испуганно глянула на него, потом на остальных, охнула и выбежала из комнаты. Ветер, оценив серьезность тона старика, бросился вслед за ней. Полная Луна сидела на кровати в их комнате и тихо плакала. Он присел рядом и обнял ее за плечи. -- Ну, что ж ты ревешь, ревушка-коровушка? Радоваться надо. Она ткнулась ему в грудь и рассмеялась сквозь слезы. -- Господи, я так этого ждала. А теперь не знаю -- радоваться или плакать. Время-то какое. -- Нашла о чем думать. Ведь это наш ребенок. Твой и мой. В дверь постучали. -- Да! -- откликнулся Ветер. Вошел отец Полной Луны. -- Я рад за вас, дети мои, но вынужден прервать вашу беседу. Пришла какая-то женщина. Она хочет видеть Императорского художника. -- Что ей нужно, не сказала? -- Ветер слегка поморщился оттого, что ему приходится оставить жену. -- Я догадываюсь, но она молчит. Тебе следует пойти к ней. -- Девочка моя, подожди меня, я быстро. -- Ветер нежно поцеловал жену и пошел за Серебряным Медведем. Войдя в комнату, он увидел женщину, которую хорошо знал. Она была придворной дамой, и ходили слухи, что между Императором и ею существует близкая связь. Художник знал об этом наверняка, поскольку целых шесть раз рисовал ее портреты по просьбе своего венценосного хозяина, и тот неоднократно посещал его мастерскую во время работы над натурой, общаясь с этой женщиной нежно и учтиво. -- Чем могу быть полезен, Ветреная Газель? -- обратился он к гостье и сел. -- Здравствуй, Ветер Небес! -- Смоляные волосы слегка склонились в приветствии, и художник в очередной раз не без удовольствия отметил вкус Императора: несмотря на возраст, женщина была очень красива и изящна. -- Я долго искала тебя после смерти Последнего Императора и наконец нашла. -- Да, мы провели некоторое время в горах. Ждали, пока все уляжется, и лишь теперь смогли вернуться. Они замолчали. Ветер увидел, как Серебряный Медведь поманил к себе сына, и они вместе вышли из комнаты. Женщина вздохнула, и художник увидел в ее глазах чувства, от которых к его лицу прилила кровь. "Господи, только тайной любви мне сейчас и не хватало", -- испугался он, но тут придворная дама заговорила: -- Я пришла вот зачем. -- Ветер видел, что ей очень сложно говорить. -- При дворе никогда не было секретом, что ты сирота. -- Она вопросительно посмотрела на него. -- Да, я не знаю своих родителей. Мне сказали, что они погибли в войне с ариями, а вырос я в семье художника при дворе и, можно сказать, я с детства художник, -- улыбнулся он. -- Вот-вот, -- подхватила женщина, -- но на самом деле твои родители все это время были живы. У Ветра перехватило дыхание, и ослепительная догадка взорвалась в голове. Он вспомнил теплое отношение Императора к себе и такие же отношения между Императором и этой женщиной. Он вдруг понял, что его собственное имя и слово "ветреная" в ее имени могут означать родство между ними. Мать? Его мать? А Император -- отец? Ясно тогда, почему там, в подземелье, он спасал его -- простого художника. -- Вы... -- Ветер боялся произнести эти слова, боялся ошибиться, -- вы моя мать? Ветреная Газель быстро подошла к нему и порывисто обняла. Он уткнулся в ее живот и почти не дышал. На его затылок падали слезы. Он крепче сжал ее, и так они замерли на несколько минут. Затем он поднял голову и спросил: -- Почему же я об этом не знал? Она вздохнула: -- По законам Легенды Император может жениться только на девушке равной по происхождению. Я не была такой, а полюбил он меня еще в четырнадцать лет. Поэтому и стал последним в своем роду, ни разу не женившись и не полюбив другую. Никто не должен был знать о наших отношениях и о том, кто ты такой. Иначе все могло бы закончиться ужасно и для страны, и для нас. Теперь же, после смерти твоего отца, я получила право открыть эту тайну. Тем более что и он хотел этого. Ветер молчал. История любви его родителей, тянувшаяся десятки лет, наполнила его восхищением и печалью. Это было то чувство, про которое слагают баллады, и он был теперь посвящен в него. Еще раз нежно прижав к себе мать, он громко позвал: -- Луна, Медведь, Рык! Идите сюда. Через несколько минут комната наполнилась счастливыми лицами. Когда же отец Полной Луны сообщил Ветреной Газели о том, что их дети ждут ребенка, мать Ветра подошла к девушке и долго молчала, глядя в ее глаза, потом сказала: -- Атланты -- сильный и красивый народ, и ты -- лучший тому пример. В твоих глазах я вижу любовь, и меня это радует, потому что я знаю цену настоящим чувствам. Порой смешение кровей дает удивительные результаты. Надеюсь, и мой внук не будет исключением. Она нежно поцеловала Полную Луну в лоб, та обняла ее в ответ и ответила: -- Когда пленными мы входили в город, отец сказал, что здесь я встречу свою судьбу. Все, что произошло с того времени, приобрело облик фантастической истории. Нас всех будто ведет Отец мира. Я не знаю, что будет дальше, но радость переполняет, когда родные люди окружают меня. Я по-настоящему счастлива. Она снова прослезилась. -- Мне нужно сказать вам всем еще одну вещь, -- возвращаясь к столу, сказала Ветреная Газель, -- и на этот раз не очень приятную. -- Лица стали серьезными, чувства схлынули. Ее внимательно слушали. -- Дело в том, что жрецы не могут простить Ветру проникновения в тайные помещения под землей, и ему угрожает опасность. Я не знаю, что делать. Бегать по всему миру от них бесполезно. Они найдут. Да и что это за жизнь, в бегах. Она с грустью посмотрела на сына и добавила: -- Вот, сынок, сколько лет провели рядом и не могли быть как родные, а теперь, когда запреты пали, нас хотят разлучить совсем. Серебряный Медведь крякнул по-стариковски и сказал: -- Не стоит так переживать. Сейчас все только начинается. Ведь перед нами почти законный наследник Императора, -- он указал на художника, -- и у него гораздо больше прав на престол, чем у других людей. За несколько лет до Потопа жрецам нет смысла развязывать гражданские беспорядки в стране. Они не только не тронут Ветра, но в этой ситуации сами приведут его на престол. Ошеломленный этими словами Ветер Небес уставился на Серебряного Медведя. Несмотря на то, что мать поведала важнейшую тайну, ему и в голову не пришло, что он может стать Императором. -- Я? На престол? -- спросил он у старика. В этот момент снова раздался стук в дверь. -- Господи, что за день сегодня, -- вырвалось у художника. -- Открыто! -- крикнул он. Дверь ворвалась в комнату вместе с группой вооруженных людей. Ветер даже не успел встать, как увидел взорвавшуюся голову матери. Автомат, глядевший прямо ему в глаза, выплюнул свое "кх!", но в тот же миг между ним и смертью встала чья-то тень, мягко завалившаяся на бок. "Медвежий Рык", -- мелькнуло в его голове. Одновременно над этим кошмаром пронеслось: -- ХАРРХХХХХХХХ!!! Ветер, видевший на своем веку множество магических заклинаний, снова был потрясен. Нападавшие на его глазах превратились в каменные изваяния. Серебряный Медведь сидел на своем месте, даже не пошевелившись, только поперечная складка на его лбу напряженно врезалась в переносицу и раскрытые ладони рук глядели в сторону новых статуй. -- Я, я, -- Ветер с трудом встал и подошел к тому, что осталось от Ветреной Газели. -- Мама! -- выдохнул он. Обняв ее тело, не обращая внимания на обильно текущую кровь, он стоял, покачивая ее на руках, как ребенка, и слезы бесконечным потоком текли по его щекам. Раздался крик Полной Луны. Она кинулась к брату и стала тормошить его в попытке оживить. -- Они умерли, -- сухо сказал Серебряный Медведь, -- мы не можем помочь. Ветер с женой уставились на него, не понимая смысла его слов. Они не верили, не хотели верить в то, что случилось. В этот момент бывший художник осознал, что из-под накидки матери торчат окровавленные бумаги. Чтобы хоть что-то сохранить в память о ней, думая, что это письма отца, он потянул их и скомкал в руке. -- Смойте с себя кровь, соберите вещи, нам надо уходить отсюда, -- старик был непреклонен. -- У вас есть чувства? -- спросил Ветер. -- У меня их слишком много, чтобы дать им волю, -- отрезал Медведь. -- Не забывай, я потерял сына. Луна снова заплакала, теперь уже навзрыд. Тогда до художника дошло, что его горе не единственное. Он понял, что должен быть сильнее, хотя бы для того, чтобы жена могла опереться на него. Он вспомнил, что она беременна. -- Ты прав, Серебряный Медведь. Ради нас, ради нашего ребенка мы должны выжить. -- Он обратился к Луне. -- Не плачь. Никого не вернуть. И... нужно уходить. Она всхлипнула, провела рукой по глазам и тихо сказала: -- Да. 11. -- Смойте с него кровь, -- услышал я сквозь пелену. -- Гриша, ты мог бы быть поосторожней. -- Да я, вроде, и несильно, -- оправдывался знакомый голос. -- Ага. Знаю я твое несильно. Этот голос я тоже узнал -- Самоцветов. -- Приходит в себя. -- Вроде бы. -- Давай укол. Я ощутил, как что-то укололо меня в руку, и дернулся. -- Спокойно, Леша, спокойно. Вот гад, еще и успокаивает. -- ХАРРХХХХХХХХ!!! -- возмутился я. В комнате наступила тишина, и я наконец открыл глаза. Передо мной, наклонившись, стояла статуя, до боли напоминавшая Гришу. В ее руке до сих пор был зажат совсем не каменный, а вполне натуральный одноразовый шприц. В углу стоял Самоцветов, в раскрытый от испуга рот которого мне почему-то захотелось бросить теннисный шарик, но под рукой, к сожалению, такого шарика не было. -- Ты... ты, ты что ж это творишь, твою мать? -- выругался он. -- Нечего бить меня по башке железными предметами, -- ответил я, поднимаясь с пола. Меня сильно качнуло, болела голова. В комнате раздался голос Евдокимова: -- Анатолий Петрович, оставьте его одного. Мы побеседуем. Я огляделся. Под потолком торчат две видеокамеры. Динамиков, через которые Самоцветов получил приказ, не видно. Взяв со стола бутылку "Фанты", я открутил ей голову и вылил часть содержимого в свое горло. В висках застучало еще больше. Я присел. Комната была небольшой и весьма смахивала на тюремную камеру. Каменный Гриша занимал чуть ли не пятую ее часть. Умывальник, стул, стол, кровать и все. Самоцветов лихорадочно сгреб со стола медицинские принадлежности и быстренько смотался, сопровождаемый моим тяжелым взглядом. -- Что ж, Алексей Александрович, давайте знакомиться заново. -- Голос помолчал, но мне было плевать на него, я приходил в себя. -- А я ведь спрашивал вас о том, кто вы такой. И поверил даже, что вы обычный человек. Но, может быть, теперь, когда факты, так сказать, на лицо, вы откроете мне правду. Все эти индифферентные рассуждения, производимые заунывным голосом, заставили мою больную голову вскипеть: -- Какую правду? О чем? Если бы мне самому кто-нибудь объяснил, что происходит. -- Так давайте вместе попробуем разобраться, -- голос стал еще мягче, -- вы рассказывайте, а потом все обсудим. -- Вы что -- психоаналитик? -- саркастически спросил я. Евдокимов немного помолчал, а потом через динамики раздалось: -- И психоаналитик тоже, но, думаю, что ваша психика здесь ни при чем. Давайте я расскажу вам одну историю. Может быть, она поможет разобраться в том, что вас беспокоит, ну и, конечно, позволит вам быть откровеннее со мной. Я все не мог понять, чей голос он мне напоминает, и теперь вспомнил: так говорил Проводник Душ в моих снах. Тихо и спокойно. Но голос проникал в самую сущность сознания и что-то там переворачивал. От этого я испытывал дискомфорт. Однако закрывать уши пока не было смысла. -- Давным-давно, -- запели динамики, -- когда Земля была молодой, она подарила миру человечество, объединившись с более высоким разумом. Тогда же встал вопрос контроля над людьми. Люди не могли развиваться самостоятельно, вокруг была Вселенная со своими законами, и человек, чтобы выжить в ней и не разрушить ее, должен был знать эти законы и исполнять их. Но только что появившееся человечество не могло знать этих законов с рождения. Тогда появился центр, в который стекалась вся информация о его деятельности. Этот центр обслуживался кастой бессмертных жрецов, и поначалу все шло хорошо, пока между ними не возник конфликт. Одни считали, что они имеют право дополнять информационный банк своими соображениями и информацией, поскольку они тоже люди, хотя и бессмертные. Другие полагали необходимым передавать информацию без искажений. Надо помнить при этом, что центр тем точнее решает задачи, чем больше у него информации. Любой ее недостаток может обернуться мировой катастрофой. Произошло небольшое сражение, окончившееся победой вторых. Они остались на своих местах, а первые были изгнаны. Они пытались несколько раз вернуться, но им никак это не удавалось. Так они и бродят по свету в ожидании своего возвращения. - Какая незадача, -- подытожил я. - Вы напрасно иронизируете, молодой человек, -- голос стал жестче. -- Я ведь рассказываю вам не сказки, отнюдь не сказки. Тем более что вы сами являетесь частью этих людей, насколько я понимаю. - С чего вы взяли? Извините за каламбур, но я и бессмертным-то никогда не был. В комнате повисла тишина. Через несколько минут раздалось: -- Ну, хорошо. Чем вы объясните свои способности? Что-то мне не понравилось в его вопросе, и я дерзнул: -- А я должен их объяснять, особенно, вам? Опять тишина. Потом: -- Как вы думаете, сколько вы продержитесь в этой комнате вот с таким музыкальным сопровождением? В уши ударил скрип, который возникает при трении пенопласта о стекло, потом раздался дикий вопль, и на фоне всего этого отчетливо пульсировало сердце, что сопровождалось всхлипами. Очевидно, последнее было аудиозаписью инфаркта. Ушки все-таки пришлось сжать и крепко, но помогло это мало. Потом все исчезло, и знакомый голос проговорил, продолжая свою мысль: -- К тому же на одном черном хлебе и воде. -- Всегда мечтал стать вегетарианцем, -- ляпнул я. -- Что ж, сутки я вам гарантирую. Потом вернемся к нашей беседе. На меня обрушился кошмар. Попытки зарыться в одеяло или под подушку приносили незначительное облегчение. Голова болела все сильнее, к тому же начал действовать наркотик, который мне все же успели вколоть, хоть и в малой дозе. Я даже пожалел, что остановил Гришу. Сейчас бы лежал в отключке и смотрел свои сны. Я запихал себе в уши вату, выдранную из матраца, надел на голову одеяло и подошел к каменному изваянию. Самоцветов не забрал у статуи шприц. Я протянул руку и попробовал это сделать сам, но Гриша не хотел отдавать свою собственность. Я обошел его сзади и увидел, что пресс шприца торчит внутри каменной кисти так, что я могу на него надавить. Обняв "второго" за руку, я начал вводить себе наркотик, как вдруг в кармане неокаменевшего пиджака что-то звякнуло. Я сунул туда руку и вытащил связку ключей. Ключи? Господи, зачем мне ключи? В моей голове пронеслись образы сорванных дверей, разбитая голова Ветреной Газели, труп Медвежьего Рыка, а потом я вспомнил подземелье жрецов, и меня сильно удивило то, что я до сих пор не подумал о том, как Император справился с тамошней дверью. Вот же башка дырявая. Никак не могу привыкнуть, что все происходящее в моих снах -- пособие по развитию сверхчеловеческих способностей. -- КХХХУМ!!! -- крикнул я на дверь, и она беспрекословно отворилась. В коридоре никого не было. Я вышел, захлопнул за собой дверь и несколько минут стоял, привыкая к тишине. Затем снял с головы одеяло и вытащил из ушей вату. Меня удивило, что ко мне до сих пор никто не прибежал и не попытался загнать обратно в клетку. Спят они там, что ли, у мониторов? Коридор оказался длинным, и здесь не было отделки в стиле "евростандарт". Напротив, все напоминало подземелья средневекового замка. Неотшлифованные каменные глыбы, дышащие сыростью и мраком, по стенам газовые факелы. Наконец, передо мной оказалась тяжелая, дубовая дверь. На этот раз я не стал кричать на нее, а повозившись пару минут с Гришиными ключами, щелкнул язычком замка. Моим глазам предстало не очень приятное зрелище. Зал, на пороге которого я теперь стоял, был точной копией тех, что показывают в современных фильмах о вампирах. Кроме того, в памяти моментально вспыхнуло изображение, зафиксированное мной в голове местной Кармен по имени Анжела, которое я, как теперь выяснилось, по ошибке принял за кадр из фильма. Вдоль всего зала под тяжелыми, арочными сводами стояло больше десятка гробов с закрытыми крышками. Их хозяева, а я почему-то даже не сомневался в том, что они не слуги, сгрудились вокруг молодой девушки, лежащей на большом столе, уставленном канделябрами, и, как я догадался по их окровавленным рожам, пили ее кровь. Нагое тело девушки было бездыханным, и я понял, что она практически мертва. В другое время я бы, наверное, испугался, увидев это светопреставление. Но сейчас дикая злость -- почти что гнев праведный -- переполняла меня по причине головной боли и мерзких звуков, которых я наслушался не в концертном зале, а также при виде ни в чем не повинного человека, у которого выпили всю кровь. Поэтому теперь я и сам хотел крови, только не в прямом, а в переносном смысле этого замечательного, теплого, красного, текущего по нежным артериям, пьянящего душу вампира слова! Евдокимов, отделившийся от группы преферансистов и их дам, направился было ко мне, но остановился, увидев мой страшный взгляд, отделавшись слабеньким: -- А-а, вот и господин Кудрин. -- Приятного аппетита, леди и джентльмены, -- отозвался я, с отвращением взирая на оскаленные физиономии с длинными, как и положено вампирам во время трапезы, клыками. Моя персона их явно заинтересовала, и они стали медленно подтягиваться в мою сторону, а я тем временем лихорадочно вспоминал о чесноке, крестах, осиновых колах и прочей утвари, которая якобы успешно справляется с кровопийцами. Впрочем, все это я отмел не только оттого, что ничего из перечисленного под рукой у меня не обнаруживалось, просто было у меня сильное желание голыми руками всех их передушить и получить от этого действа полное моральное, так сказать, удовлетворение. Удивительно, но они и впрямь умели шипеть, высовывая язык. Меня обдул порыв ледяного ветра, и дверь, которую я только что открывал, захлопнулась без всяких там магических слов. В сердце проник холод, и я подумал, что так можно оказаться парализованным. Ждать было нечего. -- ШСУХХХ!!! -- Вампиры остановились метрах в семи от меня, на их лицах появились озадаченные выражения. И только Евдокимов, посмотрев на своих дружков, расхохотался во все горло, я бы сказал даже от души, если бы она у него была. Насмеявшись, он сказал: -- Нашли чего пугаться. Он же пацан, нахватавшийся где-то мистики. -- КХХХУМ!!! И опять ничего не произошло. Никто не падал и не охал. Я начал понимать, что мои заклинания не действуют на эти существа. То ли они имели защиту от таких штучек, то ли мои усилия просто были очень слабы для них. Но делать что-то надо было. -- ШАКХХХ!!! -- Трое из девяти остановились, взгляд их остекленел, рты замерли. "Напасть!" -- приказал я мысленно, указывая на остальных вампиров. Не ожидавшие такого поворота событий недавние сподвижники предателей не успели даже понять, что происходит, как на них обрушился шквал ветра и ударов. Откуда-то появились шпаги. Женщины замахали своими шарфами, которые при ударах превращались в кнуты. Кто-то уже превратился в летучую мышь. Я решил не ждать исхода неравной битвы, а кинулся мимо дикой стаи к противоположному выходу. По дороге я гасил факелы, погрузив поле боя во тьму, и уже у выхода крикнул погнавшемуся за мной Евдокимову: -- ХАРРХХХХХХХХ!!! Краем глаза я отметил, что он лишь споткнулся и упал, но тут же начал подниматься на ноги. В голове мелькнула мысль, что, оставив его в живых, я обрекаю на смерть себя. А потому: либо сейчас, либо никогда! Я с сожалением посмотрел на дверь, ведущую к свету, и, бросившись к своему преследователю, стал бить ногой по его шипящей морде, пока она еще не оторвалась далеко от пола. Он отлетел на пару метров и взвыл леденящим душу воплем. Драка в дальнем конце зала прекратилась. Я понял, что моя магия кончилась. Однако два обезглавленных трупа, еле видимых при свете тусклых, электрических ламп, со всей этой заварухи я поимел. Все начиналось сначала. Жаждавшие моей крови существа снова шипели в моем направлении, но теперь у меня за спиной была дверь на свободу. Поэтому в действиях нападавших сквозило недоумение, им было неясно, отчего это я не убегаю. А мне вдруг захотелось поговорить. -- Евдокимов, -- наглым голосом заговорил я, -- скажите, первые люди, о которых вы мне рассказывали, -- это вы и вам подобные, то есть вампиры? -- Щщщенок, -- прошипел он в ответ, -- шшшто ты понимаешшшь в мировых-ххх проблемах-ххх! Ххххх! Мы первые и останемся таковыми навсегда. Сссс!!! -- Да, но сказано ведь, что последние станут первыми, а значит, и первые будут последними. -- Крррови! Хххх! Щщщенок!!! Почувствовав, что газом пахнет уже довольно сильно, в то же мгновенье, когда Евдокимов кинулся на меня, приняв образ огромной летучей мыши, я крикнул "КХХХУМ!!!", прыгнул в открывшуюся дверь, чиркнул зажигалкой и захлопнул двери ада. Вместе с ударом в дверь догонявшего меня Евдокимова раздался глухой взрыв. Мимо меня, благополучно стоявшего за углом каменной стены, пронеслась дверь с распластанным на ней главным вампиром. Подождав несколько секунд, я заглянул в камеру хранения вампиров и с удовольствием оглядел их трупы. "Хм! Тоже мне -- осиновый кол! Здесь до всего своим умом доходишь". Ожоги, может, и пустяки для вампиров, а вот давление, созданное взрывом в закрытом помещении, кого хочешь выведет из себя. Вот и у этих глаза и языки оказались снаружи. Меня удивило отсутствие собственных ощущений, когда я смотрел на исковерканные тела. Я понял, что смотрю на вещи по-новому, как хирург, когда он делает особенно кровавую операцию. Только девушку, лежащую на столе, мне было искренне жаль. Но и до взрыва я вряд ли мог ей помочь. Я подошел к Евдокимову. Тот застонал. Вот же живучий черт. Пришлось снова швырять в него заклятие камня, и на этот раз оно сработало, благо, объект не был в состоянии защищаться. -- Господи, что случилось? -- раздался позади меня женский голос. Я обернулся. Передо мной стояла Анжела, а сверху по лестнице топали еще чьи-то ноги. -- Полагаю, несчастный случай, -- безразлично ответил я, дождавшись, пока ноги притопают к нам. Она недоверчиво посмотрела на меня. Над Евдокимовым склонился Вадим, а Коля направил на меня свою пушку и молча ждал. Вадим поднялся с колен, поглядел на меня тяжелым взглядом и сказал: -- Пристрелить бы тебя, козла, да смысла нет. -- А я бы пристрелил, -- плотоядно заспорил Коля. -- Ну пристрели, -- отмахнулся тот, -- что толку-то? -- Вы что, мальчики? -- вступилась за меня Кармен, -- он же Кольскому нужен. А это деньги! Есть женщины, способные ради мужчины, хоть на край света ползком ползти, а есть такие, что ради денег туда же. И то, и другое мне сейчас было на руку. Телохранители посмотрели на нее, потом друг на друга и кивнули. Что ж, и мне меньше забот, пока меньше. Только сейчас я понял, насколько устал. По-настоящему хотелось спать. Но под боком был пистолет, и я уже шел вверх по лестнице. Снова на руках наручники, снова черный джип, снова по бокам Вадим и Коля, только впереди вместо Гриши Анжела. А вот телефон уже не звонит, и Евдокимов уже не прикажет вести меня назад и не предупредит охрану о том, насколько я опасен. Поэтому, когда водитель останавливается на обочине, Вадим долго пытается выяснить у него, чего он, собственно, встал. Но даже матерщина не помогает. Кончается это тем, что мужика просто вышвыривают из машины, а рядом со мной места становится больше, поскольку на педали теперь давит Коля. Часы на панели водителя показывают половину двенадцатого, и я понимаю, что еще вчера в это время я спокойненько сидел у себя в кресле и читал Костино письмо. А сегодня меня не узнать, я стал другим человеком. И дело, конечно, не в том, что я знаю магические заклинания, это лишь верхушка айсберга. Я начал чувствовать что-то настоящее, истинное в себе и вокруг. Прошлая моя жизнь была только потугами на что-то настоящее. Может быть, я даже искал его, но не находил, потому что не нужно было его искать, а нужно было просто быть настоящим. Я вспомнил Ветра Небес, который в отдельные минуты своей жизни говорил "Будь!", и оно случалось. Вот она высшая вера, высшая правда жизни без сомнений и искажений. Вот только применить эту формулу в жизни бывает, ох, как трудно. Ведь сказать "Будь!" можно лишь тогда, когда можно его сказать. В этом моменте все дело. Его надо видеть и чувствовать. В этом и есть настоящее -- видеть вещи такими, какие они есть, и потому иметь возможность управлять ими. -- Коль, остановись у палатки, пить хочется, -- прервала молчание Анжела. -- Нашла время, -- буркнул тот в ответ. -- Ладно, останови, -- согласился Вадим. Анжела вышла из машины, вслед за ней потянулся Коля. -- Ты куда? -- вскинулся мой сосед. -- Да надо тут в одно место. -- Стой! Но тот уже пошел, причем было заметно, что идет он, не зная куда. -- Черт, что творится вокруг? -- А ты тоже иди, -- сказал я спокойно, глядя ему в глаза. -- Только наручники сначала сними. Не отрывая от меня взгляда, Вадим достал из кармана ключи, щелкнул на моих руках замками и пошел прочь. Через минуту вернулась Анжела. Плюхнулась на свое место со словами: "Теперь поехали", -- и уже хотела отпить "Святого источника", как заметила, что вокруг нее как-то слишком пусто. -- Ой, а ребята где? -- обернулась она ко мне, и в ее глазах появился страх. -- Ребята сказали, что я им надоел и нечего на меня тратить свое время. У них, мол, есть более срочные дела. -- Что ты врешь? -- испуг выходил наружу, она даже взялась за ручку двери. -- Не спеши, Анжела, ты мне нужна. -- Что вам нужно? -- Расскажи мне все, что знаешь о Евдокимове и Кольском, а потом можешь спокойно идти. Кстати, о деньгах. Вот дипломат, -- потянул я лежащий позади меня знакомый кейс, -- в нем сто тысяч долларов, -- Анжела забыла сделать очередной вдох, -- половина твоя. Если скажешь, конечно, все, что знаешь. Я открыл дипломат и показал ей. Не отводя взгляда от денег, она начала говорить, но я перебил ее. -- Подожди! Ты водишь машину? Она кивнула. -- Садись за руль, и поедем в какой-нибудь ресторан. Есть хочется. Там все и обсудим. -- Деньги вперед, -- бросила она. Я взял две пачки и подал ей. -- Пока хватит, остальное по окончании слушаний. -- Ладно, -- буркнула она, пересела кое-как за руль, и мы тронулись. -- Едем в "Брайтон". -- Где это? -- Недалеко от Савеловского вокзала. Я покажу. Машин в это время суток немного, хотя по сравнению с десятью годами раньше -- Вавилон, но пробок не было, и пока мы катили по ночной Москве, я воспользовался чужим телефоном, поскольку мой кто-то присвоил. -- Алло. -- Это я. -- Наконец-то! Где ты был столько времени? -- Долго рассказывать. Я через пару часов буду. -- Тебе ничего не угрожает? -- В данную минуту нет. -- Я тебя дождусь. -- Спасибо. Положив телефон в карман, я предварительно стер с него номер, по которому звонил. -- Ждет? -- покосилась на меня через зеркало Анжела. -- Ждут -- двое с носилками и один с топором. -- Ага, так я и поняла по голосу. Я улыбнулся: -- Женщину не проведешь. -- Красивая? -- Ангел. -- Жаль, а то я хотела к тебе подъехать поближе. Только ведь она тебе не жена пока. Можно и подвинуть. Я пристально посмотрел на нее: -- Ты много знаешь. Хотелось бы, чтобы так же много ты знала о своем боссе. -- Бывшем боссе, -- поправила она меня. -- Ты ведь убил его, точнее, превратил в статую. -- Поверни здесь направо, -- сказал я. Мы помолчали некоторое время, и я добавил: -- Все, приехали. Я помог ей выйти из машины. Не очень длинная юбка девушки открывала красивую линию ног, и если бы не Василиса, я бы не сильно сопротивлялся, чтобы она ко мне "подъехала". Но все познается в сравнении. Я свой выбор сделал. В ресторане, как обычно, было немного людей. Мы сели за свободный столик, и я заказал хороший ужин. Холодные блюда - копченый угорь и овощные салаты -- принесли сразу вместе с бутылкой "Хванчкары", которую я предпочитаю во время сложных переговоров. Она не бьет в голову, поддерживает тонус и имеет прекрасный вкус. Ненавязчивый напиток. Разлив вино по бокалам, я посмотрел на Анжелу и сказал: - Ну-с, мадемуазель, я вас внимательно слушаю. Она пригубила вино, прикурила сигарету и начала говорить: -- Все крутится вокруг донорской крови. Фу! Мерзость! -- Она дернула плечами и затянулась. -- Хотя деньги огромные. Раньше, ну еще до перестройки, Евдокимов возглавлял то ли службу, то ли министерство какое особое, я уж не знаю, которое занималось всем этим. Потом, году в девяносто втором, пришли новые люди, ну и его сместили. -- Анжела сделала глоток. -- Ох, и злой же он ходил все это время. Бабок -- куры не клюют, чего человеку еще надо? -- Она недоуменно скривила рот. -- Власти хотел, наверно. Как на работу к нему попала, через знакомых одних, так сначала ничего вроде все было. А потом, что ни день, так у меня истерика. То в подвал к ним попаду, да ты все сам видел! Вампиры же они, так ведь? То от трупа избавиться помоги с Гришкой вместе. А трупы-то, мама дорогая, прямо из фильма ужасов. -- Она снова поднесла бокал к губам. -- Натерпелась, короче. Потом попривыкла. Правда, боялась все, что как им не хватит крови-то, так они меня сожрут. Но Евдокимов со своими строг был. Не позволял им лишнего, хотя и кормил. А че? Проститутку какую Гришка найдет, переспит с ней, если надо, или ребята его, а потом в подвал. От голода не пухли, в общем. Подошел официант и поставил перед нами жюльены. Анжела замолчала, потушила сигарету и быстро расправилась с небольшим блюдом. Я не торопил. -- Ты, наверно, видел, когда мы Гришу искали, комнату с мониторами? -- спросила она, вытирая губы салфеткой. -- Ну? -- Так то от видеокамер, что поставлены на каких-то пунктах по транспортировке крови. Я уж не знаю, как ее везут и куда, но Евдокимов за всем этим следил. Все надеялся на что-то. -- Что же, Кольский не знал об этом? -- Хм, а что Кольский? Классный мужик, хоть и старый, -- глаза Анжелы размечтались. -- Но странный -- что есть, то есть. Евдокимов частенько встречался с ним. Тот многого не знал, так наш его консультировал. Ну, и меня с собой брал. Видел, что я тому нравлюсь. А как-то я даже ночевать осталась у него на даче. -- Анжела покраснела слегка, бросив на меня быстрый взгляд. -- Он меня не обижал и спал не в гробу, не то, что Евдокимов. -- Так что же, Кольский не знал о видеокамерах? -- Не знаю. У них вообще были очень странные отношения. Вроде как враги. А вроде и нет. Все какие-то разговоры умные: о Земле, о крови, о людях, о контроле каком-то глобальном. В общем, чушь какая-то. Я в этом ничего не понимаю. -- Зачем же Евдокимову нужно было убирать Кольского, если делали они одно дело? -- Так я ж говорю: власти, наверно, хотел. -- Н-да, странно. А скажи мне, Анжела, вот ты говоришь, что о транспортировке ничего не знаешь. А может, упустила чего? Фразу какую? Или, к примеру, может, знаешь, кто платит за кровь? Впервые после джипа я вижу у нее испуганный взгляд. -- Да не знаю я ничего. Знаю, что это коммерция и кто-то платит из-за рубежа, а кто -- неизвестно. -- Что же, если платят из-за рубежа, так кровь и уходит за рубеж? -- Нет, -- сказала она и прикусила губу, -- то есть я не знаю. -- Она взяла вилкой кусок копченого угря и стала его нервно жевать. -- Анжела, тридцать тысяч все еще у меня. А мы договаривались как? Либо все, либо ничего. Она перестала жевать, громко положила вилку и возбужденным шепотом заговорила: -- Куда-то в Россию ее везут, не за границу, точно. -- Откуда знаешь? -- Откуда? Соображаю тоже. Никогда не слышала о других странах. -- Почему же думаешь, что платят из-за рубежа? -- Потому что в долларах приходят. -- Ты что, платежки видела? -- Хм, видела, подписывала. Я чуть не подавился помидором: -- Как подписывала? -- Да Евдокимов, когда еще при делах был, сделал меня директором своей фирмы, чтобы самому не светиться. Вот я и подписывала. Деньжищ -- прорва. Миллиарды долларов. -- Куда же деньги шли? -- Я не мог поверить своим ушам: Анжела -- директор фирмы Евдокимова. Надо же! Просто праздник какой-то. -- Куда? Государству по большей части, а потом веером. Я думаю, на обнальные конторы и в регионы, нашим филиалам. -- За что же государству платили? Ведь бизнес незаконный? -- Ой, "незаконный"! Насмешил! Да он, бизнес этот, государству не меньше Газпрома пресловутого давал во все времена. Это он для всех незаконный, а для Правительства очень даже ничего. К тому же, ведь с донорами не мы, а государство расплачивалось через Минздрав, но из наших денег. Я помолчал, переваривая услышанное и съеденное. Настал мой черед пить вино и прикуривать сигарету. В это время официант подал отбивную с кровью, на которую Анжела набросилась с жадностью, а я есть не стал. Крови хватало и без отбивных. Дождавшись, пока она сыто вздохнет, я приступил к следующей серии кроссворда. -- А деньги, поступающие из-за рубежа... Ведь должны быть контракты или, на худой конец, из какой страны они падали на счет? -- Наш банк никогда нам вопросов не задавал, налоговики к нам даже не звонили, и, вообще, я уже сказала тебе, что все это правительственное дело. А ты мне все вопросы глупые задаешь. -- Хорошо, хорошо, -- успокоил я ее. -- А насчет транспорта, ты говорила, что везут в Россию. Почему так думаешь? Она помолчала, собираясь с мыслями. -- Так ведь вот что странно. Ладно, налоговая там и банк. Но бесплатно ведь возить не будут. А я за три года директорства ни одной транспортной компании ничегошеньки не перевела и наличку за транспорт не отдавала. Так по мелочам, все внутри Москвы и области. Я сидел, глядя на нее глазами идиота, и ничего не понимал. -- Как же так? Кровь есть, за нее платят из-за рубежа и никуда не везут? -- Везут, везут, -- вздохнула она, -- а вот куда и как? Сколько думала, никак не могу понять. -- Но ты же сказала, что в Россию. -- Ну сказала. Слышала что-то про Волгоград, и не раз. А почему Волгоград и как везут, не знаю я. Все, больше у меня к ней вопросов не было. Я узнал почти все, а те два вопроса, из-за которых погиб Костя, так и остались нерешенными. Вот так. -- Вы уже закончили допрос, гражданин начальник? -- превратившись в прежнюю, легкомысленную девицу, спросила Анжела. -- Закончили. -- Я достал из дипломата деньги и протянул ей. -- Неужели тебе так мало платили, что пятьдесят тысяч для тебя большие деньги? -- А я -- игрок. Это моя страсть. И с мужчинами, и в карты, -- она томно положила подбородок на кисти рук, упершись локтями в стол. -- Где же ты столько проиграла? -- Где-где? У Евдокимова с его компанией. Меня же из дома его кладбищенского не выпускали, кроме как под присмотром, а им всем по тысяче лет, если не больше. Они самого дьявола в карты обуют. Хорошо устроились. Одной рукой платят, другой выигрывают. Ух! Собаки страшные! Я рассмеялся над ее злостью. -- Ну вот, подъемные у тебя теперь есть. А мне пора. -- Что, вот так и уйдешь? -- Надо! Прощай. -- Я встал и пошел, но потом вернулся. -- Забыл. Ты мне адресочек и телефон Кольского не дашь? Она нагло посмотрела мне в глаза и промурлыкала: -- Я не привыкла, чтобы мужчина мне отказывал. Ставлю адрес Кольского против часа твоего времени. -- Что, просто поговорить с тобой еще один час? -- съехидничал я. -- Нет, переспать со мной, -- поставила она все точки над "i". -- А десять тысяч тебя не устроят? Я видел, что в ней борются два желания: дать мне по голове бутылкой или взять деньги. Победила ничья. -- Ладно, пиши. Я вытащил из дипломата ручку и на салфетке записал все, что она мне диктовала, после чего мы расстались. А через пятнадцать минут я уже звонил в дверь Василисы. Встреча была теплой, будто люди, прожившие вместе не меньше двадцати лет, по воле судьбы были отторгнуты друг от друга, но потом все же воссоединились. Мы целовались! Я впитывал аромат ее свежих губ и забыл на несколько минут обо всех своих приключениях. Отстранив ее от себя, глядя в тревожные и одновременно сияющие глаза, я сказал вместо "здравствуй": -- Выходи за меня замуж. Она вывинтилась из моих рук и засмеялась: -- Прямо сейчас? -- Нет, прямо сейчас я хочу спать, потому что безумно устал. И даже не в состоянии рассказывать что-нибудь. -- Так ты предлагаешь мне стать женой эгоиста? -- в глазах возникло что-то вроде лазерного луча, плавящего лед. Я смирился. -- Хорошо, я рассказываю тебе о своих похождениях, а ты выходишь за меня замуж. -- Чудная сделка. Главное, равноценная. -- Да или нет? -- Ты невыносим. -- Она подошла ко мне и уже другим тоном сказала: -- Леша, пожалуйста, давай не будем спешить. Мне нужно время. Что ж похоже, я отставал от Ветра. У них с Луной уже нарождался ребенок, но ведь, в конце концов, и у меня папа не Император. Это я знал наверняка. Родители мои, живые и, слава Богу, достаточно здоровые, сидели на даче под Клином и сажали в грядки всяческую рассаду, не зная, что сын их единственный попал в такой переплет, какой не снился ни одному фантасту или мистику. Несмотря на щелчок, доставшийся моему носу от женщины моей мечты, я битых два часа рассказывал ей о том, где я был, кого убил и что делал. По окончании изложения у нее возник только один вопрос: -- Так во сколько вы приехали с Анжелой в ресторан? Я задумался, пытаясь понять, что именно ее интересует. Что ж, до меня довольно быстро дошло. Я подошел к Василисе, сел рядом на подлокотник кресла и сказал: -- Радость моя, я уже не мальчик-с-пальчик и выбор свой сделал. Не стоит беспокоиться из-за моей верности. Я уже со вчерашнего вечера, черт, с сегодняшнего утра, не мог бы тебе изменить. -- Так с какого же момента? -- рассмеялась она. -- Никогда! -- ответил я, вытащил ее из кресла и понес в спальню. Удивительно, но после такого дня я оказался вполне достоин внимания своей дамы. А потом, конечно, уснул и, надо сказать, очень крепко. 12. -- Это поддельные документы! -- раздался голос из второго ряда. Глава Совета -- Солнечный Луч -- тяжело посмотрел на говорившего. Опять неугомонный Юркий Лис, всегда ищущий правду и находящий вместо нее проблемы. Ладно бы молодой был. Те, понятно, -- самоутверждение там всякое и в каждой бочке затычка. А этому ведь седьмой десяток, а все не сидится на месте. -- Это легко проверить, -- вздохнул Солнечный Луч, ведь он и сам уже был немолод. -- Введите первого свидетеля. Во двор Совета, где вдоль стен в три ряда стояли скамьи, робко вошел один из жрецов низшего сословия. Остановившись посреди двора, не имевшего даже навеса от солнца, он, как бы заранее извиняясь за потраченное на его персону время, смущенно улыбнулся. -- Назовите свое имя, -- раздался голос человека, занимающего место по правую руку от Главы Совета. -- Меня... извините... -- запинаясь, заговорил свидетель, -- я -- Горный Орел. Солнечный Луч, ожидавший соответствующей реакции Совета на это имя, оглядел смеющиеся лица и поднял правую руку, успокаивая собрание. Но винить в этой вспышке веселья своих коллег он бы не стал: тщедушный, маленький человек никак не походил на могучую птицу, внушающую уважение и страх. -- В каком храме вы служите? -- снова спросил Белый Волк. -- В храме? В каком? А-а, в Храме Вечного Очищения. -- Где? -- В... в Гали, -- свидетель никак не мог взять себя в руки. -- Успокойтесь, -- сказал Солнечный Луч, -- вам совершенно ничего не угрожает. Просто говорите все как есть. -- Да-да, я говорю. Глава Совета неторопливо повернулся и кивнул своему Старшему Помощнику. Тот продолжил: -- Вспомните, в сороковом году до Потопа, в день сто двадцать восьмой, вы регистрировали новорожденных? Жрец замялся, лицо его от напряжения покраснело. Солнечному Лучу казалось, будто он слышит скрип мозгов в его голове. Наконец, тот ответил. -- Вы, наверно, вы имеете в виду сына Императора? По двору Совета пронесся вздох. -- Откуда вы знаете, что к вам приходил именно Император? Глаза жреца немного прояснились, и он с гордостью сказал: -- Его Венценосность, да пребудет его душа в родстве с Отцом Мира, не скрывал своего имени. А я немало времени провел в телепатических сеансах, где Император часто появлялся в новостях. Я сразу узнал его! -- почти выкрикнул свидетель. Солнечный Луч улыбнулся. Все это было хорошо. -- Император был один? -- Один? Нет, как же один, он не мог быть один. Не положено, знаете ли. Он был с женщиной и с ребенком. -- Как звали женщину? -- Женщину? Я... -- жрец снова замялся. -- Быстрая... Быстрая Лань? Нет-нет, не Быстрая Лань. -- На его лбу выступили капельки пота. -- Быстрая Газель! Да, кажется, Бы... нет. Может быть, Легкая Газель? Я не помню, -- выдохнул он, едва не заплакав. -- Я не понимаю! -- произнес человек, сидевший по левую руку от Главы Совета. -- Свидетель утверждает, что к нему пришел Император с женщиной и ребенком, насколько, я понимаю регистрировать этого самого ребенка в метрических книгах. Нормальный человек на месте свидетеля помнил бы каждую деталь, каждый нюанс этого великого момента своей жизни! Поставьте каждый себя на его место. К вам приходит сам Император и просит об услуге. Как это можно забыть? Что же мы слышим: свидетель не помнит, как звали мать сына Императора. Можно ли ему верить? -- Свидетель подкуплен! -- снова выкрикнул Юркий Лис. -- Юркий Лис, уймитесь, -- выговорил Солнечный Луч, -- или вас отстранят от слушаний по этому делу. Непоседа обиженно замолчал. -- Так что вы скажете нам по этому поводу, свидетель? -- спросил Белый Волк. -- Меня никто не подкупал, -- торопливо начал оправдываться тот. -- О подкупе вас пока никто не спрашивал. Ответьте, почему вы не помните имени женщины? Теперь на Горного Орла было грустно смотреть. Его крылья совсем обвисли, как у мокрой курицы, и он, к тому же, побелел. Недоуменно качнув головой, он вызвал следующий вопрос Старшего Помощника: -- Опишите нам ее внешность хотя бы. -- Это была очень красивая женщина, -- заторопился жрец, стремясь оправдать свою забывчивость. -- Она точно была придворной дамой и носила богатые одежды. У нее были черные волосы, выбивавшиеся из-под капюшона, тонкие черты лица и, о, Ангелы, я вспомнил, -- почти закричал жрец и его лицо изобразило невероятное облегчение, -- ее звали Ветреная Газель! Да-да, Ветреная Газель! Как я сразу не вспомнил? Ведь и сына назвали Ветер. Ну да, Ветер Небес! По двору снова пронесся шорох. -- У меня последний вопрос, -- произнес Белый Волк, -- вы лично проводили регистрацию? И соответствовала ли она обрядовым нормам? -- Сам, конечно, сам! Я никому не доверяю свою работу. И я проделал все необходимое: провел ребенка через все процедуры и занес генетический код души в Общий Массив Земли. В этот момент к человеку, сидевшему по левую руку от Главы Совета, подошел служитель и подал бумаги. Солнечный Луч скосил глаза. Похоже, это главное, чего ждали. Первого свидетеля отпустили, и Старший помощник вызвал второго, однако слева от Главы Совета раздалось: -- Постойте. Возможно, свидетели больше не понадобятся. Во дворе повисла напряженная тишина. -- Мы, сторожевые жрецы Цеха Реинкарнации, провели поиск в Общем Массиве Земли и обнаружили в нем душу под кодовым номером сто двадцать восемь миллиардов сто сорок восемь, в связи с чем и сообщаем, что эта душа соответствует генетическому синтезу двухмерных тел Последнего Императора Легенды по мужской линии и Ветреной Газели по женской линии. В настоящее время душа находится в состоянии сильнейшей деформации, но патологии в этом не имеет. Родственные связи.... -- Довольно, -- остановил чтеца Солнечный Луч, -- все ясно. Над Советом повисла тишина. Каждый обдумывал сложившееся положение, и Глава Совета никого не торопил. Это был великий день. Сам Отец Мира послал им эту надежду в лице Ветра Небес, оказавшегося отпрыском Императора. Гражданские беспорядки к этому времени достигли апогея. Страна находилась перед чертой гражданской войны. Из отдаленных уголков государства постоянно приходили сообщения о неповиновении отдельных городов. Количество жертв, приносимых во благо будущей цивилизации, снизилось втрое, в душах людей поселилось недоверие к жрецам и к их расчетам относительно Потопа. А Совет все не мог решить вопрос о светской власти. И вот теперь появился шанс. -- Он ведь художник, а не Император, -- не выдержал Юркий Лис. -- Можно подумать, ты когда-нибудь был Императором, -- поддел его Острый Шип. Раздался смех. -- Ой, как смешно, -- состроил гримасу правдолюбец, но замолчал. -- То, что он не был Императором, -- меньшая из бед, -- заговорил Неторопливый Поток, -- есть вещи похуже. Он проник в хранилище крови и прикоснулся к тайне. Он не посвящен в доктрину наших предков. И опасность в том, что он не остановится в своем стремлении узнать, что скрывается за тем покровом, который он приподнял. Это означает, что мы должны решить этот вопрос, а потом уже говорить о возведении его на престол. После этого размеренного выступления заговорили сразу несколько человек: -- Он не может быть Императором... -- Его надо судить. -- Мы уже обсуждали это, и... -- У нас совсем мало времени... Солнечный Луч поднял руку. -- Острый Глаз, говори. Мужчина лет тридцати поднялся и сказал: -- Мое мнение таково: до Потопа осталось восемь лет, и не имеет значения, узнает еще один человек тайну крови или нет, тем более что всей тайны не знает никто из нас. Зато Империя, готовая вот-вот взорваться и уничтожить весь наш тысячелетний план и труд, получит то, чего ждет. Снова повисла тишина, которую прервал Глава Совета: -- Да или нет? -- Да. -- Да. -- Да. -- Нет. -- Да. Через несколько минут тот же Солнечный Луч произнес: -- Пригласите Ветра Небес. Во двор медленной походкой больного человека вошел бывший Императорский художник. Его осунувшееся лицо было бледно и безразлично ко всему окружающему. Он остановился в двух метрах от двери, в которую вошел, и Глава Совета заметил, что его слегка качает. -- Да он же вот-вот умрет, -- выкрикнул Юркий Лис. Художник тяжело посмотрел на говорившего и сказал: -- Выйди! На лице старого скандалиста появилась глупая, неуверенная улыбка. Он глазами поискал поддержки у окружающих, но не найдя ее, обреченно вздохнул и просочился через первый ряд вперед. Стараясь теперь выглядеть уверенным перед десятками глаз, он развязно спросил Ветра: -- Ну? -- Защищайся, -- сказал тот и через мгновенье выплеснул: -- САННАВАЛХХХХХХХ!!! На том месте, где стоял Лис, образовался вихрь, швырнувший его тело в свободный от скамеек кусок стены. Маленький торнадо тут же исчез, а правдолюбец вскочил, отряхиваясь и сверкая глазами, с криком: -- Видите, видите? Что я вам говорил? Он не пощадит никого, он всегда был баловнем и лез везде, куда не надо! Меня, старого человека, Высшего Жреца, швырнуть как котенка. Вон отсюда! -- кинулся он к Ветру с кулаками. Тот стоял, не шевелясь, а когда Лис попытался приблизиться, то будто наткнулся на стену. Резвый старик дернулся раз, другой, но стена не пускала, и тогда все услышали, что от Ветра исходит густой, низкий гул: -- АУММММММММММ! И давление этого нарастающего звука было столь велико, что кое-кто из присутствующих подался назад. Невидимая преграда исчезла вместе со звуком, и Юркий Лис упал к ногам художника, который так и не пошевелился. Пришлось старику уползать на свое место, в страхе оглядываясь. Возникла пауза, разрядившаяся всеобщим многословием: -- Он Высший Жрец! -- Без обучения? -- Как это? -- Кто его учил? -- Невероятно! Ветер Небес поднял руку и, когда все смолкло, заговорил: -- Вы убили моего отца и своего Императора. Вы убили мою мать в тот день, когда я узнал о том, что она жива. Вы убили сына моего Учителя -- брата моей жены. Вы хотели убить и Учителя, и жену, и меня. Но я не стану отвечать вам смертью. Мертвых в прежнее тело не вернуть. Отныне дела людей Империи для меня важнее наших с вами разногласий. Я объявляю себя законным Императором Легенды. И если хоть один из вас с этой секунды задумает поднять руку против меня и моей семьи, он будет убит задолго до того, как его план начнет созревать. Со своей стороны я обещаю, что вы -- хранители Общего Массива Земли -- будете продолжать свою работу на прежних правах. Я прошу вас сегодня же избрать Главного Жреца. Думаю, что лучшего кандидата, чем Солнечный Луч, вам не найти. Оставьте дрязги! До Потопа остались считанные годы! У вас много дел! Да пребудет с нами Отец мира! Ветер поднял правую руку на уровень плеч и вышел.  * ЧАСТЬ 2 *  1. -- Так ты говоришь, был взрыв, а когда ты спустилась вниз, Евдокимов был как бы каменный? -- Ну, -- черноволосая девушка переложила открытые Кольскому до розовых трусиков ноги с одной на другую и, не поправляя платья, продолжила, -- я уж не знаю, показалось мне это или нет, но когда я спускалась, был еще какой-то странный звук. Что-то такое: кх-кхххх. У меня даже мурашки по телу побежали. Евгений Дмитриевич, до этого сидевший спокойно, взял сигарету, прикурил, выбрался из своего кресла и нервно стал расхаживать по толстому ковру, заглушающему звуки его шагов. Потом остановился перед Анжелой и, напряженно глядя ей в глаза, спросил: -- Ты уверена, что он был окаменевший, или он был как бы окаменевший? -- Так, хм, ну статуя и статуя, а каменная она или нет -- я ж не разбивала ее на куски, -- девушка капризно сложила губки, -- ой, да, Евгений Дмитриевич, бросьте вы это все. Вам-то чего? Этот Кудрин вас не тронет. Что он -- дурак, что ли? Поедемте к вам, отдохнем. -- Она встала, приблизившись вплотную к мужчине, и положила руки ему на плечи. Тот подался немного назад, но потом не устоял, почувствовав сладкий запах ее духов, и обнял ниже талии, сильно прижав к себе. -- Эх, Анжела, как бы я хотел этого, но... Девушка легким движением вспорхнула к нему на руки, причем он еле успел напрячься, чтобы удержать ее. Будучи небольшого роста и уже в годах, Кольский все же не выдержал ноши и хотел положить ее на ближайший диван, но Анжела вдруг стала тяжелой, потянув его вниз за шею, и они почти упали на ковер. -- Но что? -- игриво спросила она, проводя кончиками волос по его щеке. -- Ох, и стерва ты, -- ответил Евгений Дмитриевич, ухмыляясь ее раскрепощенности, и, чтобы еще больше убедить ее и себя в этой мысли, повторил с большим возбуждением, -- настоящая стерва. -- Не-е-ет, я целомудренная девочка из светского общества, -- нежным голоском пропела она, обхватив ногами его торс. -- Ах ты -- девочка?! -- не справился с чувствами Евгений Дмитриевич, лихорадочно срывая с нее белье, -- ну тогда я тебя сейчас... -- он остановился, потому что не любил вульгарности. Но Анжела свободу любила и предпочитала доводить игру до конца: -- Что ты меня? -- Трахну! -- не выдержал Кольский. -- Наконец, кто-то со мной это сделает, -- выдохнула она и застонала под его напором. В этот момент зазвонил телефон. -- Проклятье, -- ругнулся Евгений Дмитриевич. -- Это я твое проклятье, -- обняла его крепче девушка, и он не стал противиться. Телефон звонил минуты две, постоянно сбивая с ритма мужчину и женщину, но они стойко держались, не обращая внимания ни на что вокруг. Когда сладостный миг был уже близок, взамен заткнувшегося наконец телефона в комнате раздался очень знакомый Евгению Дмитриевичу голос Вице-премьера: -- А трубку, господин Кольский, надо снимать, когда вам звонят. А то приходится ботинки стаптывать, понимаешь! Евгений Дмитриевич замер. Анжела, сделав последнее, конвульсивное движение, расслабленно откинулась, умиротворенно мыча. Кольский, так и не получив желаемого, встал, не поднимая глаз, одел штаны и только потом посмотрел на то место, откуда прозвучал голос. Там никого не было. Он нервно оглядел кабинет. Пусто. "Вот, черт! Неужели показалось?". Он нажал кнопку селектора: -- Вера, кто-нибудь меня ждет? -- Нет, Евгений Дмитриевич, никого не было и никто не звонил. -- Хорошо. Меня пока ни для кого нет. Даже для высших, -- добавил он. -- Поняла. Он уже хотел вернуться к девушке, чье тело отчетливо вырисовывалось на ковре, но тот же голос проговорил: -- Бес в ребро, Евгений Дмитриевич? -- Кто здесь? -- напряженно вглядываясь во все уголки кабинета, спросил Кольский. -- Ха-ха-ха, -- томно рассмеялась Анжела. -- Чего ты смеешься, -- вскинулся тот, заглядывая под стол, -- ты что, ничего не слышишь? -- Вы такой забавный, -- сказала она, перебирая свой локон. -- Что во мне такого забавного? -- он начал серьезно нервничать. -- Вскочили почему-то, не получив того, ради чего старались, бегаете по кабинету, задаете какие-то вопросы в пустоту. -- Ты, действительно, ничего не слышала? -- Евгений Дмитриевич внимательно посмотрел на нее. -- Кроме вашего голоса, ни-че-го, -- по слогам сказала она и встала. -- Странно, странно, -- проговорил он, немного успокоившись, и занял свое кресло, с удовольствием наблюдая, как девушка одевается. Застегнув платье, Анжела прикурила сигарету и снова села в прежнюю, откровенную позу. -- Кофе бы, -- вздохнула она. Кольский снова нажал кнопку селектора, не отводя глаз от ног своей визави, и сказал: -- Верочка, два кофе, пожалуйста. -- Хорошо, Евгений Дмитриевич. -- Так ты говоришь каменный? -- вернулся он к разговору, прикуривая вслед за ней. -- Как вот эта стена, -- слабым движением стукнула она над головой. -- Что же потом? -- Потом подошли Вадик с Колей, и мы поехали к вам. -- Ко мне? -- Ну да, вы же искали Кудрина? -- Да, искал. В дверь вошла секретарь и походкой фотомодели продефилировала к столу шефа, поставила на него кофейник с чашками, налила и подала одну из них Евгению Дмитриевичу, а другую поставила перед Анжелой на журнальный столик, окинув всю ее взглядом, полным ярости. Та наблюдала за ней с легкой улыбкой и ответила на испепеляющий взгляд еще большим радушием. Когда Верочка вышла, Анжела опередила Кольского с вопросом: -- Интересно, она хороша в постели? Евгений Дмитриевич поглядел на нее и рассмеялся: -- А ты все-таки стерва! -- Нет, в самом деле, мне же интересно. Какая у нее, например, грудь? Слабая или упругая? Этот вопрос заставил мужчину покраснеть, что и вывело его на чистую воду: -- А-а, -- сказала девушка, -- все-таки упругая. Я так и думала. -- Анжела, -- укоризненно покачал головой Кольский, -- ну, что за вопросы? -- Мне кажется, что мы и втроем могли бы неплохо провести время. Она мне понравилась. Я люблю рыжих. -- Что, прямо сейчас? -- Ну, все зависит от сил, если они у вас остались, конечно. Ковер большой, мягкий. Мы вполне поместимся. Тем более вам необходимо закончить начатое дело. Евгений Дмитриевич едва не задохнулся от нарисованного образа и расслабил узел галстука. -- Анжела, перестань. -- Позвать ее? -- Я... Анжела встала и вышла из кабинета. Кольский не мог пошевелиться. Через несколько секунд обе девушки вернулись. -- Слушаю вас, Евгений Дмитриевич, -- сказала секретарь. -- Я... -- Верочка, Евгений Дмитриевич хочет с нами обеими заняться любовью прямо здесь и сейчас. Я не против. А вы? -- объяснила брюнетка положение дел. Цвет лица секретарши начал походить на цвет ее волос. Подойдя к ней сзади, Анжела провела руками по ее животу и бедрам, приговаривая: -- А ты сексуальная. Я люблю такие тела. И запах "Може нуар" на других женщинах мне нравится. Она вытащила кофточку из юбки девушки, а та все еще не знала, как реагировать на происходящее. Только прикосновение к шее губ брюнетки заставило ее фактически сдаться и откинуть голову, подставляя себя под новые поцелуи. Через минуту она уже стояла в одном нижнем белье, а Евгений Дмитриевич все не мог прийти в себя. Еще через некоторое время обе девушки лежали в объятиях друг друга, нежно обнимаясь и покрывая друг друга поцелуями. Не выдержав этой сцены, Кольский встал и дрожащими от нетерпения руками начал снимать брюки, однако это занятие снова прервал знакомый голос: -- У вас, Евгений Дмитриевич, скоро кровь отнимут, а вы все женщинами балуетесь. Ну-ну! "Кровь? -- подумал Кольский, -- какую кровь? Мою или донорскую?". -- А это зависит от вашего поведения, которое мне пока очень не нравится. Не соответствуете вы, так сказать, моему представлению о человеке, который обладает вашей должностью и могуществом. Евгений Дмитриевич вернул штаны на место и выдохнул: -- Все, девочки, хватит! Я обеих вас очень люблю, но мне нужно работать. Пока они одевались, Кольский сидел, закрыв глаза рукой, чтобы не видеть их обнаженных тел, раздумывая над голосом в своей голове и в то же время сдерживая свою страсть. Через пару минут Анжела произнесла: -- Что-то не так, Евгений Дмитриевич? -- Анжела, -- отнял он руку от лица, -- мне нужна вся информация. Давай поговорим без твоих завихрений. Верочка, -- обратился он к секретарше, -- извини, но нам нужно поговорить вдвоем. Рыжая фотомодель, улыбнувшись Анжеле, с достоинством вышла из кабинета. -- Все, успокойся! -- сказал Кольский то ли девушке, то ли себе и с удивлением обнаружил, что ничего под ее одеждой он не видит -- платье лежало аж на коленях. -- Я вся внимание, -- откликнулась брюнетка. -- Рассказывай, что было дальше. -- Хм, дальше. То есть мы ехали, да? -- Да. -- Ну, по дороге я вышла купить воды, а когда вернулась, Кудрин уже был один в машине. -- Как это, один? Куда же делись охранники и водитель? -- А черт их знает? Он сказал, что надоел им, видите ли, и они ушли. -- Бред какой-то. -- Конечно, бред. Я сразу поняла. Но он же не станет рассказывать о том, как он Евдокимова, к примеру, в глыбу превратил. Я даже теперь не знаю... -- она задумалась на секунду, но Евгений Дмитриевич ее подстегнул: -- Продолжай. -- Я даже теперь не знаю, отчего у меня голова кружилась, когда я вела его к ребятам. -- Расскажи поподробней, -- Кольский снова прикурил. -- Да, черт его знает, че рассказывать. Вела я Кудрина из бильярдной в комнаты безопасности. Ну, он мне начал комплименты отпускать. -- Ты, конечно, уши-то и развесила, -- заметил Кольский. -- А че, он парень, что надо, и силой какой-то от него прет. -- Физической, что ли, силой? -- Да нет, физически он нормален, таких немало, хотя и симпатичный, конечно, но есть в нем что-то непонятное. -- Это женщин загадочных любят, а мужчин... -- Э-э не-ет! Мужик, если он на ладони весь умещается -- не мужик вовсе, а так -- попрыгунчик. Бегает вокруг тебя и приказы выполняет. Разве ж с таким не взвоешь от скуки? И потом, -- Анжела сделала скептическое лицо, -- если я его приручить могу, так и любая сможет. Мужик -- он самостоятельным должен быть, неожиданным что ли, взрывным. -- Так что, Кудрин -- взрывной? -- Хм, взрывной. Это хороший мужик взрывной, а Кудрин -- особенный. С виду -- интеллигент сентиментальный, а тронешь его -- ядерная бомба. -- Ну ладно, понял. Комплименты он тебе начал отпускать, а ты и растаяла. -- Да нет, не то чтобы растаяла, не успела, а вот голова почему-то закружилась. -- Да ну, когда? -- Ой, ну вы, прям, как Евдокимов, ей-Богу. Где да как, что чувствовала? -- Анжела передернула плечами. -- Так Евдокимов тебя спрашивал об этом? -- До последнего слова. -- И что сделал потом? -- Евгений Дмитриевич был похож на охотника, загонявшего зверя. -- Позвал Самоцветова, его о чем-то расспрашивал, а потом позвонил Грише, я по селектору видела, и Кудрина без сознания привезли обратно. -- Без сознания? -- Ну да. -- Так-так-так. Это уже интересно. Продолжай. -- Чего продолжать? -- Господи, голова у тебя закружилась! -- А-а, так закружилась и все. -- Он тебя расспрашивал о чем-нибудь? -- Тогда? -- Да, тогда! -- Ну о работе моей. Ой, да надоело все. Может, хватит вопросов, а? -- Девушка в легком раздражении прикурила сигарету. -- Анжела, голубушка, для меня это жизненно важно. -- Евгений Дмитриевич откинулся в кресле. -- Ну, хорошо, расскажи, что было, когда его привезли. -- А я откуда знаю? Мне же не докладывают. Единственное, что мне показалось странным, что Самоцветов вышел оттуда хотя и с перекошенным лицом, а... -- Перекошенным от чего? -- Ну, ой, ну от страха, наверно! -- А Гриша не вышел? -- Нет. -- Хм! -- Евгений Дмитриевич затянулся, обдумывая услышанное. Чертовщина какая-то произошла в доме Евдокимова. Ведь не простой человек он был, а при нем сколько народу находилось?! Да непростого народу! Вампиры же. Сила! И какой-то пацан, невесть откуда объявившийся и никому не известный еще несколько дней назад, уничтожил их всех. И как уничтожил? Черт, черт, черт! Евдокимова было не жаль. Напротив, в глубине души Кольский всегда завидовал его бессмертию, хотя понимал, что человеческая жизнь в чем-то гораздо лучше. Но жить тысячелетиями! Евгений Дмитриевич вздохнул и снова обратился к девушке: -- О чем же вы говорили в ресторане? -- Ну, он меня расспрашивал о крови и об Евдокимове, конечно. -- Что ты рассказала? -- А че, я много знаю, что ли? Хм, рассказала... -- отвела глаза Анжела. Голос Евгения Дмитриевича стал жестче: -- Что ты рассказала? -- Про вас ничего, -- соврала девушка. -- А про бизнес? -- А что, бизнес? Деньги туда, деньги сюда. Че он там понял? -- То есть все, что знала, выложила? -- Кольский стал почти суров. -- Сколько ж он тебе заплатил? -- С чего вы взяли? Да и откуда у него деньги? -- Сколько? Анжела испугалась. Любовь любовью, а дело делом. После разговора с Кудриным, во время которого ее словесный поток был неиссякаем, она чувствовала себя неуютно. Язык ее тогда развязался оттого, что Евдокимова уже не было в живых, а деньги, предложенные за мало чего стоящую информацию, были очень кстати. Потом уж она вспомнила, что, кроме Евдокимова, были еще люди, заинтересованные в ее молчании, и Кольский -- один из них. Когда он нашел ее, она понимала, что разговора не избежать, и поэтому устроила эротическую сцену, которая по неведомым ей причинам не очень-то удалась. От этого и от осознания того, что с ней могут сделать, ее потряхивало изнутри. Теперь она уже сильно нервничала, что не могло укрыться от Кольского. Когда сигарета была докурена, она сразу закурила другую, заметив, как предательски дрожит ее кончик. -- Пятьдесят штук! -- Долларов? -- Да! Евгений Дмитриевич понял, что дело принимает новый оборот. Анжела, конечно, за названную сумму рассказала Кудрину не только о прошлом Евдокимова, но и о нем -- Кольском -- все, что знала. По крайней мере, адрес-то точно дала. А видеокамеры в доме вампира? Об их существовании он знал давно, но у них с вампиром была договоренность, что они останутся и будут дублировать сигнал как в бункер Кольского, так и к Евдокимову. Ведь последний был бессмертен и рано или поздно вернул бы себе этот бизнес. Впрочем, для него это был даже не бизнес, а источник силы и могущества, о чем Кольский тоже знал. Годами он пытался понять, как можно воздействовать через кровь на людей, ее сдавших. Чего только не пробовал: и науку, и магию, и алхимию, а все что-то не так выходило. Вот вместо отставки высокопоставленного лица, на которое указал Лаврентьев, это лицо получило повышение. Вот попытка устранить неудобного губернатора вылилась в гражданскую войну с этой губернией. А вместо того чтобы ускорить чью-то смерть, получился дурацкий грипп и не более того. Лаврентьев периодически поклацывал на Кольского зубами, но поделать ничего не мог, да и жилось ему не так уж плохо, чтобы устраивать вокруг себя скандал. А привлекать к крови внимание политиков плюс посвящать в ее вопросы нового человека -- себе дороже. Так все и тянулось. Теперь появился Кудрин. "Проклятое письмо! -- ругнулся Евгений Дмитриевич. -- На кой черт оно мне сдалось? Сидел бы сейчас спокойно, продолжал исследования, и все было бы в порядке. А теперь... Теперь даже не знаю чего ждать! -- Он посмотрел на Анжелу. -- И с этой сучкой что делать? Она ведь не только Кудрину может душу излить с таким-то языком. Посадить ее под замок, как сидела у Евдокимова? Так ведь сбежит рано или поздно. У-уф!", -- он снова потянулся за сигаретой. Анжела молчала, понимая, что решается ее судьба. Кольский видел, как она осунулась и под глазами появились синяки. "Ведь все понимает, стерва! И штучки свои любовные ловко в ход пустила. А я ведь попался! Да, попался!" -- Евгений Дмитриевич немного развеселился от этой мысли, отдав должное изобретательности девушки. Одновременно это задело его самолюбие, и он, поразмыслив еще немного, принял окончательное решение. 2. Ветер Небес и Серебряный Медведь стояли около любимой беседки Императора, наблюдая, как вечерний бриз поглаживает океан, убаюкивая его перед сном. Оба знали, что пройдет не больше недели и не станет ни этого спокойствия, ни их самих, ни этой беседки со скалой, -- все канет в Лету под водами набиравшей силу стихии. Солнце сваливалось в окрашенные пурпуром облака, отражаясь в океане вод, так медленно, будто пыталось запомнить последние дни этой эпохи на Земле. -- Пора! -- сказал старик, и они не спеша направились в площадке маголетов. -- Все готовы? -- оглядел Ветер жену и сына, ожидавших на взлетной площадке. -- Да, -- ответила Полная Луна и спросила с надеждой: -- а вы уверены, что лететь нужно? -- Я доверяю твоему отцу, -- ответил Ветер и успокаивающе ее обнял. -- Но как можно идти на смерть, не будучи до конца уверенными в ее полезности? -- Это не имеет значения, -- ответил отец. -- Если мы ошибаемся, все останется, как есть. А если нет, то наше дело послужит будущему. -- Да, отец, наверно, ты прав. Только трудно делать вещи неочевидные, отдавая за них свою жизнь и жизни близких людей, -- Полная Луна сильно нервничала. -- Человек не может знать всего заранее. Тогда бы не было эволюции. -- Почему? -- неожиданно спросил внук. Серебряный Медведь погладил его по голове и ответил: -- Потому что, зная все наперед, он не может творить ничего нового. Он теряет смысл, интерес. -- А разве можно сотворить новое? Разве не существует все и всегда? Ветер рассмеялся, подхватил сына на руки, и сказал: -- Ну, умный, ум из ушей лезет. -- Видишь ли, внук, -- серьезно ответил старик, -- в мире все столь относительно, что здесь, на Земле, вновь создаваемые вещи кажутся новыми, но с точки зрения Вселенной -- ничего нового в них нет. -- Но ведь и мы живем во Вселенной, -- ответил юный философ, -- зачем же ей это неновое? -- Ты не совсем понял. Для Вселенной то, что делаем мы, тоже становится новым, но в том ее месте, где этого еще не бывало. Понимаешь? -- То есть мы заполняем пустоту новыми вещами? Теперь рассмеялся и дед: -- Верно, мы заполняем Вселенскую пустоту на нашей Земле. -- Ох, испортите вы мне сына своими премудростями, -- вздохнула женщина. -- Я бы и рад подарить ему нормальное детство, -- ответил Медведь, -- но будущее не позволяет. Зато я подарю ему жизнь. Они сели в маголет, и тот ввинтился в небо. Сидя у окна, мальчик наблюдал, как уносится назад земля и океан, и казалось ему, хотя он еще и не знал почему, что он больше не увидит дворца своего отца, и этих мест, где прошло его детство. Дед, правда, много говорил о Потопе, о смерти, но малыш не понимал этого, слишком еще мал был, а неуемная жажда знаний уже теперь заставляла его задавать вопросы, которые даже взрослых ставили в тупик. Маголет приземлился в столице. Молодой Император в сопровождении родственников и двух присоединившихся жрецов направился к Цеху Реинкарнации. Сегодня был последний день Исхода. На всей Земле осталось не более трех миллионов людей, не пожелавших принести себя в жертву. Их готовили к предстоящему кошмару, они должны были стать семенами новой расы, но и их в большинстве своем ждала гибель в водах надвигающейся катастрофы. Цепочка жертв редела от месяца к месяцу, и за последние дни во всей Легенде Исходу предались не более сотни человек. Пройдя к алтарям, Серебряный Медведь тщательно осмотрел их. Вместе с зятем и внуком они спустились в подземелье, куда бывший художник после гибели Последнего Императора не возвращался ни разу, не желая подпитывать свою ярость по отношению к жрецам. Полная Луна не стала смотреть на озеро крови и очень не хотела, чтобы там побывал ее сын, но отец настоял. Встав у самой кромки запекшегося берега, старик объяснил: -- Отсюда кровь по особым каналам уходит к Отцу нашему. Там при участии касты бессмертных она обрабатывается, сливается с другими потоками, дробится, подвергается ритуалам, там вершится будущее всего человечества и каждого из нас. -- Откуда ты это знаешь? -- не удержался Ветер. Старик как-то очень тихо и строго сказал: -- Я был Хранителем крови в Атлантиде. -- То есть ты был Главным Жрецом? -- поразился Ветер. -- Да. -- Как же ты попал в Легенду? С твоей магией ты мог бы спастись в любой момент! Ведь ты нужен был там! Серебряный Медведь едва заметно вздохнул: -- Отец это знает. Впрочем, я теперь тоже. Я здесь ради внука, который принесет человечеству, родившемуся на этих землях после Потопа, свет знаний и мудрости. -- Что же, -- не успокаивался молодой Император, -- разве не было в Легенде мудреца подобного тебе? -- Ну что ты? Мудрецы есть даже сейчас. Дело не во мне, а в вашем браке с моей дочерью, в результате которого появился сын. -- Смешение кровей! -- догадался, наконец, Ветер. -- Да, смешение расовых кровей. -- Деда, -- дернул его за рукав мальчишка, с удивительным любопытством и совершенно без страха рассматривающий озеро крови у своих ног, -- а откуда возьмется человечество, если Потоп всех смоет? Серебряный Медведь кряхтя присел на корточки рядом с внуком и ответил улыбаясь: -- Кто-то выживет, обязательно выживет, иначе планета просто умрет. -- А ты выживешь? -- В этом теле нет, но мы все будем рядом с тобой. -- Всегда? -- До конца грядущей эпохи. -- А потом? Он получил мягкий щелчок по носу. -- Потом не знаю. Ты очень любопытен, хотя этого и добивался Отец. -- И все-таки закончил свою мысль: -- Потом будет очень не скоро. До этого у нас много дел. -- А как можно делать дела, если вы умрете? -- малыш не унимался. -- Наши души будут здесь, и твоя тоже. -- Странно. Разве можно быть сразу в нескольких местах? -- Помнишь, мы играли в глаза кондора? -- Да. -- Ведь ты смог побывать в его теле, в то время как твое тело было рядом со мной, на земле? -- Да, это было здорово. -- Так будет и с нами. -- А разве нельзя, чтобы и вы так, как я? -- Нет, мы не можем сделать этого. Отец готовил нас для другой цели. А ты -- сможешь. Идемте. Старик поднялся и пошел к выходу. Ветер остановил его вопросом: -- Медведь, а для чего нужна тому, кого ты зовешь Отцом, кровь людей? Хранитель крови обернулся. -- Видишь ли, сын мой, мне известно лишь, что так осуществляется связь человечества и планеты в целом. -- Да. А рисуется чудовищный монстр, чьей пищей является кровь человечества. Причем монстр коварный, обладающий магией и знанием. -- Ветра передернуло. -- Может, так оно и есть. Для нас он монстр, но сути это не меняет. Такова жизнь. -- А без него все умрет? -- Подумай сам. Старик снова направился к выходу, и малыш с Ветром, взявшись за руки, потянулись вслед за ним к алтарям. Последние два жреца Легенды уже заняли в них места. Ветер и Серебряный Медведь встали по разные стороны цеха, и старик магическим словом "ВАКХХХХХ!!!" включил приборы. Переливание началось. Кровь булькала и пенилась, проходя по специальным трубочкам, пробегая от аппарата к аппарату, очищаясь от ненужных элементов и достигая состояния минимальной свертываемости. Распевая песню Исхода, главный жрец Атлантиды и Император Легенды выполнили ритуал. Ангелы приняли человеческие души в свой мир. Тела тут же растворили специальным раствором. -- Теперь, -- устало сказал отец Полной Луны, -- настал наш черед. Все помнят ритуал Хранителей Не-Преступи-Кольца? -- Деда, -- испуганным голосом вдруг закапризничал мальчик, -- я боюсь! Полная Луна прижала его к себе и сказала, сама еле сдерживая слезы: -- Не бойся, малыш, так надо. Тот прижался к матери, и они с минуту стояли не шевелясь. Серебряный Медведь и Ветер подошли к ним. Все по очереди обнялись. Бывший художник долго глядел в глаза жене, будто пытаясь перенести ее образ в память своей души. Он знал, что она мало понимает в происходящем, но любовь давала ей силу идти с отцом и мужем до конца. Кроме того, она знала, что присутствие в ритуале женского начала необходимо. По-настоящему ее беспокоила только судьба сына. Но и она не могла оторваться от глаз Ветра, пытаясь впитать в себя каждую частицу его тела, каждое движение. -- После Потопа, -- неожиданно бодрым и звонким голосом, глядя куда-то в пространство, заговорил старик, -- придут люди дикие и без знаний. Мир Дэв будет невидим для них. Сын ваш, вернувшись на эти земли, пробудит свет мудрости, но погибнет в сражении с армией ненависти и зла. Вместе с этим на новую землю падет тьма. Придут боги, жаждущие смерти и крови. Наши обряды будут извращены и потеряют всякий смысл. Но кровь будет течь полноводными реками, как бы в насмешку над нашей жертвой. Потом придут еще герои-учителя. Кто-то из них погибнет, некоторые доживут до седин. Отец наш испытает большие трудности в борьбе за жизнь человечества. Ему придется дважды взывать к более высоким силам. Спустя тысячелетия жертвы глупости и гордыни прекратятся. Подачу крови заменят сначала врачи, а потом добровольные пожертвования людей, но не так, как у нас сейчас, а частично. Это будут жертвы, не приводящие к смерти. Но существование Отца останется тайной, пока мир Дэв не откроется для людей снова. И тогда все может повториться. Снова будут три цивилизации, враждующие меж собой. Снова войны будут тянуться тысячелетиями. Но я вижу возможность мира на той Земле. Отец наш дает мне надежду. И ради этой надежды мы здесь. Старик окинул своих близких быстрым взглядом и убедился, что смелость вернулась в их сердца. -- Ветер, стань сюда. Дочь моя, займи место левее этого круга, на большом кругу. Малыш, встань здесь. Теперь они стояли равнобедренным треугольником, внутри которого находился самый младший из них. -- Пернатый Змей, ты помнишь, что будешь делать после ритуала? -- Да, деда. Мне нужно сесть в маголет. Пилот меня доставит на берег. Там я сяду на корабль со всем, что на нем есть, и поплыву. -- Куда? -- Старый капитан знает. -- Что потом? -- Потом мы окажемся в какой-то пещере. Пещера закрывается изнутри. Потом будет Потоп. -- Дальше. -- Через сорок лет я должен буду нажать рычаг. Рычаг мне укажет капитан. Пещера откроется. К этому времени я останусь один и снова поплыву. -- Куда? -- Капитан научит меня. Я должен буду взять с островов Атлантиды каких-то людей. -- Не каких-то, а детей жрецов. Они будут тебе друзьями и помощниками. -- Да, -- кивнул малыш. -- А чем ты будешь заниматься в течение сорока лет? -- не унимался Серебряный Медведь. -- Изучать книги. Они на корабле. -- Отец, -- спросила Полная Луна, -- ты уверен, что в этой пещере хватит воздуха на сорок лет? Ведь с ним животные. -- Я уже говорил тебе, дочь моя, что там будут и растения, -- откликнулся отец. -- Над созданием пещеры работают уже пятьдесят лет. -- А ты уверен в своих людях? -- Это преданные мне жрецы Атлантиды. Она и погибнет последней, уже после Потопа. Прочь сомненья, дети мои! -- воскликнул он. Ритуал начался. 3. Я проснулся оттого, что кто-то пристально, в упор смотрит на меня, а взглядик этот весит не меньше пудовой гири. Сбросив остатки сна, я распахнул глаза, нанося ответный, телепатический удар. Ваза, стоявшая на шкафу, покачнулась, но больше ничего не произошло. Вот я удивился! Посмотрел вокруг, Василиса негромко поскребывала посудой на кухне, а в комнате, кроме меня, никого не было. Подозревать вазу за попытку испепелить меня взглядом я не стал. Только хмыкнул про себя и сел на кровати, с удовольствием вспоминая прошедшую ночь. Неожиданно я понял, что впервые за последнее время мне ничего не снилось. Зато я был бодр, а в голове поселилась давно желанная легкость. Встав, я накинул рубашку и уже собирался выйти на кухню, как мне показалось, будто за окном мелькнуло чье-то лицо. Я посмотрел: там, конечно, никого не было. Зато я услышал детский голосок на улице, звавший какого-то Лешу. Вот в чем дело! Вот кто меня разбудил! С облегчением я подошел к окну и посмотрел вниз, на песочницу. Маленькая девочка сидела прямо на песке и довольно громко и противненько голосила: -- Ле-е-еша! Ле-е-еша! Я опять повернулся в сторону кухни, но через мгновение снова посмотрел вниз. Это был не совсем обычный ребенок. Лет семи, в странной, совершенно несовременной одежде, девочка пристально смотрела прямо на окно, за которым стоял я, и монотонно выпевала мое имя. Я прижался носом к стеклу и уставился ей в зрачки (или это она уставилась в мои, а я ответил?). Так мы смотрели друг на друга не мигая, и тут до меня дошло, что она больше не канючит мое имя. По моей спине кто-то пробежал холодными лапками, заставив поежиться. Наваждение не проходило. Кто такая? Зачем? Что за дурацкие шутки? Только детей мне сейчас не хватало. Я скорчил ей смешную рожу, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она просто смотрела на меня, а в ее глазах был лютый голод. Ну и ну! Дом находится не так уж близко к песочнице. Почему она так хорошо меня видит, почему именно меня? Если это шуточки Кольского, то -- странные какие-то шуточки. При чем здесь дети? Нервы мне пощекотать? Но искать ради этого столь странного ребенка... Нет, что-то не так. Я попытался сканировать мысли девочки. Ничего. То есть мысли там, может, какие-то и были, но увидеть мне их не удалось. Только фон -- спокойный и упрямый, остренький такой, как и глаза -- две колючие вишенки. Сделав усилие, я все же оторвался от окна и, умывшись, добрался, наконец, до Василисы. -- Доброе утро, лапушка моя, -- поцеловал я ее за ухом, подобравшись сзади. -- Привет! -- Она потерлась волосами об мой нос. -- Как спалось на новом месте? -- Замечательно! И место понравилось, а ты -- без комментариев! -- Как это без комментариев? -- возмутилась она. -- Я люблю, когда меня комментируют. -- А-а, -- протянул я, -- ну тогда слушай. -- Я иногда импровизирую, но, вообще-то, мне это тяжело дается. Отступать, однако, было некуда, и я рискнул: -- Когда тридцать три богатыря нашли Василису Прекрасную... -- Что? Кто нашел? -- она изумленно смотрела на меня. Еще бы: ей ли не знать все сказки про саму себя. -- Молчи и слушай. -- Ладно, ладно, поглядим, какой из тебя сказочник. -- Так вот. Когда они ее нашли, то были ослеплены ее красотой и доступностью. Василиса хмыкнула: -- Конечно, спать в присутствии стольких мужиков. -- Правильно понимаешь. Естественно, они все передрались, оспаривая первенство. Пока они морды друг другу били, появился Черномор. -- О, Господи, а ему-то чего? Людмилы мало? -- Людмилу у него Руслан отбил к тому времени. Короче, схватил он ее и думал вылететь из пещеры, но тут появился Змей Горыныч и спалил летуну бороду. Василиса упала на пол пещеры. -- Черт! Это, наверно, больно! Я посмотрел на нее внимательно и сказал: -- Ну, она не сильно ударилась, пещера была невысокой. А в это время раздался ужасный свист. Все, кто был еще жив, отлетели в дальний угол. Даже твой саркофаг... -- Гм, чей саркофаг? -- поинтересовалась Василиса. -- Тво..., хм, ну ее... А вообще, какая разница? -- Ладно, продолжай. -- Так вот, даже саркофаг сорвался с цепей, на которых висел, и придавил Черномора. Один Змей Горыныч устоял на ногах и пошел против свиста, расправив свои крылья. Оказалось, что Соловей-Разбойник тоже воспылал страстью и поторопился на место боевых действий. Пока они бились, явился Кощей Бессмертный и помог Соловью убить Змея, а потом они начали бить друг друга. Через три дня битва закончилась. Все умерли. С последним выдохом Кощея раздался звук пастушьего рожка. Сидя на Волке, появился царевич-Алексей. Пинками растолкав трупы врагов, он добрался до желанного тела. -- Что? До чего добрался? -- Василиса снова была возмущена. -- Тело -- это геометрическая, трехмерная фигура, состоящая из плотной материи, -- пояснил я. -- Он именно такое тело нашел? -- Угу. Так вот, когда он его нашел, то первое, что он услышал, было: "Где ты шлялся столько времени?" -- Это кто говорит? -- Тело, конечно. -- А-а, оно еще и разговаривало. -- Конечно, тела вообще имеют обыкновение общаться друг с другом. -- Что же было дальше? -- Ясно что: девушка сильно проголодалась и упрекала царевича в том, что тот очень долго нес ей еду. -- Ах, вот в чем дело? -- Конечно. Но суть не в этом. -- М-м, еще и суть есть? -- Суть есть. Тела, красивые тела, -- уточнил я, -- привлекают к себе столько всякого народу, что проще дать этому народу поубивать друг дружку, а потом в спокойной обстановке покормить несчастного человека, которого никто не кормил во время сражения. После этого можно смело целоваться. Василиса, наконец, не выдержала и рассмеялась, а я не стал терять времени и поцеловал ее. Она немного смутилась, ведь это было в первый раз при свете дня, но не сопротивлялась и даже вкусно ответила. Насытившись моей слюной, спросила: -- А ты есть-то будешь, царевич-Алексей? -- Буду, но перед этим хочу тебя спросить. -- Да, -- откликнулась она. -- Ты не слышала, что кто-то зовет меня с улицы? -- Нет. А почему ты считаешь, что именно тебя? -- А ты послушай. Мы помолчали. Я отчетливо слышал: -- Ле-е-еша! Ле-е-еша! И самое интересное было то, что мне показалось, будто голос двоится. Я подошел к окну. -- Я ничего не слышу, -- удивила меня Василиса, заглядывая через мое плечо на улицу. Но то, что я увидел, удивило меня еще сильней. Поголовье детей в самом деле увеличилось. Сейчас, так же глядя мне в глаза и монотонно подвывая, рядом с девочкой сидел мальчик. Я, наконец, как следует, рассмотрел их одежду. На них были подпоясанные тонким ремешком длинные хлопчатобумажные рубахи, а на ногах что-то вроде босоножек. Рубахи были украшены индейскими узорами. -- Леш, ты чего? -- раздался голос Василисы. А дети тем временем, увидев меня, замолчали, как и в первый раз. -- Странные дети, -- сказал я, -- жутковатые. -- Ты о чем? -- удивилась она и снова посмотрела на улицу. По ее взгляду я понял, что она ничего не видит. -- Ты действительно не видишь мальчика и девочку в песочнице? -- Н-нет. Песочница пустая. -- Она посмотрела на меня, оценивая, все ли в порядке у меня с головой. -- Что ж? Запишем это на счет аномальных явлений, проистекающих со мной в последнее время, -- сказал я и, пристально глянув деткам в глаза, отошел от окна. -- Ты в самом деле кого-то видишь или разыгрываешь меня? -- Конечно, разыгрываю, -- улыбнулся я и сел за стол. Не буду же я ей объяснять: кто, где и в чем, потому что главного я все равно не знал зачем? Я укусил огурец и замер вместе с ним во рту, глядя, как на кухню входят двое тех самых, что орали на меня из песочницы. -- Как здесь тесно, -- сказала девочка, капризно хмыкнув. -- Да уж, с новыми домами не сравнить, -- по-деловому ответил ее спутник, оглядевшись. У меня было ощущение, что нас с Василисой они явно не замечают, впрочем, Василиса их тоже не видела. Осознав это, я закрыл рот и даже немного пожевал, чтобы не привлекать внимания хозяйки дома, и ожидая последствий вторжения. Тем не менее, она заметила тишину, исходящую от меня. -- Почему ты так плохо ешь? -- Да так, задумался о своем, -- улыбнулся я, наблюдая, как мальчик достал из раковины топор для рубки мяса и стал им бить по своей руке. Топор взлетал и с гнусным чваканьем опускался на руку. Образовалась целая лужа крови, а рука, в конце концов отрубленная, упала на пол. Если бы я знал, как на все это реагировать, может быть, и заорал бы что-нибудь вроде: "Стой! Что ты делаешь?", -- но я так и сидел, глупо улыбаясь и медленно пережевывая куриную ногу. Между тем кровь, как вода из шланга, покидала тело мальчика и быстро заполняла комнату. Спасало меня только одно ощущение: я не верил происходящему, мне казалось, что это какой-то дурацкий спектакль. Кроме того, через пару минут стало ясно, что столько крови, сколько вытекло из тела ребенка, просто не могло там находиться. Правда, когда кровь достигла моих щиколоток, есть почему-то расхотелось. Василиса отметила это обстоятельство вопросом: -- Тебе нехорошо? -- Нет-нет, все в порядке. -- Я попытался стряхнуть с себя наваждение и для отвода глаз начал пожирать пищу, которая то и дело норовила выскочить обратно. Девочка, стоявшая все это время за моей спиной, у окна, и наблюдавшая за происходящим с сократовским спокойствием, сказала: -- Ладно, Пернатый Змей, хватит. Он все равно тебе не верит. Кровь перестала течь, мальчик пожал плечами, поднял свою руку и поставил ее на место. Линолеум снова был у меня под ногами, но дети не исчезали. -- Маша, как ты думаешь, -- заговорил Пернатый Змей, -- что он о нас думает? -- А он вообще не думает, -- усмехнулась девочка, -- у него в голове только Кольский и Лаврентьев. Других вариантов нет. -- Кольский? Интересно. -- Мальчик подошел ко мне вплотную и посмотрел прямо в глаза. Как я усидел на табурете, не знаю, но я плыл и плыл по комнате, стараясь в то же время удержаться от рвоты. Перед глазами пронеслись пирамиды, Евдокимов, озеро крови в подземелье, и я снова оказался на кухне. -- Фу! -- не выдержал я, шумно выдохнув воздух. -- Ты чего? -- тревожно спросила Василиса. -- Голова закружилась. -- Может, тебе лечь? -- Нет-нет, уже прошло. Детки исчезли. Я вскочил и посмотрел на улицу -- никого. Сел за стол и сидел некоторое время, закрыв лицо руками. Василиса постучала вилкой о тарелку и сказала голосом прокурора: -- Ну хватит, рассказывай! Я отнял руки и задумчиво посмотрел на нее. -- Угу, я расскажу, но только ты не поверишь. -- А чему из того, что ты рассказывал до сих пор, вообще можно верить? -- М-да, -- я почесал за ухом и усмехнулся, -- верно! Я бы не верил. -- Так что рассказывай! Сбиваясь, то и дело показывая, кто где стоял, я рассказал Василисе, что произошло. Несколько раз она задавала вопросы: "Как она его назвала?", "Настоящая кровь?", "Маша?". Потом подытожила мой рассказ: -- Знаешь что! Ведь Пернатый Змей -- это имя человека, который по легендам американских индейцев дал им знания, сельское хозяйство и новую систему общественного строя. Он почитался у них выше многих богов. Кецалькоатль! -- А Маша -- это, конечно, Марья-искусница или Марья-царевна, -- саркастически заявил я. -- Этого я не знаю. -- Василиса покачала головой. -- Но происходящее сильно смахивает на бред. -- Царевны, царевичи, боги, мессии -- здорово, черт возьми! Если сейчас появится Христос, я не очень удивлюсь. Только, -- поморщился я, -- крови я не люблю. -- Зато она тебя очень любит. Я подумал над ее словами и ответил: -- Действительно! Очень любит! К сожалению! 4. -- Женя, что тебя беспокоит? Говори, не стесняйся! -- Игорь Юрьевич Лаврентьев тяжело восседал в своем рабочем кресле и поглядывал на Кольского из-за очков. Тот, пытаясь разобраться с голосом, который преследовал его во время свидания с Анжелой, начал издалека: -- Давно не виделись, Игорь Юрьевич. Вот я и решил заглянуть. -- Да ладно-ладно. Можно подумать, что я тебя недавно знаю. Станешь ты меня дергать просто так, -- усмехнулся тот, -- говори уж, с чем пришел? -- Мне нужно разрешение на ликвидацию еще одного человека. -- Евгений Дмитриевич вытащил сигарету, положил ее в рот, но не прикурил. В кабинете Вице-премьера курить было нельзя. -- Рассказывай! -- Это секретарша Евдокимова, -- произнес Кольский, ожидая маленького взрыва, который и воспоследовал. -- Что ты говоришь? Не понял! -- Встрепенулся Игорь Юрьевич. -- Как, -- разыграл удивление Евгений Дмитриевич, подкладывая маленькую мину спецслужбам, -- вам еще не доложили? -- А что случилось-то? -- Евдокимов мертв, Игорь Юрьевич! -- Хо-хо! -- удивленно произнес Вице-премьер и надолго замолчал, перетирая мысли своими полными губами. Минуты через четыре он сделал в сторону Кольского жест и милостиво разрешил: -- Да ты кури, Женя, кури, -- что означало серьезность полученной информации. Кольский порой задумывался над тем, а не захватить ли с собой на аудиенцию кирпич, чтобы в те моменты, когда его шеф брал паузы, можно было, отсчитав минуту -- больше по мнению Евгения Дмитриевича думать было просто неприлично! -- бить того по голове, и так каждый раз. Но закурил он с удовольствием. Была смутная надежда, что хоть это обстоятельство повлияет на скорость мышления Лаврентьева. Не повлияло. Через три минуты Игорь Юрьевич сподобился на очевидный вопрос: -- Кто убийца известно? -- Кудрин. -- Хм, Кудрин? Так, может, его посадить, и дело с концом? -- Ничего не докажем, Игорь Юрьевич. -- Почему? -- Нет ни мотива, ни орудия убийства. Сложно будет. Проще убрать, как и решили раньше. В течение пяти минут Кольский пытался понять, о чем может думать человек, получивший такую информацию, какую он сейчас дал Вице-премьеру. В голову ничего не шло, то есть ни о чем тот не думал, если, конечно, не советовался с Небесами. Но с Небесами он не советовался, это Кольский знал наверняка, не верил Игорь Юрьевич Лаврентьев ни в какие Небеса. Оставалась... -- Как же умер Евдокимов? -- Его превратили в статую. Возникла новая пауза, на этот раз не такая длинная, но во время нее цветовой спектр лица Вице-премьера приблизился к ультрафиолетовому. -- Чего, мать твою итить, ты говоришь? -- Против него применили магическое заклинание. -- Чего ты порешь-то? -- громыхнул Лаврентьев. -- Какое заклинание? Через несколько месяцев третье тысячелетие, а ты мне мозги вкручивать? -- Цвет его лица поменялся на инфракрасный со смещением к иссиня-черному диапазону. Кольский умно пожал плечами: мол, факты ведь. Тогда в ход пошла тяжелая артиллерия. -- Женя, там, в горке, ну, ты знаешь, достань коньяк, пожалуйста. Евгений Дмитриевич извлек требуемую бутылку и две рюмки, поставил их перед Вице-премьером, налил и одну рюмку взял себе. Лаврентьев выпил залпом, а Кольский цедил коньяк по глотку. -- Получается, что Кудрин не совсем простой человек? -- Получается так. -- М-да, мать его итить, ситуация. Возникшая пауза была столь длинна, что у Кольского возникло подозрение, будто Лаврентьев думает о чем-то своем. Но торопить его было нельзя. В этих стенах вообще никто, никогда, никуда не спешил. Это был принцип и стиль: пока ты пьешь коньяк или чай, а потом не спеша идешь по длинным коридорам к начальнику, часть проблем решается сама собой. -- А почему ты его до сих пор не убрал? Я ведь давал ЦУ. -- Похоже, что его предупредили, а кто -- выяснить не удалось. Зато известно, что к Евдокимову его привез Самоцветов, что тоже непонятно. Как Самоцветов вычислил Кудрина, и почему вообще Самоцветов? При фамилии "Самоцветов" у Игоря Юрьевича что-то щелкнуло в голове. Он вспомнил ошибочный ночной звонок своему "чистильщику", вспомнил, что попал именно к Самоцветову, и понадеялся, что тот ничего не понял. Теперь же выяснилось, что не только понял, но и разыграл Кудрина по-своему. Оставалось неясным одно: как полковник нашел этого верткого и везучего, мать его итить, репортера? Рассказывать все это Кольскому Игорь Юрьевич не стал. Ни к чему тому было знать, кто предупредил Кудрина. Пусть думает, что хочет. Пусть ищет. -- А секретарша тебе зачем? -- Она Кудрину и напела про наш бизнес. -- Вон оно как, -- протянул Вице-премьер и налил себе еще рюмочку. -- До чего ж бабы стервы, ничего им доверить нельзя, -- констатировал он, выпил и вытер платком губы. -- Много рассказала? -- Да разве ж скажет теперь, но ясно, что много. -- Тогда вопрос решен. У тебя еще что-нибудь? -- Нет. Они попрощались, и Кольский, наконец убедившийся, что голос Лаврентьева в собственном кабинете ему померещился, с облегчением вышел. А Игорь Юрьевич пользоваться селектором не стал (мало ли ушей вокруг?), самолично взял телефонный справочник "Для служебного пользования", снял трубку и набрал номер. -- Самоцветов. Слушаю! -- сказала трубка. -- Анатолий Петрович? -- произнес Лаврентьев. -- Да, это я, -- признались на другом конце провода, и Игорь Юрьевич понял по напрягшемуся голосу собеседника, что тот его узнал. Узнал, как и в первый раз. -- Вы знаете, кто с вами говорит? -- решил он проверить свою догадку. -- Нет, -- соврал Самоцветов. -- Это Лаврентьев. -- Добрый день, Игорь Юрьевич, -- расплылся радушно голос, -- чем могу быть полезен? "Вот ведь стервец! -- мелькнула мысль в голове Вице-премьера. -- Впрочем, чему я удивляюсь? Полковник госбезопасности все же, а не школьник какой". -- Мне нужно с вами повидаться. -- Когда и где? -- Так, завтра французы... Послезавтра, в четыре, в "Национале". -- Есть! -- по-военному воспринял информацию голос, и Лаврентьев трубочку положил. Между тем Кольский, выбравшись из здания Правительства, сел в свой "Мерседес" с мигалками и поехал на Старую площадь, где располагался его основной офис. Настроение его приподнялось. Уже в который раз он обгонял спецслужбы с докладом, получая тем самым индульгенцию на прощение ошибок. Единственный, как всегда, осадок, оставшийся от общения с Вице-премьером, был связан с тем, что Кольский на десять лет был старше Лаврентьева, и общение с ним на "вы", в то время как тот все время "тыкал", доставляло его самолюбию не очень приятные ощущения. Можно было смириться даже с этим, если бы Евгений Дмитриевич не понимал, что он значительно умнее. "Черт с ним, с Лаврентьевым! -- решил он. -- А вот, что делать с Кудриным? После смерти Евдокимова ситуация изменилась. Надо найти Самоцветова". Поднявшись на второй этаж особняка, принадлежащего его фирме, Кольский сказал Верочке, чтобы она пригласила к нему заместителя. Войдя в кабинет, он сразу же позвонил в ФСБ и попросил Самоцветова немедленно приехать, собственно, не приехать, а прийти. От Лубянки до Старой площади рукой подать. Тот не возражал. В кабинет без звонка вошла суховатая женщина невысокого роста с черными, коротко стрижеными волосами. -- Светлана Петровна, как у нас дела? -- спросил Кольский. -- Готов квартальный отчет, Евгений Дмитриевич. -- Давайте. Просматривая цифры, за каждой из которой стояла человеческая кровь, Кольский пытался понять тенденцию сборов. -- Обороты упали, Евгений Дмитриевич. -- Вижу. Что говорят аналитики? -- Говорят -- инфляция. Наши рублевые тарифы не успевают за ростом доллара. Доноры считают, что им мало платят. -- Они всегда так считали. Но... -- Евгений Дмитриевич задумался. Он понимал, что его бизнес не совсем обычен. Деньги приходили из-за рубежа из расчета сорок долларов за литр, падали, как манна небесная. Где берут плательщики деньги на это, кто они такие и зачем им кровь в таком количестве, он не знал, хотя и хотел бы. А ведь и впрямь любопытно, кто в мире может себе позволить тратить такие средства. -- Не твоего ума дело! -- раздалось отчетливо в комнате, оборвав его размышления. Кольский посмотрел на Светлану Петровну, но догадался по выражению ее лица, что она такого сказать не могла. Да и голос был мужской, но на этот раз незнакомый, хотя... "Хотя голос Самоцветова похож немного, но я с ним не общался до звонка. Придет -- поглядим! Но что же это такое происходит? Звуковые галлюцинации? Пора к психоаналитику", -- покачал он головой и решил пока не обращать на посторонние голоса никакого внимания. А мысль продолжил. "Евдокимов знал. Он все знал. Что они за люди, эти плательщики, да и люди ли?", -- вопрос, как обычно, повис в воздухе, и это заставило его вернуться от философии к делам. -- Подготовьте приказ, где отразите тарифы в условных единицах, как нынче это принято. -- Мы потеряем пятнадцать процентов доходов. Кольский внимательно посмотрел на своего заместителя, подумав в очередной раз: "Робот, а не человек. Никаких эмоций. Кровь -- не кровь, ей все равно. Но ведь поэтому она здесь". -- Я понимаю, -- терпеливо начал разъяснять Евгений Дмитриевич, -- но нам платят за количество. Это значит, что, когда мы недоплачиваем донорам, и они перестают сдавать кровь мы теряем оборот. Если же количество доноров увеличивается, то все, что вы говорите о потерях, нивелируется, если к тому же не увеличивает прибыльную часть. Это нужно считать, но я и без расчетов понимаю, что это так. Видите? Светлана Петровна наклонилась к папке и посмотрела на те цифры, в которые тыкал Кольский. -- Это полгода назад. А это теперь. -- Похоже, вы правы. -- Готовьте приказ. -- Хорошо, Евгений Дмитриевич. -- Что-нибудь еще? В этот момент зажглась кнопка селектора. -- Да, Вера. -- Пришел Самоцветов. -- Когда Светлана Петровна выйдет, пригласи его, -- он уже хотел отключиться, но вспомнил, -- алло, алло, Верочка, и