зь, ни другие рыцари, монахи и добровольцы, ждавшие на КП приказаний, в жизни не слыхивали. Рев, вой, хрип, грохот, стоны и утробное рычание, слитые в кошмарный намек на единую мелодию, низверглись на них подобно граду из радиоактивных обломков. Наемники даже не успели изготовиться к ракетному залпу - враг снова закрутился в воздухе и прижался к земле. Майырахпак попробовал сделать то же, но сбил мачту радиоантенны и взорвался. Князь сопроводил его вступление в воздушный легион мертвецов небольшой речью: - Творец облагодетельствовал его легкой смертью. Распорядись провидение не столь милосердно, я собственноручно удавил бы этого выкормыша сил тьмы его же кишками. Моя последняя антенна! Кто же он - рыцарь горбатого самолета, гадал Кукылин. Как достойно он уклонился от боя с наемниками. Если придется умереть, хорошо бы хоть от руки такого. Репродуктор переговорного устройства ближней связи вопил: - Да за половину мою я тебе яйца отпилю по одному! Выходи, сука, выходи, падла, выходи, ворье поганое! Это Хугагыргын покидал поврежденный самолет, готовясь к поединку. Враг, похоже, принял вызов - он снизил скорость и летел рядом с истребителем наемника, но почему-то медлил с выходом. Продолжая выкрикивать ругательства, Хугагыргын подлетел к приплюснутой и заостренной передней части самолета-нарушителя. Внезапно поток его поношений оборвался, одновременно стихла и жуткая мелодия из радиоприемника, и после небольшой паузы раздался жуткий истерический вопль Хугагыргына: - Это Пупихтукак, я узнал его! Неведомая сила в тот же миг швырнула его в огненную струю, извергаемую самолетом-чужаком. Зловещий пришелец садился на главную полосу аэродрома. Радужное сияние вокруг его корпуса померкло, и стала отчетливо видна узкая полоса окон, недобро отливавшие огнем знаки, начертанные на скошенных плоскостях в хвостовой части, и многочисленные люки и выступы непонятного назначения. После короткой пробежки самолет остановился. Из люка в приплюснутой части его корпуса вылетел некто в латах и с рогами на шлеме. Он спустился наземь подле догоравшего трупа Хугагыргына, перевернул его, постоял немного и странной походкой пошел к своему самолету. Кто-то из добровольцев нарушил возникшую на КП тишину: - У него не гнутся ноги - так ходят мертвецы. - К оружию! Стреляйте - он движется к нам! К бою самолет-торпеду! Несколько человек, выведенных из оцепенения приказами князя, вяло побежали к торпедному ангару. Кукылин не мог понять, явь вокруг него или сон. Он видел, как разрывные пули отскакивали от брони самолета-призрака, как взорвалась торпеда, окончив жизнь монаха-смертника Экетамына. Чужак летел в направлении Кыгмика. - Ты не должен пропустить его к моему замку. Вызови его на поединок. Если тебе удастся остановить его, я подарю тебе или твоим наследникам сто золотых и ящик лучших мясных консервов. Мальчик мой, ты моя последняя надежда. Полетишь на моем истребителе с автопилотом. Если только уцелеешь, считай, что он тоже твой, - князь вел Кукылина к подземному ангару. Точно, я не переживу этого дня, а, может быть, и душу свою загублю, но сто золотых! Тоска сменилась в сердце Кукылина уверенностью - он нашел свою судьбу, оставалось только оказаться достойным ее. Но, когда он оставил обитое потертой, но все еще роскошной ворсистой тканью пилотское кресло и подлетел к кабине самолета-призрака, он не нашел в себе сил заглянуть внутрь. _ Идем на поединок! - кричал он, пытаясь побороть пробиравшую до костей дрожь. - Идем! В наушниках затрещало, затем раздался голос, хриплый, булькающий и гнусавый, такой, что Кукылину почудилось, что в лицо ему пахнуло смрадным дыханием ожившего трупа: - Идем на поединок! - Сразимся, как подобает! - сказал Кукылин сопернику, когда тот изготовился к бою. К счастью, враг был в закрытом шлеме, но все равно выглядел грозно и зловеще, вдвое шире Кукылина в плечах, закованный с ног до головы в черную с красноватым отливом броню, с мечом в левой руке и единственным реактивным пистолетом в правой. На безобразной личине шлема багрово светился щиток забрала, сочленения кирасы с гофрированными манжетами плечевых суставов были утыканы острыми шипами, шипы и крючья торчали на запястьях, над коленями и на сапогах. За плечами рыцаря тьмы со свистом втягивал воздух огромный ранец, на груди и животе топорщился множеством карманов одетый поверх кирасы жилет. Враг прохрипел что-то и сделал угрожающее движение рукой, державшей меч. Кукылин зажег факел своего меча, и, едва битва началась, сразу понял, что обречен. Воин самолета-призрака превосходил его в маневренности и обладал нечеловеческой реакцией. Был момент, когда враг чуть не отрубил ему обе руки, но почему-то отвел меч. Вслед за этим Кукылину тоже удалось нанести добрый удар, от которого соперник не вдруг оправился, но невиданный прием с ударом ногами, обезоруживший Кукылина, определил исход схватки. - Убивай, мне нечем платить выкуп, - Кукылин указал противнику на меч, отбрасывая ставший бесполезным эфес. Победитель только прохрипел что-то, раскручивая страшную веревку, которая, как живая, тянулась к Кукылину. Вспомнив предсказания Книги Постыдных Откровений о Пупихтукаке, Кукылин решил покончить с собой, но одумался - его жизнь принадлежала теперь победившему его в честном бою рыцарю, кто бы он ни был. Силы быстро покидали Кукылина вместе с кровью, струившейся из раны на левой руке. Рыцарь в рогатом шлеме влек его к своему самолету. Открылся люк, и перед Кукылином предстал темный коридор, из которого полезли на него многорукие и многоногие твари, панцири которых отливали металлическим блеском. На стенах и на полу висело и лежало нелюдское оружие, книги в черных переплетах с колдовскими знаками и зловещие амулеты переполняли сундуки. Кукылин увидел, как стена перед ним растворилась в воздухе, и встретился глазами с немигающим прожекторным взглядом усатого, бородатого и мохнатого чудовища, полусидевшего-полулежавшего на серебряном троне, залитом кровью. Плакали ваши сто золотых, бедные сестрички, подумал Кукылин, теряя сознание. Но рыцарь тьмы больно обхватил его за плечи, и прямо в голове у Кукылина прозвучал голос. Он был лишен тембра и интонации, потому что Кукылин слышал его не ушами. Голос возвестил: - Мысли твои прочитаны, душа твоя взвешена. Ты достоин свидетельствовать о моем приходе. Вон отсюда. Кукылина объяло беспамятство. Когда он очнулся, вокруг было темно. Дул промозглый ветерок, несший запах грибов и плесени. Где-то вдали забрезжили огоньки. Процессия с факелами шла по коридору с каменным полом и низким сводчатым потолком. Раздавалось тоненькое визгливо-заунывное пение. Фигуры в шествии никак не походили на человеческие, но отличались и от крысиных. Когда шествие приблизилось, Кукылин понял, что это ежики. Передние пять ежиков держали в лапках подушечки из черно-красной ткани в горошек, на которых лежали золотые четвероконечные звездочки. За ними восемь ежиков несли маленький черный гроб с золотой короной на крышке. Затем следовали музыканты, инструменты которых были сделаны из крысиных костей, жил и шкурок, и толпа просто ежиков с факелами. Не обращая на распростертого в нише Кукылин никакого внимания, процессия удалялась. Один из замыкающих шествие повернул головку и прокричал высоким надтреснутым голоском: - Передай Каяксигвику, что старый Сигвиккаяк умер! Факелоносцы скрылись за углом, и все скрылось во мраке. Кукылина мутило, ему хотелось пить. Левая половина тела одеревенела. Сосредоточившись, он со второй попытки отлепил язык от неба и с шуршанием провел им по потрескавшимся губам, потом, борясь с позывами на рвоту, встал на четвереньки и пополз в сторону, откуда дул ветерок. Через некоторое время впереди послышалось журчание воды. Кукылин почувствовал, что плита под ним переворачивается, и упал в поток. Вода была прохладной и не очень быстрой. Кукылин не рискнул пить, но после недолгой борьбы с собой прополоскал рот и горло. Течение ускорялось, Кукылин почувствовал, что его затягивает водоворот, и одновременно увидел свет. Вода снова вынесла его на поверхность в высоком двусветном чертоге с прорубленными в одной из стен рядами окон. На каменном алтаре стояло заляпанное пометом птиц и летучих мышей огромное, в три человеческих роста, изваяние, изобразавшее страшного зверя, покрытого бородавками, утыканного иглами, толстоногого и толстомордого. У подножия алтаря на груде тряпья расположилась семья кочевников - старик в шапке с ушами, два мужчины и женщина. В нише входа в подалтарную сокровищницу горел костерок, над ним, подвешенный к видавшей виды треноге, висел закопченный таган. Похлебка из крыс, подумал Кукылин, выбираясь из разлома в полу, по дну которого бежала вода. Мужчины заметили его и пошли навстречу, держа наготове гарпуны с железными остриями. - Доброй еды, охотники, - Кукылин едва смог вспомнить слова приветствия на языке кочевников, но мужчины опустили копья. - И тебе того же, человече. Кто ты и почему говоришь по-нашему? - Я рыцарь Кукылин. Мой отец дал приют клану Ыктыгдын на своих землях. Когда я был мальчишкой, я одно лето кочевал с ними. - Понятно, почему ты не успел забыть язык! Сами мы клана Акагвырмыртын, меня зови Кыхтывак, моего брата Экетыгук, а старик - наш дядя. А что ты делаешь здесь? - Моя история такая странная, что я и сам едва могу в нее поверить. Я попал сюда волей мертвецов. - Воистину ли сам ты живой человек? Гарпуны снова поднялись, но тут низкорослый горбатый кочевник что-то шепнул своему тонконогому, пузатому и лысому товарищу, говорившему с Кукылином, тот упер гарпун в пол и захихикал, тряся брюхом: - Цх-цх-цх, у покойников не бывает мурашек на коже! Иди к костру, добрый человек, и раздели с нами все, что имеем. Спустя некоторый срок Кукылин, накормленный крысятиной и сушеной брюквой, с большим трудом отказался от женщины, которой настойчиво предлагали попользоваться гостеприимные кочевники и, бережно прижимая к груди левую руку, засохшую рану на которой смазали крысиным жиром и перевязали тряпицей, начал, как того требовал обычай, рассказ о своих приключениях. Услышав имя рыцаря, в поединок с которым отважился вступить Кукылин, Экетыгук и Кыхтывак запричитали, обхватив головы руками и раскачиваясь, а старик сорвал с морщинистой, как яйцо ящерицы, головы шапку и закричал неожиданно густым голосом, обнажая розовые беззубые десны. Горбун затрещиной заставил его замолчать, и Кукылин продолжил рассказ. Когда он перешел к своему появлению в подземелье и встрече с похоронной процессией, откуда-то сверху раздалось хлопанье кожистых крыльев. Огромная стая летучих мышей, дневавшая на потолке чертога, всполошилась и устремилась к окнам, на несколько мгновений полностью затмив свет. Повеяло холодным ветром, и Кукылину показалось, что в темноте подножие алтаря зажглось багровым огнем. - У этих пещер есть сокровенные тайны, - опасливо озираясь, начал горбун, но пузатый прервал его: - А дальше-то что? - Может, потом доскажу? - Кукылин ощутил смутное беспокойство. - Сейчас давай! За нами был ужин, за тобой рассказ! Куда это дядя подевался? Женщина, останови его! Старик на четвереньках полз к выходу, ритмично подвывая. Женщина перестала сматывать проволоку в клубок и поковыляла за ним. Кукылин пристроил руку поудобнее и продолжил: - За гробом шли факельщики. Когда все ежики прошли мимо, последний крикнул мне: "Передай Каяксигвику, что старый Сигвиккаяк умер!" На алтаре загрохотало. Отчаянно завопил пузатый, ноги которого раздробила упавшая плита облицовки. Кукылин и горбун успели под градом камней отскочить к стене. Каменный зверь отодрал лапы от алтаря, спрыгнул вниз и, дробя плиты пола, сделал несколько шагов. С кончиков его игл сбегали искры, глаза горели пульсировавшим зеленым огнем. Зверь отверз пасть и голосом, подобным реву ракетного ускорителя, произнес, уставясь на Кукылина: - Верно ли,что Сигвиккаяк умер? Не в силах совладать с отвисшей челюстью, Кукылин кивнул головой. - Значит, теперь я - директор лесопилки! - проревело чудовище, с лязгом захлопнуло пасть , поднялось в воздух на четырех струях раскаленных газов, пробило дыру в своде и исчезло. Под ногами Кукылина и кочевника стал трескаться пол. Горбун, ушибленный обломком алтаря, неловко перебирал огромными ступнями, стараясь не стоять над трещинами. Кукылин, ища опоры, вцепился в выступ стены, тот со скрежетом подался, и огромный блок повернулся вокруг своей оси, увлекая Кукылина во тьму. Кукылин попытался снова открыть каменную дверь, но рычаг исчез в выемке стены. Тем временем его глаза начали привыкать к мраку, и он увидел тоннель, озаренный слабо брезжившим призрачным свечением. На полу невысоким слоем стояла вода, над поверхностью которой угадывались съеденные ржавчиной рельсы. Кукылин пошел на свет и вскоре увидел вагонетку, перед которой выступали из воды лошадиные кости. Подойдя к вагонетке, Кукылин прислонился к высокому борту и осторожно потрогал ремни поводьев. Лет пять так стоит, не меньше, подумал он. Неожиданно между сгнивших ребер скелета началось странное движение. Передвигаясь в воде подобно пиявкам, жгуты какой-то темной массы присасывались к костям, некоторые проникали между ребер и свивались в клубки внутри грудной клетки. Свечение усилилось, появился гнилостный запах. Кукылин в ужасе смотрел, как кости облекались плотью, пока не возник отвратительный кадавр, без щек, с голой сморщенной кожей и висевшими из трех дыр в животе зелеными светившимися кишками. По телу кадавра волной прошла судорога, он дрыгнул ногами, поджал их под брюхо и попытался встать. Не удержавшись над водой на дрожащих ногах, кадавр рухнул и рассыпался. Куски гнилого мяса с чавканьем отлеплялись от костей и переползали с места на место, пока не возникла новая рекомбинация. Крысы отъели некоторые части, догадался Кукылин, и поэтому он не может собраться полностью. Второй кадавр еще менее походил на лошадь. Из его глазниц торчали пряди мокрых волос, на конце морды шевелился раздвоенный хобот, а из-под языка злобно смотрел огромный сизый глаз. Кадавр поднялся на ноги. Зловонное дыхание со свистом вырывалось из жаберных щелей между ребрами. Тварь мотнула головой и, разиня рот, повернулась к Кукылину. Он, наконец, понял, чего хочет кадавр, и пустился бежать. Но рекомбинация оказалась достаточно устойчивой и, оторвав оглобли от передка приросшей к рельсам вагонетки, бросилась в погоню. Кукылин бежал изо всех сил, но соревнование было неравным. Несколько мгновений - и гнилые зубы, обмазанные светящейся слизью, впились в вену Кукылина. - Идиот, - почти ласково сказал Фенрир. - Ну кто ж так колет. Ты бы еще у него на заднице вену поискал. - Отстань, волчина! - вооруженный ветеринарным инъекционным пистолетом Горм был настроен крайне воинственно. - Ты медицински некомпетентен и отстранен от практики. Что за наркоту ты ему влил? - Обычное успокаивающее, рецепт из народной медицины. - Тогда что он мечется, как бешеный оборотень на капище бога волков? - Ну, я не виноват, что на него безобидная вытяжка из мухоморов подействует, как сильнейший галлюциноген! - Ага, вот и вена нашлась, - Горм опорожнил пистолет, не обращая внимания на вопли и судорожные телодвижения пленника. По отсеку расползалась неправдоподобная в своей густоте вонь - редкий сорт овечьего сыра, третьего дня размороженный Гормом к завтраку и забытый в открытой упаковке, наконец показал себя. x x x Радиоактивные тучи, клубившиеся у вершин угрюмых Танниритских гор, спустились вниз, пролив смертоносный дождь на землю Раткин. Над равнинами Танаклука и Кыхтыка воздух заполонили стаи огромных черных птиц, никогда не садившихся на землю. Один смельчак, отважившийся два дня наблюдать за ними из горелого танка, рассказывал, что птицы объединялись в подобия мечей и каюгунов, а один раз составили фигуру рогатого призрака, шагавшего через холмы к древней крепости Санлык, развалины которой все еще светились в особенно темные ночи, и когда призрак этот прошагал над танком, скелет механика-водителя зашевелился и положил свои обгорелые руки на рычаги управления. В селении Нунлигран некая женщина родила двухголового ребенка, одна голова которого была птичья, но с зубами, а другая - как у собаки, но с усами и бородой. Рассказывали и о том, что чудовища с моря, не довольствуясь властью над побережьем, пошли войной на сушу. Но эти слухи были так страшны, что все называли их ложными, в душе однако будучи уверенными, что так оно и есть и конец недалек. Новый 1872 год не сулил добра. Однако для барона Накасюналюка он начинался неплохо. Его броневик, окутанный клубами вонючего дыма, катился по дороге на Мамрохпак, подпрыгивая и лязгая крышками люков на буграх. После набега на усадьбу Тапкак среди Накасюналюковой добычи оказалось десять цинок с патронами, так что для развлечения можно было изредка выпустить из башенного пулемета очередь-другую по домам придорожной деревни или по скрюченным крестьянам, невесть что возделывавшим в по щиколотку засыпанных пеплом полях. Оставляя за собой хвост мазутного угара, крепко сдобренного испарениями перепревшего пота и дымом наркотических курений, машина взбиралась на холм Майигак, натужно воя перегретым мотором и стуча раздолбанными подшипниками. Внутри шла обычная руготня. - Не толкай под локоть, ты, дерьмак! - Засунь свой локоть себе в задницу, гнилая шишка! - Сам гнилая шишка, стервятник жирный, кошколюб! Хрясь! В продымленном салоне только по вою пострадавшего можно было понять, за кем осталась победа в споре. Из-за стеллажа со снарядами доносилось приглушенное блевание. - Все вы козлы потные! А я вот тут увидел нечто замечательное! - Чего? - Ныгфукак, проснись, деточка! Трах! Трах! Трах! - Когда в следующий раз будешь кого-нибудь будить, лучше бей по башке себя - она у тебя звонче колокола. Что надо? - Да я вот тут увидел - у тебя портянка сопрела и развалилась, так у тебя такая уродливая нога, что, думаю, ни у кого за сто лиг окрест такой не сыщещь! Эй, свету дайте! Через несколько минут все осмотрели Ныгфукакову ногу и согласились с бароном. Разбуженный тремя ударами торцовым ключом Ныгфукак почесал грудь, вытащил из щетины не подбородке отчаянно сопротивлявшегося таракана и, с хрустом откусив ему голову, сказал: - Мало найдется на свете такого, чему нельзя было бы отыскать пару. Наверно, так и с моей ногой. - Хочешь заклад, что другой такой ноги не сыщещь? - спросил барон. - Идет. Что ставишь? - Вот! - барон сорвал ремень, неплотно затягивавший горловину одного из мешков, на которых сидели дружинники, и вытащил оттуда за спутанные волосы чумазую деваху, тоненько скулившую на одной ноте. - Певица замечательная! - и он кинул девахе лютню, вытащенную из другого мешка. - Пой, плюгавка засаленная! Деваха продолжала скулить, пока несколько человек одновременно не пнули ее в спину. Тогда она неуверенно взяла пару аккордов и запела: - "Побойся бога," - сказал мне отец. "Я видел далекие дни. Я видел сонмы жестоких сердец. Тобою разбиты они". Дымился ядом церковный портал, Могилы исторгли гной. "Побойся бога," - отец мне сказал. "Раскаяньем душу омой." - Достаточно, - Ныгфукак затолкал деваху обратно в мешок. - Видно, придется ее употребить по прямому назначению. - Да, но она не в твоем вкусе - слишком развита. Может, сменить заклад? - Ничего, лишнее всегда можно отрезать. Ставлю чайник против девки! Чайник Ныгфукака был никелированный - редкостная вещь. - Не прогадай. Ныгфукак только усмехнулся, показав редкие черные зубы, и смотал портянку с другой своей ноги. - Посмотри теперь, барон, на мою правую ногу. Она уродливее - ведь на ней нет трех пальцев. Я выиграл! - Нет, та нога уродливей, ведь на ней шесть уродливых пальцев, а на этой только три! Отдавай чайник! - Дым на горизонте! - закричал пулеметчик. - Давай туда! - барон плюхнулся в кресло рядом с водительским. - Не иначе - грабят! Когда броневик поднялся на вершину холма, стало ясно, что на поживу рассчитывать не стоило. В низине горели два танка мамрохпакской стражи, еще один ерзал гусеницами по куче мотоциклов, а у самой дороги стражники готовились рубить головы пленникам в кожаных куртках, кое-где проклепанных металлом. Пленники сидели связанные за ноги одной веревкой на поваленном телеграфном столбе. Пока Накасюналюк и его люди подъехали к месту стычки и вылезли из броневика, капрал успел зарубить бензомечом двоих, сидевших с краю. - Кто такие? - спросил барон у солдата, кивком указав на пленных. - Тангиты, ваше сиятельство. Обрадованные бесплатному развлечению, дружинники сгрудились около палача, наблюдая за его работой. Барон подошел к одному из тангитов и, дав ему нож, сказал: - Если еще будешь что-нибудь соображать, когда у тебя отрубят голову, воткни его в столб. Голова слетела с плеч, и нож выпал из руки на землю. Следующий тангит был красавец с длинными волосами. Он закинул волосы вперед и, отложив ошипованный воротник, подставил шею и сказал: - Не замарайте мне кровью волосы. Один солдат хотел взять его за волосы, но тангит остановил его и велел подойти другому: - Не ты, у тебя руки грязные. Когда солдат ухватился за волосы и стал их крепко держать, капрал взмахнул мечом. Тангит отдернул голову, и тот, кто держал его волосы, от неожиданности подался вперед. Меч обрушился на его руки, отсек их и врезался в землю, разбрасывая в стороны сухие комья. На мгновение капрал оказался повернутым спиной к соседу длинноволосого, и тот ударил его головой в спину, так что палач свалился ничком. Длинноволосый выхватил меч из его руки, разрубил путы себе на ногах, развалил палача вдоль позвоночника, как мясную тушу, от шеи до крестца, полоснул концом меча по груди стражника с автоматом, перерубая ремень, перекинул меч соседу, подхватил автомат и, длинной очередью скосив охрану и двух баронских дружинников, бросился к броневику. Танковый пулемет ответил несколькими выстрелами, но танк был повернут к бревну боком, так что тангиты оказались в мертвой зоне и пули прошли, никого не задев. Загудел мотор, начала поворачиваться орудийная башня, но освобожденные пленники уже скрылись в люках набиравшего скорость броневика. Запоздалый выстрел взметнул в воздух песок и камни, один из которых пребольно треснул барона по лбу. - Урр-роды! - барон сорвал с пояса гранату с нервным газом и, держась другой рукой за голову, бросил. Описав крутую дугу, граната грохнулась на крышу башни танка и свалилась в открытый люк. x x x Предвещая бурю, над морем воспаленным фурункулом багровел закат. Последние солнечные лучи освещали верхние части семи корпусов чудовищного дирижабля, стремительно терявшего высоту. В его обшивке зияли дыры от метательных снарядов, панорамные окна роскошной гондолы были разбиты, из двух крайних двигателей по правому борту били струи пара. На накренившемся полу забрызганного кровью до потолка и заваленного обломками мебели, оружия и мертвыми телами стояли двое - неправдоподобно громоздкий плешивый бородач с секирой, единственным одеянием которого был кусок цветастой материи, обмотанной вокруг бедер, и небольшого роста воин в изрубленных доспехах, с лицом, залитым кровью, струившейся из резаных ран на лбу и на щеках. Обеими руками воздев не по росту огромный меч, окровавленный и иззубренный, воин говорил: - И тогда ты, Кальмот конунг, пошел ночью к ложу Вильборг и лег с ней против ее воли. Потом ты уехал. Вильборг повредилась рассудком и вскоре умерла. Той же осенью Харек Стальной Полоз, отец Вильборг, поехал в Фродхейм и созвал там тинг бондов Оркдаля, который приговорил тебя к смерти за это и другие злодеяния. Две дюжины и два года возмездие не могло найти тебя, Кальмот Осквернитель Девяти Капищ, но теперь час твой настал. Берегись моего меча, Кальмот Убийца Сирот, ибо он разогрет дыханием дракона, выкован на могильном камне и закален в неотмщенных слезах. - Мне нечего бояться твоего меча, захудалое отродье спившихся гномов! - проревел бородач, в ручище которого боевая секира с лиственничной рукоятью в рост здорового молодца казалась метательным топориком. - На мне лежит заклятье, которое отвращает от меня смерть посредством железа! - Не трать времени на слова, Кальмот Потрошитель Могил! Суд уже состоялся, и приговор вынесен. - Ну что ж, приступай к делу, мой палач. Не смущайся моей наготой, твои доспехи мне не помеха! - Да, я пришел казнить тебя. Но чтобы никто не сказал, что я бился в доспехах против нагого врага, я готов снять свои панцирь и шлем, - маленький воин опустил меч и принялся разоблачаться. Волны в оконных проемах все близились, дирижабль трясло мелкой дрожью. Маленький воин, отложив меч, принялся неловко стаскивать иссеченную кирасу. Непонимающе смотревший на него бородач вдруг бросился вперед, нанося топором удар, который мог бы свалить дуб возрастом в полгросса лет. Со стоном лопнул один из тросов, крепивших гондолу к килевой ферме центрального корпуса дирижабля, пол на мгновение ушел из-под ног Кальмота и его врага, и секира просвистела над шеей и хребтом маленького воина, оставив длинный разрез в надетом у того под панцирь жилете из мягкой лосиной кожи. Когда гондола вновь восстановила равновесие, маленький воин уже успел освободиться от кирасы и подобрать заскользившее по полу оружие. Бородач зарычал и ударил вновь, но лезвие меча с непостижимой быстротой сверкнуло навстречу его удару, и секира вместе с отрубленной по локоть рукой вылетела в окно. Не понимая, что произошло, великан удивленно уставился на обрубок, из которого хлестала кровь. - Время судьбе свершиться, - сказал маленький воин. - Узнай мое имя. Я Рауд из Оркдаля! - Жених Вильборг? - с ужасом спросил Кальмот. - Я же убил тебя! - Я пришел за тобой из подземного мира, - был ответ. - Так руби же, Рауд из Оркдаля, что ты медлишь? - Нет! Смерть от меча отвращена от тебя заклятьем, поэтому я задушу тебя, как раба! - Рауд отбросил меч, при ударе в стену гондолы расколовшийся на части с сухим треском, и принялся разматывать кушак. Шум волн раздавался совсем близко, в проемы окон летели брызги. Под острым углом поплавки дирижабля ткнулись в воду. Застонал, деформируясь, каркас из тонкостенных магниевых трубок, разлетелась клочьями обшивка, взорвался паровой котел одного из двигателей, и потерявшие скорость останки летающего монстра стали погружаться. На западе горизонт затягивали тучи. На их фоне проступили руны. -"Это конец саги о Кальмоте Палаче", - прочитал Фенрир. Морской простор вокруг Кукылина сменился теснотой второй Фенрировой каюты. Видеопроектор щелкнул и принялся перематывать шнурок. - Боюсь, что мой поиск окажется подлиннее, чем у бедняги Рауда, - сказал Горм. В смотровых щелях между мощными надбровными дугами и скуловыми костями зажглись изнутри недобрым светом его светло-зеленые глаза. - А я-то надеялся, что уже на Кыфлявике найду нужный след. Кстати, Фенрир, дубляж твой - сплошная отсебятина! Кукылин с восхищением и ужасом посмотрел на Горма. Не полосатые волосы, не диковинные четырехконечные усы, не брови со странным двойным изгибом и не угадывавшийся под нелюдской, без пор, отметин от оспы и нарывов, гладкой кожей и мощными слоями лицевой, преимущественно жевательной, мускулатуры череп с по крайней мере пятикратным запасом прочности сверх разумно необходимого - самым пугающим в его лице были глаза, глаза тупого, прожорливого и кровожадного хищного зверя. - Такие дела. Рауд Коротышка в одиночку сокрушил Кальмота Палача, полностью захватившего побережье Винланда и острова скрелингов, разорившего со своей дружиной семь торговых городов и продавшего все их население в рабство. Мой враг, конечно, не Кальмот, но и я не коротышка. Вот скажи, что мне делать дальше? - Скорее всего, следов той неведомой силы, встречи с которой ты ищешь, нет на моей планете. Но, найдешь ты их или не найдешь, тебе когда-нибудь нужно будет лететь дальше, к другой звезде. - А для этого построить звездолет с независимым энергоисточником. - До войны и в самом ее начале у нас строили космические галеры, но только для коротких полетов. - А? Что ты сказал? - Я сказал, что у нас строили космические галеры для коротких полетов. - Я умница! Конечно же - звездолет мне построят твои соплеменники! Да так я кучу времени сэкономлю. И то, дурак я, что ль? Если они это могут, я за них свою работу делать не буду! - А с чего ты взял, что они станут строить тебе звездолет? - Ты же сам говорил, что ваши космические аппараты были ближнего действия. А я дам вам технологию строительства настоящих кораблей, а это дорогого стоит. - Но планета разорена, Федерация все еще воюет с нами, заводы разбомблены или заброшены, князья и бароны то и дело вступают в усобицы, а народ вымирает. Нам не до полетов. - Наоборот, вам очень даже до полетов, потому что с этой помойки надо срочно переселяться. А с войной что-нибудь придумаем. Мирный договор или как он там называется. - А что ты будешь делать с мертвецами? Будь ты вправду Пупихтукак, ты имел бы власть над ними, а так... - Фуфло ватное твои мертвецы! Мертвые не потеют, как говорил все тот же приснопамятный Кальмот. - Ты скажешь, и чудовища морские - фуфло? - А что чудовища? Жрать они у меня не просят, так пусть их плавают, мне-то что. - А пираты? Даже танковые патрули не приближаются к побережью ближе чем на двести лиг из страха встречи с ними! - Хы? - Горм выпустил когти на левой руке и почесал себе живот. - Так надо вступить в договор с ними прежде всего - тогда остальные примкнут автоматически! Ай да я - просто гений интриги! Кстати, мои предки тоже были пиратами. Ваще, отлично все выходит. Пираты - они ж крутые. Это вы там на суше канючите - мертвецы, мертвецы... Да, ты тут обещал рассказать какую-то историю про мертвецов... - Про тугныгака - похитителя трупов. - Валяй, а то что мы все о деле. - Эту историю записал мой отец. Как я уже начинал рассказывать, Кукысуакак, старший брат моего деда, был очень храбрым человеком. К тому же он проучился год в духовном училище и знал много заклинаний. Поэтому прадед послал его узнать, кто таскает мертвецов из фамильного склепа. Мертвецы пропадали оттуда несмотря на то, что их стерегли, и непонятно было, куда они девались. Однажды на закате Кукысуакак притворился мертвым, его внесли в склеп и прикрыли большим, тяжелым камнем. Скоро он услышал, что кто-то идет. Это был большой тугныгак, который обворовывал могилы. Скоро он положил Кукысуакака на спину и понес. Идти было далеко, несколько раз похититель останавливался и отдыхал. А брат деда каждый раз вцеплялся в кусты, и каждый раз тугныгак ворчал: "Почему это он все время запутывается в кустах?" Тугныгак устал. Наконец он принес дедова брата домой, к жене и детям, чтобыт тело оттаяло. В те времена погода была не жаркая, как теперь, а почти круглый год холодная. Жена пошла в развалины собирать топливо, чтобы сварить добычу мужа, а дети начали приговаривать: "Эти ребра я обглодаю, этим черепом я буду играть!" Тем временем отец их лег и заснул. Тогда Кукысуакак приоткрыл глаза и стал посматривать на детей. Те начали будить отца. "Посмотри, мы собираемся его есть, а он открывает глаза!" Но отец сказал: "Как он может открывать глаза, когда он все время цеплялся по дороге за ветки? Я нес его на спине." И он опять заснул. - Ясно. Жуткая история, но вот до случая с сырным салатом ей далеко. - А что это за случай? - Не помню, говорил ли я, что мой замок раз взяли штурмом Серли Одноглазый и Освивр Деревянный Нос, сын Хрольва Пропойцы - с воздушного шара сбросили воинов на предмостную башню, взрывом завалили ров, ворвались внутрь и всех, кто был в замке, изрубили в лапшу, кроме Лундара, палача, который наглухо заперся в пыточной камере, а Серли возьми да и прикажи замуровать дверь. - А ты как уцелел? - Как я уцелел - это отдельная история. Скажу только, что мой предок Горм Старый выиграл этот замок в кости через добрый гросс лет после того штурма. Палач, стало быть, помер лютой смертью, а у меня в пыточной стоял холодильник и кухонное оборудование. Раз нагрянули ко мне гости, и пошел я туда делать сырный салат. - Это что? - Темнота! Берешь сыру поострее, луку послаще, мелко рубишь, добавляешь гороху сладкого, перемешиваешь, заправляешь соусом Кальва Перхоти, и готово. - Что готово? - Салат! - А это что? - Горм, ты дурень, - сказал Фенрир. - В кыфлявикском языке нет слова "салат". - Что же это тогда за язык! Слова "салат" они, видите ли, не знают, себя называют - смешно сказать! - людьми, а слова лепят такие, что пока половину выговоришь, три раза задохнешься! - Скажи, Горм, а что такого, что мы зовем себя людьми? - не понял Кукылин. - Человек - это высшее разумное существо, царь природы, венец творения? Так, что ль? - Да... - неуверенно ответил Кукылин. - В нашем языке было слово с таким метазначением, но им называлось существо, которое хотели создать наши ученые веками направленной эволюции, так и не создали, привели величайшую цивилизацию в тупик, и тут здрасьте - появляется этакий рыцарь помоечный и заявляет, что у него на планете этих сверхсуществ как клещей на больном лосе! - Прости, пожалуйста, а что такое помоечный? - С помойки, значит. Помойка - это мое название твоей планеты. - Спасибо. Можно еще вопрос? - Ну что ты тратишь время? Спрашивай сразу! - Как я могу? Это было бы совершенно неприлично со стороны вассала по отношению к сюзерену. Надо сперва получить разрешение. - Да какой я тебе сю... ой, не могу, дух переведу... зерен? - Ты взял меня в плен? - Было дело. - Ты сказал, что без выкупа отпустишь меня на волю, как только вновь опустишься на землю? - Что-то ты больше не спрашиваешь, можно ли спросить, можно ли спросить. Валяй дальше. - Благодаря тебе же моя служба у князя кончилась. Ты не пролетел над его крепостью, значит, он отправил в мое поместье сто золотых и ящик мясных консервов. Я дальний родич князя и равен ему по рождению. Теперь, когда все долги моего покойного отца будут выплачены, я могу вернуться в свое поместье, к сестрам, жизнь которых, как и моя, обеспечена благодаря тебе. Ты не только подарил мне жизнь и свободу, но и спас мой род от нищеты и угасания, и я буду последним негодяем, а не рыцарем, если не дам тебе клятву верности. И ты будешь моим сюзереном. - Ладно. Будет мне хоть какое-то возмещение за ту воду и детергенты, что я на тебя извел. Ты сколько лет не мылся, прежде чем сюда попал? - Наших месяца три. - Эхехе. А ты не можешь, принося клятву, просто оговорить, что почтительно меня именовать ты не обязуешься, а взамен ну, там, я не знаю, вместо права первой ночи в твоих владениях предоставляешь мне право первых двух ночей, или привилегию какать в твоей родовой усыпальнице - что-нибудь почетное, но чем не обязательно все время пользоваться? - Можно сделать еще проще. Не знаю, удобно ли мне об этом первому заговаривать, но мы можем побрататься. Тогда я смогу исполнить долг верности по отношению к тебе, будучи с тобой на равных. - И вместо вассала-анацефала будет у меня просто брат-дегенерат. А что, я даже выкобениваться не буду, я такой. Погоди, я про что-то важное говорил. - Про салат, - саркастически сказал Фенрир. - Ах, да, - спохватился непробиваемый Горм. - Итак, салат. Его нюхают, а потом, если духу хватит, и едят. Так вот, захожу я, стало быть, в пыточную, делаю салатик, Ниав, поганка, наверху показывает гостям псарню, а в холодильнике, как на грех, случился кусок осьминога - ну я и его туда - ("Гостям на псарню" - пояснил Фенрир) - ставлю миску в холодильник и ухожу. Гости уже все залезли в дырявый катер и заплыли на середину озера, возвращаюсь весь мокрый и в водорослях часа через два, открываю дверцу и что вижу? Салат ожил, схавал в холодильнике все яйца и сыр, высосал банку соуса, свернулся в бублик и лежит в своей миске. Трясу миску - не вылезает. Ткнул ножом - нож он втянул в себя. Зову друзей, нашелся умник - перекупался, наверное - посоветовал кинуть ему яблоко, чтоб салат, стало быть, отвлекся, напасть всем врасплох и съесть. Так и сделали, только от яблока салат вмиг оставил пустую шкурку и кости, а когда попробовали его захавать, он выскочил из миски и давай носиться по полу. Я насилу его поймал кастрюлей, поставил ее на стол дном вверх и говорю: сдавайся. Салат, понятное дело, молчит. Молчишь, говорю - и секачом по кастрюле тюк! Салат застремался, но виду не подал. Я снова - бэмс! - да так сильно, что салат даже обгадился соусом на стол. Перевернули кастрюлю, ткнули ножом - режется. Думаем - сдох. Вынули первый нож и сунули в духовку, чтобы окончательно убедиться. Представь - в этом подлом салате оказалась заключена такая некробиотическая сила, что он сумел вылезти из кастрюли и почти дополз до дверцы, но прилип к полу духовки, он у меня грязный всегда. Когда он наконец испустил дух, у нас у всех на глазах аж слезы выступили, до того был дух ядреный. Тут его и съели. Так что будешь делать салат в пыточной комнате - не клади туда осьминога! x x x Тудыть выпустил из клюва стило и передними лапами сложил табличку с записью вдвое. - Ждать дальше нет смысла. Все собрались. - Откуда такая уверенность, птица? Ведь неизвестно даже толком, сколько нас. - Сейчас мы узнаем это точно. Двойной, сосчитай всех, кто в бассейне. Двойной оставил потюх и перелетел к вклеенному в стену окну из многослойного стекла. За ним в трех измерениях толклись в нетерпеливом ожидании хоты и насолоты подлого звания. Сетчатая глушилка между стеклами ослабляла невероятный галдеж, стоявший в бассейне, до невнятного гула. Три, шесть, девять... - Смотрите! Ночные сторожа сгрудились около Тудытя. Его когти коснулись крышки конторки, за которой работало не одно поколение капитанов, и прошли сквозь нее. Очистив панель управления, оказавшуюся внутри конторки, от древесной трухи и щепок, Тудыть уверенно потянул за крючок из желтой меди, инкрустированной алюминием. Где-то в недрах корабля загрохотали цепи, взметнулись со стен переходных камер у входов в сторожку и воздушный бассейн клубы пыли, затрещала фанера. Птицы в бассейне сгрудились в дальнем от входа углу, в удивлении наблюдая за выдвигавшейся из пола переходной камеры толстой перегородкой. Грохот прекратился. - Птицы! Теперь наша сторожка и бассейн изолированы от остальных помещений корабля. - Зачем, Тудыть? - Сейчас я пущу во все отсеки за перегородками хлор, - Тудыть потянул еще за один крючок. - Что ты делаешь? Вдруг там есть кто-нибудь? - Те, кому безразлична Цель, не нужны для ее осуществления. Двойной! Сколько птиц в бассейне? - Еще не сосчитал, Тудыть! - Заканчивай, мы идем к ним, - Тудыть нашарил на панели лючок, открыл его и вынул блестящий бороздчатый барабан. - Сколько птиц? - Семьсотдесятнадцать! - ответил Двойной. - И среди них тоже могут быть слабые, ненадежные и даже помешанные. Но теперь деваться от них некуда, - и Тудыть величественным жестом вытянул последний крючок на панели. Плавно открылась замаскированная дверь, и перед ночными сторожами предстал Щелковав. Перепорхнув к осветительному пульту, Тудыть отключил глушилку. Теперь и стекла между бассейном и сторожкой были прозрачны в обе стороны. Окинув команду взглядом, капитан заставил крики стихнуть. Начался обряд, до мелочей продуманный в невообразимо далеком для экипажа "Крюха прародителя" прошлом. Сквозь скрежет шестерен и визг иглы пробился голос, принадлежавший Чернилу. С открытыми пастями и расправленными в знак почтения крыльями птицы слушали слова, которые за десяносто три поколения до их рождения произнес на древнем наречии роговец Ртуди Кугтистой, провожая корабль: По дальним нычкам муть клубится, Утробно всхавывает лес, Лесная нечисть шевелится И тянет лапы до небес. Здесь все мое, здесь все съедобно, Ослизлый дорог мне простор, Лискот вонюч, и цапря злобна, И трупкозупп, удух остер! Не довелось вам жить в гнилухе, Вы в звездолете вдаль летите, Но вы круты в извечном духе И перный подвиг совершите! Едва кончилась запись, восторженный рев тихого умиления сотряс "Крюх прародителя". Давая волю нахлынувшим чувствам, кто-то затянул любимую песню, вмиг подхваченную семьюста сорокнадцать четырьмя глотками: Из распухшей мертвечины Льется жирный, теплый гной. Край родной, навек любимый, Край родной, навек любимый, Где найдешь еще такой? Край родной, навек любимый, Край родной, навек любимый, Где найдешь еще такой! Еще не высохли размазанные по чешуе щек сопли, а Тудыть, воздев передние лапы с бороздчатым барабаном, ритуальным речитативом с иканием и отрыжкой в паузах между словами проговорил текст обращения: Собратья! (ик!) Перед (ик!) нами (ик!) Лежит (ик!) Цель! (ик!) Но (ик!) неизвестно, (Ик!) какова (ик!) предначертанная (ик!) Дальнейшая (ик!) наша (ик!) программа! (Ик!) Час (ик!) нам (ик!) подошел (ик!) Просветиться! Отрыгнутые лягушки разлетались над лакированным полом, набранным в шашечку. Затрещала фонограмма, забухал тамтав, защелкали в такт ему зубастые клювы, и Тудыть насадил барабан на ось считывающего устройства Щелковава. Медленно, медленно повернулся барабан. Тончайшие невидимые щупы, каждый всего в несколько атомов толщиной, поползли по его поверхности, отслеживая бугорки записи. Тамтав все бухал, зубы все щелкали, блики, отбрасываемые двигающимися частями Щелковава, ползли и прыгали по стенам. Зазвенел сигнальный колокол - считывание информаци закончилось. Гулкие стуки в недрах Щелковава участились, из решеток радиаторов повалил белый пар, невнятный механический голос забубнил: " Маховики один-восемь раскручены, маховики девять-четырнадцать раскручены, маховики четырнадцать-двадцать раскручены, маховики двадцать один-двадцать восемь раскручены, маховики двадцать девять-тридцать четыре раскручены, маховики тридцать пять-сорок раскручены, маховики сорок один-сорок восемь раскручены, маховики сорок девять-пятьдесят четыре раскручены. Проверка. Жди." Голос стал резче и отчетливее: " Раскрутка произведена. Агрегат ждет." Тудыть завозился у пульта. "Поступила команда: выдать текст. Текст выдается со считанного барабана. Не одной забавы ради Был задуман наш поход. Не напрасно был украден Деревянный наворот. Волосатой нашей кровью Мяса грязные куски Заправляют для здоровья Посрамные старики." Некоторое время Щелковав молчал, потом голос возвестил: "Текст выдан. Агрегат ждет." - Что за бред? -спросил Клюп у Попеньку. - Тихо! - сказал Тудыть. Обряд не предусматривал сложившейся идиотской ситуации. Тудыть, Клюп и Попеньку возились со Щелковавом, пытаясь вытянуть информацию с барабана. Барабан был пуст. Хоты и насолоты пока не подозревали ничего плохого, но долго испытывать их терпение не стоило. Слишком часто на корабле бывали случаи драк, самоубийств и помешательства. Молчание в бассейне становилось все более и более чреватым. Исступленные взгляды желтых и красных клаз сверлили стекло сторожки, на спинах угрожающе топорщились костяные шипы. Тудыть включил глушилку и замутнение стекла. - Ну же! - закричал кто-то из сторожей. - Спокойствие, птички. - Тудыть недаром был капитаном, - Сейчас я продую "Крюх" от хлора и включу метеоритную тревогу. - А Цель? Как узнать, что произошло? - Чтобы думать об этом, надо выиграть... Рев сирены не дал капитану договорить. Началась отработанная рутина действий по расписанию метеоритной тревоги. Все, казалось, понимали, что происходит, правда, все понимали происходящее по-разному. Только двое не понимали ничего - Тудыть, не включавший тревоги, и Клюп, у которого неизвестно откуда взявшийся метеорит в прицеле протонного ружья уходил от выстрелов, меняя курс. x x x В темноте экрана вспыхнула, наливаясь светом с каждым мгновением, тонкая дуга. В наиболее широкой части ее золотистого обода заалела полусферическая выпуклость. Над ней из-за теневой полосы с размытым краем показался ослепительный диск, и тотчас же все пространство под дугой засияло белизной облаков и синевой моря. - И я верил, что солнце взошло для меня, Просияв, как рубин на кольце золотом, - прокомментировал Горм. Горб горизонта медленно пополз вверх и скрылся за кадром. Некоторое время на экране нельзя было заметить каких-либо изменений, потом верхний слой облаков устремился навстречу и исчез, унесясь растрепанными белесыми лохмами. Все пространство экрана заполнилось жемчужным свечение м кучевых облаков, под ними открылся лес, прорезанный причудливыми дорожками рек. Изредка над лесом возвышались холмы, некоторые с постройками или руинами - разглядеть было невозможно из-за быстроты полета. Небо снова захватило большую часть кадра, только в самом его низу раскручивалась ковровая дорожка леса. Пару раз в опасной близости промелькнули аппараты, шедшие встречным курсом, полет замедлился. На горизонте показались три тонкие башни, вершины которых скрывали облака. Башни приближались. Стали видны их подножия, окруженные островерхими зданиями, красные и коричневые крыши которых высоко поднимались над лесом. Деревья уступили место более плотной застройке. В воздухе попадались короткокрылые аппараты с воздушными винтами, бескрылые со сплющенными аэродинамическими корпусами, фигуры, похожие на человеческие, влекомые ракетными ранцами или висящие под мягкими несущими плоскостями. Дома сменились поросшими стройными хвойными деревцами дюнами, за которыми открылась водная гладь, пересекаемая одиноким катером, стремительно вырос в кадре утес с величественным дворцом на вершине, потом снова заблестела вода под очистившимся от облаков небом. - Пролетели собственно Альдейгью. Теперь на север, к морю, и мы у меня дома. Скорость снова увеличилась. После того, как скрылась цепочка невысоких гор, полет продолжался на предельно малой высоте. Судя по вздрагиванию изображению, аппарат четырежды задевал за деревья нескончаемого леса. По экрану побежала поверхность озера, изображение мелко затряслось. - Ура! Следующий кадр был снят с огороженной невысоким зубчатым барьером площадки. С одной стороны барьера открывался вид на озеро, с другой - на мощеный каменными плитами двор замка. Во дворе стоял диковинный четырехкрылый самолет-ракета с тупоносым фюзеляжем, вдавленным сверху и снизу. Многоногий робот подкатывал лесенку. Откинулись четыре каплевидных колпака, располагавшихся ближе к носу самолета, и, не дожидаясь лесенки, через борт своей кабины спрыгнул первый пассажир. Это была черноволосая девушка в блестящем платье с узким лифом и пышными рукавами и юбкой. Глубокий вырез полностью открывал маленькие смуглые груди. Кукылин сглотнул. - Это Гуннхильд, подружка Инги. Славная была девушка, - сказал Горм. - Гадина и дура, - добавил Мидир. Следующим из самолета вылез длинноногий и длиннорукий беловолосый великан в ворсистом комбинезоне. - Это Инги. Хороший парень, даже на гитаре кое-как умел играть, даром что идиот. А это я, - Горм расплылся в улыбке. Горм был во всегдашнем рогатом обруче, широкой серой рубахе с короткими рукавами и в кожаных штанах в обтяжку, залатанных на коленях и на заду. Он помог выбраться из кабины бело-желто-оранжевоволосой красавице с такими же, как у Горма, зелеными глазами с вертикальными прорезями зрачков, выждал, пока та расправляла несуществующие складки на расшитом серебряными драконами и крестами длинном кожаном прикиде, подхватил ее к себе на плечо и ступил на лесенку. - Это Ниав. Ох, и здорова же была, - мечтательно сказал Горм в каюте, в то время как под Гормом на экране подломилась ступенька и он не теряя достоинства провалился и застрял в лестнице. Девушка соскользнула с его плеча и приземлилась на пять точек. На следующем кадре Горм разрывал останки злополучной лестницы на полосы, завязывал их в узлы и бросал себе за спину. Там их подбирал, развязывал обратно и рихтовал, протягивая сквозь сжатый кулачище, Инги, пока Горм не обернулся и не завязал очередную полосу у него на шее. Сохраняя бесстрастное выражение лица, Инги треснул Горма между рогов недовыпрямленной железякой. Горм задумчиво почесал голову и вытянул Инги по животу остовом правой боковины лесенки. Случилась драка, в финале которой Инги удалось обхватить Горма поперек пояса, отнести его на стену и, поднявшись к зубцам, за которыми виднелась вода и дальний берег озера, с размаху бросить его вниз. В последний момент Горм успел вцепиться Инги в волосы и увлек его за собой. Раздался мощный всплеск. Девицы захлопали в ладоши. - Как я провел лето в деревне у бабушки, или Убийца на Берегу Скелетов, - сказал Фенрир. - Тут к нам приближается фотонный звездолет размером с хорошую планету, обшитый ореховым деревом и на углах окованный латунью. - Иди ты! - гавкнул Мидир. - Смотри, баллонка! Перед Мидиром, Фуамнах, Кукылином и Гормом предстала жуткая конструкция, слепленная из нескольких кособоких сундуков различных размеров и трех тазов для варки варенья, соединенных с сундуками длинной хлипкой фермой из поломанных во многих местах тонких жердочек. - Пока ты тут делился воспоминаниями, этот якорный сарай размером с три рабовладельческих транспорта эпохи Кальмота Продажной Шкуры вышел на круговую орбиту. Я засек по вспышкам, - Фенрир давно не был так доволен. - Это не те, кого ты ищешь? - Кукылин не был особенно удивлен, его гораздо больше потрясли лес и приятельницы Горма. - Этот роддом престарелых? При их уровне, они в таком и шерстистых крокодилов на бронетулупы не стали бы разводить! Ты глянь, какие горшки! Урыльники! Ну, Фенрир, ядрена мышь, потешил ты мою душу! - Налюбовался? Теперь послушай! Тесный отсек заполнился урчанием, ритмичным стуком, щелчками и не поддающимися точному определению животными звуками. - УКВ, - пояснил Фенрир. - Брекекекеке. Хотел бы я видеть адресата этой радиоотрыжки... - Горм снял с головы обруч и с остервенением принялся чесать себе спину рогами. - Перейдем на орбиту поближе к ним и потолкуем. По-моему, так. - Я, конечно, ничего не понимаю в звездолетах, но если эта машина действительно такая огромная, может, не стоит к ней приближаться? Ее экипаж может соблазниться и взять нас на абордаж... - неуверенно сказал Кукылин. - Экипаж - на абордаж? Мечта моего детства... Фенрир! - А! - Так как насчет... - Горм не договорил, потому что ускорение вжало его в кресло. Фенрир менял орбиту. x x x "И эти стреляют. Мазилы, я бы уже семь раз попал. Фенрир тоже хорош - вертится, как окорок на веревочке. Пер бы напролом, и все дела. Дай порулить, а? Жмот... А, вот чем стоит заняться." Подкрутив неправильно разветвившийся ус, Горм забарабанил по клавиатуре на панели управления. Мельтешивший за стеклом нелепый звездолет сменился графиками частотных спектров радиосигналов. "Вот с этой компанией я, похоже, столкуюсь на раз - они явно не из породы молчунов." - Эй, Горм! Выдь из транса! - А? - Смотри сюда! - Вижу. И? - Почему бы нет? Первое, они больше не стреляют. Второе, этот небесный тихоход действительно деревянный. Страшно плотная древесина, но даже передо мной они беззащитны. Они, чай, и пальбу начали с перепугу. - Хорош перепуг! Фенрир приближался к распахнувшейся в изъеденной мелкими кратерами грязно-оранжевой стене треугольной дыре, откуда била газовая струя. По углам дыры светили разноцветные прожектора. - Огни включи. - Без тебя, дурня, знаю. Стена оказалась очень толстой - в полтора корпуса Фенрира. На огромных петлях с качающимися рычагами висели створки, уведенные вглубь и откинутые назад чудовищными гидроцилиндрами. Все было сделано из дерева или покрытого черной окисной пленкой металла. Дыра заканчивалась небольшим расширением перед стеной с тремя дверьми овальной формы. Створки медленно пришли в движение. - Еще можем вылететь. - Вылететь из-под сени этих дерев мы можем в любой момент и в любом направлении, - обнадежил Кукылина Горм. Выход закрылся. Стержни в несколько Гормовых обхватов, вылезшие из дыр в стене, намертво зафиксировали створки. Раздалось шипение. - Да у этих звездоблудов не корабль, а барокамера! - Фенрир показал Горму и Кукылину давление и состав заполнявшей отсек газовой смеси: гелий, азот, чуть-чуть кислорода. - Идем гулять! - Тише ты, - Фенрир при посредстве одного из роботов взял Фуамнах за шкирку, так что та отлипла от кресла и повисла, перебирая ногами. Давление наконец перестало расти. Мутные овалы дверей озарились бившим изнутри направленным светом, за занавесью которого угадывались гротескные сгорбленные фигуры. - Дай увеличение, Фенрир! - Горм посмотрел на картинку и наморщил нос. - Зря мы сюда залетели. По сравнению с этими тварюгами даже ты просто красавец, - сказал Кукылин. Горм умиленно шмыгнул носом и смахнул воображаемую слезу. Центральная дверь раскрылась, и висевший за ней монстр, закутанный в блестящий плащ, разинул пасть, показав устрашающий четырехрядный набор кривых зубов. - Не помню, где это я читал, что крупные затупленные на концах зубы - признак пожирателя падали? - спросил Горм. Урод в двери распахнул плащ. Фенрир, Горм, собаки и Кукылин пялились на широкие кожистые крылья, с верхней стороны покрытые чешуей, и волосатое обтекаемое тело с тремя парами мощных трехпалых лап. Кошмарный красноглазый ящер взмахнул крылами и спикировал на крышу головного отсека Фенрира. - И день почти без света был, И ночь без тишины. В размахе сатанинских крыл Мы все отражены, - вдруг нараспев прочитал Кукылин. - Это что? - Пророчество. Из Книги Постыдных Откровений. - Пророчество - фигочество... Во как надо! Сидела старуха в Железном Лесу и породила там Фенрира род; из этого рода станет один мерзостный тролль пожирателем солнца. Будет он грызть трупы людей, кровью зальет жилища богов; солнце померкнет в летнюю пору, бури взъярятся - довольно ль вам этого? - С чего это ты? - не понял Фенрир. - Да так - к слову пришлось. Какая миленькая птичка! x x x - И эта железная рыба - посланник предокв? - Ты не станешь хотя бы спорить, что она появилась очень кстати? - Это еще неясно, к чьей это стати она явилась, а что не к добру, так это точно. - Довольно, Клюп! Именем великих предков говорю - нам явлен посланец, кому ведома Цель. Долой глушилки, оповестить экипаж! Мы пока пойдем посмотрим - может, из него все-таки кто-нибудь вылез. А ты, птичка, сиди у Щелковава да смекай, что к добру, а что к чему! - Тудыть дважды протрещал языком по зубам верхней челюсти и торжествующе уплыл в направлении последнего работоспособного шлюза, принявшего нечто, прорвавшееся через метеоритную защиту. Клюп с ненавистью проводил его взглядом. "Интересно, правду ли говорят, что у него с Двойным в тайном месте на корабле отложены мешки", подумал он. "Тоже мне страж безбрачный!" x x x Выходные охранные роботы не были приспособлены к невесомости. Оставалось надеяться, что внутри нелепого звездолета не очень пыльно. При этом условии липкие присоски для крепления ультразвуковых рыбьих манков к донным камням, наскоро примотанные леской к ногам роботов, могли обеспечить прилипание к стенам. Горм похлопал по поясу, воткнул заглушку во внешнее интерфейсное гнездо и махнул рукой. Фенрир пустил в шлюзовую азот. Кукылин смотрел на Горма через окошечко внутренней поворотной двери и думал, что человеку никогда не превзойти природу в изобретательности по части страшных тварей. Зло и безобразие куда разнообразнее и интереснее добра и красоты. А Горму эти уроды хоть бы хны. Как же, иначе ему от себя самого пришлось бы шарахаться. Кукылин заглянул в окошко. Гормов костюм ничем не напоминал скафандры древних кыфлявикских пустолазов с большими прозрачными шлемами и ярко раскрашенной поверхностью, сглаженной слоями теплозащитной ткани. Никак не верилось, что он делался в мирное время для совершенно невоинственных занятий. Это были достойные латы для грозного рыцаря-мстителя, готового выполнить кровавую клятву наперекор самой смерти. Тусклые черно-багровые плоскости, встопорщенные пластинами шарниров плечи, узкий глухой шлем с безобразным забралом, рога, шипы, бронированные трубки, подсумки, инструментальные пояса, кобуры с резаками и сверлами, огромный ранец с торчавшими в разные стороны дугами безопасности, газовыми рулями и булавами опор силовых щитов, внешний скелет с двумя привешенными позади плеч суставчатыми манипуляторами - все это делало Горма похожим на ядовитое насекомое. Горм повернулся к окошку и показал Кукылину козу. - Жалко, что твоя чешуя не выдерживает высокое давление извне. Фенрир, как полезем, включи чего-нибудь торжественного. - У. Внешняя дверь открылась. В проем свесилась длинная костистая морда, полуоткрыла пасть и завертела языком наподобие пропеллера. - У-тю-тю-тю, - Горм показал козу и морде. Морда скрылась. x x x - Облика они диковинного, но чешуйчатого, а не водянистого. - А велики ли их крылья? - Крыльев вовсе нет, лап же у большего шесть, у меньших по дюжине, а у малых по четыре. - Чудо, великое чудо! - Птицы, глядите, кого послали предки! Из люка вылетел и, взмахнув верхними лапами, остановил в воздухе свое огромное тело посланец предков. Птицы приветственно заскрежетали челюстями. В ответ динамики Фенрира исторгли жуткий соляк, зверски погибший в громовом раскате барабанов. Тудытю, висевшему с мятым сушеным древесным ундуком в челюстях, полагалось подлететь к гостю и угостить его из клюва в клюв. Но у гостя клюва в подобающем месте не наблюдалось. В который уже раз среди птиц возникло замешательство. Горм спас ситуацию, идентифицировав сплющенный желтый морщинистый пузырь, уныло затерявшийся между торчавшими из челюстей в стороны и затем загибавшимися под прямым углом друг навстречу другу страшными зубами Тудытя, и сказав: - А, ядрена рыба, да это мышь! То есть я хотел сказать наоборот, но вы все равно ни фига не понимаете. А ну давай ее сюда! Многострадальный ундук древесный сушеный исчез в одном из Гормовых поясных мешков. - Спасибо, как говорится, за добрый хобот, но на четверых этого маловато, друзья. Еще пожрать у вас есть? x x x Да что ты! С моей-то комплекцией? Зачем - я их просто перед допросом держу по паре суток в коридоре, а конвой спать не дает и в туалет не пускает. Помнишь того студента, которому на дыбе руку оторвали? У меня такие через полсуток готовы подписать что угодно. Нет, пива много пьют. Уж не там, где ты его берешь. Разве только спирт? Извини, извини. Кстати, есть тут для твоих мочалок контрабандный товарец. Да не лапай, порвешь! Синтетика, редкая вещь. Зачем прозрачный? Ой, уморил! Ладно, кажись, ведут кого... Дело нумер шастнадцать-тридцять два. Уличен в хранении мотоцикла. Указ восемьдесят пять, приложение три. Подсудимый! От имени народа я совмещаю функции обвинения и защиты и вершу суд беспристрастный и справедливый. Что вы имеете сказать в свое оправдание? Все, все, достаточно. Расстрелять! Следующий! x x x "На повороте погас свет И скрючились черные когти дверей, И мне хотелось крикнуть "Скорей!", Но нет. Холодные спутники теней своих, Они приходили и ложились на стол, И голые ноги свисали из них На кафельный пол." "За что?" "За то!" "Крепка моя вера - Пусть срок мой настал, И ваш час пробьет, палачи. Хорошим манерам Сошедший со скал Сумеет вас всех научить." "Меня этапируют в политический лагерь Ояявик. Передайте жене, Нунлигран, Четвертый проспект двадцатилетия юбилея победы..." "Жена погорюет, выйдет за другого, Выйдет за другого, забудет про меня, Жалко только волюшки Во широком полюшке, Матери-старушки да железного коня..." Выцарапав на бетонной стене не больно-то складный стих, коренастый детина с маской запекшейся крови на лице сел на нары рядом со своим тощим сокамерником и спросил: - Фа фто попалфя? - Указ восемьдесят пять, дополнение четыре, - отвечал тот сквозь слезы. - Я так хорошо держался. Месяц не могли заставить никого оговорить. Током пытали, не кормили - все выдержал... - Так не вой. Молодеф - умреф ф фифтой фовефтью, это нынфе редко кому удаетфя. - Нет, я погубил девятнадцать человек. Они взяли мою девушку. Сказали: не выдашь сообщников по шпионской организации - изнасилуем всем отделом, и я переписал всех друзей, а потом они... - Фпион, а на понт береффя, как придурок. А девуфку тебе надо было убить фамому, табуреткой, префф-папье - у ниф ф кабинетаф ффегда подходяффая вефф найдетфя. Фто ф ф тобой делать... Ты вой потифе, а? Я пофплю. Поспать коренастому не удалось. Завизжали петли, открылась дверь, один охранник вошел в камеру, другой с карабином остался снаружи. - На выход. После довольно длинного пути по коридорам детина спросил у солдата, шедшего впереди: - Фто не ф подвал? - Там вашего брата уже столько навалено - крючники не успевают оттаскивать, так что придется тебе, дружок, отдыхать на городской свалке. - Офтряк... Во дворе грела мотор машина. Около нее стоял пожилой мужчина с двумя широкими полосами на воротнике кителя и мальчишка-курсант. - Твоя практика окончена. Но есть два испытания, через которые должен пройти каждый, кто хочет проверить, достоин ли он служить делу народа, хоть их и нет в программе. Тот, кто отдает себя общему делу, должен отдать себя целиком, без остатка. Никакие ложные идеи и предрассудки не должны стоять между тобой и твоим долгом перед народом. Ты - каюгун в руке народа. Ты не принадлежишь себе. Приказ - вот что выше всех заповедей и устоев для тебя. Не думай о том, плох ты или хорош, когда выполняешь его, думай только, чтобы он был выполнен. Никакой поступок не низок, если совершен именем народа. Ты дал ложную клятву и обесчестил девицу. Чувствуешь ли ты себя лжецом и насильником? - Никак нет! - Почему? - Я действовал именем народа! - Молодец! Ты прошел испытание низостью. Пройди теперь и испытание кровью. Водитель отвезет этих людей на свалку. Там ты расстреляешь их. Не забудь потом снять наручники. Понял приказ? - Так точно! Первое испытание было приятнее, но я справлюсь и со вторым. - Разговорчики, - ухмыльнувшись, сказал пожилой мужчина. - Исполняй приказ! - Есть! - практикант скрестил в уставном приветствии сжатые в кулаки руки и сел в машину. За ним впихнули приговоренных, потом сели один из охранников, захлопнув заднюю дверь. Шофер бодро взял с места и, лихо промчавшись мимо ворот, выехал на шоссе. Карие глаза практиканта затуманились. - Спасибо тебе за первое задание, дантист. Правда, крепкая у твоей девки оказалась невинность, пришлось мне повозиться на благо наро... Он не договорил. Замухрышка, взвизгнув бешеной крысой, обрушил свои скованные руки ему на голову. - Уф ты! - Коренастый парень с нескрываемым удивлением двинул тазом, и сидевший рядом охранник вылетел на шоссе - задняя дверь, защемившая при посадке ремень карабина, оказалась неплотно закрытой. Второй охранник успел дотянуться до спускового крючка, забыв про предохранитель, за что расплатился сломанным пальцем. Впрочем, палец беспокоил его недолго, потому что вскоре он оказался лежащим на обочине шоссе с пробитой наручниками коренастого детины головой. Детина вытащил из нагрудного кармана курсанта ключи на кольце, отпер наручники замухрышки, дал ключи ему, дождался, пока тот отпер его наручники, по-хозяйски подобрал с пола карабин и протянул замухрышке руку. - Я Мыгак, тангит. - Я Кумахлят, учился на зубного врача. - Как кфтати. Не люблю вафего брата, но так отомфтить фа любимую мофет тофко фвой. У этой фтуки феркало фаднего вида ефть? - Разбито. - Это хорофо. Машина затормозила. Лязгнула передняя дверь, проскрипели шаги, в проеме двери показалась усатая физиономия шофера, вытянулась и исчезла в кровавом всплеске. Труп с разнесенным пулей черепом свалился на штабель скелетоподобных тел, видимо, привезенных на свалку из какого-то учреждения социального обеспечения. Коренастый поставил карабин на предохранитель, кинул его замухрышке, еще раз пошарил по карманам курсанта, вынул пистолет, вытолкнул тело из машины, вылез сам, несколько раз ударил распростертого покойника ногой в пах, и полез на место водителя. - И куда мы? - В горы, куда ф нам еффе, горемыкам! x x x После возмутительной и не поддающейся описанию дележки дары птиц были сожраны собаками и Гормом. Кукылину достался сушеный ундук, от которого его стошнило. Поковыряв в зубах медной щетинкой, выдранной из щетки для очесывания собак, Горм сказал: - Добрый харч, но боюсь, что лучше мне не пытаться узнать, что я только что захавал и как оно было приготовлено. Фенрир, расскажи-ка мне лучше, что ты понял в их компьютере за время моей еды. - Ты рискуешь расстроить себе переваривание поименованной еды, но ладно - охота пуще неволи. Слушай. Знакомо тебе понятие арифмометра? - Кому? - Кукылин, объясни этому хэкеру-недоучке, что такое арифмометр. - Ммм... Арифмометром у нас называют механическое приспособление для счета, складывающее и вычитающее числа посредством зубчатых колес. - Молодец, хороший мальчик, возьми с полки пирожок. А ну клади на место! От этого можно заболеть насмерть, бери левый. Ты понял, пень рогатый? - Короче, куркулятор! - Ростом, и верно, не вышел, но по уму ты - чистый тролль. На фанерном звездолете нет компьютера в нашем понимании. То, что там стоит, не использует при работе электромагнитные излучения. Это механическое вычислительное устройство. Арифмометр. Достаточно сложный, за счет того, что шестерни, червяки, валы и прочее миниатюризованы до предела. Отдельные детали, возможно, просто молекулы неких сверхполимеров. Со мной он вряд ли потягается, с тобой разве что. - Вот удружил. Ладно, клевещи дальше. - Носители информации - барабаны. Единица или ноль информации обусловлены глубиной спиральной канавки. Считывающее устройство - тонкая игла. - Ты думал об интерфейсе? - Пользуясь твоим жизненным кредо, что мне думать? Он там предусмотрен, да не под наш, как говорится, разъем. Это шестиугольная пластина, утыканная тонюсенькими щупами. Чтобы соорудить устройство под пару, нужна как минимум мастерская твоего замка. - И все? - Можно бы попробовать силовое поле, но сколько потребуется маломощных генераторов и как их синхронизировать? Посадим робота за клавиши, виноват, за крючки. - "Удаление гланд автогеном через задний проход, или Инженер из Железного Леса". Ты, Фенрир, был задуман как самообучающийся, а на поверку оказался саморазучивающийся - дуреешь с каждым днем. - Это почему? - Не знаю, так уж платы развелись. Если у тебя есть три генератора силового поля, ты можешь сгустить силовой жгут по нормали ких плоскости? - Ну, это будет не жгут, а выброс конечной длины и погонной интенсивности. Диссипация все-таки. - Длина выброса зависит от интенсивности? - Не прикидывайся, что у тебя ума меньше, чем у тролля. - Ты так и не допер, куда я гну? Смотри! - Горм стал рисовать на окне световым пером. - Время реакции на сигнал у их интерфейса наверняка порядочное - механизм все-таки. Значит, есть довольно приличный интервал, на котором он не отличит пульсирующее воздействие от постоянного. Берем три - три! - генератора. Задаем сетку на плоскости и частоту развертки, пробегаем сетку и в каждой ячейке втыкаем силовой жгут нужной интенсивности. Получается синтезированное силовое воздействие любой конфигурации. - Ну ты ваще... - Уж не корзинка с искусственными щенками, - Горм вылетел из кресла и, оттолкнувшись ногой от потолка, переместился к проему, отдедявшему шахту от второй каюты. Там Кукылин сидел у монитора, решая задачки по физике. - Ну что ты долбишь все подряд? Я даю дюжину задач, чтобы ты мог выбрать пару наиболее для тебя, бродяги, интересных. - Извини, я не знал. - А какого рожна ты опять извиняешься, как последний мерзавец? Ради счастья быть избавленным от душного обхвата твоей вежливости, я не побрезговал даже сомнительной честью побрататься с тобой, и неужто все это зря? - Слушай, что ты на меня бросаешься, как вампир на кровяную колбасу? Сам ничего не сказал, а я сначала решай все подряд, а потом слушай твои вопли! - Ну вот, сразу бы так. Хорош учить. Я сейчас пойду разберусь с интерфейсом, а то Фенрир там, похоже, совсем спятил, а ты смотри фильму. Попробуй без перевода. Горм подлетел к длинному ящику с дисками, выбрал один в наиболее обшарпанном футляре и, вытряхнув его в дисковод, уплыл в шахту, попутно прихватив с собой мирно спавших в воздухе собак - Мидира за ногу, Фуамнах за хвост. Переборка между шахтой и каютой, закрывшись, заглушила звуки перебранки. Пропели что-то бессмысленно-мужественное электронные фанфары, которые даже глухой от рождения тролль-идиот не принял бы за настоящие, и перед Кукылином яркими до ядовитости красками зажегся куб экрана. Тисненой черной кожи сапоги с множеством заклепок, блях и висюлек широко ступали по пронзительно зеленой траве. Камера скользила над самой землей, потом повернулась вверх, показав сине-фиолетовое небо с висевшим почти в зените не то островом, не то кораблем, и закованную в чешуйчатую броню фигуру шагавшего. Размотался в воздухе веревочный трап, и рыцарь в черных сапогах со слегка стоптанными внутрь узкими каблуками ловко поднялся по узким металлическим ступеням. Последовал темный кадр, на котором мог бы разглядеть что-либо только наделенный зрением в ближнем инфракрасном диапазоне уроженец Метрополии. Низкий, скрипучий голос произнес: - Высоко будет нести меня сегодня вечером Змей! Я буду им править! - Как смог ты построить такой большой и красивый корабль, о Эрлинг сын Скьяльга? - спросил другой голос, тоже низкий, но глухой. - Отец передал мне тайну, и не позднее чем этой ночью она принесет мне славу и власть или славу и гибель. Собирайте войско, ярлы. Экран посветлел. Над холмами, поросшими редким лесом, плыли многокорпусные аэростаты с хищно вытянутыми наглухо закрытыми деревянными гондолами. На некоторых громоздились в несколько ярусов паруса с изображениями богов и чудовищ (было бы мудрено разобрать, кто именно боги, а кто чудовища), другие загребали воздух винтами, решетчатые каркасы которых просвечивали сквозь тканевую обшивку. За аэростатами следовал летающий остров, влекомый шедшими напролом через лесную поросль огромными зверями, спины которых покрывали костные чешуи в человеческий рост. Тонкие канаты соединяли массивные и, видимо, страшно тяжелые кованые нагрудники на зверях с узкой щелью в торчавшем из аэростатных пузырей клювообразном медном выступе, увенчанном змеиной головой. Через весь экран провалами в бесконечную даль зазияли угловатые знаки рун: "Барабаны судьбы, часть вторая". Из-за зеленых холмов показалась крутая скала. На ее вершине среди зубчатых стен и башен происходило непонятное шевеление. Более крупный план показал сновавших по стенам людей, готовивших к взлету воздушные шары. Шары наполнялись газом и медленно всплывали в воздух. Вражеский воздушный флот тучей окружал скалу. Рыцарь в чешуйчатой броне и черных сапогах стоял на медном носу летающего острова. Оператор дал наплыв на его свирепое темное лицо, обрамленное рыжей короткой бородой и гривой развевавшихся на ветру седых волос. В синих глазах читалась кровожадная радость предвкушения битвы. - Похоже, битвы в воздухе не избежать, - обратился к Эрлингу сыну Скьяльга человек в железном рогатом шлеме. - Да. Быть кровавому дождю и граду из отрубленных голов. Выводите корабли в одну линию и связывайте их, - приказал тот. - Тогда нос Великого Змея сильно выдвинется за общий строй - ведь он самый большой. И плохо придется тем, кто будет оборонять нос. - Да. Ты возглавишь их. Неожиданно носы Эрлинга сына Скьяльга и его собеседника втянулись внутрь их черепов, ближний и дальний борта Великого Змея поменялись местами, а в небе открылась дыра, через которую виднелись медленно двигавшиеся механизмы и быстро сновавшие крылатые многорукие уроды с красными глазами. Экран сложился в плоскую картинку одного из внутренних помещений фанерного звездолета. - Хорош проклажаться, - с обычной своей последовательностью сказал Горм, чья внушительная задняя часть, торчавшая из недр чего-то, была единственным элементом зрелища, на котором хоть как-то мог отдохнуть глаз. - Забрось в шлюз двух шестируких и перекинь управление на Фенрира. - Охохо, - Кукылин отстегнулся от кресла. - Ну что б ты без меня делал. - Снимал штаны и бегал. Куда рыло задрал, криводрист? Красноглазый звездолетчик, попытавшийся вынуть из кармашка на левой икре Горма кинжал-плоскогубцы, увернулся от пинка, клюнул Горма в пятку и упорхнул. Горм полез за гайковерткой. Полетели мелкие детали, им вслед выплыл распотрошенный висячий замок. - Что хоть ты делаешь? - Ломаю защиту, - был ответ. Из развороченной операционной системы сочилась смазка. Маразм крепчал. x x x Повиснув на прямоугольном потюхе вокруг плававшей в центре сторожки туши удота глистобрюхого, заживо нафаршированного острицей деликатесной, ночные сторожа уже день напролет бранились, изредка сбивая накал спора едой. - Это я говорю вам, птицы! Брать в союзники это чудовище - лучше уж всем попрыгать в реактор! Мало того, что у него всего четыре лапы и нет крыльев - он однополый! Это какое-то биологическое извращение, вид неполноценных существ! - не унимался Клюп. - А по-моему, однополость экономичнее гермафродитизма, - рассуждал Попеньку, - хоть каждый из нас уже двупол, хоту все равно нужен насолот, а насолоту хот. От себя детей не родишь! А ему это как позавтракать! - Нет, птица! Чтобы родить детей, ему нужна самка, как тебе хот, а сам он, естественно, самец, как ты - насолот, - попробовал объяснить Тудыть. - А в чем тогда разница? - Сойдясь с хотом, ты отложишь мешки от него, а он от тебя, верно? А он ничего не родит от самки, только самка от него, и сразу готового детеныша! - А детеныш будет самец или самка? - Как придется. - Вот ужас! Так если в каком-нибудь поколении родятся одни самцы или одни самки, весь вид может вымереть! - Вы о другом подумайте, птицы! - Тудыть воспарил над полусъеденным удотом. - Какими мы ему кажемся... Все замолчали, потом кто-то сказал: - Да-а... - Когда он рассказал мне все это, я только и смог подумать: "Хотел бы я видеть ту самку..." Так у него и изображение нашлось, - продолжал Тудыть. - И как? - Такая же отрава, только прямо на рыле, вокруг пасти, шерсть не растет. Я о другом! Он не виноват, что не родился птицей, но голова у него даром что приплюснутая, а работает ненамного хуже наших. Двойной, постиг ли ты его речь? - Кое в чем. - А он уже владеет нашей, хоть она и сложнее его кваканья, не говоря уже о том, что ему приходится использовать специальный прибор, чтобы говорить. - Так он еще и нем? - Напротив, очень разговорчив, хоть речения его порой темны. Я уяснил, что он предлагает нам некоторое действие. - Посадка на тело, видимое над нами? Ужель сами мы не решились бы? - Неведомо. Однако он будет полезен - вверху живущие ему сродни. - А выживем ли мы вверху? - В его челноке дышится неплохо, к тому ж верхнее тело едва наделено тяготением, чтобы удержать атмосферу. И сумеем воспарить - в том он уверял. - Нет у меня веры исчадию! - возопил Клюп. - Неизвестное зло лучше ли известного? - сказал проснувшийся Хрябет, хранитель стручьев, и вновь уснул. - Скажи ты, Двойной! - Тудыть закутался в свои крылья. - Любая, даже сомнительная, надежда лучше верной смерти! - Двойной свирепым взглядом обвел птиц. - "Крюх прародителя" рассыпается на глазах. Зреет бунт. Корабль обречен. - Он безобразен, но смышлен. И действие, им предлагаемое, не есть ли благая Цель, предначертанная предками? Прекратить войну, в содружестве с иными существами возродить разоренный мир, построить космопорт и отправкой первого корабля помочь выполнить священный обет мести, более древний, чем Старый Пупыр Договорной Ботвы? - А не лучше ли не войну прекратить, а извести тех тварей, что злы настолько, что даже себе подобных убивают? Я, конечно, понимаю, что они не виноваты - все проклятая природа - в одно поколение родится меньше самцов, и все самки воюют за них, в другое - наоборот, но можно ли иметь дело с такими ущербными существами? - Одно такое ущербное существо уже спасло нам жизнь своим появлением и тут же подарило нам ее вторично, когда не ответило на твою пальбу, - ответил Клюпу Двойной. - Я верю в мудрость предков, намеренно поставивших нас перед этим выбором. - Эй, Тудыть! - вновь проснулся Хрябет. - Раз съеден удот, пусть будет съеден и утод! Вели подать! x x x "Утсилик - город ясного неба" - значилось на рекламном плакате, стоявшем на обочине шоссе, по которому давно уже не проносились легковые автомобили и автобусы с богатыми курортниками. За щитом шоссе обрывалось. На дне почти высохшей реки лежал полускрытый наносным грунтом остов моста. За рекой вздымались к пропыленному небу утесы домов, способные вселить ужас в сердце неробкого странника. Поговаривали о чудовище, через несколько десятков лет после первого удара народившемся в погубленном радиацией целебном озере Санлук, что оно будто бы проникло в канализацию и сеть метро под городом и полностью подчинило его себе. Во всяком случае, в Утсилике и верно никто не жил, несмотря на сохранность зданий и близость сносной воды, а отважный Тагигак, грабитель мертвых городов, как-то сунувшийся в Утсилик, чуть не погиб в объятиях страшного синего щупальца, пытавшегося затащить его в платный подземный туалет. Поэтому мужики, осмелившиеся обрабатывать землю ближе, чем в пятнадцати лигах от городских строений, считались самыми что ни на есть отчаянными, а про старуху Кутвеун, жившую с тремя дочерьми и пятью их мужьями на стоявшем посреди реки пароходе, ходил упорный слух, что она людоедка и что глаз у нее дурной. И когда старуха, зайдя как-то холодным летним вечером в деревенский трактир, вместо платы за выпивку и угощение предложила рассказать историю, трактирщик, подумав, согласился - не со страху, а так, из неохоты связываться. Прочистив после еды мозги доброй кружкой подогретого пива, старуха утерлась фартуком и начала: - Вы, люди добрые, слыхали верно, про Кукылина, что был старшим сыном его милости Кошкли? Ну так вот что я вам скажу. Позапрошлым утром сижу я в рубке своего корабля, а время раннее - едва-едва рассветает. Сон ко мне, как стара стала, под утро совсем нейдет. И слышу - мотор. Ну, думаю, не иначе кто-то едет по руслу в усадьбу Кошкли. Точно, броневик. Гербы княжеские. Остановились у корабля, и ну кричать в мегафон: "Эй, есть кто?" А сами пушку на рубку наводят. "Есть", кричу, "есть, не стреляй, добрый человек." Тут и зятья в рубку набежали, кто с ружьем, а кто и с вилами. А с броневика кричат: "Эй, мужики, чьи вы, и подать его светлости агии Камыснапа шоферу воды для радиатора!" Пошла я со старшим зятем и с полведром воды к броневику, и вижу - рядом с шофером сидит старый Сягуягниту, оружейный мастер его милости Кошкли, что с молодым Кошкли на войну пошел. Узнал меня. "А ты все такая же, старуха, разве только грязней стала," говорит. Ну, слово за слово, рассказал, что приключилось с Кукылином. - И что же приключилось? - спросил кто-то из посетителей трактира, гревшихся у огня. - Вот в этом, добрый человек, и вся, скажу я, суть. Нет больше Кукылина, и душу свою он погубил за сто золотых и ящик тушенки! - Ого! Мне бы кто столько добра за мою отвалил! Как же это у него вышло? - Да вызвался с Пупихтукаком биться, и тот его уволок! - старуха выдержала эффектную паузу, хлебнула пива и продолжила бы, не пройдись по окнам пулеметная очередь. Сквозь треск падавших на пол горшков и вопли посетителей с улицы донеслись рев предельно изношенного газотурбинного двигателя и лязг траков. Народ бросился врассыпную. У трактира остановился танк с грубо намалеванной на башне баронской короной. Из башенного люка вылез человек наводящей ужас наружности - лысый, безбровый, безусый, голый по пояс, горбатый, татуированный в три краски и с пулеметом в руках. Он спрыгнул с брони, сорвал прикрывавшую вход в трактир циновку и переступил через порог. К этому моменту в помещении оставались только трактирщик, помятая в давке и упавшая под стол старуха и человек, гревшийся у огня. - Эй, ты! - короткой очередью по стойке лысый дал понять, что имеет в виду трактирщика. - Две бочки спирта для танка, стакан для меня и лучшего угощения для его светлости добродетельного барона Накасюналюка! А ты, мужик, катись отсюда! - Не воняй, горбатый, - отозвался сидевший у очага, показывая лысому гранату, которую держал в правой руке. - Уж сколько лет ты живешь, и с каждым годом все сильнее воняешь, а когда подохнешь, завоняешь и того хуже. - Что? - лысый в полном замешательстве направлял ствол пулемета то в потолок, то в пол. - Мне надо говорить с твоим хозяином. Это так же верно, как то, что тебя, горбатый, зовут Ныгфукак. - А ты кто? - Не твоего ума дело, лысый. Зови хозяина. - Ну я тебе ужо попомню, - пообещал татуированный и вышел. Он появился вновь вместе с дородным мужчиной располагающей наружности, который, едва обвыкнув в темноте, с криком: "Эй, бабка, лови!" из пистолета застрелил старуху Кутвеун. Сев за стол и поставив ноги на ее труп, он сказал: - Доброй еды, Кагуннак. - Доброй еды, твоя светлость. Зря ты убил старуху - она не дорассказала одну историю. - Я не виноват, что эта скотина трактирщик не принес скамеечку для ног. И потом, мне сейчас не до историй, мне срочно нужно золото или платина. - Если бы ты изредка удосуживался слушать истории, может быть, не нуждался бы так. - Довольно. Что у тебя за дело? - Ограбим усадьбу Кошкли! - Вот еще! Они мне должне сорок золотых, а там всего добра золотых на пять! - Вот сорок золотых ты и отдашь мне за совет. И старшую Кошкли впридачу. Князь Камыснап на днях прислал в усадьбу броневик с золотом и консервами. - С какой радости? - барон дождался, пока раб трактирщика принес корзину с двумя бутылками вина, жареной кошкой и овощами, и застрелил раба. - Дело княжеское. Кстати, Кукылин накрылся. - Вот это приятно. Подсаживайся, поедим, подожжем трактир и едем грабить. x x x Двойной покрепче схватил потюх, продел когти передних и задних лап в петли рулевых тросов и свесил голову в смотровую полусферу. Тонко визжал моторчик гиростабилизированной платформы, ровно стучали двигатели, слегка подрагивали стрелки манометров. - Куды! Совой! Бросай! Черепов! - вызвал он. - Двойной! - почти одновременно откликнулись родичи. Тудыть в последний раз перед запуском заговорил с челноком: - Двойной! Даю отсчет: голова, крылья, ноги, хвост! Пошел, птенчик! Клешня "Крюха прародителя" мощным движением послала "Визг" к тучам планеты Лысое Варенье. Двойной услышал предстартовый отсчет второго челнока, потом голоса с "Крюха прародителя" затихли в отдалении. Винты вращались вхолостую, замедление не чувствовалось. - Двойной! Куды! Бросай! Черепов! Как жизнь, птицы? - синтезированный радиоголос Горма был, как всегда, низким и гудящим, как гонг. - Горм! Тебе бы так жить, как я! - наперебой заорали родичи. Двойной представил себе их высунутые чешуйчатые языки и разинутые пасти с кривыми зубами, разинул пасть и высунул длинный чешуйчатый язык. По праву ночного сторожа он ответил на вызов последним: - Эх, Горм! Жизнь наша что чайник: бока блестят, да нос раздвоен! Где ты? - Обернись. Приплюснутая туша Фенрира, смутно проглядывавшая сквозь силовую броню, висела точно позади "Визга". - Для вас посадка будет трудной - атмосфера здесь разрежена. Напоминаю еще раз - держаться за мной на расстоянии дюжины корпусов, при случайном касании воды немедленно ставить винты в флюгерное положение. Птички! - Фенрир обогнал "Визг-1" и "Визг" и зажег сигнальные огни. Вскоре три аппарата вынырнули из облачного слоя в непосредственной близости от поверхности. Рев ракетных движителей Фенрира накладывался на глухое гудение многолопастных пропеллеров в хвостовых частях спаренных китообразных корпусов челноков. Яркая оранжевая краска, покрывавшая их обшивку, в запыленной атмосфере пятой планеты приобрела неизъяснимо паскудный оттенок. Экипажи теснились в похожих на консервные банки внутренних помещениях, впившись когтями средних лап в потюхи, пилоты дергали за тросы, поворачивавшие воздушные рули и носовые управляющие плоскости. Горм сидел в кресле, положив руки на массивное навершие ключа, вырезанное в виде пары предающихся любви драконов. Кукылин наблюдал за его действиями из каюты через объем монитора. Сквозь проносившиеся в окнах просветы мглистой дымки виднелась сморщенная дряблыми волнами грязная ширь океана. Полет давно уже шел на дозвуке, и Горму приходилось изрядно трудиться, чтобы двигателями и изменением формы силовых щитов поддерживать равновесие. Неуклюжие посадочные челноки птиц предназначались для посадки на планету с гораздо более плотной атмосферой, но относительно маленькое ускорение свободного падения позволяло кургузым саблевидным крылышкам поддерживать подвешенные к ним снизу тяжелые корпуса "Визга" и "Визга-1". Фенрир летел в локте над водой, силовым щитом дробя гребни волн. Зона видимости была безнравственно узкой - сразу над окнами начинался туман. Внезапно в опасной близости от передней кромки из воды поднялась темная масса. Горм не успел отреагировать, но Фенрир смел препятствие противометеоритной ракетой, на мгновение выключив силовой щит. Куски твари, решившей поохотиться на необычно крупную летучую рыбу, долго еще падали в воду. "Визги" скользили чуть поодаль, не касаясь воды. Эффект экрана помогал им двигаться в воздухе со скоростью птичьего полета. Гондола полезной нагрузки "Визга" на мгновение сдвинулась назад, выползая из-под крыла, и из декомпрессированного еще на "Крюхе прародителя" кубрика выпорхнули Йего Бросай и Йего Черепов. Шерстистые крылья огромного размаха, приспособленные к впятеро большей гравитации, легко несли их обтекаемые тела, покрытые костяной броней, когти крепко сжимали огнеметы, взгляды теменных глаз, чувствительных к инфракрасным лучам, зорко проникали сквозь туман. Волны стали круче. Приближалась отмель или остров. - Здесь самое зверье и начнется, - обратился Горм к Кукылину. - Глубина кончилась, поэтому они будут торчать из воды. Кстати, что за скотина нас чуть не сзямала? - Спроси что полегче. - А еще абориген! Что пять дней назад взорвалось в его родной атмосфере, он не знает... Кто живет в его родном, любимом, можно сказать, море... Рыцарь, фигыцарь... - пробурчал себе под нос Горм, машинально уклоняясь от столкновения с перепончатой лапой, местами усаженной присосками, попытавшейся поймать Фенрира на лету. - Легче на поворотах, ты, почетный член поросенка с кашей! - Фенриру маневр показался неизящным. - Мне теперь эту соль два часа с себя соскребать. - Тебе больше нравится кишки с себя соскребать, что ли? - Кишки у тебя в штанах. Держи правее, идиот! Немыслимых размеров пасть захлопнулась на расстоянии вытянутой руки от левого края головного отсека. Черепов и Бросай отстали от "Визга" и занимались тем, что дразнили морского зверя, всплывшего к поверхности и бестолково махавшего хлыстообразными щупальцами. Черепов пикировал ему на голову, в последний момент перед столкновением сворачивая, а порхавший над самыми гребнями волн Бросай, оказываясь над разинутым в ожидании Черепова хлебалом, толстой струей гадил в него на лету. Так обалдевшие от совершенно новой и где-то бодрящей обстановки Йего забавлялись, пока Бросай не иссяк. Тем временем Фенрир, "Визг" и "Визг-1" влетели в залив с относительно спокойной водой. Посередине залива стоял допотопный морской корабль, оплетенный множеством сухих волосатых стеблей. Стебли завершались раздвоенными штопорами. Некоторые штопоры все еще впивались в глазницы черепов, вместе с другими костями и ошметками одежды валявшихся на палубе. - Горм! Слышишь меня! - Бросай! Ты, что ль? - Я. Я над вами. Почему здесь берег так кругло вырезан? Это порт? - Это кратер, птица. Здесь, похоже, был порт, но его разнесли в пыль. - Тогда почему посередине стоит корабль? Или это не корабль? - Спроси что полегче, - пробормотал Горм себе под нос. Птица, фигыца... Нам на берег бы вылезти сперва... Берег был довольно крутым и рыхлым на вид, но самое удивительное, что в шлак, оставшийся после взрыва, было врыто несколько остовов судов. Порт явно продолжал существовать некоторое время и после бомбардировки. Прикинув свою скорость, Двойной решился на выполнение рискованного посадочного маневра. Дернув клювом за рычаг выпуска шасси, он освободил от фиксаторов тормозной якорь-парашют на тросе из углеродного волокна и шесть ног-схватов - по три на каждом корпусе. Якорь зацепился за борт едва выступавшей из шлака посудины, начал разматываться трос, передавая энергию движения "Визга" свитому из свинцово-кремниевой композитной ленты маховику. Но ветхая обшивка судна не выдержала нагрузки, якорь сорвался, унося в лапах здоровый кусок фальшборта, и "Визг", с грохотом и скрежетом пропахав шлак пропеллерами, ткнулся в поверхность планеты Лысое Варенье, подпрыгнул и остановился, глубоко зарывшись носом. Два посадочных схвата из четырех отвалились, гондола полезной нагрузки сорвалась с одной из направляющих. "Визг-1" почти остановился в воздухе над местом аварии, одновременно со сбросом якоря реверсировав винты и отклоняя специальной выдвижной плоскостью часть воздушного потока вниз, выпустил схваты и упал на грунт с высоты двух Гормовых ростов. Схваты погасили удар. Наблюдая маразматические сцены посадки птичьих челноков, Горм сам едва не врезался в берег, но окрик Фенрира напомнил ему о необходимости выпустить шасси и сбавить тягу. Фенрир тяжело выполз из воды и увяз, не пройдя и дюжины локтей. - Горм! Слышишь? - Двойной! Сильно вас шмякнуло? - Никто не ранен. Шасси разнесло, перекосило гондолу и заклинило потолок в моей кабине. - Все лажа. Главное, маховики целы. Кукылин, пошли гулять! - Я бы пока поостерегся. - Дело хозяйское, а я схожу, вытащу Двойного. Вас, собачки, небось упрашивать не надо? Пока вся честная компания одевалась, Кх Куды и Кх Совой грызли оторвавшийся лонжерон, намотавшийся на вал привода отката гондолы. Двойной от нечего делать достал коробочку с завтраком, высыпал козявок на стекло и по одной подбирал их языком, а Йего нашли на берегу какую-то падаль, проверили ее на радиоактивность, обмерили и стали думать, что с ней делать дальше. - Ты смотри, какой мосел! Нет, ну как пахнет, а! У нас на "Крюхе" разве можно найти тушу, упревшую до такого состояния! Бывает, оставишь яйцо или лягушку протухать где-нибудь за стрехой, так едва она себя проявит, тотчас кто-нибудь унюхает и сожрет! - Если ты это съешь, тебя самого скоро найдут по запаху. А ну убери лапы! За возней птицы не заметили судна, которое приближалось к берегу странным извилистым курсом. Оно дошло почти до причала и остановилось. Следом шло еще одно, по прямой и гораздо быстрее. На палубе его возились у короткоствольного орудия матросы, из заваленных назад труб валил жирный черный дым. Пройдя недалеко от обмотанного волосатыми стеблями корабля, судно вздрогнуло, словно наткнувшись на упругую преграду под водой. У борта забурлило, из водоворота поднялся корявый ствол, опутанный водорослями и обросший здоровенными раковинами. На верхушке ствола шевелились пять свернутых в спирали ветвей с щетинистыми клешнеобразными утолщениями на конце. Движения растения были неуверенными, плавными и вместе с тем чудовищно быстрыми. Спирали развернулись и, шаря в воздухе, потянулись к судну. Матросы спешно наводили пушку. Выстрел - и осколочный снаряд взорвался в непосредственной близости от орудия. Двое из орудийной прислуги упали. Ветвь, перебитая взрывом, свалилась на палубу, задавив наводчика. Уцелевшие ветви скользили по палубе, хватая матросов и швыряя их в бурлившую воду у основания ствола. Предсмертные вопли вязли в неподвижной полосе воздуха, припертой густым туманом. Последняя ветвь подобрала с опустевшей палубы валявшуюся у орудия руку, оторванную вместе с плечом, бросила ее за борт и замерла над судном, потом тоже свернулась обратно в спираль. Ствол ушел под воду. Из рубки первой посудины безмолвно наблюдали за событиями, пока бурление воды не прекратилось. Тогда на баке загрохотало: отдали якорь. Из-под залатанного брезентового тента с несколькими окантованными дюралем прозрачными окошечками вышел человек в лохмотьях некогда зеленого плаща с капюшоном. Он неслышным шагом приблизился к стоявшей на корме гарпунной пушке, не спеша прицелился, проверил крепление линя и, дернув за спусковую колбаску, отскочил от орудия. Пламя брызнуло не столько из ствола, сколько из многочисленных щелей в казеннике. Тем не менее, гарпун долетел до второго судна и, пробив фальшборт, с глухим треском раскрыл лапы. Человек подобрал с палубы свернутый в бухту остаток линя и обкрутил пяток витков вокруг барабана лебедки. Застучал привод лебедки. Линь натянулся, и опустошенное нападением растения - людоеда судно сдвинулось с места. Гарпунер стукнул костяшками пальцев по стеклу светового дюка в палубе. Крышка люка, визжа, откинулась, и из трюма поднялись четверо оборванцев. Держа в руках ножи, они прыгнули на подтянутое лебедкой судно и скрылись в его внутренних помещениях. Несколько приглушенных металлом выстрелов, два вопля, дым из труб перестал валить, и трое из нападавших снова показались на палубе, неся четвертого за ноги и за голову. Положив его на доски, они сняли с покойника сапоги, вынули из ветхих брюк ремень с ножнами и сбросили тело за борт. Оно пошло ко дну почти без всплеска. Тут же кожистый плавник рассек воду, и по ее поверхности расплылось кровавое пятно. Единственным свидетелем происшествия оказался Фенрир. Остальные слышали шум, но не могли справиться с собственными проблемами - один из оторвавшихся схватов "Визга" ожил и корячился в опасной близости от кормовых рулей челнока. Интриллигатор Карманный, пилот "Визга-1", тоненько хрюкал от нетерпения, вися лапками кверху в своей кабинке - ему очень хотелось выйти и возглавить ловлю схвата, но выйти было уж слишком страшно. Горм метался вокруг "Визга", увязая в шлаке и спотыкаясь о роботов и собак, и всякий раз, когда ему удавалось догнать схват, резак подло глох. Бросай и Черепов провели экспресс-анализ и, удовлетворившись его результатом, высасывали мозг из разгрызенных костей падали. Что до Кукылина, то он сидел у монитора и беседовал с Фенриром. - Боюсь, что я обманул Горма. Легенды сильно преувеличили силу и могущество морских разбойников. - Ничего, может, и с этими мерзавцами выйдет толк - они довольно изобретательны. - Ничуть не изобретательнее сухопутных разбойников. - Можно подумать, ты большой специалист по части сухопутного разбоя! - Пожалуй, так оно и есть. Сказать правду, я не знаю ни одного сухопутного жителя, кто не был бы разбойником. Разве что монахи - те просто убийцы. Тем временем четверка пиратов, пришвартовав оба судна к импровизированным причалам, двигалась туда, где Горм, Мидир и Фуамнах завершали битву со схватом. Разбойники косолапили, по щиколотки увязая в шлаке под тяжестью кривого вороненого ствола на неуклюжей сварной раме. Поднявшись на гребень кратера, они опустили раму на грунт, трое залегли, а гарпунер навел безобразное орудие в сторону "Визга", дернул за разлохмаченную веревку, конец которой был продет в ухо рычага спускового механизма и примотан проволокой, и присел, прикрыв голову руками. Из недр орудия потекла тоненькая струйка дыма, потом ствол разлетелся на полосы и отвалился от станины, а вылетевшая из него ракета заставила наконец проклятый схват остановиться. Горма отбросило взрывной волной локтя на три, он приземлился на четвереньки, после чего ему на спину упали Фуамнах, здоровый кусок схвата и двигатель ракеты. - Это что еще за гадские штуки? - третий раз в жизни Мидир произнес фразу из шести слов. Разбойники побежали к челнокам. Горм пошел им навстречу, потом остановился, стряхнул со спины все еще лежавшие поверх ранца обломки и встал на ноги. - Ядрена кошка! Почему все, кого я встречаю на протяжении вот уже трех дней, вместо того, чтобы знакомиться, говорить о погоде, обсуждать цены на скобяные изделия и вообще вести себя как это принято у разумных существ, сразу бросаются уничтожать меня бомбами, ракетами, пулеметами и протонными ружьями? Сезон охоты на гормов открылся, что ль? Ответом были три выстрела ему в грудь из автоматического пистолета. Потом гарпунер выпустил по пуле в собак и принялся в недоумении вертеть в руках пистолет. За спиной у Горма со скрипом осела на песок гондола "Визга". Перегрызя лонжерон, Совой и Куды вылезли на свежий воздух и расправили крылья. Куды попытался взлететь, но с непривычки потерял ориентацию и тяжело опустился на плечо Горма. Своим появлением птицы неожиданно обратили разбойников в бегство. Собаки, разгоряченные возней со схватом, обрадовались новой игре и пустились вдогонку, а из-за бугра, к которому устремились пираты, выползали обожравшиеся до полного довольства Йего. Черепов волок походную лабораторию, а Бросай никак не мог расстаться с особенно смачной тазовой костью. Увидев бегущих к нему людей, Черепов с короткого разбега поднялся в воздух и грозно спикировал им на головы, но из-за смещения желудка вследствие ускорения с ним приключился конфуз, в результате чего пираты оказались осыпаны потрохами тухлого тюленя, так что один из мерзавцев упал на колени в лужицу желудочного сока и истерически заплакал. Остальные изменили направление движения и, вновь подбежав к Горму и Кх, что-то закричали. Особенно громко кричал гарпунер, из руки которого Мидир выгрызал пистолет. То ли выговор пиратов отличался от материкового, то ли гнилой душ повредил их дикции, но Горм долго не мог врубиться в содержание их речей. Наконец, до него дошло примерно следующее: - Вампиры! Вампиры! Вампиры! Вампиры! Вампиры! Оборотни! - А-а-а! Пусти руку, гад! - Не убива-а-а-ай! Мы неча-а-а-а-яа-анно-о-о-о-о! Горм сбросил тяжеленную тушу Куды с плеча, подал Мидиру знак вести себя прилично и,