x x x
Мажорный светофор, трехцветье, трио,
Палитро-палитура цвето-нот.
Но где же он, мой "голубой период"?
Мой "голубой период" не придет!
Представьте, черный цвет невидим глазу,
Все то, что мы считаем черным, - серо.
Мы черноты не видели ни разу -
Лишь серость пробивает атмосферу.
И ультрафиолет, и инфракрасный -
Ну, словом, все, что "чересчур", - не видно, -
Они, как правосудье, беспристрастны,
В них - все равны, прозрачны, стекловидны.
И только красный, желтый цвет - бесспорны,
Зеленый - тоже: зелень в хлорофилле.
Поэтому трехцветны светофоры -
Чтоб проезжали и переходили.
Три этих цвета - в каждом организме,
В любом мозгу, как яркий отпечаток.
Есть, правда, отклоненье в дальтонизме,
Но дальтонизм - порок и недостаток.
Трехцветны музы, но, как будто серы,
А "инфра", "ультра" - как всегда, в загоне, -
Гуляют на свободе полумеры,
И "псевдо" ходят как воры в законе.
Все в трех цветах нашло отображенье,
Лишь изредка меняется порядок.
Три цвета избавляют от броженья -
Незыблемы, как три ряда трехрядок.
1972
x x x
И сегодня, и намедни -
Только бредни, только бредни,
И третьего тоже дни
Снова бредни - все они.
1972
x x x
Поздно говорить и смешно -
Не хотела, но
Что теперь скрывать - все равно
Дело сделано...
Все надежды вдруг
Выпали из рук,
Как цветы запоздалые,
А свою весну -
Вечную, одну -
Ах, прозевала я.
Весна!.. Не дури -
Ни за что не пей вина на пари,
Никогда не вешай ключ на двери,
Ставни затвори,
Цветы - не бери,
Не бери да и сама не дари,
Если даже без ума - не смотри, -
Затаись, замри!
Холода всю зиму подряд -
Невозможные, -
Зимняя любовь, говорят,
Понадежнее.
Но надежды вдруг
Выпали из рук,
Как цветы запоздалые,
И свою весну -
Первую, одну -
Знать, прозевала я.
Ах, черт побери,
Если хочешь - пей вино на пари,
Если хочешь - вешай ключ на двери
И в глаза смотри, -
Не то в январи
Подкрадутся вновь сугробы к двери,
Вновь увидишь из окна пустыри, -
Двери отвори!
И пой до зари,
И цветы - когда от сердца - бери,
Если хочешь подарить - подари,
Подожгут - гори!
1972
x x x
Снег удлинил в два раза все столбы,
А ветер сбросил мощь свою о счетов
И не сметает снежные грибы,
Высокие, как шапки звездочетов, -
Ни с указателей верст,
Ни с труб, ни с низеньких кочек,
Как будто насмерть замерз
И шевельнуться не хочет.
1972
В лабиринте
Миф этот в детстве каждый прочел -
Черт побери! -
Парень один к счастью пришел
Сквозь лабиринт.
Кто-то хотел парня убить -
Видно, со зла,
Но царская дочь путеводную нить
Парню дала.
С древним сюжетом
Знаком не один ты:
В городе этом -
Сплошь лабиринты,
Трудно дышать,
Не отыскать
Воздух и свет.
И у меня дело неладно -
Я потерял нить Ариадны...
Словно в час пик
Всюду тупик, -
Выхода нет!
Древний герой ниточку ту
Крепко держал,
И слепоту, и немоту -
Все испытал,
И духоту, и черноту
Жадно глотал.
И долго руками одну пустоту
Парень хватал.
Сколько их бьется,
Людей одиноких,
Словно в колодцах
Улиц глубоких!
Я тороплюсь,
В горло вцеплюсь -
Вырву ответ!
Слышится смех: "Зря вы спешите:
Поздно! У всех - порваны нити!"
Хаос, возня -
И у меня
Выхода нет!
Злобный король в этой стране
Повелевал,
Бык Минотавр ждал в тишине
И убивал.
Лишь одному это дано -
Смерть миновать:
Только одно, только одно -
Нить не порвать!
Кончилось лето,
Зима на подходе,
Люди одеты
Не по погоде -
Видно подолгу
Ищут без толку
Слабый просвет.
Холодно - пусть! Все заберите.
Я задохнусь: здесь, в лабиринте
Наверняка
Из тупика
Выхода нет!
Древним затея не удалась!
Ну и дела!
Нитка любви не порвалась,
Не подвела.
Свет впереди! Именно там
На холодок
Вышел герой, а Минотавр
С голода сдох!
Здесь, в лабиринте,
Мечутся люди -
Рядом, смотрите,
Жертвы и судьи:
Здесь, в темноте,
Эти и те
Чувствуют ночь.
Крики и вопли - все без вниманья,
Я не желаю в эту компанью.
Кто меня ждет -
Знаю, придет,
Выведет прочь!
Только пришла бы,
Только нашла бы!
И поняла бы -
Нитка ослабла!
Да! Так и есть:
Ты уже здесь -
Будет и свет.
Руки сцепились до миллиметра,
Все! Мы уходим к свету и ветру,
Прямо сквозь тьму,
Где одному
Выхода нет!
1972
x x x
Проделав брешь в затишьи,
Весна идет в штыки,
И высунули крыши
Из снега языки.
Голодная до драки,
Оскалилась весна, -
Как с языка собаки,
Стекает с крыш слюна.
Весенние армии жаждут успеха,
Все ясно, и стрелы на карте прямы,
И воины в легких небесных доспехах
Врубаются в белые рати зимы.
Но рано веселиться!
Сам зимний генерал
Никак своих позиций
Без боя не сдавал.
Тайком под белым флагом
Он собирал войска,
И вдруг ударил с фланга
Мороз исподтишка.
И битва идет с переменным успехом:
Где - свет и ручьи, где - поземка и мгла.
И воины в легких небесных доспехах
С потерями вышли назад из котла.
Морозу удирать бы,
А он впадает в раж:
Играет с вьюгой свадьбу,
Не свадьбу, а шабаш.
Окно скрипит фрамугой -
То ветер перебрал.
Но он напрасно с вьюгой
Победу пировал.
А в зимнем тылу говорят об успехах,
И наглые сводки приходят из тьмы,
Но воины в легких небесных доспехах
Врубаются клиньями в царство зимы.
Откуда что берется, -
Сжимается без слов
Рука тепла и солнца
На горле холодов.
Не совершиться чуду -
Снег виден лишь в тылах.
Войска зимы повсюду
Бросают белый флаг.
И дальше на север идет наступленье,
Запела вода, пробуждаясь от сна.
Весна неизбежна - ну, как обновленье,
И необходима, как просто весна.
Кто славно жил в морозы -
Тот ждет и точит зуб,
И проливает слезы
Из водосточных труб.
Но только грош им, нищим,
В базарный день цена -
На эту землю свыше
Ниспослана весна.
Два слова войскам - несмотря на успехи
Не прячьте в чулан или старый комод
Небесные легкие ваши доспехи -
Они пригодятся еще через год.
1972
x x x
Сорняков, когда созреют, -
Всякий опасается.
Дураков никто не сеет -
Сами нарождаются.
1972
x x x
Я загадочен, как марсианин,
Я пугливый: чуть что - и дрожу.
Но фигу, что держу в кармане,
Не покажу!
1972
Белое безмолвие
Все года, и века, и эпохи подряд -
Все стремится к теплу от морозов и вьюг, -
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено - только на юг?
Слава им не нужна - и величие,
Вот под крыльями кончится лед -
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет!
Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, -
Это редко бывает - сиянья в цене!
Тишина... Только чайки - как молнии, -
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук!
Как давно снятся нам только белые сны -
Все другие оттенки снега занесли, -
Мы ослепли - темно от такой белизны, -
Но прозреем от черной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает как тень, -
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день!
Север, воля, надежда - страна без границ,
Снег без грязи - как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц -
Потому, что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть -
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь!
1972
Кони привередливые
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю...
Что-то воздуху мне мало - ветер пью, туман глотаю, -
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые -
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
я куплет допою -
Хоть мгновенье еще постою
на краю...
Сгину я - меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром, -
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые -
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
я куплет допою -
Хоть мгновенье еще постою
на краю...
Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий, -
Так, что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне попались привередливые...
Коль дожить не успел, так хотя бы - допеть!
Я коней напою,
я куплет допою -
Хоть мгновенье еще постою
на краю...
1972
Песня про белого слона
Жили-были в Индии с древней старины
Дикие огромные серые слоны -
Слоны слонялись в джунглях без маршрута, -
Один из них был белый почему-то.
Добрым глазом, тихим нравом отличался он,
И умом, и мастью благородной, -
Средь своих собратьев серых - белый слон
Был, конечно, белою вороной.
И владыка Индии - были времена -
Мне из уважения подарил слона.
"Зачем мне слон?" - Спросил я иноверца,
А он сказал: "В слоне - большое сердце..."
Слон мне делал реверанс, а я ему - поклон,
Речь моя была незлой и тихой, -
Потому что этот самый - белый слон
Был к тому же белою слонихой.
Я прекрасно выглядел, сидя на слоне,
Ездил я по Индии - сказочной стране, -
Ах, где мы только вместе не скитались!
И в тесноте отлично уживались.
И бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон, -
Дамы так и прыгали из спален...
Надо вам сказать, что этот белый слон
Был необычайно музыкален.
Карту мира видели вы наверняка -
Знаете, что в Индии тоже есть река, -
Мой слон и я питались соком манго,
И как-то потерялись в дебрях Ганга.
Я метался по реке, забыв покой и сон,
Безвозвратно подорвал здоровье...
А потом сказали мне: "Твой белый слон
Встретил стадо белое слоновье..."
Долго был в обиде я, только - вот те на! -
Мне владыка Индии вновь прислал слона:
В виде украшения на трости -
Белый слон, но из слоновой кости.
Говорят, что семь слонов иметь - хороший тон, -
На шкафу, как средство от напастей...
Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон -
Пусть он лучше не приносит счастья!
1972
Честь шахматной короны
I. Подготовка
Я кричал: "Вы что там, обалдели? -
Уронили шахматный престиж!"
Мне сказали в нашем спортотделе:
"Ага, прекрасно - ты и защитишь!
Но учти, что Фишер очень ярок, -
Даже спит с доскою - сила в ем,
Он играет чисто, без помарок..."
Ничего, я тоже не подарок, -
У меня в запасе - ход конем.
Ох вы мускулы стальные,
Пальцы цепкие мои!
Эх, резные, расписные
Деревянные ладьи!
Друг мой, футболист, учил: "Не бойся, -
Он к таким партнерам не привык.
За тылы и центр не беспокойся,
А играй по краю - напрямик!.."
Я налег на бег, на стометровки,
В бане вес согнал, отлично сплю,
Были по хоккею тренировки...
В общем, после этой подготовки -
Я его без мата задавлю!
Ох, вы сильные ладони,
Мышцы крепкие спины!
Эх вы кони мои, кони,
Ох вы милые слоны!
"Не спеши и, главное, не горбись, -
Так боксер беседовал со мной, -
В ближний бой не лезь, работай в корпус,
Помни, что коронный твой - прямой".
Честь короны шахматной - на карте, -
Он от пораженья не уйдет:
Мы сыграли с Талем десять партий -
В преферанс, в очко и на биллиарде, -
Таль сказал: "Такой не подведет!"
Ох, рельеф мускулатуры!
Дельтовидные - сильны!
Что мне его легкие фигуры,
Эти кони да слоны!
И в буфете, для других закрытом,
Повар успокоил: "Не робей!
Ты с таким прекрасным аппетитом -
Враз проглотишь всех его коней!
Ты присядь перед дорогой дальней -
И бери с питанием рюкзак.
На двоих готовь пирог пасхальный:
Этот Шифер - хоть и гениальный, -
А небось покушать не дурак!"
Ох мы - крепкие орешки!
Мы корону - привезем!
Спать ложусь я - вроде пешки,
Просыпаюся - ферзем!
II. Игра
Только прилетели - сразу сели.
Фишки все заранее стоят.
Фоторепортеры налетели -
И слепят, и с толку сбить хотят.
Но меня и дома - кто положит?
Репортерам с ног меня не сбить!..
Мне же неумение поможет:
Этот Шифер ни за что не сможет
Угадать, чем буду я ходить.
Выпало ходить ему, задире, -
Говорят, он белыми мастак! -
Сделал ход с е2 на е4...
Что-то мне знакомое... Так-так!
Ход за мной - что делать!? Надо, Сева, -
Наугад, как ночью по тайге...
Помню - всех главнее королева:
Ходит взад-вперед и вправо-влево, -
Ну а кони вроде - только буквой "Г".
Эх, спасибо заводскому другу -
Научил, как ходят, как сдают...
Выяснилось позже - я с испугу
Разыграл классический дебют!
Все следил, чтоб не было промашки,
Вспоминал все повара в тоске.
Эх, сменить бы пешки на рюмашки -
Живо б прояснилось на доске!
Вижу, он нацеливает вилку -
Хочет съесть, - и я бы съел ферзя...
Под такой бы закусь - да бутылку!
Но во время матча пить нельзя.
Я голодный, посудите сами:
Здесь у них лишь кофе да омлет, -
Клетки - как круги перед глазами,
Королей я путаю с тузами
И с дебютом путаю дуплет.
Есть примета - вот я и рискую:
В первый раз должно мне повезти.
Да я его замучу, зашахую -
Мне бы только дамку провести!
Не мычу не телюсь, весь - как вата.
Надо что-то бить - уже пора!
Чем же бить? Ладьею - страшновато,
Справа в челюсть - вроде рановато,
Неудобно - первая игра.
...Он мою защиту разрушает -
Старую индийскую - в момент, -
Это смутно мне напоминает
Индо-пакистанский инцидент.
Только зря он шутит с нашим братом,
У меня есть мера, даже две:
Если он меня прикончит матом,
Так я его - через бедро с захватом,
Или - ход конем - по голове!
Я еще чуток добавил прыти -
Все не так уж сумрачно вблизи:
В мире шахмат пешка может выйти -
Если тренируется - в ферзи!
Шифер стал на хитрости пускаться:
Встанет, пробежится и - назад;
Предложил турами поменяться, -
Ну, еще б ему меня не опасаться -
Я же лежа жму сто пятьдесят!
Я его фигурку смерил оком,
И когда он объявил мне шах -
Обнажил я бицепс ненароком,
Даже снял для верности пиджак.
И мгновенно в зале стало тише,
Он заметил, что я привстаю...
Видно, ему стало не до фишек -
И хваленый пресловутый Фишер
Тут же согласился на ничью.
1972
x x x
Так случилось - мужчины ушли,
Побросали посевы до срока, -
Вот их больше не видно из окон -
Растворились в дорожной пыли.
Вытекают из колоса зерна -
Это слезы несжатых полей,
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.
Мы вас ждем - торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины...
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
Мы в высоких живем теремах -
Входа нет никому в эти зданья:
Одиночество и ожиданье
Вместо вас поселилось в домах.
Потеряла и свежесть и прелесть
Белизна ненадетых рубах.
Да и старые песни приелись
И навязли в зубах.
Мы вас ждем - торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины...
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
Все единою болью болит,
И звучит с каждым днем непрестанней
Вековечный надрыв причитаний
Отголоском старинных молитв.
Мы вас встретим и пеших, и конных,
Утомленных, нецелых - любых, -
Только б не пустота похоронных,
Не предчувствие их!
Мы вас ждем - торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины...
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
1972
x x x
Когда я спотыкаюсь на стихах,
Когда ни до размеров, ни до рифм, -
Тогда друзьям пою о моряках,
До белых пальцев стискивая гриф.
Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы возьмите меня в море, моряки,
Я все вахты отстою на корабле!
Любая тварь по морю знай плывет,
Под винт попасть не каждый норовит, -
А здесь, на суше, каждый пешеход
Наступит, оттолкнет - и убежит.
Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы возьмите меня в море, моряки,
Я все вахты отстою на корабле!
Известно вам - мир не на трех китах,
А нам известно - он не на троих.
Вам вольничать нельзя в чужих портах -
А я забыл, как вольничать в своих.
Так всем делам моим на суше вопреки,
Так назло моим заботам на земле
Вы за мной пришлите шлюпку, моряки,
Поднесите рюмку водки на весле!
1972
x x x
Не гуди без меры, без причины, -
Милиционеры из машины
Врут
аж до хрипоты.
Подлецам сигнальте не сигнальте -
Пол-лица впечаталось в асфальте,
Тут
не до красоты.
По пути - обильные проулки...
Все автомобильные прогулки
Вплоть
надо запретить.
Ну а на моем на мотоцикле
Тесно вчетвером, но мы привыкли,
Хоть
трудно тормозить.
Крошка-мотороллер так прекрасен!
Пешеход доволен, но опасен -
МАЗ
или "пылесос".
Я на пешеходов не в обиде,
Но враги народа в пьяном виде -
Раз! -
и под колесо.
Мотороллер - что ж, он на излете
Очень был похож на вертолетик, -
Ух,
и фасон с кого!
Побежать и запатентовать бы,
Но бежать нельзя - лежать до свадьбы
У
Склифосовского.
1972
Баллада о гипсе
В. Абдулову
Нет острых ощущений - все старье, гнилье и хлам, -
Того гляди, с тоски сыграю в ящик.
Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус - пополам, -
Вот это боле-мене подходяще!
Повезло! Наконец повезло! -
Видит бог, что дошел я до точки! -
Самосвал в тридцать тысяч кило
Мне скелет раздробил на кусочки!
Вот лежу я на спине
Загипсованный, -
Каждый член у мене -
Расфасованный
По отдельности
До исправности, -
Все будет в целости
И в сохранности!
Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов, -
Скорблю о вас - как мало вы успели! -
Ах, это просто прелесть - сотрясение мозгов,
Ах, это наслажденье - гипс на теле!
Как броня - на груди у меня,
На руках моих - крепкие латы, -
Так и хочется крикнуть: "Коня мне, коня!" -
И верхом ускакать из палаты!
Но лежу я на спине
Загипсованный, -
Каждый член у мене -
Расфасованный
По отдельности
До исправности, -
Все будет в целости
И в сохранности!
Задавлены все чувства - лишь для боли нет преград, -
Ну что ж, мы сами часто чувства губим, -
Зато я, как ребенок, - весь спеленутый до пят
И окруженный человеколюбием!
Под влияньем сестрички ночной
Я любовию к людям проникся -
И, клянусь, до доски гробовой
Я б остался невольником гипса!
Вот лежу я на спине
Загипсованный, -
Каждый член у мене -
Расфасованный
По отдельности
До исправности, -
Все будет в целости
И в сохранности!
Вот жаль, что мне нельзя уже увидеть прежних снов:
Они - как острый нож для инвалида, -
Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков,
Мне снятся свечи, рифмы и коррида...
Ах, надежна ты, гипса броня,
От того, кто намерен кусаться!
Но одно угнетает меня:
Что никак не могу почесаться, -
Что лежу я на спине
Загипсованный, -
Каждый член у мене -
Расфасованный
По отдельности
До исправности, -
Все будет в целости
И в сохранности!
Так, я давно здоров, но не намерен гипс снимать:
Пусть руки стали чем-то вроде бивней,
Пусть ноги опухают - мне на это наплевать, -
Зато кажусь значительней, массивней!
Я под гипсом хожу ходуном,
Наступаю на пятки прохожим, -
Мне удобней казаться слоном
И себя ощущать толстокожим!
И по жизни я иду,
Загипсованный, -
Каждый член - на виду,
Расфасованный
По отдельности
До исправности, -
Все будет в целости
И в сохранности!
1972
Мой Гамлет
Я только малость объясню в стихе,
На все я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе, -
В поту и нервах первой брачной ночи.
Я знал, что отрываясь от земли, -
Чем выше мы, тем жестче и суровей.
Я шел спокойно прямо в короли
И вел себя наследным принцем крови.
Я знал - все будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы - короне.
Не думал я над тем, что говорю,
И с легкостью слова бросал на ветер -
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.
Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.
Я знал, мне будет сказано: "Царуй!" -
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег,
И я пьянел среди чеканных сбруй.
Был терпелив к насилью слов и книжек.
Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом.
Шут мертв теперь: "Аминь!" Бедняга! Йорик!
Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий.
Вдруг стало жаль мне мертвого пажа...
Я объезжал зеленые побеги.
Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых, и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.
Я видел - наши игры с каждым днем
Все больше походили на бесчинства.
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.
Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нем
Не нравились. И я зарылся в книги.
Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Все постигал: недвижность и движенье.
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду им опроверженье.
С друзьями детства перетерлась нить, -
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над вопросом "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.
Но вечно, вечно плещет море бед.
В него мы стрелы мечем - в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.
Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошел на зов, - сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.
В непрочный сплав меня спаяли дни -
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все, и - как они,
Я не сумел от мести отказаться.
А мой подъем пред смертью - есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.
Я, Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону.
Но в их глазах - за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.
Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденьи смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
1972
x x x
Проложите, проложите
Хоть туннель по дну реки
И без страха приходите
На вино и шашлыки.
И гитару приносите,
Подтянув на ней колки, -
Но не забудьте - затупите
Ваши острые клыки.
А когда сообразите -
Все пути приводят в Рим, -
Вот тогда и приходите,
Вот тогда поговорим.
Нож забросьте, камень выньте
Из-за пазухи своей
И перебросьте, перекиньте
Вы хоть жердь через ручей.
За посев ли, за покос ли -
Надо взяться, поспешать, -
А прохлопав, сами после
Локти будете кусать.
Сами будете не рады,
Утром вставши, - вот те раз! -
Все мосты через преграды
Переброшены без нас.
Так проложите, проложите
Хоть туннель по дну реки!
Но не забудьте - затупите
Ваши острые клыки!
1972
x x x
Наши помехи - эпохе под стать,
Все наши страхи - причинны.
Очень собаки нам стали мешать,
Эти бездомные псины.
Бред, говоришь? Но - судить потерпи,
Не обойдешься без бредней.
Что говорить - на надежной цепи
Пес несравненно безвредней.
Право, с ума посходили не все -
Это не бредни, не басни:
Если хороший ошейник на псе -
Это и псу безопасней.
Едешь хозяином ты вдоль земли -
Скажем, в Великие Луки, -
А под колеса снуют кобели
И попадаются суки.
Их на дороге, размазавши в слизь,
Что вы за чушь создадите?
Вы поощряете сюрреализм,
Милый товарищ водитель!
Дрожь проберет от такого пятна!
Дворников следом когорты
Будут весь день соскребать с полотна
Мрачные те натюрморты.
Пса без намордника чуть раздразни, -
Он только челюстью лязгни! -
Вот и кончай свои грешные дни
В приступе водобоязни!
Не напасутся и тоненьких свеч -
За упокой - наши дьяки...
Все же намордник прекрасная вещь,
Ежели он на собаке.
Мы и собаки - легли на весы,
Всем нам спокойствия нету,
Если бездомные шалые псы
Бродят свободно по свету.
И кругозор крайне узок у вас,
Если вас цирк не пленяет:
Пляшут собачки под музыку вальс -
Прямо слеза прошибает!
Гордо ступают, вселяя испуг,
Страшные пасти раззявив, -
Будто у них даже больше заслуг,
Нежели чем у хозяев.
Этих собак не заманишь во двор -
Им отдохнуть бы, поспать бы...
Стыд просто им и семейный позор
Эти собачие свадьбы!
Или на выставке псы, например,
Даже хватают медали.
Пусть не за доблесть, а за экстерьер,
Но награждают - беда ли?
Эти хозяева славно живут,
Не получая получку, -
Слышал, огромные деньги гребут
За... извините - за случку.
Значит, к чему это я говорю,
Что мне, седому, неймется?
Очень я, граждане, благодарю
Всех, кто решили бороться.
Вон, притаившись в ночные часы,
Из подворотен укромных
Лают в свое удовольствие псы -
Не приручить их, никчемных.
Надо с бездомностью этой кончать,
С неприрученностью - тоже.
Слава же собаководам, качать!..
Боже! Прости меня, Боже!
Некуда деться бездомному псу?
Места не хватит собакам?
Это - при том, что мы строим вовсю,
С невероятным размахом?!
1972
Набат
Вот в набат забили:
Или праздник, или
Надвигается, как встарь,
чума.
Заглушая лиру,
Звон идет по миру, -
Может быть, сошел звонарь
с ума?
Следом за тем погребальным набатом
Страх овладеет сестрою и братом.
Съежимся мы под ногами чумы,
Путь уступая гробам и солдатам.
Бей же, звонарь, разбуди полусонных,
Предупреди беззаботных влюбленных,
Что хорошо будет в мире сожженном
Лишь мертвецам и еще нерожденным!
Нет, звонарь не болен! -
Видно с колоколен,
Как печатает шаги
судьба,
И чернеют угли -
Там, где были джунгли,
Там, где топчут сапоги
хлеба.
Выход один беднякам и богатым -
Смерть. Это самый бесстрастный анатом.
Все мы равны перед ликом войны,
Может, привычней чуть-чуть - азиатам.
Бей же, звонарь, разбуди полусонных,
Предупреди беззаботных влюбленных,
Что хорошо будет в мире сожженном
Лишь мертвецам и еще нерожденным!
Не во сне все это,
Это близко где-то -
Запах тленья, черный дым
и гарь.
А когда остыла
Голая пустыня,
Стал от ужаса седым
звонарь.
Всех нас зовут зазывалы из пекла
Выпить на празднике пыли и пепла,
Потанцевать с одноглазым циклопом,
Понаблюдать за Всемирным Потопом.
Бей же, звонарь, разбуди полусонных,
Предупреди беззаботных влюбленных,
Что хорошо будет в мире сожженном
Лишь мертвецам и еще нерожденным!
1972
x x x
Все с себя снимаю - слишком душно,
За погодой следую послушно,
Но...
все долой - нельзя ж!
Значит, за погодой не угнаться -
Дальше невозможно раздеваться!
Да!
Это же не пляж!
Что-то с нашей модой стало ныне:
Потеснили "макси" - снова "мини",
Вновь,
вновь переворот!
Право, мне за модой не угнаться -
Дальше невозможно раздеваться,
Но -
и наоборот!
Скучно каждый вечер слушать речи.
У меня - за вечер по две встречи!
Тот
и другой не прост:
Значит, мне приходится стараться...
Но нельзя ж все время раздеваться -
Вот,
вот ведь в чем вопрос!
1972
Товарищи ученые
Товарищи ученые, доценты с кандидатами!
Замучились вы с иксами, запутались в нулях,
Сидите, разлагаете молекулы на атомы,
Забыв, что разлагается картофель на полях.
Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь
И корни извлекаете по десять раз на дню, -
Ох, вы там добалуетесь, ох, вы доизвлекаетесь,
Пока сгниет, заплесневеет картофель на корню!
Автобусом до Сходни доезжаем,
А там - рысцой, и не стонать!
Небось картошку все мы уважаем, -
Когда с сольцой ее намять.
Вы можете прославиться почти на всю Европу, коль
С лопатами проявите здесь свой патриотизм, -
А то вы всем кагалом там набросились на опухоль,
Собак ножами режете, а это - бандитизм!
Товарищи ученые, кончайте поножовщину,
Бросайте ваши опыты, гидрид и ангидрид:
Садитеся в полуторки, валяйте к нам в Тамбовщину, -
А гамма-излучение денек повременит.
Полуторкой к Тамбову подъезжаем,
А там - рысцой, и не стонать!
Небось картошку все мы уважаем, -
Когда с сальцой ее намять.
К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми -
Мы славно тут разместимся, и скажете потом,
Что бог, мол, с ними, с генами, бог с ними, с хромосомами,
Мы славно поработали и славно отдохнем!
Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные,
Ньютоны ненаглядные, любимые до слез!
Ведь лягут в землю общую остатки наши бренные, -
Земле - ей все едино: апатиты и навоз.
Так приезжайте, милые, - рядами и колоннами!
Хотя вы все там химики и нет на вас креста,
Но вы ж ведь там задохнетесь за синхрофазотронами, -
А тут места отличные - воздушные места!
Товарищи ученые, не сумлевайтесь, милые:
Коль, что у вас не ладится, - ну, там, не тот аффект, -
Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами,
Денечек покумекаем - и выправим дефект!
1972
Жертва телевидения
Есть телевизор - подайте трибуну, -
Так проору - разнесется на мили!
Он - не окно, я в окно и не плюну, -
Мне будто дверь в целый мир прорубили.
Все на дому - самый полный обзор:
Отдых в Крыму, ураган и Кобзон,
Фильм, часть седьмая - тут можно поесть:
Я не видал предыдущие шесть.
Врубаю первую - а там ныряют, -
Ну, это так себе, а с двадцати -
"А ну-ка, девушки!" - что вытворяют!
И все - в передничках, - с ума сойти!
Есть телевизор - мне дом не квартира, -
Я всею скорбью скорблю мировою,
Грудью дышу я всем воздухом мира,
Никсона вижу с его госпожою.
Вот тебе раз! Иностранный глава -
Прямо глаз в глаз, к голове голова, -
Чуть пододвинул ногой табурет -
И оказался с главой тет-на-тет.
Потом - ударники в хлебопекарне, -
Дают про выпечку до десяти.
И вот любимая - "А ну-ка, парни!" -
Стреляют, прыгают, - с ума сойти!
Если не смотришь - ну пусть не болван ты,
Но уж, по крайности, богом убитый:
Ты же не знаешь, что ищут таланты,
Ты же не ведаешь, кто даровитый!
Как убедить мне упрямую Настю?! -
Настя желает в кино - как суббота, -
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.
Да, я проникся - в квартиру зайду,
Глядь - дома и Никсон и Жорж Помпиду!
Вот хорошо - я бутылочку взял, -
Жорж - посошок, Ричард, правда, не стал.
Ну а действительность еще кошмарней, -
Врубил четвертую - и на балкон:
"А ну-ка, девушки!" "А ну-ка, парням!"
Вручают премию в О-О-ООН!
...Ну а потом, на Канатчиковой даче,
Где, к сожаленью, навязчивый сервис,
Я и в бреду все смотрел передачи,
Все заступался за Анджелу Дэвис.
Слышу: не плачь - все в порядке в тайге,
Выигран матч СССР - ФРГ,
Сто негодяев захвачены в плен,
И Магомаев поет в КВН.
Ну а действительность еще шикарней -
Два телевизора - крути-верти:
"А ну-ка, девушки!" - "А ну-ка, парни!", -
За них не боязно с ума сойти!
1972
x x x
Свет потушите, вырубите звук,
Дайте темноты и тишины глоток,
Или отыщите понадежней сук,
Иль поглубже вбейте под карниз гвоздок,
Билеты лишние стреляйте на ходу:
Я на публичное повышенье иду,
Иду не зрителем и не помешанным -
Иду действительно, чтоб быть повешенным,
Без палача (палач освистан) -
Иду кончать самоубийством.
1972
x x x
Оплавляются свечи
На старинный паркет,
И стекает на плечи
Серебро с эполет.
Как в агонии бродит
Золотое вино...
Все былое уходит, -
Что придет - все равно.
И, в предсмертном томленье
Озираясь назад,
Убегают олени,
Нарываясь на залп.
Кто-то дуло наводит
На невинную грудь...
Все былое уходит, -
Пусть придет что-нибудь.
Кто-то злой и умелый,
Веселясь, наугад
Мечет острые стрелы
В воспаленный закат.
Слышно в буре мелодий
Повторение нот...
Пусть былое уходит, -
Пусть придет что придет.
1972
x x x
При свечах тишина -
Наших душ глубина,
В ней два сердца плывут, как одно...
Пора занавесить окно.
Пусть в нашем прошлом будут рыться люди странные,
И пусть сочтут они, что стоит все его приданное, -
Давно назначена цена
И за обоих внесена -
Одна любовь, любовь одна.
Холодна, холодна
Голых стен белизна,
Но два сердца стучат, как одно,
И греют, и - настежь окно!
Но перестал дарить цветы он просто так, не к случаю,
Любую ж музыку в кафе теперь считает лучшею...
И улыбается она
Случайным людям у окна,
И привыкает засыпать одна.
1972
x x x
ЪНеужели мы заперты в замкнутый круг?
Неужели спасет только чудо?
У меня в этот день все валилось из рук
И не к счастию билась посуда.
Ну пожалуйста, не уезжай
Насовсем, - постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, -
Разобьются!
Рассвело! Стало ясно: уйдешь по росе, -
Вижу я, что не можешь иначе,
Что всегда лишь в конце длинных рельс и шоссе
Гнезда вьют эти птицы удачи.
Ну пожалуйста, не уезжай
Насовсем, - постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, -
Разобьются!
Не сожгу кораблей, не гореть и мостам, -
Мне бы только набраться терпенья!
Но... хотелось бы мне, чтобы здесь, а не там
Обитало твое вдохновенье.
Ты, пожалуйста, не уезжай
Насовсем, - постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, -
Разобьются!
1972
x x x
По воде, на колесах, в седле, меж гробов и в вагонах,
Утром, днем, по ночам, вечерами, в погоду и без,
Кто за длинным рублем, ко за делом большим,
кто за крупной добычей - в погони
Отправляемся мы, судьбам наперекор и советам вразрез.
И вот нас бьют в лицо пощечинами ветры,
И жены от обид не поднимают век,
Но впереди - рубли длинною в километры,
И крупные дела, величиною в век.
Как чужую гримасу надел я чужую одежду,
Или в шкуру чужую на время я вдруг перелез:
До и после, в течении, вместо, во время и между
Поступаю с тех пор просьбам наперекор и советам вразрез.
Мне щеки обожгли пощечины и ветры,
Я взламываю лед и прохожу Певек.
Ах, где же вы, рубли длинною в километры?
Все вместо мне - дела длинною в век!
1972
Енгибарову - от зрителей
Шут был вор: он воровал минуты,
Грустные минуты тут и там,
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерами
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
Иногда в дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован -
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: "Да разве это клоун?!
Если клоун - должен быть смешной!"
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
"Вышел на арену, так смеши!" -
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы опять ы сомненьи - век двадцатый,
Цирк у нас, конечно, мировой,
Клоун, правда, слишком мрачноватый,
Не веселый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал -
Горе наше брал он на себя.
Только балагуря, тараторя,
Все грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы...
Шут сгибался в световом кольце,
Делались все горше пантомимы,
И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас,
Будто многим обезболил роды...
А себе - защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
"Ах, как нас прекрасно обокрали -
Взяли то, что так мешало нам!"
Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая свое.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами ее.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы - вот нам и смешно.
Вдруг - весь рой украденных мгновений
В нем сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь - и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего - и сломана спина.
Зрители и люди между ними
Думали: "Вот пьяница упал".
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался - и переиграл.
Он застыл - не где-то, не за морем -
Возле нас, как бы прилег, устав.
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперед неукротимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк - уже не пантомима:
Смерть была - царица пантомим!
Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты -
Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства ради
Не давались: "Проживем и так!"
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно - на руках...
Сгинул, канул он, как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?
Только я колпак ему - придумал,
Этот клоун был без колпака.
1972
Натянутый канат
Он не вышел ни званьем, ни ростом.
Не за славу, не за плату -
На свой, необычный манер
Он по жизни шагал над помостом -
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.
Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но должно быть, ему очень нужно пройти
четыре четверти пути.
И лучи его с шага сбивали,
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась - как две.
Крики "Браво!" его оглушали,
А литавры, а литавры -
Как обухом по голове!
Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но теперь ему меньше осталось пройти -
уже три четверти пути.
"Ах как жутко, как смело, как мило!
Бой со смертью - три минуты!" -
Раскрыв в ожидании рты,
Из партера глядели уныло -
Лилипуты, лилипуты -
Казалось ему с высоты.
Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но спокойно, - ему остается пройти
всего две четверти пути!
Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым -
Такого попробуй угробь!
Не по проволоке над ареной, -
Он по нервам - нам по нервам -
Шел под барабанную дробь!
Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но замрите, - ему остается пройти
не больше четверти пути!
Закричал дрессировщик - и звери
Клали лапы на носилки...
Но строг приговор и суров:
Был растерян он или уверен -
Но в опилки, но в опилки
Он пролил досаду и кровь!
И сегодня другой
без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой -
упадет, пропадет!
Вправо, влево наклон -
и его не спасти...
Но зачем-то ему тоже нужно пройти
четыре четверти пути!
1972
x x x
Я первый смерил жизнь обратным счетом.
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.
Я затаился и затих, и замер,
Мне показалось, я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас я стану недвижим и грузен
И погружен в молчанье, а пока
Горн и меха земных газетных кузен
Раздуют это дело на века.
Хлестнула память мне кнутом по нервам,
В ней каждый образ был неповторим:
Вот мой дублер, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта:
Запас заглавных букв - на одного.
Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него.
Вот - тот, который прочертил орбиту,
При мне его в лицо не знал никто.
Все мыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето.
И, словно из-за дымовой завесы,
Друзей явились лица и семьи:
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.
Их - всех, с кем вел я доброе соседство, -
Свидетелями выведут на суд.
Обычное мое босое детство
Оденут и в скрижали занесут.
Чудное слово "Пуск!" - подобье вопля -
Возникло и нависло надо мной.
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.
И вихрем чувств пожар души задуло,
И я не смел или забыл дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.
Она вцепилась удесятеренно,
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивленно
Взглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот заткнул - не помню, - крик ли, кляп ли,
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала все топливо до капли
И отвалилась первая ступень.
Там, подо мной, сирены голосили,
Не знаю - хороня или храня.
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.
Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна.
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки, - тишина.
Эксперимент вошел в другую фазу.
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу -
И получил команду отдыхать.
И неуютно сделалось в эфире,
Но Левитан ворвался в тесный зал -
Он отчеканил громко: "Первый в мире!"
Он про меня хорошее сказал.
Я шлем скафандра положил на локоть,
Изрек про самочувствие свое...
Пришла такая приторная легкость,
Что даже затошнило от нее.
Шнур микрофона словно в петлю свился,
Стучали в ребра легкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился -
Оно застряло в горле у меня.
Я отдал рапорт весело, на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость,
Я вешу нуль, так мало - ничего!
Но я не ведал в этот час полета,
Шутя над невесомостью чудной,
Что от нее кровавой будет рвота
И костный кальций вымоет с мочой.
1972
x x x
Все, что сумел запомнить, я сразу перечислил,
Надиктовал на ленту и даже записал.
Но надо мной парили разрозненные мысли
И стукались боками о вахтенный журнал.
Весомых, зримых мыслей я насчитал немало,
И мелкие сновали меж ними чуть плавней,
Но невесомость в весе их как-то уравняла -
Там после разберутся, которая важней.
А я ловил любую, какая попадалась,
Тянул ее за тонкий, невидимы канат.
Вот первая возникла и сразу оборвалась,
Осталось только слово одно: "Не виноват!"
Но слово "невиновен" - не значит "непричастен", -
Так на Руси ведется уже с давнишних пор.
Мы не тянули жребий, - мне подмигнуло счастье,
И причастился к звездам член партии, майор.
Между "нулем" и "пуском" кому-то показалось,
А может - оператор с испугу записал,
Что я довольно бодро, красуясь даже малость,
Раскованно и браво "Поехали!" сказал.
1972
x x x
Мосты сгорели, углубились броды,
И тесно - видим только черепа,
И перекрыты выходы и входы,
И путь один - туда, куда толпа.
И парами коней, привыкших к цугу,
Наглядно доказав, как тесен мир,
Толпа идет по замкнутому кругу -
И круг велик, и сбит ориентир.
Течет под дождь попавшая палитра,
Врываются галопы в полонез,
Нет запахов, цветов, тонов и ритмов,
И кислород из воздуха исчез.
Ничье безумье или вдохновенье
Круговращенье это не прервет.
Но есть ли это - вечное движенье,
Тот самый бесконечный путь вперед?
1972
x x x
Он вышел - зал взбесился на мгновенье.
Пришла в согласье инструментов рать,
Пал пианист на стул и мановенья
Волшебной трости начал ожидать.
Два первых ряда отделяли ленты -
Для свиты, для вельмож, для короля.
Лениво пререкались инструменты
За первой скрипкой повторяя: "ля".
Настраивались нехотя и хитро,
Друг друга зная издавна до йот.
Поскрипывали старые пюпитры,
На плечи принимая груды нот.
Стоял рояль на возвышеньи в центре
Как черный раб, покорный злой судьбе.
Он знал, что будет главным на концерте,
Он взгляды всех приковывал к себе.
И, смутно отражаясь в черном теле
Как два соглядатая, изнутри,
Из черной лакированной панели
Следили за маэстро фонари.
В холодном чреве вены струн набухли, -
В них звук томился, пауза долга...
И взмыла вверх рояля крышка - будто
Танцовщица разделась донага.
Рука маэстро над землей застыла,
И пианист подавленно притих,
Клавиатура пальцы ощутила
И поддалась настойчивости их.
Минор мажору портил настроенье,
А тот его упрямо повышал,
Басовый ключ, спасая положенье,
Гармониями ссору заглушал,
У нот шел спор о смысле интервала,
И вот одноголосия жрецы
Кричали: "В унисоне - все начала!
В октаве - все начала и концы!"
И возмущались грубые бемоли,
Негодовал изломанный диез:
Зачем, зачем вульгарные триоли
Врываются в изящный экосез?
Низы стремились выбиться в икары,
В верха - их вечно манит высота,
Но мудрые и трезвые бекары
Всех возвращали на свои места.
Склоняясь к пульту, как к военным картам,
Войсками дирижер повелевал,
Своим резервам - терциям и квартам -
Смертельные приказы отдавал.
И черный лак потрескался от боли,
Взвились смычки штыками над толпой
И, не жалея сил и канифоли,
Осуществили смычку со струной.
Тонули мягко клавиши вселенной,
Решив, что их ласкают, а не бьют.
Подумать только: для ленивой левой
Шопен писал Двенадцатый этюд!
Тончали струны под смычком, дымились,
Медь плавилась на сомкнутых губах,
Ударные на мир ожесточились -
У них в руках звучал жестоко Бах.
Уже над грифом пальцы коченели,
На чей-то деке трещина, как нить:
Так много звука из виолончели
Отверстия не в силах пропустить.
Как кулаки в сумбурной дикой драке
Взлетали вверх манжеты в темноте,
Какие-то таинственные знаки
Концы смычков чертили в пустоте.
И, зубы клавиш обнажив в улыбке,
Рояль смотрел, как он его терзал,
И слезы пролились из первой скрипки
И незаметно затопили зал.
Рояль терпел побои, лез из кожи, -
Звучала в нем, дрожала в нем мольба,
Но господин, не замечая дрожи,
Красиво мучал черного раба.
Вот разошлись смычковые, картинно
Виновников маэстро наказал
И с пятой вольты слил всех воедино.
Он продолжал нашествие на зал.
1972
Черные бушлаты
Евпаторийскому десанту
За нашей спиною
остались
паденья,
закаты, -
Ну хоть бы ничтожный,
ну хоть бы
невидимый
взлет!
Мне хочется верить,
что черные
наши
бушлаты
Дадут мне возможность
сегодня
увидеть
восход.
Сегодня на людях
сказали:
"Умрите
геройски!"
Попробуем, ладно,
увидим,
какой
оборот...
Я тоже подумал,
чужие
куря
папироски:
Тут - кто как умеет,
мне важно -
увидеть
восход.
Особая рота -
особый
почет
для сапера.
Не прыгайте с финкой
на спину
мою
из ветвей, -
Напрасно стараться -
я и
с перерезанным
горлом
Сегодня увижу
восход
до развязки
своей!
Прошли по тылам мы,
держась,
чтоб не резать
их - сонных, -
И вдруг я заметил,
когда
прокусили
проход:
Еще несмышленый,
зеленый,
но чуткий
подсолнух
Уже повернулся
верхушкой
своей
на восход.
За нашей спиною
в шесть тридцать
остались -
я знаю -
Не только паденья,
закаты,
но - взлет
и восход.
Два провода голых,
зубами
скрипя,
зачищаю.
Восхода не видел,
но понял:
вот-вот
и взойдет!
Уходит обратно
на нас
поредевшая
рота.
Что было - не важно,
а важен
лишь взорванный
форт.
Мне хочется верить,
что грубая
наша
работа
Вам дарит возможность
беспошлинно
видеть
восход!
1972
Мы вращаем Землю
От границы мы Землю вертели назад -
Было дело сначала, -
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи, -
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя, -
Мы толкаем ее сапогами -
От себя, от себя!
И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмется к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направление удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат, -
Судный день - это сказки для старших, -
Просто Землю вращают куда захотят,
Наши сменные роты на марше.
Мы ползем, бугорки обнимаем,
Кочки тискаем - зло, не любя,
И коленями Землю толкаем -
От себя, от себя!
Здесь никто б не нашел, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдет,
Где настигнет - в упор или с тыла?
Кто-то там, впереди, навалился на дот -
И Земля на мгновенье застыла.
Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мертвым скорбя, -
Шар земной я вращаю локтями -
От себя, от себя!
Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вдохе, -
Но на запад, на запад ползет батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке.
Животом - по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад.
Руки, ноги - на месте ли, нет ли, -
Как на свадьбе росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли -
На себя! От себя!
1972
x x x
Может быть, покажется странным кому-то,
Что не замечаем попутной красы, -
Но на перегонах мы теряем минуты,
А на остановках - теряем часы.
Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами - гроб,
Для других - просто к цели дорога.
До чего же чумные они человеки:
Руки на баранке, и - вечно в пыли!..
Но на остановках мы теряем копейки,
А на перегонах - теряем рубли.
Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами - гроб,
Для других - просто к цели дорога.
{1972}
Дорожная история
Я вышел ростом и лицом -
Спасибо матери с отцом, -
С людьми в ладу - не понукал, не помыкал,
Спины не гнул - прямым ходил,
Я в ус не дул, и жил как жил,
И голове своей руками помогал...
Но был донос и был навет -
Кругом пятьсот и наших нет, -
Был кабинет с табличкой: "Время уважай", -
Там прямо без соли едят,
Там штемпель ставят наугад,
Кладут в конверт - и посылают за Можай.
Потом - зачет, потом - домой
С семью годами за спиной, -
Висят года на мне - ни бросить, ни продать.
Но на начальника попал,
Который бойко вербовал, -
И за Урал машины стал перегонять.
Дорога, а в дороге - МАЗ,
Который по уши увяз,
В кабине - тьма, напарник третий час молчит, -
Хоть бы кричал, аж зло берет -
Назад пятьсот, пятьсот вперед,
А он - зубами "Танец с саблями" стучит!
Мы оба знали про маршрут,
Что этот МАЗ на стройках ждут, -
А наше дело - сел, поехал - ночь, полночь!
Ну надо ж так - под Новый год -
Назад пятьсот, пятьсот вперед, -
Сигналим зря - пурга, и некому помочь!
"Глуши мотор,- он говорит, -
Пусть этот МАЗ огнем горит!"
Мол, видишь сам - тут больше нечего ловить.
Мол, видишь сам - кругом пятьсот,
А к ночи точно - занесет, -
Так заровняет, что не надо хоронить!..
Я отвечаю: "Не канючь!"
А он - за гаечный за ключ,
И волком смотрит (Он вообще бывает крут), -
А что ему - кругом пятьсот,
И кто кого переживет,
Тот и докажет, кто был прав, когда припрут!
Он был мне больше чем родня -
Он ел с ладони у меня, -
А тут глядит в глаза - и холодно спине.
А что ему - кругом пятьсот,
И кто там после разберет,
Что он забыл, кто я ему и кто он мне!
И он ушел куда-то вбок.
Я отпустил, а сам - прилег, -
Мне снился сон про наш "веселый" наворот:
Что будто вновь кругом пятьсот,
Ищу я выход из ворот, -
Но нет его, есть только вход, и то - не тот.
...Конец простой: пришел тягач,
И там был трос, и там был врач,
И МАЗ попал куда положено ему, -
И он пришел - трясется весь...
А там - опять далекий рейс, -
Я зла не помню - я опять его возьму!
1972
Тюменская нефть
Один чудак из партии геологов
Сказал мне, вылив грязь из сапога:
"Послал же бог на головы нам олухов!
Откуда нефть - когда кругом тайга?
И деньги - в прорву, - лучше бы на тыщи те
Построить детский сад на берегу:
Вы ничего в Тюмени не отыщите -
В болото вы вгоняете деньгу!"
И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее!..
Мне отвечают, что у них сложилось мнение,
Что меньше "более" у нас, а больше "менее".
А мой рюкзак
Пустой на треть.
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!"
Давно прошли открытий эпидемии,
И с лихорадкой поисков - борьба, -
И дали заключенье в академии:
В Тюмени с нефтью полная труба!
Нет бога нефти здесь - перекочую я:
Раз бога нет - не будет короля!..
Но только вот нутром и носом чую я,
Что подо мной не мертвая земля!
И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее!..
Мне не поверили - и оставалось мнение,
Что меньше "более" у нас, а больше "менее".
Пустой рюкзак -
Исчезла снедь...
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!"
И нефть пошла! Мы, по болотам рыская,
Не на пол-литра выиграли спор -
Тюмень, Сибирь, земля хантымансийская
Сквозила нефтью из открытых пор.
Моряк, с которым столько переругано, -
Не помню уж, с какого корабля, -
Все перепутал и кричал испуганно:
"Земля! Глядите, братики, земля!"
И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее,
Что - прочь сомнения, что - есть месторождения,
Что - больше "более" у нас и меньше "менее"...
Так я узнал -
Бог нефти есть, -
И он сказал:
"Копайте здесь!"
И бил фонтан и рассыпался искрами,
При свете их я Бога увидал:
По пояс голый он, с двумя канистрами
Холодный душ из нефти принимал.
И ожила земля, и помню ночью я
На той земле танцующих людей...
Я счастлив, что, превысив полномочия,
Мы взяли риск - и вскрыли вены ей!
1972
Революция в Тюмени
В нас вера есть и не в одних богов!
Нам нефть из недр не поднесут на блюдце.
Освобожденье от земных оков -
Есть цель несоциальных революций.
В болото входит бур, как в масло нож.
Владыка тьмы! Мы примем отреченье!
Земле мы кровь пускаем - ну и что ж, -
А это ей приносит облегченье.
Под визг лебедок и под вой сирен
Мы ждем - мы не созрели для оваций, -
Но близок час великих перемен
И революционных ситуаций.
В борьбе у нас нет классовых врагов -
Лишь гул подземных нефтяных течений, -
Но есть сопротивление пластов,
И есть, есть ломка старых представлений.
Пока здесь вышки, как бамбук, росли,
Мы вдруг познали истину простую:
Что мы нашли не нефть, а соль земли -
И раскусили эту соль земную.
Болит кора земли, и пульс возрос,
Боль нестерпима, силы на исходе, -
И нефть в утробе призывает - "SOS",
Вся исходя тоскою по свободе.
Мы разглядели, различили боль
Сквозь меди блеск и через запах розы, -
Ведь это не поваренная соль,
А это - человечьи пот и слезы.
Пробились буры, бездну вскрыл алмаз -
И нефть из скважин бьет фонтаном мысли,
Становится энергиею масс
В прямом и тоже переносном смысле.
Угар победы, пламя не угробь,
И ритма не глуши, копытный дробот!
Излишки нефти стравливали в Обь,
Пока не проложили нефтепровод.
Но что поделать, если льет из жерл
Мощнее всех источников овечьих,
И что за революция - без жертв,
К тому же здесь еще - без человечьих?
Пусть скажут, что сужу я с кондачка,
Но мысль меня такая поразила:
Теория "великого скачка"
В Тюмени подтвержденье получила.
И пусть мои стихи верны на треть
Пусть уличен я в слабом разуменьи,
Но нефть свободна! Не могу не петь
Про эту революцию в Тюмени.
1972
Чужая колея
Сам виноват - и слезы лью,
и охаю,
Попал в чужую колею
глубокую.
Я цели намечал свои
на выбор сам -
А вот теперь из колеи
не выбраться.
Крутые скользкие края
Имеет эта колея.
Я кляну проложивших ее -
Скоро лопнет терпенье мое -
И склоняю, как школьник плохой:
Колею, в колее, с колеей...
Но почему неймется мне -
нахальный я, -
Условья, в общем, в колее
нормальные:
Никто не стукнет, не притрет -
не жалуйся, -
Желаешь двигаться вперед -
пожалуйста!
Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее -
Я живо себя убедил:
Не один я в нее угодил, -
Так держать - колесо в колесе! -
И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой:
"А ну, пусти!" -
И начал спорить с колеей
по глупости.
Он в споре сжег запас до дна
тепла души -
И полетели клапана
и вкладыши.
Но покорежил он края -
И стала шире колея.
Вдруг его обрывается след...
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда -
стартер заел, -
Теперь уж это не езда,
а ерзанье.
И надо б выйти, подтолкнуть -
но прыти нет, -
Авось подъедет кто-нибудь
и вытянет.
Напрасно жду подмоги я -
Чужая это колея.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой - чужой, -
Тем, что я ее сам углубил,
Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот
до косточки,
И я прошелся чуть вперед
по досточке, -
Гляжу - размыли край ручьи
весенние,
Там выезд есть из колеи -
спасение!
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй вы, задние, делай как я!
Это значит - не надо за мной.
Колея эта - только моя,
Выбирайтесь своей колеей!
1972
x x x
Наш киль скользит по Дону ли, по Шпрее,
По Темзе ли, по Сене режет киль?
Куда, куда вы, милые евреи,
Неужто к Иордану в Израиль?
Оставя суету вы
и верный ваш кусок,
И - о! - комиссионных ваших кралей,
Стремитесь в тесноту вы,
в мизерный уголок,
В раздутый до величия Израиль!
Меняете вы русские просторы,
Лихую безнадежность наших миль
На голдомеирские уговоры,
На этот нееврейский Израиль?!
1972
x x x
Мы воспитаны в презреньи к воровству
И еще - к употребленью алкоголя,
В безразличьи к иностранному родству,
В поклоненьи ко всесилию контроля.
Вот - география,
А вот - органика,
У них там - мафия...
У нас - пока никак.
У нас - балет, у нас - заводы и икра,
У нас - прелестные курорты и надои,
Аэрофлот, Толстой, арбузы, танкера
И в бронзе отлитые разные герои.
Потом, позвольте-ка,
Ведь там - побоище,
У них - эротика...
У нас... не то еще!
На миллионы, миллиарды киловатт
В душе людей поднялись наши настроенья,
И каждый - скажем, китобой или домкрат -
Дает нам прибыль всесоюзного значенья.
Про них мы выпишем:
Больная психика,
У них там - хиппи же...
У нас - мерси пока.
Да что, товарищи, молчать про капитал,
Который Маркс еще клеймил в известной книге,
У них - напалм, а тут - банкет, а тут - накал
И незначительные личные интриги.
И Джони с Джимами
Всенаплевающе
Дымят машинами...
Тут нет пока еще.
Куда идем, чему завидуем подчас?
Свобода слова вся пропахла нафталином.
Я кончил все. Когда я говорил: "У нас" -
Имел себя в виду, а я - завмагазином.
Не надо нам уже
Всех тех, кто хаяли.
Я еду к бабушке -
Она в Израиле.
1972
Мишка Шифман
Мишка Шифман башковит -
У него предвиденье.
"Что мы видим, - говорит, -
Кроме телевиденья?!
Смотришь конкурс в Сопоте -
И глотаешь пыль,
А кого ни попадя
Пускают в Израиль!"
Мишка также сообщил
По дороге в Мневники:
"Голду Меир я словил
В радиоприемнике..."
И такое рассказал,
До того красиво! -
Что я чуть было не попал
В лапы Тель-Авива.
Я сперва-то был не пьян,
Возразил два раза я -
Говорю: "Моше Даян -
Сука одноглазая, -
Агрессивный, бестия,
Чистый фараон, -
Ну, а где агрессия -
Там мне не резон".
Мишка тут же впал в экстаз -
После литры выпитой -
Говорит: "Они же нас
Выгнали с Египета!
Оскорбления простить
Не могу такого, -
Я позор желаю смыть
С Рождества Христова!"
Мишка взял меня за грудь:
"Мне нужна компания!
Мы ж с тобой не как-нибудь -
Здравствуй-до свидания, -
Побредем, паломники,
Чувства подавив!..
Хрена ли нам Мневники -
Едем в Тель-Авив!"
Я сказал: "Я вот он весь,
Ты же меня спас в порту.
Но одна загвоздка есть:
Русский я по паспорту.
Только русские в родне,
Прадед мой - самарин, -
Если кто и влез ко мне,
Так и тот - татарин".
Мишку Шифмана не трожь,
С Мишкой - прочь сомнения:
У него евреи сплошь
В каждом поколении.
Дед параличом разбит, -
Бывший врач-вредитель...
А у меня - антисемит
На антисемите.
Мишка - врач, он вдруг затих:
В Израиле бездна их, -
Гинекологов одних -
Как собак нерезаных;
Нет зубным врачам пути -
Слишком много просятся.
Где на всех зубов найти?
Значит - безработица!
Мишка мой кричит: "К чертям!
Виза - или ванная!
Едем, Коля, - море там
Израилеванное!.."
Видя Мишкину тоску, -
А он в тоске опасный, -
Я еще хлебнул кваску
И сказал: "Согласный!"
...Хвост огромный в кабинет
Из людей, пожалуй, ста.
Мишке там сказали "нет",
Ну а мне - "пожалуйста".
Он кричал: "Ошибка тут, -
Это я - еврей!.."
А ему: "Не шибко тут!
Выйди, вон, из дверей!"
Мишку мучает вопрос:
Кто тут враг таинственный?
А ответ ужасно прост -
И ответ единственный:
Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, -
Мишка пьет проклятую, -
Говорит, что за графу
Не пустили - пятую.
1972
Песня таксиста
Рты подъездов, уши арок и глаза оконных рам
Со светящимися лампами-зрачками!...
Все дневные пассажиры, все мои клиенты - там,
Все, кто ездит на такси, а, значит, с нами.
Смешно, конечно, говорить,
Но очень даже может быть,
Что мы знакомы с вами. Нет, - не по работе!
А не знакомы - дайте срок! -
На мой зеленый огонек
Зайдете, зайдете.
Круглый руль, но и "баранка" - тоже круглое словцо.
Хорошо, когда "запаска" не дырява!
То раскручиваем влево мы Садовое кольцо,
То Бульварное закручиваем вправо.
И ветер гаснет на стекле,
Рукам привычно на руле,
И пассажиров счетчик "радует" деньгами...
А мы - как всадники в седле, -
Мы редко ходим по земле
Своими ногами.
Тот рассказывает утром про удачное вчера,
У другого - трудный день: молчит, усталый...
Мы удобные попутчики, таксисты-шофера,
Собеседники мы - профессионалы.
Бывает, ногу сломит черт,
А вам скорей - аэропорт!
Зеленым светом мы, как чудом света бредим.
Мой пассажир, ты рано сник!
У нас час пик, а не тупик, -
Садитесь, поедем!
Я ступаю по нехоженой проезжей полосе
Не колесною резиною, а кожей.
Злюсь, конечно, на таксистов - не умеют ездить все!
Осторожно, я неопытный прохожий.
Вот кто-то там таксиста ждет,
Но я сегодня - пешеход,
А то подвез бы: "Сядь, - сказал бы, - человече!"
Вы все зайдете, дайте срок,
На мой зеленый огонек!
До скорой, до встречи...
1972-1973
Заповедник
Бегают по лесу стаи зверей -
Не за добычей, не на водопой:
Денно и нощно они егерей
Ищут веселой толпой.
Звери, забыв вековечные страхи,
С твердою верой, что все по плечу,
Шкуры рванув на груди как рубахи,
Падают навзничь - бери не хочу!
Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах -
Ревом ревущих,
Рыком рычащих,
Сколько бегущих,
Сколько лежащих -
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
Рыбы пошли косяком против волн -
Черпай руками, иди по ним вброд!
Сколько желающих прямо на стол,
Сразу на блюдо - и в рот!
Рыба не мясо - она хладнокровней -
В сеть норовит, на крючок, в невода:
Рыбы погреться хотят на жаровне, -
Море по жабры, вода не вода!
Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах -
Скопом плывущих,
Кишмя кишащих,
Друг друга жрущих,
Хищных и тощих -
В дебрях и кущах,
В чащах и рощах!
Птица на дробь устремляет полет -
Птица на выдумки стала хитра:
Чтобы им яблоки всунуть в живот,
Гуси не если с утра.
Сильная птица сама на охоте
Слабым собратьям кричит: "Сторонись!" -
Жизнь прекращает в зените, на взлете,
Даже без выстрела падая вниз.
Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах -
Выстрела ждущих,
В силки летящих,
Сколько плывущих,
Сколько парящих
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
Шубы не хочет пушнина носить -
Так и стремится в капкан и в загон, -
Чтобы людей приодеть, утеплить,
Рвется из кожи вон.
В ваши силки - призадумайтесь, люди! -
Прут добровольно в отменных мехах
Тысячи сот в иностранной валюте,
Тысячи тысячей в наших деньгах.
В рощах и чащах,
В дебрях и кущах
Сколько рычащих,
Сколько ревущих,
Сколько пасущихся,
Сколько кишащих
Мечущих, рвущихся,
Живородящих,
Серых, обычных,
В перьях нарядных,
Сколько их, хищных
И травоядных,
Шерстью линяющих,
Шкуру меняющих,
Блеющих, лающих,
Млекопитающих,
Сколько летящих,
Бегущих, ползущих,
Сколько непьющих
В рощах и кущах
И некурящих
В дебрях и чащах,
И пресмыкающихся,
И парящих,
И подчиненных,
И руководящих,
Вещих и вящих,
Рвущих и врущих -
В рощах и кущах,
В дебрях и чащах!
Шкуры - не порчены, рыба - живьем,
Мясо - без дроби - зубов не сломать, -
Ловко, продуманно, просто, с умом,
Мирно - зачем же стрелять!
Каждому егерю - белый передник!
В руки - таблички: "Не бей!", "Не губи!"
Все это вместе зовут - заповедник, -
Заповедь только одна: не убий!
Но сколько в рощах,
Дебрях и кущах -
И сторожащих,
И стерегущих,
И загоняющих,
В меру азартных,
Плохо стреляющих,
И предынфарктных,
Травящих, лающих,
Конных и пеших,
И отдыхающих
С внешностью леших,
Сколько их, знающих
И искушенных,
Не попадающих
В цель, разозленных,
Сколько дрожащих,
Портящих шкуры,
Сколько ловящих
На самодуры,
Сколько их, язвенных,
Сколько всеядных,
Сетью повязанных
И кровожадных,
Полных и тучных,
Тощих, ледящих -
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
1972
x x x
Мы - просто куклы, но... смотрите, нас одели,
И вот мы - жители витрин, салонов, залов.
Мы - манекены, молчаливые модели,
Мы - только копии с живых оригиналов.
Но - поставь в любую позу,
Положи да посади,
И сравненье в нашу пользу:
Манекены впереди!
Нам хоть Омск, хоть Ленинград,
Хоть пустыня Гоби, -
Мы не требуем зарплат,
Пенсий и надгробий.
Мы - манекены, мы - без крови и без кожи,
У нас есть головы, но с ватными мозгами.
И многим кажется - мы на людей похожи.
Но сходство внешнее, по счастью, между нами.
Мы выносливей, и где-то
Мы - надежней, в этом суть,
Элегантнее одеты
И приветливей чуть-чуть.
И на всех сидит наряд
В тютельку и в точку,
Мы стоим шеренгой в ряд
Локоть к локоточку.
Пред нами толпы суетятся и толкутся,
Под самым носом торг ведут, шуршат деньгами,
Но манекены никогда не продаются.
Они смеются бутафорскими зубами.
В нашем детстве нас любили
Без носов и без ушей, -
Нас детишки в ванне мыли
В виде кукол-голышей.
В детстве людям мы нужны,
Но, когда взрослеем,
Без одежды мы цены
Вовсе не имеем.
Зато мы многого себе не позволяем:
Прогулов, ругани и склок, болезней мнимых,
Спиртных напитков в перерыв не распиваем,
План не срываем и не пишем анонимок.
Мы спокойней суперменов -
Если где-нибудь горит,
В "01" из манекенов
Ни один не позвонит.
Не кричим и не бузим,
Даже не деремся.
Унеси весь магазин -
Мы не шелохнемся.
И наши спаянные дружбой коллективы
Почти не ведают ни спадов, ни накалов.
Жаль, допускают все же промахи и срывы
Плохие копии живых оригиналов.
Посмотрите на витрины:
На подбор - все, как один,
Настоящие мужчины,
Квинтэссенции мужчин -
На любой на вкус, на цвет,
На любой оттенок...
Да и женщин в мире нет
Лучше манекенок!
1972-1973
Я к вам пишу
Спасибо вам, мои корреспонденты,
Все те, кому ответить я не смог,
Рабочие, узбеки и студенты,
Все, кто писал мне письма - дай вам Бог,
Дай Бог вам жизни две,
И друга одного,
И света в голове,
И доброго всего!
Найдя стократно вытертые ленты,
Вы хрип мой разбирал по слогам,
Так дай же Бог, мои корреспонденты,
И сил в руках, да и удачи вам!
Вот пишут: голос мой не одинаков -
То хриплый, то надрывный, то глухой...
И просит население бараков:
"Володя! Ты не пой за упокой!"
Но что поделать, я - и впрямь не звонок:
Звенят другие, я - хриплю слова.
Обилие некачественных пленок
Вредит мне даже больше, чем молва.
Вот спрашивают: "Попадал ли в плен ты?"
Нет, не бывал - не воевал ни дня.
Спасибо вам, мои корреспонденты,
Что вы неверно поняли меня!
Друзья мои, - жаль, что не боевые, -
От моря, от станка и от сохи,
Спасибо вам за присланные злые
И даже неудачные стихи.
Вот я читаю: "Вышел ты из моды.
Сгинь, сатана, изыди, хриплый бес!
Как глупо, что не месяцы, а годы
Тебя превозносили до небес!"
Еще письмо: "Вы умерли от водки?"
Да, правда, умер, но потом воскрес.
"А каковы доходы Ваши, все-таки?"
За песню - "трешник". - "Вы же просто крез!"
Ах, письма высочайшего пошиба:
Идите, мол, на Темзу и на Нил!..
Спасибо, люди добрые, спасибо,
Что не жалели ночи и чернил.
Но только я уже бывал на Темзе,
Собакою на сене восседал!
Я не грублю, но отвечаю тем же.
А писем до конца не дочитал.
И ваши похвалы и комплименты,
Авансы мне - не отфутболю я:
От ваших строк, мои корреспонденты,
Прямеет путь и сохнет колея.
Сержанты, моряки, интеллигенты,
Простите, что не каждому ответ, -
Я вам пишу, мои корреспонденты,
Ночами песни вот уж десять лет.
1972
Тот, который не стрелял
Я вам мозги не пудрю -
Уже не тот завод:
В меня стрелял поутру
Из ружей целый взвод.
За что мне эта злая,
Нелепая стезя -
Не то чтобы не знаю, -
Рассказывать нельзя.
Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял...
И взвод отлично выполнил приказ, -
Но был один, который не стрелял.
Судьба моя лихая
Давно наперекос:
Однажды языка я
Добыл, да не донес, -
И особист Суэтин,
Неутомимый наш,
Еще тогда приметил
И взял на карандаш.
Он выволок на свет и приволок
Подколотый, подшитый материал...
Никто поделать ничего не смог.
Нет - смог один, который не стрелял.
Рука упала в пропасть
С дурацким криком "Пли!" -
И залп мне выдал пропуск
В ту сторону земли.
Но слышу: "Жив, зараза, -
Тащите в медсанбат.
Расстреливать два раза
Уставы не велят".
А врач потом все цокал языком
И, удивляясь, пули удалял, -
А я в бреду беседовал тайком
С тем пареньком, который не стрелял.
Я раны, как собака, -
Лизал, а не лечил;
В госпиталях, однако, -
В большом почете был.
Ходил в меня влюбленный
Весь слабый женский пол:
"Эй ты, недостреленный,
Давай-ка на укол!"
Наш батальон геройствовал в Крыму,
И я туда глюкозу посылал -
Чтоб было слаще воевать ему,
Кому? Тому, который не стрелял.
Я пил чаек из блюдца,
Со спиртиком бывал...
Мне не пришлось загнуться,
И я довоевал.
В свой полк определили, -
"Воюй! - сказал комбат. -
А что недострелили -
Так я не виноват".
Я очень рад был - но, присев у пня,
Я выл белугой и судьбину клял:
Немецкий снайпер дострелил меня, -
Убив того, который не стрелял.
1972