 Чтоб было оно обогретым и сытым.

 Я помню Ваш голос, упрятанный в ворот:
 Вам тесен нелепый поношенный город,
 В котором приходите к ночи домой,
 И пьяно кривятся огни за спиной,
 В котором все так, как придумали сами...
 Вы дышите прошлым, забытым домами.

 Вы пишите, но... не решились сказать,
 Что, глядя в размытые грустью глаза

 (знакомые мне), Вы с улыбкою мнимой
 Как дарите фото, зовете любимой.
 И вялые губы привычно целуют
 Ее (что теперь заменяет другую),
 И зеркалом память кружит заводным...
 Нет, в нем не лицо (что казалось родным) -
 В нем кадр за кадром... а чувство одно:
 Да, все это было в забавном кино...
 Ваш голос, не приспособленный к крику,
 Разбросанный ветром, уверенным, диким...

 Я помню... От скуки вы прячетесь в книги,
 За темные шторы, где главный герой
 В одну из бессонниц кончает с собой.
 И кто виноват - не ищите ответа....
 Что он не дождался... Дождитесь рассвета!
 Остыла раздавленная сигарета...
 И вместо портрета лишь рама...  пустая...
 Ночь тлеет... Ночь тает...
                               Письмо я читаю.
 1985



 Будут сумерки раньше,
 чем начнется тоска.
 У меня не получится взгляд свысока,
 И тогда ты "прощай" назовешь "не тоскуй",-
 И... не получится
 твой поцелуй.

 Станет (в квартире?) значительно тише,
 Но не получится что-то услышать...
 Впрочем, я, кажется, даже отвечу
 Прежде, чем душно почувствовать --
 вечер.
 Я потянусь за сутулым плащом...-
 И не надену...
 Забыв ни о чем,
 думать начну ни о чем,
 вспоминать...
 ни о чем.
 Вложит привычка в ладонь карандаш,
 Скучным покажется слово "пейзаж".

 Снова окошко захочет стать ближе,
 Но все равно ничего не увижу
 Там,
  за окном,
 лишь во мраке недвижном
 кто-то чужой мне ответит на взгляд
 (без интереса).
 Ах, да...
    Это я.
 1989 сентябрь



 Шарф не спрячет тебя от тоски,
 Вино голубее не сделает небо.
 Ты отразишься на дне реки
 С моста, на котором пока еще не был.
 11 декабря 1988



 Ты ничего не боишься,
 А я боюсь
         тебя испугать.
 Черствый асфальт от сырости
         не становится мягче.
 И все-таки он, как прибрежный песок,
         не сохраняет следов.
 Никто никогда не узнает, что
         мы здесь шли.
 Мимо домов, которые притворяются
         каменными,
         чтобы молчать.
 В городе, созданном моими непонятными рассказами,
 В городе, который так похож на реальность
 Ты простишься со мною,
 Тем, кого я постараюсь написать (в рассказах)
 Живо и ярко.
 Так, чтобы ты подумала,
 Что жмешь руку оригиналу,
 Когда будешь стоять
 У самоуверенной новостройки,
 Греющей среди других и твою квартиру,
 В которой ты ничего не боишься.
 1988




 Дождь возвращается. В который раз!
 Хотя рассказ его довольно нуден.

 В нем каждый получается из нас
 Похожим...
                По улице стекают люди.

 Я подставляю теплые ладони
 К холодному оконному стеклу...
 Остановился школьник на углу
 (Сомнением измученного дома).
 Он встал на миг -- ему идти вперед,
 (И этот миг, скорей всего, забудет)...
 Он будет жить, когда меня не будет,
 Но старый дом его переживет...

 По  улице стекают люди.

 Я чувствую, безумие не спрячет

 Меня от них, а тело -- от дороги,
 И город притворяется незрячим,
 Как тот, который знает слишком много.
 О, я давно актер его бродячий.
 Для постоянных зрителей я плачу,

 Случайные -- прощают неудачи.

 "Дворцы... Мосты... Фонтаны... Фонари..."
 Устав от глаз, он быть хотел бы проще,
 А дождь все пробирается наощупь
 Между домов, мешая говорить...

 Молчание застыло у двери,
 И нам уйти становится труднее.
 Мы отвернемся от его музеев --
 Мы о себе должны договорить.

 Я начинаю... Жаль словарь мой скуден...
 По улице стекают люди...
 1982-83



 Меня бьет осень ветром по лицу,
 Но не ищу я, где смогу согреться,
 И думаю, что все идет к концу,
 Хотя еще уверенно бьет сердце.

 И, кутаясь в промокшее пальто,
 Хожу средь тех, кому не заблудиться.
 И оттого, что я для них никто,
 Я без стесненья вглядываюсь в лица.

 Кому из них я мог бы рассказать,
 Как я сбегал от глаз к слепым глазам,
 Кормил собой невидящих и сытых
 И стал воспоминаньем для забытых.

 Мой собеседник, слушая все это,
 Вчера просил быть более конкретным,
 Потом, допив шестую кружку пива,
 Махнул рукой и улыбнулся криво.

 И все-таки он произнес: "Пора".
 Боюсь я этого чужого слова.
 Боюсь, когда потертое "вчера"
 Вдруг облик свой во мне чеканит снова,
 Чтоб ощутил я профиль мой суровый.
 Кто его лепит? (с ночи до утра...)
 Когда и как услышу я: "Готово",
 Чтоб самому уже сказать: "Пора"...

 Ну а пока... Пока и я иду.
 Мой путь нелеп. С него не жалко сбиться.
 Друзья, как отстраненны ваши лица!
 О, дай... вам радости хотя бы день в году.

 Но день кончается. Бывает ли у Вас
 День начат раз, а кончен тыщу раз?
 И вечер тянет тьму сырую хмуро.
 Взгляните! как сутулая фигура
 С моим лицом врезается в пейзаж.
 Дома продрогшие пытаются уснуть,
 Деревья, потерявшие надежду,
 Не видят ничего (не то, что прежде)
 И только прошлым солнечным живут.

 Все сами по себе: тень -- тротуар,
 Киоск простуженный (где нечего купить),
 Забор (его украсил бы пожар).

 С какого дерева слетел репертуар
 К нему приклеившись? (проходят мимо, жаль).
 Газон устал (не может больше пить).
 Все сами по себе (и млад и стар).
 И всех нас хочет тьма объединить.

 Рвусь из объятий, пусть я и беглец
 Лишь потому, что никуда не деться.
 Ах, осень скверная напомнит про конец,
 Хотя еще уверенно бьет сердце.
 1984




 Говорим, -
 И прошел уже час.
 Не запомню.
 Запомню, что лето.
 Не бывает коричневых глаз.
 Что слова?
 (если нету поэтов).

 Плачь - не плачь,
 я закрою кавычки.
 Мы сквозь слезы пойдем на вокзал.
 Что нам поезд?
 Хотя б электричка
 От затверженных лиц увезла,

 От законченных улиц... "Пустырь...",
 "Одиночество..." - Больше ни слова!..

 Сколько лет мы с тобою "на ты",
 Столько лет Ты не любишь другого.
 1988



 Через час будет осень.
 Не целуй, - дай запомнить,
 Как засушенный полдень
 Прикасается к коже...
 Через час будет осень,
 И я стану прохожим --
 Даже улица Росси
 Задохнется от бега
 Меж асфальтом и небом
 Через час...
 1989 сентябрь



 На восьмом этаже государства,
 У которого окна -- в пустырь,
 Злой судьбе прощены все коварства -
 Допивается третья бутыль.

 Так живется, что снова я с теми,
 Кто привык заговаривать злость.
 Льются...  речи! Отсутствует время!
 На сегодняшний день -- все сбылось.
 1990



 Наследую бесформенность ночи...
 Не жду и жду,
  когда ты замолчишь,
 И так пугаюсь сумасшедшей спички,-
 Не хочется ни лампы,

 ни свечи,
 Ни звезд.
     Кури! -  цвет глаз неразличим,
 Я не скажу, что мне он безразличен.
 Рисуй нагими пальцами огонь
 На шее и лице моем --
 так надо.
 Не вижу губ,
 предчувствую помаду
 И чувствую горячую ладонь.
 Дышу, (так надо?),-
         нежная петля
 Скользит с тысячелетним постоянством,
 Навязывая мне мое пространство...
 Хочу признаться...
        а во рту -- земля.
 Январь 1989



 18 Сентября
 Слова ложатся на года устало.
 Ах, сколько слов мы вместе пережили!
 Мы теплыми их днями дорожили,
 Но все ж, мой друг, опять похолодало.

 "Похолодало на четыре строчки".
 Ты так сказал. Ты усмехнулся так:
 "Кому нужны мы? Дружба? Брось, чудак,
 Пить просто неохота в одиночку".

 Что ж, в одиночку не придется пить.
 После второй, а, может, после третьей
 Ты будешь говорить: "давай уедем!",
 Рассказывать, как пробовал уплыть

 (Наверно, в детстве. На плоту? На шхуне?)
 В края без слякоти, под небеса без грусти,
 Где никого, кто говорит по-русски,
 И никого, кто говорит с трибуны.

 На сколько лет продлится твой рассказ?
 Под осень так привычно повторяться
 Деревьям,
             не захваченным пространством
 Окошка твоего. В него сейчас
 С казенной улицы, конечно, видно нас,
 Объединенных не значеньем фраз,
 А общею потерей интонаций.
 1988



 Дорине Борисовне Хардак
 Когда декабрь накличет Новый Год,
 Поздравит Вас и письменно и устно.
 Но кто поймет, как в этот день Вам грустно,
 Прекрасный день (для тех, кто снова ждет).

 Друзья наполнят Ваш бокал вином;
 Привыкшая быть в центре их вниманья,
 Вы встретите улыбкой пожеланья
 (Которым жизнью стать не суждено).

 Вас остановит серый день в окне, -
 И вдруг покажется, что в тесном доме пусто,
 И вспомните тогда Вы обо мне,
 Подумав...
                 Ведь ему, наверно, грустно.
 1979



 Мы здесь не живем,
 В доме этом, опущенном в сад,
 Обреченный на скучное небо,
 Под которым никогда
         не сможет созреть виноград.
 Никогда
         мы не будем здесь жить,
 как те, кто сейчас топят печь
 (пожилые мужчина и женщина)
 и не любят смотреть на огонь,

 считая это занятие праздным,
                         ненужным,
                                         нелепым
 Настолько,
         насколько странны для них
 наши попытки дотянуться до прошлого.
 Воспоминанья?
                 К чему они...
 если можно спуститься к тихой реке
                 и повторить за ней:
 "реальность -- это лишь отражение зыбкого".
 И, когда мы пойдем отсюда
         (такие чужие),
 чтобы вернуться (в свой город),
 Только взгляды проводят нас,
 И мысль --
 Зачем они были?
 1987



 Вечер привык, как душа моя к коже,
 К темному шарканью стоптанных улиц,
 К взгляду без неба и небу порожнему;
 Птицы к кормушке привыкли -- вернулись.


 Что же... Насытить чрез форточку стаю,
 К жизни любовь пробуждая (у кошек),
 Книгу достать (да... когда был заброшен
 этот роман?) Может быть, дочитаю.
 1990 февраль



 День будет без дождя. Но небо в тучах
 Вдруг оттолкнет привычностью своей,
 И ты решишь, что окна в шторах -- лучше,
 И помощи попросишь у дверей...

 Но будет муж. Про твой печальный вид
 Он скажет что-нибудь -- ты станешь слушать.
 Холодною тоскою просквозит
 Незапертой оставленную душу.

 Захочется не солнца, так вина,
 Не тишины прозрачной -- так молчанья.
 И вспомнишь (лишь останешься одна)
 Дни, что вели к раскосым обещаньям,
 Как будешь ты покойна и верна.

 Покойна и...
                 уверенно чужой
 Шкаф книжный встанет, как сводящий счеты,
 (По радио доложат о погоде)
 Из книги дальней ты достанешь фото,
 То фото, на котором -- я живой.

 Я пристально взгляну -- твоей руки
 Коснется дрожь (фотограф неповинен).
 Ты снимок будешь рвать...
                                 (так лепестки
 Срывают до ненужной сердцевины.)
 Февраль 1988



 Да, все так же. Все подошвой об асфальт.
 Жизнь стирается -- никто не виноват.
 Из судьбы не получается стиха.
 "Я люблю тебя" -- какая чепуха!

 Да, и я умел не замечать,
 Что под пламенем -- оплывшая свеча
 Остается...
         если бы печаль! --
 Скрежет черных споров по ночам
 (кто рисует лучше на песке),
 Разговоров никого с никем.
 1989


 Как слова непонятные, облака
 Станут давить бессмысленностью.
 А походка будет моя легка,
 Даже если не высплюсь я.
 И в метро, отвыкшее от меня,
 Постараюсь войти я запросто -
 И лицо, как скомканная простыня,
 Женщины, верящей в краску и пудру,
 Напомнит навязчиво: именно утро
 В вагоне сейчас. Опять конец августа.

 И время отчаянно прикусив,
 Под небом опять тебя буду ждать я.
 Почему (подумаю) я так некрасив,
 Почему я люблю сентябрь
 И черное твое платье?
 Почему?..
     Почему для меня даже сны
 Тебя способ виденья со стороны?

 Вот смотрю я сейчас, будто берег на воду,
 (Чтоб увидеть, как ты вдруг оставишь толпу,
 Подойдешь, словно та, кто дарует свободу,
 И так стыдно мне станет,
 Что грешил на судьбу).

 Ты уверенно встанешь между мной и весною,
 И останутся губы от меня (и глаза).
 И пойму я тогда: все свершалось со мною
 Лишь затем, чтоб об этом я тебе рассказал.
 Мы почувствуем близость свою с непогодою,
 Что так любит подъездов доступные лестницы,
 И объятья как связи, назло беспородные,
 (Будет тесно до боли,
 Но мы в них поместимся).
 И от жадных проблем всех, которым мы проданы,
 Не сбежим, а уедем...
 Если мы встретимся.
 1988
 ***

 Смотри,
         вон человек стремится в плащ,
 Минуя нищего (что ничего не просит).
 Попробуй лучше обозначить осень
 На городе,
            где мы с тобой сейчас
 Предполагаем, сколько нам шагов
 Еще быть вместе. Как нам разобраться
 Во времени, срывающем легко
 Сухие фразы, суше ассигнаций
 Слетают листья.
                    Что ж, я бестолков
 Тогда,
         когда ты хочешь отказаться
 От неба этого, -
                 похмельною тоской

 Его зовешь. Да, я устал от пьянства,
 Но мне никак не выучить пространство
 От сердца до бредовых облаков,
 До самых близко вычерченных уст
 Я никогда уже не дотянусь
 До той тебя, что знает наизусть
 Какого цвета сумерки и грусть
 И тень ее...
               длиною в жизнь...
                                      мужчины
 без возраста, моих примерно лет, -
 Ты говоришь, бездарен их сюжет
 И не ищу я этому причины?
 Все так.
         Я только чувствую морщины
 На снимке, где твой взгляд почти разящ.
 Смотри!
         Вон человек стремится в плащ.
 1990



 Как уйти, когда глаза закрыты?
 Чьи глаза -- не будем вспоминать.
 Черно-белым сном живет кровать,
 Мучая бессонницей убитых.

 Кормится тоскою нашей дождь.
 Мы о нем давно не вспоминали.
 Для живых сейчас пойдут трамваи.
 Никуда ты больше не уйдешь.
 1986



 Мы в поезде.
 На улице.
      В квартире.
 Нас научили -- смотрим на часы.
 Нас возвращают (как мишени в тире)
 Домой, в объятья,
 в тело,
 на весы.
 "Где мы сейчас?"
 -- "Идем через дорогу", -
 Ответишь, удивление скрывая.
 "Любимая! Ты рядом?! Слава богу!". -
 Сказал бы я,
 но я не понимаю:
 Что значит "рядом"
 и кто ты такая.
 Я знаю, не было б тебя --
 была б другая.
 Ну и наоборот --
 нас очень много.
 Не жалко - под колеса,
 под копыта,
 под сапоги...
 Любимая! Шагнем!
 Останемся хотя бы раз вдвоем
 На той дороге, где нутро мое
 Железными призывами прибито.
 Останемся!

 Чтобы я смог молчать, -
 Я больше не могу менять обличья.
 Не уходи!
  Я легкая добыча.
 Все ваше!
 От плеча и до плеча.
 Грызите мою грубую печаль,
 Спасайте жизнь
 от гибельной привычки
 жить...
 между пальцами
                                             кружится ветер...

 "Родной, о чем ты думаешь?
                         Ответь мне".
 -       "О том, что изо всех
 тебе последней
 достанусь".
 Возвращается Земля,
 и бьют в закат часы, -
 и все конкретней
 Суть лиц и встреч,
 речь,
 кожа и змея,
 И сумерки текут через края

 Тел и домов,
 и душ,
 и дум наследных...
 И сумерки текут через края -
 Ты отопьешь,
 чтоб не обжечься.
         Для
 кого мы повторяем: "мой", "моя"?
 Живем в игру,
 и снова ничья...
 Ты веришь, что идешь.
 Целуешь сплетни.
 Мне ж - все равно,
 какое счас столетье,
 И есть ли то столетье,
 где есть я.
 Нет..
 все перепишу...
 Июль. Заря.
 Год нынешний. Число?
 Поставлю третье.
 198...



 ВСТРЕЧА (годовщина)
 Ночь превращалась в странное виденье...
 В нем время как бы шло наоборот.
 Я уходил мгновенье за мгновеньем
 Назад... еще...
                  пока не вышел год.
 Мне снился март,
 в нем грустно таял снег...
 Вернее, грусть была от расставанья
 со временем
                 покоя --
  человек,
 Я чувствовал, как плачет расстоянье
 меж лицами.
         Одно передо мной
 весной своей влекло меня из дома,
 закрывшего надежною спиной
 Холодные черты лица другого,
 понятный взгляд, чей затаенный мрак
 был знбком, призывающим проснуться...
 Мне снилось, что
         лишь сделаю я шаг,
 то будет уж не суждено вернуться.
 1996



 Когда я проснусь
                     и возьму одиночество даром,
 Ты застанешь меня
     и задумаешь встретить мой взгляд,
 И поймешь, что я больше не вижу кошмаров,
 И заметишь,
                 Что наши часы стоят.
 1989



 (Другу Сереге в День рождения)
 Сегодня осень выпала Тебе.
 Ты ощутил, как опустилось небо
 И по сырым окошкам шаря слепо,
 Вернуло к размышленьям о судьбе.

 Сбивая пепел с прошлогодних фраз,
 Давая им сильнее разгореться,
 Ты затянулся...
                  Никуда не деться
 От "вечного" желанья оглядеться,
 Переходя от прошлого к "сейчас"

 И вновь назад,
                 К потерянным стихам,
 К тем самым, о любви, о смысле жизни,
 И даже о служении Отчизне,

 К каким бы ни бросало берегам.
 К ним, впрочем, не бросало,
                                 а тянуло,
 Влекло к запретным для Тебя
 тогда.

 О! Ты и их познал через года
 Во множестве. Но что за ерунда!..
 Опять окно над старой спинкой стула...
 Хотя...
 В него смотреть приятнее, чем в дуло.
 27.10.97



 (Письмо к М.Е. К ее возвращению из странствий)
 Ты порог переступишь легко,
 И в прихожей посмотришься в зеркало.
 Ах, какими ни пробовать мерками --
 Все же я от тебя далеко.

 Я не слышу, как мы говорим
 За пределами прикосновения...
 Ты напишешь мне, чье отражение
 В нежных сумерках рядом с Твоим?
 1995



 "Не возвращаться бы сюда".
 Молчу, что думаю иначе.
 Мы едем на чужую дачу
 До выходных. Итак, среда.

 По расписанию, полшестого,
 Перрон пополз из-под окна.
 Ты так трагически пьяна,
 Что говоришь про Льва Толстого.

 И пассажиры рядом с нами
 Вдыхают вдохновенный бред
 Про то, как грустно жить Тебе,
 Поскольку о твоей судьбе
 Уже все сказано в романе
 "Анна Каренина". Колеса
 Стучат убийственно серьезно
 В твоих словах. И слишком поздно
 Менять маршрут. Какая жалость!
 Что я сегодня выпил мало,
 Чтоб слушать это все сначала
 И снова вчитываться в слезы,
 Бредя очередной тропой,
 Ведущей вечно не домой,
 Куда-нибудь, где наши тени
 Уверенней и откровенней
 Отчаяннее
               ветра вой,
 Когда ненастною рукой
 Меня, чтоб дверь открыть самой,
 Ты отстраняешь. Но едва
 Старинный танец волшебства
 (что называется уютом)
 Вдруг начинаешь, - почему-то
 Мне вспоминаются слова:
 "Я кончился, а ты жива".
 1990



 А. Шустову
 Нам на двоих -- один обрывок сна.

 Вокзал, набитый туго. Дождь. Весна,
 что так к лицу той женщине, которой
 Легко и весело
                    казнить,
                               мирить и ссорить.
 Мы ею, будто в "благородном доме",
 представлены друг другу,
                               а знакомит
 бутылка водки нас,
                         и очень живо
 течет беседа к Финскому заливу...
 И пусть погода не сулит загара
 (И это я "не образую пару"),
 Но сколько здесь воспоминаний даром!
 Таких желанных, ласковых --
                                 любых...
 И, чтобы разделить их на троих,
 Я проливаю выдержанный стих...
 Быть может, для других
                            стих
                                 ни о чем,
 А вы, пьянея, просите еще...
 И осознав, кому он предназначен,
 Читаю о свиданиях на даче,
 Где дождь страшит не обещаньем скуки,
 А мыслями об осени,
                         разлуке...
 Тут в голосе вдруг проступает дрожь.
 Чтоб не трезветь, мы говорим про дождь.
 Хотя, признаться, кажется сейчас,
 Что дождь кому-то говорит про нас,
 И слышится в его невнятной речи
 Рассказ о том, как, сидя возле печки,
 Мы норовим беседовать о вечном,
 определить,
         в каком из поколений
 Надежды было больше,
                            чем сомнений;
 И нам тепло, поскольку несуразный
 наш разговор не кажется напрасным.
 Мы пьем сегодня,
                       потому что -- праздник.

 Так что,
         когда в бокале разогретом
 Ты держишь тост
                        "За веривших в победу", -
 Я понимаю (и, конечно, сразу),
 что это не двусмысленная фраза.
 9 мая 1996г.



 Мы вместе уходили с небосвода,
 И звезды оставались за спиной...
 А на Земле стояло время года.
 Молчала ты. Мы шли к Тебе домой.

 Ленивый лес ворочался спросонья,
 Светилось время, падая у ног
 Тропою ясной. Дом стоял на склоне
 Невидимой горы, и между строк
 Судьба стихи читала на балконе...
 Хватал за обувь чувственный песок.
 Молчала ты, и это был намек
 На прошлое, что проживает в доме.
 Безумный перекресток всех дорог
 Запечатлелся на твоей ладони,
 Которую я отпустить не мог.

 И я, как Ты, боялся той луны,
 Где разговор вопросов и ответов
 (в объятьях стен) все ищет глубины,
 А повторяет скованность предметов
 В аквариуме тусклом тишины...
 Был черствым хлеб. Тягучее вино
 Остановив, Ты вымолвила "поздно",
 И это означало "решено".
 Ты стала занавешивать окно...
 И было видно, как сияют звезды.
 1996







 А Вам не кажется, мы не живем, а бредим.
 И все вокруг -- такая ерунда!
 Послушайте, давайте все уедем!
 Вот если б только знать еще куда...
 1977



 Сон бестолковый. Смешные люди.
 Любовь чужая.
 Я потеряюсь -- и все забуду.
 Я уезжаю.

 Последний раз, влезая в душу,
 Пьянит пивная.
 Мне здесь, конечно, никто не нужен.
 Я уезжаю.


 Свои печали, свои секреты
 На стойку бросив...
 Я понимаю, что нет ответов,
 Где нет вопросов.

 Судьба? Бессмертье? Что я такое?
 Нет, нет, не знаю.
 Сомненья, споры. -- А-а! Все пустое...
 Я уезжаю.

 Я оставляю от вечной смуты

 Людей уставших.
 Друзей, которым нужны приюты
 Для потерявших.

 Не жду прощанья. Не жду прощенья.
 А я -- прощаю.
 Без сожаленья. Без продолженья.
 Я уезжаю.

 Хватило жизни на полстраницы,
 И в теплом мае -
 Пусть Вам приснится, что мне не спится...
 Я уезжаю.
 1978-79



 Мы у прозрачного мечтаем о прозрачном.
 У чистого, без умысла, стекла
 Нас мутная печаль обволокла
 И скорбным взглядом за окно легла,
 Где дремлет снег, где все неоднозначно.

 И в плеске оживающих ветвей,
 В листе, замерзшем посреди дороги,
 Не к нам ли обращенное: "согрей",
 Но кажется, что сами мы убоги,

 Что в сумрачной нелепости обид
 Нам никогда не доискаться сути
 И никогда не выбраться из мути,
 В которой сон прозрачный позабыт.

 И этого терзания -- изгнанья
 Ни разделить, ни спрятать, ни понять,
 Как пламенной мольбою не унять
 Бессмысленного лунного сиянья.
 Я говорю устало: "До свиданья"...

 Ты то ли шепчешь, то ли скрытно плачешь:
 "Ах, боже мой, как все на свете странно", -
 И нет такого чистого обмана,
 Который бы вернул все без изъяна,
 Тот мир, где встреча больше, чем удача.
 1978 март



 Мы завтра расплатимся фальшью
 За все, что успели сказать.
 Стараясь не думать "что дальше?"
 Все смотрим и смотрим назад.
 Сплелись одинокие пальцы
 "Сейчас" превращается в "раньше".
 Что дальше?
                 А дальше -- вокзал...

 Где в сутолоке прощальной
 Тебе не спешить, а стоять...
 Мы все, что успели -- сказали,
 У нас будет время -- понять.
 1982




 Я в этой комнате уже не в первый раз.
 Не в первый раз в своем ты лучшем платье.
 И дерзкий разговор бесстыжих глаз
 Не в первый раз мне чужд и неприятен.

 Но я не ухожу и не ропщу,
 Не прячу помертвевшую улыбку...
 Не в первый раз "Ну, хочешь, я прощу...".
 Ты знаешь наизусть мои ошибки.

 Но если б можно было то простить,
 Что, к сожаленью, не тебе прощать...
 Как незачем сегодня говорить
 И незачем и не о ком молчать.

 И незачем и некого просить,
 Чтоб завтра было все смешней и лучше.
 Как в первый раз твой поцелуй вкусить,
 Как будто вымолвить "Ты знаешь, я заблудший".

 Взглянуть на черный замкнутый рояль,
 Он в комнате твоей с начала века.
 Он как овеществленная печаль,
 Которая огромней человека.
 1981



 Есть в жизни то, о чем нельзя прочесть.
 На Ваш вопрос не нужен был ответ:
 Не радуйтесь тому, что в жизни есть,
 Не плачьте, если в ней чего-то нет.
 1980



 Опять стучусь в чужие двери,
 Опять заученно острю,
 Опять замучено смотрю
 В глаза печальные без меры
 (Как у скучающей пантеры).

 Опять набор бездумных лиц,
 Игривый смех (и томный трепет),
 Опять недоуменный лепет
 Живущих вне проблем девиц.

 Опять большой магнитофон,
 Хрипя, молит о состраданье.
 (Некстати чье-то "до свиданья"
 Звучит попыткой оправданья
 Того, кто дерзок и смешон).

 И догорающий экстаз,
 И все скучающая дама,
 И моя злая эпиграмма,
 И рассужденья напоказ

 Опять перемешались пьяно
 В несуществующий сумбур,
 Где лица грациозных дур
 Пугают тем, что без изъяна.

 А впрочем... что же я кричу?
 (Какое в крике обаянье?)
 Я сам -- частица увяданья,
 Хоть увяданья не хочу.
 1978




 Тих вечер (он хозяином покинут),
 И снег -- напоминанье: есть покой.
 Ты хочешь, чтоб я встал к окну спиной,
 Стена заговорила со стеной
 В бессилии сойтись на середине.

 Слепые у потухшего огня,
 Мы греемся о нем воспоминаньем.
 Твой жест и взгляд, в которых все -- страданье,
 Придуманы сегодня для меня.

 И задыхаюсь я от недостатка слов,
 И прячусь в крик от приближенья ночи...
 Кривлянья губ безжалостней пощечин.
 Я у стены -- твой взгляд предельно точен.
 По-разному боимся мы часов.
 1981



 Ей нравится, когда я умираю.
 Когда я неподвижный и слепой,
 Она домой, как в теплый сон, сбегает
 И голову мою берет с собой.

 И там, где взгляды ничего не значат,
 Где стены не замечены луной,
 Она спокойно эту ношу прячет
 Так, чтоб была видна лишь ей одной.

 И ночью... Уж давно оставив платье
 На стуле (что во тьме уныл и груб),
 Освободившись из живых объятий,
 Что ищет в поцелуях мертвых губ?
 1986



 И я не раз закопан был по грудь
 В сырую грусть бездельем и делами.
 Моими были изо всех желаний --
 Сбежать, разбиться, спрятаться, уснуть...

 Но в будничной рассеянности дня,
 Когда ты вдруг реальнее меня,
 Когда от рук моих глаза твои смеются,
 О, как я рад, что снова смог проснуться.
 1982



 ...Когда без грусти и досады
 Бродячий день на цепь посадишь
 В надежде, что произойдет
 В судьбе твоей переворот,
 Что вновь тоска твоя уйдет,
 И ты сумеешь жить "Как надо..."
 Но только вот вернется ль радость?..
 Когда тоска твоя уйдет.
 1985



 Как бледен снег. Он так устал.
 В его медлительных движеньях --
 Задумчивость и снисхожденье.
 Он все, что мог, уже отдал
 И не желает продолженья.
 "Однако тот освобожден
 От пресыщения и скуки,
 Кто чувствует: конец наступит
 (Но не тому, что сделал он)".
 "Снег вял, - сказала, - вносит смуту
 В день, что мог быть привычно ясным".
 "Но он запомнится кому-то
 Совсем другим, веселым, страстным".
 Ты отвернулась: "Мне-то что..."
 Пошла к нему... кто смел и молод,
 От снега кутаясь в пальто --
 В его прикосновеньях -- холод.
 1984



 Вы меня не простили.
 Я сказал Вам (без цели)
 В бездыханной постели:
 "Дни -- вагоны пустые.
 Так что разница есть ли,
 Много их или мало?
 Лишь все дальше начало..."
 И, продолжить не смея,
 Сделал вид, что устал.
 (Тяжелеет состав,
 И тащить все труднее).
 1987



 Безгубый
     целует
            ветер
 Гостей своих
 всех подряд,
 Но он никому не рад
 И лишь по привычке весел.

 И лишь по привычке пьян
 Шагающий нам навстречу...
 И я рассуждаю о смерти,
 И ты говоришь: "Перестань".
 1981



 Ну вот, я проклят Вашим взглядом.
 Как он сильнее гневных фраз!
 О том, что, будто за оградой,
 Я постоянно. И сейчас
 Вам страшно о нее разбиться.
 (Какой безжалостный урок!
 для той, чьи губы и ресницы
 имели власть держать у ног.)

 "Я нужен Вам, как статуе парик.
 Вы правы, я сегодня не в ударе...
 Простите, будто ядовитой твари,
 Вы наступаете мне на язык."
 (Но Ваша злость -- всего лишь жест отчаянья,
 а стих мой страстный -- далеко не нов).
 И наше ядовитое молчанье,
 Увы, не легче ядовитых слов.

 Молчанье от проклятия к мольбе...
 Но отчего ж, устав как от недуга,
 Боимся мы вернуть себя себе,
 Бессильные отдать себя друг другу.
 1982




 Осень, серая от запоя,
 То ль в отчаянье, то ль смеясь,
 Золотое бросает в грязь
 Остывающею рукою...


 Нами пройдены все миражи
 И осознана ценность ограды:
 Мы спасаем друг друга от правды,
 Как когда-то спасали от лжи.
 1981



 Все рушится -- мы подставляем рты
 Под страшные признанья поцелуев.
 И ты себя меняешь на другую,
 И я себя бросаю с высоты.

 И мир, уже разметивший ответы,
 Блуждающим (и жаждущим помочь)
 Становится вчерашнею газетой...

 И день - будто голая ночь.
 1983



 "Ах, неужели только скука
 Опять соединила нас", -
 Таинственно и близоруко
 Твоих преследованье глаз.

 Тебе уже так мало мига,
 Пусть он по-прежнему пьянящ...
 Постель, как брошенная книга,
 И шторы, как ненужный плащ.
 1982



 Не выжить. Каждый угол усмехнулся.
 И не найти того, кто все смешал
 Так, что, когда я говорю: "вернулся",
 То значит, что откуда-то сбежал...
 Ну! Спрячьтесь двери! Что вы отвернулись?
 Не бойтесь -- я останусь одиноким.
 Дай бог, привыкну к  мертвым синим окнам,
 Что небом этим черным захлебнулись.
 Но пей, не пей, останется звезда -
 Она молчит. Ей не бывает плохо.
 Она страшна... Не мыслию о сроках...
 А просто срок свой не чем оправдать.
 1987



 Слова -- чужие штампы.
 Ты им сейчас не верь.
 Не зря смеется лампа
 В услужливую дверь,

 Которая закрыла
 Нас от людей плечом,
 Не зря ты не забыла,
 Что кто-то есть еще.

 Кто брал тебя за руку
 (И припадал к стопам),
 Он заходил без стука
 И врал твоим губам.

 Мой облик бескорыстней --
 Я превращаюсь в прах
 От путаницы жизней
  В отчаянных глазах.

 От темноты осенней,
 Что, как и мы, не спит,
 От всех моих сомнений,
 От всех твоих обид...

 И эти наши встречи --
 Любимый твой каприз...
 Я говорю "на бис", -
 И мне нельзя перечить.
 1982



 Твой снег не хочет превращаться в грязь.
 Он хочет пережить свое паденье,
 Оставшись снегом. Головокруженье...
 Твой взгляд, как повторенье чьих-то глаз.

 Тень на снегу -- мое изображенье.
 1983



 Я прожил день. Я прожил все, что прожил, -
 И тень моя бредет по тишине...
 Жизнь вне меня значительней и строже,
 Где лица разные, а судьбы так похожи...
 Я б рассказал о старости во мне,
 Когда бы помнил, что я был моложе.

 А помню я изменные черты
 Людских прикосновений, комнат, улиц,
 И взгляды (что тоскою захлебнулись),
 И нужные
         для поцелуев
                                  рты,
 И слово беглое (что забирает в плен)
 В обличье изречений-утешений,
 И незнакомцев праздные смешенья
 Привычным одиночествам взамен...

 И тишину из толстокожих стен.
 А в тишине беззубой --
                              как расплата,
 Светящиеся зубы циферблата.
 1980



 Был сонный день, мы ждали пьяный вечер.
 Бессмысленный, как вечность, разговор
 Сплетался в незатейливый узор,
 И все вокруг казалось тоже вечным.

 Смотрели в одинокое окно:
 Шел чудный снег, и он казался вечным.
 А нам с тобою было все равно --
 Мы за стеною ждали пьяный вечер.

 И вот ты так спокойно произнес,
 Как будто объявил кончину света:
 "Сегодня день похож на тот вопрос,
 Что никогда не требует ответа".

 "Друг, это просто повторенье дня,
 Который был когда-то не замечен.
 Все наши сны -- лишь продолженье сна...

 И пьяный вечер не последний..."
 1980



 День оставил нас
                     с ночью наедине.
 Ты наивно со мною
                     говоришь обо мне.
 Ты пресытилась кровью
 Мудрых книг и картин,
 И сбежала из дома,
 Чтобы рядом идти.

 Наслаждаясь обманом,
 Недосказанным мной,
 Называешь Ты странным

 То, что просто смешно...

 И опять все сначала --
 Ты мне хочешь "помочь?"
 Ах! Зачем Ты сбежала
 Непослушная дочь!

 Ночь, влюбленная в лето,
 Нас очистит от лжи,
 И в похмелье рассвета
 Покажусь я чужим.

 На скамейке случайной,
 В незнакомом дворе
 Нас обнимет молчанье,
 Но не сможет согреть.

 Я увижу: "Ты плачешь?"
 -       "Это капли росы"...
 Ты усталость не спрячешь, -
 Бросишь взгляд на часы...


 Я скажу: "Время -- путы...
 Завтра... Вторник... Среда...".
 Так идем мы, как будто
 Не придем никогда.
 1981



 Дождь, как измученный проситель,
 Все не жалеет излияний.
 А я -- и слушатель, и зритель,
 Я мокну от его признаний,
 Хоть рядом, в сутолоке зданий,
 Кинотеатр, где обитель
 Безделья с ликом ожиданья.
 1978



 Я вызывающе бледен,
 Как утомленный палач.
 Став в твоей жизни последним,
 Я забираю свой плащ.

 Руку на черством плече
 Ты на прощанье забыла.
 Властной была ты рабыней.
 Кем ты останешься? С чем?
 1979



 Из темноты оттаяли предметы, -
 Так снова начинается игра
 (И значит, снова кончилось вчера).
 И бледное становится бесцветным
 (День начинает прокисать с утра).

 Я продолжаю танец без движенья
 (Судьбы стакан. Вино. Тоски окно)
 Что ж! Повторенье -- тоже продолженье.
 Итак, я продолжаю повторенье
 У зеркала, где все без отраженья, -
 В моей тюрьме, где все разрешено.
 1982



 Мы снова пьем, несбывшиеся братья,
 Сбегая от обещанного дня.
 Воспоминаний пьяные объятья
 Нам заменяют тайну бытия.

 И радуясь по прихоти вина,
 Смеемся (потому, что плакать стыдно);
 Кричим, что нужно пить и жить до дна,
 (Которого пока еще не видно).

 Когда ж допьем, как выплеснем, вино,
 И кто-то скажет: "Время расходиться"...
 Почувствуем, что нам возвращено
 Все то, чем мы хотели поделиться.
 1979




 Люди... Солнце одичало,
 Небо снова обмельчало.
 Без конца и без начала
 Получаются стихи.
 Все штрихи... штрихи... штрихи...
 Все какие-то фрагменты
 Многолетней киноленты:
 Состоящий из окраин
 Город, что неузнаваем,
 Как рассказ без середины...
 Вот бесстыжие витрины
 Что-то врут про магазины...
 И деревья шарят пьяно
 Друг у друга по карманам...
 И бездомные вороны
 Вновь заводят граммофоны...
 Ветер, словно воля свыше,
 Рвет отжившие афиши.
 Ветер, будто крик "Не смейся"
 Улице, как день, протяжной.
 А трамваю --

 все не страшно,
 Кто ведет его -- неважно:
 Хорошо ходить по рельсам.
 Только люди почему-то
 Будто в поисках приюта.
 Люди...
 1978



 Сегодня холодно... не улыбайся...

  сегодня холодно.
 И больно к телу моему, хочу признаться,
  душа приколота.
 Тебе - домой, а мне -- бродить:
 мне тесно в городе.
 Я буду с ветром заодно жалеть
 и буйствовать,
 А ты - оттаешь и поймешь,
 как страшно - чувствовать.
 31.12.1987



 Опять он мутно по городу бродит
 Словно ребенок,
                    которого в большом магазине забыли,
 И думает: "Как презрительно движутся автомобили,
 Будто животные
                    какой-то особой породы".

 Торопясь, переходит он
                            через дорогу,
 Хотя это, конечно, ничего не меняет,
 Ведь ему никуда не нужно
                            (и я это знаю)...
 Одноногий фонарь все хохочет над тьмой
                            одиноко.
 1988



 Нет сна. Нет голоса. Нет слез.
 А только -- ночь. Я к ней примерз.
 К ней, - не жалеющей огня
 (Которым не согреть меня).

 Пусть он стирает тел границы,
 Улыбками пусть плавит лица,
 Зрачки под страстные ресницы
 Пусть прячет тем, чья жизнь продлится
 Аж до утра... А в их кругу
 Кому признаться я смогу,
 Что там... на каменном снегу
 Себя оставил, человека --
 Недорисованные веки
 Не могут спрятать взгляд его,
 И взгляд не прячет ничего;
 Но губы -- битое стекло --
 Не приспособлены для слов...:
 "Оденьте зеркала в сукно,
 Похолодевшее окно
 Только укрыть не торопитесь.
 Под ним -- взгляните!... Оглянитесь!

 Тот, кто нащупав жизнь иную,
 Вернуться не сумел назад.

 Закройте же ему глаза!
 Он вам ответит поцелуем."
 1986-87



 Ночь скомкана в горле. Воспоминанья сочатся.
 И кровью рассветной их, кажется, не прекратить.
 Я думал, что самое страшное - не докричаться...
 Страшнее, что ты никогда не услышишь: "Прости".
 1988



                                 Ночь, улица, фонарь, аптека...
                                                         А.А.Блок
 Город ограблен нищей зимой.
 Нет тебя дома
  и нету со мной.
 Столько прохожих!
 И я в переулке
 Фраз подбираю чужие окурки.
 Только огонь никакой не горит
 В гордом окне,
                 так что не прикурить.
 Ветер
         и холод
                 (где-то внутри...)
 Где же аптека?
                 Одни фонари...
 Пальцы перчаток бескровных не гнутся.
 "Здравствуй!
 Постой...
     помоги улыбнуться.
 Средь вечеров для зачитанных комнат,
 Может быть, этот удастся запомнить".
 Так я скажу...
 1986



 Не об усталости я
        и не о крови,
 Что кружит вместе с часовою стрелкой.
 А наши выяснения любви
 Давно уже напоминают сделку,
 И хочешь ты "остаться при своих", -
 А я молчу. Нет-нет, не об утрате,
 Которую, как ты, переживу.
 Я слушаю, что все во мне некстати,
 И чувствую, некстати позову
 Тебя, когда совсем уж на прощанье,
 Ты в клочья изорвешь воспоминанья,
 Где я значителен, ты -- в праздничном наряде...
 Один стоять я буду так некстати
 На улице, привыкшей неустанно,
 Оставшихся людей менять местами...
 Я буду долго шевелить губами
 Бескровными. Услышите?
                                Едва ли.
 Не переехали меня -- перечитали.
 Перечитали... Милое созданье!
 Как удержать
                 себя мне
                            от подсказки:
 Жила ты в ожидании развязки...
 Того, что не имеет содержанья.
 1987





 Пешком определяем мы протяжность
 города.
 Стучат часы свое "зачем?"
         - А так... -
 не холодно
 Полувнезапно возникать в фонарном золоте
 И улиц пустоту ломать
    собой -- не холодно
 По слякоти, как по цветам, ступать двум жителям
 К домам, что плачут в темноте: "Ну вот, увиделись"...


 Попробуй не смотреть со стороны
 Дней, помнящих, как пряталась ты, чтоб
 Не быть среди завернутых в озноб...
 Ну, вот мы и дожили до Весны.
 Мы в ней без объявления вины
 (за встречу?  за разлуку?
             за свободу
 от прежних губ, подсказанных в угоду
 словам-объятьям, жарким вне погоды?)

 Ну, вот мы и дожили до весны,
 До мыслей вслух, которые ясны
 Настолько, что в них верить неохота,
 До возвращения в пол-оборота...
 Туда, где мы, похоже,
         не нужны.










 "Друзья мои! Прекрасен наш союз"
 Пушкин
 Выскажетесь, пасмурные души!
 Вы пьяны, и я как будто пьян.
 Я сегодня верую в обман, -
 Мне и вам уже не будет лучше.

 Вечные страдальцы о былом,
 Жалуйтесь! -- потом исчезнет слово.
 Боже... Даже старое -- не ново!
 Но и от потухшего тепло.

 Обругайте ночь -- зовите счастье!
 Спорьте о сумятице земного.
 Буду Я судьей вам без пристрастья
 (Потому что, видно, нет другого).

 Но и все ж... На мир смотрите шире.
 Все мы -- сны, видения Земли.
 Не печальтесь, что за вас прожили,
 Все за вас сказали --
                         и ушли.
 1979



 Невыспавшийся фонарь...
 Снег холоден. Вечер безлюден.
 Дом рядом и снова жаль
 Того, чего больше не будет.
 1978



 Снова рассмеявшись от испуга,
 Я не проклинаю, а шучу.
 Я не покупаю, - но плачу.
 Я еще могу сойти за друга...
 Снова рассмеявшись от испуга.
 1978



 Смотрясь бессонно в зеркало сомнений,

 Пред ним и утешая и губя,
 Что видел там всегда, кроме себя
 (В надменной отчужденности осенней)?..

 Я понял, что блажен, кто сам умолк,
 Жизнь доверяя праведным страницам,
 В тишь одиночества давая возвратиться
 Лишь лучшим дням и лишь желанным лицам;

 А быть в друзьях -- жить, утешая в долг,
 И чувствовать, что скоро станешь нищим.


 Я научился холодно молчать,
 Когда звучит "помилуй" как "солги".
 (Я знаю - нищим не вернут долги,
 Зато им могут с легкостью прощать).

 И будет ночь, когда паду я ниц

 Пред всеми, кто придет без разрешенья,
 И тем, что буду безысходно нищ,
 Я заслужу последнее прощенье.
 1978



 КОРИДОР (В доме для сумасшедших)

 Мозгами в лекарствах
         кому не знаю
 шепчу "помилуй".
 Скребу ногами
         по коридору
         чужой могилы.
 Туда-обратно,
         туда-обратно,
 туда-обратно.
 Неоднократно,
         неоднократно,
                                          неоднократно.
 От двери белой,
         от смерти страшной --
                                          к окну с решеткой,
 Завороженный,
         порабощенный,
                                         судьбой-уродкой.
 Невзрачны стены
         при мертвом свете,
                                         пустынном, вечном;
 Невзрачны стены,
         унылы стены,
                         но безупречны.
 Все безупречно
         в гробу забытом,
                         и все убого.
 Угрюмы люди,
         что только рядом.
         О, как их много!
 Кошмаром нудным
         всегда со мною,
                                         от них не скрыться,
 Бредущих с думой
         неразрешимой
                                         на бледных лицах.
 Туда-обратно,
         решетка-двери,
                         туда-обратно.
 Зовут невнятно.
         Смеются глупо,
                                 но безотрадно.

 И все решают...
         и все решают
                         вопрос постылый:
 Ответишь --
         может,
                  откроют двери,
                                 умрет могила...
 Лишь надзиратель
         сидит довольный:
                                 все в жизни четко.
 Смерть и решетка.
         Смерть и решетка.
                                         Смерть и решетка.
 1978-79



 Вот, наконец, пришел черед,
 Да только некому признаться,
 Что мне не хочется кривляться,
 Как я кривлялся каждый год
 (Не с тем, чтоб веселить народ,
 А чтобы в нем не потеряться,
 В днях-зеркалах не растворяться,
 А плоскую чужую массу
 Живой обманывать гримасой) --
 Я больше не хочу кривляться

 И превращать в холодный пот
 К бессоннице немые вопли
 О том, что был неприспособлен
 Я к заполнению пустот...
 И гордо клянчить утешенье,
 И безутешно уверять:
 Со мной расставшись, отраженье
 Спасет меня от разложенья!..
 И каждый вечер умирать...

 Под равномерные советы
 Так стерегущих свой покой,
 Что им приятно и легко
 Менять вопросы на ответы
 И обещать, что есть билеты
 На жизнь, где четко по сюжету,
 Ночь завершается рассветом;
 Сомненья, смешанные с болью,
 Упорно лечатся застольем
 (Но трезвость кажется успехом),
 Тоску закусывают смехом, -
 И нету недовольных ролью
 Ни одного. Поскольку это
 Не предусмотрено сюжетом.
 1979



 Вместо страданий -- эстрада.
 (Жизнь -- сквозь пыльную завесь).
 Вместо сочувствия -- зависть.
 Вместо покоя -- ограда.

 Вместо безумия -- скука.
 (Смерть, словно сплетни, смакуют).
 Вместо тоски -- поцелуи.
 Строят -- протезные руки.

 Вместо стихов -- завещанья
 (Мумии властвуют долго).
 Вместо отчаянья -- восторги.
 Вместо искусства -- отчаянье.

 Крабы -- танцуют, ликуют!
 (Кто-то кричит: "не бывает!"...)
 Тихо художник рисует...
 Медленно дождик смывает.
 1979



 Ночь -- это для всех.
 Сон -- это для тех,
 Кто возвращает день
 (Все суета и тлен).

 И не хотят быть сном,
 Кто иногда вдвоем...
 Темно... и не видно картин,
 Написанных тем, кто один.
 1979



 Остатки слез разбились о стекло -
 И моментально стало все вчерашним,
 Прозрение устало быть бумажным
 (Как он хотел сказать о чем-то важном)...
 Признание ему не помогло.
 1980



 Живу. Стареет тихо тень.
 Киваю мыслям -- одиноким людям
 (Всему тому, чего, увы, не будет)
 И спорю с тем, которому видней.

 Спокойно слепну. Незачем кричать,
 Что взгляд мой мимо вас -- грустней разлуки,
 Тяжелый сон, протянутые руки...
 Я мчусь туда, где некому встречать.

 Там пью вино (будто бы режу вены),
 Где лица, как заброшенные вещи,
 Доступность фраз, словно доступность женщин,
 (И главное -- не качества, а цены).

 Слова сливаются в беспамятные дни
 И души меряют изношенные ночи...
 Хотя бы тень суметь мне сохранить, -
 А жизнь пусть остается между строчек.
 1981



 В отчаянье старых дождей

 Я чувствую завтрашний холод
 И прячусь в печальных людей,
 Которые прячутся в город.
 1981



 Я был среди тех, кто смеялся.
 А ты -- среди тех, кто молчал.
 Я был среди тех, кто кричал,
 А ты -- среди тех, кто стрелялся.

 Живя в окруженье витрин,
 Ты был среди тех, кто один --

 Скрывая свой дерзкий нрав,
 Я был среди тех, кто прав.

 Но кто же из нас остался?
 Кому суждено дожить?..
 Я был среди тех, кто смеялся
 (Когда не дают говорить).
 1981



 (Ко Дню Лесника)

 Ветер запутался в листьях и ветках.
 Трогая волосы тоненьких трав,
 Он утешает печальных и ветхих,
 Шепчет деревьям: кто прав, кто не прав.

 Но в его длинные странные речи
 Как просветленье ворвался мотив,
 Без суеты тишину убедив:
 Жить нужно всем веселее и легче.
 Только не слушает птиц безупречный,
 Занятый пнем муравьев коллектив.

 Что им до ваших утех и игрушек!
 Вечно работать -- вот смысл и стих!
 Даже пророчества сонных кукушек
 Не отвлекают, не трогают их.

 Я же, - вникая в суть долгих пророчеств,
 Мудрым покоем деревьев дыша,
 Радуюсь лесу: здесь нет одиночеств,
 Многоголоса лесная душа.

 Здесь в опьяненье таинственной тенью

 Можно не брать и не тратить слова
 И с наслаждением пасть на колени,
 Ягод призывы губами ловя.

 В чащу, где жизнь без обид и обманов,
 Можно уйти. Там - чистейший родник,
 Там, где зализывал зверь свои раны,
 Там, где бывают лишь я да лесник.
 1981



 Оставленный, я от кого бегу?
 Куда зову, бездомный и уставший?
 Задуманный судьбой как опоздавший,
 Зачем спешу?
 туда, где не смогу
 Ни ждать, ни лгать, как я с надеждой лгу
 И жажду сна, как жажду превращенья
 В другого, позабывшего меня,
 Чье покаянье было совращеньем...
 Слова -- бегут, а остается -- взгляд.
 1982 декабрь



 Сорви улыбку с моего лица,

 Закрой похолодевшими руками
 Мои глаза, что лгут тебе веками,
 И щеки цветом вечного свинца
 Смочи двумя случайными слезами.
 И ты представишь, будто плачу я,
 Тебя, далекую, бессильно вспоминая,
 Почувствуешь, что ты меня не знаешь
 (Того, кому унылая свеча
 К рассвету умереть пообещала)
 И так захочешь возвратить начало
 И сжечь в себе жестокие слова,
 Вернуть лицу волнующие краски...
 Взгляни в него! Ведь ты любила маску
 (Пока она еще была жива),
 Ты от нее не отрывала глаз,
 Когда твердила: "Наша связь -- ошибка",
 Не ведая, что связывала нас
 Придуманная в сумерках улыбка.
 1983



 Легко услышать от меня "Вы правы",
 Но, говорят, усмешка выдает,
 Что я зимой не верю в новый год.
 Читая смерть, разбитую на главы,
 Я б мог, конечно, забежать вперед
 И слов чугун в своей крови расплавить,
 А хочется читать -- наоборот,
 И от бессилья вновь кривится рот,

 "Как будто бы в предчувствии отравы", -
 Решает гость, устав от фотографий.
 Как вздрогнет он от окрика: "Оставь их!"
 Без дрожи в голосе я говорю:
                                 "Вы правы".
 1987


Популярность: 5, Last-modified: Mon, 20 Sep 1999 04:57:17 GMT