пливо  вынул  из-под  стола  блестящий
пистолет с длинным дулом, таким длинным, что пистолет напоминал
игрушечный, и засунул это длинное дуло пистолета себе в рот.
    - Ты  что,  охх...  -  только Федор собрался образумить его
крепким матом, как раздался оглушительный взрыв:  голову  парня
разнесло вдребезги.
    Потрясенный  Федор  с  трудом  разлепил  веки,  залепленные
теплой липкой массой, и выбежал из бара. У него было лишь  одно
желание,  но  очень  сильное: смыть со своего лица тошнотворную
жижу.  Различив,  как  в  тумане,  перед  одним  из   ближайших
небоскребов  небольшой  прямоугольный резервуар фонтана с водой
по колено, Федор лег в него  на  спину  и,  захлебываясь,  стал
судорожно  соскребать ногтями с лица кровяную маску. Неожиданно
кто-то крепко схватил его за волосы и выволок из фонтана.
    - Вступайте в Общество спасения на водах! - услышал он  над
собой русский голос.

        7. Свои люди и барабашки

    Федор  поднялся  на  ноги  и  увидел  перед  собой высокого
белобрысого парня с нахальной физиономией.
    - Ты кто? - спросил Федор, откашлявшись.
    - Член ОСВОД Александр Ржевский. Короче, Шуряк из  Ржевска.
А ты?
    - Федор,  -  ответил Федор, встряхивая головой - вытереться
было нечем, - из Москвы.
    - Да-а, всю малину он тебе, Федя, обосрал! Я  этого  малого
знаю:  он  в  пятый раз себе голову отстреливает. Есть, знаешь,
профессия массовик-затейник, а этот - "мозговик-застрельник", и
к тому же любитель.
    - Сам придумал?
    - А то! Экспромтом выдал, а насчет головы - это без туфты.
    - Ну ладно, значит, будет еще возможность ему рожу набить!
    - А я тебя еще в кабаке заприметил: слышу, свой  человек  -
на  "великом,  богатом  и могучем" говорит, - но не стал к тебе
подходить, потому что ты с дамой был. Да ты не горюй, найдем мы
тебе еще бабу, как говорят в народе, без манды, но работящую.
    - У тебя язык острый, а у меня жопа не брита! -  разозлился
Федор.
    - Я же говорю, свой человек, - обрадовался Шуряк, - с таким
и поговорить  приятно,  лексикон  обогатить.  А ты куда сейчас?
"Планки" есть какие-нибудь?
    - Да никаких, так просто шатаюсь, вроде как на экскурсии.
    - "Туристо советико"? Тогда садись в мой  броневик  -  я  у
тебя  за  гида  буду.  -  Шуряк  кивнул  на  стоящий неподалеку
огромный  лимузин  серо-стального  цвета  с   облупившейся   на
многочисленных вмятинах краской. - Шестидверный!
    Лимузин и вправду был шестидверный, но пяти дверей не было,
а со  стороны  водителя  вместо  двери  был  приварен  к кузову
толстый  стальной  лист  с  квадратной  дыркой  вместо  окошка.
("Двери  только  мешают,  да и прищемить чего-нибудь можно, так
что без них спокойнее", - пояснил Шуряк по дороге к машине.) На
месте  переднего  бампера  красовался   кусок   железнодорожной
рельсы, а над правым крылом трепыхался на ветру розовый флажок,
на котором был изображен Чебурашка с лицом Брежнева.
    - Сейчас  к  Павлу  поедем.  Это  один  кореш, которого при
побеге с зоны подстрелили,  -  сказал  Шуряк,  срывая  с  места
"броневик".  -  Хочу ему план предложить, как деньгу сшибить. У
тебя как со звонкой монетой?

    - В кармане  не  звенит,  но  есть  кредитная  карточка,  -
пощупал карман Федор (не потерял ли?).
    - Можешь  засунуть ее себе... сам знаешь куда. Здесь только
наличные ценятся.
    - И какая тут валюта? - Дукаты, браток.
    - Но можно, наверное, и  без  дукатов,  с  одной  кредитной
карточкой прожить?

    - Можно-то  можно,  но кредит - это долг, а долги наличными
отдавать надо. Так что как ни крути...
    - Заработаю - отдам.
    - Ха, ну ты шустряк! - развеселился  Шуряк.  -  Как  же  ты
заработаешь, когда тут никто не работает, да и работать негде?
    - Откуда  же тогда деньги берутся?! - не поверил Федор. - И
где их взять, если зарплату не получаешь?
    - Изъять или экспроприировать, - невозмутимо ответил Шуряк.
- Проще говоря, украсть или отнять.
    - И что, все воруют?
    - Зачем все... Есть две категории покойников:  два  класса,
как  говорили,  бывало,  на политднях, - продавцы и покупатели:
продавцы отдают свой товар покупателям, как  правило,  в  долг,
потому  что  наличные  есть  только  у  самих  продавцов,  а  у
остальных  только  кредитные  карточки.  Когда   у   покупателя
накапливается  большой  долг,  он  ворует или отбирает деньги у
другого продавца и  отдает  тому,  которому  должен.  Если  это
воровство   пресечь,  то  будет  нарушено  денежное  обращение,
поэтому власти смотрят на  такие  дела  сквозь  пальцы,  просто
держат  тебя  на  крючке:  воруй,  но  в меру... и не бунтуй. А
залупнешься - к ногтю! Сам все увидишь...
    - Откуда  же  у  продавцов  товар  берется,  раз  никто  не
работает? - заинтересовался Федор.
    - Про абстрактный труд слышал?
    - А как же, в институте про него весь первый курс толдычили
на политэке,  все  говорили,  что  на  его  основе  прибавочная
стоимость производится.
    - Не знаю, как насчет прибавочной стоимости, но абстрактный
продукт, который работяги своим абстрактным трудом  производят,
здешние  торгаши себе и присваивают. Это мне один экс-доцент из
"Плешки" рассказывал.

    Помолчали.
    - А ты давно здесь? - спросил Федор,  переварив  полученную
информацию.

    - Здесь,  брат,  на время никто не смотрит: все равно вечно
тут торчать, так какого хрена дни считать?! А попал я в  Рай  в
82-м году.
    - В Рай? - удивился Федор.
    - Что,  не  похож на святошу? Тут, брат, отдельная история,
но тебе, так и быть,  расскажу.  Скорешился  я,  понимаешь,  со
своим  соседом  по лестничной клетке... он только что с "химии"
вернулся. Когда он уходил, я еще пацаном был, а тут сразу общие
интересы нашлись: девочки, портвейн, карты... Так вот, пошли мы
раз в лесопарк в преф переброситься с его  друганом,  тот  тоже
крутой и тоже освободился недавно. Время уже шесть вечера было,
а  я  на  девять  невесту  в  кино пригласил. В общем, порешили
"времянку" расписать - до восьми пятнадцати играть.  Я  снял  с
руки  свои "Командирские", положил на середину, чтоб всем время
видно было - и понеслись. Никогда мне, брат, еще так  фишак  не
пер:  два  мизера  подряд  сыграл, одну десятерную, две или три
девятерных, несколько восьмерных и  еще  по  мелочи...  Короче,
обул  я  своих  приятелей  одного  на  двадцарик,  а второго на
пятнашник... рублей, конечно. Я - уходить, а  они  сидят  злые:
сейчас,  говорят,  на  первого  встречного  в "дурака" сыграем.
Значит, кто проиграет, тот первого встречного "замочит". Ну,  я
смотался  по-быстрому: нет, думаю, "такой хоккей нам не нужен".
Прошел метров двести, смотрю:  часы  забыл,  а  мне  невесту  у
кинотеатра  ждать,  как  же я за временем следить буду?! Делать
нечего, вернулся... Гляжу, корешки мои смотрят на меня - в упор
не узнают, будто призрака перед собой видят... И тут  дошло  до
меня!  Стою как вкопанный и только одно в голове крутится: "Как
же они так быстро сыграть успели?" А они, гадины, опомнились  и
вид  сделали,  будто  узнали  меня:  сидят  на траве, лыбятся и
головами кивают - привет, мол, давно не виделись. И тут мне как
шепнул кто на ухо: "Беги, мудила!" Ну, вставил я  ноги,  но  не
повезло: споткнулся о корень, растянулся, уткнулся носом в мох,
тут  меня  сосед  и проткнул пикалом... Так вот я, Федя, и стал
невинно убиенным, враз все грехи кровью смыл.
    - Откуда же ты знаешь, что это сосед тебя?.. Ты  ведь  вниз
лицом лежал, - усомнился Федор.
    - А  хочешь  на рожу его посмотреть? - Шуряк оторвал взгляд
от дороги и придвинул свое лицо вплотную к лицу Федора, глаза в
глаза. - Только быстрее, а то поворот скоро. Федор  заглянул  в
темно-серый  зрачок  Шуряка  и  увидел  в  нем вытянутую вперед
смешную мордуленцию с острым подбородком и  огромным  свернутым
набок носом.
    - Карлик Нос какой-то! - сказал Федор, отодвигаясь.
    - Зрачок  выпуклый,  вот  его  и  перекосоебило,  - пояснил
Шуряк. - Я-то когда увидел в зеркало, чуть не офигел!
    - А я где-то слышал про это, но не верил, что такое бывает,
- признался Федор.
    - Так больше ни у кого и не бывает.
    - Значит, ты один такой... феномен?
    - Ага, как в анекдоте: "Доктор, я феномен  -  у  меня  яйца
звенят".  -  "Так вы, милейший, не феномен, а просто мудозвон!"
Вот я такой же феномен.  А  Павло  говорит,  скорей  всего  так
получилось,  потому  что  соседа  менты  накололи на следствии:
сказали, что он в моих зрачках запечатлелся, когда кончал меня,
а он, видно, и вправду  перевернул  меня  на  спину  и  в  лицо
посмотрел,  живой  или  нет,  вот  и  раскололся. Наебка - друг
чекиста! Если вышака ему дали, то, может,  скоро  встретимся...
Он мне, гнида, карточный долг еще не отдал!
    - Рано или поздно, но встретитесь, - успокоил его Федор.
    - Это точно, куда он денется!
    - Слушай,  - стукнуло Федору в голову, - посмотри, а у меня
ничего там не видно...
    - Вроде белая дуга какая-то, - пожал плечами  Шуряк,  бегло
глянув. - Ни на что не похоже.
    - Тогда ладно, - успокоился Федор. - А как ты сюда попал из
Рая?
    - Сбежал.
    - Что так? Не понравилось?
    - А  чего  там  хорошего?!  Водки  нет, мяса нет - животных
трогать нельзя, - бабы только за ручку  подержать  дают.  Целый
день  шатаешься по райским кущам и фрукты жрешь, а потом уснуть
не можешь - живот  пучит.  И  таблички,  таблички  кругом:  "не
курить",  "не  сорить", "запретные плоды не рвать", "из копытца
не пить"... Слушаешь псалмы и думаешь: "Кому бы  рожу  набить?"
Перемахнуться  - и то не с кем: ты ему по одной щеке вмажешь, а
он тебе тут же другую подставляет... скучно! Тут - другое дело,
первая заповедь Ада: "Ни в чем себя  не  ограничивать".  Хочешь
есть - ешь, хочешь пить - пей, хочешь женщину - только свистни!
Ни  в  чем  себе  не  отказывай. В общем, полное удовлетворение
потребностей получается... Приехали, однако, - остановил машину
Шуряк.
    Они вышли на  широкую  улицу,  по  обеим  сторонам  которой
сплошным  бордюром  тянулись  до  далекого пригорка, за которым
терялись из виду, аккуратные двухэтажные домики с  островерхими
крышами.  Шуряк  надавил  на  кнопку  звонка  в двери одного из
домишек и не отпускал до тех пор, пока на  пороге  не  появился
крупный   мужчина   лет   сорока   с  пышными  усами,  в  белой
майке-безрукавке и синих спортивных штанах с белыми лампасами в
три ряда.
    - Здорово, падла недострелянная! - радостно  заорал  Шуряк,
обнимая хозяина.

    - Здорово,  блядь  недорезанная, - захохотал хозяин, звонко
стуча тяжелой пятерней по спине гостя.
    - Привел вот земляка к тебе, Федором зовут.
    - А я - Павло, - стиснул  Павло  руку  Федора.  -  Здорово,
зема!  Давай,  мужики,  в избу проходите! Все трое зашли в холл
"избы": мебель из красного дерева, камин в полстены, по  стенам
- пасторальная  живопись  в  позолоченных  багетах,  ноги мягко
утопают по щиколотку в длинношерстном ковре  цвета  пробившейся
по весне травки.
    - Павлуша  куркуль  у  нас,  -  подмигнул  Шуряк  Федору, -
видишь, избушку свою заимел - купил в рассрочку на 150 лет.
    - Будя! - нежно ударил  его  кулаком  по  почкам  Павло.  -
Пойдем лучше в сад, там прохладнее. Сюда, через веранду.
    Садик  оказался  небольшой,  но уютный: ровно подстриженные
кусты по периметру, три яблони, две вишни, столик с лавками под
навесом и клумба с разноцветными гвоздиками.
    - Павлуша,  что  это  за  порнография?!  -   сделал   Шуряк
удивленное лицо.

    - Где, Сашок? - вроде бы не понял Павло.
    - Ты что же, урка, гвоздики на продажу стал выращивать?
    - Ну, ты залупи-и-л! Какая продажа?! - развел руками Павло,
выставив вперед живот.
    - Ладно,  не  свисти  своим  ребятам,  лучше  водки неси, -
щелкнул его Шуряк по животу, как по арбузу.
    - Так бы сразу и сказал, без предисловий не мог, что ли? Вы
тут пока яблок нарвите на закусь, - отправился Павло в дом.
    - Мы люди не гордые, курятиной закусим, - усмехнулся  Шуряк
ему вслед, прикуривая.
    Через   минуту  Павло  вернулся  с  1,75-литровой  бутылкой
"Смирновской" и тремя железными кружками.
    - Хорошо хоть, не пластмассовые стаканчики, как  в  прошлый
раз, - прокомментировал Шуряк.
    - Ну и стерва ты, Шуряк, - незлобно ответил Павло, разливая
по кружкам,  -  где ж я тебе граненые стаканы возьму, они ж тут
антиквариат!
    - Погоди, Паша, не гони лошадей - у меня до тебя дело есть,
- притормозил его Шуряк.
    - Раз дело, так давай, говори, - Павло закончил  разливать,
поставил  на  стол  бутылку  и неторопливо завинтил крышку. - Я
тебя слушаю, - сложил он руки на груди, надув мышцы.
    - Да уж не знаю, говорить ли, - скосился  Шуряк  на  Павло,
глубоко  затягиваясь  сигаретой.  -  Ты вон теперь салом оброс,
клумбу  разбил,  гостей  в  трениках  с  лампасами  встречаешь,
закуску не выставляешь...
    - Кончай  понтить,  Шуряк,  ты  меня знаешь. Дело говори, -
серьезно сказал Павло.
    Шуряк молча вынул из широкого нагрудного кармана  джинсовой
куртки сложенный вчетверо листок бумаги и небрежно протянул его
Павло.  Павло выдержал длинную паузу, потом все же взял листок,
будто  сделал  Шуряку  одолжение,  развернул  его,  внимательно
прочитал,  не  меняясь  при  этом в лице, сложил и молча вернул
Шуряку. Шуряк спрятал  листок  в  карман,  затушил  сигарету  о
столешницу,  бросил  окурок  под  вишню  и  откинулся на спинку
стула, ожидая расспросов. Павло, однако,  хранил  молчание,  не
меняя  безучастного  выражения  на  каменном  лице.  Федор тоже
ничего не собирался говорить:  ему  было  интересно,  кто  кого
перемолчит.  Через  минуту  стало  ясно, что не выдержит Шуряк:
ерзая на стуле напротив окаменевшего Павло, он  тщетно  пытался
сдержать   судороги  нетерпения,  дергая  при  этом  вверх-вниз
бровями, вытягивая вперед и раздвигая в  стороны  губы  и  даже
шевеля  ушами...  Со  стороны можно было подумать, что он хочет
рассмешить Павло дурацкими гримасами.
    - Ладно, - сдался, наконец, Шуряк, - твоя взяла, вскрываюсь
с тузовым покером на руках. Объясню для Федора:  только  что  я
показал  этому  истукану  - да отомри ты! - контракт, в котором
записано, что  одна  небедная  старушка  выдаст  мне  20  тысяч
дукатов  наличными - подчеркиваю, наличными! - если я в течение
десяти календарных дней доставлю ей в целости и сохранности  ее
любимую подругу по кличке Снупи - болонку белой масти с серьгой
в правом ухе. Вопросы есть?
    - А  она  не бешена-я?!?!? - со странной интонацией спросил
Павло, с трудом вновь обретая дар речи.
    - Кто, собачулька?
    - Насрать мне на собачульку, какая она! - прорвало Павло. -
Меня старуха интересует: если у  нее  шариков  не  хватает,  то
контракт  недействителен,  а  кто  в здравом уме 20 "кусков" за
такое выложит?!
    - Ха! - обрадовано пошел в  контратаку  Шуряк.  -  А  какой
дурак за меньше на Барабашкин пойдет!
    - С этого и начинать надо было! - показал кулак Павло.
    - Куда? - не понял Федор.
    - Есть  у нас тут островок один веселый на местном озере...
веселый, но безлюдный, - криво усмехнулся Шуряк.
    - Необитаемый? - уточнил Федор.
    - Насчет обитаемости - вопрос спорный...
    - Давай опрокинем, а то остынет, - перебил Павло,  загребая
ладонью  кружку.  -  От  одной  не  закосеем,  а дело обсудим -
добьем.
    - Пока без тостов,  поехали!  -  скомандовал  Шуряк  и  сам
первый  "опрокинул". - Уф! Так вот... - продолжил он, с хрустом
откусывая от яблока. - Почти что "белый налив"! Так вот, раньше
этот  остров  назывался  Холмистым,  а  в  народе  -   островом
Миллионеров,  и  жило  на  нем без малого миллион человек. Но с
полгода назад произошло нашествие барабашек - это такие как  бы
духи,  бесплотные и невидимые, но дюже шумные. И такой они там,
друг Федя, тарарам и барабаш подняли, такие децибеллы на головы
бедных миллионеров обрушили, что буквально  через  три  дня  на
острове  никого  не осталось - все эвакуировались. Вот и бабуля
наша золотая когти сорвала, а собачонка ейная там осталась: как
паника поднялась, она где-то в толпе затерялась. Судя по всему,
так на том проклятом острове и мыкается.
    - Да ты такую козявку  там  три  года  искать  будешь,  все
равно, что иголку в стоге сена, - твердо сказал Павло.
    - А про серьгу в ухе слышал? - хитро спросил Шуряк.
    - А уши у болонок видел? - в тон ему ответил Павло. - Это у
тебя лопухи лысые!
    - Насчет  лопухов  готов  поспорить,  а лохматость не имеет
значения, - весело сказал Шуряк и достал из  кармана  небольшую
коробочку  размером с пачку сигарет, из угла которой он вытянул
антенну. - Снупи, Снупи... я - Павло, почему молчишь? Прием,  -
пробубнил  Шуряк  в  коробочку,  нахально  подмигивая  Павло. -
Соображаете?
    - Не очень, - признался Федор.
    - Сережка-то у собачки не простая,  а  с  микропередатчиком
типа  радиомаяка,  - пояснил Шуряк, - а это - пеленгатор. Бабка
так ни разу и не  воспользовалась,  а  теперь  нам  пригодится.
Кстати,  бабка  оказалась  настоящей Коробочкой, покрепче этой,
так  что  пришлось  ей  залог  оставить  за  эту  штуку,  целый
червонец!

    - А радиус действия какой? - поинтересовался Федор.
    - 500  метров  на  открытой местности и в хорошую погоду. В
бетонном небоскребе, в котором проживала бабуля, -  метров  50.
Думаю,  нам  хватит  - наверняка, наша шавочка где-нибудь возле
дома крутится. Теперь ваше слово... что скажете?

    - Вообще-то я тут  временно...  -  нерешительно  проговорил
Федор.
    - Чего? - улыбнулся Павло.
    - Кома  у  меня,  -  вздохнул  Федор.  -  Есть надежда, что
очухаюсь.
    - Временщик, значит, -  ухмыльнулся  Шуряк.  -  Ну-ну...  а
шмотки на тебе из ГУМа или из ЦУМа?
    - Причем здесь шмотки? - не понял Федор.
    - А притом, что пока ты за них не расплатишься, тебя отсюда
не выпустят, будь уверен!
    - Мне и за гостиницу еще платить, - признался Федор.
    - То-то! - победно сказал Шуряк.
    - Слушай, Сашок, - Павло поскреб ногтем с траурной полоской
седую  щетину  на  щеке,  -  а  ведь  зона  там  запретная,  на
Барабашкине на твоем. Что нам за вход на эту запретку светит?
    - Светит пятерка с отбывкой в армии, - прямо сказал Шуряк.
    - Пять лет? - переспросил Федор.
    - Не  дрейфь,  земляк!  Здесь  пять  лет  оттрубить  -  что
пятнадцать  суток в Союзе отсидеть, другой масштаб времени. Все
равно тебя за долги на столько же упекут, а так отслужишь  свое
и чистым выйдешь.
    - Так  ты говоришь, в армию отправят? - еще раз переспросил
Федор для верности.
    - Ну да, здесь всех вместо тюряги в солдаты забривают, если
ты, конечно, не особо опасный. Служить-то ни  за  какие  деньги
никто  не  хочет!  Да  ты  не  бзди,  войны  сейчас  нет  и  не
предвидится, так что через пару годиков  "стариком"  станешь  -
забьешь на службу большой и толстый...
    - Погоди, Шуряк, не балаболь! - перебил его Павло. - У меня
сомнения  имеются.  Я  ведь  давно  в "завязке", ты знаешь. Дом
купил, теперь вот Любашку дожидаюсь,  а  меня,  понимаешь,  под
ружье и "хазу" конфискуют.
    - Не  волнуйся,  Паша,  не  отдадут  твою хибару под дворец
пионеров - ты ж не воровать идешь, ущерба не  нанесешь  никому.
Так  что  внесешь  еще  в  эти  хоромы  свою  старуху  под белы
рученьки...
    - Ладно, давай половину, - прохрипел Павло.
    - Половину, Павлик, я себе беру, ласково проговорил  Шуряк,
- а вы с Федей остальное делите, как знаете.
    - Ты сколько хочешь? - спросил Павло Федора.
    - Сколько дашь, - пожал плечами Федор.
    - Парень ты хороший, зема, по всему видать, - положил Павло
руку  Федору  на  плечо,  -  но больше тысячи я тебе не дам. Ты
временный, сам говоришь, а мне еще за дом расплачиваться.
    - А тысяча - это много или мало? - спросил Федор. - Я  ведь
не знаю, какие тут цены.
    - Тысяча  -  это  много,  Федор,  - округлил глаза Павло. -
Рассчитаешься и за тряпки, и за гостиницу, и еще  на  курорт  с
девочкой съездишь.
    - Тогда согласен, - сказал не привыкший торговаться Федор.
    - Тройное  рукопожатие!  - продирижировал Шуряк, протягивая
над столом правую руку  ладонью  вверх.  -  Смотри,  бутыль  не
завали!
    Федор  положил  свою  ладонь на ладонь Шуряка, Павло накрыл
сверху, и все трое дружно сжали и потрясли.
    - Заседание продолжается, - разлил Павло.
    - За успех нашего предприятия! - поднялся Шуряк.
    Встали. Стукнулись кружками. Выпили.
    - А ты как в кому-то угодил, Федя? -  спросил  повеселевший
Павло.
    - Да...  хрен  его  знает,  сам  не понял, - ответил Федор,
пережевывая яблоко. - Пришел с работы,  врубил  "ящик",  а  там
какой-то  мужик  с  бородой  сидит,  хитовые  песни  заводит. Я
заказал свою любимую ради смеха - он завел...  а  потом  ролики
рекламные  пустил,  подкалывать  начал:  давай  к  нам  в ад, -
говорит...
    - А ты бы по рогам! - возмутился Павло.
    - Меня там не было, - встрял Шуряк,  -  я  б  его  голым  в
Африку пустил!

    - Да  помолчи  ты, - цыкнул на него Павло, - дай рассказать
человеку! Рассказывай, Федя...
    - Ну, спрашивает, короче, летать хочешь? - продолжил Федор.
- Мне интересно, в натуре, стало, давай, говорю...
    - Полный улет! - захохотал Шуряк.
    - Ну и?.. - с интересом спросил Павло.
    - Ну и вылетел я из окна... В общем, ничего интересного.
    - Вот летят они, летя-ят и нигде не встречают прегра-ад,  -
пропел Шуряк сквозь зубы, прикуривая. - Летите, голуби! А я вот
слышал   позавчера  в  кабаке  от  одного  бича,  будто  начали
нелегальные эксперименты проводить по  выходу  на  Землю  через
телесеть.  До  сих пор как было? Там кто-нибудь пернет, а у нас
потолок обвалится.  А  теперь  хотят,  чтобы  и  наоборот  тоже
получалось. "Обратная связь" называется.
    - Вот,  во-о-от!  -  покачнулся  Федор,  у  которого слегка
закружилась голова. - Он так и сказал: "Экспримент", - говорит.
    - По рогам за такие "спирименты"!  -  возмутился  Павло.  -
Шуряк, а ты чего такой трезвый? Мы уже лыка не вяжем... Наливай
давай! Будем!
    Выпили.
    - Слухай,  Федя! - опять пристал Павло. - А что там в Союзе
теперь?
    - Ускоряемся, Паша, - без обиняков ответил Федор.
    - В какую сторону?
    - А каждый в свою и все в разные. В очередной раз  пьянству
бой объявили, а так все по-старому пока, все так же скучно...
    - Да ты не горюй, Федя, - сказал Шуряк, - притормози здесь,
отдохни.  Сходим  вот  на  Барабашку, развеемся, развлечемся...
Хотя,  барабашки  -  они  мирные,  только  шумят  и  никого  не
трогают...  физич-ски... Главное - внимания на них не обращать:
шумят, ну и пусть себе!
    - А если уши заткнуть?
    - Не, не помогает: они просто громче кричать начинают.
    - Откуда  они  взялись-то,  бумбарашки  эти?  -  возмутился
Павло.
    - Откуда  взялись?  -  переспросил  Шуряк. - Мне один умный
мужик так сказал: должно быть, говорит, на Земле в какой-нибудь
стране официальную цензуру  отменили.  У  них  свободой  печати
аукнулось, а у нас барабашками откликнулось.

    - Сашко,  а  ты  чиво такой тверезый! - возмутился Павло. -
Давай за собачек наливай!
    - Ох, мы счас насобачимся в сиську пьяными! - разлил Шуряк.
    Вылили.
    - Так вот, вернемся к нашим баран-барабашкам... - продолжил
Шуряк.
    - Да я их пошлю на три  веселых  буквы  -  и  все  дела!  -
возмутился Павло.

    - Нет,  Павлуша!  -  закричал Шуряк. - Разговаривать с ними
категорически запрещается! Ка! те! го! ри! че! ски!!!
    - А я и не буду разговаривать - пошлю, и все дела!  У  меня
разговор короткий!

    - Нельзя, Паша, - замотал головой Шуряк. - Низ-зя!
    - Ладно,  -  стукнул  ладонью по столу Павло. - А ты скажи:
Макарку брать будем? А?!
    - Кто такой?!  Павло  вытянул  из  кобуры  под  "трениками"
пистолет системы Макарова.
    - Ух ты, где взял? - почти что протрезвел Шуряк.
    - Где взял, там больше нету, - важно ответил Павло.
    - Дай подержать!
    - Мал  еще!  Пусть  у  меня  только  побарабашат,  я им так
замакароню по самый "не хочу", что мало  не  покажется!  Девять
граммов - и не переварят! - раздухарился Павло.
    - А  я им залимоню! - достал Шуряк из-под куртки, отстегнув
от  ремня,  гранату-"лимонку".   -   Да   здравствует   мировая
революция!  -  поднял  он  над  головой руку с зажатой в кулаке
гранатой.
    - Я тебе счас так заапельсиню! - показал большой и  круглый
кулак Павло.

    Федор  хотел  было  что-то  сказать,  но  тут же забыл, что
именно. Он посмотрел вверх,  вспоминая,  и  увидел,  как  перед
глазами   кружатся  желтые  яблоки  в  зеленых  листьях.  Федор
зачем-то открыл рот,  будто  хотел  поймать  яблоко  зубами,  и
почувствовал,   что   летит   вперед  спиной.  Приземлился.  Он
сфокусировал  зрение  и  увидел  перед  собой  ноги  в  высоких
ботинках  со  шнурками  в  двадцать  рядов.  "Это ж я с лавочки
спланировал",  -  подумал  он,  одновременно   слушая   обрывок
какого-то дурацкого пьяного разговора:
    - Федор  вон  уже  отключился,  а  мы все базарим. Надоели,
небось.
    - Кому надоели?
    - А хрен его знает!
    - Ты чего ругаес-ся?!
    - Так я ж на литературном, да и не слышит никто!
    - Не слышит, но видит!
    - Кто видит?
    - А хрен его знает!
    "Белиберда", - подумал  Федор  и  окончательно  отключился.
Впрочем,   очень   скоро  он  очнулся,  ощутив  во  рту  что-то
маленькое, круглое и холодное. Куснул - оказалось, вишня. Федор
проглотил мякоть и с шумом, как  из  духового  ружья,  выплюнул
косточку,  не  открывая  глаз.  Раздался  звонкий девичий смех.
Федор приоткрыл один глаз и увидел перед собой, как  в  тумане,
хорошенькую  девушку  в пестром летнем платье, вынимающую из-за
пазухи вишневую косточку. "Откуда она?" - подумал Федор и снова
отключился, теперь уже надолго.
    Федору снилось, что он младенец, качающийся  в  космической
колыбели  посреди  необъятного пространства, по угольно-черному
бархату которого рассыпана эвездно-алмазная пыль. В колыбели  -
тепло   и  пахнет  молоком,  а  вокруг  -  холодная  пустота  и
неизвестность. В космосе слышится тихая нежная песня;  слов  ее
не  разобрать,  потому  что  она доносится слишком издалека, но
смысл и так ясен: спи спокойно, тебе приснятся красивые  сны  и
ты проснешься с улыбкой... И Федор спал в уютной колыбели, спал
и  видел  безымянные  звезды  над  собой, спал и слышал сладкие
песни без  слов...  И  так  он  крепко  спал,  что  насилу  его
разбудили, окунув в бочку с холодной дождевой водой.
    - А?  Чего?  -  Федор  вытер ладонью воду с лица и увидел в
дыму две опухшие рожи, одну большую, заросшую измазанной в золе
щетиной, и другую поменьше, с синяками под глазами.
    - Прошу к столу! - Павло аккуратно взял Федора за шиворот и
посадил на скамейку.
    - А что... уже это... утро, что ли? - спросил Федор,  дрожа
от холода после "купания".
    - Какое  утро,  если здесь ночи не бывает?! - хмуро ответил
Шуряк.
    - Как не быв-ает? - икнул Федор.
    - Земля тут  плоская  и  не  вращается,  вот  солнце  и  не
садится, - нехотя объяснил Шуряк.
    - А как же этот... Галилео Галилей? - удивился Федор.
    - Ну  вы,  астрономы!  -  бухнул Павло на стол трехлитровую
банку  с  желто-бурой  жидкостью.  Враз   холодненьким   пивком
реанимируемся  и на охоту пойдем. Сам варил! - гордо сказал он,
разливая все по тем же железным кружкам.
    - Слушай, Пашуля,  а  шашлычку  не  осталось?  -  осторожно
спросил  Шуряк, покосившись поверх края кружки на слабо тлеющий
костер.
    - Я тебя сейчас самого на шампур  насажу!  -  накинулся  на
него  Павло.  -  Где таких шалав откопал?! Водку выпили, шашлык
весь сожрали, картину дорогую унесли! - закричал он,  срывая  с
яблоневой ветки черный капроновый чулок.
    - Какую картину? - искренне удивился Шуряк.
    - Мужик голый на дудке играет, из башки ветки растут...
    - Фавн, что ли? - усмехнулся Шуряк.
    - Да  нет,  на  рожу  русский,  вроде,  -  задумался Павло,
остывая.
    - Пока ты дрых, к нам девочки в гости приходили, -  пояснил
Шуряк  Федору.  - Паша по этому случаю "неожиданно" поросенка в
холодильнике обнаружил, ну мы его и...
    - Да где ты этих девок-то взял?! - снова взвился Павло.
    - Не помню, - спокойно сказал Шуряк, облизывая губы.
    - Ладно,  хорош,  -  Павло   закрыл   ополовиненную   банку
пластмассовой крышкой и убрал под стол. - Давай к делу!
    Шуряк  смахнул джинсовым рукавом пивную пену со столешницы,
вынул из-за пояса карту и расстелил ее во весь стол.
    - Это - остров, - обвел он пальцем, - сверху него по  карте
- озеро,  снизу  -  река.  Вот  здесь,  -  ткнул он незажженной
сигаретой влево, - мост через реку, но он охраняется армейскими
нарядами...
    - Зачем? - задал Федор глупый вопрос.
    - Надо же чем-то солдат  занять,  -  пожал  плечами  Шуряк,
прикуривая.  -  Но  официально  - чтобы мародеров не пускать. В
общем, речку форсировать придется...
    - Здесь? -  показал  Павло  на  самое  узкое  место  речной
полосы.
    - Нет, здесь от моста близко, заметить могут. Дадут очередь
из пулемета  от  скуки  -  и  привет,  будешь  рыбок кормить до
второго пришествия. Карандаш есть?
    - Сейчас будет, - пошел Павло в дом.
    - Так мы что, вплавь? - спросил Федор.
    - На подводной лодке, - серьезно ответил Шуряк. - Павло,  у
тебя  нет, случайно, атомной подводной лодки? - так же серьезно
спросил он подошедшего Павло.
    - Атомной нет, но  надувная  имеется...  держи  карандаш...
двухместная, правда.
    - Ничего,  надуем  посильнее,  чтоб  больше  стала. Правда,
Федор? Ну ладно, отставить смех в строю,  переправляться  будем
тут,   -   он  поставил  на  обеих  берегах  реки  по  красному
карандашному кресту. - Отсюда и до собачкиного  дома  недалеко,
почти  по  прямой  идти.  Думаю,  не больше полутора километров
будет. Короче, полчаса на сборы - и выступаем. Сорок  минут  до
озера  ехать, двадцать - на переправу, полчаса - идти. В общем,
самое большее через два часа  должны  быть  в  заданном  районе
поиска.
    - Тоже  мне,  спринтер!  -  ухмыльнулся  Павло. - Да ты еще
лодку полчаса надувать будешь!
    - Лодкой ты займешься, Паша, потому что у тебя рожа шире, -
спокойно  ответил  Шуряк.  -  Переходим  к  составлению  списка
необходимых  вещей,  -  он сложил карту белой изнанкой наружу и
стал записывать. - Лодка, насос, харчи  на  три  дня,  аптечка,
фонарь, топорик, мешок...
    - Веревка, - подсказал Федор.
    - Веревка,  -  кивнул  Шуряк,  - нож, кружки, ложки, миски,
все, вроде? Бери, Паша, список и действуй!
    - Да что у меня склад, что ли?! - взмолился Павло.
    - Не плачь, скоро миллионером станешь, - утешил его Шуряк.
    - Про фляжки забыли, - недовольно  буркнул  Павло,  забирая
список.
    Через  сорок  минут  все  вещи  были  собраны и загружены в
шуряковский лимузин. Сам Шуряк сел за руль, Павло  разлегся  на
третьем сидении и, положив под голову рюкзак, сразу захрапел, а
Федор  устроился  на  среднем  сидении.  Ехали молча: Шуряк все
внимание сосредоточил на дороге, потому что гнал  под  сотню  в
час  при пасмурной погоде, а Федору просто не хотелось говорить
- он смотрел на плывущие вдоль широкой автострады невозделанные
поля  с  пестрыми  луговыми   цветами,   отчаянно   пытавшимися
развеселить  хмурый день, и размышлял над неожиданным поворотом
в своей судьбе.
    И действительно, еще вчера он  спокойно  ехал  в  привычном
вагоне  родного  московского метро, ругая про себя напоминающий
застойное  болото  мир,  в   котором   не   происходит   ничего
значительного,  из-за  чего стоило бы жить, а сегодня - летит в
насквозь   продуваемом   шестидверно-бездверном   лимузине   на
какой-то  странный остров в компании едва знакомых людей, чтобы
ловить там неизвестную собаку,  по  которой  скучает  неведомая
старуха.  И нет в его теперешней жизни ничего общего с прежней,
кроме собственного имении и фамилии... разве только "барабашки"
созвучны с "шарошками". "Барабашки... чушь какая-то! Просто  мы
едем  в  Подмосковье  за  грибами", - попытался вообразить себе
Федор для самоуспокоения.
    - Вот он! - прорезался сквозь гул ветра крик Шуряка.
    - Кто? - не понял Федор.
    - Чудо-остров, - усмехнулся Шуряк.
    Федор  выглянул  в  левый  дверной  проем  и  увидел,   что
автострада  проходит  теперь  по  склону  холма: внизу мелькало
шпалами железнодорожное полотно, а еще ниже степенно несла свои
непроницаемо-темные  воды  широкая  река,  на   противоположной
стороне  которой  можно было различить размытые туманной дымкой
зеленые очертания покрытых лесом высоких берегов.
    - Погодка  -  что  надо!  -  показал  Шуряк   через   плечо
оттопыренный  большой палец правой руки. - В туман закутаемся -
и порядок!
    - А это тот самый мост?
    - Как видишь! Они промчались мимо ажурного моста,  железные
опоры  которого  были  выкрашены  в голубой цвет. Въезд на мост
преграждался  несколькими  рядами  высоких   спиралей   колючей
проволоки,   перед  которыми  неспешно  прохаживался  солдат  с
автоматом за спиной.
    - Приехали, - остановил Шуряк машину минуты  через  три,  -
буди нашего суслика!
    Федор перегнулся через спинку сидения и растолкал Павло.
    - В  чем  дело? - хмуро спросил Павло, не узнавая спросонья
Федора.
    - Дело в шляпе, шляпа на папе, а папа в  Гестапо,  -  выдал
Шуряк.
    - А, это ты... - очухался Павло.
    - Детсадовский  фольклор,  -  пояснил Шуряк. - Вы двое пока
спускайтесь к воде и лодку готовьте, а я машину отгоню подальше
на всякий случай, чтоб не маячила.
    "Вы двое"  нагрузились  рюкзаками,  спрыгнули  с  бетонного
бордюра  на железнодорожное полотно, перешагнули через рельсы и
спустились по крутому каменистому откосу к реке.  Павло  достал
из  рюкзака  ножной  насос и принялся накачивать лодку, а Федор
стал от нечего делать швырять в воду под острым  углом  плоские
камешки,  чтобы подпрыгивали... раз-два-плюх... раз-два-плюх...
раз-два-три-четыре-плюх... Сверху раздался  резкий  вой.  Федор
поднял  голову:  по  насыпи  мчался,  поднимая  в воздух пыль с
мусором, длинный пассажирский поезд с  серебрящимися  боками...
Федору  вдруг  жгуче  захотелось оказаться в этом поезде, чтобы
сидеть  в  уютном  купе  у  окна  и  с  безучастным   интересом
наблюдать, как внизу у реки копошатся возле резиновой лодки два
чудака.

    - Слышь,  Федор,  -  вернул  его  к реальности Павло, - иди
покачай, а я облегчусь пока, чтобы наша шхуна  ниже  ватерлинии
не опустилась.
    Павло  удалился в кусты, с треском продираясь сквозь ветки,
а Федор стал качать,  вздыхая:  вся  эта  затея  с  походом  на
Барабашкин   все   больше  казалась  ему  дурацкой.  По  откосу
зашуршали камешки: спускался Шуряк.
    - А где боцман? - спросил он.
    - Волной смыло, - невесело пошутил Федор.
    - Соскучились? - появился  застегивающий  на  ходу  брючный
ремень  Павло. - Хорош, - помял он ладонью округлый борт лодки,
- а то лопнет.
    - Паша, а тряпок ты не взял, случайно? - спросил Шуряк.
    - Только то, что на мне, Сашок. А зачем тебе?
    - Весла обмотать надо, чтоб не плескались, а то  я  слышал,
будто здесь берега акустическими локаторами нашпигованы. Может,
и  брехня  это,  но  все  же... Ладно, последнюю рубашку с себя
снимаю, - Шуряк стянул с себя рубашку и одел  джинсовую  куртку
на голый торс. - Рвите, барбосы! - бросил он рубашку в лодку.
    Наконец,  все  было готово: лодка накачана, весла обвязаны,
вещи погружены. Федор сел на нос, Павло - на весла, а  Шуряк  -
на корму, чтобы задавать направление. Отчалили.
    - Слышите?  -  спросил  Шуряк,  когда  они  проплыли метров
пятьдесят.
    - Вроде, гудит что-то, - Павло по-собачьи  наклонил  голову
вбок, выставляя вверх ухо.
    Федор тоже прислушался: со стороны острова доносился низкий
гул, какой обычно можно услышать, проходя мимо крупного завода.
    - Они? - коротко спросил Павло.
    - Ты бинокль взял? - спросил Шуряк вместо ответа.
    - А ты заказывал?
    - Самому думать надо! - огорченно сказал Шуряк.
    - Возьми в вещмешке, - сказал Павло, выдержав паузу.
    - Умничка!   -   потрепал  Шуряк  Павло  за  толстую  щеку,
пользуясь тем, что у того заняты руки.
    - Сейчас как глушану веслом! - обиделся Павло.
    - Спокойно,  Пашуля,  вижу  землю!  -  закричал  Шуряк,  не
отрывая  глаз  от  бинокля.  -  Право руля! Так держать! Полный
вперед! - вошел он в азарт.

    - Слышишь, кэп, вроде  девушки  смеются,  -  навострил  уши
Федор.
    - Конечно,  девушки, мы же к пляжу приближаемся, - спокойно
ответил Шуряк. - Прямо по курсу - купающиеся барабарышни!
    - Иди ты! - вывернул голову Павло.
    - Капитан шутит, - успокоил его Шуряк.
    Федор повернулся лицом к острову: они и правда приближались
к пустынному  песчаному  пляжу,  и  чем  ближе   они   к   нему
подплывали,   тем   отчетливее  слышался  смех,  здоровый  смех
резвящихся на берегу молодых длинноногих дев... однако,  дев-то
и  не  было  видно. До берега оставалось метров двадцать, когда
вдруг совсем рядом раздался шум воды, громкий глубокий  вдох  и
сильный   всплеск...   Павло,   Шуряк   и   Федор  одновременно
вздрогнули: всем троим показалось, что за черный надувной  борт
лодки с резиновым скрипом ухватилась тонкая женская рука. Возле
самой  кормы  зазвенел рассыпчатый девичий смех, подхваченный с
берега многоголосым эхом. И снова всплеск, теперь уже  тихий...
будто какая-то купальщица вынырнула и опять нырнула.
    - Что,  баб  испугались?!  -  спросил  первым  опомнившийся
Шуряк, но спросил не весело, как обычно, а как-то настороженно.
    - Да с бабой я бы сладил, - сказал Павло не  своим,  тонким
голосом, - а тут даже не видишь, за что хватать!
    - Надо  представить,  что  мы слушаем радиопостановку, - не
очень уверенно предложил Федор.
    - Ага, "Пионерскую зорьку"! -  хохотнул  пришедший  в  себя
Шуряк.
    Встреченные  радостными  визгами  невидимых  красавиц,  они
причалили к берегу.

    - Только  ничего  им  не   говорите!   -   напомнил   Шуряк
вполголоса, последним выходя из лодки.
    Федор и Павло послушно кивнули: мол, мы и не думали.
    - Где  лодку  ховать будем? - Павло озабоченно оглянулся по
сторонам.

    - Давай там, -  кивнул  Шуряк  на  стоящие  в  ряд  душевые
кабины.
    - А не стырят?
    - Кто?
    Они  поставили  лодку  в одной из кабинок и уже совсем было
собрались  уходить,  когда   из   соседней   закрытой   кабинки
послышался  сквозь  шум  водяных струй мягкий женский голос, по
тембру которого можно было  предположить,  что  его  прелестная
обладательница  стоит  на  цыпочках  с  руками,  заведенными за
выгнутую спину:
    - Молодые  люди,  можно  вас  попросить...  не  поможете  с
застежкой разобраться?

    Шуряк  весело  открыл  рот, чтобы отпустить по этому поводу
удачную остроту, но Павло быстро накрыл его лицо своей огромной
пятерней и защемил ему  губы  ладонью,  выразительно  при  этом
зыркнув  в  округлившиеся глаза Шуряка: ты же сам предупреждал,
проститутка! Шуряк отпихнул его руку и  резко  распахнул  дверь
кабинки:  вода  действительно  шумела,  разбиваясь о деревянный
настил, но никого внутри не было.
    - Руки мыть надо! - сплюнул Шуряк раздосадованно.
    Закинув за плечи  рюкзаки,  они  двинулись  гуськом:  Шуряк
первым,  Федор вторым и Павло - замыкающим, чтобы в случае чего
прикрыть сзади. Вскоре они выбрались на  круто  уходящую  вверх
асфальтированную  дорогу,  по  обеим  сторонам  которой  стояли
утопающие  в  зелени  роскошные  виллы  с   широкими   покатыми
лужайками  перед  ними. Вокруг не было видно ни души, но жизнь,
казалось, бурно кипела: из окон доносилась музыка; на  верандах
погромыхивали чашечки, ударяясь о блюдца; слышался звонкий стук
тугого  баскетбольного мяча, отскакивающего от дрожащего щита с
кольцом, укрепленного над воротами гаража;  жужжали  колесиками
невидимых  досок  незримые скейт-бордисты; а на теннисном корте
за высокой железной сеткой твердо шлепался о землю мячик,  пели
струны  ракеток  и  поочередно  раздавались  мужской  и женский
надрывные голоса: "Уф! Йа! Уф! Йа! Уф! Йа! Уф! Йа!"
    - Да-а, - протянул  Федор,  барабашки  не  дураки  -  такой
райский уголок облюбовали!
    - Раньше  здесь  порядок  был, - сказал Павло, шумно дыша в
спину Федору, - а теперь - сплошной бардак! Вон, гляди, лужайки
по пояс травой заросли, окна  выбиты,  двери  вышиблены...  эти
мародеры все дома испоганили, сучье отродье!
    - Ты же сам бывший вор, - подлил масла в огонь Шуряк.
    - А  ты,  парень,  не  путай, - строго ответил ему Павло. -
Одно  дело  -  честно  украсть,  а  другое  -  брошенное  взять
по-шакальи!
    - "Честно украсть"?! - чуть не рассмеялся Федор.
    - Слышь,  мужики,  у  меня идея созрела, - послышался сзади
помягчавший голос Павло.  -  Давайте  пошлем  этого  карманного
волкодава,  за  которым  мы  охотимся,  к его собачьим чертям и
поселимся в каком-нибудь уютном домишке... вон, любой выбирай!
    - А как же барабашки? - спросил Федор.
    - Так они ж вполне  приличные  звуки  издают  и  не  громче
обычного. С ними веселее даже!
    - А  питаться чем? - спросил Федор: ему было интересно, что
ответит на это практичный мужик Павло.
    - Будем рыбу ловить, кролей разведем, - ответил  Павло,  не
задумываясь.

    - Как же ты, Паша, свой дом на материке пустовать оставишь?
- съехидничал Шуряк.
    - Зачем же его пустым оставлять, - серьезно сказал Павло, -
я в него жильцов запущу за умеренную плату.
    - А  я-то  думал,  к  чему  он клонит? Вот пройда! - весело
закричал Шуряк, как бы делая Павло комплимент.
    Неожиданно   из-за   поворота   донеслись   частые   хлопки
выстрелов, которые, казалось, быстро приближались.
    - Эй,  командир,  у  тебя как с ушами, в порядке? - крикнул
Павло.
    - Без  паники  там,  в  хвосте!  -  отозвался   Шуряк,   не
оборачиваясь. - Просто барабашки развлекаются.
    - Вы,  молодежь,  как  хотите,  а  я  один  раз  уже свинца
наглотался. - Павло скинул со спины рюкзак и залег за  растущие
вдоль  пешеходной дорожки невысокие, но густые кустики. - Давно
я не брал в руки шашек! - щелкнул он затвором пистолета.
    - Смотри, своих в дамки не отправь! - поспешил Шуряк уйти с
дороги.

    Последовав общему примеру, Федор улегся на прохладную сырую
землю и принялся обрывать с куста  листики  на  уровне  головы,
чтобы  лучше  было видно. Через несколько секунд из-за поворота
выбежал долговязый патлатый парень с болтающимся в правой  руке
коротким  автоматом.  В  каких-нибудь  пяти  шагах  от залегшей
шуряковской команды он резко повернулся на 180 градусов, громко
выпустил, пятясь  задом,  короткую  автоматную  очередь,  опять
повернулся  вокруг  своей оси и побежал вниз по дороге широкими
шагами.  Со  стороны  поворота   прогремело   два   пистолетных
выстрела,  и возле самых кустов визгливо прожужжали пули. Из-за
поворота так никто  и  не  появился,  но  по  улице  простучали
двойные  шаги,  сопровождающиеся  тяжелым дыханием. Кроме того,
можно   было   расслышать    глухое    позвякивание    стальных
карабинчиков,  которые  цепляются  к  брюкам  для  подвешивания
всякой всячины, и отрывистый шум портативной рации, прорезаемый
неразборчивыми радиоголосами. Судя по всему, за парнем  гналась
"барабашкинская полиция".
    - Подъем!  -  скомандовал  Шуряк,  выждав  для верности еще
минуту.
    - Бежит, бежит, а чего бежит?! - сказал Федор, отряхиваясь.
Все равно они ему ничего не сделают!
    - Ты просто еще  не  сталкивался  с  местными  лягавыми,  -
серьезно   сказал  Шуряк.  -  И  притом,  он  нарушил  основную
заповедь: вступил в  контакт  с  барабашками,  завязав  с  ними
перестрелку. Неизвестно еще, чем это кончится!
    Федор  вздохнул  украдкой:  опять  этот  смекалистый  Шуряк
посадил его в лужу!
    - Стой, раз-два! - обернулся  Шуряк,  когда  они  дошли  до
поворота  (Федор  и  Павло и вправду сделали два лишних шага по
инерции). - Этот поворот нам ни к чему - нам прямо идти надо.
    - Так прямо же  ж  дороги  нет,  -  прохрипел  запыхавшийся
Павло,  кивнув  на  возвышавшуюся  впереди не очень высокую, но
довольно крутую лесистую гору.
    - А   ты,   Паша,   на   автомобиле   едешь,   что   дорогу
высматриваешь?  Слушай  мой  приказ:  взять  штурмом  этот "пик
Коммунизма"! Вопросы есть?

    - Давайте, парни, я впереди полезу, чтобы вы в случае  чего
меня поймать смогли, - по-простому предложил Павло.
    - Ха!  Тебя  поймаешь, так потом с тобой в обнимку до самой
речки  катиться  будешь!  -  засмеялся   Шуряк.   -   Нет   уж,
нафиг-нафиг, пойдем по старой схеме.

    Примерно  через  четверть  часа  они вскарабкались на самую
вершину  горы  и,  смахнув  с  лица  застилавший   глаза   пот,
огляделись  по сторонам: под ними лежал, как на ладони, зеленый
остров Барабашкин, бывший Холмистый. По его периметру и  впрямь
возвышались  четыре  холма  (не  считая  того,  на  котором они
стояли),  в  буйных  зарослях  которых   прятались   аккуратные
коттеджи,  а  центр провисал котловиной, заставленной дырчатыми
кубами каменных домов  и  стеклянными  призмами  железобетонных
небоскребов.  Внизу  холма,  на  котором  стояли  трое отважных
охотников за  ценным  домашним  зверьком,  шумела  восьмирядная
скоростная   автомагистраль,   особой  приметой  которой  было,
конечно же, отсутствие на ней каких бы то ни было машин.
    - Видите вон тот округлый небоскреб? - спросил Шуряк, глядя
в бинокль.

    - Который? - взял у него бинокль Федор.
    - Второй по высоте.
    - Ага, вижу, - нашарил Федор окулярами небоскреб с широкими
балконами, напоминающий кукурузный початок. - Это тот самый?
    - Далековато что-то, - завладел своим биноклем Павло. -  Ты
же, командир, говорил, что рукой подать, а до него еще пилить и
пилить!
    - Карта  неточная  попалась,  -  заявил  Шуряк  и глазом не
моргнув.
    Они  спустились  к  шуршавшей  автопокрышками  и   ревевшей
двигателями магистрали.

    - Может,  по  мосту  перейдем? - показал Павло на невысокий
мостик метрах в трехстах вправо.
    - Зачем же крюк делать? - пожал плечами Шуряк.
    - А зачем под колеса лезть! - серьезно сказал Павло.
    - Ты что, Павлуша? - внимательно посмотрел на него Шуряк.
    - А то, что  когда  стреляли,  ты  тоже  говорил,  что  это
балабошки балуются, - отвел Павло взгляд в сторону.
    - Так там чувак с автоматом был, а здесь - ни одной машины,
- Шуряк   ни   на   шутку   встревожился   за  Павло.  -  Брось
мандражировать, Паша!
    - Кто мандражирует?! - Павло свирепо сгреб в  кулак  куртку
на груди Шуряка. - Да я первый пойду!
    - Пойдем,  как  шли,  -  твердо  сказал  Шуряк,  выдергивая
куртку.
    Шуряк решительно перешагнул через бетонную оградку и, глядя
прямо перед собой, двинулся  быстрым  шагом  через  автостраду.
Федор  поспешил  за  ним,  стараясь  идти равномерно, что очень
трудно было сделать: каждый  раз,  когда  на  него  накатывался
сбоку  мощный  рев  двигателя,  хотелось или остановиться, или,
наоборот, побежать; и каждый раз, когда  его  обдавало  плотной
воздушной волной и по мозгам ударял оглушающий рокот, влетающий
в  одно  ухо  и  вылетающий  из  другого,  сердце  предательски
замирало. Наконец, он ступил на безопасную обочину и облегченно
вздохнул: у него было такое чувство, будто он преодолел  минное
поле.
    Внезапно  за  спиной  раздался резкий визг тормозов - Федор
быстро обернулся, вздрогнув, и увидел отпрыгивающего в  сторону
Павло,  не  дошедшего  пяти метров до обочины. Не успел бедняга
Павло приземлиться на четыре кости,  как  над  самым  его  ухом
снова  завизжали  тормоза  -  он шарахнулся вбок, перевернулся,
вскочил и побежал с перепугу не в ту сторону. "Назад, назад!" -
закричали хором Шуряк с  Федором,  стараясь  перекрыть  голосом
глухие  удары,  скрежет металла, треск крошащегося стекла и вой
клаксонов. Павло, наконец, опомнился, резко повернул обратно  и
заячьими прыжками выскочил на обочину.

    - А  ты  у  нас  прыткий,  оказывается!  - засмеялся Шуряк,
хлопая по плечу трясущегося Павло.
    Павло  проскрипел  в  ответ  зубами  и  пробуравил   Шуряка
выпученными глазами, но сказать ничего не смог.
    - Оставь его, пусть в себя придет! - сказал Федор, которому
стало жаль Павло.
    - Слушай,  Федор,  - отвел его в сторону Шуряк, - присмотри
за Павло, ладно? Какой-то он странный стал...
    - Вы чего там шушукаетесь? - недовольно крикнул  очнувшийся
Павло. - Обсуждаете, как от меня, старика, избавиться?
    Шуряк скроил для Федора выразительную гримасу: только что я
тебе говорил, а теперь ты и сам видишь.
    - Господь с тобой, Пашуля! - весело крикнул Шуряк. - просто
Федор  мне  признался  по  секрету,  что  не любит, когда ему в
затылок дышат. Ты не будешь против, если мы его в конец колонны
поставим?
    Павло ничего не ответил, но зыркнул по-волчьи: врете, гады!
    - Давайте перекусим,  может?  -  предложил  Федор,  который
давно ничего не ел, кроме яблок на закуску.
    - О, это идея! - охотно поддержал его Шуряк: ему, очевидно,
пришло  на ум, что Павло нужно накормить, чтобы он окончательно
пришел в себя. - Отойдем от дороги и похаваем!
    Они зашли  в  перелесок,  отделяющий  автостраду  от  жилых
домов,  и устроились на толстых корнях исполинского дуба. Павло
молча развязал рюкзак и бережно выложил на расстеленный  вместо
скатерти  целлофановый пакет большущий шмат сала, буханку хлеба
и шесть свежих огурцов.
    - И все? - вскинул брови Шуряк.
    Не  удостоив  его  ответом,  Павло  нарубил  сало  крупными
кубиками  и  принялся неторопливо его поглощать... Ели в полной
тишине, даже барабашек не было слышно...
    - Анекдот хотите? - не выдержал  тишины  Шуряк.  -  Короче,
Штирлиц  заглядывает  в  дупло  и  видит  в темноте два круглых
глаза. Голос за кадром: "Это дятел", - подумал Штирлиц. -  "Сам
ты дятел!" - подумал Мюллер".

    Федор  засмеялся,  а  Павло  и  бровью  не  повел, будто не
слышал: он все так же задумчиво  продолжал  двигать  челюстями,
время от времени на секунду замирая и прислушиваясь к чему-то.
    - Как самочувствие, Паша? - опять не выдержал Шуряк.
    - Я не Паша, - тихо ответил Павло, не повернув головы.
    Федор   и   Шуряк   застыли  с  набитыми  ртами:  им  вдруг
почудилось, что перед ними сидит  не  Павло,  а  принявший  его
обличье барабашка или еще того хуже...

    - А   кто  ты?  -  так  же  тихо  спросил  Шуряк,  медленно
просовывая  руку  под  куртку,  к  ремню,  на  котором   висела
тяжеленькая граната.
    - Я  -  Павел  Егорович!  - взорвался Павло. - А ты - щенок
еще, чтобы меня Пашей называть!
    Шуряк с Федором облегченно вздохнули в унисон.
    - Дурак ты, Егорыч, и шутки  у  тебя  дурацкие,  -  ласково
сказал Шуряк.

    - У меня башка раскалывается, - пожаловался Павел Егорович.
    - На  вот, полечись, - передал ему Шуряк фляжку со спиртом.
- Три  столовых  ложки  после  еды  -   сразу   головка   бо-бо
перестанет.
    Павло принял "лекарство", и инцидент был исчерпан. Закончив
трапезу,  команда  возобновила  свой  поход.  Федор  шел теперь
последним... Не успел он пройти и десяти шагов, как услышал  за
собой  тяжелое  дыхание.  Он  обернулся - сзади никого не было.
"Прибавить шаг!" - дал команду Шуряк. Федор  пошел  быстрее,  и
дыхание за его спиной стало более частым и громким, переходящим
в  одышку. Федор остановился - дыхание стихло. Он опять пошел -
дыхание снова стало  греть  ему  затылок,  и  теперь  к  одышке
прибавилось противное постанывание при каждом выдохе. "Сучары!"
-  обругал  Федор  барабашек  и  сам  стал громко дышать, чтобы
заглушить невыносимое дыхание у себя за спиной.
    Через несколько  минут  они  вышли  на  городскую  окраину,
застроенную   невысокими   кирпичными  домами  типа  хрущевских
пятиэтажек, прозванных в народе "хрущобами" (видно, здесь  жили
те,   кто  обслуживал  миллионеров...  то  есть,  раньше  жили,
конечно). Шуряк достал  собачий  пеленгатор  и  вставил  в  ухо
капсулу  с микрофоном. "Ну что, авкает?" - спросил Павло. Шуряк
вместо ответа поднял вверх указательный палец, прислушиваясь...
по губам его поползла  довольная  улыбка.  "За  мной!"  -  дико
заорал  он  и  бросился  бежать  вдоль  улицы.  Павло  и  Федор
устремились за ним.
    Пробежав метров сто, Шуряк  вдруг  остановился  и  принялся
вертеться на месте, зондируя пространство антенной пеленгатора.
Со   стороны  он  сильно  напоминал  ищейку,  потерявшую  след.
Наконец,  он  замер,  поводил  рукой,  уточняя  направление,  и
бросился   в   переулок.  На  следующем  перекрестке  он  опять
остановился, и вся процедура была проделана заново...  Так  они
пробежали  несколько  кварталов,  и в итоге оказались на том же
месте, откуда начали свою  гонку.  Шуряк  снова  было  принялся
отплясывать  свой  танец,  но  подбежавший  Павло  схватился за
провод и выдернул капсулу из его уха:
    - Сними лапшу с ушей! - прохрипел он, отдуваясь. -  Я  тебе
не лошадь цирковая, чтоб по кругу бегать!
    - Идиот!  -  заорал в ответ Шуряк, втыкая капсулу обратно в
ухо. - Она же не будет стоять на одном месте и ждать, когда  ты
ее за хвост поймаешь!

    - Я вот счас тебя самого за х...
    - Тихо мне! - перебил Шуряк, многозначительно кивая головой
на недостроенный дом метрах в двадцати.
    - Когда же она туда забежать успела? - усомнился Федор.
    - Да это у него в ухе звенит! - поддержал его разозлившийся
Павло.
    - Можете сами убедиться, - протянул им капсулу Шуряк.
    Павло,  а  затем  Федор  послушали:  и  правда,  со стороны
недостроенного  краснокирпичного  дома  пищало,  причем   очень
сильно.  Все  трое  подошли  к строению, задержавшемуся в своем
росте на третьем этаже. Вход  в  него  зиял  черным  бездверным
проемом,  и  из  этого проема, как из темной пещеры, доносилось
грозное рычание на одной низкой ноте, принадлежавшее, казалось,
крупному хищному зверю.
    - Что, опять барабашки, скажешь?  -  ехидно  спросил  Павло
Шуряка.
    - А кто же еще?! - невозмутимо ответил тот. - Или ты хочешь
сказать, что наша болоночка охрипла?
    - Тогда  иди  и возьми ее, если ты такой вумный! - злорадно
сказал Павло.

    Шуряк, конечно же, тоже стал подозревать  что-то  неладное,
но отступать было некуда: сзади был Павло. Он предусмотрительно
застегнул на голой груди куртку и, пригнув голову, словно шел в
огонь,  стремительно  ворвался  в дверной проем... Почти тотчас
раздался  мощный  рык,  и  Павло  с  Федором  увидели,  как  по
невысоким    ступенькам   перед   входом   скатывается   Шуряк,
запутавшийся в мохнатой черной шубе. Извернувшись, он сбросил с
себя эту  захлебывающуюся  свирепым  урчанием  толстую  шубу  и
завопил:  "Стреляй,  разъеба!"  И  только  тут  Федор  с  Павло
разобрали, что это вовсе не шуба, а  огромный  лохматый  пес  с
горящими глазами.
    Павло  кинулся  за  пистолетом,  но  проницательный барбос,
отреагировав на резкое движение его руки, бросился  на  него  и
сбил  с  ног...  К  счастью,  рядом  валялась совковая лопата с
длинной ручкой, и вовремя вышедший из оцепенения Федор огрел ей
собаку по спине. Послышался жалобный  визг,  пес  отпрыгнул  от
своей жертвы, которую чуть-чуть не схватил за горло, и, опытным
взглядом  оценив  расклад  сил,  неторопливо, чтобы не потерять
своего  собачьего  достоинства,  затрусил  прочь,  на  прощание
огрызнувшись,  мол,  еще  встретимся.  Раздался  резкий хлопок:
Павло  запоздало  выстрелил,  не  целясь,   скорее   даже   для
самоуспокоения.
    - Беги,  беги, волчина! - крикнул он вслед рванувшей наутек
собаке.
    - Ну ты, ворошиловский стрелок! - набросился на него Шуряк.
- Раньше палить надо было!
    - Надо  было  слушать   меня   раньше!   Учишь-учишь   вас,
молодых... - по-стариковски проворчал Павло.
    Шуряк подобрал с земли пеленгатор.
    - Не сломался? - поинтересовался Федор.
    - Пищит,  зараза,  не  умолкая,  как  птенец  в яйце! - зло
сказал Шуряк.

    - А ты еще раз туда сбегай,  может,  тот  кобель  просто  к
нашей сучке на вечеринку приходил! - усмехнулся Павло.
    - Какой  же  я  дурак!  -  стукнул себя по лбу пеленгатором
Шуряк. - Нет, ну какой же я дур-рак!
    - Наконец-то сказал что-то умное! - заржал Павло.
    - Тут же маленькая лампочка есть... вот, красненькая...  да
вот же! - тыкал Шуряк пальцем, радуясь своей находке так, будто
нашел  саму  собачку. - Она ж, подлая, наверняка мигать должна,
когда сигнал проходит, а  не  мигает!  Это  барабашки,  стервы,
пищат!
    Федор  засмеялся,  а  Павло  побагровел  и  погрозил Шуряку
кулаком:
    - Будешь сам теперь бегать,  куда  барабашки  скажут,  а  я
пешком пойду, ноги не казенные!
    - Забудем   распри,   братья!   -   сказал  высоким  слогом
повеселевший Шуряк. - Огонь покажет нам дорогу!  -  театральным
жестом  он  выдернул  провод  с  капсулой,  бросил  на  землю и
растоптал, как змею.
    - Так что, уже горит? - усмехнулся Федор.
    - Пока нет,  но  скоро  будет.  Все  за  мной!  Ориентир  -
стоэтажная собачья будка!
    Они  двинулись  к  небоскребу,  до которого, казалось, было
рукой подать, но это только казалось... Шли молча - и  так  уже
порядком  друг  другу надоели, а тут еще и говорить о чем-то...
Барабашки тоже особо не шумели, просто имитировали многоголосье
толпы, шарканье ног по тротуару, шум автомашин, вой полицейских
сирен, стук отбойного молотка на перекрытых участках  дороги  и
прочие  беспорядочные  звуки,  составляющие  уличную  какофонию
центральной части любого крупного города.
    - Слушай, командарм, а чего мы  идем-то?  -  спросил  вдруг
Павло.
    - Не понял! - остановился Шуряк.
    - Чего мы идем, говорю, как юные следопыты?! - посмотрел на
него Павло, как на дурака.
    - Опять  не  понял!  -  Шуряк  посмотрел  на  Павло, как на
сумасшедшего.
    - Какие трудности? - подошел Федор поближе, чтобы в  случае
возникновения драки разнять приятелей.
    - Я  говорю, чего мы идем-то?! - кивнул Павло на стоящие по
краю улицы автомобили. - Ты, Федя, какую  марку  предпочитаешь:
"Форд", "Мерседес", "Жопорожец"?
    - Ты  -  гений!  -  по-дружески  пихнул его кулаком в плечо
Шуряк. - Берем вон тот зеленый "Кадиллак" - я мелюзгу водить не
умею! Слушай, Паша, ты случайно ломика с собой не прихватил?  -
подергал Шуряк запертую дверцу облюбованной им машины.
    - То-то  я  гляжу,  у тебя "броневик" без дверей! - покачал
головой Павло. - Учись у профессора!
    Павло поковырялся в замке извлеченной из  кожаного  футляра
проволочкой  и легко открыл дверь. "Сам поведу!" - пролез он на
место водителя. Шуряк и Федор уселись рядом с  ним  на  широком
первом  сидении.  Едва  Павло  вставил свою волшебную отмычку в
замок зажигания, послышались ровные обороты двигателя.
    - Как часы работает! - удовлетворенно сказал Павло и ударил
по "газам",  чтобы  эффектно  сорвать  машину  с  места,  но...
двигатель  все  так  же  потихоньку тикал, "как часы". - Что за
черт!
    - Так ты, Паша, не на ту железку давишь!  -  весело  сказал
Шуряк.
    - Не  учи отца... дальше знаешь? - проворчал Павло, начиная
нервничать.

    - Ты ведь, Паша, на тормоза жмешь!  -  еще  веселее  сказал
Шуряк.
    - Как  на  тормоза?!  -  Павло ударил по соседней педали, и
машина оглушительно взревела, но с места не стронулась.
    Сквозь рев двигателя послышался истерический хохот Шуряка.
    - Чего регочешь!? - разозлился Павло.
    Шуряк жестами попросил Федора дать  ему  выйти  из  машины,
отошел  на  безопасное  расстояние,  чтобы  Павло  не  смог его
достать, и крикнул сквозь смех:
    - Заправься сначала, автолюбитель!
    Павло с Федором посмотрели на топливомер: стрелка  была  на
нуле.
    - Тьфу!  -  плюнул  в сердцах Павло на приборную доску. - Я
этим барабашкам точно их бараньи башки поотрываю! И с тобой еще
разберусь, вражий подпевала!

    - Давай  мириться,  Павел  Егорыч!  -   подошел   Шуряк   к
вылезавшему  из  машины  Павло.  -  Хочешь,  прощения  попрошу?
Дяденька, прости засранца!
    - Да пошел ты! - широко замахнулся Павло увесистым кулаком.
    - Ну вот и помирились! - Шуряк  бросился  на  шею  Павло  и
радостно  похлопал  его  по спине, как будто тот не размахнулся
для удара, а распростер объятия для встречи.
    - Ладно, шпана недорезанная, вернемся - поговорим! -  Павло
все еще злился, но уже не был агрессивно настроен.
    Кончилось все тем, что они выпили по 50 граммов спирта "для
поднятия   жизненного   тонуса"  и  благополучно  добрались  до
небоскреба на подобранном на обочине микроавтобусе.  Здесь  для
начала  Шуряк обошел вокруг дома со своим пеленгатором - пусто;
затем они поднялись на лифте на третий этаж,  где  раньше  жила
старушка - тоже пусто.
    - Может, она в квартире сидит? - предположил Федор.
    - Дверь-то  на  ключ  заперта, - возразил Шуряк, - не могла
ведь она в замочную скважину пролезть!
    - Пойдем  на  улицу  шукать!  -  сказал  Павло.  Все   трое
двинулись к лифтам, и тут Шуряк остановился с криком "есть"!
    - Что есть? - обернулся Федор.
    - На жопе шерсть, - скептически ухмыльнулся Павло.
    - Она там! - показал Шуряк на двери лифта.
    - Что  же  мы  ее  не  видели,  когда  сюда  ехали? - задал
резонный вопрос Павло.
    - Так тут же две кабины лифта, - не сдавался Шуряк,  -  она
во  второй  сидит!  Вот,  смотрите! - он показал Павло и Федору
мигающую лампочку.
    - Сейчас проверим, - серьезно сказал Павло, вызывая  второй
лифт.
    Через   некоторое   время   послышался   характерный   звук
останавливающегося лифта, а сразу за ним - обрадованный звонкий
лай.
    "Я же говорил!" - закричал Шуряк, нетерпеливо напирая сзади
на загородившего двери Павло. Створки  дверей  раздвинулись,  и
Павло под напором Шуряка шагнул в кабину лифта... "А-а-а!!" - в
гулкой  лифтовой  шахте  раздался  душераздирающий  крик. Федор
заглянул через плечо Шуряка и увидел, что Павло в кабине нет...
да  и  самой  кабины  тоже  нет!  Со   дна   шахты   доносились
человеческие  стоны  и  собачий скулеж... "Быстрее!" - закричал
Шуряк Федору, срываясь в другой конец коридора, к лестнице,  но
не  добежав  до нее, он резко свернул в открытую дверь одной из
квартир.

    "Ты чего?!"  -  закричал  Федор,  устремляясь  за  ним.  Не
ответив,  Шуряк  ухватился  за ручку внутренней двери и потянул
вверх, снимая легкую фанерную дверь с петель. Федор  помог  ему
и, подхватив вдвоем дверь, они сбежали по лестнице в подвал. На
дне шахты лежал, скрючившись, Павло, и никакой собачки, конечно
же, там не было...
    - Как ты, Паша? - подскочил к нему Шуряк.
    - Убью, паскуда! - застонал Павло. - Нога у меня сломана!
    Шуряк с Федором погрузили Павло на дверь, как на носилки, и
вынесли по лестнице в просторный холл небоскреба.
    - Надо ему шину наложить, - сказал Федор.
    - Я  тебе счас наложу! - завопил Павло. - Вправляйте кость,
идиоты, а то через два часа срастется  через  жопу  -  буду  до
самого дома кандыбать!

    Шуряк  схватился  было  за  сломанную  ногу,  но  тут Павло
закричал истерическим криком: "Наркоз, наркоз!" Шуряк  дал  ему
фляжку  со  спиртом,  и Павло выпил все до капли, не отрываясь.
"Погоди, пусть примется..." -  прошептал  он,  закрывая  глаза.
Федор сел на грудь Павло и наступил ему коленями на руки, чтобы
тот  не  дергался,  и  Шуряк на удивление быстро вправил кость.
Павло потерял от боли сознание и уснул под "наркозом".

    - Не нравится мне это, - задумчиво сказал Шуряк, накладывая
на ногу шину - оторванный от кресла подлокотник.
    - Что именно? - спросил Федор, вытирая пот со лба.
    - Да то, что барабашки  электричеством  балуются...  Теперь
полная безнадега, придется домой ни с чем возвращаться.
    - Нам бы тоже поспать не мешало перед обратной дорогой.
    - Да, ты спи, Федор, а я покараулю, потом сменимся.
    Федор  разлегся  на  мягком  кожаном  диване  под  кудрявым
деревом в кадке и тут же уснул... Уснув, он очутился  за  своим
рабочим  столом:  голова  его лежала на раскрытой книге "Остров
пингвинов", на страницу со вступительной  статьей  вытекала  из
приоткрытого  рта  слюна.  В  комнате никого больше не было. Он
вытер рот и посмотрел на часы  -  12:50,  до  конца  обеденного
перерыва 40 минут, значит, есть еще время сходить в столовую. В
столовой  Федор  взял  компот  с  пирожком  (остальные  блюда -
суп-харчо, котлеты и биточки - были небезопасны для здоровья) и
подсел за столик у окна к заводской  честнодавалке  Тамарке  по
прозвищу  Томка-Котомка,  скучавшей в одиночестве с биточком за
щекой.
    - Привет! - кивнул ей Федор.  -  Что-то  народу  сегодня  в
столовой на удивление мало, не все работают в субботу, что ли?
    - А ты чего здесь? - спросила Томка вместо приветствия.
    - А  где  мне  быть?  -  ответил  Федор вопросом на вопрос,
надкусывая пирожок.

    - Где все - в клубе, в актовом зале.
    - Зачем?
    - Тебя ж там сейчас на собрании сношают!
    - Гх, - подавился пирожком Федор. - За что?
    - Да так, за все хорошее.
    - А если конкретнее?
    - Говорят, сбежал ты за  кордон,  Федя,  на  сладкую  жизнь
польстился.
    - А  ты почему не на собрании? - Федор пристально посмотрел
в томкино-котомкино беличье личико: может, шутит?
    - Я только в групповом сексе  участвую,  Федяня,  а  там  -
коллективный,  -  ответила  Томка,  всасывая через напомаженные
губы жирную макаронину.
    - Ну ладно, я пошел, - поднялся Федор из-за стола.
    - Куда?
    - На собрание, - ответил он весело, как бы в шутку,  не  до
конца поверив Томке.
    - Они,  Федь,  тебя  и заочно отдрючить могут, так что твое
присутствие не обязательно. Пойдем в подвал нашего цеха  лучше:
там  на  днях теннисный стол поставили... Пока никого нет, мы с
тобой напару в  пинг-понг  поиграем,  -  темные  томкины  глаза
влажно заблестели.
    - Ты пока сетку поищи.
    - Зачем? - улыбнулась Томка.
    - Чтоб помягче было, а я пошел.
    Войдя  в  актовый  зал, Федор хотел устроиться на последнем
ряду, но его заметили из президиума и замахали руками, будто бы
даже обрадовались: давно  вас  ждали,  проходите,  садитесь  на
первый  ряд,  сделайте одолжение, вам здесь удобнее будет, да и
нам вас лучше видно станет, чтобы посмотреть на вас,  какой  вы
есть, маму вашу...
    Под  шелест  взволновавшегося  при его появлении зала Федор
прошел на  пустовавший  первый  ряд  и  уселся  почти  напротив
президиума, восседавшего на сцене за столом, накрытом кумачовой
скатертью.  С трибуны выступал "не по бумажке" - в духе времени
- потомственный  рабочий  аристократ  (то  бишь,   из   рабочей
аристократии) Дрюкалин-Залупович:
    -...  и  вот,  эта паршивая овца, заведшаяся в нашем ста...
старающемся в поте лица досрочно,  с  опережением  графика,  за
четыре   дня   до  завершения  контрольной  даты  ликвидировать
наметившееся за предыдущие без  малого  пять  лет  исторической
пятилетки  экономии  и  бережливости  отставание  в  устранении
недоперевыполнения грандиозных планов партии  и  правительства,
которые,  как  известно, являются планами народа, так вот, этот
оборотень, оказавшийся на самом деле не безобидной  овечкой,  а
кровожадным  хищником,  вставившим нож в спину вскормившего его
коллектива, этот клещ на теле  пролетариата  и  интеллигентской
прослойки   в   поисках   легкой   жизни   перешел  на  сторону
империалистического Запада. Что  же  ждет  его  в  этом  раю  в
кавычках? Скажем прямо, товарищи: новый виток гонки вооружений,
усиление  галлопирующей  инфляции,  относительная  и абсолютная
нищета  с  рекордным  коэффициентом   квинтильности,   ползучая
безработица,    неподконтрольная   преступность,   необузданная
наркомания,  сексуальная  вседозволенность  и  бич  XX  века  в
странах  капитала  -  всепожирающий  СПИД. Бурщилов обречен! Но
должны ли мы проявлять к нему жалость, столь присущую  великому
советскому  народу?  Нет! Нет и не будет пощады нашим классовым
врагам, предателям нашего  сплоченного  коллектива,  в  котором
плечом  к  плечу  и  рука об руку трудятся рабочие и итээровцы,
молодежь и ветераны, наши славные мужчины и дорогие женщины!  Я
кончил.
    - Я тоже, - послышался женский голос с галерки.
    Под  аплодисменты  вперемешку  со смехом Дрюкалин-Залупович
сошел с трибуны и вернулся на свое место в президиуме.
    - Тише, товарищи, мы не на  детском  утреннике,  -  ведущий
собрания  парторг  Шумилихин  постучал  железной открывалкой по
бутылке "Боржоми". - Дело серьезное. В распоряжении  президиума
имеется фотография, на которой Бурщилов запечатлен пьющим водку
через  соломину  -  (крик  из зала: "Извращенец!") - в компании
полуобнаженной гражданки США.
    - Не видно! - послышалось из зала. - По рядам пустите!
    - Более  того,  -  продолжал  Шумилихин,  -  выпав   из-под
присмотра  коллектива,  Бурщилов  спелся  с такими же, как и он
сам, отпетыми подонками и в настоящее  время  нарушает  пределы
запретной зоны, проникнув в нее без соответствующего разрешения
местных властей.
    - Вопрос можно? - раздался голос.
    - Пожалуйста, - кивнул Шумилихин.
    - Может,  я  чего  не  понимаю,  - поднялся в середине зала
мужчина в синем рабочем халате, -  вы  говорите,  будто  сбежал
Бурщилов, что он там пределы нарушает...
    - Да, - подтвердил Шумилихин.
    - А  он  вон  на  первом ряду сидит в носу ковыряет. Это ж,
извините за выражение, абсурд какой-то!
    - Абсурд, маразм! - послышались отдельные голоса из  разных
мест зала.

    - Спокойно,  товарищи, никакого абсурда здесь нет, - заявил
Шумилихин.  -  Просто  Бурщилов  в  настоящее  время   спит   в
фешенебельном  небоскребе  на  территории запретной... не нашей
запретной зоны, а мы все ему снимся.
    Раздались недоуменные смешки.
    - Пусть  сам  скажет!  -  крикнул  кто-то  среди  всеобщего
замешательства.

    - Ну  что ж, Бурщилов, - сказал Шумилихин, избегая смотреть
в сторону Федора, - дайте отчет коллективу, как  вы  встали  на
путь измены и преступления.

    Федор  взошел  на  трибуну и приготовился было заявить, что
все  это  недоразумение,   что   он   попал   в   Хелл-Сити   в
бессознательном  состоянии,  да  и  вообще  Хелл-Сити  - это не
заграница, потому что находится в Аду, а Ад един  и  неделим  и
т.д.  и  т.п...  но  тут  ему  вдруг  пришло  в  голову,  что в
президиуме сидят те же барабашки под  человеческой  личиной,  и
пока  ты  молчишь  и  не отвечаешь на их словесные выпады, ты в
безопасности, но стоит лишь открыть рот, чтобы сказать что-то в
свое оправдание...
    - Мы вас очень внимательно слушаем, - донесся из президиума
ласковый голос старейшего активиста Малофейкина,  про  которого
ходили  слухи,  будто  у  него в кармане брюк дырка, и, сидя на
собраниях, он занимается онанизмом.

    "Да, в дурацкое положение я попал, -  взволнованно  подумал
Федор.  -  Говорить  ничего нельзя, а уйти с трибуны, ничего не
сказав,  не  получается  -  нога   не   поворачивается...   Что
делать???"
    Неожиданно  трибуна,  на  которой стоял Федор, затряслась и
закачалась... "Хоть бы она упала! - обрадовался  Федор.  -  Это
будет   выход!"   Федор  открыл  глаза  и  увидел  перед  собой
подползшего к дивану Павло, который тряс его за плечо.
    - Слава тебе, яйца! - облегченно сказал Федор, радуясь, что
собрание закончилось... по крайней мере, для него.
    - Ты что, сдурел? - прошипел  Павло,  говоривший  почему-то
шепотом. - Я говорю, Шуряк исчез!
    - Может,  он  опять  на  поиски своей собачки отправился? -
предположил Федор.
    - Да нет, навряд ли, - покачал головой Павло. - Дури в нем,
конечно, много, но просто так он бы нас спящих не оставил.
    - Где же его искать? - Федор  посмотрел  вверх,  будто  мог
просветить своим взглядом, как рентгеном, сразу все 100 этажей.
    - Сперва на улице глянь, - посоветовал Павло.
    Федор   вышел   из  холла  на  широкую  бетонную  площадку,
облагороженную по краям карликовыми деревцами, и  задрал  вверх
голову, осматривая небоскреб: все было внешне спокойно, если не
считать  того,  что  из  открытого  настежь окна на двенадцатом
этаже   доносилась   ритмичная   музыка.    Вполне    возможно,
барабашки...  из  "музыкального"  окна  вылетела бутылка из-под
вина и, чуть не угодив в  отбежавшего  Федора,  разлетелась  по
бетону  мелкими  осколками  -  одна этикетка осталась: "Мартини
россо"... нет, это уже не барабашки!
    - Ну что? - спросил Павло у вернувшегося Федора.
    - Да он на двенадцатом этаже винцо попивает!
    - Вот чмо! - возмутился Павло. - Ты  там  потверже  с  ним,
будет брыкаться - скажи, что я его к стенке поставлю за то, что
друзей бросил!
    - Обязательно,  -  пообещал Федор, вспомнив, что Павло тоже
пьян.
    Он поднялся на 12-й этаж. Через приоткрытую дверь квартиры,
в которой веселился Шуряк, слышалась зажигательная секс-музыка.
Федор собрался войти,  но  остановился  на  пороге:  ему  вдруг
показалось,  что музыка - сама по себе, а женские экстатические
крики - сами по себе. На всякий случай  он  решил  подождать...
может,  там  и  не  Шуряк  вовсе.  Наконец, стоны стихли. Федор
выждал для верности еще минуту и зашел в квартиру... На широком
плюшевом диване вишневого цвета сидел голый Шуряк; в левой  его
руке  была  рюмка, а правая рука висела в воздухе, словно он ей
обнимал кого-то.
    - Это Магда, - сказал Шуряк, глупо улыбаясь.
    - Очень приятно, - растянул Федор губы до ушей, собираясь в
следующий момент двинуть Шуряку в челюсть, чтоб протрезвел...
    Но не успел он произнести эти слова, как на диване рядом  с
Шуряком  нарисовалась  прямо из воздуха миниатюрная блондинка в
одетой наизнанку шелковой блузке,  обхватывающая  руками  белые
колени   поджатых   ног.   Пригнув   голову,  она  выразительно
посмотрела на Федора влажными глазами,  в  которых  можно  было
увидеть одновременно и смущение, и вызов.
    - Александр,  можно  вас  на  пару  слов?  -  сказал Федор,
стараясь говорить как можно более вежливо, чтобы  ненароком  не
спровоцировать барабашек на дальнейшие фокусы.
    - С  удовольствием,  мон  шер, - в тон ему ответил Шуряк, -
счас только трусы одену...
    Шуряк натянул джинсы и проследовал за Федором на кухню.
    - Ты что, с ума спятил?! - набросился на него Федор. -  Это
же барабашка.

    - Ну и что? - улыбнулся Шуряк. - Главное, что все при ней и
долго уговаривать не надо. А ты, может, ревнуешь? Могу уступить
на пять минут, время пошло!

    - Мы  с  Павло  тоже  пошли,  а  ты тут хоть всех барабашек
перепробуй!
    Федор хотел выйти с кухни, но Шуряк загородил проход рукой,
опершись о торец стены:
    - Хороший  ты  мужик,  Федя,  но  есть   в   тебе   говнецо
интеллигентское!
    - Я  вот тебе счас переебу промеж глаз - будет тебе говнецо
и интеллигентское, и пролетарское! - рассвирепел Федор.
    - Во, это по-нашему, по-рабоче-крестьянски! - заржал Шуряк,
возвращаясь в комнату. - Я мигом, только куртку захвачу!
    Федор вышел из квартиры и стал дожидаться  в  коридоре.  До
него   слабо   доносился   голос   Шуряка,  который,  очевидно,
объяснялся  со  своей   новой   подругой.   Внезапно   раздался
истеричный  женский визг... Федор бросился в квартиру и увидел,
что ему навстречу ковыляет Шуряк, волоча за собой правую  ногу.
Присмотревшись,  Федор  разобрал  в  полумраке прихожей, что на
ноге у Шуряка висит Магда.
    - Вцепилась, как крокодил! - пожаловался Шуряк. - Не хочет,
чтоб я уходил... тьфу, я стихом заговорил!
    - А что это с ней?
    - Просто я ей разъяснил как дважды два,  кто  она  есть  на
самом  деле, ну и сказал, что ловить ей нечего, а она в крик...
Влюбилась, наверное!

    - Может, с собой ее возьмем?
    - Ну ты, романтик, лучше за ноги ее оттащи!
    Федор обхватил руками тонкие щиколотки и потянул на себя.
    - Ой, умора! Ты будто тачку везешь! - захохотал Шуряк. - Да
вмажь ты ей штиблетом!
    - Как же я женщине вмажу?!
    - Так это ж не женщина вовсе, а так... барабашкино отродье.
    - Все равно не могу! - решительно заявил Федор.
    - Тогда тяни сильнее, боишься ей ноги  выдернуть,  что  ли?
Или  пощекочи  под  ребрами,  может,  подействует... а лучше за
пятку, за пятку укуси! - издевался над Федором Шуряк.
    - Ты, советчик! - выпустил ноги Федор.
    - Ты эту кашу заварил - ты и расхлебывай!  -  Что,  бросить
меня  хочешь,  да? Как последняя гнида! - заволновался Шуряк. -
Это ж не человек, от нее всего ожидать  можно,  вдруг  она  мою
ногу съест, когда еще новая вырастет!

    - Ты ее лучше успокоить попробуй, - посоветовал Федор, а то
она, может, сама руки разжать не в состоянии...
    - Заклинило, что ли?
    - Ну да, от потрясения.
    Шуряк  посмотрел на Федора, как на ненормального, но все же
последовал  его  совету:  сел  на  пол,   погладил   несчастную
барабашку по голове и с трудом выдавил из себя:
    - Ты... это... не реви давай! Может, встретимся еще...
    Федор  вышел,  чтобы  не  мешать. Через две минуты появился
довольный Шуряк.

    - Слушай, Федя, откуда ты  так  хорошо  барабашек  женского
пола знаешь? - лукаво спросил он.
    - Просто  я  хорошо знаю людей женского пола, - выдал Федор
наигранный Шуряком ответ. - Ну как она?
    - Благополучно растворилась, - радостно сообщил Шуряк.
    Они спустились в холл, посреди которого лежал  на  ковре  и
что-то нашептывал себе под нос Павло.
    - Павлуша,  прости  в  последний  раз,  честное пионерское,
больше не буду! - подошел к нему Шуряк.
    Павло даже не  повернул  головы,  по-прежнему  разговаривая
шепотом с кем-то невидимым.
    - Не   нравится  мне  это...  у  меня  тоже  так  с  Магдой
начиналось, - озабоченно сказал Шуряк. -  Паша!  Павел  Егорыч,
твою мать! - крикнул он Павло на самое ухо.
    Павло никак не отреагировал.
    - Ладно,  сейчас  что-нибудь  придумаем,  -  Шуряк  поискал
глазами по  сторонам  и  остановил  свой  взгляд  на  небольшом
пылесосе  на  длинной  ручке,  который,  очевидно, был брошен в
холле уборщиком.
    Шуряк  поплевал  на  ладони,  схватился  обеими  руками  за
металлическую  ручку,  сделал  широкий  замах и, как молотом по
наковальне, грохнул пылесосом об пол перед самым  носом  Павло.
Павло  сильно вздрогнул, застонал от боли в ноге и схватился за
пистолет. Шуряка с Федором как ветром сдуло - они  бросились  к
лестнице.  "Убью  щенков! - заорал им вслед Павло. - Поговорить
не дают!" Шуряк взбежал по лестнице на  второй  этаж  и  вызвал
лифт.
    - Ты  куда?  -  зашел  за  ним  Федор в тут же подошедшую с
первого этажа кабину.
    - Я сейчас тоже кое с кем поговорю, - сурово сказал  Шуряк,
нажимая на самую верхнюю кнопку.
    Они  вышли  из  лифта  прямо  на  крышу и очутились в саду,
огороженном по периметру у самого края металлической  сеткой  в
два  человеческих  роста.  Шуряк  подошел  вплотную  к  сетке и
крикнул в крупные проволочные ячейки:

    - Эй, барабашки!
    - Эй-эй-эй - барабашки - эй - рабашки - ашки - башки - бара
- баш- ки!!! - отзовалось из-под небесного купола  многоголосое
эхо.
    - Что вам от нас нужно? - заорал Шуряк.
    - Что - что -о-о- нужно - ужно - вам - нас - ас - вас - нам
-но-но-о-хо-хо!!! - засмеялось эхо.
    - Под  дурачков  работаете, - процедил сквозь зубы Шуряк. -
Тогда я с вами по-другому поговорю!
    Резким движением он выхватил из-под куртки гранату. "С  ума
сошел!"  -  Федор  бросился  на  него  и,  вывернув кисть руки,
вытащил  из  его  цепких   пальцев   надрезанное   квадратиками
увесистое   железное   яйцо.   "Бросай!!!"   -  завопил  Шуряк,
распахивая куртку: на брючном ремне у него сиротливо  болталось
кольцо  с  предохранительной  чекой.  Федору  обожгло руку - он
корот ко размахнулся и метнул гранату вверх... "Только бы через
сетку перелетела!" - успел он подумать за ту долю секунды, пока
она  достигла  апогея  своей  крутой  траектории  и  зависла  в
воздухе, казалось, на целую вечность, перед тем как пойти вниз.
Наконец,  за сеткой мелькнула черная молния, и граната исчезла.
"Фу-у-х",  -  Федор  расслабился  и  тут  же  снова   напрягся,
прислушиваясь...
    - Раз, два, три, четыре, пять... блядь! - досчитал Шуряк до
шести. - Не сработала!
    - Подождем еще пять секунд, - сказал Федор.
    - Ты   пока   говорил,  по-ма-асковски  слова,  как  сопли,
растягивая, уже не пять, а все  десять  секунд  прошло.  Пойдем
искать - это у меня последняя!

    - Сдурел  ты, Шуряк?! - Федор красноречиво постучал кулаком
по лбу. - Она же без кольца - не ты ее, а она тебя найдет!
    - Не ссы в трусы, - заржал Шуряк.  -  Кольцо-то  от  другой
гранаты,  специально  для  таких  слабонервных,  как  ты, ношу.
Красиво она у тебя из руки выпрыгнула!

    - Зачем  же  ты  кричал,  чтоб  я  бросал,   если   она   с
предохранителем была? - усомнился Федор.
    - Так  я  думал,  она об асфальт шандарахнется и сработает,
все же высотища! В общем, сам себя наколол, - вздохнул Шуряк.
    Они спустились на первый этаж  и,  обойдя  стороной  что-то
бормочущего  с  пистолетом  в  руке  Павло,  выбежали на улицу.
Гранаты нигде не было видно...

    - Наверное, в кусты упала, потому и не взорвалась, - кивнул
Федор на растущие у самой стены густые кустики и елочки.
    - Да, давай там шарить, - согласился Шуряк.
    Минут пять они проползали под кустами, искололи  себе  лица
об   елочные   иглы,   искорябали   ветками   руки   -   и  все
безрезультатно.
    - Опять своего зверя ищете?  -  появился  радостный  Павло,
опирающийся  на  самодельный  костыль,  выструганный  из ствола
некогда украшавшего холл дерева.
    - Если этот зверь тебя укусит, Паша, то два  часа  железные
зубы  из ляжки выковыривать будешь, - невесело пошутил Шуряк. -
А ты с кем говорил, что такой довольный?
    - С Любашкой со своей, - ответил Павло, улыбаясь.
    - С Любашкой, говоришь... - Шуряк над чем-то  задумался.  -
Есть идея!

    - Не надо, идейный ты наш, - попросил Павло.
    - Снупи,  -  сказал  Шуряк,  не обращая внимания на Павло и
забыв про гранату. - Снупи! -  закричал  он  более  уверенно  и
посвистел. - Снупи, Снупи!
    Из  кустов  послышался  звонкий  лай,  и  к  ногам  Шуряка,
удивившегося не меньше Павло  и  Федора,  подскочила  маленькая
белая болонка, радостно виляющая мохнатым задом.
    - Ух  ты, моя псинка золотая! - погладил ее Шуряк. - Федор,
тащи мешок!

    - Так ведь это барабашка! -  сказал  изумленный  Федор,  не
двигаясь с места.

    - Да  хоть сам черт! - развеселился Шуряк. - Главное, чтобы
похожа была, а эта - точная копия, сама хозяйка от оригинала не
отличит! Неси мешок, говорят!
    Федор принес мешок, и Шуряк засунул в нее ценный дубликат.
    - Брось, Шуряк! - серьезно сказал Павло. -  Никому  еще  не
удавалось барабашку с острова вывезти, ты же знаешь...
    - Попытка  -  не  пытка,  не  правда  ли,  товарищ Берия? -
подмигнул ему Шуряк.

    - Могут быть неприятности, - почесал Павло в затылке.
    - А что она нам сделает? В худшем  случае  растает  вонючим
дымом. Давайте по коням!
    - Шуряк, а как же граната? - напомнил Федор.
    - Да  я  на  десять тысяч дукатов целый чемодан гранат себе
купить смогу, - отмахнулся  Шуряк,  влезая  в  микроавтобус  на
водительское сидение.
    - Рюкзаки забыли! - закричал Павло.
    - Разуй глаза, мешочная твоя душа, на последнем сидении они
лежат,  -  успокоил  его  Шуряк,  - я их лично туда закинул еще
когда выходили.
    Наконец, все уселись,  и  Шуряк  быстро  домчал  машину  до
самого  пляжа.  Лодка  оказалась на месте, Федор подкачал ее, и
все было готово к отплытию.

    - Что-то подозрительно, -  задумчиво  сказал  Павло,  когда
Шуряк с Федором спускали лодку на воду.
    - Что, Паша? - спросил Федор.
    - Больно  тихо  вокруг,  барабулек...  или  как  их  там...
барабашек совсем не слышно. Чую  я  что-то  неладное...  Может,
бросим на берегу этого оборотня барбашкинского, пока не поздно?
    - Да  ты,  Павлик,  потом  первый  локти кусать будешь, что
двадцать тысяч дукатов оставил по острову бегать. Да и чего нам
бояться, не потопит же нас наша малышка, в конце концов!
    - Я не боюсь, но у меня предчувствие, - хмуро посмотрел  на
шевелящийся мешок Павло.
    - Давай  на  нос лезь, Кассандра хромоногая! - распорядился
Шуряк. - А ты, Федя, на весла садись.
    Павло подобрал с земли скулящий мешок и влез с ним, кряхтя,
в лодку.

    - А-а! -  злорадно  протянул  Шуряк.  -  То  кричал  "давай
выбросим",  а  теперь сам же первый в охапку схватил, никому не
доверяет!
    - У меня не забалует, - пообещал Павло.
    Не успели они отплыть от берега, как  из  мешка  послышался
невыносимый вой.
    - Похоже, не хочет с острова уезжать, - заметил Федор.
    - Слышь, Павло, - весело сказал Шуряк, - проверь, может там
уже волк сидит, а то тяпнет тебя через мешок за колбаску!
    - Типун тебе на язык! - Павло развязал зубами мешок и вынул
из него  надрывающуюся  воем  собачонку. - А какого она, Шуряк,
полу должна быть? - спросил он зачем-то.
    - Сучка.
    - Сейчас проверим...
    - Ну как, основная примета совпадает?
    - Слушай, Сашок, а что это у нее из жопы кольцо торчит?
    - Какое еще кольцо? - насторожился Шуряк.
    - Да вот! - Павло поднял над головой указательный  палец  с
надетым на него металлическим кольцом.
    - В воду кидай! - заорал Шуряк во всю глотку.
    Напуганный  его  воплем  Павло, ничего не понимая, бросил в
воду вместо псевдо-собачки кольцо  с  чекой.  В  полной  тишине
послышался слабый всплеск...
    - Идиот!!! - захохотал Шуряк истерическим смехом.
     Федор    резко развернулся, выхватил из рук недоумевающего
Павло лохматый комок и взмахнул им, чтобы выбросить за борт, но
не  тут-то  было:  подлый  барабашка  крепко вцепился собачьими
зубами в рукав кожаной куртки и повис на руке Федора,  выставив
на   всеобщее   обозрение   плешивый   розовый  живот,  страшно
раздутый... "Ныряй!" - завопил опомнившийся  Шуряк,  вскакивая,
чтобы  прыгнуть  за  борт,  но  было  слишком  поздно... Федора
ударила по ушам упругая воздушная  волна,  и  тут  же  в  глаза
брызнуло железом... Когда к нему через короткое время вернулось
на несколько секунд сознание, он  хотел  закричать,  но  вместо
крика в груди жалобно булькнула вода.

................................................................

    Взрыв услышали на охраняемом мосту, и в тот же день военные
водолазы подняли со дна реки три изуродованных осколками  тела.
После  реанимации и извлечения осколков всех троих отправили за
нарушение запретной зоны, в которую входила и  река,  в  разные
воинские  подразделения сроком на пять лет. К тем пяти добавили
еще пять в качестве платы за лечение, итого получилось десять.

        8. Человек с ружьем и без ружья

    Федор прослужил в армии  девять  лет.  За  эти  годы  он  в
совершенстве  овладел солдатской наукой, то есть, проще говоря,
стал высококвалифицированным убийцей, приняв участие в  четырех
локальных войнах с Богоискателями, в которых один раз был ранен
и  два  раза  убит:  он  бросился  под танк со связкой гранат и
закрыл своей грудью амбразуру пулеметного гнезда.  Его  заслуги
перед  Адом были высоко оценены: на груди его красовались орден
Черного Ангела 2-й степени и медаль "За  беспощадность",  а  на
плечах - шитые золотом погоны с четырьмя жемчужными черепами на
каждом,  а  это  говорило о том, что он состоит в чине капитана
частей особого назначения Легиона воинствующих атеистов.
    Кроме  того,  в  результате  упорных  занятий  строевой   и
физической  подготовкой  само  строение  и  черты  лица  Федора
претерпели существенные изменения: рост его превышал теперь два
метра, а плечи настолько раздались вширь, что  в  дверь  нельзя
было  пройти иначе, как боком; вся кожа была вздута выпирающими
буграми  мускулов;  нижняя   челюсть   потяжелела   и   немного
выдвинулась   вперед;  лоб  стал  более  покатым;  руки  сильно
вытянулись, так что при  отмашке  во  время  движения  строевым
шагом  почти  доставали  до  колен;  и  на теле появился густой
волосяной покров, очень помогавший при  переходах  через  горы,
когда  на большой высоте становилось холодно. Его идеальная для
вояки внешность служила предметом  подражания  для  подчиненных
солдат и вызывала зависть у сослуживцев-офицеров.
    И всего-то оставалось Федору дослужить последний год, когда
произошел  один  случай,  круто изменивший всю его жизнь (если,
конечно,  пребывание  в  Аду  можно  назвать  жизнью).  Однажды
вечером после службы Федор решил посетить публичный дом. Строго
говоря,  это  был  совсем  не дом, а автобус с разгороженным на
пять отсеков салоном. В каждом отсеке - кровать.  Этот  бордель
на  колесах  прибыл  на  гастроли  в военный городок еще неделю
назад, но Федор шел туда в первый раз: раньше было  все  как-то
недосуг.  ("Не  до  сук",  -  отшучивался он, когда его звали с
собой приятели).
    Автобус стоял в  самом  центре  городка,  напротив  пивного
бара. Его бока напоминали книгу отзывов: сплошные благодарности
клиентов  за  отличное  обслуживание (в основном на нецензурном
языке), намалеванные аэрозольной краской из баллончиков, а то и
просто нацарапанные ключом от квартиры или  штабного  сейфа.  В
открытой  двери  сидел  на  ступеньке здоровый смуглый парень -
шофер, он  же  кассир,  он  же  вышибала-сутенер.  Парень  явно
скучал,  лениво  поедая  картофельные  чипсы  из  целлофанового
пакета.
    - Почем мясо продаешь? - подошел к нему  Федор  с  дежурной
армейской шуткой.

    - Не  работаем,  -  ответил  парень,  даже  не  взглянув на
Федора, и запустил руку в пакет с картошкой.
    Федор подождал, пока парень вынет  руку  из  пакета,  затем
взял  у  него  этот почти полный пакет, поднял над его чернявой
шевелюрой и перевернул. По удивленному лицу  парня  посыпались,
шурша, чипсы.
    - Почем мясо, я спрашиваю, - терпеливо повторил свой вопрос
Федор.
    Парень в первый раз поднял глаза, оценил размеры Федора, и,
хотя  и  сам  был  не  хилым,  решил не связываться с армейским
головорезом.
    - Некому работать, -  сказал  он,  невозмутимо  смахивая  с
макушки горку сушеного картофеля.
    - Тогда сам работай! - заржал Федор.
    - У меня СПИД, - соврал на всякий случай парень.
    - Шучу,  -  снисходительно  сказал  Федор.  - А где же твои
умелицы?
    - Было  пять,  четверо  сбежали,  сказали,   не   хотим   с
обезьянами...
    - Это  кто  обезьяна?!  -  у  Федора  аж челюсть отвисла от
возмущения. - Ты у меня сейчас зубы проглотишь!  -  схватил  он
парня за лицо длинной волосатой лапой.
    - Я так не сшитаю...
    - Что-о??? - взревел Федор.
    - Я  это...  про  то,  шо  они говорят, - пролепетал парень
сложившимися по-утиному губами.
    - Ладно, живи пока, - помиловал Федор. - Где пятая?
    - Тоже когти сорвать хотела, а я запер ее, блядищу...
    - Отпирай!
    - Так она тоже заперлась изнутри.
    - Цирк какой-то! Шапито! - недобро усмехнулся Федор.  -  Ты
что, не знаешь, как дверь открыть?!
    - ... - парень пожал плечами.
    - Пойдем,  покажу  как  надо!  Эта?  -  Федор облапил своей
широкой ладонью жилистую шею  парня  и  метнул  его  головой  в
дверь.
    Раздался  треск,  стон  и  женский  визг.  Федор оторвал от
косяка разбитую дверь и зашел в комнатушку:
    - Кто тут обезьян не любит?
    - Брысь, животное! - послышался ответ на русском языке.
    Не успел Федор рассмотреть испуганную жрицу  любви,  как  в
нос  ему  шибанул  резкий  запах, от которого слезы брызнули из
глаз. Федор тряхнул головой, и тут раздался глухой хлопок, и на
его лице зашумело обжигающее пламя. Федор  на  ощупь  сорвал  с
проститутки пеньюар, чтобы накрыть хоть чем-то огонь, но легкая
материя  тут  же  вспыхнула, и он запылал еще больше. Заорав от
боли, он  вышиб  плечом  оконное  стекло,  выпрыгнул  наружу  и
принялся  кататься  по  земле,  стараясь сбить пламя. К счастью
Федора, в этот момент очнулся парень,  которому  он  разбил  об
дверь   голову,   и,   сняв   с   перегородки  кабины  водителя
огнетушитель, залил его пеной.
    Уже в лазарете Федор узнал, что проститутка плеснула ему  в
лицо  жидкость для снятия лака с ногтей на ацетоновой основе, а
затем щелкнула зажигалкой... пока Федора тушили,  она,  конечно
же,  скрылась.  Через четыре дня черная корка полностью сошла с
лица,  обнажив  под  собой  молодую  розовую  кожицу,   и   все
закончилось бы не так уж и плохо, если бы кто-то из сослуживцев
Федора  не  услышал,  выходя  из  пивной  напротив, как на него
брыськнула строптивая проститутка.
    Слух об этом происшествии  моментально  разнесся  по  всему
городку, и стоило Федору появиться в каком-нибудь людном месте,
например  в офицерской столовой, как в спину ему летело громким
шепотом это выразительное русское словечко. Просто  проходу  не
стало,   только  и  слышно  отовсюду:  "Брысь,  брысь,  брысь!"
Обернешься - у всех такие  индифферентные  лица,  будто  их  из
гипса для Музея героев вылепили. Бросишься отношения выяснять -
никто  ничего  не  говорил,  никто ничего не слышал, - а только
отвернешься: "Брысь, Брысь, Брысь! Брысь!"  Короче,  оставалось
только  одно:  смыть с себя позор кровью той самой проститутки,
положив на середину плаца ее  голову,  -  таков  был  армейский
обычай.
    Федор  навел справки и узнал, что автобус был из Шит-Тауна,
пригорода Хелл-Сити, так что оставалось только отправиться туда
и  разыскать  злосчастную  проститутку,  но  командование,  как
назло,  запретило  отлучаться  из  гарнизона  ввиду  обострения
положения на адско-райской границе.  И  все  же  честь  офицера
превыше  всего:  Федор  плюнул  на запреты и на взятом напрокат
автомобиле поехал в Шит-Таун. В этом захудалом городишке он без
особого труда разыскал очаг местной проституции  под  названием
Плаза  Фака,  который  представлял  собой  небольшую  площадь с
соответствующими заведениями по периметру. В  первом  же  таком
заведении  под  красным  фонарем Федор выяснил, что в Шит-Тауне
имеется всего одна русская проститутка по имени Таня, обитающая
на соседней улице. Заплатив пять дукатов за  информацию,  Федор
направился по полученному адресу.
    Улочка  была  узкой,  темной и вонючей. На ней стояло всего
два длинных трехэтажных дома  с  множеством  дверей:  у  каждой
квартиры  -  свой  отдельный  вход.  Федор нашел нужную дверь и
позвонил... никто не открывал. В публичном доме Федору сказали,
что интересующая его особа работает по вызову,  то  есть  сидит
дома  и  ждет  телефонного  звонка,  чтобы  выехать  по  адресу
клиента, так что найти ее можно было только  здесь.  Оставалось
лишь  караулить на улице, но Федору это было не с руки: в своей
военной форме он и так привлекал слишком много внимания, а  тут
еще  какая-то старуха в розовом лифчике беспрестанно кричала из
окна:  "Эй,  офицерик,  заходи,  повоюем!  Эй,   артиллеристик,
заходи,  ствол надраю! Эй, танкистик, заходи, поутюжишь!" Федор
хотел было полоснуть ее лазерным клинком - как раз бы достал, -
чтобы  много  не  говорила,  но  потом  передумал,   побоявшись
случайно вспугнуть главную добычу.

    Делать   было  нечего  -  Федор  отправился  в  магазин  за
гражданской одеждой. Далеко отходить было  нельзя,  поэтому  он
зашел  в  первую  попавшуюся  лавочку  на  углу.  Выбор для его
гулливерского размера был небогатый, и пришлось взять  какие-то
дурацкие  цветные  шорты  молодежного  фасона  и желтую майку с
надписью "СЪЕШЬ ЛИМОН". Примерочной в лавочке не оказалось, так
что переодеться прямо на месте покупки не удалось.
    Федор зашел в расположенный по  соседству  бар,  выпил  для
приличия стакан виски и прошел в туалетную комнату. Запершись в
кабинке,  он переоблачился в цивильную одежду, аккуратно сложил
форму, чтобы не помялась, положил ее в только что освобожденный
бумажный пакет с ручками и, выйдя из кабинки, осмотрел  себя  в
зеркале.  Перемена  была  разительной: вместо видного мужчины в
офицерском звании он увидел  переростка-дегенерата  в  коротких
штанишках.   Не   сдержавшись,  он  брезгливо  харкнул  в  свое
отражение и вышел из туалета. Возле самой двери стоял лейтенант
с двумя рядовыми.
    - Можно вас на минуту?  -  вежливо  обратился  лейтенант  к
Федору.  -  Мы  -  военный патруль. Вы не видели там человека в
форме капитана?
    "Кретины! - быстро подумал Федор. - Однако они  меня  ищут,
значит,  сюда  уже  сообщили, что я самовольно ушел из части, и
кто-то меня заложил, - он  покосился  в  сторону  бармена:  тот
усиленно  подавал патрулю знаки, мол, это он и есть. - Ладно, с
тобой еще сочтемся!"
    - Высокий  такой?  -  спросил  Федор,  вставая  так,  чтобы
загородить собой бармена.
    - Да, - лейтенант вынул из кобуры пистолет.
    - Только что в окно из сортира вылез!
    Патруль  рванул  в  одну  сторону,  а  Федор - в другую, на
выход. На бегу он выдернул из-за пояса  лазерный  клинок,  свое
коронное бесшумное оружие, и махнул раскаленным лучом в сторону
бармена, но подлый доносчик юркнул под стойку, только несколько
бутылок  звякнули срезанными горлышками. Сбив с ног входившую в
бар парочку, Федор выбежал на улицу и свернул за  угол,  но  не
успел  пробежать  и  тридцати метров, как сзади раздался резкий
хлопок, и возле  самого  уха  прожужжала  свинцовая  пчела.  До
перекрестка  оставалось всего метров двадцать, и Федор прибавил
скорости, чтобы поскорее забежать за угол, а там уже  встретить
преследователей во всеоружии...
    Опять  хлопок  -  и  вторая  "пчела" ужалила Федора прямо в
затылок. Он споткнулся о невидимый барьер  и,  взвыв  от  боли,
перевернулся  через  голову...  Распластавшись  на тротуаре, он
увидел краем глаза подбегающих к нему радостного  лейтенанта  с
пистолетом и двух солдат. Всего каких-нибудь пять метров они не
добежали:  ноги  их  отвалились и остались на месте, а сами они
полетели вперед  с  удивленными  лицами.  "Сука!"  -  прохрипел
позеленевший от страха и злобы лейтенант, подъехав на животе по
асфальту  к  самому носу Федора. Федор разрубил ему череп, чтоб
не мучился, заткнул клинок обратно за  пояс,  прикрыл  рукоятку
майкой  и  тяжело  поднялся.  Вдоль позвоночника стекала теплой
струйкой кровь, в глазах было темно... Хорошо  еще,  что  Федор
делал  специальные  упражнения  для  укрепления  головы, часами
бившись ею о чугунную болванку, и  благодаря  этой  многолетней
тренировке  череп  его  стал  практически  непробиваемым. Федор
осмотрелся и обнаружил, что находится всего в десяти  шагах  от
нужной  ему  двери. Вся надежда была теперь на то, что женщина,
за которой он охотится, окажется дома и не узнает его.  Наложив
ладонью  на  лицо  кровавый  грим,  Федор  подошел  к  двери  и
настойчиво позвонил. Щелкнул замок, и на пороге появилась русая
девушка  в  коротеньком  платьице.  При   виде   окровавленного
человека   она   отшатнулась,  и  Федор  ввалился  в  небольшую
комнатушку, почти все пространство которой занимала  широченная
кровать.

    - Я  лидер  вооруженного  сопротивления,  -  с  ходу заявил
Федор. - Ранен  полицией.  За  мою  голову  дают  десять  тысяч
дукатов, но вы получите пятьдесят, если доставите меня в горы к
своим.
    - Но  меня  тогда  саму  арестуют,  -  испуганно  возразила
девушка.
    - А если вы  меня  выдадите,  то  вас  казнят  подпольщики!
Машина есть? - не дал он ей опомниться.
    - Есть, но совсем разбитая...
    - Вот  ключи, на площади стоит белый авто с красной стрелой
на боку,  подгонишь  ко  входу,  -  дал  он  указание.  Девушка
метнулась к выходу на улицу.

    - Куда?! - закричал Федор. - Черный ход есть?
    - Есть, через подвал...
    - Дуй туда!
    Девушка  кивнула  и убежала. "Зачем я только ляпнул, что за
мою голову награду дают! - распекал себя Федор, морщась от боли
в затылке. - Застучит меня - и привет,  еще  лет  120  добавят,
буду  до  второго пришествия служить. Хотя, навряд ли застучит:
проститутки,  как  правило,  неравнодушны  к  героям...  Ладно,
заедем  в  лес,  отрежу  ей  голову,  а  потом в родную часть с
повинной явлюсь, может, скостят десяток годков".
    - Пошли! - появилась девушка.
    - Закрой дверь на ключ  и  возьми  пинцет,  -  распорядился
Федор.
    - Зачем?
    - Быстрее, потом узнаешь! - простонал он.
    Девушка  заперла  парадную дверь, взяла с трюмо несессер, в
котором должен  был  быть  пинцет,  и  затем  они  вышли  через
противоположную  дверь  в длинный и узкий коридор, спустились в
темный подвал, прошли по нему в другой конец дома  и  поднялись
на соседнюю улицу.
    - Куда ехать? - села девушка за руль.
    - Пока в сторону гор.
    - А, поняла, - кивнула она.
    - Тебя как зовут?
    - Таня. - ("Все правильно", - подумал Федор.) - А тебя?
    - Федор.
    Навстречу   им  пронеслось  несколько  джипов,  грузовик  с
солдатами и реанимобиль.

    - Это все за тобой? -  удивилась  Таня.  -  Что  ты  такого
натворил?
    - Убил  ихнего  генерала,  отъявленного палача и садиста, -
"скромно" ответил Федор, подумав про себя: "Зачем я  так  глупо
вру? Мог бы и совсем не отвечать".
    - Ты  такой отважный! - восхитилась Таня. - Я бы никогда не
решилась.

    - Тебе и не надо, у каждого своя работа, - ляпнул Федор, не
подумав.

    - Ты русский? - спросила Таня.
    Федор не ответил: чего говорить, когда и так ясно.
    - А где ты жил? - В Москве, у "Сокола".
    - Да-а? Вот здорово,  а  я  у  "Аэропорта",  почти  соседи!
Помнишь  такую  станцию?  -  Помню, помню, - раздраженно сказал
Федор, решив больше не отвечать на глупые вопросы.
    - Кажется, за нами хвост! - весело сообщила Таня. - У  тебя
есть пистолет?

    Федор  посмотрел  в  зеркало:  в  нем  и правда дрожало две
темно-зеленых джипа. Выругавшись про  себя,  Федор  выглянул  в
окно:  они  уже  выехали  из Шит-Тауна и неслись теперь на всех
парах вдоль  невысоких  пригородных  коттеджей,  перед  глазами
мелькали деревянные столбы.
    - Видишь  вон  тот  покосившийся  столб?  - показал пальцем
Федор. - Сбавь у него скорость.
    Он  достал  свой  верный  клинок,  включил  его  на  полную
мощность  и  коротко  рубанул по столбу у основания. Столб стал
медленно, но верно падать, сзади послышался визг  тормозов,  но
передний  джип  так  и  не  успел  затормозить  и,  наскочив на
подоспевший столб,  высоко  подпрыгнул  и  спикировал  носом  в
землю. Второй джип резко свернул перед самым столбом и врезался
в торчащий из земли обрубок.
    - Класс!  -  закричала  Таня.  -  А  что  это у тебя такое?
Никогда не видела.

    - Меч, - усмехнулся Федор.
    - Меч "Сто голов с плеч"?
    Федор промолчал. Таня поняла, что сказала что-то  не  то  и
приумолкла.  Так  они  и  ехали молча, пока гдето через полтора
часа не заехали высоко в горы.
    - Рули туда, - показал Федор на шумящий недалеко от  дороги
горный ручей.

    - Что, уже приехали?
    - Почти. Ридикюль свой захвати!
    Они вышли из машины в долину, над которой нависали покрытые
елями горы. Вершины гор окутывал молочной вуалью легкий туман.
    - Зайдем за скалы, - кивнул Федор.
    Таня послушно проследовала за ним.
    - Готовь ножницы и пинцет.
    - Зачем? - робко спросила Таня, поеживаясь от холода.
    - Затем, что пуля у меня в черепушке, доставать будешь.
    - Я?!
    - Ну  не  я  же  сам!  Да ты не бойся, я буду говорить, что
делать.
    Точно следуя указаниям Федора, Таня выстригла у него  сзади
волосы,  вынула пинцетом из затылочной части пулю, промыла рану
чистейшей водой из ручья и перевязала  голову  пестрым  бинтом,
оторванным от своего и без того короткого платья.
    - Теперь  полегче  стало,  - сказал Федор, умываясь ледяной
водой.
    - Где же твои партизаны? - спросила Таня, катая  на  ладони
пулю.
    Федор огляделся по сторонам. Его внимание привлекла зеленая
горная  лужайка неподалеку. "Торопиться некуда, - подумал он. -
Отдохну сначала, а потом уже разберусь с этой глупой девчонкой,
никуда она не денется".

    - Вон там, - показал он на  приглянувшуюся  лужайку,  -  мы
должны встретиться с проводником.
    - Может,  я  здесь  подожду,  пока  мне  деньги принесут? -
засомневалась Таня.
    - Одной тебе опасно оставаться - могут горцы  напасть,  они
ведь женщин редко видят, а тут такая красавица...
    - А партизаны, Федя?
    - Что партизаны?
    - Они часто женщин видят?
    - Партизаны  -  другое дело, они почти все с семьями, целый
горный кишлак.

    - Тогда пошли. А может, и меня в свой кишлак примете?
    - У нас там строгие нравы, так что те