е.  В соответствии  с  теорией  интерферотрона,  это означало  завершение
где-то  в будущем жизненного пути  Вейвановского; показ  дальнейших  извилин
ограничивался  возможностями макета. Густав  подвел  курсор к самому  началу
расслоения трассы; однако в правом  нижнем углу картинка так и не появилась.
Индикатор времени бесстрастно  показал, что смерть Мориса  должна  наступить
через пять дней, вне пределов визуализации макета. "Невероятно",-- вырвалось
у Эшера.
     -- Что невероятно? -- донесся из угла голос Стива.
     Густав быстро выключил аппарат:
     -- Невероятно то, что даже в виде  макета  интерферотрон  демонстрирует
столь высокие показатели.
     -- Нам можно подойти? -- спросил Морис.
     -- Да,  теперь уже  можно. Вы молодец, Морис. Аппарат превзошел все мои
ожидания.
     Когда  Макналти  и Вейвановский подошли к Густаву, сверху на них  упала
ткань, накрыв их словно сетью.
     --  Мне кажется,  у  старых датчиков  были свои преимущества,-- заметил
Стив, стягивая полотно.-- Что удалось увидеть, Густав?
     --  Массу интересного.  Блуждания  хозяина  по  просторам  собственного
ангара  за  последние два дня. Теперь, я  думаю,  можно приступать к сборке.
Оборудование у вас здесь? -- повернулся Эшер к Морису.
     -- Да,-- Вейвановский подошел к столу и, открывая ящики один за другим,
начал доставать приборы. Густав перебрав их, разложил на две кучки:
     -- Это --  мои,  а  это  -- ваши. Давайте договоримся, кто  какие  узлы
монтирует.
     Эшер  и  Вейвановский вступили в долгую техническую дискуссию,  и  Стив
понял,  что в  пристройке  ему больше делать  нечего  и  что  он  вполне мог
провести это утро в уютной постели. Оставив конструкторов, он перешел в дом,
чтобы скоротать время холовизионными забавами. Густав и Морис же нацепили на
носы  специальные  увеличивающие очки,  так как сборка  требовала  ювелирной
точности,  и,  взяв  в  руки особые соединяющие  устройства (аналог  древних
паяльников),  стали  потихоньку сводить нагромождение деталей  в  компактное
целое.  Прикладывая   два  узла  вместе,  каждый  из  них  проводил  по  шву
соединителем, и обе детали срастались в одну. По окончании работы должен был
образоваться  монолит,  из  которого  отдельные  блоки  уже  нельзя  было бы
вычленить без длительной и  кропотливой разборки,-- Густав собирался,  кроме
того,  подвергнуть  интерферотрон внутренней компрессии.  Приходилось  также
регулярно отвлекаться на тестирование собранных блоков, не говоря уже о том,
что демонтаж макета оказался гораздо  более длительным, чем  мог представить
себе изобретатель.
     В  трудах незаметно пролетело время до обеда,  когда  все собрались  за
столом  у Филомелы. Хозяйка по-прежнему чувствовала  себя неважно, выглядела
бледной и была немногословной;  Морис  с Густавом, полностью  погрузившись в
работу,  думали  только  о сборке, а  Стив  находился  под  впечатлением  от
какого-то   сокрушительного   холовизионного   боевика,  который   благодаря
совместной  творческой  работе  коллектива  люпусов  обогатился  несколькими
небанальными  сюжетными  поворотами. Вследствие  этого  обед  прошел почти в
полном молчании. После трапезы Венис, сославшись на недомогание, удалилась к
себе в  спальню,  и  Стив  погрузился  в  зрелища, оставшись  в ее гостиной.
Окончательный монтаж интерферотрона должен был закончиться к полуночи; Эшера
с  Вейвановским ожидали  к  ужину  в девять  часов.  Они  опоздали  минут на
двадцать, примчавшись с извинениями  и объясняя  свою задержку  неожиданными
проблемами, возникшим при монтаже.
     -- Что случилось? -- поинтересовался Макналти.
     -- Мы допустили  ошибку  и  заметили ее  слишком поздно.  Пришлось идти
назад, разбирая аппарат. Ты нам понадобишься,  Стив  на эту ночь,-- объяснил
Эшер, быстро поглощая свой ужин.-- Нужна третья пара глаз, чтобы следить  за
очередностью сборки.
     -- Может быть, я вам смогу помочь? -- предложила Филомела.
     -- Нет,  спасибо, думаю, что мы  втроем управимся,--  ответил Густав.--
Как ваше самочувствие?
     -- Благодарю,  уже гораздо лучше.  Я не пила шампанское, наверное,  лет
десять,  очевидно, утратила  квалификацию.  Если  вам  все-таки  понадобится
четвертая пара глаз, то  смело будите меня.  За  истекшую неделю я  привыкла
вскакивать ночью каждые два часа.
     -- Хорошо, будем иметь в виду. Но я планирую закончить монтаж к утру.
     Сборка не  была закончена ни к утру следующего дня, ни  даже к полудню.
После нескольких часов послеобеденного сна, вернувшись в  ангар  и обнаружив
еще  одну промашку в конструкции, Густав попросил Филомелу присоединиться  к
монтажу. Конвейер выглядел следующим образом: Стив, согласно исправленному в
руководстве  перечню,  подбирал детали, из  которых должен был  составляться
очередной   блок   интерферотрона,  и  выдавал  их  Морису  с  Густавом  для
соединения. Когда  блок был готов, в  дело  вступала Венис, контролировавшая
порядок монтажа более крупных узлов. Для этого на пол в ангаре бросили листы
бумаги с условными  обозначениями: масса  прямоугольников соединялась  между
собой стрелками, и задачей Филомелы было  располагать выходящие от Густава и
Мориса  узлы  по соответствующим  местам  на схеме.  Эшер,  отложив  сборку,
потратил   еще  уйму  времени  на  то,   чтобы  пронумеровать  и  обозначить
прямоугольники.  Но,  несмотря  на  двойной  контроль,  ошибок  избежать  не
удавалось:  компании  приходилось  несколько  раз  с  проклятиями  разбирать
готовые  блоки, а  ворвавшийся  в  пристройку вечерний ветерок  смел с бумаг
значительную часть легких деталей, вследствие чего Стиву и Филомеле пришлось
проводить остаток дня,  ползая на четвереньках и выискивая в щелях крошечные
компоненты.
     После полуночи  все собрались  у Филомелы  в угнетенном состоянии духа.
Интерферотрон был  смонтирован  приблизительно на треть, и такими темпами он
мог  быть готов  в лучшем случае дня через два. Поскольку все валились с ног
от усталости, Густав  назначил  подъем на девять часов  утра.  Уходя  домой,
Морис заметил на себе грустный взгляд Эшера и почувствовал вину за то,  что,
преждевременно заказав шампанское, "сглазил" аппарат. Густав же думал совсем
о другом: Вейвановскому оставалось жить три дня, но где и как должна настичь
его  смерть,  было  неизвестно.  И  если  интерферотрон не  будет  собран  в
кратчайшие сроки, то...
     Тут  Эшер вспомнил, как Филомела обозвала его мистификатором. Она  была
права:  Густав  никогда   и  никому   не  рассказывал   все,  что   знал  об
интерферотроне, и  перед  разными  слушателями обычно  излагал  теорию  тоже
по-разному,  подстраиваясь  под   собеседников.   Если  бы  Стив  был  более
внимателен  за  годы  их  знакомства,  он  не  раз  смог  бы поймать  его на
противоречиях.  Свою  порцию  мистификаций  получил  Франц Богенбрум;  Морис
Вейвановский  также узнал об  аппарате лишь то, что счел нужным сообщить ему
изобретатель.  При  желании  Эшер  мог  не  только  разъяснить  ему  (и,  за
шампанским,--   всем   остальным)   парадоксы,   возникающих   в   связи   с
использованием  интерферотрона,  но и подбросить парочку собственных. Густав
видел свое безоговорочное преимущество во владении информацией,-- в точности
как монарх, власть которого заключается не в том, что он восседает на троне,
а в  том, что,  в  отличие  от  своих  подданных, обладает  не разрозненными
сведениями, а полной картиной, на основании которой принимает решения. Всеми
данными об интерферотроне Густав не собирался делиться ни с кем, и ни за что
не стал бы конструировать второй  вариант аппарата, если бы  не  безвыходная
ситуация. Да  и  с кем делиться? Добровольные  помощники принимали  на  веру
любую игру ума.  Похоже, только Филомела обратила внимание на неубедительное
толкование парадокса  с гороскопом.  Именно потому,  что Густав знал  другое
объяснение, он не стал предупреждать Мориса об опасности.
     ***
     Накануне дня  смерти Вейвановского интерферотрон  был, наконец, собран,
втиснут в металлический корпус, и,  не подозревающий о  своей скорой кончине
Морис,  с ликованием  унеся аппарат в подвал, закрыл его в  сейфе.  Было уже
почти двенадцать: Эшер  назначил вылет на гравитоплане на восемь часов утра.
В назначенное время вся компания собралась во дворе, возле ангара. Филомела,
глядя  на  садящихся  в машину  мужчин,  с сожалением думала  о  том, что от
подаренных  Морисом  букета   (который  вопиюще  разросся,  превратившись  в
непроходимые  чащи)  и  готических  романов   скоро   ничего  не  останется.
Вейвановский, в свою очередь,  дал ей  слово привезти  горных эдельвейсов и,
кроме  того, по возвращении  преподнести вазу с особо экзотическими цветами.
При этих словах Мориса Стив хмыкнул: насколько он знал, кроме чертополоха, в
горах ничего похожего на эдельвейсы не произрастало.
     Морис был уверен, что ему дадут вести  гравитоплан,-- к  его удивлению,
Густав  настоял,  чтобы машиной управлял Стив.  Эшер также пресек  последнюю
попытку Филомелы увязаться  за ними,  объясняя  свой отказ  риском, которыми
чреваты испытания.
     --  Тем более вам может  понадобиться  скорая  медицинская помощь,--  в
очередной раз аргументировала Венис необходимость своего присутствия.
     --  Дорогая  Филомела,  если  что-либо и произойдет, то,  скорее всего,
помощь  будет  ненужной.  Уж  слишком большие энергии  будут фигурировать,--
устало возражал Густав.  На  душе  у  него было  неспокойно: ему  не удалось
улучить  минуты, чтобы, оставшись наедине с  интерферотроном,  взглянуть  на
свои со Стивом  траектории. Последние два  дня  его одолевали сомнения: если
здоровый,  цветущий Морис без видимых причин умирает  в столь короткий срок,
то  смерть его  может быть только насильственной. Войны  давно  закончились,
следовательно, он  погибает в  результате катастрофы или несчастного случая.
Уж не при испытаниях ли?
     Люк гравитоплана захлопнулся,  машина, взмыв вверх, замерла над домами.
Филомела с крыльца своего дома помахала рукой Густаву со Стивом, видневшимся
в  окне кабины, и  выглядывавшему в  иллюминатор  Морису. Те  помахали ей  в
ответ, после чего стремительно унеслись в направлении вулкана Майпо.
     -- Мне нужна площадка где-то пятьдесят на пятьдесят ярдов. Естественно,
без грибниц,-- сказал Густав, повернувшись к Стиву.
     Макналти молча  кивнул и приступил к облету гор.  Обогнув гряду  с юга,
они  на  небольшой  высоте и  малой  скорости  устремились  вдоль  западного
побережья к северу.
     -- Славно мы погуляли,--  заметил Стив, когда гравитоплан пролетал мимо
Сапалы.
     -- Да, замечательно,-- подтвердил Густав.-- Хотя  благоразумнее было бы
тогда остаться дома.
     Через несколько минут они заметили  подходящую по размерам поляну,  но,
спустившись чуть пониже,  увидели,  как из  травы  тут и там  торчали шляпки
миноморов. Следующая площадка нашлась еще через минут двадцать, но и  на ней
пестрели грибы. Два часа облета западного берега  показали, что приземлиться
негде:   в  отсутствие  саперов  и  благодаря  дождям   миноморы  разрослись
повсеместно. Замусоренный руинами Оливарес был забракован по той же причине,
что  и  безлюдные  поселки:  Густав  не  был  уверен,  что сможет  вычленить
требуемую  траекторию  среди  множества  трасс,  принадлежащих  исчезнувшему
городскому населению. Продвижение  вдоль  гор  на юг, но  уже по  восточному
побережью,  выявило  невероятный расцвет  грибных  культур:  дойдя  вниз  до
Тупунгато, Стив с Густавом решили  идти назад над горными  пиками в  надежде
обнаружить между ними потаенную, не оккупированную пока мицелиями поляну.
     --  Что  скажешь,  Густав? -- Макналти показал на  небольшое  скалистое
плато внутри кратера Майпо.
     Эшер поморщился:
     -- Рискованно. Вдруг мы нечаянно  вызовем извержение?  Я  не знаю, куда
тогда бежать, в Гималаи разве что. Но на всякий случай  запомним  это место,
если лучше ничего не найдется.
     Потратив  полтора часа на поиски, экспедиция вернулась в кратер: буйный
урожай миноморов,  похоже, вытеснил всю  остальную растительность в вершинах
Анд.
     --  Морис,  вам  придется  вручать  даме  вместо  эдельвейсов  корзинку
разминированных  шампиньонов,-- заметил Стив, выйдя  в  салон  после посадки
гравитоплана.
     -- Печально. Но, думаю, она меня простит,-- откликнулся Вейвановский.
     Или убьет, подумал Густав,  открывая  люк. В  кратере оказалось дымно и
душно, воняло серой. Первым делом все начали чихать.
     -- Неужели это единственное место из всех возможных?  -- вытирая слезы,
поинтересовался Морис.
     -- Боюсь, что да,-- ответил Эшер, сморкаясь в платок.
     -- Выгружать люпусы? -- спросил Стив.
     -- Подожди  пока, надо осмотреться,-- Густав отправился  изучать плато,
на которое они высадились.
     Площадка  была  размерами  приблизительно  семьдесят  на  сто  ярдов  и
полностью лишена  растительности, так как представляла собой выступавшую  из
стенки кратера верхушку скалы. Край ее резко обрывался,-- если  бы  пришлось
падать,  то  приземление состоялось бы спустя  полмили, почти в самом жерле.
Кромка  кратера  сквозь  дым  еле виднелась высоко вверху,  похоже, площадку
никогда  не достигали  солнечные  лучи.  Завершив  осмотр,  Эшер  вернулся в
приподнятом настроении:
     -- Идеальное место! Здесь, наверное, веками никто не появлялся!
     -- Какие будут указания? -- Морис высунул голову из салона, куда они со
Стивом бежали, спасаясь от дыма. На лицах у них появились защитные маски.
     -- Передайте мне, пожалуйста, интерферотрон. Я сначала сделаю некоторые
прикидки,   а  потом,  если  все   окажется  нормально,  начнем  расставлять
психостанции.
     Стив вручил Густаву интерферотрон, музыкальный ящик, дудку и маску.
     -- Спасибо,-- сказал Эшер, натягивая респиратор на лицо.--  Ждите моего
сигнала.
     Сквозь  иллюминатор  Макналти  и  Вейвановский  увидели,   как  Густав,
удалившись на расстояние пятидесяти ярдов,  начал исполнять  хореоматический
ритуал. Вверх взлетела и закружилась ткань с датчиками;  изобретатель принял
необходимую  позу...  В  этот  момент из кабины  пилотов  донесся  тревожный
зуммер.
     --  Что  за черт...-- Макналти  бросился  к  панелям и  на  вычерченной
автоматическим штурманом  карте увидел,  как  над кратером  кружит небольшая
точка. Система  оповещения уведомила его, что к ним приближается полицейский
кабриоджет. Выбежав из рубки, Стив спросил Мориса:
     -- Вы не оставляли Филомеле кабриоджет?
     -- Нет,-- удивленно ответил Вейвановский.
     Они вдвоем бросились  в  багажный отсек:  кабриоджет  стоял  на  месте.
Открыв люк, Стив с Морисом сбежали по трапу на землю и помчались к Эшеру.
     -- Густав! Тревога! -- крикнул Макналти.
     Эшер удивленно обернулся, но все сразу понял: над  ними снижался, мигая
огнями, полицейский кабриоджет,-- в точности как те,  что  много  лет  назад
имелись у  полиции Оливареса и  еще про запас оставались  кое-где в  городе.
Подбежав к Густаву, Стив и  Морис  остановились.  Втроем они увидели, как из
приземлившейся машины выпрыгнул Франц Богенбрум и, чихая на ходу, направился
к ним.
     --  Ну  и  забрались  же  вы,  господа!  Насилу  вас нашел!  --  вместо
приветствия сказал он.
     -- Франц? Чем обязаны вашему визиту? -- спросил Эшер.
     -- Дела, дорогой  Густав, дела,--  ответил  тот,  в недоумении осмотрев
Эшера   с  ног   до  головы.--  Какой   приятный   сюрприз!   Поздравляю   с
выздоровлением. Нашли подходящего донора?
     -- Нет,-- хмуро ответил Эшер.
     -- Значит,  Филомела меня  тогда дезориентировала.  Но  это даже  очень
хорошо, что в итоге никто не пострадал. А я, честно говоря, устал бороться с
вашим аппаратом, Густав.
     -- Это с каким аппаратом? -- грозно спросил Стив.
     -- С тем, что вы  оставили в Сапале. Без инструкции к  нему -- как  без
рук. Где она?
     Эшер и Макналти переглянулись: руководство к  интерферотрону осталось в
сейфе у Мориса.
     --   Для   начала   объясните,  что  происходит,--  стремясь  сохранить
самообладание, сказал Густав.
     --   Всех   подробностей   вам   знать   необязательно,--   подойдя   к
интерферотрону ближе, Франц  не смог удержать  возглас  удивления.-- Неужели
вторая модель? И что она умеет?
     -- Массу полезных вещей,-- ответил Эшер.
     -- А поконкретней? Вы реализовали, наконец, функцию изменения ячеек?
     Густав ничего не ответил. Зато слово взял Стив:
     --  Надеюсь,  вы  понимаете,  что, оказавшись  здесь,  сильно  рискуете
здоровьем?
     --  Я? Нисколько,-- Франц  опять чихнул  и полез  в  карман,  но вместо
носового платка вынул торсан и  спокойно направил его на Стива.-- Если же вы
будете несговорчивы, то, боюсь, вашему здоровью уже ничего не поможет. Итак,
повторяю вопрос. Что умеет эта машина?
     -- Я пока сам не знаю,-- сказал Эшер.-- Мы выехали сюда на испытания.
     -- Не смешите  меня.  Не пироги же  печь  вы собирались. Хотя, с другой
стороны,  несложно  догадаться, зачем  вы столь стремительно  собрали второй
аппарат.
     -- И зачем же? -- холодно спросил Густав.
     -- Исправлять чей-то  вектор. Ваш, его,-- Богенбрум  указал торсаном на
Стива,-- Филомелы. Я очень удачно здесь оказался. Теперь все упрощается, мне
нет необходимости ломать голову над переделкой вашего первого варианта.
     -- Что вы собираетесь с ними делать? -- Стив сжал кулаки.
     --  Использовать  в  своих  целях.  Собственно, ради этого я и появился
тогда в Кантабиле. Для вашей информации: прилетел на  этом самом кабриоджете
и сел в лесу за полмили от вашего дома. Остаток пути проделал на велосипеде.
О  вашем  изобретении,  Густав,  я  был  наслышан  задолго  до того,  еще  в
Оливаресе, но непосредственно заняться им довелось только сейчас.
     -- Польщен таким вниманием к моей скромной разработке.
     -- Если бы вы знали,  кто проявляет  интерес к интерферотрону! О-о!  --
Богенбрум  закатил глаза.--Все  было  бы  тихо и  спокойно,  если бы черт не
дернул  вас  увязаться за  мной  в Сапалу, где  я  должен был  пройти  сеанс
энергетической накачки. Не могли подождать меня пару часов!
     -- Опаздывать на встречи невежливо,-- заметил Морис.
     -- Опоздали те силы, которые должны были мною заниматься в церкви. Ваше
неожиданное появление там, Стив  и  Густав, спутало все  карты. Хорошо, хоть
интерферотрон удалось у вас изъять.
     -- Что  было бы,  если бы мы не  пошли за вами?  -- Макналти потихоньку
свирепел.
     -- Я  бы  скопировал или  запомнил инструкцию и собрал аппарат в другом
месте, снабдив  его,  естественно,  необходимыми  мне  функциями.  А  теперь
приходится  изымать  интерферотрон  у  вас  насильственным образом.  Но  что
поделать, сроки поджимают. Прошу вас, Густав, сворачивайте аппарат.
     Эшер  дал команду,  и ткань с датчиками  упала,  накрыв  его  вместе  с
Богенбрумом. Тут же на Франца сверху прыгнул Стив, а Густав нанес Богенбруму
сильнейший удар в  солнечное  сплетение,  другой рукой попытавшись отвести в
сторону торсан. Эшер заметил  на лице Франца самодовольную улыбку: присев на
корточки и легко освободив свое запястье от хватки Густава, он, как пружина,
мгновенно разогнулся,  в  результате чего  Стив  кубарем отлетел  в сторону.
Следующим движением Богенбрум смахнул с  себя полотно и, приставив торсан ко
лбу Эшера, спокойно сказал:
     --  Вы невнимательно слушаете. Я, кажется, упомянул, что прохожу сеансы
энергетической  накачки.  За  мной стоят силы,  с  которыми  вам  бесполезно
тягаться.  Складывайте  интерферотрон.  Вы,--  другой  рукой  он  указал  на
Мориса,-- едете со мной. Первый вариант аппарата показал мне, Густав, как он
выносил из  вашего дома в  Кантабиле инструкцию. Так что ее,  полагаю, можно
обнаружить у него в  особняке. А ту пару датчиков, которую вы никак не могли
найти, любезный  изобретатель,  я обнаружил под  кроватью  в вашей  спальне.
Морис, забирайте все. Флейту, бокс в том числе. Тряпку эту с датчиками  тоже
не забудьте
     Вейвановский засунул  полотно  в выемку  на корпусе, покорно  захлопнул
интерферотрон и переглянулся с Эшером:  на замке  сработала кодовая  защита.
Богенбрум  ничего не  заметил  и,  переведя  торсан  от  Густава  к  Морису,
скомандовал:
     --  Теперь вы спокойно берете все и  садитесь в кабриоджет. Попрошу без
резких движений. Густав, вы узнаете эту модель кабриоджета?
     -- Да. Приходилось летать,-- ответил тот.
     -- А помните, чем она оборудована спереди и сзади? Это  я к тому, чтобы
вам в голову не пришла глупая мысль меня преследовать.
     Эшер  прекрасно  знал, что  полицейские  кабриоджеты  вооружали мощными
торсанами, и сказал:
     -- Мы не собираемся за вами гнаться.
     -- Замечательно.  Можете  вылетать  отсюда  через  час.  Не  раньше! --
Богенбрум угрожающе поводил торсаном.
     Морис медленно залез в кабриоджет и поставил интерферотрон себе в ноги.
Франц, обогнув машину,  запрыгнул в сиденье пилота, закрыл дверцы и, спрятав
оружие, оживленно заговорил, обращаясь к Вейвановскому:
     --  Я не  собираюсь  никому причинять  вреда.  Тем более  что  все  это
бессмысленно,  сами  потом  поймете.  Вернее, вряд ли  поймете,  но неважно.
Ведите себя спокойно, и все закончится хорошо.
     Морис  еле заметно кивнул  головой:  он лихорадочно старался перейти  в
состояние транса, чтобы вызвать на подмогу братьев. За похищение доверенного
ему  интерферотрона наказание от куратора  могло  быть  самое  суровое.  Тем
более, что, по всем  признакам, Богенбрум был из  противоположного лагеря, а
противника следовало уничтожать  немедленно, без  всяких  разговоров.  Но на
физическом уровне Морису тягаться с ним не было смысла.
     -- Что будем делать дальше, Густав? -- спросил Стив.  Он сидел на земле
и, как Эшер, смотрел на удалявшуюся в небе точку.
     Густав пожал плечами:
     -- Не знаю, Стив. Можно пытаться восстановить интерферотрон, но, честно
говоря, я не помню всего  перечня  деталей. Если Богенбрум не дурак -- а  он
таковым не  выглядит,  то  заберет  у  Мориса  и  те листы,  на  которых  мы
расписывали монтажную схему.
     -- Но, может быть, вчетвером удастся вспомнить?
     -- Втроем, Стив, втроем.
     -- Почему? -- изумился Макналти.
     --  Мне почему-то  кажется, что  Морис не  уцелеет в  этой переделке,--
загадочно произнес Эшер.
     ***
     Спуск от Майпо до Тупунгато, по  оценке  Вейвановского, не  должен  был
занять  более шести  минут. Богенбрум был молчалив и сосредоточен,-- если он
не  заговорит хотя  бы  ближайшие  секунд сорок,  надеялся  Морис,  связь  с
братьями будет обеспечена. Кабриоджет неторопливо  поднялся  над вулканом  и
перевалил через склон.
     -- Фил, ты здесь?
     -- Да, Морис. Что случилось?
     -- Тревога! Мне нужна помощь! Меня захватил  агент противника, я срываю
задание куратора! Дайте мне энергии! Срочно!
     Связь оборвалась; выйдя из транса, он услыхал обрывок фразы Богенбрума:
     -- ...за  оказанную  мне  помощь, но дело  превыше  всего. Из-за  вас я
провел  массу неприятных  минут,  петляя  по усеянной грибами  дороге  через
перевал. Да  еще ночью. Потом опять пришлось  идти  в Сапалу,  лазить  среди
развалин...
     Вейвановский  на  мгновение отключился,  ощутив  мощный прилив энергии.
Интересно, хватит ли этого, чтобы одолеть Франца, подумал он,  придя в себя.
И  решил рискнуть, прервав монолог Богенбрума сильным ударом кулака в висок.
Тот от неожиданности выпустил рычаги управления;  кабриоджет начал  валиться
вниз. До  падения  оставалось совсем  чуть-чуть,  и,  пока оглушенный  Франц
держался за  голову, Вейвановский, перегнувшись через небольшую перегородку,
отделявшую  пилота от пассажира, перехватил штурвал и потянул  его на  себя.
Кабриоджет вышел  из  пике,  но  теперь наносить  ответный  удар  предстояло
Богенбруму.  Отняв руки от  головы, он  зло посмотрел  на Мориса и, прорычав
что-то нечленораздельное, вскочил из сиденья, намереваясь схватить соперника
за горло.  На  расстоянии  двух  дюймов от  лица  Вейвановского руки  Франца
уперлись в невидимую преграду,-- Морис окружил себя силовым барьером.
     -- Ах, вот мы какие...-- процедил Богенбрум, медленно садясь в кресло и
доставая из кармана торсан.
     Вейвановский резко крутанул штурвал, и машина перевернулась вверх дном.
Кабина кабриоджета не отличалась большими размерами,  простора для выяснения
отношений  в  ней не предусматривалось, и поэтому  внутри  возникла  свалка:
Морис  с  Францем,  вывалившись  из  кресел,  катались  по  потолку, об  них
регулярно  стукались  интерферотрон и музыкальный бокс,  где-то  под  ногами
путался торсан. Краем глаза  увидев быстро  приближающуюся навстречу  скалу,
Богенбрум пяткой ударил по  штурвалу. Кабриоджет,  как камень,  пущенный  по
поверхности воды, несколько раз отпружинил  от грибных полян, вызвав  череду
взрывов, и со скоростью сто пятьдесят миль в час полетел в сторону океана.
     Совокупный психотротиловый эквивалент миноморов, разросшихся в Андах, к
этому времени  составлял около двух мегатонн.  В  принципе, для того,  чтобы
рванули  все   мицелии,  достаточно  было  бы  с  небольшой  высоты  бросить
стофунтовый камень в любое созвездье шляпок: датчики грибниц росли настолько
плотно,  что  катастрофа могла  произойти  в  любое  время от  какого-нибудь
нечаянного  оползня. Поэтому,  особой  вины  Богенбрума  и  Вейвановского  в
последовавшем  землетрясении (95  баллов  по  шкале  Ашкенази)  и извержении
вулкана Майпо, строго говоря, не было.
     Края кратера защитили  от ударной волны Стива и Густава, зато заставили
кабриоджет изрядно покувыркаться в воздухе. Во время одного из бросков Франц
сумел зацепиться  за  левое  кресло  и схватить рычаги управления.  Машина с
сильным  креном  в  правую сторону,  где находился Морис, мчалась над  самой
поверхностью воды,  грозя  вот-вот нырнуть  в океан.  Вейвановский  в свалке
потерял  ориентацию  и  ослабил свою  защиту,--  несколько раз ударившись  о
различные выступы внутри кабины, он в итоге оказался лежащим вниз головой на
полу,   не   соображая,   в   каком   месте   кабриоджета   находится.   Его
полубессознательным состоянием  воспользовался  Богенбрум,  открывший правую
дверь и, еще сильнее  накренив машину, вытряхнувший Мориса в океан. Заметив,
что   вслед   за   соперником   наружу  вот-вот   вывалится   интерферотрон,
заскользивший   к   краю   двери,   Франц  выпрыгнул  из   сиденья,  схватив
металлический  чемодан  буквально за долю секунды  до того, как тот  чуть не
выпал  из кабины.  Далее Богенбрум  пережил  несколько неприятных мгновений:
одной рукой  прижимая  к груди интерферотрон, другой  он схватился за  ножку
кресла, наполовину свесившись из кабины.  Пару раз  он даже чиркнул носком о
гребень волны, что на той скорости было равносильно удару о камень. Напрягая
все силы, Франц отжался одной рукой и, тяжело  дыша, перевалился через порог
внутрь кабины,  затем  переполз  на  левую  сторону  и  вцепился  в штурвал.
Выровняв и развернув кабриоджет,  Богенбрум  притормозил машину.  Перед  его
глазами  предстала живописная картина:  взрывами  с  лица  земли стерло  все
поселки,  огромные куски скал  падали  вниз, а  вулкан  Майпо выплюнул вверх
первую порцию  лавы и  бомб, опустившихся на  прибрежные участки. Поняв, что
искать особняк Вейвановского не имеет смысла, Богенбрум круто  повернул руль
влево,  подальше  от опасной  зоны. Запасов  энергии кабриоджета ему  вполне
хватило  бы  для пяти  кругосветных путешествий, а  в  небольшом  багажнике,
помимо  первого  варианта  интерферотрона  со  всеми  датчиками,  находилось
оборудование штурмовиков, потерянное  в Сапале Стивом и  Густавом,  и люпус,
изъятый накануне в  Кантабиле. Разогнавшись до  пятисот  миль в  час,  Франц
направил машину на северо-запад.
     Эшера  и Макналти  взрывом  повалило  на землю. Сразу  догадавшись, что
случилось нечто  экстраординарное,  они,  вскочив,  немедленно  помчались  к
гравитоплану. Пока Стив заводил двигатели, Майпо разверз свое жерло и сделал
предварительный плевок. Несколько бомб упали на окна кабины, оставив грязный
след. Уже  когда приятели  поднялись в воздух,  вулкан исторг мощную  порцию
лавы,  обрушившуюся на корпус  машины. Стив еле смог выровнять  гравитоплан;
перевалив  за  пределы  кратера, он на  большой скорости,  опасаясь падающих
скал, повел машину резко вверх и в сторону океана. Затем, развернув аппарат,
Стив молча переглянулся с Густавом, сидевшим  в  кресле  второго пилота. Тот
кивнул головой: Филомела. Макналти прибавил скорости и через минуту оказался
над  поселком, на  который  обильно  сыпались  бомбы  и вулканический пепел.
Индикатор присутствия людей показывал, что в Тупунгато осталось в живых пять
человек.
     --  Кажется,  здесь,--  показал   Густав  пальцем  на  изменившийся  до
неузнаваемости  участок  возле дороги, уходившей  в горы,--  теперь  по  ней
устремились  вниз  потоки  лавы.   Стив   резко  снизился,  ориентируясь  по
показаниям  индикатора; гравитоплан  завис  над  двором,  где  груда  камней
указывала  на существование в прошлом  дома  с ангаром. Густав,  внимательно
взглянув  на датчик присутствия,  выскочил в  салон  и, открыв  люк, крикнул
Стиву, чтобы  тот опустил гравитоплан как можно ниже. Дом Филомелы исчез, от
него остались лишь небольшие фрагменты первого этажа. Прыгнув на землю, Эшер
побежал к развалинам.  Филомела,  свернувшись в клубок, лежала на том месте,
где была гостиная. Густав потряс ее за плечо:
     -- Филомела, вы живы?
     Она была цела и даже невредима, но в состоянии глубокого шока. Повернув
голову, она непонимающим взглядом посмотрела на Эшера и отмахнулась от него,
как от  видения. Схватив ее в охапку, Густав побежал к гравитоплану, лавируя
между посыпавшимися с  небес бомбами. Как  только он оказался в салоне, Стив
из кабины закрыл люк и, дернув машину так, что Эшер со своей ношей свалились
на пол, унесся подальше в океан. Зависнув над водой на безопасном расстоянии
от суши, Макналти выскочил из кабины:
     -- Как она?
     -- В порядке,-- ответил Эшер, закончив хлестать Венис  по щекам. Забрав
у появившейся  стюардессы  стакан с виски, он влил его Филомеле в горло.  Та
моментально  заглотнула напиток,  но  не стала,  как обычно бывает  в  таких
случаях,   кашлять  и  плеваться.  Посмотрев  по  сторонам   и  узнав  своих
спасителей, она сказала:
     -- Еще.
     После  четвертой  дозы  она окончательно  пришла  в  себя  и  принялась
расспрашивать Густава  со Стивом об  их приключениях. Филомела поначалу была
глубоко  уверена,  что  взрыв  и  землетрясение  произошли из-за  неудачного
испытания интерферотрона:
     --  Сразу  после  вашего  отлета у меня объявился Богенбрум. Был весьма
корректен,  но  настойчив. Интересовался,  куда вы делись. Я сказала, что вы
отправились покататься на гравитоплане. Он тут же сел в кабриоджет и улетел.
Откуда, кстати, он его мог взять?
     Когда  приятели рассказали ей  о  том, что произошло  в кратере,  Венис
стукнула кулаком по столу:
     -- Мерзавец! И что, они исчезли бесследно?
     -- Да,-- ответил Густав.-- Я думаю, оба погибли при взрыве.
     -- Но из-за чего он мог произойти? -- спросил Стив.
     -- Не знаю,-- пожал плечами Эшер.-- И, думаю, уже никогда не узнаем.
     -- Что же теперь делать? -- Филомела выжидательно смотрела на него.
     -- Лететь дальше.
     -- Куда?
     -- В Гималаи. Больше некуда,-- ответил Стив.
     -- Нам хватит ресурсов? -- поинтересовался Густав.
     Стив выразительно махнул рукой:
     -- Можем месяц не приземляться.
     Вскоре  гравитоплан,  обойдя Анды с  севера,  взял  курс на  Гималаи,--
единственное место, где еще могли оставаться пригодные для обитания селения.
Прибыть туда Стив предполагал часов через одиннадцать, медленным ходом.
     Растаявшую  в облаках  машину грустным  взглядом проводил  торчавший из
воды стебель с глазом  на  конце. Акуляр, не  дождавшись новых  поступлений,
медленно  опустился  на   дно  переваривать  свой  скромный  завтрак,  столь
неожиданно свалившийся с небес,-- Мориса Вейвановского.
     ***
     После ударной дозы алкоголя Филомела быстро опьянела и уснула в кресле,
заботливо разложенном стюардессой. Густав, накрыв ее пледом, ушел в кабину к
Стиву,  который,  меланхолично  попивая  кофе,  рассматривал  бушующий внизу
океан. Эшер молча сел.
     -- Ты заранее знал,  что Морис погибнет?  -- спросил Стив после долгого
молчания.
     -- Да,-- мрачно ответил Эшер.
     -- Почему ты ему не сказал?
     -- Я не знал,  как и где он умрет. Все, что я смог увидеть на экране,--
это расщепление его трассы сегодня.
     -- Мы могли бы не брать его с собой.
     -- Ты  заблуждаешься. Мы не  могли не взять  его с собой. Все уже  было
предопределено.
     -- Но если бы ты ему сказал...
     -- Что я ему  сказал бы? "Дорогой Морис,  сегодня последний день  твоей
жизни. Ты успел составить завещание"?
     -- Ты знал о его гибели пять дней назад,-- упрямо повторил Стив.
     -- Да, знал. Ну и что с того?  Останься -- чисто гипотетически -- Морис
дома, он все равно бы погиб. Не из-за Богенбрума, так от чего-нибудь еще. От
того  же самого взрыва. Но это ерунда, догадки.  Он мог умереть  только так,
как он погиб на самом деле, и никак иначе.
     -- Если бы мы все знали, что ему угрожает  смерть,  то  не спали бы все
эти дни, но собрали бы аппарат! -- Макналти стукнул по ручке кресла.
     -- А я считаю,  что мы бы в таком случае не  собрали его и по сей день!
Или  слепили  бы  его  с ошибками!  Сожгли  при включении! Ты  что, серьезно
думаешь, что если бы не Франц, то я уже сегодня спас бы Мориса?
     -- Конечно! -- удивился Стив.-- Неужели так  тяжело было бы переместить
его траекторию?
     -- Все гораздо сложнее, Стив,--  покачал головой Густав.-- Во много раз
сложнее. Ты даже не представляешь себе, как это непросто.
     Выйдя  из   кабины,  он  сел  напротив  тихо  посапывавшей  Филомелы  и
погрузился в раздумья.
     Впервые мысль о фиксированном характере событийного ряда пришла к Эшеру
много лет назад, во  время  очередного "дежа вю".  Эти видения посещали  его
ночью достаточно  часто, особенно  в  молодости, отличаясь от  обычных  снов
своей  фрагментарностью  и нелепостью.  Именно  вследствие  своей  кажущейся
нескладности  они  оставались  в  памяти,  чтобы  всплыть  спустя  несколько
месяцев, а то  и лет, когда  та же самая ситуация, поразившая Густава  своей
неправдоподобностью, развертывалась перед  ним наяву. "Дежа  вю", посещавшие
Эшера, имели между собой много схожего.
     Они возникали на рассвете, после какого-нибудь мелкого, незначительного
сна.  Густав  обычно  видел  перед  собой  знакомое  место,  где  находились
известные ему  люди.  Он неожиданно начинал  ощущать  все те эмоции, который
должен  был  испытывать там, сообразно  логике видения. Вернее,  эти чувства
сваливались на него за  мгновение до того, как появлялось "дежа вю", и часто
казались ему странными, не менее загадочными, чем сама картина. Внутри "дежа
вю" поведение и высказывания знакомых Густава выглядели невероятными. Ни при
каких  условиях  Эшер   не  мог   бы   представить   себе   такого  стечения
обстоятельств,  которое  заставило  бы  его  знакомых  вести  себя  подобным
образом.  Однако со  временем  ситуация  поворачивалась  так, что  когда  он
сталкивался со своим "дежа вю" в реальности (Густав, механически регистрируя
про  себя  очередное совпадение сна и яви, называл  это "вплыванием  в "дежа
вю""), поступки и разговоры оказывались совершенно логичными.
     Именно эта неизбежность попадания в  обстоятельства,  заранее и мельком
продемонстрированные  сонному  уму,  натолкнула  Эшера  на  первые  догадки,
которые впоследствии оформились в теорию "слоеного пирога". Густав, конечно,
ушел от  ответа, когда за бокалом шампанского с  помощью интерферотрона, как
волшебным зерцалом,  спас Вейвановского от  гипотетической гибели вследствие
падения  камня. Правда  заключалась в том, что уберечь  Мориса  от  реальной
гибели, даже если бы  она  в  цветах и красках заблаговременно  предстала на
экране, было невозможно. Недопустимо, чтобы увидев свою смерть, Морис  сумел
ее  избежать:  уехав, закрывшись  дома,  окружив  себя оружием  и  надежными
друзьями.  Парадокса   гороскопа   на  самом  деле   не   существует:  верно
предсказанное  всегда сбывается,-- будущее изменить  нельзя,  даже  если его
можно  увидеть  (разве  что,  прибегнув к интерферотрону, пытаться  сдвинуть
траекторию, но осуществимость этого на  практике  осталась  недоказанной). В
этом  смысле  утраченное  изобретение можно было бы  назвать  демонстратором
"дежа вю". Вейвановский умер в назначенный срок, и с этим ничего нельзя было
поделать.  А истинный парадокс вот в чем: если человеку показать его будущее
-- даже посредством машины времени, он в него не поверит.  Он сочтет все это
невозможным, абсурдным; скорее всего, заявит, что аппарат неисправен  и  что
его изобретатель  --  мошенник.  Тем  не менее, через месяц,  год,  пять или
двадцать лет этот человек неизбежно  вплывет в  свое "дежа вю", с удивлением
отметив  точность  воплощения  ситуаций,  в  свое  время  показавшихся   ему
невероятными.
     Поверил  бы  Морис в  свою смерть  внутри  полицейского  кабриоджета  в
компании Франца Богенбрума, на фоне колоссального взрыва, извержения вулкана
и землетрясения? Вряд  ли. Если бы  какая-нибудь пифия предсказала ему такое
еще до того, как к нему свалились на крышу незваные гости,  он счел  бы  это
пророчество фантастикой.  Он  наверняка не  стал бы верить в  такой  поворот
событий, даже если бы та же самая пифия сказала ему об этом сегодня утром. У
Вейвановского не было иного выбора, кроме как погибнуть.
     Тогда, пять дней назад, рассматривая в ангаре на дисплее интерферотрона
мотки траекторий, Эшер не мог удержаться от сравнения: словно дождевые черви
под землей, люди прогрызают  свой ход,  свой жизненный путь внутри "слоеного
пирога". Они  видят  то, что  осталось  сзади,--  канал уже проделан,  но не
ведают  того,  что  ждет  их дальше: перед  ними,  как им  кажется, сплошная
непроницаемая стена. Эту стенку соорудило их сознание, погрузившее их в плен
инерции,  заставившее  последовательно скользить  вдоль массы явлений внутри
раз и навсегда проложенной, неизменной траектории. В этом смысле у дождевого
червя  в  грунте  больше разнообразия,--  он может  прокладывать ход как ему
заблагорассудится.  Человек  же  обречен  двигаться исключительно  по  своей
траектории, и, как  выразился один мудрец, свободы  у него не больше, чем  у
камня,  катящегося  под гору.  Установленная  мозгом  непроницаемая  завеса,
скрывающая будущее,  создает иллюзию выбора (хотя непроницаемость достаточно
условна:  взять, к примеру,  те же самые "дежа вю"); даже  раздумья над тем,
какой избрать вариант  действий,-- тоже часть неизменной  траектории.  Любой
выбор и обусловленные им действия были впечатаны в трассу еще до того, как к
ним приблизилось ползущее сквозь событийный пирог сознание.
     Правильность же выбора  невозможно оценить иначе, как  не  взглянув  на
него задним числом,  то есть уже прогрызя эту часть траектории. Только тогда
возникают варианты: "а что было бы, если?..", "тогда мне надо было поступать
по-другому"  и  тому  подобное.  Густав  Эшер  знает,  что допустил  ошибку,
ринувшись  в Сапалу,  но  знает  об  этом  сейчас.  Тогда, 11  августа,  ему
показалось, что он принял верное  решение, отправившись в поселок. Но у него
все  равно  отсутствовала альтернатива:  его нынешняя  траектория  проложена
таким  образом, что неумолимо вела его в Тупунгато, ударив лицом об крышу  и
продержав в состоянии комы,  затем  отправив в кратер вулкана. А  теперь она
толкает его в Гималаи, в полную неизвестность...
     Густав встал из кресла и заглянул к Стиву:
     -- Могу тебя сменить, если хочешь.
     Макналти  кивнул  в знак согласия.  Разминувшись  в дверях с Эшером, он
показал на приборные панели гравитоплана:
     --  Машина идет фиксированным курсом. Высота --  две  мили  над уровнем
моря. Присматривайся на всякий случай,-- вдруг где-нибудь гора выросла. А я,
пожалуй, вздремну.
     -- Когда тебя разбудить?
     -- Через два часа.
     Густав  прикрыл  дверь  в  кабину,  вызвал стюардессу  и заказал  кофе.
Устроившись в  сиденье поудобнее,  он взглянул на  табло  рельефа. Внизу все
было гладко; дисплей изредка, несколькими линиями, показывал только наиболее
крупные волны.
     Однако  занятную мысль подбросил  Морис насчет  системообразующих снов,
подумал Эшер. К  сожалению, погиб он прежде, чем удалось у него выведать,  с
кем  именно ему  приходится  общаться  вне  нашего  мира,--  он  обязательно
рассказал бы много интересного. Богенбрум тоже что-то  намекал насчет высших
сил. Зачем  им всем вдруг  понадобился  интерферотрон? Неужели они  не могут
сделать все, что  пожелают, без того, чтобы прибегнуть  к скромному творению
рук человеческих? Выходит, что не могут. Эшер ощутил кратковременный  прилив
гордости за себя и свое  погибшее изобретение, прерванный появлением фантома
с подносом, на котором стояли кофе, джем, сливки и печенье.
     --  Поставьте  сюда,--  скомандовал  Эшер, показывая на небольшую нишу,
специально для таких целей  предусмотренную в приборной панели возле каждого
пилота. Стюардесса выгрузила еду и исчезла.
     Одиннадцать часов полета... Времени более чем достаточно,  чтобы прийти
в  себя после очередной порции приключений.  Стив, похоже, на меня обиделся,
подумал  Густав, жуя печенье  с  джемом. Неужели не  привык  за двести лет к
таким  пустякам,  как  гибель очередного знакомого?  Как будто  на  войну не
ходил.  Ничего,  поспит,  пообедает,  и   все  уладится.  Интересно,  а  как
проявляется  действие  системоразрушающих  снов? Выпадение  кусков  явлений,
наверное. Но, по логике, явления  если  и пропадают, то связными группами, и
их  исчезновение  не  должно  замечаться.  Может  быть,  эти  разрушительные
сновидения  затрагивают  некие  ключевые  космические  процессы, и  какие-то
регистраторы улавливают аномалии. Система в целом может оказаться терпимой к
дефектам  или противоречиям, но  до  определенной  степени...  Да,  спросить
больше  не  у кого. Не  исключено, что Морис со временем  узнал  бы  у своих
покровителей,  какой сон был исходным. Жаль, они не успели подумать над этой
загадкой  вместе со Стивом и Филомелой. Хотя чего тут особо гадать: очевидны
два  простых  ответа. Или  "слоеный  пирог"  изначально  существовал с  этим
сновидением,  как  яйцо  с  зародышем, или  же  этот сон  приснился  кому-то
(чему-то?)  за пределами  событийного  клише.  Некто  извне  вбросил  первую
щепотку соли в концентрированный  раствор, за которой последовали остальные,
но уже изнутри.
     Странно,  что  космические  силы  столь  озабочены   содержанием  наших
сновидений. Это значит, что сны имеют над ними  власть, от которой не так-то
просто  избавиться: ближайшего случая не представлялось вплоть  до  сегодня,
когда  Богенбрума  послали  украсть  интерферотрон.  Он,  кстати,  загадочно
выразился: "сроки поджимают".  Неужели и  боги подвластны времени, живут  по
графику? А  почему  бы и нет? Да  и кто выступает богами  в данной ситуации?
Скорее, люди для высших сил --  боги. Это их сны  заставляют тех  суетиться.
Густав   злорадно  подумал,   что,   возможно,   и   не  существует  никакой
иерархической пирамиды из низших и высших сил, или же эта пирамида регулярно
оказывается  перевернутой.  Кто-то  наверху  управляет  движением  галактик,
зарождением  звезд, но  опасается,  что  на крошечной планете  какому-нибудь
совершенно  незначительному человеческому организму,  до  отказа заряженному
психической энергией, приснится нечто такое, отчего Вселенная содрогнется.
     Мы,  конечно,  черви, и медленно грызем  свои тоннели, Но, наверное,  в
этом  и   состоял  замысел:  заставить   нас  ползать  потихоньку  по  своей
траектории,  набираясь  эмоций,  ощущений, чтобы,  перерабатывая  их мозгом,
выплескивать наружу во сне. Видел бы человек свое будущее так же хорошо, как
и прошлое,  не испытывал бы он в  своей жизни ровным  счетом никаких чувств.
Все  дело  здесь в новизне и неожиданности.  Старики, скорее всего, не видят
системообразующих сновидений:  им нечему уже удивляться. Как там в древности
называли  один  киногородок?  "Фабрика  грез"?..  Все  человечество --  одна
сплошная фабрика снов. Только  весьма неэкономичная. Сколько людей из многих
миллиардов  видело эти  самые системообразующие сны?  Остальные, получается,
выполнили роль гумуса... Стоило ли строить теплицу ради нескольких цветов?

     <i>Конец первой части</i>

     <i>Часть последняя</i>
     Гонзу  Мысливечека на этот разбудили, впечатав  в  лицо грязную подошву
сапога:
     -- Вставай, п-п-придурок! Н-н-начальство зовет!
     Гонза открыл  глаза.  Поле зрения левого глаза было перекрыто подошвой;
правый,  обзор  которого был ограничен  носком сапога,  увидел  только  край
фигуры: трехпалую кисть,  сжимавшую окурок, грязный рукав куртки и  висевшую
на  поясе флягу. Это  был  Йозеф  Бриттен, командир, а также давний мучитель
Гонзы, получавший  удовольствие от того, чтобы регулярно будить его  ни свет
ни  заря жестокими способами:  то  вылив стакан холодной воды  на голову, то
приложив горящую сигарету ко лбу, то со всех сил заорав в ухо. Йозеф считал,
что внезапные побудки способствуют повышению боеготовности.
     -- Встаю,-- тихо сказал Мысливечек.-- Уберите ногу, пожалуйста.
     Бриттен на секунду  с силой  вдавил сапог, затем снял его. Поднявшись с
матраса, лежавшего на грязном полу, Гонза медленно пошел к двери.
     -- К-куда, кретин?! -- заорал Бриттен.-- А оружие, портупея, сетка?
     Мысливечек молча развернулся, подошел к скамейке и принялся надевать на
себя  снаряжение.  Последним  был  рюкзак,  в  котором находилась  широкая и
тяжелая сетка,-- просунув  руки в лямки,  Гонза  выпрямился и  посмотрел  на
Бриттена. Тот, критически оглядев его с ног до головы, сказал:
     -- Шлем.
     Гонза направился к выходу  и, сняв висевший на крючке потрепанный шлем,
надел  его на  голову, после  чего замер в ожидании дальнейших команд. Йозеф
подошел к нему вплотную, втянул ноздрями воздух и с подозрением спросил:
     -- Опять обмочился?
     Мысливечек, взглянув вниз, на свои поношенные штаны, с грустью  кивнул.
Бриттен тут же выдал ему сокрушительную затрещину и заорал:
     -- Ну как я теперь  тебя, кретина п-п-проклятого,  начальнику  покажу?!
Сменная форма есть?
     Гонза  отрицательно  помотал головой. На  нем  был весь  его  гардероб,
уцелевший  после   той  злополучной  телепортации  с  Луны:  рваный  рабочий
комбинезон со старой спортивной обувью. Мысливечеку,  конечно, было  стыдно,
что он опять  оросил себя ночью, но  поделать с  собой  он ничего не мог: уж
больно сон оказался интересный. Во  сне Гонза складывал разноцветные кубики,
они были теплые, пищали и шевелились. Потом он укладывал их себе на живот,--
они  его грели и щекотали, а затем  внезапно  растеклись.  Мысливечеку стало
стыдно: его вызывал Доктор или даже сам Полковник, а он так опозорился. Если
начальство звало к себе, то дело предстояло серьезное, а  не просто бегать с
мешком и  палками вокруг  дома,--  "для  поддержания  спортивной формы", как
говорил Йозеф. Неужели экспедиция?
     Бриттен вытолкал Гонзу из  его комнаты в коридор. Освещение здесь  было
слабое, поэтому Йозеф с размаху стукнулся о скрывшуюся  в полумраке колонну.
Ругательства  разнеслись по  длинному, пустынному коридору. Бриттен бился об
эту  колонну  всегда, когда  заходил за Гонзой,-- наверное,  потому, что был
слеп  на  правый  глаз.  Это  не из-за  телепортации,  а еще  раньше,  когда
взорвалась  главная  торсионная установка  в Море Спокойствия. Гонза слышал,
как Йозеф рассказывал об этом другим подчиненным:
     --  Сижу я  себе  мирно  за  пультами,  все  тихо-спокойно. Тут  слышу,
какой-то шум  из  генерирующей секции пошел подозрительный. А на пультах все
как  бы в норме.  Дай-ка,  думаю,  позову  старшего  по  смене. Вышел  я  из
аппаратной,-- старший должен был рядом быть, в распределительной секции. Тут
оно и рвануло.
     Его  собрали  по  кускам,  оставшимся  от  четырех  человек.  Поскольку
сохранившийся  мозг  принадлежал  Бриттену,  то  заново  собранный  организм
постановили считать  таковым. Исправного  правого глаза, правда, не нашли, и
руки  всем  трупам разнесло в  клочья. Врачи на  Луне  обещали Йозефу вскоре
нарастить все, чего не  хватало, и  просили подождать до  лучших времен,  но
времена  наступили совсем  никудышные.  Он  надеялся,  что  Доктор,  если не
помрет,  обязательно  ему  поможет:  очередь  на  трансплантацию уже  совсем
подошла,  и  сам Полковник  твердо  обещал,  что с  ближайшей  первой добычи
Бриттену обязательно  что-нибудь  перепадет.  Как-никак,  а всех  предыдущих
живцов доставал  Бриттен.  Уже пятерым сделали пересадки: первым Полковнику,
само собой, потом  двум его заместителям (оба  погибли,  когда ходили -- без
Йозефа, разумеется -- за живцами, так что все впустую  оказалось),  а  после
этого -- двум  бабам,  "для  эксперимента",  как  сказал  Доктор.  Ничего из
эксперимента не  вышло:  Доктор  думал,  что им мужские модули  подойдут,  а
оказалось,  не  все  так  просто. Дохнуть стали бабы  в  страшных  мучениях.
Полковник смотрел на их агонию, смотрел,  прослезился и лично  перехлопал их
из торсана.
     Слушая рассказы Бриттена в столовой, Гонза грустно вздыхал: его очередь
на трансплантацию  была  последней. До того, как на Луне начались  повальные
катастрофы и  болезни,  Мысливечек работал инженером связи и  имел репутацию
одного  из лучших  специалистов.  Когда  же  остатки  населения  в  колониях
охватила   паника,  и   все  ринулись  в  телепортеры,  чтоб  убежать   хоть
куда-нибудь,   Гонза  неудачно   оказался  занесенным   толпой   в   кабину,
рассчитанную на  двадцать человек, но в которую набилось тридцать  с лишним.
Принимающий  телепортер был на Земле,  в  районе Кулагангри, и  его  емкость
ограничивалась  тремя  людьми,  поэтому  беженцы  с Луны  прибыли  в  сильно
искаженном   виде:  Бриттен,  к  примеру,  получил   молекулярную  контузию,
Мысливечек  --  жесточайшие повреждения коры головного мозга, Полковника  же
сразила  проказа, вследствие которой у него отвалились пальцы на руках и все
выступающие на голове  части --  уши, губы, нос. Хорошо было только то,  что
численность прибывших, которых  в несколько приемов выплюнул единственный на
Земле функционирующий телепортер,  совпала с  числом  убывших.  Тех же,  кто
избрал для  бегства  другие маршруты  --  остальные  межпланетные поселения,
постигло стремительное и жестокое разочарование.
     Бывшие колонисты быстро  обнаружили, что длительное пребывание на  Луне
внесло  в их организмы существенные  изменения, не соответствовавшие местной
психосреде.  Те, кто прибыли с лунными болезнями, быстро  умерли,--  гораздо
стремительнее,  чем если бы они остались на Луне; остальные же начали сильно
болеть,  но уже по-земному. Оказавшийся среди беженцев доктор объяснил,  что
единственный способ остаться в живых -- заменить основные телесные модули на
те,  которые  находятся внутри  землян. В  окрестностях  Кулагангри  никаких
запасов модулей не нашлось; средств передвижения, способных доставить бывших
селенитов в другие  районы планеты,  -- тоже. В горной расщелине, милей выше
дома,  где все  вместе  расселились  беженцы,  был найден  полуразвалившийся
гравитоплан, очевидно,  давным-давно попавший  в аварию. Полковник,  взявший
руководство  переселенцами  на  себя,  обнаружил,  что  в  машине  действует
индикатор  человеческих организмов,  показывающий присутствие трех землян по
другую  сторону  гор, в  небольшой  деревушке. Туда  была снаряжена  "первая
медицинская экспедиция", как ее впоследствии всегда называл Доктор. В состав
ее вошли Доктор, Полковник, Бриттен и еще три человека. Застигнутые врасплох
земляне  не оказали  сопротивления:  их модули были быстро  пересажены  трем
подопытным  селенитам  и вполне прижились. Воодушевленный успехом  Полковник
велел установить круглосуточную вахту в  гравитоплане возле индикатора -- на
тот случай, если в окрестностях объявятся другие земляне.
     Окрестности Кулагангри, к  сожалению, выявились практически безлюдными;
оставалось надеяться  на  счастливый случай -- залетных землян из Гиндукуша,
Каракорума  или  Тянь-Шаня. Такие  случаи подворачивались  еще пару раз,  но
захват   живцов  проходил   с   переменным   успехом.   "Третья  медицинская
экспедиция", к примеру, оказалась  наголову  разбитой  превосходящими силами
противника;  из  шестерых  спаслись  только  Полковник  и  Доктор. Последний
вдобавок  получил  серьезное ранение:  торсаном ему снесли левое предплечье,
вследствие  чего его  искусство вивисектора заметно пострадало. Естественно,
он не мог самому себе сделать операцию, и хотя  из селенитов, в  зависимости
от их  значимости  для  жизни колонии,  был  составлен  список на пересадки,
большинство  считало  (но  в  присутствии  Полковника или  Бриттена  избегая
говорить  вслух),  что  Доктор  долго  не протянет и  что  очередь,  хотя  и
поредевшая,  уже  утратила смысл.  Тем не  менее,  дежурства в  гравитоплане
продолжались,  и  каждый из  селенитов  (за  исключением  Гонзы,  официально
считавшегося  дебилом)  обязан был  нести эту  повинность. График  составлял
лично  Полковник,  тщательно   следивший  за  его  соблюдением  и  регулярно
инспектировавший войска:  иногда  среди  ночи  он  обрушивался  с  внезапной
проверкой  на пост, сурово наказывая провинившихся, то есть спящих в  кресле
часовых. Кара была единственной -- понижение очередности на  трансплантацию.
Поскольку  все за короткий  промежуток времени успели оказаться покаранными,
причем неоднократно,  очередь несколько раз перетасовывалась.  Только  место
Гонзы  в  списке  оставалось   неизменным,  равно   как  и  его  должностные
обязанности.  Мысливечека  привлекали  к  экспедициям  в  качестве  вьючного
животного: таскать за плечами в мешке сетку, которую  набрасывали на живцов,
дубинки, веревки и длинные палки.
     Последний поход  состоялся давно, месяца три или четыре  назад, так что
лунные  реэмигранты  совсем пали духом. Уж слишком  низкой была  вероятность
появления здесь  кого-либо  еще: во-первых, для этого требовались допотопные
средства   передвижения,   во-вторых,   следовало   иметь  авантюрный  склад
характера,  чтобы  забраться  в  этот   заброшенный  район,  в-третьих,   не
исключено,   что    после    провала   третьей   экспедиции   среди   землян
распространилась информация об опасностях путешествий  в Кулагангри. Поэтому
вахта  в гравитоплане неслась со  все возрастающей  халатностью,  оставаясь,
впрочем,  одним  из  главных  занятий колонистов,  наряду  со сном,  едой  и
просмотром  холовизора. Полковник же пытался  подбодрить  своих  подопечных,
рассказывая о тысячах землян, разбросанных  по Гималаям, и  о том, что здесь
вот-вот  появятся  толпы   живцов.   Правда,   оставалось   неясным,  почему
многочисленные земляне  должны покорно отдаться  во  власть  Доктору,  а  не
устроить здесь  финальное сражение против горстки деморализованных и больных
пришельцев.
     Единственным  живцом,   нежданно-негаданно  появившимся  в   Кулагангри
(точнее говоря,  подобием живца), было странное  создание,  вывалившееся  из
телепортера  пару  недель  назад  и  случайно  замеченное  возвращавшимся  с
дежурства часовым.  Оно  представляло собой плотный брикет из двух  человек,
мужчины и  женщины. Женщина, похоже, в момент телепортации повисла у мужчины
на  шее,  обхватив  ногами  его талию, а  он обнял ее обеими  руками,--  оба
срослись  настолько, что представляли единый организм. Мужчина  не имел ног,
судя  по всему, потерянных  при переброске;  женские же  ноги вросли  в него
насквозь, так  что урод не мог  самостоятельно передвигаться. Откуда взялось
это чудище, можно было  только гадать. Полковник захотел сразу пустить его в
дело,  но  Доктор воспротивился:  он  считал,  что,  поскольку происхождение
брикета  невыяснено,  его  модули   могут   оказаться  непригодными  и  даже
смертельно  опасными. Кроме  того,  Доктор попросил оставить  живой слиток у
себя "для медицинских наблюдений".  Полковник с неохотой согласился (спорить
с последним живым медиком во всей колонии было неразумно), и Бриттен перенес
мужчино-женщину в соседнюю с квартирой Доктора пустую комнату.
     Никто  из селенитов не  знал, что делает Доктор  с  неподвижным уродом.
Известно было только, что он лично его кормит  и убирает за ним. Чудовище не
имело лица; обе  головы  срослись  в  одну и деформировались  настолько, что
черты лица  исчезли. Лишь на самой макушке обоих  черепов, загадочной  силой
сдавленных  так,  что  со  всех  сторон был  сплошной  затылок, остался один
раскрытый  рот  с двумя  рядами зубов. Туда, наверное,  Доктор вливал жидкое
питание. Урод  не  мог  разговаривать, только рычал  и выл. Рук  у  него  не
было,-- точнее, они  были, но у  мужчины вросли в спину женщины, а у женщины
-- превратились в подобие костяного воротника, окружившего сдвоенную голову.
Гонза  видел  урода  всего  пару  раз, чисто  случайно, но  вид  чудища  его
неприятно поразил: ночью, во сне, он обмочился два раза.
     Бриттен,  всякий  раз ведя Мысливечека к Полковнику,  игнорировал  лифт
(наверное, опять-таки "для  поддержания спортивной формы"), поэтому путь  на
пятый  этаж,  где   размещались  квартира  начальства  и  штаб,  приходилось
проделывать пешком. Комната Гонзы находилась в подвале, где никто  больше не
жил,--  соседство  с  идиотом  остальным  селенитам   казалось  невозможным.
Мысливечек  не возражал: в подвале было сухо и тепло, к тому же, без соседей
он  себя чувствовал  лучше.  Гонза появлялся  на  людях  только в  столовой,
расположенной  на  первом  этаже,  в  установленное  начальством  время  для
принятия пищи. Полковник считал, что совместные трапезы и групповой просмотр
холовизионных  программ  укрепляют  дух  беженцев, изрядно  деморализованных
выпавшими на  их долю испытаниями.  К  холовизору  Гонзу  не  допускали:  он
слишком эмоционально воспринимал  зрелища  и  не контролировал свои телесные
функции.  В остальных случаях Мысливечек выходил из подвала исключительно по
команде Бриттена -- для тренировок или в поход за живцами.
     Выйдя на  лестничную  клетку  возле  подвала,  Гонза  потянулся к  трем
большим палкам, стоявшим в углу и связанным в нескольких местах веревками. К
этим палкам приторачивали за конечности отловленных  живцов, чтобы тащить их
в  операционную, так  как  Доктор  был  уже  слишком слаб,  чтобы  бегать по
экспедициям и  делать пересадки  на месте. В последний  раз  пришлось тащить
добычу за четыре мили, и все совершенно вымотались.
     --  Брось! Ты  что, к Полковнику  с  палками  попрешься?  --  остановил
Мысливечека  резкий окрик Йозефа. Гонза,  послушно отдернув руку, повернулся
и, шагнув на ступеньки лестницы, начал подыматься вверх.
     Дом, где обитали селениты, был непонятного предназначения,  представляя
собой  облезлую   коробку  со   сквозными   коридорами-галереями  внутри   и
многочисленными  узкими окнами снаружи. В нем насчитывалось пять этажей плюс
подвал. На первом  этаже находились  хозяйственные помещения и столовая,  на
втором  -- жила  основная масса  беженцев, третий  занимал Доктор, четвертый
закрыли после гибели живших  здесь друзей Полковника, а на пятом  размещался
сам Полковник со своими штабными помещениями и дежурной любовницей. Пожалуй,
к  этому  зданию  более  всего  подходила  его  нынешняя  функция  общежития
полуказарменного типа.
     Гонза  добрался  до  пятого этажа  гораздо быстрее Бриттена, переступая
через две ступеньки и  не чувствуя  тяжесть поклажи.  Йозеф  все  еще пыхтел
двумя пролетами ниже,-- его  мучила одышка.  Когда  он, цепляясь за  перила,
добрался  до  входа  в  резиденцию  Полковника,  Мысливечек  изучал  дверную
табличку, задумчиво ковыряясь в носу, за что получил от командира по рукам.
     -- Попробуй мне только в  присутствии начальника  палец в нос засунуть!
Шкуру спущу! -- прошипел Йозеф.
     Постояв и отдышавшись,  он деликатно коснулся панели звонка. Замок тихо
прошелестел,  и дверь открылась. Первым вошел Бриттен,-- увидев, что коридор
пуст, он кивком головы подозвал Гонзу:
     -- Становись здесь  и жди, когда я тебя позову. С  места  не сходить! В
носу не ковыряться!
     После этого Йозеф  направился в глубь  темного коридора, к  приоткрытой
двери, из которой на пол падала  полоса тусклого света.  Это было  помещение
штабной бильярдной.
     Полковник,  одетый  в украшенное  драконами кимоно,  пытался  играть  в
бильярд пятью шарами  на столе с  рваным сукном.  Получалось  у него  плохо:
новые пальцы  не успели отрасти как  следует.  Доктор  после  трансплантации
сетовал  на недолговечность  регенерационного  раствора, исчезавшего  каждые
двадцать  минут  из-за  слабости  местного  люпуса.  Счастливчики,  успевшие
поменять себе модули, выздоравливали поэтому долго. И у Полковника, хотя ему
сделали операцию  одному  из первых,  пальчики на руках были как у младенца,
крошечные и розовые. Такими же несуразно микроскопическими на большой голове
смотрелись свежевыращенные нос, уши и губы.
     -- Видишь, Йозеф, развлекаюсь тут в одиночку,-- почти что  извинительно
проговорил Полковник.--  Кий в руках  сто  лет уже  не держал.  Дай,  думаю,
попробую, а у меня все из рук валится. Ну, как там наши дела?
     --  Все готово к походу, господин полковник,--  отрапортовал Бриттен.--
Кого прикажете брать с собой?
     Полковник задумался, опершись о кий.
     -- Этого, дурачка, возьми. Он тут?
     -- Тут, господин полковник. Прикажете представить?
     -- Зови, посмотрю.
     Бриттен высунул голову в коридор и крикнул:
     -- Мысливечек! Ко мне!
     Гонза вздрогнул:  его откуда-то звали.  Он  нерешительно  огляделся  по
сторонам.
     -- Гонза! Бегом сюда! -- еще громче гаркнул Йозеф.
     Мысливечек  все  еще  не  мог  сориентироваться.  Бриттен повернулся  к
Полковнику:
     -- Прошу прощения, господин полковник, разрешите мне за ним сходить.
     -- Давайте,-- ответил тот.
     Бриттен бегом  промчался  к Гонзе, схватил  его под  локоть и потащил к
освещенной двери.
     -- Вот он,-- задыхаясь, сказал Йозеф.
     Увидев Полковника, Мысливечек приветливо улыбнулся. Начальство, включая
Доктора, никогда не  делало ему ничего  плохого,  в отличие  от  большинства
обитателей второго этажа.
     --  Как дела, Гонза? -- спросил  Полковник,  отставив  кий и подойдя  к
Мысливечеку.
     -- Хорошо,-- смущаясь, ответил тот.
     -- Готов идти на задание? -- повысил голос Полковник.
     -- Так  точно,-- выпалил  Гонза. Бриттен выдрессировал его  отвечать на
все вопросы начальства "есть", "хорошо" и "так точно".
     На этом Полковник утратил интерес к  Гонзе и сделал небрежное  движение
рукой,   приказывая  ему   удалиться.  Мысливечек  не  понял  команды,   но,
направленный  пинком своего  непосредственного командира, быстро  очутился в
коридоре.
     -- Кого еще собираетесь взять, сержант? -- спросил Полковник.
     Бриттена раздражало, что тот все время называл его сержантом. Мог бы за
особые  заслуги  повысить  в  звании  до  унтер-офицера  или, еще  лучше, до
лейтенанта.  Кто его знает, что он за полковник,-- сам таким назвался, когда
вывалился из телепортера. Как пить дать, отставной капрал, не больше.
     --  Хотел  как  раз  с  вами посоветоваться  по этому  поводу, господин
полковник,--  преданно глядя  в  глаза  вождю,  сказал  Йозеф. Он знал:  тот
обожает, когда с ним советуются. Хотя,  по правде, от его указаний толку  не
было  никакого.  Большинство  операций  фактически   планировал  и  проводил
Бриттен. В первую экспедицию Полковник вообще был балластом -- без пальцев и
губ  ничего толком скомандовать не мог,  только мямлил что-то, и если  бы не
Йозеф,  живцы  бы  определенно  разбежались.  А третья?  Тогда  Бриттена  не
взяли,--  Полковник сказал,  что сам  в состоянии управиться, да  только еле
ноги унес вдвоем с Доктором.
     -- Сколько у нас человек в активном составе?
     "Как будто не знаешь",-- подумал Йозеф и ответил:
     -- Шесть, господин полковник.
     Полковник  принял  глубоко  задумчивый вид. В процессе  размышления  он
слегка прикрыл слезящиеся  глаза,-- веки  еще не  отросли  настолько,  чтобы
закрыть их полностью, ввиду чего Полковник у себя в штаб-квартире пребывал в
постоянном  полумраке,  а  вне  здания  надевал темные  очки.  "Ну чего  тут
думать",--  недоумевал  Бриттен.  Он уже знал, что этой ночью  в  резиденцию
начальства примчался дежурный по гравитоплану, дабы доложить важную новость:
в том самом поселке, где были отловлены первые живцы, появились трое землян.
     --  Что  тут  за   шум  и  крики,  Дитрих?   --  в   бильярдную,  шурша
фосфоресцирующим  пеньюаром  и  почесываясь,  впорхнула   текущая  фаворитка
Полковника, дама по имени Анжела Рамбер.
     -- Извини,  мы  тебя разбудили,--  прикладывая  крошечные  губки к руке
Анжелы,  сказал Полковник,  которого  на самом  деле звали  Дитрих  Зумпель.
Правом  называть его по имени обладали только очередные любовницы; выйдя  из
фавора, они, как и все, должны были обращаться  к нему "господин полковник".
Активный состав любовниц насчитывал восемь  человек, смена их происходила по
принципу  ротации  каждую неделю, согласно утвержденному Полковником списку.
Ни для кого не являлось секретом, что Полковник, как и остальные прибывшие с
Луны  мужчины,   был   импотентом,   фавориток  же  держал   для  укрепления
собственного авторитета и дальше целомудренных поцелуев отношений  с ними не
развивал. В отличие от Полковника, Доктор никогда не стремился повышать свой
престиж  и  жил  весьма  замкнуто,  а  последние  пару   месяцев  вообще  не
показывался в обществе.
     Анжела взяла кий и мощным ударом вышибла два шара со стола. Один из них
попал в живот Бриттену, который поморщился от боли, но ничего не сказал, про
себя же подумал: "Попадешься ты мне на той неделе в столовой, стерва, чайник
кипятку на  тебя  вылью.  Небось сразу чесаться  перестанешь". Анжела Рамбер
страдала от опоясывающего лишая.
     -- Вам не больно, Йозеф? -- невинно спросила она.
     -- Ничуть,-- деланно улыбаясь, ответил тот.
     "Скотина,--  подумала  Анжела,--  ты  у меня  еще попляшешь.  Нажалуюсь
Полковнику,  он  тебя  из   очереди  выкинет".  Между  Рамбер  и  Бриттеном,
сотрудниками торсионной  станции на Луне, существовал затянувшийся конфликт,
причины которого уходили в глубину веков и были давно забыты.
     -- Я не помешала  обсуждению ваших военных тайн? --  спросила Анжела  у
Полковника.
     Зумпель  вытянул губы  в  тонюсенькую  трубочку:  с одной  стороны,  не
хотелось обижать  фаворитку, с  другой,  следовало поддерживать дисциплину и
повышать  свой  престиж. Взвесив все  обстоятельства, и, с учетом  недолгого
пребывания Рамбер в новой должности, он сказал:
     -- Дорогая, оставь нас. Здесь рассматриваются серьезные дела.
     Анжела швырнула кий  на стол  и ушла к себе в  штабной будуар,  по пути
метнув свирепый взгляд на Гонзу, приветливо улыбнувшегося ей в коридоре.
     Полковник потер лоб:
     -- О чем это мы, сержант?
     -- Об активном составе, господин полковник.
     -- Ах, да. Из шестерых кто сейчас занят дежурствами?
     -- Менотти сменился, Грубер дежурит.
     --  Итого для активных  мероприятий  в распоряжении  имеется четверо,--
сделал многозначительный вывод Зумпель.-- Как они? Боеспособны?
     -- Двое болеют, но несильно.
     -- Насколько несильно?
     -- У двух диарея.
     -- У кого именно?
     -- У Грубера и Рибаяза.
     -- Все с той вечеринки?
     -- Да, господин полковник.
     Три недели назад Зумпель имел неосторожность угостить  в штабном салоне
нескольких  подчиненных  синтезированным   шампанским.   Большинство,  кроме
Грубераи   Рибаяза,  благоразумно  отказалось,  памятуя  о   слабости  своих
пищеварительных  модулей. Полковник  же  после трансплантации мог больше  не
ограничивать   себя   в   спиртном,  и   преодолению  этих   ограничений  он
самоотверженно  отдался.  У Бриттена  сложилось впечатление,  что  Полковник
круглыми  сутками лечится от похмелья, причем дозировка  лекарств непрерывно
нарастает.
     -- А что со вторым?
     -- Ослеп.
     -- Как ослеп? Полностью?
     --  Нет.  Куриная  слепота.  Ночью  от  него  толку никакого,  господин
полковник.
     -- Тогда кого из второго состава вы планируете привлечь, сержант?
     -- Корнелиуса, Кольдеро и Шейдта.
     -- Зачем столько? -- удивился Зумпель.
     -- Так ведь трех живцов  тащить  через горы, господин полковник, да еще
на  приличное  расстояние,-- в  свою очередь изумился Йозеф.-- Всего  я беру
семерых, вместе с Гонзой.
     -- Хорошо, согласен. План операции готов?
     -- Так точно.
     -- Тогда вызывайте остальных. Через двадцать минут -- инструктаж в моем
кабинете.
     -- Есть,-- щелкнуть каблуками у Йозефа не получилось, так как носил  он
спортивную обувь на  мягкой подошве. Зато он почти по-военному развернулся и
отправился будить остальных  участников  экспедиции. Выйдя за дверь, Бриттен
поднес к носу Мысливечека кулак:
     -- Стоять тут и не шевелиться!
     Гонза покорно кивнул.
     Кабинет  Полковника  был  обычной  комнатой  с  несколькими  столами  и
стульями,  только  чуть  более светлой по сравнению  с  остальными  штабными
помещениями.   "Чтобы   подчиненные   могли   записывать  под  диктовку  мои
указания",-- объяснял Полковник. Подчиненные действительно изредка заполняли
бумагу  распоряжениями Зумпеля,  но  поскольку  и  ручки,  и  блокноты  были
синтезированные, то  сразу после совещаний бесследно рассыпались. Сейчас же,
ранним  утром,  в кабинете было  темно.  Полковник,  впрочем, не  планировал
ничего надиктовывать: обойдя нестройную шеренгу  заспанных воинов,  он сразу
приступил к инструктажу:
     -- Мною разработан план операции. Сержант Бриттен сейчас доведет до вас
его детали. Приступайте, сержант.
     Выйдя на  середину комнаты, Йозеф принялся излагать схему  действий.  В
район операции предполагалось прибыть через  полтора часа,  маршем преодолев
расстояние в пять миль, после чего занять позиции  в  кустах около домов, по
два человека  возле каждого. В качестве приманки  должен  был,  как  обычно,
выступать  Гонза,  которого  ставили  под  дверью   дома  с  живцами.  После
пробуждения земляне  имели  привычку  шататься  по окрестностям,  гуляя  или
купаясь в океане. Заметив Мысливечека, они пытались завязать с ним разговор,
и в этот момент на них с сеткой и дубинками набрасывалась группа захвата.
     Экспедиционная   гвардия   слушала   Бриттена   невнимательно,   зевая,
покашливая и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу,-- после срочной побудки
никто  не успел наведаться в уборную. Тем более что тактический гений Йозефа
не  блистал  разнообразием: план  нынешней  операции  ничем не  отличался от
предыдущих. Успех всего  дела целиком  зависел  от  внезапности нападения  и
нерасторопности  землян.  Впрочем,  один нерасторопный  землянин, но имеющий
торсан, был гораздо опаснее троих невооруженных, хотя и ловких, живцов.
     -- Дубинками  по  головам сильно  не  м-м-молотить! Одного  аккуратного
удара  вполне достаточно,-- напоминал Бриттен.-- Не забывайте, что от сильно
поврежденного  при  захвате  живца  толку  никакого  не  будет.  Не  успеете
перевалить через горы, как  он  рассыплется.  П-п-правило  тут простое:  чем
целее живец, тем быстрее вы попадете к Доктору.
     При упоминании Доктора по шеренге прошел смешок.
     -- Что за веселье? -- грозно спросил Йозеф.
     -- Бриттен, а ты Доктора живым давно видел? -- раздался голос с правого
края. Это был Шейдт.
     -- В строю  не разговаривать! --  прикрикнул Бриттен.-- С  Д-доктором я
разговаривал не далее как позавчера. Он жив, здоров и готов делать операции,
как раньше.
     Йозеф соврал:  Доктора он  не видел  уже  пару  недель.  Но,  с  другой
стороны,  если бы тот помер,  его  урод  наверняка бы с голоду начал выть на
весь этаж.
     -- Бреши больше,-- тихо сказали из середины шеренги. Это был Корнелиус.
     Бриттен вытаращил глаза от изумления и подумал, что ослышался.
     -- Это что т-т-такое?  --  срывающимся от  гнева  голосом  спросил  он,
вплотную подойдя к Корнелиусу.-- Нарушать дисциплину?!
     Корнелиус в нескольких емких словах  объяснил ему, где самое подходящее
место  для  дисциплины,  Бриттена,  Доктора  и Полковника.  Последний, мирно
сидевший  за   столом  и   освящавший  инструктаж  своим  присутствием,   от
неожиданности  чуть  не  свалился  со  стула.  Так  как Полковник едва успел
отрастить новые  веки, то глаза у него были постоянно навыкате,-- пялясь  на
Корнелиуса, насколько это  было технически возможно, Зумпель  медленно начал
подниматься из-за стола, шипя:
     -- Бунт?! Мятеж?! Сгною!
     -- Где это ты, придурок лысый, нас гноить собрался? -- поступил деловой
вопрос  от   Эйндакоуммы,  стоявшего  рядом  с   Корнелиусом.  Несмотря   на
оскорбительный  характер  высказывания, в  нем была доля правды:  вследствие
проказы Полковник  начисто лишился волосяного покрова,  и  никаких признаков
новой поросли пока не наблюдалось.
     Бриттен подскочил к вышедшему из-под контроля подчиненному и занес было
кулак для удара, но тут же ойкнул, скрючился и свалился на пол.
     --   Будешь   ручками   махать,   башку   сверну,--   пообещал   Йозефу
Эйндакоумма.-- А тебе,  придурок  лысый,-- эти слова, обратившись к Зумпелю,
он выговорил медленно и смакуя,-- я пообрываю все, что  выросло. Морда будет
как мое колено.
     Полковник сунул  руку  за пазуху, намереваясь  вытащить  оружие. Однако
подчиненные его опередили:  в лицо  Зумпелю  смотрело три торсана, мгновенно
извлеченные из карманов.
     -- Расслабься, Зумпель,-- порекомендовал  Полковнику  Шейдт.-- Не то  в
сквозняк превратим.
     -- К-к-как вы разговариваете со с-с-старшим по званию? -- разочарованно
прошептал лежащий на полу Йозеф.
     --  Чего-чего?  --  издевательски   переспросил  следующий  заговорщик,
Новак.-- Откуда тут звания взялись, Бриттен?
     -- Но вы же сами были согласны...-- пролепетал Полковник.
     -- А теперь несогласны. Поиграли мальчики в войну, и хватит. Надоело,--
ответил ему Корнелиус.
     -- Так что, вы не пойдете в поход? -- спросил Зумпель.
     -- А  чего лазить по горам, если Доктор, может,  давно коньки отбросил?
-- задал вопрос Шейдт.
     --  Даю вам  честное слово,  что он жив,-- Полковник  приложил  руку  к
груди, туда, где полагалось произрастать сердцу.
     -- Твое честное слово нам до одного места,-- Эйндакоумма из всей группы
бунтовщиков был, похоже, самый грубый.-- В общем, поступаем так. Тебя как по
имени, Зумпель?
     -- Дитрих,-- тихо ответил тот.
     --  Так  вот,  Дитрих,  слушай.  Армия твоя  распущена.  Ты  теперь  не
полковник. А  ты, Бриттен,--  Эйндакоумма  приложил ботинок  к лицу  Йозефа,
немало порадовав тем  самым  стоявшего  на  левом фланге  Гонзу,-- больше не
сержант.  Сейчас мы спускаемся к Доктору и выясняем, жив он или нет. Если он
на месте, то идем в поход. Правильно я говорю, ребята?
     Из шеренги послышались голоса одобрения.
     --  Идем тем же  составом, что и сейчас,-- продолжал Эйндакоумма.-- Без
всяких командиров! Понял, Бриттен?
     Эйндакоумма  убрал ногу,  чтобы посмотреть на реакцию Йозефа. Последний
оживленно закивал.
     -- Все списки и очереди отменяются. Если  донесем живцов,  то  операции
первыми делаются нам.
     -- Но живцов ведь всего т-трое,-- простонал Бриттен.
     --  Мы   между  собой  договоримся,  как  поделиться,--  успокоил   его
Корнелиус.-- Да, кстати, Зумпель. Пока  мы  будем лазить по  горам, ты  себе
подыщи комнату попроще. Говорят, в  подвале  много  свободного места. Только
если Гонза возражать  не  станет. Ну  что, пошли  вниз?  -- спросил  шеренгу
Корнелиус.-- Давай, Дитрих, веди нас к Доктору.
     Полковник медленно  вышел из-за стола и направился к  выходу. А Бриттен
получил бодрящий  пинок  под  ребра от  Кольдеро,-- у  этого заговорщика для
сержанта, видимо,  не  нашлось  больше теплых слов. Йозеф верно расценил это
удар как приглашение присоединиться к Зумпелю,  шустро вскочил и побежал  за
своим  бывшим  начальником, карьера  которого  столь  легко  и  стремительно
завершилась у него на  глазах. В коридоре Бриттен  увидел Анжелу, высунувшую
голову  из двери, подскочил к ней  и, грязно  выругавшись, влепил ей крепкую
затрещину. От  неожиданности та плюхнулась на пол будуара,-- Йозеф захлопнул
у  нее  перед  носом дверь  и бегом  присоединился к Зумпелю,  вышедшему  на
лестничную площадку.
     -- Вход сюда к нашему возвращению открыть!  --  распорядился Корнелиус,
когда компания проследовала мимо закрытого четвертого этажа.
     Бывший полковник не имел никаких возражений.
     -- Коллективные трапезы и просмотры отменяются,--  проинформировал  его
Шейдт.
     --  А  дежурства  в  гравитоплане?  --  спросил  Дитрих,  надеясь,  что
бунтовщики оставят хоть что-нибудь от прежних устоев.
     -- Пока нет,-- подумав, ответил Шейдт.
     Зумпель приободрился.
     -- Будете по  очереди дежурить  с  Бриттеном,--  Шейдт, с удовольствием
наблюдая, как у Дитриха вытягивается лицо, добавил:
     -- Временно.
     -- Ближайшие два месяца,-- уточнил Корнелиус.
     Совершенно упавший духом Зумпель, подойдя к двери Доктора, нерешительно
поскребся в панель. Прошло  несколько минут; из квартиры  никто не появился.
Тогда Эйндакоумма стукнул по звонку кулаком, и  вскоре за дверью послышались
шаркающие шаги.
     --  О, какая представительная  делегация!  И  в  столь  ранний час!  --
произнес Доктор, водя глазами по выстроившейся перед ним полукольцом группе.
     -- Что с вами? -- выдавил из себя Шейдт. Он, как  и все остальные,  был
потрясен, увидев Доктора.
     Вид  у того  действительно был  весьма скверный.  Доктор состарился  до
такой степени, что выглядел -- по новым  стандартам человеческой биологии --
лет на девятьсот, в точности как задержавшийся на краю  могилы средневековый
пенсионер.  Руки у  него  дрожали,--  вернее, вибрировал  кусок  отхваченной
торсаном конечности, так как второй рукой Доктор опирался на палку. Половина
зубов  у  него  выпала,  из-за  чего  он  шамкал, а  на глянцевом,  покрытом
пигментными  пятнами  черепе  было  разбросано  несколько  жухлых  островков
желтовато-седых   волос.    На   фоне   остальных    селенитов,   измученных
разнообразными болезнями, но более-менее  сохранивших  соответствие исходным
артикулам, Доктор смотрелся ужасающе.
     -- Гипофиз, друзья мои, гипофиз,-- ответил он.-- Как говорится, каждому
-- свое. А  вы, я гляжу, собираетесь в очередной поход? К сожалению, на этот
раз не смогу составить вам компанию. Но от всей души желаю вам удачи и готов
оказать посильную помощь по вашем возвращении.
     Разглядев  сомнение в лицах  своих  собеседников,  Доктор  с наигранным
оптимизмом заявил:
     -- Не беспокойтесь, недельку я  еще протяну. Чего и вам  желаю. Как ваш
туберкулез, фон Бинген? --  спросил  он, повернувшись  к самому неприметному
заговорщику с румянцем на щеках.
     -- Все так же, Доктор.  Кашляю потихоньку,-- ответил  тот.--  По-моему,
половину легкого уже выхаркал.
     --  Замечательно.  Надеюсь, вы еще никого не успели  заразить,-- широко
улыбнулся Доктор, обнажив кровоточащие десны.-- Я имею в виду не туберкулез,
а мальтийскую ундулирующую лихорадку. А что с вашей печенью, Корнелиус? Дает
знать?
     -- Побаливает,-- сдержанно сказал Корнелиус.
     --  На  вашем месте я был бы несказанно рад и этому,--  покачал головой
Доктор.--  С  таким  обширным  циррозом долго не  живут. В особенности, если
течение болезни осложнено облитерирующим эндартериитом.
     Переходя  от  одного  к  другому,  лунный эскулап  для  каждого находил
особые, проникновенные слова. Осведомившись  у Бриттена относительно течения
его  астмы  и  ишемической  болезни сердца, Доктор выразил сомнение, что тот
сможет выдержать намеченную экспедицию. "До перевала протянете, а  дальше --
уж  не  знаю  как",--  было  сказано  побледневшему  Йозефу.  Шейдту  с  его
гипертонией и мерцательной аритмией был обещан  инсульт, правда, на обратном
пути. Кольдеро Доктор,  хихикая, сказал, что  когда у  него  начнут выходить
камни из почек, ему следует  позвать дамскую часть общества, дабы те узнали,
каково приходилось роженицам в незапамятные времена. "Если только при первых
мучительных приступах не умрете от аневризмы аорты",-- добавил Доктор. Перед
Эйндакоуммой была обрисована радужная перспектива бурного развития диабета с
гангреной, ампутацией обеих  ног, возможностью комы  и... Тут  Доктор сделал
кокетливую паузу, после чего весело произнес: "Впрочем, надеюсь, что недавно
обнаруженная обширная бластома избавит вас от этих страданий". Новак же явно
не испытал восторга от  того, что болезнь Альцгеймера в сочетании с болезнью
Вестфаля-Вильсона-Коновалова на  фоне  болезни Крейтцфельда-Якоба с  первыми
признаками болезни Паркинсона вскоре низведет его умственные  способности до
уровня,  по  сравнению  с  которым   Мысливечек  покажется  интеллектуальным
титаном.
     -- Вот кому надо завидовать --  наш самый здоровый  больной!  -- Доктор
радостно   ткнул  пальцем   в   Гонзу.--   Если   не   считать   кретинизма,
геморрагического васкулита, гайморита, вазомоторного ринита, прогрессирующей
полидистрофии мозга и  десятка прочих мелочей.  Но у него  шансов  протянуть
больше,  чем  у вас  всех, вместе  взятых. Как  ваше  драгоценное  здоровье,
господин полковник? -- учтиво обратился Доктор к Зумпелю.
     -- А он больше не полковник,-- мрачно заметил Новак.
     -- Как? Что произошло? -- поднял остатки бровей вверх Доктор.
     -- Ничего  особенного.  Зумпель  сложил полномочия.  Ушел  в  отставку.
Отрекся,-- объяснил Шейдт.
     -- Это правда? -- Доктор повернулся к Дитриху. Тот развел руками.
     --  И кто же теперь  главный? -- заволновался Доктор.-- Чьи медицинские
тайны  я  нечаянно  выдал?  Прошу  меня  заранее простить, я  это сделал  по
незнанию.
     --  У  нас  больше  нет  главных,--  сказал   Шейдт.--  Старые  порядки
отменяются.
     Доктор задумчиво покачал головой, вздохнул и с сожалением произнес:
     -- К  несчастью,  недавно  прошедшая  у  господина Зумпеля  операция не
позволяет мне  указать на  какие-либо  интересные  моменты  в состоянии  его
здоровья, за  исключением последствий гангрены Фурнье. Но  будем  надеяться,
что  имплантированные  модули -- если  не все, то хотя бы часть --  в  самом
скором времени  придут  в  негодность.  А  сейчас  прошу  простить,--  меня,
кажется, зовут.
     Из  дальнего конца коридора  действительно  послышался  вой загадочного
урода. Доктор  поклонился и скрылся за дверью,  оставив компанию в состоянии
легкого  шока.  Первым  пришел  в  себя  Эйндакоумма, схвативший  отставного
полковника за плечо, и, глядя ему прямо в глаза, спросивший:
     -- Зумпель, ты как себя чувствуешь?
     -- Вроде ничего. А в чем дело?-- забеспокоился Дитрих.
     --  Что-то не понравились мне  слова  Доктора о негодности  вставленных
модулей,--  мрачно сказал Эйндакоумма.-- Что толку лазить по горам, если все
равно скоро копыта отбросишь?
     Все  взялись пристально изучать  Зумпеля, пытаясь  разглядеть  признаки
близкой кончины. Тот засмущался:
     -- Чувствую я себя хорошо,  гораздо  лучше, чем до трансплантации.  Вот
видите,-- он пошевелил пальчиками в воздухе,-- как  они выросли. Такого ведь
раньше не было.
     Шейдт в сомнении потер подбородок:
     -- Ну притащим мы живцов, а от Доктора одна зеленая  пыль осталась. Что
тогда? У него такой вид, будто через пять минут развалится.
     --  Может,  все-таки  рискнем? Что нам  терять?  --  возразил  Новак.--
Предположим,  не  пойдем мы в поход,  а Доктор  возьми да проживи  еще  один
месяц.  Будем  себе   до  конца  дней  локти  кусать,   что  упустили  такую
возможность.  Не думаю, что живцы станут там сидеть и дожидаться, пока мы  к
ним спустимся.
     --  Какие  еще  будут мнения?  -- обвел  компанию взглядом  Кольдеро.--
Может, проголосуем?
     -- Голосовать незачем,-- решительно сказал Эйндакоумма.-- Кто  хочет --
тот идет. Тому и модули  достанутся, если Доктор будет  жив. В общем, вы как
знаете, а я пошел. Кто со мной?
     Все единодушно решили отправляться в экспедицию, даже Зумпель.
     -- Следующая очередь дежурить на гравитоплане -- твоя. Остаешься здесь.
Понял?  -- Эйндакоумма  поднес к носу Дитриха указательный палец, и  Зумпель
быстро со всем согласился.
     Оставив  экс-полковника,  компания  спустилась  по  лестнице  во  двор.
Взглянув на Гонзу, Кольдеро воскликнул:
     -- Постойте, а палки-то не взяли!
     -- Бриттен, руки в ноги -- за оборудованием! -- скомандовал Шейдт.
     Йозеф помчался в подвал. Принеся  палки, он попытался вручить их Гонзе,
но был остановлен окликом Эйндакоуммы:
     -- Ишь ты, какой  прыткий! Сам понесешь! И присматривай за Гонзой, чтоб
не отставал!
     Бриттен  покорно  взвалил  себе  груз  на  плечи  и  замкнул   колонну,
пристроившись в  затылок Гонзе. Во главе процессии, на месте, которое раньше
обычно  занимал Йозеф, теперь шествовал  Эйндакоумма.  Все  шли налегке,  за
исключением Мысливечека и Бриттена. Гонза был почти счастлив: хотя его опять
куда-то тащили, шею на этот раз не натирали тяжелые  палки. В предрассветной
темноте   никому  разговаривать   не  хотелось;   молчание  нарушало  только
покашливание фон Бингена и пыхтение Бриттена.
     Пейзаж  Кулагангри  не  отличался   живописностью,  представляя   собой
выжженную бесплодную землю и темные неприветливые скалы. Через эту местность
прокатились  все   войны  последних   лет,  уничтожившие  растительность,  а
немногочисленных животных истребили  давно,  в  качестве  защитной  меры  от
происков   генетиков.   Здесь  не  прижились  даже   миноморы,  поэтому   по
окрестностям  можно было без опасности бродить  и  ночами.  Это  существенно
облегчало проведение экспедиций: живцов,  поутру  едва  успевших  вылезти из
постелей, гораздо легче застать врасплох.
     Колонна шла,  ориентируясь  на бортовые огни  гравитоплана, светившиеся
вверху  из  расщелины.  Это  была  точка  привала,  куда  экспедиции  обычно
добирались  менее чем  за час. Еще  полчаса  предстояло  провести, спускаясь
вниз,  к  безымянной  деревушке, где в  свое время  было отловлено несколько
землян и  географию которой  селениты  хорошо  знали: Бриттен несколько  раз
проводил здесь учения.
     Подъем  дался всем, кроме Гонзы, очень тяжело, пришлось даже делать две
внеплановых  остановки.  Хотя,  несмотря  на предсказания Доктора, никто  не
умер,  Йозефу пришлось долго отлеживаться на полу гравитоплана, чтобы прийти
в себя.  Шейдт  тоже выглядел не лучшим образом,  а  фон  Бинген, отойдя  за
камень, выхаркал значительную порцию своего легкого. Эйндакоумма, заглянув в
кабину  пилота,  поприветствовал  дежурного,  в  несколько слоев  укутанного
всевозможными  теплыми  вещами  (ночью в  горах  наблюдались  заморозки),  и
спросил его, как ведут себя живцы.
     -- Спокойно,-- Грубера, несмотря на  обмотку, била  мелкая дрожь.-- Как
прилетели, сразу разошлись по домам и залегли спать.
     -- Дай-ка, я гляну,-- Эйндакоумма приник к табло, показавшему ему шесть
точек,  которые  были разбросаны  по  разным  домам. Он  понял, что в глазах
двоится, и решил позвать кого-нибудь в подмогу. Единственным, кто еще, кроме
Мысливечека, стоял на ногах, оказался Новак.
     --  Хорошенько запомни  дома,  где  они  разместились,--  попросил  его
Эйндакоумма перед тем,  как  выбежать  из кабины.  Его сильно тошнило. Новак
долго изучал индикатор, шевеля губами, потом утвердительно что-то промычал и
вышел из гравитоплана.
     Немного  отлежавшись,  экспедиция  приступила  к спуску:  напряженность
пси-поля в расщелине была настолько низкая, а холод настолько пронизывающим,
что задерживаться здесь не имело смысла. Дежурный в гравитоплане не мог даже
заказать  себе чай  или кофе:  холовизионный блок не  срабатывал то ли из-за
повреждения, то  ли  из-за слабости  поля. Выйдя  к трапу,  Грубер  проводил
глазами  удалявшуюся в темноту  колонну  и изумился тому, что Бриттен  шел в
самом конце. Долго удивляться, впрочем,  у  него не получилось,-- необоримый
зов диареи вынудил его стремительно бежать за камень, где незадолго до этого
оставил фрагменты своей плевры фон Бинген.
     Спуск  --  в силу  естественных причин -- проходил гораздо  легче, хотя
участники  похода  окончательно  замерзли и  все  как  один стучали  зубами.
Наконец, в утренних  сумерках перед ними раскрылся вид на поселок: несколько
десятков заброшенных, неосвещенных домов.  Селениты  воспряли  духом,  когда
Эйндакоумма,  подойдя к краю обрыва, торжественно показал рукой  на  дворик,
где стоял гравитоплан:
     -- Вот наша цель.
     -- Откуда только земляне достают эту рухлядь для полетов? -- недоуменно
спросил Кольдеро.
     -- Не знаю,--  сказал Эйндакоумма.-- Спросишь, когда отловим.  Новак, в
каких домах живцы?
     Ответа не  последовало.  Эйндакоумма,  повернувшись  к  Новаку,  громко
повторил вопрос.  Тот не отвечал,-- лицо его  медленно растянулось в улыбку,
подобную той, что  почти  никогда  не  сходила  с  лица  Гонзы  Мысливечека.
Селениты  поняли,  что  на  Новака  наложила руку одна  из  тех таинственных
болезней, названиями которых недавно сыпал Доктор.
     --   Ну  и  дела,--  Эйндакоумма  в  задумчивости  присел   на  камень.
Гравитоплан землян был припаркован точно  посредине двора, с каждой  стороны
которого стояло  по два дома.  В каких из  восьми  заночевали  земляне, было
теперь неизвестно.  Эйндакоумма, как ни старался,  не  мог вспомнить,  чт он
видел  на  табло.  Посылать же  кого-нибудь  назад,  к  дежурному,  было  бы
неблагоразумно: обессилевший гонец мог умереть по дороге.
     -- Спускаемся!-- Эйндакоумма решительно встал и пошел вниз по тропе, за
ним потянулись остальные. Корнелиус, догнав руководителя похода, дернул  его
за рукав:
     -- Ты что-то придумал?
     -- Возможно,-- уклончиво ответил тот.
     -- А если серьезно? -- настаивал Корнелиус.
     --  Пойдешь со  мной вместе  -- увидишь,-- с  этими словами Эйндакоумма
ускорил  шаг,  затем,  вспомнив,  что   необходимо  все-таки  координировать
действия всей партии, развернулся и крикнул Кольдеро:
     -- Подтягивайтесь к базовому домику! Я к вам подойду!
     Базовым назывался  ближайший к горам небольшой особняк, где  экспедиции
обычно отдыхали и набирались сил перед решающим броском. Между ним и домами,
в  которых  расположились  живцы,  было  ярдов  семьдесят. Потеряв  из  виду
Эйндакоумму  с  Корнелиусом,  оставшаяся  партия  потихоньку  спустилась  по
извилистой  тропе  и,  стараясь  не  шуметь,  вошла  в  домик.  Окна  плотно
зашторили,  после чего  изможденные  селениты включили свет  и,  попадав  на
кресла,  диваны и ковры, заказали завтрак. В поселке напряженность поля была
выше,  чем  в   горах,  но  ниже,  чем  по  ту  сторону  перевала.  Когда  с
холовизионного столика  был снят поднос с горячим чаем, кофе и бутербродами,
участники похода принялись лихорадочно поглощать  продукты, будучи  в полной
уверенности,  что  они  исчезнут через  пять  минут. Однако и  по прошествии
десяти  минут поредевшая гора сэндвичей продолжала возвышаться на блюде, что
озадачило   селенитов.  После  завтрака   самочувствие   группы  существенно
улучшилось, даже с лица Новака сошла идиотская улыбка, и он, как прежде,  на
равных смог общаться с остальными.  Правда, когда ему задали вопрос  о  том,
где находятся живцы, он только беспомощно захлопал глазами.
     Пока  основная группа наслаждалась  комфортом,  Эйндакоумма и Корнелиус
подкрались  к  гравитоплану.  Во  всех  домах,  расположенных  вокруг,  было
темно,-- разобрать, куда внедрились земляне, было невозможно.
     -- Смотри,-- торжествующе шепнул Корнелиусу  Эйндакоумма, дернув  ручку
люка.  Люк  не  поддался,  а над ручкой загорелась  надпись:  "Введите код".
Эйндакоумма  не  ожидал от  живцов  такого коварства. Он ввел  код-пустышку,
однако система защиты вновь  потребовала от него настоящий код. Озадаченный,
он   попробовал  наугад   разные  комбинации,  но  гравитоплан  и  не  думал
открываться.  Корнелиус давно  уже понял замысел  Эйндакоуммы  -- пролезть в
кабину и по индикатору определить, где засели живцы. Он также догадался, что
замысел этот провалился, но  тактично  подождал несколько минут,  прежде чем
его спутник окончательно убедился в тщетности своих попыток. В базовый домик
Эйндакоумма вернулся злым,  уставшим и  удрученным, однако  застал остальных
более-менее отдышавшимися, отдохнувшими и чувствующими себя вполне сносно.
     -- Угощайтесь,-- показал  на блюдо с горячими сэндвичами Шейдт.-- Стоят
как новенькие уже двадцать минут.
     -- Сколько? -- не поверил своим ушам Корнелиус.
     -- Двадцать. Может, больше. Чем это можно объяснить, по вашему мнению?
     Жуя  завтрак, Корнелиус решил, что, скорее  всего,  дело  заключается в
какой-нибудь загадочной психической пертурбации наподобие тех,  что изводили
колонистов   на  Луне.   Этим  умозаключением   он  поделился  с  остальными
селенитами. Мнения разделились: одна часть согласилась  с Корнелиусом, тогда
как другая сочла, что странности психосреды вызваны перебоями и приступами в
работе люпуса. Для изучения этого непонятного явления вся экспедиция села за
стол  (кроме  Гонзы   и  Бриттена,  оставленных   в  креслах)   и   заказала
полнокровный,   насыщенный   деликатесами  завтрак,   поглощением   которого
занималась   около   получаса.   Остатки   еды  продолжали   демонстрировать
удивительную сохранность.
     --  Ладно,  чего  голову  ломать,-- завершил  дискуссию  Эйндакоумма.--
Пользуйтесь тем, что бог послал, и не задавайте лишних вопросов. Может быть,
есть смысл потом сюда всем перебраться.
     Позиция   негласно   избранного   руководителя   была  сочтена   весьма
благоразумной;   прения   прекратились.   После   трапезы   настала  очередь
медицинских процедур. В соответствии  с выданными Доктором  рецептами каждый
заказал себе  утреннюю порцию лекарств,  никак, впрочем, не способствовавших
выздоровлению, а  лишь  призванных продлить  агонию и  нейтрализовать  боль.
Принимать эти  медикаменты полагалось  каждые  восемь  часов.  Так  как было
неизвестно,  что предписывалось Гонзе, Новак заказал двойную дозу  по своему
рецепту и половину  засыпал Мысливечеку в рот. Таблетки  неожиданно возымели
мощный  эффект,  который на себе ощутили все,--  даже  с  лица  Гонзы  сошла
улыбка.  Экспедиция ощутила  прилив сил;  отлов и  транспортировка живцов не
казались уже рискованным, изнурительным предприятием.
     --  Ну  давайте, построимся,  что  ли,--  выждав  положенное время  для
всасывания  лекарств  в  кровь, Эйндакоумма вновь  взял  командование в свои
руки.
     Селениты сформировали шеренгу, и начальство приступило к раздаче оружия
и боевых распоряжений.
     -- Кольдеро,-- вручая, как именную  саблю,  вынутую из  мешка  дубинку,
обратился новый командир,-- береги  ее. Знаешь,  что  деревьев  вокруг нигде
нет.  Поэтому не лупи ею понапрасну со всей силы  по голове и другим твердым
предметам. Твое место -- первый дом слева, как подойдем к дворику.
     Кольдеро,  бережно приняв  дубинку,  прижал  ее  к  груди.  Эйндакоумма
продолжил смотр.
     -- Шейдт, твоя  задача -- левый фланг. Отвечаешь за него головой. Чтобы
ты лучше контролировал ситуацию, возьмешь сетку. К операции подключишься  по
моему сигналу.  Под оперативное  командование передаю тебе  Кольдеро  и  фон
Бингена,-- с этими словами на Шейдта был надет рюкзак с сеткой.
     Правый  фланг  возглавил лично  Эйндакоумма,  дубинщиками к  нему  были
назначены  Корнелиус  и   Новак.   Гонзу  в  качестве  приманки   определили
прохаживаться возле гравитоплана. Бриттен остался в резерве  --  держать при
себе палки с веревками и быть  в готовности ринуться в бой туда, где перевес
может оказаться на  стороне землян.  Йозеф не возражал: находиться  в первых
рядах  во время отлова живцов ему вовсе  не хотелось.  Про себя он  злорадно
отметил, что тактическая фантазия  Эйндакоуммы не  пошла  дальше  заурядного
плагиата:  такую  расстановку Бриттен  на  учениях неоднократно вдалбливал в
своих бывших подчиненных.
     -- Может, торсаны закажем? -- предложил фон Бинген.
     Те торсаны, с помощью  которых бунтовщики  уговорили Полковника уйти  в
отставку, были  получены через холовизор и развалились еще во время визита к
Доктору.
     --  Нет,--   подумав,   решительно   возразил  Эйндакоумма.--  Вдруг  у
кого-нибудь посреди драки руки зачешутся пострелять, так он не то что живцов
распылит,  но и  своих  положить может.  Я  уж не  говорю  о том, что  может
получиться, если земляне ненароком завладеют вашими торсанами.
     Все прекрасно  знали, что  могло получиться, по  печальным  результатам
третьей  экспедиции.  Тогда у землян торсаны появились только после  тесного
общения с Полковником и его друзьями, необдуманно  заказавшими  оружие перед
самым выходом из базового домика.
     -- Вероятнее всего,-- продолжал раздавать указания Эйндакоумма,-- живцы
поселились в  трех рядом стоящих домах. Поэтому  если первый из них появится
там,  где  мы  его  не  ожидали,  следует  соответствующим  образом  скрытно
перебазироваться. Может  получиться так, что все гости разместились на одном
фланге. В этом случае другой фланг не ждет отдельной команды, а с выходом во
двор второго живца или всех троих тут же вступает в бой. Сигнальщик на левом
фланге -- фон Бинген, на правом -- Корнелиус.
     Сигнальщиками  селениты  называли  наблюдателей,  которые  должны  были
условным знаком известить лежащих в засаде бойцов противоположного фланга  о
появлении землян.
     -- Сейчас  семь  часов  утра. Предполагаемое  время  прибытия целей  --
восемь  ноль-ноль.  Предупреждаю всех о  необходимости сохранять маскировку.
Вопросы? -- Эйндакоумма оглядел шеренгу.
     Вопросов не было.
     --  Тогда вперед, в бой! -- решительно  сказал  командир, и  группа, по
очереди заглянув в уборную, выступила из дома. За двадцать  ярдов до дворика
экспедиция разделилась по флангам, оставив  сзади  Мысливечека и Бриттена. В
задачу последнего входило  сопроводить Гонзу  до  гравитоплана, оставить его
там и следить, чтобы тот не отходил от указанного места. Выждав, когда бойцы
на  флангах заняли  свои позиции, Бриттен  взял Мысливечека  под  локоть  и,
аккуратно его подталкивая,  повел в середину двора.  Гонза не сопротивлялся:
внимание его привлекла странная машина, находившаяся впереди.
     -- Чтоб  от нее  не отходил ни  на шаг!  Понял?! --  Бриттен  поднес  к
физиономии Мысливечека кулак -- не затем,  чтобы вспомнить  былое и показать
свою силу, а так, исключительно в интересах дела.
     -- Есть,-- бодро ответил Гонза.
     -- Смотри мне! -- нахмурил брови Йозеф.-- Шкуру спущу, если начнешь мне
тут разгуливать!
     -- Так точно,-- подтвердил Мысливечек.
     Бриттен трусцой вернулся на свою назначенную позицию и залег так, чтобы
только край головы высовывался из-за дома. Точно  так же из-за  других домов
выглядывали  и  сигнальщики,  остальные  воины  скрытно  рассредоточились по
периметру. Йозеф с удовлетворением отметил, что тактическая учеба  не прошла
даром.  "Помни  о  войне",-- любил  он  говорить своим  бывшим  подчиненным.
Впрочем,  каждый  из них  поучаствовал как минимум  в двух  войнах,  так что
особых напоминаний никому не требовалось.
     Гонза вел  себя дисциплинированно: сначала  он внимательно рассматривал
блестящий  замок на  люке, потратив на это около пятнадцати  минут. Потом он
переместился к носовой  части гравитоплана,  где,  несколько раз подпрыгнув,
попытался  заглянуть в  кабину  пилотов.  Обойдя машину  спереди, Мысливечек
затем  попрыгал   под  бортовыми  иллюминаторами.  Гравитоплан,  однако,  не
торопился  раскрывать перед Гонзой  свои тайны. Его это  немного расстроило:
вернувшись к люку, он принялся  ковырять в носу,  оставляя на замке все, что
ему  удалось  добыть  в  ходе  раскопок.  Занятие  это  настолько  поглотило
Мысливечека,  что  он  не  двинулся  с места  вплоть  до  появления  первого
землянина,-- спустя три четверти часа после установки приманки.
     Живец был мужского пола;  заодно выяснилось, что земляне заняли дальние
дома, поэтому бойцам на флангах предстояло скрытно переместиться. Первым его
заметил фон Бинген и махнул рукой Корнелиусу. Тот, в свою очередь, дал знать
Новаку и Эйндакоумме. Землянин вел себя достаточно беззаботно: вышел наружу,
одетый в пижаму,-- видно, только что после сна, зевнул, потянулся, посмотрел
на восток,  в сторону выходящего из облаков солнца, потом  глянул  на горы и
лишь  после  этого  обратил  внимание   на  Гонзу,   продолжавшего  украшать
гравитоплан.
     --  Эй,  что  вы там делаете?! -- закричал  землянин и, спустившись  по
ступенькам крыльца, энергичной походкой направился к гравитоплану. Живец был
настолько неосторожен, что не обратил внимания  на стремительно подкравшихся
сзади Эйндакоумму  и  Новака.  Первый набросил на  землянина сетку, а второй
слегка шлепнул его  дубинкой по макушке. Землянин  сразу обмяк, и  с помощью
подоспевшего Корнелиуса его быстро оттащили за дом, куда уже успел прибежать
Бриттен с веревками и палками. Живца  вытряхнули из сетки; оторвав от пижамы
кусок,  Йозеф  смотал кляп,  который  всунул  землянину  в  рот,  и принялся
привязывать  добычу  к  палке. Правый фланг  не стал  наслаждаться  зрелищем
своего успеха, быстренько разбежавшись по позициям.
     Вероятно,  адресованный  Мысливечеку  возглас первого живца  потревожил
остальных,  выбежавших  из  соседних  домов буквально через полминуты  после
захвата. Оба  землянина были  полностью одеты, видимо,  проснувшись  раньше.
Один из живцов оказался особью женского пола, крикнувшей другому:
     -- Стив, что случилось? Ты слышал голос Густава?
     -- Да, и хотел узнать, в чем дело,-- ответил тот.
     Тут они заметили Гонзу, решившего сходить  по малой нужде  и в качестве
писсуара выбравшего для себя люк гравитоплана.  С  громкими возгласами живцы
устремились  к  машине;  сзади  них  из-за  домов  с  сетками  и  дубинками,
крадучись, показались бойцы обоих флангов.  Эта пара землян  выявилась более
наблюдательной:  живец,  именовавшийся  Стивом,  почуяв неладное, неожиданно
развернулся и воскликнул:
     -- Филомела, осторожно!
     Женщина остановилась: в  десяти  ярдах от нее находилась  группа левого
фланга. На  Стива же неумолимо  наступал правый  фланг. Эйндакоумма и  Шейдт
разворачивали сетки,  готовясь набросить их на живцов, а остальные участники
экспедиции  приближались, воинственно  размахивая  оружием.  Эти земляне,  в
отличие от ранее отловленных живцов, не стали задавать бессмысленные вопросы
наподобие  "Что вы собираетесь делать?" или "Джентльмены, что  происходит?".
Они  сразу поняли, что их собираются захватывать, и решили дать отпор.  Тот,
который именовался Стивом, крикнул:
     -- Филомела, беги в дом и закрывайся изнутри!
     -- Поздно, Стив! Путь отрезан! -- ответила она.
     Стив подбежал к женщине, та, однако оттолкнула его со словами:
     -- Разбегаемся!
     -- Но как же ты...-- хотел спросить Стив, но Филомела его перебила:
     -- За меня не беспокойся! Похоже, эти ублюдки захватили Густава!
     -- Почему ублюдки? -- обиделся Корнелиус.
     --  О,  эти свиньи еще и  разговаривают!  -- удивился  Стив, отбежав от