и вдруг каждый из них услышал внутри себя голос. Один стал внимать ему, запоминая каждое слово, чтобы донести людям, другой стал кричать о том, что он слышит Бога и понимает, о чем тот говорит, но в этой безумной радости он не смог запомнить ни одного слова, сказанного Всевышним. Когда они спустились вниз, к людям, первый начал проповедовать истину Божию, а второй только кричал, что он слышал Бога, чувствовал Его и знает, о чем Он говорит. А так как воистину он забыл, о чем говорил Бог, он стал бросать обвинения в адрес первого о том, что тот говорит не так, что он вводит в заблуждение и что он отнимает славу, которая по праву принадлежит ему. Первый был смирен и продолжал тихо делать свое дело, а второй в буйстве своем лишился ума, ибо в нем не было ничего, кроме гордыни и самости, которые изъели его изнутри. Помните, что тот, кто бьет себя в грудь и говорит, что он слышал и чувствовал Бога, кто говорит, что Истина на его стороне, тот не прав. Весть Божию несет тот, кто делает дело, кто смирен и трудолюбив. Только этот оставит в душе людей правду слова Всевышнего и память о себе, как о проповеднике мыслей высоких. ПРИТЧА О ТРЕХ УЧИТЕЛЯХ Бог избрал несколько сынов человеческих, дал им Высшие Знания и отправил к людям, чтобы учить их истине. Один при встрече с людьми всегда садился на возвышенность и направлял свой взгляд поверх голов в бесконечность. Народ слушал его, но чем-то холодным веяло от этого человека. И вроде бы понятным было Учение его, но оно не ложилось на сердце, и люди, послушав, расходились по своим делам. И ходил учитель из селения в селение один, и никто не сопровождал его. Когда он приходил к людям, они спешили к нему, желая услышать Благую Весть, но после его бесед уходили с пустым сердцем, ибо взгляд не проникал в душу и не закреплял там сказанное слово. Люди не верили тому, кто отводит от них глаза, то ли не доверяя, то ли презирая их. Второй учитель при встрече с людьми всегда гордо заявлял, что он -- Бог, что он всесилен и всемогущ, что он может дать народу здоровье, счастье и благополучие, но за ним почему-то шли только алчные и корыстные люди. Все остальные, для которых Дух был превыше всего, искали высшую Истину и строили жизнь по Божественным законам. Третий их брат был окружен всегда людьми, которые с упоением слушали его речи. Они преображались под его взглядом, становились чище от очищающих слов его. Когда после долгого своего пути посланники Бога пришли к Всевышнему, один пришел, окруженный многочисленной толпой людей, а двое других -- в полном одиночестве. -- Скажи, Всемогущий, -- обратились двое одиноких к Богу, -- почему один удостоен великой народной любви, а мы, проповедующие то же Учение, были лишены ее? И ответил Всевышний: -- Истинный наставник не прячет своего лица, не отводит взгляд от существ, стоящих ниже его, не возвеличивает себя перед теми, кто стремится дорасти до Божественных Высот. Тот, кто с благоговением относится к своему Божественному началу, никогда не будет прятать очей своих от людей или выпячивать себя перед ними. Божественная Суть идет через зрачки к душам людским, и истинный Учитель знает, что сила его -- во взгляде его. Даже слова бывают бессильны, потому что не все понимают смысл их, но взгляд -- это та сила, равной которой нет в мире. ПРИТЧА О ТОМ, КАК ДВА БРАТА ШЛИ К СЧАСТЬЮ Захотелось двум братьям увидеть счастье, и обратились они к Богу: -- Покажи нам дорогу к счастью. И ответил им Всевышний: -- К счастью ведут два пути: один тернистый, но короткий, другой легкий, но бесконечный. Один брат попросил Бога: -- Я хочу познать счастье, укажи мне короткую дорогу к нему. -- Я укажу тебе тот путь, который ты выбрал, но помни -- он короток, но тернист. Кровью своей польешь ты эту дорогу. Подумай, прежде чем вступить на эту стезю. -- Я готов познать трудное счастье, ибо знаю, что легкого счастья не бывает. Веди меня. Пусть свет твой будет путеводной звездой для меня, пусть голос твой будет песней, зовущей вперед. И он пошел. Более трудного и тяжелого пути он еще не проходил. И терн обдирал кожу, и камни наносили удары, разбивая в кровь тело, и люди отворачивались, отказывая в помощи, но ничто не остановило того, кто шел к счастью души, к радости сердца, к величию разума. И в конце своей трудной, но короткой дороги, которая была длинною в жизнь, пришел первый брат к цели и увидел Величие лучезарного счастья. И он понял, что смысл жизни в самопожертвовании ради великого счастья жизни. Другой же брат пошел по легкому пути. И шагалось ему легко, и все вроде бы удавалось, и все вроде бы сбывалось, и одного он достиг, и другого, и десятого, и сотого, а удовлетворения не чувствовал. И сытый шел, и кров по ночам имел, и одежду чистую носил, но не было легкости на душе. Тяжесть давила, ненависть зрела, злость кипела, жадность росла быстрее, чем ее удовлетворяли, недовольство ширилось и захватывало все существо ненасытного брата. И все было, а счастья не было. Оно, как и прежде, как в самом начале пути, стояло на горизонте, который уходил по мере приближения к нему. В конце жизни понял второй брат, что, получив много, он не достиг желаемого счастья. Не было на душе ни покоя, ни радости, ни удовлетворения. Обессиленный, опустился он на землю и заплакал. -- Чем же ты недоволен? -- спросил Бог. -- Ты обещал мне, что приведешь меня к счастью, -- бросил слова обвинения неудовлетворенный брат. -- Я дал возможность выбора, ты взял то, что близко твоему телу, а не духу. Ты забыл, что счастье может поселиться в бесконечном просторе души, а не в золоченой клетке тела. Ты шел к счастью, но ты его не достиг, ибо простым счастье не бывает, да и к тому же путь, который ты выбрал -- бесконечен, как беспредельны твои желания, которые невозможно насытить. Надо помнить, что легкого счастья просто нет, только через трудности постигается истинное счастье, которое можно оценить. ПРИТЧА О ТОМ, КАК ЧЕЛОВЕК ХОТЕЛ ДЛЯ СЕБЯ БОЛЬШОГО СЧАСТЬЯ Пошел один человек к Богу и говорит: -- Я слышал, ты раздаешь людям счастье. -- Раздаю, -- ответил Бог. -- Тогда дай и мне. -- Я дам, только счастьем надо уметь пользоваться. -- Я сумею, -- заверил человек Бога и, получив счастье, ушел. И начал он жить счастливо. Но вдруг ему показалось, что у других счастье лучше, счастливее. Зависть начала глодать человека. Он и так пытался жить счастливо, и эдак, но не получалось. И вроде бы все есть, а не радует, и вроде бы всего много, да не хватает, и вроде бы сыт, да все чего-то хочется. Так он мучился-мучился и дошел до того, что от зависти и неудовлетворенности стал болеть и сохнуть. Видит он -- дело совсем плохо -- и пошел он тогда к Богу. -- Господи, -- обратился он к Всевышнему, -- почему ты одним даешь большое счастье, а другим малое? -- Ты не прав в своем обвинении, -- малое я даю тому, кого удовлетворяет и малое, а большое -- тому, кому больше надо. -- Так мне надо гораздо больше, чем я имею, а ты дал мне намного меньше, чем я хочу. -- Я дал тебе не просто большое счастье, а очень большое, только ты не оценил его. -- Как же большое, -- возмутился недовольный человек, -- если я несчастлив? -- Есть люди, которые и в малом находят большое, а есть и такие, которые в большом видят только малое, -- ответил Бог. -- Дай мне столько, чтобы я мог разглядеть свое счастье. -- Я дам тебе, но ничего бесплатного не бывает. Не понял человек слов Божьих, но счастье взял и пошел домой, но ни дома, ни добра на том месте, которое он недавно покинул, не оказалось. Все вокруг было так пустынно, словно там никогда ничего и не было. -- Господи! -- возопил человек, -- ты же не дал, а отнял у меня все! -- Я взял только то, что тебя не удовлетворяло, теперь ты начнешь строить новое счастье и, возможно, увидишь его, если сможешь по достоинству оценить. Дважды за счастьем не ходят. Не оценив его единожды, не сможешь оценить его и в другой раз. ПРИТЧА ОБ УСТАВШЕМ ЧЕЛОВЕКЕ Поднимались путники в гору. Все шли легко и весело, а один все отставал и постоянно брюзжал. -- Почему ты не радуешься всему, что происходит? -- спросили его сотоварищи. -- Я устал от тяжелой поклажи, -- ответил утомленный трудной дорогой. Его освободили от ноши, чтобы он почувствовал легкость, но тот стал снова отставать. -- Что мешает тебе теперь? -- У меня устали ноги. Сотоварищи взяли его на руки и понесли, но снова застонал горе-путник: -- Я устаю даже тогда, когда вы несете меня. Уставшего положили на землю и продолжили путь. Но через время снова застонал недовольный человек. -- Боже, я устал и лежать. Бог услышал его и послал ему вечный отдых. И ушел путник из жизни молодым не от болезни, не от ран, а от собственной лени. -- Страшная смерть, -- сказали люди. -- Лучше умереть от работы, чем от лени, ибо презренен будет прах твой. И все, кто хотел умереть с честью, отдавали без устали себя труду, поднимая в Гору Жизни свою душу. ПРИТЧА О ВУЛКАНЕ На цветущей равнине стоял Вулкан. Головой он упирался в небо, у подножия его цвели разные травы, росли плодоносящие деревья, текли прозрачные реки. В травах жили насекомые, в лесах -- птицы и животные, в реках -- рыбы. И во всем царила жизнь, только он стоял величественный и безжизненный. Всегда он смотрел на благоухание и благозвучие, кипящее у его ног равнодушно, но однажды самость возмутила его спокойствие своими речами. -- Это ты -- создатель и благодетель этой цветущей жизни, -- шепнула она. -- Ты -- Бог, и тебе должны посвящать свои песни-прославления и травы, и деревья, и реки, -- твердила гордыня. -- В шепоте-шуме своем они должны прославлять тебя. Это тебе должны посвящать свои трели птицы, свои возгласы -- животные, свое многоговорящее молчание -- рыбы, благодаря тебя за жизнь, которую ты им даешь. Ты трудишься на них, отдавая свое тепло, свою энергию, себя, наконец, чтобы они не просто жили, а радовались и наслаждались счастьем. Они же забыли источник своего счастья. Травы цветут, деревья растут, реки текут, не задумываясь, кто совершает благодеяния для них. Ты -- Бог, -- кричала самость внутри Вулкана, -- и все должно быть посвящено тебе! Даже их ничтожная жизнь! Так твердила гордыня с утра до вечера, с вечера до утра, и все громче и громче звучал ее голос и уже не просто звучал, а рокотал внутри, возбуждая все внутренние силы, которые так долго спали и бездействовали. Все внутри вулкана уже бурлило, клокотало, горело огнем зависти и неутолимой страсти самовозвеличивания. И вдруг, когда весь он закипел лавой негодования, порожденной собственной самостью, он зарокотал страшными возгласами: -- Я -- Бог! И вы все должны посвятить мне: и цветение ваше, и благоухание ваше, и плоды ваши, и пение ваше, и чистоту вашу, и саму жизнь вашу! Вы должны не только признать величие мое, но и разнести по всему миру весть о божественном происхождении моем, чтобы весь мир разостлался у подножия моего и возвеличивал меня всегда, везде и во всем. И воссияю я, как солнце, ибо я есть источник Света! Жалкие травки и насекомые, безобразные древки и птахи, ничтожные болотца и твари, вы ничто перед величием моим, могуществом моим и силой моей! Чтобы жизнь ваша была по-прежнему прекрасна, признайте меня Богом и покоритесь мне, чтобы я вечно наслаждался славой и гордился божественностью своей. Но жалкие травы и насекомые, деревья и птицы, реки и рыбы ответили: -- Сила твоя в безумстве, а не в разуме, и не быть тебе Богом, ибо Бог не требует поклонения себе и прославления себя, потому что, даруя нам красоту, он Высшую Красоту прославляет, даруя нам свою любовь, он Высшую Любовь возвеличивает, даруя нам жизнь, он Великую Жизнь сотворяет. И живем мы под его Светом, его Светом питаемся, а свет души своей ему излучаем. И услышав такой дерзкий ответ, взорвался от страшной злобы Вулкан и изрыгнул из гортани своей черный пепел ненависти, расплескал лаву злости, выпустил из своей разгневанной души смерч зависти. Травы и деревья сгорели, реки закипели, птицы и животные закончили свое существование. Вокруг все кипело лавой, засыпалось пеплом и оглушалось от страшного рыка. А когда Вулкан остыл, пришел в себя, он взглянул на мертвую окрестность, которой себя окружил, и похолодел от ужаса. Окаменевшая пустыня окружала его, ветер носил пепел, поднимая его к самому небу, и небо было черным и зловещим. Он взглянул на себя и увидел тело свое в страшных ранах-трещинах, которые ныли от незнакомой доселе боли. И пустошь царила кругом. Страшная, безликая пустошь. Она давила, душила и жгла. И тишина звенела так, что дрожало обессиленное, истощенное тело Вулкана. Он понял, что это смерть, ибо не может быть жизни в мертвой пустыне. И осознал Вулкан: "Это гордыня и самость разрушили меня, это они, воспользовавшись слабостью моей, ввергли меня в пучину безжалостной смерти. Как я жалок, ничтожен и безобразен перед глазами жизни, потому и лишен ее навечно. Время сотрет меня с памяти земли и ничего не останется от меня во славу жизни. Как жестоко я наказан за одно-единственное желание -- быть Богом. " -- Не быть смертному Богом. Не стать алчному лучезарным. Не иметь завистливому имени своего, ибо сама же зависть поглотит его, -- шепнул ему чей-то тихий голос внутри, но он был такой тихий, что Вулкан так и не понял, то ли это было на самом деле, то ли ему послышалось. И Вулкану захотелось побыстрее исчезнуть, чтобы грешную душу его не терзали вечные видения разрушения. Но судьба такова, что не дает она покоя очернившей себя душе, которая будет вечно созерцать деяния свои и мучаться в огне совести своей. Так бесславно заканчивают те, кто живет во славу свою, а не во имя Великой общей Жизни. ПРИТЧА О ПУТНИКЕ И ИСТОЧНИКЕ ВОДЫ Путник шел по пустыне. Солнце нещадно палило. Вода у него кончилась, и он изнемогал от жажды. Долго он шел и, когда надежда окончательно покинула его, он увидел в камнях маленький источник воды. Путник припал к нему опаленными, растрескавшимися губами и долго с жадностью глотал студеную прозрачную воду. Он припадал несколько раз и в конце концов замутил источник поднятым со дна илом. Увидев мутный исток, он воскликнул: -- Я пил грязную воду, от этого я могу заболеть и умереть! И вдруг у него заболел живот. Путник испугался, что он действительно может заболеть и умереть, и в гневе плюнул в источник, крикнув: -- Ты не достойно даже плевка, грязное болото. Ты призвано не утолять жажду, а убивать людей. Так умри же само! И с этими словами он засыпал исток. Вода ушла под камнями в другое место, а путник, проведший какое-то время под раскаленным солнцем, снова стал испытывать жажду. Желание пить росло и в конце концов заставило его обратиться к источнику, но его не было на прежнем месте. Путник стал расчищать место, где некогда журчала тоненькой струйкой прохладная чистая вода, но кроме мокрой грязи там ничего не было. -- Проклятая вода, куда ты исчезла? -- почти беззвучно вопил путник, не в силах издать звук пересохшим горлом. Усилия его были тщетны -- воды не было. Изнемогший, он стал сосать грязь, но и здесь старания были бесплодны и более того -- губительны. Наевшись грязи, он не только не утолил жажды, но обрек себя на мучительные боли в животе и в конечном счете -- на смерть. Плюнувший в исток, не найдет его больше. ПРИТЧА О БАБОЧКЕ Однажды свежим ветром занесло бабочку на поле, где росла лечебная трава. Цветы там были мелкие, одноцветные и не такие ароматные, как в садах. Для того, чтобы утолить жажду, нужно было приложить усилие, чтобы достать цветочную влагу, а к тому же в каждом цветке ее было так мало, что необходимо было часто перелетать с цветка на цветок, усаживаться на колышущийся от ветра стебель и перебирать маленькие цветочки, доставая по мельчайшей капельке нектар, и был он не такой сладкий, как у садовых цветов, и даже более этого отдавал горчинкой. Бабочек на этом поле не было, там было много пчел, они ужасно монотонно жужжали, создавая неприятный звук, режущий нежный слух бабочки. Все ее раздражало на этом поле, но, куда лететь, она не знала. Она сидела на раскачивающемся стебле травы и с жалостью смотрела на снующих туда-сюда дребезжащих пчел. -- Скажите мне, -- отважилась спросить одну из них бабочка, -- почему вы выбрали это поле, где цветы мельче мелкого, сока в них меньше малого, запах у них терпче терпкого, а нектар горше горького? Есть сады, где много больших, красивых и ароматных цветов, в чашах которых -- океан сладчайшего нектара. Пчелы трудились, не бросая работу, им было не до праздных вопросов легкомысленной бабочки. Только одна, оторвавшись на мгновение от цветка, посмотрела на бабочку недоуменными глазами, в которых светился покой, уверенность и разум, и сказала: -- Мудрость не в красоте, а в полезности. И улетела. Это для глупой бабочки было слишком заумно, и она продолжала сидеть со страдальческим видом на гнущемся до земли стебле, ожидая лучшей участи, которая не заставила себя долго ждать. Вдруг на поле появилась огромная яркая бабочка. Она была так красива и изящна, так легка и грациозна в полете, что труженицы пчелы рядом с ней казались мерзкими существами. Она царственно парила над блеклыми дикими цветами, изредка садилась, но, видимо, лишь для того, чтобы передохнуть. Ее не привлекали эти простенькие цветочки, не прельщал их терпковатый запах, не притягивал горький нектар. Подлетев к бабочке-залетке, она спросила: -- Как ты попала в это ничтожное место? Здесь безобразные цветы, и к тому же они дикие от природы; чтобы утолить жажду, здесь надо трудиться, а мы, бабочки, рождены, чтобы наслаждаться, порхая над жизнью. Мы созданы красавицами, чтобы любоваться собой и радовать глаз чужой своим изяществом. Нам не место в этой мастерской, потому что мы не призваны что-либо производить, у нас иное поприще -- услаждать зрение своей красотой. -- Я случайно попала сюда, -- стала оправдывать свое положение бабочка-залетка, -- меня занесло ветром против моей воли, и теперь я мучаюсь и страдаю здесь, мне тяжело, я устала, я зачахла, я потеряла здесь все: и свою красоту (а ведь я была так же красива, как и ты, -- соврала бабочка), и свое изящество, свой редчайший ум среди этих отупевших от однообразного труда пчел. Я не могу уже мыслить и не могу показывать всем свою красоту. -- И бабочка-залетка заплакала. -- Несчастное создание, мне жаль тебя, ты действительно стала маленькой и безобразной здесь, глупой и блеклой. Ты действительно зачахла здесь, в этой глуши, вдали от шумного прекрасного мира вечного праздника, ты потеряла свой блеск и лоск. Лети со мной, я покажу тебе чудесный сад, где не только огромное множество восхитительнейших цветов, которые издают дурманящие ароматы и цветут до глубокой осени, но и много тени, которая защищает наши нежнейшие крылья от палящего солнца. А эти дикие уродцы, -- указала она на цветы, -- через несколько дней отцветут, оставив память о себе лишь в горьком меде. Говорят, он лечебный, но что нам лечить, если мы не болеем? Летим навстречу легкому безмятежному счастью! И глупая бабочка вспорхнула и полетела туда, где вечное тепло, как она понимала, где изящество красоты, где сладчайший нектар, где бесконечное счастье! Сад, в который ее привела бабочка-красавица, был такой необыкновенной красоты, которой она никогда еще не видела. Здесь было тихо, потому что не было ветра, здесь было много разнообразных, ухоженных и красивейших цветов. Здесь стоял такой аромат, который одурманивал даже ум, делая его мягким и растекающимся, как киселеобразное вещество; в чашах цветов было столько сладчайшего опьяняющего нектара, что можно было жить в этом пьяном дурмане вечно. И бабочка, обезумевшая от счастья, летала... летала... летала... наслаждаясь великолепием, пока не попала на иглу... На черном бархате, под прозрачным стеклом "сидела" одинокая, ничем не приметная бабочка, а скрипучий голос часто произносил рядом с ней непонятные звуки: "Это редчайшая бабочка-залетка -- ценнейший экземпляр, таких давно нет и не будет. Я счастлив, что смог сохранить ее для потомков. " Выбирая судьбу, помни: она одаривает тем счастьем, к которому ты стремишься. ПРИТЧА О ДВУХ КУВШИНАХ У одного человека было два кувшина для хранения воды, но стал замечать он, что в одном сосуде вода всегда прозрачная и прохладная, а в другом быстро мутнеет и приобретает неприятный запах. Стал он искать причины: вода из одного истока, значит, дело не воде, стоят кувшины в одном месте, значит, дело не в хранилище, сделаны они из одной глины и руками одного мастера, значит, дело не в материале и в мастерстве. Что же так разнит их? Присмотрелся он внимательно и понял: тот, что попроще, без изысков -- пористый и испаряет стенками влагу, тот, что покрыт лаком-- не имеет пор и обрекает воду на загнивание. И тогда человек поставил красивый кувшин в угол, чтобы им только любовались, а из простого кувшина поил в жаркий день на улицах людей. Пили воду люди и не только утоляли жажду, но и ощущали прилив сил и бодрости в теле, чистоту мыслей в голове. А если кто хвалил хозяина, тот с гордостью отвечал: "Это не я, это кувшин мой, это он чудодейственной силой обладает. " Так и среди людей бывает: на красивого глазеют, а от умного пользу получают. ПРИТЧА О ПОСЛАННИКЕ БОГА И ТОЛПЕ Сотворил Бог землю и сотворил Бог людей, но люди обезумели прежде, чем поумнели. И тогда Бог решил дать им учителя из их же рода. Долго он выбирал среди людей того, кому можно доверить знания, которые сделают людей разумными и, наконец, нашел человека, который был готов внимать Высокому Слову, обращать его в простую речь, доступную каждому. И дал Бог Знания избраннику своему, а тот в свою очередь стал передавать эти Знания людям. Сначала народ слушал умные речи и благодарил посланника Бога за Знания, но скоро понял, что сам он так глуп и ничтожен перед этим человеком, что впору умереть, чем жить. Но почему он должен умирать, если он сотворен для жизни, а если это так, значит, он должен жить. Умно это или глупо -- уже неважно, ведь живут же деревья и камни и не задумываются даже: почему, зачем и для чего живут, и они, люди, тоже достойны просто жить. -- Человеку дано сознание, чтобы, воспринимая жизнь, он мог преобразовывать прежде всего себя, а потом и саму жизнь, -- твердил посланник Бога. -- Внемлите разуму и вы станете разумны! Но люди прислушивались ко всему, только не к разуму и от этого еще больше обезумели. Сначала стала редеть толпа слушателей избранника Бога, затем поредели ряды учеников, и в конце концов посланник остался одинок. Он скитался по селениям, чтобы вразумить людей, но был гоним безумной толпой. И, наконец, загнали безумцы скитальца к скалам, голым и суровым скалам, где ждала изгнанника только смерть. Войдя в эту каменную обитель, где крышей было небо, а стенами острые вершины скал, божий человек мужественно взошел на плато и крикнул беснующейся толпе: -- Я бы с легкостью умер, если бы это лишило вас безумия и вселило разум, но даже моя смерть не очистит затуманенный ум ваш, ибо не видит тот, кто слеп, не слышит тот, кто глух, и не разумеет тот, кто не имеет разума! И остался посланник Бога среди скал ждать смерти. Великое мужество давало ему силы для жизни и лишало возможности смерти сжать в своих объятиях преданного ученика Бога. Любопытная толпа ждала того часа, когда сдастся этот смертный человек и упадет перед ней на колени, прося прощения; и снизойдет тогда она и позволит этому падшему влиться в свое серое безобразное тело, которое поглотит безумца и принесет спокойствие своему алчному сердцу. Люди были наделены на редкость неиссякаемым терпением, и для них любой конец: будь то смерть или поклонение -- было их победой над гордецом. Но не хватило терпения у камней, они стали трескаться от невыносимой боли, которую они испытывали за этого негнущегося человека, а из трещин стали появляться сначала капельки слез, затем они превратились в ручейки, ручейки стали закручивать водовороты, и вдруг мощным потоком стала подниматься вода, и она свершила то, чего не ждала озверевшая толпа: она поглотила посланника Бога, чтобы поднять его на небеса, а изуверцев закрутила в грязном водовороте, чтобы унести в глубины ущелий, которые образовались в растрескавшихся душах скал. Тихо и спокойно ушел под воду ученик Бога и учитель людей, чтобы подняться на свою небесную ступень, и с дикими воплями уносились в адовый зев безумные люди. Страшные крики, вопли и стоны разрушали тишину, проклятия неслись всему, что приходило на ум бесславно гибнувших людей, страх увлекал их все дальше и дальше от просветления разума. Такова участь пророков Великого Учения: быть изгнанными и убитыми толпой, но даже в одиночестве и боли не теряли истинные ученики Богов и учителя людей лица своего, и еще ярче и красивее было оно в мучениях своих перед личинами безумцев. Это -- участь всех цивилизаций, это -- события всех эпох. ПРИТЧА О ДВУХ ПТИЦАХ Две птицы летели в небесном просторе и вдруг попали в воздушный поток. Одна испугалась, сложила крылья, прижала к груди голову и отдалась провидению. Сильная воздушная струя подхватила обмякшее тело, закрутила в своем круговороте и понесла на скалы. Со всего маха она ударила слабое существо о камни, разбрызгав кровь, и, собрав разлетевшиеся перья, понесла их по свету, как символ безволия, ибо перо без птицы, как тело без разума. Другая же птица распрямила крылья, вытянула голову, расправила грудь и полетела навстречу ветру. Когда воздушная круговерть осталась позади, она почувствовала силу в крыльях и уверенность в душе и поняла, что теперь она может лететь даже к солнцу. В минуты трудных испытаний нельзя складывать крылья, судьба не жалует слабых, она разбивает их при первой возможности. Нужно расправлять крылья и лететь навстречу буре, тогда буря под натиском силы разобьется о каменную волю и разлетится слабыми перьями воздушных потоков, которые будут восприниматься на земле, как легкий безобидный ветерок. ПРИТЧА О МУДРЕЦЕ И ГЛУПЦЕ Жили мудрец и глупец. К мудрецу шел народ, чтобы послушать его умные речи, а глупца обходили стороной. Не по себе было глупцу, зависть мучила его, и решил он сходить к мудрецу, чтобы послушать его и по достоинству оценить его мудрость. Пришел он к умному собрату и стал слушать то, о чем говорит умнейший. Слушал-слушал, слушал-слушал, но так ничего и не понял. Вышел он от мудреца и заявил людям, собравшимся у дома мудрейшего, что тот не в себе, ибо здоровый такого не скажет; что от таких мудрствований болит голова и пухнут мозги. -- Бойтесь его! -- крикнул глупец, да так громко, что его услышали в окрестностях. -- Ибо и вас постигнет та же участь, что и меня! Вы отупеете от его речей навсегда! Вы обезумеете от большого ума! Та часть людей, которая так же мало понимала в мудрости, как и глупец, да и к тому же очень боялась потерять последний ум, с видом собственного достоинства отвернулась от мудреца и пошла прочь с глупцом, чтобы окончательно не обезуметь. Другая часть осталась возле дома мудрейшего, от мудрости которого светлел ум и становилось больше сердце. Глупость существует для того, чтобы больше оттенить мудрость, давая ей возможность с огромной мощью светить во Тьме Безумия. ПРИТЧА О ГЛУПЦЕ И ИСТОЧНИКЕ Один глупец решил уничтожить исток воды. Не нравилось ему, что бьет он именно здесь, на его пути. Сначала глупец зарывал исток землей, но тот размывал землю, потом глупец засыпал камнями ложбинку, но исток вырвался из-под камней, тогда глупец принес большой валун и накрыл исток. Вода исчезла. Возрадовался глупец, что победил бьющую из земли воду, и устроил сам себе праздник в честь великой победы. Безудержно он веселился и вдруг... фонтан ударил из-под земли и сбил глупца с ног. Глупец хотел было встать, но мощный поток подхватил его и понес с вершины горы. Пока его несло вниз, он не ощущал ничего -- настолько все было неожиданно и мгновенно, но когда он попал в низину и вода закрутила его в своем мощном водовороте, глупец почувствовал, что вода -- кипяток. -- Почему вода закипела? -- заорал обезумевший глупец. -- Потому я стала горячей, что заставил ты меня опуститься на дно просыпающегося вулкана, он раскалил меня и выбросил кипящим гейзером из себя, -- шептала кипящая вода. Больше ничего уже глупец не услышал. Нельзя уничтожить то, что неуничтожимо. ПРИТЧА ОБ УЧЕНИКЕ, СВЕРНУВШЕМ С ДОРОГИ Вел Учитель учеников своих по трудной тернистой дороге к Великой цели жизни. И чем ближе была цель, тем труднее становилась дорога, круче подъем и беспощаднее иглы терна. И в самый тяжелый миг, когда силы покидали учеников, появлялся в стороне от дороги временно разбитый балаганный театр, где разыгрывали спектакли лицедеи, где кружился в вихре танца карнавал, где царил веселый праздник. И один уставший ученик решил только взглянуть на празднество, только схватить глоток воздуха от карнавального ветра. Он свернул с пути... Подойдя к шатру циркачей, он просунул голову между колышущимися от ветра яркими занавесками и увидел завлекательные фокусы, сложнейшие трюки, потешную клоунаду. Это было интересно и забавно. Забывшись, он смотрел веселое представление циркачей, пока они не увлекли всю толпу вместе с ним на площадь, где начался шумный карнавал. Люди спешно надевали маски, причудливые и уродливые, смешные и жалкие, злые и страшные, и неслись, неслись в веселом вихре маскарада все дальше и дальше. Ученик забыл обо всем, он был как ребенок, впервые попавший на праздник. Он менял маски, ища для себя самую красивую, соответствующую, как ему казалось, его внутренней сути, но сколько он ни примерял, все они, по его мнению, искажали действительность, уродуя его лицо. Не найдя желаемой маски, он надел ту, которая досталась, потому что все маски были разобраны такими же желающими праздности людьми. Потом он увлекся сладостями, которых на карнавальной ярмарке было такое множество, что трудно было оторваться от конфетных палаток. Насытившись, он побежал к воздушным шарам. Сначала ему нравились синие, потом -- зеленые, затем -- красные, он брал и те и другие, а набрав много, вдруг поднялся над площадью и с небольшой высоты увидел пищащий от удовольствия разноцветный муравейник людей, зараженных празднеством. Наконец, устав от шума и веселья, он подошел к одинокому человеку, раздающему мыльные пузыри. Грустный человек надувал огромные сверкающие от света цветных фонарей пузыри и давал незадачливым людям. Пока пузырем любовались, он плавно перекатывался в воздухе, но стоило взять его в руки, как он лопался. -- Я тоже шел другой дорогой, -- твердил устало человек с мыльными пузырями, -- но желание взглянуть на праздник сгубило меня, и теперь я владелец мыльных пузырей. Они красивые, но лопаются очень быстро. Я и сам стал уже мыльным пузырем. Но его никто не слушал. Люди были увлечены игрой с мыльными пузырями. Пузыри лопались, не оставляя и следа, а люди самодовольно смеялись. Ученик тоже ловил пузыри, они какое-то время лежали на ладони, но потом все равно рассыпались разноцветными искрами брызг, и он радовался как ребенок, позабыв обо всем. Долго развлекался ученик с мыльными шарами, а когда опомнился, праздника уже не было. Площадь была пуста, замусорена; музыка не играла, фонари не горели, конфетные палатки были пусты, шатер цирка разобран, а в душе ученика была щемящая боль. Он вспомнил, что шел когда-то по другому пути, и горечь разлилась по его уставшему телу. Он решил бежать туда, где оставил истину, но ноги еле двигались от усталости. На ладони лениво качался мыльный пузырь и не лопался, а маска, которую он когда-то надел на лицо, приросла. Ученик попытался избавиться от мыльного пузыря, но напрасно, он превратился в зеркало, в котором всегда отражался жалкий, смешной и уродливый образ то ли лицедея, то ли клоуна, но не того, каким помнил себя ученик. Он попытался избавиться от безобразного костюма, но не мог, ибо сняв его, он остался бы совершенно голый. Жалкий уродец шел к выходу, но путь его лежал через площадь, она теперь имела унылый, удручающий вид, который приводил в ужас. Но надо было куда-то идти, и он шел. Наконец, вышел на тернистый путь, где давно уже прошли его товарищи с Учителем. Он увидел, что тропинка заросла колючим терном, на котором развевались на ветру обрывки грубой одежды идущих к свету. На земле алыми точками запекшейся крови лежал след от ушедших. Ученик стал искать другую дорогу, но не нашел, ибо к Истине ведет только один путь. -- Я хотел только взглянуть на праздник, но, видимо, пробыл там так долго, что дороги успели зарасти, -- с горечью произнес ученик. На душе было пусто, знания, данные Учителем, забылись, и от праздника ничего не осталось. И сидел ученик между заросшей дорогой к Истине и закончившимся праздником лжи и плакал от бессилия и злобы. Нет вечного праздника в жизни. Он приходит, чтобы увлечь и увести и уходит, чтобы разочаровать и опустошить. Кто посвящает себя праздному развлечению, тот покупает себе вечную маску уродца, которая становится его сутью. ПРИТЧА ОБ УЧЕНИКЕ, ПРЕДАВШЕМ СВОЕГО УЧИТЕЛЯ Один ученик пошел на базар за чашкой риса для Учителя. На базарной площади он увидел толпу и решил посмотреть, что там за сборище. Он подошел ближе и взгляду его представилось странное зрелище: на возвышении стоял человек в богатых ярких одеждах, который, жутко кривляясь, громко и возбужденно что-то говорил. Ученик прислушался. Первые слова, которые он услышал, сначала возмутили его, потом привели в смятение, но чем дальше он слушал новоявленного глашатая истины, тем больше приходил в возбужденное состояние, которым была заражена толпа слушающих. От странных слов в голове ученика стали появляться иные, чем были когда-то, мысли, а человек, который кричал все громче и громче, вколачивал чужеродные слова в голову уже одурманенных людей как клинья в дерево. Человек, провозглашавший, как казалось ему самому, истину, обвинял Учителя в дьявольских наваждениях, называл его черной чумой, пытался развенчать перед тупой толпой "самозванца", которого истинно верующие называли посланником Бога. -- Он заманивает вас в черные сети и влечет душу в пучину тьмы, -- надрывно, время от времени кричал возбужденный глашатай истины. Ученик долго слушал площадного крикуна и в конце концов усомнился в божественной истинности Учителя. Он не вернулся больше к тому, кто много лет давал ему знания и учил его жизни, а, уподобившись горлопану, пошел разносить "правду" о том, кто не требовал признания, кто жил только тем, что доверял своим ученикам сокровенное учение и божественную тайну. Долго ходил ученик по селениям, разнося новую весть. Он давно уже уподобился и в речах своих, и в одежде своей "новоявленному учителю", сеющему смятение в душах. И однажды в возбужденной орущей толпе новоиспеченный глашатай истины увидел ясные спокойные глаза. Он отвел свой взгляд к привычной картине беснующейся толпы, но неведомая сила потянула его взор туда, где светились две ярких звезды лучезарных глаз. Величие спокойствия сияющего взгляда привело его в трепет, взволновало и разорвало нить блестящих бус слов ученика, порочащих истину. Мысли рассыпались бусинками и растерялись. А человек с ясными глазами повернулся и пошел прочь. Он удалялся все дальше и дальше, и чем больше становилось расстояние от него до толпы ротозеев, тем выше он поднимался. Он шел уже над землей, над водой, по ясному чистому небу уверенной походкой, и она была до боли знакомой ученику. И вдруг он вспомнил, что так спокойно и уверенно ходил его Учитель, и только у него были такие мудрые и ясные глаза. -- Учитель! -- неосознанно крикнул глашатай новой истины, и толпа повернула голову туда, куда направляла рука опомнившегося ученика. -- Это -- дьявол! -- завопила толпа. -- Ты сам сказал, что это -- черный, страшный человек, слуга и помощник сатаны, сам сатана! Если он -- твой учитель, значит, и ты из этого бесовского племени. Бей его! -- закричал кто-то из толпы. -- Бей! -- подхватили другие. И в ученика полетели камни... Когда толпа, наглумившись, устала, удовлетворенная своим безумством, она покинула площадь, оставив под раскаленным солнцем окровавленное, обезображенное ранами безжизненное тело. Не Учителя предает оступившийся, но себя обрекает на страшный суд Истины. ПРИТЧА О ЧАШЕ ЖИЗНИ Пил человек Чашу Жизни и всегда она была такой, как ему хотелось, но пришло время, когда стала ощущаться горечь, и чем больше он пил, тем горше она становилась. Тогда обратился человек к Богу: -- Господи, почему Чаша моей Жизни стала такой горькой? Я праведно живу, приношу людям только добро, почему же яд скопился на дне этого сосуда? -- Человеку не дано видеть причины, -- ответил Бог, -- но я нарушу Закон Тайны Судьбы и дам тебе возможность узреть то, что ты сейчас пьешь, и пусть поможет тебе это с достоинством осушить бесстрастный сосуд. И в тот же миг перед взором человека всплыли страшные картины его деяний. Глядя на свои чудовищные проступки, он не верил тому, что это творил он сам. Он увидел глаза людей, которым он причинил боль, и понял, что его Чаша недостаточно горька, чтобы искупить содеянное. Молодость не ведает, чем обогатит старость. Старость забывчива и не помнит, чем наградила ее молодость, и потому считает всю свою жизнь источником мудрости, и поэтому обе беспечны и неразумны, одна -- в дурной расточительности, другая -- в глупом беспамятстве. Если бы молодость видела будущее, старость бы не знала страданий. Если бы старость помнила прошлое, тяжесть бы ее была легче. ПРИТЧА О РАСПЛАТЕ Нанялся бедняк к богачу на работу. Вывел хозяин работника в поле, показал, что нужно сделать и сказал, сколько заплатит. Понимал бедняк, что работы много и труд непосильный, но его утешала обещанная ему плата. Он радовался тому, что сможет облегчить положение своей семьи на какое-то время. Но труд был тяжелее, чем показался на первый взгляд, да и погода не баловала: то стояла сушь, то лил беспрестанно дождь, то налетал ураганный ветер. И не было у работника ни отдыха, ни покоя. И плакал бедняк и терял надежду, но работу не бросал, ибо тяжелее переносить голод, чем тяжесть труда. Настало время сбора урожая, и впервые возрадовался работник, глядя на плоды своего труда, и впервые надежда озарила его сердце. И пришел он к хозяину за расплатой. -- Не оправдал ты моих ожиданий, -- сказал богач. -- Много сгнило от дождей, много высохло от засухи, много загублено ветром, за все это я вычту из твоего заработка, а что осталось, ты получишь у моей жены. Пошел бедняк к жене богача, та сунула ему несколько монет и выпроводила со двора. Посмотрел работник на свой скудный заработок и заплакал, обильные слезы покатились по его щекам, горечь переполнила душу. Уставший и больной, он тащился к дому, где ждала его нищая семья. Прошло время, и давно уж было забыто это событие, каждый жил своей жизнью, но вдруг у богача в одночасье пал скот, сгорел дом, заболели дети, умерла жена. Горе шло по пятам, отнимая у богатого то одно, то другое. Обессилевший от горя, он обратился к Богу: -- Скажи, Всевышний, чем разгневал я тебя? Я исправно выполняю все твои законы, усердно молюсь тебе, за что же такая немилость ко мне? -- Не молитвой, а делами своими человек творит судьбу свою. Сколько ты присвоил чужого, столько и потерял, -- ответил Бог. -- Но я в тысячу раз меньше недодаю, чем теряю сам, -- оправдывался богач. -- А где точная мера того, что потеряют бедняки на твоей работе? Ты не учитываешь их слез и ушедшего из их тела здоровья, не учитываешь их нужды и голода, горя и душевной боли. Все это ты получаешь теперь с лихвой и должен принять с благодарностью, -- терпеливо объяснял Господь. -- Тогда ты не Бог, коль так несправедлив! -- вскричал богач. -- Ты отнял у меня больше, чем я недоплатил, а я недоплатил по справедливости: часть урожая сгнивала от дождя, часть выгорала при засухе, а часть уничтожалась ветром. -- Не у работников ты отнимаешь -- у себя, и терять будешь, пока не осознаешь. Ничего, кроме злобы и проклятий, не было в душе у богача. Обильные слезы катились теперь по его щекам, горечь переполняла его сердце. Обессиленный тащился он по жизни, в которой несчастье сменяло горе. Он по-прежнему жаждал богатства и по-прежнему обкрадывал других, чтобы улучшить свою жизнь, и по-прежнему что-то постоянно терял. В конце жизненного пути беспомощный, больной и одинокий он лежал на смертном одре и проклинал жизнь, Бога и все на свете. Он так и не понял Великого Закона Судьбы. Легче уходить из жизни тому, кто меньшую ношу грехов за плечами имеет. И минует чистилище ада тот, чей ум просветлеет до смерти. Отягощенному грехами и умирать тяжелее, и до светлых Врат Вечного Покоя не дойти. ПРИТЧА О ВЛАСТОЛЮБЦЕ Один человек очень любил власть. Главным смыслом его жизни, единой целью было достижение всемогущества. И шел он к нему, пренебрегая всем, убирая все со своего пути. Но впереди него все время оказывался незаметный, невзрачный, маленький человечишка, который портил своим появлением настроение властолюбцу. Ему и так приходилось нелегко: только он преодолеет одну трудность, как возникнет впереди другая, а тут еще человеческая сущность, мешающая ему на пути. Снова и снова появлялся впереди тот, кого обойти невозможно, кто вставал немым упреком и бесстрастным стражем справедливости. Они словно оба поднимались к высотам, и властолюбец очень боялся, что этот ничтожный человеческий червь займет его высоту. Многое и многое было уничтожено устремленным к власти, но, наконец, цель была достигнута -- земля завоевана, люди покорены и самая высокая вершина земли была у его ног. И властолюбец приказал срубить пик вершины и сделать плато для его трона. Прислужники выполнили его приказ, и царственный трон стоял на самой высокой вершине земли. Взобрался на него властолюбец и с недосягаемой высоты стал обозревать свои владения. И представилась его взору сладостная картина: ничтожным и крохотным было все! Но не мог в полной мере возрадоваться властолюбец, потому что среди покоренных и покорившихся он не увидел того, кто поднимался с ним к высотам. Не было его внизу, не было его и рядом. И поднял властолюбец голову вверх, к небесам, и жаром обдало его корыстолюбивое тело -- на необозримых небесных высотах, в ярком чистом свечении стоял тот, кто поднимался по трудной дороге вверх. Сколько раз сбрасывали его вниз верноподданные властолюбца, сколько раз наносили побои и увечья, чтобы он не обгонял будущего земного властелина, но все усилия уничтожить стремящегося к выси были тщетны. Не смотря ни на что, он оказался выше и более этого-- излучал лучезарное сияние, от которого сияла земля и люди. И возмутился тиран, вскричал от негодования. Неустойчивый трон дрогнул и опрокинулся вместе с властолюбцем вниз, в страшную глубокую пропасть. Сердце отсчитывало последние удары, дыхание -- последние ритмы, а в груди безумной лавой кипела злоба, и никак не мог понять властолюбец, какая сила помогла ничтожному человеку подняться до таких божественных высот и засиять в божественном свете. Он вспомнил глаза покоренных людей: чистотой взгляда они были обращены к освещенному высшим Светом Существу, чистотой устремлений были направлены к этому лучезарному образу. В дикой злобе рванулся тиран, чтобы очернить грязным словом Возвышавшегося, но страшная боль прервала дыхание на полувздохе, а биение сердца -- на полуударе. И досталось тело властолюбца не Высшему Свету, не памяти человеческой, а земным червям. Разные стремления ведут к разным высотам. Разные желания приводят к разным достижениям. Разные цели приносят разные победы. А человек рожден, чтобы стать либо Серафимом крылатым, либо гадом ползучим. Он сам хозяин своей судьбы, ваятель жизни, создатель памяти о себе. ПРИТЧА О ХУДОЖНИКАХ Жил на свете художник. Хорошие полотна он создавал, радовал людские сердца, но неудовлетворенность была в его сердце: хотел он запечатлеть на своем полотне Бога и оставить его образ людям. Он ушел в горы, где преодолевал вершины в поисках священного лика, он спускался в пустыню, где проводил время в посте и в молитве, он уходил к морю, где вслушивался в небесный шепот волн и в песню человекоподобного дельфина, и вдруг в одно ясное утро он увидел удивительный, серебристо сияющий свет. Красота и чистота его были божественны, и он понял, что это -- сияющий лик Бога. Художник вернулся в свою мастерскую и, призвав все свое умение, перенес на полотно лучезарный лик Божества. Уходя из жизни, он передал священную картину своему ученику. Тот долго смотрел на полотно и решил, что изображенный свет красив, но это -- не Бог, Всевышний должен быть другим. И он приложил к картине свою руку, нарисовав в центре излучения лицо. Больше за всю свою жизнь он не дотронулся до полотна, но его штрих исказил истинный образ Всевышнего. Умирая, он передал картину своему ученику. Тот нашел картину неполной и дорисовал то, что принесло ему его видение. Так полотно переходило из рук в руки, от ученика к ученику, и каждый незадачливый художник вносил в него свои поправки. В итоге на полотне стал больше просматриваться бес, чем Бог, а так как картина носила имя первого художника, то гнев людей был обращен к первосоздателю. Его обвинили в сатанинстве, могилу осквернили и уничтожили, а имя заклеймили. Прошло время, и один из учеников решил создать полотно с ликом Творца, но прежде, чем приступить к работе, он повторил путь первого собрата. Когда художник вернулся домой, он создал высочайшего мастерства полотно, на котором сиял лучезарный свет невидимого Божественного лика. Теперь полотно с сатанинским образом нужно было уничтожить, чтобы остановить возмущение людей. Но что-то мешало художнику коснуться ножом тонкого тела полотна. Словно кто-то удерживал его руку, чей-то голос молил о милосердии, и решил мастер снять слой краски с полотна и оживить его другим образом. Кропотливой и трудоемкой была работа, но остановиться художник уже не мог. Слой за слоем он снимал с полотна краски и наблюдал, как менялся образ. Исчезали безобразные черты и тени, он преображался и светлел. С каждым разом становился образ человечнее и красивее, светлее и чище. И вот на полотне начал проступать последний слой: волнение охватило мастера и он с особым трепетом принялся за работу. И каково же было его удивление, когда на очищенном полотне он узрел то же лучезарное сияние, как на своем. Он сравнил две картины и увидел, что они совершенно похожи, словно их писал один человек: два совершенно одинаковых величественных образа сияющего света и одна, сливающаяся воедино, гамма цветов! И понял художник: лик Бога открывается лишь тем, кто хочет его увидеть, а не нарисовать в своем воображении. Образ Бога -- один. И только тому он откроется, кто достоин лицезреть Великую Сущность. И тут же с грустью подумал, что после него придут мастера, которые захотят внести свою лепту в создание Священного лика, и в своем понимании, в своем восприятии и в своем ощущении исказят истину, осквернят Великую суть, очернят Светлый образ; и на его полотне нарисуют беса, и его обвинят в сатанинстве, и поглумятся над прахом, и заклеймят имя. Это -- участь всех тех, кто поднимается над рутиной к свету, кто живет не в угоду толпе и не идет у нее на поводу, а поднимается над ней. ПРИТЧА О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ СТРАСТИ Жили на свете два брата-близнеца. В один день и в один час они родились, и внешне были очень похожи друг на друга, и все их путали. Не нравилось это одному из братьев, и он решил чем-то выделиться. Не знал, как это сделать и обратился к провидцу за советом. -- Людей отличает только страсть, -- сказал провидец, -- какую страсть в себе человек откроет, куда за ней пойдет, то и выделит его из людской массы. Найди ее в себе, и она даст тебе то лицо, какое ты заслуживаешь. Ты можешь выбрать и маску, которая навсегда закроет твое лицо от мира, и даст тебе отличие от других людей. Обрати свой взор внутрь себя, и ты найдешь там то, что тебе близко. Недолго искал в глубине своей души жаждущий несхожести со всеми людьми ту страсть, которая выделит его из людской массы. Страсть к золоту и богатству оказалась на поверхности, он легко достал ее изнутри и сделал своею путеводной звездой. Всю жизнь он посвятил накоплению богатств, а золото стало той неотъемлемой частью его, без которой он не мог уже обходиться. Он ел на золоте, спал на золоте, носил на себе золото. Золото было везде и во всем, и он видел и ощущал каждой частью своего тела, что не похож ни на кого, особенно на своего брата-близнеца, который так и остался неприметным, ничем не отличающимся от таких же как он людей. Каждое зеркало показывало алчному брату его сияющее в золотой маске лицо, которое горело в золотом блеске дорогого металла. Но однажды он взглянул в зеркало без маски и отпрянул от изуродовавшего его лицо стекла. Сраженный такой дерзостью зеркала, он бросил в него камень. -- Умри, лживая стекляшка! -- гневно крикнул брат. Но и в другом, и в третьем, и в сотом зеркале было одно и то же изображение. Страшное, опухшее, изрезанное морщинами, землистое безжизненное лицо смотрело на безумца из всех зеркал. Разъяренный и обезумевший, бросился брат к провидцу. -- Ты дал мне дурной совет! -- с порога набросился озверевший брат на мудреца. Тот спокойно ответил: -- Ты взял то, что было у тебя на поверхности, что было легче и ближе тебе. Оно было врожденно и лучше всего проявилось. -- Но мой брат-близнец, с которым мы родились в один день и в один час, выглядит гораздо моложе и красивее меня. Лицо его сияет живым светом жизни, а от моего исходит безжизненное свечение смерти. Ты сделал из меня урода! Ты своим дурным словом лишил меня молодости, покоя и счастья! Я уничтожу тебя! -- захлебывался от негодования безумец. -- Меня так же невозможно уничтожить, как голос Высшего Разума, живущего в сердце, потому что я -- совесть, которую трудно убить, -- заключил провидец. Но безумствующий так ничего и не понял в замысловатых словах мудреца. С высоты своего золотого обиталища он в дикой злобе смотрел на молодых, здоровых, сияющих, жизнерадостных людей, спокойно живущих на цветущих землях; среди них был и его брат. Он был так же прекрасен и молод, как и они. Лицо его не тронуло время, не исказила морщинами болезнь, не изуродовала страсть. Он светился от ясного внутреннего света и казался лет на сто моложе своего единоутробного брата-близнеца. Во все времена, во все периоды жизни человека на земле золото было великим властелином душ человеческих. Оно покоряло людей, превращая их в своих рабов, оно высасывало из них ту жизненную силу, от которой само светилось. Человек не знает, откуда сила и блеск золота, его вечная молодость и жизненность, а жаль, ведь на земле нет ничего более жаждущего человеческой энергии, чем этот драгоценнейший металл. Человек хочет блестеть в золоте, а золото блестит от человеческой энергии жизни. Человек хочет жить, как золото, но золото переживает его, оставляя выжатое безжизненное тело. Два алчных существа земли -- золото и человек -- стоят друг друга, равны своею страстью друг другу, но страшнее этого то, что каждый хочет превзойти в своем блеске другого. ПРИТЧА О СЫНЕ, ПРЕДАВШЕМ МАТЬ Одну женщину обвинили в сатанинстве и собирались сжечь на костре как колдунью. Но по существовавшему в то время обычаю все должны были подтвердить, что она ведьма. Огромная толпа, словно камни, бросала возгласы "ведьма", только ее сын безмолвствовал среди толпы. -- Сжечь и сына, -- крикнул кто-то, -- он сын ведьмы, значит и он -- сатана. Опасаясь за жизнь сына, крикнула несчастная женщина в толпу: -- Это не мой сын! И тогда возмущенный сын заорал вместе с безумствующей толпой: -- Ведьма! Ведьма! И в тот же миг запылало пламя у ног невинной. Языки огня лизали уже тело, но не эта боль жгла сердце матери. Вспомнила несчастная, как впервые шевельнулся под сердцем ребенок, словно цветок распустил свои лепестки, вспомнила, как в муках родила она долгожданное дитя, как услышала его первый крик, возвестивший о появлении нового существа на свет божий, вспомнила, как приложила впервые к груди теплый дорогой комочек, как впервые он произнес слово "мама", как сделал первый шаг... Смотрела она в родное лицо, искаженное безумством, и жгучие слезы заливали опаленные огнем щеки. Жестокий костер погас, безжалостное пламя исчезло, оставив на площади серый пепел, который разносил во все стороны равнодушный ветер. Толпа, получив наслаждение, разошлась, а сын безвинной женщины так и стоял на площади. Не было у него никого, и некуда ему было идти. С площади его вскоре прогнали, и он побрел в поисках другой жизни. И где бы он ни был, куда бы ни прибивался, отовсюду был гоним, обруган, оскорблен и нередко избит. И чем больше ему доставалось, тем чаще он вспоминал мать: ее теплые мягкие руки, ее милый сердцу голос, ее родной образ, ее нежность и любовь. -- Мир жесток, -- твердил несчастный. -- Он отнял у меня то, что было всего дороже. -- Нет, это не мир отнял у тебя самое дорогое, -- услышал он голос внутри себя. -- Это ты отрекся от него, чтобы сохранить себе жизнь. И стал жить сын с вечным укором совести, как с клеймом. Прошло время, женщину оправдали, вернули честь доброму имени, а сын ее так и остался вечно прокаженным, отовсюду гонимым. И спокойной жизни у него не было, и спокойной смерти не получил Не отрекаются от любви ради собственного спасения. Отрекшемуся, отлученными от жизни быть, лишенным любви человеческой и имени честного. ПРИТЧА О ЦЕНЕ НА СЧАСТЬЕ Тяжелая, беспросветная жизнь у нищих: ни радости, ни покоя. На тяжесть жизни и обездоленность обречены и их дети. Они, так же как и их родители, обречены тащить тяжелую ношу нужды и невзгод. Но в таких семьях бывает особая радость и особое счастье, рожденные от чистой и светлой любви, которую невозможно оценить никакой монетой. Живут эти семьи в своем мире и своею особой жизнью, но так же, как и на всех людей в мире, падают на них испытания властительницы человеческих жизней -- судьбы, которая любит позабавиться, потешиться и проверить в своей лукавой игре силу любви людей, у которых любовь -- единственное мирило жизни и счастья. И пало такое испытание на одну семью. Постучала однажды в дверь удача, возможно, единственная удача в нищей, беспросветной жизни и позвала детей из родительского дома, суля вечный праздник, вечное удовольствие и вечное богатство. И вслушался в ее сладостные увещевания один сын и, забыв о бедных родителях, потянулся он за лакомым легким куском. Никто не остановил его, никто не вразумил, потому что никто из родных не мог предложить ему взамен ничего, кроме своей бесценной любви. И покинул юноша родной дом в погоне за призрачным счастьем. Он бросился в шумный, закручивающий в веселом беззаботном вихре, праздник и надолго забылся в круговороте увеселяющего хаоса. Он сладко ел и сладко пил, красиво одевался и в бессмысленных удовольствиях проводил время, мимоходом женился, родил детей и все кружился, кружился, пока болезнь не сковала и не обезобразила его тело. И вдруг в одно мгновение все закончилось: растворился праздник, исчезло безумно истраченное богатство, и он оказался выброшенным из шумящего праздничного водоворота на пустынный берег жизни. Единственную опору и надежду он увидел в детях, но те, увлекаемые круговертью веселья, продолжали нестись в даль по-прежнему существующего для них праздника. Ветер беспечности уносил их все дальше и дальше за горизонт другой жизни. Нестерпимая боль и обида захватила сердце родителя -- он отдал им все, что имел, но они не оценили этой жертвы. Ради них он раскручивал колесо счастья, применяя порой жестокие методы и совершая грязные поступки, но они не поняли даже, каких усилий это стоило. В горькие минуты покинутости и одиночества вспомнился родной дом и любящие родители, и потянуло блудного несчастного сына в родные края. С трудом он добрался до знакомых с детства, близких сердцу мест, отыскал свое бедное жилище и постучал в родную дверь. На пороге он увидел моложавого, до боли знакомого человека. -- Брат мой, -- заплакал скиталец, -- я вернулся. Я одинок и несчастен, я брошен родными детьми, и у меня нет теперь никого, кроме тебя и родителей. -- Родителей у тебя тоже нет, -- ответил брат, -- они давно умерли от горя. Блудному брату стало не по себе, и он поспешил оправдаться: -- Но я облегчил им жизнь. Когда я покинул родной дом, они избавились от лишнего рта, который нужно было кормить. -- Они лишились того, кто мог бы украсить их беспросветную жизнь. Тоскуя, они выплакали глаза, страдая, они истощили сердце. Они имели одну любовь, на которой не разбогатеешь, которой не увеселишься. Они ушли из жизни, потому что тот, к кому была обращена их любовь, в ней не нуждался. И понял искатель легкой жизни, что не в безумном празднике счастье, а в чистой, преданной, сильной любви, которая согреет в холод, которая ослабит голод, которая защитит от горя своим покоем, которая даст тихую радость и успокоение сердцу в трудные минуты. И понял он, что в погоне за призрачным счастьем, потерял самое бесценное в жизни -- любовь человеческого сердца, любовь человеческой души, любовь человеческого разума. Он осознал, что как бы ни жалели его из милости, он никогда уже не получит той искренней любви, которую променял на пустой звон призрачного праздника. И он ушел подальше от родных мест и попросил Бога мгновенной смерти, которая бы избавила его от позора и низости. Но судьба не дает легкой расплаты, она подносит горькую чашу, которую пить-не выпить до конца бесконечной жизни своей. ПРИТЧА О ДВУХ КОЛОКОЛАХ На сторожевой башне было два колокола. Один огромный, тяжелый, массивный, с толстыми чугунными стенками и большим, почти круглым, чугунным языком. Другой был намного меньше. И медные стенки его были тоньше, и медный язычок изящнее. И звонили оба колокола по-разному: большой издавал сильный, глухой, тяжелый звук, который тревожным эхом отдавался далеко от башни; маленький звучал, словно заливался, то смехом, то плачем, и слышно его было не так далеко, но те, кому доводилось слышать этот звук, словно очищались: были то слезы или смех, но всегда что-то слетало с души, освобождая ее от невидимой тяжести. Испокон веков жили два колокола вместе, звонили в нужный час, сообщая о каком-то событии, но однажды посмотрел большой колокол на своего собрата и впервые ощутил свое величие: там, внизу, на уровне кончика его огромного языка висел еле заметный, отливавший медным блеском брат. Он был такой маленький, что терялся в солнечных бликах; он почти растворялся в свете солнца днем и исчезал из вида в серых сумерках ночью. "Если вблизи он еле приметен, -- думал большой колокол, -- то издали он не виден и вовсе. Значит, те, кому нужно подать сигнал, бегут, ориентируясь на меня. Я виден отовсюду и я главный на этой башне. Значит, только я могу и должен решать, кому и как звонить. " Поначалу голос маленького медного колокола еще звучал и был слышен в округе, но постепенно он стал звучать реже, и вскоре совсем смолк. Воздух потрясали только глухие, тяжелые, угнетающие душу удары гиганта. Он бил своим черным чугунным языком постоянно, и никто уже не понимал, что творится в мире, потому что все сообщения о разных событиях звучали на одной низкой, тяжелой ноте. Все словно отупело от однообразного, наводящего ужас, боя, терзающего душу; все чувствовало себя угнетенным и, лишенное живой песни, увядало на глазах. Все живое теряло жизненную силу и сжималось, движимое одним желанием: покинуть этот безрадостный мир. Но нашлась сила, которая отрезала злобный язык черного колокола. Ухнул он наземь, последним тяжелым вздохом сообщив всему, сохранившему признаки жизни, о своем конце. И зазвонил тогда медный колокол, разлив по округе плачь по собрату, как бы говоря всему и вся, что посягать на жизнь, даже самую преступную и жестокую, никто не имеет права, что нужна не карающая сила, а творящая, что нужно было вложить в черный рот иную песню. Но сила Закона Справедливости коснулась медного колокола, и услышал он в себе ее слова: -- Можно научить хорошо петь того, кто желает этого, но того, в ком самость рождает песни, переродить невозможно, легче заставить его замолчать. Тот, кто возвеличивает себя, над всем возвышает, все покоряет себе, свои песни навязывает, о себе поет, себя слушает, и ничего другого не слышит, не поймет вразумляющих слов, не примет других песен и не будет петь их, считая эти песни чужеродными. Если самость его, больше его самого, если разум его тяжелее его самого, если совесть его темнее его самого, то не лучше ли лишить его жизни во имя множества жизней других. Разумнее лишить его голоса, вырвав язык, чем обрезать собственные уши, лишив себя слуха. Пой, звонкий колокол, как пел раньше, -- плачем о горе, смехом о радости. Пой о жизни, чтобы она никогда не прекращалась. И запел медный колокол, создавая своим золоченым от солнца языком песню жизни. И поднялось все, и наполнилось силой, и потянулось к жизни, расцвело, возвысилось, потянулось к свету. И плакал колокол в дни ненастий, и разливался малиновым звоном в дни радости. И каждый раз новые жизнеутверждающие песни вырывались из его сияющей груди. А чугунный гигант висел, безмолвствуя, и черное тело его было вечным напоминанием тяготы и беспредельного безумства. Каков колокол души -- таков и звон. (Слова Космического разума из книги Л. Я. Венгеровой и Д. Д. Гурьева "Записи диалогов с Космическим Разумом". ) ПРИТЧА О МАЯТНИКЕ СЧАСТЬЯ Два брата обратились к Всевышнему: -- Скажи, Господи, можно ли управлять счастьем и горем? -- Человеку подвластно многое, -- ответил Бог. -- Тогда научи нас этому. -- Я дам вам по маятнику, и вы сможете сами отмерять свое горе и свое счастье. Поблагодарили братья Бога и возвратились домой с ценным подарком. Один брат качнул маятник в сторону счастья и закружился в порыве этого хмельного ветра, но дойдя до той точки, которая была отмерена силой толчка, маятник пошел в обратном направлении с такой же силой и отнес брата к событиям далеко безрадостным. Хлебнув горя, брат мгновенно отрезвел от безумного счастья и понял, что горе и счастье -- абсолютно равные величины, две стороны одной сути и одного без другого не существует. Значит, чтобы уменьшить горе, надо уменьшить желание счастья, которое не бывает вечным, и чем оно будет ровнее и тише, тем на душе будет спокойней. Умный брат понимал, что всего, чего хочешь, не иметь, всей радости, которой желаешь, не испытать, а потому нет существенной разницы между много и очень много, потому что все равно не знаешь точной меры того, что в сущности нельзя измерить. И он установил свой маятник на такую величину колебаний, которая позволила ему и познать счастье, и не ослабнуть в горе. И счастье, и горе были почти равны, а жизнь брата стала протекать в покое, и сам он стал более уверенным и сильным в житейской мудрости. Счастье украшало его жизнь, а горе не обезображивало ее. Сначала они спокойно сменяли друг друга, а потом слились в одну ровную полосу жизни, где все воспринималось, как должное, где все строилось в крепкой связи с разумом и душевным чутьем. И не мог сказать брат, ставший в последствии мудрецом: счастлив ли он, но он всегда говорил, что несчастье обходит его стороной. Так и прошел он по жизни долго и спокойно, мудро и праведно, не причиняя никому зла, а раздаривая другим радость. И не для себя уже он жил, а потому и не нуждался в личном счастье. Другой брат качнул маятник в сторону счастья и закружился в вихре опьяняющей радости, но дойдя до конечной точки и его маятник на мгновение остановился и, с еще большей силой, пошел в сторону несчастья. Неожиданность эта потрясла второго брата, от внезапности такой он чуть не захлебнулся и не лишился жизни. Оправившись от такого удара, безумец с еще большей силой толкнул маятник в сторону счастья и понесся в призрачный мир иллюзий. Упиваясь эйфорией счастья, он так и не заметил, что его снова отнесло к другому берегу и с головой окунуло в омут. Долго барахтался неугомонный брат, но, выбравшись, он решил толкнуть маятник еще сильнее, чтобы успеть ухватить еще больше счастья. Когда он снова оказался в болоте невзгод, когда горе с головой стало затягивать его в трясину бедствий, ему пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы выкарабкаться, но, выбравшись, он с еще большей силой качнул маятник в сторону счастья в надежде получить столько, что сможет перекрыть любое горе. И продолжалось это качание из стороны в сторону долго. И чем было больше счастье, тем тяжелее невзгоды, и не понимал глупый брат суть этого явления. Так он всю жизнь толкал маятник к счастью, стараясь качнуть как можно дальше, чтобы получить как можно больше, но потом прикладывал еще большие усилия, чтобы преодолеть удары судьбы. До последнего мгновения своей короткой жизни он стремился счастьем перекрыть горе. Но в мире гармонии все так уравновешено, что ничего невозможно получить, не расплатившись. Это -- главный закон природы, о котором не знают или не помнят, забывают или не хотят знать. А итог один... И хоронили молодого годами старца, истратившего все свои силы на бесполезную работу -- добывание счастья, -- порожденную ненасытным желанием и тщеславием. У каждого человека в душе есть свой маятник, и какова амплитуда его колебаний, такова и человеческая жизнь. ПРИТЧА О ПОСТУПКЕ, СДЕЛАННОМ ИЗ ЛЮБВИ Было у матери пять сыновей, четверо работящие, а пятый только читал, да что-то вычерчивал. Пока дети маленькие были, в доме был мир и покой. Старшие на земле работали, помогали матери, а младший все маленьким был, все при своих детских забавах: то на звезды смотрит, то рисует что-то. В земляной работе он ничего не смыслил, да и не был приспособлен к ней, и считали его бестолковым и тупым, а потому оставили его в покое и не трогали. Пришло время, старшие выпорхнув из родного гнезда, обосновались на земле, обустроились, стали жить богато, и все у них было, да все чего-то не хватало. Был в их душах червячок, который точил одной-единственной мыслью их головы: была у матери земля, которая могла достаться нерадивцу, ни ума он ей не даст, ни толку -- загубит кормилицу, -- а с нее большая польза была бы. Пришли они как-то в родной дом и увидели, что мать на земле работает, а брат по-прежнему в небо упертый сидит. Взбесило это старших братьев, злость и зависть змеей горло обвили. И начали они убеждать мать, чтобы та выпроводила сына на собственные хлеба -- и ей легче будет, и нерадивого сына жизнь работать научит. Долго колебалась мать -- жалко ей было свое дитя, -- но потом все-таки согласилась с сыновьями и предложила своему глупому и ленивому последышу начать самостоятельную жизнь. Сын не стал спорить, собрался и ушел. Прошло немало времени. Снова старшим сыновьям неймется: видят они -- мать старая, землю обрабатывать не может и пропадает добротный кусок земли без сильных рук. И пришли они к матери просить землю. -- Разделите, -- сказала мать. -- Пусть каждому достанется равная часть. Но ни одному из сыновей ответ матери не понравился. Они понимали: если разделить землю поровну, то достанется столько, что развернуться, собственно, негде будет. Целый кусок еще что-то значил, а разделенный -- терял свою ценность. Видит мать -- недовольны сыновья ее ответом. -- Решайте сами, -- сказала она, -- у кого земли меньше, тому и отдайте. Стали мерять братья, но, как ни крути, выходит одно и тоже: если дать всю землю тому, у кого ее сейчас меньше, то у него с новым куском станет земли значительно больше, чем у самого богатого. Так начался спор, который длился бесконечно. И про мать сыновья совершенно забыли. И доживала она свои трудные года в одиночестве и печали, глядя на бесполезные споры своих детей. И чувствовала она вину перед тем, кому, может быть, не хватает сейчас крова, своего клочка земли, любви и заботы. И хотелось ей уже уйти из жизни, но словно что-то удерживало ее на этой грешной земле. Не могла она спокойно покинуть этот мир, не зная, что с ее младшим сыном. Долго жила она и долго мучилась, глядя на обезумевших в кровавой мести старших детей, и не ведая, что с ее сыном, которого она из любви выгнала из дому. Но как бы долго ни длилась жизнь, она -- не вечна, всему когда-то приходит конец. С тяжелым, изболевшимся сердцем покинула этот мир уставшая женщина. Немощное тело ее схоронили сыновья и облегченно вздохнули: "отмучила", и начали жестокую войну за землю. Только душа мученицы не покинула грешную землю -- не было ей дороги ни в ад, ни в рай, потому что осталась она привязанной к земле, где бродил по ней тот, кого она из любви собственной обездолила. И бродила душа по земле, и все чего-то искала. Давно уже не было в живых того, кому причинила она когда-то боль. Давно уже светлая душа ее младшего сына светила звездой в небе, которому посвятила свою жизнь, свой труд, свою безграничную любовь. Давно не было уже и тех, кто породил вечную войну за землю и черным ураганом носился над ней. А она в своем тонком теле все бродила по земле, бродила; все искала чего-то, искала... Привязавшая себя сама, она не могла разорвать этот узел и подняться туда, где ждал ее отдых. Существует поверье: если душа по какой-либо причине привязала себя к земле и не в силах оторваться от нее, то остается она на ней вечно, становясь низким духом-элементалом, который бродит по земле среди людей и пугает их своим внезапным проявлением. И боятся его люди, и зовут привидением, и изгоняют его, применяя магию, не зная вечных мук этой души и причиняя ей боль. Не так страшен грех, который можно искупить в аду, страшен поступок, который не причислишь ни к грешным, ни к праведным, и который не имеет дороги ни в ад, ни в рай. ПРИТЧА О ЛИЦЕДЕЕ Один человек мечтал дарить людям праздники, делать их счастливыми, веселыми, радостными, преображать их суровые лица. И стал он актером. Бродил по городам и устраивал на площадях для народа свои представления. Имел крохи, которых с трудом хватало на жизнь, но не это поддерживало его, а огонь, который горел в глазах людей, который оживлял их лица на какое-то время, делая их красивыми, светлыми, одухотворенными. Но это преображение длилось недолго. Как только актер заканчивал представление, люди опускали головы и шли по своим делам, озабоченные своими трудностями. Жизнь становилась все тяжелее и тяжелее: одни безмерно богатели, другие бесконечно беднели, и ни те, ни другие не стали счастливее; в глазах и тех и других было одно и то же: забота о хлебе насущном, или о богатстве беспредельном. И как ни старался актер, чего только ни выдумывал, как ни ухищрялся, ничего не получалось. Лица людей становились все суровее, глаза тусклее, а сами люди злее. Но он не унимался, он все творил чудеса, призывая на помощь и ум, и талант, и смекалку. Но однажды, после представления, из толпы вместо монет кто-то бросил сначала злую шутку, потом раздались крики недовольства, язвительный смех и, в завершение, полетели в актера гнилые овощи и тухлые яйца. По лицу отчаявшегося лицедея вместе с гнилым бурым соком текли светлые чистые слезы. -- Люди! -- произнес мим. -- Поднимите глаза к небу! Толпа стихла, и все как по команде подняли глаза на небо в надежде увидеть чудо. -- Посмотрите в чистую лазурь его, -- продолжал мим, -- и вы увидите там необозримый простор, зовущую светлую даль, глубину чистоты, ясный свет, и вы преобразитесь. Вы забудете свои тяготы, оставите непосильные ноши и устремитесь к счастью на крыльях духовной безмятежности и постигнете торжество той жизни, которая существует только в чистых и светлых душах! Но люди не увидели чуда в небе и не поняли, о чем говорил лицедей, они решили, что он призывает их к безвременной смерти, чтобы подняться к призрачным высотам. В диком безумстве они схватили камни и стали бросать их в бедного актера. -- Умри сначала ты, -- кричали они, -- а мы посмотрим, каким счастливым ты будешь на том свете! И обезумевшая толпа забросала актера камнями. Прошло время, все забылось, но скука, воцарившаяся в городе, червоточила души людей. Росла злоба, зависть, ненависть, которые привели сначала к вражде, а потом и к войне. Люди стали убивать друг друга порой без серьезной на то причины. И некому было остановить их... Не будет войн там, где умеют ценить искусство человеческой души, мастерство ума и талант сердца. ПРИТЧА О СМЕХОТВОРЦЕ Один человек очень любил посмеяться над другими. У каждого он мог найти какой-то изъян и потешиться над ним. У одного были раскосые глаза и смехотворец, чтобы высмеять этот недостаток, сводил свои к носу, или разводил так, что они то смотрели в разные стороны, то одновременно вверх и вниз, и делал он это так комично, что все весело смеялись. У другого был скошен рот и тут смешливец не упускал возможности, чтобы не исказить в гримасе свой рот так, что толпа заливалась от хохота. У кого-то были неловкие длинные руки, и здесь находился повод для смеха. У кого-то была некрасивая походка, и это с успехом мог осмеять создатель публичного смеха. Кто-то плохо говорил, заикаясь, или искажая звуки, и тут талант даровитого смехотворца проявлялся с особой силой. Даже такие человеческие изъяны, как горбинка носа, или больших размеров уши, которые невозможно показать, не применяя уловок, когда формы правильны и красивы, смехотворец мог без особых трудностей высмеять, используя свой неотразимый талант. Долго этот человек смешил толпу, теша при этом то ли ее низменные запросы, то ли свою гордыню. Он достиг высокого мастерства, и толпа шла смотреть его, когда он появлялся, и веселилась, потешаясь над любыми человеческими недостатками. Этим смехотворец зарабатывал себе на хлеб и был счастлив, что ему хватает даже на сладкие пирожки. Прошло время. По-прежнему создатель публичного смеха пытался смешить толпу, но видел уже, что народ не смеется так же задорно, как смеялся немногим раньше, а чаще толпа то ли с жалостью, то ли с грустью смотрела на него и нередко вместо смеха по щекам людей катились слезы. Деньги бросали, не скупясь, но что-то странное было в этом жесте. Если раньше деньги бросались игривой рукой, а монеты, падая, звенели так, словно заливались смехом, то теперь жалость читалась в полете жертвующей руки, а монеты ударялись одна о другую, издавая звук капающих слез. И хлеб, который ел смешливец, казался теперь горьким. -- Что же случилось? Почему народ стал так странно относиться ко мне? -- спрашивал сам себя человек и не находил ответа. Однажды он брел по базару и, проходя мимо лавки одного богатого торговца, остановился, увидев в большом зеркале до ужаса смешного человека. Сгорбленный уродец на кривых ножках с развернутыми в разные стороны ступнями, с обвисшими длиннющими руками, с яйцеобразной головой, лысой сверху и со всклокоченными волосами на затылке, с разнопосаженными над глазами взлохмаченными бровями, с глазами непонятного цвета и неопределенного направления взгляда от разошедшихся в разные стороны зрачков, со сгорбленным носом, развернутым вправо, с раздутыми, вздыбленными крыльями ноздрей, с искривленным в дикой улыбке ртом, -- и на этом перечень всех изъянов не заканчивался. Он был так уродливо смешон, что человек долго и безудержно хохотал. Ему было так смешно, что он не мог остановиться. Из лавки вышел недовольный торговец, протянул человеку монету и сказал: -- Это -- не лучший способ для выпрашивания денег. Но смехотворцу было не до них, ему было до безумства смешно видеть все уродства одновременно. -- Я еще никогда не видел всех видов уродства у одного человека сразу, -- сквозь смех пытался объяснить свое состояние человек. -- Но это же -- ты! -- недоумевая, воскликнул торговец. -- Неужели тебя веселит твое же уродство? -- возмутился пораженный таким явлением хозяин лавки. -- Я? -- удивился человек. Он внимательно вгляделся в зеркало и понял, что урод, которого он видит и над которым так заразительно смеется, -- это его отражение. И вдруг он заплакал. Он так горько плакал, что торговец вынес ему еще две монеты. -- Мне жаль человека, который зарабатывает таким гнусным способом, -- сказал он, бросив деньги. Никогда так больно и горько не было смехотворцу. Теперь он понял чувства толпы, которая собиралась только для того, чтобы посмотреть на такого уникального урода. Более безобразного человеческого существа смехотворцу никогда не приходилось видеть. А ведь несколько лет назад он был не таким: он был высоким, стройным и красивым, но желание иметь легкий заработок изуродовало его до неузнаваемости, и теперь он был обречен на вечное уродство, которое могло вызвать смех только у идиота. Каждый человек сам себе выбирает путь. И если судьба бывает жестока к нему, то не ее надо винить, а себя, ибо человек дразнит ее, играя, а расплачивается, страдая. ПРИТЧА О ТОМ, КАК ЧЕЛОВЕК ПРИ ЖИЗНИ УПОДОБИЛСЯ БОГУ В день свадьбы одного человека подошел к счастливцу старец и сказал: -- Я должен омрачить твое счастье. Падут камни с неба и сделают тебя уродом, и пойдешь ты по этой земле гонимый людьми, как ветром. Это -- судьба твоя, ее не обойдешь, ее не переступишь. За грехи твои прошлые быть тебе изгоем и нести кару Судьбы до последних дней твоей жизни. Страшно счастливцу было слышать такие слова, но он знал Великий Закон Судьбы и безропотно принял горькую весть. Только беспокоила его судьба любимой женщины, ставшей его женой, и он остановил старца вопросом: -- Скажи, провидец, не коснется ли несчастье жены моей? Старец внимательно посмотрел на человека и сказал: -- Я вижу искренность в глазах твоих и хотел бы тебя утешить, что у жены твоей завидная судьба... И старец исчез. И вздохнул облегченно человек, и сказал жене своей, доброчестивой красавице: -- Из чистой и большой любви к тебе я отрекаюсь от тебя первым, чтобы не причинить тебе боль, не обречь на страдания и несчастье. Я хочу, чтобы горе не коснулось острым ножом прекрасного лица твоего и не изрыло его безобразными морщинами. Я хочу, чтобы печаль не вошла в сердце твое и не породила в нем боли. Я хочу, чтобы ты всегда была так же красива и счастлива, как сегодня. Ничего не ответила ему жена. И, простившись, он покинул ее. Не долго пришлось ждать карающего меча Судьбы. В одну из ночей разыгралась буря, и посыпались камни с неба, и обрушился этот камнепад на человека. Такой страшной боли он еще никогда не испытывал. Когда ураган стих, оказался человек засыпанным камнями, из-под которых не мог даже выбраться. Сколько он пролежал под ними и что с ним потом было, он не помнил, но когда открыл глаза, то увидел перед собой свою жену в простом платье и с потухшими от горя глазами. -- Ты пришел в себя, значит, будешь жить. Не гони меня более, я все равно не уйду, потому что связаны мы Судьбой и быть нам вместе до последних дней наших и в горе, и в радости. Не мог противиться человек, ибо был он привязан к ложу своему слабостью израненного тела, но когда раны зажили, он украдкой вышел из лачуги и ушел, чтобы не обременять любимую женщину уродством своим. Пройдя не так много, он наклонился к ручью напиться и увидел в дрожащем зеркале ручья до боли знакомый образ. -- Я проклят Судьбой за грехи свои, и это -- мой крест, и нести его мне без стенаний и ропота. Я не могу обрекать тебя на эти страшные муки, потому что любовь моя выше жалости к себе, -- обратился он к той, чье отражение дрожало в воде. -- Оставь меня, чтобы в тиши мирской жизни свить себе гнездо, завести в нем детей и жить, как живут все, в довольстве и счастье. Я же не могу дать тебе ничего, кроме страданий, но любовь моя к тебе так велика, что причиняя тебе боль, я буду мучаться сам еще больше. Оставь меня, чтобы облегчить мои страдания, и я буду более спокоен от счастья твоего. И ушел несчастный, волоча за собой ногу и опираясь на палку изуродованной единственной рукой. В одном селении, куда зашел человек попросить хлеба, он заступился за ободранную, больную кошку, которую таскали на веревке мальчишки, но баловни судьбы, увидев новую жертву, в порыве тупого безумия накинулись на нее. Страшной жестокости они подвергли несчастного, и лежал он на земле растерзанный и избитый. И вдруг чья-то тень заслонила палящее солнце, безжалостно обжигающее свежие раны. Открыл глаза свои человек и увидел жену. Тогда он заплакал от бессилия, умоляя ее покинуть его, потому что он страдает вдвое больше, когда видит любимое лицо, изменяющееся от страданий и боли. И снова он ушел, и так убегал от нее всегда, но после каждой неудачной встречи с людьми или страшными явлениями природы, приносившими ему новую боль и новые страдания, он видел возле себя женщину, которая была его женой. И сказала она ему однажды: -- Я -- жена твоя перед Богом. Он связал наши судьбы, и я не могу нарушить то, что разрушить невозможно. Не из страха за грехи я хожу за тобой, а из любви человеческой. Я не в силах покинуть тебя, ибо это не в силах моих. Твоя судьба -- моя судьба, и ничто не остановит меня, ибо долг мой быть рядом с тем, с кем связана я невидимой нитью Великой Судьбы Жизни. И не могу я быть счастлива при виде несчастья. И не могу быть спокойна при виде горя. И не могу быть равнодушна при виде страдания. Нет у меня иного пути, чем путь милосердия. Нет иного смысла жизни, чем ниспослание любви своей, которая залечивает и телесные, и душевные раны, и ниспослание добра своего, которое дает силу в преодолении трудностей. И не смогу я быть счастливой, помня о несчастье. И не могу не помнить, потому что нельзя забыть. Не из жалости, из любви я с тобою. Не из милости, а из милосердия. Не для сострадания, а для воодушевления. Не принимай меня как жертву, прими как Бога, которого ты не можешь отвергнуть и изгнать из сердца своего. И смирился человек, и пошел он дальше по своему трудному пути вместе с той, которая была теперь для него не женой, а спасительницей. И стала легче дорога, и слабее боль, и меньше печаль. А женщина, шедшая рядом, наполняла живительными силами не только близкого ее сердцу человека, но всех тех, кто нуждался в поддержке. И, не скупясь, раздавала она свою любовь и свет своей души всем, кому они были нужны. И чем больше света она давала, тем светлее сама становилась. И принимали ее люди в сердце свое как Бога, и слушали ее как Бога, и верили ей как Богу, и становились сами светлее и чище, и понимали смысл судьбы и жизни, и принимали их как должное, дабы пройти по трудному пути, пронести тяжелую ношу и измениться. И стала она божественным Светочем, и мудростью житейской, и благочестием мирским, не только для мужа своего, но и для всех людей. И живет она и поныне, и кто видит ее, тот полнится светом, который очищает, тот получает мудрость, которая помогает жить, тот имеет благо, которое делает счастливым. Тот, кто безропотно сносит удары Судьбы, тот растет, кто величием Души живет, тот возвышается. ПРИТЧА О ТОМ, КАК СТАНОВЯТСЯ ФУРИЯМИ У одной женщины было все: и дом, и богатство, но не было, как она сама считала, счастья. -- Что тебе нужно для счастья? -- спросил ее Бог. -- Мужа, -- ответила женщина. Дал ей Бог мужа, но вскоре она почувствовала себя несчастной. -- Чего еще не хватает тебе? -- Родственников. Дал ей Бог и родственников; дальние отыскались, но любящие. И снова печаль поселилась в неугомонной душе. -- Что я могу еще для тебя сделать? -- терпеливо спрашивал Бог. -- Я хочу, чтобы у меня были хорошие соседи. И это -- не велик труд, и появились рядом хорошие люди. И ей бы радоваться и наслаждаться счастьем, да все не так, все не эдак, хмурая ходит, не улыбается, доброго слова от нее не услышишь; все раздражает, все выводит из себя, все злобу в сердце рождает. Глянет она: у соседей бедно, да радостно, и злость в душе заклокочет, обида к горлу подступит. Посмотрит: у родственников детишки дом оживляют, а у нее мертвый стоит, безжизненный, и снова закипает она от злобы. Всех ненавидела она, на всех злилась, всех в душе кляла и ругала. У людей даже мужья как мужья, а у нее не так красив, да не так добр и ласков, не так работящ. Исходила она черной злобой, но мало ей показалось в себе самой вариться, решила она сделать так, чтобы всем счастливым так же, как и ей, несчастливо жилось, и стала она ходить из дома в дом и всех ссорить. И переругались и родственники, и соседи, обозлились друг на друга, возненавидели один другого. Изъела она и мужа своего, и до Бога добралась, обругала грязными словами Всевышнего и прокляла. Но и тогда не наступило покоя в душе. -- Что мне сделать, чтобы одолеть счастье чужое и тогда я буду счастлива сама? -- вскричала разъяренная женщина. -- Кто может помочь мне в этом? И услышал ее Черный Человек, и пришел к ней. -- Я помогу тебе. Я подарю тебе Книгу Зла, и ты найдешь в ней рецепты на все случаи жизни. Женщина была так рада этому появлению, что не смогла сдержать ликующего победоносного смеха, который был похож на лязг меча в воздухе. В порыве безудержной радости она благодарила странного страшноватого незнакомца, обещая ему дать любую плату. -- А мне немного надо, -- проскрежетало черное существо, -- только лишь твое человеческое сердце, в котором заключена божественная Душа. Я поглощаю их, чтобы никогда и ни в чем не проявился Божественный Разум, изменяющий серую жизнь, и Божественный Дух, способный осветлить и обожествить человека. -- Зачем мне сердце?! -- воскликнула, обезумевшая от радости, женщина. -- Что с него проку! Оно только мешает, когда начинает ныть от боли, причиненной мною другим. Возьми его, и пусть ничто не останавливает меня в делах моих! -- Ты великолепна в злобе своей! Она придает тебе неземную красоту. Ад позавидует изяществу душевного уродства твоего! Необыкновенная сила теперь в руках твоих! Твори! И пусть Свет невидимых Высот никогда не проникнет в души тех, кто пытается подняться над болотом жизни. Черный человек исчез, и женщина в безумной радости начала листать Черную Книгу и творить все, что в ней написано. И стала зарождаться в сердцах людей злоба и ненависть, и начали они делать мерзости, от которых все живое и прекрасное стало гибнуть. От хмурости людской постоянно был хмурым небосвод, затянутый тяжелыми черными тучами. От громких криков и ругани людской клокотали вулканы от вскипавшей в них лавы, и грохотало небо от раскатистых громов. От ненависти уже ничего не рождалось, ибо рождается все только в Любви. И наслаждаться бы деяниями своими существу, давно потерявшему не только образ женский, но и человеческий, да находились люди, которых не брали ее чары. Светоч их Душ по-прежнему светился в постоянной ночи. И кого-то да привлечет этот чистый ясный Свет, и поднимется этот человек из болота гниющей жизни, и пойдет за сияющим в неведомую даль. И бесконечной стала борьба со Светом и постоянной работа над новыми ядами, отравляющими души. И не замечалась вечность, проплывающая мимо, уносящая молодость, красоту и блага некогда красивой и богатой женщины, и не замечала она за злодеяниями своими ход быстротечного времени, ибо была она уже в полосе безвременного пространства. И никто уже не помнил ни имени ее, ни образа, никто не отличал в ней даже человеческого существа, все знали только человекоподобную страшную уродливую тварь, которую называли просто "фурия". Она же по-прежнему тешила себя прошлым, которое давно истлело на углях памяти. Тот, кто дорожит своей Великой божественной Душой, никогда не сойдет со светлого пути своего, ведущего к необозримым просторам Величия Жизни. Тот, кто продает свою душу, ублажая свою самость, уйдет в небытие черных дыр, называемых дьявольскими кладбищами. Каждый выбирает свою дорогу, но сильного направляет по жизненному пути его божественная Суть, живущая в теле и владеющая им. ПРИТЧА О ТОМ, КАК ПОЯВЛЯЮТСЯ ЯЗВЫ Одна женщина очень ненавидела всех людей. Ненависть ее была такой сильной, что превратилась в язвы, которые покрыли все тело и все ее внутренние органы. Пригласили к ней целителя. Осмотрел он женщину и сказал: -- Нет лекарства, которое может излечить от язвы. Язва -- это болезнь сердца. Чем добрее сердце, тем оно здоровее и тем лучше оно разгоняет кровь по телу. Чем злее, тем дольше в нем застаивается кровь, которая загнивает, а гнилая кровь порождает гниение органов, которые омывает. -- Ты не просто бездарный лекарь, ты еще и глупый человек, -- в сердцах сказала больная. -- Какой умный может связать язвенную болезнь с сердцем. Иди прочь! Я найду других лекарей, и они вылечат меня. Целитель ушел. Пригласили к женщине для лечения других врачевателей. Те долго лечили мазями и примочками, но язвы не заживали, а больная еще больше исходила желчью ненависти, нередко впадая в такое безумство, что видела в людях гадов ползучих, змей шипящих, червей безобразных, тварей страшащих, чудовищ ужасных и еще огромную тьму всяких мерзостей. И в придачу к язвам пошла у нее кровь горлом. Снова позвали целителя, так как он был ближайший из всех, занимающихся лечением. Осмотрел он больную и дал заключение: -- Эта страшная болезнь от головы. Чем ужаснее порожденный образ в мыслях, тем быстрее возгорается кровь. Перегорев, она становиться черной, и не может она больше течь по жилам, и выбрасывается она с дыханием через горло. Осветли свои мысли, и посветлеет кровь, разнесет ее сердце по всему телу, а чистая, она будет спокойно течь по великому руслу сосудов и наполнять каждый орган жизненной энергией. Что-то злое и страшное хотела выкрикнуть женщина, но захлебнулась своей собственной черной кровью и отошла в мир иной. Стали спрашивать целителя: от чего же все-таки умерла больная. -- От язвы сердца и желчи в голове, -- ответил он. Тот, кто породит язву в сердце, умрет от язвы тела. Тот, кто породит желчь в мозгу, умрет от болезни крови, отравленной ядом собственных мыслей. ПРИТЧА О СОРНЯКЕ Когда Бог создал Землю, он покрыл ее травами. Нежная зеленая трава с разноцветными яркими цветочками красивейшим ковром лежала на земной тверди. Многие лета она создавала чарующую красоту, многие лета служила одной цели: приносить радость и быть полезной. За многие лета видоизменилась она и стала не просто одноликой травой, но многоликим разнотравьем. Не все так гладко и спокойно было в этом мире растительности, появилась такая трава, которой захотелось выделиться и быть не просто разнотравьем, а отдельным видом. Она посчитала себя лучше всей однородной массы и решила возвыситься. Вначале это привело к увеличению роста. Она стала тянуться вверх, но чтобы тоненький стебелек ее мог держаться без опоры над землей, он стал утолщаться и грубеть. Маленькие нежные листочки не смотрелись уже на грубом стебле, и заносчивой траве пришлось вытянуть и утолщить листья. Длинные мясистые темные толстые листья разместились на толстом стебле, раскинулись во все стороны, образовав под собой тень и сырость. Мелкая травка, выбивавшаяся из-под земли под самым кустом раскидистой огрубевшей травы, чахла и исчезала. Но и этого показалось мало вознесшейся траве, она стала нетерпима к соседям. Стараясь хоть чем-то задеть их и уколоть, она начала выпускать шипы, которые сначала были похожи на наросты на листьях и имели вид мягких заостренных листочков, но чем больнее хотелось уколоть, тем жестче они становились, пока не огрубели совсем и не стали более деревянисты, чем травянисты. Чем более дальних хотелось задеть этой траве, тем длиннее и длиннее становились ее колючки. И в конце концов безвинная травка стала такой огромной, что подстать молодому дереву, стала такой раскидистой, что напоминала взрослый куст, и обросла таким количеством острых, длинных и жестких колючек, что стала недоступна и неуязвима. В борьбе за превосходство трава породила яд и стала, в придачу к своей неуязвимости и колючести, ядовитой. Каждой весной вместе с другими травами она зацветала. Цветы ее были яркими и красивыми, их было видно далеко, но никто не посещал это дикое растение. Никто не изъявлял желание использовать ее для блага. Даже ничтожные насекомые, и те обходили ее стороной. И торчала она на земле без надобности, быстро старея и желтея, тогда как многие травы были еще в полном цвету. И поняла она незавидную участь свою, и обратилась к Создателю: -- Верни мне мое первоначальное состояние. Хочу, чтобы во мне нуждались. Но Бог ответил: -- То, что творит самость, не исправит и сам Бог. До конца дней Жизни ты будешь обладать этим неприглядном видом, отталкивая от себя все живое. Ты стремилась к возвышению над всеми и возвысилась. Довольствуйся теперь своим устремлением, ибо оно ныне -- Суть твоя. Единственный способ -- не причинять вреда и не удручать своим видом -- это исчезнуть! -- Исчезни сам, немощный чудотворец! -- взбеленилась ядовитая трава. -- Я еще поживу, и, если не с пользой для других, то с вредом для всех! Я заставлю признавать меня и оказывать мне должное внимание! С неудержимой злостью стала разрастаться трава, заполняя собой все пространство земли, вытесняя полезную слабую травку. И видя бессилие трав и животных, возомнила она свое превосходство над всем миром. Но появился человек, которого могла укусить даже мельчайшая мошка, смастерил косу и начал косить траву повсюду. И падала она под косой к ногам его, и топтал он ее грубой обувью своей. И пришлось потесниться траве, уступить силе человека. И ушла она с пути его, по оврагам забилась, в деревьях спряталась, но, переча судьбе и назло всему, желая сохранить вид свой, буйно разрасталась в безопасных местах, чтобы доказывать миру свое превосходство и непобедимость. Но как была она сорняком, так сорняком и осталась, как не испытывали в ней нужды, так и не нуждались, как боролись с ней, так и уничтожают до сих пор. И не править ей миром, и не вершить судьбы, а быть гонимой за ничтожество свое вечно. Так и люди. Сначала стремятся к превосходству, потом изгоями становятся. Выбирая долю, можно получить участь. ПРИТЧА О ЧЕЛОВЕКЕ И РОЗОВОМ БУТОНЕ Один человек решил вырастить в своем саду розу. Он долго искал для нее место, наконец, выбрал самое лучшее, самое солнечное, удобрил землю и посадил в нее куст. Несколько лет он терпеливо ухаживал за розой, поливал ее, рыхлил вокруг нее почву, укрывал в морозы, обрезал дикие побеги. И вот наступил тот день, когда на кусте появился первый бутон. Он сначала был крохотным, потом становился все больше и больше, но лепестки чашелистика никак не раскрывались, а человеку не терпелось увидеть, каким будет цветок. Нетерпение оказалось сильнее рассудка, и человек, не выдержав, решил приоткрыть тайну. Он подошел к цветку и пальцами стал отгибать сначала лепестки чашелистика. За зелеными плотными лепестками показались не то розовые, не то кремово-белые лепестки самого цветка. Тогда человек с нетерпением стал отделять лепестки один за другим у туго связанного бутона. Толком раскрыть бутон человеку не удалось, но он успокоил себя тем, что помог цветку освободиться от связывающей его силы, и завтра тот легко сможет распуститься, расправив все свои лепестки. И человек предвкушал уже счастье наслаждения от удивительной красоты. На следующий день он рано проснулся, чтобы не пропустить момент чуда, когда на раскрывшемся цветке между красивейшими нежными лепестками заискрятся бриллианты утренней росы. Человек выбежал в сад с восходом солнца, когда роса серебристой лазурью искрилась на зелени травы, настроенный на встречу с чудом, и вдруг он увидел уродливый, почерневший и завядший за ночь бутон розы. Его сникшая головка склонилась набок, глядя не в прозрачное небо, улыбаясь своим блеском солнцу, а в темноту мрачного подземелья жизни, роняя наземь капли появляющейся и тут же стекающей, как слезы, росы. И возмутился раздосадованный человек: -- Я помогал тебе, чтобы ускорить час твоего расцвета, который затянулся слишком надолго, а ты обратил мои лучшие намерения в такое уродство. И человек в бешенстве срубил весь куст. Когда он успокоился и пришел в себя, то заплакал: -- Я вложил в тебя всю душу, а ты с такой неблагодарностью отнесся к моим стараниям. Всему свое время. Нельзя ускорить те процессы, которые ускорить невозможно. ПРИТЧА О КРЫЛАТОСТИ И БЕСКРЫЛОСТИ Два человека жили на одной земле, но одному показалось, что его собрат занимает больше места на этой земле, и он потеснил его. Безропотный человек уступил натиску силы и исполнил желание своего собрата: он дал ему все, что тот потребовал. Со временем снова сомнения стали мучить первого, и он опять потеснил мешавшего ему свободно жить собрата. Потом стали одолевать его мысли, что собрат его -- лишний на этой земле, и он начал теснить его, пока не загнал в воду. Покорный человек сошел с земли и стал заходить в воду все глубже и глубже и, наконец, почти исчез под водой, как вдруг появились у него за спиной крылья, и человек, который потерял под ногами дно, а над головой -- небо, неожиданно расправил их и взлетел. В одно мгновение он оказался в безоблачной выси. -- Так-то лучше, -- сказал человек, изгнавший собрата с земли обетованной. -- Пусть небо станет твоей обителью, моею же будет земля. Прошло немного времени с того дня, жил человек на своей земле беззаботно и счастливо, но стал замечать он, что морские приливы стали становиться все больше и больше, все ближе стала наступать на берег вода. Стал он замечать также, что приливы не сменяются уже отливами, а вода все наступает и наступает на землю. И однажды он увидел, что стоит уже на небольшом клочке земли, который со всех сторон омывает вода. И понял он, что некуда ему деться, некуда бежать, остается только взлететь, чтобы не поглотила его спокойно прибывающая вода. И попросил он тогда у Бога крылья. -- Человек рождается крылатым, -- ответил Бог. -- Как же крылатым?! -- возмутился тонущий человек. -- Я никогда не видел и не чувствовал у себя крылья. Я видел и чувствовал у себя руки и ноги, и использовал только их: ноги для ходьбы, а руки для работы, но крылья... дает людям только Бог. -- Я всем при рождении даю крылья, только один чувствует и пользуется ими, поднимаясь высоко над злом, а другой не