пролетариата оказалась возможной лишь после того, как подавляющее большинство рабочих-меньшевиков перешло на сторону большевиков, а мелкобуржуазные остатки меньшевизма принялись помогать буржуазии бороться за восстановление "демократии", т. е. капитализма. Но и в России мы вовсе не писали на своем знамени запрещение меньшевистских газет. Мы были приведены к этому невероятно тяжкими условиями борьбы за спасение и сохранение революционной диктатуры. В советской Германии положение будет, как я уже сказал, неизмеримо более благоприятное, и это неизбежно отразится на режиме печати. Я вообще не думаю, что немецкий пролетариат будет нуждаться в этой области в репрессиях. Разумеется, я не хочу сказать, что рабочее государство потерпит хотя бы в течение одного дня режим буржуазной "свободы печати", т. е. тот порядок, при котором издавать газеты и книги могут лишь те, кто сосредоточил в своих руках типографии, бумажные заводы, книжные склады и пр., т. е. капиталисты. Буржуазная "свобода печати" означает монополию финансового капитала навязывать народу капиталистические предрассудки при помощи сотен и тысяч газет, распространяющих яд лжи в наиболее совершенной технической форме. Пролетарская свобода печати будет означать национализацию типографий, бумажных фабрик и складов в интересах трудящихся. Мы не отделяем души от тела. Свобода печати без линотипов, ротационных машин и бумаги есть пустая фикция. В пролетарском государстве технические средства печати будут предоставляться группам граждан в зависимости от их действительной численности. Господину Гугенбергу придется при этом немножно потесниться, как и всем другим капиталистическим монополистам газетного дела. Но тут уж ничего не поделаешь. Социал-демократия получит в свое распоряжение типографские средства в соответствии с числом ее сторонников. Я не думаю, что это число будет к тому времени очень велико: в противном случае невозможен был бы и самый режим пролетарской диктатуры. Пусть, однако, этот вопрос разрешит будущее. Но самый принцип: распределять технические средства печати в зависимости не от толщины чековой книжки, а от числа сторонников данной программы, данного течения, данной школы является, надеюсь, самым честным, самым демократическим, подлинно пролетарским принципом. Не так ли? - Пожалуй. - Тогда по рукам, что ли? - Я еще подумаю. - Ничего другого, дружище, я и не хочу: цель всех моих рассуждений состоит в том, чтобы заставить тебя еще раз подумать над всеми большими вопросами пролетарской политики. Л. Троцкий Принкипо 24 февраля 1933 г. Изъятые страницы из тезисов предконференции41, не вошедшие в русский "Бюллетень"42. Об испанской секции левой оппозиции Испанская революция создала крайне благоприятные объективные условия для быстрого развития коммунизма. Но отсутствие сколько-нибудь подготовленных кадров чрезвычайно затруднило для левой оппозиции, как и для официальной партии, использование совершенно исключительной исторической обстановки. Несмотря на то, что численностью своих членов наша испанская секция превосходит ряд других секций, - это надо полностью отнести за счет революционного прибоя, - идейная сплоченность организации и характер руководства раскрывают крайне неудовлетворительную картину. Чтобы понять причины, необходимо установить хотя бы главнейшие ошибки руководящих кадров испанской оппозиции. В Каталонии, пролетариат которой представляет естественную среду для быстрого роста влияния большевиков-ленинцев, руководящие товарищи непростительно упускали время; вместо того чтобы хотя бы в составе маленького ядра активно выступить под собственным знаменем, они в течение наиболее критических месяцев революции играли с принципами в прятки, дипломатничали и тянулись в хвосте мелкобуржуазного националиста и провинциального фразера Маурина. Немногим лучше обстояло дело и в других частях Испании, где левые оппозиционеры, игнорируя официальную кампанию и подменяя марксистское воспитание кадров революционным сентиментализмом, долго не проводили необходимой грани между собою и правыми группировками. Не менее вредные последствия имел тот факт, что руководящие товарищи, поддаваясь влиянию худших сторон испанской революционной традиции, повернулись спиною к интернациональному опыту и, заявляя на словах о своей солидарности с левой оппозицией, фактически, прямо или косвенно, поддерживали всех путаников и перебежчиков (Ландау, Росмер, Милль и пр.). В вопросе: фракция или самостоятельная партия? испанская секция заняла на своей последней конференции по меньшей мере двусмысленную позицию, высказавшись за самостоятельные списки на парламентских и иных выборах. Решение это, идущее вразрез с политикой левой оппозиции и практически ничем не подготовленное, осталось платонической, но вредной демонстрацией. На пути своего отчуждения от большевиков-ленинцев руководители испанской оппозиции зашли так далеко, что сочли возможным переменить самое имя своей организации. Назвав себя "левыми коммунистами" - теоретически явно неправильным именем, -испанские товарищи противопоставили себя этим интернациональной левой оппозиции и в то же время приблизились по названию к Ленинбунду, группе Росмера и пр. Ни один серьезный революционер не поверит, что такой важный шаг сделан случайно, без политической цели. В то же время ни один марксист не одобрит политики, которая [не] заявляет о своих намерениях открыто, а прибегает к дипломатничанью и лавированью в принципиальных вопросах. Требуя привлечения на интернациональную конференцию всех причисляющих себя к левой оппозиции групп как отколовшихся, так и исключенных, испанская секция показывает, как далеко она стояла и стоит от действительного развития интернациональной левой и как мало она усвоила его внутреннюю логику. Обвиняя остальные секции в неправильной организационной политике и не попытавшись хоть сколько-нибудь обосновать свои обвинения, испанские товарищи успели в то же время обнаружить на деле всю ошибочность своих собственных методов. Внезапно вспыхнувшая в ЦК борьба двух групп привела испанскую секцию на грань раскола, причем организация оказалась застигнута врасплох, так как ни одна из борющихся групп не смогла до сих пор формулировать принципиальные основы ожесточенной борьбы. На нынешнем своем идеологическом фундаменте испанская секция не может развиваться. Отдавая себе ясный отчет в том, что исправление совершенных ошибок и создание в Испании принципиально выдержанной и революционно сплоченной организации может быть достигнуто лишь в процессе длительной систематической работы, предконференция выдвигает следующие, наиболее неотложные меры: а) Все важнейшие интернациональные документы по спорным вопросам должны быть переведены на испанский язык и доведены до сведения всех членов секции. Надо перестать скрывать факты. Сказанное относится прежде всего к делу Милля, где руководители испанской секции не только поддержали явно беспринципного субъекта против интернациональной оппозиции, но позволяют себе и сейчас, в защиту совершенных ими ошибок, совершенно недопустимые инсинуации по адресу интернациональной оппозиции. б) Обе борющиеся группы ЦК должны отказаться от беспринципного раскола организации, приняв все меры к тому, чтобы обсуждение спорных вопросов шло по нормальным каналам, с участием всех без исключения членов организации. в) Внутренняя дискуссия должна вестись в "Бюллетене", состав редакции которого должен обеспечивать полное беспристрастие в отношении каждой из борющихся группировок (общий редакционный комитет). г) В порядок дня поставить все принципиальные вопросы интернациональной левой, не допуская подмены ясных политических позиций личными симпатиями, антипатиями и инсинуациями. д) Всесторонняя дискуссия должна подготовить новую национальную конференцию. Предконференция поручает Секретариату с особым вниманием следить за внутренним развитием испанской секции, чтобы помочь ей провести намеченные выше и все другие целесообразные меры, в полном соответствии с задачами и методами интернациональной левой. О кризисе в немецкой секции Предконференция констатирует, что, несмотря на исключительно благоприятные условия и правильную исходную позицию, немецкая секция далеко не использовала открытых перед нею возможностей. Кризис, связанный с капитуляцией Веля и К°, показал, что кадры немецкой оппозиции нуждаются в серьезном обновлении. В то время как подавляющее большинство рядовых членов организации после первой серьезной информации о кризисе сразу занимали по отношению к клике Веля правильную позицию, выражавшуюся одним словом "вон!", правление и редакция, наоборот, проявили недопустмые колебания, упускали время, не информировали надлежащим образом ни свои собственные местные организации, ни иностранные секции. При таких методах руководства революционная организация победить не может. Большевики-ленинцы находятся под ожесточенным преследованием не только всех сил старого общества, включая и социал-демократию, но и сталинской бюрократии. Проложить себе дорогу к массам левая оппозиция может только при величайшей энергии, беззаветной преданности своим идеям, при постоянной готовности защищать свое знамя до конца. Допускать в состав руководства колеблющихся, пассивных, усталых или кандидатов в капитулянты есть прямое преступление. В руководстве необходимо обеспечить перевес революционных рабочих, тесно связанных с массами и насквозь проникнутых сознанием великой миссии, которую история возлагает на левую оппозицию. Под этим углом зрения должна быть проведена предстоящая конференция немецкой оппозиции. [Л.Д.Троцкий] [Февраль 1933 г.] По поводу положения в Американской лиге (Интернациональному Секретариату) Дорогие товарищи! Положение в Американской лиге, как вы уже указывали на это, требует быстрого и решительного вмешательства со стороны нашей интернациональной организации. Насколько я могу судить по протоколам Секретариата и по переписке, у нас с вами нет разногласий в оценке положения в Американской лиге. Считаю, во всяком случае, своим долгом изложить вам, по возможности точнее, как я представляю себе, на основании очень подробных бесед с тов. Свабеком43 и на основании изучения документов, положение в Лиге и какие меры с нашей стороны представляются мне необходимыми. 1. В течение нескольких лет деятельность Лиги имела главным образом, если не исключительно, литературно-пропагандистский характер. Число членов колебалось вокруг одной и той же цифры в зависимости от улучшения или ухудшения работы центра. Отсутствие движения вперед пробуждало, как всегда, всякого рода личные, групповые и локальные антагонизмы. То же самое отсутствие движения вперед не позволяло этим антагонизмам принять политический характер. Это придавало и придает борьбе крайне отравленный характер при отсутствии явного для всех принципиального содержания. Члены организации из такой борьбы малому научаются. Они вынуждены группироваться по личным связям, симпатиям и антипатиям. Борьба группировок становится в свою очередь тормозом дальнейшего движения вперед. 2. Весьма вероятно, что в этой борьбе заложены в эмбриональном виде возможные принципиальные разногласия. Несчастье, однако, состоит в том, что обе группы чудовищно забегают вперед, обостряя групповую, личную, организационную борьбу вне всякого соответствия с ходом политической работы и выдвигаемыми ею вопросами. В нетерпеливом организационном мареврировании, которое действует разлагающе на Лигу в целом, подрывая каждую группу в отдельности, нельзя не видеть гибельного влияния методов и приемов эпигонского Коминтерна, который приучил целое поколение выходить из всех трудностей мерами аппаратных комбинаций за счет интересов организации в целом. В этом и состоит одна из худших черт бюрократизма! 3. Действительный выход из внутренних затруднений может быть найден только на пути расширения массовой работы. Лига встала на этот путь. Она развертывает с замечательной энергией работу в трех направлениях: а) кампания по поводу успехов фашизма в Германии и капитуляции Коминтерна; б) участие в движении безработных; в) участие в независимом профессиональном союзе углекопов (Иллинойс). На всех этих поприщах Лига имеет уже моральные успехи. Но - и это важнейший пункт нынешней обстановки - эти первые успехи сопровождаются не ослаблением, а обострением внутренней борьбы. Что это значит? 4. Теоретически возможно, конечно, что с переходом к более широкой работе потенциальные разногласия должны принять открытый и активный политический характер. Но пока это еще решительно ни в чем не выразилось. Сколько-нибудь оформленных, серьезных, устойчивых разногласий не обнаружилось ни в одной из трех областей работы, которые названы выше. Остается другое объяснение: обострение кризиса вызывается механикой самого перехода от одной стадии работы к другой. Это не исключает возникновения серьезных разногласий в дальнейшем, но они вовсе не должны будут совпасть с линиями нынешних группировок, которые являются группировками застоя, а не движения. Во всяком случае, постоянные организационные маневры внутри ЦК, между ЦК и ньюйоркской группой и пр. несут сегодня, еще в большей мере чем вчера, все черты аппаратного фетишизма, свойственные не большевизму, а эпигонскому Коминтерну. 5. Выход возможен только через расширение и углубление массовой работы, привлечение в Лигу свежих пролетарских элементов, вовлечение всех членов Лиги в массовые организации. Начало этой работе положено. Но борьба группировок достигла такой остроты, при которой раскол сам собою становится в порядок дня. Раскол в этих условиях имел бы чисто априорный, так сказать превентивный, характер, непонятный никому, кроме, может быть, инициаторов раскола. Если нам, руководящим работникам интернациональной оппозиции, трудно усвоить себе мотивы ожесточенной борьбы, то тем менее способны будут понять причины раскола американские рабочие, в том числе и члены самой Лиги. Такого рода верхушечный раскол подорвал бы несказанно авторитет оппозиции в Америке, уже и сегодня сталинской бюрократии достаточно было бы опубликовать многочисленные декларации двух борющихся групп друг против друга, чтоб отравить все источники сочувствия к левой оппозиции. В случае раскола положение стало бы во сто раз хуже. Обе группы должны отдавать себе ясный отчет в том, что в случае их раскола ни одна из них не может быть и не будет признана секцией интернациональной левой оппозиции. Обе половины, обреченные на длительное бессилие, оказались бы на положении нынешних чехословацких групп, являющихся сейчас не полноправными членами интернациональной организации, а лишь сочувствующими группами. 6. Подготовка национальной конференции Лиги стоит под знаком борьбы двух групп. Уже сейчас можно себе до известной степени представить перспективы конференции: более или менее единогласное принятие основных политических решений при отравленной борьбе по вопросам проверки мандатов и состава будущего ЦК. Так как обе группы приблизительно уравновешивают друг друга, то изменения на конференции могут свестись к тому, что группа, имевшая 49%, получит 51%, и наоборот; а это, при дальнейшем применении тех же методов, будет означать раскол. 7. Задача нашей интернациональной организации в этих условиях, мне кажется, совершенно очевидна: ни в каком случае не допустить раскола сейчас, на пороге перехода Лиги к массовой борьбе; разъяснить всем членам Лиги, что руководители обеих групп форсируют борьбу недопустимыми организационными мерами и призвать всех членов Лиги на защиту ее единства. 8. Независимо от возможных мнений каждого из нас в отдельности насчет того, какой из двух групп массовая работа Лиги обеспечит серьезное и действительное преобладание, решение вопроса мы как организация должны предоставить будущему (весьма возможно, что руководство сложится путем перегруппировки элементов нынешних двух групп). Но ближайшая конференция во всяком случае не может обеспечить господства одной из групп за полным отсутствием для этого подготовленной политической почвы и объективных критериев. Задача ближайшей конференции должна быть в том, чтобы оградить Лигу от превентивного раскола, навязанного сверху, и тем спасти авторитет Лиги и ее боеспособность на ближайшее время. Эту задачу надо в самой императивной форме поставить перед всеми местными группами Лиги, как и перед двумя борющимися группами ЦК. 9. Как можно судить на основании переписки, значительное число членов Лиги, может быть, даже большинство, не примыкает ни к одной из двух групп и с возмущением говорит об опасности раскола. Ввиду отсутствия, по крайней мере необнаружения, принципиальных основ под групповой борьбой, примиренчество является вполне законным и прогрессивным фактором внутренней жизни. Эту тенденцию надо сейчас, на данном этапе, поддержать всем авторитетом международной организации. 10. Подготовка конференции должна, мне кажется, вестись в духе высказанных выше соображений. Это значит: а) все местные организации должны призвать руководителей обеих групп ввести свои столкновения в такие рамки, чтобы речи, декларации и пр. обеих сторон не могли стать орудием в руках противника; б) все тезисы, контртезисы, поправки и пр. должны своевременно доставляться не только всем членам Лиги, но и Интернациональному Секретариату, дабы дискуссия во всех своих стадиях проходила на глазах всех секций и под их контролем; в) окончательный срок конференции должен быть назначен по соглашению с Интернациональным Секретариатом, дабы последний имел возможность в случае надобности делегировать своего представителя; г) до конференции остается, разумеется, в силе нынешний ЦК, который должен пользоваться безусловной поддержкой всех членов организации. В свою очередь, ЦК воздерживается от каких бы то ни было искусственных внутренних организационных перестроек фракционного характера; д) при выборе делегатов на конференцию местные организации должны руководствоваться соображениями о достаточной стойкости и самостоятельности своих представителей в вопросе об охране единства Лиги; в соответственном духе должны быть вынесены наказы этим делегатам; е) в состав будущего ЦК должны, разумеется, войти руководители обеих борющихся ныне групп, но рядом с ними надо поставить авторитетных и крепких товарищей, не участвующих в борьбе двух групп и способных оздоровить атмосферу внутри ЦК. С этой целью следует значительно расширить состав ЦК; ж) в случае надобности Секретариат созывает пленум, специально посвященный американским делам, с участием представителей обеих групп. * * * Историческое развитие ставит перед американской Лигой исключительные задачи и открывает ей неизмеримые возможности. Наши американские друзья должны знать, что все мы с величайшим вниманием следим за их работой, готовы оказать им поддержку всеми силами и средствами и твердо надеемся, что они справятся с внутренней болезнью организации и выйдут на широкую дорогу. Г. Гуров 7 марта 1933 г. Германский фашизм у власти, причины и перспективы Довольно обычная ссылка на отсталость стран, давших место диктатуре, сейчас уже во всяком случае не годна: если с известной натяжкой ее можно было распространить на Италию, то никак не на Германию, наиболее развитую капиталистическую страну в самом сердце Европы. Общая историческая причина крушения демократий состоит в том, что капиталистический строй пережил себя: скопившиеся в нем противоречия, национальные и интернациональные, прорывают оболочку демократии, как мировые противоречия взрывают декоративные сооружения Лиги Наций. Где прогрессивный исторический класс оказывается неспособен овладеть властью, чтобы перестроить общество на основах социализма, агонизирующий капитализм может поддерживать свое существование лишь все более грубыми, антикультурными методами, крайним выражением которых является фашизм. Эта историческая концепция порождена не победой Гитлера. В феврале 1929 г. я писал в американском издании: "По аналогии с электротехникой демократия может быть определена как система выключателей и предохранителей против слишком сильных токов национальной или социальной борьбы. Ни одна эпоха человеческой истории не была и в отдаленной степени так насыщена антагонизмами, как наша. Под слишком высоким напряжением классовых и международных противоречий выключатели демократии плавятся или взрываются. Такова суть короткого замыкания диктатуры". Оппонентам, ссылавшимся на то, что процесс захватил только периферию культурного мира, я возражал: "Сила внутренних и мировых противоречий не ослабевает, а растет... Подагра начинается с мизинца или с большого пальца ноги, но, раз начавшись, доходит до сердца"44. Американский писатель Скотт Ниринг45 в брошюре, посвященной фашизму, дает очень простое и очень яркое графическое выражение историческим тенденциям капиталистического развития, которое с начала нынешнего столетия все больше упирается в альтернативу: коммунизм или фашизм? Я воспроизвожу здесь диаграмму Ниринга46. Для очень многих выбирать между большевизмом и фашизмом примерно то же, что между сатаной и Вельзевулом47. Но на этот счет я затрудняюсь сказать что-нибудь утешительное. XX век войдет, очевидно, как самый беспокойный и беспощадный век в памятную книгу человечества. Кто из наших современников требует от истории прежде всего спокойствия и комфорта, тот выбрал себе плохое отечество во времени. Движение Гитлера, поднявшее на ноги 17 миллионов отчаяний, выражает безнадежность капиталистической Германии в упадочной Европе, которую Версальский мир окончательно превратил в сумасшедший дом, забыв снабдить ее смирительными рубашками. Победа партии отчаяния оказалась возможной только потому, что социализм, партия надежды, оказался бессилен овладеть властью. Немецкий пролетариат достаточно многочислен и культурен, чтобы справиться с такой задачей. Но руководящие им партии оказались несостоятельны. Социал-демократия с отличающей ее консервативной ограниченностью надеялась, в союзе с другими парламентскими партиями постепенно "воспитать" фашизм. Роль главного дрессировщика она поручила гогенцоллернскому фельдмаршалу Гинденбургу, отдав ему свои голоса. Движимые правильным инстинком рабочие стремились к борьбе. Социал-демократия сдерживала их, обещая дать сигнал тревоги, когда Гитлер "окончательно" покинет легальный путь. Так социал-демократия не только сама призвала через посредство Гинденбурга фашистов к власти, но и позволила им произвести государственный переворот по частям. Совершенно ложна была политика коммунистической партии. Ее руководство исходило из того абсурдного соображения, будто социал-демократия и национал-социализм представляют собою две "разновидности фашизма", будто они, по злополучной формуле Сталина, "не антиподы, а близнецы". Что социал-демократия, как и фашизм, стоит на защите буржуазного режима от пролетарской революции, совершенно бесспорно. Но методы, какими они разрешают эту задачу, совершенно несовместимы. Социал-демократия немыслима без парламентаризма и массовых рабочих организаций, политических и профессиональных. Миссия же фашизма состоит в том, чтобы разгромить и то, и другое. На этом антагонизме надо было построить политику оборонительного союза между коммунистами и социал-демократами. Но слепые вожди отвергли такую политику. Рабочие оказались перед лицом наступающего врага расколоты, безоружны, без плана и без перспектив. Деморализуя пролетариат, такое положение повышало самоуверенность фашизма. Два с половиной года тому назад, в сентябре 1930 г., мы писали: "Фашизм стал в Германии реальной опасностью, как выражение острой безвыходности буржуазного режима, консервативной роли социал-демократии по отношению к этому режиму и накопленной неспособности коммунистической партии опрокинуть этот режим. Кто это отрицает, тот слепец или фанфарон"48. Эту мысль мы развивали в ряде брошюр, вышедших в течение последних лет в Германии. Так, в октябре 1931 года мы писали: "Приход национал-социалистов к власти означал бы прежде всего истребление цвета германского пролетариата, разрушение его организаций, искоренение в нем веры в себя и свое будущее. В соответствии с гораздо большей зрелостью и остротой социальных противоречий в Германии, адская работа итальянского фашизма показалась бы, вероятно, бледным и почти гуманным опытом по сравнению с работой германского национал-социализма"49. Сталинская фракция объявила эту оценку "панической". Из необъятной политической литературы, посвященной этому вопросу, сошлюсь здесь только на речь официального вождя немецкой коммунистической партии50, который на пленуме Исполнительного комитета Коминтерна в апреле 1931 года следующими словами разоблачал так называемых пессимистов, т. е. людей, умевших заглядывать вперед: "Мы не дали паническим настроениям сбить нас с пути... Мы трезво и твердо установили, что 14 сентября (1930 [г.]) было в известном смысле лучшим днем Гитлера и что дальше последуют не лучшие, а худшие дни. Та оценка, которую мы давали развитию этой партии, подтверждена событиями... Сегодня у фашистов уже нет поводов смеяться". Этой цитаты достаточно. Так, при ничтожестве германской буржуазной демократии фашизм был приведен к власти совокупными усилиями руководителей двух рабочих партий. Правительство Гитлера сразу взяло крайне энергичные темпы. Оно обещает подвергнуть коммунистов воспитательному действию концентрационных лагерей. Не успев еще приступить к этой задаче, которая окажется гораздо труднее при выполнении, чем в замысле, Гитлер обещает искоренить заодно и социал-демократию, т. е. разрешить в неизмеримо более трудных условиях ту задачу, которая оказалась некогда не по силам Бисмарку, а затем Вильгельму II. Политическая армия Гитлера - это чиновники, служащие, лавочники, ремесленники, всякие вообще промежуточные и проблематические существования; в социальном смысле они представляют человеческую пыль. Парадокс состоит в том, что Гитлер при всем своем "антипарламентаризме" неизменно сильнее в парламентской плоскости, чем в социальной. После каждого нового подсчета голосов фашистская пыль остается пылью. Между тем рабочие объединены в самом процессе производства. В их руках наиболее концентрированные производственные силы нации. Борьба Гитлера за овладение государством только начинается. Главные трудности еще впереди. Даже перелом торгово-промышленной конъюнктуры к лучшему изменит соотношение сил не в пользу Гитлера, а в пользу пролетариата. Уже простое сокращение безработицы создаст прилив самочувствия в рабочей среде. Слишком туго сжатая пружина начнет расправляться. После чрезвычайного ухудшения положения рабочих за годы кризиса можно с уверенностью ждать широкого размаха экономических боев. Главные трудности для Гитлера еще впереди, как и главные бои. Захватить вышку радиостанции легко. Стать хозяином на дне шахты гораздо труднее. Победа пролетариата еще вполне возможна. Но при непременном условии правильной стратегии. На интернациональной арене дальше жестов и фраз Гитлер в ближайший период пойти не сможет. Ему придется вести слишком долгую и кровавую войну внутри Германии, чтобы он мог всерьез думать о войне против Франции. Наоборот, он будет изо всех сил доказывать Франции и другим капиталистическим государствам необходимость для них поддержать его в его провиденциальной миссии: борьбе против большевизма. Через те или другие колебания внешняя политика фашистской Германии целиком направится против Советского Союза. По этой линии внутренняя война может естественно перейти во внешнюю войну. Л. Троцкий Принкипо 10 марта 1933 г. Германия и СССР (В порядке информации секций ИЛО)51 1. Полное отсутствие сопротивления со стороны немецких рабочих Гитлеру создало известное замешательство и в наших рядах. Мы рассчитывали на то, что приближение фашистской опасности преодолеет не только предательскую политику реформистов, но и ультиматистский саботаж сталинцев. Это ожидание не подтвердилось. Были ли наши расчеты ошибочны? Так формально ставить вопрос нельзя. Мы обязаны были исходить из курса на сопротивление и сделать все возможное, для того чтобы оно было оказано. Признать априорно невозможность сопротивления значило бы не толкать пролетариат вперед, а вносить дополнительный элемент деморализации. События принесли проверку. Первые итоги этой проверки подведены в статье Т[роцкого] "Трагедия немецкого пролетариата"52. Сейчас можно уже почти с уверенностью сказать, что толчок действительно массовой борьбе может дать только перелом конъюнктуры. До тех пор предстоит главным образом критическая и подготовительная работа. Режим фашистского террора будет серьезной проверкой для оппозиционных кадров в целом и для каждого в отдельности. Именно в такой период закаляются и воспитываются революционеры. Пока фашисты будут терпеть профсоюзы, левым оппозиционерам необходимо во что бы то ни стало проникнуть в союзы для ведения там строго законспирированной работы. Переход на нелегальное положение не значит просто уход в подполье (создание заграничной газеты, нелегального транспорта, нелегальных ячеек внутри страны и пр.), но и умение вести законспирированную работу в легальных массовых организациях, поскольку они существуют. 2. Вопрос о возможной роли Красной армии остро стоит перед многими товарищами. Наши принципиальные позиции нам, разумеется, пересматривать не приходится. Если бы внутреннее положение в СССР позволяло, советское правительство должно было бы при первом приближении Гитлера к власти мобилизовать пару корпусов в Белоруссии и Украине, разумеется, под знаменем обороны советских границ. Некоторые товарищи, исходя из той бесспорной мысли, что Красная армия может лишь помочь иностранной революции, но не может заменить ее, склонны делать тот вывод, что при отсутствии развернутой гражданской войны в Германии недопустимо было бы прибегать к мобилизации в СССР. Такая постановка вопроса слишком абстрактна. Красная армия не может сделать революцию за немецких рабочих. Но на разных стадиях эта помощь может выразиться различно: так, Красная армия может помочь немецким рабочим начать революцию. То, что парализовало немецкий пролетариат, - это чувство раздробленности, изолированности, безнадежности. Одна перспектива возможной вооруженной помощи оказала бы на авангард огромное ободряющее воздействие. Первые серьезные акты сопротивления немецких рабочих Гитлеру могли бы вызвать разрыв между фашистской Германией и СССР и привести к военной развязке. У советского правительства не может быть ни малейшего интереса выступать в качестве нападающей стороны: это не вопрос принципа, а вопрос политической целесообразности. Для крестьянских масс война с целью помочь немецкому пролетариату была бы мало понятна. Крестьян можно привести к такой войне, начав с защиты советской территории от угрожающей ей опасности. (Все, что на тему об обороне и нападении скзано в "Истории" Троцкого в применении к революции, не в меньшей степени относится и к войне.) Формы воздействия Красной армии на события в Германии должны были бы, конечно, сообразоваться с ходом этих событий и с настроением немецких рабочих масс. Но именно потому, что немецкие рабочие оказались сами по себе не в силах вырваться из оков пассивности, инициатива борьбы, хотя бы в указанной выше "предварительной" форме, могла бы исходить от Красной армии. Препятствием для такой инициативы является сейчас не положение в Германии, а положение в СССР. На эту сторону дела иностранные товарищи обращают, по-видимому, недостаточное внимание. Свыше года тому назад мы говорили о необходимости вмешательства Красной армии в случае прихода фашизма к власти. Мы исходили при этом из надежды на то, что не только в Германии, но и в СССР успеет призойти необходимый перелом в политике, экономическое положение улучшится и советская власть получит необходимую свободу движений. На самом деле внутреннее развитие приняло за последний год крайне неблагоприятный характер. Хозяйственное положение в СССР, как и настроения масс, делают ведение войны до последней степени трудным. Все сообщения из СССР говорят, что даже передовым рабочим лозунг военной помощи немецкому пролетариату покажется в данных условиях неосуществимым, нереальным, фантастическим. Мы не уступаем ни иоты из нашей принципиальной позиции. Но позиция активного интернационализма служит нам сейчас прежде всего для беспощадной критики сталинской бюрократии, которая парализовала рабочее государство в решающий исторический час. Однако не считаться с обстановкой мы не можем. Последствия ошибок превратились в объективные факторы. Требовать в нынешних условиях мобилизации Красной армии было бы явным авантюризмом. Тем более решительно надо требовать перемены политики в СССР во имя упрочения диктатуры пролетариата и активной роли Красной армии. Г. Г[ур]ов 17 марта 1933 г. [Письмо болгарским единомышленникам] 21 марта [1]933 [г.] Дорогие товарищи! Бесспорных сведений о судьбе Раковского у меня нет. В конце января жена его писала за границу о том, что оба они здоровы (насколько можно говорить о "здоровье" Раковского). Но в марте через Париж получены были сведения о том, что Раковский в тяжелом положении был в феврале увезен в Москву, где будто бы скончался. Сперва сообщали это вполне категорически, ссылаясь на хорошо известное мне лицо в Москве. Затем появились некоторые сомнения. На все запросы, исходившие со стороны видных политических деятелей во Франции, советское посольство отказывалось давать какой бы то ни было ответ. Уже одно это заставляет крайне тревожиться. Если бы с Раковским дело обстояло благополучно, то у советского посольства не было бы оснований отказывать в ответе. Остается предположить, что либо трагическое сообщение верно, либо Раковский арестован и увезен в Москву не для лечения, а для той или иной расправы. Незачем говорить, что мы предпринимаем все меры, чтобы открыть истину53. Я пишу сейчас большую работу о Раковском и очень прошу болгарских друзей помочь мне. Мне нужны всякие материалы, прямо или косвенно относящиеся к Раковскому. В особенности: 1. Данные о его семье, в частности, о его дяде, знаменитом национальном революционере Раковском54 (если можно, то и стихи Ивана Вазова55, посвященные Раковскому); 2. Книги, брошюры и отдельные статьи самого Раковского. 3. Статьи о Раковском, воспоминания о нем и пр. (в официальной коммунистической печати за первые годы советской власти, когда Раковский играл большую роль, печатались, несомненно, статьи о нем). [Л.Д.Троцкий] Экономическое наступление контрреволюции и профсоюзы. Заявление делегатов, примыкающих к международной левой оппозиции (большевиков-ленинцев) на Пражском конгрессе против фашизма56 Вся новейшая история свидетельствует, что пролетариат - ничто без своих классовых организаций. В то же время опыт показывает, как часто рабочие организации становятся тормозом для революционной борьбы. Об это противоречие пролетарское движение разбивалось не раз. Самым трагическим примером является германская катастрофа, в которой руководящие рабочие организации, каждая по-своему, парализовали пролетариат сверху и безоружным выдали его фашизму. Коммунистическая партия имеет своей задачей привести пролетариат к власти. Выполнить свою революционную миссию она может не иначе, как завоевав большинство пролетариата и, следовательно, его массовые организации, прежде всего профессиональные союзы. Борьба партии за влияние на профессиональные союзы должна вестись таким образом, чтобы не тормозить текущих задач массовой организации, не раскалывать ее и не порождать у рабочих представления, будто коммунисты дезорганизуют классовое движение. Принципы такой борьбы намечены еще "Коммунистическим Манифестом", развиты дальнейшей теорией и практикой рабочего движения и нашли наиболее высокое свое выражение в работе большевизма. Партия означает цвет класса, его революционный отбор. Профессиональный союз охватывает широкие массы рабочих разного уровня. Чем шире эти массы, тем ближе профессиональный союз к выполнению своих задач. Но широта организации идет неизбежно за счет ее глубины. Оппортунистические, национальные, религиозные тенденции и в профессиональных союзах, и в их руководстве являются выражением того факта, что союзы охватывают не только авангард, но и тяжелые резервы. Слабые стороны союзов вытекают, таким образом, из сильных сторон. Борьба с оппортунизмом в профессиональных организациях означает в основе своей упорную и терпеливую работу над подтягиванием резервов к авангарду. Кто отталкивает революционных рабочих от профессиональных союзов; кто наряду с массовыми организациями строит революционные "чистенькие", по ироническому выражению Ленина, но малочисленные и потому бессильные профсоюзы, тот не разрешает историческую задачу, а отказывается от ее разрешения; хуже того: создает прямые преграды на пути борьбы за влияние на рабочий класс. Инициаторами настоящего конгресса являются организации Красной профессиональной оппозиции (РГО) Германии, Польши и Италии. История этих организаций есть история пагубного нарушения основных принципов марксистской политики в области профессионального движения. РГО есть та же коммунистическая партия, или часть коммунистической партии, лишь под другим названием. Эта организация не связывает партию с союзами, наоборот, отрезывает партию от союза. Будучи по своей малочисленности совершенно неспособной заменить профессиональные союзы в области массового действия, РГО в то же время не способна и воздействовать на них извне, ибо враждебно противопоставляет себя им как конкурирующая организация. В оправдание политики РГО, как и в оправдание теории социал-фашизма, сталинская бюрократия ссылается теперь на то, что вожди немецких профсоюзов обнаружили свою готовность быть лакеями при Гитлере, как они были в свое время лакеями при Гогенцоллерне. Указывая пальцами на подлую роль Лейпарта и К°, французские сталинцы высказываются против слияния двух синдикальных организаций Франции. Единство они согласны принять лишь при одном условии: если во главе объединенных синдикатов будут стоять революционные борцы, а не предатели. Сталинцы снова показывают этим, что, как французские Бурбоны57, они не способны ничего забыть и ничему научиться. Они требуют, чтобы кто-то преподнес им в готовом виде массовые организации с революционным руководством. В таких союзах они великодушно согласны принять участие. Они ждут, другими словами, что кто-то другой решит историческую задачу, которая должна была бы составить основное содержание их собственной работы. Что вожди немецких профессиональных союзов, как и британских и американских трэд-юнионов, как и реформистских синдикатов Франции, являются "величайшими негодяями в мире", - это Роза Люксембург сказала много лет тому назад. Важнейшая задача при создании Коминтерна состояла в том, чтобы вытеснить этих негодяев из массовых союзов. Но как раз в области выполнения этой задачи сталинская бюрократия обнаружила полное банкротство. Что РГО в Германии не перебежала на сторону Гитлера есть чисто отрицательная заслуга, которую в революционных рядах вообще неприлично выставлять напоказ. Но бессилие РГО, бессилие КПГ, бессилие сталинского Коминтерна состоят в том, что негодяи, как Лейпарт и К°, остаются и сегодня хозяевами массовых профсоюзов. Что же касается РГО, то перед лицом больших событий она оказалась карточным домиком. Место коммунистов - в массовых профессиональных союзах. Коммунисты должны входить туда с поднятым или со свернутым знаменем, работать там открыто или конспиративно, в зависимости от политических и полицейских условий страны. Но работать они должны, не покладая рук. Для своего участия в профессиональном движении коммунисты не могут ставить никаких условий ни рабочему классу в целом, ни реформистской бюрократии. Если бы рабочий класс понимал заранее преимущества коммунистической политики, он не терпел бы реформистских изменников во главе своих организаций. Что касается реформистской бюрократии, то она сознательно заинтересована в том, чтобы коммунисты оставались вне профессональных союзов, и потому отклонит всякие условия, которые способны были бы облегчить работу коммунистов. Пролетарский революционер не выдумывает гордых, но нелепых ультиматумов, которые должны служить оправданием его дезертирства из союза, а проникает в союз, несмотря на все препятствия и барьеры. Не из рук профсоюзной бюрократии получает коммунист выгодные условия для своей работы, а постепенно завоевывает их, поскольку завоевывает влияние внутри профсоюза. То обстоятельство, что ответственными организаторами настоящего конгресса, призванного подготовить отпор наступлению капитализма и фашизма, являются сектантские, по самому своему принципу, организации РГО в трех странах, заставляет нас с удвоенной силой призвать всех подлинных коммунистов к борьбе против гибельных методов сталинской бюрократии, изолирующих авангард пролетариата и преграждающих ему путь к победе. Товарищи-коммунисты, сознательные рабочие! Восстановите в силе марксистские принципы профсоюзной политики, формулируемые первыми четырьмя конгрессами Коминтерна. Отряхните от ваших ног прах сталинизма. Вернитесь на дорогу Маркса и Ленина. Только эта дорога ведет вперед! [Л.Д.Троцкий] [Март 1933 г.] [Письмо А.Д.Кауну] Каун 6 апреля [1]933 г. Дорогой Александр Давыдович! Я перед вами виноват: с большим запозданием отвечаю на ваше последнее письмо. Извинением служат большие события и потрясения, личные и не личные, последних месяцев. Сейчас, конечно, в центре внимания стоят события в Германии. Как трагически подтвердились все прогнозы левой оппозиции! Германская коммунистическая партия сейчас ликвидирована не только организационно, но и политически: таких преступлений история не прощает. Строительство коммунистической партии начнется в Германии на новом месте и в значительной мере из новых материалов. К левой оппозиции сейчас серьезный приток. Вы писали, что речь Сталина произвела большое впечатление. Наиболее необходимое об этой речи сказано в номере 33 "Бюллетеня"58. Речь Сталина представляет собою бюрократическое издевательство над трагической хозяйственной деятельностью в СССР. Вы, вероятно, знаете из русского "Бюллетеня", что все те левые оппозиционеры, которые в период первых успехов пятилетнего плана "покаялись", сейчас - за самыми небольшими исключениями -вернулись снова в лагерь оппозиции, исключены снова и снова сосланы или заключены в тюрьмы. Крайне важный политически сам по себе, этот факт имеет в то же время огромное симптоматическое значение: то, что произошло на партийных верхах, является лишь отражением больших сдвигов в рабочих массах. Я вам, помнится, говорил о своем плане провести параллель между гражданской войной в СССР и в С[оединенных] Штатах, но для этого мне надо было бы посетить Америку, поработать в архивах и даже посетить театры военных действий. Пустит ли меня новая администрация? Я бы твердо обязался не заниматься внутренней американской политикой и, разумеется, выполнил бы обязательство с полной лояльностью. Рузвельт, победу которого я все время предсказывал, должен был бы мне из благодарности дать визу. Но политика, как известно, не знает благодарности. Я получил недавно большое письмо Кальвертона, из которого вытекает (из письма, разумеется), что автор значительно приблизился к нашим взглядам. Получил я также на днях книгу Сиднея Хука59 о Марксе и его статью в "Нейшен". Книги его я еще не читал. Но статья, интересная сама по себе, заставляет меня опасаться, что в философской области у нас серьезные разногласия. Однако это лишь предварительное впечатление. Сердечный привет вашей жене. Желаю вам всего хорошего и крепко жму руку. [Л.Д.Троцкий] [Письмо С. Хуку] Professor Sidney Hook Columbia University, Dep[artmen]t. of [...] New York, N[ew] Y[ork]60 Дорогой товарищ С. Хук! Горячо благодарю вас за присылку вашей новой книги о К.Марксе61. Я еще, разумеется, не успел познакомиться с ней. Статью вашу в "Нейшен" прочитал с интересом, но она вызвала у меня ряд сомнений. Возможно, что ваша книга эти сомнения рассеет. Поэтому ограничиваюсь самыми краткими предварительными замечаниями. 1. Уже заглавие статьи возбуждает беспокойство: "Марксизм - догма или метод?" Эта альтернатива не исчерпывает вопроса. Марксизм - не догма, но он не только метод, а и доктрина. Материалистическая диалектика есть метод. Однако Маркс не только сформулировал этот метод, но и применил его в двух областях, создав теорию капиталистического хозяйства (наука) и теорию исторического процесса ("философия истории", точнее, наука). 2. Заключительная фраза вашей статьи гласит, что марксизм "не есть ни догма, ни объективная наука, а реалистический метод классового действия". Что означает здесь слово "реалистический"? Очевидно, основанный на правильном познании объективного (в данном случае социального) процесса. Познание объективного есть наука. Марксистская политика "реалистична" постольку, поскольку опирается на марксизм, как науку. 3. Вы говорите, что доктрина Маркса так же мало может быть понята независимо от революционных идей, как рецепт врача - независимо от заботы о здоровье. В известных границах можно принять это сравнение. Но только тот врач способен давать полезные рецепты, который опирается на анатомию, физиологию, патологию и ряд других позитивных наук. Как можно отрывать реалистическую практику от научной теории? В последнем счете все научное познание человечества - не только медицина - родилось из практических потребностей и служит им. 4. Вы пишете: "С точки зрения теоретических постулатов науки марксизма вытекало, что революционная оппозиция к мировой войне в 1914 году была утопической потому, что война и военная психология неизбежно вытекали из объективного сочетания социально-экономических сил того времени." Это противопоставление мне кажется непонятным: борьба против войны "утопична", потому что (?) война неизбежно вытекает из объективных условий. Во-первых, и утопические идеи вытекают из объективных условий. Во-вторых, борьба против "неизбежных" явлений не является необходимо утопической, ибо неизбежные явления ограничены во времени и пространстве. В частности, война, будучи исторически "неизбежной", оказалась в то же время "утопической" в качестве пути выхода их империалистического тупика: после войны положение капитализма стало хуже, чем было до нее. 5. Вы утверждаете: "Самая тяжелая ошибка Маркса состояла в недооценке вторичных факторов процесса". Это замечание правильно по отношению к огромному числу вульгарных марксистов, особенно эпохи II Интернационала. Но оно абсолютно ложно по отношению к самому Марксу. Признаться, это место вашей статьи особенно поразило меня. Если обстоятельства мне позволят, я еще вернусь к этим вопросам в менее беглой форме. С товарищеским приветом Л.Троцкий 10 апреля 1933 г. Принкипо По повода проекта резолюции правления немецкой секции о новой партии Проект резолюции (к сожалению, без даты) устраняет известные разногласия (действительные и мнимые, т. е. основанные на недоразумении), но в то же время оставляет в силе другие. Задача настоящей критики состоит в том, чтобы с возможной точностью определить действительный характер сегодняшних разногласий. 1. Резолюция устанавливает с самого начала, что "крушение КПГ сделало лозунг реформы беспредметным", другими словами, КПГ не может уже быть возрождена. Незачем говорить, что это заявление, означающее отказ от той позиции, которую все мы занимали до 5 марта, имеет огромное значение для всей нашей деятельности. Параграф 3-й резолюции говорит: "Развитие идет в направлении новой партии". Это положение дополняет предшествующее и тем самым чрезвычайно сокращает поле разногласий. Руководящие товарищи немецкой секции признают, что сталинская партия в Германии политически ликвидирована и что немецкая социалистическая партия сложится как новая партия вне сталинской организации. 2. Приведем, однако, в более полном виде цитату из 3-го пункта: "Хотя развитие идет в направлении новой партии, лозунг этой последней был бы преждевременным и ложным..." Вся суть этой фразы в том содержании, какое дается слову "лозунг": оно может быть истолковано либо как открытое провозглашение нашей новой оппозиции в отношении официальной партии; либо как призыв немедленно создавать новую партию из наличных элементов. Что касается этого второго истолкования, то оно было бы смехотворным авантюризмом. В нашей среде никто такого предложения не делал. Если в момент открытия дискуссии на этот счет могли еще возникать недоразумения, то развернувшийся за последние недели обмен мнений создал здесь полную ясность. Дело идет для нас не о бюрократическом декретировании новой партии, а об открытом провозглашении нашей новой позиции по отношению к старой партии и новой перспективы для нашей работы. Преуменьшать или смазывать значение этого нового поворота было бы недопустимым. Мы берем курс на пропаганду и подготовку новой партии. Об этой перемене надо сказать ясно и открыто. Есть ли у нас на этот счет согласие? Проект резолюции не дает необходимой ясности. 3. Заняв правильную исходную позицию, резолюция впадает в дальнейшем в целый ряд противоречий, смазывает свои основные заявления и не дает практических директив. Лозунг "новой партии", говорит резолюция, оттолкнет от нас критических или полукритических коммунистов. Почему? Очевидно, потому, что они верят еще в реформу старой партии. Преданные, но близорукие революционеры, которые ценою больших жертв попытаются восстановить сталинскую партию в подполье, будут, конечно, с враждебностью относиться к нашему утверждению, что "перспектива реформы КПГ стала беспредметной" и что "развитие идет в направлении новой партии". Но ведь как раз насчет этих двух решающих положений мы с немецким Правлением совершенно солидарны. Как же быть? Должны ли мы хранить эти мысли про себя, не высказывая их вслух, чтобы не восстанавливать против себя сторонников реформы? Такая позиция была бы совершенно недостойна марксистов, и я не сомневаюсь, что немецкие товарищи не имеют ее в виду. Под ударами опыта утописты реформы будут убеждаться в нашей правоте. Чем тверже и раньше мы займем позицию, тем выше будет наш политический авторитет. 4. Проект резолюции выдвигает лозунг создания кадров. Сам по себе лозунг совершенно бесспорный. Нужно только ответить: для чего кадры? Для реформы старой партии или для постройки новой? Если бы мы стали в этом вопросе на путь дипломатического умалчивания, сталинцы все равно потребовали бы от нас ответа, и мы оказались бы перед рядовыми коммунистами в положении жрецов, у которых есть два учения: одно для себя, другое - для непосвященных. Ясно, что такой двойственности авторы резолюции не могут хотеть и не хотят. 5. В проекте резолюции, как и в других документах, неоднократно повторяется мысль, что перспектива новой партии правильна, но что передовые рабочие к ней "психологически" не подготовлены. Если дело идет о немедленном учреждении новой партии, то рабочие к этому не подготовлены не только "психологически", но и политически, и теоретически: нет необходимых кадров, а наличным кадрам не хватает масс. Ссылка на "психологию" может быть понятна только так, что наши собственные единомышленники, а также сочувствующие и полусочувствующие "психологически" не готовы к резкой перемене перспективы. Авторы резолюции явно смешивают два вопроса: подготовленность пролетарского авангарда к созданию новой коммунистической партии и подготовленность нашей собственной организации к смелой и решительной перемене собственной ориентации в вопросе о старой и новой партии. Речь у нас идет только об этой второй задаче. Она вытекает не из "психологии", т. е. сегодняшних настроений отдельных слоев пролетарского авангарда, а из всей совокупности объективных условий: из победы фашизма и из укреплений политики и организации сталинизма. Настроения передовых рабочих будут меняться - преимущественно в том направлении, что они все яснее и яснее будут понимать смысл этих исторических фактов. Но политическая установка (перспектива) левой оппозиции должна исходить не из колеблющихся настроений, а из объективных изменений обстановки. 6. Истолковывать лозунг новой партии как механическое объединение с элементами распада старой партии (брандлерианцы, САП, Ленинбунд и пр.) было бы не только нелепостью, но и прямым издевательством над всем нашим прошлым. По отношению к той или другой группе речь может идти лишь об отдельных совместных шагах, диктуемых обстановкой. Так, напр[имер], на антифашистском конгрессе мы должны были бы искать соглашения с представителями САП, группой Снивлита и пр. против блока Мюнценберга с Барбюссом и с индусскими буржуа. Смешивать такого рода тактические соглашения с вопросом о новой партии нет ни малейшего основания. Можно сказать лишь одно: умелые тактические соглашения на основе правильной стратегической линии могут ускорить процесс формирования кадров для коммунистической партии. 7. В немецких документах лозунг "новой партии" противопоставляется лозунгу "нового Циммервальда". Смысл этого противопоставления никак нельзя понять. Циммервальд представлял собою временный блок марксистов и центристов. Первые шли под лозунгом III Интернационала, вторые - под лозунгом реформы II Интернационала. Были, правда, отдельные участники, которые, уклоняясь от ответа на вопрос, стоят ли они за II или за III Интернационал, прятали свои колебания за знамя Циммервальда "вообще". Соглашение оказалось эпизодом, тогда как лозунг III Интернационала определил революционную политику всей новой эпохи. Так же обстоит дело и сейчас. Соглашение, скажем, с САП может оказаться эпизодом (гораздо менее крупным, чем Циммервальд) на пути к новой партии; но это два разных вопроса. 8. Как стоит, однако, вопрос об САП? В борьбе за самосохранение вожди САП, не отвечая ни на один из программных вопросов, отмежевались от левой оппозиции ссылками на то, что мы все еще питаем иллюзии насчет КПГ. Сейчас этот основной аргумент снят ходом событий. Обращаясь к САП, мы говорим: "После 5 марта и для нас дело идет о создании новой партии. Но партию создают на основе программы. Какова ваша программа?" Надо уметь использовать преимущества нашей новой позиции. Если вожди САП отвечают, что они только вырабатывают свою программу, мы можем совершенно открыто предложить им наше участие в их программной дискуссии, даже создание совместного дискуссионного теоретического органа, - при сохранении, разумеется, полной независимости нашей организации и нашей политической газеты. Вопрос об САП не есть, конечно, решающий вопрос. Но ведь мы его ставим не вместо других вопросов, а наряду с ними, как один из серьезных частных вопросов. Резюмирую: Дискуссия дала уже тот результат, что устранила ряд очевидных недоразумений и тем сузила поле разногласий. Тем не менее, до ясного и отчетливого ответа руководящих немецких товарищей на поставленные выше вопросы было бы рано говорить, что разногласия преодолены. Нам нужны не только формальное признание перспективы новой партии, но и готовность сделать из этой перспективы все необходимые практические выводы и единодушно бороться за них. Г. Г[уров] 21 апреля 1933 г. Всем членам испанской левой оппозиции Дорогие товарищи! Я получил на днях копию письменного ответа барселонского Центрального Комитета Организационной комиссии по созыву национальной антифашистской конференции. Письмо это, датированное 5 апреля 1933 года, представляет собою документ, над которым должен задуматься каждый испанский оппозиционер, если ему дорого дело коммунизма. В чем состоит смысл интернационального антифашистского конгресса, как и национальной антифашистской конференции? Левая оппозиция (большевики-ленинцы) всесторонне разъяснила этот вопрос в своих документах и статьях по поводу Амстердамского конгресса против войны и в ряде дальнейших своих заявлений. Сталинская бюрократия изолировала коммунистический авангард пролетариата при помощи ложной политики, делающей, в частности, невозможным единый фронт рабочих против фашизма, как и против войны. Чтобы замаскировать свою несостоятельность, Коминтерн устраивает время от времени фальшивые маскарады единого фронта. Он сочетает разрозненные группы коммунистических рабочих с бессильными одиночками, пацифистами, левыми демократами и пр., выдавая такие чисто театральные конгрессы, конференции и комитеты за "единый фронт масс". Мы приняли в свое время участие в Амстердамском конгрессе, чтобы разоблачить этот маскарад и тем направить внимание рабочих-коммунистов на правильный путь. Незачем говорить, что таково же наше отношение и к будущему антифашистскому конгрессу. Барселонский ЦК занял и в этом вопросе позицию, прямо противоположную позиции большевиков-ленинцев. Письмо от 5 апреля торжественно извещает Организационную комиссию о присоединении левой оппозиции к "единому фронту", как если бы дело действительно шло об едином фронте, а не об издевательстве над политикой единого фронта. Помогая сталинцам прикрашивать действительность, письмо барселонского ЦК повторяет общие фразы о том, что единый фронт против фашизма осуществим, несмотря на наличие разногласий. Но эта элементарная мысль, верная в отношении массовых пролетарских организаций, теряет всякий смысл по отношению к буржуазным одиночкам, пацифистам, демократическим литераторам и пр. Между тем, письмо барселонского ЦК гласит: "Пацифист может быть таким же врагом войны и больше, чем революционный коммунист. Вполне логично, что эти люди в едином фронте против тех, кто является их врагами". Трудно поверить, что эти слова могли быть написаны людьми, которые считают себя марксистами, которые имеют какое-либо понятие о политике Ленина, о решениях четырех конгрессов Коминтерна, не говоря уже о десятилетней работе международной левой оппозиции и, в частности, об ее декларации на Амстердамском конгрессе. Каким образом пацифист может быть бльшим врагом войны, чем революционный коммунист? Марксистская теория и политический опыт учат нас, что пацифизм является орудием империализма; что пацифисты декламируют против войны в мирное время, а когда наступает война под гнетом своей изолированности и своего бессилия молча склоняются перед милитаризмом и чаще всего превращаются в его лакеев. То же самое относится и к борьбе с фашизмом. Смысл политики единого фронта состоит в том, чтобы сблизить работу социал-демократов и синдикалистов с рабочими-коммунистами (и с коммунизмом) в процессе совместной борьбы с классовым врагом. Что касается тех или других одиночек из буржуазного лагеря, то это вопрос десятистепенного значения; лучшие из них тем вернее поддержат рабочих, чем правильнее будет проводиться политика единого пролетарского фронта, чем больше она будет сплачивать массы. Игнорирование же массовой политики и погоня за одиночками со звонкими именами есть худший вид авантюризма и политического шарлатанства. Вместо того чтобы разоблачать самую идею союза сталинской бюрократии с буржуазными одиночками, барселонский ЦК выражает уверенность, что организационная комиссия смотрит на задачи конгресса так же, как и он, ЦК, и потому "с радостью" примет его "лояльное сотрудничество". Что это: дипломатия? Если дипломатия, то такая, которая способна обмануть только наших друзей и единомышленников. Да и с какой целью марксисты стали бы пускаться в дипломатию в таком вопросе, где нужна максимальная ясность? Нет, приходится прийти к выводу, что барселонский ЦК в важнейшем вопросе пролетарской политики занимает позицию, прямо противоположную марксизму. Борьба руководящих испанских товарищей против основных взглядов и принципов международной левой оппозиции (большевиков-ленинцев) началась не со вчерашнего дня. Можно сказать без преувеличения: за эти три года не было почти ни одного серьезного испанского или международного вопроса, по которому руководящие испанские товарищи заняли бы правильную позицию. Ошибки, разумеется, всегда возможны, а в молодой организации - неизбежны. Но надо, чтобы организация и прежде всего ее вожди учились на собственных ошибках: тогда можно идти вперед. Несчастье состоит в том, что товарищи, составляющие нынешний ЦК испанской оппозиции, не допускают организацию до обсуждения спорных вопросов, подменяя каждый раз принципиальные разногласия личными выпадами, мелкими и ничтожными обвинениями. Борьба между группой тов. Нина и тов. Лакруа имеет, разумеется, свое значение; но в сто раз важнее та борьба, которую группа товарищей Нина, Ферзена62 и др. ведет против интернациональной левой оппозиции в целом, нарушая на каждом шагу самые основные принципы марксизма. При всякой фракционной борьбе бывают личные конфликты и взаимные обвинения: это неизбежно. Никуда, однако, не годится тот революционер, который определяет свою позицию в зависимости от чисто личных эпизодов, обвинений, симпатий и антипатий. Такой метод типичен для мелкобуржуаных радикалов, неспособных подняться на уровень марксистских принципов. Мелкобуржуазная склока отравляла до сих пор верхушку испанской оппозиции, мешала ей правильно ориентироваться и парализовала развитие всей организации, несмотря на исключительно благоприятные объективные условия. Если рядовые члены испанской организации, действительные большевики-ленинцы, хотят вырваться из тупика, они должны смахнуть мусор личных дрязг и рассмотреть политические разногласия по существу. Надо изучить всю историю этих разногласий. Но прежде всего надо поставить в центре обсуждения беспринципный документ ЦК от 5 апреля 1933 года. Надо, чтобы каждый испанский оппозиционер понял, что причина непрерывных конфликтов между Барселоной, с одной стороны, Парижем, Брюсселем, Берлином, Веной, Нью-Йорком и пр. и пр., с другой стороны, коренится в том, что барселонский ЦК занимает антимарксистскую позицию и упорно не хочет с нее сойти. Я обращаюсь с этим письмом ко всем членам испанской секции, так как трехлетние попытки мои добиться взаимного понимания с руководящими испанскими товарищами ни к чему до сих пор не приводили. С коммунистическим приветом Г. Гуров 24 апреля 1933 г. Левая оппозиция и САП Дорогой друг! Я получил ваше письмо от 20 апреля, где вы сообщаете о ваших переговорах с руководящими товарищами из САП. Ваше сообщение очень хорошо дополняет резолюцию последней конференции САП в той ее части, где речь идет об отношении к нам. До 5 марта вожди САП упрекали нас в том, что мы все еще надеемся на возрождение КПГ. Сейчас это разногласие снято ходом развития. Мы считаем сталинский аппарат в Германии обреченным на гибель и призываем собирать кадры для новой партии. В области взаимоотношений между нами и САП вопрос должен был бы, таким образом, свестись к тому, какова будет программа этой новой партии, ее политика, ее режим. Дело идет, конечно, не об общих абстрактных формулах, а о закрелпении на бумаге того опыта, который прошел перед нами за последние годы и в котором обе организации, левая оппозиция и САП, принимали участие. Основные выводы этого опыта мы телеграфным языком закрепили на нашей предконференции в феврале этого года63. (Сейчас мы должны внести к этим тезисам поправку в вопросе об нашем отношении к КПГ). Со стороны вождей САП мы должны были бы ждать поправок, дополнений или контрпредложений программного характера. На самом деле мы слышим с их стороны совершенно другой довод. Признаться, я испытываю некоторые затруднения, касаясь этого пункта, так как речь идет обо мне лично. Но задачи революционной политики стоят над личными соображениями. Надо брать доводы в том виде, в каком они предъявлены возможными союзниками или возможными противниками. Левая оппозиция, по словам вождей САП, слишком связана с "личностью Т[роцкого]", слишком зависит от него и пр. Немецкая секция ничего будто бы не предпринимала без указаний Т[роцкого] и т. д. Концентрация революционной организации вокруг одного лица представляет большие опасности и пр. Прежде всего я хотел бы внести поправку в картину отношений внутри левой оппозиции. Не буду говорить о прошлом, когда немецкая секция переживала серьезные разногласия и острые внутренние кризисы, по отношению к которым мне лично приходилось в лучшем случае играть роль советника со стороны. Сейчас в порядке дня стоит вопрос о новой партии в Германии. Левая оппозиция является единственной организацией, которая открыто, на глазах у всех, обсуждает этот вопрос. Большинство правления немецкой секции расходится в этом вопросе с Интернациональным Секретариатом и со мной и энергично ведет свою кампанию, обвиняя меня и в "софизмах", и в "дипломатии", и во всяких других грехах, как полагается в боевой дискуссии. Я твердо надеюсь, что обсуждение закончится выработкой единой точки зрения. Но, во всяком случае, ни в САП, ни в КПГО64 не полемизируют сейчас столь открыто и решительно против Вальхера, Фрелиха или Брандлера-Тальгеймера, как в нашей немецкой секции полемизируют против меня и И[нтернационального] С[екретариата]. Может быть, это исключение? Так думать может лишь тот, кто не знает внутренней жизни всех наших секций. Поистине, мы не можем пожаловаться ни на отсутствие внутренней идейной борьбы, ни на избыток уважения к "авторитетам". Объясняется это, по-моему, тем, что мы строже других организаций относимся к программным вопросам и к учету международного стратегического опыта; отсюда вытекает и более критическое, более придирчивое отношение друг к другу. Я вовсе не хочу идеализировать левую оппозицию, как она есть. Главный порок нашей организации в том, что она слаба. Слабость организации, недостаточная ее связь с массами создают условия, при которых возможно, даже неизбежно чрезмерное влияние отдельных лиц. Но здесь лекарство одно: строить более сильную, более массовую организацию. Если исходные позиции и методы левой оппозиции в основном правильны, то создание такой организации обеспечено или, по крайней мере, вполне достижимо. Мы возвращаемся, следовательно, все к тем же программным, стратегическим, тактическим и организационным вопросам. Чего собственно опасаются товарищи из САП: влияния определенного лица или влияния определенных идей, с которыми это лицо связано? На этот счет все еще нет необходимой ясности. В резолюции конференции САП говорится о том, что САП сходится "во многих вопросах" с левой оппозицией и с КПГО. Прежде всего бросается в глаза неопределенная формула: "во многих вопросах". Это не по-марксистски. Резолюция организации, ответственной перед передовыми рабочими, обязана ясно и точно сказать, в каких вопросах она сходится с другими организациями, в каких расходится. Без ясности и точности в области идей нет революционной политики. Дело осложняется тем, что резолюция говорит одновременно о солидарности с нами, большевиками-ленинцами, и с брандлерианцами. Это чрезвычайно снижает ценность заявления о солидарности, ибо нас от брандлерианцев отделяют непримиримые разногласия. За последние год-два ключ к международному положению находился в Германии. В рамках вопросов тактики (не стратегии) могло иногда казаться, что между нами и брандлерианцами разногласия не велики. Пролетарский авангард Германии выронил, однако, ключ из своих рук. На очереди сейчас стоит Австрия. Но проблема Австрии имеет все же эпизодический характер. Главный ключ к позициям международного пролетариата находится сейчас в СССР. Нашу оценку политики бюрократического централизма и порождаемых ею величайших опасностей товарищи из САП знают. Согласны они с нами? Если согласны хотя бы в основном, как могут они быть одновременно согласны с брандлерианцами, которые поддерживают сталинскую политику в СССР (практически это означает: во всем мире), и не раз объявляли нас "контрреволюционерами"? Получается такое впечатление, как если бы вожди САП, не высказываясь по существу самого большого и острого вопроса, хотели бы иметь слева от себя большевиков-ленинцев, справа от себя - брандлерианцев, чтобы, отталкиваясь от обоих флангов, сохранять свою самостоятельность (это не беда!) и свою... неопределенность (это очень плохо!). Такая тактика может казаться очень "ловкой". На самом деле, она была бы гибельной. Она означала бы продолжение политики Зейдевица в новой обстановке. Я говорю это отнюдь не с полемическими целями. Я, с своей стороны, готов все сделать, чтобы облегчить взаимное понимание и сближение с товарищами из САП. Но первым условием для этого является честное политическое объяснение. Вожди САП жалуются иногда на то, что левая оппозиция слишком "механически" ставит вопрос о политике центризма в Китае, об Англо-русском комитете, о курсе Коминтерна в Испании, о политике Сталина в СССР и пр. Дело не идет, однако, о каких-либо произвольных критериях с нашей стороны или о разрозненных символах веры. Дело идет об одном и том же вопросе: о политике правящей центристской фракции в разных странах и в разных условиях. Мы выделили наиболее крупные события последнего десятилетия, чтобы на их опыте ярче противопоставить политику марксизма политике центризма. В центре внимания мы ставим, конечно, живые политические факты и актуальные вопросы. Но для воспитания революционных кадров необходима преемственность политической мысли. От опыта с Гоминьданом, от кантонской авантюры65, от блока с британскими штрейкбрехерами66 и пр. и пр. ведет непрерывная линия центризма к немецкой катастрофе. В САП, как и в других организациях, имеются тысячи рабочих, которым эта связь не ясна, которые никогда не изучали и не продумывали политику Сталина в Китае, Болгарии или в Испании. Требовать от этих товарищей, чтобы они чисто формально признали правоту нашей позиции в перечисленных выше вопросах, было бы, разумеется, неразумно: нельзя одним ударом заменить длительную пропагандистскую работу. Но от вождей, которые берут на себя инициативу и ответственность формирования самостоятельной пролетарской партии, мы вправе требовать, чтобы они теперь же определили свое отношение к основным вопросам пролетарской стратегии, притом не в общей абстрактной форме, а на фактах живого опыта, через который прошло нынешнее поколение мирового пролетариата. Но и в отношении вождей мы не ставим вопроса механически. Мы говорим: "Прежде чем решать окончательно о нашем возможном сотрудничестве, - мы желали бы, чтобы оно было как можно более тесным, - необходимо выяснить, одинаково ли с вами мы смотрим на основные вопросы пролетарской стратегии. Вот наши взгляды, формулированные в огне борьбы в разных странах. Как вы смотрите на эти вопросы? Если вы еще не определили к ним своего отношения, попробуем обсуждать вместе, начиная с наиболее острых и неотложных политических задач". В такой постановке вопроса, смею думать, нет и тени сектанства. Для марксистов не может вообще быть иной постановки. К этому надо еще прибавить, что мы готовы, разумеется, к практическому сотрудничеству, отнюдь не дожидаясь окончательного разрешения всех спорных вопросов. Товарищи из САП считают целесообразным скорейший созыв конференции из всех наличных коммунистических организаций и групп, которые откликнутся на призыв. Если такая конференция будет созвана, левая оппозиция, как я думаю, примет в ней участие, чтобы изложить свою точку зрения; но ждать от такой конференции серьезных результатов для постановки коммунистической работы было бы неправильно. Если бы дело шло о помощи эмигрантам, о защите их интересов или о какой-либо отдельной политической кампании, конференция могла бы, может быть, во всех этих случаях иметь практическое значение. Но ведь дело идет о выработке основ революционной политики на длительный период. Такие вопросы никогда не разрешались резношерстными конференциями в порядке импровизации. Наоборот, политически неподготовленная, поспешно созванная конференция в атмосфере растерянности рисковала бы только увеличить идейный хаос и взаимное ожесточение разных групп. Центры руководства немецким революционным движением должны будут в ближайший период неизбежно осесть в эмиграции. Между тем, выброшенные за границу немецкие товарищи чувствуют себя еще, как на бивуаке. Даже те из них, которые теоретически понимают значение происшедшей катастрофы, психологически еще не приспособились к новой обстановке. И внутри Германии разные группы живут еще инерцией вчерашнего дня. Это относится и к САП, наиболее многочисленной, но наименее оформленной из всех оппозиционных коммунистических организаций. Левое крыло САП, несмотря на то, что вожди его не имели даже собственного органа, завоевало в партии большинство, вытеснив фракцию Зейдевица. Этот факт лучше всего показывает общую тенденцию развития САП, в которой мы с самого начала видели "живое течение". Но нельзя закрывать глаза на то, что САП в массе своей представляет и сейчас коммунистический полуфабрикат. Между тем обстановка резко изменилась: на очереди стоят не непосредственные боевые задачи, а длительная подготовительная работа, притом в условиях подполья. Чем неоформленнее организация в идейном отношении, тем меньшее сопротивление она способна оказать разрушающим факторам (разочарованию, усталости, репрессиям, агитации других групп и пр.). Только идеологически закаленные кадры смогут выдержать в ближайший период противодействие враждебных сил! Левая оппозиция, в этом не может быть ни малейшего сомнения, готова решительно все сделать, для того чтоб облегчить взаимное понимание с САП. Технические формы обсуждения спорных или неразрешенных вопросов найти не трудно: дискуссионный "Бюллетень", совместный теоретический журнал, ряд конференций в центре и на местах и пр. Я думаю, что эти вопросы нужно настойчиво ставить перед каждым членом САП. Л. Троцкий Принкипо 27 апреля 1933 г. Ответ австрийским левым социал-демократам Некоторые австрийские социал-демократы, находящиеся в оппозиции к своему правлению, сделали мне честь, обратившись ко мне за политическим советом или за ответами на некоторые определенные вопросы. Незачем говорить, что я с полной готовностью отвечаю на поставленные мне вопросы в тех границах, которые определеяются моей отдаленностью от поля непосредственных действий. 1. Среди левых социал-демократов Австрии, по-видимому, широко распространена та мысль, что дело уже окончательно потеряно. Такого рода априорная пессимистическая оценка теоретически неправильна и политически недопустима. Несомненно, что наболее благоприятный момент для борьбы упущен. Но можно сражаться и в менее благоприятных условиях и одержать все же победу. Пессимисты ссылаются на неблагоприятные настроения масс. Несомненно, сверху все сделано, для того чтобы обескуражить и деморализовать рабочих. Но настроение масс - переменчивая величина. Если внушительная левая фракция, способная к действию, своевременно поднимет свой голос, настроение масс может измениться. Конфликт между наци и правительством может создать благоприятную обстановку для вмешательства рабочих. Революционер не смеет объявлять позицию потерянной, когда она еще не находится в руках врага. 2. Социал-демократическое руководство, верное своей традиции, окончательно капитулировало перед Дольфусом67, т. е. перед фашизмом. Резкий поворот в настроении рабочих масс могла бы вызвать только социал-демократическая оппозиция. Но для этого она должна с самого начала оказаться на высоте своей исторической задачи. Возможно ли это? Гадать об этом бесполезно. Тут решает действие. 3. "Вы, вероятно, потребуете, - пишет мне один из корреспондентов, - чтобы мы примкнули к вашей организации". Нет, вопрос политически сегодня совсем не стоит так. Организация левой оппозиции (большевики-ленинцы) стоит на почве определенной интернациональной программы, проверенной в ряде стран на больших исторических событиях (СССР, Китай, Великобритания, Испания, Германия и пр.). Мы, разумеется, будем очень рады, если дальнейшая эволюция социал-демократической оппозиции приведет ее к тесному сближению с нами. С своей стороны, мы готовы сделать все, чтобы путем товарищеского обмена мнений, взаимной критики и пр. облегчить и ускорить такое сближение. Но здесь дело идет о сравнительно длительной перспективе. При оценке ближайших, неотложных задач австрийской с[оциал]-д[емократической] оппозиции, надо исходить прежде всего из сегодняшнего положения в Австрии и в австрийской социал-демократии. 4. С[оциал]-д[емократическая] оппозиция в том случае сможет вызвать поворот в настроении рабочих, если сразу покажет, что не думает ограничиться словесной критикой и не собирается капитулировать перед фашизмом. Другими словами, надо порвать с оппозиционной традицией Макса Адлера68, который своей импотентной "левой" критикой только поддерживал и укреплял Отто Бауэра и К°. Нужна оппозиция, которая ставит себе задачей непосредственную мобилизацию масс для революционных действий и которая в разрешении этой задачи не собирается останавливаться перед соображениями дисциплины, устава и единства партии. 5. Оппозиция ставит себе задачей "спасти партию". Что под этим понимается: традиция австро-марксизма69, его политический курс, его бюрократический аппарат? Но со всем этим надо, наоборот, покончить как можно скорее и как можно радикальнее. Спасти социал-демократическую массу от политического разложения, упадка, гниения невозможно без объявления непрмиримой войны Бауэру и К°. Эта война неизбежно должна привести к расколу. Задача лишь в том, чтобы раскол произошел по линии, наиболее выгодной для пролетарской революции. 6. Значит ли это, что оппозиция должна немедленно выступить из партии и образовать новую партию? Нет, я этого не думаю. Сегодня, когда оппозиция еще почти не заявила себя перед рабочими массами, ее разрыв с официальной организацией только облегчил бы задачу Бауэра и К°. Первым шагом и здесь должно быть: сказать то, что есть. 7. Под этим углом зрения присланный мне проект декларации с[оциал]-д[емократической] оппозиции кажется мне совершенно недостаточным. Этот документ критикует партийное правление, вместо того чтобы перед лицом партийных масс объявить ему непримиримую борьбу. Надо произнести слово "измена". Пусть не говорят, что этим словом много злоупотребляли. Австрийские рабочие в новой обстановке по-новому воспримут это слово, особенно, если оно будет произнесено левыми социал-демократами. Надо заявить, что Бауэр, Даннеберг70, Зейц71 и К° (их всех надо назвать по имени) предали австрийский пролетариат, как Вельс и К° предали пролетариат Германии. Только такое категорическое и бесповоротное заявление объяснит рабочим самостоятельное выступление оппозиции и вместе с тем внушит им доверие к серьезности ее намерений. 3. Основные политические формулировки декларации не ясны, компромиссны и потому рискуют вызвать в рядах рабочих замешательство: а) декларация требует замены буржуазной республики рабочей демократией. Что такое "рабочая демократия"? Можно бороться либо за возрождение буржуазной демократии, либо за установление пролетарской диктатуры. Лозунг "рабочая демократия" есть загадка, недопустимая в революционной политике; б) декларация ничего не говорит о том, что, каков бы ни был политический лозунг (демократия или диктатура), осуществить его в нынешних условиях можно только при помощи вооруженной силы рабочих; в) декларация не выдвигает лозунга рабочих и солдатских Советов; между тем сломить саботаж официального аппарата с[оциал]-д[емократии] и профсоюзов могли бы только рабочие Советы; лозунг солдатских Советов прокладывал бы рабочим путь в армию. Обстановка может быстро измениться. Кое-что из сказанного выше может скоро устареть. Многие вопросы остаются не освещенными в этих беглых строках. Одно можно сказать с уверенностью: всякая половинчатость, всякая недоговоренность со стороны с[оциал]-д[емократической] оппозиции неизбежно послужат на пользу партийному правлению, капитулянтскому реформизму, а следовательно, и фашизму. Л.Троцкий Принкипо 3 мая 1933 г. [Письмо в редакцию "Бюллетеня оппозиции"]72 3 мая 1933 г. При сем препровождается несколько копий секретного письма в Политбюро73. Так как законный срок прошел, то письмо перестает быть секретным, хотя и не предназначено для опубликования. Лучше рассылать его "избранным", в том числе и дипломатам (не забыть Коллонтай, Овсеенко и пр.). Я считаю возможным предоставить инстранным товарищам цитировать это письмо на собраниях, если им это понадобится. Использованное в таком виде, оно произведет больше впечатления, чем в печатном виде. Думаю также, что это письмо может служить некоторым инструментом издательсва "Бюллетеня"... [Л.Д.Троцкий] [Письмо А.Конниковой74] 6 мая 1933 г. Дорогая товарищ Конникова! Я получил ваше письмо и две статьи т. Ванцлера75. Я откладывал вам ответ, надеясь вскоре ознакомиться со статьями. Тем временем пришла третья статья, и я опасаюсь, что дело опять затянется. Я прошу вас принять во внимание, что я получаю сейчас очень большое количество рукописей из разных стран и у меня по необходимости образуется известного рода "очередь". Задержка ответа вызывается, таким образом, не неаккуратностью или невнимательностью, а объективными условиями. За переводы моих статей на хороший английский язык прошу передать т. Ванцлеру мою искреннюю благодарность. Вы пишете, что надеетесь повидаться со мной. Незачем говорить, насколько я был бы этому рад. В Америку мне, пожалуй, попасть не удастся, так как новая администрация не спешит с визой. Но может быть, вам удастся при поездке в Европу побывать в Константинополе? Дела Лиги очень беспокоят меня. Принципиальных разногласий, которые оправдывали бы нынешнюю остроту борьбы, нам отсюда не видно. Тем необходимее, на мой взгляд, чтобы товарищи, не участвующие непосредственно в острой борьбе, сделали все для ее смягчения. На помощь им придет расширение влияния Лиги, привлечение свежих элементов и пр. Если не ошибаюсь, вы мне писали некогда о том, что Бородин уже в 1903 году примкнул к большевикам. Я ждал какого-либо повода, чтобы исправить ошибку, заимствованную мною из официального советского справочника. Такой повод найдется. Крепко жму вашу руку и желаю всего хорошего. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Л.Франкелю76] 8 мая 1933 г. Отвечаю на ваше письмо от 2 мая. Я очень рад, что мы сходимся в вопросе о немецкой газете77. Это очень важный вопрос. Мы можем и должны поставить газету на высоту. Обстоятельства таковы, что мы должны поставить себе целью превратить ее в еженедельную газету. Разумеется, прредварительно газета должна быть обеспечена в финансовом смысле путем правильной постановки распространения. Мне не ясно, зачем вы предлагаете изменить формат газеты. Условиями нынешнего транспорта это совсем не вызывается. "Искра" выходила примерно в таком формате, как "Наше слово": портативность зависит от характера бумаги, а не от формата. То обстоятельство что немецкое Правление высказалось пока что против новой партии - беда небольшая: события будут работать за нас, а мы поможем событиям критикой. Гораздо хуже, что Э.78 и др[угие] ожесточились против Секретариата и вообще против заграницы. Нужно во что бы то ни стало рассеять накописвшиеся недоразумения. Секретариат должен, на мой взгляд, проявить здесь величайшую уступчивость и полную свободу от личной амбиции. Этот опыт показывает, к слову сказать, какая нужна осторожность при самой постановке острых вопросов: часто весь дальнейший характер дискуссии зависит от того, как вопрос поставлен с самого начала. Все недоразумения Э. ему надо спокойно и по-товарищески объяснить, приняв во внимание ту исключительно нервную обстановку, в которой ему приходится работать. Ваше сообщение о лозунгах сталинцев79 (всеобщая стачка с перспективой вооруженного восстания) крайне важно. Эти господа опять поют на похоронах свадебные песни. Для кантонского предприятия80 у них не хватит сил. Но для софийского81, может быть, и хватит. Попытка, во всяком случае, не исключена. Пожалуй, придется написать об этом. Рудольф82 втянулся уже полностью в работу. Он недурно переводит с русского. Пока еще, правда, медленно, но будет совершенствоваться с каждой новой неделей. Параллельно с этим Ван83 совершенстсвуется в переводах с русского на французский. В обоих этих направлениях мы будем оказывать все большее содействие отсюда Секретариату. Не знаете ли вы, почему не выходит второй том моей "Истории"? Что касается копенгагенского конгресса84, то никаких грандиозных расходов не нужно. Крайне важно было бы выяснить, есть ли у нас что-нибудь в Копенгагене и организовать передачу мандатов. Необхолдимо было бы развернуть серьезную кампанию по поводу Чен Дусю. Об этом должен подробно написать Пьер85. Я считаю также, что наша печать должна была бы уделить внимание процессу Снивлита86. Надо поддердживать с ними дружественные отношения, пока этому нет каких-либо политических препятствий непосредственного характера. Не знаете ли вы, где Урбанс? Прибыли ли в Париж Маслов и Рут Фишер? [Л.Д.Троцкий] Селин87 и Пуанкаре Louis-Ferdinand Celine: "Voyage au bout de la nuit". Paris. Denoel et Steele.88 Луи-Фердинанд Селин вошел в большую литературу, как другие входят в свой дом. Зрелый человек, с огромным запасом наблюдений врача и художника, с суверенным безразличием к академизму, с исключительным чувством интонаций жизни и языка, Селин написал книгу, которая останется независимо то того, напишет ли он другие и будут ли они на высоте первой. "Путешествие вглубь ночи" - роман пессимизма, книга, продиктованная скорее ужасом перед жизнью и усталостью от нее, чем возмущением. Активное возмущение связано с надеждой. В книге Селина надежды нет. Парижский студент из семьи маленьких людей, резонер, антипатриот, полуанархист - такими типами кишат кафе Латинского квартала89 - при первом звуке военной трубы записывается неожиданно для себя самого добровольцем в армию, попадает на фронт и в механизированной бойне начинает завидовать лошадям, которые гибнут, как и люди, но без фальшивых фраз; после ранения и медали проходит через госпитали, где преуспевающие врачи уговаривают его поскорее вернуться "на пламенное кладбище сражений"; увольняется как больной из армии; уезжает в африканскую колонию и изнывает от человеческой низости, жары и тропической малярии; попадает украдкой в Америку, работает у Форда; находит нежную подругу в проститутке (подлинные нежные страницы книги!); возвращается во Францию, становится врачом для бедных и, душевно раненый, бродит в жизненной ночи среди больных и здоровых, одинаково жалких, порочных и несчастных. Селин совсем не ставит себе целью обличение социальных условий Франции. Правда, он не щадит попутно ни священников, ни генералов, ни министров, ни президента республики. Но ткань повествования стелется все время значительно ниже уровня правящих классов, в среде маленьких людей, чиновников, студентов, торговцев, ремесленников, консьержек и к тому же дважды переносится за пределы Франции. Нынешний социальный строй так же плох, как и всякий другой, прошлый или будущий. Селин вообще не доволен людьми и их делами. Роман задуман и выполнен как панорама жизненной бессмыслицы, ее жестокостей, коллизий, лжи, без выхода и просвета. Унтер-офицер, терзающий солдат прежде чем погибнуть вместе с ними; американская рантьерша, проветривающая свою пустоту по европейским отелям; французские колониальные чиновники, отупевшие от жадности и неудач; Нью-Йорк с его автоматическим безучастием к человечеству без чека, с технически совершенным высасыванием мозга из людских костей; снова Париж; мелочный и завистливый мирок ученых; долгое и покорное умирание семилетнего мальчика; истязания девочки; маленькие добродетельные рантье, из экономии убивающие мать; священник в Париже и священник в глубине Африки, одинаково готовые продать человека за несколько сот франков: один в союзе с цивилизованными рантье, другой в союзе с каннибалами... Из главы в главу, из страницы в страницу осколки жизни складываются в грязную, кровавую, кошмарную бессмыслицу. Пассивное воспитание с обнаженными нервами, без воли, устремлений к будущему - психологическая основа отчаяния, искреннего в конвульсиях своего цинизма. Селин-моралист по пятам художника развенчивает шаг за шагом все, что привыкло пользоваться высоким призванием - социальные ценности, начиная с партиотизма, и личные связи, кончая любовью. Отечество в опасности? "Потеря не велика, когда горит дом владельца... Платить все равно придется..." Исторические критерии ему не нужны. Война Дантона90 не выше войны Пуанкаре. Там и здесь за "патриотическую функцию" расплачивались кровью. Любовь отравлена корыстью и тщестлавием. Все виды идеализма - лишь "мелкие инстинкты, облеченные в слова". Даже образ матери не находит пощады. При встрече с раненым сыном она "плакала, как сука, которой вернули ее детеныша. Она была ниже суки, потому что верила в те слова, которые ей говорили, чтобы отнять у нее сына". Стиль Селина подчинен его ощущению мира. В этом, будто бы небрежном, неправильном, страстном в своей сжатости языке живет, бьется и трепещет действительное богатство французской культуры, весь опыт чувств и мыслей великой нации, в его живом содержании, в его тончайших оттенках. И в то же время Селин пишет так, как если бы он первый наткнулся на человеческое слово. Художник перетряхнул заново словарь французской литературы. Как мякина отлетели заношенные обороты. Зато слова, изгнанные из обихода академической эстетикой или моралью, оказались незаменимы, чтобы выразить жизнь в ее грубости и подлости. Эротические термины служат Селину лишь для развенчания эротики. Он ими оперирует так же, как и названиями других физиологических отправлений, которые не пользуются признанием искусства. На первой же странице романа читатель неожиданно встречает имя Пуанкаре: президент республики, как сообщает свежий номер "Temps", отправился утром открывать выставку маленьких собак. Эта деталь не выдумана. Последний дошедший до Принкипо номер "Temps" приносит справку: "Г[осподин] Альбер Лебрен91, президент республики, в сопровождении полковника Рюпье из своего военного штаба, посетил сегодня утром собачью выставку". Такова, очевидно, одна из функций президента республики, и мы не видим основания против нее возражать. Но злая газетная справка явно служит не для возвеличивания главы государства. Френологам92 трудно было бы вообще открыть у нового писателя шишку почтительности. Между тем бывший президент Пуанкаре, самый прозаичный, сухой и черствый из всех деятелей Республики, является самой авторитетной ее политической фигурой. Со времени болезни он стал иконой. Не только правые, но и радикалы не считают возможным назвать его имя без нескольких слов патетического признания. Пуанкаре есть, бесспорно, наиболее чистая культура буржуа, как французская нация - наиболее буржуазная из всех наций, пропитанная сознанием своей буржуазности, гордящаяся ею, как источником своей провиденциальной роли по отношению к остальному человечеству. Прикрытое изысканными формами, национальное высокомерие французской буржуазии представляет кристаллизованное отложение веков. Прошлое, когда у предков была большая историческая миссия, оставило потомкам богатый гардероб, который служит прикрытием самого упорного консерватизма. Вся политическая и культурная жизнь Франции разыгрывается в костюмах прошлого. Как в странах замкнутой валюты, фиктивные ценности имеют во французской жизни принудительный оборот. Формулы освободительного миссионизма, давно оторвавшиеся от паритета действительности, сохраняют высокий принудительный курс. Условности как бы материализовались, приобрели самостоятельную реальность. Румяна и белила на лице можно еще счесть фальшью; но маска перестает быть подделкой: это просто орудие техники. Она существует отдельно от тела и подчиняет себе его жесты и интонации. Пуанкаре - почти социальный символ. Его высшая репрезентативность образует его личность. Другой у него нет. Как в юношеских стихах этого человека - у него была юность, так и в его старческих мемуарах нет ни одной индивидуальной ноты. Интересы буржуазии - его подлинный нравственный оплот, источник его холодного пафоса. Условные ценности французской политики вошли к нему в плоть и в кровь. "Я буржуа, и ничто буржуазное мне не чуждо". Политическая маска слилась с лицом. Лицемерие, приняв абсолютный характер, стало своего рада искренностью. Французское правительство настолько миролюбиво, по утверждению Пуанкаре, что неспособно даже предполагать задних мыслей у противника. "Прекрасная доверчивость народа, который всегда наделяет своими добродетелями других". Это уже не лицемерие, не субъективная фальшь, а обязательный элемент ритуала, как заверение в преданности под вероломным письмом. Немецкий писатель Эмиль Людвиг93 в эпоху Рурской оккупации94 спрашивал Пуанкаре: "Думаете ли вы, что мы не желаем или не можем платить?" Пуанкаре отвечал: "Никто добровольно не платит". В июне 1931 года Брюнинг по телеграфу просил у Пуанкаре содействия и получил в ответ: "Умейте страдать". Неподкупный нотариус буржуазии не знает милосердия. Но как личный эгоизм, переходя за известную черту, начинает пожирать себя, так и эгоизм консервативного класса. Пуанкаре хотел распять Германию, чтобы раз навсегда избавить Францию от тревоги. Между тем шовинистические испарения Версальского мира, преступно мягкого в глазах Пуанкаре, сгустились в Германии в зловещий образ Гитлера. Без оккупации Рура наци не пришли бы так легко к власти. А Гитлер у власти открывает перспективу новых войн. Национальная французская идеология построена на культуре ясности, т. е. логики. Но это не окрыленная смелостью логика XVIII века, которая ниспровергла целый мир, а скупая, осторожная, готовая на все компромиссы логика Третьей республики95. С тем снисходительным чувством превосходства, с каким старый мастер разъясняет приемы своего мастерства, Пуанкаре говорит в своих мемуарах об "этих трудных операциях ума: выборе, классификации, координации". Операции, бесспорно, не легкие. Но сам Пуанкаре производит их не в трехмерном пространстве исторического процесса, а в двухмерной плоскости документов. Истина для него лишь продукт судопроизводства, "разумного" истолкования договоров и законов. Консервативный рационализм правящей Франции относится к Декарту96 примерно так же, как средневековая схоластика - к Аристотелю. Прославленное "чувство меры" стало чувством малой меры. Оно придает мысли мозаический уклон. С какой любовной тщательностью Пуанкаре описывает самые ничтожные эпизоды правительственного ремесла! Полученный от датского короля орден белого слона97 он копирует, как драгоценную миниатюру: размеры, форма, узор и окраска нелепой побрякушки - ничто не упущено в его мемуарах. С добросовестностью самого лучшего полицейского протокола Пуанкаре изображает свое посещение конских скачек совместно с королевской великобританской четой: публика, "повернувшись к трибуне, забывает ставки, пренебрегает лошадьми и настойчиво лорнирует нас". Пренебрежение скаковыми лошадьми ради короля и президента должно характеризовать напряженность партиотизма! Литературный стиль Пуанкаре мертв, как гробница старейшего из фараонов. Слова служат ему лишь для определения размера репараций, либо для риторических украшений. Свое пребывание в Елисейском дворце98 он сравнивает с заточением Сильвио Пеллико99 в тюрьмах австрийской монархии! "В этих салонах позолоченной банальности ничто не говорит моему воображению". Но позолоченная банальность есть официальный стиль Третьей республики. А воображение Пуанкаре - сублимация этого стиля. Его речи и статьи похожи на каркас из колючей проволоки, украшенной бумажными цветами и золотыми блестками. Перед лицом надвигающейся войны Пуанкаре совершил морской путь между Петербургом и Францией; он не упускает случая вставить в тревожную хронику путешествия олеографический пейзаж: "Бледное почти пустынное море, безразличное к людским конфликтам". Совершенно так же, слово в слово, он писал на выпускном экзамене в лицее! Когда Пуанкаре говорит о своих партиотических заботах, он перечисляет попутно все роды цветов, которые украшали его дачное уединение: между шифрованной телеграммой и беседой по телефону - добросовестный каталог цветочного магазина! В самые критические моменты на сцене появляется еще сиамская кошка как символ семейной интимности. Невозможно без удушья читать этот автобиографический протокол, без живого образа, без человеческого чувства, но зато с "безразличным" морем, платанами, вязами, гиацинтами, голубями и неотвязным запахом сиамской кошки. Есть две сферы жизни, одна явная и официальная, выдаваемая за всю жизнь; другая скрытая и самая важная. Это раздвоение проходит через личные отношения, как и через общественные: через семью, школу, судебный зал, парламент, дипломатию. Оно заложено в условиях противоречивого развития человеческого общества и свойственно всем цивилизованным странам и народам. Но формы раздвоения, ширмы и маски ярко окрашены в национальные цвета. В англо-саксонских странах важным элементом в систему нравственной двойственности входит религия. Этого важного ресурса официальная Франция лишила себя. В то время как британское масонство100 не способно понять вселенну