нужно,  чтобы именно  сейчас Аделла  Сью
сидела как можно ближе ко мне и преданно смотрела на меня  своими маленькими
глазенками. И я даже был готов вынести запах ее жевательной резинки.
     -- Она по-прежнему собирается вернуться часам к пяти? -- уточняю я.
     -- Да... Так это вы звонили сегодня утром?  Если вы оставите свой номер
телефона...
     Придется попросить  Дона, чтобы  один  из  его людей встретил  Аделлу в
аэропорту. Как не вовремя она вылетела в Солт-Лейк-Сити.
     У нее  и  толстого Стивена, конечно, есть свои  дела, но мне  очень  не
хотелось, чтобы  мой тщательно продуманный  план полетел в тар-тарары только
из-за того, что Аделлы Сью сегодня нет в городе.
     Неужели придется обращаться к самому толстяку? Это было бы скверно.
     Тем временем Патрисия Огден начала говорить, и  я пожалел, что не успел
ретироваться.
     -- Вы  не  можете  не  понимать,  советница,  --  напористо  произнесла
адвокатесса, -- что у  вашего клиента  нет никаких шансов  выиграть  дело  в
суде. Ни один судья в мире не вынесет решение в пользу убийцы.
     Тонкий  голос Патрисии Огден  не был  создан для произнесения  подобных
речей  и  неприятно резал уши. Франсуаз  продолжала  покачиваться,  сидя  на
краешке стола, и казалось, что слова ее собеседницы ни мало ее не трогают.
     -- Патрик привезет миссис Шелл через десять минут, мистер Амбрустер, --
это была Гарда. -- Принести вам чай или кофе?
     Разумеется, она отлично знает, что я ненавижу тянуть из маленькой чашки
обжигающую  темноватую  муть,  но  всегда  считает своим  долгом  предложить
что-либо подобное, когда в кабинете находятся посторонние.
     Гарда  уверена,  что  ее  главная  обязанность --  поддерживать  реноме
конторы.
     -- Звонили господин Маллен, а также Дон Мартин. Они проверяют несколько
версий, но не думают, чтобы это к чему бы  то ни было привело.  Какие-нибудь
распоряжения, мистер Амбрустер?
     Наверняка  сочетание "к  чему  бы  то  ни было" произнес Дон,  а  Гарда
старательно ее повторила. В ее лексиконе нет подобных выражений.
     Я  рассеянно  кивнул  Гарде,  Патрисия  Огден  воспользовалась паузой в
разговоре, чтобы продолжить свою речь.
     -- Молодой повеса развращает невинную юную девушку, соблазняя ее своими
деньгами. Он  снимает для  нее дорогое  бунгало,  покупает  красивую одежду,
украшения.  Приглашает  на  распутные  вечеринки,  которые   устраивают  его
приятели --  такие  же  бесстыжие  и бессовестные  люди, как  он.  Можно  ли
упрекать юное, невинное существо,  что  оно невольно поддалось  агрессивному
напору этого человека?
     Я полузакрыл глаза и представил себе, что Патрисия Огден произносит эту
речь в зале суда.
     Моему взору тут же предстал благостного вида пожилой судья,  с висками,
которые  давно посеребрила  седина. Еще у него должны  быть  очки и  лысина.
Слушая слова адвокатессы, он стал бы сокрушенно вздыхать  и вертеть карандаш
в пальцах.
     --  День за днем, неделя за неделей погружалась бедная девушка в пучину
порочной жизни. Золотая молодежь, отпрыски богатых родителей -- они привыкли
прожигать свою  жизнь  в развлечениях,  безудержном  сексе,  алкоголе,  даже
наркотиках. Для таких людей, как  Кларенс Картер, имеют значение  только они
сами  да  те удовольствия,  которые может предложить им жизнь.  Что для  них
юная, наивная девушка, ее судьба, ее мечты?
     В  этом месте  пожилой судья  невольно  покачал бы  головой  и испустил
тяжелый вздох. Я поймал себя на том, что невольно пытаюсь прикинуть, сколько
любовников могло быть у  Мериен Шелл, а также, сколько клиентов проходило за
год через ее постель. Эти мысли мне не понравились, и я вновь перевел взгляд
на Патрисию Огден.
     -- Бедная, несчастная мать,  которая всю жизнь отдала  своей  дочери. С
самого рождения пыталась привить Мериен моральные принципы. Она мечтала, что
ее дочь вырастет, получит хорошее образование и найдет интересную работу.
     Считала  ли Патрисия Огден ремесло проститутки интересным? Пожалуй,  да
-- ведь она почти ничего об этом не знала.
     -- Но жестокий мир, жестокие люди разрушили эти  мечты. У Лаванды  Шелл
не  было  денег,  чтобы отправить дочь учиться в университет. Поэтому Мериен
пришлось  работать -- работать  тяжело, не зная  усталости. До  знакомства с
Кларенсом  Картером в ее жизни  было мало радостей.  Кто  посмеет  упрекнуть
девушку за ее наивность. Полная развлечений жизнь богатых соблазнила ее.
     Значит, миссис Шелл звали Лавандой. Какой кошмар.
     А ведь раньше я даже не задумывался об ее имени.
     --  Несчастная мать ничего не знала о  судьбе своей дочери. В  письмах,
которые  Мериен  посылала ей, говорилось о  прекрасном,  благородном  юноше,
которого  она  встретила в Лос-Анджелесе.  Девушка писала, что они  полюбили
друг друга и собираются пожениться.
     Интересно, кого имела в виду Мериен Шелл, когда усердно водила кончиком
авторучки по листку, вынутому из пачки дешевой бумаги? Я никогда не видел ее
почерка, но почему-то  мне казалось, что он должен быть округлым, аккуратным
и старательным. Шла речь о Кларенсе Картере или о Юджине Данби?
     Да и были ли на самом деле эти письма.
     -- Мериен не обманывала свою мать. Нет! Она была на это не способна. Но
жизнь представлялась ей в розовом свете. Она не видела, каков истинный облик
людей, которые ее окружали. Она ведь была так наивна, так молода.
     Здесь пожилой судья, по идее, должен насупиться и плотно сжать карандаш
пальцами.  А среди  присяжных  будет  сидеть  толстая  матрона  --  ее  лицо
раскраснеется  от  негодования,  рот  приоткроется,  а жирные  телеса начнут
колыхаться.
     Она уже будет готова вынести приговор.
     --  Но  Мериен  ошибалась.  Кларенс  Картер  не  был ни  прекрасным, ни
благородным.   Единственное,   что   было   ему   нужно  --   это   телесное
удовлетворение.
     Произнеся эти слова, Патрисия Огден  развернулась и  обвиняюще  тыкнула
пальцем в сторону книжного шкафа.
     Телесное удовлетворение! Надо же выдумать такой оборот...
     Патрисия Огден меня утомляла.
     --  Горе  матери,  --  голос адвокатессы  поднялся на  октаву, а  потом
сорвался на шепот. -- Никто из нас не  сможет представить себе, что испытала
Лаванда Шелл в тот ужасный момент, когда ей сообщили, что ее дочь мертва.
     Не  стоит   думать,  что   Патрисия  Огден  --  идиотка  или  же  любит
повыставляться, особенно  передо мной. В эти  минуты  она  произносила перед
нами  пламенный монолог защитницы вдов  и сирот  -- но вовсе не затем, чтобы
попрактиковаться или выбить из нас скупую слезу.
     Патрисии Огден не хотелось затягивать дело.
     Беда состояла  в том, что миссис Шелл была бедна. Именно поэтому она не
могла позволить  себе  платить  баснословные  гонорары, к  которым  привыкли
адвокаты  такого  уровня,  как  Патрисия Огден  или  Франсуаз. Но  с  другой
стороны,   наша  посетительница  не  могла   позволить  себя  отказаться  от
возможности вытрясти из крупного банкира пару миллионов.
     Патрисия Огден никогда не была особенно  умна, но этот свой  недостаток
она с лихвой компенсировала хваткой, хитростью и упертостью.
     Затягивать дело не было ей  на руку. Вот  если бы миссис Шелл сама была
миллионершей,  Патрисия Огден сделал  бы все,  что только подсказывали бы ей
хлопья сахарной ваты в черепной коробке -- лишь бы подольше продлить процесс
и вытягивать из своей клиентки одну тысячу долларов за другой. Обычно именно
так она и делает.
     Но ситуация  была  радикально иной,  и чем дольше длилось бы дело,  тем
меньше  шуршащих  зеленых  долларов   приходилось  бы  на  единицу  времени,
потраченного адвокатессой на их получение. А Патрисия Огден умела считать --
по крайней мере, она могла пользоваться карманным калькулятором.
     В  то же  время Джейсон Картер  мог позволить  себе выбросить  сумму, в
десять раз большую той, что требовали от него разгневанные дамы  -- лишь  бы
не создавать  прецедент  и  сохранить  репутацию  крепкого,  не поддающегося
шантажу делового человека. И все эти денежки попадали бы в карман Франсуаз.
     А на то,  чтобы  создавать прибыль для  своих  злейших  врагов Патрисия
Огден способна даже меньше, чем на приветливую улыбку.
     --  Ужасная ночь,  проведенная в  самолете...  Сухой,  холодно-вежливый
полицейский, сопровождавший ее  в пути... Белые стены морга... Металлический
шкаф...
     Мне  не нравится Патрисия Огден -- но я  не собираюсь  отрицать, что ее
речь получилась прекрасной.  Наверняка в перерывах между заседаниями пожилой
судья  принимал  бы  валерьянку и  навсегда возненавидел всех представителей
семейства Картер.
     Конечно,  и  Франсуаз умеет  произнести пламенный  монолог, но  к  чему
затевать длинное  разбирательство? Мы же деловые женщины, советница Дюпон...
Вашему  клиенту  вовсе  незачем  долгое  судебное  разбирательство,  в  ходе
которого  каждый день настырные журналисты станут  тщательно вымазывать  его
имя грязью,  доставая бог знает из каких  темных  уголков  все новые и новые
пакостные  подробности частной  жизни членов семейства  Картеров. Каждому из
нас есть что скрывать, мисс Дюпон...
     Мистер Картер -- человек важный;  к чему  доводить  дело до слушания  в
зале суда? Гораздо проще и  удобнее для всех будет прямо сейчас договориться
о сумме компенсации, после чего  моя  клиентка,  означенная  миссис  Лаванда
Шелл,  подпишет  все  необходимые  бумаги  --  уж  вы-то  наверняка  сумеете
позаботиться  об  этом,  мисс  Дюпон  --  и  мы  сможем  навсегда  забыть  о
существовании друг друга...
     Право же, разве это не наилучший вариант...
     И я,  и Франсуаз прекрасно  понимали, какими  мотивами  руководствуется
Патрисия Огден; она понимала, что мы это понимаем, и все были счастливы.
     --  А  ведь  Мериен  Шелл  была  не просто  убита,  -- тонкий,  немного
визгливый голос адвокатессы дрожал от праведного гнева опытной лицемерки. --
Это  было чудовищное,  зверское,  не укладывающееся  в сознании  нормального
человека злодеяние. Мериен Шелл была забита до смерти -- ее били долго, били
сильно, получая противоестественное удовольствие от мук девушки
     Здесь Патрисия Огден придерживалась правды -- Мериен Шелл на самом деле
забили до смерти.  Это была тщательная  и скрупулезная работа, поскольку для
того,  чтобы  вышибить дух из  такой  сильной и здоровой девицы, какой  была
Мериен, необходимо недюжинное терпение и сильное желание сделать именно это.
     Вот  потому  я без  колебаний  пожал  руку  Уесли  Рендаллу, когда  тот
протянул  мне  ее во  второй раз. Я знал, что  на  подобное  убийство он  не
способен.
     Рендалл был мошенником высокого класса, и я сомневался,  пошел ли бы он
вообще когда-нибудь на убийство, желая получить из этого выгоду; в принципе,
я мог  бы  представить  себе, что  он  наводит  на  Мериен  Шелл пистолет --
разумеется,  снабженный глушителем  --  или перерезает  ей горло.  Но забить
девушку до смерти -- нет.
     Уесли Рендалл слишком любил себя, чтобы опускаться до такого.
     Кроме  того, на  теле  Мериен  Шелл  были обнаружены  только  отпечатки
пальцев Кларенса Картера. Досадно, правда.
     --  Напившись пьяным,  Кларенс  Картер грубо  надругался над  девушкой,
которая  любила  его,  которая  ему  верила.  Он  зверски  избил  ее,  потом
изнасиловал,  после  чего продолжал избивать, пока Мериен Шелл не  испустила
последний вздох.
     Да -- именно здесь самое  время предъявить фотографии. Присяжные  любят
смотреть  фотографии  -- особенно, когда на них  изображена молодая красивая
обнаженная девушка со следами сильных побоев на мертвом теле.
     Ведь  они такие благопристойные люди, эти присяжные. Где еще им удастся
увидеть что-либо подобное.
     Увидеть -- и остаться благопристойными.
     -- Несчастная женщина была убита горем, --  это уже про старушку миссис
Шелл.
     Теперь потихоньку можно перейти и к теме денег. Ага.
     --  Моя  клиентка  -- уважаемая и достойная женщина.  Однако  она уже в
преклонном возрасте и не в состоянии сама зарабатывать себе на жизнь.
     Я  бы  удивился, если бы узнал, что  у  миссис  Шелл вообще  была  хоть
какая-нибудь специальность...
     -- Смерть дочери была для нее тяжелой утратой...
     Естественно, тяжелой -- в материальном смысле, поскольку старая женщина
жила только на то,  что зарабатывала ее  дочь, ложась под богатых  беспутных
парней из Беверли-Хиллз, таких, как Кларенс Картер.
     Я уже почти не слушал Патрисию Огден.  Не слушал потому,  что прекрасно
понимал -- это ее победная речь. Произнеси  адвокатесса ее в суде -- решение
будет у нее в кармане.
     Оно уже и так было у нее в кармане.
     Фактически, Патрисия Огден почти выиграла это дело.
     Прошло не  так уж много времени с тех  пор,  как  она взялась за  него.
Однако  общественное мнение  уже  целиком  и полностью находится  на стороне
миссис Шелл  и ее покойной  дочери. Нам, конечно, удалось устроить небольшую
забаву для журналистов, когда Франсуаз открыто заявила, что миссис Шелл жила
на деньги, которые ее дочь зарабатывала проституцией.
     Но это ничего не меняло.
     Картеры  --  богачи,  а  общественное  мнение  складывается  из  мелких
мыслишек мелких  людей. Даже  если  бы Мериен Шелл  на  пару с Корой  Хантли
изнасиловала  Кларенса Картера,  держа его  под  дулом  револьвера,  а потом
умерла от перевозбуждения  --  все  равно общественное мнение было бы  на ее
стороне,  а  уж  тем более с  таким  прекрасным интерпретатором фактов,  как
Патрисия Огден.
     В нашей стране вы  можете обвинить кого угодно и в чем угодно. Главное,
выглядите ханжой и простым честным человеком.
     Я посмотрел на Патрисию Огден, в ее глазах я прочитал торжество.
     -- Миссис Шелл приехала, мистер Амбрустер, -- произнесла Гарда.
     Конечно, мы могли  бороться. Не один и даже  не один десяток свидетелей
показали бы под присягой, что Мериен Шелл была шлюхой. Пусть дорогой,  пусть
достаточно изысканной, но обыкновенной шлюхой.
     Пусть  банковские  служащие  и работники службы социального страхования
покажут,  что миссис Шелл  не  имела иных источников  заработка,  кроме  тех
денег, что присылала ей дочь. Уесли Рендалл выйдет на свидетельское место --
и  уж  его  показания  будут  необыкновенное  убедительны,  и  он  наверняка
понравится всем присяжным -- даже толстой матроне с красным лицом.
     Возможно, сам пожилой судья одобрительно ему улыбнется.
     Пусть мы покажем всему миру, что представляют из себя мать и дочь Шелл.
Но что это изменит?
     Ничего.
     Патрисия Огден станет разглагольствовать о тлетворной среде, жестокости
мира и  золотой молодежи.  Средний класс  любит, когда ругают  детей богатых
родителей. А все присяжные -- из среднего класса.
     Все  хотят  красивой, сладкой истории  о трагической  гибели  невинной,
чистой  девушки, которая стала жертвой прожженного негодяя. И  никакие факты
не заставят людей отказаться от этой рождественской пасторали.
     Так зачем искать факты?
     Однако была еще и  другая причина, по которой мне не хотелось  доводить
дело до судебного слушания.
     Я сочувствовал Мериен Шелл. Мне не хотелось,  чтобы ее имя после смерти
было измазано в грязи.
     В конце концов, ее ведь убили.
     -- Добрый день, Пэт, -- миссис Шелл стояла в дверях.
     Мне было  видно, что  Гарда из  коридора  пристально следит за всеми ее
движениями -- а вдруг посетительница вздумает наброситься на меня с ножом?
     -- Лаванда, милочка!
     Женщины сблизились и несколько мгновений прилежно облизывали друг другу
щеки.
     -- Позови, пожалуйста, мистера Картера, Гарда, -- сухо произнес я.
     Франсуаз  пружинисто  спрыгнула  с  края стола,  на котором  сидела,  и
провела руками по  бедрам, оправляя  юбку. Ее подбородок был вздернут, груди
вздымали тонкую блузку. Франсуаз была готова к бою.
     Миссис Шелл носила шляпку на голове.
     -- Пэт, мне столько нужно рассказать тебе.
     Люди, подобные миссис Шелл, могут только либо причитать, либо  сусально
гнусавить.
     Глядя  на нее, я  понимал, почему  Мериен  Шелл ушла  из дома, покинула
Северный Техас и уехала в солнечную Калифорнию.
     Ей казалось,  что именно здесь  расположена та заветная страна, где все
счастливы. А еще здесь было море.
     Возможно, она  и  была  счастлива  -- вертя  двумя  мужчинами, слабым и
безвольным Кларенсом и примитивным дуболомом Данби. Кто знает, может, были и
другие. Какая теперь разница?
     Глубокий грудной  голос Франсуаз без  труда  перекрыл  вопрос, медленно
наворачивающийся  на бледные губы Патрисии Огден,  и осторожно  затолкал его
обратно в глотку адвокатессы.
     Нет ничего  более  приятного,  чем  смотреть, как медленно вытягивается
лицо твоего врага, который еще мгновение назад считал себя победителем.
     Я начал широко улыбаться, в глазах Патрисии Огден застыло недоумение.
     --  Мы  с  нашим  клиентом  пришли  к  выводу,  что  для всех  было  бы
предпочтительнее  решить  дело, не прибегая  к судебному  вмешательству,  --
говорила Франсуаз. -- А, вот и вы, мистер Картер.
     Я  приветливо  улыбнулся  ему,  тот  сделал несколько  шагов  к  центру
комнаты. Гарда заключала ряды.
     Патрисия Огден говорила что-то миссис Шелл, слов я не разобрал. Завидев
нашего клиента,  заходящего в  комнату, достойная женщина тут же поспешила к
нему,  и адвокатесса застыла на полуслове. Ее рука, протянутая в направлении
столь   поспешно  исчезнувшей  собеседницы,  застыла  в  воздухе.  Несколько
мгновений рот  Патрисии Огден оставался открытым, потом она резко захлопнула
его, и мне показалось, что я услышал лязг сшибающихся зубов.
     -- Ах, мистер Картер, мистер Картер, -- запричитала миссис Шелл.
     Ее  голос  все  еще  оставался  гнусаво-сюсюкающим,  но  теперь  в  нем
прибавились  подобострастные нотки.  --  Еще  раз  хочу  выразить  вам  свои
соболезнования, мистер  Картер. Хочу воспользоваться случаем. Смерть  вашего
брата была ужасной, ужасной, мне очень жаль.
     Такие люди, как миссис Шелл, всегда готовы воспользоваться случаем.
     Джейсон  Картер хмуро  пробормотал  несколько  слов,  которые,  видимо,
должны  были  сыграть  роль  ответа.  Его  лицо исказила  гримаса,  но  было
непонятно, то ли он столь сильно скорбит  о смерти брата, то ли миссис  Шелл
вызывает у него отвращение.
     --  Чрезвычайно мудрое решение, мисс Дюпон, -- бесцветные губы Патрисии
Огден расплылись в неприятной улыбке. -- Нас с  моей клиенткой  устроила  бы
сумма...
     -- Ах, Пэт, милочка, -- радостно запричитала миссис Шелл.
     Адвокатесса,  которой  уже  третий раз за  последние несколько минут не
удавалось  довести до конца  начатой фразы,  недовольно  посмотрела на  свою
клиентку.  Джейсон Картер сделал  несколько  шагов  в  сторону и прислонился
спиной к книжному шкафу, сложив руки на груди.
     Конечно,  это  не  было  камином, к  которому он  привык  у себя  дома.
Во-первых, потрескивающий огонь  приятно не согревал  ноги, во-вторых, он не
мог  позволить себе неспешным движением  откинуть назад голову -- ему мешали
книжные полки.
     Но,  по  крайней  мере,   здесь  он  чувствовал  себя  в  относительной
безопасности, поскольку я разделял его и миссис Шелл.
     Патрисия Огден набрала полные легкие воздуха, и в ее глазах я  прочитал
решимость на этот раз  высказать все до конца. Такого рода попытки следовало
пресекать в зародыше.
     Раздалось шуршание бумаги, Франсуаз произнесла.
     --  Исходя  из  этих  соображений,  этим  утром  миссис Шелл  подписала
следующий документ, в котором...
     Резким движением Патрисия  Огден вырвала  из рук моей партнерши  слегка
помятый листок с четкими убористыми буквами официального текста.
     -- Это всего лишь копия, советница,  --  хмуро пояснил я. -- Можете  не
портить себе желудок, пытаясь ее съесть.
     Уверен,  она  не  слышала моих  слов. В  течение  нескольких мучительно
напряженных  мгновений  маленькие, слегка  заплывшие  рыхлым жирком,  глазки
Патрисии Огден глубоко рыхлили строки документа.
     Потом она смяла бумагу.
     Она проделала  это быстро, но в то же время чрезвычайно плавно, как это
свойственно  людям, находящимся в состоянии сильного бешенства -- не обычной
злобы, когда  человек  кричит, топает ногами и сметает все со стола  на пол,
зная,  что в  соседнем кабинете уже дожидается уборщица -- нет, на этот  раз
речь шла о самом настоящем  бешенстве, когда тугая злоба клокочет в груди  и
медленно поднимает вас к самому небу. Тогда силы человека удесятеряются, а в
то же время он в состоянии прекрасно контролировать любое свое движение.
     В десяти случаях из девяти к этому моменту уже бывает поздно.
     -- Старая  грязная идиотка,  -- прошипела  Патрисия  Огден, и ее голова
стала  медленно  вытягиваться вперед на  короткой  шее. -- Я дала  бы  вам в
десятки раз больше. Глупая, полоумная старуха.
     Благостная  миссис Шелл,  казалось,  была крайне  озадачена  поворотом,
который приняло дело.
     -- Пэт, милочка, -- испуганно засюсюкала она. -- Эти люди уверили меня,
что ...
     -- Ты просто жадная, глупая тварь,  --  капелька слюны вылетела изо рта
Патрисии Огден и осела на стене справа от меня. --  Ты просто не захотела со
мной делиться. Думаешь, я не поняла, чем эти, эти тебя купили ?
     Патрисия  Огден прекрасно понимала,  что именно  делает. Адвокат такого
класса,  как  она,  никогда  не  позволит  себе  словесно оскорбить  другого
адвоката,  тем более в присутствии  по крайней мере троих свидетелей -- даже
если не считать миссис Шелл.
     Шляпка  последней  слегка  сбилась к  затылку,  старая  дама  испуганно
отступила назад, прижимая к груди сумочку.
     -- Мистер Картер был так любезен ко мне, -- неуверенно произнесла она.
     Вид  взбешенной адвокатессы нагнал  на миссис Шелл изрядного страха, но
она вовсе  не собиралась отказываться от своих  денег. Старая дама никогда и
ничего не сделала  в своей жизни сама -- она предоставляла  другим содержать
ее. Вначале  это были ее родители, потом муж --  а  после  его смерти миссис
Шелл  предпочла,  чтобы  ее  дочь стала  проституткой,  лишь  бы  оставаться
благовоспитанной бездельницей, проводя время с подругами за чашкой чая.
     Что же  --  и  на этот  раз ей  удалось  мгновенно  найти  себе  нового
заступника. С  прытью,  которой  вряд ли можно было  ожидать  от  женщины ее
возраста и комплекции,  Лаванда Шелл бросилась к Джейсону  Картеру и  ловким
жестом опытной жены подхватила его под руку.
     -- Мистер Картер  был так добр, -- заговорила она все  еще быстрым,  но
уже   гораздо   более  уверенным   голосом.  --  Он  понял  мое   положение,
посочувствовал мне. Я показала  ему фотографию Мериен.  Ведь  правда, мистер
Картер ?
     Сухие  пальцы банкира, покрытые рыжими волосками,  резко сбросили  руку
миссис  Шелл с серого пиджака. Это получилось неловко, даже грубо, и Джейсон
Картер безуспешно попытался сложить  искаженное чувствами к  Лаванде  лицо в
приветливую улыбку.
     -- Ты сильно пожалеешь  об  этом,  -- Патрисия Огден  подняла  к глазам
смятый листок  бумаги, потом  начала  аккуратно  расправлять его. Ее  пальцы
мелко  тряслись.  --  Я заберу это,  советница  Дюпон,  -- сухо бросила  она
куда-то в сторону, и ее голос почти не дрогнул.
     Потом голова адвокатессы вновь повернулась к ее бывшей клиентке.
     -- Ты не имела права подписывать эту бумажонку без меня.  Ты  вообще не
можешь ничего подписывать без  своего адвоката. Я затаскаю тебя по судам. Ты
отдашь мне  все, что получила от этого человека -- все, до последнего цента.
И даже  больше. Я выброшу тебя на улицу.  Я оставлю тебя  голой.  Ты у  меня
будешь  просить  милостыню под баптистской церковью, ты, старая идиотка.  Ты
пожалеешь.
     Вряд ли  кому-нибудь могло  доставить удовольствие зрелище голой миссис
Шелл.  Я попытался  представить себе,  как это  может  выглядеть,  и  тут же
отогнал эту страшную мысль.
     Настало время вмешаться.
     -- Вы ничего не сделаете, советница, -- любезно пояснил я.
     Мне  еще никогда не доводилось видеть,  чтобы человек  так  поворачивал
голову  --  быстро  и  плавно,  почти  не  двигаясь   корпусом.  Не  будь  я
мужественным и  отважным героем, я, подобно миссис Шелл, тоже отодвинулся бы
на стуле назад, а то и просто бросился наутек.
     -- Вы никогда мне не  нравились, советница, -- продолжал я, -- с  какой
стороны  на  вас ни  взглянешь,  в  вас нет  ничего хорошего. Однако я готов
признать,  что  вы  проделали большую профессионально  грамотную  работу  по
подготовке процесса "Шелл против Картеров".
     Я потянулся к небольшой стопке папок,  лежавшей на столе по правую руку
от меня, и вытащил одну.
     --  Пятнадцать интервью центральным  газетам,  -- начал перечислять  я,
медленно переворачивая вырезки. Каждая из них  была аккуратно  извлечена  из
соответствующего издания, по краям  не было  ни одного заусенца. Гарда умеет
работать с  ножницами. -- Шесть  в иллюстрированные  журналы. Заметьте, речь
идет только о тех, что уже успели попасть в печать. Уверен, завтра на лотках
распространителей появятся новые...
     Я перевернул еще несколько листков,  следя за выражением лица  Патрисии
Огден.
     Она поняла.
     Кровь  отливала от  ее лица  медленно  -- настолько, что на мгновение я
испугался, как бы она  не упала в обморок.  Несколько секунд  лицо  Патрисии
Огден  оставалось белым как мел, потом  тонкие  капилляры,  пронизывающие ее
щеки, вновь начали наполняться буровато-красной жидкостью.
     Патрисия Огден открыла рот, потом закрыла его, потом открыла вновь.
     Надо отдать ей должное -- она  так ничего  и не сказала. Признаюсь, что
на  ее месте я вряд ли смог бы удержаться от парочки смешных и бессмысленных
заявлений вроде "Вы еще у меня узнаете, кто я" или чего-то в этом роде.
     Миссис Шелл оторвалась  от плеча Джейсона  Картера  -- стоит прибавить,
что достойный банкир вовсе не  пытался  ее  удержать -- и  опасливо  сделала
несколько шагов по комнате, приближаясь к Патрисии Огден.
     В светлых глазах пожилой женщины светилось растерянное подозрение. В ее
голову начинала медленно закрадываться мысль, что она где-то продешевила.
     -- Пэт, милочка, -- осторожно начала она.
     Рука  Лаванды  Шелл поднялась  в  воздух,  пальцы приблизились  к  телу
адвокатессы  -- как будто Патрисия Огден  только что  окаменела  на глазах у
всех, а ее бывшая клиентка все еще не в силах это поверить.
     Патрисия Огден резко развернулась и, печатая шаг, вышла из кабинета.
     Мне   захотелось  сказать  ей  что-нибудь   вслед,  но  у  хватило  сил
удержаться.
     --  Она  говорила  мне  ужасные  вещи,  --  пожаловалась  миссис  Шелл,
почему-то обращаясь только к  Франсуаз. -- Она хотела  меня  обидеть, верно?
Неужели я сделала что-то не так?
     Когда я оторвал глаза от Лаванды Шелл, то заметил, что Джейсона Картера
в комнате уже нет.
     Франсуаз быстро отступила  назад, развернулась и заняла  стратегическое
место за своим  столом, что помешало миссис Шелл  доверительно  обхватить ее
пальцы и продолжать свою речь, заглядывая снизу вверх в глаза и дыша прямо в
лицо.
     --  Можете не беспокоиться относительно своих денег,  миссис  Шелл,  --
довольно сухо произнес я. -- Патрисия  Огден никогда не возбудит  против вас
судебного дела.
     -- Но она говорила...
     Миссис Шелл было безразлично, что говорила про нее ее милочка  Пэт. Она
боялась за свои деньги, и я поспешил ее успокоить.
     Это был единственный способ поскорее избавиться от ее присутствия.
     -- Патрисия  Огден  представила вас в глазах общественности как бедную,
растерянную старую женщину, которая только что потеряла самое дорогое, что у
нее было, -- я пожал плечами. -- Публика падка на такие истории, еще немного
--  в  вашу  защиту  под  мэрией  были бы  организованы  пикеты.  Попытаться
как-нибудь навредить  вам  теперь было  бы  для  советницы  Огден не  просто
бессмысленно, но  и  равносильно  профессиональному  самоубийству. Не  в  ее
интересах раздувать скандал, миссис Шелл, не в ее.
     В  этот  момент  Патрисия Огден,  наверное, выходила из  больших ворот,
расположенных перед  нашим особняком, и садилась  в  свою машину. Будь на ее
месте кто-либо другой, я бы позаботился довести его до дома, но относительно
этой женщины я мог не бояться, что она справится с управлением.
     Мне бы очень  не  хотелось  оказаться в  этот  момент на месте Патрисии
Огден.
     Возможно, она смогла бы  немного утешиться, если бы я ей сказал, что по
крайней мере одному человеку в этом городе сейчас гораздо хуже, чем ей.
     Мне было жаль Стивена Элко.

        20

     В этой стране его знали как доктор Бано.
     Его настоящее имя,  конечно, было совсем другим. Он родился в маленькой
деревне  на  берегу полноводной  реки. Он еще  помнил ее -- хотя,  казалось,
прошла целая вечность  с тех  пор, как  он в  последний раз  бывал в  родных
краях.
     Его  родители были простыми крестьянами. Каждое  утро его отец работал,
выбиваясь из сил -- и это продолжалось весь день до самого вечера.
     Его отец не был несчастлив. Иногда он приносил домой маленькие  зеленые
листья,  которые срывал на поле, и с гордостью  показывал  их своим детям. В
этом заключалась вся жизнь старика, и другой он не хотел.
     Тогда его звали иначе. А отец называл его по-особому -- именем, которое
доктор Бано не слышал больше никогда и ни от кого.
     Он бы и не позволил никому больше произносить его.
     Тогда он не мог понять, почему  семья голодает. Отец говорил о том, как
хорошо растут растения на поле, какой большой дают урожай. Маленький мальчик
слушал  его  и  не  мог понять,  отчего  в их  доме  никто не есть досыта  и
приходится считать рисовые крупинки.
     Это было давно, тогда он ничего не понимал.
     Ему объяснили потом  --  объяснили  люди из его  же  деревни.  Отцу они
никогда не  нравились, он  называл их  смутьянами,  не признающими традиций.
Многие старики осуждали их за то, что они говорили, но еще больше --  за то,
что думали.
     Шум  огромной муниципальной стройки  медленно  стихал  за  его  спиной.
Тяжелый грузовик слегка покачивался, доктор Бано смотрел вперед, вглядываясь
в свое прошлое.
     Ему было десять лет, когда он перестал уважать отца.
     Ему  до  сих пор было страшно в  этом признаться самому  себе. Но в тот
момент, когда он понял, чему посвятили свою жизнь родители --  его отношение
к ним переменилось раз и навсегда.
     Потому-то старики и осуждали его друзей.
     Он узнал, что  день за днем,  год  за  годом жители его  деревни,  всех
соседних деревень,  всей  их  небольшой страны  -- работали для  того, чтобы
кучка бездельников в роскошных дворцах могла ничего не делать.
     Эти  люди предавались праздности, на парадных шествиях они  восседали в
раззолоченных экипажах и лениво покачивали руками, приветствуя народ.
     Его отец умер, когда ему было двенадцать.
     Доктор Бано так и не до сих пор и не смог понять, что он испытал тогда.
     Возможно,  это  был  стыд  --  последние  два  года  мальчик   презирал
слабовольного отца, добровольно принявшего рабскую участь. А может, это было
горькое  осознание собственной  правоты  -- отец  умер от того, что  слишком
много работал. Умер,  не оставив своей семье  ничего, кроме  ветхой  хижины,
кое-каких вещей и долгов после похорон.
     Доктор Бано повернул руль, и тяжелый грузовик медленно сполз на боковую
дорогу.
     Где-то далеко в небе вертел лопастями юркий глупый вертолет.
     Вот так же  американцы и  пришли  на  его  землю -- на  вертолетах. Они
шумели  над древними  джунглями как  большие уродливые  насекомые, и кованые
сапоги американских солдат топтали молодые побеги трав.
     Люди из  дворцов  позвали  американцев, потому  что  боялись.  Они были
наполнены страхом перед собственным народом, который нещадно эксплуатировали
на протяжении столетий, ничего не давая взамен.
     А вот американцы ничего не стали бы  делать задаром. Они  обещали людям
из дворцов свою помощь -- в обмен на то, что заберут себе его страну.
     Грузовик  несколько  раз  вздохнул,  потом  мотор снова  начал работать
ровно. Сердце доктора Бано замирало при мысли о том, <i>что</i> везет он в огромном
кузове, на куче строительного мусора.
     Святотатство, великое святотатство.
     Древние  бесценные реликвии  его  страны.  Вещи,  которыми  пользовался
великий отец, повелитель Тханьхоа. Теперь они были кое-как сброшены в кучу и
забиты в большой деревянный ящик из грубых досок.
     Самое ужасным было то, что это сделали люди его народа.
     В четырнадцать лет он убил своего первого американца.
     И у него не  было никаких сомнений относительно  чувств,  которые тогда
испытал.
     Это была гордость.
     Доктор Бано  горд, как и его  народ. Они не позволят  никому превращать
себя в безмолвных, послушных рабов -- ни людям из дворцов, ни американцам.
     Американцы глупы  и  самонадеянны,  они  слишком  любят  свое  оружие и
думают, что оно позволит им править миром.
     Он видел много крови. Видел, как она лилась из ран его товарищей, алыми
каплями падала на  широкие зеленые  листья, и они  клонились к земле под  ее
смертельной тяжестью.
     Но потом листья всегда распрямлялись.
     Два долгих года неравная война выжигала его страну.
     Когда американцы пришли, они начали строить военные базы. Они привозили
с собой тяжелую технику, едкий запах дешевых сигарет, гортанную грубую речь.
     Теперь он слышал ее  повсюду. Он находился на их земле. Но он пришел не
затем, чтобы завоевать ее, не затем, чтобы убивать женщин и детей, не затем,
чтобы жечь деревни.
     Он просто должен вернуть то, что принадлежит его стране.
     Доктор  Бано  еще раз  повернул  руль. Узкая дорога плавно  изгибалась,
вдалеке начинали вырисовываться городские постройки.
     Он вступил в повстанческую армию совсем мальчишкой, долго тренировался.
Он ушел из родной деревни и больше не слышал по утрам плеска реки.
     В тот  год, когда  американцы,  поджав  хвост, бежали  на своих военных
кораблях,  он  уже  стал  лейтенантом.   В  обязанности  части,  которой  он
командовал, входило патрулирование района, прилегавшего к базе захватчиков.
     Трусливые  янки  боялись  выходить  в   лес,   отсиживаясь  за  колючей
проволокой. У  них уже не  оставалось никаких  иллюзий  относительно  своего
будущего  на этой  земле. И именно поэтому они продолжали грабить  --  брали
все, что могли увезти с собой, остальное уничтожали.
     Он не мог знать, что произойдет.
     Он не знал.
     Когда  двое патрульных не  вернулись в деревню, лейтенант встревожился.
Американцы  не  могли  предпринять  наступления. Их  было  слишком  мало,  а
направление не могло представлять стратегического интереса.
     Лейтенант послал в джунгли на разведку четверых и  начал готовить отряд
в поход.
     Спустя менее  чем  полчаса он  уже стоял над телами убитых.  Лао Районг
родился в той же деревне, что и он сам. По лесу прошли несколько американцев
-- меньше десяти. Двое несли что-то тяжелое.
     Он не знал.
     И все же это была его вина.
     Святые предметы  пронесли  через  тот  район,  который  он  должен  был
охранять.
     Они почти  успели. Американцы окопались на узком мысу,  зная, что могут
подвергнуться нападению только с  земли. Остался ли  кто-то из  них в живых?
Доктор Бано не знал.
     Зато   он  был  уверен  в  другом  --  тяжелого  груза,  ради  которого
американские захватчики осмелились так  глубоко зайти в глубокий лес, с ними
уже не было.
     Потом  появились  вертолеты  --  три  тяжелых "Апача"  --  и  лейтенант
приказал отступать. Не имело  смысла зря рисковать  людьми, тем более, что у
маленького мыска уже не оставалось защитников.
     Доктор Бано  осторожно  сбросил  скорость.  Грузовик  остановился около
неприметного грязно-зеленого фургона. Доктор Бано заглушил двигатель и легко
спрыгнул наземь из высокой кабины.
     Он не знал.
     И все же это была его вина.
     Поэтому он сейчас на <i>их</i> земле.  Он должен смыть позор, которым запятнал
свое имя, имя своих родителей. Он должен вернуть святыню домой.
     Или умереть здесь.

        21

     Следовало действовать быстро.
     Маленький   фургон  был  надежно   припаркован  на   одной  из  платных
автостоянок. Доктор Бано знал, что она хорошо охраняется, но все-таки не мог
рисковать.
     Он предпочел бы вообще не расставаться с вновь  обретенными реликвиями,
но другого выхода у него не было.
     С помощью двух  досок  он аккуратно спустил  ящик из кузова грузовика и
установил его в фургоне, после чего отогнал последний на другую часть города
и оставил там.
     Доктора  Бано разыскивали, но  это  уже не  имело  значения.  Здесь, на
окраине, он мог чувствовать себя в относительной безопасности.
     Оставалось  сделать  самое  главное  --  вернуть  реликвии  на  родину,
провести их через границу, и Бано знал, кто ему в этом поможет.
     Не важно, по своей воле или нет.
     Доктор  Бано  быстро шел  по  узкой  темной улочке, серые  стены  домой
взмывали ввысь по обе стороны от него. Под ногами валялась какая-то бумага.
     Солнце начинало клониться к закату, туда, где была его страна.
     Доктор  Бано хорошо знал свой маршрут,  хотя бывал здесь раньше  только
однажды -- он не  мог позволить себе привлечь  к себе внимание. Высокий дом,
лифт, дальняя боковая дверь. Люди ходят туда и сюда, и никому ни до кого нет
дела.
     Поворот налево, потом направо,  выход на крышу. Сильный ветер  ударил в
лицо  доктору  Бано, заставив на  мгновение прищуриться. Он  быстро пробежал
несколько  десятков  футов,  отделявших  его от  крыши  дома  напротив.  Она
располагалась почти вплотную, но ниже.
     Доктор Бано прыгнул.
     Его колени мягко  спружинили,  он  повернулся,  потянул  на себя  ручку
двери.
     Так он попал в здание, не будучи замечен снизу.
     На  докторе Бано  был  дешевый потертый костюм,  купленный  в  магазине
подержанных вещей.  В нем он не привлекал  внимание --  всего лишь  еще один
косоглазый,  которых  полно вокруг  -- берутся за всякую черную работу  и ни
черта не понимают по-английски.
     Американцу слишком самодовольны.
     В здании находились склады. Люди носили ящики, складывали их в грузовые
лифты, озабоченные  мужчины и  женщины с блокнотами в руках  делали какие-то
пометки.
     Доктор Бано вошел в один из лифтов и начал спускаться вниз.
     Теперь предстояло самое сложное -- пройти там, где он еще не был. Но он
знал, что у него  все  получится. Доктор Бано  вышел не  доезжая  до нижнего
этажа, быстро сбежал вниз по служебной лестнице.
     Его правая рука скользнула в карман и достала отвертку.
     Этот сектор здания был отделан от остальной  его части. На первый шуруп
ушло пятнадцать секунд,  на второй --  двадцать, на  остальные  по  двадцать
пять.
     Доктор Бано не спешил.
     Плотная  деревянная панель отошла в  сторону,  он острожно  вынул ее  и
прислонил к стене. Потом  протиснулся в образовавшуюся щель -- это оказалось
несложно.
     Теперь он был на вражеской территории.
     Доктор Бано  спрятал в карман отвертку, его пальцы сжали рукоятку ножа.
Ему вновь предстояло убивать.
     Он  уже  не  испытывал  гордости,  когда  убивал  американцев.   Он  не
чувствовал ничего. Он должен был вернуться домой со священными предметами --
и это все.
     Доктор Бано сделал несколько шагов по коридору, когда увидел их.
     Они сидели за небольшим столиком, один напротив другого, и тусклый свет
лампы освещал лежавшие перед ними карты.
     -- Теперь-то тебе не удастся меня  обжулить, Мак, -- произнес  тот, что
находился к нему спиной.
     Его короткоствольный автомат был прислонен к ножке стула.
     Доктор Бано  быстро  сделал  несколько  шагов  вперед,  его гибкое тело
наклонилось, и острое лезвие ножа прочертило молниеносную дугу.
     Ни один  из  двоих людей,  сидевших за низеньким  столом и  игравших  в
карты, не заметил  его  появления. Никто из них  не ожидал того, что человек
может появиться из ничего в тупичке темного коридора, там, куда никогда даже
не заглядывают.
     Доктор Бано знал это.
     Американцы слишком самоуверенны.
     Направленные  на  Бано  глаза  наполнились   удивлением,  потом  начали
стекленеть. Тонкая полоса на горле человека стала расширяться, широкая струя
крови залила игральные карты.
     Второй произнес какое-то слово, его  значения Бано  не понял. Это  было
плохо. Хотя в  данном случае смысл сказанного не мог играть сколь  бы  то ни
было значимой роли, Бано должен был понимать все.
     Мертвые глаза уже не  смотрели на него. Голова их владельца  откинулась
назад, обнажая разрезанную плоть гортани. Руки охранника безвольно обвисли.
     Второй  начал приподниматься, его правое плечо  опустилось вниз  --  он
тянулся за оружием.
     Доктор Бано выпрямился и резко ударил ребром ладони по шее сидящего. На
мгновение тот замер,  потом его мускулы обмякли. Левой рукой  Бано приподнял
его голову за волосы, правой рукой с зажатым в ней ножом провел по шее.
     Он не мог оставлять никого в своем тылу.
     Новая  струя крови ударилась о грубую поверхность стола, освежая пятна,
которые уже начинали темнеть.
     Доктор Бано выпрямился  и несколько мгновений пребывал в неподвижности.
Убедившись, что никто не был привлечен шумом -- сколь  бы незначительным тот
ни был -- он  вытер лезвие  ножа о куртку одного из трупов и начал осторожно
двигаться дальше.
     Он даже не видел лица второго человека, которого убил.
     Теперь предстояло действовать, опираясь только на свою интуицию. Доктор
Бано не мог знать, как расположены помещения и в каком из них следует искать
то, за чем он пришел.
     Коридор раздваивался. Широкая  дверь, прямо напротив стола,  за которым
устроились  охранники,  вела  в большой  подземный  гараж.  Это  направление
доктора  Бано  не  интересовало,  поэтому  он  направился в  противоположную
сторону.
     В нос ему сильно ударил запах алкоголя, вдали раздавались голоса.
     Людей было несколько, они смеялись, шутили, раздавался звон стаканов.
     Доктор  Бано  не собирался  убивать  их.  Если без  этого  можно  будет
обойтись, он не станет этого делать.
     Бано сделал несколько шагов вперед. Следовало принять решение --  то ли
продолжать  идти  вперед,  на  голоса,  то  ли  свернуть в маленький боковой
проход. Он выбрало второе.
     Это было ошибкой -- неизбежной ошибкой, которую он не мог не допустить,
продвигаясь по незнакомой территории.
     В тот момент, когда доктор Бано свернул за угол, он увидел человека.
     Среднего роста негр с красной лентой,  обвязанной вокруг лба, шел прямо
ему навстречу. Он  был еще совсем молод. Обе руки сжимали бутылки с пивом --
две  в левой,  три  в  правой.  На ходу он  слегка покачивался,  пухлые губы
шевелились, напевая какой-то мотив.
     Доктор Бано сделал шаг вперед и резко ударил парня согнутыми пальцами в
грудь, туда, где  расходятся  ребра. Следовало  заставить его  замолчать, но
так,  чтобы  он не выронил  из  рук бутылки.  Шум их  падения  мог  привлечь
внимание, а доктор Бано еще не был готов.
     Парень остановился,  большие круглые глаза выкатились их орбит, изо рта
вырвался свистящий хрип.
     Доктор Бано резко ударил его по шее, разбивая кадык.
     Парень  перхнул  кровью, она запачкала  костюм доктора  Бано  и  начала
впитываться в ткань. Он протянул  руки  и подхватил тело,  осторожно опуская
его на пол. Бутылки так и не выпали из скорченных пальцев.
     Доктор  Бано  прошел  вперед,  приоткрыл  дверь.  Чуланчик,   служивший
складом. В большом холодильнике несколько  ящиков  с пивом, один  наполовину
пуст.
     Бано  развернулся  и  направился  обратно.  Ему  не  оставалось  ничего
другого, как зайти в комнату, где находились люди.
     Когда он проходил мимо лежавшего на полу парня, тот все еще был жив.
     Доктор Бано знал, что это продлится недолго.
     Он  прошел еще  немного  вперед,  остановился,  прислушиваясь.  Большая
комната, судя по тому, как  в ней раздаются голоса людей.  Всего их шестеро.
Это  было  много,  поэтому  доктор  Бано  вытащил  пистолет  и  снял  его  с
предохранителя.
     Раньше  он  не мог  позволить  себе  стрелять, но теперь дошел  слишком
далеко,  чтобы  беспокоиться  о  шуме. Еще  несколько  шагов,  еще.  Большое
помещение  с веселящимися  американцами находилось справа  от  него, коридор
уходил вперед и влево.
     Доктор Бано свернул, оставляя голоса  позади. Он уже  знал, что  выбрал
правильный путь. Обстановка вокруг него изменилась, совсем немного, но этого
оказалось достаточно. Он приближался к своей цели.
     Впереди снова была дверь, и ее внешний вид окончательно  убедил доктора
Бано  в правильности  своего  выбора.  Это  была большая массивная  дверь из
мореного дуба. Он не сомневался, что она заперта.
     Доктор Бано осторожно прикоснулся чуткими  пальцами к  ручке, подвергая
проверке свое первое впечатление.
     Потом он вскинул оружие и дважды выстрелил в замок.
     Дверь распахнулась от удара ноги, он вступил в комнату.
     Он  знал,  что  ему  предстоит  увидеть.  Тем не  менее  ему  сделалось
противно.
     Комната была  небольшой,  почти  всю ее  занимала  огромная  квадратная
кровать  под балдахином.  Два  напольных ночника, справа и  слева, погружали
обстановку в фиолетовый полумрак.
     Простыни были красными, балдахин -- темно-сиреневым.
     В кровати находились двое.  Рыхлый  лысоватый толстяк с бледной дряблой
кожей. Молодой  парень с  мускулистым загорелым  телом и курчавыми  светлыми
волосами сидел на нем верхом.
     Доктор Бано вновь приподнял пистолет и,  не  целясь, застрелил парня  в
голову.
     Тот ничком рухнул на толстяка. Полившаяся кровь не была заметна на алых
простынях.
     Доктор Бано сделал два молниеносных шага к стене и  почувствовал спиной
ее надежное дыхание. Дуло его пистолета уперлось в голову толстяка.
     Он слышал шум, но не придавал ему значения.
     Через  три  долгих  секунды  на пороге  появились  люди. Они больше  не
смеялись,  не шутили, в  их руках тоже было зажаты оружие. Но они были столь
же неспособны что-либо предпринять, как  и в том случае, если бы доктор Бано
отнял у них пистолеты и привязан к этой огромной кровати.
     Сила бессильна, если не применять ее вовремя.
     С шумом и омерзительным сопением  толстяк выбирался из-под трупа своего
любовника, стараясь при этом не совершать резких движений.
     Его  голова,  к которой  было приставлено дуло пистолета,  чуть заметно
подрагивала.
     -- Чертов косоглазый, -- злобно прорычал Стивен Элко.
     После этого говорил доктор Бано.

        22

     Все было <i>плохо</i>.
     Я  стоял  в  центре кабинета  и  злобно  смотрел  на  черную  коробочку
телефона.
     -- Если Аделла Сью решила умереть под колесами прогулочного автобуса со
школьниками,  -- буркнул я, -- ей  следовало сделать это либо неделей позже,
либо неделей раньше. Вот ведь дура.
     Весь мой тщательно разработанный план летел к чертям.
     Раздался  писк,  но  его  производил не расфуфыренный  кретин в  центре
стола, а скромный трудяга -- радиотелефон в моей правой руке.
     -- Амбрустер слушает, --  рявкнул я, хотя не было никакой необходимости
это  уточнять.  Человек  на  другом конце провода общался  со  мной  уже  на
протяжении часа.
     Впрочем, у мобильных телефонов нет проводов.
     Но это не важно.
     -- Он только что появился в квартале, -- сообщил мой собеседник.
     --  Естественно, пешком, -- в моем тоне не  было ни  приветливости,  ни
одобрения.
     --  Верно. Идет  по  улице, направляется к соседнему  дому. Полагаю, он
собирается проникнуть туда через крышу.
     -- Сообщайте о любых изменениях, -- бросил я и отключился.
     -- Он полагает! -- воскликнул я,  бряцая аппаратом  о стол. -- Каждый в
этом городе считает своим  долгом думать, полагать, иметь мнение и принимать
решение,  но ни одна сволочь  не собирается работать. Дон Мартин не  звонил,
Гарда ?
     --  Если  бы он  позвонил,  мистер  Амбрустер,  --  ответила  достойная
секретарша, -- вы бы сами об этом услышали. Вы сидите  на телефоне  с самого
утра.
     -- Ты полагаешь, что  доктор Бано собирается проникнуть в  офис Стивена
Элко? --  кротко спросила  Франсуаз,  стремясь отвлечь мое внимание до того,
как поведение Гарды окончательно выведет меня из себя.
     Я устало кивнул и опустился в кресло для посетителей.
     -- У него нет другого выхода, Френки, -- ответил я. -- И только  что он
сам это доказал. Человек Мартина, которого я посадил на крышу дома напротив,
только что засек в квартале доктора Бано. Он  пытается идти обходным путем и
я уверен, у него все получится. Где только носил Аделлу Сью?
     Поскольку  никто  в комнате  не  горел  желанием ответить  мне на  этот
вопрос, я  продолжал.  Отсутствие любительницы жевательной резинки проделало
значительную  дырку  в  моем  прожекте, но  здесь  уж  ничего исправить было
нельзя.  На все  остальные  кнопки я уже  нажал, поэтому  оставалось  только
расслабиться  и потрясти окружающих глубиной своего интеллекта. Я  откинулся
на спинку кресла и для пущей важности соединил кончики пальцев.
     -- Человек,  которого  мы знаем под  именем доктора  Бано,  -- неспешно
начал  я,  с  удовольствием уловив,  как  в круглых  глазах Гарды  вспыхнули
искорки  интереса. Ей нравится, когда  я начинаю что-нибудь рассказывать. По
серым   стальным  глазам   Франсуаз   сложно  определить  ее   отношение   к
происходящему.
     --  Он  прибыл  в нашу страну несколько  дней назад. Мы знаем  -- люди,
которые его послали, заранее  вступили в  контакт со Стивеном Элко. Нетрудно
догадаться, зачем им это понадобилось. Теннисон  уверен, они  не располагают
сколько  нибудь  значимой  агентурной  сетью в нашей стране, а  опираться на
сотрудников консульства Бано также не имел права, чтобы не скомпрометировать
свою страну. Поэтому ему был необходим помощник из местных.
     Стивен Элко идеально подходил  на эту роль.  Во-первых, он представляет
из  себя  неисчерпаемый  кладезь информации. Во-вторых, располагает  большим
количеством  людей в городе и окрестностях, среди которых и осведомители,  и
вышибалы, и наемные убийцы -- все, кто  могли потребоваться  доктору Бано  в
его похождениях.  Наконец,  Элко готов сделать все, за что  ему будет хорошо
заплачено.
     Так   задолго   до   прибытия  Бано  в  Лос-Анджелес  Элко   уже  начал
подготавливать для  него  почву,  собирая необходимую  информацию.  Нетрудно
догадаться, что Бано не стал посвящать толстяка Стивена в подробности  своих
планов, равно  как и  не прибегал  к его помощи  в организации покушений  на
членов семьи Картер. Было бы слишком  рискованно открывать карты перед столь
ненадежным человеком, а профессионал такого уровня, как Бано и не нуждался в
ассистентах.
     Однако теперь  перед  ним  встала чрезвычайно  сложная  задача  --  ему
необходимо вывезти через  границу  это чертов  ящик.  Добро  бы  речь шла  о
кольце,  свитке  пергамента  или  пряди  волос  в  медальоне.  Но  незаметно
транспортировать столь объемный груз чрезвычайно сложно даже для такого аса,
как Бано.
     Вспомним теперь,  что  люди, планировавшие операцию,  хорошо знали  все
привычки Стивена Элко. Это означает -- им известно о его яхте, на которой он
иногда выходить далеко в море.
     --  Ой,  мистер  Амбрустер, а  я  ведь  тоже  знала про  эту  яхту,  --
восхищенно произнесла Гарда, поднося ладони к плотным щекам.
     -- Конечно, тебе  очень многое известно, -- милостиво похвалил ее я. --
Так вот. Таможенная служба не стала бы очень сильно приставать к Элко и  его
команде,  вздумай  они проветриться  в нейтральных  водах. Пара  инспекторов
взошла  бы  на борт,  обменялась  с  толстяком  рукопожатиями, и  тщательный
досмотр ограничился бы  распитием бутылочки  в  капитанской каюте. Каким  бы
большим не был ящик с этими азиатскими реликвиями --  в трюме роскошной яхты
он не более, чем иголка в подушке.
     Гарда  встрепенулась, решив,  видимо,  сообщить нам  все,  что  ей было
известно  относительно  подушек  и  иголок, но  потом  отказалась от  своего
намерения.
     -- Поэтому  доктор  Бано сейчас  направляется к Стивену Элко. Он мог бы
попытаться  его  подкупить или  уговорить каким-либо иным  способом, скажем,
обещав орден своей  республики,  но на это времени у  нашего друга уже  нет.
Поэтому  он просто  приставит  к  голове толстяка дуло  пистолета  и  начнет
бесстрастным голосом отдавать приказания.
     -- Но почему  тогда вы не позвоните  в полицию? -- озадаченно  спросила
Гарда.
     Иногда я  задумываюсь  над  тем, зачем она задает такие  вопросы --  на
самом ли деле ей непонятны мотивы моих поступков, или же ей хочется дать мне
возможность с важностью их объяснить.
     -- Доктор Бано не может взять под мышку ящик, который мы разыскиваем, и
потащить его вместе  с  собой,  -- хмыкнул  я.  --  Наверняка он  где-то его
оставил.  Остается  выяснить, где. Предположим, что квартал, где расположена
резиденция Элко,  оцепят  силы правопорядка. Весьма вероятно, что Бано сразу
это  почувствует и  откажется от  первоначального  плана.  Тогда  у  нас  не
останется ни малейшего шанса его обнаружить.
     Далее. Предположим, инспектор  Маллен сможет замаскировать  своих людей
так, что опытный снайпер, воевавший в джунглях, ни одного из них не заметит.
Что  потом?  Могут быть три  варианта. Либо Бано  опять  сумеет улизнуть  от
полиции, как это уже произошло. Либо один из кретинов-патрульных всадит пулю
ему  в голову.  Либо на  него таки наденут наручники,  и он  будет стоически
молчать до вплоть до  вынесения  приговора.  Как  бы  ни обернулись события,
нашему  бедному клиенту  мистеру Картеру не  видать реликвий,  которые  были
отданы ему на сохранение.
     В глубине дома послышались шаги, я кивнул своим мыслям. Люди, которых я
смог застать на месте, начали прибывать.
     -- Поэтому нам остается лишь одно -- дождаться, пока и  Бано, и Элко, и
груз окажутся на  яхте  толстяка.  Тогда  мы сможем...  Добрый  день, мистер
Рендалл. Мистер Медисон. Присаживайтесь.
     На  кончике  рта  мистера Медисона болталась незажженная сигарета,  но,
памятуя о своем последнем визите  в этот дом, он не стал ее зажигать. К тому
же он  чувствовал себя  немного неловко. Он  ощущал,  что  ввязался  в дело,
которое ему не нравится, но понимал, что отступать уже поздно.
     Уесли Рендалл,  напротив,  чувствовал себя полностью в  своей  тарелке.
Приветливо подмигнув Гарде, он изящно опустился в соседнее кресло движением,
какое можно увидеть разве что в телевизионной рекламе мягкой мебели.
     --  Прекрасный  кабинет,  Майкл,  дружище,  --  обезоруживающим   тоном
произнес  он.  -- Отличный.  Только  цвет  гардин на  окне  не гармонирует с
книжным шкафом. Правда, это не так уж и страшно.
     Я  встал,  переместившись в свое собственное кресло, и уступил Медисону
то, в котором сидел. Он посмотрел на меня исподлобья и произнес:
     -- Вы говорили о каком-то дельце?
     Я широко улыбнулся.
     После того небольшого инцидента в баре Медисон и его компания оказались
у  меня  в долгу, и я  знал, что  каждого из них  прямо распирает от желания
погасить  кредит.  Однако они  понимали,  счет им предъявят немалый, поэтому
беспокоились.
     Конечно, они могли, поджав  хвосты, убраться  в Сиетл, но никогда бы не
стали этого делать. Они понимали, их собственная репутация будет неисправимо
подмочена, если все узнают, что они не отвечают любезностью на любезность.
     Поэтому мистер Медисон  был уже далеко не столь вальяжен и  самоуверен,
как  в  свой первый визит к  нам, и стремился  поскорее покончить с  делами.
Немалое значение имело и то, что его подавлял Рендалл.
     --  Мы  познакомились  у  входа,  -- улыбнулся Уесли,  и  в его  голосе
несложно было услышать продолжение "с этим шпаненком".
     -- Джентльмены,  -- торжественно начал я,  хотя  не считал  таковым  ни
одного  из  них. --  Небольшая  работа, крупные  деньги  и  ласковое  солнце
Калифорнии -- о чем еще можно мечтать в такой прекрасный день?
     По скукоженному лицу мистера Медисона было  ясно, что  ему  есть, о чем
мечтать в любой день недели, но вслух он этого не произнес.
     -- Ситуация  такова, -- я достал  большую карту Лос-Анджелеса -- не ту,
которая подверглась нещадному исчерчиванию  этим утром, -- и расстелил ее на
столе. -- Взгляните.
     Оба  встали   и   прилежно   стали  разглядывать  скопище  неправильных
многоугольников, долженствующих обозначать улицы и кварталы мегаполиса..
     -- В этой точке расположена  прогулочная яхта человека, которого  зовут
Стивен Элко, -- я показал кончиком карандаша.
     От  моего  взгляда  не  укрылось,   что   Уесли  Рендалл  на  мгновение
прищурился, услышав это имя.  Медисон  никак не прореагировал -- он  не знал
Элко.
     -- А в этом здании, на окраине Лос-Анджелеса, расположена его  контора.
Сейчас  он там. Два человека находятся в  каждом из этих пунктов и следят за
происходящим.  Где-то  в этом  районе, --  я провел карандашом широкий круг,
охватив им  значительную  часть  окраин  города, --  расположен  автомобиль.
Возможно,  это  фургон,  возможно,  грузовичок. В нем находится  то, что мне
нужно.
     На  это  раз Уесли Рендалл не стал  прищуриваться, но и  без этого было
понятно  --  он  знал,  о чем именно  идет  речь. Медисон  опять  остался  в
неведении.
     --  В каком бы  месте  не находился автомобиль, --  продолжал  я, -- он
будет  двигаться  по  направлению к яхте. Возможно, скоро мы  узнаем  точный
маршрут,  в противном  случае подождем  его на побережье. Ваши люди,  мистер
Медисон, должны  занять  места в этой точке и  ждать  дальнейших указаний...
Поскольку мистер Рендалл  знает город, а вы  --  нет, он отправится с вами и
станет вашим  консультантом. В случае, если погода у океана окажется слишком
жаркой, именно в обязанности  мистера Рендалла  будет входить сесть  за руль
грузовика  и  оттранспортировать груз  сюда, ибо он знает расположение улиц.
Кроме того...
     Вопрос  об  участии  Уесли  и  Медисона  в  предстоящей  операции  стал
предметом жаркого спора между мной и Франсуаз, в который то и дело встревала
Гарда. Френки полагала, что было бы надежнее обратиться в полицию.
     -- Джейсон Картер -- один из самых крупных налогоплательщиков в городе,
--  произнесла  она.  --  Стоит ему написать заявление,  как  все силы штата
окажутся в его распоряжении.
     Конечно, она была права, однако времени на это уже не оставалось.
     -- Во-первых, пройдет  слишком много времени, пока  удастся подготовить
операцию силами властей, -- возразил я. -- Единственное, в чем они проявляют
резвость -- это когда выстраиваются перед кассой  в  очередь за зарплатой, и
это чрезвычайно мудро с их стороны. Кроме того, вспомни,  что вышло из нашей
с тобой недавней крупномасштабной  операции, в которой были задействованы  и
дорожная  полиция,  и  отдел  по  расследованию  убийств,   и  даже  парочка
вертолетов. Чем больше людей будут охотиться за Бано  -- выше поднимутся его
шансы  обвести их вокруг пальца. Если же  мы подкатимся с  этим предложением
персонально  к  Маллену  -- он пошлет  нас к  черту, и кто сможет его в этом
обвинить. Он  еще не успел  обсохнуть с тех пор,  как в  последний раз сел в
лужу по нашей милости.
     По изогнутым бровям Франсуаз было видно, что она не в восторге от моего
способа решения ситуации, но ничего лучше в голову ей не пришло.
     Уесли  Рендалл  как  раз  проводил  длинным  холеным  пальцем по  линии
побережья, когда из дверей раздался радостный голос Гарды:
     -- Мистер Амбрустер! ОНА пришла!
     Я приподнял глаза от стола, ожидая увидеть перед собой по крайней  мере
королеву Англии. Увы -- это оказалась всего лишь Аделла Сью.
     Как раз в тот момент, когда я смог наладить все и без нее.
     -- Майкл, детка, -- сказала она, делая шаг вперед. -- Мне передали, что
ты сбился с ног, пытаясь меня найти. Я здесь -- и я вся твоя.
     В ее рту, как всегда,  перекатывалась жевательная резинка.  Это  делало
голос Аделлы несколько невнятным.
     Рендалл и Медисон, стоявшие к ней спиной, как по команде развернулись и
уставились на нее.
     На  Аделле Сью был длинный  серый  плащ,  закрывавший ее тело почти  до
щиколоток. Это показалось мне странным  -- в городе стояла жара, и  сколь бы
лютый  мороз  не  трещал  в  далеком Солт-Лейк-Сити,  у  Аделлы  располагала
достаточным временем для переодевания.
     Она сделала  несколько  шагов  вперед, ее пальцы  медленно  развязывали
пояс.
     -- Есть дело, -- буркнул я. -- Садись.
     --  Я думала, ты предложишь  мне что-то более интересное, -- прошептала
она.
     Ее пальцы покончили с застежкой, руки распахнули полы плаща.
     Если не считать высоких  сапожек, охватывавших  ее ноги до самых бедер,
Аделла Сью была абсолютно обнажена.
     Гарда пискнула.
     Тишину прорезал восхищенный голос мистера Медисона.
     --  Вот  ведь,  --  сказал  он. --  А я  думал,  все, что  болтают  про
Калифорнию -- выдумки телевизионщиков. У нас в Сиетле так никто не работает.

        23

     Это был важный день в жизни Юджина Данби.
     Подобно  тому,  как  стрелка, переведенная железнодорожным  служителем,
направляет длинный, мерно постукивающий на шпалах состав по совершенно иному
пути, чем  тот, которым  он следовал  до сих пор --  так  и этому  дню  было
суждено придать жизни боксера новое направление.
     Самое интересное, однако, состояло в том, что сам он не изменился.
     Сейчас он сидел, широко раздвинув бедра и откинувшись назад, его пальцы
сжимали холодную банку пива, голова была  пуста.  Его старым знакомым, в том
числе Иглу,  владельцу  боксерского зала, не раз  доводилось видеть  Данби в
такой позе после тяжелого матча, окончившегося его победой.
     И только что он тоже выиграл матч.
     Он убил человека.
     Юджин Данби почесал грудь толстыми крепкими пальцами и отпил  из банки.
Он уедет из этой страны, уедет с большой суммой денег и твердой уверенностью
в том, что делать дальше.
     Говорят,  в  Латинской  Америке  услуги  профессиональных убийц  хорошо
оплачиваются. Он  не  знал этого  наверняка, так  как  никогда там  не  был.
Однажды  ему  предложили провести пару  матчей  в  Бразилии, но  в  тот  раз
подвернулось выгодное дело на побережье, и он отказался.
     Надо было согласиться, тогда бы он немного знал страну.
     Какая разница.
     Юджин  Данби сам  не  заметил,  как опустела банка. Несколько  минут он
сидел, бездумно сжимая ее в руках, потом поднялся, чтобы взять вторую.
     Снаружи послышался шум машины.
     Маленький  домик для  отдыха,  принадлежавший Лизе Картер, располагался
высоко  в горах.  Юджину  Данби не  нравились ни царившая вокруг тишина,  ни
незнакомые голоса птиц -- он был городским человеком.
     Зато здесь было надежно.
     Лиза подошла к дому, высокая и красивая. Легкое светло-сиреневого цвета
платье туго обтягивало высокую грудь,  обрисовывая соски.  Данби  больше  не
думал о пиве.  Заходящее  солнце  отражалось в темных очках девушки, в руках
она держала сумочку.
     Главный вопрос состоял в том, что делать с Данби.
     Теперь, когда  Кларенс мертв, этот  человек  мог представлять  для  нее
угрозу.  Она  должна  убрать  со  своей  дороги  Джонатана,  чтобы  остаться
единственной  возможной преемницей  отца. Как  досадно, что  в  тот  раз  он
остался в живых!
     Уесли  Рендалл  также представлял опасность -- он слишком много знал  о
ней, Лизе,  и был  способен  использовать эту информацию, чтобы заставить ее
делиться. Он даже может попытаться  принудить ее выйти за него  замуж, желая
получить  в  свое распоряжение  семейные акции.  Уесли Рендалл не должен был
остаться в живых.
     Но Лиза  помнила  и то, как Уесли предал  ее.  Она знала,  что не может
доверять и этому мускулистому  громиле Данби -- необходимо крепко зажать его
между своих бедер и вести в том направлении, которое устраивает ее.
     Но как избавиться от Данби потом?
     Дверь домика распахнулась, крепкие ноги теннисистки внесли Лизу  Картер
внутрь.
     -- Я сделал это, -- произнес Юджин Данби.
     -- Я и не сомневалась, -- ответила Лиза.
     Она отбросила голову назад, снимая очки. Ее полные груди поднялись, еще
больше натягивая платье. Материя жалобно треснула, Данби сделал шаг вперед.
     -- Я сделал это, -- повторил Данби -- не столько для нее, для себя.
     --  Хорошо, -- ответила  она, и  ее  напряженный  язык  начал  медленно
облизывать чувственные губы. -- А теперь ты сделаешь кое-что другое.
     Плавным движением кобылицы она шагнула к нему, ее рука опустилась вниз.
Пальцы стали  расстегивать  молнию  на  брюках  Данби. Он замер,  наполняясь
блаженством.
     В его удовольствии было нечто  сродни гордости дрессируемого пса --  он
правильно все сделал, и теперь получит награду.
     Не от  Лизы -- на нее ему было плевать -- от великой  Судьбы, с которой
он только что вступил в опасную игру.
     Его  ладони легли  на талию девушки и  начали ласкать ее тело. Оно было
горячим, упругим и в то же время таким податливым. Одной рукой Данби смахнул
со лба пот, другая нырнула за спину Лизы и крепко сжала ее правую ягодицу.
     Девушка охнула.
     --  Сделай  это  сильнее,  Юджин,  -- хрипло произнесла она,  --  двумя
руками.
     Счастливая  улыбка озарила лицо бывшего  боксера. Он  придвинул девушку
ближе  и  крепко стиснул ее  ягодицы  своими сильными  пальцами.  Лиза  тихо
вскрикнула от наслаждения, откидывая голову назад и полузакрывая глаза.
     Ей  нравилась  его   грубость,  его  ласки,  которые  ей  из  некоторой
снобистской извращенности нравилось считать животными. Бедняга Данби -- как,
впрочем, и многие другие на его месте -- был бы весьма  озадачен, узнай он о
том, как партнерша трактует его поведение в постели.
     Однако в тот момент он не  задумывался  о таких вещах. Все его внимание
было теперь сосредоточено на пальцах девушки. Некоторое  время они пребывали
в  неподвижности,  замерев  в  ожидании на  молнии  его брюк,  потом  начали
стягивать   вниз  металлическую  застежку.  Лиза  распахнула   брюки  Данби,
приспустила трусы.
     Его мошонка легла в ее ладонь, она начала медленно перебирать пальцами,
доставляя ему огромное наслаждение.
     --  Теперь  ты должен сделать  еще одно, -- произнесла Лиза.  -- Второй
человек, который стоит у меня на пути.
     Если бы Юджин  Данби,  в том состоянии, в  котором он  находился  в тот
момент, был способен на мыслительный  процесс, можно было бы сказать, что он
задумался.  Раньше  ему  представлялись  яркие  картины  пейзажей  Латинской
Америки,   чемоданчиков,   полных   денег   --   ему   представлялось,   что
вознаграждение наемным убийцам должны быть упакованы именно в чемоданчики --
так, как показывают в кино  -- и полуобнаженный женских  тел ( необязательно
Лизиного). Теперь между ним и этими радужными перспективами встала некоторая
преграда  -- преграда,  природу  которой он  был  не в  состоянии  до  конца
постичь.
     Его озадачила перспектива остаться в городе еще на какой-то срок.
     Даже  горячие  женские пальцы,  сладко  игравшие  с  его  мошонкой,  на
мгновение отошли на задний план.  Он инстинктивно отстранился  от нее,  тело
слегка вздрогнуло от ощущения угрозы. Сколько раз подобное предчувствие вело
его к победе -- когда за несколько секунд ему удавалось предугадать обманный
маневр, опасный удар противника на ринге.
     Он увидел ее волосы, слипшиеся от пота на прекрасном лице, полуоткрытые
в страстном томлении губы, высокую грудь. Не выпуская из ладони предметы его
мужской  гордости, другой рукой Лиза начала осторожно снимать  с него майку,
лаская  вспотевшую  грудь. На  мгновение, когда  она  совлекала одежду с его
головы,  он  ничего  не  смог  видеть,  а  когда  его  глаза  вновь получили
возможность смотреть вперед, лица Лизы перед ним уже не было.
     В то  же  мгновение  что-то влажное и горячее обхватило его  член. Лиза
заглотнула его по самое основание и начала ласкать языком.
     И предчувствие потухло.
     -- Лиза ... -- прошептал он, выгибая спину, как довольный кот.
     Мокрые  от  слюны  губы  девушки освободили его  вставший  пенис,  Лиза
грациозно выпрямилась.  На ее лице играла довольная улыбка. Он полностью был
в ее власти.
     --  Я скажу тебе, где и когда, -- продолжала она. -- Как в прошлый раз.
Мы должны сделать это как можно скорее, Юджин. Ты понимаешь, почему?
     -- Да, -- ответил он с некоторым облегчением.
     Она  знает, как  ему надоело  скрываться от полиции.  Его  единственное
желание теперь -- пересечь границу.
     Лиза  Картер  была  достаточно  наблюдательной,  чтобы  заметить легкую
нерешительность,  промелькнувшую  в  глазах  Юджина Данби. Но  ее чрезмерная
уверенность в себе не позволила девушке правильно определить это чувство.
     "Он набивает себе цену, скотина" -- подумала Лиза.
     -- Это нужно сделать сегодня же, -- произнесла она.
     Этим  вечером Данби  убьет  Рендалла.  Устроить  это  будет несложно --
достаточно позвонить Уесли  и  сказать,  что  она  скучает  и  хочет  с  ним
увидеться.  Какие бы  подлости он не совершил  по отношению к ней, в  голову
мошенника никогда не  зародится  подозрение -- он уверен, она по уши в  него
влюблена и готова простить что угодно.
     Через пару часов домой вернется Джонатан. Его уже  выписали из больницы
-- рана оказалась  неопасной, а отец не  захотел,  чтобы  сын слишком  много
времени проводил  вдалеке  от дома.  Он  боялся, что  Данби застрелит его  в
больнице.
     Бедный папа, он стал совсем стар и поглупел.
     Надо пригласить Юджина домой ночью.
     Она  откроет  ему ворота,  пригласит  в дом и сделает  так, что  там же
окажется Джонатан.  Когда  с ним будет покончено,  она  сможет убить  Данби.
Никто не сможет обвинить ее в смерти преступника, вломившегося в их дом. Да,
именно так она и поступит.
     -- Я должен уехать из страны уже утром, -- глухо произнес Данби.
     -- Так и будет, -- ответила Лиза. Ее ладони легли на его бедра и начали
поглаживать. Теперь она даже не касалась члена Юджина, и это  возбуждало его
еще больше.
     Вопрос,  как быть  с Данби  в будущем, был решен. Что же касается того,
что делать  с ним  теперь, то такая проблема перед ней не стояла. Ее  ладони
обхватили  его  пенис и  несколько  раз  совершили движение  вверх  и  вниз,
имитируя половой акт.
     -- Боже, Лиза.., -- прошептал он.
     Приехав  в  домик, Данби  первым делом  включил  кондиционер, но тем не
менее все его тело успело пропахнуть потом.
     Ей нравился его запах.
     Она отступила  назад,  на ее  губах  играла улыбка интриганки.  Ее рука
скользнула  за  спину  и стал расстегивать молнию на  платье.  Данби, тяжело
дыша, молча  наблюдал  за ней. Лизе не хотелось, чтобы он его порвал. Где-то
на окраине сознания  она восхищалась  его  терпением -- она  была  бы сильно
удивлена, что именно Мэри строго научила его держать руки при себе, пока она
не сняла дорогое платье.
     Она не могла позволить себя рвать дорогие платья.
     Струя  холодного  воздуха,  вырывавшаяся  из   кондиционера,  обвеивала
горячий напряженный член бывшего боксера.
     Серебристый шелк соскользнул с  тела девушки, она переступила стройными
ногами, освобождаясь от него. Высокие  крепкие груди дерзко рвались вперед и
вверх, пытаясь освободиться от садистских объятий лифчика. Ярко-алые трусики
оттеняли бронзовую загорелую кожу бедер и красивого плоского живота.
     Кончик   левой   туфельки  зацепился   за  бретельку   платья.  Девушка
наклонилась, чтобы  освободить  его, и  ее груди предстали  перед Юджином во
всем своем великолепии. Данби сорвал с себя остатки одежды. Теперь он  стоял
перед ней, полностью обнаженный.
     Лиза распрямилась  и оценивающе оглядела его сильное, мускулистое тело.
В последний раз, подумала она. Вечером он убьет Уесли, ночью -- Джонатана, а
потом она, Лиза, убьет его.
     Надо насладиться его телом в последний раз.
     Ее пальцы скользнули за резинку трусиков и начали медленно стягивать их
вниз.  У  нее  были  длинные  сексуальные  ноги  --  но на  этот  раз  Данби
показалось, что они чересчур длинные.
     Потом она снова  переступила  ногами и единым движением сорвала с  себя
лифчик. Данби не мог больше ждать, больше терпеть. Он подхватил ее на руки и
понес через всю комнату. Куда? Он даже не знал, где здесь кровать.
     -- Опусти меня здесь, -- произнесла Лиза.
     Он подчинился.
     Она стояла на коленях, ее груди поднимались и опускались, дыхание стало
прерывистым.
     Он тоже опустился перед ней на колени, обхватил руками ее горячее тело,
стал целовать.
     -- Я люблю тебя, -- сказал он.
     Они оба знали, что это неправда.
     Совиные   глаза  Лизы   Картер  были   полузакрыты,   пальцы  ощупывали
мускулистую спину Данби, бицепсы, грудь. Потом ее  крепкие ноги напряглись и
распрямились, поднимая тело  ввысь. Данби остался стоять на  коленях, теперь
его короткие сильные пальцы сжимали  ее  горячие бедра, ласкали ягодицы. Она
опустила руки, взяла его за голову и властно прижала ее к своему телу.
     Он понял.
     Его язык змеей вылез изо рта и начал медленно впиваться в ее тело, даря
наслаждение. Сперва она  целовала его член, теперь пришла его очередь.  Тело
девушки сотрясалось от удовольствия, губы роняли бессвязные слова.
     Данби ласкал ее ноги, его язык продолжал работать. Ему это нравилось.
     Все равно завтра он уедет.

        24

     Уесли Рендалл  наклонился к приборному  щитку  и  выключил зажигание. К
тому времени, когда он  вновь поднял лицо,  на  нем  уже не было недовольной
гримасы.
     -- Мы будем ждать их здесь, -- отрывисто произнес он и резким движением
открыл дверцу машины.
     Рендалл  постарался  вылезти  наружу  до  того,  как  кто-либо  из  его
спутников успеет ответить.
     Медисон не спешил. Его тело  слегка  обмякло, глаза бесцельно  смотрели
вдаль.  Он   напряженно   думал.   Наконец   его   губы   перестали   жевать
приторно-горький кончик сигареты, и он ответил:
     -- Сегодня ты капитан, Уес.
     "Почему он  назвал меня <i>капитаном</i>? -- Рендалл развернулся и прислонился
к стене. -- Неужели он <i>знает</i>?"
     Это была  маленькая узкая улочка  с  грязным асфальтом.  Грязные  стены
домов зажимали  ее справа  и слева  и, стоило  вам  постоять несколько минут
рядом со случайным прохожим, как вы чувствовали, что от него воняет.
     Даже небо, нависавшее где-то слишком близко над головой, казалось, было
здесь грязным.
     Медисон  ужом  выполз  из  автомашины  и  встал  у  противоположной  по
отношению  к Рендаллу стены. Только когда  их командир  выпрямился  во  весь
рост,  на задних  сиденьях  зашевелились  и  начали  открывать дверцы  люди,
приехавшие сюда из Сиетла.
     Огромного роста мужчина, похожий на шкаф, и маленький коротышка вылезли
со стороны Рендалла, высокий негр присоединился к Медисону.
     Рендалл не знал,  как зовут хоть кого-нибудь  из них, да его  это  и не
интересовало.
     А тогда он знал имена каждого из солдат.
     Ты сегодня капитан, Уес.
     Тогда он тоже  был капитаном --  и ему точно так же,  как сегодня, надо
было вести в бой людей, которых он не знал, людей, имевших <i>своего</i>  командира
и доверявших ему. А Рендаллу -- нет.
     И они были чертовски правы.
     Уесли  Рендалл вытащил из кармана  автоматический пистолет и передернул
затвор. Надо  будет потребовать  от  старого Картера  показать эти азиатские
безделушки. Хотелось бы посмотреть на них.
     Последней  машину покинула Аделла Сью. Она  приподняла ладонь  к  лицу,
закрывая глаза от солнца, и что-то сказал Медисону.
     Тот засмеялся.
     Это был простой план -- очень простой. Где-то  далеко, в глубине жарких
дебрей Лос-Анджелеса, стоит  машина. Сейчас один или несколько людей Стивена
Элко идут к ней или уже находятся внутри.
     Было почти наверняка известно, какой именно маршрут они изберут. Путь к
уединенной пристани,  где расположилась  дорогая  прогулочная  яхта Элко, не
предполагал обилие вариантов.
     Аделла  Сью просто выйдет  на  дорогу  и прикажет  им отдать груз.  Они
подчинятся ей, как делали всегда.
     И все закончится.
     Если же на этот раз люди Элко ослушаются Аделлу, придется разговаривать
с ними по-другому.
     Уесли Рендалл молчал,  предоставляя Медисону  отдавать  приказания. Тот
был на чужой территории, сражался за чужой флаг, но люди были его. И Рендалл
не собирался унижать его еще больше, беря командование на себя.
     И  без  того  он  понял,  что  Медисон  не  по  своей  воле  согласился
участвовать в этом деле.
     Сиетлец уже стоял в противоположном углу  улицы, делая какие-то знаки и
широко размахивая руками.  Рендалл  не видел, что там происходит, но знал --
четвертый из людей Медисона загонял в подворотню большой тяжелый грузовик.
     Высокий  негр вновь сел за  руль шестиместного  автомобиля и  осторожно
стал загонять его в другую подворотню. Так готовилась западня.
     Широкоплечий   гигант   пристроился  за   кузовом   машины,   остальные
последовали  за  ним. Рендалл  остался  стоять.  Медисон  подошел  к машине,
продолжая  размахивать  руками.  Встав перед  Рендаллом,  он  остановился  и
посмотрел на него.
     Несколько  секунд  Уесли  стоял  неподвижно,   потом  пожал  плечами  и
отправился за машину.
     Медисон остался  стоять  перед  ней один,  засунув  руки  в  карманы  и
пожевывая сигарету.
     Пусть делает, что хочет.
     Уесли прислонился к капоту и стал ждать.
     Существовала  вероятность того,  что их  план провалится --  провалится
из-за  того,  что машина с  людьми Стивена  Элко, везущая  интересовавший их
груз, изберет другую дорогу. Но статистика шансов была на их стороне.
     В любом случае, за офисом Элко следили, его люди выведут на необходимую
машину.  Ей  на хвост,  скорее  всего, уже сели  давным-давно  и, избери она
другой путь по направлению к побережью -- ему сообщат.
     Только сейчас Рендалл понял, насколько он устал.
     Почти полгода он обхаживал Лизу Картер.  Устраивал  вечеринки  на своей
вилле в Беверли-Хиллз. Развлекал молоденьких отпрысков богатых семей. И ждал
свою удачу.
     А теперь он устал, а удачи не было.
     Он  не  получит акции банка Картер -- разве что сам  купит  парочку  на
бирже.
     Он  не  получит   комиссионных  от  правительства  маленькой  страны  в
Юго-Восточной Азии -- хотя бы потому, что теперь играет за другую команду.
     Столько времени, столько сил.
     Наверное, он стареет.
     -- Они подъезжают к вам, -- голос в радиотелефоне.
     Еще  пять   минут.  Светло-зеленый   фургон  с  помятым  задним  крылом
сворачивает из-за угла, едет к ним. Спина Медисона качается, он достает руки
из карманов.
     Теперь надо, чтобы фургон проехал еще чуть-чуть вперед.
     Аделла Сью прямо в центре улицы, водитель не может не видеть ее.
     Он притормаживает.
     Уесли Рендалл  стоит,  его затылок прислонен к грязной  немного  мокрой
стене.
     -- Привет, Мэт, -- говорит Аделла.
     Все просто, все очень просто.
     Аделла  Сью  --  второй  человек  после  Стивена  Элко,  поскольку дело
касается управления этими людьми. Она просто отдаст им  указания, они выйдут
из машины и все закончится.
     Это очень просто.
     Точно  так  же, как просто было  обеспечить  транспортировку небольшого
груза через лес, в котором практически не было повстанцев.
     Медисон  стоит напротив Рендалла,  и тому видно, как насквозь промок от
слюны кончик сигареты.
     --  Планы  изменились, Мэт, -- резко говорит  Аделла,  делая  несколько
шагов вперед.
     Фургончик останавливается.
     Сколько в нем людей? Двое, трое?
     Восемь?
     -- В чем дело, мисс Сью, -- голос Мэта глухой и немного  сипловатый. --
Мы-то думали, вы все еще в Солт-Лейк-Сити.
     Он грузно  наклонился  вперед,  открывая дверцу машины и  завозился  на
своем сиденье. Человек рядом с ним не пошевелился.
     --  Тебе незачем думать, Мэт, -- обрывает его Аделла. -- Просто вылезай
из машины. У босса проблемы.
     Уесли Рендалл хорошо  знал Стивена Элко -- это был неизбежно, поскольку
оба они занимались мошенничеством в одном и том же городе. И хотя профили их
деятельности немного разнились, позволить себе роскошь не знать друг о друге
они не могли. В этом отношении Уесли был осведомлен гораздо лучше  Медисона,
однако в тот день его знание ничем не могло ему помочь.
     Ни Медисон, ни Рендалл не знали о человеке по имени Эд.
     Эд считался третьим после Стивена Элко и Аделлы Сью.
     А он хотел быть первым.
     Когда неизвестный китаец взял босса в заложники, Эд  понял, что его час
настал.
     Мэт был его правой рукой.
     Поэтому Мэт поднял  пистолет, который держал на  у  себя на  коленях, и
выстрелил в Аделлу Сью.
     Пуля пробила ей правый бок. Аделла все еще двигалась вперед, поэтому ее
тело изогнулось, руки простерлись куда-то вдаль, голова свесилась вниз.
     Медисон выругался.
     Тело Аделлы  Сью,  скомканное,  как использованная  салфетка, лежало на
асфальте перед фургоном.
     -- Пошел, -- резко произнес Медисон.
     Слишком рано, быстро мелькнуло в голове Уесли. Слишком рано. Пусть этот
Мэт  выйдет из машины,  подойдет  к  телу.  Возможно, с ним  направится  еще
кто-то. Их будет легко снять из засады.
     А впрочем, это его люди и его игра.
     Шестиместный  автомобиль  медленно   выкатывается  на  проезжую  часть,
перегораживая  дорогу фургону.  Высокий  негр,  чутко  держа  руки  на руле,
поглядывает назад.
     Водитель  фургона вновь  прячется  в  кабину, мотор начинает реветь еще
громче. Уесли  не  видит  лица Мэта, но  знает --  он  лихорадочно  пытается
оценить шансы, сможет ли он развернуть шестиместную машину и проехать мимо.
     Шестиместную -- не сможет.
     Где-то в глубине улицы раздается рев мотора, из подворотни показывается
грузовик.
     Уесли кажется, что он слышит, как ругается водитель фургона.
     Пригибаясь за корпусом автомобиля, Рендалл пробегает и занимает позицию
у  дальнего его конца так, чтобы можно  было вести  огонь из-под  прикрытия.
Высокий человек с широкими плечами располагается  рядом с  ним и  кладет  на
крышу машины дуло крупнокалиберного автомата.
     Этот парень приготовился всерьез.
     Коротышка становится сбоку от гиганта, ему почти  не  надо наклоняться,
чтобы спрятаться за машиной.
     Высокий негр открывает  дверцу и вываливается рядом с коротышкой. В его
руках тоже блестит оружие.
     Медисон медленной  походкой выходит  на улицу  и садится на  корточки с
противоположной от Рендалла стороны. Теперь они готовы.
     Проклятье.
     Раздается ровный стрекот -- широкоплечий начал поливать фургон очередью
из автомата.
     Мэт захлопнул дверцу и начал разворачиваться.
     Он  не  пытался скрыться  -- это было  уже невозможно. Он  просто хотел
вести огонь из всех бортов.
     Рендалл высунулся из-за капота и выстрелил. Потом он вновь нагнулся.
     Выстрелы раздавались снова и снова.  Уесли услышал глухой возглас рядом
с собой и увидел, как широкоплечий медленно  оседает на асфальт.  Его голова
была пробита насквозь, из дыры в основании черепа толчками выливалась кровь.
     Уесли мог взять в руки  автомат  убитого,  но  почему-то не  стал этого
делать.  Коротышка, быстро подхватив  оружие, избавил  Рендалла от сомнений.
Почти не целясь, Уесли послал пулю куда-то вперед.
     Сколько людей было в том фургоне?
     Где-то  далеко, по ту сторону  улицы,  которая неожиданно  стала  такой
длиной, почти бесконечной -- раздался предсмертный вскрик.  И Рендалл скорее
почувствовал,  чем  понял -- это погиб человек  Медисона, сидевший за  рулем
грузовика.
     Теперь они смогут отогнать грузовик и уехать.
     Еще несколько выстрелов. Крики раздавались  и с противоположной стороны
-- Рендалл их не считал.
     Он не хотел умирать, а тем более здесь.
     Какого черта, он <i>просто</i> не хотел умирать.
     Поэтому он не стал больше высовываться из-за капота.
     Коротышка  умер  молча,  глядя невидящими  глазами  на автомат в  своих
руках, и Уесли поздравил себя с тем, что не принял вахту от широкоплечего.
     Где-то слева от него вполголоса грязно ругался Медисон.
     Еще выстрелы.
     Сколько их осталось там, с другой стороны?
     Наверно, мало -- треск становился все реже.
     Медисон высунулся  чуть больше, чем  следовало, и выстрел отбросил  его
назад. С тихим стоном он попытался подползти обратно к машине, потом затих.
     Высокий негр был  ранен  в руку и в плечо. Когда следующая пуля пробила
ему  горло  и  он  упал,  с  клекотом, подобно  тому, какой издает  воронье,
слетевшееся на падаль -- тогда Рендалл понял, что остался один.
     И в этот момент ему особенно сильно захотелось жить.
     Выстрелы с противоположной стороны смолкли, Рендалл замер.
     Сволочи,  вонючие   сволочи.  Просто  отгоните  этот  чертов  грузовик,
разворачивайтесь и уезжайте отсюда к чертовой матери.
     Просто уезжайте.
     Вам ведь это надо.
     <i>Уезжайте.</i>
     Рендалл ждал, пока заведется мотор  фургончика.  Про себя  он  медленно
отсчитывал секунды.
     Где-то в середине четвертой минуты раздался хлопок двери.
     Потом кто-то грузно ступил на асфальт.
     Шаги направились к нему.
     Вонючие, грязные сволочи.
     Вы ведь могли просто уехать.
     Шаги приближались, Рендалл пытался оценить расстояние.
     Ну же, капитан. Это всего лишь еще один бой.
     Ну же.
     Шаги все ближе. Еще четыре, и человек сможет заглянуть за машину.
     На мгновение  в голову  Рендаллу пришла  паническая  мысль  притворится
мертвым.
     Два шага.
     Когда человек занес ногу для третьего, Рендалл выпрямился
     Три пули почти в упор разворотили лицо Мэта.
     Просто разнесли лицо на кусочки кожи, костей и много крови.
     Мэт  еще падал,  его  тело  только-только начало складываться  пополам,
когда  Рендалл немного развернулся  и  перефокусировал  глаза,  прицеливаясь
вперед.
     Автоматический  пистолет  выстрелил  еще трижды, и  парень с винтовкой,
высовывавшийся из  окна  фургона,  половой  тряпкой обвис,  касаясь  головой
асфальта.
     Он так и не выпустил из рук винтовки.
     В то же мгновение Рендалл снова был за капотом.
     Теперь он  отсчитывал секунды еще тщательнее.  Сперва он хотел  выждать
пять минут, потом решил довести счет до десяти.
     Это в кино полиция приезжает сразу же, как услышит выстрелы.
     В такие районы она, похоже, вообще не приезжает.
     На двенадцатой  минуте Рендалл  резко выпрямился и  развернулся, обводя
улицу дулом пистолета.
     Выстрелов не последовало.
     Он пригнулся, перекатился  и оказался с другой стороны машины, там, где
лежал труп Медисона.
     Потом он  выскочил из-за капота и,  пригибаясь,  побежал вперед.  В это
мгновение он был отличной мишенью.
     Подбежав к фургончику,  он  рванул дверь на себя, направил внутрь  дуло
пистолета.
     Кровь, много крови.
     Шестеро трупов. Больше никого.
     Возможно, кто-то  из людей  Медисона  еще оставался в живых. Или Аделла
Сью. Уесли Рендалла в тот момент это не интересовало. Он  тщательно осмотрел
каждое тело в фургоне и убедился, что все люди Элко мертвы.
     В центре салона стоял большой деревянный ящик, крышка забита гвоздями.
     Больше в машине не мог уместиться никто.
     Рендалл  медленно  вылез  из  фургончика,  потом  наклонился  внутрь  и
коснулся руками ящика.
     Он мог бы поклясться, что это <i>тот же самый</i> ящик.
     Потом Уесли Рендалл прислонился к капоту и начал смеяться.
     Он смеялся громко и радостно, смеялся почти истерически.
     Он остался в живых.
     Потом он взмахнул  руками, засунул пистолет за пояс и  не  спеша побрел
обратно.
     -- Весело, капитан?
     Уесли Рендалл  замер,  и  до того,  как  его  ноги прекратили движение,
голова уже начала медленно поворачиваться вправо.
     Конечно, он не мог  помнить этого голоса. Он никогда не  разговаривал с
его обладателем, только слышал несколько раз, как тот обменивается репликами
с другими.
     Но  то ли  интуиция подсказала Рендаллу правильное  имя,  то  ли где-то
далеко, в  черных  глубинах  его подсознания, раз  и  навсегда  с  ужасающей
четкостью запечатлелось все, касающееся того перехода через лес.
     -- Рядовой Уильям Галлап, -- тихо произнес Рендалл. -- Встать в строй.
     Рядовой Уильям Галлап смотрел на него, и в глазах его не было ненависти
-- только любопытство.
     Так  смотрит ученый на таракана, которому  собирается  сейчас  отрезать
голову и посмотреть, что произойдет.
     Правой рукой  Галлап нажал  кнопку, и колеса инвалидной  коляски  стали
поворачиваться   с  ужасающей  неторопливостью.  В  другой  руке  он  держал
пистолет.
     -- Теперь нас осталось двое, -- медленно произнес он.  --  Двое из тех,
кто остался  в живых после того ада в джунглях. До  того, как  ты  убил Сэма
Роупера, нас было трое.
     Уесли Рендалл повернулся всем корпусом, его плечи были опущены.
     -- Считай, что ты попал под трибунал, капитан, -- сказал Галлап.

        25

     Было очень тихо.
     Только ветер хлопал  где-то  позади плохо  приклеенным к  стене  куском
картона.
     Рендалл отступил  назад на  пару  шагов  и поднес руки к лицу, протирая
глаза кончиками пальцев.
     Инвалидная коляска с покоящимся в ней полуподвижным телом Билла Галлапа
вырулила на тротуар, остановившись прямо перед Рендаллом.
     -- Как ты нашел меня? -- спросил Уесли.
     Презрительная  усмешка  исказила лицо калеки. Никто не мог  бы сказать,
что  Билл Галлап  когда-то  был  писаным красавцем.  К тому  же  ни  одна из
многочисленных ран, полученных им в бою, не обезобразила его лицо.
     Однако  теперь,  сидящий  напротив него  в  инвалидной  коляске, Галлап
показался Рендаллу  до омерзения отталкивающим -- настолько, что по его телу
пробежала судорога.
     Калека подкатился чуть ближе к Рендаллу и близоруко сощурился на него.
     --  Прости, стал  что-то  плохо  видеть, --  прояснил он,  останавливая
вращение огромных колес своего кресла.  -- Телевизор да журналы с картинками
-- вот все, что  для меня  осталось. Да вот  еще пристрастился читать книги.
Что б  ты знал, теперь я помощник библиотекаря.  Езжу  взад-вперед  на своей
колымаге,  развожу  книги. От  полки к  столу,  от стола обратно  на  полку.
Большое путешествие для меня теперь, капитан.
     -- Ты  так  и  не  сказал, как попал сюда,  --  язык  Рендалла  облизал
пересохшие губы.
     Он почувствовал солоноватый вкус пыли. А возможно, это была кровь.
     -- Ты, наверное, считаешь,  что безногий калека  ни на что не способен,
капитан, -- произнес Галлап.  -- Я тоже так  думал -- сперва. Когда врачи  в
том чертовом госпитале сказали, что у меня больше нет ног -- мне показалось,
я умер. Тогда мне на самом деле хотелось умереть, капитан.
     "Что ж ты  в  самом деле не  сдох там,  на  больничной  койке", --  зло
подумал Рендалл.
     Это было несправедливо.
     Ведь он остался в живых.
     -- Долгими ночами я смотрел  в  потолок и мечтал о смерти, --  произнес
Галлап. -- Это  было как издевательство,  вроде  тех, что мы  творили там  с
пленными повстанцами в джунглях. Когда я окопался на том берегу, и  Хуан был
справа  от меня, а океан  слева  --  тогда я  хотел жить, мечтал остаться  в
живых, капитан. Мое желание исполнилось -- и мне захотелось умереть. Смешно,
правда?
     -- Я не в настроении смеяться, рядовой, -- глухо ответил Рендалл.
     --  А  я  -- да. Ночами я смеялся -- я не мог  спать  от боли. Какой-то
фельдшер сказал мне, что, если бы меня вовремя перевезли в Штаты то  ноги бы
мне спасли. Но кто бы стал отправлять личный самолет для какого-то рядового,
капитан. И когда я думал об этом, я смеялся.
     "А  вот  для  меня  выделили отдельный самолет,  когда отправляли в эти
чертовы джунгли", -- подумал Рендалл.
     И ему самому неожиданно  захотелось смеяться -- даже в  этой ситуации в
какой-то степени он смог одержать верх над Галлапом.
     --  Улыбаешься,  капитан...  А  потом  я  начал выдумывать,  как  можно
покончить с собой, когда у  тебя нет ног. Ради забавы я начал с  того, как я
<i>не могу</i> убить  себя. Вот, например, я не мог  взойти на мост и прыгнуть вниз
-- потому как я больше не  в состоянии ходить.  Встать на табуретку и сунуть
голову в петлю я тоже не в силах.
     Галлап  поудобнее  устроился  в  инвалидной коляске,  пристроив  локоть
правой  руки на подлокотник. Пистолет в его ладони чуть  заметно покачивался
-- калека устал.
     --  Зато,  капитан,  я  придумал  массу  удачных  способов,  как  может
покончить   с  собой  человек  без  ног.  Например,  если  бы  у  меня  была
автоматическая коляска --  такая, как сейчас -- я  мог бы  надеть на  голову
петлю,  привязать второй  конец  к  чему-нибудь, а потом  нажать  на  кнопку
"вперед". Никто бы  не додумался до такого, не так ли,  капитан... А старина
Галлап, безногий Галлап, придумал...
     -- Не возражаешь,  если  я  присяду, рядовой? -- спросил Рендалл. --  Я
устал.
     Не дожидаясь ответа, он тяжело опустился прямо на асфальт  в нескольких
шагах от инвалидной коляски.
     Сев  на   землю,  он  уменьшил   площадь   своего   тела  почти  вдвое.
Следовательно, вдвое  возросли  его  шансы остаться  в  живых.  Теперь  надо
пригнуться и броситься на Галлапа снизу.
     Надо выждать момент -- и все.
     Галлап несколько мгновений хранил молчание, потом задумчиво произнес:
     --  А потом я перестал думать о смерти. Вернее, нет.  О смерти я думал,
только эта мысль  и сверлила мои бедные мозги -- но  не о своей, капитан.  О
твоей.
     -- Вот как, -- Рендалл слегка переменил  положение, стараясь  оказаться
ближе к безногому.
     --  Не  двигайся, капитан... Я-то знаю, что у  тебя на  уме. Только  не
думай,  что рядовой Уильям Галлап теперь просто куча навоза, которую свалили
в тележку с колесиками  и повесили  сверху медаль.  Я говорил тебе,  что мне
дали медаль? Надо было надеть ее сегодня, капитан.
     Да, я  говорил тебе  о  госпитале. Дрянное  местечко, там было  грязно,
пахло  немытыми телами и  испражнениями. Поганый полевой госпиталь. Но потом
ко мне пришел сержант, и все изменилось.
     --  Ты  говоришь о Сэме  Роупере? --  спросил Рендалл, чтобы поддержать
разговор.
     Продолжай, рядовой, продолжай. Дай мне только шанс, маленький шанс.
     --  Сержант Роупер, --  Галлап мечтательно  задумался. -- Он  рассказал
мне, что все ребята погибли -- все, кроме нас двоих, да еще и тебя, ублюдка.
Рассказал,  что подал  на тебя рапорт,  а  кто-то  в  верхах  сходил  с этой
бумажкой в туалет, на чем все и кончилось. Еще сержант пытался найти тебя --
да все без толку. Говорили даже, что никакой ты не капитан  и фамилия у тебя
другая. Теперь я узнал, это правда.
     Рендалл  молчал.   Мгновенное   оцепенение,  охватившее  его  тело  при
появлении  Галлапа, прошло.  В течение последних минут оно  капля за  каплей
выливалось из его тела, и теперь иссякло совсем.
     И все же это было несправедливо.
     Пусть ему еще раз повезет -- последний раз.
     Ладно?
     Билл Галлап посмотрел на тело Аделлы Сью, потом пробормотал:
     -- А полиция все не едет, верно, капитан. Думаю, они  не приедут вовсе.
Ты ведь знаешь, что сержант вызвал подкрепление сразу же,  как понял, что ты
предал нас. И что  же ты думаешь,  капитан. Два вертолета  прилетели как раз
вовремя, чтобы собрать то, что от нас осталось.
     Они  даже  трупы  не  стали  увозить.  Ребята  так  и  остались гнить в
джунглях.
     Неожиданно  лицо Галлапа исказилось, рот искривился в гримасе, изо  рта
вырвался крик:
     -- Встать, капитан!
     Его рука распрямилась, пистолет в ней дернулся.
     Четверть секунды Рендалл пытался решить, прыгать или подчиниться.
     Он медленно встал.
     --  А теперь  отойди подальше, капитан, -- произнес Галлап. -- Подальше
-- вон к той стене, -- его голос все еще срывался на крик. -- Не хочу, чтобы
ты попытался проделать еще одну из  своих грязных штучек. Понимаешь, не хочу
давать тебе такого шанса. Отойди к стене, капитан -- ну же.
     Рендалл  медленно  отступал  назад. Один  раз  он  чуть  не упал, когда
наступил  на  что-то, лежащее на асфальте.  Это была откинутая  вперед  рука
Аделлы Сью.
     Надо было прыгнуть.
     Хотя бы попробовать.
     Теперь уже поздно.
     Рендалл  отступал медленно -- очень медленно.  Он  надеялся, что Галлап
прикажет  ему  остановиться. Но рядовой молчал. Когда  спина Уесли коснулась
грязной стены дома, он замер.
     -- Так-то лучше, капитан, -- тяжело откликнулся Галлап, и по его голосу
было  ясно, что он уже  начал  задыхаться. --  Стой там. Я хочу  еще кое-что
сказать.
     Уесли откинул голову назад, солнце било в его глаза, ослепляя.
     Еще можно попытаться отпрыгнуть в сторону и бежать за машину.
     В свое время Галлап был одним из лучших. Он хорошо стрелял.
     Но теперь он калека, его рука  устала держать пистолет,  это было видно
даже оттуда, где стоял Рендалл.
     --  Сержант показал мне,  ради  чего  стоит жить,  капитан, --  говорил
Галлап. -- Мы  с ним искали  тебя  вместе. Конечно, он сделал гораздо больше
меня, ведь я не мог ходить. И он тебя нашел, нашел, --  Галлап выругался. --
В  тот вечер  он  позвонил мне,  сказал, что  отправляется  в  Лос-Анджелес.
Сказал, двое людей приехали оттуда и говорили  что-то про тебя. Они не стали
рассказывать,  где ты теперь живешь  и  под  каким именем,  но для нас  было
достаточно города.
     Я кое-что скопил за это время, капитан.  Калеке не так уж много  и надо
--  пара иллюстрированных  журналов,  да работа, чтобы  не  чувствовать себя
полной развалиной,  которой пока  на свалку.  У меня была твоя фотография --
одна, из военного дела, ее достал сержант еще несколько лет  назад.  Я нанял
детектива.  Оказалось, он тебя знал... Ты приметная личность  в этих  краях,
капитан. Тогда я стал ждать.
     Еще немного,  и он прыгнет.  Еще  чуть-чуть. Направо.  Потом за машины,
достать свой пистолет.
     -- Вскоре я стал замечать, как что-то начинает готовиться. Ты и все эти
люди,  оружие.  Ты,  наверное,  думаешь,  безногий  калека  не  в  состоянии
управлять  машиной.  Так  вот -- ты ошибаешься. Я  даже могу выкатываться из
нее, когда  захочу, и вкатываться обратно.  Это  тяжело, это больно, но  это
возможно, капитан.
     Я  следил за вами до этого места. Было осторожен -- тогда  в лесу мы  с
тобой не были осторожны,  и повстанцы сели  нам  на хвост. Я не хотел, чтобы
это повторилось. Поэтому теперь я был очень острожен.
     Не двигайся, капитан. Я все так  же хорошо стреляю.  Если увернешься от
первой пули  -- ты можешь,  у  тебя ведь целы обе ноги  --  то  вторая  тебя
догонит. Третьей не понадобится, можешь мне поверить, капитан.
     Пистолет армейский,  я привез  его с собой из джунглей. Я  просто вытру
его и вложу  в  пальцы -- хотя бы  той хорошенькой  девушке, на  которую  ты
только  что  наступил. А  потом  я  уеду,  вернусь к себе в Оклахому, и буду
читать свои иллюстрированные журналы и развозить книги в библиотеке.
     И  вот  тогда-то,  спустя столько лет, я смогу наконец  сказать,  что я
счастлив, капитан.
     Рука Билла Галлапа поднялась, в его глазах не  было никакого выражения,
а лицо на мгновение перестало быть нечеловечески отталкивающим.
     Выстрел раздался прежде, чем Уесли успел отпрыгнуть.
     На мгновение он замер, потом тяжело привалился к стене.
     Его выпученные глаза в ужасе и растерянности смотрели куда-то вперед.
     По лицу Билла  Галлапа медленно  растекалась кровь,  рука с  пистолетом
безвольно обвисла.
     Американский солдат, выживший в азиатских  джунглях, потерявший там обе
ноги и награжденный медалью за храбрость -- был мертв.
     --  Опять  напрашиваетесь  на  неприятности, мистер Рендалл,  --  сухой
хрипловатый  голос   инспектора  Маллена  звучал  по  обыкновению  ровно   и
бесстрастно,  и  только маленькая жилка быстро  билась  у  уголка глаза.  --
Вызови  скорую,  Леон.  И  посмотри, может, кого-то  здесь  еще можно  будет
спасти.
     Маленький  человечек  с  черными усами  торопливо  кивнул  и  засеменил
обратно  к полицейской машине. Маллен засунул  пистолет обратно в  кобуру --
чуть медленнее, чем  это требовалось на самом деле. Он должен  был прийти  в
себя.
     --  А теперь, мистер  Рендалл,  --  произнес  он,  протискиваясь  между
бампером фургончика и  стеной,  -- будьте так добры объяснить мне, что здесь
черт возьми произошло. Только не  пытайтесь уверить меня, что все это сделал
тот безногий калека.

        26
     Тишина и плеск воды.
     Я выхожу из машины и начинаю хмуро смотреть по сторонам.
     -- Ты уверен, что эти люди послушаются Аделлу Сью?
     Я ни в чем не уверен.
     Я разворачиваюсь  и  широко  шагаю по  направлению к небольшому домику,
нависающему над берегом канала. В его дверях стоит человек и смотрит на меня
без всякого  энтузиазма. Здесь нас явно не станут встречать аплодисментами и
духовым оркестром.
     Франсуаз, не получив ответа на свой вопрос, не настаивает  и следует за
мной.  На  ней короткая,  значительно  выше  колен,  черная юбка,  свободный
крупной вязки светло-сиреневый свитер с длинными рукавами скрывает очертания
гордого тела. На Франсуаз нет  чулок, стройные крепкие  ноги почти полностью
обнажены, черные  на  высоких каблуках туфли уверенно ступают по  гравиевому
склону.
     Всегда находил странным носить свитера в Калифорнии, но Франсуаз идет.
     Домик маленький и на первый взгляд ничем не отличается от сотен других,
там и здесь разбросанных  по побережью Тихого Океана. Однако если кто-нибудь
из праздных прохожих  подойдет ближе, привлеченный чем-либо,  что покажеться
ему  необычным  --  угрюмого  вида  человек  с  длинными  рыжими  усами, уже
начинающими седеть,  выйдет  из  дверей  и  мягко попросит  покинуть пределы
частного владения.
     Впрочем,   в   Калифорнии   и   это   в  порядке  вещей,  поэтому   наш
праздношатающийся  любопытный вряд ли  особенно удивится и потому направится
дальше своей дорогой задавать глупые вопросы где-нибудь другом месте.
     А вот если бы он смог подойти чуть  ближе и был к тому  же снаряжен для
водолазной прогулки, -- или просто имел привычку к глубокому нырянию, -- вот
в таком  случае,  под  спокойной  поверхностью  искусственного  канала  он и
вправду заметил бы нечто в высшей степени необычное.
     Огромная тяжелая цепь из нержавеющей стали перегораживает канал вдоль и
поперек так, чтобы ни одно судно не могло проследовать по нему ни в  том, ни
в другом направлении.
     А в  маленьком неприметном домике круглые сутки находятся люди, которые
открывают и закрывают цепь.
     Вы скажете, что это  глупо, и будете правы. Стивен Элко тоже  так думал
до тех пор, пока однажды его роскошная вилла --  находящаяся как раз в конце
этого  канала -- с причаленной у берега яхтой -- не  была обстреляна с  двух
скоростных катеров, которые исчезли так же быстро, как и появились.
     Стивен   Элко   спасся   только   благодаря   счастливой   случайности,
хладнокровию Аделлы  Сью  да двум подручным, которые приняли пули  за своего
хозяина и умерли по пути в больницу.
     Спустя пару недель Элко нашел людей, ответственных за это нападение,  и
убил их.
     А вход  в канал с  тех  пор всегда перегораживается цепью  -- на всякий
случай.
     Запахнувшись в одеяло, обнаженная Аделла Сью позвонила  из нашего офиса
в этот домик и велела встречать высоких гостей. У меня  не было ни  малейшей
уверенности в том, что ее  слов оказалось  достаточно для хмурого человека с
рыжими  седеющими  усами  --  но это было  единственное место,  где мы могли
перехватить док