жасно  одиноки по существу", - пишешь ты.  Эта фраза резанула меня по
сердцу. Она и есть  источник мучительства. Хочется вырваться из одиночества,
слиться с  тобой  до конца,  растворить всю  тебя в  себе,  вместе  с самыми
затаенными  твоими мыслями  и  чувствами.  Это невозможно...  я  знаю, знаю,
Наталочка, -  но  мы  все же приближаемся к этому  моментами  через  большие
страдания.
     Поблагодари за меня Рут377  и передай всем привет. Завтра (среда) утром
еду в Пачука говорить с тобой по телефону.  Там отправлю это письмо. Напишу,
вероятно, еще в течение дня.
     Самочувствие днем хорошее. Ночью менее удовлетворительное. Но  все же я
окреп.  Сегодняшняя  верховая  езда  показала  это.  Много  читаю  (газеты),
готовлюсь к статье.
     <i>Пусть Берни378 напишет Уокеру379, что  я смогу ответить ему лишь 26 или
27-го</i>.
     Ты  пишешь: в старости внешний вид зависит от  настроения. У  тебя  это
было и в  молодости. На  другой день после первой  нашей ночи  ты была очень
печальна и выглядела старше себя на 10 лет. В счастливые часы ты походила на
мальчика-фавна380. Эту способность изменяться ты сохранила  на всю жизнь. Ты
поправишься, Наталочка, не теряй бодрости.
     Сейчас около 4.
     Я пообедал и отдохнул. Собирается дождь, и я  пишу  в  крытой  галерее.
Верховая  езда отразилась только в  седалищных мышцах:  чуть-чуть  ноют.  Но
какой это здоровый спорт! Я опасался влияния на кишечник, - ни малейшего!
     Перечитал вторично твое письмо. "Все люди  ужасно одиноки по существу",
- пишешь ты, Наталочка. Бедная, моя старая подруга. Милая моя, возлюбленная.
Но ведь не только же  одиночество у тебя было и есть, не только одиночество,
ведь мы живем еще друг для друга. Поправляйся! Наталочка!
     Не знаю,  как быть при отъезде. Хозяйке надо бы какой-нибудь подарочек.
Пожалуй, и  управляющему другого  имения (он лошадей  посылает). Может быть,
что  придумаешь,  а  также  привезешь  или  пришлешь  2-3  фотографии?  Надо
работать. Крепко обнимаю, целую глаза, целую руки, целую ноги.
     Твой старый
     [Л.Д.Троцкий]
     Все тревожные  мысли  и чувства  записываю в дневник  -  для тебя.  Так
лучше, чем  тревожить тебя  в письмах. В дневнике я  излагаю спокойнее, и ты
можешь спокойнее прочесть. То, что записываю  в дневнике, нимало не омрачает
напряжения моей нежности к тебе. Еще хотел сказать (это не упрек, ничуть, ни
капли), что мой  "рецидив" (как ты пишешь) вызван до известной степени твоим
рецидивом.  Ты как  бы  продолжаешь  (даже  написать  трудно!)  соперничать,
соревновать... С кем? Она для меня - никто381. Ты для меня  -  все. Не надо,
Ната, не  надо, не надо, умоляю тебя. Если у тебя что-либо неблагополучно, я
из  Пачуки выеду прямо в  Койоакан.  Но надеюсь,  у  тебя  все  благополучно
(относительно, конечно). Я сидел  вчера на солнце, сегодня ехал  верхом  под
солнцем, - температура у  меня  вполне  нормальная, скорее  пониженная. Нет,
физически я окреп, и морально крепну. Скажу, что в дневнике я отошел от того
эпизода,  который занимал  нас все последнее  время.  Я и  в  этом  уже вижу
большой прогресс.
     НА-ТА! НА-ТА! Поправляйся, НА-ТА-ЛОЧ-КА!
     Твой старый пес
     21, среда, утро, 9 1/2, на почте в Пачука. По дороге говорил с тобой по
телефону. Прости  и спасибо. Мне  кажется, что я успокоился. Могу, во всяком
случае, ждать свидания. Оставайся в Пачука не менее недели. Если я приеду 27
к вечеру, будет достаточно. Ты можешь приехать 28, 29 или 30.
     Я могу  навестить  тебя в Куернавана. Не спеши. Поправляйся. Это  самое
главное.  <i>Я  несомненно  окреп</i>. Нужно,  чтобы и ты  поправилась.  Тогда  все
изживем, переживем - Ната, Ната, поправляйся.
     Привет и горячую благодарность Рите382. Она милая.  Хорошо,  что  она с
тобой.
     Твой
     [Л.Д.Троцкий]


        Предисловие к испанскому изданию383
     Эта книга писалась в тот период,  когда могущество советской бюрократии
казалось незыблемым,  а  ее  авторитет - неоспоримым.  Опасность со  стороны
германского фашизма  естественно повернула симпатии  демократических  кругов
Европы  и Америки в сторону Советов. Английские, французские и чехословацкие
генералы  присутствовали на  маневрах  Красной  Армии и  воздавали  хвалы ее
офицерам, ее солдатам, ее технике. Хвалы  эти были  вполне  заслужены. Имена
генералов  Якира384 и Уборевича385,  командовавших Украинским и  Белорусским
военными  округами, с  уважением назывались в те  дни  на страницах  мировой
печати.  В  маршале  Тухачевском386  вполне  основательно  видели   будущего
генералиссимуса.   В  то   же  время  многочисленные   "левые"   иностранные
журналисты,  притом   не  только   господа   типа   Дюранти,   но  и  вполне
добросовестные люди, с восторгом писали о новой советской конституции, как о
"самой демократической в мире".
     Если бы эта книга появилась сразу после  ее написания, многие выводы ее
казались   бы  парадоксальными,  или,   еще  хуже,  продиктованными   личным
пристрастием.  Но некоторые "случайности" судьбы автора  привели к тому, что
книга  вышла  в  разных странах со значительным запозданием.  За  это  время
успела  разыграться серия  московских  процессов,  потрясших  весь  мир. Вся
старая   большевистская   гвардия   подвергнута   физическому   истреблению.
Расстреляны организаторы партии, участники Октябрьской  революции, строители
советского  государства,   руководители  промышленности,  герои  гражданской
войны,   лучшие   генералы  Красной  Армии,  в  том  числе   названные  выше
Тухачевский,  Якир и Уборевич387. В каждой из отдельных республик Советского
Союза, в каждой из областей,  в каждом районе происходит кровавая чистка, не
менее свирепая, чем в Москве, но более анонимная. Под аккомпанемент массовых
расстрелов, сметающих с  земли поколение  революции, идет  подготовка "самых
демократических  в мире" выборов388.  В действительности,  предстоит один из
тех  плебисцитов, секрет которых  так хорошо известен  Гитлеру и  Геббельсу.
Будет ли  иметь  Сталин за  себя 100%, или  "только"  98,5%,  зависит  не от
населения,   а    от   предписания,   данного   сверху   местным   носителям
бонапартистской  диктатуры.  Будущий   московский  "рейхстаг"  имеет   своим
назначением  -  это  можно предсказать заранее  - короновать  личную  власть
Сталина,  под   именем   ли  полномочного  президента,  пожизненного  вождя,
несменяемого консула,  или  -  кто  знает?  -  императора. Во всяком случае,
слишком    усердные   иностранные    "друзья",   певшие   гимны   сталинской
"конституции",  рискуют попасть  в  затруднительное  положение.  Мы  заранее
выражаем им наше соболезнование.
     Истребление   революционного  поколения  и   беспощадная  чистка  среди
молодежи   свидетельствуют   о  страшном   напряжении   противоречия   между
бюрократией  и народом.  Мы  пытались  в настоящей книге дать  социальный  и
политический анализ этого противоречия, прежде чем оно так  бурно прорвалось
наружу.  Те   выводы,  которые   могли   казаться  всего  год   тому   назад
парадоксальными,  сегодня стоят перед  глазами человечества  во  всей  своей
трагической реальности.
     Некоторые  из  официальных  "друзей",  усердие   которых   оплачивается
полновесными  червонцами,  как,  впрочем,  и  валютой  других  стран,  имели
бесстыдство упрекать автора в том, что его книга помогает фашизму. Как будто
кровавые  расправы и судебные подлоги не были  известны  мировой реакции без
этой  книги! На  деле советская бюрократия является  сейчас  одним из  самых
злокачественных отрядов мировой реакции. Отождествлять Октябрьскую революцию
и народы СССР  с  правящей  кастой значит  предавать  интересы трудящихся  и
помогать  реакции.   Кто  действительно  хочет  служить  делу   освобождения
человечества,  тот  должен  иметь мужество глядеть в  глаза правде,  как  бы
горька  она  ни  была.  Эта  книга говорит  о  Советском Союзе  <i>правду</i>.  Она
проникнута   духом  непримиримой  вражды   к  новой  касте   насильников   и
эксплуататоров. Тем  самым она  служит действительным интересам трудящихся и
делу социализма.
     Автор твердо рассчитывает на  сочувствие мыслящих и искренних читателей
в странах Латинской Америки!
     Л.Троцкий
     5 августа 1937 г.


        [Письмо Л.Л.Седова Л.Д.Троцкому]
     Приложение.
     Без номера (у меня нет архива под руками)389.
     Париж, 6 августа [19]37 г.
     Дорогой папа, получил твое письмо  от 15 ибля, которое очень долго было
в пути.
     Сегодня я, наконец, выезжаю  из Парижа. Чтобы не откладывать поездки, я
напишу  показание о Копенгагене390 на  новом  "месте".  Это задержит  его на
несколько дней - не больше. Архивы мои запакованы, увезены и пр. - поэтому я
ограничусь точным перечислением доказательств и свидетелей, без цитат.
     Письма  из  России.  Поскольку речь идет  о  письмах наших товарищей (в
подавляющем большинстве ссыльных) -  их у меня  вообще  нет. Все эти  письма
находятся у вас. Они  получались в 1929-[19]30  гг., в начале 1931 г.  я был
уже в  Берлине.  К  этому времени  переписка сошла почти  на  нет.  (Мы даже
подозревали Ландау, что он их перехватывает,  ибо адреса  были Саши Мюллера,
Швальбаха и др[угих] его людей;  об этом даже имеется переписка между тобою,
мною  и Миллем.  Подозрения как  будто не подтвердились). Дальнейшие письма,
если и  получались,  то  лишь  эпизодически  и  изредка;  они  должны  быть,
повторяю, у вас. Начиная с 1931 г.  пркратившаяся переписка заменялась рядом
моих  встреч, о которых  я вам,  вероятно, всегда писал.  Были также  отчеты
иеностранцев.  Были письма отдельных приезжих.  Например, Тензова, ряд писем
которого у меня  сохранилось.  В  них  идет  речь: о  делах торговых  (плохо
торгуем), о том, что товарищи  трбуют более решительных действий: призывов к
стачкам, о слухах, что  хотят захватить архив,о настроениях и пр. Наибольшее
число  таких  писем,  отчетов,  встреч и пр. падает на 1932  год, на  вторую
половину года. Но я не  вижу никакой  возможности  составить диаграмму  этих
часто случайных писем, встреч и отчетов - в большинстве без дат и от которых
лишь частично  остались  следы  в  архивах.  К тому  же  тебя,  по-видимому,
интересует переписка с нашими людьми,  активно ведшаяся в 1929-[19]31  гг. и
только.  Начиная  с  1933  г.  (Париж)  и  эти случайные  письма  и  встречи
фактически  сошли  на  нет.  Я  переписывался  с  Платоном [Волковым]391,  с
А.Л.Соколовской392.  Получил  -  через парижский муниципалитет -  письмо  от
ссыльного  Трегубова - с просьбой о помощи (копию  недавно  послал вам)  и с
указанием нескольких особенно нуждающихся товарищей. Им были посланы  деньги
(или посылки). Трегубов подтвердил, остальные нет. Летом 1933 г.  в Париже и
у тебя был  американец, приехавший из СССР.  В  остальные  годы у меня  было
несколько редких встреч с приезжими из России, в большинстве с иностранцами.
Они либо составляли корреспонденции, либо я их составлял с их слов.  Все эти
встречи  были  очень  редкое явление, всегда случайного  характера. Не знаю,
хватит ли тебе этих сведений.
     Посылаю  тебе:  циркуляр администрации "Бюллетеня" от 1933 [г.] - может
быть пригодится.
     Показание помощника Оскара Кона (в двуъ экземплярах, второй эвентуально
для американской  комиссии).  Оно настолько  бессодержательно, что я  его не
заверил (он почти ничего не помнит).
     Посылаю  также два  твоих  письма от  1935  г. с  предвидением  будущих
амальгам. Эим письма, кажется, вам уже были посланы.
     Важно: Пришли, пожалуйста, несколько твоих последних,  удачных снимков.
Они нужны для издателей. Это срочно.
     Посылаю  также  увеличенный снимок,  сделанный в Берлине  Пфем[фертом],
открытки, посланной мною в СССР.
     Это пока все
     Во время моего отсутствия меня будет  заменять  Тьен393, находящийся со
мной в самой тесной связи, так что адрес действителен и поручения могут быть
выполнены, как если бы я  был в Париже. Тьен заслуживает абсолютного доверия
во всех отношениях, вместе с Паульсеном394 они с исключительной преданностью
все свои силы и время дают работе. Если бы не двое  этих товарищей (Паульсен
наш главный администратор по всей работе и  по "Бюллетеню", в частности),  с
работой было бы очень плохо.
     Впрочем,  сообщение это  имеет достаточно  платоничесакий  характер: ко
времени получения от тебя ответа, я, вероятно, уже буду обратно в Париже.
     [Л.Л.Седов]


        Роман Вольфа Вайса "Я признаюсь"395
     Автор романа - молодой  немецкий коммунист, работавший  несколько лет в
России и остававшийся  полностью на официальной  "линии". В 1935 году, когда
ГПУ готовило "троцкистские" процессы, Вайс был неожиданно арестован наряду с
целым рядом других  немцев. Задача ГПУ  состояла в том,  чтобы  найти  среди
арестованных немцев  (эмигрантов-коммунистов,  инженеров  и  пр.) подходящих
подсудимых  или  свидетелей  для  будущих  процессов. Для  этого нужно  было
заставить   арестованных  признать  себя  агентами   Гестапо   и  союзниками
троцкистов.
     Роман Вайса посвящен главным  образом  его  пребыванию  в  тюрьме ГПУ и
методам допроса. Было бы величайшей ошибкой делать  из сказанного тот вывод,
будто  мы  имеем  перед  собою публицистическое,  агитационное произведение,
имеющее  целью опорочить инквизиционные методы  ГПУ.  Нет,  роман Вайса есть
<i>художественное произведение высокой ценности</i>. Автор не занимается агитацией.
Он  не делает никаких политических выводов или  обобщений. Он  рассказывает,
что он видел и что переживал. Произведение написано в третьем, а не в первом
лице: как роман, а не как мемуары. <i>Художественная и психологическая ценность
произведения очень высоки</i>. Именно поэтому, замечу  мимоходом,  роман наносит
страшный удар инквизиционным методам ГПУ.
     Стиль  автора  отвечает  характеру  его   переживаний:   это   нервный,
прерывистый,  местами конвульсивный стиль.  Переводчик  должен  очень хорошо
знать немецкий и английский языки и быть искусным стилистом.
     <i>Диего   Ривера</i>,  которому  я  изложил  содержание  романа,  чрезвычайно
заинтересовался им и выразил желание дать <i>около 25 иллюстраций к этой книге</i>.
Незачем  пояснять,  какую  ценность  иллюстрации великого  мастера  способны
придать изданию.
     Если бы,  далее, издатель нашел  нужным,  я готов  был бы дать  к книге
предисловие. Сам  по себе роман не нуждается  в пояснениях.  Но  так как имя
автора неизвестно, то предисловие,  может быть, могло бы оказаться нелишним.
Лично я склонен, впрочем, думать, что  иллюстрации Диего  Ривера  совершенно
достаточны для успеха книги.
     Л.Троцкий
     13 августа 1937 г.


        Интервью, данное "Mexico al Dia"396
     1. Моя борьба со Сталиным имеет глубокие социальные корни.  Октябрьская
революция  произведена  была в  интересах  трудящихся  масс  -  против  всех
привилегированных. Однако по историческим причинам, в  обсуждение которых мы
здесь  не  можем входить, над  массами  рабочих и  крестьян  поднялся  новый
привилегированный слой:  всемогущая советская бюрократия. Сталин является ее
вождем. Так  называемые "троцкисты" борются  за  интересы трудящихся  против
новых угнетателей. Если бы господство бюрократии  утвердилось  окончательно,
тогда  все  завоевания Октябрьской  революции были бы  уничтожены. Наоборот,
если  трудящимся  удастся  свергнуть  правящую  касту,  тогда  страна сможет
развиваться в сторону социализма. Борьба  имеет, следовательно, непримиримый
характер.  Окончательный  исход  ее  зависит  как от  внутренних,  так  и от
международных причин.
     2. Новая  конституция СССР  представляет попытку  юридически  закрепить
бесконтрольное  господство  правящей клики  и  ее вождя.  Конституция  имеет
бонапартистский характер,  т.  к.  пытается неограниченную  власть  прикрыть
фальшивым плебисцитом.
     3. О внутренних опасностях отвечено уже выше. Внешние опасности связаны
с надвигающейся  войной. Ведя  непрерывную  борьбу  против народа, советская
бюрократия ослабляет  оборону страны.  Об этом свидетельствует, в частности,
недавняя позорная  капитуляция Москвы перед Японией в  вопросе  об  Амурских
островах397.  Ликвидация  сталинской  диктатуры  властно диктуется  также  и
интересами обороны страны.
     4.  Я закончил книгу о московских процессах под заглавием "Преступления
Сталина". Сейчас я возвращаюсь к работе над биографией Ленина.
     5. Единственное полное  удовлетворение дает человеку  мысль. Умственная
работа  сравнительно мало зависит от  внешних обстоятельств. Если под руками
есть книги,  бумага  и перо, этого достаточно  для  того, чтоб формулировать
выводы собственного жизненного опыта или  опыта других и тем  участвовать  в
подготовке будущего. Неправильно поэтому было бы сказать, что я отказался от
политики. Я не участвую в <i>текущей</i>  политике, в частности я не  вмешиваюсь во
внутреннюю   жизнь   той   страны,   которая    оказала   мне   великодушное
гостеприимство. Но  моя  литературная деятельность,  посвящена ли она теории
или  истории, всегда имеет в виду дальнейшие судьбы человечества и стремится
оказать  освободительному  движению трудящихся посильное содействие.  В этом
широком смысле слова вся моя деятельность имеет политический характер.
     В течение сорока лет моей революционной  борьбы я стоял у власти  около
восьми  лет.  В  течение  этого  периода  я  нисколько  не  чувствовал  себя
счастливее. Равным образом я не вижу основания относиться к своему изгнанию,
как к личному несчастью. Изгнание вытекло  из условий революционной борьбы и
в этом смысле является естественным логическим звеном моей жизни.
     6. Моя нынешняя жизнь мало отличается от той,  которую я вел  в Кремле:
она посвящена работе. О характере этой  работы наиболее существенное сказано
выше. Я  полностью  удовлетворен  условиями  своего  пребывания  в  Мексике.
Правда, агенты Сталина (мне незачем называть их по имени) делают, что могут,
чтобы  отравить мое  существование  и  здесь.  Но  долгий  опыт  научил меня
относиться к ним с равнодушием, к которому примешивается крупица презрения.
     Прибавлю в заключение, что  значительная часть моего времени  посвящена
содействию работе  Международной Следственной Комиссии  по поводу московских
процессов. Я предоставил в распоряжение Комиссии несколько  сот оригинальных
документов, главным  образом  писем, и свыше  ста  свидетельских  показаний.
Заседания пленарной комиссии откроются  17 сентября. Работы подкомиссий -  в
Нью-Йорке   и  Париже   -  идут  непрерывно:  проверка  документов,  допросы
свидетелей и пр. Комиссии состоят не из "троцкистов", а из моих политических
противников. Но,  разумеется,  это не агенты  ГПУ,  а честные и  безупречные
люди.  Прибавлю,  что  Комиссия   неоднократно  приглашала  в  свой   состав
представителей  московского  правительства, Коминтерна и "друзей СССР".  Все
они трусливо отказывались  от участия, чтобы иметь затем возможность кричать
о "пристрастности"  Комиссии.  Я надеюсь, что  в работах пленарной  Комиссии
примут    участие   также   и   авторитетные   представители   мексиканского
общественного мнения.
     В  начале сентября выходит в Нью-Йорке стенографический отчет заседаний
следственной  подкомиссии  в Койоакане  (600  печатных  страниц)398. За  ним
последует  второй  том,  заключающий  в  себе  все  представленные  Комиссии
документы399. Международная  Следственная Комиссия будет иметь таким образом
возможность  построить   свои  заключения  на  гранитном  фундаменте  строго
проверенных  фактов. Я не сомневаюсь ни  на минуту, что  приговор Комиссии и
мирового общественного мнения будет  убийственен для сталинской бюрократии и
ее "друзей".
     Уверенность  в  собственной  правоте и  борьба за  торжество истины над
ложью и фальсификацией приносят самое высокое удовлетворение, какое доступно
человеку.  Я  исполнен  живейшей  благодарности мексиканскому  народу и  его
правительству, которые дали мне возможность в критический период  моей жизни
беспрепятственно  вести  борьбу  против самого чудовищного  из  политических
подлогов.
     Л.Троцкий
     16 августа 1937 г.


        Интервью, данное "Sunday Sun of Sydney"400
     1.  Япония  хочет  превратить  Китай  в  свою "Индию". Чтоб  обеспечить
господство над этой гигантской страной, нужно  западную часть Тихого  океана
превратить в Японское море. Австралия замыкает это будущее "Японское море" с
юга. Японии необходимо найти опорную базу в Австралии.
     Стратегическое  положение  вашего  континента  не  может  не  разжигать
аппетиты   японских   милитаристов.   Вы   живете   слишком  далеко   и   от
Великобритании, и от  Соединенных Штатов.  Ближайшая британская морская база
Сингапур может иметь только вспомогательное и временное значение.
     Помимо  этих чисто военных  соображений, притягательная сила  Австралии
сама по себе очень велика. На Японских островах приходится более 175 человек
населения  на  квадратный  километр.  В  Австралии  около  одного  человека.
Австралия богата разными  видами  сырья, которого не хватает  Японии. Каждый
австралиец,  включая и  грудных  младенцев, потребляет  в среднем  около ста
килограммов  мяса  в  год,  тогда  как  на  итальянца  приходится  всего  15
килограммов (пышный национализм  Муссолини имеет,  как  видим, очень постный
характер), а на японца приходится совсем микроскопическая величина.
     Не будет преувеличением сказать, что судьба Австралии,  по крайней мере
на 50%,  решается ныне в Шанхае и вообще в Китае.  Поддержка освободительной
борьбы  китайского  народа  против  японских  хищников  представляет одно из
важнейших условий защиты независимости Австралии и Новой Зеландии.
     2 и  3.  Я не  могу, к  сожалению,  похвалиться  близким  знакомством с
социальной  и  политической  жизнью  Австралии.  Мне никогда  не приходилось
бывать  в  Австралии, и я не имел возможности следить за ее  прессой. Однако
русская и мировая литература, посвященная экономическим условиям  Австралии,
ее  социальному  законодательству,  достаточно обильна.  Наши  народники,  в
частности, часто  цитировали Австралию  и Новую  Зеландию как образец нового
социального режима.  Незачем говорить,  что  я  с  интересом следил за вашим
социальным законодательством, возможность которого обусловлена естественными
богатствами страны, с одной стороны, системой протекционизма, с другой.
     Я  не  думаю,  однако, что  ваше  законодательство создает  особый  тип
социального  развития, принципиально  отличный  от  других капиталистических
стран.   Решающее   значение    имеет   вопрос   о   формах   собственности.
Капиталистическая конкуренция ведет также и в Австралии, как свидетельствует
статистика, к  концентрации собственности в форме  финансового капитала  и к
возрастающему углублению  социальных противоречий. Отсюда раньше  или  позже
должны вытечь соответственные политические последствия.
     Несомненно,  социальные  отношения  Австралии более  устойчивы,  чем  в
большинстве других  стран, особенно  европейских.  Но  это  устойчивость  не
абсолютная и  не вечная.  Ближайший мировой  кризис,  которого следует ждать
через два-три  года,  когда  военные программы великих держав  приблизятся к
завершению, потрясет и Австралию. Ближайшая война, которой, - увы! - видимо,
остается недолго ждать, неизбежно вовлечет и Австралию в свой водоворот. Эти
перспективы  не очень отрадны, но они отвечают  действительности, и  было бы
преступным легкомыслием закрывать на них глаза.
     4.  Политика Гитлера есть политика агрессивного империализма.  Политика
Сталина есть политика  самосохранения новой привилегированной  касты. Гитлер
ищет "дружбы" Великобритании. Сталин ищет военного  союза с Францией и через
Францию  сближения  с Великобританией.  Если эти  планы  не  удадутся,  союз
Гитлера со  Сталиным станет не  только возможностью,  но  и неизбежностью...
если только  Гитлер  и  Сталин удержат до того времени власть. Я  за  это не
ручаюсь.
     5. Большевистская партия в годы гражданской войны  рассматривала террор
как неизбежное временное орудие, сопутствующее, как свидетельствует история,
каждой  революции.  Задачей этого  террора было освободить народ  от  старых
насильственных  оков   и  расчистить  пути  для  развития  социалистического
общества.
     Нынешний  террор  советской  бюрократии   имеет   не  революционный,  а
реакционный  характер.  Его задача  - помочь  формированию  нового правящего
класса  и  прежде  всего  оградить всемогущую советскую бюрократию от всякой
оппозиции, от всякой критики.
     6. Вопрос  о  моем возвращении в СССР не есть личный вопрос.  Я не могу
заменить Сталина во главе нынешнего государственного аппарата, который имеет
насквозь реакционный и антинародный характер. Но я твердо надеюсь на то, что
народы  СССР, проделавшие в нынешнем столетии три революции,  найдут способы
покончить  с  деспотизмом  сталинской  бюрократии  и  расчистить  пути   для
свободного социалистического развития. Вся  моя деятельность  преследует эту
цель.
     Л.Троцкий
     17 августа 1937 г.


        Ответы на вопросы Алвина  М. Джозефи401,  "Нью-Йорк Гералд  Трибюн"402,
Нью-Йорк
     1.  В  настоящее  время  много людей  в  Америке  очень  заинтересовано
окончательным  исходом испанской  гражданской  войны. Изучающими этот вопрос
делается много попыток  предвидеть ее финал. Каков, по вашему  мнению, будет
окончательный исход этой борьбы,  и чем мотивируется ваше мнение? Как скоро,
думаете вы, наступит конец?
     1.  Лучшими  помощниками  генерала Франко403  являются Негрин404 и  его
союзник  Сталин.  При  помощи  реакционной социальной  политики и  не  менее
реакционных репрессий они убивают освободительные надежды испанских крестьян
и революционный энтузиазм  рабочих.  Только этим объясняются военные неудачи
республиканцев  и затяжной характер  войны. Народ видит все меньше и  меньше
разницы   между  программами   и  режимами   обоих  воюющих  лагерей.  Голое
противопоставление  "демократии"  фашизму очень  мало говорит  уму  и сердцу
масс,  особенно  во время  войны,  когда в  обоих лагерях  царит  фактически
военная диктатура. Рабочие и крестьяне  способны на величайшие  жертвы, если
ясно знают, за что борются. Гражданская война побеждает  прежде всего смелой
социальной программой. Если бы "республиканцы" могли иметь такую программу и
немедленно  приступили к  ее  осуществлению  на занимаемой  ими  территории,
девять   десятых   всего  населения   Испании  были   бы   охвачены  могучим
революционным порывом, и генерал Франко со своими бандами безжизненно  повис
бы  в воздухе.  Правительство Негрина-Сталина, которое в тылу  ведет войну с
рабочими и  крестьянами, неспособно обеспечить военную  победу. Но даже если
допустить,  что Негрин одержит  победу над  Франко, из  такой чисто  военной
победы  выросла  бы  новая  военная  диктатура,  мало  чем  отличающаяся  от
диктатуры   Франко.   <i>Без   социальной   революции   победа    фашизма   или
полуфашистского  милитаризма в Испании  совершенно  неизбежна, независимо от
хода военных операций.</i>
     Если  гражданская  война в  нынешнем  ее виде  затянется  на длительный
период при  возрастающем  безразличии народных масс,  она может  закончиться
деморализацией обоих воюющих лагерей и компромиссом генеральских верхушек  с
целью установления совместной военной диктатуры.
     2. Считаете ли  вы,  что существует  какой-либо легальный или моральный
базис для итальянского и германского вмешательства в союзе с восставшими?
     2.  Не  понимаю,  о  каком  "легальном"  или  "моральном"  базисе   для
итальянской или германской интервенции405 в Испании может  вообще идти речь!
Реальным "базисом" фашистской  интервенции являлись: вероломно-выжидательная
политика Великобритании, трусливо-бессильная политика Леона Блюма во Франции
и рабская  зависимость политики Сталина  от  Лондона и Парижа. Правительства
Берлина и  Рима имели достаточно случаев убедиться, что речи о международной
борьбе демократии против фашизма представляют собой чистейшее  шарлатанство.
На самом деле борьба ведется за стратегические позиции  в Средиземном море и
за  испанское  сырье.  Рим  и  Берлин  ничуть не испугались поэтому  мнимого
"единого демократического фронта" и решились на  чисто разбойничье вторжение
во внутреннюю жизнь Испании. Мы имеем здесь репетицию будущей мировой войны,
в  которой  принципы  "демократии"  будут  играть  еще  меньшую  роль, чем в
нынешней борьбе держав вокруг Испании.
     3. Считали ли бы вы, что существует какой-либо  легальный или моральный
базис для английского,  французского  или русского вмешательства  в союзе  с
лоялистами?
     3. Разумеется, для оказания помощи законному испанскому правительству у
Англии, Франции или СССР было неизмеримо больше "легальных" оснований, чем у
Муссолини или Гитлера - для помощи мятежному генералу. Но, как сказано выше,
роли  великих  держав ни  в малейшей степени не  определяются моральными или
юридическими принципами.  Советская  бюрократия хочет  на  спине  испанского
народа завоевать  доверие французской и английской буржуазии. Военная помощь
со  стороны СССР была поэтому заранее обусловлена обязательством  испанского
правительства  вступить  в  открытую  борьбу  против революционных рабочих и
крестьян.  ГПУ перенесло свой  аппарат на почву Испании для истребления всех
сторонников пролетарской  революции.  Убийство анархиста Дуррути406,  Андрея
Нина и других вождей ПОУМа (которые, к слову сказать, не имели ничего общего
с троцкизмом)  было организовано советскими агентами  ГПУ  под  руководством
консула Антонова-Овсеенко, по непосредственным инструкциям из Москвы. Сталин
говорит Лондону и Парижу: "Вы можете положиться на меня!"
     4.  По   поводу   Германии   и   Италии:  считаете   ли   вы  вероятной
продолжительность фашистского режима в этих двух странах? Как долго, сказали
бы вы,  эти режимы  могут существовать? Каков, по вашему мнению, будет финал
этих режимов? Какая социальная система наследует фашизму?
     4.  Фашистские  режимы  возникли  прежде  всего   в  тех  странах,  где
социальные противоречия  достигли  особенной  остроты.  Фашизм  подавил  эти
противоречия,  но  не  устранил их. Раньше  или позже они  должны прорваться
наружу.  Лучшим помощником фашизма  является, повторяю,  нынешний Коминтерн,
который  парализует  рабочие  массы  чудовищными тактическими  зигзагами  по
команде из Москвы  и систематически деморализует международный революционный
авангард,   отучая  рабочих   "вождей"  мыслить  или  просто  подкупая   их.
Возрождение действительного  революционного Интернационала, независимого как
от  буржуазных  правительств,  так  и от реакционной московской  дипломатии,
быстро вернет рабочим массам  доверие к себе  самим и пробудит революционное
движение  в   Германии  и  Италии.  В   случае  мировой   войны   фашистские
правительства  в  первый  период   могут  обнаружить   перевес  над   своими
противниками, но внутренние социальные противоречия быстро примут в Германии
и Италии,  лишенных к тому же  сырья и продовольствия,  неслыханную остроту.
Война опрокинет много режимов. Но первыми ее жертвами - это можно  сказать с
уверенностью - явятся режимы Муссолини и  Гитлера. На смену им  может придти
только   политическое   господство  рабочего   класса   и   социалистическое
переустройство общества.
     5.  Считаете  ли  вы,  что  внутренние  дела Германии  и  Италии  могут
принудить их углубляться все больше и больше в испанскую борьбу?
     5.  Я  не  думаю,  что Германия и Италия слишком углубятся  в испанскую
борьбу: это грозило бы конфликтом  между  ними самими; между тем, <i>на  данной
стадии</i> они заинтересованы в демонстрации своей солидарности. Поскольку  дело
идет  о  борьбе  против  социалистической  революции  в  Испании,  Гитлер  и
Муссолини не могут желать лучшего  жандарма, чем  Сталин.  Наконец,  степень
вмешательства   определяется  закулисными  международными  группировками,  в
частности стремлением Гитлера не  слишком отталкивать Великобританию. Однако
точные предсказания на этот счет вряд ли возможны.
     6.  Перед лицом фашизма  во  всем свете не верите ли вы в единый  фронт
всех либеральных групп? Готовы ли вы принять  участие в таком едином фронте,
помогая тем самым разрушению мирового фашизма?
     6. Из всего сказанного выше вытекает  с достаточной ясностью, что я  ни
на минуту  не  верю  в  возможность  и  эффективность  международного  союза
"либеральных  групп" для борьбы с фашизмом. Опыт Италии, Германии, Австрии и
других стран свидетельствует, что "либеральные группы" совершенно  бессильны
в борьбе с фашизмом, который выдвигает  против них демагогическую социальную
программу и  обрекает их  на полное ничтожество. Бороться  с фашизмом  можно
только  на   почве  действительной,  серьезной,   революционной   социальной
программы, способной  сплотить не только пролетариат,  но и угнетенные массы
мелкой  буржуазии.  Поскольку  "либеральные  группы"  являются  противниками
революционной программы, постольку они способны лишь парализовать инициативу
масс и толкать  их в  лагерь фашизма. Формула "антифашизма" очень удобна для
жонглирования господ  депутатов, профессоров,  журналистов и просто салонных
болтунов. Рабочему, безработному, бедняку-крестьянину,  разоренному  фермеру
или  обанкротившемуся  мелкому  торговцу,  вообще  подавляющему  большинству
населения голая формула "антифашизма" не  говорит  решительно ничего. Шумиха
всякого рода  "антифашистских"  парадов,  банкетов,  коалиций  и  пр.  и пр.
способна только  сеять  иллюзии и  облегчать  работу реакции. Стереть с лица
земли  египетскую  язву фашизма могут только  миллионы и  десятки  миллионов
трудящихся, угнетенных, эксплуатируемых. Но им нужна для этого революционная
программа и революционная организация.
     7.   Почему   существуют   разногласия    между   лидерами   испанского
республиканского правительства?
     7. Политические разногласия в  так  называемом "республиканском" лагере
Испании  прямо или косвенно  определяются антагонизмом классовых  интересов.
Правительство Негрина хочет  во  что бы  то  ни  стало  спасти режим частной
собственности.  Как  показывают   разгромы  рабочих   организаций,   аресты,
подложные  обвинения, расстрелы  из-за угла  или в спину,  охрана  интересов
капитала неизмеримо важнее для Негрина, чем соблюдение принципов демократии.
Испанские   крестьяне,  наоборот,  хотят  получить  землю.   Рабочие   хотят
избавиться  от  эксплуатации  путем экспроприации  средств производства.  Во
время  революции  социальные  антагонизмы  достигают   крайнего  напряжения.
Каждому  политику  приходится  выбирать:  с  буржуазией  и с  правительством
Негрина  против  рабочих  и  крестьян или с  рабочими и крестьянами - против
Негрина.  Ларго Кабальеро не  хочет рвать с  рабочими,  но  боится  рвать  с
буржуазией.  Отсюда его колеблющаяся ("центристская") политика. Анархистские
рабочие  массы  Каталонии хотят социальной революции, хотя идеи их  на  этот
счет  смутны.  Но  анархистские  вожди  при  первом  столкновении с  суровой
действительностью   выбросили   вон   свой   анархизм  и  стали  вульгарными
буржуазными министрами. Вожди  ПОУМа стояли "в принципе" за социалистическую
революцию, но  на  деле боялись  оторваться  от анархистских  вождей. Вместо
того, чтобы смело стать во главе революционных масс, вожди ПОУМа колебались,
выжидали, заключали верхушечные блоки, вступали в реакционные министерства и
тем дезориентировали массы. Ложной политикой рабочих организаций объясняется
тот факт, что испанский пролетариат, несмотря на  свои исключительные боевые
качества, которые могли ему дважды и трижды  обеспечить полную победу, видел
до  сих  пор  одни  только  поражения.  Без  подлинно  революционной  партии
пролетариат не может прийти к победе.
     8.  Могу ли я  спросить, что по вашему мнению важнее:  выиграть сначала
войну или же провести социальные реформы еще до ее окончания?
     8. Вопрос, на мой взгляд, неправильно поставлен. Опыт испанской  войны,
как и  всех великих гражданских войн,  в том числе и в Соединенных Штатах, в
60-х годах прошлого века, показывает,  что нельзя выиграть гражданскую войну
без открытого  провозглашения и фактического осуществления программы великих
социальных  реформ. Кто обещает  массам  реформы <i>после</i> окончания  войны, тот
обманывает  массы,  и   тому  массы  законно   не  верят.   Именно   поэтому
правительство Негрина-Сталина и терпит постыдные поражения.
     9.  Почему  разногласия  между  лоялистскими  лидерами  не  могут  быть
отложены до победного окончания войны?
     9.  Разногласия касаются  вопроса  о  том, <i>как</i> вести войну:  при помощи
полицейского террора над  массами или при помощи  мер  социальной революции.
"Отложить" эти разногласия до конца войны значит  предоставить правительству
Негрина полную свободу для подготовки катастрофы, т. е. военного поражения и
торжества фашизма.
     10. Если бы  России  пришлось  руководить  объединенным  фронтом против
мирового  фашизма и вступить в войну с  Германией и  Италией, согласны ли вы
были бы принять участие в такой борьбе и предложить Сталину ваше содействие?
     10. Если бы СССР оказался в войне с фашистским государством, то все мои
сторонники,   все   вообще  действительные   революционеры  изо   всех   сил
поддерживали  бы в этой  войне СССР и Красную Армию, <i>несмотря</i>  на сталинскую
диктатуру.  Так, в  августе  1917 года  большевики боролись  в первых  рядах
против восстания реакционного генерала Корнилова, <i>несмотря</i> на  существование
правительства Керенского.
     11. Надеетесь ли вы когда-либо примириться со Сталиным  или  же это вне
всякой возможности?
     11.  Сталин   является  вождем  привилегированной  бюрократии  и  новой
аристократии выскочек и  потому на  международной арене выступает  как чисто
реакционный фактор.  О  примирении  моем с такой политикой  и с теми, кто ее
проводит, не может быть и речи.
     12.  Хотели  бы  вы вернуться  в  Россию?  Надеетесь  ли вы  когда-либо
вернуться?
     12.  Я не могу ставить  этот вопрос в чисто  сентиментальной плоскости:
все зависит от политических условий. Я  не сомневаюсь, что  трудящиеся массы
СССР   низвергнут  тираническую   диктатуру   деморализованной   бюрократии.
Разумеется, я готов принять участие в такого рода освободительной борьбе.
     13. Могу ли я  спросить, какие реформы  или изменения произвели бы вы в
случае вашего возвращения в Россию и получения необходимых полномочий?
     13. Дело идет не обо мне лично, а  о  той программе, которую трудящиеся
массы  СССР  должны осуществить и  несомненно  осуществят после  низвержения
нынешней  бонапартистской  диктатуры.  Важнейшие  реформы,  на  мой  взгляд,
таковы:  восстановление  самой  широкой советской  демократии и  легализация
борьбы партий; ликвидация несменяемой бюрократической касты путем выборности
всех  чиновников; выработка  хозяйственных планов при  прямом участии самого
населения и  в  его  интересах;  устранение вопиющих  и оскорбительных  форм
неравенства;  ликвидация  чинов,  орденов   и  всех  других  отличий  нового
советского  дворянства;  радикальное  изменение  внешней  политики   в  духе
принципов  интернационализма.  Одной  из частных,  но  важных  мер  я считаю
гласный и открытый пересмотр всех последних судебных процессов, реабилитацию
невиновных, суровую кару для организаторов подлога.
     14. Имеете ли вы какое-либо заявление, которое я  мог бы взять с собой,
касающееся   политического,   экономического  или  социального  положения  в
Соединенных Штатах?
     14.  Позвольте  мне  не  отвечать  на  этот  вопрос,  т.  к.  я  строго
придерживаюсь  принципа  невмешательства  во  внутреннюю  жизнь  не   только
Мексики, но и ее могущественного соседа - Соединенных Штатов.
     Л.Троцкий
     23 августа 1937 г.
     P.S.  Настоящие ответы должны быть напечатаны полностью  и дословно.  В
противном случае они должны быть мне возвращены.
     Л.Т[роцкий]

     Не для печати, только для членов организаций

        Всем организацияим, примыкающим к  Четвертому Интернационалу.  Проверка
идей и людей на опыте Испанской революции
     Испанская революция имеет в глазах передовых рабочих громадное значение
не только как историческое событие первостепенной важности, но и  как высшая
школа  революционной  стратегии.  Идеи  и  люди  подвергаются  исключительно
важной,   можно  сказать,  безошибочной   проверке.   Обязанностью   каждого
серьезного марксиста является изучение не только событий революции, но и тех
политических  позиций,  какие различные группировки и отдельные работники  в
нашей собственной среде занимают по отношению к испанским событиям.

     <i>Т[оварищ] Вэр407 и т[оварищ] Снивлит.</i>
     В этом письме  я хотел бы  остановиться на одном частном,  но  в высшей
степени  поучительном  примере,  именно,  на  позиции  т.  Вэра,  одного  из
руководящих работников нашей бельгийской секции. Вэр выступал докладчиком по
испанскому  вопросу  на   заседании   Центрального   Комитета  Революционной
Социалистической  Партии  в конце  июня  этого  года. Отчет о  его  докладе,
напечатанный  во Внутреннем Бюллетене бельгийской секции за июнь-июль, очень
краток,  всего  около 25  строк,  но  он дает тем не  менее достаточно ясную
картину ошибок  тов.  Вэра, очень опасных как для нашей  бельгийской секции,
так и для всего Интернационала.
     Тов.     Снивлит,     вождь    голландской    Р.С.А.П.408,    полностью
солидаризировался, как известно, с политикой ПОУМа и тем ясно обнаружил, как
далеко  он  отошел  от революционного марксизма. Что  касается тов. Вэра, то
дело  обстоит несколько иначе. Вэр осторожнее. Его  рассуждения и  раньше  и
теперь пересыпаны оговорками:  "с  одной  стороны", "с  другой  стороны". Он
занимает  по  отношению  к  ПОУМу  "критическую"  позицию, заимствуя  многие
аргументы из нашего общего арсенала. По существу же его центристская позиция
гораздо более способна внести смуту  в наши ряды, чем позиция тов. Снивлита.
Необходимо поэтому подвергнуть взгляды Вэра внимательной критике.
     <i>Оптимистический фатализм как черта центризма</i>
     Вэр делал свой  доклад до разгрома ПОУМа и  до бандитского убийства его
вождей агентами Сталина в Испании (Антонов-Овсеенко и др.) Память Нина и его
соратников мы  будем непримиримо  защищать против  клеветы московских и иных
негодяев.  Но трагическая гибель Нина не  может изменить наших  политических
оценок,  которые  диктуются  историческими  интересами  пролетариата,  а  не
сентиментальными соображениями.
     Тов. Вэр уже в течение длительного времени совершенно ошибочно оценивал
ПОУМ, считая, что  под  давлением событий эта  партия должна,  так  сказать,
"автоматически"  эволюционировать влево и что наша политика в Испании должна
ограничиваться  "критической"  поддержкой   ПОУМа.  События  совершенно   не
подтвердили  этого  фаталистического  и  оптимистического  прогноза, который
крайне характерен для центристского, а не марксистского мышления. Достаточно
здесь напомнить, что тем же фаталистическим  оптимизмом  проникнута была вся
официальная политика ПОУМа, руководство которого так  же приспосабливалось к
анархистским  вождям  в надежде,  что  они  автоматически  встанут  на  путь
пролетарской революции,  как Вэр  приспосабливался к  вождям ПОУМа. Все  эти
ожидания  потерпели полное крушение: события  отбросили анархистских вождей,
как и лидеров ПОУМа, не влево, а вправо. Вместо того, чтобы открыто признать
ошибочность своей политики, Вэр хочет отступить  незаметно на новую позицию,
которая отличается от вчерашней еще большей путаностью.

     <i>Характеристика ПОУМа</i>
     В противоположность  С.Н.Т.409  и Ф.А.И.410, существующих десятки  лет,
-так   начинает  Вэр  свой  доклад,  -   "ПОУМ  -  недавнего  происхождения,
разнороден, левая в нем слаба". Эта характеристика  представляет радикальное
осуждение не  только позиции  Снивлита,  но  и всей предшествующей  политики
самого  Вэра.  Ибо  где  обещанная  нам эволюция  влево? В то  же время  эта
характеристика  ПОУМа  отличается  преднамеренной  неопределенностью. "Левая
слаба". Слово "левая" здесь ничего не означает. Идет ли речь  о марксистской
фракции ПОУМа или о левоцентристской? Вэр сознательно  не хочет  отвечать на
этот вопрос. Мы ответим за него: последовательной марксистской фракции после
исключения  "троцкистов"  в  ПОУМе  нет вообще. Но  даже  и левоцентристская
фракция  слаба.  В этом Вэр  прав. Но это значит лишь,  что  после шести лет
опыта революции  политика  ПОУМа  определяется  правыми  центристами. Такова
неприкрашенная правда.

     <i>Тов. Вэр "критикует" ПОУМ</i>
     Послушаем теперь, как Вэр критикует ПОУМ.
     "Ошибки ПОУМа: присоединение к  народному  фронту во время выборов.  Он
исправил  эту ошибку  19 июля411  путем  вооруженной борьбы. Вторая  ошибка:
участие  в   правительстве   и  роспуск  комитетов.  Но   после   выхода  из
правительства в ПОУМе совершилось идейное очищение".
     Все  это  напоминает, на первый взгляд, марксистскую критику. На  самом
деле  Вэр пользуется стерилизованными  обрывками марксистской критики не для
того,  чтоб  разоблачить,  а,  наоборот,  чтобы  прикрыть оппортунистическую
политику  ПОУМа - и свою собственную.  Прежде  всего  бросается в глаза, что
речь идет у нашего критика об отдельных "<i>ошибках</i>" ПОУМа, а не о марксистской
характеристике всей его политики. "Ошибки"  могут быть у всякой организации.
Ошибки были у Маркса, ошибки были у Ленина, у большевистской партии в целом.
Но  эти ошибки  своевременно  исправлялись благодаря  правильности  основной
линии.  У ПОУМа дело  идет не об  отдельных "ошибках",  а о нереволюционной,
центристской,  т. е. по  существу  дела оппортунистической  основной  линии.
Иначе сказать: у революционной партии "ошибки" являются исключением; у ПОУМа
исключением являлись отдельные правильные шаги.

     <i>19 июля 1936 г.</i>
     Вэр напоминает  нам, что ПОУМ участвовал 19 июля 1936 г. в  вооруженной
борьбе. Еще бы! Не участвовать в этой борьбе, захватившей  весь пролетариат,
могла бы только  <i>контр</i>революционная  организация: никто  из нас, конечно, не
квалифицировал так  ПОУМ.  Но  каким образом участие в борьбе масс,  которые
навязали  в те дни <i>свою</i> политику и  анархистам, и социалистам,  и поумистам,
могло "исправить  ошибку" участия в народном  фронте? Нисколько!  Борьба  19
июля,   несмотря  на  фактическую   победу  рабочих,  закончилась   экивоком
двоевластия  только потому, что  ни  одна  организация не имела  необходимой
ясности  в голове и необходимого мужества,  чтобы довести  борьбу до  конца.
Участие ПОУМа в Народном фронте было не случайной "ошибкой",  а безошибочным
признаком его оппортунистического характера. В июльские  дни изменилась лишь
внешняя   обстановка,   но    не   характер   центристской    партии.   ПОУМ
приспосабливался к рабочему восстанию, как за несколько месяцев перед тем он
приспосабливался  к  избирательной механике Народного фронта.  Левый  зигзаг
центризма дополняет  правый зигзаг, но вовсе не "исправляет" его. И во время
левого зигзага ПОУМ полностью сохранял свою половинчатую позицию и тем самым
готовил будущую катастрофу.

     <i>Участие в правительстве</i>
     "Вторая  ошибка, -  говорит Вэр, -  участие в  правительстве  и роспуск
комитетов." Откуда же появилась эта "вторая ошибка", если участие в июльском
восстании "исправило" предшествующую ложную  политику? На самом деле участие
в правительстве  было очередным зигзагом, вытекавшим из центристской природы
партии. Тов.  Снивлит  писал,  что  он  "понимает"  это  участие.  Увы,  эта
двусмысленная  формула  показывает лишь,  что  Снивлит <i>не</i>  понимает  законов
классовой борьбы в эпоху революции. Июльские дни 1936  г., когда каталонский
пролетариат  при  правильном руководстве мог  бы без дополнительных усилий и
жертв  захватить всю власть и  открыть эпоху диктатуры пролетариата во  всей
Испании,   закончились,   в  значительной  мере   по  вине   ПОУМа,  режимом
двоевластия,  т.   е.  временным  расчленением  власти  между  пролетариатом
(комитеты) и  буржуазией  в лице ее  лакеев (лидеры  сталинцев, анархистов и
социалистов). Интерес  рабочих  состоял в  том,  чтобы уничтожить как  можно
скорее опасный экивок путем передачи  всей власти комитетам, т. е. испанским
советам.  Наоборот, задача  буржуазии состояла  в том, чтобы во  имя "единой
власти"  уничтожить  комитеты.  Участие  Нина  в  официальном  правительстве
явилось составной частью плана буржуазии, направленного против пролетариата.
Если Снивлит "понимает" это, тем хуже  для него. Вэр  осторожнее: он говорит
об  участии в  правительстве,  как  о  "второй  ошибке". Недурная  "ошибка",
состоящая  в  прямой   поддержке  правительства  буржуазии  против   рабочих
комитетов!
     "Но,  -  спешит прибавить Вэр,  чтобы обломать  лезвие своей критики, -
после  выхода из  правительства  в ПОУМе совершилось  идейное очищение". Это
прямая  неправда,  которую  Вэр  сам  опроверг  уже цитированной  нами  выше
характеристикой ПОУМа как <i>разнородной</i> партии, в которой "левая слаба". Какое
же это "идейное очищение",  после которого даже  левый центризм составляет в
партии слабое меньшинство? Или, может быть, под "очищением" надо понимать...
исключение большевиков-ленинцев?

     <i>Критика Интернационального Секретариата</i>
     Вэр заходит еще дальше по пути адвокатской защиты центризма. Перечислив
"ошибки" ПОУМа,  он для соблюдения симметрии немедленно перечисляет "ошибки"
Интернационального Секретариата. Приведем снова дословную цитату:
     "Ошибки И[нтернационального]  С[екретариата]: десять дней после 19 июля
в  Париже не имели позиции. Не видели важности событий. Не принимали участия
в  брюссельской   конференции412:   слишком   дословно  применяли  парижскую
резолюцию.  Следовало воспользоваться  этой оказией, чтобы  толкнуть  ПОУМ в
сторону  революционной политики. Отрезали  себя от Нина,  опубликовав письмо
Троцкого".
     Не  веришь  своим  глазам,  читая  это  нагромождение  "обвинений"!   У
И[нтернационального]  С[екретариата] могли,  конечно,  быть  те  или  другие
практические  упущения  и даже  политические ошибки. Но ставить  их  на один
уровень  с оппортунистической  политикой  ПОУМа можно разве  лишь для  того,
чтобы  взять на себя неуместную роль третейского судьи между  враждебной нам
партией  и нашей  собственной  международной организацией.  Здесь  тов.  Вэр
обнаруживает не в  первый  раз  убийственное  отсутствие  чувства пропорции.
Присмотримся, однако, ближе к его обвинениям.
     "Десять дней"  после  19 июля И[нтернациональный] С[екретариат] не имел
позиции!  Допустим,  что  это правильно.  В чем  была причина: в  недостатке
информации, в чрезмерной осторожности?  Вэр не  объясняет. Разумеется, лучше
иметь  "позицию"  немедленно.  Но  при  одном условии:  если это  правильная
позиция.  И[нтернациональный]  С[екретариат]  есть  высшее  административное
учреждение. Он должен быть очень  осторожен в  занятии политической позиции,
тем более, что он непосредственно не руководил и не мог руководить борьбой в
Испании.  Но если  И[нтернациональный] С[екретариат] "через десять дней"  не
имел позиции, то т. Вэр  через год после 19 июля занимает  совершенно ложную
позицию. Это неизмеримо хуже!

     <i>Конференция в Брюсселе</i>
     Нужно   было,  видите  ли,  снова  участвовать  в  жалкой  и  ничтожной
брюссельской  конференции  центристов,  чтобы   "толкать  ПОУМ"   в  сторону
революционной  политики. Воздействовать  на  ПОУМ  надо, оказывается,  не  в
Барселоне,  а  в Брюсселе. Не перед лицом революционных масс, а  в  закрытом
помещении конференции. Как будто мы первый раз встречаемся  с вождями ПОУМа!
Как  будто мы  в  течение  шести  лет  не  пытались  "толкать"  их  на  путь
революционной  политики.  Все  методы  и  все  пути  были нами  испробованы:
обширная переписка, посылки делегатов, организационная связь, многочисленные
статьи и целые брошюры,  наконец,  публичная  критика.  Однако  вместо того,
чтобы  перейти  на  путь  марксистской  политики, вожди  ПОУМа, испугавшиеся
неумолимых  требований  революции,  окончательно вступили на путь центризма.
Все это для Вэра, очевидно, случайности, не имеющие значения.  Зато огромное
значение  должна была иметь... центристская конференция в  Брюсселе, где Вэр
перед  одним или двумя  вождями ПОУМа  произнес бы  речь, которая  <i>в  лучшем
случае</i> повторяла бы  то, что сотни раз говорилось и писалось до конференции.
В тов.  Вэре  и  на  этот раз  центрист дополняется  сектантом. Для сектанта
высшим  моментом   жизни  является  собственное  самоопределение  на  1001-й
конференции!

     <i>Письмо Троцкого413</i>
     Наконец, последнее  обвинение:  опубликование письма  Троцкого. Письмо,
насколько знаю, действительно не предназначалось для опубликования. Но нужно
же поистине  утратить последние остатки политического чутья,  чтобы видеть в
опубликовании этого письма важный фактор  в  определении  наших  отношений с
ПОУМом.  Письмо  квалифицировало участие в  блоке  с буржуазией,  как <i>измену</i>
пролетариату. Верно  это  или неверно? Мы никогда не  заподозривали  чистоты
намерений  Нина. Но  политическая  оценка его  участия в Народном фронте как
акта измены была совершенно правильна. Каким образом, однако,  опубликование
этого  письма могло  "отрезать" нас  от  Нина? Ведь  мы  и  до  письма  были
достаточно отрезаны  от него, и не  случайно: вся его политика шла вразрез с
нашей.  Нин не по капризу порвал с нами  за три года до опубликования письма
Троцкого.  Или,  может  быть,  Вэр  хочет  сказать,  что после  выборов  Нин
эволюционировал в  нашу  сторону, но что опубликование письма  помешало  его
эволюции? Иного смысла слова Вэра иметь не могут, если они вообще имеют хоть
тень  смысла.  На самом  деле,  как мы знаем, Нин и  его  друзья  продолжали
считать свое участие в Народном фронте, а затем в правительстве правильным и
даже требовали возобновления этого участия. Дело шло и тут не об "ошибке", а
о политической  линии. Наконец, если допустить даже, что ПОУМ понял "ошибку"
участия в Народном фронте,  то каким образом опубликование  письма  с резкой
характеристикой  этой ошибки  могло  помешать  эволюции  ПОУМа? Хочет ли Вэр
сказать (что-нибудь он хочет же сказать!), что  Нин так  обиделся на письмо,
что решил вернуться на прежнюю неправильную позицию? Но такое мнение слишком
оскорбительно для Нина, который руководствовался  политическими идеями, а не
соображениями мелкого личного самолюбия.
     Таковы те  "ошибки"  И[нтернационального]  С[екретариата], которые  Вэр
ставит на  одну доску  с  центристской политикой  ПОУМа. Этим он  показывает
лишь, что он  сам занимает позицию  "третейского  судьи" между  марксизмом и
центризмом.

     <i>Подготовка к майским дням (1937)414</i>
     Дальше Вэр переходит к майским событиям этого года.
     "Можно констатировать, - говорит он, - что ПОУМ ожидал их и вооружался.
Размах событий застиг  партию  врасплох. Но  какая  угодно  партия  была  бы
застигнута врасплох".
     Что ни фраза, то ошибка, притом не  случайная  ошибка, а продукт ложной
политической линии.  "Предвидеть" майские события и  готовиться к ним  можно
было   только  одним-единственным   путем:   объявив   непримиримую   борьбу
правительствам Каталонии  и Испании; отказывая  им  в  каком бы  то ни  было
политическом  сотрудничестве;  противопоставляя  свою  партию всем остальным
партиям,  т.  е.  их  руководящим  центрам,  в  частности  и  в особенности,
руководству С.Н.Т.  (профессиональных  союзов).  Ни на  минуту  не позволять
массам  смешивать  революционных  вождей  с  лакеями  буржуазии! Такого рода
непримиримая политика,  наряду, разумеется, с  активным участием  в  военной
борьбе и в революционных  движениях масс, обеспечила  бы ПОУМу непререкаемый
авторитет  в среде всех  рабочих,  прежде  всего  анархистских, составляющих
большинство   каталонского   пролетариата.   Вместо  этого   ПОУМ   требовал
возвращения  своих вождей в состав контрреволюционного правительства и в  то
же время заверял в каждом номере "Батайа", будто рабочие могут без боя взять
власть.  ПОУМ  выдвигал даже  с этой целью игрушечный проект особого съезда,
созванного  буржуазным  правительством  для...  передачи  власти  рабочим  и
крестьянам.  Именно  поэтому ПОУМ оказался  застигнут  врасплох,  и  майские
события  стали  для него  лишь новым  этапом  на  пути к  катастрофе. "Но, -
восклицает Вэр, - любая партия была бы застигнута врасплох". Эта невероятная
фраза снова  показывает,  что  Вэр  не  знает разницы между  центристской  и
марксистской партией. Можно, правда, признать,  что  действительно  массовое
восстание перерастает <i>в той или другой степени</i> каждую  революционную партию.
Но  разница  именно в  <i>степени</i>:  количество и  здесь переходит  в  качество.
Центристская партия захлебывается в событиях и  тонет в них, а революционная
партия в конце концов овладевает ими и обеспечивает победу.

     <i>"Оборона, а не наступление"</i>
     "4  и  5 мая, - продолжает Вэр, - его (ПОУМа) политика  была правильна.
Оборона,  а  не  наступление.  Идти  к  захвату  власти  было бы авантюрой в
условиях  момента.  Великой  ошибкой  ПОУМа  было  сеять  иллюзии  во  время
отступления и выдавать поражение за победу".
     Вы   видите,  с   какой   аптекарской   точностью   Вэр   взвешивает  и
уравновешивает  "правильные"   действия   и  "ошибки"  ПОУМа?   Однако   все
рассуждение  его представляет сплошную ошибку. Кто  и где сказал, что идти в
мае на захват власти было бы авантюрой? Не таково, прежде всего, было мнение
самого ПОУМа.  Ведь  еще  накануне  он  уверял рабочих, что, как  только они
захотят,  они возьмут  власть  без  боя.  Рабочие  "захотели".  Где  же  тут
авантюра?  Элемент  подлой  провокации   со   стороны   сталинцев   имеет  с
интересующей нас точки зрения второстепенное  значение.  Все  опубликованные
после  событий  отчеты  показывают,  что   при  сколько-нибудь  серьезном  и
уверенном в себе руководстве победа майского восстания была бы обеспечена. В
этом  смысле  ПОУМ  был  прав,  когда  говорил, что рабочие могут  захватить
власть, если "захотят". Он забывал лишь прибавить: к  несчастью, у  вас  нет
революционного руководства.  ПОУМ  потому  и  только потому  не мог  повести
каталонский   пролетариат   в  революционное   наступление,   что  вся   его
предшествующая политика сделала его неспособным на такую инициативу.

     <i>"Июльские дни" 1917 г. и "майские дни" 1937 г.</i>
     Здесь тов. Вэр может, однако, возразить нам:  "Но  ведь и большевики  в
июле 1917 года не решились на захват власти, а ограничились обороной, выведя
массы  из  огня  с  возможно  наименьшими жертвами.  Почему  же эта политика
оказывается непригодной для ПОУМа?" Разберем этот  довод. Товарищи Снивлит и
Вэр  очень  любят  напоминать нам, что Испания -  "не  Россия",  что  нельзя
применять повсюду "русские"  методы и пр. Такого  рода  абстрактные поучения
производят  совсем  несерьезное  впечатление.  Худо  ли, хорошо  ли,  но  мы
старались  в  течение  истекших шести  лет  анализировать конкретные условия
испанской  революции.  В  самом начале ее  мы предупреждали,  что не следует
ждать  быстрого  темпа  развития  событий  по образцу  русского  1917  года.
Наоборот,  мы  пользовались  аналогией  с  Великой  французской  революцией,
которая, начиная с 1789 года, прошла через ряд этапов, прежде чем достигла в
1793  году  своей  кульминации.  Но  именно  потому,   что  мы  не  привыкли
шаблонизировать исторические события,  мы  не  считаем  возможным переносить
тактику большевиков в июле 1917 года в  Петербурге на майские  события  1937
года в Каталонии. "Испания - не Россия". Черты различия слишком очевидны.
     Вооруженная  манифестация  петербургского  пролетариата  вспыхнула  уже
через четыре месяца после начала революции, через три месяца после того, как
большевистская   партия   развернула   подлинно   большевистскую   программу
(апрельские тезисы Ленина).  Подавляющая  масса населения гигантской  страны
едва начала выходить из февральских иллюзий.  На фронте стояла 12-миллионная
армия, до которой  только начали докатываться  слухи о  большевиках. В  этих
условиях изолированное восстание петербургского пролетариата  подвело бы его
неминуемо  под  разгром.  Надо  было  выиграть   время.   Этой   обстановкой
определялась тактика большевиков.
     В Испании майским событиям предшествовали не четыре месяца, а шесть лет
революции. Массы всей страны  проделали гигантский опыт. Они давно  утратили
иллюзии  1931  года, как и подогретые иллюзии  Народного фронта. Они  успели
много раз  показать во всех частях страны, что готовы идти до конца. Если бы
пролетариат  Каталонии  захватил власть  в  мае  1937  года,  -  как  он  ее
фактически захватил в июле  1936  года,  -  он  нашел бы  поддержку  во всей
Испании.  Буржуазно-сталинская  реакция  не  нашла  бы  и  двух  полков  для
подавления каталонских рабочих. На  территории,  занятой Франко,  не  только
рабочие,  но  и крестьяне повернулись бы  в сторону  пролетарской Каталонии,
изолировали бы фашистскую  армию и внесли  бы в нее неудержимое  разложение.
Вряд ли  какое-либо иностранное  государство  решилось  бы при этих условиях
бросить  на раскаленную  испанскую почву  свои полки.  Интервенция  стала бы
фактически невозможной, или, по крайней мере, менее опасной.
     Разумеется,  во всяком восстании есть элемент неизвестности и риска. Но
весь  дальнейший ход событий показал, что даже в случае  поражения положение
испанского пролетариата было бы неизмеримо более благоприятно,  чем  сейчас,
не  говоря уж о  том, что революционная  партия навсегда обеспечила бы  свое
будущее.
     На чем же  основывает Вэр  свое  категорическое заявление,  что  захват
власти  в Каталонии был бы при данных условиях "авантюрой"? Решительно ни на
чем,  кроме...   желания  оправдать  импотенцию  центризма  и   заодно  свою
собственную политику, которая была и остается только левой тенью центризма.

     <i>Вэр защищает исключение большевиков-ленинцев</i>
     Заключительные строки отчета стоят  на уровне всего доклада.  "В  ПОУМе
нет демократии, говорят нам; но если  бы  бордигисты хотели прийти к нам,  -
возражает  Вэр, - мы их  приняли бы без сомнения, но без права фракции". Кто
это  говорит?  Адвокат  центризма  или  революционер,  причисляющий  себя  к
большевикам-ленинцам? Понять нелегко. Демократия ПОУМа  вполне удовлетворяет
Вэра.  Оппортунисты исключают  из  своей партии революционеров. Вэр говорит:
оппортунисты правы,  т.  к.  зловредные  революционеры  устраивают  фракции.
Напомним еще  раз то, что Вэр говорил  о  ПОУМе вначале:  партия  "недавнего
происхождения,  разнородная,  левая  в  ней  слаба". Из  этой  "разнородной"
партии,  которая вся, в  сущности,  состоит  из  фракций и  подфракций, ПОУМ
исключает   не    прямых   реформистов,   не   мелкобуржуазных   каталонских
националистов  и,  конечно,  не центристов,  а  <i>только</i> большевиков-ленинцев.
Казалось  бы, ясно? Между  тем, "большевик-ленинец" Вэр <i>одобряет</i> реакционные
репрессии центристов. Его занимает,  видите ли,  юридический  вопрос о праве
фракций,  а  не  политический  вопрос об  их программе  и тактике.  В глазах
марксиста    революционная   фракция   внутри   центристской   партии   есть
положительный   факт;   сектантская   или   оппортунистическая   фракция   в
революционной  партии есть  отрицательный  факт.  То обстоятельство, что Вэр
сводит вопрос к голому праву фракций на существование, показывает лишь,  что
он  совершенно  утратил  линию водораздела  между  центризмом и  марксизмом.
Действительный марксист сказал бы так: "Говорят, что в ПОУМе нет демократии.
Это  неправильно.  Демократия  там есть - для  правых,  для центристов,  для
путаников,  но   не   для  большевиков-ленинцев".   Другими  словами:  объем
демократии ПОУМа определяется реальным содержанием  центристской политики, в
корне враждебной революционному марксизму.

     <i>Непростительная выходка</i>
     Но Вэр  не  останавливается и  на этом.  В  интересах  защиты  ПОУМа он
прибегает к прямой клевете (иначе нельзя сказать!) на наших единомышленников
в Каталонии. "Секция б[ольшевиков]-л[енинцев] в Барселоне,  - говорит  он, -
была образована из карьеристов и авантюристов". Читая, не веришь глазам! Кто
это  говорит:  социал-демократ? Сталинец? Буржуазный враг? Нет, это  говорит
ответственный деятель нашей бельгийской секции. Вот что значит  упорствовать
в ошибках, обнаруженных всем ходом событий!  Завтра агенты ГПУ в  Барселоне,
если в их  руки попадет  бельгийский Бюллетень, скажут: "По признанию самого
Вэра,  б[ольшевики]-л[енинцы]  -  карьеристы  и  авантюристы.  Надо  с  ними
соответственным образом расправиться!" Я думаю, что долгом всех наших секций
является заявить, что мы с негодованием отвергаем недопустимую  выходку тов.
Вэра, и что всем нашим международным авторитетом мы  поддержим нашу  молодую
барселонскую организацию. Прибавлю  тут же:  как показывает  ее  программное
воззвание  от 19  июля этого  года,  наши  барселонские товарищи  неизмеримо
глубже  и  серьезнее  понимают  задачи  революции,  чем  Вэр. Действительная
"ошибка" Интернационального Секретариата состоит, пожалуй, в том, что он  не
осудил  до сих пор заявление  Вэра и не потребовал такого осуждения от нашей
бельгийской секции.

     <i>Надо еще раз помочь тов. Вэру вернуться на правильный путь</i>
     Мы меньше всего намерены обострять разногласия. Мы наблюдали тов.  Вэра
в  разных  условиях  и  на  разных  этапах  развития  бельгийской  секции  и
международной организации.  Мы все научились  ценить  преданность  тов. Вэра
делу рабочего класса, его энергию, его готовность бескорыстно отдавать этому
делу все свои силы. Молодые рабочие должны этому учиться у тов. Вэра. Но что
касается его политической позиции, то  она,  к сожалению, чаще всего отстоит
на несколько метров вправо или влево от  марксистской линии, причем тов. Вэр
не  привык  щадить  тех, которые  остаются  на этой  линии.  В  прошлом  нам
приходилось бороться  преимущественно с <i>сектантскими</i> тенденциями тов.  Вэра,
которые причинили бельгийской  секции немало  вреда. Но и  тогда  для нас не
было тайной, что  сектантство есть только  бутон,  из которого всегда  может
развернуться цветок  оппортунизма.  Перед нами  теперь  исключительно  яркое
подтверждение  этого   закона   политической  ботаники.  Тов.  Вэр  проявлял
сектантство во второстепенных  или  формально-организационных вопросах, чтоб
повернуть  к оппортунизму в политическом вопросе  гигантского  исторического
значения.
     Внутренняя  жизнь  Четвертого  Интернационала   основана  на  принципах
демократии. Тов. Вэр из  этой  демократии делает очень широкое, иногда  даже
анархическое  применение. Однако  преимущество  режима демократии  состоит в
том,  что  подавляющее  большинство,  опираясь  на  опыт и  на  товарищескую
дискуссию,   может  свободно  формулировать  свое   авторитетное  мнение   и
своевременно призвать  к  порядку меньшинство,  вступившее  на опасный путь.
Такова лучшая услуга, которую можно сейчас оказать нашей бельгийской секции,
а заодно и голландской.
     Крукс415
     24 августа 1937 г.


        Послесловие416
     Беседа по поводу китайских дел велась на английском языке, а так  как я
владею им  очень  плохо, стенограмма не  могла  точно  выразить  мои  мысли.
Исправить или дополнить английскую  запись у меня, к  сожалению, нет никакой
возможности. К тому же положение  со времени беседы значительно  изменилось.
11-ого августа, когда происходила беседа, было еще неясно, как далеко зайдет
конфликт между Японией и Китаем417. В настоящее время конфликт превратился в
открытую войну, хотя, правда, и сейчас еще трудно сказать,  по  крайней мере
отсюда, будут ли военные действия приостановлены каким-либо компромиссом или
же, наоборот, развернутся в большую войну.
     1)   Во  всяком   случае,  вопрос   о  самостоятельных,  "антияпонских"
организациях представляется сейчас более  актуальным, чем  несколько  недель
тому назад. И сейчас мне, однако, кажется, что наши единомышленники не могут
брать  на себя инициативу  создания  "антияпонских" организаций,  без  более
точного  определения их  целей. Гораздо правильнее,  кажется  мне,  пытаться
создавать  "военные"  организации  на классовой  основе  для выполнения  той
работы,   которую   в  соответственном  случае  должны   были  бы  выполнять
профессиональные союзы. Например, если  с данного завода  несколько  рабочих
отправились на войну,  нужно  и должно создать группу для поддержания с ними
связи и  для оказания им и  их  семьям  материальной и моральной  поддержки.
Такую же  работу следует производить в деревнях, стараясь создать для  этого
особый  рабочий центр в городе.  Такие рабочие и крестьянские  союзы  помощи
ушедшим на  войну могут  и должны настаивать перед буржуазными политическими
организациями и перед революционными  органами  на  оказании  помощи  семьям
революционных солдат и так далее.
     2) Было бы неправильно думать, что война <i>сразу</i> парализует экономическое
оживление в стране. Наоборот, есть все основания полагать, что война вызовет
в  ряде  отраслей  промышленности  лихорадочное  оживление.  К   этому  надо
прибавить,  что огромное пространство Китая, особенно юг и запад,  останется
не только вне поля  военного действия, но  и в значительной мере вне прямого
влияния  факторов войны. Можно,  таким  образом,  ожидать, что  промышленное
оживление   продолжится,    особенно   если    войну   будет   финансировать
Великобритания, Соединенные  Штаты или Советский Союз.  Зависимость  армии и
правительства от внутреннего производства должна чрезвычайно повысить роль и
значение   китайских   промышленных  рабочих.  Все  отрасли  промышленности,
особенно  те, которые непосредственно  работают на  оборону, будут загребать
большие барыши. Эта обстановка откроет широкие возможности для экономической
борьбы  рабочих.  Правительству  придется  быть  более  осторожным  в  своих
репрессиях,  чтобы  не  нарушить  хода  военной  промышленности. Разумеется,
негодяи из  Гоминьдана  и не меньшие  негодяи  из  сталинской  партии  будут
кричать,  что  экономическая борьба во  время войны  антипатриотична. Однако
рабочие  массы  вряд ли  будут  сочувствовать таким голосам,  особенно  если
действительные   революционеры    сумеют   разоблачить    огромные   прибыли
капиталистов   и  хищничество  интендантов  и   всяких   других  чиновников.
Разумеется,  вся  эта  работа не только не будет  наносить ущерба войне, но,
наоборот, будет служить ей поддержкой. Война против Японии может лишь в  том
случае  принять  действительно  национальный  характер,  если  буржуазии  не
удастся  взвалить  всю тяжесть ее  на трудящиеся массы. Вот почему  огромное
значение   приобретают   такие  требования,   как   рабочий   контроль   над
промышленностью,  особенно  над военной  промышленностью,  чтобы  не  только
контролировать прибыли,  но и препятствовать капиталистам поставлять в армии
плохие и недоброкачественные продукты и изделия. Повседневная жизнь во время
войны  даст сотни и тысячи поводов для организации  разного рода  обществ  и
комитетов, в которых рабочие будут действовать рядом со студентами и  мелкой
буржуазией вообще. Нужно только, чтобы такие  организации всегда имели перед
собою хотя бы  узкую,  но вполне конкретную программу, связанную  интересами
армии  и  трудящихся.  Незачем повторять, что рабочие-революционеры, активно
участвующие в  войне и в обслуживании  войны,  не могут и не должны брать на
себя  ни  малейшей  ответственности  за  буржуазное  правительство. Авангард
пролетариата  остается и во время войны в непримиримой позиции  к буржуазии.
Его задача состоит  в том,  чтобы, опираясь на опыт  войны, сплотить рабочих
вокруг революционного  авангарда,  сплотить  крестьян вокруг  рабочих  и тем
подготовить  подлинное  рабоче-крестьянское  правительство, т. е.  диктатуру
пролетариата, ведущего за собою миллионы крестьян.
     С точки зрения указанной цели огромное значение имеет сохранение тесной
связи с революционным рабочим внутри армии (обязательная  переписка, посылки
продуктов), всякого рода братания между  рабочими, крестьянами и солдатами и
прочее и прочее.
     Таковы те короткие дополнительные замечания, которые я могу прибавить к
нашей беседе от 11 августа.
     [Л.Д.Троцкий]
     3 сентября 1937 г.


        Лицемерие под маской "беспристрастия".

        Еще раз о Феннере Броквее
     "Лондонское   Бюро   Революционных    Социалистических   Партий"   было
приглашено,  наряду  со 2-ым  и  3-им  Интернационалами,  принять  участие в
Международной Комиссии Расследования по поводу московских процессов.  21 мая
Феннер Броквей ответил от  имени  Бюро отказом. Мы  приводим соответственную
часть его ответа дословно.
     "Интернациональное   Бюро  не  может  оказать   поддержки  американской
следственной  комиссии или  быть  представлено в  ней,  ибо оно считает, что
сделана  была роковая  ошибка, когда  инициативу расследования взял на  себя
комитет, который сам определяет себя, как `Комитет Защиты Троцкого' ".
     Выходит  так,  что  Лондонское  Бюро  кровно  заинтересовано  в  успехе
расследования и, если отказывается  помочь делу, то  только потому,  что оно
начато Комитетом "защиты". Мистер Броквей указывает однако,  кто  собственно
должен был взять на себя инициативу расследования: новый начальник ГПУ Ежов?
Секретарь  Коминтерна  Димитров?  Королевский   советник  Притт?   Секретарь
Лондонского  бюро  Феннер  Броквей? Или,  наконец,  епископ кентерберийский?
Наиболее  "беспристрастным" из всех перечисленных кандидатов  является, надо
думать, сам Броквей. Однако именно он, как видно из его  февральского письма
к американскому социалисту Аллену418, не только не  собирался  взять на себя
инициативу расследования,  но  изо  всех  сил  старался  помешать инициативе
других,  причем  ссылался  не  на  интересы  беспристрастия,  а на  интересы
московской  бюрократии.  Вот  что писал Броквей  Аллену: расследование может
причинить  "ущерб  России и коммунистическим кругам". Не поразительно  ли? В
письме, не рассчитанном на  опубликование, Броквей неосторожно выступал, как
член "Комитета  Защиты" Сталина, Димитрова, Вышинского и Ягоды. Я  тогда  же
указал  на это  в  печати.  Броквей  не  ответил ни словом. Прошло несколько
месяцев. В письме от 28 мая Броквей снова выступает против расследования, но
уже с совершенно другой аргументацией. По  существу же он  остается и теперь
членом негласного "Комитета Защиты" фальсификаторов против их жертв.
     Подозрение,   которое  Броквей  от  имени  Лондонского   Бюро  пытается
набросить на  расследование,  лишено какого бы  то ни было юридического  или
морального  основания. Нью-йоркский Комитет  только <i>инициатор</i>  дела,  причем
суть  его инициативы состояла  именно  в том,  чтобы  при  содействии других
организаций  обеспечить  объективное  и  добросовестное  расследование через
особую Международную Комиссию, совершенно независимую от инициаторов.
     Состав ньюйоркского Комитета неоднороден. В него входят лица, которые с
самого начала понимали абсурдность и  подлость московских  обвинений. Другие
члены  не имели  на  этот счет готового  мнения,  но  были  встревожены  или
возмущены "тоталитарным" характером московского правосудия и тем фактом, что
норвежские "социалистические" лакеи  ГПУ заперли меня на замок как раз в тот
момент, когда мне больше  всего необходима была свобода для защиты не только
себя,  но и  сотен  других. Конечно, если бы ньюйоркский  Комитет состоял из
лицемеров,  он  мог  бы  назвать  себя  Комитетом для "защиты  вечных  основ
морали". Но он предпочел действовать открыто. Под "защитой Троцкого" Комитет
имел и имеет в виду не прикрытие союза Троцкого с Гитлером, а предоставление
Троцкому  возможности  гласно  опровергнуть возведенные на  него  обвинения.
Только! И этого вполне достаточно.
     Члены Комитета  понимали с самого начала не  хуже Феннера Броквея,  что
вердикт Международной  Комиссии  только  в том случае будет иметь авторитет,
если расследование будет обставлено всеми необходимыми  гарантиями полноты и
объективности, в частности  участием  в  Комиссии  представителей  различных
направлений  политической  мысли.   Комитет  начал  с  гласного  приглашения
представителей московского правительства, Коминтерна, "друзей СССР", Второго
Интернационала, лондонского  Бюро  и  прочих.  Дело шло,  разумеется,  не  о
<i>политической</i>  или  <i>моральной</i>  оценке сталинизма,  троцкизма, большевизма или
марксизма:  ни  одно  политическое  направление  не  согласится  становиться
объектом оценки  межпартийной  комиссии,  и  никакая  разумная  комиссия  не
возьмет  на  себя такой непосильной задачи.  Оценка политических направлений
дается массами в политической борьбе. Окончательный вердикт выносит история.
Задача  расследования  Международной  Комиссии  состояла  и  состоит  лишь в
проверке  определенных  <i>юридических</i>   обвинений   против  определенных  лиц.
<i>Политические</i>  выводы  из вердикта  Комиссии  каждое направление будет делать
по-своему.  Тем   обязательнее  было  участие  в  расследовании  для  всякой
организации, заинтересованной в выяснении правды. Однако  прямые и косвенные
агенты и "друзья" ГПУ и друзья  этих друзей наотрез отказались: одни из них,
в духе первого письма Феннера Броквея, ссылались на недопустимость причинять
ущерб Сталину и его  Коминтерну; другие же, в стиле второго  письма  Феннера
Броквея, находили  будущую комиссию недостаточно "беспристрастной".  И те, и
другие   с  полным  основанием  боялись  расследования.  А  Лондонское  Бюро
прикрывало их тыл.
     Чтобы  ярче раскрыть недостойную роль этого Бюро, возьмем другой, более
свежий  пример. Гангстеры  ГПУ убили в Испании Андрея Нина, вождя ПОУМ.  Нин
был  моим   противником.  Наоборот,   Феннер  Броквей   считал  Нина   своим
единомышленником. Если бы  Лондонское Бюро и другие "беспристрастные" Понтии
Пилаты  выступили  с  расследованием  московских  подлогов  немедленно после
процесса  Зиновьева-Каменева,  ГПУ, может  быть,  не решилось  бы пустить  в
оборот  заведомо ложное обвинение вождей ПОУМа  в сотрудничестве с генералом
Франко.  Но  этого  сделано  не  было.  "Беспристрастные"  охраняли  ГПУ.  В
результате  Нин  убит,  убиты  десятки  и  сотни  других.  ПОУМ  разгромлен.
Упущенного не воротишь. Но не думают ли все же господа Броквеи, что наступил
час  для международного расследования преступлений ГПУ в  Испании: подлогов,
разгромов и убийств? Или, может быть, они жаждут инициативы расследования от
стерилизованных жрецов беспристрастия? Пусть  Броквей укажет мне  их адрес и
номер телефона: я немедленно обращусь к ним. Если же,  как я подозреваю,  их
не  существует в природе,  пусть Лондонское Бюро  возьмет на себя инициативу
расследования. Пусть  по примеру  ньюйоркского  Комитета  обратится ко  всем
существующим  рабочим  Интернационалам и  к  отдельным  выдающимся  деятелям
науки, литературы и искусства, известным своей честностью  и неподкупностью.
Если кто-нибудь скажет,  что Феннер Броквей сделал "роковую ошибку", взяв на
себя инициативу  расследования  вместо того, чтобы предоставить дело Сталину
или Негрину, каждый разумный  и честный человек назовет  такого "обвинителя"
постыдным лицемером.
     В  заключение  считаю   нужным  напомнить  еще  об  одном  немаловажном
обстоятельстве.  В  том  же  февральском  письме,   в  котором   он  выражал
трогательную  заботу  об  интересах  Сталина,  Ягоды и  Димитрова, Ф.Броквей
предлагал  создать   международную  комиссию   для   расследования...   моей
<i>политической</i> деятельности, причем  по  странной "опрометчивости" намеревался
включить в эту комиссию Нормана Томаса, Отто Бауэра, Брантинга и других моих
заклятых   политических  врагов.   Сама   мысль   об  "официальной"   оценке
<i>политической</i>  деятельности лица или  партии через посредство... следственной
комиссии представляет собой такой абсурд, о котором можно говорить только на
страницах  провинциального журнала.  Этого  не мог, конечно,  не понимать  и
Феннер Броквей. Но он пытался использовать кровавые московские амальгамы для
того, чтобы нанести удар ненавистному ему большевизму ("троцкизму"),  причем
свою  фракционную   борьбу   пытался   прикрыть   мантией   беспристрастного
"расследования":  специалисты морали  любят,  как  известно, ловить  рыбу  в
мутной воде.
     Мы,  "аморальные"   большевики,  поступаем  иначе.  Политику   Нина  мы
критиковали открыто при его  жизни. Мы  не изменили нашей  оценки после  его
смерти. Но так  как  мы ни на минуту не  сомневались  в неподкупности  этого
пролетарского борца, то мы  готовы сделать все для реабилитации его  имени и
для  беспощадного  заклеймения  его  палачей.  Мы заранее  заявляем  Феннеру
Броквею и всем другим специалистам морали,  что  ни один из  наших друзей  и
единомышленников не попытается использовать расследование по поводу убийства
Нина для сведения счетов  с политикой Нина.  Для  борьбы  с оппортунизмом  и
центризмом нам нет надобности прикрываться "комиссией", созданной для совсем
других  целей.  Такие  приемы  мы предоставляем Тартюфам419  идеалистической
морали. Мы же, грубые  материалисты, предпочитаем "крапиву звать  крапивой и
глупостью  глупцов  дела".  Удары   противникам  мы  наносим  открыто  и  за
собственной ответственностью.
     Л.Троцкий
     Койоакан,
     5 сентября, 1937.


        Ответы на вопросы по поводу положения в Испании420
     1.  Разница  между  Негриным и Франко  есть  разница  между загнивающей
буржуазной демократией и фашизмом.
     2. Везде и всегда,  где революционные рабочие  не  в  силах  опрокинуть
непосредственно буржуазный режим, они защищают от фашизма даже и загнивающую
буржуазную демократию.
     3.  Рабочие  защищают  буржуазную  демократию  не  методами  буржуазной
демократии (Народные  фронты,  коалиционные правительства и  пр.), а  своими
методами, т. е.  методами революционной классовой борьбы.  Так,  участвуя  в
военной борьбе против  фашизма, они защищают в  то же время от правительства
буржуазной демократии свои собственные организации, права и интересы.
     4. Буржуазная демократия загнивает  вместе  с капитализмом,  который ее
породил.   Самый  факт  восстания   фашизма  против   буржуазной  демократии
свидетельствует, что дни  последней сочтены.  Восстановление или возрождение
буржуазной демократии не может быть поэтому программой пролетариата.  Защита
буржуазной   демократии  против  фашизма  есть  только  тактический  эпизод,
подчиненный  стратегической  задаче:  опрокинуть   буржуазную  демократию  и
установить диктатуру пролетариата.
     5.  Коалиция  с  буржуазией  под  именем  Народного  фронта, участие  в
правительстве   Народного   фронта   или   политическая   поддержка   такого
правительства,  отход  от  самостоятельной  агитации и  организации  во  имя
революционного  низвержения  революционного  правительства421,  способны,  в
лучшем   случае,  продлить  агонию  буржуазной   демократии   и  тем  вернее
подготовить торжество  фашизма. Не  только политика  Сталина  и социалистов,
этих прямых лакеев контрреволюции, но и политика вождей CNT и ПОУМа являлась
и остается гибельной с точки зрения интересов пролетариата.
     6.   Но  если   верно,  что  правительство   Негрина-Сталина,   как   и
правительство Франко, являются цепными  собаками  капитала; если верно,  что
политика Негрина-Сталина  ведет к торжеству фашизма,  то совершенно  неверно
делать  отсюда вывод, что в  борьбе между армиями  Негрина-Сталина и  Франко
пролетариат занимает  <i>нейтральную</i>  позицию. Испанский, как  и  международный
пролетариат, заинтересован а) в военном разгроме Франко; б) в такой политике
пролетариата  во  время  гражданской войны, которая  готовила  бы  скорейшее
низвержение правительства Негрина-Сталина.
     7.  Можно  привести  такое  возражение:  во  время  войны  между  двумя
буржуазными   государствами   революционный   пролетариат,   независимо   от
политического    режима,   стоит   на   позиции:   "поражение   собственного
правительства  есть  меньшее  зло".  Не  применима   ли  эта  политика  и  к
гражданской  войне,  в  которой  борются два буржуазных  правительства  друг
против друга? Нет, неприменима. В войне между буржуазными государствами дело
идет  об  империалистических  завоеваниях,  а  не  о  борьбе демократии  или
фашизма. В испанской гражданской войне дело идет именно  о борьбе демократии
и фашизма. Для  капитала между демократией и фашизмом нет серьезной разницы:
он  пользуется для своих  целей  демократией или  фашизмом в зависимости  от
обстоятельств.    Но    для   мелкобуржуазных   агентов   капитала:   вождей
социал-демократии,  сталинцев,  анархистов  -  демократия означает  источник
существования  и влияния;  фашизм -  гибель.  Революционный  пролетариат  не
должен  валить  оба  воюющих  лагеря   в  одну  кучу,  наоборот,  он  должен
использовать их борьбу  в своих интересах. Сделать это он может не политикой
"нейтралитета", а нанося главные удары врагу No 1, именно, фашизму.
     8. Франко  -  открытый,  явный,  непосредственный и  смертельный  враг,
ненавидимый  подавляющим  большинством  рабочих и крестьян. Негрин,  Сталин,
Кабальеро и  К° - менее открытые,  более  замаскированные враги,  ведущие за
собой  миллионы  рабочих и крестьян.  С Франко  возможна  только  физическая
борьба. С Негриным физическая  борьба пока еще невозможна: ее надо  готовить
политически.  Главная форма  подготовки: обвинение в  плохом ведении  войны.
Причина: служение капиталу.
     9. Можно сказать, что два империалистических лагеря (Италия-Германия, с
одной  стороны,  Англия-Франция-СССР,  с  другой)  ведут   борьбу  на  почве
Пиренейского полуострова и что  гражданская  война в Испании является только
"эпизодом" этой борьбы. В смысле исторической тенденции это верно. Но нельзя
отождествлять  историческую тенденцию с конкретным ходом  гражданской войны.
Вмешательство  империалистических  государств  имеет,   бесспорно,  огромное
влияние  на  развитие  событий  в Испании, но  до  сих  пор не  изменило  их
основного смысла, как борьбы между лагерем демократии и лагерем фашизма.
     10.  Если  гражданская  война  затянется,  то  разница  между  воюющими
лагерями может свестись к  нулю. Это верно.  Но  только <i>может</i>.  Пока  еще не
свелась. Надо использовать ту обстановку, какая есть. Возможно и другое: под
влиянием  поражений  Негрин-Сталин окажутся вынуждены идти  на уступки,  как
Негрин в августе. Мы используем уступки для низвержения Негрина.
     11. Если  бы  Л.Кабальеро  открыл  борьбу  против  Негрина, как  многие
ожидали,  мы приняли  бы  в  этой борьбе  активное  участие,  не  неся новой
ответственности,  обвиняя  Л.Кабальеро  в  недостатке решительности и пр. Но
Кабаллеро трусливо сбежал за границу от собственной армии  и от анархистских
рабочих  (U.G.T.)422,  которые  толкали  его  на  путь  борьбы. Побег  этого
водевильного героя разрушает много  иллюзий и открывает больше простора  для
революционеров.  Ведя войну  против  Франко,  надо политически  мобилизовать
массы против Негрина.
     Саботаж и бойкот. Пароход с оружием для Франко и для Негрина. Кто будет
топить? Но  ведь  Негрин будет этим  оружием истреблять и  революционеров? 9
фашистов и 1 революционер. У Франко: 10 рабочих и крестьян.
     12  Волонтеры  для  Негрина?  Собирать  деньги?  Абсурд!  Помочь  нашим
единомышленникам. Посылка людей для революционной работы.
     13.  Комитеты  помощи,  митинги, трэд-юнионы.  Посылать  профсоюзам, не
правительству.  Помощь  стачечникам  через  стачечный  комитет,  хотя  бы  и
реформистский. Лозунг: "Ни победы, ни поражений!";  им: "Мы не оборонцы и не
пораженцы", - ложный принципиально, гибельный политически. Он лишен какой бы
то ни было агитационной силы. Это лозунги  для клуба имени Понтия Пилата,  а
не для революционной партии. Мы  за победу над Франко.  Мы за защиту рабочих
организаций  и  завоеваний  революции   (социализации,  коллективизации)  от
Франко. Мы оборонцы. Пораженцами являются Негрин и К°. Мы участвуем в  войне
против  Франко как  лучшие  солдаты.  В то же время  в интересах победы  над
фашизмом,   мы  ведем   пропаганду  социалистической  революции  и   готовим
низвержение  пораженческого правительства  Негрина. Только  такая постановка
вопроса даст нам доступ к массам.
     [Л.Д.Троцкий]
     14 сентября 1937 г.
     Койоакан

        [Письмо Л.Л.Седова Л.Д.Троцкому]
     Париж, 17 сентября 1937 г.
     Дорогой друг,
     Вчера утром я вернулся на свое постоянное местожительство  (с некоторым
запозданием, ибо простудился).  Вчера же  послал  вам телеграмму об убийстве
Людвига423  (заявление его было вам  своевременно послано).  Надеюсь, что вы
его получили.
     Речь  идет  об  одном  из  резидентов  Г[ПУ]424  за  границей,  кажется
представлявшего учреждение в Англии, Бельгии и Голландии и связавшего[ся] со
Снеив[литом] несколько месяцев тому назад.
     В   качестве   первых   информаций   прилагаю   коммюнике  для   прессы
по-французски, написанное [Виктором]  Сержем и  ни  [к] черту не годное.  Ни
слова о значении акта, об ответственных и пр.  (Серж безнадежный литератор).
Заметки по-русски составлены Эт[ьеном]. Русский язык не его родной.
     Я должен прежде всего сказать, что  во  всем  этом деле Снив[лит] несет
немалую долю ответственности. С самого начала и вплоть до последнего времени
я  делал безуспешные  попытки вступить в непосредственную связь с Людвигом и
натыкался на сопротивление и саботаж  Снив[лита].  Под самыми разнообразными
предлогами  он  оттягивал  установление  связи,  кормил  меня  обещаниями  и
обманывал. Я отложил свой отъезд в отпуск  на неделю в ожидании свидания, но
Снив[лит] почему-то  отменил  его и  отложил на  несколько  недель.  А когда
свидание, наконец, было назначено, хотя и в  невозможных для меня условиях и
в  городе,  было  уже  слишком  поздно.  Если я пишу об  этой отвратительной
стороне дела, то потому, что под практическим углом зрения она сохраняет все
свое значение. В  живых  осталась  жена,  тесно  работавшая вместе с  мужем,
посвященная  во все  его дела,  в распоряжении которой находятся  не  только
самые  интересные сведения,  но и архивы и записки  и пр[очее] погибшего425.
Вместе со  Сни[влитом]  она  была в Париже,  но  он  заявил, что не даст мне
возможности ее увидеть. Нагло стуча кулком по столу, он кричал Эт[ьену], что
он  является  единственным  посредником  и никому  не  позволит и  пр. Когда
Эт[ьен],  которому  случайно удалось  повидать жену  (по  оплошности  Сержа,
который имеет доступ к этому делу по милости Сни[влита] и пользуется оным не
в  интересах дела, а мелкого литературного тщеславия), пытался заговорить  с
ней на ее родном языке,  он был грубо оборван Снив[литом].  После увещеваний
Снив[лит] согласился  назначить мне свидание, но  за несколько часов до того
уехал вместе  с женой Людвига из Парижа.  Как выяснилось,  Снив[лит] заранее
узнал, что он уедет и просто обманул  нас. Все его  стремления  направлены к
тому, чтобы нажить на  этом  деле политический  капитал, напечатать все, что
можно, в своем провинциальном "Факеле"426 и пользоваться женой  Людвига и ее
сведениями как разменной монетой в интригах против нас и пр. Подлец!
     При создавшихся условиях мне вряд ли удастся установить связь с женой и
получить от нее интересующие нас  сведения. Я еще не знаю - обдумываю, - как
я буду  реагировать на  поведение  Снив[лита]. Вероятно,  напишу  ему крайне
резкое  письмо  и  пригрожу  ему тем,  что  осведомлю  всех товарищей  о его
поведении, если он немедленно  не изменит его.  Но вряд ли это поможет,  тем
более, что  он  единственный человек, которого знает жена,  и в ее  нынешнем
состоянии  она  неспособна  оказать   никакого  сопротивления.  Единственная
возможность,  по  крайней мере надежда,  - это ваше энергичное и немедленное
вмешательство,    написать   ей    непосредственно,    может    быть    даже
протелеграфировать,   поставив   ряд  вопросов  и   высказав   необходимость
непосредственной  личной  связи со  мной.  Ей можно писать на  всех  языках,
например, по-русски.  В этом случае  Снив[лит] не сможет прочесть письма, но
передаст ли  он его по  назначению, -  тоже неизвестно. Причем нет сомнений,
что как перед Людвигом, так и перед его женой Сни[влит] выступает в качестве
представителя IV [Интернационала], вашего друга и пр.
     Если бы оказалось возможным, я считал бы крайне желательным приезд жены
в город, где  работает международная  комиссия. Она могла бы стать важнейшим
свидетелем,  ибо  всего  несколько   месяцев  тому  назад  покинула  Москву,
прекрасно знает работу Г[ПУ], в том числе и подготовку процессов и пр. и пр.
Теперь,  после гибели  мужа, она по-видимому склонна пойти на все. (Ее "жить
не хочу",  насколько я понял,  не  есть страх за свою жизнь, а желание жить,
чтобы  отомстить, т.  е. предать  гласности все,  что она знает,  и показать
образ   своего   мужа,   который,   по   ее   словам,   был   исключительным
революционером). Ей несомненно  грозит сейчас серьезная опасность и в  какой
мере  Снив[лит]  способен охранить ее, -  весьма сомнительно. И с этой точки
зрения связь ее с нами была бы ценна для  нее, как и наличие связи с нами ее
мужем могло бы, может быть, предотвратить его гибель.
     Насколько  можно  пользоваться  сведениями,  сообщенными  в прилагаемой
записке -- не знаю, надо,  во всяком случае, соблюдать  осторожность.  Знаю,
например,  что о  деле Грил[евича]427 (п. 1) она настоятельно просила ничего
не сообщать, ибо это может скомпрометировать источник информации.
     На  этом  я пока кончаю.  Ты,  вероятно,  получишь  одновременно  или в
ближайшие дни письмо  от Снив[лита] по этому вопросу. Он, во  всяком случае,
обещался  тебе  подробно написать, но выполнит ли,  в какой  форме, с  каким
цензурными сокращениями и пр. -- неизвестно.
     На твои письма  отвечу со следующим пароходом, и вообще напишу о разных
вопросах. Письма и статьи получены. "Бюллетень" выходит на днях.
     У нас  здесь  довольно  сложный  переплет  и очень трудные  условия для
работы.  В связи со взрывами идет травля иностранцев,  обыски и пр., пока мы
не  перестроились,  негде приткнуться,  ряд  наших материалов конфискован  и
[...]428
     [Л.Л.Седов]


        [Письмо Д.Лондон]429
     Джоан Лондон
     Дорогой товарищ!
     Не  без чувства смущения я  должен признаться,  что  только в последние
дни, т. е. с запозданием в тридцать лет, я в первый раз  прочитал  "Железную
пяту" Джека Лондона430. Книга произвела на меня - говорю без преувеличения -
большое впечатление. Не своими художественными качествами: форма романа есть
здесь  только оправа для социального анализа и прогноза. Автор преднамеренно
экономен  в  применении  художественных средств.  Его  самого  интересует не
индивидуальная судьба его героев, а судьба человеческого рода. Этим я совсем
не  хочу,  однако, уменьшить  художественную ценность произведения, особенно
последних его  глав,  начиная с Чикагской коммуны. Картина гражданской войны
развертывается в  мощные фрески. Но не  это все же  главное. Книга  поразила
меня смелостью и независимостью исторического предвидения.
     Мировое рабочее движение стояло в  конце прошлого  и в начале нынешнего
столетия   под  знаком  реформизма.  Раз   навсегда  казалась  установленной
перспектива   мирного  и  непрерывного  прогресса,   расцвета  демократии  и
социальных  реформ. Правда,  первая русская  революция  оживила  радикальное
крыло  германской социал-демократии и  придала  на время  динамическую  силу
анархо-синдикализму  во Франции. "Железная  пята" несет на  себе несомненный
отпечаток 1905 года. Но к тому времени, когда эта  замечательная книга вышла
в  свет, в  России  утвердилось  уже господство контрреволюции.  На  мировом
фронте поражение русского пролетариата дало возможность реформизму не только
вернуть  временно  утраченные  позиции,  но  и   полностью   подчинить  себе
организованное   рабочее  движение.  Достаточно  напомнить,  что  именно  за
следующие семь лет (1907-1914) международная  социал-демократия окончательно
созрела для своей подлой и постыдной роли во время мировой войны.
     Джек Лондон не только творчески воспринял толчок, данный первой русской
революцией, но и сумел в ее свете заново продумать судьбу капиталистического
общества  в  целом.  Именно  те   проблемы,  которые  тогдашний  официальный
сталинизм считал окончательно похороненными: рост богатства и могущества  на
одном  полюсе,  нищеты  и  страданий  -  на  другом;  накопление  социальной
ненависти и ожесточения; неотвратимая подготовка кровавых катаклизмов, - все
эти вопросы Джек Лондон прочувствовал с такой неустрашимостью, которая снова
и снова заставляет с изумлением спрашивать себя: когда это написано? Неужели
до войны?
     Надо особо выделить ту роль, которую Джек  Лондон отводит в  дальнейших
судьбах  человечества   рабочей  бюрократии  и  аристократии.  Благодаря  их
поддержке  американской плутократии  удается не только  разгромить восстание
трудящихся, но  и удержать свою железную диктатуру в  течение трех следующих
столетий.  Не будем  с  поэтом  спорить  насчет срока, который  не  может не
казаться нам  чрезмерно долгим. Дело здесь, однако, не в пессимизме Лондона,
а в  его страстном  стремлении  встряхнуть убаюканных  рутиной, заставить их
открыть  глаза и увидеть то, что есть, и то, что надвигается. Художник смело
пользуется приемами гиперболы. Он доводит заложенные в капитализме тенденции
гнета, жестокости,  зверства,  предательства до  их  крайнего выражения.  Он
оперирует столетиями,  чтобы измерить  тираническую  волю  эксплуататоров  и
изменническую  роль  рабочей  бюрократии. Но  его  наиболее  "романтические"
гиперболы в последнем счете гораздо реалистичнее, чем бухгалтерские  расчеты
так называемых "трезвых политиков".
     Нетрудно   представить   себе,  с  каким   снисходительным  недоумением
официальная  социалистическая  мысль  того  времени  относилась  к   грозным
пророчествам  Джека  Лондона.  Если дать  себе  труд  просмотреть  тогдашние
рецензии  на  "Железную пяту" в немецких  "Нейе  Цайт"431  и  "Форвертс"432,
австрийских  "Кампф"433  и  "Арбейтер Цейтунг"434 и  других социалистических
изданиях   в  Европе   и  Америке,  то  нетрудно   было  бы  убедиться,  что
тридцатилетний "романтик" видел неизмеримо яснее и дальше, чем все тогдашние
вожди социал-демократии,  вместе взятые. Но  Джек Лондон выдерживает  в этой
области  сравнение не только с реформистами  и центристами.  Можно сказать с
уверенностью,  что в  1907-м  году ни  один из  революционных марксистов, не
исключая  Ленина  и  Розы  Люксембург,  не  воображал себе  с такой полнотой
зловещую   перспективу  союза   между   финансовым   капиталом   и   рабочей
аристократией.  Этого  одного  достаточно,  чтобы  определить  удельный  вес
романа.
     Фокусом  книги  является, бесспорно, глава "Ревущий зверь из бездны". В
то время,  когда  появился  роман,  эта  апокалиптическая  глава  должна  бы
казаться пределом гиперболы. Между тем, последующая действительность едва ли
не  превзошла ее. А  ведь  последнее слово  классовой борьбы еще  далеко  не
сказано!  "Зверь из бездны" -  это доведенный до  крайней степени угнетения,
унижения и вырождения народ. Кто сейчас отважится говорить по этому поводу о
пессимизме художника? Нет, Лондон - оптимист, только зрячий и зоркий. "Вот в
какую бездну столкнет  вас буржуазия, если вы не справитесь с ней!" - такова
его мысль.  Сегодня она звучит неизмеримо актуальнее и острее, чем  тридцать
лет тому назад. Еще более поражает, однако, поистине пророческое предвидение
тех  методов,  при  помощи  которых  Железная  Пята будет  поддерживать свое
господство  над  раздавленным  человечеством. Лондон  проявляет великолепную
свободу  от  реформистски-пацифистских  иллюзий.  От  демократии  и  мирного
прогресса   в  его   картине  будущего  не  остается  и  следа.  Над  массой
обездоленных возвышаются  касты рабочей  аристократии, преторианской  армии,
всепроникающего  полицейского аппарата  с финансовой  олигархией  во  главе.
Читая, не веришь  глазам: ведь это  же картина  фашизма, его экономики,  его
государственной техники, его политической психологии! (Особенно замечательны
страницы  299, 300  и примечание  на  странице 301). Факт неоспоримый: уже в
1907 году  Лондон  предвидел  и  описал  фашистский  режим,  как  неизбежный
результат  поражения пролетарской революции.  Каковы  бы  ни  были отдельные
"ошибки" романа, - а  они есть, -  мы не можем не преклоняться перед  мощной
интуицией революционного художника.
     Я  пишу  эти  строки  наспех.  Очень  опасаюсь,  что  обстоятельства не
позволят  мне  дать  сколько-нибудь   законченную   оценку   Джека  Лондона.
Постараюсь  со  временем  прочитать  и другие его книги, посланные  вами,  и
высказаться о них. Вы можете  делать  из моих писем то употребление, которое
сами  найдете нужным. Горячо желаю вам успеха в вашей работе над  биографией
вашего великого отца.
     С товарищеским приветом
     Л.Троцкий
     16 октября, 1937
     Койоакан


        90 лет Коммунистического Манифеста

        (Предисловие к первому изданию "Манифеста" на языке африкаанс435)
     Трудно  поверить, что  остается  всего  10  лет  до  столетнего  юбилея
"Манифеста Коммунистической  Партии"!  Этот  гениальнейший из всех памфлетов
мировой  литературы  поражает  и ныне  своей  свежестью. Наиболее важные его
части кажутся написанными вчера. Поистине,  молодые авторы  (Марксу было  29
лет, Энгельсу - 27)  сумели заглянуть  так далеко вперед, как не  заглядывал
никто до них и, пожалуй, никто после них.
     Уже  в  предисловии к изданию  1872 г. Маркс  и  Энгельс  заявили, что,
несмотря на устарелость некоторых второстепенных  частей "Манифеста", они не
считают себя вправе изменять первоначальный текст, так как  за  истекшие  25
лет "Манифест" успел  стать историческим документом. С того  времени  прошло
еще  65  лет.  Отдельные  части "Манифеста" еще более  отошли в  прошлое. Мы
постараемся в  сжатой форме установить  в  этом  "Предисловии",  как те идеи
"Манифеста", которые полностью  сохранили свою силу до сегодняшнего дня, так
и те, которые нуждаются ныне в серьезных изменениях или дополнениях.
     1.  Материалистическое понимание истории, только  незадолго  перед  тем
открытое  Марксом  и  примененное  в  "Манифесте" с законченным мастерством,
полностью выдержало испытание событий и удары вражеской критики и составляет
ныне одно  из наиболее драгоценных  орудий человеческой  мысли.  Все  другие
истолкования исторического процесса утратили  всякое научное значение. Можно
сказать с уверенностью, что нельзя в наше время быть не только революционным
борцом,  но  и  просто  политически  грамотным  человеком,  не  усвоив  себе
материалистическое понимание истории.
     2.  Первая  глава  "Манифеста"  открывается   словами:  "История   всех
существовавших  до  сих  пор  обществ  есть  история классовой  борьбы". Это
положение, как важнейший вывод из материалистическ