биделась Лена.
     - Все потому, что я здесь, а не в  твоем мире, - объяснил череп. - Там,
у меня все было бы как у людей. И ноги, и руки,  и глаза, и даже осмысленный
взгляд в этих глазах. Но мы находимся в башне замка и  поэтому я сам по себе
и по своему усмотрению, а ты продолжаешь оставаться человеком.
     - И много таких? - удивилась Лена. У нее в  голове не укладывалось, что
по улицам могут ходать черепа и при этом ничем не отличаться от людей.
     - Много, - сказал череп и даже кивнул бы,  будь у него шея. - Настолько
много,  что тебе  об этом лучше  не знать.  Впрочем, может когда-нибудь ты и
узнаешь, если сама станешь черепом.
     - Я не хочу, - испугалась Лена.
     - Сейчас не хочешь, - сказал череп. -  А пройдет время, ты  вырастешь и
возжелаешь им стать.
     - Но это же так... уродливо, - поморщилась Лена.
     -  А  все потому,  что ты смотришь  на  меня человеческими  глазами,  -
объяснил череп. - Неудивительно, что такой взгляд тебя пугает.
     - А какими глазами я должна смотреть? - поинтересовалась Лена.
     - Никакими. У меня вот вообще глаз нет.
     - Но это же невозможно, не видеть, - испугалась Лена.
     -  Чего ты  боишься? Неужели  ты думаешь, что мир складывается из того,
что ты увидела, услышала и попробовала на вкус?
     - Да!
     - И вовсе нет. Мир складывается из  того, что ты чувствуешь в то время,
когда смотришь, слышить и пробуешь. Бывает, смотришь на прелестную вещичку и
совершенно  ее  не  видишь,  потому  что  чувства  вновь  переживают  что-то
утраченное. Да и со слухом так же, можно слушать человека и не слышать его.
     - Угу, - согласилась Лена. -  У нас постоянно на кухне радио говорит, а
я так привыкла, что почти его и не слышу. А со вкусом еще интереснее. Я могу
проглотить целую шоколадку во время фильма  и совершенно  не заметить вкуса.
Ну ни капельки.
     - Ага, - обрадовался череп.  - Ты начинаешь понимать нашу  сущность. Не
надо видеть, не надо слышать, не надо пробовать. Надо просто  почувствовать,
и тогда  в  памяти  запишется  особое ощущение, будто бы  с  тобой  все  это
происходило ПО-НАСТОЯЩЕМУ.
     - Но это все равно понарошку, - не согласилась  Лена. - Если  я никогда
не  пробовала  манго, то в памяти запишется вовсе не настоящий вкус, а  тот,
который я представила в уме.
     -  Ну и что, -  не  сдавался  череп.  - Вот  подумай... Только  подумай
хорошенько.  Ты хочешь, чтобы все происходило  как надо или так, как хочется
тебе?
     - А разве это не одно и то же?
     - Ну  вдруг  тебе манго  не понравится,  - заметил  череп. - Что тогда?
Сплошное  расстройство  несбывшейся  мечты.  А так  ты чувствуешь,  что  его
попробовала и что он оказался на вкус именно таким, как ты и ждала.
     - Так значит лучше вообще не пробовать это манго?
     - Почему  не пробовать? Пробовать!  Только не  огорчаться,  если  он не
оправдает твоих ожиданий. И не расстраиваться из-за того,  что тебе пока еще
не довелось его попробовать. Но вообще-то, скажу  по секрету, мандарины тебе
подходят больше.
     - Да, - кивнула Лена. - мандарины я люблю.
     - Вот и наплюй на это манго, - предложил череп и  доверительно добавил.
- Хорошо сидим.
     -  Хорошо, -  поежилась Лена  и  на  всякий  случай  кивнула. Комнатка,
озаренная светом, исходящим от черепа,  не нравилась ей.  Она  давила низким
потолком,  угнетала  мрачными  стенами.  Ну  почему тут  не  оказался  маяк.
Замок-то снаружи выглядел таким красивым. Неужели  в каждой башне, блестящей
радужными  сполохами,  скрывалась за стенами вот такая  каморка,  в  которой
притаилось по одному разговорчивому черепу.
     - Давно я так славно не беседовал, - похвалил девочку череп. - За это я
разрешаю задать тебе один вопрос.
     - Какой вопрос? - не поняла Лена.
     - Да любой, - нетерпеливо сказал череп. - Любой, угодный тебе вопросец.
Советую  из числа тех, на которые некому ответить. Может ты здесь именно для
того, чтобы задать такой вопрос, а я для того, чтобы на него ответить.
     Лена  задумалась. Были вопросы, которые она  могла задать маме, но ни в
коем случае  не  ребятам из штаба. Или наоборот, на которые  Венька и Колька
ответили  бы  без  труда,  а  мама  только  рассердилась  бы.  Веньку  можно
расспрашивать про  самолеты.  Только его  одного  и больше никого. Были  еще
неимоверно важные вопросы, на которые хотелось получить  ответ.  Но их  Лена
собиралась задать вовсе не черепу.
     - Давай быстрее, - сердито напомнил череп, - а то я передумаю.
     Слова крутились в голове у Лены и никак не складывались в вопросы. Лена
сунула руку в  карман,  чтобы звякнуть ключами и разбудить нужные  мысли. Но
пальцы  наткнулись на кожаную обложку найденной  записной  книжки.  И  тогда
сформировался тот самый вопрос, ответ на который узнать было не у кого. Лена
раскрыла  книжку  на  единственной  не  пустой  странице  и показала надпись
черепу.
     - Это правда? - спросила она.
     - Да, - согласился череп и весело бы подмигнул Лене, да только не  было
у  него  век.  - Проще простого.  Даже  утруждать себя  не  пришлось. Давай,
спрашивай еще. Твое время не истекло. Оно с тобой и с твоими вопросами.
     Честно говоря, Лена хотела услышать "Нет".  Пусть лучше книжка обманула
бы  ее.  Пусть  надпись  оказалась  бы  насквозь  лживой.  Но  череп  только
подтвердил опасения Лены.
     - Почему? - спросила она.
     Череп подскочил и чуть повернулся. Теперь глазницы смотрели не на Лену,
а куда-то в сторону. Однако трещать словами он не перестал.
     - Заставили,  - пояснил череп. - Тоже проще  простого.  Я то думал тебе
нужны из-мыш-ле-ни-я. А оказалось,  ты хочешь услышать только факты. Не  то,
как оно есть, а  то, как оно было. Впрочем, чего еще можно ожидать от людей.
Их  всегда  интересуют только  факты.  Они  пользуются фактами, сгибают  их,
подчищают, приукрашивают и с помощью таких вот лживых отражений пишут другие
факты, составляя историю прошлого. Их всегда интересует то, что  было. И они
всегда  надеются  узнать то, что будет, раньше, чем это  произойдет.  И  эти
вечные метания  заслоняют от них  настоящее. Единственное, что стоит  знать.
Единственное, Леночка. То ли дело мы, черепа...
     - Постой,  -  прервала пустую болтовню Лена.  Ей неимоверно  важно было
понять, что означает "Веня-предатель".
     - Стою, - согласился череп. - Пока еще стою. Уронят - буду лежать...
     - Кто заставил? - перебила его Лена.
     -  Да что за разница, - сказал череп и подпрыгнул  еще раз. Лена  могла
видеть  только одну  глазницу. А видел  ли  ее череп? Может  ему и  не  надо
смотреть на Лену. Может он просто чувствовал.
     - Что за разница, - повторил он,  щелкая клавишами зубов. - Кто да кто.
Человек. Такой же, как и ты, как и сам этот твой Веня. Все держится на силе,
да на уверенности. И когда  ты предаешь,  то  теряешь уверенность  в себе  и
слабеешь. Сильно  слабеешь.  Знала бы  ты, как любят  люди  заставлять  себе
подобных предавать друзей. На фоне чужой слабости неимоверно  тонко ощущаешь
свою собственную силу. А людям так важно эту силу почувствовать.
     Видимо, череп по каким-то непонятным причинам не хотел развивать тему и
теперь всеми способами увиливал от ответа.
     - Кто заставил? - повторила вопрос Лена.
     Череп в очередной раз совершил прыжок и клацнул зубами при приземлении.
Он совсем отвернулся от Лены. Теперь Лена видела лишь его затылок. Словно не
череп стоял на столе, а так, ночник со странным светом.
     - Слишком много вопросов, Леночка, слишком много вопросов, - сказал он.
     Лена растерялась. Она не видела ни глаз  черепа, ни  его лица и  начала
волноваться. Казалось, что  череп втихомолку усмехается, пока Лена  не может
этого видеть. Казалось он врет тонко и расчетливо.
     - Но ты же сам разрешил спрашивать.
     -  Я  уже  ответил на  твой  вопрос. И  даже не на  один,  а  на два  с
половиной, Леночка.
     - Повернись, - попросила Лена срывающимся голосом. Она чувствовала, что
в черепе происходили какие-то перемены, из-за которых  в комнате становилось
все неуютнее.
     -  По  просьбам  трудящихся,  -  возвестил  череп и  его глазницы вновь
воткнули пустой взор в девочку.
     Сияние  черепа   с   бледного   стало   голубовато-сиреневым.  Мерзлым.
Противным. Гнилым.  Череп радовался  тому, что Лене становилось страшно, что
внутрь девочки заползали липкие червяки ужаса.
     - Я пойду, - сказала Лена как можно тверже и начала отступать.
     -  Куда, Леночка? -  смеялся  череп,  прямо-таки ухохатывался.  - Куда?
Лесенки-то нема.
     Нога   девочки  никак  не  могла  нащупать  ступеньку  за  порогом.  Но
поворачиваться спиной к этой страшной ухмылке было немыслимо. Лена зажмурила
глаза и шагнула вниз,  опрокинувшись в  темный  колодец.  Молнией пронеслась
мысль о палочке, которую сразу завращали непослушные  от сковавшего их ужаса
пальцы.  Картинка квартиры  никак  не  желала  проявляться.  Вместо  нее  по
орбитальной  траектории  вокруг Лены парил череп и  приговаривал шелестящими
шепотками:  "Не торопись, Леночка. Когда вырастешь, научишься различать, где
черепа, а где просто  люди. А потом,  быть  может, и  тебе повезет. А потом,
быть  может, и  ты  станешь  черепом.  Все  знающим, все  умеющим. Веселым и
беззаботным  черепом,  летящим сквозь  пустоту жизни, сквозь мыльные  пузыри
событий, сквозь грязные островки людей, перепрыгивая с одного на другой,  на
третий, на сотый. И до бесконечности..."
     Глаза открылись  и Лена  закончила  свой  полет  на полу, сверзившись с
дивана.

        Глава 28,
     <i>в которой Пашка и Владян намечают перспективы</i>

     И  снова  Ленкина  палочка вернулась к Коле,  чтобы восстановить шаткое
равновесие.
     Собственно говоря, на момент объединения палочек в единую связку Колина
команда стала сильнее на целую палочку, просто Коля об этом не знал. В стане
врага  назревал  разлад.   Сначала  Пашка  поделился  с  Владяном  в  равных
пропорциях, но потом половину доли Владяна конфисковал. Еще пять минут назад
Владян сидел, отвернувшись от Пашки, и безмерно дулся. Но сейчас в его руках
покручивалась  одинокая  палочка,  пожертвованная Пашкой, а  стол заполнялся
блоками  сигарет "Parlament", бутылками девятой "Балтики" и золотыми  часами
"Ролекс" (или тем, что в понимании Владяна на них походило).
     Пашка  пожертвовал палочку не просто так.  Палочка должна была привести
Владяна  в  чувство, чтобы он мог воспринимать  Пашкины  рассуждения о  том,
почему все палочки должны находиться в одних руках.
     -  Да как  ты не понимаешь, - горячился он. -  А если на нас нападут? У
тебя палочка, да у  меня  палочка. Что сможем сделать? Ни хрена. Сечешь?! НИ
ХРЕНА!
     Владян не понимал.
     - А если у меня сигареты кончатся, а? Опять бычки курить.
     - Сделай запас.
     -  Где хранить-то? Меня родичи  вздуют. Мать однажды  чуть за  запах не
убила. Ниче, еще года два, а потом трогать не будет. Не посмеет. И сейчас не
посмеет. С палочкой-то...
     - С одной-то? - скривился Пашка. - Да одной палочкой ты даже ей рот  не
заткнешь.  Я ж тебе говорю, чем больше палочек, тем  мы сильнее. Поэтому все
они пусть хранятся у меня.
     - А че не у меня? - не сдавался Владян.
     Пашка не  знал  больше убедительных доказательств. Но ведь не  бить  же
Владяна.  Своих бить нельзя. Бить  надо только чужих. На то они  и чужие.  А
своим  надо  разъяснять.  Пусть  даже  до  посинения.  Пашка чувствовал, что
посинение это приближается темпами скоростного автомобиля.
     - Тачку бы, - протянул он, переводя разговор на нейтральную тему.
     - Тачку бы хорошо, - отвлекся  Владян и почесал палочкой спину, засунув
за воротник клетчатой рубашки.
     - Э, э, хватит, - забеспокоился Пашка, наблюдая, что по  самым скромным
прикидкам  число  блоков  уже  зашкалило  за  сотню.  - Меня маханя тоже  не
похвалит.
     - Продадим, - воодушевился Владян. - Или старшакам вручим.
     - Ага,  - съехидничал Пашка. -  Старшакам.  И  тебя моментом на счетчик
поставят. Будешь каждый божий день на стрелки летать.
     - За что на счетчик-то? - закипятился Владян.
     - Сигарет море, - загнул палец Пашка,  - а родичи не на халяве, и не по
загранкам  шастают. Значит, кольнул кого-то на массу.  Значит,  бабок  куча.
Значит, стричь надо, пока другие не разнюхали и не протрясли раньше. Чего ты
из нас лохов-то делаешь.
     - А как надо-то? - спросил присмирневший Владян.
     - Надо  баксов  себе  кучу  сообразить  и  сидеть, не  высовываться,  -
объяснил Пашка. -  У кого  баксов  уйма, тот не пропадет. Так  что делаем по
мильену каждому, складываем в заначку и сидим.
     Владян призадумался. Вроде и прав был Пашка, но душа требовала  чего-то
огромного,  немеряного,  невообразимого.  Не  в  деньгах  было  для  Владяна
счастье.
     - Не-а, - несогласился он. - Не пойдет.
     Пашка  не  стал  спрашивать  почему,  он  просто вопросительно  вскинул
голову. Владян тут же начал гнуть свою линию.
     - А кончатся когда баксы?
     -  Миль°н-то?  Как это мильен баксов кончится?  Ты хоть  представляешь,
сколько это на наши?  - удивился  Пашка и начал в уме пересчитывать баксы по
курсу, но запутался и оставил это неблагодарное занятие.
     - Вдруг украдут, - предположил Владян.
     - А еще мильен сделаем. Палочками-то.
     - И палочки украдут.
     Владян говорил  с толком. Пашка представил себе такую перспективу и она
ему очень не понравилась.
     - А че делать-то, штоб не украли? - спросил он.
     - Надо,  чтобы  боялись красть,  - сказал Владян  и  тут же  пояснил. -
Помнишь, на физре Леха Иванов из девятого "Б" свои "Пумы"  оставил в зале  и
только после уроков приперся, чтобы забрать. Так ведь и стояли они там. Хрен
кто украл. Потому как знали чьи и боялись.
     - Могли украсть, - не согласился Пашка.
     - Могли, а не украли, - заметил Владян. - Ты бы такие "Пумы"  поставил,
так отвернуться бы не успел, свистнули бы и не  подавились. Или тому же Лехе
отнесли бы на всякий пожарный.
     - Ну? - стал ждать Пашка дальнейших объяснений.
     - Надо  дело  заиметь. Большое.  Важное. Оружие там. Или наркота какая.
Щас наркота в  цене. А будет  дело идти, значит будут бояться и уважать. Все
одно, не мы начнем, так из старшаков кто-то. Но тогда нам только на подхвате
быть.  А  кто  шестерок-то  уважает.  Кому  сявы  разные нужны.  Надо  самим
начинать.
     Пашка задумался.
     - Ну его на хрен, - махнул он рукой. - А повяжут если.
     - Да кто  повяжет-то. Помнишь,  техана в  автобусе прицепилась, что без
билета едем, а мы р-р-аз и на остановке. Во поприкалывались-то. И от мусарни
смоемся. Да фиг она нас ловить станет. Если будем большими шишками, то никто
не тронет. Больших все уважают, и воры, и фраера, и мусарня. Что за мусорная
яма? То московское "Динамо", - с чувством продекламировал он.
     - Ну ты,  потише,  -  возмутился Пашка и хотел в честь любимой  команды
огреть отскочившего Владяна, но в голове уже разворачивались перспективы.
     -  Оружие  тяжеловато,  - сказал  он.  -  Таскать  надорвемся.  Да  еще
опробовать надо. Где стрелять-то. Не в квартире же.
     - Хрен с ним, с оружием, - внял доводам Владян. - Значит, наркота. Один
грамм - сто пятьдесят баксов.
     - Где торговать-то.
     - Да на  рынке! - изумился  Владян  и заговорщицки  зашептал. - Я места
знаю, где все ширанутые затовариваются.
     - Лады, - кивнул Пашка. - А ты наркоту пробовал?
     - Не-а.
     - Тогда как представлять будем?
     - Сладкая она, - задумался Владян. - Будем сладкое представлять.
     - Ага. И получишь Нутра Свит, знаточок.
     Владян  напрягся  и в  его  руках возник маленький пакетик из хрустящей
бумаги, через которую  прощупывался мелкий  порошок. Пашка  забрал  пакетик,
лизнул палец, погрузил его в порошок и затем легонько коснулся языком.
     - Сахар и есть сахар.
     -  Да не  сахар это, - заспорил Владян. - Хочешь, завтра  знающим людям
покажем?
     -  Завтра так завтра, -  согласился Пашка.  Что-то  ему  не нравилось в
залихвастских планах  Владяна.  С  другой  стороны быть известным  вовсе  не
помешало бы. Пожалуй даже, это стоило больше, чем мильен, а то и два баксов.
     - Может бабу закажем? - вдохновился Владян.
     - Какую бабу? - не понял Пашка.
     -  Ну помнишь на  стогбах  цифирки? С телефонами-то?  А мы теперь и без
всякого телефона могем.
     - А, девку, - дошло до Пашки.
     - Какие там девки, - скептически скривился Владян. - Одни бабы.
     - Не,  - испугался Пашка. - Не надо. Вдруг маманя притащится. Ну его на
хрен.
     - Тогда курнем, - то ли предложил, то ли утвердил Владян.
     - Только на улице, - поспешно добавил Пашка.
     Владян  не  спорил.  Он  ловко  сгреб  заграничные  товары  в  сумку  с
облупленной эмблемой радио "Максимум", положил сверху булькнувшие бутылки из
темного  стекла,  застегнул молнию и,  сгибаясь под  тяжестью,  последвал  к
двери. Пашка не отставал.
     На  улице  они  вскрыли  первый попавшийся  блок и  затянулись.  Владян
крутанул свою палочку и на ладонь ему лег увесистый "Макаров".
     -  У,  шпана  малолетняя, - ругнулся  в  сторону  мальчишек  проходящий
мужчина  в  демисезонном пальто  и  старомодной  шляпе. После этих  слов  он
заметно прибавил шаг и торопливо скрылся за углом.
     Владян немедленно вскинул голову и оглядел пустой двор.
     - Чего там? - поинтересовался Пашка.
     - Да, козлы-малолетки бегают,  - возмущенно пояснил Владян. - Развелось
тут сяв разных, хоть отстрел начинай.
     - Где?
     - Вот и я не пойму,  - пожал плечами Владян. - И где их только этот лох
увидал?
     -  Хрен  с  ним, - не стал тратить время на пустяки Пашка, - дай-ка мне
сюда еще одну.
     Владян  с  готовностью  протянул  халявную  пачку.  Вновь  зажглись два
сигаретных  огонька  в сумерках  двора. И  некому было пройти мимо, и некому
было  увидеть,  как двое  мальчишек по  хозяйски оглядывают  кусты,  детскую
площадку  и  близлежащие дома.  Двое самых обыкновенных  мальчишек,  которых
распирало от осознания своей немерянной крутизны.

        Глава 29,
     <i>в которой Коля превращается в разные предметы</i>

     Вроде  всего ничего до школы, а путь получался длинный. Это Коля понял,
едва  вышел  из дома. Он  еще  и дверь в  подъезд не успел  прикрыть,  а уже
усмотрел крутящегося около дороги Шнягу. Почему этого пацана прозвали Шнягой
Коля не знал. Возможно, об этом не знал даже сам  Шняга. Но сейчас Коле было
не до выведения генеалогических деревьев.  Шняга  был ловчее  и сильнее. И у
Коли  хватало  ума,  чтобы  понять: Шняга  послан  именно  за ним. Вернее за
отвоеванными палочками.
     Легко Вене говорить,  не давай  палочки.  За  Веней небось не присылают
верных людей. И провожать Колю ни Веня, ни Лена не пришли. Мол, выпутывайся,
Коля,  сам. Коля  хотел юркнуть  обратно в подъезд  и  завращать  палочками,
представляя серое щербатое крыльцо школы. Но  Шняга  его уже  заметил. Глаза
охранщика  блеснули. Высунулся язык,  а ноги сделали  первый шаг к  крыльцу.
Пришлось покрепче сжать палочки и броситься бежать по узкой бетонной полоске
между стеной дома и невысокими кустами.
     Выяснилось, что Шняга, кроме ловкости и силы,  заметно превосходил Колю
и  в  скорости. Его зловещее  пыхтенье раздавалось совсем близко,  а  жаркое
дыхание,  казалось, прожигало Колин затылок, как  лава, извергающаяся из  не
слишком  крупного  вулкана. Из  последних  сил Коля повернул на  улицу,  при
развороте крутанув палочку и вызвав перед глазами картинку.
     В следующий  миг из-за поворота вылетел Шняга. Вылетел  и заоглядывался
растерянно.  На  улице  никого не  обнаружилось.  Вернее, шагал прочь  некий
неизвестный гражданин, уткнувшийся в "Спорт-Экспресс", но он  никоим образом
не  напоминал  требуемого  беглеца.  Шняга  пристальным взглядом  пробуравил
приближающуюся    полноватую   тетеньку,   тащившую   за   собой   безвольно
вышагивающего  карапуза трех лет в синих шароварах и бурой  фуфайке.  И  они
тоже никак не могли быть исчезнувшим Колей.
     Шняга придирчиво  осмотрел  асфальт на предмет наличия  канализационных
люков. Но  рядом не было ни одного. Проехал  пацан на самокате.  Протарахтел
"Запорожец".  Пронеслась  "Скорая помощь".  Обогнув  замершего Шнягу,  гордо
прошествовал пенсионер Романыч, направляясь к  газетному  киоску, где ему по
дешевке продавали вчерашние газеты.
     Глаза  Шняги скользнули  к стене дома, где усмотрели весьма  интересную
вещичку. Наклонившись  к серой штукатурке, там примостилась небольшая черная
коробочка  с  крышечкой,  решетчатым  выступом, двумя  круглыми рукоятками и
рядом кнопок. Белые буквы недвусмысленно объясняли, что коробочка называлась
"ЛЕГЕНДА-404",  а  буквы  помельче показывали,  что данный  преддет является
ничем иным, как кассетным магнитофоном.
     Шняга  осторожно нажал  кнопочку  с  треугольничком.  Магнитофон хрипло
запел:

     Двадцать ноль-ноль,
     Все давно ушли ушли домой,
     Лишь она...

     Шняга  выключил воспроизведение  другой  кнопочкой  и  нажал  кнопку  с
голубой  наклейкой. Крышка кассетоприемника  распахнулась. Кассеты внутри не
было.  "Радио,"  -  подумал Шняга  и захлопнул  крышку.  Сам  аппарат его не
заинтересовал  по   причине   отечественного  производства  и   непроходимой
древности выпуска. Вот если б он назывался "SONY" или "Panasonic", тогда  бы
другое  дело.  На  худой  конец  Шняга согласился бы  на  "First"  ("Made in
Austria"),  "Lotan"  ("Лиц.   Канады")  или  "Atlanta"  (вообще  непонятного
производства),   чтобы   загнать  его   лохам,   которых   водилось   вокруг
видимо-невидимо. Но найти лоха,  согласившегося  бы купить подобное  старье,
представлялось делом немыслимым, а таскать аппарат даром  Шняга не желал. Он
легонько пнул вновь запевший аппарат и понесся на поиски пропавшего  пацана,
который так требовался Пашке.

     Может бытф известный режиссер
     Для нее найдет в картине роль
     И художник напишет портрет.
     Может быть ей песню посвятят
     И подарят самый нежный взгляд,
     Может быть, а быть может и нет.

     Если бы  Шняга остановился и  призадумался о  том, что  в такой древней
технике радиоприемник  не планировался, то возможно  в его голову  пришла бы
верная  мысль  осмотреть   магнитофон  поподробнее.  Но  верные  мысли,  как
известно,  приходят  гораздо  позже.  Да  и  некогда  было Шняге.  Поручение
срывалось. А с невыполненным  поручением срывался  и обещанный блок сигарет,
который так заманчиво выглядывал вчера из сумки Владяна.
     Как  только  Шняга  скрылся  из  виду,  "Легенда-404"   растворилась  в
прохладном воздухе осеннего  утра, а на ее месте возник Коля. И вовремя, как
знать,  может  в  следующую  секунду  на  улице  объявился  бы  какой-нибудь
неугомонный   радиолюбитель,  чтобы  позаимствовать   бросовую  технику  для
неведомых экспериментов. Коля перевел дух и отправился к школе. Он то и дело
останавливался  и потирал  правое колено, куда ему досталось носком Шнягиной
туфли.
     Здорово,  что он вспомнил  про  магнитофон.  Эта  техника  прошлых  лет
хранилась сейчас на полке за томами энциклопедии. Может гном  ночевал именно
за уютной крышкой подкассетника. Коля не знал, точно  ли он воспроизвел  вид
старенького магнитофона, ни разу не включавшегося за всю Колину не  такую уж
и маленькую жизнь. Кассеты вот у него не получились. Коля не представлял  за
стеклом боковину какой-нибудь "Соньки", "Макселлки" или "Джи-Ви-Сишки". Туда
несомненно  допускались  только  проверенные  временем  тяжелые  кассеты   в
неразбирающихся корпусах с буковками "МК-60". Давным-давно  Коля видел такие
штукенции у кого-то из уехавших друзей. Но мог вспомнить разве что вкладыш в
футляре,  где  голубые  полоски  постепенно переходили  в синие, а  над ними
несокрушимыми монументами значились те самые "М" и "К".  В ту секунду, когда
Коля исчезал,  а  на  его месте  вырисовывался  корпус магнитофона, он успел
вспомнить только обложку. Так вот и получился поющий магнитофон без кассеты.
На  первый  раз  пронесло,  но в  следующий  надлежало  выдать что-то  более
продуманное. А  с помощью магнитофона  у  Коли получалось петь не так  уж  и
плохо.  Да что  там плохо!  Не  плохо,  а просто  замечательно.  Надо  будет
попробовать  после школы спеть еще. Только тогда  уж Коля  превратится в  не
менее чем квадростереоцентр с мощнейшими колоночками.
     За  следующим домом  на  Колю наткнулся Шуруп.  Хитрый.  С  вертящимися
глазками. Из той же самой  компании, что Пашка, Владян и исчезнувший  Шняга.
Маленькая фигурка с веснушчатым лицом пристроилась  за Колей на почтительном
расстоянии и  не  отставала.  Шуруп  волновался,  иногда скакал  вприпрыжку,
иногда сплевывал под  ноги  от  осознания  выпавшей на него ответственности.
Этот  фрукт  нападать  на Колю не рискнул,  но потащился следом. Такие  сами
никогда не нападают.  Такие  борзеют по вечерам, выбрав из толпы безобидного
паренька,  а когда  тот  отпихивает распоясавшегося  нахальчика, из  сумерек
выплывают  на  защиту  старшие  пацаны,  и  уж  тогда  начинаются  серьезные
разборки. Можно было понадеяться,  что Шуруп проводит Колю  до школы,  да  и
только.  Но  Коля  не  рассчитывал на подобный  праздник. Скорее всего Шуруп
просто  дожидался  любого   знакомого  старшеклассника,   который   смог  бы
тормознуть Колю и реквизировать у него необходимые "обществу" предметы. Коля
не стал  ждать появления более могучих врагов и на  очередном повороте снова
крутанул палочку.
     Шуруп бдительно  соблюдавший дистанцию, оторопело замер на месте, когда
за  поворотом вместо Коли чуть не наткнулся на  высоченного парня, почти что
баскетболиста. От  неожиданности Шуруп  едва не поздоровался с незнакомцем и
чуть даже не извинился. Но верзила  не заметил Шурупа и прошествовал дальше,
помахивая  сеткой с  тремя здоровенными  кочанами капуты,  которые распирали
пространство сетки словно зеленые лохматые баскетбольные мячи.
     Шуруп отскочил  в сторону  и врезался в  афишную  тумбу. Он  недовольно
потер плечо и подозрительно поглядел на цилиндр, увенчанный красным конусом.
Вроде еще вчера он тут не стоял. Но цилиндр в два с половиной Шурупьих роста
выглядел так, будто простоял на этом месте не один десяток лет. Его крышу во
многих местах уродовали ржавые пятна. Неисчислимые следы афиш развевались по
ветру  обтрепанными  лохмотьями. На  самом  видном  месте красовался большой
глянцевый плакат. В его центре скромно стоял  любимец публики, "муж бабушки,
но  не дедушка" Филипп Киркоров. Неизвестный художник пририсовал  ему  синим
фломастером  вылезающий  из   штанов   фрагмент,   смачно   упоминающийся  в
большинстве   анекдотов.   Дополнение  потрясало   своими   размерами.  Было
достаточно  одного  взгляда для  того,  чтобы  понять  причину  выбора  Аллы
Борисовны. Чтобы  облагородить получившуюся  композицию  художник разрисовал
свободное место кривыми синими звездами. Нетронутой осталась только эмблемка
"Самсунга", вероятно по причине своего чернильного  цвета, так полюбившегося
живописцу.
     Слева располагался еще один член знаметитой семейки. Кристина Орбакайте
с новой  программой "Ты" понравилась неизвестному художнику конца двадцатого
столетия  гораздо  больше.  Возможно  в  его голове, как  в  голове  Шурупа,
рассматривающего  суровую блондиночку, и были идеи изменить фасон платья или
пририсовать обычно скрываемые части фигуры, но  в реалиях оказались намазаны
лишь синие губы, да лихо очерчен все тем же маркером контур волос.
     Шуруп оглядел картинку  с синегубой красоткой и  перевел взгляд пониже.
Там обнаружилась продранная афиша футбольного  матча  кубка  России "Амкар -
Спартак". Под названиями команд черной пастой стоял  горестный  прогноз "0 :
7".  Матч проходил год назад и "Спартак"  проиграл, что было известно любому
детсадовцу.  Но как,  позвольте  спросить, простая афиша может  продержаться
целый  год?  По  идее ее должны  были  заклеить еще  зимой. Шуруп  сдвинулся
вправо,  продолжая  растирать  ушибленное   плечо  и  разглядывать  плакаты,
наклееные поверх своих ушедших в прошлое товарищей.
     Репертуар  театра  оперы  и  балеты,  увенчаный  виньеткой с  портретом
Чайковского,  степенно  выглядывающего  из  темного   кругляшка,   настенных
художников  не  вдохновил. Шурупа тоже.  Поэтому его взгляд  лениво пропахал
незамутненные  синим  анонсы  концертов  "Чайфа"  и  татарской   эстрады   и
остановился на предвыборной агитации.
     Выборы  мэра давно  завершились, но плакаты  словно наклеили  вчерашним
днем.  Вернее,   позавчерашним.  Потому  что  над  ними  уже  успели  славно
потрудиться. Наклееный квадрат из  девяти черно-белых фотографий  кандидата,
так и не добившегося поставленной цели, пламенел усовершенствованиями. То ли
синий  маркер  усох и  ему  на  смену пришел ярко-алый, то  ли сменился  сам
художник,  но  здесь  он  проявил свой  талант  во  всей  красе.  Совершенно
одинаковые после наклейки портреты теперь изменились до неузнаваемости. Алая
ухмылочка  верхнего левого змеилась так  ехидно,  что  у любого  зрителя  не
оставалось ни  малейшего  сомнения в  том, у кого же из  этой девятки  будет
храниться  общак.  Очки  второго  округлились,  закрасились и превратились в
слепые стекла. У  третьего из  под губ  вылезали акульи клыки. Следующий ряд
начинался  все  с  того  же  круглоголового субъекта,  на  этот  раз скорбно
сжавшего рот  и  льющего кровавые крокодильи  слезки. В самом  центре грозно
сверкал глазами и алыми фиксами наглый бандюга с короткой зоновской стрижкой
и увесистой  алой  цепью.  Справа от него мужик  в крутых  квадратных  очках
страдал от неудержимого хронического насморка. Нижний ряд украшал все тот же
несчастный  кандидат,  но  теперь  уже  с  шахматной  лысиной и  устрашающей
бородавкой на носу, поросшей курчавыми волосами. Восьмой плакат был ободран,
а на девятом стремящийся в мэры обнадеживал народ щербатой улыбкой.
     Полюбовавшись на  народное  творчество,  Шуруп  сдвинулся  еще  правее.
Большой  плакат оранжевого цвета торжественно обещал, что  вот-вот в  городе
окажется сам Юрий Лоза с группой "Джем". Кто это такой, Шуруп не знал. Далее
на скромном  белом листе красными буквами было напечатано "Александр Новиков
с новой программой и старыми хитами "Вези  меня, извозчик!", "Шансоньетка" и
др."  Кто такая шансоньетка, Шуруп тоже не знал, но догадывался, и в  голове
сразу  закрутились похабные  мыслишки. Про Новикова Шуруп что-то там слышал.
Вроде мужик был свой,  пел про братву и все такое. И даже сидел. Таких Шуруп
уважал. Сильных. Смелых. Деловых.
     И вспомнив про дела, Шуруп чуть не сел от ужаса. Он же проворонил этого
проклятущего пацанишку. Проклятая тумба! Шуруп  воровато оглянулся. Если  бы
рядом вышагивала знакомая компаха, то он и не подумал  беспокоиться.  Сейчас
же Шуруп стоял на улице без друзей и без знакомых, и всегда мог подвернуться
какой-нибудь  въедливый  мужик из тех,  что любят читать нотации  до второго
пришествия.  Но  слава  тебе,  господи,  въедливых  мужиков  с  каждым  днем
становилось все меньше. Поэтому за последствия вроде можно и не волноваться.
С  размаху Шуруп злобно саданул резиновым сапогом по  тумбе. Тумба ойкнула и
всей  своей массой мстительно свалилась на  Шурупа, подминая под себя  хилую
мальчишескую  фигурку. Шуруп испуганно пискнул, выбрался  из под поверженной
конструкции  и  отряхул  с  себя грязь, так как сверзился вместе с тумбой  в
размытую колдобину. Вернее  попытался  отряхнуть,  потому  что липкая  глина
вовсе не желала покидать промокшую ткань, а размазывалась еще более ужасными
полосами.  Опечаленный  Шуруп поплелся  домой  переодеваться.  В  просторных
резиновых сапогах тоскливо хлюпало.
     Когда  переулок  опустел,  тумба обернулась  Колей. Тоже  выпачканным в
глине   и   тоже  опечаленным.  Дорога   в   школу  грозила   затянуться  до
бесконечности. Коля  мгновенно перемахнул низенькую оградку  детского сада и
засел в кустах.  Первым делом он почистил костюм и с помощью палочек  привел
его в почти что нулевое состояние. Вторым делом он зажмурил глаза и завертел
все четыре  палочки, торопливо  представляя то  крыльцо со скачущими по нему
первоклашками, то школьный вестибюль,  где  народ  спешно  натягивал  вторую
обувь, пряча забрызганные грязью ботинки и туфельки в специальные мешки.
     Когда  глаза открылись, то Коля не увидел ни крыльца, ни  вестибюля, ни
даже школьного сквера. Перед ним как и  раньше топорщились почти  что  голые
кусты. Палочки  не желали  съедать метры и перетаскивать Колю к школе. То ли
мысли, взволнованно прыгающие в  голове, мешали Коле сосредоточится, то ли у
четырех палочек не хватало мощности. Странное дело,  вторую телевышку, такую
громадину, им  было  сделать раз плюнуть,  а вот  закинуть  Колю  в школу  -
невмоготу.  Но  делать  нечего.  Тяжело   вздохнув,  Коля  побрел  навстречу
учителям, урокам и прочим неприятностям, скрываясь за кустами, да за оградой
заброшенного детского сада.
     Напоследок он  взглянул в серебристую  дымку треугольника. "Не пропусти
поворот," - вещал таинственный предмет.

        Глава 30,
     <i>в которой Коля посещает парикмахерскую потаенных коридоров</i>

     Наверное, вы удивились Колиным партизанским вылазкам.  "Эка невидаль, -
скажет кто-то из вас, - нашел мальчик проблемы. Чего ж проще то. Взял, да не
пошел в школу. Послонялся по улицам,  пришел домой  и все вроде  бы в полном
порядке."  Но  дело в том, что Коля даже не  представлял, как  это  можно не
пойти в школу. У него в голове не укладывалось,  что против фамилии Коноплев
появится  буковка "Н". Нет, конечно, Коля знал, что старшие парни без лишних
слов  прогуливают  хоть два урока, хоть три  сразу или вовсе не  являются на
занятия. Он  частенько  видел  из  окна, как  из  школы спокойно, никого  не
опасаясь, выходил какой-нибудь  старшеклассник  в самой  середине урока.  Ну
ведь на  то он и старшеклассник. Вот Коля вырастет и тоже сможет прогуливать
уроки.  Не все, разумеется.  Зачем же все. Какие-нибудь трудные.  Физику там
или астрономию. Нет,  лучше геометрию. Вместо зубрежки теорем Коля отсидится
в парке. Тогда уже некого будет бояться.  Тогда Коля сам  станет  большим, и
разная  мелкота  будет  опасливо огибать  лавочку,  на  которую  он  изволил
приземлиться. Так он  и  сделает, когда  перейдет в  одиннадцатый класс. Или
даже в десятый. В десятом уже можно наверное пропустить парочку уроков,  а в
одиннадцатом Коля станет ходить только на нужные предметы.
     Например, на химию. Там интересно. Опыты всякие, пробирки. Давным-давно
Коля  и  его уехавший приятель Андрюха  славно эксперементировали с  набором
"Юный Химик". Они получали разноцветное пламя,  матовые  бугристые  осадки в
колбочках и даже  водород.  С той  поры  Коля запомнил, что  водород  пахнет
резиной, как пробка, которой была заткнута пробирка с выделившимся газом.
     Да, на химию Коля, пожалуй, ходить будет. Когда вырастет. А сейчас  ему
приходилось  ходить на все  занятия,  хочет он того или нет.  И поэтому ноги
Колины шагали  не в ближайший скверик,  а  к школьному крыльцу,  преодолевая
встречавшиеся  на пути преграды.  Только Коля вспомнил  о  преградах, как по
курсу обнаружилась следующая из них.
     То  ли бог, действительно, любит троицу, то ли для Коли  наступил  день
"Ш",  но  и третий  посланец Пашкиной компахи  носил кликуху на эту  широкую
букву. Его звали Шило и он  почему-то  этим  невероятно гордился.  Шило  был
постарше  Коли, высокий и узкий  в плечах, с  острым и  длинным  носом.  Его
ремень  поблескивал бляхой "Харлей-Дэвидсон", а за  широченной полосой  кожи
приютился   очередной  роман  Виктора  Доценко  в  истрескавшейся  глянцевой
обложке.
     Новый гонец был поопаснее Шурупа. Такой церемониться не станет, сгребет
за шкварник и  потащит, куда надо. Куда  надо, разумеется, самому Шилу, а не
Коле. Оставалось каких-то несколько  секунд, пока Шило не опознал свою цель.
А броситься-то  и  некуда. Справа  росла чахлая череда  кустов. Слева мрачно
высился корпус гостиницы. Вход, обозначенный раскрытой дверью, темнел у Коли
над головой. Крыльцо раскинулось двумя крыльями  ступенек,  одно из  которых
начиналось почти что у Колиных ног.
     Гостиница "Спутник"  ничем не напоминала гостиницу. Она располагалась в
обычной пятиэтажке. Разве что на боковых стенах было не по два парных окошка
на каждом этаже, а по одному в самом центре. Но точно такие же окна  имелись
и у рядом стоящих ПТУшных общаг. Правда, общаги не украшало такое высоченное
крыльцо.  Раньше здесь неизменно останавливались цирковые артисты по причине
близкого расположения к зданию цирка. Но теперь гонорары заметно увеличились
и приезжие знаменитости  предпочитали  размещаться  в  комфортной  гостинице
"Урал".  Кто теперь  останавливался  в "Спутнике",  Коля  не  знал.  Да и не
интересовало  это его  сейчас. Но Шило вот-вот мог заметить Колю. И мальчик,
опустив голову, затопал вверх по ступенькам. Если Шило представлял опасность
реальную  и зримую, то  опасности,  ждущие Колю за раскрытой  дверью, еще не
показывали свое истинное лицо. Лицо могло оказаться  любым. Например,  лицом
крикливой администраторши  с  табличкой  "Посторонним вход  воспрещен!"  Или
лицом старого мордатого швейцара, который без лишних разговоров ухватит Колю
за плечо и выведет со служебной территории прямо в руки Шила. Коля не  знал,
что ему грозит, но  уже готовился  к неприятностям. В  гостиницах школьникам
делать  нечего. Гостиницы существуют для взрослых людей из  других  городов,
чтобы им было где отдохнуть после того, как они устроят свои дневные  важные
и неотложные дела.
     Все  внешнее сходство с общагой  пропало, когда Коля переступил  порог.
Уютный вестибюль  был покрыт слежавшейся, но вычищенной дорожкой.  Помещение
освещалось  люстрой  из  трех  шаров, висящих  на  разной  высоте.  В  конце
вестибюля располагалась стойка  администратора. Вестибюль казался Коле таким
длинным,  что он никак не мог рассмотреть - сидит кто-нибудь за  стойкой или
нет.  Стены   в  вестибюле   оказались  необычными,  сложенными  из  узорных
стеклянных  кубиков.  Такие   кубики  еще  изредка  встречаются  на  древних
остановках общественного  транспорта. Там они замызганные,  потрескавшиеся с
выбитыми  насквозь  стенкади.  Они словно  укоряют  весь  белый  свет своими
обломками и ждут, когда  их сменят легкие  павильоны с картинками  на боках,
где  нарисована "Пепси-Кола",  хлещущая  из пластмассовых бутылок, или пачка
"Золотой  Явы",  завершающая залихватский  вираж  над небоскребами  большого
западного  города.  Здесь  же кубики  сияли чистотой и  светились непонятным
внутренним сиянием. То ли им удавалось ухватить лучики дневного света, то ли
за ними располагались электрические светильники.
     Вдоль стен  тянулись  ряды старых кожаных кресел. Вернее рядами назвать
их  было  трудновато. Так, три кресла, сцепленные друг с  другом. Справа, на
ближайшем от Коли кресле, примостился хозяин Темных Стекол. Он читал газету,
названия  которой  Коля не смог разобрать от  волнения - буквы прыгали перед
глазами. Хозяин настолько увлекся новостями, что совершенно не замечал Колю.
Или  делал  вид,  что не  замечал. Слева, над центральным креслом,  парила в
воздухе Золотая  Капля.  Такую большую Коля  увидел  впервые. Она неподвижно
замерла в  метре от потертой поверхности  и  искрилась  отблесками  дальнего
неведомого  света,  потому  что  свет  люстры казался  по  сравнению  с  ней
невероятно тусклым и скучным. Коле захотелось  подойти и взять Каплю в руки,
но нельзя. Почему-то Коля знал, что хозяин заметит его, непременно  заметит,
как  только  Капля окажется у  в  Колиных  руках. В вестибюле царило  шаткое
равновесие.  Хозяин  сидел  смирно  и  не  трогал Колю.  Взамен  Коля должен
оставить Каплю в покое и не прикасаться к ней.
     Спиной  Коля ощущал  холодок  от  раскрытого проема.  А  что если  Шило
заметил  его   и  сейчас  поднимается  по   ступенькам?  Срочно  требовалось
спрятаться. Но  куда спрячешься во взрослом учреждении? Однако, не стоять же
на месте. Коля поплелся по центру дорожки прямо на стойку администратора.
     Вестибюль оказался не таким уж и  длинным. Очень скоро Коля добрался до
стойки  из полированного  темно-коричневого дерева.  Слева  и справа кабинку
администратора  отделяли все  те же  стеклянные  кубики. По  центру светлело
окошко. Там висела  длинная лампа дневного  света. Она непрерывно  зудела  и
дребезжала и что-то зудело  и дребезжало у Коли внутри. Швейцара в гостинице
не  оказалось.  Колю не  попытался  перехватить даже хозяин.  Но  что скажет
администраторша? И Коля опасливо заглянул за стойку.
     Администраторша, разумеется, сидела там. Высокая, полная, суровая. Папа
объяснял,  что  администраторшам  положено быть  именно  такими,  чтобы  без
колебаний  на  все  вопросы отвечать  "Мест нет!" и  чтобы  народ  им  верил
беспрекословно.
     Коля догадывался,  что по своему социальному положению он еще  не имеет
права  требовать  гостиничного  номера.  Значит,  сейчас  посыпятся  трудные
вопросы о том, кто  он такой, что ему здесь надо  и  не  будет ли он любезен
покинуть  гостиницу в самые кратчайшие  сроки, дабы не отрывать  взрослых  и
серьезных людей от нужных и полезных дел.
     Дама  со служебным  положением неприветливо  оглядела Колину  курточку,
подняла взгляд повыше и вдруг в ее глубоких зеленоватых глазах с коричневыми
крапинками зажегся огонек интереса.  Коля  оробел. Ну  не должен  зажигаться
такой  огонек при взгляде на  Колю.  При взгляде на Колю  должны  появляться
вопросы.
     Вопросы не замедлили появиться.
     - В парикмахерскую? - спросила администраторша.
     - Угу, - ухватился Коля за спасительную соломинку.
     - Комната сто-к-семь, - сказала местная распорядительница гораздо более
приветливым  тоном.  Коля  превратился  в  клиента,  в нужного  и  полезного
человека. Пришлось развернуться  и пойти размеренным шагом уверенного в себе
человека в направлении  качка головой,  которым администраторша благословила
Колю на прощание.
     "Комната  сто семь," - повторял про себе  Коля, считая двери и разбирая
цифирки  на  них, смутно белеющие на черных ромбиках в сумерках гостиничного
коридора. Его уже  давно  интересовала  мысль:  куда в  гостиницах и  прочих
взрослых учреждениях деваются  недостающие  комнаты.  Вот даже  сейчас  Коля
шагал  по первому  этажу, а номера  на дверях уже  превышали  сотню.  А  где
предыдущие?  Неужели  в  подвале? Коле представилась  лестница, уводящая  на
подземные этажи. Именно этажи. Не поместятся же сто комнат в одном коридоре.
Хотя как знать, видимо, по замыслу  архитектора, проектировавшего гостиницу,
такое  было вполне возможным. Коля уже знал,  что номера на  следующем этаже
начинаются с двухсот и  там их  далеко  не  сто. Как, впрочем,  и на  первом
этаже. Так куда же исчезли все остальные комнаты? Может небольшой коридорчик
уводил  в невидимые пространства? Интересно было бы пожить в ТЕХ комнатах. А
что можно увидеть за их окнами?
     Коля не успел в  красках представить комнаты невидимых  пространств. На
очередной двери значилось "107". Дверь стоило открыть. Вдруг администраторша
высунулась из своей комнатки и сейчас наблюдает  за Колей. Тогда  за  долгое
стояние она вполне можеть посчитать  Колю  тормозом. Пальцы  легли на  ручку
двери и толкнули  ее  от себя.  Что за черт! Дверь казалась запертой. Пальцы
сжали ручку  посильнее и потянули на себя. Не тут то было. Упрямая  дверь не
желала  сдвигаться с места. Коля  отступил  от  порога  и тупо уставился  на
деревянный прямоугольник  в  два  Колиных роста.  В голову не  лез  ни  один
дополнительный способ открытия дверей.
     Может в парикмахерской обед?
     Но тогда на  вывеске об  этом  обязательно сообщили  бы и Коле, и  всем
остальным клиентам гостиничной  парикмахерской. А где вывеска? Смешно, но ее
никто не  догадался повесить, и  если бы  не слова администраторши, то  Коля
прошел бы мимо, посчитав эту дверь самым обыкновенным гостиничным номером.
     А может за дверью и есть самый обыкновенный гостиничный номер?
     Но почему тогда администраторша отправила его именно сюда?
     Коля вновь приблизился к двери  и подергал за ручку. И к себе подергал,
и  от себя. Комната "107"  оставалась неприступной. Но если Коля вернется  и
пройдет  мимо администраторши  нестриженным?  Не  заподозрит ли она  Колю  в
немерянной тупости?  А вдруг  она  заподозрит  Колю в  чем-нибудь еще? Вдруг
именно в  этот момент  кто-то выкрадывает  из гостиницы нечто ценное? Тогда,
если Коля  пройдет  к выходу  с нетронутой шевелюрой, любому  дураку  станет
ясно, что эту вещичку спер Коля  вместо  того, чтобы как все нормальные люди
подстригаться в парикмахерской.
     Вот Коля, а вот комната "107", но где же парикмахерская?
     Что-то неправильное творилось в гостиничном коридоре.
     Но  ведь  администраторша  сказала  идти  именно  сюда.  Коля  мысленно
прокрутил   слова  администраторши  и  ему  показалось,  что  между  числами
затерялась еще одна,  дополнительная  буковка,  которая теперь  проявилась и
начала обрастать подружками и друзьями. И чем  дольше стоял Коля в сумрачном
коридоре, тем больше  охватывала  его уверенность, что слова администраторши
звучали не иначе как: "Комната сто сорок семь."
     И Коля побрел на  сорок номеров дальше. Однако далеко идти не пришлось.
Коридор  закончился  стеной с двухстворчатым окном,  за которым  раскинулись
знакомые и  недоступные  теперь  просторы  двора,  где  жил Ванька,  который
рассказывал  Коле про  траншеи  в  Москве и  про  рестораны  на  телевышках.
Торопливый  взгляд по сторонам  отметил, что последней  обозначенной  дверью
получился номер "134".
     А где же еще тринадцать?
     Правда,  к углам  жалась парочка  дверей размером поменьше,  на которых
никаких обозначений  не нанесли.  Таблички  содрали чьи-то руки и теперь эти
двери смущенно являли Коле непрокрашенные квадраты.
     Может там начинались завороты в следующие коридоры?
     Коля толкнул дверь, что слева. Из проема  кабинки  на Колю  укоризненно
уставился унитаз  с ржавыми разводами по бокам. Коля поспешно закрыл дверь и
отвернулся.
     Он  призадумался, стоило ли открывать вторую дверь? По  всей  видимости
там  тоже  должен  располагаться  туалет.  Только  женский.  Или,  наоборот,
мужской. Тогда выходило, что Коля только что совершил недопустимый поступок.
     Время уходило. Исчезновение ценной  вещицы  уже  обнаружили.  На выходе
Колю с нестриженной головой поджидал отряд ОМОНовцев. И Коля решил рискнуть.
     Он  толкнул  дверь  с  правой стороны коридора и осторожно  заглянул  в
закоулок.  Ничего  особенного. Только  подметальная щетка,  швабра для мытья
полов и еще одна дверь.
     Издалека раздались  пока еще тихие, но  весьма уверенные  шаги. Видимо,
ОМОНовцам  надоело ждать и они решили  самостоятельно  отыскать Колю. Пальцы
сжались в кулак и решительно впечатались в дверь. Коля не угадал, дверь надо
было тянуть на себя, что он и сделал  другой рукой, дуя на костяшки пальцев,
ноющие после удара.
     За дверью оказался  коридор.  Далеко-далеко  в  туманной  вышине  сияло
странное  круглое  окно с  крестообразной перекладиной. На  ближайшей  двери
значилось "135". Серую дверь пересекали  наклонные черные полосы.  Зубчатые,
как  на  адидасовских кроссовках. Только  не  три,  а  целых семь. С  другой
стороны  мерцало неяркой  голубизной "136". По прямоугольнику двери  ползали
тускло-зеленые  светляки. Коле  даже захотелось поймать парочку,  но  он  не
решился.
     Если бы Коля разбирался в архитектуре, он несомненно бы озадачился, как
в  типовом здании  могли  построить столь длинный  коридор, перпендикулярный
основной  осевой линии сооружения.  Даже если бы  на месте  Коли оказался не
архитектор, а  умный Песков  из Ленкиного класса,  он  весьма удивился  бы и
поостерегся  делать  следующий  шаг.  Если  бы здесь  очутился не Песков  из
Ленкиного класса, а сама Лена, то она тут же задумалась бы, а что кроется за
непонятным  поворотом. Но на  месте Коли стоял  сам  Коля,  и он  не  был ни
архитектором, ни  умным Песковым из Ленкиного класса. А шаги  приближались и
приближались.  И  Коля, не  раздумывая,  юркнул  в новый коридор и торопливо
зашагал вперед, оставив в стороне двери с номерами "137" и "138".
     На  двери  комнаты  "140"  был  выжжен  крест.   Из-за  нее  доносились
неприятные звуки, словно кто-то затачивал ножи: медленно проводил лезвием по
бруску, переворачивал, заботясь о другой стороне, на секунду делал  паузу  и
начинал снова.
     Следующую  дверь  освещал  красивый фиолетовый  фонарик. Почему-то Коля
решил,   что  такие  называют  китайскими.   За  мутным  стеклом  огонек  то
разгорался,  затопляя   весь  объем,  то  угасал,   превращаясь  в  искорку.
Завитушка,  на   которой  крепился  фонарь,   поражала  множеством  изгибов,
заканчивающихся  то листочками,  то  цветами, то блестящими  шариками.  Было
жаль, что Коле не сюда.
     Над сто  сорок третьей выставлялся брусок, к которому за костяной хвост
привязали кошачий скелет.  Пустые глазницы опрокинутой  головы  уставились в
пол. Неведомый мучитель намазал  кости фосфором,  и те  источали  неприятное
зеленоватое сияние. За скелетом  виднелась надпись, но у Коли не возникло ни
малейшего желания останавливаться и  разбирать три длинных слова, выписанные
корявыми черными буковками.
     Номер "144" Коля не разглядел, зато на  сто  сорок шестом  была прибита
потрескавшаяся вывеска.  Не  требовалось  острого  зрения,  чтобы  прочитать
"МАГАЗИН". Из-за двери не доносилось ни звука. Да и сама вывеска казалась до
безобразия старой, словно ее тут повесили лет  сто назад.  Она была заляпана
засохшей глиной  и  обрывками паутины. Слава  богу ни одного  паука Коля  не
заметил.
     Половицы поскрипывали. Момент,  когда бетонный  пол  сменился  дощатым,
Коля не заметил.
     Возле  комнаты  "147"  он остановился. Размером  дверь не отличалась от
своих  соседок.   Под  ромбиком  с  цифрами  кто-то  привинтил   табличку  с
укрепленным в жестяных скобочках обрезком белого ватмана.
     "Тут должно быть написано - ПАРИКМАХЕРСКАЯ," - подумал Коля.
     И на белой бумаге немедленно возникла черная надпись "ПАРИКМАХЕРСКАЯ".
     Администраторша не наврала.
     Коля распахнул дверь и ослеп от ярчайшего сияния.
     - Что  освещает  вестибюль?  - раздался зычный  женский голос  из этого
нестерпимого света.
     - Золотая Капля, - ответил Коля, не подумав.
     - Проходи, - разрешил голос.
     Коля  прошел  и, сделав три  шага, начал  различать  предметы.  Потолок
состоял из  бесконечных рядов ламп. Длинные светящиеся цилиндры гнездились в
треугольных коробах  из  сверкающего  металла.  Каждый  из  них  отражался в
стенках короба, да еще по нескольку раз. Широкий поток света также шел через
раскрытое окно. Неудивительно, что глаза  отказались служить Коле, но теперь
они уже привыкали к обстановке.
     Коля забрался в мягкое кресло и белая простыня обвилась вокруг его шеи.
Горло  судорожно сглотнуло, ведь  Коля еще не решил: стоит стричься или нет.
Но отступать было поздно. В руках у парикмахерши возникли ножницы. Фигура ее
напоминала администраторшу, только не такая высокая.
     -  Канадку, - прохрипел Коля.  В конце концов мама ведь дала ему деньги
на стрижку. Для уверенности рука покатала горстку рубликов в кармане. Почему
бы ему не постричься  здесь? Ведь на скучной очереди  в доме  быта  свет  не
сошелся.  А здесь никакой  очереди! Значит, если все закончится по-быстрому,
то он успевает в школу! Ведь вышел-то он из дома с запасом. Как  чувствовал,
что понадобится время! Но откуда парикмахерша могла знать про Каплю?
     - Заметил значит ее, Каплю-то? - тут же спросила парикмахерша
     -  Заметил,  -  несмотря на всю подозрительность  разговора, отпираться
было бессмысленно.  Ножницы весело щелкали и  темные  клочья  Колиных  волос
начали осыпаться с удивительной быстротой.
     - Молодец, - похвалила парикмахерша.
     Коля наблюдал  одним глазом за ее отражением в зеркале.  Теперь она уже
не казалась полной и  пожилой. Совершенно  молоденькая тетенька с  фигуркой,
как  у тех, кто выступает по сцене во  всяких там моднючих  платьях.  Только
голос не  изменился.  В рыжих  волосах что-то блеснуло. Приглядевшись,  Коля
понял, что  у нее  была  своя собственная Капля. Вернее, капелька. Настолько
крохотная, что  Коля никак не мог понять,  на чем же это она держится. Пряди
волос  колыхались. Золотое  сокровище  то выныривало  на поверхность  рыжего
моря, то погружалось обратно.
     - Капля  тебя выведет, -  тетенька склонилась  над Колей  и перешла  на
шепот,  будто  у дверей  появилась фигура хозяина. Испугавшись, Коля вытянул
шею  и заглянул за парикмахершу, пытаясь высмотреть,  что творится у  входа,
дабы проверить свою догадку, но мягкие руки тут  же развернули Колину голову
обратно к зеркалу. А  там не происходило ничего сверхъестественного. Обычный
лопоухий пацан, становящийся с каждой отстриженной прядкой еще лопоухее.
     - Не  упускай  никого,  на ком ее заметишь, -  шепот  заползал  в уши и
оставался в  глубинах памяти.  -  И запомни,  никогда не заходи  за  мертвое
дерево. Для тебя шаг туда слишком опасен. Ты еще не готов.
     - Угу, -  согласился Коля,  ничего не соображая  ни  про  Каплю, ни про
какие-то там мертвые деревья, стоящие неведомо где.
     - Готово!  -  простыня  слетела с  шеи,  обсыпая  клочья,  не  желающие
покидать высоту. И Коля принялся выбираться из мягкой глубины.
     - Двадцать рублей, - объявил зычный голос и Коля полез за деньгами. Его
место уже занял субъект лет тридцати с кудрявыми длинными волосами, никак не
желающими укладываться в стройную прическу.
     - Сколько у вас "Модельная" стоит?
     - Тридцать пять, - отрапортовала парикмахерша.
     Субъект призадумался. То ли ему не хотелось вылезать из уютного кресла,
то  ли  в  остальных местах  стрижка  имела более  высокую стоимость,  но он
решительно кивнул головой.  Парикмахерша  вытащила машинку и воткнула  белый
штепсель в замызганную розетку.
     Коля  не понимал, почему  еще несколько минут назад она  показалась ему
молодой. Самая обыкновенная пожилая женщина. Полная.  Невысокая.  Усталая. У
которой  впереди  почти что  полная смена. Золотая капелька, если она и была
взаправду,  теперь  затерялась  среди  тускло-рыжих волос.  Все  ее внимание
теперь безраздельно занимал новый клиент.
     В  вестибюле  не оказалось ни большой Капли, ни хозяина, ни  ОМОНовцев,
которые  должны  были  придирчиво  осмотреть  Колину остриженную  макушку  и
горестно   отправиться  на   поиски   другого   кандидата   в   преступники.
Администраторша  тоже  не   подавала  признаков  жизни.  Коля  спустился  по
ступенькам на пыльный асфальт и побрел в школу. Волшебное время закончилось,
начиналось  самое что ни на есть реальное. Впрочем, все обстояло не так уж и
плохо. Рядом не  крутился ни Шило, ни кто-то  другой  на  букву "Ш". Обычные
незнакомые школьники обгоняли Колю то слева, то справа. И Коля прибавил шаг.
Все  указывало на то, что  звонок  вот-вот  раздастся,  разделяя успевших  и
опоздавших.
     В ряды первых Коля не попал. Трель звонка тихо и зловредно проверещала,
когда до крыльца еще  оставалось метров пять. Кто-то впереди искусно на ходу
переодевал обувь.  Коля  так не  умел.  Поэтому  он пристроился  в маленьком
коридорчике,  где копошилось  немало  опоздавших, и  принялся  натягивать на
правую ногу узкую кроссовку. Наконец, работа была завершена. Рука нащупала в
мешке  вторую  кроссовку, а Коля  решил  на  полминутки  разогнуться,  чтобы
передохнуть. Но тяжелая рука придавила его спину.
     - Палочки,  Наркота, палочки,  -  зашипел  властный  Пашкин голос. Колю
передернуло  от   испуга.  Он   не  отвертелся.  Сейчас  палочки  заберут  и
прости-прощай сказка. А уж что натворит Пашка с восемью палочками и подумать
страшно. Но ничего не поделать. Теперь уже ничего.
     Со  стороны  раздевалки показалась  завуч Анна Васильевна  для переписи
населения, не  уложившегося в  установленное время. Народ вокруг засуетился,
ускорился  и  просачивался  в  другую  раздевалку мимо  дежурных,  бдительно
проверявших наличие второй обуви.
     Коля не спешил.  Все без толку.  Никуда  не отпустит  его  безжалостная
Пашкина рука, пока не отдаст Коля свои палочки. А может и потом не отпустит.
Боже,  сколько  же  еще  лет  придется  учиться  со  всеми  этими  Пашками и
Владянами. Доживет ли  Коля? Выдержит ли? Может и прав хозяин. Ведь послушай
его  Коля, не пришлось бы сейчас стоять и тупо смотреть на матово-коричневые
Пашкины ботинки, испещренные белыми царапинами.
     Пашка  тоже не  спешил. Никакой  выговор не мог сравниться  с  четырьмя
палочками, которые он сейчас заберет. Это же так здорово - подойти и забрать
то, что  тебе нужно.  И  Наркота  даже не  пикнет.  Пока. А вот  если  Пашка
все-таки схлопочет из-за него  выговор, тогда и Наркоте не  поздоровится. У,
придурок. Стоит  раком,  подняться  не смеет.  Так  бы и вмазал.  Но нельзя.
Сначала палочки. Да и завуч мешается.
     Коля тоже  с надеждой посматривал на завуча.  А толку?  Вот  сейчас  их
фамилии запишут  и  отпустят. Пашка прижмет  его в опустевшем коридоре  и...
Нет,  не  мог  отдать Коля  палочки.  И  он знал  выход из этого  пакостного
положения.  Правда, выход позорный. Но какой  бы  то ни  был  выход, а  Коля
должен его использовать. Должен! Ведь огромаднейшее количество народа так до
конца жизни  не прикоснутся  к сказке.  А  в  Колины руки сказка угодила уже
повторно.  Коля  предал  ее,  а  она  его простила. Простила предателя.  Так
неужели придется предавать и сейчас?
     Пашкина рука поползла к воротнику, намереваясь ухватить  и придать Коле
бодрости, но тут она  почувствовала  под собой пустоту. Наркота покраснел от
натуги и сверзился на пол, где закатил глаза и задергался.
     Коля старался на славу.  Припадков  за ним никогда не  замечалось, но в
соседнем  классе такое несчастье  выпало одной  девочке. И в  жаркие дни  на
общих  построениях  она  внезапно  падала  навзничь  со  страшно дергающейся
головой. Руки и ноги  ее  выплясывали в пугающем  танце,  а  изо  рта  лезли
пузыри, как из  бутылочки шампуня,  когда  ее  старательно болтаешь, а потом
резко  надавишь  на бока.  Пузыри у Коли получались не  очень. Да и  откуда,
скажите вы мне, взялись бы у Коли настоящие пузыри. Зато руки и  ноги ходили
ходуном.  Тень заслонила шарик люстры. Над Колей склонилась завуч. Пора было
останавливаться. Если  бы  догадливый  народ  поспешил  вызвать  скорую,  то
приехавшие доктора  без труда  рассекретили  бы Колин  обман. Но  на  Колино
счастье все  убегали не  к телефону,  а в  свои классы, на  ходу  придумывая
правдивые причины своего опоздания.
     Коля медленно поднялся, изображая подламывающиеся ноги.
     - Коноплев? - уточнила Анна Васильевна.
     Коля кивнул.
     Анна Васильевна потрогала Колин лоб и несколько успокоилась.
     - Давно это у тебя?
     - Не-а, - мотнул головой Коля. - Да это так, ерунда.
     - Может к врачу.
     - Да не надо, - заныл Коля. Встреча с врачом не входила в его планы.
     - Заниматься-то сможешь?
     Коля кивнул. Автоматически. Завуч задумалась. "Сейчас домой  отпустит!"
- возликовал Коля и тихонько чихнул.
     -  Ладно,  иди в класс, - распорядилась Анна Васильевна и удалилась, не
записав Колю как опоздавшего.
     Коля приуныл. За несколько  пронесшихся секунд  он уже успел увериться,
что  волеизъявлением  завуча  его отправят из школы. Но,  не судьба. Однако,
Пашки  нигде  не  наблюдалось.  Ни  в коридорчике,  ни  в  раздевалке.  Даже
дежурные,  переждав  схлынувшие  массы,  убежали  с  постов  на уроки.  Коля
скользнул по стеночке и осторожно заглянул за угол. Никого. Коля поднялся на
третий этаж,  подождал,  прислушался.  Ни  единого звука.  Коридор пустовал.
Колины пальцы все еще сжимали четыре кусочка  сказки. Он сумел отстоять свое
волшебство. Вот только надолго ли?

        Глава 31,
     <i>которая повествует об удивительных превращениях, случившихся в классе</i>

     - Запишем новое правило, - сказала Ирина  Сергеевна и в дверь осторожно
постучали.
     Класс   вопросительно  повернулся  к  двери.  Она   с   легким  скрипом
приоткрылась  и  в  щель  просунулась  круглая голова,  обрамленная светлыми
лохмами.  Голова  принадлежала Компрессу,  тоже  шестикласснику,  но  не  из
Колькиного класса и не из Венькиного. Компресс определил  нужное направление
и уставил на Ирину Сергеевну черные глаза-пуговки.
     - Вас к телефону, - пропищал он и исчез.
     - Хм, - удивилась Ирина Сергеевна и направилась к двери, - не шуметь, -
приказала она напоследок, - переписывать упражнение тридцать семь.
     Не прошло и секунды, как дверь плавно щелкнула за учительской спиной, а
Пашка уже оказался рядом с Колькой.
     - Палочки, - прошипел он.
     Коля  не  отвечал,  он  только  натужно  похрипывал,  так  как  его шея
оказалась в жестком захвате Пашкиного локтя. Горло едва пропускало воздух, и
Коля чувствовал, что  надолго его не хватит.  Да и какое там надолго. Внутри
уже разливалась слабость. И тоска.  Та  самая тоска, когда ничего не  можешь
противопоставить  свалившимся на  голову неприятностям. Владян  нанес точный
удар по почкам.
     Класс  занимался своими  делами. Кто базарил, кто  переписывал тридцать
седьмое  упражнение, кто задумчиво смотрел  в  окно  на  беспечных  малышей,
играющих в песочнице детского сада, расположенного напротив школы. Колю били
не впервой, поэтому ничего удивительного для народа не происходило.
     -  Палочки, - голос Пашки стал более наглым.  Не  существовало для Коли
иного  варианта,  кроме запланированного Пашкой. Того,  где  Коля возвращает
похищенное  имущество его полновластным  хозяевам. Кто  сильнее, тот и прав.
Владян тем временем вытряхнул все  содержимое Колиной сумки  на  пол и ногой
ворошил развалившуюся веером стопку тетрадей и учебников. Ручка укатилась на
другой  ряд и  кто-то  довольный  уже подобрал ее  и  опробовал на титульной
странице учебника по русскому языку. Вот-вот могли показаться слезы, но Коля
сдерживался из последних сил. Он чувствовал, что если разревется,  то что-то
сломается  в нем. Что-то  такое, что продолжало удерживать палочки в сжатых,
влажных от пота пальцах.
     -  Нету, - Владян закончил обследование  Колиных учебных  причиндалов и
пнул его по ноге. Коле вдруг представился тот сладостный миг, когда огромная
афишная  тумба,  обкленная полуободранными плакатами, рухнула на  опешившего
Шурупа.
     -  Палочки,  -  прошипел  Пашка  и  дернул Колю  за ухо. Будь  это  ухо
плюшевого  медведя,  оно  несомненно  осталось  бы  в  руках  у  Пашки,   но
человеческий  организм устроен  покрепче. Однако боль полоснула Кольку  так,
что он  чуть  не слетел  со стула.  В следующую  секунду нога Владяна  ловко
вышибла стул из под Коли. Коля  не  выдержал, глаза  наполнились бессильными
слезами и, падая, он крутанул палочки.
     Разговоры смолкли,  ручки,  выводившие  предложения  тридцать  седьмого
упражнения  замерли,  головы оконных наблюдателей начали  разворачиваться  в
центр  класса. Но народ  смотрел  не  на Колю. Колю  надежно скрывала крышка
парты,  под которую он опрокинулся. А  с другой  стороны  его  отгородила от
класса русская печь,  упирающаяся закопченной трубой чуть ли не под потолок.
Печка оказалась не новой, словно сошла  со страниц сказки про Емелю.  Но  не
было рядом ни самого Емели, ни волшебной щуки, зато  в руках у  Коли все еще
находились волшебные палочки. Появление печи подарило Коле незапланированную
передышку. Вредный Владян превратился в  громоздкий и вообщем-то бесполезный
в современной школе предмет.
     Пашка не растерялся.
     - Э,  Сева, Серега, Олег,  помогайте, - заорал  он, - вытягивайте этого
придурка.
     Сева Щукин, Серега Нагайкин и Олег Бердин моментально сплотились вокруг
Пашки. Коле стало  еще  тоскливее. Но можно ли ждать иного?  В конце  концов
Пашка в школе фигура, а кто такой он, Коля?
     Он  заворочался  и  начал  вылезать из  под  парты  самостоятельно.  Не
отсидишься  же под ней  всю жизнь. Проход  уже перегородила массивная фигура
Сереги,  прорываться  через   которого  бесполезно.  Да  Коля  и  не  привык
прорываться.  Он  привык,  что  любой  может  остановить  его  тычком  и  не
пропустить  дальше.  Он сдавался всякий  раз. Он  начал  сдаваться и теперь.
Мрачные картины  становились  реальностью.  Еще чуть-чуть и  спасенные Веней
палочки вновь окажутся у Пашки и Владяна. Что тогда он скажет Вене. А что он
может сделать против Пашки и Владяна. Постойте, но ведь Владян...  Коля чуть
не  заулыбался.   Тормоз!   Гидравлический   тормоз!  Тормоз  перестройки  и
демократии,  вот  он  кто  такой.  Да  пусть  теперь  кто-то  попробует  его
остановить. И в великолепном прыжке Коля водрузил себя на крышку парты.
     Класс продолжал  заниматься своими делами. Все столпились вокруг печки,
деловито  осматривали ее и  опробовали  на ощупь, оставляя грязные отпечатки
пальцев  на  выбеленных стенках.  Люди  кругом  были взрослые,  в  чудеса не
верили,  исчезновение  Владяна  никак не  связывали  с  появлением  в классе
подобной штуковины. Да и честно говоря, мало кто вообще заметил исчезновение
Владяна. Даже Колин прыжок народ  отметил лишь  мимолетным взглядом  и вновь
вернулся к печке.
     - Сила!
     - О, Сергевна-то удивится, когда вернется.
     - А ктой-то ее сюда приволок?
     - Дурак че ли? Телепортация. Про порталы-то уже слыхал?
     - Порталы? Эт круто. Эт я уважаю.
     - Порталы - оно по физике что ли?
     - По какой физике, балда? Это по гидродинамике, во.
     - Че-че-че?
     - По гидродинамике говорю.
     - Динамики? Какие динамики?
     - Не-не, это как в игрушке компьютерной.
     - Какой игрушке? Маленький совсем что ли?
     - Да я помню, че ли, в  какой. У меня братан  сидюк притаскивал. У него
комп - моща, во. Пентюх второй, во. Триста тридцать третий.
     - Дак второй или триста тридцать третий?
     - Уйди, Сомова, в технике ни хрена не рубишь, а туда же.
     - Сам дурак.
     - Кого ты там дураком назвала, шалашовка?
     - Да вы все пацаны - такие козлы.
     - За козла в рыло. Стопудово.
     - Э, э, пацаны, фильтруйте базар. За базар отвечают.
     - А че она сама.
     - Я? Сама? Артуру скажу, он тебе так вделает.
     - Да я че? Я ниче. Че сразу - Артур, Артур.
     - Вот и помалкивай. Не возникай, когда не просят.
     - Да я молчу, Сомова, молчу.
     Классу  было  не  до  Коли. Класс полностью  позабыл  занудное тридцать
седьмое  упражнение  учебника  русского  языка, доставшего  до  предела  все
население, столпившееся  вокруг  печки.  В  классе  стало тесновато. Плотная
масса  шестиклассников полностью  забила  один  из проходов.  Другой заметно
сузился  от  сдвинутых  печкой  парт.  Кто-то  смелый  уже  влез на  печку и
измазался в известке с ног до головы, в свою очередь оставив белой красавице
на вечную  память  следы красно-бурых  рифленных  подошв  с  эмблемой  фирмы
"NIKE".
     У всех  были  свои сжбственные, невероятно важные  дела. Все  толпились
перед  печкой  словно  маленькие  взрослые,  чьи  головы   постоянно  забиты
спортивными  новостями,  сериалами  о   любви,   техническими   новинками  и
последними достижениями парфюмерной промышленности с обложек ярких журналов,
высовывающихся из школьных  сумок,  рюкзачков и  пакетов.  Наверное,  они не
заметили бы  гнома, а сам  маленький житель другого мира затерялся  бы среди
бутылочек,  на  стенках  которых  плескались  золотистые  блики,  и  плавных
очертаний навороченных  магнитол с красными, зелеными и золотисто-оранжевыми
индикаторами. Да что  там искорка света, когда народ в  упор не замечал даже
Колю, взгромоздившегося на парту и ощетинившегося палочками.
     Только Сева, Серега  и  Олег  искоса посматривали в сторону  нарушителя
спокойствия, собираясь пресечь любое активное действие с его стороны. Раз уж
надо.   Раз  уж   сказали.   Разговоры  толпы   сбивали   Колю,  не   давали
сосредоточиться. Тоска продолжалась. Дверь находилась  далеко-далеко, словно
у самого  горизонта. Представить, как он тремя красивыми прыжками добирается
до двери и вылетает в  пустынный коридор, не составляло  особого  труда.  Но
Коля знал,  что прыгнуть он не сможет, а  если и прыгнет,  то  споткнется  и
растянется между партами. И  дело  не в палочках. Ноги предательски дрожали.
Проблеск победы, когда ненавистный Владян превратился в печку, угас. И страх
снова властвовал в душе у несчастного шестиклассника.
     Пашка не  знал,  что Коля  вновь  утратил боевой  дух и снова стал  той
привычной Наркотой, которую можно  безнаказанно рвануть за волосы и сдернуть
с  него  штаны  на всеобщем построении во  время  физры.  Четыре  палочки  -
настоящее сокровище  - находились  в руке у разбуянившегося Наркоты.  Четыре
палочки  - притягательные и опасные. А Пашка вовсе не собирался превращаться
ни в  печку, ни  в другие предметы домашнего обихода. Но  он  и не собирался
отпускать четыре  палочки от себя. Он вытащил свою  четверку и  завертел ее,
шепча злобные фразочки.
     Коля почувствовал,  что ноги  его холодеют.  А потом  все  ощущения  от
чешущейся  коленки, от  неловко  зацепившегося  за  носок  ногтя  на большом
пальце, от  неприятной  ноющей боли в тесной правой кроссовке растворились и
исчезли.  Коля  попробовал  пошевелить нижними конечностями, но  не смог. Он
решительно шагнул прочь с парты. Корпус дернулся вперед, а  ноги остались на
месте.  Коля  смешно завихлялся  туловищем,  хватая  руками  воздух.  Кругом
раздались смешки.  Несильные. Вниманием народных масс беспредельно завладела
Сомова. В  толкотне  кто-то  дернул  ее за  челку  и она расписывала мрачные
перспективы  неудачнику  Плетневу. Тот шмыгал  носом и неумело оправдывался,
что  находился в тот момент совершенно  с другой стороны  печи. Но Сомову не
интересовало, виноват ли Плетнев, ее интересовало, чтобы кто-то был наказан,
и  Плетнев для  этой роли  вполне подходил.  Остальные  сочувственно  кивали
Сомовой  и продолжали лапать печку.  Репкин  и Васильков  ползали  по  полу,
пытаясь  подлезть  под  печь.  Они  были  совершенно  уверены,  что  там,  в
прохладной  глубине,  непременно  запрятано  пиво.  Две  бутылки   "Красного
Востока" так и стояли перед глазами.
     Коля нагнулся и ощупал ноги. Почти до  карманов брюк они были гладкими,
холодными и  невероятно твердыми, словно окаменевшими. Пашка  заметил Колины
трудности   и    его   улыбочка    из    полурастерянной   превратилась    в
уверенно-нахальную.
     -  Э, Наркота, че распрыгался.  Слезай, - Сева потянул  Колю с парты за
рукав  рубахи.  Он еще ничего не понимал. Никто  ничего не понимал,  но всех
устраивал такой веселый  бардак, когда можно делать все, что угодно, и никто
ни  за  какие  последствия  не   отвечал.  Печка?  Да  она  сама  появилась!
Упражнение? Да какое упражнение, когда в классе откуда ни возмись появляется
печка. Мы  кто?  Дети!  Нам  что,  много  надо? А  вам положено.  Вот  вы  и
разбирайтесь, почему в классе  печка. Вам деньги за это платят.  Мы  в таких
условиях русским языком заниматься не могем, во.
     Только  Пашка   и   Коля  понимали   каждую   тонкость   происходящего.
Настороженные взгляды буравили друг друга, а Сева все  пытался сдернуть Колю
с  парты.  Но  Колины ноги  стояли несокрушимо,  словно  позаимствованные  у
памятника Ленину, уверенно глядящего в строящуюся напротив многоэтажку.
     Пашка усмехнулся и снова показал Коле свое счетверенное оружие, а потом
медленно-медленно,   растягивая   удовольствие    Колиным   испугом,   начал
поворачивать палочки, ловко  пропуская их через  пальцы. Коля испугался  еще
сильнее. Он понял, что Пашка целиком превратит  его в каменную статую. Может
быть даже с лопатой. Сейчас ведь  с веслом статуи не делают. Одни  лопаты. И
тогда Коля суматошно  крутанул липкие палочки, чуть не выскользнувшие у него
из рук.
     Нет, Пашка вовсе не собирался превращать  Колю в  статую. Тогда  ведь и
палочки  окаменеют. А зачем Пашке каменные палочки?  Нет, конечно,  их можно
потом  расколдовать,  но  будут ли  они  тогда работать? С такими  вещичками
всегда лучше поосторожничать. Пашка уже знал, что сломанные палочки работать
не  заставишь,  хоть  их  эпоксидкой клей.  Не  зря  же  тогда  Наркота  так
выпрягался и стонал. Нет, палочки следовало беречь, а Наркоту чморить. Тогда
он  поймет реальное положение дел и вернет палочки в целости  и сохранности.
Вокруг  Колиных  ног   запылал  костерчик.  Но  окаменевшие   конечности  не
чувствовали жара, от которого обугливалась столешница.
     Через  три  секунды  Пашка  понял  свою  ошибку. Но Коля тоже не  терял
времени даром.  Вместо Севы по  классу летал планер, собранный из деревянных
реечек. Олег  превратился в круглую вешалку на длинной ножке, копию той, что
стояла  в  парикмахерской.  А Серега стал маленькой  пластмассовой  фигуркой
крокодила  Гены,  который  весело пытался  растянуть  застывшие  меха  своей
гармошки.  Сереге  не  повезло  больше  всего.  На пластмассовую голову  ему
немедленно наступили, повалили и, ругнувшись, пинком отправили в угол. После
громадной  печки  никто  не удивлялся появлению  вешалки. А  планер,  описав
полтора  круга, центром  которого  был один из  плафонов, сверзился  в  руки
Плетневу.  Тот сразу ухватил  неожиданный подарок и начал  его  изучать,  на
время забыв о приближающейся перемене и обещанной взбучке.
     Противостояние Пашки и  Коли продолжалось. Упорно и незаметно. Народ не
мог оторваться  от  печки,  кроме Катышевой,  которая,  пользуясь  нежданной
паузой, принялась повторять географию.  Кому-то в  голову пришла грандиозная
идея - открыть печную  заслонку и засунуть туда  вешалку. Тогда и произойдет
то, для  чего  эти вещи здесь  оказались. Идея была немедленно подхвачена  и
осуществлена.  Затем еще раз. И  еще. Ничего удивительного не  случилось, но
два  рожка  вешалки  погнуть  успели. Василькову, так и не отыскавшему пиво,
наступили  на руву. Острый каблучок чуть не проткнул выемку между костяшками
среднего и указательного пальцев. Васильков взвыл и щепкой мстительно порвал
чьи-то дорогущие  колготки из  лайкры.  За  это  ему  досталось и по голове.
Израненный Васильков  по-партизански принялся отползать,  по  пути щипая  за
чужие щиколотки.  Репкин, чьи поиски  также не увенчались успехом, пыхтел  и
пытался  прийти на  помощь другу, но угодил между печкой и  партой и надежно
застрял.
     Коля почувствовал, как начала каменеть  голова, вернее,  волосы на ней.
Пашка смотрел уверенно и зло. Костер, не принесший пользы, потух, оставив на
зеленой  поверхности  парты  отвратительное  черное  пятно.  Нет,  не   надо
полностью превращать Наркоту в камень. Вполне достаточно и головы. Когда она
закаменеет,  то  Пашка  без  труда заберет  палочки из  безвольных  пальцев,
которым больше неоткуда дожидаться команды.
     Коля тоже понимал, что поражение близко,  очень близко. Прищурив глаза,
он неустанно вращал пластмассовые полоски, представляя себя самого, живого и
здорового, быстро идущего и перепрыгивающего через громадные лужи, пинающего
футбольный  мяч  и  ловко  запрыгивающего  в  не  успевшую  закрыться дверцу
отходящего   автобуса.  Но  параллельно  в  голове   крутились  и   страшные
неподвижные фигуры. Девушка с веслом и Аполлон. Легендарная статуя с лопатой
и Медный Всадник на пьедестале. Но больше всего Колю напугала  изуродованная
Венера  Милосская с  оборванными  руками. Говорят,  в  одной руке у нее было
яблоко. А что во второй? Может палочки? Может Пашка сейчас  закаменит Колю и
оторвет у него палочки вместе с руками? И поэтому пальцы, дрожа  от страха и
отчаянно потея, не выпускали ускользающее  волшебство. И вращали, и вращали,
и вращали, не поддаваясь силе окаменения.
     Пашка  разозлился всерьез. Он не мог справиться с Наркотой. Не помогали
палочки. Все так же дергалась голова, пялясь по сторонам.  Все так же мигали
глаза  Наркоты, а изо  рта высовывался  противный  розовый  язык и облизывал
пересохшие губы. Гнев начал переполнять Пашку.  Ладно  бы  брыкался  стоящий
пацан,  а то  ведь  Колька,  Наркота, известный соплежуй,  которому  хватало
врезать  меж глаз всего разок,  чтобы тот вырубился надолго.  Но те, кто мог
врезать, сейчас  бездействовали.  Планер  исчез.  Вешалку  в  очередной  раз
толкали  в печку, а лежащий в замусоренном  углу  крокодил Гена  не  навевал
радостных  эмощий. Вот-вот Наркота  мог проделать такую  операцию и с  самим
Пашкой.
     И  тут  Пашка  повеселел.  Он   вспомнил  боевичок.  Даже  не  весь,  а
одну-единственную картину. Она встречалась во многих фильмах, и Пашка всегда
смотрел ее с  замиранием души. И когда она разворачивалась на экране, в душе
у Пашки  начинался  праздник. Он  нетерпеливо  сцеплял  и расцеплял  пальцы,
дожидаясь ее  повторения. И повторение приходило. И даже не один раз. Теперь
то  Пашка  знал, что поможет ему разделаться  с  непокорным  Наркотой.  Знал
твердо.
     Коле  полегчало.  Волосы  перестали застывать. То ли палочки  принялись
работать в полную силу, то  ли  Пашка  отказался от своих намерений,  хотя в
последнее уж  очень не верилось. Вдруг потеплели ноги. Просто потеплели. Они
еще не могли  шевелиться, но внутри  появилось  какое-то чувство оцепенения,
словно Коля отсидел их в  неудобном положении. Они  еще не слушались Колю, и
тот  торопился  оживить  их,  отгоняя  от  себя  мысленные  образы  шедевров
скульптурного творчества и вращая палочки с максимально возможной скоростью.
Коля чувствовал, как нагрелась пластмасса, как потные капельки размазываются
по  волшебным  предметам липкой  пленкой,  как опасно проскальзывают пальцы,
чуть не потеряв одну из белых полосок пластмассы. Но остановиться он не мог,
да и не хотел по причине немерянного страха.
     И  тут  содрогнулась  вся  школа.  С  оглушительным треском проломилась
стена.  У  самого  дальнего  угла.  Из   зубчатого  провала,  ощетинившегося
удержавшимися кирпичами,  выплыла  округлая  болванка  на цепи.  И  цепь,  и
устрашающую громадину покрывали бурые наросты то  ли  засохшей  глины, то ли
ржавчины.  Все это  строительное хозяйство понеслось  на  Колю  с  ужасающей
быстротой.  А потом  время почти остановилось. Коля видел, как ржавая махина
медленно, чуть  подрагивая,  приближается.  Коля  стоял прямо  по  ее курсу.
Мальчик дернулся  вправо  всем  телом,  помогая руками,  как  рычагом.  Ноги
медленно, милиметр за миллиметром накренились, центр  тяжести  сместился,  и
Коля  повалился  набок. Тоже медленно.  Ничуть не  быстрее, чем  наплывающая
смерть.
     Прежде чем время вновь обрело свою скорость, Коля успел выкинуть вперед
левую ладонь. Пальцы правой продолжали вращать палочки. И  палочки вели себя
просто  замечательно.  Не  застревали между пальцами, не  выскальзывали,  не
ломались. Раскрытая  ладонь звонко  впечаталась в  дощатый пол. На  миг Коля
замер в гимнастической стойке, за которую он несомненно отхватил бы  пятерку
по  физкультуре,  а  потом  невероятным усилием  метнул свои  каменные  ноги
вперед. И теперь уже их энергия уносила Колю от стыковки. Мальчик не видел в
скольких   сантиметрах  болванка   разминулась  с   его   телом.   Он  вдруг
почувствовал,  как  зашевелились  пальцы, как  утратили  скованность  ноги и
согнулись в коленях, чтобы встретить затоптанный пол подошвами ботинок, а не
позвонками спины.
     Болванка,  прочертив  по  классу невидимую  диагональ, не  долетела  до
противоположной стены совсем чуть-чуть и со скрежетом унеслась в проделанное
отверстие. Народ только  сейчас начал соображать, что  в  классе  происходит
нечто  неладное.  Выпал  из  чьих-то разжавшихся  рук  Олег-вешалка.  Кто-то
ойкнул, позабыв  про  загубленные  колготки.  Кто-то  раскрыл  рот,  выронив
бесформенный комок  жвачки. Пальцы  Катышевой надорвали страницу учебника. И
смотрел  из угла на  творящийся  беспредел маленький  пластмассовый крокодил
Гена мудрым понимающим взором.
     Вторым  ударом  болванка вдребезги разнесла окно. Стеклянная  шрапнель,
перемешанная  со  щепой,  пронеслась  по  классу.   Поднявшегося  Василькова
царапнуло по щеке. Он прижал пальцы к  ране и между ними просачивались капли
темнеющей  крови.  За окном не  наблюдалось ни подъемного крана,  ни чего-то
подобного. Никто не  видел, откуда шла  бурая цепь  с массивным  снарядом на
конце. Но никто и не хотел  видеть. Класс заревел  и завизжал,  разбегаясь в
стороны, словно брызги  из  лужи,  куда два  деловых малыша  с  умным  видом
зашвырнули  нерушимый  белый   кирпидон.  Самые  умные  бросились  к  двери,
остальные  сжались в углах и распластались по  полу. Коля  отпрыгнул  назад,
больно ударившись  об  подвернувшийся стул.  Дальше  отступать  уже  некуда.
Колина спина уперлась  в стенку.  Твердую, гладкую, холодную, выкрашенную  в
голубой  цвет. Когда зажигаются люстры, то  от  света их лампочек по  стенам
разбегаются  переливчатые  блики.  Переливчатые,  потому  что,  если  водить
головой вверх-вниз или  из  стороны  в  сторону,  светящиеся островки  рябью
перебегают с места на место.
     Неизвестно, почему Коля думал именно о сверкающих бликах электрического
света, пляшущих по неровной, но гладкой голубой стене. Ржавая болванка почти
дотронулась до  Коли. Почти коснулась, но остановилась и начала прокладывать
обратный  путь.  Трое пацанов  сумели  распахнуть дверь и пулей  вылетели  в
коридор. Коля не успел, хотя дверь находилась не так уж и далеко.
     Следующий  удар  разворотил край  стены  у  пробитого  окна. Оцепенение
прошло и  Коля сумел каким-то чудом ускользнуть  из под  опасной траектории.
Краем глаза он заметил Пашку. Тот стоял по центру без всякой боязни. Палочки
медленно прокручивались пальцами. И летала по  классу ржавая  смерть, еще не
успевшая  приступить  к кровавой жатве.  Крики  и визги кончились. Полякова,
прижавшись к доске, скользила к  двери. На матовой исцарапанной поверхности,
заляпанной меловыми разводами, оставалась чистая полоса, где острые  лопатки
Поляковой  скребли  зеленую гладь. Наступила зловещая тишина. Только шуршали
машины за окном, да кто-то прерывисто подвывал в углу у шкафа.
     Дверь снова скрипнула. Коля даже удивился. Ведь Поляковой до финиша еще
далековато.  Но  на  этот раз скрип  знаменовал не  отбытие, а  прибытие.  С
какой-то   испуганной   радостью   Коля   узнал  в   ворвавшемся   мальчишке
взъерошенного Веню.  Тишина  ушла. Коридор за  стеной  наполнялся топотом  и
неразборчивыми голосами.  Полякова, чуть  не  сбив Веню  с  ног, скрылась  в
проеме. Коля криво улыбался. Он не знал, что делать дальше.
     - Палочки, Колян! - проорал Веня. - Коснись его палочек своими.
     За окном снова показался грозный шар. И снова остановилось время. Почти
остановилось.
     Коля шагнул вперед, навстречу Пашке,  между  разбросанных  парт. Рука с
остановившимися палочками вытянулась вперед, словно сжимая штык, как солдаты
в первую мировую. Пашка не отступил. Он злобно ткнул палочками в Колю, но не
попал. Пашка  не испугался. Пашка знал, что он сильнее. А сильные не боятся.
Или по крайней мере не отступают без приказа. А такой приказ Пашка себе пока
не давал.
     Коля чуть развернулся и его пучок палочек коснулся Пашкиных.  В воздухе
запахло озоном,  как  после  грозы. Заискрило. По  белым палочкам  пробежала
оранжевая  трещина, по  оранжевым  белая.  Фиолетовое облако окутало  класс,
впустив  в себя  ржавый  шар,  на  этот  раз  беспрепятственно ворвавшийся в
оконный проем. Коля чувствовал, что Веня прижался к нему  сзади. И Коля тоже
не боялся. Или почти не боялся.
     Грозный  шар растаял  в сумрачном дыму. Фиолетовое  облако  рассыпалось
лиловыми светлячками,  которые единым роем  унеслись в  разбитое окно, сразу
затянувшееся стеклом. Проломы  в  стенах исчезли, будто  и  не  было жестких
стенодробительных  ударов. Печка,  планер, вешалка и пластмассовый  крокодил
обернулись теми,  кому им  положено быть. Остальные выбирались  из  укрытий,
терли глаза и непонимающе смотрели  друг на друга.  Они  ничего  не помнили.
Никто ничего не помнил. Только  Пашка и Коля. Да Венька, вцепившийся в плечо
друга.
     На  пороге  объявились   беглецы,  подталкиваемые  рассерженной  Ириной
Сергеевной. Они никак  не  могли высказать  причину,  по которой им  взбрело
выбежать в коридор.
     - А ты почему здесь? - обрушился вопрос на Веню.
     Объяснять было  бесполезно, и  Веня присоединился  к четверке у  двери,
бормоча  вместе  с  ними:  "Да я ниче, я так зашел." Но  учительнице уже  не
требовались объяснения. Ее  взор уперся в прожженое  пятно на Колиной парте.
Коля испуганно вжал  голову в плечи. Но постойте,  ведь палочки!.. Ведь есть
палочки!!!
     Коля крутанул спасительное волшебство. Стоящий рядом  Пашка тоже привел
в движение  свою четверку, размышляя о чем-то своем. Пятно не  исчезло. Даже
не уменьшилось. Было совершенно непонятно, почему все последствия катастрофы
бесследно  растворились, кроме этого пятна. И  было  совершенно  ясно, что с
палочками  случилась беда.  Еще  недавно послушно  выполняющие  почти  любое
Колино  желание  палочки  теперь  наотрез  отказывались  работать.  У  Пашки
творилась та же история. Где-то внутри у Коли похолодело. Выходило  так, что
на всей Земле не осталось больше ни единой исправной палочки.

        Глава 32,
     <i>в которой судьба обращает на Колю свой благосклонный взор</i>

     Во сне Коля отдыхал. Во сне он совершенно не вспоминал про палочки. Там
с ним творились совершенно  невероятные вещички.  Сегодня,  например,  Колин
треугольник разделился на целых восемь. Таких  же ярких,  таких же красивых,
но  маленьких-маленьких. Треугольники весело отплясывали  на  Колином столе,
внутри  их сверкали малахитовые  переливы  и проступали  буковки  непонятных
слов. В углу, рядом с этажеркой, примостилось удивительное существо, похожее
на  заржавевший  лом  с  вытянутой  сморщенной  головой  размером  с большую
картофелину.  Два  малюсеньких  глаза,  как две переливчатые звезды, глядели
куда-то  мимо  Коли,  а рот кривился в странной - не доброй, но и  не злой -
улыбке.   Коля  не  смотрел  на  картофелеголового.  Коля  напрягся,  силясь
прочитать  надписи  на треугольниках, но безуспешно. Буквам надоело ждать  и
они  исчезли.  Задорные   треугольники  промаршировали  по   столешнице,  по
этажерке, по гардине,  перебрались на потолок и заскользили по  нему, а Коля
проснулся.
     Это ж надо - днем спать!  Но  Коля готов был  спать круглые  сутки.  Он
проснулся и на него вновь навалилась тоска.  Все? Кончилась сказка? Вот они,
волшебные штучки! Лежат себе в ящике - вся четверка - такие красивые и такие
бесполезные.  Не  выполняют  больше  ни  единого желания.  Ни  Колиного,  ни
Вениного,  ни  Ленкиного.  С  одной  стороны,  конечно,  радует,  что  Пашка
обломался. Но  ведь Коле тоже  хочется немножечко сказки. Он столько ведь не
успел.  Можно было  сгонять  в  Египет, посмотреть  на  настоящие  пирамиды.
Вообще-то  Египет  четыре   палочки  наверняка   бы  не   потянули.  А   вот
пятнадцать... А если бы еще заработали и те две. Но две лишние палочки никак
не  желали  превращаться  в волшебные.  Жаль, что с  первого класса наборчик
подрастерялся. Ведь храни его  Коля достойно, лежало бы в  его  руках сейчас
двадцать  магических  бойцов. Но  что сейчас  вздыхать,  когда даже основная
четверка отказывается выполнять возложенные на них обязанности.
     Рука свесилась  с дивана и лениво выписывала  по полу кренделя, пока не
наткнулась  на что-то плоское. Зацепив вещичку, Коля подтянул ее  к  себе  и
узрел маленький треугольник. Совсем  как во сне! Но сейчас-то Коля не  спал.
Если сон не всегда  отличается от  яви,  то уж когда не спишь, так точно это
знаешь. Треугольник был вылитой копией своего большого брата. В  серебристой
дымке проступало слово "Солнышко".
     Рывком Коля вскочил с  дивана и  бросился к школьному рюкзаку. Большого
треугольника  на месте не оказалось. Коля  придирчиво осмотрел  ящики стола,
этажерку, даже скользнул  взглядом по потолку. Исчез большой треугольник, да
и все тут. А Коля уже привык его слушаться.
     Минут через пять редкие прохожие могли заметить Колю во дворе. Он сидел
и, прищурив глаза, пялился  на  солнце.  Ничего не происходило.  Становилось
скучно и в голову опять лезли невеселые мысли.
     А кто мог возложить на палочки обязанности выполнять желания их хозяев?
Коля еще ни разу не копался в данном вопросе. Когда  палочки творили чудеса,
Коле это было  не интересно. Пока любая техника работает, мало кто стремится
вникнуть  в принципы ее действия. Зато когда  она работать  перестает... Вот
тут-то   и  начинаются  мучительное  почесывание  головы,   щипание  носа  и
оттягивание нижней губы. Может удастся починить технику самому?  А если нет,
то  вскрывать ее  или  не  вскрывать? А  вдруг  при  вскрытии  она откажется
работать  окончательно? А  может,  если как следует закрутить все до единого
винтики  там,  внутри,   то  техника  снова  продолжит  работать  как  надо?
Поломанная техника вызывает целую кучу вопросов, большинство которых кажется
такой ерундой, пока катастрофа еще не произошла.
     Солнце, выбравшись  из-за облака,  брызнуло в глаза  нестерпимо  яркими
лучами.  Коля торопливо  отвел взор и прочесал  двор. Покосившаяся карусель.
Песочница  с  остовом  гриба,  у  которого когда-то  была квадратная шляпка,
искореженные качели. Если  на одно  сиденье  еще уцелело, то  вместо другого
торчали два витиевато изогнутых прута. Коля  еще помнил время, когда  качели
были  новыми. Помнил  деревянные  доски, нагретые  солнцем.  Помнил  круглую
спинку,  превращавшуюся в  руль.  Помнил многоцветье  красок, мелькающее при
сильной  раскачке,  когда  глаза  зажмурены  крепко-крепко.   Помнил   визги
девчонок,   учившихся   спрыгивать   на   ходу.  Помнил   старших   пацанов,
раскачивающих качели так, что получалось... солнышко!
     Не медля ни секунды,  Коля рванул  к качелям  и смело крутанул железный
прут  из  уцелевшей пары.  Куда там, сиденье не  поднялось и на четверть. Но
упорства  сейчас  Коле было не занимать. Ржавый механизм скрипел, скрежетал,
трясся, но деревянные досочки возносились  все выше и выше. В  момент, когда
качели  описали  полный  круг,  стойка  содрогнулась, а  из  верхней  трубы,
соединяющей стойку  с  ее  дальней  соседкой, вылетел  тонюсенький  предмет.
Зарывшись пальцами в пожухлую траву, Коля почти сразу отыскал его - еще один
треугольник. Ни слов, ни предложений в серебряной глубине не появилось, зато
мелькнула галочка зеленого света, повращалась  как стрелка компаса и указала
в правый угол двора.
     Хорошо  что  старушки  на  лавочках  не смотрели в Колину  сторону. Вид
мальчика,  роющегося на свалке, у  старушек большой радости  не  вызывает. У
всех старушек, независимо есть ли у них Золотая Капля со  Звездой Героя  или
нету. Давным-давно в том углу двора  вырыли  котлован. Вырыли и  забыли.  Но
прежде успели замусорить его до предела. Коля  и сам приложил к этому  руки.
Ну не всегда хотелось ему идти  за тридевять земель к мусорным бакам. Ваньке
вот хорошо, у  него мусоропровод,  а Коле  чуть ли не каждый день тащиться в
конец соседнего двора, чтобы освободить мусорное ведро. И вот когда занимали
Колю дела важные и неотложные, как-то само получалось, что мусор высыпался в
котлован, который  как раз находился по  пути. И, заглянув в котлован, любой
понимал с первого же взгляда, что важные и неотложные дела имелись не только
у Коли.
     Теперь Коля торопливо расшвыривал по сторонам мусор, надеясь, что никто
его не заметит,  пока он не найдет... Не найдет что? Коля и сам  не знал, но
рылся  самозабвенно. Пройдут сотни лет и свалка будет называться не свалкой,
а историческим слоем.  И по мусору, в котором роется Коля,  будут узнавать о
том времени, когда Коля рылся в мусоре. И не только рылся. И не только Коля.
И станут тогда рыться здесь ученые-археологи. И будет им за великие открытия
слава  и почет. А Коле  будет нагоняй,  если застанут его за  этим занятием.
Только лишь потому, что  сейчас это место зовется не "исторический  слой", а
"свалка".
     Интересно, а  что можно сказать о времени,  роясь  в самом обыкновенном
мусоре.  В сторону  полетела доска с  ржавым  гвоздем, обломок магнитофонной
кассеты, пленка из которой протянулась по всему котловану. Когда-то она была
запечатана  в  прозрачный футляр, обтянутый  яркой  целлофановой  пленочкой.
"Сонька" или  "Панасоник",  а  может всего-лишь "Самсунг". Кто-то купил  ее,
может даже купил в том  самом магазине, где продавались волшебные палочки. И
ничего больше о происхождении палочек Коля не знал.  А если бы и знал? Разве
это помогло бы вернуть палочкам их волшебную силу обратно?
     В  руках  у  Коли  очутилась  тряпка,  выпачканная в  чем-то  до  ужаса
отвратительном. От  нее несло уборной.  А  может и  не  от нее.  Может  этот
противный  запах пропитал все в  округе и даже  самого Колю. Коля  отшвырнул
тряпку куда  подальше  и торопливо вытер руки об джинсы. Разводов  грязи  не
осталось.  Но  Коля  стал осторожнее.  Отыскав кузов детского самосвала,  он
продолжил раскопки вооруженными руками.
     Гном наотрез отказался рассказывать что-либо о происхождении магической
силы,  залетевшей  в палочки.  Вернее, не  так.  Сначала  гном был  настроен
поговорить,  но поставил  жесткое условие - два килограмма мандаринов. А где
их  взять  без палочек-то?  Вернее, в  магазинах  мандарины  продавались. Но
именно, что продавались.  Денег же было негусто. Коля с  Веней сложились  по
сколько могли, но на два  килограмма не хватало. Хватало на полтора. Если бы
гном не был таким вредным...  Если  бы Коле  попался  другой гном... Но этот
даже слушать не захотел про полтора килограмма. Два - и крышка!  Недостающую
сумму нехотя добавила Лена.
     - А что мало так? - искренне возмутился Коля. - Гном-то наш, общий.
     - Гном-то общий, - резонно заметила Лена, - а кормить его придется мне.
Мандаринов-то больше не  осталось. Кто догадался сделать запас? Не знаю как,
но доставайте деньги. Мне  одной его не прокормить, а ему и завтра мандарины
нужны будут, и послезавтра.
     - Может на  капусту  его переведем? - робко  предложил  Веня. - Капуста
дешевле.
     Гном  не  ответил, но  скорчил  такую  оскорбленную гримасу, будто Веня
посягнул на честь и достоинство всего его гномьего мира.
     Кузов  скрипнул по  стеклу. Коля вывернул  осколок  и  запустил  его  в
полуобсыпавшийся  склон.  Осколок  полетел  красиво, словно вылетел  из  рук
опытного  ниндзя и на лету превратился  в  сюррикен.  Он и вонзился красиво.
Мягко вошел в сыроватую глину и застыл, прератившись в узкую вертикаль. Колю
продрала радостная дрожь. Воткнулся! Впервые  в жизни! Эх, почему  никто  не
видел. Теперь ведь не поверят. Ни за что не поверят!
     На  всякий  случай  он подскочил к стене, намереваясь повторить удачный
бросок.  На ощупь  вытащенное стекло оказалось теплым.  Словно не стекло,  а
пластмасса. Когда  бурые  крошки  глины  горошинами застучали по мусору,  на
поверхности проступили знакомые  малахитовые переливы.  На них плыли  буквы,
соединившись  в  плотно   сцепленные  шестерки  прижавшимся  к  ним   знаком
восклицания.  "Слушай!" - призывал Колю  треугольник. Не один раз  призывал.
Десять.  Сорок. Сто двадцать семь и больше. Как крохотные кораблики плыли по
малахитовому морю буковки, нескончаемыми эскадрами.
     А слушать было некого.
     Тишина.
     Разве  отсюда услышишь, о чем разговаривают бабушки на скамейках? Разве
гвалт  малышей  продерется  сквозь  кусты.  Даже  шум  машин  с улицы теперь
перекрывался  шелестом  листьев.  Только  небо  голубело  над Колей. Но  оно
молчало. Да солнце подмигивало сквозь  ветки  деревьев.  Подмигивало, хоть и
весело, но безмолвно.
     -  Ви-и-и-итя-я-я-а-а-а! - Коля  аж вздрогнул от неожиданности,  сделал
неверный шаг и  провалился по  колено.  На  свободу  рванулся  прелый  запах
чего-то древесного.
     - Ви-итя-я-я-а-а-а! Да-а-амо-о-ой! - запах неожиданно  сменился запахом
гнилых  помидоров и Коля поневоле задумался, чтобы случилось, если бы вместо
мандаринов  он приволок гному вот эти сгнившие  овощи. Но  пока гном получал
исключительно мандарины. В аванс за рецепт излечения палочек.
     Принесенные   мандарины   гном  пробовал   и   перепробовал.  Процедура
опробывания продолжалась целый вечер, а потом вдруг выяснилось, что на столе
нет ни единого  целого мандарина - одни кожурки. Все  приготовились  слушать
длинную историю про древних колдунов, но гном  откровенно заявил, что устал,
что  сейчас рот  у него открывается  только для зевания, но если  они желают
послушать  эту  удивительную  историю  завтра,  то  пусть  готовят  еще  два
килограмма  оранжевого  высокоценного продукта.  У Коли аж руки  опустились.
Лена  решила выдумать  историю сама, но расстроенный Коля ушел  домой. Зачем
ему  Ленина история? Он хотел знать правду. Но если кто-то взял, да вложил в
Колины палочки волшебство,  то  сделал  то он  это  не просто так. А  зачем?
История   поворачивалась  непонятной   стороной.   Выходило,   что   палочки
требовались кому-то еще. И этот кто-то теперь  оставался с Колей у разбитого
корыта.
     - Да-а-а-амо-о-о-ой! - противный Витя никак  не мог найтись, а страдай,
разумеется Коле. Шестибуквенные кораблики настойчиво мигали, словно обращали
Колино внимание  на  что-то  важное.  "Домой," -  повторил про себя  Коля  и
радостная  волна  отгадки  разлилась  в его  душе.  Вывернувшись из  прелого
мусора, он что есть силы, рванул к своему подъезду.
     Следующий треугольник не прятался. Он преспокойно висел на крючке, куда
папа  обычно  весил свою куртку. Сейчас папа вместе с  курткой находился  на
работе,  вот  треугольник  и  решил  занять  свободное  местечко. В  темноте
серебристой дымки  не  наблюдалось.  Но буквы виднелись. Тонкие. Как спираль
лампочки  карманного  фонарика, батарейки которого  находятся  на  последнем
издыхании. Однако мощности еще хватало, чтобы Коля прочел надпись без труда.
"Математика."
     Надпись ни  о  чем  Коле не сказала. Он  прошелся  по пустой  квартире,
уселся  за  стол и открыл сначала  тетради по алгебре и геометрии, а затем и
учебники. Колю трясло от волнения. Вспотевшие руки заляпали клетчатую  гладь
тетради  рыхлыми влажными пятнами.  Может, треугольники подскажут Коле,  как
оживить палочки?  Ведь  он уже не  представлял  свою  жизнь  без волшебства.
Окончательно и бесповоротно. Сердце разрывалось от тоски.  Ведь теперь не то
что  волшебником  стать, а  даже  рассказывать  о  палочках  никому  нельзя.
Какие-такие палочки? Не  бывает вещичек, творящих чудеса! Это тебе, Коля, не
порталы! Где доказательства? А доказательств не было.
     Самое веское доказательство существования волшебства - вторую телевышку
- Коля  успел убрать ночью перед катострофой. Впрочем, даже такая громадина,
как выяснилось, еще ничего не доказывала.
     Под  левой  рукой  что-то  ощутимо прощупывалось.  Коля  нервно листнул
страницу, чуть  не выдрав ее напрочь.  На  следующей  лежал невесть  как там
оказавшийся треугольник. "Читай прессу," - указывал он Коле.
     Сбоку от Коли лежали многочисленные газеты, в которых вроде бы навсегда
исчезнувшая дополнительная телевышка осталась увековечена на  многочисленных
фотографиях.  Может  быть  для  мировой революции появление железной  махины
ничего  не  значило,  но  событием  областного значения  оно  получилось.  В
автобусах непременно  кто-нибудь да вспоминал телевышку в тему и  не в тему.
Старушки  на  скамейках шушукались  только о ней. Да что старушки! Даже папа
второй  вечер  спорил  с мамой  на  кухне  о  правдивости репортеров.  Колю,
конечно,  не  позвали.  И  скажи  им,  что  телевышку  сотворил Веня  ими же
купленными палочками, так  высмеяли бы, да  дело с концом.  Вот и оставалось
Коле делать уроки, грустить  о палочках  и мимоходом просматривать вчерашние
газеты.
     "Все надо делать вовремя," - гласил заголовок  первой полосы "Вечорки".
Колин  взгляд  мухой  пробежался  по строчкам. "Через  три года должна  была
состояться   сдача   в  промышленную   эксплуатацию   нового   объекта   для
телевизионщиков,  но  строительно-монтажное  управление  No  14  преподнесло
горожанам приятный сюрприз. Во время интервью генеральный директор поделился
трудностями своего  бизнеса в посткризисный  период. Руководитель  трудового
коллектива  жестко  заявил,  что..."  Здесь  не   пахло  ни  Веней,  ни  его
проделками.  Коле  даже  стало  интересно,  о чем жестко заявит руководитель
трудового коллектива теперь, после исчезновения телевышки.
     "Когда  хотим  -  МОЖЕМ!"  -  взывало со страниц "Гудка".  Глаза  сразу
скользнули вниз.  "...  достоин  занесения  в небезызвестную книгу  рекордов
Гиннеса."  Вещи,  сделанные  волшебными палочками, рекордами  не  считаются,
значит в этой газете про Веню тоже и знать не знали.
     "Хоть Бог троицу и любит," - заковыристо поддевало больную тему "Святое
слово" и осторожно намекало, что чудесное явление даровано нам неспроста. Не
строить же третью телевышку только по той причине, что областное руководство
никак   не  может  выделить   телевизионное   время  для  одной-единственной
религиозной передачи.
     "Будущему нации - достоинство," - скромно повествовало "Местное время".
В статье  описывались все преимущества,  которые  получат горожане  от новой
телевышки.
     "Меркурий"  был   на  этот  счет  иного  мнения.  "Депутаты  областного
парламента пойдут под суд,"  - твердо обещал он. Начало - "В то время, когда
борьба с хищениями областного  бюджета перешла на качественно-новый уровень,
недопустимо  пропагандистскими акциями выбрасывать в  преддверии выборов  на
ветер миллионы и миллиарды..." - Колю не заинтересовало, и он перевел взгляд
на соседнюю стопку, где  примостились  областные, более солидные издания. Их
корреспонденты  ко всеобщему празднику не успели,  поэтому и статьи выражали
недоверие к случившемуся.
     "Сомнительная  сенсация".  Так  называлась реакция  "Звезды".  В статье
подсмеивались  над  легковерными   согражданами  и   уже  во  втором  абзаце
переходили к  более  насущной  проблеме:  "Куда  делись  деньги  учителей  и
пенсионеров?"
     "Новости области"  подошли к феномену с научной точки зрения. "А был ли
мальчик?" - спрашивал заголовок. После мелким шрифтом развернутое объяснение
на всю страницу давал специально  приглашенный  профессор. И даже не  просто
профессор,   а  член  регионального  отделения  Российской   Академии  Наук.
"Неудивительно, что  в связи с неожиданно теплой осенью, весьма значительное
число  горожан  минувшим  днем  стало  жертвами  оптического  и  тактильного
обманов. Подобные явления происходят нечасто. Следует, однако, отметить, что
достоверные свидетельства об аналогичных случаях зафиксированы в 1476 и 1539
годах  в Англии,  в  1765 в Италии,  в  1309  во Франции  и в 1898  году  на
территории  современной Чехии. Данное природное явление берет свои истоки  в
верхних слоях атмосферы, иначе называемых стратосферой..."
     Промежуточную позицию  занял милицейский еженедельник "Досье 02". Он не
указывал  явно,  чему  явился  свидетелем  дежурный  патруль  ГИБДД,  однако
пояснял,  что "с  рядом  ответственных  работников  органов  внутренних  дел
проведены разъяснительно-профилактические мероприятия."
     По  всему выходило,  что кроме палочек в  природе  существовало великое
множество  сил и причин, в следствие  которых телевышка на площади могла как
появиться за несколько секунд, так и исчезнуть за столь же непродолжительное
время.
     "Замкнутый треугольни