жество картин, в основном абстрактных. Висит также ветвистый сук с надетыми на него пустыми бутылками и номер, какие бывают на старых домах: надпись по окружности и цифра посередине, а сверху лампочка колпаком в форме призмы. Прежнее название улицы закрашено и написано "Wall Street". На столе - старинная пишущая машинка, кучи бумаг и книг, чашки и стеклянный чайник. Из закуски он предложил лишь одну конфетку на двоих. Потом он выдал мне коробки с кассетами и я тут же заторопился уходить, хотя он, как мне показалось, намекнул, чтобы я оставался еще посидеть. 4.9. Колос июльского хлеба 22.VII.82 На протяжении последних суток - настоящий "парад уродов". Выражение из песни Галича о памятниках Сталину: Он выходит на место Лобное, Гений всех времен и народов, И как в старое время доброе Принимает парад уродов. Вчера, когда я еще был в Москве, пошел очень сильный дождь. Крыша сразу же опять протекла; с потолка на кухне закапало. Я пошел в домоуправление. Не жаловаться, конечно, жаловаться просто глупо: ремонт уже был всего два года назад; кто же будет еще раз ремонтировать? Взял там ключи от люка на чердак и подставил под струю тазик. В домоуправлении увидел поставленный на шкафу для всеобщего обозрения бюстик "мудрого, родного и любимого". А в прошлый раз когда заходил - тоже по вопросу крыши - вроде не было. (Хорошо хоть не Гитлера выставили... Если теперь появились даже поклонники самого Гитлера - то что можно спрашивать с поклонников Сталина?) (*) Сегодня утром поехал в Ж. По дороге вышел на Дзержинской площади, заглянул в "Детский мир". На площади и в магазине мельтешило множество товарищей с короткими прическами, в пиджаках и галстуках. Несомненно - служащие расположенного по соседству учреждения. Температура была почти 30 градусов и в других районах города прохожих в пиджаках почти не встречалось. Место весьма тоскливое: огромная площадь с торчащим памятником, высокие серые дома, в ущелья между которыми почти не проникает солнце. Народу почти нет - по контрасту с толпой возле магазина. Ворота - черные и железные, с вертикальным волнистым узором, - наглухо закрывают арку ворот высотой в три этажа. На окнах решетки с таким же рисунком. В комнатах можно разглядеть казенные конусообразные плафоны на потолках, а на стенах - портреты Дзержинского. Очень мрачное впечатление. Возможно, что дело тут не только в архитектуре: некоторые утверждают, будто бы большое скопление служащих известного учреждения создает в этом районе биополе, действующее на психику крайне угнетающе. А кто-то, говорят, экспериментально обнаружил, что молоко рядом с этим зданием скисает намного быстрее. Последнее, я полагаю, шутка. Напротив, должен был бы проявиться бактерицидный эффект. Когда я приехал в Хотьково и сел на автобус, то увидел в кабине перед шофером черно-белую усатую фотографию; кокарда фуражки и ордена раскрашены красным и желтым. Такие вещи наблюдаю в последнее время в автобусах довольно часто, особенно за городом. Оригинальным же здесь было то, что рядом с портретом на ниточке болталась игрушечная обезьянка: рожица и лапки на пружинках. Просто гениально вышло: вождь в компании с обезьяной. К сожалению, вряд ли преднамеренно. А когда я приехал на дачу и сидел возле грядки, обжираясь горохом, - увидел идущего мимо участка сторожа Алексея. Точнее, сначала почувствовал запах перегара и дым папиросы. (Все чувства на природе предельно обостряются, особенно обоняние. Когда по шоссе метрах в 50 от участков прогоняют коров, то издалека чувствуется смешанный запах навоза и сливочного масла. А когда проезжает машина, то от выхлопных газов прямо тошнит. А в городе их за минуту сто штук по улице проедет - и хоть бы что. Начинаешь верить приключенческим романам, в которых дикари обнаруживают белого человека за сотни метров по запаху табака.) Время было около четырех и Алексей был уже совсем пьяный. Рубашка расстегнута и на бледном теле (только загорелый треугольник ниже шеи) видна очень яркая татуировка: снизу от самого пупа торчит кремлевская башня, а на груди - два грубо, но похоже выполненных профиля. Справа Ленин, а слева Сталин. Друг на дружку смотрят. Слышал, что он наколол себе это дело вскоре после войны в армии. Его забрали и отправили куда-то в Читу и там он себя разукрасил. И на знаменах эта компания, и на портретах тоже, а вот не угодно ли вам еще дополнительно, не угодно ли вам еще добровольно и сверх плана - на собственной груди? А человеку, которому не нравится Советская власть, в таком случае можно посоветовать выколоть себе на груди портреты Сахарова и Солженицына. А любителю неофициальных песен - портреты Высоцкого и Галича. На одном из участков на другой стороне шоссе работают солдаты. Человек семь. Привезли их сюда на автобусе с военными номерами. Неделю назад они тоже там работали. Уже сделали фундамент и начали класть стены. Не только фундамент, но и стены делают из красного кирпича, которого нет в продаже. Правда, никакого другого кирпича в продаже тоже давно нет, но красного не было и раньше. Да уж, господа! Министерство обороны - это, несомненно, крупнейший рабовладелец и работорговец в мировой истории. За исключением, возможно, китайского министерства обороны. Хоть бы в гражданское их переодели, а то выходит, как бы это сказать, чересчур откровенно, что ли... Впрочем, вы не думайте, я нисколько не протестую. Кому, объясните, от этого плохо? Хозяину дачи - хорошо, военным начальникам - тоже. И сами солдатам развлечение... Приятнее, я думаю, чем маршировкой заниматься. Что вы говорите? Плохо всему советскому народу? Да растолкуйте вы мне, как это может всем быть плохо, когда каждому в отдельности хорошо? Вот чего я никогда не понимал и, видимо никогда уже не пойму. (**), (***) Ближе к вечеру сделал прогулку к речке. Идти минут десять: через покатое поле, засеянное рожью, а затем через лес - комары, трава, уже густо покрытая росой и очень узкий серпик луны на фоне заката над вершинами молодых елок. Вода в речке жутко холодная. Течение быстрое и вода не прогревается даже летом. Климат тут заметно холоднее, чем в Москве. Не за 55-й параллелью, а за 56-й, которая проходит через Пушкино. Особенно заметно весной, в апреле: в Москве о снеге уже и забыть успели, а тут он лежит и в лесу и в оврагах. На поле уже появились колосья, но вместо зерен в них пока что кашица с мучным вкусом. Но сами колосья уже выросли высотой чуть ли не до пояса и когда идешь через поле, то они цепляются и хлещутся об тебя, точно в песне Галича: Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом, Где с куполом синим не властно соперничать небо. И ладана запах, как колос июльского хлеба, (****) Ударит меня и заплещется в сердце моем. Здесь километрах в двух, в деревне за озером, имеются развалины церкви. (Неделю назад ходил туда и осматривал. Круглый купол, изнутри, как в песне - синий с золотыми звездами. Правда, совсем облупившийся. В церкви, видимо, когда-то устроили мастерскую: на полу среди битого кирпича валялись детали тракторов. Но потом забросили даже мастерскую.) Сейчас, после заката, церковь сделалась почти неотличимой от крон разросшихся вокруг нее деревьев. По причине округлых очертаний купола и колокольни, лишенных луковиц. Пейзаж вокруг озера по вечерам абсолютно булгаковский, в стиле предпоследней главы "Мастера и Маргариты". "Туманы земли, ее болотца и реки." И, соответственно, далекие огоньки чахлого желтого цвета в деревне. Туман зарождается над поверхностью озера, поднимается и затопляет расположенные на его берегах рощицы и заросли кустарника, верхушки которых после этого становятся похожими на островки в море. А затем все скрывается в темноте. ________ (*) Так кто же, все-таки, по твоему, хуже: Гитлер или Сталин? Только честно? (**) Вскоре, однако, эту дачу конфисковали, причем без суда, в административном порядке, как они теперь делают. И прямо не знаешь - ужасаться таким вещам (хоть и советские, а все же - капиталисты) или наоборот - радоваться (не капиталисты, прошу прощения, а рабовладельцы). (***) И новый хозяин дачи до сих пор не может ее достроить. Андропов, наверное, так их напугал, что они со страху отдали эту дачу не тому, кому следовало. (****) Очень хорошо сказано, даже гениально: "колос июльского хлеба", хотя Галич на самом деле поет: "запах приютского хлеба": эта песня тогда была только в эфирной записи, под глушилку. V. ВРАГ - ЭТО ТЫ 5.1. Зимнее время 30.IX.82 Несколько дней подряд предупреждали являться на практику точно к началу рабочего дня - в 9:15. Сегодня так и поступил, опоздал всего на 10 минут. Но именно сегодня с утра заняться было совершенно нечем. Посидел в читальном зале, где стоят шкафы с энциклопедиями; в их числе - Британская и Американская. Шкафы обычно запирают, хотя их несложно открыть, если надавить на дверцы. Очень непонятно. Если рядовым посетителям дозволено читать заграничные энциклопедии, то зачем их запирать? А в противном случае спрятали бы куда подальше, чтобы не дразнить публику. В Британской энциклопедии вырезаны 20 листов, повествующих об истории России после 1917 года. И отсутствует еще один лист (плюс небольшой прямоугольный кусочек справа внизу на предыдущей странице) - когда в статье о русской литературе повествование доходит до этого периода истории. Портрет Мережковского на вклейке, однако, почему-то пощадили. В Американской же энциклопедии никаких изъятий не обнаружил. Видимо, это как-то связано со штампиком "только для служебного пользования" на форзаце. (В Британской такого нет.) А я, подлец, прочитал не для служебного, а с целью личного любопытства, в чем дико раскаиваюсь. Не изъята даже статья "soviet", хотя там имеются абсолютно ужасные вещи: "Demagogues and party men control all high soviets." (Почему же только "high"?) Рядом с иностранными энциклопедиями стоит шкаф с БСЭ, который периодически тоже оказывается на запоре, что уже совершенно необъяснимо с марксистской точки зрения. Хотя при желании можно вычитать немало антисоветского даже из БСЭ. Статья "тоталитаризм". Государство управляет всеми сферами общественной и личной жизни. Установлена общеобязательная государственная идеология и предусмотрены наказания за неверие в ее догмы. Запрет любой непредусмотренной инициативы. Все "общественные организации" суть государственные учреждения, управляемые сверху. В энциклопедии, естественно, написано, что все это имеет отношение лишь к капиталистическим странам, в частности к гитлеровской Германии. Точнее сказать - этот тезис не доказывается, и даже не постулируется, а подразумевается, как очевидный. (Хотя при Гитлере в Германии, по крайней мере, сохранялась частная экономика.) Может быть, тоталитаризм является злом лишь до тех пор, пока он не достиг какого-то предела, но после его достижения, когда он становится в полной мере тоталитарным - оборачивается величайшим благом для народа? Переход количества в качество. Так бы и говорили. (Все равно как считать, что побои - зло тоже лишь до какого-то предела, пока человека не забили насмерть.) К. Чуковский приводит оправдательные слова ребенка-драчуна: "А что мне делать, если драка так и лезет из меня?" Ну а мне что делать, если антисоветчина так и лезет из меня? Лезет и лезет, проклятая. А вот у нас на факультете - какая может быт инициатива, не исходящая от начальства? Именно общественная? Кроме той, чтобы закупить пива с водкой и нажраться? (Да и это тоже очень не поощряется.) В декабре кто-то попытался отметить годовщину смерти Дж. Леннона. (Видел тогда написанное от руки объявление, но сходить поленился.) Собрались на набережной с гитарами и магнитофонами; сразу явилась милиция и приказала разойтись. Потом некоторых таскали в комитет комсомола: отчего не согласовали? Бонифация тогда тоже накололи. А наше коллективное заслушивание Галича - это, сами понимаете, деяние явно за рамками Уголовного кодекса. При желании можно найти даже призыв к антисоветскому вооруженному восстанию: Пой же труба, пой же Пой и зови к бою! Вечером все втроем - я, Главком и Чуркина - поехали на факультет на комсомольское собрание. Днем было ясно и, можно сказать, жарко, а вечером появились тучи, задержали тепло; духота была почти летняя. Деревья некоторые стоят еще зеленые. Чуркина, отметившись в списках присутствующих, ухитрилась прошмыгнуть обратно в дверь и скрылась. А мы с Главкомом торчали там два часа - с 5-ти до 7-ми. Удалось занять место в глубине аудитории. В начале заседания случилось вполне демократическое обсуждение регламента. Буржуазно-демократическое, я имею в виду. Что, сами понимаете, равнозначно. Комитетчик, вышедший зачитывать отчет, потребовал себе 40 минут, а кто-то смелый при утверждении регламента встал и сказал: зачем 40, хватит и 20. Уже собрались голосовать два предложения и проголосовали бы, конечно же, за 20, но тут возник какой-то козел из парткома и начал вонять: "Я не понимаю вашего отношения! Люди столько готовились, а вы не можете их даже выслушать!" И комитетчик тот долдонил больше часа. Наверное, назло слушателям. Они, то есть мы, вели себя, мягко выражаясь, невнимательно. Особенно после истечения положенных сорока минут. Докладчика почти не было слышно. Главком баловался едва ли не больше всех, да и я от него не отставал. Трепались, умышленно не понижая голоса. Главком вспомнил, что этой ночью предстоит переход на зимнее время и предложил перейти на него немедленно: с тем, чтобы великодушно подарить докладчику дополнительный час, раз уж его продрал словесный понос. Я же снисходительно заметил, что вся Европа перешла на зимнее время еще 4 дня назад - в ночь с субботы на воскресенье, что гораздо удобнее. А они, наши то есть, даже здесь сумели выебнуться. Главком начал с притворным гневом обличать меня: "Я считаю, что такие диссиденты и космополиты, как ты, недостойны состоять в комсомоле!" Сразу после окончания доклада один человек, сидевший очень близко от нас, вскочил, вышел к столу и в нарушение регламента начал критиковать присутствующих за "недисциплинированность на грани аполитичности". Шум на некоторое время прекратился, но потом - он еще не договорил - возобновился и даже стал намного громче. Несомненно, какая-то шишка из комитета комсомола, а то и из парткома. Я ведь их не знаю никого. Я всерьез опасался, что он возьмется за нас с Главкомом персонально - мы сидели совсем рядом, но он все же не стал. "Я в первый раз присутствую на собрании, где комсомольцы, я не боюсь этого слова, откровенно хулиганят. Если вам неинтересно, то вас сюда никто насильно не тянул!" (Переписать перед началом, однако, не забыли.) А кончил он свою речь совершенно потрясающе: "Я уж не говорю о годах войны и так далее, но даже на моей памяти, всего пять лет назад, люди на собраниях были гораздо активнее. Тогда хоть комитет комсомола критиковали, а теперь уже даже и не критикуют." Памяти Галича Я стучу, стучу, стучу и награды не ищу: труд превыше всех наград; я и так ужасно рад. Тру я морду кирпичом, пою песню ни о чем: "Затрубили трубачи; застучали стукачи!" А какой-то гражданин шел по городу один. Он по улице идет - песню вредную поет. Эта улица длинна и на улице весна: мокр асфальт и черен снег, пьяных нет и буйных нет. Только он, подлец, идет - во все урны он плюет. Улица уходит вверх и в глаза мне неба свет; в уши мне гремит трамвай; окна настежь все в домах; и из каждого окна песня вредная слышна. Я стучу, я все стучу, я корысти не ищу: труд мне слаще всех наград; я бесплатно тоже рад. Чищу морду кирпичом, и пою я ни о чем: "Затрубите, трубачи; застучите, стукачи!" 28 сентября 1982 г. 5.2. Страна слепых 13.X.82 Прямо как в анекдоте, господа товарищи, совсем как в анекдоте. Солдаты спрашивают замполита: отчего в США армия добровольная, в то время как в СССР имеется воинская повинность? Ответ: разве вы не знаете, что советские люди - самые мирные люди на свете и нападать, в отличие от США, ни на кого не собираются?! Нет, я охотно согласился бы служить не два года, а целых три, если бы мне кто-нибудь объяснил понятно: отчего США, вместо того, чтобы нападать на нас, не завоюют Канаду? Это же им несоизмеримо проще. Ядерного оружия у Канады нет, а граница практически не охраняется. За одни день управиться можно. Даже Гитлер сначала напал на Польшу... В начале октября распространились слухи: в этом году будет "распределение в армию". (Прошлый год не было, и позапрошлый, кажется, тоже.) А три дня назад на факультете вывесили список: кому срочно явиться на военную кафедру. Из нашей группы нет только Олега и Главкома, а все остальные присутствуют, даже Мойша. На военной кафедре кратко побеседовали в успокоительном тоне. Сказали что мы всего лишь "кандидаты на призыв", причем сама кафедра ничего не решает, а только передает в военкомат списки, составленные на факультете. Рассказали, какие бумажки нужно представить в военкомат. Вчера утром, в частности, я навестился в психиатрический диспансер за справкой, что на учете у них я не состою. Непонятно, отчего за всеми справками должен бегать я, если они мне вовсе не нужны и даже наоборот? Кто, интересно мне, из нас сумасшедший? Но все же, конечно, пошел. Намекали, что кто будет тянуть - тех заберут в первую очередь. (*) Уже несколько дней продолжается безнадежный осенний холод. Градуса 2 - 3 выше нуля, тучи и ветер. Деревья совсем голые. Диспансер расположен в дурацком районе: заборы, пустыри, свалки и запутанная нумерация домов. Долго ходил и искал. Справку мне дали сразу, как только узнали, что она нужна мне именно для военкомата. Даже не смотрели в картотеку. Меня так и подмывало взять и отчудить какую-нибудь дикую шутку и я уже начал огрызаться с сидевшей в регистратуре глупой и вредной теткой. Без каких-либо симулянтских умыслов, чисто инстинктивно, такая ненормальная там атмосфера. В военкомате в коридоре сидело человек 20 с нашего курса. Дали заполнять анкету со множеством пунктов. Анкета похожа на ту, что была на втором курсе перед засекречиванием, но, как мне показалось, еще более подробная и въедливая. "Родственники, в том числе и умершие." В той анкете, насколько я помню, не трогали хотя бы умерших. "Привлекались ли к судебной ответственности?" Не о приговоре спрашивают, суки хитрожопые, а о самом факте привлечения; а вдруг меня оправдали? Обилие вопросов насчет "заграницы". Явно нездоровый интерес к этой теме. Поездки и даже переписка не только самого опрашиваемого, но и его родственников. Вопросы насколько неприятные, настолько и наивные. Таинственная и коварная страна Заграница, источник всего плохого в нашей жизни. Страна, одна лишь переписка с которой так же сильно компрометирует человека, как приговор за кражу или убийство. Ждал очереди в кабинет довольно долго. Сидел и слушал многочисленные истории про двухгодичных лейтенантов. Особенно запомнился грустный, но поучительный рассказ о человеке, всего за месяц до увольнения умершем самой подлой смертью, какую только можно вообразить: крепко выпил, уснул на спине и захлебнулся собственной блевотой. Далее последовал полезный совет рассказчика: когда будешь там пить (будешь, будешь!) - то ни в коем случае потом не лежи на спине. Наконец вызвали и меня. Сидели два полковника, один с нашей военной кафедры. На анкету мою даже не взглянули, положили ее в стопку других. Снова объявили мне, что я являюсь "кандидатом на призыв". Опять - без определенности и окончательности. "Кандидат" - и думай, что хочешь. Нельзя же, сами понимаете, человека полностью лишать надежды... В коридоре на стенде были выставлены различные агитационные брошюрки. Скучая в очереди, подошел и почитал. Одна особенно позабавила своей тупостью, тем более, что написал ее один очень большой начальник. (**) Брошюрка на тему о правах человека в СССР. Какие хорошие там (в смысле тут) бывают права человека. Доходит просто до смешного. Написано, например, что в США ежегодно происходит свыше 30,000 убийств. Разумеется, что любой приличный автор привел бы здесь соответствующие данные по Советскому Союзу (а у этого-то автора непременно есть к ним "допуск"). Но, как вы сами понимаете, ничего определенного на эту тему я там не нашел. Постоянные логические зацикливания. Чехарда посылок и выводов. Пример. Посылка: организации трудящихся, всеобщие выборы, наказы депутатов. Вывод: наше государство народное и вся собственность тоже народная. Но часто встречается и прямо противоположный ход мысли: главное - не внешние формы демократии (многопартийность и пр.), но экономические: кому принадлежат средства производства. А они, как всем известно, принадлежат у нас трудящимся. Не надо смеяться, я понимаю, что все это величины мнимые, но даже с мнимыми величинами следует оперировать по правилам математики. Видимо, выстроить однозначную и непротиворечивую картину мира в любом случае невозможно и вся проблема заключается не в устранении противоречий, а в выборе точки зрения. И в разных случаях могут проявиться либо глобальные проблемы (антиномии Канта, например: кончена ли Вселенная, есть ли Бог и т.д.) либо же - примитивное мухлевание со статистикой. Гневное и неубедительное опровержение различных буржуазных теорий. Причем наиболее интересные и, соответственно, наиболее опасные теории опровергаются с наибольшим шумом и грохотом. Вплоть до обвинений в разжигании войны и в пособничестве иностранным разведкам. То есть сами они тоже хорошо понимают, где именно их идеология наиболее явно расходится с фактами. Намного лучше тебя понимают. Отчего, в самом деле, американцам Канаду не завоевать? В рассказе Г. Уэллса "Страна слепых" описано, как один человек попал в горное ущелье, где жило племя, ослепшее несколько поколений назад. О зрении они давно не имели даже воспоминаний, однако диагноз тому человеку поставили вполне точный. Пощупали руками его глаза и сообщили, что у него на лице имеются две ненормальные выпуклости, кожа на которых все время дергается. Это, несомненно, и мешает его мозгу сосредоточиться. От этого он и говорит разные глупости о каком-то зрении. И слепые решили удалить эти выпуклости хирургическим путем. _________ (*) Слышал, что в других вузах "кандидатам", помимо всего прочего, еще и предлагают написать рапорт о якобы добровольном зачислении на службу. А вот от "кандидатов" с нашего факультета ничего подобного требовать не осмелились. Уважают нас, ироды. (**) А теперь он, я извиняюсь, самый большой начальник. 5.3. Некролог подписанный 11.XI.82 Сегодня, как и обычно, приехал на практику к 11 часам. В вестибюле было громко включено радио, играла классическая музыка, а потом стали передавать официальное сообщение. Всегда было "с глубоким прискорбием", а тут сказали "с глубокой скорбью". И я уже понял, о чем пойдет речь. Которые люди шли мимо - останавливались и слушали. Я успел сдать гардеробщице куртку до того, как назвали фамилию. В лабораторию на седьмой этаж поднялся пешком, для нервной разрядки, хотя лифт работал. По коридору из комнаты в комнату ходили сотрудники. Одни - с видом плохо скрываемого злорадства, другие - с опущенными физиономиями, не столько печальными, сколько испуганными, большинство же выглядели непроницаемо. У меня самого настроение было вполне грустное, даже сочувственное; сочувствие было, правда, не то чтобы как к политическому деятелю, а, точнее будет сказать, как к живому существу. Если так подробно расписывать смерть, то хоть кого жалко станет. Хоть курицу, хоть рыбу. Вспомнил, как этим летом привез на дачу рыбу, которая уже на следующее утро завоняла без холодильника, да еще в полиэтиленовом пакете. Собрался ее выкидывать, уже дошел до мусорной кучи - и тут стало ее ужасно жалко. Не как продукт питания, а как биологический объект. Плавала там себе, потом ее выловили, а теперь она сгниет без всякой пользы. Уже вытряхивал из пакета - может, хоть собака съест, и тут решил все же сначала попробовать самому. Зажарил на сковородке на костре, а потом скушал не без аппетита: при жарении выпарились все гнилостные запахи. Вскоре пришел Главком, спросил: "Уже слышал?". В честь такого эпохального события выкурил с ним сигарету, хотя обычно отказывался. Потом, по моему настойчивому предложению, вышли "на разведку". Ведь почти 30 лет такого не случалось, 30 лет без четырех месяцев: умерший на пенсии Хрущев не в счет. Сели на автобус, поехали к центру. Милиции везде было полно с карманными передатчиками. В кремлевские ворота одна за одной въезжали черные машины. На Красной площади спешно доканчивали убирать октябрьское оформление и развешивали огромные флаги с черными лентами. А в остальном ничего особенного, только люди несколько суетливее и очереди явно длиннее. Когда проезжали по Большому каменному мосту, неожиданно вспомнил сон, приснившийся месяца три назад, летом на даче. Тоже этот мост, но раз в десять шире и длиннее, чем в реальности. Башни Кремля на другом берегу видны где-то на горизонте. И от башен прямо на меня несутся удивительные и страшные сооружения, наподобие передвижных лозунгов, какие возят на демонстрациях, но не красного, а черного цвета. Размеры тоже громадные. Белые по черному фону надписи и черные флаги. И со всех сторон из динамиков гремит молодой и необычайно ражий голос, который с предельной яростью обличает империалистов и поджигателей войны. И от всего этого, в особенности от голоса - острое чувство предсмертной тоски. К счастью, моментально проснулся. 14.XI.82 Вчера поехал в Ж., чтобы привезти картошки. В сентябре накопали на колхозном поле килограммов сто. Поле до того убирали и солдаты, и студенты, но картошки после них все равно осталось необычайное количество. Погода очень теплая для ноября. Вчера было плюс 10 градусов, светило солнце. Воздух в лесу по вкусу напоминал недоспелое яблоко. Снег уже выпадал целых два раза и морозы были, как настоящей зимой, но теперь все растаяло. Остался там ночевать. В августе, наконец, провели электричество. Сидел чуть ли не до 3 ночи - читал и сочинял. В полном одиночестве. Во всем поселке было, наверное, 2 - 3 человека. Точно король сидел. Как в песне на слова Ю. Мориц: "Я с тобой." "Нельзя, любимый. Не надейся, не возьму. В те края дорогой мнимой Едут все по одному." В литературные сферы, то есть. Правда, в попутчики мне никто и не набивался. Сегодня вечером автобус в Хотьково не пошел, пришлось сесть на встречный, в Дмитров. Ехать на 10 минут дольше. Недавно слышал по вредным голосам, что во время строительства канала возле Дмитрова был крупнейший концлагерь "Дмитлаг". Чуть ли не миллион заключенных. Следующая за Дмитровом станция называется "Каналстрой", есть и другие в том же роде: "Ударник", "Темпы". Смешно, конечно, признаться, но мне кажется, что и вся Савеловская дорога до сих пор сохранила явно лагерный облик. Мост на пересечении с каналом окружен столбами с колючей проволокой, а в будке рядом с полотном стоит часовой. До сих пор стоит. Ярославская дорога ведь явно важнее Савеловской, но даже на ней часовых возле мостов не ставят. Кроме того, почти каждую поездку замечаю там неприятные компании, не только хулиганские, но и явно уголовные. (В отличие от той же Ярославской, где чувствуется близость Троице-Сергиевой лавры: встречаются бабки в платках, читающие религиозные книжки и мужчины поповского вида - с волосами и бородой, хотя и в штатском.) В этот раз какие-то пьяные парни всю дорогу дубасились в тамбуре. Целый час, хотя и с перерывами на отдых. Время от времени возвращались в вагон, мирно разговаривали и обнимались. Затем опять ссорились и говорили друг другу: "Может, пойдем выйдем?". Выходили и в тамбуре возобновлялись вопли и грохот. 5.4. Молчаливая демонстрация *** ...Колька пришел на площадь без двадцати семь; народу там было уже заметно больше, чем обычно в это время, не говоря о милиции: возле памятника торчал целый взвод ментов и вокруг в сквере тоже; через каждые двадцать метров. Колька сел пока что на одну из лавочек, двумя полукружиями охватывающих памятник. Вытащил из кармана печеньице и начал его медленно, откусывая мелкие кусочки, поедать. Сигарета, конечно, в такой ситуации очень бы не помешала, но сигарет с собой у него не было. Почти все места на лавочках, несмотря на довольно сильный мороз, были заняты. А прямо напротив Кольки стоял топтун. Колька сразу понял, что это именно топтун. Стоит на одном месте, как приклеенный и периодически не спеша поглядывает по сторонам. И морда такая особенная. Через некоторое время толпа вокруг памятника заметно уплотнилась и лавочка тоже оказалась полностью забитой. Люди сидят и внимательно смотрят в сторону памятника. Точно в театр пришли. Фонари на площади натриевые и лица у всех бледно-желтого цвета. Без пяти семь кто-то рядом произнес: "Ну, пора!" и несколько человек разом встали и направились к памятнику. Но большинство осталось сидеть. И тут Колька увидел, что мимо идет человек вполне приличного вида с бородой. Идет вроде как сам по себе, но с обеих сторон его сопровождают два милиционера. Спустились по ступенькам за памятником и свернули в аллею. Повели его, видимо, в одну из ментовозок, в изобилии припаркованных по периметру сквера. А еще через минуту кто-то заорал что-то неразборчивое и туда сразу рыпнулся со всех сторон десяток милиционеров. Орали в гуще толпы и Кольке сперва ничего не было видно, но потом мимо Кольки провели еще одного человека - в обвисших брюках и старом пальто. Его, в противоположность первому, волокли за обе руки и подталкивали сзади, а он упирался и кричал: "Бандиты!" Но его тоже очень быстро увели из поля зрения. Колька поднялся, подошел к памятнику. Толпа уже стояла совсем плотная, оставив лишь два коридора для людей, идущих из кинотеатра к станции метро. Наверное, не меньше тысячи человек, если прикинуть. А то и две. Перед самым памятником в толпе разрежение, стоит шеренга милиции плечом к плечу, а за ними, возле самых цепей, огораживающих памятник, - человек пять в штатском, но явно не топтунского облика. Их почему-то не хватают, хотя некоторые сняли шапки и держат их в руках. Ритуал заключается в том, чтобы явиться к памятнику и ровно в семь вечера снять шапку. Называется "молчаливая демонстрация". (Сам Колька капюшон куртки с головы скинул еще когда вставал с лавочки.) Милиции к этому времени появилось совсем уж дикое количество, на каждом шагу буквально, пятьдесят на пятьдесят со штатскими. (Да еще сколько среди последних топтунов.) Даже десяток милицейских полковников в папахах и пара генералов. Стоят на некотором отдалении и беседуют с топтунами. Отпор клеветнику (ТАСС, 11 декабря 1982 года.) Уже длительное время советская общественность с тревогой следила за деятельностью одного из сотрудников Минлитературы СССР Н. Цырлина. В его книгах читатели с недоумением замечали маниакальное стремление к всяческому глумлению над нашей советской действительностью. Так, в своем пресловутом опусе, издевательски названном "Строгое счастье", Н. Цырлин утверждал, что жизнь в родной стране ему невыносима до такой степени, что он готов броситься на стенку. (Видимо, вслед за печально известным персонажем Ф.М. Достоевского.) Руководство Министерства литературы считает, что ответственность за этот выпад должен нести не только Н. Цырлин, но и отдельные члены коллегии Минлитературы, в частности В.Э Поцек, с непосредственной подачи которого Н. Цырлину удалось пролезть в нашу советскую печать со своими "произведениями". Разродившись этой антисоветской стряпней, Н. Цырлин ушел в глубокий ступор и с тех пор не опубликовал в советской печати ни строчки. (Нет, как говорится, худа без добра!) Все это время он, однако, продолжал числиться сотрудником Минлитературы СССР и не забывал регулярно получать зарплату. Будучи назначенным в руководство управления по контрпропаганде, он менее чем за два года ухитрился полностью развалить работу в этой области. Контрпропаганда на литературном направлении практически не велась. Известны случаи идеологических диверсий на этой почве. А в дальнейшем свою творческую импотенцию Н. Цырлин решил компенсировать уже открыто антисоветскими деяниями. Чего стоит, хотя бы, его позирование летом прошлого года перед объективами буржуазных корреспондентов в облачении нищего оборванца! Это можно расценивать лишь как подрывную акцию, имеющую целью представить в клеветнической форме жизнь в Советском Союзе, вызвав тем самым раскол в мировом рабочем и национально-освободительном движении. Казалось бы, позитивные изменения, произошедшие в этом году в руководстве советской литературой, могли приостановить творческую и политическую деградацию Н. Цырлина. Обновленное руководство Минлитературы СССР по личной инициативе тов. Херова немедленно организовало широкое обсуждение его партийно-патриотического лица. Но к этому времени Н. Цырлин успел настолько запутаться в своих антисоветских интригах, что даже эту суровую, но товарищескую критику он использовал лишь как повод для новых провокаций. В последнее время его художества приобрели характер открытой оппозиции нашему обществу. Ему удалось сколотить вокруг себя преступную группировку, состоящую из пьяниц, хулиганов, тунеядцев и прочих отщепенцев нашей Родины. Совместно с этим низкопробным окружением он чуть ли не ежедневно устраивал буйные пьяные оргии, во время которых не только неизменно вел антисоветские разговоры, но и распространял подрывную эмигрантскую литературу. Но даже этого Н. Цырлину в конце концов показалось недостаточно. Вчера он и его свита, находясь, как и обычно, в изрядном подпитии, учинила гнусный дебош возле памятника А.С. Пушкину, поэту, чье имя является священным для каждого советского, каждого русского человека. Этим глумлением над патриотическими чувствами нашего народа любовалось множество иностранных корреспондентов, заблаговременно уведомленных Н. Цырлиным. Отвратительное хулиганство Н. Цырлина и компании было своевременно пресечено четкими действиями правоохранительных органов и возмущенных граждан. Теперь оценку деяниям бывшего писателя будет давать наш советский суд. Не может оставаться в стороне и литературное руководство. На сегодняшнем совместном заседании Минлитературы СССР и его Особого спецпартполитотдела было принято единогласное решение: уволить Н. Цырлина из числа работников Минлитературы СССР за, как сказано в постановлении, "систематическую дискредитацию высокого звания советского литератора". Руководство Минлитературы СССР и Особого спецпартполитотдела выражают уверенность в том, что этот решительный отпор клеветнику послужит хорошим уроком всем тем, кто ищет дешевой популярности на Западе и еще теснее сплотит советских литераторов вокруг нашей партии и правительства, вокруг нашей официальной идеологии, которая в условиях усиливающейся с каждым часом опасности капиталистической агрессии против нашей Родины продолжает уверенно вести нас вперед и вперед, от одной победы к другой победе! 5.5. Роскошная книжка 13.XII.82 Сегодня на практике все утро переписывал для диплома из разных журналов и отчетов. Один толстый переплетенный отчет, из которого не успел переписать, вынес домой, чтобы завтра на практику лишний раз не таскаться. Переписывать можно и дома. Оттуда строго запрещено выносить любые материалы, даже несекретные, но это, сами понимаете - фигня. За полтора года вахтеры ошмоняли всего один раз, и то не меня, а Главкома, когда мы с ним шли через проходную и у него был толстый портфель. Случилось это месяц назад, вскоре после похорон, и мы с ним полушутя предположили, что работники охраны, учитывая гебистское происхождение нового вождя, решили отметить его воцарение таким оригинальным образом. А в пятницу, заехав в университет за стипендией, обнаружил, что вход в Главное здание теперь охраняется милицией, которая у всех спрашивает пропуск. (У входа на факультет все еще сидят бабки-вахтерши и пропусков по-прежнему не требуют.) Бонифаций с вполне серьезным видом рассказал, что недавно, когда он шел через проходную, одетый в старый черный ватник и обутый в кирзовые сапоги, то милиционер, вместо того, чтобы потребовать пропуск, якобы заорал на него: "Почему без номера, падло?!" Не сразу я понял, что он шутит. Затем Бонифаций изложил версию, что терминология: Главное здание - "зона А", общежития - зоны "Б", "В" (и так далее - до "К" и "Л") имеет самое прямое значение. Строили университет заключенные, имелось множество отдельных рабочих зон, обозначавшихся буквами. Название "зона" с тех пор так и прижилось и даже буквы сохранились те же самые. Происходят и другие события в том же вертухайском духе. От сотрудников на практике слышал про начавшиеся в последнее время облавы в магазинах, ресторанах и прочих публичных местах. Милиция неожиданно закупоривает выходы и требует от присутствующих предъявить документ, объясняющий, отчего в дневное время они не пребывают на рабочем месте. Одна тетка, будучи дома по болезни, вышла в магазин за продуктами, а там ее сгребли и сволокли в мусарню. В лягавку замели, я имею в виду. В ментовку, то есть. Педорасили в течении нескольких часов с дебильной добросовестностью: и на работу позвонили, и в поликлинику. Я, конечно, не являюсь особым поклонником нового вождя, но очень сомневаюсь, что все эти выкрутасы - его личная инициатива. Настолько это глупо. Глупо и жалобно. Бессильная попытка заставить людей в рабочее время хотя бы посидеть на рабочем месте. В "Похождениях Хуренито" Эренбурга описано, как Хуренито, направленный в провинциальный город на должность комиссара, издал декрет, воспрещающий гражданам с 10 утра до 4 вечера ходить по улицам. "За исключением следующих по делам службы и снабженных соответствующими удостоверениями." Напоминает также эпизод из одной еще более роскошной книжки. Самое первое опубликованное произведение самого вредного писателя в мире. Как начальник лагеря издал приказ: никому из заключенных в одиночку по зоне не ходить. Только строем под началом старшего. Сегодня Чуркина наконец-то принесла обещанный еще весной номер "Роман-газеты" за 1963 год. Весь пожелтевший и потертый, страницы на куски рассыпаются. Читал сегодня весь вечер - взамен писания диплома. Настоящая энциклопедия советской жизни. Деньги в лагере запрещены и обращаются нелегально, причем лагерный курс рубля в несколько раз выше, чем на воле. (Наподобие валюты, на которую тут тоже можно купить гораздо больше, чем там.) Узаконены лишь заверенные начальством записки в лагерный ларек на определенную сумму. (Наподобие распределения квартир, автомобилей и прочего дефицита исключительно по месту работы.) Если по какой-то причине заключенный не потратил всю сумму, то остаток ее у него отбирается. "Списывается". (На воле, однако, они рискуют "списывать" в подобных случаях лишь безналичные деньги предприятий.) Все это, естественно, сопровождается повальным взяточничеством и воровством. Как и на воле. Рассказал Чуркиной и Главкому, как десятого числа я ходил на демонстрацию. Начал я в тоне весьма восторженном: "...И люди там были какие-то не такие, как обычно видишь на улицах, где столько алкашей и просто олигофренических морд..." Но Чуркина сразу меня урезала: "Ага, ну понятно! Морды не такие! Одни жидки, небось, собрались, и ты с ними. Жалко, не похватали вас там всех." "За что? Я же просто смотрел." "Иди в синагогу - там и смотри." (По Би-би-си уже в полночь сообщили о демонстрации. Что забрали 60 человек. Я просто вовремя ушел.) "Уханова выперли - и до тебя доберутся. Тоже на всякие еврейские сборища ходил. Еще успеют до диплома." Конечно, оскорбить мое русское национальное достоинство - задача весьма непростая, но тут как раз тот случай. Русский человек, стало быть, органически неспособен ни на активный протест, ни даже на пассивный (эмиграция). А если все же бунтует или эмигрирует - то он, стало быть, еврей. Я хотел ей возразить, что однажды проходил по ул. Архипова мимо синагоги и видел, что настоящие евреи на самом деле совсем не такие. Больше похожи на армян или вроде того. (Видимо, этим термином - "еврей" - объединяют несколько совершенно разных явлений.) Но Чуркина к этому времени уже стала рассказывать про Уханова. В мае этого года Уханов - человек с нашего курса - сидел в какой-то очень вредной компании. Как сказала Чуркина - "отпетые диссиденты, а не такие, как наш Олег, который только треплется". Явилась милиция, потребовала у всех документы. Некоторые стали залупаться, их свезли в милицию и оформили им по 15 суток. Причем устроили так, что Уханов отсиживал свои сутки не сразу, а во время экзамена по "научному коммунизму". Явно специально, по сговору с факультетским начальством. Когда он отсидел и пришел на факультет, ему заявили, что сессия уже окончилась. А уже осенью выперли по абсолютно неполитической статье "неликвидация задолженности". Рядом с номером в общежитии, где они обыкновенно собирались, посадили стукача с магнитофоном, который записывал все их разговоры. Чуркина сказала, что она, узнав об этом, исследовала стены своего номера, расковыряла в одном месте подозрительно растрескавшуюся краску и увидела ржавые контактные пластинки и провода, уходящие вглубь стены. "Розетка, наверное, была." "Ну да, розетка. Под самым потолком. Настоящий слухач." "Так ведь сломанный." "Поставили новый в другом месте." "У тебя-то что им слушать?" "А все подряд. Интересно же." ...Казалось бы - тоска кругом зеленая, всем на все накакать. А круче всего накакать на самое, казалось бы, главное - на то, какого ты лично об этом мнения. ("Кричи с верхних нар что хошь - стукачи того не доносят, оперы рукой махнули." - как пишет писатель, вреднее которого нет на белом свете.) Садизм в чем-то даже более утонченный, чем если бы они интересовались каждым сказанным тобой словом. А оказывается, все это совсем не так. Не так все безнадежно. Не махнули оперы на тебя рукой. Кого-то оно до сих пор интересует, твое мнение. Удивительно. Кто-то хочет его непременно знать. Следовательно, кто-то его почему-то боится. Здорово. Жутко, но радостно. Ты сидишь за бутылкой пива, несешь какую-то чушь, а они этого боятся. Боятся и фиксируют, систематизируют твой пьяный треп, как Уголовный розыск - отпечатки пальцев и стрелянные гильзы. Нет - вот сделаю диплом и непременно пойду к ней в номер, встану там - перед облупленной стеной и дурацкими старыми железяками (точно перед телекамерами, прожекторами и залом, наполненным делегатами, гостями и корреспондентами) - - и скажу речь. 5.6. Враг - это ты *** Колька неожиданно явился ко мне в первый день Нового, 1983-го года, притащив здоровенный рюкзак, облезлый чемодан и старый катушечный магнитофон. "Извини, что не позвонил. Они, небось, прослушивают телефон, а тут такое дело. Магнитофон можешь пока слушать, он с катушками. А то у меня там Галич в основном. Зачем, скажут, вы, гражданин, Галича слушаете? Откуда взяли? А что мне еще слушать, они бы посоветовали..." Прошлым летом Колькина мать поступила на работу в какое-то военно-строительное учреждение. "Расположено в пресловутом Павшине. Точно как у Галича: "Дача в Павшине, холуи да топтуны с секретаршами." Там ей вскоре подсунули на подпись какую-то туфтовую бумагу и вскоре она попала под следствие со всем ихним начальством. "Хапают они по-страшному. Генералы эти самые и остальные с ними. В Африке есть такие птички: крокодил покушает и лежит, разинув пасть, - отдыхает. А они к нему залетают и выбирают между зубов объедки. Крокодилу от этого, конечно, только польза, но при случае он и этих птичек тоже может сожрать. Для порядка. Чтоб не забывали, кто здесь главный." Проработала она там месяца четыре, но ей самой ничего не перепало сверх зарплаты. Ладно бы тоже хапануть успела - все не так обидно... В тот день Колька вдруг увидел затормозившую возле их подъезда ментовозку и выходящую из нее милицию. Пересрал, конечно. Подумал, что это уже к ним с обыском и описью имущества. Но в дверь никто не позвонил ни через минуту, ни через десять. Потом оказалось, что какой-то козел в их подъезде в честь Нового года упился до такого буйного состояния, что родственники решили сдать его в милицию. ...А описывать их действительно пришли, но только через две с половиной недели. Девятнадцатого числа вечером. Явились трое - милиционер и два дружинника, которые исполняли роль понятых. (У одного из дружинников из-под гражданского пальто виднелись милицейские штаны.) Колька схватил радиоприемник - единственную оставшуюся неспрятанной ценную, но не громоздкую вещь, незаметно вышмыгнул из квартиры и принялся звонить к соседям. (Давно бы спрятал, но это же совсем тоскливая будет жизнь, если и вредных голосов не послушаешь.) Но там никто не открыл, пришлось возвращаться. Впрочем, суетился от зря: радиоприемник описывать не стали. Вообще мелкие вещи поленились описывать, только мебель. 1.I.83 Декабрь случился очень теплый, снег то выпадал, то полностью таял. Даже в конце декабря земля несколько дней подряд была голая. А сегодня ночью, в самый Новый год, как по заказу, началось дикое похолодание. С утра было 12 градусов мороза, теперь, к ночи, наверное, все 20. Позавчера была оттепель, а теперь лужи промерзли насквозь и их присыпало снегом. Ужасно скользко, да еще сильный ветер, в точности, как в известной поэме Блока: Белый снежок - Под снежком ледок... ...Ветер, ветер - На всем Божьем свете. Насчет мирового пожара и прочих исторических катаклизмов - пока, слава Богу, не густо. Не считать же, в самом деле, за мировой пожар облавы по магазинам и пивнушкам! Портреты Брежнева с улиц убрали с завидной скоростью еще в начале декабря. Нового вождя пока что не вывешивают, только анонимные лозунги. ...Даже чисто внешне я, видимо, напоминал репрессированного "буржуя" из этой поэмы. Который "в воротник упрятал нос". Одет я был в полушубок из козлиного меха, весьма роскошный на вид, хотя и старый, с лысинами в нескольких местах. В руках я нес большой рваный тюк с барахлом. Официально это именуется "сокрытие имущества, подлежащего описи или аресту". Есть и такая статья, не помню, правда, сколько по ней полагается. Неугомонный не дремлет враг. Это - о тебе. Когда в школе проходили произведения типа "Тараса Бульбы" Гоголя или "Разгрома" Фадеева, то, как помню, сопоставлял себя исключительно с т. наз. "отрицательными" персонажами. Сперва подсознательно, а потом уже нет. До известных пределов, конечно. Непонятно, как этот фрукт из "Тараса Бульбы" так легко дал себя застрелить? И в "Разгроме" тоже не все понятно. Наивный, глупенький мальчик (максималист весь из себя, интернационалист) является в партизанский отряд. (Добровольно является, своими ногами является - вот что самое удивительное!) А там, естественно, нравы простые, пролетарские... Потом тот мальчик сделал оттуда длинные ноги, но до того много чего успел натерпеться. Щелкунчик-скворец, простофиля - Емеля, Зачем ты ввязался в чужое похмелье? На что ты истратил свои золотые?.. (Галич) Враг - это ты. Враждебно любое идущее от тебя действие или желание. Любое вовремя не искорененное и не организованное вновь на иных, официально утвержденных началах движение товаров, денег, души и мысли. Если ты услышал слово "враг", то не нужно спрашивать, о ком идет речь, кто такой этот враг, потому что это сказано о тебе. 5.7. Курят зайцы траву 13.I.83 Сегодня защищал диплом. Написав себе накануне листочек - "тезисы доклада", рассказал, изредка туда заглядывая, о рассеянии инфракрасных лучей на примесях в кремнии. Присутствовавшая там заведующая лабораторией с практики о дипломе отозвалась восторженно, вплоть до возможного поступления в аспирантуру. А какая может быть аспирантура, если они меня в армию гребут? Стыдно смеяться над военнообязанными. Даже Б. отнесся вполне одобрительно, что с ним бывает очень редко. А Олега завернули, поскольку диплом у него был в одном, а не в двух экземплярах, не переплетенный и без подписей руководителей. И явился он около двенадцати (с давно небритой рожей), хотя было велено ровно к десяти. (Всех проверили по списку и занесли в протокол.) Олег произносил какие-то сложные оправдания, но ему все равно велели приходить через неделю - да и то лишь в том случае, если факультетское начальство дозволит ему повторную защиту. Особенно возмущался Б.: "Я с этим сталкиваюсь впервые за 26 лет. С самого дня основания кафедры я не встречал подобного отношения." Нам Олег признался, что просто проспал. Мы поехали с ним к нему домой. (Олег, я, Главком, Мойша и Бонифаций.) Мы - обмывать успешную защиту, а он - заливать временную неудачу. (Надо надеяться, что временную.) Хотя он, как я заметил, отнесся ко всему произошедшему с ним весьма равнодушно. Олег и Бонифаций отправились в магазин за выпивкой, а остальные пошли сразу к Олегу. Он дал нам ключи. Ожидали у него в комнате. Комната оформлена очень оригинально. Над письменным столом натянута черная сетка, наподобие маскировочной, тремя концами прикреплена к стенам, а четвертым - к крюку для люстры. В сетке почему-то лежат чашка, блюдце и позолоченная ложечка. Возле стола стоит старинный круглый столик, на котором лежит Библия на английском языке. Вдоль противоположной стены от пола до потолка друг на друга поставлены книжные полки. Среди книг много нестандартных: дореволюционных, иностранных и переплетенных ксерокопий. Окно почти наглухо завешано черными шторами, которые украшены многочисленными значками. (В их числе - красно-белый "Solidarnosz", где только достал.) Дверь сплошь исписана цитатами - Св. Августин, Достоевский и "Др. Живаго": "Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение.") Скоро пришли Олег и Бонифаций, принесли "Кубанскую" и 4 пива. Олег: "Я думаю, на кухне бухАть нам будет удобнее." Перешли на кухню. Олег занялся изготовлением коктейля "Ван-Гог": в бокал с пивом на его поверхность осторожно наливается немного водки. "Не надо путать с ершом. Совсем другое дело. Водка и пиво ни в коем случае не должны смешиваться. Пьешь почти одно пиво, а кажется, что будто сплошная водка." Главком: "Среди присутствующих здесь молодых специалистов имеется один человек, который пока что является всего лишь студентом и именно ему, по праву старших, мы и поручаем произнести первый тост!" Олег: "Итак, господа, я имею честь поздравить вас с очень крупной трагедией, которая с вами уже произошла, а мне еще только предстоит. И все эти тяжкие годы, когда все вы будете вынуждены ежедневно трудиться на благо, я искренне желаю вам как можно меньше трудиться на благо и как можно чаще вспоминать время обучения в университете, которое, как вы вскоре сможете убедиться, было единственным светлым периодом во всей вашей жизни." Закусить у него, как и тогда, летом, было абсолютно нечем. "Вы уж меня извините, я обычно обедаю не здесь. Тем более, что "Ван-Гога" принято пить без закуски." Мы сразу же начали рассуждать на политические темы. (Выпивка без вредных разговоров является, господа, занятием еще более нелепым, чем выпивка без курения.) Один Мойшин друг, который знаком с крупными людьми, рассказал ему, что Андропов - человек вполне культурный, без диктаторских и самодурских замашек. А теперешние налеты на магазины объяснял тем, что кто-то ему неумело шестерит. Я: "Тогда наоборот - гадит, и очень умело." Олег: "Кто же, если не секрет? Щелоков, что ли?" Я: "Может, и Щелоков." Олег: "Старая русская сказка о добром царе-батюшке и злом министре." Однако, Олег сказал, что, по самым последним сведениям, облавы по магазинам в последние дни прекратились. Я тогда процитировал "ту самую книжку": "...А поломался приказ. Натихую, как много шумных приказов ломается... Приказом тем хотел начальник еще последнюю свободу отнять, но и у него не вышло, пузатого." Мойша сообщил, что этим летом, после майского возвышения Андропова в секретари ЦК, на факультет поступило необычайно большое число студентов еврейского происхождения. (Мойша связал это также со смертью Суслова.) Здесь Олег не поленился сбегать в комнату и принести "Правду" с фотографией каких-то переговоров. Забормотал, умело изображая еврейский акцент: "Вы посмотрите на его шнобель! Внимательно посмотрите на его шнобель! Наш человек! Типично ведь еврейский шнобель, разве вы не находите?" Я к этому времени уже сильно забалдел. Не ел ничего с самого утра, а теперь выпил без закуски, тем более - водки с пивом. Увидев в руках у Олега пачку "беломора", не понял, отчего он вдруг закурил "беломор", когда на столе лежит несколько пачек сигарет с фильтром. Не сразу обратил внимание, что рядом с ним лежит пакетик с табаком ярко-зеленого цвета. "Беломора" была полная пачка, но они курили не каждый свою папиросу, а одну на всех: потянут и передадут соседу. Запах шел тоже не вполне табачный: несколько напоминал дым от жженой кожи - когда в новом ремне горячим гвоздем прожигают дырки. Я сидел слева от Олега, против движения папиросы, так что мне досталась лишь холодная обслюнявленная трубочка. Мойша на другом конце стола произносил длинные и умные рассуждения: "...Потребление подобных веществ органически входит, например, в индийскую культуру, но не в такой примитивной форме, в какой в европейскую входит алкоголь, а, скорее, это можно сравнить с религиозным причащением..." Олег рассказал об опубликованном недавно рассказе Битова: "Очень точное описание. Собрались люди, сидят и курят. Что именно курят - прямо, конечно, не сказано, но знающий человек легко догадается." Закурили вторую. На этот раз я заметил, как Олег перед этим выпотрошил из "беломорины" табак на бумажку, добавил туда табака из пакетика, перемешал и при помощи карандаша затолкал смесь обратно в гильзу. На этот раз папироса дошла до меня не совсем искуренной, я затянулся раз, другой - ничего не почувствовал, кроме вкуса едкого дыма. Мойша: "Я думаю, ему лучше не давать." Я: "Это тебе лучше было не давать!" Олег: "Я полагаю, что ты понимаешь, что об этом рассказывать никому не следует. Ни знакомым, даже самым близким, ни, тем более, родителям." Я: "Да что ты меня одного предупреждаешь?" Олег: "Я предупреждаю об этом всех, кто впервые при этом присутствует." Так что они - регулярно, что ли, тут обкуриваются?.. Меня по пьяни дернуло спеть песню из фильма "Бриллиантовая рука", немного переиначенную в духе происходящего: Храбрым станет тот, Кто три раза в год В самый жуткий час Курит трын-траву! (В оригинале песни, как известно, сказано "косит трын-траву", хотя очень непонятно, какая может быть связь между косьбой и бодростью духа.) Олег: "Теперь я вижу, что тебе действительно не надо было давать!" Я: "Я же тихо. Или у тебя тоже микрофон? Но ладно. Мы люди простые, можем покурить обычный табачок." Я вытащил из пачки "беломоринку", закурил, но спичку бросил неудачно: от нее загорелась лежавшая в пепельнице целлофановая обертка; я дунул на нее и пепел разлетелся по всему столу. Олег: "Мне кажется, что тебе давно пора домой." Я: "Сейчас - докурю вот и пойду." И начал вылезать из-за стола. Бонифаций: "Да и мы тоже пойдем." Мойша, несомненно, собирался посидеть еще, но Олег стал настойчиво прощаться и с ним тоже. Ломая стулья Пред ликом Родины суровой Я закачаюсь на кресте. (Блок) Когда нальют мне водки с пивом, зажгут мне "беломор" курить, когда прикажут быть счастливым, а также Родину любить, тогда я выругаюсь матом, я сброшу непосильный груз и по одной - отдельно - взятой ломая стулья я пройдусь. Тогда, плюясь вонючим дымом, пройдусь я, фраер и пижон, вдоль по единой - неделимой - по Родине своей чужой. Но, посторонний и нездешний, я мертвым упаду под стол. И мент, небритый и похмельный, по мне напишет протокол. 1982 - 1983 г.г. 5.8. "Когда меня вывел конвой" 18.III.83 Берите, ироды, берите! Берите быстрее, а то скоро даже таких, как я, уже не будет! Ну а теперь пою я той, Кто улыбнулась без затей В тот лютый час несчастных дней, Когда меня вывел конвой. Это ничто, но жил я вновь... (Песня А. Хвостенко, которую слышал по Би-би-си.) Ну вот и я дождался, господа. И за мной конвой пожаловал. С той только разницей, что и улыбнуться мне вслед абсолютно некому. А самое обидное - никто мне так и не удосужился растолковать, отчего же американцы до сих пор не завоевали Канаду. ...Лед твоих губ простил меня, Видел я снова любовь. Сегодня я не выдержал и позвонил в военкомат. Сам. Оказалось, что они там меня давно ожидают. Ожидают и даже разыскивают, хотя я пока что не начал от них прятаться. Военкомат не районный, а тот, куда вызывали осенью. Дурацкий, тесный - в подвале и первом этаже жилого дома. Нужную дверь нашел не сразу - гоняли из кабинета в кабинет. Как будто это мне нужно, а не им. Полковник сразу попросил у меня паспорт - "показать", как он выразился. Всего просто показать. И мой бедный паспорт сразу же исчез в ящике его стола. Я и вякнуть не успел. Мне даже показалось, что он запер ящик на ключ. Наверное, опасался, что я брошусь на него и попытаюсь отнять паспорт обратно. Может, и были такие случаи - ничего удивительного. Заметил мое замешательство: "Не бойтесь, вам там удостоверение выдадут." Утешил, утешил. Сообщил, что 28 марта мне следует явиться в войсковую часть по такому-то адресу - написал на бумажке. Раньше я почему-то думал, что паспорта полагается изымать лишь у солдат. А лейтенант, все же, звание ответственное и так далее. А впрочем - какая разница? Вспомнил эпизод из "Прощай, оружия" Хемингуэя. Военный, по чину тоже лейтенант, съебался с фронта, переплыл на лодке озеро, вынул из кармана паспорт и предъявил пограничнику. И все - он уже вольный человек, турист, изучающий архитектуру. Конечно, паспорт у него был не какой-нибудь, а американский, но я теперь, честное слово, с невыразимой тоской вспоминаю даже о своем советском. Кроме того, полковник подписал мне ведомость в кассу, где мне выдали деньги - 120 р.. Как он пояснил - половина месячной получки. Четверть тыщи, стало быть, мне причитается; не понимаю только, на что их там у них в армии тратить, кроме как на водку. Знайте, граждане, если вам в военкомате угрожают, даже орут на вас - то это фигня. Не надо боятся. Орут на человека только тогда, когда ничего с ним не могут сделать. Когда собака гавкает - она тебя не укусит. А волк бросается молча. Если с вами вдруг заговорили любезно, а особенно если вам вдруг всучили какие-то деньги - это значит вам конец пришел. Так когда-то вербовали в английский флот: присмотрят в пивной мальчика поглупее и предлагают ему на халяву кружку пива. А на дне кружки мальчик обнаруживает монету - свое первое матросское жалованье. Но я же первым даже кружки пива у них не брал! Что же это такое, я не понимаю... *** ...Мы сидели с Колькой у меня дома перед телевизором. Показывали юбилейную передачу в честь какого-то знаменитого в двадцатые годы "комсомольского поэта". Поэт - теперь уже древний дедушка - сидел в своем рабочем кабинете на фоне шкафов с рядами подписных изданий и одним пальцем стучал по клавишам пишущей машинки. "Ты погляди только на этого писателя! - закричал вдруг Колька. - Даже печатать нормально не умеет, фиг ему в задницу! Да я хером своим, хером - и то лучше напечатаю! Писатель, я балдею! Пишет, видите ли! Творит! За шестьдесят лет даже печатать нормально не научился! Только инструмент портит. А ты его еще и обязан защищать до последней капли крови. А то, глядишь, завоюют нас проклятые капиталисты, так козла этого даже в машинистки не возьмут, не то что в писатели. Явиться помытым и обритым и защищать, не щадя самой своей жизни. А кого еще? Тебя, что ли? Нет, именно его и всю их засратую контору. На зоне самая подлая работа считается - ограждение проволочное ремонтировать, лучше уж парашу выносить... Ах, суки, суки гнойные! Нет, ты расскажи мне, чем это я им всем так понравился? Почему вдруг Красная Армия не может без меня обойтись? Какая же гадская организация! Я же их не трогаю! Ты можешь это понять, что я никоим образом их не трогаю! А то говорят - КГБ. Да всему КГБ жопу можно целовать в сравнении с армией. Ты представь, если бы так было - вызывали бы людей в какой-нибудь госбезкомат или как еще могут назвать, по достижении призывного возраста и человек был бы потом обязан два года подряд стучать на всех вокруг. Кто Галича слушает, кто Солженицына читает... Священный долг, почетная повинность. Все мужчины поголовно, у кого нет отсрочки... Что бы ты сказал, если бы они так вздумали устроить?.." Идеология должна уметь себя защитить (ТАСС, 18 марта 1983 года) Сегодня в Москве состоялось очередное судебное заседание Литературной тройки Идеологического трибунала при Минлитературы СССР. Заседание рассмотрело обвинение бывшего сотрудника Минлитературы СССР Н. Цырлина во вмешательстве во внутренние дела СССР путем идеологической диверсии, а также в хулиганстве и тунеядстве. Состав Литературной тройки: председатель - К.К. Кутакаев, обвинитель - И.П. Херов, защитник - В.Э. Поцек. Для справки: Идеологический трибунал рассматривает дела о преступлениях, подрывающих и ослабляющих партийно-патриотическую монолитность советского общества, а также все дела по обвинению идеологических работников. В ведении Литературной тройки находятся вышеозначенные деяния, совершенные путем создания либо распространения литературных произведений, а также все дела по обвинению литературных работников. Стенограмма заседания публикуется с отдельными сокращениями. И.П. Херов: Товарищи, мне чрезвычайно трудно говорить. Конечно, мы с вами должны были бы уже привыкнуть к тому, что деятели вражеских государств постоянно вмешиваются в дела нашей страны. Но когда в наши внутренние дела начинают вмешиваться господа, которых мы до недавних пор считали своими соотечественниками - к этому, я думаю, мы с вами привыкнем еще не скоро! Мне хотелось бы задать подсудимому один вопрос: кто, гражданин Н. Цырлин, дал вам право вмешиваться во внутренние дела Советского Союза? Кто? Нет ответа! Вы подумайте, товарищи, как обострилась сейчас международная атмосфера. На днях всемирный главарь капитализма господин Рональд Рейган объявил крестовый поход против нашей официальной идеологии, вознамерившись отправить ее на пепелище мировой истории. Вы подумайте, товарищи, - и вас, и меня - всех нас они собираются превратить в радиоактивное пепелище! Я вспоминаю сейчас славные годы моей комсомольской юности. Разве такими мы были тогда?! Славное это было время! Суровое, но славное! В преддверии своего бессмертного боя с силами мирового капитализма и сионизма наш народ в рекордно короткий срок очистил свои ряды от всех отщепенцев, подобных тому, с которым мы сегодня возимся столько времени. Мне говорят о гуманизме. Да, мы с вами за гуманизм. Да, для нас нет ценности выше одной отдельно взятой человеческой жизни. Но, как сказал один мудрый, но незаслуженно забытый человек: "Один вражеский агент в тылу опасней одной вражеской дивизии на фронте." Товарищи! Я требую пересмотреть обвинение! Я требую включить в него пункт об измене Родины, предусматривающий наказание вплоть до высшей меры! Да, я не оговорился! Ознакомьтесь с материалами дела, послушайте, какими помоями обливал этот выродок нашу партию и правительство, наш великий русский народ, другие народы СССР (не делая исключения, кстати, даже для лиц еврейской национальности), думая, что его никто не услышит, кроме таких же, как он, мерзавцев! Вспомните трагические события в братской Польше! Каких трудностей стоило нашим польским товарищам стабилизировать обстановку после того, как время было уже упущено! Но недаром сказало руководство нашего государства: "Братскую Польшу мы им в обиду не дадим!" Так кто же дал нам право давать в обиду нашу собственную Родину?! Я требую высшей меры! Паршивую овцу - из стада вон! Сохранив жизнь этому подонку, вы увеличите на одну голову шайку подручных господина Рейгана! Вы представьте, во сколько миллионов дополнительных жертв обойдется нам наш так называемый гуманизм в приближающемся последнем и решительном бое с мировым капитализмом и сионизмом! В.Э. Поцек: Прежде всего я хочу выразить свое несогласие с некоторыми оценками международного положения, данными предыдущим оратором. Подобные оценки расходятся с мнением нашей партии и правительства, которые решительно заявили, что наша Советская Армия вместе с миролюбивыми силами всех народов нашей планеты достаточно сильны, чтобы заставить любого агрессора отказаться от мысли покушаться на достижения социализма. Нельзя согласиться и с высказываниями предыдущего оратора, касающихся некоторых неадекватных моментов истории нашей страны, равно и как отдельных исторических деятелей. Насколько я знаю, партийных документов, в которых было дано исчерпывающее разъяснение этих вопросов, пока что никто не отменял! Что же касается моего подзащитного, то я не считаю юридически правомочным применять к его деяниям статью об измене Родины. Для чего же тогда в нашем Уголовном кодексе существует статья о вмешательстве в наши внутренние дела? Кроме того, я предлагаю снять с подзащитного обвинение в тунеядстве. Да, после своего увольнения с работы Н. Цырлин не занимался общественно-полезным трудом свыше трех месяцев (если быть точным - три месяца и семь дней), что может служить основанием для возбуждения дела по факту тунеядства. Но я прошу судебное заседание учесть, что к этому времени Н. Цырлин уже перестал числиться в номенклатуре идеологических работников, следовательно, дело о тунеядстве мы с вами должны передать в обычный народный суд! Что же касается приговора, то, учитывая молодость подзащитного и его чистосердечное раскаяние, я предлагаю минимальное наказание, предусмотренное статьей о вмешательстве во внутренние дела: три года исправительных работ, отбываемых по месту прежней прописки. Я не теряю надежды на скорое исправление Н. Цырлина, на то, что вскоре мы с вами будем читать его новые произведения, созданные согласно единственно верному художественному методу нашего времени - методу государственного реализма! К.К. Кутакаев: Хорошо сказал обвинитель тов. Херов: "Паршивую овцу из стада вон!" Но у нас на Востоке есть и другая народная мудрость: "С паршивой овцы хоть шерсти клок!" Поэтому я не поддерживаю обвинения тов. Херова о высшей мере. Я думаю, надо нам дать Н. Цырлину возможность честным трудом хоть в какой-то мере загладить ущерб, который он нанес вскормившей и вспоившей его Родине. Но, с другой стороны, я возражаю и против необоснованных требований снять с Н. Цырлина обвинение в тунеядстве. К чему эта бюрократия? К чему нам таскать материалы дела из одного учреждения правосудия в другое? Приговор в любом случае будет одинаковым, приговор будет выражать волю мобилизовавшего и призвавшего всех нас многонационального советского народа. Следует возразить и против излишне мягкого приговора, предложенного защитой. Оставить Н. Цырлина в Москве - разве это будет правильно? Мы должны освобождать нашу столицу - Город-герой Москву - от всевозможных правонарушителей. С другой стороны, мы и самого Н. Цырлина должны оградить от вредного влияния разного рода идеологических отщепенцев, которые все еще находят возможность орудовать в нашей столице! Поэтому я считаю, что в сложившейся ситуации будет правильным назначить подсудимому наказание в виде двух лет ссылки с обязательным привлечением к труду в народном хозяйстве. После этого последнее слово было предоставлено подсудимому. Н. Цырлин подтвердил сделанное им во время следствия заявление о чистосердечном раскаянии и просил Литературную тройку проявить к нему снисхождение. Затем Литературная тройка Идеологического трибунала СССР удалилась на совещание, по окончании которого вернулась в зал заседаний для оглашения приговора. Литературная тройка поддержала требование своего председателя и определила Н. Цырлину наказание в виде двух лет ссылки с обязательным привлечением к труду в народном хозяйстве. _______________________________ Извини за недостатки стиля и изложения. Торопился дописать до твоего отъезда. ...Канаду в последних главах я, как мне кажется, упоминаю вполне по делу. Меня когда-то действительно интересовал этот вопрос: отчего Америка до сих пор не завоевала Канаду. Н. Цырлин 30 августа 1990 г.