возможность злоупотреблений (например, использования фантомов в качестве подосланных убийц). Кроме того, холовизионные создания были туповаты и годились исключительно для простых поручений (отдельные извращенцы, по слухам, пытались заниматься с ними сексом. Абсолютное же большинство населения относилось к фантомам как к домашней утвари). -- Ну тогда решайте сами. Или вы стесняетесь зайти ко мне? -- Филомела кокетливо улыбнулась.-- Я вас приглашаю. -- Что вы, я нисколько не... -- Я понимаю,-- Венис мгновенно перешла на деловой тон.-- Шутки в сторону: мне понадобится ваша помощь. Нужно развертывать лазарет. А так как все в этом холовизионном мире разваливается, то придется регулярно обновлять оборудование и персонал -- я имею в виду фантомов. Мы установим дежурство, ваша смена -- ночная. Будете каждые час пятьдесят пять минут будить меня, чтобы я успела все поменять. Днем отоспитесь. В конце концов, это ваши гости. -- В известной степени,-- пробормотал Вейвановский. Филомела открыла дверь, и вдвоем с Морисом они переместили носилки в дом. Им пришлось изрядно поманеврировать в коридоре, аккуратно огибая углы, так как вилла Венис в точности имитировала стандартный сборный коттедж середины XXI века, имея массу комнатушек, чуланчиков, проходы с многочисленными поворотами и узкие двери. Вейвановский еще никогда не встречался с таким колоссальным количеством подушек, плюшевых игрушек и кружев. Каждому больного Филомела выделила отдельное помещение. Когда первый, больше всех пострадавший, раненый был с большим трудом втиснут в небольшую спальню и расположен над титанической кроватью, занимавшей почти все пространство, Венис скомандовала холовизору распылить носилки. Тело тут же рухнуло в постель, утонув в матрасе почти до пола. -- Не волнуйтесь, это очень мягкая ортопедическая кровать,-- успокоила Филомела Мориса, с удивлением воспринявшего такой способ перегрузки тяжелораненого. Действительно, больной постепенно всплыл из бездны матраса, качаясь в постели, как на поверхности пересоленного озера.-- Пойдемте, занесем остальных. Двое других были размещены в соседних комнатах. При выгрузке лежавшего ничком голого мужчины Филомела перевернула носилки, чтобы опустить его в кровать лицом кверху, и Морис впервые увидел его физиономию. Точнее, то, что было на ее месте: похоже, именно на эту часть головы пришелся самый сильный удар. -- Красавчик, правда? -- хмыкнула Венис.-- Ничего, пара пластических процедур, и на него можно будет смотреть без содрогания. Им займемся в последнюю очередь. Филомела прикрыла глаза, общаясь с холовизором, и от ее команд в спальне начались бурные преобразования: кровать превратилась в профессионального вида больничную койку, накрытую наэлектризованным куполом стерильного воздуха, а остальная мебель, включая плюшевую живность с подушечками, испарилась. Рядом с койкой на стене возникло табло, похожее на экран из аптечки, только информации на нем было гораздо больше,-- из многочисленных прыгающих цифр и непрерывно меняющихся графиков до Мориса дошел лишь смысл полоски "коэффициент жизнедеятельности", находившейся на отметке 20 %. Затем на раненого накатила волна дезинфицирующей жидкости, смывшая всю грязь и ушедшая куда-то в глубь кровати. Филомела, изучив табло, выдала еще серию команд: с панели холовизора в спальню шагнул фантом медсестры, а из койки к телу больного, как змеи, устремились несколько трубок. Присосавшись в строго определенных местах, они начали что-то вливать и выкачивать. -- Следить за содержанием кислорода вокруг больного! Ирригация ран -- каждые двадцать минут. Если что-то не так -- мы в соседних комнатах, позовете,-- отдав распоряжения медсестре, Венис повернулась к Морису.-- Пошли к следующему. Аналогичные манипуляции были проделаны в спальне, где лежал раненый с перебитыми ногами. Его коэффициент жизнедеятельности, как заметил Вейвановский, составлял всего 12 %. Филомеле пришлось с ним повозиться немного дольше: остатки одежды никак не растворялись пущенной поверх койки жидкостью, поэтому, вооружившись ножницами, она вдвоем с новой медсестрой, синтезированной тут же, вручную срезала плотную ткань. К ногам больного были прикреплены временные шины,-- сменим их тогда, объяснила Венис, когда закончим с самым тяжелым раненым. В третьей палате дела оказались совсем плохи: жизнедеятельность была на нуле. Филомела, изучив табло, поцокала языком и объяснила: -- Все гораздо хуже, чем я предполагала. Даже не знаю, вытащим мы его или нет. Смотрите,-- Венис водила рукой по экрану,-- левая часть черепа почти полностью разрушена, кости вошли глубоко в полушарие. Можно считать, что оно погибло. Но это полбеды,-- мы бы его регенерировали, если бы не повреждение мозгового модуля. Без исправного модуля ничего не получится. -- А нельзя ли как-нибудь его заменить? -- поинтересовался Морис. -- Вы что? -- удивленно посмотрела на него Филомела.-- Уже сколько лет невозможно найти ни одной органической запчасти! Все заводы давно под водой. -- Даже через холовизор нельзя заказать? -- И вскрывать ему череп каждые два часа для замены? Так, что ли? -- фыркнула Венис.-- Конечно, я постараюсь сделать все возможное, но если он выживет, не говоря уже о том, что сможет ходить или говорить, это будет почти чудом. Сестра! Срезайте с него комбинезон! Через пять минут раненый, обмотанный многочисленными шлангами, плавал внутри золотистой жидкости, которую силовое поле удерживало под стерильным куполом. К грудной клетке с обеих сторон подходили две блестящих металлических пластины -- акустические реаниматоры, пояснила Филомела. -- Морис, отойдите, пожалуйста, в сторону, а еще лучше, загляните в соседние комнаты, узнайте, как там дела. Сестра, вы готовы? Начинаем! *** Развитие смерти происходило совсем не так, как ожидал Густав. Он -- после полета по трубам и желобам, начавшегося с грохотом, но постепенно принявшего более плавный характер -- предполагал увидеть нечто земное, возможно, под другим ракурсом, но, тем не менее, вполне узнаваемое. Эшер был готов ко встрече с умершими родственниками, знакомыми, друзьями, которые (насколько он понял после прочтения двух-трех брошюрок о загробном мире), улыбаясь, в белоснежных хитонах, должны были его приветливо встретить, задушевным разговором снять все опасения и страхи, после чего подробно проинформировать о порядке перехода в иное, потустороннее состояние. Густав рассчитывал также, что ему разрешат пару дней побродить по любимым местам, где он, слегка грустя ввиду невозможности более вступить в контакт с живыми людьми, предастся воспоминаниям о прошлом. Одновременно Эшера разбирало любопытство -- а сможет ли он побывать там, где все уже давно скрылось под водой, и удастся ли ему каким-нибудь хитрым способом, о котором не догадались другие мертвецы, дать знать о себе тем, кто остался в прошлой жизни: игривым призраком пройтись перед ошеломленными соседями или же залезть к ним в сон, помахать рукой, может быть, перекинуться со спящими парой фраз. Вместо этого оказалось, что путешествие по сияющей канализации отнюдь не было прелюдией смерти. Эшер понял всю глубину своих заблуждений, когда, выпав из небесного стока, неожиданно увидел внизу под собой стремительно приближавшуюся верхушку какого-то особняка и Стива, катившегося с нее на плоскую крышу рядом. Земное, представленное ракурсом сверху, мчалось навстречу с огромной скоростью. За мгновения, остававшиеся до удара, Густав попытался сгруппироваться, как тому учили штурмовиков, но, очевидно, за давностью подзабыл, что и куда надо группировать, и потому плюхнулся о крышу дома совершенно катастрофически: головой расколол черепицу, кувыркнулся в воздухе, а затем рухнул рядом с Макналти, выломав руку. В сознании Эшера наступила продолжительная пауза. Он ничего не видел, не чувствовал, ни о чем не думал, оказавшись внутри какого-то вакуума. Так продолжалось очень долго, но насколько долго -- Густав вряд ли смог бы определить. Может, десять минут, а, может быть, месяц. Наконец, появилось ощущение, единственное и весьма неприятное. Это было чувство крайней тесноты, сдавливавшей со всех сторон. Эшеру казалось, что ему совершенно нечем дышать, он задыхается, хотя своего тела по-прежнему не чувствовал и не знал даже, дышит он или нет. Стали появляться отдельные мысли -- сумбурные, неупорядоченные. Жив я или нет? Почему так тесно? Где я? -- спрашивал себя Густав, не в силах понять своего нового состояния. Теснота постепенно усиливалась -- Эшеру казалось, что его равномерно, будто под прессом, сдавливают со всех сторон, превращая в плотный шарик. Это было невыносимо, но протестовать или кричать Густав не мог, а только чувствовал, что ему очень плохо и становится еще хуже. Когда сжатие достигло своего предела, он ощутил легкий толчок, от которого покатился вниз. Вернее, у него мелькнула мысль, будто он катится вниз, так как скорость, похоже, нарастала. Потом Густава резко остановили и принялись безжалостно вдавливать в какую-то крошечную дыру или отверстие. У него было ощущение, что, несмотря на свои сжатые размеры, он не может протиснуться, а тех, кто на него давит, это раздражает, потому что нажим с каждым разом становится все грубее. Наконец, когда Густав решил, что еще чуть-чуть -- и он рассыплется, вдруг стало светло и немного просторнее. Эшер, побыв некоторое время в этом неопределенном пространстве, не имевшем очертаний, опустился внутрь туманного потока, медленно потянувшего его в сторону; к нему постепенно вернулись чувства, но не обычные зрение или слух, а некое восприятие, лишенное привычных земных свойств. Он с облегчением отдался течению после всех предшествовавших мук, и даже не задумался, что тела у него, в общем-то, уже нет. Осознание собственной бестелесности пришло немного позже, когда Густав попробовал слегка изменить направление своего дрейфа и обнаружил, что, во-первых, у него нет ни рук, ни ног для маневров, во-вторых, поток не позволяет отклоняться. Это открытие пронзило Эшера насквозь: он понял, что находится не в земном мире, скорее всего, даже не среди живых. "Смена траектории, смена траектории",-- начала вертеться фраза. После того, как недолгий шок, вызванный осмыслением новой ситуации, прошел, Густав решил оглядеться по сторонам и выяснить, куда его несет течением, однако всякий раз, когда он пытался рассмотреть поток, картина ускользала от зрения, не давая возможности остановить на себе взгляд. Густав также не смог выяснить, один он плывет или рядом с ним есть какие-нибудь спутники. "Вдруг тут Стив где-то рядом",-- подумал он, но тут же сделал себе выговор за то, что записывает приятеля в мертвецы без веских оснований. Оставив попытки разглядеть течение, внутри которого оказался, Эшер, дабы упорядочить свои потревоженные мысли и освоиться в новой обстановке, сделал для себя несколько предварительных выводов: 1) поток не имеет свойств, поддающихся классификации; 2) от его направления нельзя уклониться; 3) он должен где-то закончиться или куда-то влиться. Вскоре выявилась ошибочность последнего тезиса: поток попросту исчез, оборвался, как будто его и не было, и Густав вновь завис в размытом, неощущаемом пространстве. Эти непривычные чувства беспокоили и слегка раздражали Эшера: впервые он не имел никаких координат или ориентиров, столь привычных в обыденной жизни. Кроме того, теснота, хотя не с такой силой, но продолжала прочно его сдавливать. -- Привет! -- Густаву показалось, что он услышал чужой голос. -- Я говорю вам -- привет! Голос прозвучал еще раз, и Густав понял, что это на самом деле чужая мысль, которую он воспринимает непосредственно. -- Привет,-- робко подумал Эшер. -- Чудесно! Связь установлена. Немного попрактикуетесь, и все будет нормально, научитесь обмену. -- Где я? -- Традиционный первый вопрос. Отвечаю: в лимбо. -- Где? -- В лимбо. -- Кто вы? -- Традиционный второй вопрос. Отвечаю: смотритель лимбо. -- Что со мной? -- Просто классика. Все попадающие сюда спрашивают одно и то же. Сейчас наведу справки. Так, одну минуту... Ага, в настоящее время вы находитесь в состоянии клинической смерти. -- Я умру? Совсем? -- Когда люди умирают, это обычно происходит насовсем. С вами пока не все ясно. Ваш дальнейший путь зависит в основном от успехов медицины. Заметьте, что я сказал "привет" в самом начале,-- не сочтите это проявлением вульгарности. Попросту "здравствуйте", "как поживаете" и, тем более, "добрый день" здесь лишены смысла. -- Где Стив? -- Вопрос отметается. -- Почему? -- Здесь нет имен. Обычаи и привычки из земной жизни здесь не действуют. Мы вас здесь воспринимаем, так сказать, в чистом виде, без физической оболочки. Поэтому, кто такой Стив -- не могу знать, даже если он прибыл сюда. -- Почему так тесно? -- Компрессия. Так здесь устроено. Всех прибывших сжимают. -- Но мне плохо. -- Сожалею. Ничем не могу помочь. Лимбо пока перегружено. -- Кем? Чем? -- Такими же пробирочно-бутылочными недочеловеками, как вы. -- Почему вы меня так назвали? -- А как вас еще называть? Вам сколько лет? Двести пятьдесят? -- Около этого. -- А сколько положено жить нормальному человеку? -- Не знаю. Лет сто. -- Нет, слишком много. Если бы вы были нормальным человеком, то уже лет сто семьдесят -- сто восемьдесят как лежали бы в могиле. Даже клиническая смерть у вас, благодаря всевозможным модулям, не десять минут, как должно быть, а два часа. Это во-первых. А во-вторых, вы на свет откуда появились? Из материнского чрева? -- Нет. -- Вот потому и попали в лимбо, что человеком не являетесь. Чтобы вы не питали иллюзий, объясняю: лимбо создано для таких курьезов, как абортированные младенцы, выкидыши, генетические уроды, а также все человечество за последние три столетия. До того, как люди начали себя готовить из белковой жижи, они, умирая, попадали в совершенно другие места. Теперь они для вас закрыты. -- Почему? -- Дело в качестве энергии. Если бы вас зачали классическим способом, то вы получили бы энергетический заряд ваших родителей, который сохраняется всю жизнь. Это нечто вроде небольшой метки, присущей людям. После вашей смерти силы, занимающиеся сортировкой, установили бы присутствие такого заряда и отправили вас в районы, предназначенные для нормальных покойников, а не сюда -- на свалку. -- Так это свалка? -- Да, причем на грани закрытия. Дождемся последних прибывших -- и все. Лимбо сворачивается. -- Если я умру совсем, то опять сюда попаду? -- Со всей неизбежностью. -- И что будет дальше? -- Вас слегка утрамбуют... -- Но мне же... -- Знаю, знаю. Лимбо давно не чистили, места не хватает. Вам еще повезло -- когда война или эпидемия, то сжимают еще сильнее. Сейчас опять повалил поток -- у вас там очередные катаклизмы, наверное. Не управляюсь с вами. -- Вы что, один на всех? -- Да. Одновременно с вами я беседую еще с несколькими десятками прибывших. -- Вы -- бывший человек? -- Совершенно нет. -- Я могу вас увидеть? -- Нет. -- Я вообще что-нибудь здесь увижу? -- Нет. У вас всегда все будет ускользать от зрения. -- Это специально так придумано? -- Нет, это свойство лимбо. Продолжу: вас утрамбуют, немного подержат в хранилище и уничтожат. -- Как? Совсем? -- Да. -- А душа? -- Души нет. Это иллюзии землян. Я уже сказал, что вы представляете интерес только своей энергией. Она используется дальше. Можете считать душой вашу конкретную энергетическую метку, если бы таковая имелась. -- А что происходило с теми, другими? -- Настоящими людьми? -- Да. -- Их, после того, как вся энергия была использована, уничтожали. -- Что значит уничтожить? -- Вы перестаете мыслить и чувствовать. Точно так же, как физическое тело, умерев, перестает двигаться. У вас осталось воспоминание пустоты, в которой вы находились до того, как вас сжали? -- Нет. -- То же самое произойдет, когда вас ликвидируют. Пустота. Остатки вашей энергии, конечно, подвергнутся переработке, но это уже сущий мусор. -- Неужели мои мысли и чувства никому не нужны? -- А кому они могут понадобиться? Это как непереваренная пища, оставшаяся в теле мертвеца. К тому же, ваши мысли существуют независимо от вас. Если они кого-нибудь и заинтересуют, искать их будут за пределами лимбо. -- Вы всегда тут были? -- Ну что вы, у меня очень много предшественников. Мы тоже смертны. -- Вас тоже уничтожают? -- Естественно. После смерти или раньше. Как только лимбо закроется, я умру. За ненадобностью. -- Вы к этому так спокойно относитесь? -- А что толку волноваться, если изменить ничего нельзя? Кстати, вы не задумывались над тем, почему я вам все это так откровенно рассказываю? -- Действительно, почему? -- Во-первых, человечество находится, что называется, на последнем издыхании. Вас осталось не более двухсот. -- Так мало? -- Да. Все колонии на других планетах больше не существуют. Еще лет пять, и люди вымрут. Во-вторых, даже если вы выйдете из клинической смерти, то никому не сможете пересказать наш разговор. -- Почему? -- У вас погибло левое полушарие. При падении вы повредили мозговой модуль, так что восстановить мозговые функции не удастся при всем желании. Если вы выйдете из комы, а это крайне маловероятно, то будете представлять собой овощ. -- Неужели нет никакой надежды? -- Абсолютно никакой. -- Зачем же тогда я жил? -- Странный вопрос. Не по адресу. И лишен смысла. -- А как же все эти книги, описания клинической смерти? -- Книги -- досужие фантазии. Насчет переживаний тех, кто вышел из клинической смерти, могу сказать, что это -- продукт деятельности агонизирующего мозга. Тем более, никто не вернулся с той черты, после которой становится ясно, что все это -- лживые иллюзии. Впрочем, вообще все -- только лживые иллюзии. -- Где вы находитесь? -- Внутри вас и снаружи. Вне вашего времени и пространства, но совпадая с ним некоторыми точками. Иначе, если бы мы были в абсолютной изоляции друг от друга, вы бы сюда не попали. Вообще говоря, можно попасть даже в изолированные миры, если знать, по каким каналам к ним добраться. Так, кажется, пришла пора расстаться. Временно, естественно. Вас кто-то усиленно оживляет. *** От удара об крышу Макналти мгновенно потерял сознание. Наступил совершенно непроницаемый мрак; Стив, сколько ни старался, ничего не мог разглядеть. После неоднократных попыток хоть что-нибудь увидеть он, наконец, заметил на большом отдалении крошечную точку и устремился к ней со всей силой. Точка увеличилась в размерах до небольшого, тускло светящегося пятна. Стив приблизился к ней, как ему показалось, почти вплотную; пятно, окруженное непроглядной темнотой, вяло мерцало и увеличиваться больше не собиралось. Стив был разочарован: по всем описаниям, ему предстояло увидеть необъятный шар невыносимо слепящего света. На всякий случай он изъявил горячее желание слиться с точкой и, сосредоточившись, проговорил "ом-мани-падме-хам". Пятно, мигнув пару раз, исчезло. Макналти вновь оказался в абсолютной черноте. Он покрутился, посмотрел в разные стороны, но вокруг никаких щелочек не наблюдалось. -- Эй, поберегись! Стив отпрыгнул в сторону и по колено увяз в грязи придорожной канавы. Перед ним, скрипя несмазанными колесами, проезжала по грунтовой дороге доверху нагруженная телега, которую тащили две изношенные клячи. Возница в лохмотьях и рваном сомбреро, скрывавшем лицо, щелкнул бичом прямо над головой растерянного Стива. Лошади, ничуть не ускоряясь, продолжали устало перебирать копытами; похоже, груз был тяжелый, но что именно лежало в повозке, Макналти не видел, так как поклажу по бокам обтягивала черная клеенка. Под ногами у Стива булькнуло. Опустив взгляд, он увидел, что провалился в жижу еще сильнее. "Похоже на трясину",-- подумал Стив и закричал вознице: -- Одну минуту! Стойте! Помогите! Тот никак не отреагировал. Повозка неторопливо удалялась, с нее что-то капало на дорогу. Сзади клеенка не была закреплена, и когда ее задрало порывом ветра, Стив увидел, что из телеги торчат головы, синюшные пятки и руки. Повозка была вся уложена трупами, отчего Макналти тут же расхотелось звать кучера на помощь. Проехав несколько ярдов, телега налетела на колдобину, от толчка с нее свалился мертвец, но возница, не заметив этого, только сильнее подхлестнул лошадей. Покойник, полежав немного в дорожной пыли, встал, отряхнулся, догнал повозку и запрыгнул под клеенку. Стив заметил, что в спине у мертвеца зияла рана, сквозь которую виднелись дорога с телегой. Поскрипев на удалении, повозка исчезла, будто провалившись. Трясина хлюпнула, и Стив ушел в нее по пояс. Он беспомощно огляделся: вокруг никого не было, влево и вправо уходила дорога, а остальной пейзаж скрывал край канавы. Никаких строений и растительности видно не было. Стив посмотрел вверх, на негостеприимное серое небо, и оказался на берегу океана. Он лежал на мокром песке, по грудь в воде. Обочина превратилась в волну, медленно накатывавшую на Стива, но никак не хотевшую упасть. Наоборот, она все сильнее подымалась, вбирая в себя воду и обнажая дно. На песке, оголенном вздыбившимся прибоем, хлопали хвостами рыбы, валялись морские звезды, слева подползал осьминог, хищно глядя на Стива. Ему стало жутко. Он попытался вскочить, убежать от этого свинцового вала, вознесшего на невероятную вышину, однако ноги у него оказались парализованными, и, едва сумев перевернуться на живот, Макналти стал еле-еле на руках отползать от воды, жалобно мыча, будто лишившись заодно и речи. К тому же в руках у него оказались игрушечные совок с ведром, очень мешавшие, но бросить которые он никак не мог. Стив боялся даже обернуться, на своей спине ощущая холодное дыхание волны, готовой вот-вот всем своим колоссальным весом обвалиться и расплющить его. Он почувствовал, как кто-то крепко обхватил его за руку,-- повернув голову, Стив увидел огромного паука с лицом, напоминающим Франца Богенбрума, и торчащими изо рта длинными желтыми клыками. Морской берег исчез; Стив оказался окружен совершенно ровной, бесцветной плоскостью, расчерченной в квадраты тонкими линиями. Паук отпустил его и, словно по льду, отъехал вбок. -- Паутина времени! -- сказал он, назидательно подняв вверх указательный палец (Стив заметил, что его лапы заканчиваются пальцами).-- Мы все у времени в плену! А ну-ка, попробуй, сдвинься с места! Стив попробовал и не смог выйти за пределы квадрата, в который был утоплен по пояс. -- То-то же! -- торжествующе заявил паук.-- Сидишь тут, как цветочек в горшке. Растешь, зреешь. А потом -- бац, и увял! Если кто раньше не сорвет -- чтоб понюхать или съесть. Ха-ха! Или градом побьет. Тебя как зовут? -- Стив. -- А меня -- Архелай. Будем знакомы,-- паук подкатился к Макналти и стал совать для рукопожатий все свои конечности по очереди.-- Очень рад видеть на нашем ярусе. Надеюсь, пребывание будет приятным и запомнится. Всегда рад услужить. Готов ответить на любые вопросы. -- Что это за ярус? -- Густав же тебе все объяснял. Ты разве забыл? Он их еще слоями называл. -- Ах, эти слои. -- Ну да. -- Они у него другие были. -- Может быть. Я сам не видел, не знаю. Тут они вот такие,-- паук обвел все пространство лапой.-- И наверху их полно, и внизу. И все между собой связаны, да еще и поперек ярусы идут, только их отсюда не видно. А я тут катаюсь взад-вперед. Как по рельсам. Архелай для наглядности проехался перед Стивом по линиям, несколько раз резко повернув под прямым углом. -- Вот так. Как старый трамвай. Фокус показать? Не дождавшись ответа, паук бросил перед Стивом несколько камешков. -- А ну скажи, сколько их? -- Десять,-- присмотревшись, ответил Стив. -- Точно? -- Да. -- Теперь мы их аккуратно делим пополам,-- Архелай отодвинул пять камешков в сторону.-- Сколько их теперь? -- Десять. Два раза по пять. -- Прекрасно! Ты уверен? -- Ну да. -- То есть, если пять умножить на два, то будет десять, да? -- Да. -- Теперь смотри,-- паук аккуратно сдвинул камешки в одну кучку.-- Считай. Стив аккуратно пересчитал камешки. Их было девять. -- Девять. -- Отлично! Повторяем все сначала. Делим кучку пополам. Сколько камней? -- Тут пять, и в этой куче -- пять. Всего десять. -- Так, а теперь опять их складываем. Сколько их? -- Восемь. Не может быть,-- Макналти опять внимательно всмотрелся в камешки.-- Действительно, восемь. В чем тут фокус? -- А ни в чем. Сам попробуй,-- Архелай подвинул камешки ближе к Стиву.-- Начни с четырех. Дважды два и все такое. Стив выбрал четыре камня и отложил два в сторону, потом опять их смешал. Камешков оказалось пять. Стив повторил свои действия, на этот раз камней стало три. -- Ну что? Сколько будет дважды два? -- ехидно спросил паук. -- Не знаю,-- растерянно ответил Стив. -- А ты еще что-нибудь попробуй, вдруг получится. Макналти смешал все камни и пересчитал их: было десять. Он отнял семь, и в оставшейся кучке оказалось четыре. Затем Стив сделал три кучки по три камешка, смешав их, он получил восемь. -- Вот так! -- гордо сказал Архелай.-- Вся ваша математика -- чушь. На самом деле никогда ничего одинакового не бывает. Оно все разное, только равно всегда одному числу. А ну, посчитай камешки. Сколько их? -- Семь,-- ответил Макналти, тщательно, по одному, пересчитав камни. -- Правильно, семь. Если правильно считать, всегда семерка выходит. У тебя семь отверстий, ты знаешь? -- Какие это? -- Рот -- раз. Уши -- два. Глаза -- три. Нос -- четыре. Ниже пояса -- пять и шесть. И самая главная дырка, закрытая,-- это пупок, семь. У тебя на руках и ногах по семь пальцев на самом деле, знаешь? Стив с недоверием посмотрел на свои руки. На них действительно было по семь пальцев. -- Видишь, я правду говорю,-- вздохнул Архелай.-- Только мне почти никто не верит. Ты хоть мне веришь? -- Пока -- да. -- Молодец! Я тебе один секрет скажу,-- паук подкатился вплотную к Стиву и зашептал ему на ухо.-- Это твое первое и последнее, седьмое воплощение. -- Что, неужели их тоже семь? -- удивился тот.-- А говорят, что карма... -- Ой-ой-ой! Карма! Слова-то какие! -- Архелай громко расхохотался.-- Запомни, воплощений всегда семь! Даже у тебя, хотя твое -- первое и последнее. Впрочем, сами виноваты, нечего с природой экспериментировать. А насчет кармы -- смотри внимательно. Он подцепил ногтем край одного из квадратов, и тот, как крышка, откинулся в сторону. Из дырки по пояс выскочила человеческая фигура и неподвижно замерла. Ее раскрытые глаза в упор глядели на Стива невидящим взором. -- Хоп! -- прокомментировал Архелай.-- Словно чертик из табакерки. Узнаешь? Макналти признался, что фигура ему незнакома. -- Ну как же, как же,-- заволновался паук.-- Последний великий тиран и диктатор из тех, что зачаты, как положено: мамой и папой. Великий сын Латинской Америки, знаменитый Сифас Мендоза. Отпрыск Солнца, божий посланник, отец нации и все такое. Полконтинента залил кровью. Умер в 93 года. Теперь узнал? Стив ответил, что теперь вспомнил. -- Отлично! Раскрутим его,-- с этими словами Архелай, взяв фигуру за ухо, встряхнул ее так, что она размоталась в длинную макаронину, кольцами улегшуюся вокруг паука.-- Перед тобой -- жизненный путь Сифаса Мендозы со всеми воплощениями. Видишь участки разного цвета? Их всего семь. Это и есть инкарнации. Архелай, стоя на двух задних лапах, остальными начал быстро перебирать размотанного диктатора. -- Вот, Стив, смотри,-- паук поднес макаронину к носу Макналти.-- Здесь явственно просматривается связь. Правда, видно? Стив, внимательно вглядевшись, сознался, что ничего не видит. -- Ах да, совсем забыл, что вы в этом отношении -- совершенно слепые,-- Архелай в огорчении уронил Мендозу и задумчиво почесал себе затылок.-- Ну ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Ага! Один момент! Перед пауком возникла древняя пишущая машинка, на которой он принялся с бешеной скоростью тарахтеть всеми конечностями, так что с каретки быстро сполз длинный рулон бумаги. Оторвав его, Архелай вручил свиток Стиву. На бумаге крупными каллиграфическими буквами был выписан текст следующего содержания. "Рассказ о неудачной карме. Сифас Мендоза был классическим, врожденным, неисправимым злодеем. С раннего детства он проявлял садистские наклонности, был лжив, труслив, завистлив и жесток. Эти качества обеспечили ему стремительную политическую карьеру, в течение которой он полностью раскрылся как тиран, загубивший миллионы жизней. Свой утренний завтрак он начинал с того, что выпивал стакан крови свежезамученного младенца. Сексуальные потребности Сифаса, начавшись с копрофагии в подростковом возрасте, переросли в зрелые годы в разнузданную зоофилию. Ежедневно специальным самолетом к нему в дворец доставлялось из Африки какое-нибудь экзотическое животное, с которым он вступал в противоестественную связь. Мендоза был столь омерзителен, что от него зачала даже самка ехидны. Умер он, растоптанный ревнивой бегемотихой, с которой накануне занимался эротическими забавами и у которой на глазах имел неосторожность приласкать молодую мармозетку. Смерть Мендозы вызвала глубокую скорбь у всей нации: в народе его любили. "При Сифасе всегда дисциплина была",-- с горечью потом говорили старики, глядя на ужасы демократии. Диктатора оплакивали не только люди: после смерти Мендозы в его резиденции был открыт обширный зоопарк, по загонам которого бродили животные -- исключительно самки -- с грустным выражением отсутствующего женского счастья на мордах. У непросвещенного ума может создаться впечатление, будто своей смертью Сифас Мендоза только начал или, в крайнем случае, продолжил последовательность реинкарнаций, которые впоследствии давали бы ему шанс искупить свои злодеяния и придти к достойному финалу, очистившись от скверны. Действительно, если исходить из того, что гнусные черты характера, глупость, уродство -- признаки первичного воплощения в человеческой оболочке, то в те далекие времена можно было с оптимизмом и надеждой смотреть на подавляющее большинство населения по обоим полушариям, зная, что все хорошее у него впереди. Однако подобный взгляд -- поверхностный. Мы имеем возможность изложить все воплощения Сифаса Мендозы в строгой (земной) хронологической последовательности, так что проницательный исследователь сам будет в состоянии сделать правильные выводы. Инкарнация первая. Сифас поначалу был явлен миру в середине XVII века в виде придорожного камня, расположенного на не очень оживленном торговом перекрестке. Им часто пользовались как уборной и люди, и звери. От многочисленных меток он почернел и покрылся мелкими трещинами, но за почти что двести лет сумел сохранить свою целостность. Изредка на нем появлялись надписи, чаще всего похабного содержания, или же сделанные с целью увести неопытного путника в неверном направлении. Конец первого воплощения Сифаса Мендозы наступил, когда двое бродяг разожгли на нем костер, намереваясь поджарить украденного кота,-- неожиданно обрушившийся ливень расколол камень на куски, лишенные психических свойств. Инкарнация вторая. Это была осина, выросшая в неудачном месте: на верхушке каменистого холма, где всегда не хватало воды. Похоже, что и это воплощение Сифаса располагало к нему людей,-- всякий прохожий непременно норовил на него помочиться. Последние десять лет полузасохшая осина использовалась для приведения в исполнение смертных приговоров, и, по самым скромным подсчетам, на ней было повешено свыше двухсот человек. Внезапный удар молнии сжег дерево дотла. Инкарнация третья. Сифас имел большой, хотя и кратковременный, успех в виде чумной палочки. Организмы, в которые он попадал, всегда бурно реагировали на его присутствие, стремясь как можно быстрее поделиться ним со своими знакомыми и родственниками. Мендоза стал крайне популярен в одной из азиатских деревень, однако умышленно устроенный пожар прервал его триумфальную поступь. Инкарнация четвертая. Едва обзаведясь телом головастика, Сифас тут же был съеден прожорливой рыбой. Инкарнация пятая. Мендозе повезло в том отношении, что он оказался в утробе молодой, здоровой девушки, имея, таким образом, хорошие шансы для выхода в свет. Однако девица эта совершенно не собиралась предаваться радостям материнства: спустя всего лишь шесть недель после зарождения Сифас был по частям извлечен наружу хирургическими инструментами зловещего вида. Инкарнация шестая. Первое состоявшееся воплощение Мендозы в человеческом облике, но, следует заметить, не вполне удачное. Родители Сифаса сочетались браком в уже довольно зрелом возрасте. В молодые годы каждый из них употребил невероятное количество всевозможных химических веществ, призванных сорвать с петель двери восприятия. Отец Мендозы был поклонником крайне ядовитых кубинских сигар, дым которых он ежедневно после обильного обеда гасил бутылкой бренди. Мать Сифаса курила очень легкие дамские сигареты -- не более трех пачек в день -- и предпочитала водку с тоником. Оба регулярно баловались марихуаной. Первые шесть попыток зачатия были неудачными: предшественники нашего объекта исследования не держались в чахлых материнских органах. На помощь были призваны все возможности современной медицины, и после поглощения нескольких флаконов таблеток, прохождения разнообразных процедур и лечения на дорогих курортах Сифас закрепился внутри своей матери, которой к этому времени уже исполнилось сорок девять лет. Беременность, естественно, проходила в обстановке хронического токсикоза, что не помешало, однако, будущей маме поправиться на шестьдесят фунтов. Когда Сифас наконец-то появился на свет, даже привыкшие ко всему акушеры содрогнулись. Младенец представлял собой девочку, одаренную синдромом Дауна, церебральным параличом, заячьей губой, волчьим небом, микроцефалией и фантастически расходящимся косоглазием. Родители безумно любили своего первенца, которого нарекли Киренхаппук. Существовать она могла, правда, только внутри стерильного бокса, напичканного сложнейшей аппаратурой жизнеобеспечения. Любое соприкосновение с окружающим миром представляло для нее смертельную опасность: у ребенка полностью отсутствовал иммунитет. Сифас за свою недолгую жизнь в облике Киренхаппук так и не узнал ласкового прикосновения материнских рук. Когда девочке исполнилось семнадцать и она научилась самостоятельно шевелить мизинцем правой ноги, родители решили взять ее в путешествие в Новую Зеландию на своем реактивном самолете, который был специально переоборудован, чтобы вместить бокс со всеми вспомогательными агрегатами и обслуживающий персонал в количестве двадцати одного человека. До конца первого часа полета оставалось одиннадцать минут, когда с самолетом, следовавшим на высоте семи миль, произошел невероятный случай: в земную атмосферу вторгся крупный астероид (из тех, что именуются Персеидами) и пробил корпус воздушного судна именно в том месте, где находился бокс с Киренхаппук. Даже если бы дитя и смогло перенести прямое попадание в голову космического тела, последовавший затем взрыв топливных баков не оставил ему никаких шансов. Инкарнация седьмая, заключительная. Сифас был двадцать восьмым ребенком в дружной семье рабочего на плантациях опиумного мака. Мать свою он не помнил; она его -- тоже. Когда Сифасу исполнилось два с половиной года, отец его пропил: за бутылку текилы отдал воспитанником в школу юных головорезов при вооруженной охране местного наркобарона. В четыре года юный Мендоза уже попадал с расстояния сто ярдов в пикового туза, как смогли убедиться в этом его наставники, прилепившие карту ко лбу проштрафившегося Мендозы-старшего. В семь лет он стал командиром отделения, а в десять -- командиром полка "Заря надежды", занимавшегося карательными операциями среди непокорного крестьянского населения. В четырнадцать лет он интригами занял место правящего наркобарона, которого скормил аллигаторам в одной связке со своими соратниками, помогавшими Сифасу прийти к власти. В шестнадцать Мендоза возглавил созданный им "Демократический централизованный фронт народного освобождения имени Трухильо Рамиреса" -- полувоенную организацию, развернувшую по всей стране кампанию террора, причем особый упор делался на истреблении католических священников. По мнению Сифаса, ничто так не способствовало укреплению авторитета его фронта, как зрелище взорванного епископа в полном парадном облачении. После двадцати месяцев затяжных боев с правительственными войсками силы Мендозы заняли столицу, по случаю чего устроили революционные празднества с казнями чиновников, раздачей наркотиков, текилы, а также взрывами оставшихся католических храмов. Сифас провозгласил себя временным президентом, оставаясь в этой должности семьдесят пять лет. Для повышения тонуса нации он регулярно устраивал захватнические войны, неизменно завершавшиеся поражениями и вместе с регулярными репрессиями уменьшившие численность населения в три раза. Уцелевшие жители, как отмечалось выше, его обожали. Полный перечень злодеяний Сифаса Мендозы скучен и банален, представляя интерес разве что для историков и психиатров. Нас в данном случае интересует совершенно другой вопрос: обусловлено ли каждое последующее воплощение Сифаса его предыдущим грузом кармы? Даже поверхностный взгляд на инкарнации Мендозы дает основания утверждать, что каждое его новое появление было ничуть не лучше предшествующего и что по неизвестным причинам он с самого начала вынужден был страдать и мучиться. Если рассматривать путь Сифаса исключительно в хронологической последовательности, то мы вынуждены будем признать, что карма ему с самого начала досталась некачественная, а роковое стечение обстоятельств, над которыми он не имел никакой власти вплоть до своей финальной реинкарнации, не позволяло ему эту карму улучшить. Действительно, как могут поправить свою судьбу невинная чумная палочка, эмбрион или головастик? Состоявшись лишь на седьмом этапе как сознательная личность, Сифас Мендоза был обречен -- вследствие невыразимых и незаслуженных мучений в прошлых жизнях -- стать безумствующим злодеем. Неужели кармический закон столь слеп и безжалостен? Пример Сифаса, взятый в традиционных временнх рамках, не позволяет нам сделать иного вывода. Но так ли это на самом деле? Мы не сомневаемся, что проницательный исследователь уже пришел к другому заключению, позволяющему представить весь путь Сифаса Мендозы в ином свете". -- Надеюсь, все понятно? -- спросил Архелай, внимательно следивший за тем, как Стив читал бумагу. -- Не очень. Наверное, я недостаточно проницателен. -- Караул! -- паук в отчаянии заломил несколько лап.-- Ведь это же так просто! Смотри! Архелай схватил Мендозу-макаронину и стал сматывать его себе на локоть, затем несколькими ловкими движениями утрамбовал его до размеров небольшого брикета. -- С ним ничего не случится? -- поинтересовался Стив. -- Конечно нет! Это всего лишь наглядное пособие, он свое уже отжил. Видишь, какой он стал полосатый? -- Да. Действительно, все разноцветные воплощения Сифаса перемешались, и он стал похож на мозаику или калейдоскоп. -- Так вот,-- Архелай вновь назидательно поднял палец,-- все дело в том, в каком виде его рассматривать. Допустим, ты бы жил параллельно с ним, со всеми его воплощениями, и имел возможность за ними наблюдать. Так как ты продвигался бы во времени вместе с Мендозой, то тебе бы казалось, что каждая его новая реинкарнация определяется предыдущей. Правда? Стив согласился. -- Но вот он лежит у тебя на ладони весь, целиком. Ты видишь его издалека, из будущего -- или из прошлого, со стороны, одним словом; фактор времени отсутствует, и ты можешь выстраивать совершенно другие зависимости. Приблизительно в таком духе: некий проступок в седьмом воплощении привел к тому, что Сифас стал чумной палочкой в третьем. То, что он уморил целую деревню, вызвало его мучительную гибель в пятой реинкарнации,-- но это так, условно, чумные палочки сами по себе ни в чем не виноваты. Скажу тебе больше: на самом деле все его появления нужно рассматривать в обратной последовательности. Его седьмое воплощение по земной хронологии -- первое. А закончил он свой путь мудрым камнем. Так что в следующий раз остерегись говорить о карме легкомысленно! Архелай скомкал Мендозу, швырнул его в открытое отверстие квадрата, после чего, захлопнув крышку, продолжил свою речь. -- Люди крайне легкомысленно относятся к понятиям, выходящим за рамки их непосредственного восприятия. Я уж не говорю об антропоморфности богов, которых наделяют чувствами любви, гнева, прощения -- иными словами, эмоциями, хотя эмоции -- это удел животного мира. Коты и собаки полны чувств, люди тоже, но почему высший разум должен быть подвержен подобным изъявлениям? То же самое можно сказать и о космических законах в их человеческой интерпретации. Во-первых, эти законы сформулировали сами люди, основываясь на своих эмпирических наблюдениях, так что даже говорить о них как об универсальных безосновательно. Во-вторых, люди отягощены спецификой своего восприятия. Они все видят сквозь призму времени, причем наивно полагают, будто время течет везде так, как это им кажется, хотя кругом полно существ, для которых время имеет совершенно иной ход. Архелай набросился на пишущую машинку, и вскоре перед Макналти лежал новый свиток. "Рассказ о неудачной карме (продолжение). Авторы опрометчиво полагали, что взору проницательного исследователя откроется более достоверный порядок явления Сифаса Мендозы в его воплощениях. К сожалению, ограниченный кругозор аудитории не позволил ей сделать даже первый шаг на пути к раскрытию данной проблемы. Мыслитель с непредвзятым подходом, очевидно, рискнул бы поставить под сомнение традиционный хронологический взгляд на реинкарнации. Действительно, может ли космический закон кармы (если таковой существует) быть ограничен временнми пределами, установленными для одного биологического вида на Земле? Рассмотрим для наглядности -- по необходимости вкратце -- некоторые смежные воплощения объекта, здесь обобщенно именуемого Сифасом Мендозой. Одна из начальных инкарнаций. Установить в точности, какое именно воплощение Сифаса было в действительности первым, не представляется возможным. Вернее, можно указать на определенное множество инкарнаций, но определить главную из них в кармическом отношении крайне затруднительно; допустимо лишь говорить об общем кармическом балансе. Как известно, каждое воплощение семерично: Мендоза возник параллельно с еще шестью особями. Поскольку эти особи существовали (а, может, по земным меркам, еще и существуют) в других временнх условиях, то оку земного наблюдателя они недоступны. Сразу оговоримся -- речь идет исключительно о Земле. Все упомянутые выше особи теоретически могут одновременно занимать одну точку в пространстве, но не совпадать друг с другом, имея разные направленности и характеристики временнго вектора. Мы даже допускаем, что в момент своего появления на свет семеричный набор особей под общим условным наименованием "Сифас Мендоза" действительно первое мгновение находился в единой точке, но затем был растаскан по семи разным направлениям различными временнми векторами. Доступное нашему пониманию и описанное выше существование Сифаса в виде диктатора примем как воплощение Особи А (что вовсе не означает ее приоритета, а делается для удобства). Остальных обозначим В, Г, , Е,  и . Временной вектор Особи В находился под углом в 45,87 градуса по отношению к вектору Особи А. Описание условий ее существования и деятельности не представляется возможным ввиду отсутствия соответствующих понятий в мире людей; оценить же итоги ее жизненного пути для выяснения доли кармического наказания или вознаграждения можно лишь чисто условно. В рамках данного исследования будем считать, что в целом Особь В показала себя положительно. Вектор Особи Г был перпендикулярен к вектору Особи А. Опять-таки, ничего внятного о ее существовании земным языком мы сказать не можем, как, впрочем и о всех остальных составных частях набора "Сифас Мендоза". Отметим только, что Особь Г была выдающейся личностью, почти святым. Вектор Особи  находился почти параллельно вектору Особи А, отходя всего лишь на 0,0000358 градуса, но имел совершенно противоположную направленность. Естественно, глазами человека мир Особи  не воспринимается и увиден быть не может. Данная особь также была выдающейся, исключительно благородной (в понятиях своей цивилизации) личностью. Вектор Особи Е имел пунктирный характер, но зато необычайно долгий, уходящий назад, в глубь веков. Человеку Особь Е и аналогичные являются периодически, на что указывает следующий характерный диалог: -- Будь здоров! -- Чего это ты? -- Ты же чихнул? -- Я? Вовсе нет. -- Извини, мне показалось. Ложное чихание и есть манифестация Особи Е и ее соплеменников в человеческом мире. Данная конкретная особь ничем не отличилась. Вектор Особи Z имел зигзагообразный характер. Аналогичные ей индивиды ни до, ни после на Земле не встречались, и так как эта особь ни с кем взаимодействовать в силу своих особенностей не могла, общий ее кармический итог нулевой. Особь Н имела мнимый вектор; на ее существование указывают лишь косвенные признаки. Сделать какие-либо выводы в ее отношении не представляется возможным. Таким образом, мы располагаем весьма невнятным кармическим балансом. Маловероятно, чтобы святость Г смогла компенсировать мерзостность А. К тому же, остается невыясненным вклад Н. А с точки зрения наблюдателя-человека, скованного своими временнми рамками, возникает ряд парадоксов. Так, например, смерть всех особей, входящих в рассматриваемую обойму, происходит в совершенно разное время: для Особей  и Е -- раньше рождения, для Особи Г -- одновременно с рождением, а у Н смерть имеет мнимый характер. У Особи Z в силу зигзагообразности вектора смерть несколько раз пересекается с жизнью. В силу вышесказанного однозначно утверждать, что страдания Киренхаппук, появившейся на свет в 1986 году, обусловлены жуткими преступлениями Сифаса Мендозы, родившегося среди благоухания опиумных маков семнадцатью годами позже, было бы, по меньшей мере, предосудительно. Возможно, что Особь Е-1 (нумерация -- условная), кармически связанная с Особью Е и появившаяся на свет по христианскому летоисчислению в 1569 году (если спроецировать ее вектор на человеческий), приняла на себя основной удар от Сифаса. С таким же успехом это могли быть Особи Г-2, -5, Z-7 и так далее. Как бы то ни было, любая особь из обоймы передает общий кармический баланс в следующую обойму, имеющую опять-таки семеричный характер, но свой, совершенно неповторимый, набор психически целостных объектов, определяемый моментом и местом их появления на свет. Каждый такой комплект условно можно представить в виде семиконечной звезды, лучи которой связаны с другими подобными звездами. Кармическое наказание Сифаса Мендозы, таким образом, через два воплощения тяжелым грузом легло на 343 особи из разных (но, подчеркнем еще раз, земных) миров, расползшись по всевозможным временнм направлениям. Взятые вместе, эти звезды образуют колоссальный (но не бесконечный) взаимосвязанный комок всех особей, фигурирующих на планете Земля. И поскольку кармические наказания, переливаясь от одной звезды к другой, заполняют по сообщающимся сосудам их всех, то можно утверждать, что все уже изначально наказаны. А первое воплощение Мендозы в 2003 году кажется первым только человеческому наблюдателю, неизбежно ограниченному рамками собственного восприятия. В появлении Сифаса участвовало огромное количество семиконечных звезд из всех миров и, по логике сообщающихся сосудов -- сам Сифас, принявший кармический груз от других, но передавший его им сам. Следовательно, с полным основанием можно утверждать, что любое воплощение на Земле -- уже наказание. Существовать -- это нести кару за чужие коллективные проступки, к которым данная конкретная особь, возможно, отношения не имеет. Независимо от того, был ли Сифас отъявленным мерзавцем или святым, родилась Киренхаппук уродом или красоткой, съели головастика или нет,-- все они наказаны, даже за те плохие поступки, которые они еще только совершат в будущем, но кара за которые по сообщающимся сосудам уже вернулась к ним бумерангом при рождении". -- Глянь-ка, Стив,-- Архелай вновь выудил из-под крышки цветастый брикет Мендозы и вертел его между лапами.-- Вокруг все такое ровное, в клеточку, и вверху, и внизу, правда ведь? -- Да,-- согласился Стив, осмотревшись по сторонам. -- Но не все так просто, как кажется на первый взгляд,-- и, размахнувшись, Архелай изо всех сил швырнул брикет об пол. Мгновенно все плоскости, квадраты, линии, смешались в разноцветную движущуюся мозаику, в которой растаял и сам паук. Вихрь стремительного калейдоскопа завертел Стива, и, кроме яростного цветного мелькания, больше он не видел ничего. *** -- Как он? -- Вейвановский осторожно просунул голову в дверь спальни, где Филомела и три медсестры-фантома, низко согнувшись над кроватью, пытались вернуть раненого к жизни. -- Уф! -- разогнула спину Филомела.-- Очень тяжелый случай. Идите сюда, я вам покажу на табло. Как, кстати, те двое? Морис ответил, что с ними никаких изменений не произошло. -- Ну и хорошо, лишь бы хуже не стало. Вот, смотрите. Как вам должно быть известно из основ анатомии, в мужском организме три самых главных модуля -- это модуль простаты, затем желудочно-кишечный, а потом -- мозга. Я их перечислила по степени важности. У этого больного почему-то оказался поврежден, причем достаточно давно, ключевой орган. На табло Морис увидел несколько разноцветных квадратиков внутри контура тела. Один из них, находившийся в голове, был ярко-красного цвета да еще выделен восклицательным знаком в сопровождении длинного пояснительного текста. Остальные фигурки были зеленые, за исключением окрашенного в апельсиновые тона квадрата, расположенного в паху. Пробежав глазами сопутствующий комментарий, Морис из обилия органотехнических терминов понял одно: модуль простаты на грани гибели. -- А без него,-- продолжала Филомела,-- невозможна корректная работа желудочно-кишечного, не говоря уже мозгового модуля. О какой-либо полной регенерации не может даже быть и речи. Мы бьемся над ним -- сколько уже? полчаса? -- а он остается практически трупом. -- Сколько времени у вас осталось, прежде чем вы...-- Морис замялся в поисках подходящего выражения. -- Прежде чем мы от него откажемся? От силы час. Но даже если его удастся запустить, он вряд ли придет в сознание. -- Может, не стоит и пытаться? -- У вас превратные представления о врачебной этике,-- сухо сказала Филомела.-- В войну удавалось вытаскивать людей с того света буквально по частям. И ничего, жили дальше. Мы должны и ему дать шанс. Он может проваляться в коме полгода, год и неожиданно из нее выйти. Конечно, от прежних умственных способностей ничего не останется. А если вас волнует вопрос о том, кто будет за ним смотреть после этого, то не беспокойтесь: я беру уход на себя. -- Но они же, как вы сказали, мои гости. Из-за них ваш дом превратился в госпиталь. Я тоже чувствую свои обязательства по отношению и к ним, и к вам. -- Ладно,-- улыбнулась Филомела.-- Будете младшим медбратом. А когда двое других очнутся, то и их привлечем к дежурствам. Мы, между прочим, как-то совершенно упускаем из виду, что они тоже могут предъявить свои права на этого раненого и увезти его туда, откуда появились. -- Сейчас моя помощь требуется? -- Нет, спасибо, мы с сестрами пока справляемся. Тем более что тут особо развернуться негде. Идите, присмотрите за теми двумя. Уходя, Морис мельком взглянул на раненого. Тот плавал внутри темно-зеленой, маслянистой на вид жидкости. Грудная клетка его была разворочена, и из нее торчала масса металлических иголок. Голову окутывал плотный слой ткани, вокруг которой змеились трубки и провода. Вейвановский подумал, что раненому было бы лучше умереть. *** -- С возвращением в лимбо! Надеюсь, вам сейчас не очень тесно? Густав взвесил свои ощущения и пришел к выводу, что стало немного просторнее, хотя особого комфорта по-прежнему не чувствовалось. -- Нет, не очень. А что произошло? -- Небольшая чистка в ваше отсутствие. Вам повезло. Где-то что-то сработало, и часть прибывших убрали. -- Этим кто-то специально занимается? -- Конечно. На каждом участке есть свой смотритель или уполномоченный. -- И много таких уполномоченных? -- Невероятно много. Естественно, я говорю только о том, что существует на Земле. Может, в других звездных системах дела обстоят иначе. Хотя нет, вряд ли. Судя по тому, что мне рассказывали, везде все выглядит более-менее сходно. -- Вы разговариваете между собой? -- Да, если удается найти общий язык. -- Мне показалось, вы напрямую обмениваетесь мыслями. -- Это так. Просто склад мыслей у всех разный. К тому же, я могу говорить только с теми, кто более-менее равен мне и со своим начальником. -- Интересно. У вас, оказывается, есть начальство. -- А как же. Мир устроен по бюрократическому принципу. У меня есть даже несколько подчиненных. -- С ними вы тоже обмениваетесь мыслями? -- Нет, у них отсутствует способность к мышлению. Они больше подобны автомату, слушающемуся моих команд. Еще я ими питаюсь. -- ? -- Вы, наверное, не вполне меня поняли, когда я сказал, что мир устроен по бюрократическому принципу. Старшие едят младших; младшие, если им удается, не прочь урвать от старших; равные грызутся между собой. Не подумайте только, что мы тут все с клыками и когтями. Речь идет о приобретении энергии. Это у животных и у людей получение энергии идет более сложным способом, у нас она изымается непосредственно у слабых или тех, кто зазевался. -- Жестоко. -- Не более жестоко, чем борьба за существование в растительном и животном царстве. Или, по-вашему, мы тут все должны с голоду помирать? -- Нет, конечно. -- Ну а откуда тогда брать ресурсы для существования? Только за счет имеющейся рядом энергии. Для меня таким источником выступают подчиненные. -- Они догадываются, что вы их едите? -- Как я уже сказал, у них нет мыслей, поэтому, во-первых, они не знают что находятся у меня в подчинении, а, во-вторых, что ими кто-либо питается. Они -- как трава, но выполняют здесь специфические функции, объяснять которые я вам не стану. -- Вы сами можете использовать энергию тех, кто попадает в лимбо? -- Непосредственно -- нет, они для меня несъедобны. -- Вас тоже могут съесть? -- Запросто. Когда я вам говорил, что меня уничтожат после закрытия лимбо, то подразумевал поглощение моей энергии. -- А тех, кто над вами, тоже могут съесть? -- Само собою. Даже самая крупная космическая сила неизбежно стареет, дряхлеет, и, когда оказывается уже совершенно неспособной к самозащите, на нее набрасывается стая хищников, разбирающая ее по кускам. Это вполне естественный кругооборот. -- Вас могут поглотить прямо сейчас, во время нашего разговора? -- В принципе, да. Но я пока хорошо защищен. Мой непосредственный начальник так просто меня съесть не может,-- требуется санкция более высоких инстанций. -- Мне представлялось, что в ваших сферах будут иные порядки. -- Видите ли, любезный, так все придумано, причем не нами. Я вовсе не утверждаю, что существующий вариант -- лучший из всех возможных, просто с этим ничего нельзя поделать. -- Если здесь такой бюрократический устрой, то вас, условно говоря, могут съесть и по службе. Тут у вас не возникает трудностей? -- Лично мне в моей, так сказать, работе, никто не вредит. Кого интересуют мусорщики? Но в других сферах -- да, там бывают всяческие противостояния и даже бои. Однако это не подсиживание коллег или борьба за теплое местечко, а давний вселенский конфликт, отражающийся в том числе и на Земле. -- Кто с кем борется? -- По человеческим понятиям -- добро со злом, хотя данное определение совершенно не отражает сути происходящего. Это -- вечный и неизменный процесс, все равно что битва двух полюсов на одном магните. -- И кто побеждает? -- Существует постоянная динамическая ничья. -- А силы равны? -- Конечно. Правда, бывает иногда тяжело уследить, кто на чьей стороне. Постоянно перебегают из одного лагеря в другой. -- Неужели их принадлежность к той или иной стороне не откладывает на них отпечаток? Это разве не черное и белое? -- Ну что вы, таких контрастов в реальном мире не бывает. Все представляет собой оттенки серого. Тем более что противники действуют почти одинаковыми способами. -- Чем же они тогда отличаются? -- Затрудняюсь вам ответить. Некоторыми энергетическими нюансами -- не настолько, впрочем, крупными, чтобы помешать перебежкам в противостоящую армию. Возможно, только самые высшие силы обозначены более-менее четко, но я их сам наблюдать не могу, только догадываюсь. -- А в чем смысл борьбы? -- Номинально -- завоевание пространства. Но поскольку все эти процессы следует рассматривать с позиций приобретения и потери энергии, а она небесконечна, то стоит только одной стороне захватить какой-нибудь участок и, соответственно, ослабить свою энергию на другом, как тут же противник завоевывает уязвимый кусок территории. Это подобно двум несмешиваемым разноцветным жидкостям в одном сосуде: их можно все время взбалтывать, но содержимое никогда не окрасится в цвет одной из них. В сферах, о которых я вам говорю, такое сотрясение происходит постоянно. -- Значит, смысла, по большому счету, в борьбе нет. -- Выходит, что так. -- А сами противники осознают, что их конфликт бессмыслен? -- Осознавать могут далеко не все. Это мы с вами на нашем уровне можем оперировать такими категориями. В космической бюрократии способностью мыслить обладает небольшая прослойка, причем не самого высокого пошиба. Высшее начальство участвует в грандиозных процессах, постоянно действует, ему некогда думать. На противоположном крае мелкие силы лишены такой способности просто потому, что они ничтожны и это им ни к чему. Мышление располагает к рефлексии, а в большинстве ситуаций раздумья вредят. -- Неужели высшие силы действуют совершенно бездумно? -- Не совсем так. Просто для них действие -- способ мыслить. -- Все это похоже на какой-нибудь древний механизм с массой бесцельно вращающихся шестеренок. -- Возможно. Хочу, правда, заметить, что любой, даже самый продуманный механизм в конечном счете бесцелен, так как удовлетворяет преходящие потребности. -- И подобная ситуация всех устраивает? -- Даже если бы и не устраивала, то что здесь можно изменить? Таков порядок. Да и каким образом пытаться это переделывать? -- Ну, я не знаю,-- попробовать договориться, разделить сферы влияния. -- Организовав вселенский конгресс? Где вы собираетесь размещать участников и как они будут между собой общаться, если устроены совершенно по-разному? Вы не вполне представляете себе иерархию. -- Мне неоткуда получить о ней представление. -- Ах, да. Я, впрочем, тоже имею о ней самое общее понятие. Могу сказать, что организована она по территориальному принципу, то есть существование каждой точки пространства обеспечивает комплекс неких сил. У вас, в материальном мире, этого не видно, хотя все явления, даже те, что воспринимаются вами как деяния рук человеческих, на самом деле представляют собой лишь комбинации сил и их характеристик. Вам кажется, будто пространство существует само по себе, а в нем что-то происходит, хотя, конечно же, на самом деле все наоборот: пространство ощущается лишь постольку, поскольку его существование обеспечивают присутствующие силы. В свою очередь, в нашем мире не видно ваших материальных предметов, которые по своей сути являются лишь изменениями пространства, следовательно, опять-таки продуктом взаимодействия иерархических сил. О предметах вашего материального мира я знаю лишь косвенно, со слов других. -- И даже не представляете, как они выглядят? -- Представляю, но смутно. У меня нет зрения. Я все ощущаю иначе. -- Как именно? -- Не смогу вам описать. Для этого я должен знать, каковы были ваши ощущения в том мире, но, к сожалению, такими сведениями не располагаю. Если успели заметить, вы здесь лишены зрительных образов и даже не можете их вспомнить или вообразить. Густав попробовал себе что-нибудь представить и с удивлением обнаружил, что смотритель говорит правду. -- Даже если вы, к примеру, попытаетесь мне передать мысль о зеленом цвете, я не смогу ее воспринять. У меня нет соответствующих опорных понятий. Вдоль всей иерархической цепочки каждый ощущает мир по-своему. Вот почему никто никогда ни с кем не сможет договориться. Но мы отвлеклись. Как я сказал, в любой точке пространства присутствуют силы, обеспечивающие ее существование и относящиеся к разным бюрократическим уровням. В самом низу действуют совершенно мелкие, бессознательные силы, естественно, со своей иерархией. -- Но как могут такие силы находиться в отношениях подчиненности, распоряжаться друг другом? -- Они не используют язык команд, а обмениваются энергией. Получив сверху или со стороны порцию энергии определенных свойств, они будут вести себя соответствующим образом,-- точно так же, как я управляю своими подчиненными. Я знаю, какого рода энергия требуется для получения конкретного результата. Получив ее от меня, мои подчиненные совершенно автоматически перерабатывают ее и направляют в стороны или вниз. Находящиеся под ними силы действуют аналогично. Какие-то указания для них поступают от верхних инстанций, другие -- установлены постоянно. Скажем, существование воды как химического вещества -- это постоянно действующее распоряжение, а разрушительный тайфун -- это уже результат специального приказа. -- Высшие силы тоже отдают распоряжения в виде энергии? -- Да, и дальше она спускается по всей интерпретирующей цепочке до исполнителей. Но эта энергия не оформлена изначально в виде четких указаний, скорее всего, ее можно обозначить как желание. В самом низу мелкие, бессознательные силы настолько уже ничтожны, что иногда невозможно разобрать, существуют они самостоятельно или это уже фрагмент сущности высших сил. Кольцо иерархии, таким образом, замыкается. Отданное высшим руководством распоряжение, пройдя всю исполняющую цепочку, возвращается к нему же. По характеру вернувшейся энергии иерархи могут судить, насколько правильно выполнен приказ. -- Бывают ли случаи неповиновения? -- Это совершенно исключено. По получении энергии сверху, дальнейшее поведение исполнителя целиком обусловлено ее характеристиками. Впрочем, очень часто случаются ошибки, связанные с неверной интерпретацией желаний высокого начальства. -- Количество сил в каждой отдельно взятой точке фиксировано? -- Нет. Некоторые силы отвлекаются для выполнения других задач, кто-то умирает, кто-то теряет энергию и не в состоянии более присутствовать на своем участке. Наконец, идет постоянная борьба, и победившая сторона, захватив кусок пространства, переделывает на нем весь энергетический баланс по своему усмотрению. -- Все это напоминает флору и фауну Земли. -- Конечно. Аналогии здесь вполне уместны; более того, нет причин, в силу которых устройство Земли должно отличаться от общепринятого. Кстати, забыл упомянуть, что на планете одновременно существует огромное количество миров. -- Догадывался об этом. Земная наука некоторое время назад обсуждала проблему параллельных вселенных. -- Я не стал бы называть их параллельными. Они пересекаются с миром людей всеми возможными способами. -- Человек их может каким-либо способом увидеть? -- Не думаю. Даже если вы увидите фрагмент чужого мира, то, скорее всего, ничего не поймете. -- А на какую ступеньку в вашей космической иерархии вы поставили бы человека? -- Очень низкую. Не в том смысле, что вы недоразвиты, просто над вами слишком много более высокого разума. -- В таком случае, каково ваше положение относительно человека? -- Слегка выше вас. Поэтому мы и разговариваем без особых затруднений. С моим начальством вы уже не смогли бы обмениваться мыслями. -- Надеюсь, мне удалось бы найти общий язык с вашими подчиненными. -- Вовсе нет. Вы не можете генерировать именно ту энергию, она же информация, которая побуждала бы их к действиям. Любая энергия -- также и информация, если вы этого не знали. -- Нет, не знал. -- Жаль, что вы не созрели до понимания такого простого факта. Между прочим, правильно и обратное: информация -- та же энергия. Переливание энергии и обеспечивает деятельность всей системы, построенной по принципу многоярусной пирамиды, но не жесткой -- как я уже сказал, каждый в принципе может отщипнуть кусок от любого зазевавшегося или обессилевшего. Отсюда вывод: невозможно из любой точки пространства получить любую информацию. Это все равно, что пытаться отобрать энергию, принадлежащую другим силам и обеспечивающую их существование. -- Насчет невозможности произвольного получения данных в любом месте я уже убедился на собственном опыте. -- Замечательно. Насколько я понимаю, в процессе приобретения этого опыта вы использовали некие источники энергии. -- Разумеется. -- Следовательно, генерируя энергию, вы заодно вырабатывали некую информацию, причем не догадываясь об этом. Так как появление этой информации носит случайный характер, то она, по большей части, представляет собой поток бессмысленных или паразитных данных. Впрочем, и на такой вид информации-энергии есть свои потребители. Теперь представьте себе, какое невероятное количество информационного мусора произвело человечество, добывая себе энергию и, конечно же, привлекая к себе специфические силы, которые потребляют этот мусор. Должен сказать, что концентрация этих сил привела к весьма печальным последствиям. -- Каким именно? -- Самым разным. Сначала рассмотрим информационную составляющую. Вы обращали внимание на то, что пророки, как их называла человеческая раса, или божественные посланники, появлялись на Земле в старые времена довольно регулярно, однако три тысячи лет назад их поток иссяк? -- Да, обращал. -- Это объясняется ростом энергетического потенциала человечества. Раньше, когда люди были ближе к природе, их окружало обширное информационное поле, доступ к которому вполне был возможен для личностей с сильными отклонениями от нормы -- тех же самых мессий. Затем, когда стали появляться первые, самые примитивные механизмы, количество вырабатываемой энергии стало возрастать, а вместе с ней появился поток того самого мусора, начавший вытеснять значимую информацию. Привлекаемые этими отбросами силы заняли место других, изначально присутствовавших и обеспечивавших надлежащую деятельность Земли в вашем, человеческом разрезе. Но, как говорится, "мусор принял -- мусор отдал". Эти силы, конечно же, не могут переработать шлак во что-либо членораздельное. Засорение продолжалось. Поэтому и перевелись пророки -- им нечего больше черпать из информационного поля Земли. В средневековье уже появлялись только редкие провидцы и медиумы, а в более поздние времена остались лишь мелкие знахари да гадалки, с трудом способные отличить сор от остатков информационного поля. Со временем ситуация усугубилась катастрофически. Насколько я понимаю, человеческая наука в качестве главного критерия развитости цивилизации определяет количество вырабатываемой ею энергии. Какая наивность. -- Вы хотите сказать, что человечеству следовало оставаться в каменном веке? -- Я не могу давать никаких рекомендаций по поводу того, что уже произошло и исправлению не подлежит. Тем более, что так было задумано. -- Кем? -- Не знаю. Кем-то -- или чем-то -- выше нас с вами. Просто таков порядок, установленный для вашего аспекта существования Земли. Загадили все вокруг себя,-- ну что ж, будет организована чистка. По-моему, у вас такие чистки происходят регулярно: вспомнить хотя бы тех же атлантов. То, что человечество засорило свое информационное поле мусором, вовсе не означает полной потери информации. Она вполне могла перекочевать в смежные миры и использоваться там. -- Ее в принципе можно попытаться заполучить обратно? -- Можно, если вы знаете как. Я не знаю. Теперь энергетическая составляющая. Думаю, очевидно то обстоятельство, что прибавление энергии в одном месте означает ее убывание в другом. Соответственно, вырабатывая массу энергии, имеющей шлаковый информационный характер, человечество отбирало ее у сил, которые ею первоначально располагали, тем самым обрекая эти силы на гибель. Что и произошло: их место заняла иерархия потребителей мусора. Исходный баланс сил нарушился непоправимым образом. Для его воссоздания -- чисто умозрительно -- понадобилось бы запустить в обратном направлении торсионные станции, двигатели, печки, работавшие на угле и нефти. Хотя нет, нужные силы таким способом не возобновятся. Это все равно что из пепла пытаться восстановить сгоревшую картину. Реставрация обычно происходит более радикальным образом. -- Вы о себе говорили как о мусорщике. Вы что же, относите себя к этой иерархии? -- Нет, что вы. Я в вашем земном аспекте не представлен вообще. Речь идет о человеческом срезе событий и о силах, действующих в вашем плане, хотя вы их не видите и, чаще всего, никогда не сможете увидеть. Происходящее на вашем уровне вовсе необязательно должно отражаться на других земных аспектах, разве что проявляется иногда опосредованным образом. Некоторые смежные аспекты используют общий резерв энергии, и катастрофы на одном уровне могут загадочным образом резонировать в другом мире -- загадочным, естественно, для обитателей того мира. -- В тех мирах тоже происходят аналогичные процессы замусоривания? -- Может быть. Я ведь работаю только с вашим планом. У других -- свои смотрители лимбо, если таковое там вообще имеется. К тому же, те миры устроены настолько непохоже на ваш, что проводить аналогии я бы не стал. Смежность вовсе не означает, к примеру, ограниченности для всех миров географическими пределами земного шара. Какие-то аспекты целиком заключены на крошечном участке пространства, другие -- пронизывают Землю и устремлены дальше, иные соприкасаются одной точкой. В тех мирах Земля выглядит совершенно иначе, не как планета солнечной системы. Я еще не упомянул третью, последнюю составляющую -- психическую. Она, собственно, и определяет разнообразие всех аспектов. -- Три составляющих? -- Да. Энергия в ее трех неразделимых, взаимопроникающих проявлениях: собственно энергетическом, затем информационном и психическом. Ваша сакраментальная троица, если хотите. -- Занятно. -- Разве что для дилетантов. В основе лежит психическая составляющая. Она выступает в роли формообразующей матрицы, тезиса. Мы тут между собой так это и называем: тезис. Когда я говорил об установленном неизменном порядке, я именно это и подразумевал. Психическая составляющая определяет характеристики энергетического и информационного компонентов пространства. Иными словами, сначала выдвигается тезис, который затем обрастает всеми необходимыми свойствами и превращается в оформленный аспект или комплекс аспектов. -- Кто выдвигает эти тезисы? -- Сознательно -- никто. Бессознательно -- попробуйте догадаться. -- Высшие иерархи? -- Нет. -- Кто-то над ними? -- Возможно. Тем более что должен существовать некий опорный, базовый тезис, от которого ответвляются остальные. Думаю, впоследствии вы сами все поймете, когда появится время для размышлений: вас опять энергично пробуют реанимировать. К сожалению, состояние комы или овоща не позволит вам поделиться вашими догадками с окружающими. Весьма признателен за корм для моих подчиненных. -- Какой корм? -- За ваши мысли, выраженные в рамках нашего приближающегося к концу диалога. Это ведь тоже энергия, информация, тем более представленная в привлекательной психической упаковке. Я их сразу скармливаю своим подопечным. -- Мои мысли более ни на что не пригодны? -- Вы в своих мыслях всего лишь оперируете понятиями или пытаетесь к ним подступиться. А понятия существуют независимо от вашего сознания -- в информационно-психо-энергетической сфере. Они были там и будут всегда. Как наш разговор, который состоялся еще до того, как он состоялся. Надеюсь, вы и это сможете понять. Мне почему-то показалось, что мы больше не встретимся. Прощайте! *** Врачебное искусство Филомелы, на непросвещенный взгляд Мориса, достигло своего апогея. Затаившись в углу, Вейвановский наблюдал за тем, как Венис колдовала над фрагментами совершенно расчлененного, растянутого на несколько ярдов вверх и в стороны тела. Раненый плавал внутри фиолетового раствора, его кровеносные сосуды тесно переплелись со множеством тончайших нитей, поддерживавших на весу внутренние органы. Филомела, орудуя манипуляторами, уже извлекла из левого полушария фрагменты костей,-- эта операция потребовала изъятия мозга из черепной коробки, в связи с чем кожа лица была полностью снята с черепа и завязана узелком у подбородка. Модуль простаты с органами, которые он непосредственно обслуживал, дрейфовали в футе от паха, легкие неподвижно лежали в самом внизу кровати, а кишечник был намотан на несколько катушек и аккуратно сложен в ногах. Отойдя на несколько шагов от постели, Филомела выдала серию коротких команд, смысла которых Вейвановский не уловил. Зато их поняли медсестры, быстро выстроившиеся полукругом возле раненого и взявшие в руки небольшие пульты. Венис еще что-то быстро проговорила,-- Морис даже не успел заметить, как у них всех на глазах появились темные очки, когда оказался ослеплен яркой вспышкой. Пока к нему возвращалось зрение, он слышал голос Филомелы, продолжавшей отдавать распоряжения; прикрыв лицо рукой, Морис наблюдал, как его угол постоянно озаряли молнии. В спальне явственно запахло озоном. Затем вспышки прекратились, и в наступившей тишине Вейвановский услыхал, как Венис витиевато выругалась. -- Я могу чем-нибудь помочь? -- тихо спросил Морис. -- А-а, так вы здесь? -- резко обернулась Филомела.-- Стойте смирно и не шевелитесь, если не хотите, чтобы я вас выгнала. В вашей помощи не нуждаюсь. И вообще, подслушивать нехорошо. После этой любезной тирады Венис рявкнула на фантомов и вновь начала сыпать молниями,-- Морис едва успел зажмуриться. -- Можете меня поздравить,-- спустя несколько минут сказала Филомела. Вейвановский осторожно, сквозь щелочку между пальцами посмотрел на нее. -- Да не бойтесь, разрядов больше не будет. Он, наконец, запустился. Несмотря на стоявшие в глазах пятна, Морис сумел разглядеть, что сердце, плававшее над правой рукой раненого, забилось. Табло показало повышение жизнедеятельности до десяти процентов. -- Поздравляю вас! Я, честно говоря, не верил, что вам удастся его оживить. -- Спасибо. Пока он не стабилизируется, я подержу его в разобранном виде. -- Вы будете за ним все время наблюдать? -- Зачем же. Есть фантомы. Сейчас я их, правда, обновлю,-- время на исходе. Филомела сосредоточилась, и через всю постель от пола до потолка прошла тонкая полоса, изменившая цвет жидкости, в которой лежал раненый, на золотисто-желтый. -- Идемте! -- сказала Филомела. -- Как? Вы так быстро все сменили? -- Конечно! -- удивилась Венис.-- Вы разве не заметили полоску? -- Заметил, но подумал, что сначала вы распылите все это,-- Морис обвел спальню рукой,-- а потом будете создавать заново. -- А в промежутке разобранный пациент будет валяться кусками на полу, так по-вашему? -- съехидничала Филомела.-- Неужели вы не знаете, что люпус может обновлять все впритык? Морис молча развел руками -- ему стало стыдно за свое невежество. Открыв дверь, он пропустил Филомелу, направившуюся в следующую палату, где лежал раненый с перебитыми ногами. Здесь Венис тоже мгновенно сменила все оборудование, а заодно вызвала двух медицинских фантомов, которым велела ждать ее возвращения, после чего быстрой походкой перешла в последнюю палату. -- Этот у нас -- самый бодрый,-- обновив обстановку, заметила Филомела.-- Вернемся к нему через полчаса. В соседней спальне лечебные манипуляции действительно не заняли много времени. Венис бодро вправила сломанный позвоночник, обложила шинами переломанные ноги и запустила автоматическую программу усиленной регенерации. По счастью, у раненого все модули были целы, и, по оценке Филомелы, он должен был через сутки вернуться в сознание. Последний пострадавший отнял десять минут. -- Кажется, все,-- произнесла Венис, осмотрев лицо больного, залепленное восстанавливающим составом.-- Может прийти в себя уже к вечеру. Давайте наведаемся к первому. Разукомплектованный пациент делал успехи: его жизненный тонус повысился на один процент. Филомела тщательно осмотрела все органы, дала указания медсестрам, а затем углубилась в изучение табло. Оторвавшись от графиков, она с видимым облегчением вздохнула: -- Пока ничего, держится. До следующей смены у нас остается час с небольшим. Пойдемте, посидим в гостиной. Оформление гостиной у Филомелы Венис также было выдержано в строгом духе: Морис для начала споткнулся о пуфик, затаившийся в кустистом, доходившем до пояса ворсе ковра, потом зачем-то поздоровался с крупногабаритным плюшевым скунсом, томно глядевшим на него с дивана. -- Надеюсь, у вас нет аллергии на зверей, живых или игрушечных,-- саркастически посмотрела на него Филомела.-- Я, в отличие от многих, не разделяю таких страхов. -- Нет, животных я не боюсь,-- поспешил успокоить ее Вейвановский, в попытке пристроиться на диване обрушивая на пол семиэтажную конструкцию из вышитых сердечками бархатных подушек. -- Хотя с моей стороны как хозяйки было бы невежливо говорить такие вещи, но меня не покидает ощущение, что вы -- как бы помягче выразиться -- неиспорчены комфортом. Полагаю, вы меня простите, все-таки мне пришлось сегодня изрядно повозиться с вашими визитерами. -- Я ни в чем не могу вас упрекнуть, более того, нахожусь перед вами в долгу. А насчет моей неловкости и неосведомленности в простых вещах, то, пожалуйста, будьте снисходительны: бльшую часть жизни я провел на войнах. Морис про себя отметил, что в его речь опять возвращаются куртуазные интонации. Кто его знает, может быть, именно так положено вести себя в дамском обществе, где Вейвановский последние лет пятьдесят оказывался весьма нечасто. -- Что вы будете пить? -- спросила Филомела. -- Виски. -- С газировкой? -- Со льдом. "Гленштейн", если можно. Перед Вейвановским возник крошечный подносик, на котором стояли бутылка виски, бокал, лед и соленые орешки. -- Развлекайтесь пока, а я, с вашего разрешения, ненадолго удалюсь. Мне нужно привести себя в порядок после всей этой возни. Если произойдет что-нибудь экстраординарное, сестры подадут сигнал тревоги. Я буду в ванной,-- с этими словами Филомела оставила своего гостя в одиночестве. Морис не стал заказывать себе зрелищ через холовизор, опасаясь, что не услышит зова медсестер. Он также не рискнул прогуляться по гостиной, справедливо полагая, что в дебрях ковра гнездится масса хрупких деталей интерьера, которые можно повредить неловким движением. Единственное, что он предпринял,-- это воссоздание разрушенной пирамиды из подушек, однако не смог найти несколько самых мелких, утонувших в пучинах ворса. Устроившись в углу дивана и отхлебнув виски, Вейвановский принялся разглядывать обширное анимированное панно, занимавшее противоположную стену. Картина изображала, по всей видимости, склон горы, круто уходивший вверх. Справа был невысокий обрыв, а в центре -- небольшая расщелина, вблизи которой возлежало непонятное козлоногое существо в пятнистом трико. Несмотря на буйство травы вдоль всего пейзажа, деревья стояли почему-то исключительно желто-коричневые, как будто данную местность поразила избирательная засуха. Существо в центре панно неожиданно встрепенулось: в углу появилась стайка девушек в полупрозрачных одеяниях, медленно, ритмическими движениями продвигавшаяся к расщелине. Расстояние в несколько ярдов девушки преодолевали исключительно долго, устраивая по дороге хороводы и пластические комбинации. Зрелище приближающейся группы особей противоположного пола воодушевило козлоногого наблюдателя: встав на цыпочки, он поводил вокруг себя руками, а затем совершил серию прыжков на месте. Когда девушки поравнялись с существом, оно принялось гоняться за ними, но несколько странно, то обхватывая их по одной и отжимая, как штангу, вверх, то отпуская. Хотя хищные намерения козлиного мутанта были очевидны, девушки не стремились убегать от него: в то время как тот занимался с одной из них силовыми упражнениями, остальные подруги на небольшом отдалении старательно продолжали формировать геометрические комбинации, очевидно, дожидаясь своей очереди. Поотжимав всех девиц, существо, обессиленное тяжкими трудами, рухнуло возле расщелины, а стайка, покружив немного возле безжизненного тела, разочарованно удалилась. После плодотворного просмотра картины, в ходе которого содержимое бутылки существенно сократилось, Вейвановский взялся изучать видимые ему с дивана элементы интерьера. Слева в углу было устроено нечто вроде домашнего алтаря: высоко под потолком висела икона богородицы с котенком, окованная мощной металлической рамкой с фальшивыми драгоценными камнями. Под рамой на тонких цепочках болталась пепельница, откуда струился дымок, а ниже иконы была оборудована полка, на которой стояли восьмирогий канделябр, крупная статуэтка Будды с щенком на коленях и изваяние Шивы, танцующего, судя по характерному положению, рок-н-ролл. Рядом с полкой стоял небольшой книжный шкаф. Наклонив голову, Морис прочитал по корешкам: "Кратчайший путь ко вселенской усладе: Великие Откровения Вонючего Старца", "Житие и мученическая погибель двадцати шести закавказских праведников", "Египетская, румынская и канадская книги мертвых. С иллюстрациями и практическими указаниями". Похоже, Филомела серьезно относится к духовной жизни, подумал Морис. Однако на этом религиозные наименования исчерпывались; остальная часть шкафа была заполнена детективами и сентиментальными романами. -- Как вы находите мой дом? -- Венис прошуршала по ковру и уселась в кресло напротив Вейвановского. -- Честно говоря, мне очень стыдно за те разрушения, которые по моей вине пришлось произвести в ваших уютных спальнях,-- начал было Морис, однако Филомела его прервала: -- Какие разрушения? -- Ну, эти,-- смутился Вейвановский в предчувствии очередной светской оплошности.-- Я имел в виду гибель вашей мебели. -- Никакой гибели. Зачем же? Я аккуратно все сжала. Вы, наверное, не заметили небольших коробочек по углам спален. Как только домашний госпиталь закроется, я опять все верну в исходное состояние. Итак, я жду вашего мнения по поводу моего дома. Морис замешкался в поисках подходящего комплимента, и Венис заговорила первой: -- Ужас, правда? Жуткий кич. Но это оказалось самым лучшим, что я смогла найти для себя в Тупунгато. Из всей обстановки в особняке мне принадлежит только вот это панно. Оно, кстати, подразумевает музыкальное сопровождение. Вы, наверное, не догадались включить звук. -- Я боялся на что-нибудь наступить по дороге,-- сознался Вейвановский. -- Вполне вас понимаю. Поначалу я тоже обо все тут спотыкалась и падала. А этот ковер! Кажется, будто в нем мыши завелись. Но что поделать, по крайней мере, здесь все прочное. Даже само здание. Мне рассказывали, что камни для него везли с ближайшей каторги за двести миль отсюда. -- Эта икона в углу -- от прежних хозяев? -- поинтересовался Морис. -- Конечно. Она мне тоже поначалу действовала на нервы. Потом привыкла. Как и к плюшевому зверинцу, хотя сначала подумывала отправить его в подвал. -- И книги не ваши? -- За кого вы меня принимаете? -- фыркнула Филомела.-- Неужели я произвожу впечатление набожной домохозяйки -- любительницы бульварного чтива? -- Нет, но... -- Для начала скажу, что домохозяйка из меня никудышная. Впрочем, других сейчас не найти. А во-вторых, в бога я не верю. -- У вас для этого есть какие-то основания? -- Нет, а разве вы считаете, что атеизм нуждается в оправданиях? По-моему, это самое естественное состояние. Здоровому человеку бог не нужен. Религия -- это протез, она необходима больным. Вы курите? -- Нет. -- А дым переносите? -- Да, конечно, курите, пожалуйста. Венис сняла со столика холовизора сигаретку и вставила ее в длинный пожелтевший мундштук. -- Сильно травить вас не стану. Это ароматизированные. После нескольких затяжек по комнате распространился запах прелого сена. -- Забавно, не правда ли, Морис? -- Что именно? -- За сегодняшний день мы с вами провели времени больше, чем за все предыдущие годы. Сначала меня заинтриговала ваша коллекция... Не могу сказать, что я -- большая поклонница техники, но у вас в ангаре есть курьезные штуки. А потом эти небесные тела, свалившиеся на голову... -- Наверняка и у вас обо мне неправильное представление,-- решил перейти в контрнаступление Вейвановский. -- Вполне может быть. Сколько лет назад вы сюда переехали? Морис задумался. -- Пятнадцать, наверное. -- Если не считать традиционного ежедневного "здравствуйте", за все эти годы мы вообще не разговаривали. -- Пожалуй. -- На расстоянии вы производите впечатление замкнутого, рассеянного и неловкого человека. Такое ощущение, будто основную часть времени вы проводите не в этом мире. Вейвановский вздрогнул. Филомела продолжала: -- Я не собираюсь допытываться подробностей вашей биографии. Она, как у всех, наверняка малоинтересна. Воевал -- ранен -- выздоровел, воевал -- дезертировал -- опять воевал, убил столько-то человек. Если захотите, сами расскажете. У меня, в принципе, то же самое. Венис вытащила окурок из мундштука и щелчком отправила его вверх. На половине дуги сигарета исчезла в воздухе. -- Одно из маленьких чудес нашей обремененной контрастами цивилизации. На одной чаше весов -- всевозможные штучки, облегчающие быт, на другой -- этот быт уничтожающие. Как вы думаете, Морис, каков итоговый баланс человечества? Ведь можно же сказать, что мы пришли к краху? -- Это зависит от точки восприятия,-- глубокомысленно изрек Вейвановский.-- Если рассматривать с сугубо земных позиций,-- то да, пожалуй, что так. -- Вы обладаете какими-то альтернативными позициями? Поделитесь, пожалуйста, если не сложно. Морис задумался. Раскрывать свои маленькие астральные секреты перед малознакомой аудиторией ему совершенно не хотелось. -- Мне кажется, Филомела,-- Морис с задумчивым видом отхлебнул виски,-- что если дать волю фантазии и слегка раскрепостить воображение, то можно представить себе ракурсы, с которых не все выглядит столь мрачно. -- Ах, так дело в фантазии,-- Венис иронически посмотрела на него.-- К сожалению, Морис, мое воображение видит все только в пессимистическом свете. Очевидно, мне нужно больше работать над его развитием. В разговоре наступила заминка. Чтобы сгладить неловкость, Морис решил сменить тему: -- А чем вы занимаетесь в свободное время? То есть, я не это имел в виду. -- То есть, вы не собирались пригласить меня вечером в ресторан,-- улыбнулась Филомела. -- Нет, я хотел сказать... -- Я понимаю, что вы хотели сказать. Как ни странно, я в основном читаю книги. Не эту муть,-- Венис кивнула на книжный шкаф.-- Библиотеки в доме нет, поэтому приходится заказывать через холовизор. Но вы сами знаете, что надолго их не хватает. Еще брожу по картинным галереям -- посредством холовизора, конечно. Тут, по-моему, больше достоверности. Часто смотрю балеты. Не поручусь, правда, за их соответствие оригиналам. Одним словом, наверстываю упущенное в своем культурном развитии за все предшествующие годы. Может быть, это позволит расширить скромные рамки моего воображения до абсолютно розового оптимизма. Морису захотелось домой. -- Извините, Филомела, я боюсь, что у меня дома остались кое-какие важные дела. Если вы не будете против, я отлучусь до... -- До ночной вахты, как и договаривались,-- сурово сказала Венис.-- Жду вас ровно в одиннадцать. Она встала, давая понять, что аудиенция закончилась, затем проводила Мориса до крыльца,-- идя за хозяйкой по коридору, Вейвановский подумал, что его привычка поверхностно зондировать чужую психику в данном случае сыграла с ним злую шутку. На крыльце Венис повторила: -- Не забудьте: ровно в одиннадцать. -- Обязательно,-- Морис любезно поклонился. Не успел он отойти и на десять шагов, как Филомела его окликнула: -- Морис, послушайте! -- Да,-- обернулся тот. -- Забыла вас спросить. Зачем вы внушили мне тогда страстное желание покататься на трекболиде? Я себя чувствовала средневековой проституткой, выклянчивая этот совершенно ненужный мне полет. А потом, извините за выражение, чуть не обосралась, пока падала вниз. Больше так не делайте. -- Хорошо,-- хрипло сказал Морис. Филомела захлопнула дверь, и он почувствовал, как впервые за всю жизнь у него запылали уши. *** Без пяти минут одиннадцать Вейвановский вышел из своего особняка и направился к дому Филомелы, втайне надеясь, что в компании Венис ему придется провести буквально считанные минуты, прежде чем она отправится спать. Крыльцо не было освещено; пока Морис раздумывал, следует ему постучаться или же поискать звонок, из дальнего угла донесся голос хозяйки: -- Добрый вечер, Морис! Подождите немного, я сейчас вас впущу. Повернув голову, Вейвановский увидел в темноте огонек сигареты: Филомела, сидя в кресле, дышала свежим вечерним никотином. Вскоре окурок был щелчком отправлен в сторону, и Венис быстрой походкой подошла к Морису. -- Прошу,-- сказала она, когда после прикосновения к косяку дверь открылась и в прихожей зажегся свет. -- После вас,-- Морис церемонно расшаркался, пропуская хозяйку вперед. Филомела кивком головы приняла любезность и шагнула в коридор. -- Как дела? -- спросил он. -- Нормально. Я сейчас вам все покажу и объясню. Сначала они зашли в спальню, где лежал самый легкий пациент. -- Он пришел в себя несколько часов назад. -- Ну и как, вам что-нибудь удалось у него узнать? -- Конечно, нет. Как видите, у него маска на лице и говорить он не в состоянии. К тому же, я сразу ввела ему снотворное. До утра дозы должно хватить. Он вас, по идее не должен беспокоить. Идемте ко второму. В следующей палате тоже все было тихо. Медсестра-фантом с каменным выражением лица стояла у изголовья кровати, где внутри фосфоресцирующей стерильной сферы покоился раненый. -- Этот, в принципе, может очнуться среди ночи. Я не вводила ему снотворное. Если он начнет шевелиться, сестра сразу даст вам знать. Кстати, где вы собираетесь находиться во время дежурства? -- Не знаю,-- растерялся Вейвановский.-- Я полагал, что удобнее всего было бы в гостиной. -- Удобнее для вас, разумеется. Чтобы расслабиться под холовизор или вздремнуть на мягком диване. Предупреждаю: сон недопустим. Сестры не могут отлучаться от больного дальше, чем на десять шагов. В экстренной ситуации они могут только кричать, высунув голову в коридор. Вообще-то надо было бы посадить вас на жесткий стульчик в проходе. К сожалению,-- вздохнула Венис,-- в этом доме вся мебель мягкая. -- Зачем же так сурово? -- поинтересовался Морис.-- Жесткий стульчик, сидение под дверью. -- Исключительно для повышения бдительности. Если произойдет что-либо непредвиденное, то счет может пойти на секунды. Особенно это касается самого тяжелого,-- с этими словами Венис вошла в третью палату.-- Как видите, за время вашего отсутствия я его немного собрала. Действительно, мотки кишок исчезли; некоторые органы, судя по всему, тоже были вставлены в надлежащие места. Особого подъема жизнедеятельности, правда, на табло не отмечалось, и поврежденные модули сохраняли свою угрожающую окраску. Сердце продолжало биться отдельно от тела, а голова раненого со снятой кожей все так же была резко заломлена назад. У постели с видом церберов стояли две медсестры. -- А что, если я поставлю самую жесткую табуретку из всех у вас имеющихся -- тут? -- предложил Вейвановский.-- Остальных медсестер я отсюда услышу. Кроме того, буду бдительно, не отвлекаясь, следить за пациентом. Филомела ненадолго задумалась, потом ответила: -- Да, пожалуй. Я даю вам три минуты, чтобы выбрать себе макулатуру в гостиной. Если хотите, конечно. Чтение -- максимум того, что я могу вам позволить во время дежурства. Вейвановский послушно отправился в гостиную, где, споткнувшись и упав всего лишь раз, добрался до книжного шкафа. Здесь он наугад вытащил две тощие детективные книжонки: "Смерть в Осаке" и "Смерть в Токио" пера какого-то Ятагано Акудзавы. Вернувшись в спальню, Морис был приятно удивлен: его ожидало удобное кресло, уютно освещенное небольшой лампой, и поднос с кофейником. -- Вы, наверное, окончательно приняли меня за фурию? -- улыбнулась Филомела.-- Не бойтесь, я не столь жестока. Итак, сейчас семь минут двенадцатого. Вы разбудите меня ровно без пяти час. Вы знаете, где моя спальня? Ах да, откуда. Идемте, я вам покажу. По узкой лестнице они поднялись на второй этаж, где среди нескольких дверей Венис показала на вторую справа. -- Громко постучите. Я сплю чутко, проснусь сразу. Запомнили дверь? Ориентир -- эта очаровательная картина. Слева от двери в спальню Филомелы висело изображение трех пучеглазых котят, с сосредоточенностью физиков-экспериментаторов изучавших клубок шерстяных ниток. -- Смотрите, Морис, не проспите! -- Ну что вы, Филомела. Можете на меня положиться. Спокойной ночи. До без пяти час. -- И вам -- спокойного дежурства. С фантомами не заговаривайте, чтобы не сбивать их с толку. Они выполняют мои инструкции. Дверь закрылась, и Морис спустился вниз. Устроившись поудобнее в кресле, он выпил чашечку, как оказалось, очень крепкого кофе и, искоса поглядывая на фантомов, принялся за чтение. "Ливень немилосердно хлестал по ночным улицам Осаки. Город спал, насколько это было возможно в столь небывалую грозу, подобной которой давно не припоминали старожилы. Молнии непрерывно бороздили небо. От ударов грома спальня в квартире старшего инспектора полиции Фумио Кагосимы ходила ходуном, как при токийском землетрясении 2015 года. Вспышки сквозь бамбуковые занавески освещали небрежно брошенное на стул кимоно и торчавший из подушки щетинистый подбородок хозяина. Полчаса назад Кагосима едва смог забыться беспокойным, тревожным сном, оторвавшись от составления отчетного доклада о ликвидации банды якудза, известной под названием "Куницуками". Доклад необходимо было представить через два дня в мэрию. Завывание бури пронзил резкий звонок мобильного телефона, прикрепленного к левой щеке инспектора. Кагосима подскочил в постели и, протирая уставшие глаза, языком нажал кнопку ответа. Из трубки послышался голос полицейского комиссара Такусо Ямаваки. -- Фумио, извини, что разбудил, но дело крайне срочное. -- Опять труп? -- Да. Не знаю, что и думать. За свою службу никогда такого не видал. Ждем тебя на площади Босо. Кагосима привык к подобного рода вызовам, находившим его где угодно в любое время суток, и устало ответил: -- Хорошо, комиссар, буду через двадцать минут. Быстро одевшись, побрившись и выпив чашечку крепчайшего зеленого чаю, Кагосима вышел из дому. Через десять минут он притормозил свою "Хонду-Ягуар" возле навеса автобусной остановки на площади Босо. Дождь яростно барабанил по ветровому стеклу". На всякий случай Морис велел люпусу взбодрить его без четверти час, хотя не был уверен, что это поручение будет прослежено -- люпусы отличались забывчивостью, игнорируя отложенные по времени команды, и на них как на будильники никто особо не рассчитывал. Первый роман был прочитан до половины, когда наступила пора идти за Филомелой. Все это время медсестры неподвижно стояли возле кровати. Вейвановский периодически бросал на них быстрые взгляды, но ни в выражении лиц фантомов, ни в положении их тел ничего не менялось. Если они и следили за состоянием пациента, то совершенно невидимым для постороннего наблюдателя способом. Поднявшись на второй этаж, Морис заметил, что, в отличие от медицинского персонала, котята на картине изменили позу и, похоже, вступили между собой в дискуссию по поводу внутреннего устройства клубка. Вейвановский громко постучал в дверь спальни; изнутри сонный голос Филомелы ответил: "Иду!". Через минуту в халате, наброшенном поверх пижамы, она уже спускалась по лестнице. -- Как проходит дежурство? -- спросила Венис, с трудом подавляя зевок. -- Абсолютно спокойно. -- Вы в другие спальни не заглядывали? -- Нет. Вы мне таких инструкций не оставляли. -- Ну и хорошо. Не заходите туда без особой надобности. У вас есть пять минут технологического перерыва. Уборная -- справа от спальни. Морис поблагодарил Филомелу и, развернувшись кругом на ступеньке лестницы, отправился удовлетворять свои технологические потребности. Выйдя из уборной, он столкнулся с Венис, ожидавшей его в коридоре. -- Я заставил вас ждать? Извините! -- Не надо извинений, ваш перерыв еще не окончился. Хотела вас предупредить -- не просите люпус, чтобы он вас разбудил, если все-таки вздумаете заснуть. Что он, что фантомы понимают только непосредственные команды. -- Я знаю: уже попробовал из интереса заказать побудку. Ничего не случилось. Но можете не беспокоиться -- детектив интересный, а от вашего кофе и так не заснешь. Что это