Александр Торин. Экстрасенс --------------------------------------------------------------- © Copyright: Alexander Taratorin, 1997 Любое изменение этого текста, а также воспроизведение его в коммерческих целях может осуществляться только с согласия автора. E-mail: amt@almaden.ibm.com ? mailto:amt@almaden.ibm.com --------------------------------------------------------------- Все действующие лица и события, описанные в этом произведении - вымышлены. Автор не несет ответственности за какое-либо сходство событий и персонажей этой повести с реальными событиями и персонажами, за исключением кота и Генеральных секретарей ЦК КПСС. От Автора Предлагаемые вниманию читателя записки совершенно не соответcтвуют действительности. Во первых, так называемого кота никогда не существовало, а если бы он и существовал, никто бы не смог прочесть его мысли. Во-вторых, никто не умерщвлял лидеров государства, засунув их в таинственные камеры. В-третьих, никто никогда не вызывал ученых для исследования таинственных женщин и мужчин, излечивающих обреченных стариков от неизбежного конца, -- они сами ездили их исследовать, руководствуясь жаждой познания природы. Ну это, правда, не совсем точно, вызывали, создавали, звонили, выделяли средства в иностранной валюте, давали помещения... Да что там говорить, институт был, и директор был, и Алик, и лаборатория была, и баба, ставящая ожоги и двигавшая стаканы, и дама с удлиненными пальцами на руках, лечившая Генеральных секретарей была, и таракан был. И советники из ЦК КПСС были, и загорелый американец, и военные, строившие огромные камеры, да и многое еще... Все смешалось в истории, запуталось, и пойди сейчас разберись, что там в действительности было, а чего не было... Кто знает, а может быть это все и к лучшему... Все покрылось дымкой столетий, за которой только ближайшее прошлое колышется и еще худо-бедно видно, а события более удаленные приобретают все более фантастические черты, как страшный сон, навеянный тяжелым похмельем. Но великий город еще стоит на холмах, и с Воробьевых гор открывается такой прекрасный вид... Словом, судите сами и решайте, что из всего описанного действительно было, а чего, быть может, никогда не происходило.... А было вот что... Всякие там политологи, социологи, экономисты и прочая шушера еще долго будут спорить, с пеной у рта доказывать, что конец социализма был вызыван нефтяным кризисом, войной в Афганистане, или вконец подорвавшейся на Олимпиаде 80-го года в Москве социалистической экономикой. Они будут писать статьи и книжки, утверждая с умным видом, что всему виной была историческая, давно назревшая и готовая прорваться зеленым гноем сквозь набрякшую тоненькую оболочку, необходимость. Они будут гадать о том, как и почему именно Горбачев пришел к власти, хотел ли он коренных преобразований или попросту не смог удержать штурвал вышедшего из-под повиновения огромного разваливающегося государства, которое как паровой каток покатилось по склону, давя и увлекая за собой незадачливого водителя и пассажиров. Когда я слышу всю эту ерунду, я просто усмехаюсь в усы и на мгновение прикрываю глаза. Я-то знаю, что все началось тогда, зимним вечером, когда на улице мела метель. Все случилось из-за огромного черного таракана, так не вовремя выползшего из своей щели в подвале старого здания Московского университета. Жалко его, беднягу, дамочка эта вскоре его раздавила и даже того не заметила. Но это все уже в прошлом. Устал я, ужасно устал. И даже весенние краски, подтаивающие сугробы, жирные голуби и пробегающие окрестные кошки перестали меня радовать. И с чего они сволочи только жиреют, эти глупые птицы? Мне бы покоя, чтобы тикали часы на стене, клубился табачный дым и горела под зеленым абажуром старая лампа. Ведь было все это, было... Ну, да видно не вернуть мне уже этого на своем веку, дует на улице противный промозглый ветер, облетают жухлые осенние листья и кто еще знает, чем это все закончится, да и закончится ли... И зачем только все это началось. И кто их об этом просил, что им не сиделось? Глава 1. Кот. И зачем только все это началось? И кто их об этом просил, что им не сиделось? Какая жизнь была, спокойная, размеренная. День изо дня тикали часы на стене. Как сейчас помню, светит зеленоватым лучиком настольная лампа, пахнет старой кожей, отблескивают золотом переплеты старых книг. Я украшение дома, как египетский сфинкс, загадочный и непонятный, лежу на диване, хозяин перебирает бумаги на столе, что-то черкает ручкой. Время неторопливым, вязким потоком течет мимо меня, медленно сползая в вечность, как густая сметана со стенки эмалированного прохладного алюминивого бидона... Если бы не этот Белка.... И имя-то у него несуразное, женское, и весь он какой-то нескладный. Ох, не люблю я этих собачьих слюнявых штучек. Уж как бросится к хозяину, как начнет лизаться, язык мокрый, отвратительный. А эти глупые, нелепые движения куцым хвостом? Уж я понимаю, хвост бы был как у меня, пушистый, серый, шерстинка к шерстинке, а то посмотреть не на что. Одно недоразумение, как у крысы, куцый, такой хвост бы в детстве обрубить. И чего его дармоеда терпят, гнать бы его в шею. И шум от него и запах отвратительный, и убыток. Вот недавно ножки у стульев пообкусал, одно наказание... Так, кажется хозяин идет... -- Наташа, -- входная дверь громко хлопнула. -- Добрый вечер, все в порядке? -- Как всегда, что у нас может произойти?-- Ну как мне знать? Революция. Переворот. Крах общей системы капитализма. Кто его знает..-- Опять ты за свое... Ужинать будешь?-- Конечно буду, голодный как зверь. Белка, Белка, хороший мой, иди сюда. И опять та же дурацкая история, этот недоумок бросился ему навстречу, по-идиотски взвизгивая, мутная слюна брызгает с отвратительного розового языка, а Александр Константинович, словно не замечая фальши, треплет его по шерсти, тискает и ласково с ним разговаривает... Нет, жизнь решительно несправедлива, ведь он поужинает, а затем придет меня с кресла сгонять... Опять придется сохранять спокойствие. Я ведь тоже бы мог мурлыча ползти по полу, подлизываться, эх не ценят люди самообладание и породу. Вот какой ведь вопрос, если меня опять по обыкновению возьмут за шкирку и грубо сбросят на паркетный пол, может быть возмутиться? Зашипеть, поцарапаться? Да нет, какой смысл ронять свое достоинство, просто в глазах у меня появится надменное выражение, те, кто захотят смогут его оценить. А ведь я бы вполне оцарапать мог. Вообще, жизнь несправедлива. Вот взять меня, как Александр Константинович не видит, что я животное благородное, у меня порода чувствуется. И веду я себя с достоинством, еще чего, хотя бы раз разве бросился я навстречу ему, когда он приходит домой, снимая мокрое пальто, от которого по сумрачному коридору распространяется запах шерсти и начинающего таять снега? Ничего подобного, только открою глаза, да разве раз-другой из уважения независимо пройду по коридору, ну потрусь об ноги, неизвестно еще кто кому больше нужен. -- Ты за лекарствами маме зашел? -- Зашел, Зашел. Попробуй у нас без блата какие-нибудь лекарства найти. Аптека пустая абсолютно, не знаю что и делать. -- Ну ладно, иди ужинать. -- Спасибо, дорогая, что бы я без тебя делал? -- Пропал бы... Такой как ты пропадет, пожалуй.. -- С Белкой гуляли? -- У меня нету других дел, только как с этим дармоедом гулять... Семью прокормить нечем, еще и с этой псиной возись... -- Собака -- друг человека, дорогая... -- Тоже мне, Белка... Это не белка, а Белк, да и вообще не Белк, а полярный медведь, научившийся взбираться на деревья... Мой руки и иди ужинать. Насчет этого подлюги это она правильно...Но могла бы и меня упомянуть, в пример поставить. Мол, с Белкой гуляешь, а кота забросил, с кресла за шкирку сбрасываешь почем зря... Эх, не тех я хозяев выбрал, вот на втором этаже ответственный работник аппарата, за ним по утрам черная "Волга" приезжает. Правда и у нас неплохо, кресло у хозяина еще от дедушки его досталось, кожа черная, потрескавшаяся, но мягкая. Да, зря я жалуюсь. Что у этого работника аппарата на втором этаже? Скукотища, у жены морда такая, что хочется на улицу убежать и в мусоре рыться, отыскивая объедки. А здесь лафа, как хозяин на работу уйдет, в комнате полумрак, только часы тикают, гардины задернуты, на улице голоса отдаленные, машины ездят, если занавески не до конца задвинуты, тусклый свет с улицы прорывается, вначале он падает на стол, потом на полки, потом на старый диван, над которым висит картина "Запорожцы пишут ответ турецкому султану"... Стол правда мог бы и разобрать, все черкает бумажки, в стопку кладет. Это еще ничего, когда от руки черкает, а как вечерами приходит, лампу зажжет и начинает на пишущей машинке стучать, вот тут так светопреставление, хоть на черный ход беги. Ну пишущую машинку потерпеть могу. Вот если бы он свои дурацкие сигареты не курил, а то начнет дымить, и дым-то плебейский. Вот в гости к нему как-то какой-то странный тип приходил в костюмчике таком хорошем, говорил еще как-то с акцентом, вот у него сигареты были... Бальзам. Да, что ни говори, марка есть марка. А он с этой бессмысленной шавкой вечерами гулять по улицам ходит. Я представляю себе, чем они занимаются... Мокрый снег падает, подсвеченный желтыми фонарями, в высоких окнах светятся лампы, гулкий подъезд выложен кафельными черными плитками, опускающийся старый лифт с чугунной решеткой громыхает, и гулкое эхо резонирует под сводами старого дома.... Редкими фарами светятся проезжающие машины, и кажется что мир застыл, и только на этой улице в центре старой Москвы еще существует жизнь и любовь. Я уже молчу про густую сметану, которой в магазинах становится все меньше и меньше, а этот собачий недоумок на фонари мочится. Нашел себе занятие... Никакой поэзии. И как это культурные люди могут быть так слепы? -- Опять ты мерзавец в моем кресле разлегся? А ну-ка пошел вон....Кстати, как это не смешно, сегодня продовольственные заказы разыгрывали и мне опять ничего не досталось... -- Что-то тебе в последнее время не везет.. -- Да пошли они все к черту, противно.. Вот так всегда... Смахнул как ненужную пылинку. Ну и ладно, сами такие... Как бы лицо сохранить? А я чиститься буду, вылизываться. Как будто ничего такого не произошло... Противно ему. А я без свежей рыбы останусь. У меня диета, стоит им мне какую-нибудь дрянь из универсама скормить, как я два дня желудком мучаюсь. -- Да, я тебе говорил, что мы недавно поставили очень красивый эксперимент? Этот Саша очень толковый мальчик, на ходу генерирует идеи. Несколько дней назад он притащил приборы, и измерения дали удивительный результат. -- И что, от этого мир перевернется? -- Эх ты, скептическая женщина. Нет, мир конечно не перевернется, но если мы правы, можно будет создать сверхчувствительные датчики. Ты представляешь, как за это схватятся всякие почтовые ящики и военные? Представь себе ракету, обнаруживающую крохотный источник излучения на расстоянии десятков тысяч километров... -- Ты бы лучше свою диссертацию закончил. Или хотя бы продовольственный заказ выиграл, я сегодня пыталась купить продуктов, в магазине хоть шаром покати... Нет, мир определенно держится на женщинах... Эффект он обнаружил. А на то, что домашние животные впроголодь содержатся ему наплевать. Лучше бы придумал, как из картофельных очисток свежую рыбу производить. Я свежей рыбы уже полгода во рту не держал, в магазинах какой-то хек мороженый, вонь от него такая, что ни один уважающий себя кот эту дрянь в рот не возьмет. Что толку с ихних ракет и излучений? В прежние времена в домах хотя бы мыши водились, а как развели науку с их удобрениями и химикатами, мыши выродились и продуктов не стало. Как-то это связано, неспроста это все. Нечего насиловать природу, были мыши в домах, была и рыба в магазинах. Да что рыба, сливки, сметана, диетические яйца? А мясо какое они в последнее время покупают? Отстоит она очередь, дадут ей кусок с костями, черный весь, этой сволочи с куцым хвостом хорошо, он кости грызть любит, ошибка природы. Лизоблюд. И молоко у них порошковое.... -- Ну ладно, ладно. Давай-ка ужинать. Кстати, в туалете бачок сломался. -- Ох, только этого не хватало... Я так хотел поработать сегодня. -- Хватит работать, сколько можно? Послушай, я не могу тащить на себе весь дом, я тоже не железная. -- Ну хорошо, хорошо, только не надо ссориться. Починю я сортир, не кипятись. Работать ему... С кресла меня согнал, только бы курить свои вонючие сигареты и стучать на машинке. И чего он там пишет, значки какие-то, закорючки. Нет, все-таки бытие основа сознания. По учебной программе недавно передавали. Для школьников, кстати, а вот взрослый человек, а такой элементарной вещи понять не может... Когда у тебя в желудке свежая осетрина, и сортир починен, можно и бумагу марать. А когда сортир протекает, и в желудке пусто... -- Тима, Тима, ужинать. Это меня... Наконец-то. И куда только сон подевался? Лапы как-будто энергией налились... Молочные берега, сливки, а на Западе в магазинах, говорят, целые стойки специальной пищи для кошек, консервы, печенье ароматризированное. Неужели так никогда всего этакого не попробую? А есть-то хочется, товарищи. Еще как хочется... Снилось мне сегодня днем в хозяйском кресле, что голубя поймал. Жирный такой, теплый. Ах, молоко, белое, с привкусом порошка, но все равно вкусное.... Ничего, мы еще поживем. Мурр.. -- Жри, Жри зверюга. Твои дальние родственники в Африке сейчас задирают зебр и антилоп, а ты, вырожденец, лакаешь молоко из литрового пакета. Мы еще посмотрим, кто тут вырожденец. Главное - не показывать вида и сохранять собственное достоинство. Попробуй без меня прожить хотя бы пару дней, посмотрим, как тебе будет работаться без меня, свернувшегося в клубок в углу и поджавшего хвост себе под лапы. Будешь ты печатать свои бездарные, никому не нужные страницы на пишущей машинке, посмотришь в пустой угол, и замучают тебя угрызения совести. Меня не проведешь... Ну ладно, доставлю тебе приятное. Полежу в темном углу, в зеленоватых тенях лампы с абажуром, вдыхая запах старых пыльных книг, кожи, под светящейся в таинственном полумраке картины, запорожскими казаками с чубами, фотографией старика в просторной майке, с курчавой шевелюрой и с ироничными глазами. И закорючки какие-то по бокам нарисованы. Бессмыслица конечно, вроде абстрактной живописи. То ли дело старые мастера, особенно фламандские, которые рисовали натюрморты. Там все понятно, птица это птица, рябчики или фазаны, рыба такая свежая, жирная, хоть сейчас ее ешь. Ну вот, все на своих местах. Зеленоватый лучик от лампы слегка подергивается, висят клубы сизого табачного дыма, стучит пишущая машинка, и ложатся на стол листы бумаги. А все-таки жизнь не так плоха. Скоро снег кончится, и наступит весна. А пока на улице холодно и идет снег, я буду каждый вечер лежать в углу и, закрывая глаза, погружаться в мечты. Вот если бы только не этот куцехвостый дурак, который бегает по комнате и стучит своими когтями по паркету. Он даже не понимает, что когти можно прекрасно втягивать и ступать неслышно, не раздражая хозяев и не портя домашнее имущество. И как этого беспородного идиота только терпят... Но меня это не касается, я выше этих мелочных счетов. Я украшение дома, как египетский сфинкс, загадочный и таинственный, приносящий удачу. Я счастлив. Глава 2. Роковой звонок. Черная волга с визгом затормозила у подъезда. -- Приехали, Сергей Васильевич, -- раскормленный шофер Коля с обрюзгшим, красноватым лицом сопя откинулся на сером матерчатом сиденье и с яростным наслаждением почесал себе грудь. -- Хватит уж Вам разъезжать, Сергей Васильевич, пора и домашними делами заняться. Тут без вас все как потерянные ходят. -- Да ладно тебе Коля, ты уж скажешь... -- А что, Сергей Васильевич, я разве неправду говорю? -- обиженно загундосил Коля. -- Вот позавчера совещание в дирекции было, так Георгий Иванович совершенно ничего без Вас решить не мог. "Подождем Сергея Васильевича" , говорит, -- "вопрос уж больно ответсвенный". И в профкоме путевки распределять пора. Леночка -то, Леночка, уж та совсем без вас высохла, лица на ней нет. Пожалели бы бабу, ей-богу, смотреть на нее жалко, как вас дожидается. -- Да, классная девка. -- Хороша, хороша, -- Коля причмокнул языком и засопел. -- Вот Галя, к которой я Вас в Чертаново возил, в той с первого взгляда какая-то стервозность чувствовалась. Она ведь, Сергей Васильевич, как глазом своим зеленым стрельнет, так сразу чувствуется, что стерва. Вы помните, я как ее увидел, сразу Вам сказал, Сергей Васильевич, вы с ней хлопот не оберетесь. И что? Прав был Коля, смотрите чего вышло. И про Таню я Вам сразу сказал: "Сергей Васильевич, не связывайтесь, она из Вас всю душу вытянет". -- Да, Да, Коля, ты знаток женщин. -- А что, у меня их до хрена было. Вы, Сергей Васильевич, тоже прислушивайтесь к простому рабочему человеку, я этих баб насквозь вижу. Достаточно взглянуть, как понятно, эта блядища, а это баба хорошая, добрая, как изнутри светится. -- Ты Коля, экстрасенс. -- При этих словах Сергей Васильевич почему-то испуганно вздрогнул и огляделся по сторонам. -- Ну езжай на базу да домой, ты мне сегодня больше не нужен. -- Да что это Вы, Сергей Васильевич, не по-людски как-то, с самолета, с портфельчиком, да и в кабинет. Вам бы сейчас в баньку, с девкой, попариться, водки выпить, расслабиться. -- Ладно, ладно Коля, езжай. -- Ну как скажете. Я же Вам добра желаю. Сергей Васильевич взял дипломат, набитый бумагами, и быстрыми, решительными шагами зашел в вестибюль Института. У проходной стоял вахтер с широким как блин, слегка опухшим лицом, в коротеньком, расползающемся на пузе пиджаке и с револьвером, висящим на поясе в старой кожаной потертой кобуре. -- С приездом, Сергей Васильевич, -- он подобострастно расплылся в улыбке и оскалился. -- Привет, Петя. Все нормально? -- Да, все в порядке. Заждались вас, хорошо съездили? -- Да, все нормально. -- Директор бегом поднялся на второй этаж, пробежал мимо стендов с передовиками производства, плакатов, наглядно демонстрирующих мощь советской науки, запускающей в космос спутники и производящей уникальные измерения в масштабах солнечной системы, и распахнул дверь в кабинет дирекции. За широким столом сидела Нина Николаевна, бессменная секретарша, доставшаяся от прошлого директора, желчная, увядающая женщина со сволочным характером, которую в Институте ненавидели. Она увлеченно болтала по телефону, но увидев появившегося директора, судорожным движением бросила трубку и лицо ее приобрело радостное выражение. -- Сергей Васильевич, заждались-то как... -- Все в порядке, Ниночка? -- Да, как у Вас-то поездочка, отдохнули? А здесь Вас дожидаются, с заказами, комиссия по приему хоздоговоров, путевки... -- она извлекла из ящика стола толстую папку с бумагами. -- Потом, потом, Ниночка, и никого ко мне не пускайте, я занят, я очень занят. Только если будут звонить из Кремля или из Президиума, соединяйте. Поняли? -- Да, -- Нина Николаевна побледнела, -- а что случилось? Какие-нибудь неприятности? -- Нет, нет, просто мне нужно поработать, срочные дела. -- Ну я Леночке позвоню, сообщу, что Вы вернулись, -- глаза секретарши ехидно блеснули. -- Я же сказал, никого не пускать, с Леной я сам потом поговорю. Вы поняли? Сергей Васильевич проскользнул в высокую, до потолка дверь своего кабинета и плотно закрыл ее. Из окна был виден заснеженный двор старого Московского университета, на голых деревьях лежали шапки сизого снега. Из-за крыши соседнего здания торчал шпиль Спасской башни с рубиновой Кремлевской звездой. В кабинете было тихо, слегка пахло пылью, и в полумраке поблескивали стекла книжного шкафа, неподвижно висели многочисленные почетные грамоты с золочеными профилями Ленина, и дипломы с красными флагами, угрожающе переплетенными, будто готовящимися для удара по гидре мирового империализма молотами и серпами. Директор снял пальто, и с опаской, оглянувшись через плечо, отодвинул рукав пиджака. Руки его слегка дрожали. Под рубашкой фиолетовым пятном багровела язва, оставшаяся от того рокового ожога. В середине образовалась корочка из спекшейся крови, кожа по бокам была грубой и начинала шелушиться. Сергей Васильевич зажмурил глаза, потряс головой и прикоснулся пальцем к язвочке. Стало больно. -- ... Твою мать, -- он крепко выругался. -- Значит, это все был не сон. -- Директор открыл портфель, достал из них толстые пачки бумаг с грифами "Для Служебного пользования. Совершенно Секретно", но смотреть их не стал, а только сел в свое кресло и обхватил голову руками. ... Все шло хорошо до этого проклятого звонка.. Но началось все еще раньше, о чем Сергей Васильевич не подозревал, и даже понятия никакого не имел. Появилась в Москве дама со жгучими глазами. Само по себе появление ее может быть и не произвело бы никаких последствий, но эпоха на улице стояла уж очень для всего такого благоприятная. Словом, бывает в жизни так, когда одно обстоятельство накладывается на другое, и тянут они друг друга, разворачиваются события, странные совпадения, связи, и получается из этого всего что-то абсолютно неожиданное, и никем, находящимся в здравом рассудке и трезвом состоянии таинственной материи, называемой умом, совершенно непредсказуемое. Необычная была дама, прямо скажем. Мистического свойства, не без способностей. Начала она свою карьеру массажисткой где-то в Тбилиси, уж очень руки у нее были чувствительные. Настолько чувствительные, что приводили они в трепет различных начальников, уставших от своих располневших жен, наряженных в пестрые как у попугаев одежды, щебечущих всякие глупости, сидящих как наседки в своих двух и трехкомнатных квартирах. Да что мужчин, главного бухгалтера, директора базы по снабжению высоких органов, ответственного работника министерства, заместителя секретаря, самого секретаря... Уж как он стонал, как мучался, но после двух или трех сеансов воспрял, появился румянец на щеках, исчезла зеленоватая одутловатость, а уж блеск, блеск в глазах... Тут она и обнаружила, что массаж, то бишь физическое прикосновение ее рук к коже пациента вовсе и не обязательно, стоит ей появиться в комнате, произвести несколько пассов своими тонкими руками с удлиненными ногтями, и состояние ее пациента резко и нобратимо улучшалось. Проходило два, от силы три дня, и подопечный заряжался какой-то космической энергией, начинал пить домашнее красное вино, курить, щеки его краснели, в просторных кабинетах появлялись женщины, и в жизни его начинался новый этап. Но это все было упражнением, так сказать тренировкой набирающих силу мышц. И появилась дама в Москве, с внушительной рекомендацией от ответственного секретаря к помощнику другого секретаря, но союзного значения. Трудно было, но таинственная история повторилась. Ожил второй секретарь, просто-таки ожил, и вместо умирающего на глазах, чахлого с впалой грудью увядающего сизоватого мужичка превратился в краснолицего кутилу. Уж какой скандал произошел, когда жена его, втайне надеявшаяся от супруга вскорости естественным образом избавиться, придя в государственную квартиру в центре Москвы в кирпичном доме с паркетными полами, застукала своего любимого муженька с молоденькой златокудрой курьершей. Да, в неглиже, да еше в неприличной позе распростертой на семейном раскладном японском диване. Курьерша эта, как это ни грустно, в тот же день закончила свою стремительную карьеру и отправивилась работать сортировщецей куда-то в отдел государственной почты... Что не говори, коварны некоторые ответственные работники, но слухи о таинственном оздоровлении по аппарату распространились, и героиню нашу начали упорно приглашать все в более и более высокие сферы. В каких только домах она не перебывала... Нет, денег за свои услуги она не брала, они и тогда уже были не в моде. Каждый из ее посетителей просто устраивал что-то, кто новых клиентов, кто пропуск в распределитель продуктов... Артисты, художники, секретари, первые и вторые, Заместитель председателя Моссовета, -- он, кстати, ордер на квартиру вне очереди подписал. Председатель Моссовета.... Этот сволочью оказался. Председатель комитета по строительству, заместитель председателя Госплана, сам председатель.... Последний, совсем уже старичок, такой сухонький, после сеансов настолько расцвел, что являясь членом ЦК партии, ввел даму в высший круг. И тут пошло-поехало, в самом ЦК мужички были плюгавенькие, все зеленые, как полусгнившие мухоморы, и началось... Розовели они один за другим, читали речи, встречались с ветеранами партии и, зажмурив глаза, вспоминали ее, таинственную с огромными черными глазами и с маленькими, невидимыми, игривыми, волнистыми молниями, исходившими из ее рук. И вот тут-то все и началось. Один рекомендовал другому, другой третьему. Потерялись в памяти гулкие подъезды с кафельной плиткой и охранниками, вычищенные до блеска лифты с цветами, стоявшими на столиках, пахнущие химией огромные холлы, занавески на стенах, мягкие ковры и непременно изможденный, плюгавенький старичок, стонущий при ее появлении... Через пару месяцев она была представлена самому Генеральному Секретарю ЦК, находившемуся к этому времени в маразме средней степени, и с трудом читающему написанные для него на бумажке речи. Генеральный Секретарь, казалось, уже не вполне понимал, кто эта странная посетительница, зачем она пришла и что собирается с ним делать, но, привыкнув повиноваться врачам, покорно разделся до пояса и лег на кровать, что-то при этом глупо про себя бормоча. Его пиджак с золотыми звездами героя Советского Союза и c бесчисленными орденскими планками был аккуратно повешен на стул, и жена его с интересом присела в уголке. Огромный серый многоквартирный дом на Кутузовском проспекте словно весь замер. Мистическая дама волновалась, но собралась с мыслями, и вскоре из рук ее полетели невидимые электрические молнии, окутывавшие спину и грудь руководителя умирающего Советского государства. По словам охранника, присутствовавшего в комнате, он такого не видел уже в течение десяти с лишним лет. Генеральный секретарь словно преобразился, его густые брови приобрели особую пушистость, в глазах появилось странное и непривычно осмысленное выражение. Он, словно заряженный космической энергией, присел на кровати, пожал даме руку и неожиданно связно и разборчиво, насколько мог, произнес: -- Спасибо Вам, товарищ, вы вдохнули в меня жизнь. Вот вы, -- он обращался к побледневшим врачам в белых халатах, испуганно наблюдавшим за ходом сеанса, -- все таблетками меня пичкали, пить коньяк запрещали. А приехала простая женщина из глубинки и за двадцать минут возвратила меня к жизни. Стыдно должно быть, товарищи... При этом неожиданно связном монологе, говорят, присутствовал тогдашний министр Здравоохранения, с которым случилась сердечная слабость, и его откачивали нашатырем. -- Я думаю, сеансы эти мы продолжим, -- продолжал монолог неожиданно оживший Генеральный Секретарь. -- Это безусловно на пользу делу социализма, мира, разоружения и всеобщей безопасности. Хорошо бы и других товарищей из ЦК поставить на ноги, придать так-сказать жизни. Здорово это у Вас получается. -- И тут руководитель страны произнес роковую фразу, -- Надо подключить ученых, Академию Наук, пусть серьезно этот феномен исследуют, разберутся. Советское общество должно быть обществом здоровых людей. -- При этих словах Генеральный Секретарь неожиданно бодрым и молодым движениeм встал с постели, обмотал голую грудь полотенцем, пожал экзотической даме руку и удалился. Все бы было не так страшно, если бы на следующий день он не произнес без запинки речь на съезде ветеранов партии, ни разу не запнувшись, и сделав только одну досадную ошибку, причем выглядя особенно молодо и свежо. Би-Би-Си и Голос Америки по этому поводу сразу же передали комментарии о том, что слухи о болезнях Генерального Секретаря ЦК КПСС явно преувеличены, и что советская медицина делает чудеса. Последующие сеансы, хотя и не дали того удивительного освежающего и омолаживающего результата, что первый, но явным образом улучшили общее состояние как самого Генерального Секретаря, так и его жены. Многочисленные секретари и советники бегали по коридорам, как будто заряженные свежей энергией. Тут-то все и началось. Личный Советник Генсека навел справки, пригласил к себе Президента Академии Наук СССР и в один прекрасный день в кабинете Сергея Васильевича раздался тот звонок... В тот день что-то у него не ладилось, словно тяжелое предчувствие охватило его душу. Как будто случится что-то ужасное, неописуемое, которое положит конец привычной, хотя и противной, жалкой, но стабильной и предсказуемой жизни. С утра было какое-то дурацкое совещание в Президиуме, потом пришло известие, что с таким трудом закупленные многомиллионные немецкие научные установки, бесследно пропавшие по дороге в Институт, наконец-то найдены. В настоящее время установки эти находятся на станции Москва-Сортировочная, где они уже три месяца лежат под снегом, ржавеют, а главное, местные мальчишки растащили из них все детали. Рыжеволосая, молоденькая Танечка из бухгалтерии уже неделю ходила заплаканная и намекала на то, что у академика будет ребенок. Это было его ошибкой, он уже сколько раз клялся не связываться с неопытнымиромантическими девицами, но всякий раз терял голову и рассудок, завидев молоденькую, белокожую, благоухающую свежестью представительницу женского пола. Потом приходилось расплачиваться, но слава богу, до сих пор все обходилось сравнительно безвредно для карьеры. -- Сергей Васильевич... -- глаза Нины Николаевны были выпучены, как у глубоководной рыбы, вытащенной на поверхность моря, ярко-красная губная помада расплылась у кончика рта, вид она имела совершенно безумный, и лицо ее было наполовину покрасневшим, причем покраснела почему-то только левая сторона, в то время как правая оставалась мертвенно-бледной. -- Цэ...-- она подавилась, хватая ртом воздух, -- Ка... ЦэКа на прово...-- фразу закончить она не смогла, и в истерике рухнула на вытертое красное кресло. Сергей Васильевич вбежал в кабинет, с треском захлопнув высокую входную дверь, и дрожащей рукой взял трубку. Звонок из ЦК мог означать что угодно, от известия о том, что Институту присвоен Орден Ленина до того, что аспирант физтеха Иванов схвачен на Красной Площади, размахивающий плакатом, призывающим отказаться от войны в Афганистане. -- Сергей Васильевич? -- В трубке раздался старческий, но довольно энергичный, дрожащий баритонами голос. -- Адрей Михайлович, советник Генерального Секретаря по политическим вопросам. -- Как дела у Вас в Институте, наслышаны о Ваших достижениях. Наслышаны... -- Спасибо, все нормально... -- Надо продолжать в том же духе. У нас тут в ЦК возникло мнение, в общем-то это все по поручению самого Генерального Секретаря... -- голос Советника приобрел многозначительную баритонную окраску, -- тут происходят удивительные вещи с оздоровлением и излечением человеческого организма... В том числе человеческого организма, если так можно выразиться, особой важности... Вы понимаете? -- Да, да, слышал... -- До директора и вправду доходили самые что ни на есть нелепые слухи о таинственной даме, вылечившей одного за другим всех членов руководящего состава правительства. Всерьез этого никто не воспринимал, и в слухах, бродивших по коридорам Академии часто упоминалась плачевная история царевича Алексея и Григория Распутина... -- Так вот что мы думаем.... Вы же понимаете, это дело не только научной, это дело чрезвычайной политической важности. Можно сказать, судьбы всего прогрессивного человечества... -- Советник снова глубокомысленно замолчал. По лбу у Сергея Васильевича еще тек холодный пот, но он уже понимал, что никакой катастрофы пока не случилось. -- Через восемь месяцев должен состояться очередной съезд КПСС. Хорошо бы Вам, товарищи ученые, взяться, закатав рукава, за это дело и срочно разобраться в том, каким образом удается вызвать такие удивительные, необъяснимые нашим соврeменным пониманием медицины эффекты... -- Конечно, Михаил Андреевич, но мне кажется, это дело медиков. Почему наш Институт, мы же занимаемся точными науками, народнохозяйственными задачами, обороной наконец... -- Ну, -- Советник замялся, -- здесь две причины. Во-первых, товарищ Генеральный Секретарь не доверяет врачам. Он так и сказал: " Они пичкали меня всякой гадостью, кололи уколы, а простая женщина из провинции за двадцать минут вернула мне молодость"....Во-вторых, мы здесь навели справки, у Вас работает академик Корубзев, мировая величина, а он уже много лет интересуется подобными проблемами. -- Да, я понимаю, -- директор перевел дыхание. Старенького академика уже давно никто не принимал всерьез. Бывший изобретатель первого отечественного радиолокатора, тяжело и безнадежно больной, с лысой головой, он появлялся в Институте не чаще раза в неделю. Его увлечение наукой на старости лет приобрело совершенно детский характер, и академик занялся любительскими исследованиями телепатии и всяческими оккультными науками, что вопринимались окружающими как шалости старого, выжившего из ума чудака. Академика, однако, уважали, как личность, внесшую бесценный вклад в дело защиты отечества от вражеских самолетов и ракет. -- Так что воспринимайте это как срочное задание партии. Хотелось бы, Сергей Васильевич, чтобы Вы в недельный срок представили нам в ЦК смету на необходимый штат и оборудование. Не скупитесь, у нас особый фонд, берите лучших людей, со всей страны, мы дадим им прописку и квартиры. И по поводу иностранного оборудования, представьте нам список и все будет немедленно утверждено. Если необходимо будет помещение, обращайтесь лично ко мне, я прослежу и дам распоряжение в Моссовет. И еще, Вам необходимо срочно выехать с экспертизой в Ленинград. Там появилась женщина, передвигающая предметы на расстоянии, и товарища Генерального Секретаря это чрезвычайно разволновало. Он целый вечер вчера не мог успокоиться и сказал: "Пора советской науке безжалостно вскрыть тайны мироздания"... -- Да, конечно, Михаил Андреевич... -- Я Вас сейчас соединю с нашим секретариатом, выезжайте сегодня вечером. Во Внуково будет ждать специальный самолет. Возьмите с собой несколько экспертов, аппаратуру, подойдите к делу серьезно... Поймите, здесь может идти речь о событии, которое можно сравнить с созданием СССР атомной бомбы.... Ну, желаю успеха... - Голос Советника снова стал официальным. Директор оторопело выслушал инструкции слегка развязного молодого человека из секретариата, объяснившего ему, когда и куда за ними приедут машины, и во сколько их отвезут в аэропорт, и оторопело повесил трубку. Им овладели смешанные чувства. Он всегда более чем скептически относился ко всему, выпадавшему из представлений науки, а всю эту ересь, связанную с телепатией, экстрасенами, тем более с передвижением предметов силой воли считал чепухой, сродни фокусам и шарлатанству. Отказаться от порученной миссии, с другой стороны, было явно невозможно. "Что они, с ума там все посходили? " -- с раздражением подумал он. Из странной ситуации надо было выкручиваться. -- Кого взять с собой? Алика, чудака, институтского друга, бессеребрянника, просиживающего дни и ночи в подвале со своим аспирантом, проводя измерения. Как его зовут? Саша, толковый мальчик, чего-то он там недавно обнаружил, прирожденный экспериментатор... Позор какой-то, ну да ладно, выкрутимся. -- Он поднял трубку. -- Алло? -- Алик был явно увлечен работой. -- Да нет, Саша, вы аккуратнее усиление выставляйте... -- Алик? Это Сергей, слушай, тут такое дело. Долго даже объяснять. Вечером улетаем в Ленинград, тут из ЦК звонили. Какая-то дура руками стаканы двигает. Придется разоблачать. -- Что за чушь? -- Алик был явно обескуражен. -- Ты чего, напился что-ли? Слушай, кончай ты с этим делом, мы же старые друзья. Ну я понимаю, ты сейчас академик, директор, ну на хрен это тебе нужно? Брось ты все и спускайся к нам в подвал, мы тут такие потрясающие вещи вытряхнули... -- Да не пьяный я, Алик, сколько можно? Говорю тебе, я серьезно, собери что можешь, возьми лазеры свои, датчики, черт его знает, греби все. В восемь вечера придет машина, мы специальным самолетом улетаем в Ленинград. И этого Сашку с собой бери, поможет. -- Да Вы чего все обалдели, что-ли? -- Алик явно подозревал розыгрыш. -- Слушай, Сережа, я тебе как вот как скажу, если ты хочешь поиздеваться, найди кого-нибудь еще, а мне не мешай работать. Я от тебя такого не ожидал. -- Мать твою так, -- директор начал кричать. -- Ты что, идиот, мне не веришь? Мне это все на такой же хер надо как и тебе. Я тебе матерью родной клянусь, что не вру. -- Ты чего, серьезно, что-ли? -- Алик начал истерически смеяться. -- Ну где я только не был, чего только не ожидал, но такого... -- Короче, -- директор начал раздражаться, -- собирай все свои ящики, все что можно. Греби лазеры, усилители, приемники, световоды...В восемь вечера у входа в Институт придет машина, я буду там. Чтобы к этому времени все было готово. Летим вместе. И никому ни слова, понял? Сашу предупреди, здесь дело государственного значения. -- Ну хорошо, как скажешь... Но такой глупостью я еще никогда в жизни не занимался. Вечером все были готовы. Алик, щупленький, подмигивающий глазами и раздраженно время от времени пожимающий плечами и фыркающий, помогал нечесаному аспиранту грузить массивные деревянные ящики в микроавтобус. Аспирант Саша время от времени теребил нос и покусывал ногти, с опаской посматривая в сторону директора. Сергей Васильевич раздраженно давал последние указания секретарше, с неприступным видом стоящей у входа на мраморную лестницу с выбоинами в ступенях. -- Что за хреновина такая, Сергей, ты все же объясни, что происходит? -- Алик с недовольным видом поправил на голове старенький берет и уселся на сидение. -- Слушай, я и сам толком не знаю. Звонили из Кремля, говорят, надо срочно обследовать какую-то бабу там в Ленинграде, которая двигает руками предметы. -- Да что обследовать, неужели не понятно? Надо ниточки искать, здесь фокусник профессиональный нужен... -- Послушай, видишь размах какой, специальный самолет выделили, ну потеряем в крайнем случае два дня, посмотрим на чудаков, да и улетим домой. Ничего страшного, а то засиделся ты в своем подвале. -- Это ты может быть засиделся в твоей дирекции, а у меня работа стоит. Да мы бы за эти два дня столько всего наковыряли. Только результаты пошли... -- Алик, не расстраивайся, не убегут твои результаты, никуда не денутся. Давай-ка луше подумаем, что мы реально можем про всю эту чертовщину понять. -- Ерунда какая-то, я ничему не поверю до тех пор, пока она на моих глазах что-нибудь не сдвинет силой мысли. Да мало ли что, у нее и магниты могут быть спрятаны, и все что угодно. Тем временем за окнами автобуса проплыли новостройки Юго-Запада, светящиеся огоньками окон, и за окном стало темно. Автобус подкатил к воротам, которые как по мановению волшебной палочки отворились, и въехал прямо на летное поле, остановившись у серебряного самолета. Откуда ни возьмись появились солдатики в зеленоватых тулупах и серых шапках, в мгновение ока подхватили деревянные ящики с аппаратурой и, словно играючи, занесли их в самолет. -- Здравствуйте, товарищи, -- в проходе появился таинственного вида гражданин с одутловатыми мешками под глазами, в добротном шерстяном сером пальто и в каракулевой шапке. -- Меня попросили дать Вам подробную инструкцию по Вашей дальнейшей программе. Михаил Андреевич звонил, интересовался и просил меня передать Вам привет и пожелания удачи. Он сам лично позвонить не мог, уехал в Болгарию на совещание руководителей братских коммунистических партий. В самолете Вас покормят, по приезду в Ленинград оборудование разгрузят и отвезут вас в отдельный дом, где вас будет ждать ужин и отдых. Завтра в восемь утра вас накормят завтраком и отвезут на объект. Ни о чем не волнуйтесь, если будут просьбы или пожелания, обращайтесь ко мне. Алик, да и Сергей Васильевич, не говоря уже об аспиранте, слегка обалдели от такого приема. А когда в проходе самолета появилась румяная, будто бы с пылу с жару бабенка в крахмальном фартуке и с не менее накрахмаленным кокошником, и разнесла запотевшую водку в хрустальном графинчике, горячие пирожки с грибами и ароматно пахнущие горшочки с чем-то шипящим, Алик вдруг кашлянул и, прожевав пирожок, торопливо сказал: "А черт его знает, может быть в этом что-то и есть...". Глава 3. Удивительное рядом. На родине революции давно уже перевелись революционные матросы с ленточками в черных брюках клеш, стучавшие своими грубыми ботинками по каменным мостовым. Потерянный, пустой стоял Смольный, неясные духи да тени революционных масс и их руководителей, среди которых изредка мелькал случайный призрак благородной девицы, только того и осталось. Да серая Нева все так же торжественно катила свои воды мимо каменных набережных и мостов.Мрачноватые и помятые граждане великого города сновали по улицам с авоськами в поисках продовольствия, впрочем к этому времени и сновать они даже перестали, только последние и самые неуемные из них возвращались домой в громыхающих освещенных тусклым светом трамваях, устало глядя в окно на привычные городские очертания, и думая о таком же как и сегодняшний, сером и скучном завтрашнем дне. Мимо этих уставших людей катил автобус, забитый ящиками с приборами, в котором сидели слегка захмелевшие представители Академии Наук. Алик пить вообще почти не умел, да и не любил, ему достаточно было рюмки, чтобы лицо его раскраснелось. Аспирант Саша, хотя выпить и любил, был настолько выбит из колеи происходящими событиями, что забился на заднее сидение и слегка затравленным взглядом ловил скрывающиеся в темноте очертания города, изредка прислушиваясь к разговору начальников. Директору же выпитая доза была как слону дробинка и, честно говоря, хотелось добавить. -- И вот, -- рассказывал он недавно услышанную историю, -- лежит он в реанимации, врачи констатировали клиническую смерть, в зрачках реакции никакой.... -- Речь шла о совершенно скандальном случае, который произошел в Киеве несколько лет назад с крупным ученым, основателем знаменитого Киевского института. -- Тут приходит какая-то деревенская бабка, типа тех, которые снадобья изготовляют, и говорит, дайте мне над ним, родименьким, поколдовать, руками поводить. Ну, врачи морщатся, но родные просят, чем черт не шутит, в такой ситуации мозги отказывают. И что ты думаешь? Через десять минут он открывает глаза, приподнимается на кровати и в полном сознании расспрашивает о том, как дела в Институте, разговаривает с родными. И в сознании находился еще почти сутки. Врачи с ума посходили, у него уже рефлексов никаких не осталось. -- Сережа, послушай, ведь ты же ученый с мировым именем, но как такое может быть? -- А хрен его знает, может поля какие-то. -- Поля? Ну хорошо, какие? Электромагинтные? Радиоволны, что-ли? Погоди, погоди, руки-то у нее теплые, как у всех, может быть инфракрасное излучение, как грелка или горчичник. Электричество, статика например. Кожа у человека сухая, помнишь, как по синтетическому ковру пройдешься, тебя потом дергает. Конечно, электростатика. Может быть у человека есть какие-то особые рецепторы или механизмы чувствительности к слабым полям? Вот птицы прекрасно ориентируются по магнитному полю Земли, и рыбы тоже. Так, дай подумать. Что еще? Химия, может быть выделения какие-то, даже запах. Акустика, инфразвук. А ты знаешь, это мне уже не кажется таким уж бредом. Просто у человека может быть какая-то чувствительная система, о которой медицина не подозревает. Занимаются же китайцы иглоукалыванием, акупунктурой. Подожди, а магнитные поля? Ведь и сердце, и мозг и мышцы, в конце концов, по ним пробегают электрические импульсы. А где электрическое поле, там и магнитное. -- Вот, вот Алик, видишь, ты и загенерировал. Послушай, чего бы там за этим не стояло, момент удачный. -- Сергей Васильевич подозрительно оглянулся на Сашу, поджавшего под себя ноги и глядевшего в окно на проплывающие мимо огоньки. -- Это до ЦК дошло, их там всех какая-то баба на ноги поставила. Можно под это дело лабораторию создать, финансирование дают, помещение выделяют. Будет полной глупостью от такого отказаться. Послушай, а что если мы тебя заведующим этой лабораторией поставим? Я через дирекцию протолкну. А то что, так и будешь научным сотрудником до пенсии в подвале болтаться со своими приборчиками? При этих словах Алик приоткрыл рот, но так ничего и не успел сказать, так как автобус зашуршал шинами по гравию и остановился около особняка с белыми колоннами. -- Добро пожаловать, товарищи, -- на пороге стояла дама внушительных размеров в строгой юбке и сером пиджаке с золотыми пуговицами. -- Я проведу Вас в комнаты, с дорожки поди умаялись? Ванну примите, попарьтесь и приходите поужинать в зал, стол уже накрыт. Хрустели постели накрахмаленными простынями, старые, невесть откуда взявшиеся голландские печки с изразцами радовали душу, а зал, а зал... Потолок, покрытый росписями, золотые ангелочки, резьба деревянная, богатый барин когда-то жил в этом доме. А стол, один стол уж чего стоил, с белой крахмальной скатертью, свежими срезами невесть откуда в Ленинграде взявшихся лимонов, красной жирной лососиной, зеленью, запотевшими бутылками с водкой и коньяком. Аспиранту Саше при виде накрытого стола с явствами поплохело, и он опустился на стоявший в сторонке стул. Алик широко открыл рот, а директор решительно подошел к столу и налил стопку водки. -- Ну, ребята, не подкачайте, -- он залпом выпил, подцепил вилкой кусок красной лососины, закусил, и с размаху похлопал замершего Алика по плечу. -- Смотри, лови свое счастье. Раз в жизни такое бывает... Утром ждал их крепкий кофе с бутербродами, поданный ко входу автобус пах пустотой, железом и дермантиновыми сиденьями. Через сорок минут были они на месте. Работать командированным предстояло в странном помещении, напоминавшем подвал, да собственно это и был подвал, только просторный и освещенный ярким светом люминисцентных ламп, с широким столом, несколькими кинокамерами, и окруженный странного вида молодыми людьми в одинаковых, сероватых с голубым отливом костюмах. У Алика после вчерашних излишеств болела голова, но он упорно распаковывал привезенный из лаборатории хлам. Светились зеленоватым светом экраны осциллографов, красным лучиком вспыхнул и ожил лазер, качались стрелки на усилителях, словом все было готово к исследованию неизведанного. Потом зашевелилось что-то, отворилась дверь, и в сопровождении пожилого, странного, немного жалкого, заискивающего и одновременно наглого выражения лица мужчины, вошла в комнату совершенно обычного вида, даже можно сказать затрапезного, пожилая дама. Была эта дама с широким русским лицом, с расплывшейся фигурой, колыхавшейся под поношенным скромным платьем темно-зеленого цвета, с седыми волосами, заколотыми обычной шпилькой, вида непритязательного и скромного. -- Здравствуйте, товарищи. -- низким грудным бабьим голосом представилась она окружающим. -- Адриана Сергеевна. -- Мы так рады, -- заискивающе пролепетал странный мужчина, -- что наука наконец обратила внимание.... Спасибо партии. Тут же налицо феномен необычайный, а от нас все руками отмахивались... Что бы мы без Вас делали...Адрианочка, покажи товарищам.... -- Я только ничего не обещаю... -- дама побледнела. -- Понимаете, раз на раз не приходится, демонстрация требует полного сосредоточения, экстаза... По заказу это не всегда получается.... -- Да Вы не волнуйтесь, -- Сергей Васильевич был бодр и жизнерадостен. Все происходящее казалось ему чем-то не вполне реальным, словно видел он какой-то дурацкий сон. Персональный самолет, ломящийся от явств стол... Уж не приснилось ли ему все это.. -- Да, работайте, не обращайте внимания, -- поддакнул Алик, мучившийся головой. -- Эх, дорогой, чай выпили вчера? Головка болит? -- Адриана Сергеевна кряхтя приподняла свое пышное колышащееся тело со стула и, переваливаясь, приблизилась к Алику. -- Сейчас, голубчик, легче будет... -- она провела руками несколько раз вниз и вверх и плюхнулась обратно на свой стул, как желеобразная масса совершая колыхающиеся движения. -- А... -- Алик в изумлении застыл. Лицо его на секунду побледнело, и он испуганно посмотрел на продолжающую колыхаться фигуру. Затем он в изумлении замер, словно прислушиваясь к себе, недоуменно потрогал рукой начинавшую лысеть голову, и рот его широко открылся. -- Послушайте, -- он смотрел на директора и на Сашу, -- а ведь прошла голова-то. Чертовщина какая-то... -- Адрианочка, -- странный сопровождающий с обожанием уставился на свою спутницу. -- Ну что еще этим ученым надо? Неужели они не воспринимают объективную реальность, данную нам в ощущениях и независимую от нас? Ну, покажи им, что ты умеешь. -- Стакан, -- глухим голосом скомандовала баба. -- На, милая, -- и на столе невесть откуда взялся граненый стакан, из которого мужики пьют на троих горькую где-нибудь среди начинающих ранней весной распускаться клейкими листиками кустов, и пахнет пряной пьянящей зеленью, и шуршат за кустами шинами грузовики и легковые машины, и пахнет свежестью кусок черного хлеба, и селедка пряного посола дразнит воображение, и скомканная газета со свинцовыми черными буквами впитывает рыбий жир и соки, и расплываются строки, и только и можно прочесть на ней "Очередные задачи партии", а остальное уже расплылось и потерялось среди цветущих диким цветом одуванчиков и одуряющим запахом свежей земли. -- Ну сейчас, -- Адриана вдруг напряглась, на шее ее надулась синим цветом вена, лицо страшно покраснело, на лбу появился пот, глаза приобрели безумное выражение, и вся она вдруг задрожала мелкой дрожью, вытянув руки по направлению к стакану. Но граненое потенциальное вместилище оживляющей организм жидкости не шелохнулось.-- Сейчас, подождите, -- она вытерла пот со лба и попыталась отдышаться. -- Сейчас, -- она снова задрожала, приобретя совершенно страшный вид, надулись на лбу жуткие синие вены, угрожая каждую секунду лопнуть. Bдруг проклятый стакан поехал, натурально дернулся, словно нехотя, потом еще и вдруг заскользил по столу, как танцор балета на льду, и грохнулся об каменный пол, превратившись в блестящие осколки. Алик вдруг кинулся к этим осколкам, судорожно собирая их в ладонь, тут же порезался и чертыхнулся от внезапной боли. -- Саша, -- стекло, стекло померяй, может быть оно магнитное. Саша засунул осколки в какой-то приборчик, покрутил ручками, пристально смотря на индикаторы. -- Не-а. Александр Константинович, обычное стекло. -- А можете Вы это повторить? -- Алик подозрительно посмотрел на даму. -- Не верят, Адрианочка, ну что поделать, не верят, начал стонать мужик странного вида, хватая себя за голову и пытаясь выдрать жалкие остатки седых волос. -- Успокойся, дурак, -- неожиданно жестко произнесла баба. -- Стакан...И новый, свеженький стакан появился на столе. И снова напряглась женщина, выступили на лбу капли пота, напряглись вены, которые, казалось, вот-вот лопнут от натуги... И снова поехал стакан, но тут Алик сунул свои руки между стаканом и скорченными пальцами необычной бабы, начав искать спрятанные нитки, при помощи которых упомянутый стакан двигался. Последний при этом грубом вмешательстве свое движение по столу прекратил, покачнулся, дернулся и замер, раскачиваясь и издавая жалобный стеклянный звон. -- Нету ниток... -- Алик был обескуражен. -- Убейте меня, нету. -- Он с недоумением посмотрел на даму, на замершего в углу аспиранта, на Сергея, на странного мужика, сидевшего с торжествующим видом скрестя руки на груди, на замершего у двери охранника и снова на полную, уставшую даму с крупными каплями пота на покрасневшем от натуги лбу. -- А Вы, товарищи ученые, не верите, женщину советскую истязаете, -- взвизгнул мужик, пришедший с феноменальной бабой. -- Электростатика, -- Алик начал потихоньку приходить в себя. Обычная электростатика. Адриана Сергеевна, костюмчик у Вас часом не шерстяной, с синтетикой может? Часто вас электричеством дергает, когда до чего-нибудь дотронетесь? -- Да не дергает меня, -- баба с трудом могла говорить, дышала она тяжело, с жадностью впитывая остатки кислорода, еще содержавшиеся в спертом воздухе полуподвального зала.-- Алик, -- директор слегка обомлел. -- А может быть это все гипноз? Коллективный, ты знаешь, она нам всем внушила, что стакан по столу проехал, а сама его на пол бросила. -- Как вы смеете, -- юродивый мужчина, пришедший с фокусницей затрясся в истерике. -- Погоди, -- Алик задумался. -- Давай-ка померяем то, что можем. Сигналы,поля. Вот у нас тут осциллограф имеется. Вы можете поднести руки к проводу? -- Могу, могу, -- Адриана тяжело поднялась со стула, и вдруг с зеленым зайчиком электронного луча произошло что-то невероятное. Он поехал снизу вверх, спазматически задергался, и на электронном табло зажглась красная лампочка "Перегрузка". -- Вы видите? Вы видите? -- снова истерически завыл лысоватый опухший мужик, хватаясь рукой за сердце, приседая и выкатывая глаза. -- Чудо, свершилось чудо... -- Да замолчите Вы, -- Алик явно заинтересовался. -- Значит меняется проводимость среды, сильнейшее электрическое поле, а может быть еще что-нибудь. Саша, у нас лазер с собой имеется? -- Да, Александр Константинович, -- вконец ошалевший от происходящего и покрасневший как рак Саша щелкнул металлическим тумблером, и в воздухе засветился красноватый луч. -- Дорогая, -- Алик неожиданно приобрел галантность, -- не будете ли так добры поднести ваши драгоценные руки к этому рубиновому лучу? -- Зачем, зачем все это истязательство? -- снова завыл юродивый мужчина, но тут Сергей Васильевич грозно на него посмотрел, и он неожиданно замолк, как нашкодивший на уроке школьник.-- Ну пожалуйста, смущенно пробормотал он и скромно присел на стул, стоявший у стены. -- Делайте что хотите, товарищи ученые, наше дело маленькое. -- Ну давайте, -- баба была явно усталой и недовольной. -- Она протянула свои руки вперед, словно лаская красную линию , снова надулись вены, и тут острый как игла лучик расплылся в мерцающий и переливающийся шар, внутри которого поблескивали как на новогодей елке огоньки, то вспыхивая, как маячки патрульной машины ГАИ, то снова угасая. -- Святая....-- снова истерически завыл мужик, но встретившись глазами с директором испуганно замолк, проглотив конец фразы. -- Работаем на славу советской науки, -- шепотом произнес он и, испуганно дернувшись, замолк окончательно. Сергею Васильевичу самому стало интересно, а у Алика раскраснелись щеки. -- Да это потрясающе, -- Алик был возбужден. -- Представь себе, насколько надо изменить диэлектрическую постоянную среды, чтобы добиться такого колоссального рассеяния... Может быть у нее из рук что-нибудь выпрыскивается, пот например или еще что-нибудь. Саша, у нас чувствительный микрофон есть? -- Есть, Александр Константинович, -- Саша судорожно бросился открывать очередной ящик, достав из него кучу пыльных проводов, какие-то коробочки с индикаторами, стрелками и многочисленными кнопками. -- Дорогая Адриана Сергеевна, -- Алик весь гарцевал, словно породистый арабский скакун накануне ответственных скачек. -- Мы понимаем, что Вы устали, но будьте добры, любезная, последний эксперимент. Мы хотим измерить акустическое поле около Ваших удивительных рук. Будьте добры, напрягитесь еще разок. -- Да будьте Вы все прокляты, -- неожиданно разозлилась баба. -- Что я Вам, каторжная что-ли, я после таких сеансов две недели в постели лежу, не могу в себя прийти. А пенсию по инвалидности мне дали? Хрена, а ты попробуй на сорок рублев в месяц прожить. На молоко с хлебом и то не хватит. Ну да черт с вами, пропади вы пропадом с вашими коробками... -- Она зло протянула руки к проводам, раздался свист, и и из усилителя полетели золотые снопы искр. -- Александр Константинович, -- у Саши дрожали руки, -- входной каскад от перезгрузки сгорел. -- А вдруг это все-таки массовый гипноз? -- Директор ничего не понимал и это начинало его раздражать. -- Телепатия, или хрен его знает чего. Она нам аппаратуру ломает, а на самом деле мы все сидим одурманенные, и ничего не происходит... -- Ах так, кобель поганый, тебе ничего не происходит... Девку-то свою обрюхатил и бросил, так ведь? От меня не скроешься. Ох, большие беды ждут вас, да и Россию тоже. Ну ничего, сейчас тебе произойдет такое, что ты еще долго вспоминать будешь.... -- Баба вдруг с неожиданной для ее комплекции грациозностью подбежала к Сергею Васильевичу и поднесла руки к его запястью. -- Ох, -- только и успел выкрикнуть он, с ужасом увидев багровое пятно, черневшее на глазах на том месте, где только что обычная, грубая, слегка розоватая мужицкая кожа, поросшая редкими черными волосами, не предвещала никаких язв, ожогов или кожно-венерических заболеваний. -- Чтобы я еще с Вами, сволочами бесстыжими, дело какое имела.... -- Да Вы успокойтесь, -- Алик напоминал голодного волка, увидевшего жирную, откормленную добычу. -- Вы поймите, вещи это неисследованные, странные, у нас просто подход такой скептический, но я Вас заверяю, с сегодняшнего дня я в Ваш феномен безусловно поверил. -- Ну неужели лед надломился? -- Адриана вдруг поставила массивные руки на пояс. -- Уж сколько мы как рыбы головой об лед бились, сколько мучались. -- Вы главное не волнуйтесь... Мы обязательно во всем разберемся. Во время происходящего диалога аспирант Саша сидел в углу на стуле и с тоской смотрел на сгоревший усилитель. После вчерашнего очень хотелось опохмелиться. Полупризрачный подвал и странные происходящие события казались чем-то совершенно нереальным, как сон, приснившийся после крепкой пьянки в физтеховском общежитии. Он вспомнил о том, что так и не продлили ему прописку в Москве, что аспирантской стипендии не хватало даже на то, чтобы платить за комнату, что Вера две недели назад перестала с ним встречаться, найдя смазливого мальчика из Внешторга, у которого к тому же были новенькие "Жигули", что даже колбасы в магазине уже давно купить стало почти решительно невозможно.... Тусклый воздух закачался у него в голове как какое-то марево, сквозь которое проступали электрические огоньки ламп, директор Института, его руководитель, оживленно размахивающий руками, полная раскрасневшаяся баба, взмахивающая руками и колышащаяся всем телом, разбитый стакан, неожиданно сгоревший усилитель, и весь искривленный, придавленный к земле юродствующий седой мужик с гадкими глазами. Все поплыло перед ним как на сумасшедшей карусели, и он неожиданно потерял сознание.... Глава 4. Таракан. Энергия, энергия кипит в воздухе. Ящики какие-то таскают, из них приборы с ручками и экранами достают, все импортное, цветным поролоном переложено. Мне бы в такой поролон когти всадить и изодрать его на мелкие клочки, да не тут то было, новый завхоз его аккуратно в шкафчик складывает. Все свои сигареты без фильтра, "Дымок" кажется называются, курит. Обстоятельный такой мужик, с бородкой. И обо мне не забывает, подкармливает. Мерзавец он, все-таки, мой хозяин, меня, домашнее животное, украшение дома взять, в авоську посадить и привезти в этот странный подвал. А этого лижущегося мерзавца, ссущего на уличные фонари, дома оставили. Теперь он, сволочь, небось в кожаном кресле лежит и жрет от пуза. Ну ничего, я потерплю. Пусть им стыдно станет за такую несправедливость. Ну, правда как хозяин заведующим лабораторией стал, начал меня колбасой подкармливать, с первой зарплаты купил. Ничего колбаса, только дрянью какой-то пахла... Но какая энергия. И лаборатория-то у них так себе, подумаешь, две комнатки в подвале. Да нет, против подвала я ничего не имею, пожалуйста, но уж место больно странное. Врачи какие-то в коридоре ходят, и главное пахнет мышами, крысами, извините за сравнение, котами, да и какими-то уличными собаками. Люди может быть этой вони не чувствуют, а я как впервые сюда попал, чуть не умер. Как они ограничены, эти люди, как они не могут своими кривыми, или на худой конец курносыми носами воспринять эту симфонию запахов, этот испуганный пот крыс, распятых для целей науки на деревянных досках, с пришпиленными к доске лапками и безжалостно взрезанным ножом телом. Ах, как ни стыдно в этом признаться, никогда крыс не пробовал. Уж больно они, заразы, большие и умные, еще укусят не приведи Бог... С мышами был грех, признаюсь. Ну да почему собственно грех, в природе все естественно... Ах если бы действительно поймать мне хотя бы еще одну мышь, чувствовал бы я, что жизнь моя прошла не напрасно....А с другой стороны, все они одинаковые, жирные, серые, глупые, пищат. Ну даже если придушишь ее, что толку.... Закатывает она свои глазки-бусинки, впадает в сомнамбулу, вытягивает своие нелепые тонкие лапки и смотрит на меня с дурацким обожанием, словно загипнотизированная. Ну пошевелишь ее, она как заторможенная, нелепо начинает на брюхе уползать, тут самое время ее накрыть лапой, к земле прижать.... После такого она уже совсем ручной становится, ее можно с боку на бок катать, а она в экстазе глазки закатывает... Ну и что? Все они настолько одинаковые, что скучно становится. И поневоле начинаешь думать: " Ну хорошо, инстинкт есть инстинкт, но в этом ли смысл жизни? Или жизнь -- она идет сама по себе...". Но вот, что действительно здорово, так это их ловить, она себе шуршит, ничего не подозревает и вдруг сверху громадная лапа с когтями.... Знай себе, что все в этой жизни стоит... А стоит ли? Я поймал их за свою жизнь всего две или три, но и то скучно. А представляю, если бы их у меня были сотни. Скука...Нет, жизнь домашнего кота все-таки гораздо интереснее....Хотя... Вот пару дней назад мимо меня кролика такого же распятого пронесли. Лежит зверюга, крупнее меня будет. А башка у него вся вскрыта, мозги наружу торчат.. И такая милая девочка в белом халате его несет, чистенькая вся, личико нежное, никогда не скажешь, что в душе такая зверюга. Так с ними, с людьми, внешность обманчива а женщины коварны... Навесят на себя кольца всякие, серьги и думают, что они от этого красивее стали. А сами животным бошки скальпелем вскрывают. Ох, не нравится мне это место, положительно не нравится.... А народу-то, народу появилось. Ребята такие грубые, молодые, вначале этот Саша дружка своего притащил, тот другого потянул, и пошло-поехало. Физики... Все беды от них. Вот и сейчас, чем они там занимаются? Да, да, коробки таскают, включают какие-то приборы в сеть, те жужжат, красные и зеленые лампочки загораются. А те двое сопят и городят что-то совершенно неуместное. Угол комнаты отгородили и все металлической сеткой затягивают, сетка такая тоненькая, и все припаивают электроды какие-то, а пол в этой клетке сделали металлическим. Как клетка она, конечно, никуда не годится, сеточка-то тонюсенькая, я бы при желании ее элементарно мог когтем разодрать. Слышал я их разговор, мол в комнатке этой совершенно не будет электрических полей и наводок. Не люблю я электричество и штуки всякие разные. А вчера вечером, когда я в эту клетку зашел, как-то пусто и холодно стало в голове, будто ледяным ветром подуло, тревожно стало, пусто как-то, будто я умер. Завыл я смертным воем и из нее наружу бросился. Уж лучше пусть меня под наркозом распнут и живот разрежут, чем эту холодную пустоту снова почувствовать. Ох, не к добру все это, не к добру... А сидят ребята до ночи, спорят о чем-то, все чего-то соединяют, жидкость у них такая противная, жидкий азот, они ее все из огромных железных бутылей переливают, а от нее пар идет. Я при этих безобразиях всегда в угол прячусь. А хозяина-то не узнать. Раскраснелся, словно помолодел, бегает как мальчик, по телефону говорит, бумажек гора, заявки, скандалит с кем-то, какие-то компьютеры выбивает. И так вот весь день, с утра до ночи. До того дня проклятого, когда привезли им какой-то компьютер, красный весь, жужжит, лампочками мигает. Но недолго их радость продолжалась... Это же надо, подумать страшно, какая чепуха, какое паршивое насекомое, букашка, может так потрясающе изгадить весь ход истории. Всю жизнь, такую привычную и хорошо налаженную, всю мощь огромного государства, раскинувшегося от Европы до Японии на заснеженных просторах. Я бы понял, если бы животное теплокровное, млекопитающее, ну хотя бы мышь или, скажем, кот. Да нет, куда там! Вот одна такая гадость невовремя вылезет из своей щели, и все, пошло-поехало, покатилось и нет уже силы этого удержать. Вы будете смеяться, да смешного в этой истории, мягко говоря, маловато. Как-то даже странно, что все из-за таракана началось. Таракан, правда, необычный был, в подвале этом вообще водились удивительные звери. Лежу я как-то в углу, дремлю, и вдруг как электрический ток по шерсти прошел. Чувствую, пришел мой момент. Мышь, убейте меня, распните меня как кролика, в углу бумага шуршит и что-то большое, шевелится, двигается. Вскочил я, и вижу: черное, длиной сантиметров в пятнадцать, никогда черных мышей не видал. Потом присмотрелся и отпрянул, таракан, только какой-то диковинный. Черный как смола, огромный, лапы тонкие, мускулистые, а усы длиннее чем у меня... Заорал я тогда... ...... -- Ты чего вопишь, дурак, -- Алик недовольно отодвинул пухлую пачку бумаг. -- Чего там увидел, мышь что-ли? Мать честная, ну и зверюга.... Ну-ка сейчас его поймаем. Эх ты, черт, удрал! -- Алик потянулся к телефонной трубке. -- Антон Васильевич, безобразие. Антисанитария, тараканы бегают. У нас аппаратура уникальная, чистоты требует. Я вас прошу, примите меры. -- Это такие черные, здоровые как мышь? -- голос в трубке был ленив и слегка развязен. -- Да, как вы только таких экземпляров развели? -- Да это у нас доцент Сосенков занимался исследованием членистоногих, и несколько лет назад, находясь в бассейне реки Амазонки, привез два экземпляра редкостного тропического таракана. Поселил их, понимаете, в специальной камере, надеясь изучить процесс размножения, а они, сволочи, дерево прогрызли и убежали через день. И вот, черти, скрестились с местными российскими особями, и нет с ними никакого сладу. Химикаты на них не действуют положительно никакие, не знаем что и делать. -- Ну а нам что делать? У нас лаборатория, оборудование уникальное, нам чистота нужна, стерильность. -- Ну не знаю, что вам и посоветовать. Попробуйте заклеить все щели в полу эпоксидным клеем. Дерево-то они быстро прогрызают. -- Черт его знает что за безобразие, -- Алик бросил трубку и посмотрел на часы. С минуты на минуту должен был появиться представитель шведской фирмы для наладки новейшего технического чуда -- маленького шкафчика с оранжевыми стенками и кучей лампочек. Внутри шкафчика находилось переплетение чистеньких разноцветных проводов, зеленых, блестящих плат, и черных жучков микросхем, по которым весело прыгали электроны. Денег на закупку шкафчика не хватило, и Алику с большим трудом пришлось убеждать высокое начальство, что результаты уникальных экспериментов необходимо обрабатывать и хранить в электронной памяти удивительной машины, после чего финансирование появилось совершенно волшебным образом и безо всяких проволочек... Тут то оно и началось. Замерло время, треснуло неслышной лавиной, словно будущее усмехнулось над быстротечным моментом, и с неслышным грохотом обвалилось в пустоту. А ничего вроде бы и не произошло... Только таракан выполз из уютной темноты узенькой щели, ведущей в старые перекрытия здания. Яркий свет, огромные, уходящие ввысь стены каких-то странных сооружений, все это ему не понравилось, но этот странный мир одновременно пугал и сладостно манил его, и он перебежками двинулся вперед. Вдруг что-то метнулось сзади, серое и лохматое. Таракан дернулся, оттолкнувшись лапками от пола, и совершил рекордный прыжок, оказавшись под огромным квадратным шкафом, отблескивающим металлическим светом. Шкаф был теплым и темным. Это уже само по себе было замечательно. Ввысь уходили никогда не виданные разноцветные, перемигивающиеся красными и зелеными лампочками конструкции. У таракана захватило дух и он пополз вверх, шевеля усами от возбуждения. Лапки его коснулись блестящей металлической капельки, и он неожиданно замер от никогда ранее не испытанного ощущения блаженства. По его черному телу катились импульсы наслаждения, заставляя его замереть в напряженной позе и только прислушиваться к этим зудящим волнам, подрагивающим где-то внутри. Он чуть-чуть передвинулся, и неожиданно волны блаженства исчезли. Таракан с досадой попятился назад, и снова это удивительное ощущение накатилось на него с новой силой. Он замер, и усы прекратили свое движение. Под панцирем что-то слегка потрескивало в такт мерным импульсам... Представитель компании "Свенска Дата" Петер Гансен, проснувшийся в своем номере гостиницы "Националь" совершенно не подозревал о той роли, которая была предназначена ему судьбой в истории. Он недовольно зевнул. Москва надоела ему, равно как и совет директоров компании, пославший его в командировку. Долговязый, с волосами какого-то рыжевато-соломенного цвета, он слегка мучился от похмелья. Вчера в валютном магазине он купил несколько бутылок русского пива. Пиво оказалось противным и коварным, после выпитых бутылок в голове что-то зашумело, и сегодняшнее утро в каком-нибудь полукилометре от Кремля уже его не радовало. "Запущу сегодня последний компьютер и улечу наконец отсюда", -- он с тоской посмотрел в окно, завешанное невесомым тюлем. За окном по огромной площади, огибающей манеж и знаменитую гостиницу, знакомую всему западному миру по манящему силуэту на красной этикетке "Столичной" водки, катились жучки безобразных автомобилей, среди которых изредка попадались радующие глаз "Вольво". Петер представил себе, как самолет, катящий по взлетной полосе, наконец отрывается от серых, безмолвных, заснеженных полей и берет курс на Стокгольм. Он снова зевнул и пошел принимать душ. Горячая вода примирила его с действительностью, он с наслаждением вытерся большим мохнатым банным полотенцем и бодро оделся. Компьютер, купленный Академией наук, находился буквально в пяти минутах ходьбы. За аркой появился небольшой, довольно-таки обшарпанный дворик и двухэтажное старое здание с колоннами. На входе, за высокой дубовой дверью сидела странная бабка в ватнике, валенках и пуховом платке. Она спала, похрапывая и причмокивая губами, и Петер, пожав плечами, спокойно прошел мимо нее. Старая, с выбоинами в мраморе лестница вела в тускло освещенный подвал. Гансен брезгливо поморщился. Русские всегда были странными людьми. Нашли куда запихнуть новейшую модель, гордость фирмы, европейскую звезду компьютерной техники. Вот в такой грязный и темный подвал. Варвары, что с них взять.... Компьютер стоял в небольшой подвальной комнате, набитой странным оборудованием. Тут и там торчали шлемы, из которых свисали разноцветные провода, какие-то антенны, металлические камеры, лазеры и микрофоны. -- Прежде чем я начну работать, вы должны заполнить декларацию об использовании компьютера в исключительно мирных целях. -- Гансен привычным движением достал из портфеля пачку розовых и голубых бумажек. -- Каковы цели ваших исследований? -- Физические методы исследования сигналов, генерируемых человеческим телом. -- Алик сощурившись начал подписывать декларацию. -- А что именно вы будете делать с компьютером? -- подозрительно спросил швед. -- Например обработку сигналов человеческого мозга -- Алик указал на шлем со множеством проводов. Излучений организма... Гансен, ничему не удивляясь, забрал назад подписанные бумажки. По инструкции, медицинские исследования, даже самые странные, не подпадали под ограничения стран НАТО. Привычным движением он нажал на стартовую кнопку, и вскоре по экрану побежали зеленоватые ряды букв и цифр. Продукция фирмы не подвела даже в этом странном подвале, вскоре все тесты были выполнены. Гансен привычно достал из черного дипломата большой розовый листок с эмблемой фирмы, расписался на нем и протянул уже было щупленькому, в два раза ниже его ростом человечку с острыми моргающими глазами, как произошло что-то совершенно из ряда вон выходящее. Буковки на экране замигали, начали качаться из стороны в сторону, и вскоре на нем появилась совершенная чепуха. -- Ничего не понимаю, -- Гансен снова нажал на стартовую кнопку, но чудо техники повело себя странным образом. Вместо упорядоченной последовательности команд загрузки, внутри шкафчика происходило черт знает что. Перемигивались цифровые индикаторы, на табло появлялись непонятные символы, и мерно подергивался магнитный диск. -- Странно, -- Гансен с удивлением снял со шкафчика боковую панель. Он уже собирался начать копошиться в электронных внутренностях шкафчика, как вдруг крепко выругался и с омерзением отскочил в сторону. На блоке питания сидело огромное черное насекомое, размером со среднюю мышь, пульсирующее чуть красноватым свечением, будто разогретая спираль электрической плитки. -- Черт побери, что это у Вас в России такое! -- он почувствовал, что начинает терять над собой контроль. Ярость на окружающшее, на этот дурацкий подвал, странную комнату и щупленького человечка застилала глаза. -- Я отказываюсь работать в таких условиях! -- Нет, подождите, по условиям контракта Вы обязаны запустить компьютер. -- Маленький лысенький человечек оказался неожиданно въедливым и агрессивным. -- Вы вначале наведите у себя элементарный порядок, а потом требуйте выполнения контракта! -- Гансен почувствовал, что все раздражение последних дней выплескивается наружу. -- Наши системы не будут работать в таких варварских условиях! -- Ну что вы кипятитесь, сейчас прогоним его. -- Щупленький русский взял шариковую ручку и осторожно потеснил страшного черного зверя в сторону. Импульсы прекратились и таракан с недовольством ощутил, как что-то твердое и прохладное прикоснулось к его панцирю. Инстинкт подсказал единственное правильное решение: он бросился вниз и через секунду уже полз по темной щели между привычными старыми перекрытиями. Только остатки блаженства, растекающегося по телу, напоминали о чудесном приключении... -- Подписывайте, -- Гансен передернулся от отвращения. -- Подождите, подождите, по условиям контракта... -- Мне наплевать на Ваши условия. Или Вы подписываете контракт, или я подниму такой скандал, что Вашей стране больше не одной системы не продадут, пока русские не смогут доказать, что они содержатся в достойном состоянии. Система не запущена по Вашей вине! У нас в стране медицинские исследования ведутся в стерильной чистоте, и цивилизованные врачи и ученые ходят в белоснежных халатах в стерильных помещениях! -- Ничего я не подпишу, пока Вы не запустите компьютер! -- Вы меня запомните! -- Гансен в ярости сложил бумаги в дипломат. -- Я подниму такой шум, что вся ваша Россия еще пожалеет об этом инцинденте. -- Он быстрым шагом вышел в коридор и хлопнул дверью. -- Черт бы все побрал! -- Алик расстроенно зашагал по комнате. -- Позор какой, что за чертовщина, тараканов развели. Теперь наверняка скандал будет. -- Он вспомнил, что втихомолку нарушил правила, не предупредив о визите фирмача первый отдел. -- Идиот! -- Алик проклинал себя. Он понадеялся на авось, так как дело было срочное, а оформлять разрешение на визит иностранцев надо было заранее, по крайней мере за две недели. -- Теперь придется каяться. -- Алик вздыхая набрал номер дирекции. -- Сергей, -- он прикрыл трубку рукой. -- Слушай, хочу тебя предупредить, возможно будет скандал. Я не оформил визит фирмача, а он шуметь начал, так что прикрой меня в случае чего. -- Что у Вас там за скандал? -- директор был раздражен -- Да швед этот проклятый приехал компьютер включать, а тут... -- Ну да ладно, не волнуйся, -- директор понизил голос. -- Я тебя прикрою если что. Ты мне лучше скажи, аппаратура вся готова? -- Да, мы только сегодня новую установку включили. -- Мне опять из ЦК звонили. Скоро целительницу для исследования привезут. Дело ответственное, я пожалуй сегодня зайду, посмотрю на обстановку. -- Договорились. -- Алик повесил трубку. Странное, неприятное предчувствие неожиданно овладело им. -- Саша. Саша?...Черт побери, куда же он делся... Глава 5. Очередь. Аспирант Саша незадолго до этого разговора закончил сборку странного прибора, инструкции к которому почти полностью отсутствовали из-за проклятых, расслабленных ярким южным солнцем французов. В огромном деревянном ящике, проложенном разноцветным поролоном, почему-то пахнущим изысканной косметикой, лежал запечатанный в целлофан прибор с несколькими страничками, написанными на непонятном Саше языке. Странички были совершенно бессмысленными, и ему пришлось немало помучиться прежде чем удалось понять, что с чем нужно соединять. Еще через несколько минут выяснилось, что французы, видимо перед отправкой прибора плотно пообедав с изрядным количеством красного терпкого вина, забыли выслать совершенно необходимый для работы генератор, впрочем числившийся в приклееном к ящику списке якобы высланного оборудования. Саша долго чертыхался, но ему удалось приспособить отечественный грубый и непомерных размеров прибор, пришлось только кабель припаять. Гибрид получился удивительный, изящный округлый матовый импортный аппарат, напоминавший всем своим видом об изысканных кварталах, в которых проживала Парижская художественная богема, и квадратный, ободранный, серого цвета ящик с надписью "Генератор сигналов УПЗ-21". Впрочем, работал гибрид вполне устойчиво. Саша посмотрел на часы. Времени было уже шесть часов. В это время в находящийся на соседней улице винный отдел всегда привозили вино, а иногда и водку. Сегодня днем Танька, разбитная секретарша шефа, принесла зарплату и радостно отсчитала Саше тоненькую пачку пятирублевок, добавив к ним двадцать три копейки. Он засунул руку в карман брюк, нащупав хрустящие денежные знаки, накинул потертую старенькую куртку и через две минуты уже стоял в длинной мрачной очереди, колыхавшейся на улице около входа в магазин и состоявшей в основном из плохо выбритых, угрюмого и помятого вида мужчин различных возрастов. -- Ну чего, мужики, привезли уже? -- волновался пожилой ожидающий с красным багровым лицом, изъеденным сыпью. -- Не-а, еще нет. Валька, когда привозят, всегда внутрь запускает... -- Ох, мне бы бутылочку ее, родимой. -- У старичка с авоськой дрожали руки, и из уголков рта текла мутная слюна... Саша с омерзением отвернулся. -- Да что же это... Я же тут стоял, мужики, Христом-богом клянусь, здесь еще такой бугай с зеленым шарфом был, я ему сказал, я на секунду. А он, гадюка, исчез... Пустите, умоляю, у меня жена в больнице... -- юркий мужичок с красными глазами попытался ввинтиться штопором в очередь, протиснувшись плечом между ожидающими. -- А ну, падла, вали отсюда. Много вас таких, ловких. -- Мрачный бугай громадного роста, ожидающий своей доли, решительно толкнул непрошенного пришельца в грудь. -- Люди добрые, да что же это? -- Отверженный упал в грязный снег и с истерическим плачем поднялся, размазывая грязь по лицу. -- Да здесь, здесь же я стоял.... -- Иди вон туда, -- с угрозой в голосе произнес бугай, махнув рукой в едва видневшийся в конце переулка хвост очереди. -- Там твое место. И еще раз сунешься, убью, так и знай. Я таких как ты, ловких, ненавижу. Как встречу такого, учу жизни. Понял? -- Проповедь явно подействовала, и пострадавший, всхлипывая, поплелся в конец очереди. -- Привезли, привезли, -- очередь заволновалась, колыхнулась как огромная, содрогающаяся в конвульсиях змея и с жадным любопытствам прильнула к покрытым мутными разводами стеклам магазина. -- Чего, чего привезли-то? -- засуетился хвост очереди, с нетерпением глядя на счастливцев, вглядывающихся в неясные этикетки бутылок, появляющихся на далеком прилавке. -- Русская, эй, мужики, живем, чекушечки, коньяк, портвейн три семерки, вино какое-то, не видно, мать твою, вроде болгарское... -- Да на хрен эти чекушки нужны, -- недовольно ругнулся кто-то. Одна с ними морока. -- Водка есть? -- раздавалось по рядам. -- Русская, -- с оживлением катилось по очереди из головы в хвост. -- Вот я как-то к открытию попал, -- с мечтательной улыбкой вспоминал упитанный парень, -- лет пять назад это было, на Арбате магазин. Е-мое, чего там только не было. Водка любая, хочешь столичная, хочешь русская, хочешь лимонная, хочешь зубровка. Коньяки трех сортов. -- Не трави душу, -- мрачно, исподлобья произнес мужик, вытолкнувший перед этим из очереди незваного пришельца, и сжал кулаки. -- Убью. -- Эх, что это...-- Очередь застонала, так как у входа в магазин появились несколько наглого вида красномордых парней, оттолкнувших ожидающих и нетерпеливо стучащих в стекло. -- Опять блатные пошли. -- Мужик еще больше сжал кулаки, и желваки забегали по его небритым скулам.. -- Замочил бы, но ведь она, стерва, магазин не откроет, пока своих не отоварит. Дверь магазина приоткрылась, пропустив партию блатных покупателей, которые через пару минут с довольной ухмылкой вывалились оттуда с сумками, позвякивающими бутылками, наполненными драгоценной булькающей жидкостью. Очередь злобно посмотрела на счастливцев, но психологический расчет был верен. Валька в грязном белом халате появилась у стеклянной двери и широко ее распахнула. -- Открыла, открыла, -- толпа подалась вперед, затем откатилась назад, пропустив первую порцию жаждущих за стеклянную дверь. Пахнуло кислым винным запахом, и очередь начала медленно продвигаться вперед. -- Водка кончается, -- пронеслось по очереди. -- Всего три ящика завезли. -- Наверняка пару ящиков под прилавком спрятала, сука. Для своих... -- А эти, красномордые, почитай целый ящик без очереди скупили.... Толпой, потной и возбужденной, Сашу внесло в магазин, он протянул красномордой бабе пятерку, прижал к груди бутылку портвейна и с трудом выбрался из магазина на морозный воздух Московского переулка. -- Парень, а парень, водочка-то еще есть? -- Это в самом хвосте очереди стоял тот самый мужичок, который пытался влезть в очередь. Он моргал своими красными, слезящимися глазами, с надеждой глядя на Сашу, словно на архангела, несущего известия из высших сфер. -- Вроде пока есть, -- мрачно ответил Саша. Он завернул под арку, прошел мимо спящей в тулупе бабки, сидящей при входе, спустился по лестнице в подвал и открыл массивную железную дверь, ведущую в лабораторию. -- Саша, ну где вы ходите? -- Алик был взбудоражен. -- Установка готова? Сейчас Сергей Васильевич приедет смотреть. Это очень важно, а Вы исчезли куда-то. -- Простите, я не знал, -- Саша спазматическим движением запахнул куртку, прижав бутылку к груди. -- Ну ладно, скорее готовьте все, дело очень ответственное. Саша глубоко вздохнул и, украдкой засунув заветную бутылку в давно приспособленную для этой цели заветную щель, принялся налаживать установку. Хранилище веселящей душу жидкости располагалось между туго натянутой сеткой только что сооруженной камеры, экранирующей внешние электрические поля, и пахнущими свежей сосной, обструганными деревянными ящиками с импортным измерительным оборудованием. Генератор, слегка гудя, посылал неощутимые потоки электронов прямо на вход изящного французского прибора, на нежном, подернутом пеленой экране которого возникали таинственные видения. Они вполне могли бы быть истолкованы романтической натурой как преобразованные психикой отражения действительности. Саша, однако, думал о другом.. Припрятанная в заветном уголке бутылка все больше и больше будоражила его воображение, и он с тоской думал о предстоящем вечере, который обещал быть занятым разговорами с начальством. -- Ну что, исследователи ведьм, забрались в подвал? Ничего, ничего, неплохо обустроились. -- Директор ввалился в комнату в добротной меховой куртке и с кожаной папкой под мышкой. Лицо его было покрыто тем здоровым красноватым румянцем, который человеку знающему подсказывал, что его обладатель не так давно принял примерно граммов сто-сто пятьдесят хорошего армянского коньяка. От грузинских или молдавских коньяков румянец имел другой оттенок. Да и по голосу начальника кое-что можно было тоже распознать. Слова вылетали из него без запинки, но какие-то глубокие, почти-что скрытые интонации выдавали душевную раскованность и общее повышение тонуса начальственного организма. -- Алик, -- крикнул директор. -- Алик? Куда ты девался. Давай, показывай, чего вы тут натворить успели. -- Сережа, -- Алик, казалось, был счастлив продемонстрировать директору пока что весьма скромные достижения странной лаборатории. -- Вот, посмотри, это новейший прибор, из Франции, пару дней назад установили. Словом, замечательный аппарат. Удивительно, что врачи этого не знают, или не понимают... На экране мелькали разноцветные картинки, в которых с трудом можно было распознать лицо, руки и прочие части человеческого тела. -- А ну-ка, может я тоже экстрасенс. -- Директор подставил свои грубые крестьянские пальцы под фиолетовый объектив таинственной камеры. -- Во какие, смотри. -- Он с восторгом посмотрел на свои ярко-пунцовые лапы. -- Подумаешь, -- Алик презрительно ухмыльнулся. -- Коньяку напился, понятное дело у тебя сосуды расширились. А у меня пальцы в этом подвале мерзнут. -- Он подсунул свои руки под объектив, и вправду получились они ярко-голубыми, как у мертвеца. -- Ни хрена не понятно -- директор снял куртку и уселся в крутящееся кресло. -- ... Погоди, погоди, -- он задумался и неожиданно протрезвел. -- Ведь таким прибором можно мгновенно определить, выпил человек или нет. И еще, Алик, это просто здорово, что у вас экран разноцветный. -- В черно-белом изображении детали лучше видно, -- Алик поморщился. -- Нет, ты погоди, от цветных картинок не отказывайся. Это же простая психология, начальники цветные картинки любят. Академики особенно... А выборы в академию не за горами. Членом-корресподентом хочешь стать? -- Да ну тебя, Сергей, при чем здесь цветные картинки. -- Алик, ты как ребенок, ну честное слово. Для президента это много значит. Он как увидит разноцветные лампочки или изображения, особенно непонятные, весь млеет...-- Сергей Васильевич замолк, прокручивая в голове сложные политические маневры. -- У президента свой подход. Ты представь, уже много лет сидит он в Президиуме за своим огромным дубовым столом, выслушивает академиков, отвечает на звонки из Кремля, подписывает бумажки, стареет. Да любой от такой жизни свихнется. -- Я с этой сумасшедшей жизнью скорее свихнусь, -- Алик пожал плечами. -- А ты послушай повнимательнее, я же знаю что говорю. -- Директор неожиданно вдохновился. -- Пару лет назад была в Москве в Сокольниках выставка, что-то вроде достижений советской науки. Повели президента показывать экспонаты, а он вроде как ни на что внимания не обращает, тут ему и приборы, и катушки огромные, и генераторы, а старичок объяснения рассеянно слушает, головой кивает и от стенда к стенду идет. И тут вдруг он говорит: "Подождите товарищи, какая установка замечательная", от сопровождающих оторвался, и к какой-то системе подходит. Система-то была самая обычная, понаставили всяких компьютеров, соединили, а главное шкаф у них был с большим количеством переключателей, модулей всяких, а на них лампочки, красные, зеленые и голубые. Установка работает, а лампочек видимо-невидимо, и все они перемигиваются. Так, ты не поверишь, Президент от удовольствия разомлел, лицо покраснело, умиротворилось, будто ребенок новогоднюю елку увидел. А там демонстраторы все обедать ушли и какого-то парнишку оставили. Ну, Президент и говорит: "Спасибо Вам, товарищи, доставили мне огромное удовольствие. А тему Вашу надо в Академии поддержать, полезное начинание". И выделил этому институту фонды, ставки из личного фонда и все что полагается. А паренек тот через несколько месяцев завлабом стал. -- Ну а мы-то причем? -- Алик скривил губы. -- Да ты посмотри, у тебя на картинке те же цвета. И красный, и зеленый, и голубой, и все мелькает. Нет, это верное дело, Президенту понравится. Да и не только ему, на эти ваши картинки любой купится и растает. Ты, чудак, не понимаешь, какую вы золотую жилу открыли. -- Директор взволнованно встал и заходил по комнате. -- Да ты, Алик, через пару лет у нас академиком станешь... -- Да брось ты, -- Алик поморщился. -- Нет, нет, ты погоди, слушай, что я тебе говорю. -- Сергей Васильевич потер руки. -- Все усилия на цветные картинки, и побольше, побольше... Да мы весь президиум Академии сюда приведем и обработаем -- Вдруг возникла длинная пауза и директор пристально посмотрел в глаза Алику. -- Слушай, давай колись, у тебя в сейфе выпить что-нибудь есть? -- Спирт, -- смутился Алик, только вчера завхоз получил. -- Ну не жмись, давай разбавим и выпьем немного. Так все осточертело... И ребят угостим. Я отвечаю, под мою личную ответственность. -- Ну, я-то почти не пью. -- Да ладно тебе дурака валять. Зови ребят. На письменном столе появилась бутыль с прозрачной жидкостью и несколько чашек. Заботливый завхоз извлек откуда-то буханку черного ржаного хлеба и батон колбасы. -- Ну ребята, -- Сергей Васильевич чокнулся с ними грубыми чашками. -- Не подкачайте, дело это интересное. Но никому ни слова. Завтра приедет ведьма, надо ее обмерять всю с ног до головы. Да вы все скоро докторами наук на этой теме станете! -- Он выпил, крякнул от удовольствия, и быстро закусил куском колбасы. -- И цветов, цветов на экране побольше. Особенно чистых, красного, синего и зеленого. А наукой будем заниматься подпольно, вечерами. -- Да чепуха это, Сергей! -- Алик поморщился. -- Исследования так не ведутся. Ты же знаешь, как это бывает, бьешься годами, голову ломаешь, пока придет откровение. -- Алик, -- Сергей Васильевич развел руками. -- Помяните мое слово, да одно то, что у выпивших руки на вашем экране краснеют это уже откровение. А ну-ка, посмотрим... Словно в подтверждение слов директора, пальцы всех без исключения сотрудников лаборатории приобрели светло-малиновый цвет с фиолетовым оттенком. У самого директора кончики пальцев были ярко-красными, но сверху, на глазах у всех, на начальственные пальцы неумолимо ползла малиново-фиолетовая волна. -- Вот это да! -- Директор был доволен. -- Смотрите, от спирта малиновый оттенок заметен, наползает-то как быстро! Совсем другой эффект, чем от коньяка. Ну, ребята, молодцы, представляете какой шум поднимется, когда мы эти картинки покажем? Но это для души, так сказать. Завтра у нас ответственный день, мы сюда ведьму для обследования привезем. Так что не подкачайте, дело это интересное. На Москву спустился зимний вечер. На улице тусклыми, мерцающими огоньками светились далекие звезды. У Алика слегка болела голова. Изо рта вырывался пар. -- Подумать только, -- Он обращался в темное, морозное пространство. Директор недавно уехал на своей "Волге", а сотрудники убежали в светящийся вестибюль метро. -- Где-то там могут жить высшие, цивилизованные существа, давно открывшие все, что мы здесь пытаемся понять, и живущие полнокровной, осмысленной жизнью... Он постоял еще минуту, глядя на темные силуэты домов, развернулся и вышел на Манежную площадь. У самого входа гостиницы "Националь" стояли несколько упитанных иностранцев в меховых шубах, а на парапете сидел институтский электрик Гена, бородатый чудак, закончивший несколько курсов физтеха, но бросивший учебу из-за болезни матери, которой надо было покупать лекарства, толковый, но спившийся парень. Гена сидел на корточках, объясняя на вполне приличном английском языке смысл жизни сухощавому американцу. Последний, словно сошедший с Голливудских плакатов, покрытый здоровым загаром, похоже не знал как отделаться от этого странного, грязного мужика, возможно даже агента КГБ. Гена хватал американца за рукав, что-то ему объяснял про электричество и потоки электронов, которые, сокращаясь согласно теории относительности Эйнштейна, вызывают магнитное поле. Наконец, подкатил сверкающий огнями "Вольво", и Голливудский герой, вырвав свою руку, плюхнулся в него, отъезжая от входа в гостиницу. Алик заметил, что еще секунду назад стоявшая метрах в двадцати черная "Волга", набитая холеными мужиками, резко взяла с места и, стараясь не потерять "Вольво", нетерпеливо порыкивая мотором, влилась в поток машин. Накатился на Алика ярко освещенный вестибюль метро, с гулом подъехал голубой поезд, будто засосавший его худую фигурку в себя, понеслись за черными окнами огоньки в туннеле, поредел народ в вагоне, приблизилась любимая станция. Памятник Грибоедову, длинный ряд замерзших деревьев, черный лед пруда, сверкающие фары машин, проход между домами, тусклый свет в окнах и обледеневшие горки, с которых с криками съезжали дети, переулок, свет фонарей, Белка, с восторгом кидающаяся ему навстречу, старые книги в шкафу, мерцающий свет зеленой лампы... И забылось все происходящее как дурной сон, правда здорово будоражащий воображение.... А зря...Взять хотя бы этого американца. Если бы знал он, какую злую шутку загорелый иностранец сыграет в его судьбе... В тускло освещенном подвале остался только Саша. Он убедился, что в коридоре никого нет, дрожащими от нетерпения руками вытащил из заветной щели бутылку, налил стакан и залпом выпил. Внутри потеплело. Ехать в метро, потом трястись в холодной электричке в маленькую, освещенную тусклой лампочкой комнату в общежитии не хотелось. Саша закрыл массивную железную дверь, постелил свою старую куртку на кушетку, стоявшую в экспериментальной камере, подложил под голову шапку, и через пять минут уже крепко и блаженно спал, поджав под себя ноги в стоптанных ботинках. Глава 6. Ведьма. Ну вот, неужели все, включая то, что этот подобострастный болван теперь в моем кресле кожаном спит, ради этого? Появилась у нас в подвале дама пренеприятнейшего свойства. Руки тонкие, глаза удлиненные и черные, вся закутана в какие-то шелка, и искры во все стороны сыпятся. Только она вошла, у меня шерсть встала дыбом, и я в свой любимый угол забился. От нее какая-то энергия отрицательная исходила. И запах... Косметика приторная, задохнуться можно, на ногах, правда, надо должное отдать, туфельки импортные, итальянские, лаковые, да на каблучках. Она ими цок, цок, уши до сих пор болят. Вот тогда чудо и произошло, я ведь на того таракана охотился, он, негодяй, все время в компьютер заползти пытался. Но умный оказался, чуть шорох почует, так сиганет под карниз, и ищи его. А тут, смотрю, выполз, пристыженный, покорный, усами слегка шевелит и прямо к этой дамочке пополз. Будто на четвереньках... Я от такого обалдел, а он подполз к ней и лапки в разные стороны растопырил. А она, не заметила даже, наступила своей шпилькой, тельце его черное хрустнуло, и был таков. Роковая дамочка, я Вам скажу, не из простых провинциалок, всеми силами пытающихся обустроить свою личную жизнь в столице. Как-бы там солнце не красило нежным светом стены древнего Кремля, этим провинциалочкам непросто приходится. Сказок в нашей жизни не бывает, разве что по телевизору. Приезжают они в столицу, надеясь закадрить какого-нибудь наивного паренька с пропиской, а попадают в лапы самым что ни на есть похабным соблазнителям. Придет он к ней в общежитие лимитчиков при текстильной фабрике ? 19 Кунцевского района, соблазнит, может даже ребеночка сделает, и был таков. И гудит она, в восемь утра рабочая смена, шумят станки, зарплаты восемьдесят рублей, на нее не то что не пропитаешься, мыла детского не купишь. И грубеют руки, затвердевает душа и пускает она брак на своей текстильной линии. Да, будто вы товарищи брака не видали? Вот хозяин недавно рубашечку в магазине купил, домой принес, из пакетика достал, а рубашечка-то на две половинки и расползлась... Ну не знаю, какие там эти целительницы... Да она сама может быть и ничего, но спутники ее еще хуже оказались. Странные какие-то. Мужик такой восточный, с выпуклыми глазами, говорят кинорежиссер известный. Другой мужик, вида совсем русского, но глаза бегают. Двое высоких парней, охранники что-ли... Было бы чего там охранять, на такую штучку ни один нормальный мужчина глаз не положит. Да нет, положить может и положит, но как блеснет она своими черными ведьмиными глазами, как хрустнет удлиненными пальцами, так самый что ни на есть красавчик с горя сопьется.... -- Ну чего, расселись. -- Дама была настроена решительно. -- Давайте, измеряйте менявашими приборами. Только природа сложнее всех этих ваших электронов и атомов... -- Дорогая, -- Алик волновался, -- не переживайте. Мы верим в Ваше дарование. Попробуйте сосредоточиться... -- Да как тут сосредоточиться, -- завопила дама. -- Меня враги убить хотят, мафия, они жаждут моей крови. -- Да какой крови? -- удивился директор. -- Они не могут мне простить успеха. Завидуют. Распускают грязные слухи, подрывают мой авторитет. И хотят назад бриллиантовое колье, не говоря уже об изумрудах, которые мне принадлежат по праву. -- Гога