головы  работой, пашут, как
автоматы, и при этом, им кажется, что их жизнь приобретает какой-то смысл. А
жизнь  -  это  как  Интернет:   смысла  -  никакого,  а  выходить  -  жалко.
Посовещавшись,  заговорщики  решили поручить написание  Манифеста -  Штампу,
молодому  хлыщу, с задатками графомана.  Чтобы  написать  толковый манифест,
надо  быть лаконичным, косноязычным и непонятным, но обязательно, с пафосом.
Наполеон  Карлович  Бонапарт,  когда  давал  указания  своим редакторам,  по
написанию "Кодекса Наполеона", говорил им так: "Пишите коротко и непонятно".
Только в этом случае народ проникнется уважением: то,  что недоступно вашему
пониманию, вероятно и  является тем, что выше вашего понимания. Штамп взялся
за  работу  с  воодушевлением, следуя  руководящим  указаниям Вэла  и Лоран,
"писать непонятно  и  длинно".  Несколько тезисов, из вежливости, предложили
разработать  Чеканусу.  Поэтому,  очень скоро  работа  над  Манифестом  была
закончена, а  первый  экземпляр  тут  же лег ...на  стол Борманиду, и  Штамп
получил от него, в виде премии, тройной месячный оклад.
     Но, будучи реалистом жизни, Вэл Фимаус предложил и экономический подход
к перевороту:
     - Главным  нашим  препятствием  будет  противодействие военных.  На  их
стороне  -  сила оружия. Так  вот,  вся  толпа,  тут, на  острове, стонет от
бремени налогов. Не успел заплатить - и тебя сажают в долговую яму, чтобы ты
вечно был должен и вечно не  мог  расплатиться. Тебе  отключат свет, тепло и
даже  кислород, выбросят на  улицу, наплевать, с детишками ты, или без. И ты
находишься  в  вечном  страхе  все потерять.  В  постоянном  стрессе. За это
Борманид и платит, военным, и полиции. Мы можем провести скрытые  переговоры
с высшими чинами, пообещав им втрое поднять зарплаты, а среднему звену, так,
разика в  полтора. Откуда взять такие деньги? А очень  просто: ведь  выплаты
эти  идут из бюджета,  а  его  утверждает  Борманид.  Львиную  долю  налогов
Борманид просто присваивает, экономя на всем - от медицины, до образования и
культуры. Предлагаю: налоги снизить ровно на эту "львиную долю" и передавать
силовым структурам, непосредственно, от сборов. Это будет выгодно и военным,
и всем  остальным  жителям. К  чему  тогда, им нужен будет  Владыка? Военным
будем платить больше,  с народа - налогов  взимать - меньше. По-моему,  всех
должно устроить. Кроме Борманида, конечно. И кто тогда станет его защищать?
     -  А  ты понимаешь,  что начнется, если  все разом  перестанут  платить
налоги?  И  кто их  будет  собирать?  Момента "двоевластия" - все  равно  не
избежать.  А  главное  -  никто тебя и слушать  не  станет,  пока  Генератор
контролирует  мозги  на  острове.  Промыли  мозги  -  и   ты  уже  лояльный,
законопослушный гражданин. Какая, к чертям, революция?-
     Лоран  захотела  обсудить  план  с Чеканусом,  который стоял у  истоков
экономики Тормозунда.
     Чеканус  предложил  дать "силовикам"  аванс,  который  убедил  бы  их в
серьезности наших намерений. Не обещать на будущее, а сразу дать. Это хорошо
и наглядно, ощутимо, и убеждает. И объяснить, что так теперь будет - всегда.
Где  взять деньги? Продать, нелегально, партию урана, третьим странам - ведь
это  золото, которое  лежит у нас под  ногами, как нефть  - у  арабов! И, по
идее,  это, как  бы,  общенародная собственность. Так что, мы  не  воруем, а
только "берем свое". И когда Борманид сообразит, что к чему, от него уже все
отвернутся. Первым делом, конечно, - Генератор... Это его главный козырь.

     Но  самым  главным  препятствием было  то,  что содержание  этих  книг,
говорящих о  социальной справедливости, могли  воспринимать  только психи. А
как только их выпускали из психушки, на очередную "промывку мозгов" - в зону
Генератора и рудников - вся  эта информация  улетучивалась сама собой. Более
того: молодое поколение - коренные  жители острова,  даже  понять  не  могли
того, что написано  в этих книгах. Образовательная система Тормозунда делала
свое  дело. Меньше знаешь - крепче спишь. Детей  сызмальства  воспитывали  в
духе презрения к умственному труду. Врачей, учителей и инженеров, жалели, но
не уважали. Учителям платили ровно столько, именно затем, чтобы отбить у них
всякое  желание  преподавать.  Искусству  отводилась  сугубо развлекательная
роль.  Единственная  тема,  где  Муза  становилась  серьезной  -   это  тема
Борманизма  и  Зеленой  идеи. В  кино  и  на  сцене  театра  - интеллигентов
изображали  чудаковатыми  дуриками.  В  медицине  был  явный  прогресс -  по
больницам,  количество  больных  и занятых койко-мест резко сократилось, но,
увы, только за счет летальных исходов. Предметом особой гордости была фраза:
"Мы  ваших институтов  не кончали!" Ругательством считалось выражение: "Что,
сильно умный?" Признаком патриотизма считалась любовь к Духовному наставнику
нации и верность, провозглашенной им, "Зеленой идее". И хотя везде воспевали
творчество,  оригинальность,  индивидуальность  и  независимость, в реальной
жизни, продвигались по службе - тупые, исполнительные овцы.

     И вот, как-то, при посещении Башни, не застав Борманида, который поехал
кататься на яхте, Фимаус и Лоран наткнулись на Сэма Россо, который, слоняясь
по террасе, вертел в руках бутылку коньяка "Император Палеон". В  народе его
называли  просто "паленкой". Сэмовские всегдашние собутыльники,  Хэлл и Блэд
куда-то запропастились, и Сэм был "в поисках третьего" - с кем  бы раздавить
этот пузырь.  Обрадовавшись  новой компании,  с которой  можно  было  заодно
интересно поболтать, он затащил их к себе в  апартаменты. А Вэл и Лоран - не
отказывались,  в  надежде  выудить  из Россо  максимум  сведений, о  которых
Борманид так  тщательно умалчивал. Надежды эти, оправдались: Россо, повторяя
распространенное  заблуждение, что в одиночку пьют  - только алкоголики, был
рад подвернувшемуся  обществу, и  был готов развлекать  публику, а  заодно и
выговориться,  что  на  душе  накипело. Усевшись  в  мягкие  кресла,  троица
приступила к милой беседе  за  коньячком. Лоран полезла  к  себе  в сумочку,
якобы,  припудрить  носик,  и  незаметно  включила  диктофон,   который  был
размерами  не  больше флэшки - по профессиональной  привычке она таскала его
повсюду. Сначала, ее было,  одолевали сомнения,  насколько это согласуется с
профессиональной  этикой.  Но  с другой стороны  -  это же  не  -  подсунуть
"жучка",  а  всего  лишь  - записать собственную  беседу. Кроме  того, в ней
сейчас  заговорил  не  журналист,  а  революционер-подпольщик. После  второй
рюмки,  Россо,  чуждый всяких  формальностей,  предложил  друзьям  отбросить
официоз  и перейти  с  ним  на  "ты". Тем более, что  с  Вэлом они  и раньше
пересекались, на континенте, еще  в начале  его научной карьеры.  Выпили  на
брудершафт. Сначала он  без умолку травил анекдоты, но  Лоран незаметно, и к
месту,  повернула русло беседы в  ином направлении: ей  хотелось  узнать как
можно больше о Сэме, об острове, и особенно, о Генераторе. А кто, как не сам
изобретатель, мог рассказать больше? И заодно погреть  свое тщеславие. Начав
с дней своей молодости, прокашлявшись, Сэм начал:
     "Я  родился в Одессе. В  городе,  где стирается грань между возможным и
действительным, между трезвостью  и  нормой жизни. Мой сосед  по  лестничной
клетке  -  Геннадий  Михайлович  Эпштейн  -  личность  невероятно  забавная.
Небольшого  роста, лет  за шестьдесят, пенсионер, седой, усатый, патлатый  и
вечно  нечесаный.  Он еще и  трубку курил. Одним словом,  у человека, скорей
всего, была  маничка  раздвоения личности: уж больно откровенно он косил под
Альберта Эйнштейна,  да к тому же он увлекался физикой. Я тогда был молодой,
зеленый, и изобретательством еще не занимался. Я привык делить его заявления
на двадцать, но он  рассказывал, как его обошли  завистники, отняли кафедру,
лабораторию, и  не дали защитить докторскую.  Зная его причуды и закидоны, я
не  уверен даже, занимался  ли он физикой  после школы вообще,  не  говоря о
какой-то мифической  докторской.  Но, чтобы его  не  обидеть,  я ему вежливо
поддакивал, потому  что  человек он был  тихий и незлобивый, и всегда кормил
мою кошку Катю,  если  мне  доводилось уезжать  на пару  дней.  Было страшно
неудобно, но чего греха таить,  я  иногда  стрелял у него на сигареты, когда
эти гады затягивали с зарплатой. (Это  было  еще до поступления на факультет
киберматики.) Естественно, я всегда отдавал  "с процентами",  типа сходить в
магазин,  починить  кран,  в таком духе.  А  он  мне  каждый  раз  советовал
переходить  на  трубку.  Я догадываюсь  почему:  как-то заметил  у  него  на
подоконнике тарелку с "бычками" самых разных сортов. Но самое ужасное - было
слушать его теории и его "выдающиеся открытия", которых не поняли "проклятые
ретрограды" - у меня просто начинали ныть зубы, тем более, что я в квантовой
механике - тогда был ни в зуб ногой.
     И вот, как-то вечером, после работы, я поднимаюсь к себе, а он уже меня
выловил:
     - Сэмэн, вы не зайдете? Замерзли наверно? Чайку попьем.
     - Спасибо, - говорю, -  С  удовольствием, отчего бы нет. (Я бы сейчас -
водочки, с мороза, а не чаю... Главное, чтоб он  не начал  мне шлифовать уши
про свое.) Только вот, снег стряхну.
     Я шагнул в его квартиру, где всегда  по вечерам  царил полумрак. Не то,
чтобы старик сильно экономил  на свете - ему  нравился  приглушенный свет, а
меня он  немного  раздражал.  На  стене у дивана,  в бронзовой  рамке висела
знаменитая  фотография Эйнштейна - та самая, с высунутым  языком. Как  будто
это помогало Геннадий Михалычу входить в образ. Сходство было.
     - Вам с лимоном, Сэм? Ах, да, помню. Крепкий, и одна ложка сахара... Но
пока он  немного остынет, я  хочу предложить  вам немножко водочки выпить, и
представьте себе, есть за что.
     Я был приятно удивлен, потому что раньше он никогда не предлагал ничего
такого.  А я-таки  замерз, как цуц.  Старик достал в  буфете бутылку  из-под
"Немирова", но со свернутой крышкой,  из чего глаз специалиста  сразу сделал
вывод, что водка - "левая", но пить, все равно, можно.
     - Выпьем за науку и тех, кто ею движет!
     - Однозначно. Присоединяюсь, - кивнул я.
     Мы хряпнули по сотке и Михалыча понесло: сбылись  мои худшие опасения -
про квантовую механику. На трезвую голову я этого не перевариваю,  и поэтому
мы вспомнили золотое правило:  "Между двадцать седьмой  и  двадцать восьмой,
перерывчик - небольшой". Дальше я воспринимал  уже спокойнее, и местами даже
было  интересно - Михалыч  умел популярно объяснить. Короче говоря, я "фишку
схавал". Всю эту "маму" можно прикинуть следующим образом:
     Что такое материя - никто  не втыкает. Может быть, вещество и энергия -
это вообще, одно и то же. Альберт даже почти  поставил знак  равенства между
массой и  энергией. Вместо  двух  законов  сохранения  он  предлагал один  -
сохранения энергии-массы.  Свет и электричество состоят из мельчайших, далее
не делимых шматочков - квантов. Если  бы мы могли  извлечь энергию ядра,  то
жменьки этих квантов  хватило бы  - до фига и еще больше.  Фотон - это типа,
квант света, но у него  еще и волновая природа. Длина волны позволяет делать
спектральный  анализ. Короче,  каждый  на  своей волне.  Эйнштейн  предложил
использовать      ось      времени,      как      четвертую       координату
пространственно-временного  континуума. Говоря  человеческим  языком, эта та
байда,  в  которой  все мы  существуем.  Вы когда-нибудь видели  раскадровки
спортивных фотосъемок? Это когда на одном кадре, например, показаны все фазы
прыжка и т.п. Так вот, Бог видит всю  эту тусню, в смысле, Вселенную, именно
таким  образом. Потому что времени  для него  не существует.  Кстати, бывшая
жена мне говорила так же точно,  когда я втыкал за компьютером до утра: "Для
тебя времени не существует". Значит, я почти бог. Но суть  не в этом. Тут мы
подходим  к гениальному открытию Михалыча: оказывается,  время дискретно, то
есть состоит  из маленьких кусочков, а это и  есть кванты  времени. Мне это,
честно  говоря, по фиг, но  тут есть одна интересная  фишка:  оказывается, в
промежутках  между  квантами времени, его,  времени, как бы нет.  И это  вся
Вселенная:  она как  бы, то есть,  то  ее нет.  Михалыч  назвал  свою модель
"Мерцающей Вселенной".  Дальше  -  вообще, гайки:  Михалыч вычислил величину
кванта времени. Суть в том, что время само по  себе, связано с происходящими
в нем  событиями, а его количество  говорит о  продолжительности.  "Длить" -
значит,   указывать   длину.   То   есть   и   тут   человек   подразумевает
пространственную  категорию, а стало быть, четвертая координата - это вполне
оправдано. Но  есть такая предельно малая величина времени, за которое <i>ничто</i>
не  может произойти. Просто  не успевает.  А  значит, раз нет событий -  мир
замер и провалился в небытие. Какой-то греческий философ, Парменид, кажется,
говорил, что "есть бытие, а небытия <i>нет</i>". Так вот, оказывается, оно <i>есть</i>. Но
не везде сразу, а вразброс. Отсюда и "мерцающая  Вселенная". Атом состоит из
тяжелого  ядра  - нейтроны,  там,  протоны, и электронных  орбит, а  точнее,
облаков. У электронов есть энергетические уровни, и они только и делают, что
тусуются  туда-сюда.  Массы покоя  у  электрона нет ни фига,  в  отличие  от
заряда. У  протона масса  есть и  заряд тоже, но  положительный,  а у бедных
нейтронов  заряда -  хрен,  знай себе,  давит  массу.  Так  вот,  перехожу к
главному: когда  электрон перескакивает с  одного  уровня на  другой, о  нем
вообще фиг чего можно узнать. Вот, просто, был  там, стал  тут.  И время тут
вообще не при делах. А почему так происходит?  Потому что наблюдается разрыв
между квантами времени, или,  другими словами,  проходит отрицательный квант
времени, то есть, обратный временной поток.
     Дальше:  электроны движутся со скоростью  света, <i>c</i>,  или 300  000 км. в
секунду. Диаметр атома и размер электронных облаков примерно можно вычислить
- ноль целых,  фиг тысячных ангстрема. Если известны  скорость и расстояние,
то  можно вычислить  и  время  пути.  Таким  макаром Михалыч  вычислил квант
времени -  что-то  около 0,31·10 в минус  сто одиннадцатой степени.  Другими
словами, три  на  десять,  в хрен  его  знает какой,  отрицательной  степени
миллисекунды. Меньше этого, временных промежутков  быть не может, потому что
этого не может быть никогда.
     Потом Михалыч доп?р-таки, что можно оседлать и  этот обратный временной
поток, за счет  отрицательных  квантов времени. И это совсем не значит,  что
материя при этом  должна превратиться в антиматерию,  а электрон, скажем,  в
позитрон.  Это  совсем   как  электронно-дырочная  проводимость:  совершенно
неважно,   как  считать,   движется  ли  вперед   отрицательный  заряд,  или
положительный заряд движется  назад. Это уже,  как договориться. А  ток  все
равно - течет.
     -  И  вы  понимаете,  Сэмэн,  что  это практически значит?  - разошелся
Михалыч, размахивая руками, что едва не задел меня по носу.
     - Даже близко себе не представляю, - потупился я.
     - Это значит, мой дорогой,  что теоретически можно попасть в прошлое. Я
это  точно <i>знаю</i>.  В будущее -  к  сожалению,  вряд ли,  потому что структура
континуума,  лежащего  за  ноль-пространством, нам совершенно  неизвестна, а
скорость света является не только практическим, но и теоретическим пределом.
И вот, когда я продвинулся в лабораторных  исследованиях, эти тупицы решили,
что  я  могу  кой-кому  перейти  дорогу.  Они  внушили  ректору, что  я  его
подсиживаю, и меня  "съели".  Но  кое-что я все-таки  успел.  Интересно, как
вытянутся их гнусные рожи, когда в Стокгольме  мне вручат Нобелевскую премию
по физике!
     Михалыч  залпом выпил свой остывший чай и  вышел на  кухню, подкипятить
воды. Я огляделся в полумраке комнаты и заметил, что возле  дивана, по обеим
сторонам,  накрытые  газетами, стояли  груды  каких-то агрегатов. Несчастный
человек! А ведь когда-то была светлая голова...

     На следующей неделе Михалыч забежал ко мне утром. Было воскресенье, и я
надеялся отоспаться за все время, но  этот гад  мне не дал. Вломился, как на
пожар,  возбужден  до предела.  Глаза  сверкают, бегают,  самый  раз  карету
вызывать:
     - Сэм! Я, кажется, все понял! У меня получилось! Зайдите ко мне, сейчас
же!
     Я, мысленно, из чистой вежливости,  укрыл его  семиэтажным. Потом нашел
свои тапочки и поплелся за ним, через  холодную лестничную площадку, вовремя
догадавшись  прихватить  с  собой  ключи.  Я  б  сам ему дал  эту  долбанную
Нобелевскую  премию,  чтоб  он  только отстал. Но  Михалыч  (Ф?дор Михалыч!)
затащил  меня  в  комнату,  где  стояли  расчехленные  аппараты,  нацеленные
стволами  на  столик,  где  стояла клетка  с  белой  мышью - любимицей моего
чокнутого соседа.
     - Вы видите!  Вы понимаете, что это значит? -  торжествовал он. Я сам -
ровным счетом  ни  черта  не  понимал.  Мышь, как мышь.  Это  надо было меня
ставить на уши...
     - Вы видите эти капочки? Эти серые пятнышки у нее? - не унимался гений.
     -  Ну  и  что особенного?  Обгадилась  где-то. Что-то я  не  догоняю...
Гиперболоиды какие-то...
     -  Вы ничего  не  понимаете!  Это установка,  правда, только  на  шесть
киловатт, но она работает! У  меня два  раза  пробки выбило... Это уже не та
мышь! Это - она же,  но несколько поколений назад!  Вот  эти самые капочки -
свидетельство того, что в обратном  временном потоке она прошла на несколько
поколений  назад,   проходя   эволюцию  своей   породы  обратно.   Ее   гены
перестроились,  реконструируя  ее  предков.  А  самое  главное - глаза!  Они
почернели! Исчез ген альбиносов, который  селекционным путем укрепляли много
лет, выводя  эту белую мышь.  Эта  мышь - из прошлого! Причем,  заметьте, на
путешествие длиной во много  столетий, ей  понадобилось полминуты. Значит, в
обратном токе времени его  скорость в тысячи, в  миллионы раз больше! Это же
сенсация!  Я рассчитал  удельную  плотность  тела -  у  всех позвоночных она
примерно равна плотности воды, а потом настроил частоту излучения...

     Я  сослался  на  головную  боль,   простуду,  сухо  поздравил  Михалыча
неизвестно  с  чем,  и  ушел  досыпать.  Полечился  "народными  средствами",
которые, кстати, способствуют крепкому сну. Не думал я, что для меня это все
окажется таким значительным...

     Потом  у нас  отключилось  центральное отопление:  где-то  лопнула  или
замерзла труба.  Через пару часов подъехала аварийка, экскаватор  стал  рыть
мерзлую землю у меня под окнами,  работяги что-то там варили электросваркой,
так  что на стенах  плясали синие  зайчики. А  потом по всему дому отрубился
свет. Вот гадство! Ни света, ни воды. Ни кофе попить, ни помыться. Компьютер
не включишь  - тоска! Было  еще светло, но  я щелкнул выключателем люстры  -
так, хоть буду знать,  когда эти коммунисты с демократами изволят дать  свет
народу. Слышно было, как через стенку Михалыч клеймит "страну идиотов" и все
наши порядки. Он, видите ли,  уже запустил  опять  свою шарманку, он уже все
подключил, а они, сволочи, свет отрубили. Лег я в тот вечер рано, как только
начало  смеркаться,  потому что выспаться  мне не  дали, а сидеть в  темноте
одному - дело нудное.

     Утром я понял, что свет уже включили: ярко горела люстра под  потолком.
Я его  потушил,  потому  что  на улице  было  уже  светло,  разбудил  пинком
компьютер, поставил кофе  и даже перезвонил на работу:  не слишком  ли я там
нужен срочно,  или мне можно  денек поболеть. Шеф  сказал, что я как всегда,
прикидываюсь  шлангом,  но,  черт  с  тобой,  болей  себе,  на  здоровье.  Я
поблагодарил, он послал  меня в задницу, и я повесил трубку.  А еще говорят,
понедельник  - день тяжелый!  Обожаю  не ходить на  работу, просто  прусь от
этого. Простуда как-то, сама по себе  сразу прошла:  какой же смысл болеть в
свое личное, свободное время? Это, кстати, главное богатство общества. Я его
использовал  не зря:  позвонил  подругам,  поболтал  немного,  кофию  попил,
покурил, поубивал немало ботов в  "Квейке",  прошел  два уровня в  "Героях",
сходил в туалет  не спеша,  покушал, послушал "Кинг Кримсон", Билла  Эванса,
полистал "Законы  Паркинсона", короче, с  толком провел  время.  Потом зашел
Сережа  Терентьев и  на  моем  разбитом  корыте  застебал  Фредерика Шопена.
Накатили...
     А  дальше  меня стал преследовать  какой-то противный  удушливый запах:
пахло чем-то горелым, вроде  изоляции. Я походил по квартире. У дверей пахло
сильней. Тогда я вышел  на  площадку  и слышу  -  у  Михалыча изнутри кто-то
шкрябается в дверь. А вонизм - бэ-э! Собаку он,  что  ли, завел, на старости
лет? Я звоню ему в дверь - ноль эмоций, только шкрябается сильней. Я, думаю,
а если он ушел, и животину оставил,  а у  него  там что-то замкнуло -  это ж
пожар  может быть! Слава богу, у меня  были ключи от его хаты, а  у него  от
моей.  Иногда  он  мне Катю,  кошку мою, кормил, а я,  если  надо, ему цветы
поливал,  ну  и,  эту, Мышильду его белую, заодно, тоже. Я  дверь отпираю, и
говорю  грозно: "А ну, Бобик,  кыш  на  место!".  Забегаю в переднюю, а  там
дымина! Я к  счетчику - пробки  давно сгорели, вместе с "жуками", и даже щит
пластмассовый,  что  под  счетчиком,   оплавился.  Я  форточку  на  лестницу
распахнул, чтобы вонь выветрить, и иду в комнату.
     От неожиданности, я даже громко матюгнулся:
     Михалыча  нигде не  было,  но  посреди  комнаты  стоял на  задних лапах
молодой,  интеллигентного  вида,  игуанодон.  Динозаврик  такой, травоядный.
Небольшой,  такой, метр семьдесят, в холке. Смотрит  на меня умными глазами,
почти как милиционер. Вот тебе и "Парк юрского  периода"! Смотрю, а он уже и
рождественник  схавал, скотина  такая,  лимонное дерево обглодал, ненасытная
утроба,  и к  кактусам стал подбираться, чтобы и  их  захомячить, травоядная
твоя, в душу, в бога, тварюка! А я эти  цветочки для тебя, что ли,  поливал!
Ка-ак дам ща!
     Стал я соображать:  как же это получилось? Два "гиперболоида", или, как
их там, излучатели временных потоков, стояли, нацеленные на диван. Диван был
пуст. И тут я доп?р: Михалыч вчера возился с опытами своими, а тут отрубился
свет.  Потом,  его,  наверное, тоже  сморило,  и он  прикорнул на диване,  а
шарманку  свою из сети забыл выключить. Ночью дали свет, и вся эта история с
излучателями, включилась, да прямиком на Михалыча. А он - дрыхнет. Вот его и
кинуло  на пару  миллионов лет назад - обратно по эволюционным ветвям.  Вот,
мы,  значит,  от  кого  произошли...  Хотя,  нет.  Шеф  - этот уж  точно, от
тираннозавра, тот - хищник, палец в рот не клади.
     - Игуаннадий Михалыч, - говорю, - Что ж ты наделал? Где ж я теперь сена
напасусь? А он мне в руки тычется, как родной, и даже не пытается куснуть. Я
его  почесал  за  ушным  отверстием  и  пошарил в холодильнике  - а там  все
растаяло, творог прокис. Дал ему пару  морковок, йогурт "Растишка" - как  за
маленьким.  Вот  так  теперь  и живем.  Если б  Михалыч  мне  объяснил,  как
пользоваться  его  приборами, может я  б его обратно вытащил,  в  нормальном
виде.  Но  мне кажется,  что  когда  дали  свет,  его  шесть  киловатт  дали
перегрузку  по сети.  А это ж бытовая  проводка, слабенькая, и там что-то  у
него сломалось. Бог его  знает. Был у  меня  соблазн  его выгодно  продать в
зоопарк,  а потом подумал,  и совесть заела: вдруг они  на  нем станут опыты
делать?  А Игуаннадий  Михалыч - ничего, где попало  не гадит,  просится  на
улицу, когда надо.
     А теперь я локти кусаю, почему я не сохранил хоть один из его приборов,
почему не попытался снять чертежи? Мы бы тут такого наворотили... Это меня и
сподвигло на науку...
     Одна  мысль не дает мне покоя: почему Михалыч утверждал,  что  он точно
знает, что это возможно? Может, потому,  что уже не в  первый раз? Кстати, я
недавно прочел, что никому неизвестно местонахождение могилы  Эйнштейна. Это
тайна  за  семью  печатями для  всех, кроме близких  родственников, что  его
хоронили. Что-то подозрительно..."

     -  Так вот откуда  у  тебя этот симпатичный  динозаврик,  -  всплеснула
руками Лоран.
     Дальше Сэм безбожно хвастал, расписывая свои студенческие годы, сколько
изобретений  запатентовал,  как  познакомился  с Пророком,  и как  попал  на
остров. Генератор он, видимо, оставил "на закуску":
     - Когда  я  работал  с  первой моделью  - прототипом,  она была  совсем
небольшой,  что помещалась в чемоданчике. Но уже тогда я скоро  заметил, что
при  постоянно включенном аппарате,  у меня, буквально "крыша едет" и "башню
рвет". Эйфория,  кайф, словно травки покурил. Но при  этом, все  "приходы" -
настолько реальны,  что  никогда  бы  и не сказал,  что  это  -  всего  лишь
"галюники".  А  выключишь  -  довольно  быстро  проходит.  Тогда  же,  чтобы
основательней  разобраться с этим делом, я попробовал как-то  экранироваться
от  излучателя.   И,   представьте   себе,  я  нашел,  как!   Достаточно   -
миллиметрового слоя свинца!  Я  сделал  себе что-то наподобие мотоциклетного
шлема, из  листового свинца. Да  что  там! Даже обыкновенная  стальная каска
сильно ослабляет облучение, но  свинец - надежнее.  Конечно, таскать на себе
такое  украшение  все время - тяжело  и неудобно, но  когда мы  с Борманидом
прибыли на  остров, мы нацепили на себя  по экрану,  закамуфлировав  их  под
пробковые шлемы от  солнца. Ведь воздействие поля затрагивает только мозг и,
следовательно, прикрывать нужно только голову. Вы думаете, почему вся  часть
острова  за горой Кучамалангмой  - не облучается?  Да просто, с этой стороны
вмонтирован экран  из свинцовых  плит,  толщиной  сантиметров тридцать. Была
целая проблема -  как  их туда затащить - на самую  верхотуру,  такие чушки,
тонны по  две, каждая. Только  это  -  строго  между  нами.  И  особенно, не
проболтайтесь этому Пророку-"чадотворцу", что я вам что-то говорил. Иначе он
меня просто уроет, или бухло отберет. Он - такой.
     - Как ты говоришь, Сэм, - переспросил Фимаус, - Чудотворцу?
     -  Нет, я  не оговорился,  именно, "чадотворцу".  Этот  балбес переимел
столько  баб, тут на  острове, что тот царь  Соломон. А  если очередная баба
"залетала"  от него, он  всех  отправлял на  Континент,  чтобы  тут не пахло
"наследниками".  Естественно, давал каждой столько денег, что все они до сих
пор  - ни  гу-гу,  о том, кто  отец детей. Тут Россо осекся, сообразив,  что
сболтнул лишнего, и, в случае чего, Борманид ему этого не простит.
     Лоран деликатно сменила тему,  как бы  не придав особого значения всему
услышанному, и, видя ее реакцию, Россо вздохнул с облегчением и полез за уже
третьей (?),  бутылкой. Вэл, который и  сам был - не  дурак выпить, но делал
только по  глотку  на  каждый  тост, активно подливал  Сэму, и в результате,
накачал  его в стельку, так, что тот  заснул  тут  же,  за столом,  а наутро
вообще  ничего  не  помнил. И этот  человек когда-то  интересовался  опытами
Тесла?

     Проснувшись,  за  процессом  "реабилитации",  Сэм  Россо  поведал  Вэлу
следующую историю:
     Я тебе  сейчас расскажу  про одного  человечка, который нам может очень
пригодиться. Мой  друг,  Апсайд  Даун,  гений сыска,  никогда  не  оставался
равнодушным  к изобразительному  искусству. Я  надеюсь, что  вы с  ним скоро
познакомитесь. Несмотря на то,  что он  -  частный детектив (этим он  только
зарабатывал  на  хлеб),  чувствовалось, что в нем погибал  художник.  Еще  в
школе, помнится,  он был подвергнут гонениям, за то,  что нарисовал на доске
мелом, нечто, доступное пониманию, разве что, гинеколога. Размышляя над тем,
кто  конкретно  его  заложил,  Апсайд  Даун,  (ныне  - известный  сыщик),  и
разработал свою оригинальную  логическую  схему расследования:  исключи всех
тех, кому это  не надо.  После такого  исключения на планете  оставалось  не
более  миллиарда душ, среди  которых искать  подозреваемого было значительно
легче. Эскимосов Аляски  и чукчей, он, обычно,  исключал  первыми, поскольку
это очень честные и  порядочные люди. Австралийцы  и африканцы - тоже, разом
отметались, поскольку стоимость украденного, как правило, была несопоставима
со стоимостью  билетов из  Африки или  Австралии -  то есть, преступникам не
было смысла покупать такие дорогие билеты,  чтобы  украсть, скажем, долларов
пятьсот.  Я,  доктор  Россо,   всегда  был  лишь  его  компаньоном,   иногда
советчиком.  Он  всегда  был  благодарен мне за мои советы,  ибо,  когда  он
следовал им  в точности  "до  наоборот",  именно поэтому,  всегда  добивался
успеха. Скажем  так - я  был  просто его другом.  Несомненно, Апсайд  Даун -
блестящий аналитик.  Но,  как говорится,  на старуху  есть проруха.  Таковой
прорухой  в  очередной  раз  стал  полемический  задор,  которому  мой  друг
предавался часто и охотно. Не следует думать, будто дух  противоречия всегда
играл у Дауна  исключительно негативную роль. Omnis determinatio est negatio
(всякое  определение есть отрицание) - так  это звучит у Спинозы.  Пользуясь
этой своей природной чертой, Даун как-то,  от нечего  делать, самостоятельно
дошел до воззрений Римана  и Лобачевского, только потому, что его раздражала
прямолинейность Евклида. В один из  вечеров он спокойно  расправился с пятью
классическими апориями, причем таким образом, что Зенону и не приснилось бы.
     Всякий  раз  это  выглядело  примерно  так:  уловив  в  моих  выкладках
непререкаемую  ноту,  он, именно  ей,  сопутствовавший  момент  рассуждения,
подвергал шквалу критики. Иногда таким моментом становился  самый безобидный
трюизм. Его  глубоко посаженные умные глаза загорались лукавыми огоньками  и
немо вопрошали собеседника:  "Ну,  неужели  надо объяснять  столь  очевидные
вещи?" Хотя мне, благодаря общению с  этим  выдающимся человеком, было ясно,
что объяснение это рождается тут же, ad libitum, и рыцарь полемики поднимает
собой же, брошенную перчатку. Забавно  было  наблюдать, как для подкрепления
своей позиции в отношении чего-либо, Апсайд приводил теории, которые  тут же
им  и  создавались, цитируя ученых  мужей, которые не всегда существовали  в
реальности. Последняя  история задела  его за  живое: украли редкую картину.
Апсайд Даун  ненавидел,  когда обижали  искусство, и делали из  него  только
денежный эквивалент. Тут все и началось:

     Где-то  после  десяти  утра к  нам  позвонил  некий  господин,  который
представился бароном Де Люпа. Пробегая светские хроники, я вспомнил, что это
имя  мне  где-то уже попадалось.  Конечно!  Это был  известный  коллекционер
живописи, который имел солидный банковский бизнес, но при  этом, ни разу  не
пропустил, ни одного, сколько-нибудь значимого, аукциона живописи. Сенсацией
было, когда  он приобрел на  аукционе "Кристи",  крайне редкое полотно Млода
Кане "Руанские стога", в Лондоне, за 300 000 е.
     Теперь нас ожидала  еще одна сенсация: полотно сперли  из его  частного
собрания!

     О  необыкновенной   проницательности  Апсайда  Дауна   ходят   легенды.
Благодаря нашей дружбе  я не только стал свидетелем невероятных криминальных
историй,  но и заработал кругленькую сумму на издании дневников, где я всего
лишь констатировал факты,  ничего  от  себя не прибавляя.  Иногда  я  и  сам
принимал посильное участие в  расследовании. Роль моя была необычной: собрав
все  сведения,  факты и улики, я пытался провести самостоятельный  анализ  и
вывести  преступников на чистую воду. Апсайд  Даун, как правило, в это время
дремал или играл  на барабане.  Первым он занимался днем, а вторым - большей
частью, ночью. Некоторые соседи не разделяли его  музыкальных пристрастий и,
казалось, готовы  пойти на  преступление, лишь бы спать спокойно. (Парадокс,
не  правда ли?)  Единственное,  что  могло  заставить Дауна изменить  своему
привычному   распорядку  -  это  когда   он   становился   свидетелем   моих
аналитических  упражнений.  Слушая   мои   выводы,  он  начинал   беспокойно
озираться,  скрежетать  зубами, заламывать  пальцы, а потом, с криком: "Нет!
Лучше умереть!" - за пять минут разгадывал непостижимую для  всех загадку, и
разгадывал ее верно!

     Когда прозвучал телефонный  звонок, Апсайд, как  всегда,  был собран  и
серьезен:
     -  Апсайд  Даун на  связи.  Чем  я  могу помочь?  Голос на другом конце
провода был крайне взволнован:
     - Сэр! Это  барон де Люпа. Я  умоляю вас помочь мне  вернуть украденную
картину!  Ей  нет цены! Я  плачу  любые  деньги.  Это картина  -  уникальное
сокровище мировой культуры!  С другой стороны, я не намерен афишировать себя
в качестве  ее  владельца....  Это только привлечет  грабителей.  Пусть  эта
проблема останется между нами.
     - Что было изображено на той картинке? - поинтересовался Даун.
     - О! Это был "стог - на фоне  Нотр Дам  де Пари",  редчайший экземпляр.
Работа,  мало  характерная  для  его стиля  -  находка  для  искусствоведов.
Уникальный экземпляр! Шедевр!
     Даун начал детальный  опрос:  кто,  когда и где  видел  картину, как ее
транспортировали  с аукциона, кто еще мог  об этом знать... Заказал  цветные
репродукции...
     На вопрос о гонораре,  Апсайд Даун ответил расплывчато:  "Ну,  хотя  бы
десять процентов стоимости: 10 000 -  в задаток, (желательно,  чтобы  он был
заранее  обналичен) остальное - потом". После этого, Апсайд Даун посоветовал
барону  временно, как  бы, исчезнуть  из  поля зрения,  уехать, что  ли,  на
Ривьеру,  лишь  бы  казалось,  что его нигде  рядом  нет. Тогда  преступники
зашевелятся.

     Секретарь  барона де  Люпа,  некто Марио Пеньис,  подготовил документы,
чтобы заключить между ним  и Апсайдом официальный  договор, но  и сам  барон
настоял,  в  знак  доверия,  на  том,  чтобы  задаток  был  передан  Апсайду
наличными, без всяких проволочек.  Слишком велика  была  репутация  великого
сыщика. Апсайд Даун тогда,  внезапно,  срочно ускакал по своим  делам,  (ему
позвонила  знакомая  леди,  обеспокоенная тем,  что ее муж  надолго  уехал в
бизнес-тур), и принимать  секретаря Пеньиса пришлось  мне  самому.  Это  был
нервный и издерганный человечек, которому,  насколько я понимаю,  у  барона,
жизнь  была  -  не  сахар.  Зато,  он  очень  подробно  обрисовал  мне  круг
подозреваемых, всех, кто знал о факте приобретения ценнейшей картины и о тех
условиях, в  которых она должна  была  храниться. Барон всегда хвастал перед
друзьями, что, дескать, из его коллекции не пропадет и булавки...

     Через час я лично встречал барона де Люпа: это был тщедушный человечек,
ростом с пигмея,  с  большой проплешиной, с  трясущимися руками. Видно было,
что  он  был удручен, явно  фанатировал на своей коллекции: " Я умоляю  вас,
сделайте так,  чтобы  никто в  прессе  не догадался, что кем-то похищен этот
шедевр... Лучше мы как-то с вами договоримся и без полиции... Лишь бы спасти
картину..."  Из  дальнейшего  я понял,  что  барон  действительно  собирался
отправиться в Европу,  и готов был появиться в любой  момент, когда бы мы не
нашли  пропажу.  Начались  поиски. Пачка ассигнаций мягко  согревала  карман
брюк...
     Апсайд  Даун  очень  четко  распределил направления  поисков: это  были
источники - либо от диллера, либо конкуренты по аукциону, либо те, кто ведал
доставкой -  вот и весь круг  подозреваемых.  Случайных лиц  здесь не  могло
быть. Завистники,  разве,  что. Короче,  если конкретно, то  ничего ясного в
этом не было.

     Даун  принялся за  расследование.  Первым делом он  созвонился со всеми
известными скупщиками  краденного: Фергюсоном, Мак Линном и Шах Аем.  Однако
все резко пошли в отказ и заявили,  что  ничего подобного в глаза не видели,
да  оно им  и даром не надо. Потом  Даун  обзвонил комиссионки и антикварные
лавки:  может  быть,  кому-то приглянулась  бы рамочка  от картины  (кстати,
довольно богатая). Пошарил среди коллекционеров - результат тот же, то есть,
нулевой. Рамка-то - бог  с  ней, но она могла  бы  навести на след бесценной
картины!  Тогда  Даун  пошел  нестандартными  путями:  поместил  в   газетах
объявление, что  он  скупает  все,  имеющее  отношение к стогам, сену, Сене,
Парижу, и,  в частности, к Нотр Дам. Коллекционирует, мол. Я не рассчитывал,
что  эта затея выгорит,  да и честно  сказал об  этом Дауну. Но гений  сыска
лукаво улыбнулся и лишь промолвил:  "Вы еще не знаете, дорогой доктор Россо,
с какими идиотами порой приходится иметь дело..."
     Как ни удивительно, но на  второй  же день после выхода объявления, нам
позвонили, интересуясь, не купим ли мы "картинку со стогом на фоне  церкви".
Запросили  пятьдесят долларов  США.  Пока  Даун торговался  по  телефону,  я
почувствовал, что начинаю преждевременно седеть. В итоге Даун таки сбил цену
до сорока долларов. Ребята на другом конце  провода сказали: "Без проблем!",
и через полчаса бессмертный  шедевр стоял  у нас  в гостиной. Оказалось, что
пьяные грузчики  перепутали  пакет,  который они должны  были  доставить  по
такому-то  адресу,  взамен  его они  сгрузили  совершенно что-то  другое,  а
"картинка" осталась невостребованной. Я  бы, на месте Дауна,  честное слово,
похмелил бы  ребят  на  тысячу  долларов,  но этот жмот  дал им  только  две
двадцатки и налил по сто грамм виски. Они еще спасибо сказали, раскланялись,
и ушли.
     Теперь Даун, в блаженном  расположении духа,  шагал в пушистых тапочках
по комнате, мысленно прикидывая,  что он, наконец,  расплатится с долгами за
свет,  воду, коммунальные услуги, купит себе  новый ноутбук, заплатит штрафы
за неправильную парковку, а может быть, и "на покушать" еще  останется... Он
рассчитывал тысяч  на тридцать, как и  было договорено с заказчиком. Кстати,
пятьдесят долларов (как того требовали вымогатели) он включил в  "издержки",
(это  не  скупость,  а  бережливость!)  которые  заказчик  оплачивал  помимо
гонорара. Потом он, все-таки, позвонил барону.

     -  Сэр!  Картина  найдена.  Она у  меня. Вы можете забрать  ее в  любой
момент.
     - Боже! Какое счастье! Вы гений, мистер Даун! Я уже еду за ней. Об этом
напишут на первых полосах все газеты!
     Через двадцать минут позвонила моя жена, интересуясь, где я "до сих пор
шляюсь",  мне  пришлось,  извинившись  перед  Дауном,  срочно  бежать домой,
оставив его одного. Слава богу, у  Дауна была безупречная репутация,  и меня
никто  не спросит,  почему это  я трое  суток не ночевал дома... Иногда Даун
очень выручал меня в этом плане: даже если он не знал, где, в данный  момент
я нахожусь, он неизменно отвечал моей жене, что я выполняю его "очень важное
и экстренное поручение"...
     Пока   меня  не  было,  к  Дауну  зашел  счастливый  владелец  картины,
благодарил его от всей души, и трясущимися руками унес свой шедевр восвояси.
Потом  Даун   расписывал  мне,  в  каких  выражениях   барон  выражал   свою
признательность...

     Мне не терпелось, и я нанес визит  Дауну. Знал, что старик  обязательно
накроет поляну по поводу благополучного окончания дела. Как-никак, я был его
правой  рукой, а  возможно, и левым полушарием.  Вскоре  к  нам позвонили  в
дверь.  Вошел   статный  мужчина,  баскетбольного  роста,  с  густой  черной
шевелюрой. Даун приветствовал его:
     - Здравствуйте, сэр! С кем имею честь?
     Гигант  непринужденно кивнул головой, - Барон Де Люпа, к вашим услугам,
сэр. Я только что вернулся с Ривьеры. Прочитал в утреннем выпуске,  что  моя
картина найдена. Я очень вам  благодарен и без  промедления произведу полный
расчет. Мой секретарь, Пеньис, каналья, заболел, даже не смог меня встретить
в  аэропорту,  а  теперь  исчез куда-то,  говорят,  слег.  Ну,  где  же  мое
сокровище?
     У меня отвисла челюсть. И это  - барон? А кто же тогда забирал картину?
Я спросил:
     - Простите, господин барон, а как выглядит ваш секретарь Пеньис?
     - О! Это сущий пигмей. Лысоват, до крайности туп и ленив... Я давно уже
подумываю его уволить, но он служил еще при моем отце... А он, что, разве не
был  у вас, когда  мы  договаривались о  розыске?  Я же посылал его  к вам с
чеком...
     И  тут я вспомнил  этого лысого карлика. Даун-то принял его  за барона!
Во, вляпались!
     Газеты, действительно, вопили о происшедшем. Что да, то - да.

     И  ты представляешь себе,  как  этот человек,  Апсайд, может  оказаться
полезным в нашем  деле?  Ведь мое изобретение теперь служит неизвестно чему!
Этот негодяй Борманид, меня обобрал! - Сэм Россо был вне себя от возмущения.
Если бы я не был так доверчив! Он просто использовал меня! Обласкал, напоил,
пригрел,  когда я был - не у дел... Но это же не значит,  что он купил меня,
со всеми потрохами! Уселся на трон Владыки, а - По-существу, кто он? Жалкая,
ничтожная личность. Мыльный  пузырь.  И  я уверяю вас, что тот же, барон  де
Люпа,  с которым мы  часто вместе сидели  за  рулеткой, в казино,  тоже  нас
поддержит.  С  этим  уродом  надо  что-то  делать,  пока  мы  все  здесь  не
превратились в стадо послушных овец Великого Пастыря. Тоже мне, Пророк!
     - Хорошо, Сэм. Приводи этого  Дауна, мы с ним потолкуем. Вэл почесал  в
затылке: Человек  с мозгами всегда может пригодиться. Но умеет ли он хранить
тайну?
     -  Обижаешь, начальник! - Сэм даже  всплеснул руками,  - Как  бы он мог
работать  детективом,  если  бы он был  балаболкой?  Короче  говоря,  я  его
приглашу  на  остров.  Дома  его  ничто  особо  не  держит,  он  по-прежнему
холостякует,  вольная птица.  Пускай приедет  к нам. С преступностью здесь -
все, слава богу, так что, без работы сидеть не будет.

     Меж  тем, общественная  активность  на острове  росла. Как  и  в  любой
стране,  накануне  выборов,  повсеместно  увеличивалась  политическая  тусня
населения.   Митинги,   собрания,   демонстрации,   теледебаты,  встречи   с
избирателями... Тормозунд не был исключением. Только -  вместо выборов здесь
разыгрывали спектакль для дураков. Наивное  население острова не знало,  что
как бы ни старались  оппоненты  Владыки, Генератор  все  равно сделает  свое
дело.

     Коммунисты  собрались  в своем  клубе, и  обсудив всю низость поведения
Борманида, занесли решение в протокол.  Лоран нечаянно набрела туда, пытаясь
выяснить  некоторые  моменты,  собирая  материалы. Потом  ребята все  вместе
одобрили  послание трудящимся других стран, где решительно  осудили действия
буржуазии,  ущемляющей  демократические  права  граждан,  и   не  дающие  их
реализовать. Короче  говоря, одни убогие поплакались  в  жилетки  другим.  В
итоге,  все  присутствующие на  собрании члены,  встали и  исполнили древний
шлягер Пьера Дегейтера, знакомый пролетариям всех стран:

     Никто не даст нам избавленья,
     Не царь, ни бог, и ни герой,
     Добьемся удовлетворенья
     Своею собственной рукой...

     Это есть наш последний,
     И решительный бой...<sup>р</sup>

     На  противоположной  стороне  площади  Согласия,  тоже  было  скопление
народа.
     Происходило  другое  действо - там  собралась толпа фашистов. Почему-то
они обожали  собираться,  ближе  к ночи:  ночью  можно  устраивать эффектные
факельные шествия.
     Митинг шел по схеме: Вы здесь - все хорошие, и поэтому мы все - вместе.
Раз вы, хорошие, поверили в идею, поверили мне, значит, я тоже хороший. Все,
кто  не с нами - против нас. Следовательно, они все  - плохие.  Добро должно
побеждать  зло.  Смерть плохим! Бейте  всех,  кто не с нами!  Толпа отвечала
свирепыми  воплями.  Полицейские   вяло  наблюдали  эту  сцену.  Демократия,
все-таки, плюрализм. Тут же, в  конце митинга, при свете факелов,  состоялся
торжественный  прием  подростков  в  скинхеды.  Им  брили  голову,  а  потом
повязывали на шею черный скионерский галстук. Новоиспеченные скины бегали по
площади и нещадно  лупили  всяких  волосатых  хиппи и цивильных  маменькиных
сынков.
     Где-то,  посредине,   обособившись   от  тех  и  других,  ораторствовал
Хмыриновский:
     - Не слушайте  их! Они  же идийоты! У  меня мама - русская,  а папа был
дантист, но даже он не умел так заговаривать зубы. И вы будете поцами,  если
будете голосовать за них.  Голосовать надо только за  меня, а уже я им  всем
покажу, где раки зимуют. Однозначно!


     ГИМН и Конституция

     Автору сразу  же дали  Россовскую  премию  и звание  Почетного  деятеля
Культуры Тормозунда. Вот, как выглядел текст:

     Вышли мы все из народа,
     Тут же - обратно зашли,
     Где ж, вы найдете урода,
     Кто б не любил сей земли?

     Боже, храни Борманида!
     Верим в счастливые дни!
     Пусть никакая же, гнида
     Нам не испортит тусни!

     Сладко, на Острове Воли,
     Кони откинуть свои!
     Лучшей, и радостней, доли,
     Ты, Борманид, не таи!

     Здесь мы с тобой - равноправны,
     Блоки больших пирамид,
     Но Борманид, богоравный-
     Выбор, для всех, - Борманид!

     Дым у Отечества сладок:
     Пусть догорает, огнем!
     И избежим мы нападок,
     Если пребудем на нем!

     Борманид объявил Тормозунд "независимой демократической республикой,  в
которой  формой  правления   является  просвещенная  монархия".  Конституция
Тормозунда  состояла  из одной-единственной  статьи, которая  закрепляла  за
Борманидом его абсолютную власть.  А чтобы успокоить общественное  мнение  и
иностранных  наблюдателей,  Боманид  ввел  на  острове  процедуру Выборов  в
местные  советы,  которая  была  всего  лишь  фикцией.  И  в  случае  любой,
возникавшей нужды,  местные  Советы давали населению бесплатные советы,  как
перебиваться  с нуждой.  Все  остальные ситуации в государстве, разрешались,
исходя  из  его,  Борманида, усмотрения. Борманид ненавидел  детей: они  его
жутко раздражали своими писками и капризничаньем. Но, специально для прессы,
"Главный друг детей" регулярно позировал перед объективами  камер в обществе
ребятишек. Сразу же после окончания съемок, Борманид требовал  "разогнать  к
чертовой матери, все это сопливое отребье".
     Неусыпно  он  заботился о  благосостоянии  народа. И  назовите мне хоть
одного  политика,  кто  бы  дорвался  до  власти  не в  интересах  всеобщего
благоденствия! Было введено понятие "средний уровень доходов населения", что
стало предметом особой гордости. Это, примерно - как "средняя температура по
больнице": Борманид брал для расчета любого  жителя Тормозунда, будь то хоть
последний  бомж с  нулевым  доходом,  с  одной  стороны, а себя,  со  своими
миллионными  доходами  -  с  другой,  и  сложив, делил  на  два.  В  среднем
получалось, что  не  каждый второй,  а даже - каждый первый житель острова -
миллионер. Здесь он любил подчеркнуть, что против сухого языка цифр - никуда
не попрешь.

     Вэл и  Лоран  ненавидели рекламу.  Любая  реклама, это же, в  сущности,
узаконенная форма обмана. Это чистое надувательство.  Это издевка над нашими
ушами,  глазами  и мозгами.  Неужели  вам  до  сих  пор  не  опротивели  эти
бесконечные  жвачки, шампуни  и зубные пасты! Мы извлекаем  массу "полезной"
информации  о сотнях  моделей  холодильников, телевизоров,  сменных  лезвий,
которые с каждым разом бреют все чище, о карамельках, которые сохраняют вкус
все  дольше,  о стиральных  порошках, которые с каждым  разом  делают  белье
белее, о  витаминах, что делают масло  маслянистей, о  стоматологе  в  белом
халате, о пиве, ради которого люди бросаются с моста вниз головой...
     Нам необходим закон  о  чистоте  информационного пространства. Владимир
Набоков, в своем интервью журналу "Плейбой", когда-то сказал: "Музыка должна
звучать -  или в  концертных залах, или в наушниках. А портреты политических
деятелей - не  должны превышать размерами почтовую марку".  Иначе нам  будут
засорять  мозги, бить  по глазам  и шлифовать уши на  каждом  шагу. Это  уже
происходит. Почему  я должен, сидя за столом, вникать в подробности кариеса,
месячных,  сравнивать  взопревшую  младенческую  попку  с  абсолютно  сухой,
благодаря  применению   новых  памперсов,  превращающих   какашки  в   гель?
Сравнивать достоинства женских тампонов и прокладок, которыми пользуются эти
аристократки (ибо  кровь  у всех, у  них -  исключительно голубая). И почему
примерку  памперсов показывают крупным  планом, а для тампонов и прокладок -
обходятся  компьютерной графикой? А может быть я в это время -  трапезничаю?
Это - мне,  "Приятного  аппетита"! Зачем мне  знать,  какая погода завтра на
Багамах, и по  чем  там  двухместный  номер  пятизвездочного  отеля, если  я
никогда не был дальше Хацапет-Сити? Я разве просил, чтобы меня "просветили"?
Скольким телезрителям  нужна  эта ценная  информация?  Известно, что  в мире
(если верить рекламе) свирепствуют три опаснейшие пандемии, с которыми нужно
бороться  в первую очередь: это кариес,  перхоть и  потливость. На четвертом
месте,  с  небольшим  отрывом,  идет  метеоризм.  К  метеоритам и космосу  -
последний,  отношения  не  имеет.  Достаточно  не  злоупотреблять  горохом и
квашеной  капустой.  Если  у  вас  проблемы  с  зубами  -  обратитесь в клуб
каратэ-до "Красный  дракон".  Лучшим  средством  от  перхоти, как  известно,
является  гильотина. Ну, и уж, само собой - мертвые не потеют. Сколько раз в
жизни человек покупает стиральную  машину-автомат? А сколько раз он при этом
должен  прослушать  и  просмотреть  их  рекламу?  Ведь  им,  производителям,
торговать надо каждый день. А политическая реклама -  это, вообще, отдельная
песня. Жирные  козлы, в  безукоризненных костюмчиках от Диора, с необычайным
оптимизмом  смотрят  в  светлое  будущее, четко  зная,  как  обеспечить наше
всеобщее  счастье.  Сколько  часов, дней жизни это забирает у  нас? И мы  же
сами,   оплачиваем  это  издевательство,  потому   что  расходы  на  рекламу
автоматически переносятся  на  конечную  стоимость  продукта,  выраженную  в
деньгах, на  его цену. И мы , потребители товара, эту подливу, и спонсируем,
в  итоге.  Сколько  миллионов  вбухано,  например,  в  рекламу  "Сникерсов",
"Кока-Колы"  или "Роксены"? Но  "Gutta cavat lapidem" - капля камень  точит.
Однажды, в журнале "Пентхауз", читатели наткнулись на пустой разворот. И это
- притом, что каждый лист в этом издании обходится рекламодателю в десятки и
сотни  тысяч долларов. Изумленный читатель переворачивает страницу  и  видит
опять: голая, белая бумага, никакого текста! Неужели - типографский  брак? И
лишь на пятой  странице, в самом  конце, петитом,  самым мелким кеглем, было
напечатано: "Фирма "Форд"  в рекламе не нуждается". Изящно? Другой рекламщик
пообещал заказчику,  что его рекламу прочтут  "все  абсолютно",  и  попросил
двойную  таксу.  Однако, слово  он  сдержал. Рекламу прочли, решительно все.
Потому  что  он напечатал ее в газете...  вверх ногами. А  вся  иная реклама
агрессивно  вгрызается вам  в  мозги. Единственный  способ  бороться  с этим
надувательством прост: Не покупать ничего из того, что нахально забивают нам
в голову. Просто: НЕ ПО-КУ-ПАТЬ!
     А  вся остальная "попса"  на  TV?  Какие  перлы  она  нам  преподносит?
Очередное  мексиканское  "мыло"  - Кончитта  Контрасепсьон в сериале  "Дикая
поза":
     - Дорогой! У нас будет ребенок!
     - Боже, как здорово! Какая будет радость!
     -...Да, дорогой. Особенно для твоей жены... (смех за кадром) и.т.п.
     На другом канале изгалялся ведущий популярной передачи "Форточки"  - Д.
Загниев.  Как говорил  еще много лет  назад, великий  кинорежиссер, Федерико
Феллини:  "В  общем, здесь можно  увидеть  самых  разных,  самых неожиданных
типов. Они рассказывают о себе, о своих  приключениях и вынуждены  бесстыдно
исповедоваться  под  натиском  неотступных   вопросов  "звезды"  передачи  -
ведущего,     человека    источающего    фальшивую    доброту,     фальшивую
заинтересованность, фальшивое  сочувствие  и  вполне  неподдельное хамство".
Другая  популярная  передача "Ком - 2",  напоминала подглядывание в замочную
скважину,  как  бы  снятое  "скрытой камерой".  С  полупостельными сценами и
перебранками,  куда  вовремя  успевают  вставлять  звук  "Пи-и!"  Хотя  было
очевидно,  что  все  эти  потуги  на  "натуральность"  и  "непридуманность",
риэлти-шоу  могут обмануть только  легковеров - настолько бездарно прописаны
сюжет,  роли  и  характеры,  насколько скуден  вкус и  беден  язык.  А когда
читаешь, к  примеру,  "Моби Дика"  или "Анну  Каренину" - ты знаешь, что эти
истории - придуманные, что ничего этого на самом деле не происходило, но там
значительно больше жизни, чем в той дешевой баланде, которую скармливают нам
СМИ.
     Бешеной популярностью  на Тормозунде  пользовалась группа  "Ноги вниз".
Два  здоровых  олигофрена,  под  бодрую   музыку,  козлиными  голосами  пели
"У-тю-тю, милашка!" Дуэтом это можно было назвать только условно, потому что
пели они лишь по очереди, помня святое правило: в унитаз попасть значительно
легче, чем в унисон.  Если руководствоваться во  всем принципами демократии,
следует признать, что их искусство значительней  и нужней, чем  какой-нибудь
презренный Бах или Шнитке, подумал Вэл. То, что живет с  нами рядом - это не
народ.  Народ -  это то, что рождает Бахов и Шнитке, это то, что не умирает.
Это то, что передает  жизнь дальше, за пределы собственного срока, передавая
с ней и знания, и любовь. А то, что здесь в быту называлось народом -  всего
лишь  биомасса.  Слово  "демократия" не  следует  трактовать  расширительно,
применимо ко  всей существующей биомассе.  Ее не следует  уничтожать - она и
так  умирает. Более  того,  она ведь, и  не  живет. Можно  ли назвать жизнью
существование  амеб? В биологическом  смысле -  да. Ну, и что? Но  даже этот
прискорбный факт не мог излечить Вэла от сострадания к людям.

     Кто-то,  кажется,  Бисмарк, давным-давно, сказал, что общаясь с толпой,
можно слегка  погрешить  против Истины. Ведь  Истина - она же  - женщина, и,
следовательно,  некоторая  доля  насилия,  ей, в своем  роде, даже  приятна.
Вместо  того,  чтобы пытаться решить назревшие  проблемы, можно муссировать,
высосанные из пальца, истории. Поэтому не стоит заниматься поисками Истины в
средствах  массовой   информации.  А  на  острове  Тормозунд   эту   функцию
зомбирования масс, выполнял Генератор. Единственно,  думал Вэл: "На кого эта
пропаганда рассчитана?" Правильно, на идиотов.

     Мало кто  на острове  читал книги.  Исключением  были любовные романы и
детективы, которые  зачитывали до дыр.  И если бы людям не нужно было читать
газеты, Борманид и вовсе бы отменил всеобщую грамотность. Но он же, выдвинул
тезис о том,  что "Важнейшим  из искусств для  нас является  телевидение"  -
чтобы смотреть его,  никакая грамота  не нужна: уставился в ящик и подставил
уши.  И телевидение  формировало  у  населения острова "правильные" желания,
вытесняя все  остальные. Потому что каждый  нормальный человек должен желать
добра своему Владыке, это - в  общих интересах, во имя мира  и прогресса. Но
думать о личном обогащении каждому, конечно, не запретишь. А что тогда нужно
признать  богатством?  Конечно  же,  моральное  удовлетворение  от  сознания
исполненного  долга.  Джентльменский набор  жизненных  благ тоже был  строго
определен: собственный  дом, автомобиль,  счет в  банке. И то, далеко не все
могли  до него дотянуться.  Сверх этого стандарта -  желать  чего-либо  еще,
считалось  неприличным,  антиобщественным  и вызывающим. Разумеется, это  не
распространялось на категорию населения "с повышенным уровнем потребностей",
то есть, на элиту - приближенных Борманида. Директор БГК, мистер Мусоргский,
однофамилец великого композитора, был выходцем из России. Но при всей широте
своей  русской души, он втайне  поклонялся своему кумиру - министру  полиции
Франции, мсье Фуше. Эта историческая  фигура будоражила его воображение. При
роялистах,  Фуше  сажал в тюрьму бонапартистов,  при бонапартистах  -  сажал
роялистов,  но  при этом,  не  портил отношений,  ни  с теми,  ни с другими,
реабилитируя "невинно  пострадавших", и меняя свою политику, как флюгер.  Он
обладал  даром  предвидения, и  вовремя  успевал сменить  свои  политические
взгляды. Поэтому он  всегда  оставался  на плаву, у  власти и  при  деньгах.
Каждую  неделю  Мусоргский являлся  к  Бормниду с  очередным докладом, каков
уровень преступности, раскрываемости, каковы настроения и какие  слухи ходят
среди  населения. Выслушав его,  Борманид  высказывал  какие-то  соображения
общего  характера, и  облегченно  вздохнув,  продолжал тиранить остров. Но в
этот раз  он  не на  шутку обеспокоился:  Мусоргский доложил, что  в  народе
запахло  вольнодумством. А  семена  его,  по  сведениям  БГК,  были  посеяны
заезжими  чужестранцами. Еще  давно,  когда  Борманид  только познакомился с
Сэмом  Россо,  в  его  голове   тоже  зрели  ростки  заговора,  который  был
впоследствии блестяще осуществлен. Поэтому он отчетливо понимал, что  нельзя
допускать, чтобы  абстрактные  настроения перерастали в конкретные, реальные
действия. Мусоргский  также доложил, что во главе недовольных  режимом стоит
Чеканус.
     - Этого вы могли бы и не говорить, - прокомментировал новость Борманид,
- Я  давно кожей  чувствую,  что старикашка меня на  дух не переносит. Ну, и
пусть  ему,  пусть  себе,  злопыхательствует.  Пока  что,  он  мне  все  еще
необходим. Но эти-то красавчики? Ведь я им создал райские условия.
     - Так, может быть, их следует...?
     - Ни  в коем случае. Это может только спугнуть остальных. А мы поступим
умнее: сделаем  вид,  будто  ничего не  замечаем. А  уж  потом,  поймаем  на
горячем,  за  руку...  Но  регулярную  слежку  надо установить  уже  сейчас.
Попробуйте внедрить им кого-то из своих агентов. Лучше всего  - перевербуйте
кого-нибудь, из  недовольных. Его будет сложнее вычислить. Можете  пообещать
ему от моего имени, что угодно, хоть золотые горы.
     - Слушаюсь, господин Пророк! Все будет исполнено в точности!
     - Послушайте, любезный, не рапортуйте, как на параде. Я терпеть не могу
солдафонства. То, что вы стараетесь, и достойны похвалы, это и  так понятно.
Отнеситесь ко всему заинтересованно  и  по-деловому. Эта  угроза затрагивает
нашу общую безопасность.
     - А если их просто депортировать?
     -  И  что вы им  предъявите? Свободомыслие? Чтобы  на континенте газеты
подняли вой о  правах  человека? А  как  же  наша хваленая "свобода слова  и
собраний"?  Приличия  надо  соблюдать.  Более  того,  они  могут  руководить
движениями  из  заграницы. Засядут  где-нибудь, в  Швейцарии, где мы  их  не
сможем достать,  и будут мутить воду оттуда. Нет уж, пусть лучше будут у нас
под руками. Спасибо, мистер Мусоргский,  вы можете идти.  Вы помните о  моем
деликатном поручении? Насчет наших гостей?
     Оставшись наедине  с самим собой, Борманид окинул взором пустую залу, и
уныло произнес вслух: "Идиот! Но зато - пунктуальный".

     В  один  из вечеров Лоран  легла  рано, ибо  крайне устала,  а Вэл,  на
которого напала бессонница, вышел пройтись по воздуху, чтобы ей не мешать.
     Вернувшись  через  часок, он увидел  в  комнате  свет,  рыдающую Лоран,
которая сидела на кровати, и  горничную со стаканом воды. Пахло валерьянкой.
Лоран, вся  красная от слез, икая, рассказала,  что  в темноте, уже засыпая,
она услышала скрип отворяемой  двери  и чьи-то тихие  шаги. Подумав, что это
вернулся Вэл со своей прогулки,  она  продолжала  дремать. Но  потом  кто-то
открыл шкаф  и начал рыться в ее сумочке, с которой  Лоран  никогда  днем не
расставалась. И тут, из-за занавески, откинутой легким дуновением, выглянула
полная  луна, и  луч  света осветил  лицо мужчины, что стоял возле  кровати!
Лоран сразу  узнала его: это был  Мусоргский, глава  БГК, а  чуть поодаль, у
дверей,  стояли  в  темноте  еще два  муркета  -  очевидно, его  ассистенты.
Закричав от неожиданности и  от  страха, она  спугнула  ночного гостя и  он,
неуклюже споткнувшись, повалился прямо  на нее, всю ее, облапив, что никому,
кроме Вэла не дозволялось. Нахал спохватился и убежал.
     Наутро, взбешенный Вэл явился к Борманиду и  потребовал объяснений: что
теперь  делать  с тем  подонком,  который  воровски  залез к нему  в  номер,
досмерти перепугал его  подругу и  бесстыдно  ее лапал? (Но конечно  же, сам
Борманид  и  послал того  делать шмон  в номере Лоран.) У него были ключи от
всех комнат, и он решил, что в номере никого нет. И попался, гад.
     - А  вы вызовите его на дуэль! Пусть ответит за свой позорный поступок!
Он и на меня бросает пятно! Пусть ответит за базар!

     ДУЭЛЬ

     Как  ни странно  звучит,  но практически,  в  наши дни  на острове были
разрешены  дуэли.  Чеканус,  будучи  в  душе  пацифистом,  во  время  своего
правления  ничего  такого  не  допускал,  а  Борманид,  сместив  его,  решил
положение  поправить:  "Народу  надо давать  выпустить  пар"  -  его любимое
выражение.  Чтобы  агрессия  в   населении   не   накапливалась,  а   как-то
разряжалась. Чтобы не выглядеть в глазах народа кровожадным, тиран ввел одно
ограничение: поединок вести не до смерти, а до  первой  крови, Таким образом
можно отвести  душу на обидчике, и  даже  покалечить, разве что  не убивать.
Дуэли должны быть  обязательно  публичными,  что, кстати,  еще  и развлекало
толпу,  уставшую от монотонной жизни  на  острове. Разрешалось  даже  делать
ставки на противников, работал тотализатор, суетились  букмекеры.  Правилами
разрешались все виды восточных единоборств, бокс, бои без правил, фехтование
на шестах и бокенах, в  исторических латах, но строго запрещались  настоящие
мечи  и  огнестрельное  оружие.  Однако   летальные  исходы  иногда  все  же
происходили  и  Борманид  деланно  сокрушался,  видя проломленные  черепа  и
разбрызганные  мозги.   Правом  выбора  оружия  обладал  в  первую  очередь,
вызываемый на  дуэль, но оба противника могли выбрать себе  любое, из списка
разрешенных. Жюри решало, можно ли допустить вариант,  например, шест против
палицы,  щит  и  меч  - против  топора  и  т.д.  Все  напоминало  безобидное
соревнование толкиенистов.  Побежденный,  чтоб  жизнь  малиной не  казалась,
должен был уплатить  моральную компенсацию противнику, а весь чистый сбор от
продажи билетов шел  в  казну. Если происходила  трагическая  случайность  и
кто-то все равно погибал, его соперника не преследовали: честная дуэль!
     Чтобы  противники были в полном  адеквате, бои устраивали неподалеку от
Башни,  на  специальном  ристалище,  и в  эти  дни  в  элитный  район  могли
проникнуть даже простые смертные из сити  (разумеется, небесплатно,  как  на
обычные гладиаторские бои).  Народ  валил толпами,  как на  премьеру  самого
крутого  театра. Поединок  вели "до первой крови" или если второй уже не мог
продолжать бой.  Кроме того,  вызываемый имел  права выставить себе  замену,
если  сам  драться  не  мог.   Толпа  уже   занимала  многоярусные  трибуны,
принимались ставки. И  тут выяснилось,  что Мусоргский, страдавший одышкой и
немалым брюшком, выставил вместо  себя сержанта взвода охраны. Детина был на
полголовы  выше  Вэла, килограмм на  десять  тяжелее  и несколько  помоложе.
Однако его тяжеловесность была и его минусом: Вэл был проворным, как кошка и
быстрым, как гремучая змея. Он решил  сначала измотать  противника. В первом
раунде  положено  было   биться  врукопашную,  а  уже  после  второго  гонга
противники выходили вооруженными.  Лоран  сидела неподалеку от  Борманида  и
заламывала пальцы: силы соперников были очевидно неравными. Но и  Мусоргский
нервничал, в случае поражения отдуваться все равно придется ему.

     <img width="220" height="238" src="osel-5.jpg">


     Однако Вэл еще не забыл навыков родного спецназа, где  он тянул срочную
службу, и несмотря на непыльную работу в издательствах, не забывал  посещать
спортзал. Как говорится, "талант не пропьешь!"
     Борманид,  когда  трибуны  притихли, лично  провозгласил:  "Сегодня  на
честной  дуэли сходятся  наш  гость,  Вэл и  представитель нашего уважаемого
министра,  который  выставлен  в  качестве  замены. Господа  не  сошлись  во
вкусах...  на литературу постмодерна. Джентльмены, прошу  вас, приступайте к
поединку. Но, пожалуйста, господа, без фанатизма, а так, чтобы  всего лишь -
Призрак  отца Гамлета встал  раком  и  завыл волком,  вот  только  и  всего.
Победителя ждет  слава, а проигравшего - позор. Начинайте, и да  поможет вам
Борманид!"
     Дали первый гонг и дуэлянты стали сходиться,  кружа в центре площадки и
выбирая удачный  момент  для  атаки.  Сержант  стоял  в боксерской стойке  и
рассчитывал свалить противника одним могучим  ударом,  но Вэл  пытался зайти
тому  за  спину, сбоку, постоянно  менял  позицию  и не велся на провокации.
Получив мощнейший удар в плечо, Вэл стал вдвойне осторожен. Сделав несколько
обманных движений, он  молниеносно  перехватил  запястье  противника  обеими
руками, сворачивая сустав  в направлении, явно не предусмотренном природой и
анатомией.  Используя бросок  айкидо, он  обратил  энергию  удара  гиганта -
против  него же. Силач потерял равновесие и скривился от боли. Даже О-сенсей
Морихей Уэсиба одобрил бы этот бросок. Сержант теперь стал избегать глубоких
и  длинных  выпадов, а  хотел  выманить Вэла под  удар  в  ближнем бою. Было
заметно, что сержанту стало трудно  сгибать кисть,  и он  попытался  сменить
стойку  - на левостороннюю, что лишало  его определенного преимущества.  Вэл
заметил  это и  молниеносным движением  перехватил  правую руку  противника,
мгновенно  зажав ее,  как  клещами, у своего левого бока. Затем, он заставил
своего противника, как в танце, сделать широкий полукруг по часовой стрелке,
а потом, свободной правой, резко толкнул его в  противоположном направлении,
в область  ключицы.  Удачный тэнкан!  Силач потерял равновесие  и рухнул  на
спину.  Вэл перехватил  его кисть двумя руками и  рывком перевернул  его, на
живот, проводя болевой прием на удержание. В это время прозвучал гонг.
     Силач отправился в  свой угол, потирая запястье, где его секунданты уже
приготовили ему оружие - дубинку и большой круглый щит, викингковского типа.
Вэл прижал к ушибленному плечу  полотенце со льдом, которое  принесла Лоран.
Видно   было,  что   противники   уже   успели  досадить   друг   другу,   и
переглядывались, без особой любви. Следующий удар гонга снова  поднял бойцов
и  они сошлись, на этот раз, уже с  оружием.  Здоровенный  детина,  действуя
щитом,  как тараном, теснил Вэла,  а если опускал  щит, тут же наносил  удар
дубиной.  Вэл отступал,  стараясь  и рубить  и  колоть. Надо  заметить,  что
японский бокэн  - не просто деревяшка  в  форме сабли.  Чуть  более  метра в
длину, заготовку прямоугольного сечения замачивают  в воде и потом гнут, как
ножку  стула. В таком положении  ее  сушат, а  потом  рубаночком придают  ей
нужное сечение: у рукоятки  - овальное, а у  острия (кисаки) - почти острое,
как  у настоящей катаны.  Были случаи, когда  мастера бокэна выходили против
настоящего   стального  клинка,  и  побеждали.   Волокна  твердой  древесины
повторяют изгиб  клинка, от ударов его  поверхность  уплотняется  и  поэтому
хороший бокэн может выдержать десятки тысяч  ударов, не  поломавшись. У Вэла
было  преимущество в дистанции: он держал противника  на большом расстоянии.
Улучшив момент, он, когда его  противник поднял щит, быстрым выпадом рубанул
его  по лодыжке. Силач от неожиданности взвыл и покачнулся. Он стал хромать.
Теперь  ему труднее  было напирать на Вэла щитом, и поняв, что толку от него
теперь мало, отбросил тяжелый щит. Как только силач отшвырнул щит, Вэл резко
нырнул влево, с линии атаки, и двумя руками нанес сильнейший рубящий удар по
ключице.  Гигант застонал, был  слышен хруст кости,  из  рассеченной ключицы
потекла  кровь, и  его соперник присел на  колено, а потом  тяжело повалился
набок, от сильнейшей боли. К нему уже бежали санитары с носилками. Вэл пошел
в свой угол, выпустив из рук бокэн и не оборачиваясь - итак  было  ясно, что
победа - за ним. Борманид лично объявил по громкой связи, кто  победитель  и
обратился к Мусоргскому: "А  теперь вы должны заплатить победителю моральную
компенсацию в виде суммы..." Но Вэл  уже был  рядом: "Пусть  подавится своей
компенсацией!"  И влепил  ему по  роже,  звонкую,  хлесткую и  позорную  для
мужика, оплеуху.  Только теперь  он  почувствовал,  как болит плечо,  и  что
синяки будут сходить долго.
     А Борманид делал вид, что исход поединка его вполне удовлетворил.

     САМЫЙ ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК

     Это, безусловно, тот, кто не делает зла. Не угнетает, не притесняет, не
тиранит. Нет,  он, конечно, может, если  надо, применить насилие, но только,
по отношению  к врагам. И если этот человек - адепт Власти,  то глядя на его
дела, народ  может решить, что, раз, у  власти - такой хороший  человек, то,
значит,  и  власть - хорошая.  Большое  заблуждение!  Само слово  "власть" -
происходит  от слова "владеть", "иметь". Власть - хорошей  не бывает! И они,
эти  добрые дяди - адепты, имеют нас всех, во  все дырки, сразу. Им неважно,
живы мы, или нет, но если можно извлечь малейшую выгоду - уверяю вас, они ее
не упустят. Предположим, у какого-то гениального поэта родились строки:
     Товарищ, верь! Взойдет она,
     Звезда пленительного счастья...
     Как тут же "добрый дядя" станет сатанеть. Какая-то дрянь покушается  на
наши завоевания! Мы  - с  ними -  по-хорошему, а они еще  - возбухают!  А не
закрыть ли ему рот?
     А, как закрыли  рот - поэт сразу  стал  Национальным героем,  борцом за
справедливость,  благо,  он  никак не  мог  возразить,  из  могилы.  А  его,
собственно, что волновало? Кто станет преемником у  власти? Он любил женщин,
карты,  вино,  понимал,  насколько  низко   мы  пали,  подтрунивал,  изредка
стрелялся на дуэлях. Но,  кому  многое  дано, с того  и больше спрашивается.
Один  такой, вышел на дуэль, как на  свежий воздух. И погиб, дурак... Думал,
Фортуна... А - хрен вам...
     Но  власть  вздохнула  облегченно: не  надо  разоблачающих телепередач:
"Звезда  растаяла",или   "Ах,   погиб   во  цвете  лет...",  не  нуждаясь  в
комментариях.
     И теперь - задача Власти - заклеймить и обесчестить тех козлов, которые
преследовали  поэта-вольнодумца.  Вот  же, суки были!  Как  такого  человека
прогавили!


     ВТОРАЯ ПРОПОВЕДЬ БОРМАНИДА
     Очередная  проповедь   транслировалась  в  любимое  число  Борманида  -
тринадцатого:
     - Братья и сестры!
     Я хочу, чтобы мои слова дошли до вас в неискаженном виде! И пусть никто
не скажет, что меня не  слышно.  Имеющий уши, да услышит. Если человек имеет
уши, слышать он может. Для того, чтобы слышать себя, уши не нужны. Они нужны
тогда, когда надо послушать  других. Но некоторые  люди умеют слушать только
себя, а других - не слышат. Другие - слушают только других, а себя - нет. То
есть, у них  нет собственного  мнения.  Оба эти  подхода  ущербны. Тот,  кто
слышит  только  себя,  не  способен  к диалогу:  ему не  нужен советчик,  он
принимает решения только сам, ни с кем не считаясь. Те, кто не умеет слушать
себя, а слушают только других, теряют свое собственное  мнение, и становятся
в полную  зависимость от  мнения других. Они  теряют критическое  восприятие
чужих мнений, будучи лишенными своего, собственного. Только сопоставляя свой
опыт  с опытом других, у нас есть шанс приблизиться к Истине. Но вот вопрос:
нужны ли богу уши? Конечно, нет. Он слышит без ушей, и ему не надо принимать
чужое мнение, в качестве доброго  совета. Потому что совета мудрее, чем даст
он  себе  сам,  ему  не даст  никто.  Это - все равно, как если бы мы с вами
прислушивались к чириканью воробьев, решая  сложные  философские вопросы.  У
бога  есть и преимущество, и недостаток: он  может читать в наших  душах,  в
наших  сердцах, в  умах. От него ничего  не укроешь.  Но он не знает,  каким
будет наше окончательное решение -  на то нам  и дана свобода воли,  свобода
выбора, то  есть - мера ответственности за выбранное решение. Это может быть
выбор дурака, мерзавца, сумасшедшего, или, что еще хуже - честного человека.
Чаще всего, честными  себя называют люди, соблюдающие  внешние приличия. Они
ходят  на  море в  купальниках,  прикрывая  те части тела,  которые  принято
считать   неприличными,   но  в  то  же  время  совершают  множество  жутких
преступлений против совести, нисколько не преступая внешних приличий. Говорю
вам, от  своего  имени: Я - ваш  пастырь, наиболее несчастный  человек среди
вас. Меня разрывает между небом и землей. Не стоит завидовать мне, ибо тяжко
бремя владыки. Ваши души спокойно воспаряют в  небеса, а мне  - после  вашей
смерти -  их  вечно  оплакивать и заступаться за  них,  перед богом!  Дьявол
искушает  вас и подстрекает найти в моих  словах какой-то  изъян. На то он и
дьявол. Его просто жаба давит,  что  слушают меня, а  не его.  Бог любит нас
такими, как мы должны быть, а дьявол -  такими, какие мы есть. Типа, пацаны,
нет понту  рыпаться!  Меня  и  так  все устраивает! А это для нас,  конечно,
проще. Дьявол воздействует не через душу (над которой он пока не властен), а
через желудок,  алчность, похоть, что свойственно всем  животным. Хуже, если
Диавол, принимая чужую личину, пытается уверить вас, что его глас - это глас
божий. Отличить  одно от  другого  - просто:  если в  вас пропадает алчность
(страшный, смертный  грех), значит, весть пришла, действительно, от бога.  А
теперь проверьте себя: если вам нужно будет  отдать на  богоугодные  дела  -
половину того, что вы имеете? Если вы проявите жадность - значит, дьявол уже
завладел вашими душами! Деньги - мусор. Душа вечна.
     Присылайте ваши чеки на  благотворительные нужды, и мы насыплем дьяволу
соли на  хвост! Докажем хвостатому,  что он  не  властен над  нашими душами!
Переводить  деньги следует на такой-то счет. А я уже разберусь с силами зла,
разберусь конкретно, без базара, и вместе, мы докажем им, что сила - это мы!
Я - не Сын божий, о существовании  которого наивно толковали христиане, но я
- Проводник, посредник. С богом у меня все схвачено,  напрямую, без проблем,
так что, если есть какие-то пожелания, присылайте их, вместе с чеком.

     -  Ну, каков  гусь!  Начал -  о душе  и  Боге,  а закончил  -  бабками!
Действительно, Omnia viae Roma  tradunt -  "Все  дороги ведут в Рим". Но как
красиво, гад, подвел к теме!
     Лоран сделала  страшные глаза и приложила  палец к  губам: а  вдруг  их
сейчас  прослушивают? И только  выйдя  на балкон, она,  от души, выругавшись
последними  словами,  и  предложила  слегка  ускорить  то,  что  давно  было
намечено.  Почему-то считается, что особо сквернословят мужчины. Глубочайшее
заблуждение!  Женщины, как  существа,  более  эмоциональные,  находят  такие
тонкие  словесные  изыски,  что тупым  мужикам и не снились. Тем  более, что
передается это, срывающимся  на фальцет голосом, почти  криком, и  страстной
жестикуляцией. Вэл даже заулыбался:
     - Ну, что, отвела душу? Это ж надо! Ругаться, минуту  с  лишним, и  при
этом - ни  разу не повториться! Да за тобой просто с блокнотом надо  ходить,
чтобы не проморгать для  потомков такие перлы! Что же касается меня, то я бы
с удовольствием съездил бы этому Борманиду, кулаком по его щербатой харизме.
Но ты не переживай, не расстраивайся, не бери в голову. Все это пройдет, все
будет хорошо, ведь когда-нибудь мы все умрем...

     ПОХОД ВЭЛА В ГОРОД

     Светило  яркое  майское  солнце. Коты грели жирные морды,  развалясь на
подоконниках,  на ветвях  цветущих  деревьев, на  крышах домов.  Вэл  шел по
солнечной  стороне  улицы,  наслаждаясь  жизнью. Какой-то мальчишка пускал с
балкона солнечных зайчиков.
     Вэл зажмурился от  слепящего света и рефлекторно чихнул. Мелкий бесенок
залился смехом и тут  же спрятался. После смачного  чиха  чесалось  в носу и
внезапно захотелось пить. Он шагнул внутрь ближайшей лавчонки, выскребая  из
карманов мелочь.
     Угрюмая  продавщица  посмотрела  на  него  и  отвела  глаза,  продолжая
заниматься кассой.
     -Добрый  ве.. ,  робко  начал  Вэл,  понимая, что  отвлекает женщину от
важного  дела:  Я  в  том  смысле...  Если  это  вас  не  очень  затруднит..
Пожалуйста, бутылочку вон того темного пива. И еще бы эту... Открыть.
     Она  молча  достала  пиво и  наградила его  взглядом,  полным глубокого
презрения ко  всем пьянчугам,  которые  начинают  с  самого  утра.  Потом, с
нескрываемой  неприязнью  исполнила  просьбу.  Бутылка  зашипела злобно, как
гадюка. Желтая, словно  живая, пена, резво поползла по  темному стеклу, едва
достигнув  края горлышка, а  опустившись  на  прилавок, образовала небольшую
лужицу,  за  которую  Вэл  сразу  почувствовал  себя  виноватым.  Ему  часто
приходилось испытывать это чувство и по менее значительным поводам. Фурия за
прилавком молча взяла тряпку и вытерла стекло, а Вэл начал жалеть о том, что
его  угораздило сегодня  пройтись не  по  той  улице.  Он  промямлил  что-то
извинительное  и, пятясь,  вышел  наружу.  Вот,  черт!  А  деньги-то забыл в
гостинице!
     На  улице произошли удивительные  перемены: Небо  совершенно потемнело,
будто  уже  спустились  сумерки,  подул холодный ветер,  исчезли коты. Такое
бывает  во  время полного  затмения,  и Вэл  от неожиданности  автоматически
заглотал свое пиво, прямо  из  горлышка. Кстати сказать, во время солнечного
затмения  происходит совершенно потрясающая  вещь:  если  вы  посмотрите  на
землю, на тень  от  листвы  деревьев. Обычно  это  сгруппированные,  круглые
солнечные зайчики. Но только во  время затмения  эти зайчики принимают форму
серпа, или полумесяца. Попомните мои слова при ближайшем затмении! В темноте
окружающий   мир  стал  неузнаваем.  Он  даже  не  мог  вспомнить,  в  каком
направлении  шел.  Улица была  вроде  бы та,  да  не  совсем.  Чтобы  как-то
сориентироваться, он снова повернулся лицом ко входу в лавку. Лавка исчезла!
     Вместо  нее он обнаружил  сапожную мастерскую, стеклянная дверь которой
приветливо светилась во мраке. Но  Вэлу сейчас было  не до починки обуви. Он
развернулся  опять  и быстро  прошагал  несколько кварталов,  поглядывая над
домами, не  наметится  ли  между тучами  проблеск. Однако небо  стремительно
приобретало серо-розовый  оттенок и не думало  светлеть.  Пробежавшая собака
облаяла  его.  Обшарпанная  дверь какой-то  вонючей  парадной  распахнулась,
послушная  внезапному  порыву ветра и  болтаясь на ржавых  петлях,  издавала
душераздирающий скрип.
     Вэлу стало  страшно. Он  пытался идти  быстрей, но сам не  заметил, как
перешел на бег. Из-за угла показалась грузовая машина с синими мигалками. По
борту шла косая  надпись белой краской: "Утлов". С  обеих сторон  кабины, на
подножках,  стояли  два мордоворота  в  черных масках и водили из  стороны в
сторону,  как   показалось  ему,  маленькими  радиоприемниками  с   длинными
антеннами.
     -  Умрукт!  Мазефа умрукт!  - заорали они, увидев, как замигали красные
лампочки на их датчиках. Вэл, смутно  догадываясь об их намерениях,  не стал
долго  ждать  и со всех  ног помчался по  мостовой,  несколько раз  свернул,
петляя  по переулкам, и наконец, ему показалось, что он оторвался от погони.
На лавочке  во дворе  сидел какой-то  дед  и  курил папироску. Вэл,  еще  не
отдышавшись, приблизился и очень вежливо спросил:
     - Простите пожалуйста, вы не могли бы мне сказать, куда я...
     Дед, услышав его голос, сначала  поднял голову, отрываясь от своих дум,
а потом вдруг рассержено прикрикнул:
     - Умрукт  факный! Кашол на муй! - и злобно сплюнул себе под ноги. После
таких  любезностей  Вэл  поспешил  удалиться  и как  следует  обдумать  свое
положение.  В окраинных районах Хацапет-Сити народ говорил на неудобоваримом
местном диалекте. О смысле слов приходилось только догадываться.
     На  одной  кривой улочке он заметил кучку  людей,  которые  топтались у
светящегося окошка. Судя по всему, это была лавка  старьевщика: люди, весьма
неухоженного  вида  подходили  по одному,  доставали  что-то  из  карманов и
протягивали в окошко. Он подошел ближе и прислушался:
     - Брульки  фолсные. Уну  бульбульку! - просительно произнес  оборванец,
высыпая горсть мелких предметов на крохотный прилавок.
     -  На  муй,  брульки,   -   отвечал  продавец,   -   Пол-бульбульки  за
кавирнадцать. Проследив несколько подобных  сделок, Вэл не только сообразил,
что у  него  на  глазах  осуществляется  меновая  торговля,  но  и  то,  что
бульбульки  здесь   весьма  ходовой  товар.  Он   даже  вычленил   несколько
лексических единиц,  и на свой страх и риск, когда  очередь  дошла до  него,
попросил, снимая с запястья часы:
     - Тры бульбульку.
     Скупщик  придирчиво  повертел  часы  в  руке,  недовольно  похмыкал  и,
скривившись в кислой улыбке, выдавил:
     - Ду бульбульки. Вэлу пришлось согласиться, хотя он чувствовал,  что он
явно  продешевил.  Только  незнание местного диалекта мешало ему выторговать
еще   парочку   единиц  товара.  Бульбульки  поместились  в  карманах  брюк,
оттопыривая  их  на  манер  галифе.  Отходя  в  сторону,  он  видел,  какими
завистливыми  взглядами  проводили  его  остальные.  Пожилая  женщина  робко
подошла к нему с пустым пластиковым стаканчиком и жалобно произнесла:
     - Ун ковточек!  Буласька плизьненько! За Борманид здоровечко! Тормозунд
- урау!
     Будучи человеком мягким  и  сострадательным, Вэл отлил ей полстаканчика
мутноватой  гадости, которая, несмотря на  дикое зловоние, служила  неплохой
валютой для общения, весьма  ему теперь необходимого. Зато обладатели других
протянутых стаканчиков были тут же посланы  осмелевшим  Вэлом, и похоже, что
он был безошибочно  понят. Присев на цементную ступеньку в нескольких шагах,
Вэл  понюхал  содержимое  бульбульки  и  передернул  плечами.  Старушка  тем
временем  доковыляла к  нему  и  полным  признательности голосом,  задушевно
произнесла:
     - Бо паси,  шмынок,  - а  затем, кивнув в сторону очереди, добавила,  -
Шмыдло факное!
     Пообщавшись  со  старушенцией с четверть  часа, притворяясь безнадежным
заикой, Вэл очень многое для себя выяснил, не забывая периодически подливать
своей собеседнице.
     Умрукты,  как  стало  ясно  из  ее  рассказов  -  это  любые  иноземцы,
пришельцы, одним словом, чужие, попавшие на священную территорию Тормозунда.
Бульбульки тут  продавались  испокон веков, еще со времен  Сухого закона, но
из-под  полы.  А  еще  Вэл сообразил,  что  в  его голове копаются  какие-то
холодные невидимые  щупальца.  Вернувшись  в отель,  он  вскоре почувствовал
облегчение, головная боль прошла,  и дикое  марево растаяло,  как сон.  Даже
небо неожиданно посветлело, словно свежий ветер разогнал нависшие тучи. "Так
вот оно, что..."
     Почему  для   одного   стакан  -   наполовину  полный,  а   другому  он
представляется  наполовину пустым? Где спряталась  объективная истина,  если
она  вообще  существует?  Допустим,  стакан  содержит  двести граммов  воды.
Поэтому в выражении "стакан  воды" - мерой является сам стакан, а не граммы,
то есть, его полный объем. Ведь вы бы и сами возмутились, если бы я, в ответ
на  вашу просьбу о стакане  воды, дал бы  вам  - три  четверти,  а не целый.
Бывают, правда, и "стаканчики" по сто пятьдесят и даже по сто. Однако, и тут
действует  правило:  "полный  стакан".  Мне  представляется,  что  выражение
"наполовину  пустой" придумали  не  пессимисты, как это  принято считать,  а
скрытые мазохисты. Они не выражаются "сто грамм" - потому что количество это
ничего  не говорит ни уму, ни сердцу. Оно  нейтрально, как  аморфна  и  сама
вода.  Таким людям главное - ощутить потерю, испытать горечь лишения.  "Этот
стакан когда-то был полон, а сейчас в нем осталась только половина". Скрытый
мазохизм. Это, кстати, свидетельствует о приятии ими нормальной человеческой
установки,  что  стакан  предназначен,  для   того  чтобы  быть  полным,  но
извращенной впоследствии.
     А если вникнуть  в  смысл слова " пришил"? "Пришили" - то есть, кокнули
кого-то, убили, грохнули, умертвили. Что такое - "пришить"? Обозначить место
и час, застолбить его иглой, и зафиксировать.
     Потом, идя к себе,  Вэл увидел на углу Садовой улицы, гавкающую собаку.
Она (а  точнее, - Он, матерый пес), гавкал на прохожих, никого не пропуская.
И пьяный Вэл задумался: если собака гавкает, то, наверное,  в этом тоже есть
смысл. А какой? Пес сидел  возле  люка. Рядом  -  была дыра в  асфальте,  из
которой шел пар.  Пес  просто сторожил свое  место,  где  ему было  тепло  и
хорошо. Он не  гавкал,  а как  бы,  говорил всем:  "Ребята,  идите  мимо, не
трогайте  меня".  А  ведь никто и не трогал.  Пес сам  себе все навыдумывал,
будто у него  хотят отобрать облюбованное место."У меня и  так ничего больше
нет,  так, не  забирайте  же,  последнего!"  -  урчало  у  него  в  желудке,
перебиваемое  лаем. И даже когда прохожие удалялись, пес продолжал  гавкать,
так,  на  всякий  случай, для острастки. Он лаял  негромко,  сипло  и уныло,
словно жалуясь: "Погода дрянь, жрать нечего, одиноко,  а  тут  еще  какие-то
придурки бродят..."
     "А  чем,  мы, люди, отличаемся от них?"  - подумал Вэл, вспоминая день:
"Все рычат друг на друга, а  точнее - враг на врага, потому что  думают, что
этот, другой,  может  занять  твое  место под солнцем". Но  дело в том,  что
солнца  - вполне хватает на всех, в  отличие  от  пряников сладких, а многие
считают, что может и не хватить. Но солнце светило еще до твоего рождения, и
будет светить даже после твоей смерти, и - тебе,  и -  всем,  хочешь ты, или
нет. На популярной, просветительской  лекции, по астрономии, лектор  сказал:
"Солнце будет светить, еще, примерно, сто пятьдесят миллиардов  лет, а потом
погаснет,  и  всей  солнечной  системе  -  настанет  конец."  Одна дама,  из
присутствующих,  тут  же, хлопнулась в  обморок. Ей дали понюхать  нашатырю,
привели  в чувство и утешили: "Мадам! Ведь  это  произойдет,  не раньше, чем
через сто пятьдесят миллиардов лет!" На что, дама ответила: "Фу! Слава тебе,
Господи!  А  то  мне  уж,  послышалось,  что  это  -  "через  сто  пятьдесят
миллионов!"  Поэтому  смешно, когда  люди  ругаются по пустякам,  -  это еще
смешнее, или грустнее, чем тот, лающий в пустоту, пес.
     После таких  философских  размышлений, Вэл понял, что последний стакан,
был, пожалуй, лишним, и отправился к себе, на боковую.

     -  Что за  гадостью  от тебя  разит? -  возмутилась  Лоран,  когда  Вэл
заявился в  отель.  -  В  холодильнике -  отменное пойло трех сортов,  а  ты
хлещешь всякую дрянь...
     - Не  волнуйся,  моя прелесть,  зато я  кое-что  понял  и прочувствовал
изнутри... Слушай...


     Вэл сперва позвонил, а потом заглянул к писателю Валери Смирноффу сразу
после обеда. Сам Валери приехал на Тормозунд с  континента  в  поисках новых
сюжетов. Вэл рассказал о предложении ему вакансии пресс-секретаря и работы в
кампании у Борманида. Валери с ходу поинтересовался "за успехи в героической
эпопее  на  стезе  политической  рекламы".  Его  своеобразная манера общения
походила, скорее, не на беседу, а на один беспрерывный "наезд". Вэл заметил:
     -  В  целом -  политика  -  дело  грязное  и  мерзкое,  нужно  все-таки
стараться, чтобы на плаву оставались здоровые силы, а не какая попало шваль.
Смирнофф  пожал  плечами  и  плеснул ему  из бутылки  имени своего  тезки, и
скривился,  как  от  горькой пилюли.  Жалостливо, страдальчески, он  сдвинул
брови наверх и посмотрел  на Вэла с таким видом, будто ему до слез обидно за
мамочку, подарившую миру такого тупого урода:
     - Ты просто не догоняешь элементарного принципа борьбы за власть. А это
проще,  чем  два  пальца.  Всю  толпу   уже  давно  захарило  участвовать  в
общественно-политической  практике,  с пеной  у рта отстаивая высокие идеалы
равенства и  свободы. Нет, есть, конечно, еще поцы, которые искренне верят в
непорочное  зачатие и в честные  демократические выборы. Эти убогие  думают,
что от  них  что-то зависит. И  они бегут  на  эту показуху  для иностранных
наблюдателей, как на срачку. Но таких дебилов надо  показывать в кунсткамере
за  очень  большие  бабки.  Все  нормальные люди прекрасно  знают, что любой
сценарий выборов приводит к одному финалу: те же яйца, только в профиль. "За
роялем то  же, что и  было  раньше". Зачем покупать голоса  тысяч населения,
когда можно  купить  только  парочку <i>членов</i>, которые  подсчитывают  голоса и
составляют протоколы? А если какой-нибудь из  членов вдруг <i>встанет</i>, и начнет
возбухать   против  некоторых  процедурных   упрощений,  ему  сделают  такие
<i>геги-веги</i>, что  на него резко  нападет импотенция. И  вся остальная  тусовка
свято убеждена: как ни рыпайся, и что ни делай,  все равно  будет по-ихнему.
Поэтому  трепыхаться бесполезно,  а  лучше всего  вообще  не  рвать  очко на
фашистский знак  за  это  гнилое дело. Ведь, если ты в нем  участвовал,  эти
козлы  всегда могут  поставить  на вид:  "Ты ж сам голосовал! У тебя  честно
спросили  твоего мнения, ты его честно высказал. Так кто  тебе виноват, если
большинство думает не так, как ты? И кто тебе доктор?" Получается, что своей
явкой ты  только помогаешь  этим бандитам  создать  видимость, типа,  все по
Закону.  Поэтому рядовые долбодятлы имели эти выборы  крупным планом, во все
дырки  сразу.  А те,  кто сладострастно  хочет переизбраться на второй срок,
тщательно поддерживают такую точку зрения, распространяя сплетни и слухи  по
хорошо отработанным  каналам:  дергаться  нет понту.  Ведь  если мероприятие
дружно манкируют,  этому  шоблу намного легче наполнить  пустую урну заранее
заготовленными  бюллетенями,  чем  извлекать оттуда  по одному  те,  которые
заполнены  не так, как им надо. Потому что, если  ты голосовал не за  партию
левоцентристских  голубых,  а  за  партию  обновленных  зеленых, значит,  ты
голосовал неправильно, и тебя  надо  поправить.  В наших  условиях  -  тайна
голосования это  идеальная  ширма  для  любых  махинаций. Но  зато  как  это
демократично!  Никто  не сует  свое рыло  в  твой личный  гражданский выбор:
просто он никого не харит,  твой  выбор. И никто не придет тебя стрелять, по
поводу. Это  гуманно. Если ты  открыто возбухаешь - тогда тебя точно грохнут
братки. А теперь прикинь себе, на минуточку, что эту самую тайну голосования
кибернизировали, хотя бы в целях социологического эксперимента: это же какой
бы  начался  бардак!  Во-первых,  бандиты  уже знают, кого  им  мочить,  как
политических  противников. Нарушение демократии!  Но во-вторых, что  гораздо
ужасней, невозможно изобразить, что большинство голосовало за А,  а не за Б,
если каждый подписывает свой выбор! Потерять такую шару, как эта пресловутая
тайна, может только идиот, но не правящая партия. И как  бы тебя не стращали
возможными  репрессиями,  я  думаю,  даже братки замахаются  глотать пыль  с
мокрого асфальта, если им придется мочить от сорока до шестидесяти процентов
населения. Даже если им в помощь отрядить всех ментов на службе государства.
Ведь  у  нас полиция -  "вне политики". Она и должна  следить за порядком, в
любом случае, при любом кабинете. Чего же мы  тогда боимся? Ага! Вот то-то и
оно! Полиции - далеко небезразлично, кто  станет  у власти. Она  ждет льгот,
ждет  подачек, ждет, в сущности, того, что  ей давным-давно положено, но  не
дано.  Это  живые  люди,  они  хотят  жрать. Для  чего эта, так  называемая,
"тайна", как не для прикрытия?  От кого мы таимся? На базаре, в очередях, мы
спокойно  обливаем говном всех  правителей и все  партии, какие только можно
себе представить. И -  ничего. Это  сходит  с рук.  Никого  не отправляют на
урановые  рудники.  Тогда,  если  симпатии  толпы  на  стороне   претендента
Мордой-об-Стол,  мы не проснемся на следующее  утро от радостной  вести, что
прошел на  выборах таки  Не-пришей-к-звезде-Рукав.  И  редактор  независимой
газеты,  сообщивший  на  страницах своего листка собственные впечатления, не
получит выговор с занесением в грудную клетку. Есть одна историческая байка,
я сейчас и  не вспомню точно, чьего авторства... Говорят, история не  терпит
сослагательного   наклонения...   Суть,  короче,  в   том,   что   в   одном
демократическом обществе захотели ввести форму одежды для рабов. Ах, пардон,
я забыл уточнить, что это  была рабовладельческая демократия.  В Риме. Чтобы
наглые рабы не борзели, а знали  свое место в тусовке, и уступали бы дорогу,
если им навстречу канает вольно рожденный или вольноотпущенный civis romanus
- гражданин Рима.  Но потом,  Сенат схавал  фишку и сам стреманулся: тогда в
Риме  тех  самых  рабов,  было  больше, чем  китайцев, не говоря уже о самих
римлянах. И если их всех одеть  в униформу, рабы быстро догонят, что маза на
их стороне, и поднимут гвалт с мордобоем, типа того, что  пристроил Спартак.
Кстати сказать, начальник ихнего спецназа, Марк Лициний Красс был совершенно
безмазовым полководцем и вскорости печально кончил,  но это к  теме  уже  не
относится.  А   из  их  SPQR,  senatus  populusque  romanus,   прямо  из-под
Капитолийской  волчицы, выходили те еще волки позорные, не чета нашим. Вот и
прикинь: если  сделать голосование "не тайным" - это все  равно, что раздать
партиям униформы, сразу видать,  сколько рабов и сколько вольноотпущенных. И
пока что,  все ходят невольно опущенными. Вообще, насколько я понимаю, тайна
хороша там, где  свои действия лучше не  светить, например, если ты говоришь
жене, что у тебя срочная  работа,  и втихаря идешь  к блядям.  Или если ты в
трамваях  тыришь  мелочь  по  карманам  -  естественно,  ты  не станешь  это
афишировать. А если, в межгосударственных  масштабах, ты готовишь пристроить
западло соседу в виде  баллистических ракет - ты хранишь информацию в нычке,
и это уже называется "военная тайна".  Но если ты высказываешься,  кто  тебе
больше по душе при  нашей власти  - что ж тут плохого? Или те,  кому надо, и
так не знают, чем  ты дышишь, и даже  -  с кем спишь? Почитал бы ты досье на
себя, узнал бы столько подробностей, что ты и сам уже забыл. БГК не дремлет.
Это притом, что Конституция гарантирует тебе  "тайну" личной  жизни,  в  том
смысле, что никто не  имеет права разглашать, какого цвета у тебя понос. Моя
мамочка торговала рыбой на  Староконном рынке, но такого беспредела даже она
не помнит. К примеру, выбирает покупатель камбалу, что покрупнее и пожирнее,
кидает  ее  на  весы  и  платит  бабки,  как  послушный  налогоплательщик  -
государству. Попробовала бы  мамаша  подсунуть ему не  то, что  он выбрал, а
что-то совсем другое? Кто захочет беды на свою голову? Так  почему я не могу
иметь то, что  я выбрал?  Потому что  счастье  - это  жить в  Тормозунде.  А
несчастье, это - иметь такое счастье! Поэтому самое  разумное -  послать все
это  до Бениной мамы и  спокойно заниматься  своим  прямым делом. И  бейтесь
током.
     -  И  все-таки,  Валери,  согласись,  что Борманид -  по большей  части
демократ,  хотя я  далек от того,  чтобы  его  идеализировать,  -  помолчав,
возразил
     Вэл. Смирнофф только фыркнул - Тогда  я  не знаю,  что такое  демократ.
Пожалуй, его любимая песенка - "Хорст Вессель".<sup>рр</sup> Он похож на демократа, как
моя  задница на Наоми  Кэмпбелл,  и даже если  я  проведу  все лето на пляже
южного курорта - сходства не прибавится. Никто ничего не изменит. Как сидели
в глубокой жопе, так и будем продолжать.
     - Но ты забываешь, что есть народ! - возмутился Вэл.
     - Что? - издевательски переспросил Валери - Народ? А что это такое? - И
затем,  медленно,  членораздельно,  выразительно делая  паузы,  и расставляя
акценты, чтобы можно было вникнуть в суть каждого слога, произнес:
     - Это - не народ. Это - трусливое, забитое, вонючее, тупое быдло!
     Удивительно,  но факт: Смирнофф был  одним из немногих жителей острова,
которые не были подвержены действию излучателя.
     А по  улицам  Хацапет-Сити уже  развешивались  плакаты  с  изображением
Борманида, и  с  цитатой из него:"Мы - не быдло! Впрягайтесь  в телегу,  что
довезет  до Всеобщего счастья!"  (Кого,  именно, довезет, не указывалось, но
подразумевалось).
     Ходили  анекдоты: "Два тормозея едут в трамвае.  Один спрашивает: "Этот
трамвай  довезет меня до Площади  Мандана?" Кондуктор  отвечает -  да. Тогда
второй  тормозей,  стоящий  рядом,  переспрашивает:  "А  меня?" Или:  та  же
ситуация,  только трамвай  проезжает  мимо серого  здания БГК. Один тормозей
сокрушенно  вздыхает: "А-а-ах..."  А  второй,  сверкнув  на  того  взглядом,
язвительно комментирует: "О! Это он мне, будет рассказывать?!"
     Специфика   тормозейских   анекдотов   очень   точно   передавала  суть
национального  характера островитян.  В отдельную категорию входили анекдоты
про  Борманида. Многие  из  них,  были придуманы и запущены в народ,  им  же
самим,  мол, пусть  себе,  выпустят  пар.  И народ понимал, что  Борманид  -
натуральная  сволочь, но сволочь - своя, в доску, и другой нам не надо.  Как
говорится, "Не пожелай себе нового царя" - может оказаться еще хуже.

     Вернувшись из  Хацапет-сити, Вэл приплелся  к Башне и  только тут начал
осознавать, каким обезбашенным  он был  еще  только  вчера.  Это  напоминало
"отходняк" -  похмелье,  отрезвление. Майя  растворилась,  мара  исчезла,  в
мозгах прояснялось. Свет снова  стал ярким, сумерки улетучились. Как приятно
снова  почувствовать  себя в уме! И  осознавать, что задница Борманида  - не
объект для поцелуев. С другой  стороны, Вэла сперва "растаскивало", а теперь
его стало  конкретно "кумарить", как  наркомана. Но  лучше  уж перемучиться,
перестрадать,  но прийти в нормальное состояние.  Та блаженная  эйфория, что
овладела  им  в  городе  -  всего  лишь  сладкая  оболочка  горькой  пилюли.
Промелькнула обидная  мысль:  "Как  я мог позволить, чтобы  меня, хоть  и на
время,  превратили в  зомби?" Похоже, генератор - это действительно какой-то
ящик Пандоры. Может быть,  Сэм и вправду  гений,  но как совмещается гений и
злодейство? Однако, Борманид сумел их соединить.

        ГОМУНКУЛЫ

     В  секретной  лаборатории  генной  инженерии  Тормозунда  велись крайне
необычные  разработки,  о  сути  которых  было  известно  только  Владыке  и
сотрудникам с четвертым уровнем допуска. Конечно, ни для кого не секрет, что
эксперименты  по  клонированию  живых существ распространялись не только  на
овечек,  и  поскольку ООН запретила  подобные опыты  с  людьми, исследования
проходили  нелегально,  а  любые  слухи  на  эту  тему  тут   же  официально
опровергались   самыми   ответственными  лицами.   И  уж   конечно,  никакие
международные наблюдатели  близко  не  подпускались  к  глубокому подземному
бункеру, расположенному на частной территории, куда можно было попасть, лишь
дав  подписку о  неразглашении, в случае  нарушения  которой человека  могли
ждать  самые непредсказуемые последствия.  Скажем  так: делом  занималась не
вполне   государственная   структура,   которая   особой  популярностью   не
пользовалась, а она в ней и не нуждалась. В двух словах, чтобы стало понятно
непосвященным, "контора" занималась выведением новой породы людей, стойких к
радиации. Для чего это было  нужно - долго думать не надо: есть масса всяких
дел, когда приходится иметь дело  с радиацией, и люди просто физически,  без
риска  для жизни и здоровья, не  могут долго находиться в подобных условиях.
Те  же  урановые рудники, реакторы и обслуживание  ядерных  могильников, или
что-то вроде  Чернобыля, в конце  концов,  -  не торчать же такому вечно под
носом,  как  бомба  с часовым механизмом. Лаборатория находилась в шахте под
землей, в северо-западной части острова, совсем неподалеку от  рудников. Все
стены помещений  были  выстелены свинцом. Сюда  не проникала ни радиация, ни
излучение  Генератора.  Работы  были   уже  в   самом  разгаре,  и  генетики
продвинулись  в  практических  результатах,  подвергнув  жесткому  излучению
человеческие клетки. Мутанты в пробирках стали расти, как грибы после дождя,
невероятными  темпами,  и   тогда  перед  учеными  встала  свежая  этическая
проблема:  если  этих созданий считать людьми, то нет  ли тут нарушения прав
человека?  А  если  не  считать,  то,  что  потом  делать   с  "отработанным
материалом"?  Ведь рано или поздно, что-то может просочиться  на свет божий.
Обычная  ситуация:  сначала  что-то  сделают,  а  потом  начинают  думать  о
возможных  последствиях. "Ай-яй-яй, что  ж  мы натворили!" Конечно,  вначале
речь шла только  о создании новой  модификации роботов, но  и  они не решали
проблемы,  а,  кроме  того, проект  "конторы"  подкупал своей дешевизной.  И
Борманид, будучи в душе скрягой, любил  экономить, потому что каждый обычный
робот  стоил кругленькую  сумму. Гомункулы (назовем их  так,  для простоты),
делались, фактически,  из бросового материала. Они были крайне неприхотливы,
сильны, выносливы, вмеру  уродливы и тупы. Скажем так: их вполне  можно было
назвать "биологическими роботами",  снять проблемы с  этикой и умыть  лапки.
Тем  более, что гомункулы не  могли размножаться сами,  число их "популяции"
можно было жестко контролировать, категорически изолировав их от контактов с
внешним  миром, а  при необходимости от  них  всегда  можно было избавиться,
благо,  что  в  обществе  этой  потери  никто  бы  и  не  заметил.  "Братики
Франкенштейна" активно подрастали, постепенно вызревая in vitro. Кроме того,
опять же,  не на государственном  уровне, можно было организовать "экспорт",
поставив работорговлю на высшую ступень. Бункер был тщательно  заминирован и
мог исчезнуть  в любой  момент.  Однажды у "конторы" было,  возникла шальная
идея:  клонировать  Бритни  Спирс  и  продавать  "копии" фанатам за  большие
деньги. Идея  возникла после того, как поп-звезда обрила себя налысо (Обрить
Бритни),  а ее волосы пошли с молотка на аукционе. Причем,  десяток волосков
стоил сто тысяч долларов. Каждый волосок нес в себе полную генную информацию
о данном  индивиде. Приобрести их "конторе" было вполне по карману, но затея
была  крайне  рискованной  и  от нее,  в  итоге,  отказались: поп-дива могла
поднять  грандиозный  шум,  который  привлек бы многие  спецслужбы,  и  дело
закончилось бы международным скандалом. А  вот идея клонирования симпатичных
"лялек" с  подиумов средней  руки, для продажи их в страны  Ближнего Востока
(для чего, - я надеюсь,  понятно) осталась про запас.  Но гомункулы-работяги
сейчас были  актуальнее.  Кстати,  само слово "робот", прижившееся  во  всех
языках, было придумано чешским писателем Карелом  Чапеком, именно  от  слова
"работа".  Подумывали  еще  об использовании их в  "горячих  точках".  Таких
универсальных  "наемников" можно  было  дорого  продать. Самым  сложным было
сделать так, чтобы облученные клетки успешно развивались.

     Куник  Страшински, нынешний  глава  Лаборатории, получил  образование в
Гарварде, был поляком по происхождению, изъездил полмира в поисках приличной
работы,  где  его  талант ученого  оценили  бы  по достоинству. Автор  более
полусотни статей  по  генетике, он разослал свои резюме в кучу  всевозможных
учреждений Европы  и  Америки, но предложения поступали  вяло  и условия его
мало  устраивали, а он был  весьма амбициозен. Каково же  было его радостное
удивление, когда однажды он получил голубой конверт со штемпелем Тормозунда,
где ему предлагали возглавить лабораторию, а к письму даже был  приложен чек
на кругленькую сумму! Было воздано должное  его научным заслугам,  но  очень
твердо настаивалось на строжайшей конфиденциальности всего того, что связано
с его будущей работой.  Помимо ставки, ему  предлагалась шестизначная  сумма
гонорара, в случае, если спецпроект приведет к  положительным результатам. О
чем  именно шла речь, в  письме не  указывалось. Куник долго не  раздумывал,
справил  себе визу,  обналичил чек и собрал чемодан. Через пару дней  он уже
летел  бизнес-классом,  с  континента  на остров.  Он и  не  подозревал,  то
пригласил его старый знакомец, с которым они сошлись несколько лет назад, на
случайной вечеринке...

     Анна Минье была младшим научным сотрудником Лаборатории. Она нен