а, иногда, никогда, периодически,-- все эти слова, выражающие оттенки времени, не подходили для описания того, что находилось внутри "слоеного пирога". Если какая-либо траектория отсутствовала, а потом неким образом вдруг образовывалась, то получалось, что она все равно существовала всегда. А если же какая-нибудь существующая трасса исчезала, то выходило, будто ее вообще никогда не было. Был еще один нюанс. Если с помощью интерферотрона можно влиять на трассы, то это означает, что они вообще допускают воздействие на себя со стороны материального мира. Следовательно, существует теоретическая вероятность такого воздействия помимо интерферотрона,-- способом, Эшеру неизвестным. И если Густав планировал изменить свою траекторию, то есть вмешаться в событийное клише извне, то кто мог бы поручиться, что такие вмешательства не происходили ранее? После затянувшегося молчания Эшер сказал: -- Знаете, Морис, ваш вопрос -- как раз из тех, которые я пока не смог разрешить. Но мне по его тональности показалось, что у вас имеются собственные догадки. Или я ошибаюсь? -- Вы не ошибаетесь. Из других источников, разглашать которые я не имею права, мне довелось узнать о существовании неких системообразующих факторов. -- Системообразующих? О каких именно системах идет речь? -- Давайте я вам сначала расскажу, откуда эти факторы появляются. Мысль о том, что теория событийного клише может каким-то образом сочетаться с выуженными у куратора сведениями об основном предназначении человечества, посетила Вейвановского на обратном пути из Оливареса. Он хотел сразу же поделиться этим наблюдением с Эшером, но решил выдержать паузу, желая произвести на изобретателя впечатление почти что равного по интеллекту собеседника, а не старательного подмастерья, коим ему доводилось выступать последние дни. Выслушав Мориса, Густав промолчал, а затем сказал: -- Меня еще со времен учебы в университете занимала проблема того, куда деваются колоссальные объемы психической энергии, выделяемой людьми. И, кстати, не меня одного. В университетах до всех этих войн толпы ученых занимались замерами человеческого пси-поля. Самые мощные выбросы энергии регистрировались как раз в фазе сновидений. У одного исследуемого был зафиксирован просто феноменальный разряд,-- при переводе его в обычный тип энергии он запросто бы вызвал глобальный катаклизм. Но никто так и не смог установить, куда же уходит весь этот массив. Похоже, теперь ситуация немного проясняется. Если сопоставить вашу информацию с теорией событийного клише, можно действительно говорить о таком явлении, как "источник траекторий". Подумать только! Разведение десятков миллиардов психических конденсаторов!.. Диалог с изобретателем прервал громогласный вопль медсестры, донесшийся из коридора: куратор не обманул Мориса, когда сказал, что в экстренной ситуации того мгновенно выбросят из транса приставленные к нему силы. Вейвановский влетел в спальню Богенбрума, где возле кровати традиционным сигналом "скорой помощи" выл фантом. Звук был такой силы, что, казалось, будто и голова медсестры вращается, сверкая аварийными огнями. На кровати сидел неожиданно пришедший в сознание больной, пытавшийся сковырнуть с лица регенерирующую маску и уже оборвавший несколько шлангов, которые обвивали его тело. Табло возле кровати также полыхало тревожными цветами. Морис замахал на фантома руками и помчался наверх, будить Филомелу. Она, однако, уже проснулась и выскочила из своей комнаты еще до того, как Вейвановский успел постучать в дверь. -- Что произошло? -- на бегу спросила она. -- Один из больных очнулся! -- прокричал Морис. -- Какой? "Богенбрум",-- чуть было не ляпнул Морис, но вовремя осекся. -- Самый легкий! Вдвоем они вбежали в палату; Венис грозным рыком обеззвучила фантома и схватила за руки больного, срывавшего остатки лекарственной смеси с лица: -- Остановитесь! Вы причиняете себе вред! Не отошедший от снотворного больной, окинув ее мутным взглядом, попытался освободить руки от хватки Филомелы. -- Морис, ну что же вы стоите?! Держите его! Не давайте ему прикоснуться к голове! Вейвановский прыгнул к кровати и старинным приемом заломил пациенту руки за спину, отчего тот вскрикнул, почти упершись лицом в колени. -- Эй-эй! Поаккуратнее! -- крикнула Филомела.-- У него сейчас хрупкие кости! Морис ослабил свой зажим: больной немного разогнулся, тяжело дыша. Венис, наклонившись, пристально посмотрела ему в глаза. -- Вы меня слышите? Пациент долго смотрел на нее, потом чуть заметно кивнул. -- Вы сейчас находитесь в больнице. Вы ранены. Я -- ваш врач. Меня зовут Филомела Венис. Вы меня понимаете? Тот кивнул опять. -- Вам сейчас не больно? Он отрицательно помотал головой. -- Хорошо. Пожалуйста, слушайтесь меня. Вы можете говорить? Больной кивнул. -- Как вас зовут? Тот беззвучно пошевелил губами, после чего еле слышно что-то сказал. -- Как? Повторите, пожалуйста, я не поняла,-- Филомела поднесла ухо к его рту. Больной опять что-то выдохнул; Венис посмотрела на Мориса и сказала: -- Его зовут Франц. Вновь повернувшись к Богенбруму, она медленно выговорила: -- Вы скоро выздоровеете, но сейчас вам нужно много спать. Мы дадим вам снотворное. Лягте, пожалуйста, и не бойтесь нас. Когда вы проснетесь, то будете совершенно здоровы. Понятно? -- Да,-- хрипло сказал Франц. -- Я наложу вам на лицо лечебную маску. Ни в коем случае не срывайте ее. Хорошо? -- Да. -- Морис, отпустите его. Вейвановский освободил Богенбрума, и тот покорно улегся. Филомела отдала команды люпусу: Франца вновь окутал слой стерилизующего воздуха, а к руке устремился зонд, через который в организм больного потекло усыпляющее средство. Богенбрум дернулся пару раз и быстро уснул; через минуту его лицо скрылось за свежей маской. Проинструктировав медсестру, Венис повернулась к прикроватному табло и тут же воскликнула: -- Морис, ну и натворили же вы дел с вашими люпусами! -- Что случилось? -- испугался тот. -- Взгляните на графики,-- Филомела ткнула пальцем в табло.-- Какой вчера у него был коэффициент? Морис задумался. -- Кажется, пятьдесят два. -- Пятьдесят пять,-- поправила Венис.-- А сейчас? Вы только посмотрите! Полоска индикатора подошла к восьмидесяти трем процентам. -- Но это еще не все,-- продолжала Филомела.-- Темпы регенерации ускорились в девять раз! Идемте в соседнюю комнату! Табло у постели Стива тоже показывало сенсационные результаты. Венис обновила обстановку, выдала порцию новых распоряжений фантому и, повернувшись к Морису спиной, застыла в раздумьях возле графиков. Вейвановский решил, что наступил самый благоприятный момент для разговора с ней,-- прочистив горло, он сказал: -- Филомела, ради бога, извините меня. Она резко обернулась: -- За что, Морис? -- Как за что? За весь этот переполох! Если бы не привезенные мною люпусы, то... -- ... то головной боли с Францем и его компанией хватило бы еще минимум на месяц. А теперь все упрощается! -- Венис улыбнулась.-- Готовьтесь, Морис, в самое ближайшее время развлекать ваших новых гостей. С такой скоростью выздоровления лазарет может закрыться уже на этой неделе! Вейвановский облегченно вздохнул: -- А мне уж показалось, будто я опять сделал что-то не так. -- Нет, зачем же. Все обернулось как нельзя лучше. Единственное, что вызывает у меня сомнения...-- не докончив фразы, Венис вышла из спальни и направилась к Эшеру. Здесь тоже были очевидны улучшения: за время суеты вокруг Богенбрума тонус изобретателя повысился на три процента, хотя окраска поврежденных модулей на табло не изменилась. Филомела разглядывала табло достаточно долго, потом изрекла: -- Да-а, тут и сотня люпусов особо не поможет. Завтра соберу его полностью, а через неделю будем думать, что с ним делать дальше. Они расстались, договорившись, что Морис, как обычно, разбудит ее через два часа. Филомела велела проявлять особую бдительность,-- мало ли какие сюрпризы могли преподнести начавшие стремительно выздоравливать пациенты. Из ночных событий Вейвановский сделал для себя один важный вывод: испытания интерферотрона начнутся со дня на день. *** В начале восьмого Филомела провожала Мориса, закончившего дежурство. Они сидели в гостиной: Венис пила кофе, Вейвановский -- яблочный сок. Оба хрустели печеньем. -- Вкус у крекеров сегодня замечательный,-- сделав глоток, заметил Морис.-- Или мне кажется? -- После вашей поездки кухня у холовизора действительно улучшилась. Странно даже, почему вы не догадались провернуть эту операцию несколько лет назад. -- Я всегда думал, что в поселках полно народу. Не мог же я выкорчевывать люпусы на глазах у публики. -- Резонно. Однако после ваших рассказов мне стало мерещиться, что и в Тупунгато нас осталось всего пятеро. -- Стыдно признаться, но я не знаю, сколько людей на самом деле живет в поселке. -- Не более пятнадцати. Возможно, это прозвучит кощунственно, но мне совершенно все равно, живы они или нет. -- Они вас чем-то обидели? -- Нет. Просто они давно превратились в придаток к холовизору. Сутками сидят в ступоре. Но их поведение можно понять. -- Неужели? -- Вейвановский намазал печенье жирным слоем крема. -- Да, вполне. Это компенсирующая реакция на бесконечные военные конфликты, ужасы, страдания. Так сказать, свой крошечный островок благополучия в океане... океане...-- Филомела запнулась в поисках подходящего слова. -- Грез? -- предположил Морис. -- Нет. Неважно. Они даже не заметят, что в окружающем мире что-то изменилось после того, как вы привезли психостанции. Еще соку? -- Спасибо. Он сегодня тоже замечательный. -- Вашими усилиями. А знаете, Морис, за всю жизнь я ни разу не видела, как выглядит люпус. Вы мне покажете? Подумав, Вейвановский решил, что от показа Филомеле содержимого багажного отсека никакого вреда не будет. Тем более что он не мог выдумать никакого весомого повода для отказа. -- Разумеется. В любое удобное для вас время. -- Я хотела бы прямо сейчас, проводив вас домой. Но договоримся: вы не практикуете на мне ваши гипнотизерские штучки. Хорошо? -- Клянусь, что больше никогда с вами так поступать не буду. -- Ну и чудесно. Между прочим, хотела у вас узнать,-- где вы этому научились? -- Специальные эзотерические войска. Немного таланта плюс усиленная тренировка. -- И что еще вы умеете, помимо заклинания змей и женщин? -- Филомела затянулась сигаретой. По комнате расползся запах горелой хвои. В суете последних дней Вейвановский как-то не удосужился разработать себе достоверную легенду, которую можно было бы предъявлять новым знакомым. И еще он мечтал доползти до своей кровати, чтобы погрузиться в нее часов на десять, поэтому был краток: -- В самом начале обучения я дал клятву, что никому не стану рассказывать о своих способностях. Вам, возможно, это может показаться смешным, но я -- человек слова. -- Уважаю людей слова. Меня тоже учили многому такому, о чем я никогда не стану распространяться. Возвращаясь к нашим баранам, то есть больным: я по-прежнему жду вас к одиннадцати вечера. -- Вы мне приготовите уютный диванчик? -- Только если он,-- Венис указала сигаретой на букет, триумфально расцветший в вазе и окруживший себя синтетическими пчелами,-- продержится до этого срока. -- Мне кажется, он вскоре пустит корни в стол. Присматривайте за ним. Можете также уменьшить мою ночную дозу кофеина. -- Подумаю,-- Филомела притушила окурок.-- Ну как, пойдем? Вы, наверное, уже засыпаете. -- Да, что-то я устал за эти дни. -- Ничего, теперь станет легче. -- Надеюсь. А вдруг наши гости окажутся слишком назойливыми? -- Скоро мы об этом узнаем,-- Филомела встала; Морис последовал за ней. В ангаре она обратила внимание на укутанный полотном макет на столе: -- Все-таки занимаетесь починкой коллекции? -- Насколько хватает времени и сил. -- Судя по всему, на гравитоплан их хватило с избытком. А говорили, что спите весь день. Для человека, спящего целыми днями, у вас слишком измученный вид. Ну, так где же награбленное вами добро? -- В багажном отсеке,-- Вейвановский откинул люк и жестом пригласил Филомелу внутрь. -- Ого! Целый склад! Ну и аппетиты у вас, Морис! Зачем вам столько люпусов? -- Они, возможно, не все исправны. -- Только не говорите мне, что еще умеете ремонтировать и психостанции. Такие маленькие. Мне почему-то казалось, что они должны быть размером с дом,-- сказала она, пощелкав пальцем по одной из них. -- Зато вес у них весьма порядочный. -- Неужели? -- Венис взяла люпус правой рукой за верхушку, легко оторвала на дюйм от пола, подержала в воздухе, затем аккуратно поставила.-- Да, тяжеловат. Фунтов триста будет. Морис вытаращил глаза. В голове пронеслись ассоциации с русской девушкой Петровной. -- Извините за нескромность, Филомела, но как вы это сделали? -- Что именно? -- притворно удивилась она. -- Сами знаете. Вы как, за свою жизнь еще и тяжелой атлетикой занимались? Венис, хитро улыбнувшись, поднесла к губам указательный палец. -- Тс-с, я тоже -- человек слова. А что за склад архивированного имущества вы здесь держите? -- он пнула ногой гору сжатых пластин, хранивших в себе весь антиквариат Оливареса. -- Так, пустяки всякие. Я сильно обносился и решил заодно обновить свой гардероб. -- Ну-ну. Даже если станете менять наряды каждый день, здесь должно хватить лет на двести. -- Тут еще книги, мебель, картины,-- попробовал оправдаться Морис. -- Мародер несчастный! Идите спать! До свидания! -- Венис вышла из гравитоплана и, махнув на прощание рукой, направилась к выходу из ангара. -- Филомела, постойте! -- бросился к ней Вейвановский. -- Да,-- повернулась она.-- Вы что-то хотели спросить? -- Скорее попросить. Когда наши гости придут в себя и начнут расспрашивать, что к чему, не говорите им, пожалуйста, ничего об этой коллекции, о моей поездке, люпусах, антиквариате. Венис внимательно посмотрела на него. -- Это следует понимать как каприз алчного антиквара? -- Нет. Есть ряд обстоятельств, в которые я не могу вас сейчас посвятить. Потом вы все узнаете, обещаю,-- Вейвановский вдруг понял, что требование Эшера о соблюдении строжайшей тайны невыполнимо: не может же он, Морис, постоянно находиться рядом с Филомелой и контролировать содержание ее бесед с больными. Интерферотрон всплывет наружу в первые же минуты разговора; потом наблюдательная Венис вспомнит о книжке, которую ее санитар изучал на дежурстве... В общем, шила в мешке не утаить; придется посвятить Филомелу в планы Эшера, и тогда -- о черт! -- заодно сознаться в том, что он с самого начала был информирован о личностях пациентов, но утаивал это от Венис... А узнал обо всем от Эшера, с которым общается по ночам весьма нетрадиционным способом... -- Интрига за интригой,-- с иронией в голосе сказала Филомела.-- Мне уже становится страшно, что я с вами связалась. Но как вы собираетесь объяснять нашим дорогим постояльцам их бурное выздоровление? Я бы советовала вам пожертвовать некоторой конспирацией и переместить хотя бы один люпус к себе в дом, поставив его на самое видное место. Гостям же поведать душещипательную историю о том, как вы на своем горбу тащили его с горных вершин, пренебрегая смертельными опасностями. Идите отоспитесь! У вас из-за бессонницы логический аппарат захромал на обе ноги. Но не волнуйтесь, лишнего не скажу. Это не в моих привычках. А если хотите скрыть от меня и других, что вместо здорового сна конструируете машину времени, то, по крайней мере, уберите инструкцию с рабочего стола. Морис вяло подумал, что уже начинает привыкать к получению щелчков по носу от Филомелы. Руководство к интерферотрону действительно лежало как груз поверх полотна, чтобы ткань не сдуло ветром. Проводив Венис до выхода, Морис в подавленном настроении захлопнул ворота пристройки, закрыл гравитоплан и отправился спать. В шесть часов вечера его разбудил холофон. Это была Филомела. -- Добрый вечер! Извините, что побеспокоила, но не могли бы вы сейчас заглянуть ко мне? -- Что опять стряслось? -- Морису спросонья подумалось, что в лазарете произошло восстание всех больных. -- Не пугайтесь, ничего страшного. Тем не менее, я хотела бы вас у себя видеть. -- Хорошо, буду через десять минут. В гостиной у Филомелы сидел Франц Богенбрум, одетый в подобие больничной пижамы и выглядящий вполне жизнерадостно. При появлении Вейвановского он встал и неуверенной походкой пошел ему навстречу, разведя руки словно для объятий. Из кресла донесся голос Венис: -- Знакомьтесь: Франц Богенбрум, Морис... Морис, извините, запамятовала вашу фамилию. -- Вейвановский. -- Очень рад познакомиться,-- Богенбрум схватил правую руку Мориса обеими ладонями и стал ее усиленно трясти. Речь его звучала немного невнятно, но на лице уже не было заметно никаких последствий падения.-- Примите, пожалуйста, мои самые искренние извинения за причиненные вам неудобства. -- Ну что вы, не стоит даже говорить. Я считал себя обязанным помочь вам и вашим... э-э, спутникам. И уж если благодарить кого-нибудь, так в первую очередь Филомелу. Если бы не она, то вы давно превратились бы в -- как это говорится? -- "унесенных ветром"? -- Да, да,-- закивал Богенбрум.-- Это счастливейший случай: упасть к ногам столь квалифицированного медика. -- Будет вам, Франц,-- устало произнесла Венис.-- Представляете, Морис, он расточает мне комплименты уже в течение двадцати минут, с того самого момента, как пришел в сознание. -- Как остальные? -- спросил Морис. -- Того, что с переломанными ногами, зовут Стив Маквалти... -- Макналти,-- поправил Богенбрум. -- Да. Спасибо. Я полагаю, через сутки он присоединится к вашей компании. А второй -- Густав Эшер -- может выйти из комы дня через два. -- О, это просто чудесно! -- воскликнул Франц.-- Густав -- замечательная личность и очень интересный собеседник. Морис и Филомела переглянулись. -- Вы ему разве не сказали? -- спросил ее Вейвановский. -- За потоком комплиментов как-то не успела. Только показала остальных, и Франц их сразу узнал. Мне захотелось выяснить, кого же все-таки я лечу. -- Но Густав ведь... -- Я его сегодня привела в нормальный вид,-- перебила Мориса Филомела. Затем, обратившись к Богенбруму, сказала: -- Вынуждена вас огорчить, Франц. Густав уже никогда не будет полноценным человеком. -- Что с ним? -- изумился тот. -- Необратимое повреждение мозга. Когда он придет в сознание, окажется полным идиотом. -- Как? -- заволновался Богенбрум.-- Почему? Неужели медицина... -- Медицина сделала все, что было в ее силах,-- ледяным голосом сказала Венис.-- Травмы настолько тяжелые, что нам еле удалось вернуть его с того света. -- И что, никакой надежды на выздоровление? -- не мог поверить Франц. -- Ни малейшей. Из вас троих вы отделались легче всех. У Стива были перебиты ноги, сломан позвоночник, поврежден мочевой пузырь,-- продолжала Филомела,-- но, к счастью, в отличие от Густава, у него не оказалось застарелых ранений. Пораженный неожиданными известиями, Богенбрум опустился на диван и оцепенело уставился в одну точку. Затем подпрыгнул и, бормоча "это все из-за меня! как глупо!", стал описывать круги по гостиной, пока не рухнул в глубь ковровых джунглей, споткнувшись о потаенное плюшевое животное. Филомела и Морис одновременно вскочили, чтобы поднять его, но, пробравшись сквозь заросли, застали Франца сидящим на полу. -- Франц, с вами все в порядке? -- Филомела нагнулась и деловито ощупала череп Богенбрума. Тот непонимающе посмотрел на нее, встрепенулся и ответил: -- Да-да, со мной все хорошо. Боже мой, неужели ничего нельзя предпринять? -- С Густавом? -- спросила Венис. Франц кивнул. -- К сожалению, ничего. В этом состоянии он будет находиться до конца своих дней. Разве что найдется донор, согласный пожертвовать своими внутренностями,-- Филомела хищно глянула на Богенбрума.-- Вы случайно не знаете таких? -- Нет,-- быстро ответил Франц, встал и уселся на диван. Филомела вернулась в свое кресло, а Морис занял место рядом с Богенбрумом. -- Скажите, Франц, а как вообще вы тут все очутились? -- задал вопрос Вейвановский.-- Я видел только вас одного вываливающимся из... из... условно говоря, отверстия в небе. Стив и Густав, надо полагать, прибыли таким же образом? -- Да, наверное. Это когда нас засосало каким-то смерчем в церкви,-- задумчиво сказал Богенбрум.-- Вы знаете, где находится Кантабиле? -- По ту сторону гор? -- спросила Венис. -- Господи, я сам даже не знаю, на какой стороне нахожусь. Это западное побережье? -- Нет, восточное,-- хором ответили Морис с Филомелой. -- Однако. После этой многозначительной фразы Богенбрум замолчал. По лицу у него заходили желваки, и Венис уж было вознамерилась его предупредить, что он может раскрошить свои не до конца закрепившиеся челюсти, когда Франц вновь заговорил: -- Как называется ваш поселок? -- Тупунгато. -- Название мне ничего не говорит. Где вы располагаетесь? -- На юге. Вулкан Майпо как раз рядом с нами. -- Получается, что вихрем нас швырнуло через горы... Филомела, мне можно курить? -- Сегодня -- только одну, и исключительно слабые сигареты. -- Дайте мне ваши, пожалуйста. Богенбрум закурил, выпустил в потолок струю дыма и начал свой рассказ, который до событий понедельника, 11 августа 2462 года, ничем не отличался от того, что узнали от Франца двое приятелей в Кантабиле, неосторожно пустившие его в дом. Дальнейшая история в версии Богенбрума выглядела следующим образом. -- Я всегда просыпаюсь рано, по старой привычке. В Оливаресе и Яркенде я привык делать зарядку,-- до океана в тех местах, где мне доводилось снимать жилье, было далековато. Здесь же пляж оказался почти рядом, и я надумал искупаться. Накануне Густав рассказал мне, что поблизости в Сапале -- так, кажется, называется эта деревушка -- есть старые постройки. Я решил заглянуть туда после купаний. Густав предупредил меня, что там -- зона психовозмущения и не рекомендовал идти одному. Но меня тяжело испугать всякими психическими аномалиями: как-никак, я профессор хореоматики. Приняв дозу гиперконсерванта, я пошел на пляж, где провел, кажется, не более получаса. Там я встретил старого знакомого, один мирный генетический курьез, и мы чудесно провели время вместе. -- Что еще за курьез, Франц? -- не понял Вейвановский. -- Один из побочных продуктов деятельности генетических лабораторий. Похож на огромную глыбу с щупальцами, глазом и зубастым ртом. Но питается исключительно водорослями. Его разрабатывали как пробный вариант для более хищной, плотоядной модели. Но до серийного производства дело не дошло, и он остался единственным, совершенно безобидным экземпляром. Часто показывался на пляжах Оливареса, где ему дали кличку Ихтиандр. -- Странное прозвище,-- сказала Венис.-- А что заставило вашего Ихтиандра переместиться сюда? -- Очевидно, отсутствие человеческой компании. Он привык, что с ним все время игрались и возились. Оливарес же теперь практически пуст. Я попытался восполнить недостаток общения, но так как обещал к одиннадцати быть у Макналти, то не стал особо задерживаться на пляже и пошел прямо в Сапалу. -- Без экипировки? -- спросила Филомела. -- А зачем? Есть другие способы защиты. -- В аномальной зоне? -- фыркнула Венис.-- Какие же, например? Богенбрум сделал длинную затяжку, стряхнул пепел и ответил: -- Самый надежный способ -- это никого и ничего не беспокоить. Когда в зоне возмущений появляется вооруженный до зубов воин, сверкая сталью и пластиком, то к нему мгновенно устремляются все элементалы. Он для них как приманка. Я поступаю иначе и в таких ситуациях всегда старательно обхожу опасные участки. -- А как вы их определяете? -- Венис скептически глядела на Франца. -- Посредством биолокации. -- Это с помощью лозы, что ли? -- Да. Сорвать подходящую веточку по дороге труда не составляет. Остальное -- дело умения и опыта. -- Вы хотите сказать, что в Сапале вас никто не заметил? -- спросил Морис. -- Практически да. Вплоть до того момента, когда я подошел к алтарю в церкви Святого Обрезания Господня. -- Простите, Франц, но что вы надеялись найти в, как я понимаю, заброшенной церкви? -- поинтересовалась Филомела. -- Коран. -- Коран? Откуда он мог там взяться? -- После разгрома ислама уцелевшие экземпляры были разосланы по христианским церквям, где эту книгу положено было ритуально топтать и оплевывать на каждой воскресной проповеди. Коран -- единственный сакральный текст, который мне до сих пор никак не попадался в руки. -- И что же произошло, когда вы подошли к алтарю? Богенбрум шумно вздохнул и обратился к Венис: -- Скажите, а чай мне не возбраняется? -- Только фруктовый. -- Можно чашечку? -- Пожалуйста. Филомела поставила на журнальный столик перед Францем поднос с чаем, вареньем и булками. -- Морис, вы тоже угощайтесь,-- пригласила она Вейвановского. -- Спасибо,-- ответил тот. После нескольких глотков чая Богенбрум продолжил повествование: -- К тому, что случилось в церкви, я готов не был. С такими вещами в своей практике мне сталкиваться не доводилось, моим коллегам по университету и знакомым, насколько я знаю,-- тоже. Меня просто вдруг парализовало, я не мог пальцем пошевелить. Какая-то непонятная сила перевернула меня в воздухе, содрала с меня одежду и уложила навзничь на невидимый стол прямо над алтарем. В церкви было достаточно темно, к тому же я был ошеломлен внезапностью нападения и поэтому не заметил, как рядом со мною возникла загадочная фигура в длинной монашеской рясе с капюшоном, целиком скрывавшим лицо. Она начала ходить кругами вокруг меня. Я пытался что-то сказать, но в церкви совершенно не стало звуков. -- Как так? -- не понял Вейвановский. -- Полная, непроницаемая тишина. Даже если бы я пробовал кричать во всю глотку, не было бы слышно ничего. Как будто уши заложило мешками с песком,-- такое, знаете, гнетущее, подавляющее безмолвие. -- И что же делала эта таинственная фигура? -- спросила Венис. -- Я мог видеть, только краем глаза, меня как будто приклеили головой к этому невидимому столу. Похоже, она перемещалась вокруг алтаря в определенной последовательности, то есть, мелькала в пределах того узкого участка, который я мог видеть, через строго фиксированные интервалы. Так продолжалось некоторое время, а потом этот монах начал что-то рисовать на моем теле. -- Когда вы упали на крышу, на вас никаких рисунков не было,-- заметил Морис. -- Неудивительно. С меня вполне могло кожу сорвать в этом смерче. -- Вы сами не видели, что на вас рисуют? -- задала вопрос из своего кресла Филомела. -- Опять таки -- краем глаза. Какие-то полосы и значки. Причем наносил он их не сразу, а в несколько приемов, со строго определенных позиций. Наверное, существовала некая последовательность, но я ее не уловил. Эта живопись тянулась очень долго, несколько часов. Я, кажется, потерял сознание, потому что следующим помню уже то, как Стив или Густав пощечинами приводили меня в чувства. Я забыл, что звуков в церкви нет, и хотел им сказать, что необычайно рад их видеть, но находиться им здесь очень опасно. Но их тут же рывком унесло вверх, под самые своды, а затем вихрь выбросил их в окно, и меня -- вслед за ними. -- Кто их унес вверх? Вы не заметили? -- спросил Морис. -- Что-то невидимое. Должен сказать, что вихрь, который потом подхватил и меня, был чудовищен. Звук вернулся; рев и грохот были невыносимы. Меня трепало как пушинку. -- А на что было похоже там, внутри этого вихря или смерча? -- Даже затрудняюсь сказать. Водоворот, наверное, был бы самым подходящим сравнением. Вполне возможно, что сознание я терял и там. -- Все ясно,-- сказал Вейвановский.-- Смерч пронес вас через горы и бросил на крышу вниз головой. Я помню, как вы кричали при падении. Богенбрум виновато улыбнулся: -- Я, к сожалению, этого совершенно не помню. Но зато испытал ни с чем не сравнимое чувство ужаса, когда пришел в себя, а на лице у меня -- удушливая гадость, а сам весь обмотан трубками, будто паутиной. Пожалуйста, Филомела, извините, что заставил вас сегодня утром поволноваться. -- Умоляю, Франц, достаточно,-- замахала та рукой.-- Вашими и Мориса стараниями у меня скоро наступит передозировка извинений и комплиментов. -- Больше не буду,-- отвесил легкий поклон Богенбрум.-- Вот, собственно, и весь мой рассказ. Согласитесь, то, что я сделал,-- просто ужасно. Втянул двух совершенно посторонних людей в это жуткое приключение. И все из-за собственного легкомыслия. Думал, что если я -- профессор, то уже и море по колено. Больше всего жаль Густава. А что это за ранение, из-за которого он не сможет восстановить свои умственные способности? -- Повреждение модуля простаты, причем давнее,-- ответила Филомела. -- Что я могу сделать, чтобы улучшить его состояние? Какая-нибудь терапия, уход? -- Кроме донорства -- ничего,-- резко ответила Венис. Богенбрум поиграл желваками, размышляя, затем сказал: -- Так как Густав пострадал исключительно по моей вине, я готов поменяться с ним модулями. Когда вы будете готовы к операции? -- Вы это серьезно, Франц? -- неподдельно удивилась Филомела. -- Совершенно. -- Я не знаю, как Эшер чувствовал себя до сих пор со своим дефектом, но боюсь, что жизнь после подобной пересадки не будет доставлять вам прежнего удовольствия. -- Гораздо большие мучения будет причинять мне осознание того, что такой замечательный ученый, изобретатель интерферотрона... -- Как вы сказали? Интертрона? -- переспросила Филомела и хитро глянула в сторону Мориса. Тот опустил глаза, якобы для того, чтобы взять с подноса булку. -- Интерферотрона. -- А что это? -- с невинным видом поинтересовалась Венис. -- О-о, это замечательный аппарат. Я ни разу не встречался с аналогичными конструкциями. Позволяет считывать прошлое, причем, по словам Густава, показывает его на экране наглядно, в движении. -- Даже так? -- Филомела продолжала обстреливать Вейвановского насмешливыми взглядами.-- Очень интересно. Тогда я вполне понимаю, Франц, вашу готовность, пожертвовать собою. -- Это в каком смысле -- пожертвовать? -- занервничал Богенбрум. -- В самом прямом,-- с серьезным видом ответила Филомела.-- В домашних условиях всегда существует элемент риска даже при самых простых оперативных вмешательствах. Здесь же речь идет об очень сложной операции. Одних медсестер понадобится не менее восьми. Вы, Морис, тоже будьте наготове. И вас, Франц, и Густава придется буквально разобрать на кусочки, чтобы осуществить обмен модулями. С обратной же сборкой сами знаете, как иногда случается: то одна деталь лишней окажется, то несколько не туда попадут. Но раз вы решились, отступать не будем. Завтра к обеду вы вполне выздоровеете, а операцию, чтобы не терять времени зря, назначим, ну скажем, на пять вечера. Часам к семи-восьми утра, глядишь, и закончим. -- Так долго? -- только и нашелся спросить потрясенный Богенбрум. -- Почему же долго? -- удивленно заморгала Венис.-- В полевых госпиталях, где летальность при подобных операциях достигала семидесяти процентов, у нас иногда уходило до двадцати часов. В общем, договорились. Завтра в пять. Вы подойдете, Морис? -- Обязательно. -- Отлично. А теперь, Франц, вам пора отправляться спать. Без всяких возражений. Не волнуйтесь, особо пичкать вас снотворным не стану. Завтра вам предстоит принять очень крупную дозу анестетиков, поэтому во избежание интоксикации сегодняшняя порция уменьшается. Безмолвно поднявшись, Богенбрум деревянной походкой направился к выходу из гостиной. Филомела, лукаво улыбаясь, взяла его под руку и, повернувшись к Вейвановскому, сказала: -- Будьте добры, Морис, помогите довести нашего самоотверженного гостя до его спальни. Тот кивнул и взял Франца под другую руку. У палаты Эшера Венис извинилась и попросила Мориса уложить Богенбрума в постель без нее, так как хотела взглянуть на состояние Густава. -- Я принесу снотворное через пару минут,-- сказала она, скрываясь за дверью. Богенбрум тут же высвободил свою руку и, отшатнувшись от Вейвановского, сам открыл дверь в свою палату, после чего, сбросив тапочки, плюхнулся на кровать. Морис заметил, как неприятно изменилось у Франца выражение лица: глаза Богенбрума жестко глядели на него, губы были плотно сжаты. Вейвановский решил просмотреть его мысли своим привычным способом (хотя уверенность в его корректности была несколько подорвана), но не успел он направить свои мысли под череп Францу, как ощутил сильнейшее головокружение и чуть не свалился на руки Венис, входившей в этот момент в комнату. "Со мной эти штуки не проходят",-- услыхал он тихий голос Богенбрума. -- Осторожно! Что с вами? -- подхватила зашатавшегося Мориса Филомела. -- Ничего, ничего,-- выдавил тот из себя.-- Голова что-то закружилась. -- Вам срочно нужно на свежий воздух. Сами дойдете или организовать фантома? -- Спасибо, сам доберусь,-- Вейвановский вышел в коридор и, цепляясь за стены, медленно зашагал к выходу. -- Он мало спал последние дни,-- объяснила Филомела Францу неожиданное недомогание ее помощника.-- А вот ваш сонный напиток! В руке у нее появился небольшой бокал с прозрачной жидкостью, который она протянула Богенбруму. Тот взял у нее снотворное, медленно выпил, после чего вернул бокал Филомеле. Она пожелала Францу приятных сновидений; он посмотрел на нее, не сказав ни слова, и вскоре закрыл глаза. Венис постояла некоторое время, глядя на Богенбрума, затем на цыпочках вышла из спальни, тихо притворив за собою дверь, и отправилась разыскивать Мориса. Сначала она заглянула в гостиную, но его там не оказалось. Выйдя на крыльцо, она увидела, как тот, шатаясь, подошел к двери своего дома, открыл ее и скрылся внутри особняка. *** -- Как здоровье, гений гипноза? -- было первыми словами Венис, когда она открыла в одиннадцать часов вечера дверь перед Морисом. -- Спасибо, нормально. Почему гений? -- на всякий случай спросил Вейвановский, хотя был почти уверен, что Филомела подразумевала его неудавшееся чтение мыслей у Богенбрума. -- Неужели вы уже забыли историю с трекболидом? "Наверное, не заметила",-- с облегчением подумал Морис, отвечая: -- Нет не забыл. Просто показалось, что я опять где-то прокололся. -- В том, что вы прокололись, нет никаких сомнений,-- шурша халатом, Венис вошла в гостиную.-- Эта история с интерферотроном начинает меня забавлять. Какая-то сплошная мистика. Может быть, вы все-таки объясните любопытной даме, что тут происходит? Сначала вы изучаете инструкцию, которая у вас якобы случайно завалялась. Затем конструируете сам аппарат. Потом выясняется, что великий изобретатель лежит в коме в соседней спальне. Надеюсь, вы не собираетесь устраивать тут светопреставление и дадите пожилой женщине провести остаток дней в спокойствии? -- Насчет конца света можете не волноваться,-- если он и наступит, то не по нашей вине, и к нему вас пригласят. Прежде чем объяснить вам ситуацию, я хотел бы узнать, о чем вы разговаривали с Богенбрумом в мое отсутствие. -- О погоде,-- фыркнула Венис. -- Прошу вас, Филомела. Это достаточно серьезно. -- Да практически ни о чем,-- с недовольным видом сказал она.-- Франц не знает о вас ничего, будьте спокойны. А об интерферотроне он впервые заикнулся в вашем присутствии. -- И о люпусах он не знает? -- Нет. -- А как вы ему объяснили его ускоренное выздоровление? -- Ускоренным оно может показаться только в том случае, если есть с чем сравнивать. Богенбрум считает, что ничего экстраординарного в его лечении не произошло. Не забывайте: он все время спал. Расслабьтесь, Морис. Для него вы -- всего лишь сосед, на которого с неба свалилось три любителя острых ощущений. -- Будем надеяться, что все обстоит так на самом деле. -- А если не так? Возможны последствия? Теперь ваша очередь давать разъяснения. -- Все я рассказать не могу. -- Почему? -- Боюсь втягивать вас в авантюры, которые, насколько я понял, совершенно вам не нужны на старости лет. -- Да, подвигов мне в жизни хватало и без этого. Тем не менее, хотелось бы слегка ориентироваться в том, что происходит у меня в доме. Почему вы утаиваете информацию от Богенбрума? -- Об этом попросил Эшер. -- Попросил? Вас? -- Да. -- Каким же образом? -- Я общаюсь с ним каждую ночь. -- Азбукой Морзе? -- Нет, я использую свои способности. -- В вас зарыта груда талантов. Через что -- или кого -- вы разговариваете? -- Это обмен мыслями между астральными оболочками. -- Фантастика! Вас этому в армии научили? -- Да. -- А вы еще скромно пытаетесь отрицать, что являетесь гением магии и гипноза. Так что же вам поведал изобретатель? -- Во-первых, он страшно зол на Богенбрума. -- Его можно понять. -- Конечно. Во-вторых, он попросил меня собрать интерферотрон. -- А это ему зачем? Полюбоваться своим прошлым? -- Его больше волнует будущее. В те моменты, когда он находился в состоянии клинической смерти, он попадал в какие-то места, где ему пришлось очень плохо. Он вернулся оттуда в полной уверенности, что на том свете его ждут совершенно чудовищные испытания. -- Он говорил о них? -- Я пробовал выведать у него, но Эшер категорически отказывается их обсуждать. -- На месте Густава я не стала бы отчаиваться. Смерть -- дело сугубо индивидуальное, как мне представляется. Каждого ждет своя уникальная доза посмертных приключений. Да и кто может поручиться в том, что все его видения -- не результат отмирания левого полушария? -- Никто, естественно. Но поколебать Эшера в его уверенности невозможно. -- И что же, он с помощью своей волшебной машинки хочет заглянуть в грядущее, чтобы узнать номер адского котла, где его будут жарить? -- Ему нет необходимости заглядывать в будущее. Он намерен изменить свое прошлое. Филомела удивленно вскинула брови: -- Это каким же образом? -- Видите ли,-- Морис решил позондировать свою собеседницу,-- если вы просматривали инструкцию... -- Не просматривала,-- отрубила Венис. -- Тогда мне придется полчаса вам рассказывать о том, как работает эта штуковина. Давайте перенесем подробные разъяснения до лучших времен, а пока будем считать, что у Эшера, если аппарат в новой модификации заработает, появится, как считает изобретатель, возможность менять прошлое у любого предмета или человека. -- Новая модификация? А что случилось со старой? -- Стив и Густав взяли ее с собой, когда разыскивали Богенбрума. Первый вариант интерферотрона пропал в Сапале. -- Второй вариант, очевидно, лежит у вас в пристройке? -- Да. Но я его не запускал. -- Почему? Боитесь разрушить чье-нибудь прошлое? -- Нет, просто я не специалист в хореоматике. Густав просил, чтобы Стив занялся аппаратом, когда выздоровеет. -- И как часто вы с ним разговариваете? -- Пока что -- по двадцать минут каждую ночь. -- Почему не днем и не дольше? -- Иначе не получается. Здесь есть свои трудности. -- А почему бы Эшеру не привлечь к своему проекту эксперта по хореоматике? Я имею в виду профессора Богенбрума. Кому как не ему, вместо того, чтобы разбрасываться своими внутренними органами, заняться восстановлением славного прошлого великого изобретателя? -- Я Густава об этом не спрашивал, но думаю, он не придет в восторг от этой идеи. Еще не известно, как Макналти отнесется к пребыванию здесь Франца. -- Если отнесется плохо, то что может произойти? -- Хореоматика потеряет одного из своих видных ученых. Филомела некоторое время сидела молча, о чем-то размышляя, затем сказала: -- Хорошо, Морис, отправляйтесь на дежурство. Ваша закулисная возня для меня теперь стала более-менее ясна. Если в дальнейшем сочтете нужным мне о чем-либо сообщить,-- пожалуйста. Я не собираюсь совать нос в чужие дела. Можете быть уверенным: от меня Богенбрум ничего не узнает. -- Спасибо, Филомела. -- Не стоит благодарности,-- она встала из кресла.-- Разбудите меня завтра в семь. Морис удивился: -- А как же обновления? Филомела вместо ответа показала на победоносно торчавший из вазы букет: -- Идите, Морис. Ваш диванчик ждет вас. Пожелав ей спокойной ночи, Вейвановский удалился в палату Густава. Диван оказался невелик, но весьма удобен: Морис не стал пить кофе и, проснувшись к сеансу связи с Эшером, почувствовал себя вполне отдохнувшим. -- Здравствуйте, Густав! -- Приветствую вас. -- Будем говорить или возьмете время для раздумий? -- Был бы благодарен, если бы мы продолжили разговор минут через десять. Вы не против? -- Нет. Пока Эшер думал о своем, Морис пытался сообразить, как ему следует вести себя с Богенбрумом. Франц был явно с подвохом,-- об этом свидетельствовал энергетический удар, полученный Вейвановским накануне. Добравшись вчера вечером домой, Морис провалялся в кровати час с лишним. Его тошнило, головокружение никак не проходило. Немного позже, почувствовав себя лучше, он поднялся на чердак и попытался выйти на связь с куратором, но тот не отзывался. Тогда Морис обратился к братьям за помощью, и после долгих поисков им удалось найти начальство, наводившее порядок где-то на противоположном краю Млечного Пути. Куратор пребывал в раздраженном состоянии: -- Что вам нужно, Младший Брат No 20? Излагайте вкратце. -- Мне не хватает времени для разговоров с изобретателем. -- Вам должно быть достаточно того, что есть. -- Один из больных очнулся. По-моему, он опасен. -- А вы не бойтесь. -- Машина почти собрана и готова к запуску. -- Спрячьте ее подальше. Еще вопросы? -- Я все делаю правильно? -- За ошибки вы были бы уже наказаны. До свидания! На этом плодотворная беседа с куратором завершилась. Морис перенес интерферотрон вместе с руководством в подвал, где закрыл их внутри бронированного сейфа, вмонтированного в стенку и оборудованного сложной охранной системой. Он также зашифровал вход в гравитоплан,-- так, на всякий случай, предварительно затащив в багажное отделение из ангара все остальные транспортные средства, включая непокорный троллер. Лежа на диване в ожидании, когда Густав заговорит первым, Вейвановский размышлял над тем, что волей куратора ему -- Морису -- уготовлена роль статиста в какой-то загадочной пьесе, написанной высшими силами. Или нет, скорее участь пешки, которой могут пожертвовать в сложном шахматном гамбите. А, может быть, вращающейся в огромном космическом механизме мельчайшей шестеренки, которую вскоре разотрут в порошок огромные жернова. Перебрав сравнения и ощутив к себе необычайную жалость, Вейвановский заключил, что, как пить дать, иерархи им попросту подотрутся. -- Морис? -- отправил мысль Эшер. -- Да, я вас слушаю, Густав. -- С конфигурацией люпусов я, похоже, разобрался. -- Ну и к какому решению вы пришли? -- Расскажу потом. Не волнуйтесь, ничего я от вас не утаиваю. Здесь используется обычный принцип "золотого сечения". Если поставить психостанции в определенном порядке, то мощность пси-поля возрастает лавинообразно. -- Она и так уже сильно возросла, благодаря чему Богенбрум практически выздоровел. Стив, похоже, будет в строю завтра. А вчера вечером мы с Филомелой имели честь общаться с Францем. -- Неужели? Очень интересно. Что же он вам рассказал? -- Каялся в своем легкомыслии, которое привело к таким печальным последствиям. -- Он объяснил, зачем полез в Сапалу? -- Если верить его словам, он хотел быстро пробежаться до церкви и назад, чтобы попробовать отыскать коран. -- В трусах и майке? На местности, где люпусы практически не действуют? Нам со Стивом не помогло все штурмовое снаряжение, которое у нас было. -- Он сказал, что принял консервант перед выходом из дому, а до церкви дошел, используя биолокацию. -- А-а, тот самый прутик, которым он размахивал. Франц случайно не упомянул некоего морского зверя? -- Упомянул. Это ручной травоядный мутант, который околачивался возле пляжей Оливареса. -- Что-то не слыхал о таком. Впрочем, я ни разу не был на городских пляжах. -- Богенбрум предложил трансплантировать вам свой модуль простаты, чтобы поставить вас на ноги. -- Вот как? Неужели серьезно? -- Конечно нет. Он, очевидно, полагал, что мы бросимся его отговаривать, но Филомела сделала вид, будто готова его оперировать немедленно. Богенбрум не ожидал такого поворота. -- Интересно было бы посмотреть, как он завтра станет выкручиваться. Надеюсь, Франц не в курсе того, что вы собрали второй вариант интерферотрона? -- Нет. Но мне пришлось рассказать обо всем Филомеле. -- Как обо всем? -- О наших разговорах, об интерферотроне, о привезенных люпусах. -- Как такое могло случиться? -- Стечение обстоятельств. Согласитесь, когда Богенбрум начинает рассказывать, что здесь лежит великий изобретатель интерферотрона, а недавно она видела меня с инструкцией в руках, да к тому же еще и эта история с люпусами... В общем, тут тяжело отвертеться. Но я попросил ее хранить молчание. -- Ладно, черт с ней. -- Она, между прочим, поинтересовалась, почему вы не хотите привлечь Богенбрума к работе с аппаратом, ведь он все-таки профессор. -- А это мысль! Но, думаю, Макналти будет не хуже. Я больше доверяю старым штурмовикам, чем профессуре. И, конечно же, если Стив его увидит здесь, кровопролития не избежать. -- Хорошо, завтра я попробую его выпроводить отсюда. Но куда ему идти? -- Достаньте ему велосипед, если это возможно. Все его вещи -- в Кантабиле. Через перевал дорога тяжелая? -- Не знаю, надо будет спросить Филомелу. -- К нам он добрался на велосипеде. Думаю, ему несложно будет отправиться отсюда таким же образом. Так, а что у нас на графиках? -- Эшер принялся изучать табло.-- Сенсационные результаты! Девяносто два процента! Я практически здоров! -- Да, Филомела говорит, что на днях вы выйдете из комы. -- И превращусь в полноценного здорового кретина. Один-два процента -- на выход из комы, следовательно, интеллектуал отличается от дебила всего лишь шестью-семью процентами! Что вы будете со мной дальше делать? -- Об этом мы с Филомелой не говорили. Во всяком случае, у нас теперь появится еще один помощник -- Стив. -- Не уверен, что из него получится хорошая сиделка. -- Непосредственно присматривать за вами так или иначе будут фантомы. Но кто-нибудь из нас всегда будет рядом. -- Хорошо. А как мне через вас общаться со Стивом? Вдруг возникнут вопросы по поводу интерферотрона, и что же, ждать трех часов ночи, пока со мной удастся выйти на связь? -- Иных возможностей, к сожалению, нет. -- Печально. Хотя, с другой стороны, я должен быть несказанно рад тому, что меня откачали и что интерферотрон почти собран. Если бы мы свалились на другую крышу, то наш прах давно бы уже развеяло ветром. -- Вы не думали над тем вопросом, который я вам задал вчера? -- Насчет системообразующих снов? -- Да. -- Не только думал. Теперь, как понимаю задним числом, я мог их даже наблюдать на экране интерферотрона, но не придал этому особого значения. -- И как они выглядели? -- Совершенно обычно -- в виде ответвлений. Если это действительно были системообразующие сны. Вы что-то говорили и о других снах. -- Системоразрушающих? -- Да, и якобы появление этих снов стало причиной гибели колоний на других планетах. -- Так мне было сказано высшими силами. -- У нас нет оснований им не доверять, не правда ли? -- Ложь -- сугубо человеческое изобретение. -- Несомненно, и к тому же укладывающееся в общую картину: непропорциональный и слабо задействованный мозг, очевидно, выполняющий функции конденсатора психической энергии; непомерно развитые речевые навыки и сопутствующее этому умение лгать... Интересно, сколько всего было этих системообразующих снов? Десятки? Сотни? Миллионы? -- Думаю, совсем немного. Несколько тысяч, скорее всего. Да и происходили они наверняка много лет назад. -- Почему вы так считаете? -- Ну как же... если рассуждать логически... должна быть последовательность... -- Вот как раз если и рассуждать логически, то в последовательности совершенно нет необходимости. Явление, находящееся в произвольной точке событийного клише, может воздействовать на любые другие явления, независимо от того, находятся они в будущем или прошлом. Какой-нибудь эпохальный сон, приснившийся городскому сумасшедшему в XIX веке, мог повлиять на формирование всей земной фауны миллионы лет назад. Или же великие изобретения человечества могли проскользнуть в возбужденном мозгу кроманьонца, обожравшегося тухлого мяса. -- Неужели такое может быть? -- Это мне вас надо спрашивать. Пока что я строю гипотезы. Вы как-нибудь поинтересуйтесь у ваших знакомых в высшем космическом свете, возможно ли такое. Я считаю, что возможно. Но подобные сны должны быть очень сильно разбросаны вдоль всей истории человечества. -- Интересно было бы заглянуть внутрь такого сна. -- С помощью интерферотрона это реально. -- И что же, эти сны, как и траектории, можно изменять? -- Естественно. -- Вы подскажете, как это можно сделать? -- Просмотреть -- да, насчет изменить -- я подумаю. -- Да я, собственно, ничего не собираюсь переделывать в этих снах. -- Верю. Но дополнительные меры предосторожности не помешают. Между прочим, я совершенно не уверен, что эти системообразующие сны представляют собой нечто связное. Скорее всего, это хаотические обрывки, мешанина цветов и звуков. -- Почему вы так думаете? -- Уж больно мощные выбросы психической энергии при этом происходят. Мозг разряжается; ему некогда заниматься художественным оформлением видений. Это при заурядных снах выстраивается некое подобие сюжета, и фигурируют знакомые персонажи. К тому же, такой системообразующий сон должен быть по необходимости абстрактен: он не может вмещать в себя все разнообразие последующих явлений. Это сновидение -- импульс, толчок, теорема. При таком психическом выбросе постулируется некая общая программа, а насыщают ее остальные возникающие траектории. -- Но какой-то сон все равно оказывается первым? -- В принципе, да. Если ограничиться рамками земного шара -- а меня, откровенно говоря, космос совершенно не интересует -- то должен существовать исходный сон, приведший к образованию основного макропучка. -- Что вы вкладываете в понятие основного макропучка здесь? -- Это может быть микромир. Элементарные частицы. Кирпичики мироздания, как их еще называют. Конечно, с теми психическими или даже физическими свойствами, которые свойственны им в пределах Земли. Или наоборот, первичное сновидение с таким же успехом может вмещать в себя образ планеты в целом. -- На мой взгляд, здесь опять назревает парадокс. Получается, что человек мог сам создать планету, на которой живет? -- В общем, да. Но не вижу здесь никакого противоречия. Если вы опять имеете в виду хронологическую последовательность, то забудьте о ней, когда речь идет о событийном клише. Еще раз повторю: любое явление внутри "слоеного пирога" может влиять на любые другие, независимо от их времени и места. Теоретически первичный сон может присниться кому-нибудь из нас завтра,-- может быть, вам, и тогда вы станете основателем планеты Земля. -- Мне еще не вполне понятно, каким образом высвобождаемая мозгом психическая энергия, пусть даже колоссальной силы, в состоянии инициировать такие глобальные процессы. -- Для вящей наглядности опять прибегну к сравнению. Представьте себе насыщенный солевой раствор. Стоит в него добавить буквально щепотку соли, и начнется процесс кристаллизации. Аналогично обстоят дела с событийным клише. В нем содержится практически вся энергия, необходимая для кристаллизации -- иными словами, образования траекторий и пучков. Не хватает только самой малости, чтобы они возникли, и тут на помощь приходит сновидение,-- та самая щепотка, образующая узоры кристаллов. Ведь внутри клише все события уже имеются, но не реализованы в виде явлений. Вернее, иначе: события и есть безусловная реальность, но чтобы появилась иллюзия -- явления -- необходим внешний толчок. Первичный толчок дополняется остальными сновидениями, и внутри "слоеного пирога" образуется система взаимосвязанных траекторий. -- Этот исходный импульс, тем не менее, должен исходить от какой-то уже существующей трассы, не так ли? -- Да. -- То есть, мы неизбежно приходим к выводу, что внутри событийного клише так или иначе должна существовать самая первая траектория, которую никто не создавал,-- которая, иначе говоря, никому не приснилась. -- Что касается нашей планеты, то ее происхождение следует искать в окружающем космосе. Ваши знакомые, полагаю, знают об этом и могут подтвердить. Если же представить всю нашу Вселенную заключенной внутри одного огромного событийного клише -- я считаю, что так оно и есть на самом деле,-- то да, возникает вопрос о том, кто инициировал самую первую траекторию, которой приснился исходный сон. -- У вас есть ответ на этот вопрос? -- Думаю, что да. Но предлагаю поразмыслить над ним вам со Стивом. Можете даже привлечь Филомелу. Если через неделю не догадаетесь,-- тогда отвечу. -- Хорошо, договорились. А интерферотрон в его нынешнем виде сможет по цепочке дойти до исходной траектории? -- Применительно к Земле -- вполне вероятно. В более широком плане -- нет. Чтобы заглянуть в корни Вселенной, пришлось бы строить аппарат размером со звездную систему, а то и галактику. Можете заняться этим на досуге. -- Благодарю покорно. -- Не стоит благодарности. Знаете, Морис, мне почему-то захотелось пофантазировать насчет содержания первичного сновидения здесь, на Земле. Представьте себе неподвижный кадр, фотографический снимок, как вспышка, мелькнувший в голове неведомого спящего: кирпич, лежащий в траве, а на нем в лучах солнца греется ящерица. Ведь этого, по сути дела, вполне достаточно, чтобы по цепочке реконструировать всю планету с ее историей: начиная с кирпича, далее -- через мастерскую, где его отожгли какие-то люди, каждый -- с многочисленными родственниками и знакомыми, живущими в городе или деревне, в стране с многовековой историей. А если начать с ящерицы, то можно узнать, кого ест она, а кто ест ее, что за трава растет на грунте и что находится под землей. Падающие на ящерицу лучи солнца позволят установить, что это за светило и как оно расположено по отношению к нашей планете. Наконец, глина, из которой вымесили кирпич, представляет собой останки многочисленных организмов и растений. Более того, Морис: даже зацепившись за одну молекулу водорода или, скажем, азота, и проследив ее путь по поверхности земного шара, можно в принципе воссоздать все. В этом придуманном мною первичном сне заложены начало, середина и конец,-- даже то, что мы с вами сейчас разговариваем таким странным образом на закате цивилизации. Впрочем, это лирика, мой досужий вымысел. Реальность может оказаться иной. -- Если Стиву будет интересно, он с помощью интерферотрона сможет докопаться до самых истоков. -- Конечно. После того, как подправите мою траекторию. -- Будем стараться. А как вы видите действие системоразрушающих снов внутри "слоеного пирога"? -- Скорее всего, эти сновидения -- тоже с мощным зарядом энергии -- вызывают повреждения или разрывы существующих траекторий, что приводит к исчезновению комплексов сил, отвечающих за нормальное функционирование того или иного участка планеты. Мне кажется, аномальные территории -- пример такого разрушения. Могут происходить и другие, скрытые, глубинные процессы. Но, как я вам уже говорил в одну из прошлых встреч, разъясняя парадоксы времени, мы можем даже не заметить, что вокруг накапливаются катастрофические изменения. В один прекрасный день -- вернее, прекрасную ночь -- кому-то приснится особо мощный деструктивный сон, и все рассыплется на атомы, а то и мельче. -- Интересная перспектива. -- Это не прогноз, а опять-таки праздная игра ума. Когда я учился в университете, у моих сокурсников было в ходу некое подобие притчи. Суть ее в следующем: маленькая девочка сидит в песочнице, ковыряется лопаточкой, строит кучки. Рядом в песке -- полно ее сверстников, тоже увлеченных своими играми. Погожий день, тепло; неподалеку на скамейке сидят мамаши, болтают между собой, читают дамские журналы, поглядывают на своих детей. Вдруг эта девочка медленно поднимает голову, смотрит на небо и произносит какое-то неразборчивое междометие: "бя" или "мя", а, может, и "гю". И тут наступает полный, всеобъемлющий конец света. Оказывается, вселенский баланс сил был к этому времени настолько неустойчив, что достаточно было этого междометия, произнесенного именно в данный момент, причем с особой интонацией и непременно тембром голоса этой конкретной девочки, чтобы все бесследно развалилось. Интересно то, что гипотетического существования такой ситуации нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить. Вот мы сейчас с вами размышляем, разглагольствуем, а в следующую секунду уже ничего не будет. Мы -- люди -- благодаря инерции привыкли к тому, что если у нас перед глазами стоит какая-нибудь картина, то внезапно измениться или исчезнуть она не может. Спасительное свойство человеческой психики: отмахиваться от всего неприятного и быстро забывать плохое. -- Может быть, эти отрицательные эмоции, переработанные мозгом в психическую энергию, как раз и выбрасываются через сновидения внутрь "слоеного пирога"? -- Вполне вероятно. Но и положительные эмоции тоже должны куда-то деваться. Вы мне говорили, что генерирование сновидений -- это основное, ради чего людей развели на Земле? -- Мне так было сказано. -- Тогда может оказаться, что системообразующие функции человеческих снов выходят далеко за пределы нашей планеты. Подумайте только: судьбы целых звездных систем и галактик могут зависеть от того, что приснится какому-нибудь пьянице, валяющемуся в канаве! -- Ну вы уж чересчур хватили. -- Почему? Потому что выбрал пьяницу в качестве генератора? Если бы это был процветающий политик или деятель искусств, вы бы согласились с моим утверждением? Давайте не будем спорить. Когда у вас состоится очередной сеанс связи с космическими силами, попробуйте задать им вопрос, насколько далеко простирается воздействие наших снов. Хорошо? -- Да,-- Вейвановский сверился с часами.-- Кажется, наше время истекает. Завтра я поделюсь с вами впечатлениями от знакомства со Стивом и расскажу, как Богенбрум пытался увильнуть от операции. Предположениям Мориса относительно Богенбрума не суждено было воплотиться в реальность. Попрощавшись с Густавом, он заснул, а когда в семь часов утра разбуженная им Филомела открыла дверь в спальню Франца, больного на месте не оказалось. Поиски по дому заодно выявили исчезновение спортивного комбинезона, пары тапочек и велосипеда из кладовки. -- Как это могло произойти? -- недоумевала Венис.-- Неужели вы ничего не слышали? -- Ни звука. А зачем вы убрали из палаты Богенбрума дежурную медсестру? -- Я подумала, что за ним как за почти выздоровевшим нет больше необходимости наблюдать. Наверное, я вчера переусердствовала с разговорами насчет операции. -- Вас сильно огорчает его бегство? -- Нет. -- Меня тоже. Стив проснется сегодня? -- Да, где-то после полудня. -- К вам можно будет зайти днем в гости? Часа в три, как высплюсь и отдохну? -- Разумеется. Вы сегодня разговаривали с Эшером? -- Да, обычные двадцать минут. -- Как у него настроение? -- Умеренное. Ждет, когда очнется Стив, чтобы начать испытания интерферотрона. -- За вашими манипуляциями можно будет понаблюдать? -- Если Густав разрешит. Он уже знает, что я вам почти обо всем рассказал. И задал одну философскую загадку для нас троих: вас, Стива и меня. Ею я поделюсь с вами вечером. На этом они расстались. *** Макналти заскрежетал зубами, когда узнал, что Богенбрум был рядом, в соседней палате, но сумел уйти от возмездия: -- Я бы из него сделал донора на месте! Разобрал бы на запчасти -- всем хватило бы! Филомела, мы можем как-нибудь помочь Густаву средствами обычной медицины? Венис отрицательно помотала головой. -- Дело в том, что действующий интерферотрон я видел только в то утро. Мне никогда не приходилось ни читать инструкции, ни тем более работать с этой машиной. Надо сказать, Густав исполнял вокруг нее весьма замысловатые танцы. -- Он объяснил мне, что специально усложнил пользование первым вариантом -- для ограничения доступа к аппарату,-- сказал Морис.-- То, что собрал я, гораздо проще в управлении. Хотя бы потому, что мы избавились от датчиков. -- Вот как? И что же вместо них? -- заинтересовался Стив. -- Специальная ткань, которую достаточно подбросить на небольшую высоту. -- Гм, уже неплохо. Но Густав ручается, что перенос его траектории не вызовет никаких катастрофических последствий? -- Готов вам объяснить -- со слов самого изобретателя. Если только дама не будет против, поскольку материя достаточно скучная. -- Тогда не станем утомлять нашу очаровательную хозяйку и спасительницу,-- проявил галантность Макналти.-- Расскажете мне попозже, когда продемонстрируете аппарат. -- Филомела, когда вашему пациенту будет разрешено приступить к активной деятельности? -- спросил Морис. -- В любое время. Он совершенно здоров. -- Стив, не согласились бы вы пройти ко мне домой, взглянуть на то, что у меня есть? -- И оставить даму в одиночестве? -- Я сама собиралась вас вот-вот бросить. Мне нужно посмотреть, как обстоят дела у Эшера. Можете прогуляться, я не возражаю. -- Тогда, с вашего позволения,-- Стив встал, поклонился и вместе с Морисом вышел из гостиной. -- Морис, что у вас есть из хореоматического оборудования? -- спросил Макналти, когда они вышли из дома. -- Почти ничего. Мне в своей жизни не приходилось часто сталкиваться с этой наукой. -- Неужели и дудочки нет? -- Нет. -- И музыкального бокса? -- Тоже. -- Плохо. Без них мы никак не обойдемся. Придется спросить Филомелу, вдруг у нее на хозяйстве остались. -- А чем плохи те, что можно заказать через холовизор? -- Я недолюбливаю холовизионные поделки,-- поморщился Стив. -- Постойте, мы же можем посмотреть среди той груды старья, что я приволок из Оливареса,-- осенило Мориса.-- Там обязательно должно что-нибудь найтись. Они спустились в подвал; Вейвановский достал из сейфа макет, и Стив принялся его внимательно осматривать. -- Ну что ж, выглядит он вполне симпатично. Но включать его без дудки и бокса нельзя. Где те вещи, о которых вы говорили? -- Рядом, в ангаре,-- Морис засунул интерферотрон в сейф и знаком пригласил гостя следовать за собой. -- Ух ты, гравитоплан! Действующий? -- удивился Стив. -- Конечно. На нем я недавно летал в город, и все, что притащил оттуда, лежит здесь, в багаже. Филомела вам разве не рассказала о причинах вашего столь скорого выздоровления? -- Она меня разбудила буквально за пять минут до вашего прихода. Вейвановский, немного повозившись с замком, откинул люк. Внутри гравитоплана Макналти был поражен численностью люпусов. -- Зачем так много? -- Чем больше, тем лучше,-- так сказал Густав. -- Хотел вас спросить: как мы будем работать с интерферотроном? Вдруг понадобится срочно спросить Эшера, и что же, придется ждать до трех часов ночи? -- К сожалению, да,-- Морис начал объяснять, по какой причине сеансы связи столь кратковременны, затем стал самым подробным образом пересказывать содержание своих предыдущих разговоров с Густавом и в конце дал полный отчет о вылазке в Оливарес. На это ушло более двух часов, которые они провели в салоне гравитоплана, попивая виски. Макналти внимательно слушал, изредка задавая уточняющие вопросы, затем сказал: -- Теперь общая картина для меня ясна. Более половины из того, что вы мне рассказали об интерферотроне, я знал раньше,-- Густав мне уже несколько лет подряд расписывал свое изобретение. Хотя почему-то не торопился показывать. Ну что ж, давайте вернемся к Филомеле, мы, кажется, тут слегка засиделись. Когда Морис прикоснулся к панели звонка, дверь в дом им открыл Густав Эшер. -- Здравствуйте, Морис! Привет, Стив! -- Густав явно получал удовольствие, глядя на вытянувшиеся лица Вейвановского и Макналти.-- Что же вы замерли? Проходите, пожалуйста! Филомела, у ваших гостей столбняк! Срочно несите вакцину! -- Это как? -- только и смог спросить Вейвановский. -- Очень просто! -- раздался голос Венис, стоявшей за спиной Густава.-- Если помните, Морис, вы с самого начала предлагали заказать запасные модули через холовизор, но я тогда от этой затеи отказалась, чтобы не потрошить нашего уважаемого изобретателя каждые два часа. Но дочитав второй том сочинений госпожи Рэдклифф, я подумала: а почему бы нет? И вчера утром проделала эту небольшую операцию. Я не стала вам говорить ничего заранее, так как не была уверена в положительном исходе. -- Но теперь успех, благодаря нашему великому целителю,-- налицо! -- повернувшись к Венис, Густав сделал шутливый книксен, затем опять обратился к окаменевшим гостям.-- Ну что же вы стоите, в конце концов? Идемте в дом! Шагнув в коридор, Стив громко расхохотался: -- Ну и дела! Густав, дружище, чертовски рад тебя видеть! Друзья бросились друг другу в объятия и так, в обнимку, оживленно разговаривая, направились в гостиную. Морис поплелся за ними и, когда поравнялся с Филомелой, та ему шепнула: -- Как видите, свои секреты я умею хранить лучше вас. Морис, остановившись, тоже шепотом спросил: -- Но надолго ли этого хватит? Венис пожала плечами: -- Лишь пока рядом есть куча люпусов, и все они исправны. Ни за что, впрочем, поручиться не могу даже в этом случае. Я таких манипуляций раньше не предпринимала. -- Густав это понимает? -- Да. Я его уже просветила. Войдя в комнату, Филомела и Морис, к своему удивлению, не обнаружили в ней приятелей. Ворс рядом с диваном, однако, подозрительно шевелился. Когда Венис подошла к дивану поближе, из ковра вынырнули физиономии Густава и Стива. Вид у них был озадаченный; на немой вопрос Филомелы Эшер ответил: -- Вот досада! Хотели открыть шампанское и выронили бутылку! -- Бросьте, Густав! Лучше закажите новую! -- Сей момент! -- сказал Стив и, подойдя к холовизионному столику, снял с него свежую бутылку. К небольшому торжеству все уже было готово: вокруг ведра со льдом стояли бокалы, на обширном блюде громоздились фрукты. Макналти оглушительно пальнул пробкой, попавшей прямо в лысину Будды, и "Кардан Бле" хлынул в хрустальные бокалы. Густав принял торжественный вид: -- Уважаемые дамы и господа! Я хотел бы поднять этот бокал за двух замечательных людей, благодаря самоотверженным усилиям которых мы с моим другом остались в живых. Нам со Стивом повезло просто-таки невероятно. Во-первых, в лице госпожи Венис мы имеем честь находиться в присутствии выдающегося медика, искусного специалиста, которому Стив и я обязаны всем. Первый тост -- за вас, дорогая Филомела! Все чокнулись бокалами со слегка зардевшейся Филомелой. Когда шампанское было налито вновь, слово взял Стив: -- А во-вторых, нашей столь невероятно быстрой поправкой мы должны быть бесконечно благодарны Морису. Он предпринял весьма рискованную экспедицию в Оливарес, где, невзирая на опасности, смог собрать то количество люпусов, которое мгновенно поставило нас с Густавом на ноги и, при благоприятном стечении обстоятельств, как мы надеемся, позволит успешно реализовать задуманные планы. Морису это было весьма приятно слышать; вместе с тем, он что-то не припоминал никаких опасностей, которые подкарауливали бы его во время десанта в город. Стив продолжал: -- Кроме того, наш дорогой Морис бескорыстно дежурил по ночам и сумел благодаря своим неординарным способностям установить связь с Густавом, а также -- что почти невероятно -- в одиночку собрать такое сложнейшее устройство, как интерферотрон. За вас, Морис! Теперь настала очередь пунцоветь Вейвановскому. Тут же была открыта вторая бутылка (на нее в ковре наступил и с победоносным восклицанием выудил Эшер); с ответной речью решила выступить Венис: -- Спасибо вам за столь высокую оценку наших скромных усилий. Мне очень приятно познакомиться с вами, Стив, и с вами, Густав. Надеюсь, это знакомство будет продолжено, невзирая ни на какие обстоятельства. Будьте уверены: вы всегда сможете рассчитывать на мою помощь в любое время. За вас, джентльмены! Последний тост был за Морисом. -- Я тоже хотел бы прежде всего сказать спасибо за ваши теплые слова. Бесконечно рад нашему знакомству. Надеюсь, все намеченные задачи будут успешно решены. За ваше здоровье! Вейвановский был не мастер произносить речи,-- это был второй или третий тост в его жизни. К счастью, шампанское быстро ударило всем в голову, и финальные фразы спича утонули в звоне хрусталя. Компания, вооружившись фруктами, расползлась по гостиной, обсуждая между собой события последних дней. Морис спохватился: -- Как же это я не догадался прихватить с собой настоящее шампанское! У меня ведь там целая винотека лежит в гравитоплане! -- Непростительная ошибка! -- грозно сказал Эшер.-- Впрочем, усилиями гвардии люпусов и синтезированная жидкость оказалась вполне приемлемой. Или мне померещилось? Он обвел взглядом аудиторию: все дружно закивали, подтверждая высокое качество напитка. -- Хорошо. Но, полагаю, от настоящего продукта никто не откажется? Отказа не последовало, и Морис с Густавом пошли в ангар. Обойдя гравитоплан снаружи и внутри, Эшер заметил: -- Замечательно придумано: у вас тут целый дом на колесах. Можете перемещаться в любую точку, не заботясь о снабжении. Запасов-то надолго хватит? -- Даже не считал. Быстренько сгреб все, что было в Оливаресе, и назад. -- А где интерферотрон? Он же до сих пор лежал на столе. -- На всякий случай спрятал в сейф. -- Логично. Осторожность не помешает, тем более что аппарат весьма опасный. Морис перебрал груду пластин, валявшихся на полу багажного отсека, и после серии деархивирующих телодвижений снял с края одной из них три бутылки "Дот Перидот". -- Гляжу, нам предстоит насыщенный вечер,-- улыбнулся Эшер.-- Не слишком ли много будет? Я планировал с утра пораньше заняться испытаниями, и мне понадобится ясная голова. -- Две я взял для того, чтобы завтра отметить их успех. -- Постучите по дереву! Когда я собирал первую версию машины, то смог запустить ее только с пятнадцатого или семнадцатого раза. -- Вы сами ею займетесь или все-таки попросите Стива? -- Морис закрыл за собой ангар. -- Сам, но в вашем присутствии, чтобы вы поняли, как ею управлять. Если по какой-либо причине я лишусь своих умственных способностей или опять впаду в кому, кто-нибудь из вас, надеюсь, сможет закончить это дело. Филомела предупредила меня, что никаких гарантий дать не может. А я себя чувствую сейчас как собака на поводке. Насколько мне помнится, психостанция действует в радиусе двух с половиной миль,-- дальше этого расстояния мне отходить от вашего гравитоплана нельзя. -- Ну почему же? -- удивился Морис.-- Здесь и так избыточное поле. Даже если с изменением вашей траектории ничего не выйдет, по крайней мере половину люпусов можно будет безболезненно перебросить к вам в Кантабиле. Тем более, вы говорили, что если расставить психостанции особым способом, напряженность поля резко усиливается. -- Спасибо, Морис. Именно это я хотел услышать от вас: то, что вы не возражаете против расставания с частью люпусов. -- Не вижу здесь никакой проблемы. Добывал-то я их по вашей просьбе,-- Вейвановский коснулся панели дверного звонка. -- Хорошо. На какое количество я могу рассчитывать? -- За вычетом тех, что обеспечивают нетленность букета в вазе у Филомелы, все люпусы -- ваши. Я буду очень признателен, если вы и у меня дома расставите психостанции так, чтобы нарастить напряженность поля. Густав кивнул в знак согласия. Шампанское было откупорено под рассказ Мориса о том, как Филомела разыграла Богенбрума с трансплантацией. -- Грандиозно! -- хохотал Эшер.-- А на самом деле, вы когда-нибудь делали такие операции? -- Приходилось заниматься вивисекцией тысячи раз,-- ответила Филомела.-- В войну из нескольких кусков тел, привезенных с поля боя, мы собирали одно, а уже через сутки наш Франкенштейн отправлялся на передовую. Часто бывало так, что одна и та же часть организма по очереди приделывалась к разным телам. -- Вам, наверное, пришлось всякого насмотреться в войну,-- сочувственно сказал Макналти. -- Как любому из нас,-- вздохнула она. -- За ваш острый ум и чувство юмора! -- предложил тост Стив. -- Спасибо,-- Венис смущенно потупилась. "Дот Перидот" намного превзошел предыдущий напиток. Компания, сделав первый глоток, не смогла остановиться, пока в один присест не осушила бокалы. -- Вы правильно сделали, Морис, что взяли только одну бутылку,-- заметил Густав. -- Как, разве есть еще? -- оживился Стив. -- Вот видите,-- Густав назидательно показал пальцем на Макналти,-- Ему совершенно наплевать на то, что завтра с утра предстоит серьезнейшее мероприятие. Вернемся домой, Стив,-- повешу на дверь твоей винотеки замок с пятикратной защитой. -- О каком мероприятии идет речь, Густав? -- бросив взгляд на Мориса, спросила Филомела. -- Ах, мы вам опять не сказали. Извините, пожалуйста, что по моей вине так долго держали вас в неведении. Часиков в семь утра я собираюсь приступить к испытанию макета интерферотрона. -- Так рано? -- удивилась Филомела. -- Даже если все пройдет удачно -- в чем я, откровенно говоря, сильно сомневаюсь -- окончательная сборка аппарата может занять целый день. Потом, для финальной процедуры, надо будет переместиться отсюда куда-нибудь подальше, в безлюдное место. -- Опять из соображений секретности? -- На этот раз -- безопасности. Я не могу предусмотреть всех последствий, которые повлечет за собой работа интерферотрона в новом режиме. Уж слишком мощные энергии будут использоваться. Придется также прихватить все люпусы и, соответственно, использовать гравитоплан. Здесь я надеюсь на вашу помощь, Морис. -- Всегда в вашем распоряжении,-- ответил тот. -- Ой, а как же мои цветы и книги? -- заволновалась Венис. -- Если они вам дороги из сентиментальных соображений,-- Густав хитро посмотрел в сторону Вейвановского,-- то прихватывайте их и присоединяйтесь к экспедиции. Но я бы рекомендовал вам остаться дома. А Морис по возвращении принесет букет хотя и не такой живописный, но вполне натуральный, из горных цветов. -- Так мы едем в горы? -- спросил Макналти. -- Да, думаю, что найти ровную площадку с минимумом посторонних траекторий можно будет только там. -- А чем плохи безлюдные поселки? -- задала вопрос Филомела. -- Там могут буянить элементалы. Это во-первых. Во-вторых, неизбежно будут наслаиваться паразитные траектории -- бывшие обитатели, курортники, здания и тому подобное. А я еще не работал с интерферотроном в его новом воплощении, чтобы уверенно отделять полезную информацию от ненужной. Конечно, навыки появятся со временем, но его-то у меня может и не оказаться. -- С другой стороны, у вас его может быть более чем достаточно,-- заметила Венис.-- Даже если люпусы начнут ломаться по одному в день, что крайне маловероятно, то и тут запас образуется вполне приличный. -- Не исключено. Однако не хочется злоупотреблять вашим гостеприимством. Мы и так причинили вам слишком много хлопот. Есть еще и чисто технические соображения. -- Густав, я, честно говоря, так и не понял, с какого момента ты собираешься смещать свою траекторию,-- Стив наполнил бокалы и предложил фрукты хозяйке дома. -- Не от будущего, конечно, хотя моя посмертная трасса меня совершенно не прельщает. Я хочу избежать той последовательности событий, которая в итоге швырнула меня об крышу. -- Получается, это участок из прошлого, и я не представляю себе, как ты избежишь парадокса,-- Макналти чокнулся с Филомелой и отпил шампанского. -- Никакого парадокса не возникает; я уже объяснял Морису, и он со мной согласился. Правда, Морис? -- Да,-- подтвердил Вейвановский. -- Я, конечно, мог бы рассказать тебе сейчас, но не хотелось бы утомлять нашу великодушную хозяйку,-- Густав поднял бокал в честь Филомелы. -- Пару часов назад Стив тоже был настолько любезен, что избавил меня от этих разъяснений. Чем только разжег мое любопытство,-- сказала она.-- С нетерпением жду вашего рассказа. Можете не делать скидок на дамский интеллект. Я не так глупа, как могу показаться на первый взгляд. Правда, Морис? -- Да,-- со вздохом вновь подтвердил Вейвановский. -- Хорошо. Тогда давайте присядем,-- предложил Эшер,-- дабы в неловком положении не оказались те члены нашей аудитории, которых от моей лекции начнет клонить ко сну. -- Я к таковым себя не отношу,-- сказала Филомела. -- Я тоже,-- присоединился Макналти. Морис молча разлил всем остатки шампанского; компания расселась по диванам и креслам. -- Насколько я понимаю,-- начал Эшер,-- основная трудность возникает при попытке согласовать изменения в прошлом с тем, что уже имеется в настоящем. Так? Все кивнули. -- Помимо того, что я рассказывал о траекториях или пишется о них в руководстве к интерферотрону, они обладают еще двумя свойствами. Это -- упругость и связанность. Первое выражается в том, что любую траекторию нельзя выгибать как заблагорассудится. Второе -- в том, что траектории нашего мира взаимопереплетены. Рассмотрим для начала упругость. Траекторию, как я считаю, можно сместить в ту или иную сторону, но, несмотря на ее дискретность между пиками внутри событийного клише, она не допускает резких поворотов. Даже такие эпохальные для любого организма явления, как расщепление или схождение трассы выглядят более-менее гладко. Проведу аналогию с сильно натянутой струной. Ее можно ущипнуть, оттянуть, но невозможно ее сложить под прямым углом. Так же и с траекторией. Хотя она в целом весьма извилиста внутри "слоеного пирога", но это извилины не распутанного мотка ниток, а, скорее, жесткой металлической спирали. Если я смещаю фрагмент своей траектории в сторону, то за этим отрезком неизбежно потянутся и остальные ее участки, причем более близко расположенные сместятся сильнее, чем отдаленные, а самые дальние, скорее всего, вообще не шелохнутся. Это означает: а) чем сильнее оттянута струна-траектория или, правильнее выражаясь, чем больше энергии расходуется на смещение траектории, тем более длинные участки трассы будут охвачены передвижением внутри клише; б) от струны-траектории невозможно "отщипнуть" крошечный кусочек или же перегнуть ее. В противном случае, струна попросту лопнет,-- траектория исчезнет. Повторюсь: несмотря на свойственную ей дискретность, то есть отсутствие в промежутках между событийными пиками, трасса в целом слитна и неразрывна. Перемещать можно только достаточно протяженные и связные фрагменты траектории; в) чем дальше в будущем или прошлом от нас расположен тот участок траектории, на который мы собираемся воздействовать, тем больше энергии требуется для его смещения. Теперь все это рассмотрим на конкретном примере, в данном случае -- на мне. Моя траектория взаимодействует со всеми вашими. Чем ближе моя трасса проходит к вашей на любом событийном пике, тем сильнее или плотнее вы меня ощущаете. Это следует из того, что всякое событие участвует в формировании каждого явления внутри "слоеного пирога", но сила этого участия обратно пропорциональна условному расстоянию между пиками. Сейчас наши трассы проходят практически рядом. Если же мы расстанемся, то вы, надеюсь, будете меня изредка вспоминать, не так ли? -- Все зависит от той силы, с которой вы утащите свою траекторию,-- улыбнулась Филомела. -- Правильно,-- удивленно подтвердил Густав.-- Вы уловили самую суть. Действительно, мое место в ваших воспоминаниях также определяется взаимодействием трасс. Все картины, звуки, мелькающие в вашей голове как воспоминания,-- тоже явления. И связаны они с другими явлениями внутри "слоеного пирога". Когда вы завтра, проснувшись с мигренью, вспомните, что слегка перебрали шампанского, то это воспоминание будет опираться на другие явления, происходящие сейчас в этой комнате. Но чем дальше от вас по ходу вашей траектории расположены явления, тем слабее их воздействие на вас, тем тяжелее их вспомнить. А если, условно говоря, выбить из прошлого или подменить другими те явления, которые служат опорой для воспоминаний, то и состав вашей памяти изменится. -- А как же быть с событиями столетней давности, которые, кажется, произошли только вчера, настолько они в памяти яркие и свежие? -- спросил Стив. -- Это вещи, которые применительно к вашей конкретной траектории обладали мощной психической энергией, распространившейся вдоль всей трассы. Дальнее явление -- то самое незабываемое событие в вашей жизни -- подпитывает энергией все последующие воспоминания о нем, возникающие у вас в голове. Еще раз подчеркну: воспоминание, мелькнувшее в сознании,-- такое же самое явление, что и все остальные. Его существование обусловлено взаимодействием массы событий-ячеек. Если какой-то составной элемент в этой смеси отсутствует или выражен иначе, то и явление будет обладать другими характеристиками. Предположим, я через интерферотрон дохожу до той точки своей биографии, когда мне впервые пришла в голову мысль о создании интерферотрона. Это было, скажем, пятьдесят лет назад. Тогда мне идея показалась замечательной, и я активно принялся за разработки. Но сейчас я радикально изменил свое мнение об аппарате и смещаю свою трассу таким образом, что в тот же самый момент полвека назад эта же самая идея кажется мне невыносимо глупой и я вскоре ее напрочь забываю. Естественно, возникает масса последствий: иным образом укладывается не только моя траектория, но и колоссальное количество других. Интерферотрон исчезает, мы вполне можем оказаться разбросанными по всей солнечной системе. Но самое интересное то, что место выпавшего интерферотрона в нашей памяти занимают совершенно другие воспоминания: память о том, что происходило, когда интерферотрон не был изобретен. -- Но этих событий на самом деле не было? -- спросила Филомела. -- Они были. Они совершенно реальны. Они остались у всех в памяти. Просто изменение одной моей трассы вызвало смещение всех остальных трасс, хоть как-то соприкоснувшихся с интерферотроном и мною как его изобретателем. Это как раз то, что я имел в виду под вторым свойством траекторий,-- их связанность. Невозможно маневрировать только одной траекторией. Начав сдвигать свою трассу, я неизбежно смещу все с ней соприкасающиеся. Как только траектории улягутся внутри "слоеного пирога" в другой комбинации, прошлое -- и воспоминания о нем -- выстроятся иным образом, исключающим возможность парадоксов. Попросту не будет существовать ничего, что могло бы свидетельствовать о наличии в минувшем каких-либо других вариантов развития событий. Если же говорить конкретно о том, что я собираюсь сделать, так это следующее: подойдя 11 августа к границе Сапалы, не лезть дальше, а передумать и вернуться домой. -- И что же произойдет со всеми нами, если вам удастся это осуществить? -- Филомела внимательно слушала Густава, в отличие от Мориса, рассеянно катавшего в руках пустой бокал. -- Ничего существенного. Мы просто никогда бы не встретились. -- А с Богенбрумом? -- Не знаю. Наверное, он был бы давно мертв. А если бы вы, Филомела, сегодня вечером принялись вспоминать, что с вами происходило минувшую неделю, то, скорее всего, ничего особенного и не смогли бы отметить. Равно как и вы, Морис. Франц, Стив и я не упали бы на крышу. Естественно, никакой вылазки в Оливарес не было бы. Хотя, вероятно, Богенбрум все-таки свалился бы вам на голову. Возможно, он упомянул бы нас со Стивом при каком-нибудь разговоре спустя пару недель, придя в сознание,-- батареи люпусов здесь бы без моей просьбы не появилось. -- Неужели вам понадобятся такие мощные затраты энергии, чтобы столь незначительно изменить свою траекторию?-- спросила Венис. -- С каждой секундой я все больше отдаляюсь от того утра 11 августа, и влиять на свою траекторию плюс массу смежных с ней мне будет все тяжелее. Ведь направлять энергию я смогу только из своего -- нашего -- настоящего. Поэтому я хочу все ускорить, начав завтра испытания пораньше. -- Густав, знаешь, что я сейчас подумал,-- медленно выговорил Макналти.-- Ты ведь опасаешься и того, куда тебя занесет после расщепления твоей трассы, правда? -- Да. Я туда ступил одной ногой, но и этого было более чем достаточно. Меня до сих пор дрожь продирает, как вспомню. -- Я пока валялся без сознания, тоже насмотрелся всякой чуши. Ничего страшного, впрочем, не было. -- А что тебе привиделось? -- Так, ерунда. Говорящий паук, лекции о карме. Но почти все забылось. А подумал я вот о чем: если считать наше настоящее нулем на оси координат, то не может ли быть так, что если ты расходуешь энергию на изменение прошлого, то, наоборот, воздействие на будущее должно давать тебе энергию? И чем дальше в будущем находится точка воздействия, тем больше энергии ты сможешь из нее выкачать? Густав, слегка удивленный такой гипотезой, ничего не ответил: приподняв в изумлении брови, он погрузился в раздумья. Остальная компания сидела тихо, боясь потревожить ход его мыслей. Наконец, Эшер нарушил молчание: -- Очень даже может быть! Ведь все равно энергия остается внутри событийного клише, только переходит из одного пучка в другой. Было бы весьма интересно посмотреть, насколько эта идея реализуема. Тогда я, меняя свою расщепленную трассу, могу получить оттуда энергию, необходимую для смещения всей массы траекторий на границе Сапалы 11 августа! Но проверить твою гипотезу, Стив, боюсь, мы сможем, только запустив машину. -- Скажите, Густав,-- заговорила Филомела,-- а не возникает ли противоречий, когда вы не то что изменяете, а просто просматриваете будущее? -- Вы имеете в виду парадокс гороскопа? -- повернулся к ней Макналти. -- А это еще что такое? -- неожиданно оживился Морис. -- Я сам точно не помню,-- сказал Стив,-- но суть, кажется в том, что если гороскоп прав, то он неправ. -- Что-то не пойму,-- пробормотал Вейвановский. -- Представьте, Морис,-- принялся объяснять Густав,-- что вам гадалка или гороскоп предсказывают, например, падение камня на голову послезавтра ровно в полдень в двух шагах от вашего дома. Естественно, вы сделаете все возможное, чтобы уехать отсюда подальше. Правильно? -- Ну да,-- неуверенно ответил Морис. -- Ровно в указанное время и место с неба сваливается камень. В этом гороскоп и гадалка абсолютно правы. Но вас на месте не оказывается! Следовательно, они оказались неправы, предсказывая вам смерть от камня. Так? Вы ведь остались в живых? -- Да. -- Вот это и есть тот самый парадокс: когда предсказание сбывается, но вы предприняли шаги, чтобы избежать его воздействия в отношении себя или кого-то другого, то предсказание тем самым не сбывается. Применительно к интерферотрону это выглядит следующим образом. Просматривая будущие события, я неожиданно обнаруживаю, что, например, с кем-то из нас в скором времени происходит неприятность. Допустим, тот же камень должен упасть вам на голову. Вы не против, Морис? -- Только если не очень больно. -- Хорошо, заметано. Я вас, в точности как гадалка, предупреждаю о грозящей опасности. Вы уезжаете. И тогда, Филомела, если я обращусь к интерферотрону повторно, этого явления уже не будет. -- Почему? -- удивилась Венис.-- Ведь незадолго до этого вы могли его видеть на экране. -- Да, но отсутствовала одна важная взаимосвязь: Морис тогда не знал о грозящей опасности. Как только он получил от меня эти сведения, в его трассу вмешались другие событийные пики, траектория изменилась, и камень упал на пустое место, если вообще появился. -- Тогда теоретически существует возможность, что мы, регулярно поглядывая на экран интерферотрона, сможем отсюда менять свое будущее, словно вращая калейдоскоп? -- Конечно. -- А как это согласуется с вашим тезисом о практической неизменности траекторий? -- Не вижу здесь противоречия. Вы упускаете один важный момент, Филомела. -- Какой же? -- Наличие интерферотрона, этого зеркала времени. Могли бы вы менять свою траекторию или даже видеть ее, не имея под рукой такого аппарата? Нет. Точно как древние люди, не имевшие зеркал, не могли видеть своих ушей. Вплоть до сегодняшнего дня вы даже ничего не знали о траекториях, событийном клише и всем остальном, связанном с интерферотроном. Приходило ли вам тогда в голову, что вы можете каким-либо образом влиять на свое будущее или прошлое? И не только на свое, но и, выбрав на свое усмотрение любую траекторию, изменять судьбу другого человека? Или, уничтожив его траекторию, абсолютно безнаказанно его убить? Ведь человек, убитый таким образом, исчезает совершенно бесследно, его попросту никогда не было! О нем не помнит даже убийца! Теперь вы понимаете, почему я считаю свое изобретение исключительно опасным? Представьте, что существует два аппарата и что два человека, сидя за ними, пытаются стереть траектории друг у друга или еще у кого-нибудь. А если бы интерферотронов были сотни? Тысячи? -- Густав окинул всех взглядом.-- Ну как, я сумел снять опасения относительно парадоксов? -- Вроде бы да,-- отозвался Стив.-- Что скажете, Филомела? -- Мне почти все ясно,-- Филомела пребывала в состоянии глубокой задумчивости.-- Спасибо, Густав, что потратили свое драгоценное время на общение с нами, профанами. С одной стороны, мне хочется пожелать вам удачи. С другой, мне будет очень жаль, что в случае успеха мы так никогда и не встретились. Ну, а с третьей, вам пора спать. -- Как? Ведь еще так рано! -- удивился Эшер. -- Вы по-прежнему находитесь под медицинским наблюдением, любезный изобретатель. Завтра, если не ошибаюсь, подъем в половину седьмого? -- Даже лучше в четверть седьмого,-- предложил Стив.-- Наверное, не стоило нам пить шампанское. Могли бы на трезвую голову приступить к делам немедленно. -- Пустое, Стив,-- поморщился Густав.-- Сам знаешь, хорошие напитки попадаются так редко. Ради них иногда стоит пожертвовать временем и энергией. -- А вы -- мистификатор, Густав,-- тихо проронила Венис. -- Что вы имеете в виду? -- удивился Эшер, а вместе с ним -- остальные мужчины. -- Ваш ответ на мой вопрос относительно будущего. -- Может, вы проясните, в чем подвох? -- Густав, слегка улыбаясь, внимательно смотрел на Филомелу. -- Вы сами прекрасно знаете. Скажите мне, ваши теории относительно пространства и времени неизменны или же колеблются в зависимости от состава аудитории? -- Я всегда стараюсь быть доступным,-- учтиво ответил Эшер, и Венис больше его ни о чем не спрашивала. Вскоре все разошлись: Густав отправился спать под надзором фантома, Стив и Филомела остались беседовать в гостиной, Морис пошел к себе домой. Уже выключив свет в спальне, он вспомнил, что забыл подбросить компании философскую загадку Эшера. *** В семь утра Эшер и Макналти стояли у входа в дом Вейвановского. Дверь им открыл бодрый хозяин, после приветствий сразу же спросивший: -- Ну как, голова не болит? -- Все отлично! -- за двоих ответил Густав.-- А у вас? -- Никаких последствий! А где Филомела? Она, насколько я помню, собиралась присутствовать при испытаниях? -- У нее как раз самочувствие весьма неважное. Мы ее великодушно отправили спать, хотя она порывалась прийти к вам в гости. Пусть отдохнет, за эту неделю она и так устала больше всех,-- объяснил Стив.-- Где аппарат? -- Я его перенес обратно в пристройку. Идемте,-- Вейвановский вышел во двор и направился к ангару, гости последовали за ним. Интерферотрон был разбросан по всему пространству рабочего стола. Густав придирчивым взглядом впился в составные части, затем принялся забрасывать Мориса разнообразными техническими вопросами, из которых Стив уразумел в лучшем случае не более одной десятой. Когда допрос закончился, Эшер потребовал дудочку и музыкальный бокс. Макналти удивился: -- Что, уже начинаем? -- А зачем откладывать в долгий ящик? Морис потрудился на славу, никаких претензий к сборке у меня нет. -- Холовизионные подойдут? -- с надеждой в голосе спросил Вейвановский. -- Для испытаний -- да. Через две минуты хозяин дома вернулся в ангар, неся усыпанную бриллиантами продольную флейту из чистого золота и титаново-платиновый музыкальный ящичек. -- Неужели ничего попроще не нашлось? -- Эшер с сомнением повертел в руках железки. -- Взял первые попавшиеся. Если не подойдут, сбегаю за другими,-- объяснил запыхавшийся Морис. Густав приложил флейту к губам, выдул несколько нот и обратился к Макналти: -- Что скажешь, Стив? Тембр подходящий? -- Да вроде ничего,-- пожал тот плечами.-- Хотя серебро лучше. Репертуар музыкального бокса был признан обоими приятелями хотя и куцым, но для конкретных целей и с учетом высокой напряженности психического поля вполне приемлемым. Густав взял со стола панель экрана и поставил в вертикальном положении, подперев для устойчивости несколькими блоками интерферотрона. -- Ткань с датчиками далеко? -- спросил он Мориса. Тот, спохватившись, нырнул под стол, достал чемоданчик, предназначавшийся под корпус, и вытряхнул из него на стол два куска полотна. -- Оба рабочие? -- поинтересовался Эшер. Вейвановский кивнул. -- Отлично. Начинаем, джентльмены. Прошу вас отойти в сторону, ярдов на десять-пятнадцать. Стив и Морис на цыпочках удалились в угол ангара, откуда, затаив дыхание, принялись следить за изобретателем. Густав, повертев музыкальный кубик, нажал на него, и пристройку залили жалобные оперные стенания. "Не иначе отчет Тангейзера о своих похождениях",-- подумал Макналти. Вейвановский был очень слабо знаком с мировым оперным наследием и не подумал ничего. На второй минуте песнопений Эшер невысоко подпрыгнул, отвел в сторону правую, а потом левую руку. Экран интерферотрона неярко засветился, и Густав метнул полотно с датчиками под потолок. Полотно, раскрывшись, в медленном вращении опустилось до высоты десяти футов. Густав начертил на управляющей панели несколько крестов: на экране возникла картина внутренностей ангара. Кинув взгляд через плечо, Эшер заметил, что за ним внимательно наблюдают из угла, и сделал шаг в сторону, загородив монитор. Стив с Морисом ощутили легкую досаду. Для начала Густав решил проверить аппарат на местности, выбрав ангар в качестве испытательной площадки. Он навел курсор на вход в пристройку и зафиксировал его там. После очередного касания панели управления изображение разделилось на две части: в левой половине образовался клубок линий разной толщины, правая же часть продолжала показывать ворота ангара. Эшер разделил правую половину по горизонтали: теперь у него было две идентичных картинки вверху и внизу. Он активизировал курсор в левой части и начал им водить по центральной части клубка, пытаясь нащупать нить, соответствующую траектории ворот пристройки. В то время как верхняя картинка оставалась неизменной, нижняя непрерывно менялась, показывая какие-то посторонние фрагменты. Наконец, после десяти минут поисков Эшер смог зацепить требуемую траекторию: оба изображения в правой части более-менее совпали. Густав поставил метку на трассе. Индикаторы времени показали, что расхождение между двумя картинками ворот минимально -- всего лишь десять дней со смещением в прошлое. Увеличив вид клубка, Эшер медленно передвинул курсор по траектории, добившись совпадения дат на картинках, а затем дал команду окончательно синхронизировать оба вида. Теперь изображения оказались идентичными, с той лишь разницей, что нижнее было неподвижным, тогда как верхнее показывало ворота в реальном времени. Густав потер панель: нижняя картинка в ускоренном темпе начала отматывать события назад, до того момента, когда в ангаре должен был кто-нибудь появиться. Таким человеком, как и ожидал Эшер, оказался Морис, за полчаса до прихода гостей перенесший в пристройку макет. На траектории Мориса была поставлена метка; интерферотрон, автоматически перешедший в режим показа на нормальной скорости, вновь был переведен в поиск. Вейвановский появился еще несколько раз, один из них -- в сопровождении Макналти; но, к удивлению Густава, уже собиравшегося переключиться на другую задачу, в воротах неожиданно возник Франц Богенбрум. Эшер бросил взгляд на индикатор времени: часы показывали полчетвертого утра. Франц беспокойно оглянулся по сторонам, явно опасаясь быть замеченным. Было понятно, что в ангар он проник без ведома хозяина,-- в тот момент Морис и Густав находились на связи. Прикрыв за собой ворота и осторожно ступая, Богенбрум обошел всю пристройку, затем несколько раз дернул за ручку дверь, которая вела на кухню: та не поддалась. Потерпев неудачу с одной дверью, тайный визитер решил заняться входом в гравитоплан. Франц потратил, судя по счетчику, около тридцати минут, пытаясь проникнуть внутрь, но ему это не удалось. Плюнув в сердцах, Богенбрум вышел из ангара. Густав переместил угол обзора за пределы пристройки: в лунном свете было видно, как ночной гость оседлал велосипед и покатил в северо-западном направлении. Через несколько минут, удалившись на милю по дороге, которая вела в горы, Богенбрум растаял в тумане. "Одна миля видимости? Для черновой сборки очень неплохо",-- подумал Эшер, переводя метку на траекторию Мориса. Изображение справа вверху дернулось, затем сфокусировалось на Вейвановском, замершем в углу рядом со Стивом. Прошлая деятельность Мориса мало интересовала Густава: он очистил траекторию нового объекта исследования от всех остальных, и в левой части монитора осталась одна извилистая тонкая нить. Эшер увеличил изображение,-- нить превратилась в толстый шланг с размытыми контурами. Правый конец шланга расслаивался на множество небольших канатиков, концы которых таяли на черном фон