аренный кипятком, но ничего не могу придумать. Через два дня, в которые я опять побывал в Полпредстве СССР, проверяя впечатление, но ничего определенного не мог получить, так вот, дня через два я получаю следующую телеграмму: "Мясникову. Полиция. Тегеран. Виза выслана сегодня телеграфно [в] германское консульство". Подпись Абрамович. (Ту и другую телеграмму буквально копирую). Сомнение о подделке рассеивается. Иду, не иду, а лечу, в немецкое консульство, и в то время, как Рихтер, хлопая меня по плечу, говорит, что виза есть, и провожает меня к г. Мейеру, который вышел с вытянутой физиономией из своего кабинета и говорит, что виза выслана для Алекса Мясникова84, а вы -- Гавриил Ильич Мясников? Да. Но вы-то просили для меня визу, а не для умершего Александра Мясникова? Да ведь Александр Мясников -- армянин, и это не его фамилия. Придите через три дня за ответом. Опять хожу, думаю и думаю, как в огне горю. А что, если так дело обстоит: деньги за поданную мной телеграмму полиция передает немецкому консульству, которое посылает телеграмму и получает благоприятный для меня ответ, но, уступая просьбе полпредства СССР, начинает "мудрить". Откуда Мейер знает Алекса Мясникова? Чья рука? Давтяна? Но что же делать? Очень не хочу идти в английское консульство, но, кажется, не миновать его. Но раньше иду в турецкое консульство. Опять отказ. Решил идти в английское консульство. Иду. Спрашиваю: есть ли кто, кто понимает по-русски. Есть. Я подаю то заявление, которое у меня не было принято немецким консульством. Мне говорят, чтобы я подождал. Жду. Потом проводят меня к секретарю миссии и подробно расспрашивают, кто я такой. Я говорю. Имеете ли вы паспорт? Отвечаю, что нет. Полпредство обещало выдать, но не выдает. Вижу, что если мне не выдадут паспорт, то я визы не получу. Хитрая рожа у переводчика, говорит: вы еще попытайтесь сходить, а то ведь не на чем вам визу поставить. Кажу документ от ГПУ, что я ссыльный. Можно на это поставить? Можно, но лучше, если это будет паспорт. Но, говорит, мы вам ничего не обещали. Думал, если я получу паспорт, то не так уж неотложно буду нуждаться в визе. Попытаюсь еще сходить в консульство СССР. Прямо из английского направляюсь. Иду. Только подхожу к консульству, ворота запираются. (Обычно запираются только на ночь.) Звоню в парадное. Тот самый швейцар, который был так любезен раньше, приоткрыл дверь и грубо отвечает: праздник, и тотчас же захлопнул дверь. Пошел в английское консульство, говорю, что меня не приняли. Вижу, что знают. Наблюдение. Тогда говорят, чтобы я достал деньги и визу, куда хочу ехать, и только в этом случае они меня пропустят через Ирак, и то под конвоем. Я говорю, что послал телеграмму в Берлин, и думаю, что деньги получу. Приходите вечером. Вечером не пошел, а пошел на другой день вечером. Тучи сгущались. Положение было напряженное. Полиция нервничала. Шпики стали ходить стаями. Теперь ходили не только шпики Персии и СССР, но и других консульств, в том числе и английские. Не знаешь, которых нужно больше бояться. Столовая, в которой я обедал, наполнялась необыкновенно народом, и с одной стороны раздавалось, что я английский шпион, а с другой что меня могут убить сторонники СССР как опасного политического противника... Вокруг меня велась игра -- грязная и для меня ничего хорошего не обещавшая. Что делать? Идти или не идти в английское консульство? Пошел. Показал телеграммы. Их у меня взяли и просили подождать. Ждать пришлось минут десять. Я нервничал и вошел в кабинет. Ничего особенного. Но показалось мне, что телеграммы сфотографированы, так как были прикреплены на кнопки. Меня тотчас же попросили выйти и подождать, так как, де, я делаю перевод, с тем чтобы секретарь мог дать Вам визу. Минуты через две вынесли телеграммы и сказали, что секретаря здесь нет, если угодно, то ждите ответа на мое письмо, которое я ему послал. Я ждать не хотел, так как хотел зайти еще в немецкое консульство и просить его помешать моему аресту и выдаче. Пошел. Господин Мейер меня не принял, но через русскую прислугу всячески отделывался от меня. Грубо, дрянно, пакостно. Делать нечего. Пошел в сопровождении всей той же артели шпиков в полицию, "домой". Спал плохо. Вернее, не спал совсем. Часов в 6 утра иду на Индо-европейский телеграф, подаю телеграмму большую, излагаю все сначала. Неужели, думаю, я их обману? На другой день пошел в турецкое, польское, чехословацкое, французское консульства. Результат тот же. Потом мне выдают полицейский паспорт, но визы на нем не выдают. Все время мне внушали мысль, что, если я поеду в Турцию без визы, то меня сразу выдадут в руки правительства СССР. Проверить этого я не мог. Верил. Потом снова пошел по всем консульствам. В английском сказали, что им известно, что мне немцы отказывают в визе. Это надо так понимать, что и они не дадут. Сходите в польское, может быть, дадут в Данциг. Пошел: не дали. Пошел во все остальные: то же самое. Полиция нажимала. Страсти у борющихся интригующих сторон разгораются, теперь я уже не только английский, но и немецкий шпион: открыто без стеснения говорят, а, с другой, открыто же говорят, что меня убьют сторонники СССР. Говорят по-русски и то, и другое. Что делать? Я подал заявление на имя начальника полиции Персии, что вокруг меня ведется какая-то пропаганда, и отказался без конвоя выходить куда бы то ни было. Это путало все карты. Полиция была недовольна. Теперь я боялся уже, что меня убьют белогвардейцы по наущению английского консульства, так как этим они убивают двух зайцев: 1) разделываются со мной за Михаила Романова85 и 2) убив меня, могут очень легко обвинить в моей смерти Полпредство СССР. Вот почему я не выходил. Я не хотел дать мой труп на потребу английской буржуазии. В это время я получаю перевод по телеграфу из Берлина от Корш на 150 марок. Обрадовался. Но ненадолго, так как вскоре же подумал, что полиция и советское представительство возвращают мне таким образом деньги за не посланные телеграммы. Деньги пошел получать в сопровождении городового. Увидев, что ничего опасного как будто нет, я вновь пошел по консульствам, но теперь ходил только в три -- турецкое, немецкое, чехословацкое. Удалось мне уговорить турецкое консульство подать за мой счет телеграмму в Ангору86 министру иностранных дел. На третий день пришел ответ. Но прежде, чем я туда пошел, там был Давтян. Виза была, но получить ее не удалось. Ходил, надоедал. Турецкий консул однажды сказал: "А вы как-нибудь проберитесь в Бутор, сядьте на пароход, попросите высадить вас вблизи Константинополя и явитесь в турецкую полицию". Я сказал: А кто же меня без визы на пароход посадит? [Если] посадит [на] пароход СССР, то он увезет меня в СССР. Скажите, вы ведь не даете визы по просьбе полпредства и полиции? Он немного смешался и сказал: "Начальство запретило". Я понял, что виза выслана, но не дают. Полиция нажимала. Однажды приходит в полицию один, как видно, из ответственных работников советского представительства -- как будто за визой. Я говорю -- согласен сдаваться. В тот же день я получаю книгу Госиздательства, в которой, как я понял, должен написать что-нибудь. Я прочитал книгу с удовольствием, так как не мог добиться, чтобы мне давали книги и газеты, и все время ничего не читал. Но сделал вид, что ничего не понял, и ничего не написал. Полицейский офицер спросил -- прочитали? -- Да. -- И ничего? -- Ничего. Нажим сделался невыносимым. Меня загоняли в единственную дверь, в СССР. При всех моих посещениях полпредства и консульства СССР те и другие настойчиво предлагали поехать в СССР. После моего слова о сдаче полиция стала глаже. Я пошел в консульство. Двери открылись. Просил опять паспорт, получил отказ. Я не переставал ходить в немецкое, турецкое и чехословацкое консульства: результат один. Я понял, что Франция, Англия, Польша тоже не прочь загнать меня в СССР, с тем чтобы поймать с поличным руководящую партию Коминтерна, что она добилась выдачи меня -- этим самым смазать всю политику Коминтерна о праве убежища для политических эмигрантов и, второе, руками ГПУ разделаться со мной, чтобы иметь возможность лишний раз сказать "тайное словцо" о ГПУ. Но мне делать было нечего. Я подаю заявление, что настойчивое требование немедленного выезда заставляет меня пойти в полпредство СССР и соглашаться поехать туда, так как все остальные консульства в визе мне отказали. Но ехать я туда согласен при следующих двух условиях: 1)если есть у меня какое-либо преступление, то пусть судят меня гласно, дав право защиты в размере не меньшем, чем тот, какой предоставлялся ЦК социалистов-революционеров87, или же 2)гарантия неприкосновенности моей личности. Только что подал это заявление, как в тот же день получил следующее письмо (привожу буквально): Берлин, 24 марта 1929 г. Уважаемый товарищ! Узнав через Абрамовича о том, что вы протелеграфировали, решили мы с некоторыми сочувствующими делать все возможное, чтобы исполнять Ваше желание. К нашему кругу, кроме подписателя и других, принадлежит и Василий Руматов, которого Вы хорошо знаете из "Блумменштр[ассе] 28". Мы перевели на Ваше имя одновременно 150 марок (через банк Националь де Перс88), мы пользовались помощью знакомого лица, чтобы снабдить Вас адресом одного знакомого, кому Вы можете обращаться в случае надобности. Это доктор Эраш, его адрес: Арсенал, Тегеран. Можете ссылаться у него на рекомендацию Яфти и проф. Леви из Берлина. Мы передали дело о выдаче Вам визума89 присяжным поверенным Теодору Либкнехту90 и Оскару Кону91. Мы просим Вас сейчас по получении сего написать возможно подробное письмо на нижеследующий адрес о Вашем положении, о тех мероприятиях, которые Вы уже предприняли, и о точных указаниях тех мер, которые мы должны предпринять в Вашем интересе. Немецкий консул в Тегеране уже получил телеграмму выдать Вам разрешение иммиграции в Германию. С приветом Карл Корш Берлин, Неу-Темпельгоф, Визенерштрассе 60. Первое впечатление было очень хорошее, письмо подлинное, особенно соблазнительная подробность о Вас. Руматове, Блуменштр[ассе] 28. Но читая и перечитывая его бесконечное количество раз, я, как по его содержанию, так и по поведению полиции убеждался, что оно -- подделка. Потом вскоре получил телеграмму из Стамбула без подписи, которую надо было считать ответом на мою телеграмму Л.Д.Троцкому: "Письмо и деньги посланы". Ни письма, ни денег я не получил. Это также надо считать подделкой. Делать все же нечего. Представьте себе человека, которого сильнейшие физически люди выталкивают из комнаты. В комнате же есть одна единственная незапертая дверь. Явное дело, что волей-неволей, пошатавшись по этой комнате, он попадает в эту дверь. В таком положении был я. Придется пойти в полпредство и согласиться поехать. Но прежде, чем это сделать, необходимо отправить мои рукописи в ваш адрес. Как это сделать? На примете два человека - один эсер, другой - генчакист92. Попробую. Согласились. И я тихонько, в заранее условленное место несу весь портфель. А чтобы не было заметно, портфель так же набиваю полно, как и раньше, и выхожу с ним. Получили ли вы эти рукописи? Неужели они пропали? Сделав это, я пошел в полпредство и согласился ехать, но так, чтобы мне выдали письмо, гарантирующее свободный проезд до Москвы с заездом в город Эривань к семье. Они согласились. Выдают мне проходное свидетельство с визой. Персидская полиция, упорно отказывавшаяся визировать выданный ими же полицейский паспорт, очень охотно и поспешно выдает визу на проходном свидетельстве. Получив визу, еду с портфелем и одеялом (мой багаж) в консульство СССР, откуда, как было условлено, я уезжаю в автомобиле в Пехлеви, а оттуда -- в Баку. Но консульство хочет во что бы то ни стало узнать, что у меня в портфеле. Везу ли я обратно все рукописи. Садят меня ужинать. В это время вещи мои ощупываются и... Тогда начинается волынка. Письма для меня нет, телеграмму, де, послали. Я настаиваю на письме. Они "не шьют, не порют". Я собираю вещи и ухожу в полицию. Вслед мне говорят, что письмо будет. Я ухожу. А утром на другой день иду в турецкое, чехословацкое и немецкое консульства и показываю проходное свидетельство с визами и говорю, что условленного письма не дали и я не поехал. Но делать нечего, ехать придется, вы ответственны за все, что произойдет со мной, а засим пошел в консульство СССР. Сказали, что пароход из Пехлеви (Энзели) через неделю -- придется неделю ждать. Переезжайте ко мне жить, говорит Вайнман. Соглашаюсь. Переехал. Вот во время моего пребывания в консульстве я через "беспартийного", как мне его представили, разъясняю, что враждебная СССР коалиция не дает виз потому, что хочет поймать ВКП(б) с поличным, что она добилась выдачи меня, и тем самым скомпрометировать все поведение Коминтерна в вопросе об убежище. Сей "беспартийный", разумеется, передал куда нужно это, и сразу все меняется. Приходят и говорят: "Ваши дела хороши. Вам хотят выдать паспорт". Думаю, что за ход. Оказалось, что паспорта выдать они не хотят, а под предлогом обмена проходного свидетельства на паспорт хотят отобрать и проходное свидетельство, на котором имеется виза персидского правительства о выезде из Персии через любую границу. Я понял это и не пошел на обман. Деньги, выданные мне в сумме 40 туманов93, обратно не прошли (я думаю, что они мне возвратили таким путем деньги за не посланные телеграммы). Давтян делает вид, что они не хотят моего возвращения, а хотят только получить от меня "проходное свидетельство". Я его не отдаю. Он говорит, что мне хуже будет. Отвечаю, что положение мое настолько плохое, что трудно его ухудшить. После этого я ухожу в полицию. Добиваюсь дня через два пропуска на Хой и еду. Еду в Тавриз, Хой, Макку, Бирзеглянд и в сопровождении "почтальона" приезжаю в турецкое селение Курджибулак -- к коменданту, где меня расспрашивают, а затем на другой день отправляют в Баязет. Из Баязета после допроса направляют в Диадин, а из Диадина в Каракеса, где я ожидаю распоряжения Ангоры. Первое впечатление очень хорошее. Турецкие власти держат себя в отношении меня великолепно. Одно то, что я считаю возможным писать вам это письмо, доказывает необычайно много: то, что я не мог сделать в течение шести месяцев, находясь в руках персидской полиции, то мне разрешается на третий день по прибытии в Каракеса властями Турции. Если турецкие власти устоят против напора полпредства СССР, то все будет хорошо. Я прекрасно знаю, что Сталин и Ко еще не отказались от своих замыслов: тем или иным путем разделаться со мной. Здесь все будет пущено в ход: влияние, деньги, клевета, как и в Персии. Борьба переносится на территорию Турции. Но она ближе к Европе и более самостоятельна в политике, а затем здесь, в Константинополе, живут Белобородов, Раковский и Троцкий, которые, разумеется, мне помогут94. И, если я благополучно добрался до них, то все будет хорошо. Моя просьба к вам, дорогие товарищи, состоит в том, чтобы вы помогли мне. Помочь можно так: достать для меня визу на въезд в Германию, прислать деньги. Если получите это письмо, то немедленно телеграфируйте в Константинополь. Я сомневаюсь в том, что телеграммы и письмо -- подделка. Необходимо точно установить, посылал ли Абрамович телеграммы, а Корш -- деньги, и только тогда можно будет судить, насколько я прав, и нет ли в моих догадках просто больных расстроенных явлений. Дело это не шутка. Если устанавливается, что и телеграмма, и письмо -- подделка, то тем самым устанавливается очень тесный союз между руководящей партией Коминтерна и персидской полицией, которые в союзе ведут против оппозиции борьбу, не брезгуя никакими средствами, до подделки документов и клеветы включительно. Выступать с подобными обвинениями нельзя без самых серьезных и проверенных данных. Да смотря по обстановке (политической ситуации), может быть, даже тогда, когда есть самые неопровержимые факты и доказательства, выступать с этим все же приходится воздерживаться. Вот почему, уважаемые товарищи, получив это письмо, без сношения со мной, покорнейшая просьба, не опубликовывать его. Еще просьба: если получите мои рукописи, то брошюру "Немного правды" прошу не печатать, так как там есть некоторые неточности. Необходимо исправить. Мое письмо необычайно разрослось. Пусть. Думаю, что это не вредно. Оно больше похоже на брошюру. Но что же делать? Я не мог поступить иначе. Я и так очень много упустил. Ну, пока что крепко жму ваши руки. С рабочим приветом Г. Мясников Так выручайте же меня! Г. М[ясников] Конст[антино]поль, 23 мая 1929 г. [Письмо Р.Т. Адлер] Adler copie 95 Конс[тантино]поль, 25 мая 1929 г. Дорогая Раиса Тимофеевна! Мы вам так давно не писали, что вы, пожалуй, уж и вправе на нас сердиться. Объясняется мое долгое молчание оттяжками приезда Франка. Мы ждали его уже давно, и я надеялся написать вам сейчас же после его приезда, полагая, что, может быть, он привезет с собою какие-нибудь новости. Сегодня он, наконец, приехал. В силу каких-то недоразумений его не встретили на вокзале, как предполагалось. Сын мой96 должен приехать за ним из города: сейчас мы живем от города в расстоянии полутора часов пароходной езды97. Если Франк сообщит что-либо, относящееся к данному письму, то я напишу дополнительно. Живем мы сейчас в очень благоприятных дачных условиях: природа прекрасная, и на климат нельзя пожаловаться. Много работаем. Я условился с разными европейскими и американскими издательствами о выпуске целого ряда своих книг. Сейчас все еще сижу над своей автобиографией, которая сильно разрослась против первоначальных предположений. С приездом Франка, т. е. с завтрашнего дня, приступлю к параллельной подготовке двух других книг: об Октябрьской революции98 и о Ленине99. За это время мы имели здесь много (сравнительно, конечно) посещений. Приезжало несколько издателей (немцы и американцы). Приезжали французские друзья: их перебывало здесь семь человек. Старые наши друзья, Росмер с женою, и сейчас живут у нас. Я получил большое количество документов, касающихся австрийской оппозиции. Часть этих документов пришла от вас. Все они мне будут полезны, так как помогут войти в существо спорных вопросов. То, что мне кажется безусловно необходимым сделать больше всего, -- это создать некоторое общее техническое бюро для всех немецких групп Австрии и Германии: надо добиться хотя бы того, чтобы переводы с иностранных языков, в частности с русского, делались в одном месте. Обо всем этом я переговорю с Франком. К интернациональному журналу100 оппозиции подход оказывается более медленный, чем можно было думать. Во главе французского издания станет, по-видимому, Росмер, который пользуется наибольшим личным доверием и авторитетом у всех групп. Знают ли австрийские друзья т. Вебера, руководителя веддингской оппозиции, и как они к нему относятся? Дело в том, что выдвигается мысль о его привлечении к ближайшему участию в немецком издании международного журнала оппозиции. Что касается острой полемики и, в частности, выпадов Фрея лично против вас, Раиса Тимофеевна, то вы и без моих пояснений понимаете, что это не может доставить мне никакого удовольствия. Но я не вижу другого способа положить конец такого рода отравленной внутренней полемике, кроме как добиться сплочения или, по крайней мере, сближения близких к нам группировок на общей работе. Я не ответил на большое последнее письмо т. Ландау101 по той же самой причине, по которой не отвечал вам: я ждал приезда Франка, через которого вообще надеюсь вести свою немецкую корреспонденцию. Передайте, пожалуйста, Ландау мой привет и извинение за запоздание. Я ему, разумеется, еще напишу. Что касается здоровья, то -- с колебаниями в ту и другую сторону -- оно в общем удовлетворительное и у Натальи Ивановны, и у меня, хотя необходимость в курортном лечении несомненна. Немедленно почти по приезде в Константинополь я получил из Брюнна102 телеграмму от Коварда, директора Рабочего Дома. Он сообщал мне о возможности моего допущения в Чехословакию на время лечения и предлагал приехать в Константинополь для переговоров. Я тогда отклонил его приезд, так как ждал со дня на день разрешения на переезд в Германию. Не могут ли австрийские друзья узнать, в какую сторону определился Ковард: единомышленник ли это или противник? Как обстоит дело с возможностью моей поездки в Чехословакию? Оставила ли Коварда мысль о приезде в Константинополь или нет? Если он или кто-либо другой из чешских друзей хочет приехать сюда, то я могу такое намерение только приветствовать. Вот, кажись, и все. [Л.Д.Троцкий] ПРЕДИСЛОВИЕ к главе "Исключение Троцкого из ЦК ВКП (речь на объединенном пленуме ЦК и ЦКК 23 октября 1927 г.)" 103 Устранение Троцкого от руководства было задумано еще во время первой болезни Ленина, т. е. в 1922 году. В течение следующего 1923 года подготовительная работа была в полном ходу; к концу года кампания выступила наружу. Руководство этой работой принадлежало "тройке" (Сталин, Зиновьев, Каменев) 104. В 1925 году тройка распадается. Зиновьев и Каменев попадают сами под зубья аппарата, построенного ими против Троцкого105. Отныне задачей сталинской фракции является изменить полностью состав руководства, устранив со всех постов тех, которые руководили партией и государством при Ленине. В июле 1926 года Троцкий оглашает на объединенном пленуме Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии декларацию, в которой совершенно точно предсказываются дальнейшие мероприятия сталинской фракции с целью замены ленинского руководства сталинским106. Эта программа выполнялась сталинцами в течение ближайших лет с поразительной точностью. Важнейшим этапом на этом пути явилось привлечение к ответственности перед судом Президиума ЦКК Троцкого по обвинению в двух преступлениях: 1)в произнесении "фракционных" речей на пленуме Исполнительного комитета Коминтерна и 2)в участии в демонстративных проводах члена Центрального комитета Смилги, который незадолго перед тем отправлен был в наказание за оппозиционность на Дальний Восток, в Хабаровск. В подобных же преступлениях обвинялся и Зиновьев. В качестве наказания намечался вывод обоих из состава ЦК. Август, сентябрь и октябрь были использованы сталинской фракцией для борьбы против оппозиции на основе решений июльско-августовского пленума. В октябре наступил, наконец, момент, когда правящая фракция должна была решиться привести свое намерение в исполнение. Октябрьский объединенный пленум имел своей задачей не только вывести Троцкого и Зиновьева из Центрального комитета, но и подготовить необходимые условия для применения политики репрессий в широком масштабе. Июльско-августовский пленум ввел в обиход партии обвинение оппозиции в нежелании защищать Советскую Республику против империалистских врагов. Этого бесчестного обвинения, которое быстро износилось, было для новой стадии уже недостаточно. Извлечены были последние идейные резервы Сталина. На поле борьбы выведена была версия о некоем военном заговоре, который почти что был замышлен и почти что был связан с оппозицией. Связь состояла в том, что один из военных специалистов в разговоре с другими специалистами, которые, правда, как и первый, не были заговорщиками, но могли ими стать, назвал имя Троцкого, не для целей заговора, а без всякой определенной цели. Но все равно: было имя Троцкого, были где-то какие-то военные специалисты, и, вообще говоря, мог быть военный заговор. Правда, военный специалист, назвавший Троцкого -- как по разным поводам, называли то же имя тысячи других -- находился во время преступной беседы в Монголии, т. е. в пункте, мало благоприятном для руководства переворотом в Москве. Но разве же сталинские агитаторы обязаны называть Монголию и вообще заниматься географией в своих выступлениях перед партийными ячейками? Несколько специалистов были арестованы в разных местах, по-видимому, без малейшего основания. Председатель ГПУ Менжинский читал об этом деле доклад на октябрьском пленуме ЦК и ЦКК, когда в порядке дня стоял вопрос об оппозиции. Даже наиболее тупые и бессовестные сторонники сталинской фракции слушали доклад с чувством тревоги и стыда. Термидорианская амальгама слишком грубо торчала наружу. Некоторые из большинства выражали в кулуарах возмущение. Провал сталинской махинации на пленуме был так очевиден, что в дальнейшем все ораторы, кроме не вполне вменяемого Бухарина, осторожно или брезгливо обходили этот вопрос. Это не помешало, разумеется, агитаторам Сталина отравлять в дальнейшем партию слухами о контрреволюционном заговоре. Исключение Троцкого и Зиновьева из ЦК накануне XV съезда являлось только необходимым предисловием к исключению оппозиции из партии и ссылке активных оппозиционеров в Сибирь и Центральную Азию107. В развитии революции открывался новый этап. [Май 1929 г.] [Л.Д.Троцкий] [Письмо А.К. Клячко] copie108 a A.Kliatschko109 Конс[тантино]поль, 1 июня 1929 г. Дорогая Анна Константиновна! Кроме вашего привета получили мы неожиданно через т. Франка два томика Гейне, и были очень тронуты вашим вниманием. Не зная, откуда томики, и увидев их на моем столе через несколько минут после получения, Наталья Ивановна очень удивилась тому, как они похожи на наши старые книжки. Старых друзей всегда приятно находить, -- и в книжках, и в людях. Мы живем на острове Принкипо, куда я когда-то собирался ехать по приглашению Ллойд-Джорджа на международную конференцию110. Хотя из затеи Ллойд-Джорджа ничего не вышло, но географически его выбор был недурен: полная изолированность от остального мира и прекрасная погода. Вид из наших окон открывается во все стороны прекрасный до неправдоподобия. Единственным минусом являются москиты, которые, несмотря на холодную весну, уже дают себя по ночам знать. Я все еще с головой погружен в эту самую автобиографию и не знаю, как из нее выбраться. В сущности, я мог бы давно ее закончить, но мешает проклятый педантизм: продолжаю наводить справки, проверяю даты, одно вычеркиваю, другое вписываю. Уже не раз подмывало меня желание бросить все это в камин и заняться более серьезной работой, но, как на грех, время летнее, и в каминах нет огня. Впрочем, здесь нет и каминов. Победа рабочей партии в Англии111 открывает для меня небольшую -- совсем небольшую -- надежду переселиться в Англию. Если бы Макдональд получил абсолютное большинство, ему было бы очень трудно мне отказать. Но теперь он может, пожалуй, ответить мне то же самое, что он будет отвечать на требования своих собственных рабочих: "рад бы в рай, да либералы112 не пускают"...113 Все же, как только он встанет во главе правительства (а это как будто неизбежно), я немедленно же пошлю ему телеграмму и обращусь специально в здешнее британское консульство114. У нас здесь сейчас гости: Росмер с женой. Вообще посещений за это время было немало: с одной стороны, немецкие и американские издатели, с другой стороны, французские друзья. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Р.Т. Адлер] Copie Adler Конс[тантино]поль, 6 июня 1929 г. Дорогая Раиса Тимофеевна! Получил ваше последнее письмо с копией заявления тов. Буриана115 от 26 мая. Я спешу ответить именно в связи с этим последним заявлением. Оно во всех смыслах является недостаточным. Может быть, это объясняется -- и даже наверняка -- психологическим моментом в эволюции самого тов. Буриана. Но политика имеет свои требования и ее нельзя удовлетворить... "психоанализом" или "индивидуальной психологией" (это ни в коем случае не полемика против индивидуальной психологии). Письмо тов. Буриана имеет по форме процессуальный, по существу -- оправдательный характер. Такого рода позиция никого не может увлечь за собою. Люди могут пойти за тов. Бурианом или за другим только в том случае, если ясно и точно узнают, чего он хочет, под каким знаменем ведет борьбу и почему считает возможным, даже обязательным нарушать "дисциплину" сталинской бюрократии. Это надо сказать смело, открыто и наступательно. За самые последние недели мы имеем: первомайские события в Берлине116 и выборы в Англии, а незадолго перед тем открытое заявление Коминтерна о разложении американской компартии117. Сталинская бюрократия уверенной рукою ведет Коминтерн к разложению, к разгрому, к идейному унижению. Через достаточно короткое время это станет очевидным и бесспорным. Чем открытее и смелее мы сейчас будем разоблачать эту политику и предупреждать об ее последствиях, тем выше поднимется авторитет оппозиции к моменту нового подъема и собирания революционных сил. Разумеется, и формальная сторона имеет свое значение. Но нельзя ее преувеличивать, нельзя защищаться тем, что я, де, нарушил дисциплину только на одну осьмую, а не на три четверти. Такого рода самооправдание не удовлетворяет противника и сеет неуверенность в рядах возможных союзников. Очень двусмысленно звучит отношение тов. Буриана к так называемому "троцкизму". Не видно, понял ли т. Буриан, что под именем "троцкизма" сейчас распинается и преследуется марксизм, как в свое время он преследовался под именем "бланкизма"118? Весьма возможно, что сам Буриан это понимает, но считает нужным дипломатничать. Это величайшая ошибка. Дипломатия не обманет противников, но зато наверняка смутит и спутает друзей. Конечно, был период, когда оппозиция вела еще "утробное" существование, но она уже давно появилась на свет -- притом сразу или почти сразу в международном масштабе. Сейчас мы представляем собой еще неоформленную, но тем не менее вполне реальную и осязательную международную фракцию, связанную круговой ответственностью. Нам нужна ясность и идейная наступательность. Конечно, в каждой отдельной стране имеется для оппозиции свой собственный утробный период; пожалуй, и для каждого отдельного оппозиционера. Но этот период должен теперь сводиться к минимуму. Это значит, письмо т. Буриана от 26 мая может быть оправдано лишь в том случае, если за этим письмом вскоре последует другое -- ясное и отчетливое политическое заявление. Я надеюсь, что мое мнение дойдет до товарища Буриана и что он увидит в моих словах не придирчивость, а только доброжелательное внимание. Положение в чехословацкой партии остается глубоко критическим, между тем, мне совершенно не ясно, есть ли там хоть небольшая группа действительных большевиков, которая могла бы теперь развернуть знамя оппозиции, чтобы группировать вокруг нее все наиболее решительные, идейные и самоотверженные элементы партии. Открытый переход т. Буриана на сторону оппозиции имел бы в этом случае серьезное значение -- не столько с точки зрения чешской группы в Вене, сколько с точки зрения чехословацкой партии. Если бы т. Буриан написал мне о положении в этой последней, о различных группировках в ней, о приблизительном соотношении сил с краткой характеристикой руководителей всех группировок - я был бы ему очень благодарен. Вообще чехословацкая партия -- самое слабое мое место в смысле информации. Попытку тов. Ландау издавать совместную газету с чешскими товарищами можно только приветствовать. Скоро ли, однако, выйдет No 2-й этого издания? Копии этого письма я никому не посылаю, дабы не вызвать неправильного представления, будто я вступаю в полемику с т. Бурианом. На самом деле это письмо имеет совершенно личный характер и преследует только выяснение действительной позиции т. Буриана. Крепко жму руку и желаю всего хорошего. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Р.Т. Адлер] Конс[тантино]поль, 9 июня 1929 г. Дорогая Раиса Тимофеевна, Пишу вам вот по какому делу. В течение июля я хочу вместе с несколькими товарищами выпустить одновременно на трех языках коллективную брошюру, посвященную: а)первомайским событиям в Германии, б)выборам в Англии, в)выборам в Бельгии, г)распаду чехословацкой партии, д)распаду американской партии119. Для этой брошюры в высшей степени важно получить дельный фактический очерк того, что произошло в чехословацкой партии за последние год-полтора, с самым кратким очерком предшествующего развития. Я думаю, что такую статью может написать тов. Ландау. Он мог бы для этого использовать помощь тов. Буриана и других венских чехов. Еще лучше было бы, если бы он мог с этой целью совершить поездку в Прагу для выяснения дел на месте, для ознакомления с фактами и литературой. Необходимые на это расходы редакция брошюры и будущего журнала возместила бы. Дело очень важное120. После написания статьи тов. Ландау мог бы прочитать и обсудить ее с Бурианом и другими чешскими коммунистами, близко стоящими к ним. Если у них будут разногласия с автором, пусть напишут свои мнения сюда: они будут учтены при составлении брошюры. Положение Интернационала совершенно катастрофическое после того, что произошло в течение последних месяцев. Брошюра должна это вскрыть и сделать выводы, прежде всего о необходимости интернациональной фракции и интернационального журнала. Брошюра должна явиться как бы манифестом фракции и подготовкой журнала, который придется из-за летнего времени отложить до 1 сентября. Объясните, пожалуйста, Ландау, что я не пишу ему лично, потому что это отняло бы у меня втрое больше времени, а я сейчас совсем перегружен, и буквально каждая минута у меня на счету. Привет вашим и всем друзьям. Письмо Из[абеллы] Ш[трассе] получил. Отвечу ей как только улучу свободные полчаса. [Л.Д.Троцкий] [Письмо коммунистам-оппозиционерам в Пфальце (Германия)] 13-6-[19]29 Коммунистической оппозиции в Пфальце Дорогие товарищи! Я получил ваше письмо от 31 мая с приложенным к нему циркулярным обращением по поводу первомайских событий. Я хочу здесь высказать несколько кратких соображений по поводу вашего письма. 1. Совершенно правильно, что мы не ставим себе задачей ни создание второй партии, ни создание IV Интернационала. И в партии, и в Интернационале есть много революционных элементов. Но для того, чтобы при их помощи радикально изменить курс политики и режим, оппозиции необходимо представлять из себя серьезную, тесно сплоченную фракцию, как в национальном, так и в интернациональном масштабе. 2. В Ленинбунде имеются тенденции превращения во вторую партию, но это только тенденции. При правильной политике Ленинбунд может стать фракцией оппозиции, борющейся за влияние на партию и на беспартийных. Вот почему я считаю неправильным бойкотировать Ленинбунд. 3. Вы справедливо указываете на то, что у Ленинбунда нет собственной платформы. Но это и свидетельствует, как мне кажется, что рассматривать Ленинбунд как вторую партию преждевременно. Надо потребовать от Ленинбунда выработки немецкой платформы и принятия участия вместе со всеми нами в выработке международной платформы оппозиции. Именно такова моя позиция в этом вопросе. Я не сомневаюсь, что в Ленинбунде есть много здоровых революционных элементов. Надо во что бы то ни стало попытаться договориться с ними. Если там есть сектанты, стоящие за создание второй партии во что бы то ни стало, то их надо разоблачить и изолировать. 4. Вы пишете, что Ленинбунд сильно ослабел. Возможно. Но ведь и веддингская оппозиция также ослабела. Левое крыло все еще находится в отступлении, тогда как правое крыло и социал-демократия растут. Центристский аппарат всей своей политикой помогает социал-демократии и правому крылу. Это процесс международный. Я не отрицаю ошибок Ленинбунда и намерен с этими ошибками бороться. Но дело не в ошибках, а во всем характере нынешнего периода. 5. Вы говорите о вашем намерении вмешиваться активно в борьбу масс. Это само собою разумеющееся требование для каждого революционного марксиста. Но чтобы правильно вмешиваться в борьбу масс, нам нужна правильная принципиальная база. Оппозиция представляет сейчас незначительное меньшинство. Это меньшинство может стать большинством только при условии предварительного теоретического самоуяснения. Нам нужен серьезный теоретический орган, как немецкий, так и интернациональный. Ни ваша группа, ни Ленинбунд одними своими силами создать такой орган не могут. Необходимо попытаться создать теоретический орган общими силами и сделать этот орган орудием для выработки платформы. На этой платформе можно объединить подлинных революционных марксистов, большевиков-ленинцев, отмежевавшись от сектантов и путаников. 6. В циркулярном письме вы признаете правильным выход на улицу вопреки полицейскому запрету. В то же время вы указываете, что на улицу вышло ничтожное меньшинство. Правильно ли было, в таком случае, принимать бой или нет? Я не нахожу у вас ясного ответа. Вот краткие мои соображения по поводу вашего письма. Вы должны иметь в виду, что я слишком отрезан от немецкой жизни и потому, может быть, не все учитываю. Крепко жму руки и желаю успеха. С революционным коммунистическим приветом. [Л.Д.Троцкий] [Письмо руководству Лнинбунда] Конс[тантино]поль, 13 июня 1929 г. Центральному комитету Ленинбунда Редакции "Фольксвилле" Дорогие товарищи! Я считаю, что отношение, сложившееся до настоящего времени между русской оппозицией, с одной стороны, и Ленинбундом, с другой, не вполне нормально. Хуже всего в политике неясность и недоговоренность. Между тем таких недоговоренностей имеется немало. "Фольксвилле" при всяком удобном случае заявляет, что он далеко не во всем согласен с Троцким, причем делает такие заявления мимоходом, никогда ясно и отчетливо не объясняя, в чем он не согласен. Вопрос приобретает большое значение, ибо дело идет вовсе не только о Троцком, а обо всей русской оппозиции, тысячи сторонников которой заполняют сейчас тюрьмы и ссылки. Если "Фольксвилле" считает, что русская оппозиция "не идет достаточно далеко", то он обязан ясно, точно и принципиально разъяснить, куда именно должна идти русская оппозиция. Это тем более обязательно, что русская оппозиция успела высказаться в ряде принципиальных документов по всем важнейшим вопросам международного революционного движения. Помимо платформы оппозиции имеются документы, адресованные VI-му конгрессу и официально одобренные центром русской оппозиции. Если вы не согласны с платформой оппозиции или с нашей критикой программы Коминтерна или с нашей позицией в китайском вопросе, англо-русском или с нашей тактикой в СССР, то прямая ваша обязанность, дорогие товарищи, ясно и точно сказать, с чем именно вы не согласны, а не отделываться отдельными фактами, которые могут вызвать только недоумение. Несогласие как будто бы касается вопроса о термидоре. Последний раз я об этом вопросе говорил подробно в своей работе "Кризис правоцентристского блока"121. Вы эту работу напечатали. Я не читал ни одной статьи вашего журнала, в которой бы моя точка зрения подвергалась критике. Если действительно есть разногласия, то не только ваше право, но и ваша обязанность выступить с критикой. Вместо этого редакция ограничивается ничего не значащими фразами о том, что мы идем недостаточно далеко. В Вашем издании была статья о том, что в Советской Республике надо выкинуть, так же, как и в капиталистических странах, лозунг свободы коалиции. В частном письме тов. Урбансу я высказался в том смысле, что автор статьи не отдает себе достаточного отчета о содержании лозунга "свобода коалиции". Этот лозунг есть составная часть демократической программы и вне ее превращается в бессмыслицу. Свобода коалиции немыслима вне свободы печати и собраний, свободы классовой борьбы, которая в свою очередь увенчивается парламентской демократией. Если считать, что Советская Республика бесповоротно вступила на путь капитализма и буржуазной политики, тогда надо вместе с меньшевиками требовать не только свободы коалиции, но и отмены национализации, прекращения планового хозяйства, отмены монополии внешней торговли и проч., ибо с точки зрения капиталистического развития все эти учреждения являются прямым тормозом. Нельзя быть в одно и то же время за свободу коалиции и за монополию внешней торговли. Далее: если СССР является крупным буржуазным государством, то какова наша позиция в международных вопросах? Как мы относимся к СССР в случае военного конфликта этого государства с буржуазным государством? Все эти вопросы требуют ясного и точного ответа. Дело вовсе не идет о согласии "на сто процентов с тов. Троцким", как часто (и довольно неуместно, по-моему) выражается "Фольксвилле". Дело идет о ясной позиции в самых основных вопросах марксистской политики. Если взять на один только градус левее правильной линии, то стороны угла будут все больше и больше расходиться. Между тем, я боюсь, что вы берете на несколько градусов "левее", чем нужно. Я с большой тревогой смотрю на положение Ленинбунда. Нельзя запускать даже небольшие раны: может начаться нагноение. Дело идет о судьбе вашей организации. Я считаю, что необходимо сделать попытку объясниться по всем этим вопросам начистоту. Этого можно достигнуть только при личном свидании. Я считаю, что вы должны были направить сюда по крайней мере двух товарищей на несколько дней, в течение которых мы могли бы тщательно обсудить все основные вопросы и решить, есть ли у нас солидарность по основным вопросам или же нам необходимо перейти на путь открытой принципиальной полемики. И то, и другое лучше, чем замалчивание неясности, оговорки и экивоки. Надеюсь, что ответ ваш не заставит себя долго ждать. С коммунистическим приветом. [Л.Д.Троцкий] ПИСЬМО М. ИСТМЕНУ122 Константинополь, 13 июня 1929 г. Дорогой друг! Посылаю вам при этом письмо мое, написанное вам более месяца тому назад. Я не отправил его тогда же, так как у меня не было свободной копии некоторых из моих работ, которые я вам хотел послать для американской книги. С того времени я получил от вас новое письмо (к сожалению, без даты): поэты и идеалисты (противники марксизма) не очень считаются с хронологией и цифрами вообще. Я, разумеется, с полной готовностью предоставляю все посылаемые рукописи в собственность "Милитанта"123 или того будущего издательства, которое вы собираетесь с оппозицией создать. Я был бы очень рад, если бы это облегчило постановку собственной типографии. С Бони я договорился окончательно относительно трех книг: 2 тома "Истории Октябрьской революции" (1917-1929) и "Ленин и эпигоны"124. Я ему дал опшен125 на две другие книги: о мировой политике и о Ленине. Книга о мировой политике будет в значительной своей части посвящена взаимоотношениям Америки и Европы, в особенности Англии. Книга о Ленине будет состоять из четырех частей: А) Биография, Б) Характеристика, В) Воспоминания, Г) Переписка (сотни неизданных писем Ленина и к Ленину в эпоху гражданской войны и позже). Никаких фотографий у меня, к сожалению, сейчас нет. Все это осталось в Москве. Если удастся получить, немедленно вышлю вам. Много фотографий имеется у Росмера в Париже. У меня был большой круг кинематографических лент, запрещенных сталинской цензурой. Все это относилось к различным эпизодам гражданской войны, связанным со мною. По-видимому, этот круг пропал при пересылке за границу. Ваше предложение -- сняться для говорящей американской фильмы из эпохи русской революции -- сильно смущает меня. Я отказал Пате126 даже в простом снимке. Разумеется, революционный фильм -- другое дело. Но все же я не мог бы читать красную присягу перед аппаратом, а не перед красноармейцами. Я охотно сделаю для популяризации вашего фильма все, что смогу: в виде письма к вам, в виде статей или отзывов, в виде интервью и проч. Но фигурировать перед киноаппаратом -- нет, увольте, дорогой друг. Крепко жму вашу руку и желаю всего хорошего. Ваш Л.Тр[оцкий] [Письмо И. Фрею] Конс[тантино]поль, 13 июня 1929 г. Дорогой товарищ Фрей! Я не писал вам все это время потому, что по горло занят своей книгой. Посылаю вам кое-какие новые документы. Статью мою по поводу немецких правых и "сектантства" левых переводит Р.Адлер. Насколько я помню, она свои переводы готова предоставлять всем оппозиционным группам. Мне кажется, было бы полезно для дела, если бы в среде левой австрийской оппозиции можно было прекратить личные нападки и свести борьбу, поскольку она может оказаться идейно неизбежной, к спокойной полемике. Мне все же кажется, что объединение всей австрийской оппозиции необходимо и неизбежно. Вступлением к нему могло бы явиться изменение тона в полемике. С вами я хотел бы лично повидаться, чтобы переговорить о многих вопросах. Не знаю, насколько такого рода путешествие осуществимо для вас? Я возбудил ходатайство о переезде в Англию. Ответа пока еще не имею. Сообщите о возможности вашего путешествия в принципе. С искренним товарищеским приветом. [Л.Д.Троцкий] [Письмо руководству Ленинбунда] 15-6-[19]29 Ленинбунду Дорогие товарищи. В дополнение к последнему письму хочу указать еще на одно обстоятельство, требующее скорейшего свидания. Вопрос об издании международного журнала оппозиции согласован уже с несколькими национальными секциями оппозиции. Совершенно очевидно, что такая крупная организация, как Ленинбунд, не может остаться от этого дела в стороне. Откладывать же дольше выпуск международного журнала совершенно невозможно. Вот почему желателен приезд представителей Ленинбунда с достаточными полномочиями для принятия участия в решении вопроса. С коммунистическим приветом. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Г. Франкфуртеру]127 Конс[тантино]поль, 18 июня 1929 г. Многоуважаемый Господин Д-р Франкфуртер! Я переслал Вам копию письма г. Шумана128, которое окончательно разоблачает в моих глазах этого господина. В своем последнем письме ему я заявил, что не могу позволить себе заподозривать чистоту его намерений. Разумеется, эта фраза могла иметь лишь условный характер, так как факты и действия красноречивее психологических гипотез. Я хотел просто дать г. Шуману возможность самому исправить свой недобросовестный образ действий и потому не торопился с уничтожающей моральной квалификацией. Но сейчас я ее должен сделать. Г. Шуман заявляет, что разрыв договора нанес бы ему моральный ущерб. Он цинично игнорирует тот моральный ущерб, который причинило бы мне выполнение договора, заключенного не по моему, а по его настоянию, причем Шуман сознательно скрыл от меня свежую книгу Керенского, задрапировав ее своей старой книжкой о Либкнехте и другими изданиями. Если до его письма я мог -- при крайней снисходительности -- допускать еще, что он скрыл от меня изданную им гнусно-клеветническую книгу Керенского из соображений "такта" (т. е. того, что он называет тактом), то после его последнего письма не может оставаться и тени сомнения насчет моральных приемов этого издателя. Он заявляет готовность печатно дезавуировать клевету Керенского, если (!) я дам ему рукопись своей книги. Другими словами, он готов поддержать клевету против Ленина и меня или дезавуировать эту клевету в зависимости от того, может ли он рассчитывать на барыш или нет. Если он считает, что в утверждениях Керенского может быть доля правды, как он может дезавуировать его? Если же он сам признает изданную им книгу Керенского клеветнической, то как же он смеет превращать теперь эту клевету в орудие шантажа против меня? И какую моральную цену может иметь его дезавуированье, как бы заранее оплаченное? Оно будет слишком похоже на корыстное лжесвидетельство. Мне кажется, надо расчленить два вопроса: а)вопрос о клевете, б) вопрос о договоре. Я считаю во всех отношениях более правильным возбудить против Шумана обвинение в клевете. На этом процессе мы будем в самом выгодном положении: непосвященному человеку трудно себе даже представить, насколько вздорны и смехотворны те данные, на которые опирается "обвинение" Керенского. В ближайшие дни я пришлю вам по этому вопросу более или менее полную справку. Сейчас достаточно сказать, что обвинение против меня лично выдвинуто было следователем Александровым в июле 1917 года, при правительстве Керенского, на том единственном основании, что я приехал вместе с Лениным в немецком пломбированном вагоне129. Между тем всему миру, кроме следователя Александрова, было известно, что я приехал из Америки через Скандинавию на месяц позже Ленина, так как был задержан в пути англичанами в концентрационном лагере. Других доводов против меня вообще не было. Обвинение против Ленина, как я покажу, построено на столь же солидных основаниях. Именно в Германии такой процесс мог бы дать должные результаты, так как здесь под руками были бы необходимые немецкие свидетели. Так как дело идет о политической чести Ленина, то мы имели бы необходимых свидетелей также и со стороны Советской Республики. Я вас очень прошу обдумать вопрос под этим политическим углом зрения, который перекрывает полностью вопрос о договоре с издателем. Некоторым затруднением является то, что я, не имея визы, не смог бы приехать на процесс. Думаю, что процесс мог бы с успехом быть проведен и без моего прямого участия. Я дал бы письменные объяснения. Если решиться на такого рода шаг, то в отношении Шумана можно, пожалуй, ограничиться одной лишь формальной заявкой о расторжении договора, чтобы не терять срока. Жду Вашего заключения. С совершенным уважением Л.Троцкий [Письмо А. Мюллеру] Muller Конс[тантино]поль, 19 июня 1929 г. Дорогой товарищ! Я получил ваше большое и интересное письмо от 8 июня. Буду вам очень благодарен, если пришлете отчеты других очевидцев событий. Мне не совсем ясно из вашего письма: призывала ли партия строить баррикады и обороняться с оружием в руках или нет? Вы говорите, что в вашей части города, [...]130 но вы не характеризуете их отношения к демонстрации и к вооруженной обороне. Кампания против постройки крейсеров131 собрала, если память мне не изменяет, всего лишь два с половиной миллиона голосов. Стала ли партия после того сильнее или слабее? Были ли со стороны партии нелегальные печатные воззвания, циркуляры, резолюции? Нельзя ли было бы их получить? Посылаю копию моего письма пфальцским товарищам132. Это есть вместе с тем и ответ на ваше письмо о Ленинбунде. Были ли где-либо еще статьи о моей книге по поводу программы Коминтерна? С товарищеским приветом [Л.Д.Троцкий] [Телеграмма Г.И. Мясникову] Амасия[,]133 Полиция[,] Мясникову Посылаем снова деньги стоп Обратились турецким властям стоп Написали Берлин[,] Париж[.] Привет 26.6.[19]29 [Л.Д.Троцкий] [Телеграмма Г.И. Мясникову] Мясникову Обратитесь официально [к] правительству[в] Ангору [с] просьбой выехать через Стамбул [в] Германию стоп Если нужно[,] вышлю денег на дорогу[,] Троцкий 28-6-[19]29 [Письмо Г.И. Мясникову] Мясникову Принкипо, 7 июля 1929 г. Дорогой товарищ, Только что получили от вас новую телеграмму, которую трудно разобрать, так как турецкий телеграф очень искажает русский текст. Сообщаю поэтому вкратце письмом то, что мы здесь смогли предпринять. Мы обратились к местному префекту и к вали константинопольского вилайета134 с просьбой о разрешении вам прибыть в Константинополь для скорейшей поездки в Германию, где вам необходимо лечение. В таком духе я составил для вали небольшую справку. Вали посоветовал, чтобы вы обратились непосредственно в Ангору, и в то же время дал понять, что мне лучше не обращаться в Ангору. Я и сам так думаю, ибо мое вмешательство могло бы произвести прямо противоположное действие, вызвав представление, будто мною руководят какие-либо закулисные политические соображения, а не просто забота о товарище, попавшем в трудное положение. В справке, выданной вали, я указал на то, что вашей судьбой интересуются в Берлине и в Париже и что самое лучшее для турецких властей -- дать вам проехать в Германию, куда вас, по всей вероятности, впустят. Не сомневаюсь, что вали мою справку переслал в Ангору, и что этот путь более отвечает цели, чем официальная моя попытка вмешаться, которая, как уже сказано, могла бы дать прямо противоположный результат. Если вы, однако, считаете, что письмо мое в Ангору может принести пользу, то я, разумеется, его немедленно напишу. Но для этого я должен знать, что вы предприняли до сих пор сами: писали ли в Ангору, кому и что именно. Ответьте мне лучше письмом, а не телеграммой, так как в телеграммах ничего нельзя разобрать, тем более, что вы, вероятно, пишете от руки, а не на машинке, искажения поэтому особенно многочисленны. Лучше перетерпите лишнюю неделю в Амасии, чтобы условиться обо всем дальнейшем. Надеюсь, что сто лир, посланные по телеграфу, в два приема дошли до вас. С товарищеским приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо Г. Франкфуртеру] 16/7[19]29 Многоуважаемый господин Д-р Франкфуртер! Позвольте, хоть и с запозданием, сказать вам в нескольких строках, как радуют меня та решительность и меткость, с какими вы взяли в свои руки мое злополучное дело с Шуманом. Я совсем не хочу извинять свой промах, состоявший в подписании договора, но целый ряд внешних обстоятельств сложился тогда крайне благоприятно для Шумана, не говоря уж о проявленной им несомненной ловкости. А сверх того, несмотря на известный жизненный опыт, я в каждом отдельном случае исхожу из предположения, что данный человек есть честный человек, пока не доказано обратное. Надеюсь, что пересланные мною вам через фрау Пфемферт135 материалы достаточны для разрешения задачи. Если нужны дополнительные сведения, прошу написать. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Г.И. Мясникову] Принкипо, 18 июля 1929 г. Дорогой товарищ Мясников! Вполне представляю себе те тяжкие условия, в которых вам пришлось провести последние месяцы. Тем важнее для вас сейчас спокойно отдохнуть. Я думаю, что вы сейчас можете более спокойно дожидаться дальнейшего развития событий. Выдачу вас сталинцам я считаю исключенной, уже хотя бы по тому одному, что это прежде всего было бы невыгодно Сталину. Бюрократическая процедура с визой может, конечно, протянуться несколько лишних недель. Дожидайтесь спокойно в Амасии, не волнуйтесь и не нервничайте понапрасну. О вопросах политических я сейчас писать не буду. Надеюсь, что по пути в Германию остановитесь в Константинополе, и тогда можно будет с гораздо большим успехом обменяться мнениями устно. [Л.Д.Троцкий] ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЬНИЦЫ АМЕРИКАНСКОЙ ПРЕССЫ ПО ПОВОДУ КИТАЙСКО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЙ136 По поводу советско-китайских отношений я могу дать свое мнение, разумеется, лишь как частное лицо. Никаких данных, кроме газетных, у меня нет. В такого рода делах газетные данные всегда недостаточны. Не может быть никакого сомнения, что агрессивность обнаружена не советским, а китайским правительством. Режим Китайско-Восточной дороги137 существует уже ряд лет. Те рабочие организации, против которых выступили китайские власти, существуют тоже не со вчерашнего дня. Нынешний режим Китайско-Восточной дороги был в последний раз тщательно разработан особой комиссией под моим руководством. Решения этой комиссии утверждены в апреле 1926 г. и полностью обеспечивают интересы китайской стороны. Поведение нынешнего китайского правительства объясняется тем, что оно укрепилось путем разгрома рабочих и крестьян. О причинах поражения революционного движения китайского народа я здесь говорить не буду, так как эту тему я достаточно осветил в своих уже напечатанных работах. Правительство, поднявшееся из разгрома революции, как всегда, чувствует себя слабым по отношению к тем силам, против которых направлена была революция, т. е. прежде всего против британского и японского империализма. Оно вынуждено поэтому пытаться поднять свой авторитет путем авантюристических жестов по адресу революционного соседа. Должна ли эта провокация, выросшая из разгрома китайской революции, повести к войне? Я этого не думаю. Почему? Потому что советское правительство не хочет войны, а китайское правительство не способно вести ее. Армия Чан Кайши одерживала в 1925-[19]27 гг. победы благодаря революционному подъему масс. Повернувшись против них, армия лишилась главного источника своей силы. Как чисто военная организация армия Чан Кайши крайне слаба. Чан Кайши не может не понимать, что советское правительство слишком хорошо знает слабость его армии. Не приходится и думать о том, чтобы Чан Кайши без помощи других держав способен был вести войну с Красной армией. Вернее сказать, Чан Кайши мог бы воевать лишь в том случае, если бы его армия являлась лишь вспомогательным отрядом при войсках другой державы. Я не думаю, что такая комбинация сейчас очень вероятна, особенно при указанном выше искреннем стремлении советского правительства уладить вопрос мирными средствами. Выступление американского правительства с напоминанием о пакте Келлога вряд ли может представиться очень убедительным, поскольку американское правительство до сих пор не признало Советов и тем не создало хотя бы формальных предпосылок для "беспристрастного" отношения к конфликту. Мне незачем объяснять, что в случае, если бы Советам была навязана война, "оппозиция" отдала бы себя целиком делу защиту Октябрьской революции. 22 июля 1929 г. [Л.Д.Троцкий] [Письмо М.Истмену] Т-щу М. Истмену 22 июля 1929 г. Дорогой друг! Скрибнер138 настаивает на том, чтобы не посылать мне перевода моей автобиографии на просмотр, так как это вызывает задержки. Первую главу я просматриваю здесь. Что касается всей книги, то я готов отказаться от просмотра перевода при одном условии: если бы вы согласились просмотреть на пробу несколько глав. Скрибнер очень хвалит своего переводчика, который перевел Антона Чехова139. Но я не знаю, в какой мере этот переводчик знаком с революцией и марксизмом и владеет соответственной терминологией. Между тем политические качества переводчика для меня важнее его беллетристических качеств. Вот почему, я был бы вам в высшей степени благодарен, если бы вы просмотрели четыре-пять глав под этим углом зрения. Думаю, что Скрибнер должен за эту работу заплатить? Теперь второй вопрос. Парижский представитель "Консолидейтед Пресс"140 был посредником между мной и Скрибнером. Я согласился на условия Скрибнера, не зная совершенно, что "Консолидейтед Пресс" берет в свою пользу 10%. Никакой надобности в посредничестве "Консолидейтед Пресс" у меня не было. Грэвс141 предложил мне условия более благоприятные, чем Скрибнер. Точно так же и Бони. Условия Скрибнера сами по себе мало благоприятны, а отчисление 10% делает условия прямо-таки возмутительными. Скрибнер платит мне 15% независимо от тиража. Это значит 13,5% (за вычетом 10% посреднику). Между тем, Грэвс предложил 15% за первые 15.000 и 20% за дальнейшие издания. Не возьметесь ли вы позондировать на этот счет почву у Скрибнера? Может быть, он согласится считать заключенное нами соглашение действительным только для первого издания в 15.000 экз. Тогда и отчисление в 10% также относилось бы только к этому первому изданию. Что касается следующих изданий, то мы заключили бы новое соглашение. Я хочу избавиться, прежде всего, от этого совершенно разбойничьего налога в пользу "Косолидейтед Пресс", которое и без того нажило на мне большие деньги. Должен сказать, что никакого оформленного договора у нас со Скрибнером еще нет, ни у меня с "Косолидейтед Пресс". Все дело ограничивалось письмами и телеграммами, которых я даже не видал. Для такой книги, как автобиография, мне никаких посредников не нужно было и не нужно сейчас, так как я засыпан предложениями со всех сторон. Выясните, пожалуйста, этот вопрос в частном порядке и сообщите мне, можно ли еще что-нибудь поправить. Получили ли вы рукописи, которые я вам послал? Что собираетесь с ними делать? Автобиографию я заканчиваю только сейчас. Сильно задержала меня малярия. Да и работы оказалось больше, чем я предполагал. У нас здесь два с половиной месяца прожил Росмер, который на днях возвращается в Париж, где становится во главе еженедельного издания оппозиции. Попытка поставить еженедельник при помощи группы Паза ни к чему не привела. К величайшему моему сожалению подход Паза ко всем вопросам является комнатным и доктринерским и очень далеко отстоит от революционного подхода. Сможет ли Паз переучиться, покажет будущее. Только боевой еженедельник может вывести французскую оппозицию из ее нынешней жалкой раздробленности. А как обстоит дело с американским еженедельником? По-видимому, встретились препятствия? Крепко жму руку. Привет Дружески Ваш Л.Троцкий Телеграмма [Г.И.] Мясникову 25/7/[19]29 Немецкое консульство сообщило[, что] Ваше дело находится в консульстве Трапезунде[,] куда следует обращаться[.] Привет [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Монтегю] 29/7[19]29 Дорогой товарищ Монтегю!142 Я вынужден писать вам по-французски, так как один из моих друзей, помогавший мне в моей английской переписке, на днях вернулся во Францию, мои же собственные познания в английском языке, увы, слишком недостаточны для свободной переписки. Если французский язык вас затрудняет, то я мог бы перейти на немецкий, если не получу в ближайшее время возможности снова вести переписку на английском языке. Я получил от вас письмо, два номера "Манчестер Гардиан"143, брошюру "Куда идет Троцкий" и три пакета английских книг. Я вам чрезвычайно благодарен за все присланное, но к благодарности позвольте присовокупить небольшой протест: когда я неосторожно принял ваше любезное предложение о посылке интересующих меня печатных материалов, то я совсем не имел в виду столь широкий размах, тем более, что отсюда я, к сожалению, ничего равноценного вам послать не могу. Если это не нескромность, то я был бы очень рад узнать несколько более конкретно от вас о вас же самом и, в частности, о вашем отношении к различным рабочим партиям и организациям в Англии. Большинство присланных вами книг представляют для меня несомненный интерес, и, как только я закончу свою злополучную автобиографию, я примусь за книги, в особенности по зоологии. В качестве охотника я, естественно, интересуюсь животными. Но все же прошу вас не посылать мне книг, не списавшись со мной заранее. Иначе мне впредь трудно будет обращаться к вам с просьбами, ибо я буду опасаться, что вы их выполните слишком широко. [Л.Д.Троцкий] ОТВЕТ ЖУРНАЛИСТУ ИЗ PRESS ASSOCIATION 1. Никакому белградскому журналисту я интервью не давал. Это вымысел с начала до конца. 2. Считаю нужным прибавить, что за последнее время было опубликовано несколько "интервью", представляющих злостную выдумку, в частности по поводу советско-китайского конфликта. 3. Единственное интервью по этому последнему вопросу мною было дано представительнице "Ассосиейтед пресс"144. Л.Троцкий [Конец июля 1929 г.] НЕОБХОДИМОЕ ПОЯСНЕНИЕ К ПИСЬМУ РЕДАКЦИИ "ОППОЗИЦИЯ" ПО ПОВОДУ 1 АВГУСТА145 Некоторые товарищи поняли это письмо в том смысле, будто оно призывает оппозицию отказаться от участия в манифестациях 1 августа146. Более ложного и нелепого истолкования нельзя вообще придумать. Правда, в тексте письма нет конкретных организационных или тактических указаний. Но если принять во внимание, что дело идет о разных странах, где вся обстановка 1 августа сложится по-разному, то естественно, что нельзя было дать единообразные конкретные указания: как быть и что делать каждой группе оппозиции. Письмо "Оппозиции" исходило из воззвания Коминтерна 8 мая147 (которое мы получили с огромным запозданием) и главной своей задачей ставило добиваться отмены той авантюристской демонстрации, которая была намечена и охарактеризована заранее воззванием 8 мая. Не об отказе от манифестации вообще идет в письме речь, а об отказе от определенной манифестации, которая могла бы быть карикатурой первомайских событий в Берлине. В последних строках письма говорится, как о чем-то само собой разумеющемся, что оппозиция не позволит себя отделить от рабочего класса в целом и особенно от его авангарда. Для всякого политически мыслящего человека это означает: если первоавгустовская манифестация не будет отменена; если она произойдет в том виде, какой намечен Коминтерном и какой мы считаем неправильным, то и в этом случае мы примем в ней участие и разделим ответственность с пролетарским авангардом. Вот единственный смысл, который имеет это место. Почему же это не сказано прямо? Потому, что когда требуют отмены определенного характера демонстраций, то незачем подробно разъяснять, что мы готовы в ней принять участие в случае, если она осуществится. Последние строки говорили об этом как о чем-то само собою разумеющемся, т. е. как об общем правиле поведения революционеров, которые не отделяются ни при каких условиях от наиболее активной части рабочего класса. Национальные группы оппозиции могут и должны конкретизировать это письмо в особых воззваниях и резолюциях сообразно с той обстановкой, которая складывается сейчас в каждой стране и окончательно определится ко дню 1 августа. Сейчас почти все партии Коминтерна отступают от линии 8 мая на какую-то неопределенную позицию. Тем важнее и обязательнее для нас наступать, разъясняя преступный авантюризм воззвания 8 мая и добиваясь от официального руководства полной ясности. Разумеется, мы можем и должны разъяснять рабочим-коммунистам, что мы при всех условиях разделим их судьбу. Но ведь задача оппозиции совсем не в том только, чтобы участвовать даже и в неправильных действиях масс, а в том, чтобы указывать массам правильный путь. Это и делает письмо "Оппозиции". [Л.Д.Троцкий] [Конец июля 1929 г.] [Письмо Г.И. Мясникову] 12 августа 1929 г. Уважаемый товарищ Мясников, Мне думается, что отправлять ваше заявление в генеральное консульство нет никакого расчета. Ничего они, разумеется, вам не ответят, а только сделают вывод о вашей слабости и усилят интригу втрое. Мне уже писали из Берлина о выдвинутом против вас уголовном обвинении. Я в тот же день, т. е. вчера, написал в Берлин с просьбой строжайше проверить, действительно ли германское правительство выдвигает мотив уголовщины в связи с вопросом о визе. Как только получу подтверждение, напишу открытое письмо немецкому правительству и все сделаю, чтобы поднять вопрос в печати. Голос оппозиционных изданий в этом деле имеет малое значение. Здесь необходимо проникнуть на страницы большой, т. е. буржуазной, печати. Но, разумеется, и в оппозиционных газетах об этом необходимо сказать. Вы жалуетесь на то, что берлинский "комитет" плохо помогает. Не надо себе делать никаких иллюзий насчет этого комитета: он очень слаб. Вы как-то просили прислать вам издания, в которых есть воззвание этого комитета. Но у меня таких изданий нет. Вероятно, в журнале Корша что-нибудь было напечатано, если у Корша есть журнал, в чем я не уверен. Самым влиятельным в комитете является, пожалуй, адвокат Курт Розенфельд148. Он и для меня хлопотал о визе, но ничего не выхлопотал. Вы, конечно, знаете, что в визе мне отказало также и "рабочее" правительство Англии. Все это достаточно ярко свидетельствует о том, что пробрать капиталистические правительства статейками в газетах, протестами и воззваниями "комитетов" дело очень нелегкое, чтобы не сказать безнадежное. Разумеется, кампанию поднять необходимо, и притом, насколько возможно, широкую. Я сделаю, конечно, все, что смогу, как только получу подтверждение того, что вас действительно обвиняют в уголовном преступлении. Во избежание недоразумения считаю нужным пояснить. Я не потому против подачи заявления в консульство, что сношения с ним будто бы вообще недопустимы. Такая точка зрения мне абсолютно чужда. Но я не вижу никакого объекта сношений. Наивно было бы предполагать, что сталинцы вступят с вами в переговоры в то время, как они многие сотни оппозиционеров заключают в изолятор. Белобородов вовсе не в Константинополе, как вы предполагаете, а в челябинском изоляторе. Там же и Сосновский. Раковский пока еще в Саратове, по крайней мере, других сведений я не имел. Что касается вашей рукописи, то я немедленно по получении переслал ее в Берлин для переписки. Здесь свободной машинистки нет, и неспешные рукописи я сам поручаю переписывать для себя в Берлине. Я просил после переписки копию мне прислать сюда. О своем отношении к вашей рукописи смогу, разумеется, сказать только после ознакомления с ней. С искренним приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо С. Фишеру] 21 августа 1929 г. Многоуважаемый господин Фишер, Я очень рад тому, что книга удовлетворила ваши ожидания. Что касается изложенных вами финансовых соображений, то я со своей стороны считаю более целесообразным сократить размеры книги до 450 страниц, чтобы таким образом полностью остаться в рамках нашего договора. Я, разумеется, признаю всю серьезность приведенных вами соображений, но вывод для меня лично получается несколько парадоксальный. В нынешнем своем виде автобиография представляет не одну, а две книги. Между тем гонорар окажется значительно меньше того, который был намечен за одну книгу. Если бы вопрос этот не играл для меня существенной роли, я, разумеется, принял бы без возражения новые условия. Но, к сожалению, это не так. Именно настоящая книга должна создать для меня возможность выполнить ряд других работ. Поэтому я не вижу другого пути, как сократить книгу на сто-полтораста страниц и сохранить, таким образом, в силе старый договор. Само собой разумеется, что перевод глав, которые не войдут в книгу, будет оплачен мною. С совершеннейшим уважением [Л.Д.Троцкий] КРУЖКУ МАРКСА И ЛЕНИНА149 Уважаемые товарищи! Ваша организация носит имя Маркса и Ленина. Это имя обязывает. Не считаете ли вы противоречивым тот факт, что нынешняя деятельность Суварина, одного из основателей вашей группы, ее виднейшего члена, направлена полностью и целиком против идей как Маркса, так и Ленина? По каждому отдельному вопросу Суварин за последние годы занимал позицию, которая оказывала прямую поддержку противникам и врагам левой коммунистической оппозиции. Формально оставаясь в рядах последней, Суварин, однако, тщательно избегал сколько-нибудь законченного и ясного изложения своих взглядов. После настойчивых и повторых требований с моей стороны Суварин прислал мне обширную рукопись, представляющую изложение его новых воззрений. Рукопись эта не имеет ничего общего с частным письмом. Это есть обширный памфлет, рвущий не только с большевизмом, с Октябрьской революцией, с основными принципами III Интернационала, но и с теоретическими предпосылками марксизма150. Эта работа целиком направлена против идей Маркса и Ленина, под знаком которых стоит ваш кружок. Позвольте спросить вас: знакомы ли вы с последней работой Суварина? Выразили ли вы ваше отношение к этому поразительному продукту философии индивидуалиста-скептика? Считаете ли вы допустимым терпеть хотя бы один день тот факт, что под знаменем Маркса и Ленина выступают люди, ведущие смертельную борьбу против марксизма и его практического выражения, большевизма? Я надеюсь, что вы не станете оспаривать того, что каждый революционер, каждый марксист, каждый сознательный рабочий имеет право поставить вам те вопросы, которые я вам ставлю в этом письме с самыми дружескими чувствами. Ваш Л.Троцкий Константинополь, 22 августа 1929 г. ПРАВЛЕНИЮ ЛЕНИНБУНДА151 Копии в редакции "Ля Веритэ"152 "Ля лютт де клясс"153 "Ле Коммунист"154 (Бельгия) "Милитант" (Соед[иненные] Штаты) Уважаемые товарищи! Настоящее письмо не предназначается для печати. Оно представляет собой попытку объяснить по основным вопросам стратегию оппозиции. Это не первая моя попытка. В ряде писем я пытался выяснить приципиальную линию "Фольксвилле" и Ленинбунда, так как на основании крайне противоречивых статей достигнуть ясности не удавалось. В последний раз я официально обратился с запросом к правлению Ленинбунда 13 июня 1929 года155. Мне был обещан ответ. Но тщетно я дожидаюсь ответа и на этот раз. Дело идет тут, конечно, не обо мне лично. Коммунистическая оппозиция в целом как в Германии, так и в других странах имеет право знать, на какой позиции стоит правление Ленинбунда в основных вопросах международной революции. Оппозиция -- маленькое меньшинство. Успех оппозиции может быть обеспечен только ясной линией. Ленинбунд не имеет такой линии. Вот что необходимо, к сожалению, констатировать прежде всего. Как по внутренним немецким вопросам, так и по международным "Фольксвилле" колеблется между Брандлером и Коршем. О позиции правления Ленинбунда в связи с внутренними немецкими вопросами я надеюсь сказать более обстоятельно в особой работе. Здесь я хочу лишь снова повторить и уточнить те вопросы, которые я уже неоднократно, но тщетно ставил редакции "Фольксвилле" и правлению Ленинбунда. Вы не раз обвиняли русскую оппозицию в том, что она идет "недостаточно далеко", ибо она, де, не понимает, что термидор уже совершился. Я спрашивал вас неоднократно: что это значит? Какие отсюда следуют выводы для международной оппозиции по отношению к СССР? Если термидор "совершился", то значит развитие в России стало окончательно на путь капитализма. Как же вы относитесь тогда к плановому началу хозяйства? К законодательству, которое осуждает капиталистический оборот и препятствует частному накоплению? Как вы относитесь к монополии внешней торговли? С точки зрения капиталистического развития все эти декреты, учреждения и меры являются утопическими и реакционными помехами на пути развития производительных сил. Какую точку зрения вы занимаете? Вы выдвинули лозунг свободы коалиции для СССР, как и для капиталистических стран. Совершенно, опять-таки, нельзя понять, что это значит. Свобода коалиции никогда не была и не может быть изолированным лозунгом. Свобода коалиции есть составная часть режима буржуазной демократии. Свобода коалиции немыслима без свободы собраний, печати и проч., а, значит, и без парламентских учреждений и партийной борьбы. Какова ваша позиция в этом вопросе? Несмотря на все свои попытки, я ничего до сих пор не мог выяснить. Столь же не ясна ваша позиция в вопросе о защите СССР от империализма. Исключительная важность этого вопроса снова обнаружилась под толчком советско-китайского конфликта. Ряд оппозиционных изданий занял в этом вопросе явно ошибочную позицию. Передовая статья в "Контр ле курант" No 35 от 28 июля довела эту ошибку до самых крайних пределов. Как же поступила в этом случае редакция "Фольксвилле" и "Ди Фане дес Коммунизмус"? Она заняла двойственное положение. Она открыла дискуссию. Коршист Г.П., как и марксист Ландау допускаются в этой дискуссии на равных правах. А редакция "возвышается" над марксизмом и над... коршизмом. Грубо ошибочная статья "Контр ле курант" печатается в "Ди Фане дес Коммунизмус" на первом месте, причем особенно подчеркивается, что статья является официальным мнением французской редакции. Но разве же коммунистическое издание имеет право умолчать о том, что эта статья, хотя бы и десять раз официальная, представляет собой вопиющий разрыв с марксизмом? В острый момент международного конфликта читатели вашего издания оказываются идейно разоруженными. Им предлагают на выбор: либо взгляды русской оппозиции, либо взгляды Корша, который, в свою очередь, повторяет лишь аргументы социал-демократии. Невозможно допустить и мысли о том, будто все ваше правление, а тем более все члены Ленинбунда, разделяют эту позицию или это отсутствие позиции. К сожалению, по "Фольксвилле" невозможно судить о внутренней идейной жизни Ленинбунда. Я не могу допустить ни на минуту, что этой внутренней идейной жизни нет. Но я вынужден придти к выводу, что "Фольксвилле" ее не отражает. Само по себе уже это является в высшей степени тревожным признаком. Правящее большинство в государстве или в партии, имеющее сильный аппарат, обильную кассу или богатую печать, может долго жить на недомолвках, на шатаниях, на двусмысленностях. Лучшее доказательство тому сталинский бюрократический централизм. Но каждое оппозиционное меньшинство, какое стало бы подражать в этом центристам, окажется неизбежно обреченным на гибель и скомпрометирует то знамя, под которым стоит. В нынешнем своем виде Ленинбунд не может повести за собой авангард немецкого пролетариата или хотя бы только авангард этого авангарда. Ленинбунду необходимо идейно перевооружиться и соответственно перестроить свои ряды. Первым условием для этого является принципиальная ясность позиции. Я не думаю, что вы можете дальше уклоняться от ответа на поставленные выше вопросы. Они далеко не исчерпывают всего круга проблем международной революции, но ответ на них создает предпосылку для правильного подхода к ряду других вопросов. Ленинбунду необходима платформа. Ваши издания вместо того, чтобы посвящать свои столбцы Джимми Хигинсу156 и гоняться за злободневными сенсациями, должны стать орудиями выработки марксистской платформы немецкой коммунистической левой. С коммунистическим приветом Л.Троцкий 24 августа 1929 г. Письмо М. Истмену т. Макс Истмен 28 августа 1929 г. Дорогой друг! 1. Я получил от вас письмецо по поводу моего договора со Скрибнером. К сожалению, я не могу нарушить этот договор, так как он был заключен Пазом. О том, что "Консолидейтед Пресс" получает 10% я узнал уже после того, как Паз заключил договор. Но тогда дело шло о простой перепечатке моих статей, опубликованных газетами Херста157. Теперь же дело идет о большой книге -- не в 400 страниц, а в 600. Но ничего не поделаешь!.. 2. Я получил очень большое количество книг от вас и по вашему поручению. Выбор книг сделан прекрасно. Я вам благодарен в высшей степени. Две книги с надписями авторов. Должен ли я им отвечать? т. е. написать благодарственные письма? Может быть, будет достаточно, если Скрибнер перешлет им мою автобиографию, когда она выйдет в свет? Если вы встречаетесь с ними, то передайте им мою искреннюю благодарность. 3. Я стал получать нью-йоркский "Таймс", "Нейшен". Сегодня получил "Куронт Истори" и литературный журнал. Я теперь плаваю в американских изданиях. Когда я получаю воскресный номер нью-йоркского "Таймса", я каждый раз заново убеждаюсь, что Америка раздавит Европу. Газета приходит всего недели две, но она уже заполнила мою комнату. Это чудовищно! 4. Сегодня я получил копию вашего письма Перкинсу158. Какое счастье, что я обратился к вам по поводу перевода моей автобиографии! Я чувствовал, что перевод слаб, в нескольких местах я наткнулся на прямые ошибки, но я не подозревал, что перевод до такой степени безобразен. Вместе с тем я вижу из вашего письма, что вы проделали огромную работу. Сейчас я спокоен за свою автобиографию со стороны перевода. 5. Вы меня спрашивали как-то, правда ли, что я взялся написать для Бони историю революции? Да, представьте себе, взялся, хотя долго колебался. Разумеется, я широко использую то, что написал раньше на русском языке, но многое придется переработать, а многое написать заново. Целый ряд глав остался у меня неиспользованными во время моей работы над автобиографией. Целый ряд спорных теоретических вопросов можно теперь сделать ясными и понятными только в исторической перспективе. 6. Знаете ли вы о том, что в Париже начал выходить еженедельник "Ля Веритэ" под редакцией Росмера? Попытка поставить этот еженедельник при содействии Паза ни к чему не привела. Как и целый ряд других европейских оппозиционеров, Паз попал в наши ряды скорее в силу недоразумения. Люди этого типа не прочь подписывать и даже составлять самые левые платформы под условием, чтобы все остальное -- у них и вокруг них -- оставалось по-старому. Есть прямо-таки возмутительное противоречие между теми идеями, какие эти люди "признают" на словах, и теми усилиями, какие они прилагают для торжества этих идей... Когда для меня это стало ясно, я махнул на Паза рукой. Вокруг Росмера собирается молодежь. Редакция "Ля лютт де клясс" по-видимому полностью примкнет к "Ля Веритэ". Два члена редакции приезжали ко мне сюда, и мы с ними договорились по всем пунктам. Посредством еженедельника произведена будет, надеюсь, серьезная перегруппировка французской оппозиции. Такая же работа необходима в отношении немецкой оппозиции, где пока еще царит великая путаница. 7. Жаль, что "Милитант" еще не превратился в еженедельник. Некоторую материальную помощь можно было бы ему оказать отсюда. Но не знаю, насколько это целесообразно. Дело в том, что вся сумма, уплаченная "Косолидейтед Пресс" как за первые шесть статей, так и за перепечатку автобиографических статей, вошла в состав Интернационального фонда для опубликования различных изданий, документов и проч. Из этого фонда можно было бы выделить несколько сот долларов для "Милитант". Но мне кажется, что американцы все-таки богаче других и что вряд ли стоит им давать. 8 Кто такой Отто Кан, который сомневается насчет перманентной революции? Нельзя ли его послать в Константинополь для подробных объяснений? Я был бы очень рад. До сих пор такого рода объяснения с приезжими товарищами давали самые лучшие результаты. 9. Да, забыл выше сказать, что я получил от вас целую пачку газетных вырезок относительной нашей общей с вами книги. Спасибо. Очень меня огорчает недостаточное знание английского языка. Но сейчас я так погрузился в американские и британские газеты и журналы, что надеюсь поднять уровень своего английского языка в течение ближайших месяцев. Крепко жму руку. Ваш Л.Троцкий ДЕКЛАРАЦИЯ ДЛЯ "ВЕРИТЭ"159 Наше издание предназначено для передовых рабочих. У нас нет никаких других задач, кроме задачи освобождения рабочего класса. Мы не видим никаких других путей для этого, кроме революционного низвержения буржуазии и установления диктатуры пролетариата. Современное демократическое государство есть орудие господства буржуазии. Система демократии имеет своей задачей удержать владычество капитализма. Чем меньше это удается нормальными методами демократии, тем больше господствующий класс прибегает к насилию. Французские социалисты продолжают твердить, что они осуществят социализм через посредство демократии. Мы видели и видим социалистических демократов у власти. В Германии они расстреляли 1 мая [19]29 рабочих за то, что авангард берлинского пролетариата хотел выйти на улицу в день великой демонстрации пролетариата, установленного на учредительном конгрессе Второго Интернационала. В Англии рабочая партия, придя к власти, пресмыкается не только перед капиталом, но и перед монархией, и начинает "демократизацию" страны не с ликвидации палаты лордов160, а с возведения в шутовское достоинство старого фабианца161 Вебба162. Марксистская оценка демократии полность и до конца проверена опытом. Социал-демократия у власти не означает даже осуществления реформы. Когда буржуазия считает себя вынужденной провести социальную реформу, она делает это сама, отнюдь не предоставляя такой чести социал-демократии. Позволяя социалистам служить себе, буржуазия лишает ее даже карманных денег на расходы по реформаторской деятельности. Отличие нашей эпохи от довоенной политически наиболее ярко отражается на судьбе социал-демократии. До войны она находилась в оппозиции к буржуазному обществу, сейчас она является его наиболее надежной опорой. В Англии и Германии поддержание господства капитала было бы совершенно немыслимо без социал-демократии. Если нелепостью является отождествление социал-демократии и фашизма, -- как делает часто нынешнее руководство Коминтерна163, то бесспорной является та мысль, что и социал-демократия, и фашизм являются различными, в некоторых отношениях противоположными орудиями, которые в разные периоды служат в последнем счете одной и той же цели: сохранению господства буржуазии в империалистскую эпоху. Опыт революционного ниспровержения буржуазного господства был проделан в 1917 году в России партией большевиков. Октябрьская революция является самым гигантским фактом мирового рабочего движения и величайшим событием в человеческой истории вообще. Мы стоим полностью и целиком на почве Октябрьской революции. Это наша революция. Февральская революция 1917 г.164 показала, что демократия, едва вышедшая из революции, беспощадно обрушивает свои репрессии на рабочих, как только они начинают угрожать частной собственности. С другой стороны, Октябрьская революция показала, что даже в отсталой стране с подавляющим большинством крестьянского населения пролетариат может стать у власти, объединив вокруг себя все трудящиеся и угнетенные массы. Этот исторический урок был дан международному пролетариату партией большевиков под руководством Ленина. Политика большевиков в Октябрьской революции есть высшее применение методов марксизма. Она отмечает новый исходный пункт в движении рабочего класса вперед. Сны и действительность после войны Шаг за шагом Франция выходит из опьянения победы. Признаки рассеиваются, фантастические надежды рушатся -- остается жестокая реальность. Горделивые мечты французского капитала о господстве над Европой, а через Европу -- над всем миром обратились в прах. В первые годы после войны правительства Англии и Соединенных Штатов еще считали нужным льстить национальному высокомерию французской буржуазии, давая ей время от времени декоративное удовлетворение. Но это время прошло. Американская буржуазия успела измерить глубину падения Европы и перестала с ней стесняться. Английская буржуазия, получая жестокие пинки со стороны американцев, все откровеннее вымещает свою злобу на Франции. Положение английской буржуазии характеризуется противоречием между ее традициями мирового господства и упадком ее удельного веса в мировом хозяйстве. У французской буржуазии нет таких традиций могущества. Версальский мир -- это горячечная фантазия мелкобуржуазного выскочки. Для мировой роли материальная база Франции совершенно недостаточна, если измерить ее современным, т. е. американским мерилом. Крупный рост промышленного оборудования Франции является несомненным фактом, как и рационализация промышленных методов. Но именно этот рост все больше ставит французскую буржуазию лицом к лицу с проблемами мирового рынка. Дело идет уже не об оккупации Саарской области165 или Рура166, а о месте французского империализма под солнцем. При первом крупном испытании несостоятельность французского империализма вскроется полностью. Слишком малочисленно население, слишком ограничена территория, слишком большая зависимость от соседей, слишком большая ноша долгов и еще большая ноша милитаризма. Мы не собираемся здесь назначать сроки для дальнейших неизбежных неудач, отступлений и поражений французского милитаризма. Но мы их предвидим, и мы не сомневаемся, что все они будут служить источником внутренних кризисов и потрясений. В патетических речах можно оперировать с мнимыми величинами. Но на мировой арене софизмы Пуанкаре, пафос Франклэн-Буйона167 или красноречие Бриана168 звучат жалким писком. Америка говорит: плати. Англия говорит: плати. Сноуден169, лейбористский агент Сити170, находит в своем словаре наиболее грубые выражения по адресу Франции. Коммунистический Интернационал предвидел эту развязку -- в тот период, когда он имел руководство, способное понимать ход развития и предвидеть завтрашний день. Еще в 1920 году, когда гегемония победоносной Франции казалась неоспоримой, манифест Второго конгресса Коммунистического Интернационала гласил: "Одурманенная шовинистическими парами победы, которую она одержала для других, буржуазная Франция мнит себя повелительницей Европы. На самом деле никогда Франция не находилась в самых основах своего существования в такой рабской зависимости от более сильных -- Англии и Америки, как теперь. Франция предписывает Бельгии определенную экономическую и военную программу, но в отношении Англии Франция сама играет роль Бельгии лишь несколько большего размера". Послевоенное десятилетие прошло во Франции спокойнее, чем в большинстве других стран Европы. Но это был лишь мораторий171, опиравшийся на инфляцию. Инфляция была во всем: в денежном обращении, в государственном бюджете, в системе милитаризма, в дипломатических планах, в империалистических аппетитах. Великая денежная реформа Пуанкаре172 только обнаружила тот секрет, что вино французской буржуазии на четыре пятых разбавлено водой. Мораторий на исходе. За американские стоки173 надо платить. За дружбу сильных мира сего надо платить. За трупы французских рабочих и крестьян надо платить. Буржуазная республика входит в период расплат. Самый большой счет представит ей французский пролетариат. Кризис коммунистической партии Открывающаяся эпоха кризиса в мировом положении французской буржуазии, а, значит, и в ее внутреннем положении совпадает, однако, с глубоким кризисом французской коммунистической партии. Первые шаги партии были увенчаны многообещающими успехами. Руководство Коминтерна сочетало революционную дальнозоркость и смелость с глубоким вниманием к особенностям каждой страны. Только на этом пути и возможны были успехи. Резкая смена руководств в Советском Союзе, происшедшая под влиянием классовых сил, гибельно отразилась на жизни всего Интернационала, в том числе на французской партии. Преемственность развития и опыта была механически прервана. Те, которые в эпоху Ленина руководили французской компартией и Коминтерном, были не только отстранены от руководства, но исключены из партии. К руководству допускались в дальнейшем лишь те, которые обнаруживали готовность автоматически воспроизводить все зигзаги московского руководства. Ультралевый зиновьевский курс 1924-[19]25 гг. означал замену марксистского анализа крикливой фразой, нагромождение ошибок и превращение демократического централизма174 в его почти полицейскую карикатуру. На смену потерпевшим крушение ультралевым пришли совершенно уже безличные и покорные чиновники, которые в международных вопросах держали курс на Чан Кайши и Перселя, а во внутренних делах плелись за реформистами. Когда сталинская фракция под влиянием нарастающей опасности справа и ударами критики оппозиции оказалась вынужденной совершить свой левый зигзаг, не понадобилась даже смена экипировки французского руководства: люди, покорно проводившие полусоциалистическую политику 1926-[19]27 гг., столь же покорно превратились в политиканов авантюры. День 1 августа является тому убийственным свидетельством. В Китае, в Германии и других странах авантюристская политика приводила уже к кровавым катастрофам. Во Франции она не давала пока ничего, кроме смехотворных фиаско. Но если смешное действительно кого убивает, то революционную партию прежде всего. Большая опасность Опасность, как мы сказали, состоит в том, что новый кризис капитализма во Франции может застигнуть врасплох авангард французского пролетариата. Опасность в том, что благоприятные ситуации могут быть одна за другой упущены, как не раз уже бывало в разных странах после войны. Наша задача -- предупредить эту опасность путем настойчивого обращения к классовому сознанию и революционной воле пролетарского авангарда. Мы меньше всего склонны, однако, отрицать или смягчать тот факт, что между партией, как она должна быть, и партией, как она есть, огромное различие, отчасти -- прямая противоположность. Краткую оценку французской коммунистической партии мы дали выше. Плачевные результаты этой политики: упадок авторитета, понижение числа членов, ослабление активности. Но мы далеки от того, чтобы поставить на партии крест и пройти мимо нее. Официальная партия объединяет ныне два-три десятка тысяч членов. Она руководит -- убийственно! -- профессиональной конфедерацией, насчитывающей около трехсот тысяч членов. На последних выборах партия собрала свыше миллиона голосов175. Эти цифры дают картину не роста партии, а скорее упадка. Но они же свидетельствуют, что возникшая из потрясений войны под действием Октябрьской революции партия, несмотря на ужасающие ошибки руководства, все еще объединяет очень внушительную часть пролетарского авангарда. В этом факте мы видим прежде всего бесспорное выражение того, как велика потребность пролетариата в революционном руководстве. Мы не враждебны и не безразличны по отношению к коммунистической партии. Конечно, не из симпатии к ее чиновникам. В партии есть мужественные рабочие, готовые на все жертвы: это им мы хотим помочь выработать правильную политическую линию на основе здорового партийного режима и правильного коммунистического руководства. К тому же вокруг партии рассеяны десятки тысяч коммунистов или просто революционных рабочих, готовых стать коммунистами, но отталкиваемых политикой бессилия (метаний), скачков, борьбой классов и маленькими дворцовыми переворотами. Одна из основных задач коммунистической оппозиции -- это воспрепятствовать тому, чтобы законное возмущение негодным руководством не приводило в дальнейшем к разочарованию в коммунизме и революции вообще. Достигнуть этого можно, только развивая марксистскую оценку событий и устанавливая правильно тактику, вытекающую из самой обстановки. Партия и профессиональные союзы Политика, которая превращает профессиональные союзы во второе увеличенное издание партии или делает их лишь своим добавлением, -- есть глупость и преступление. Совершенно правильно революционная партия пролетариата стремится завоевать влияние в профессиональных организациях. В противном случае она обрекает себя на бесполезную "революционную" болтовню. Но она должна это делать методами, которые вытекают из природы профессиональных союзов и содействуют их усилению, вовлекая новые элементы, способствуя выработке хороших методов борьбы с предпринимателем. Рабочий видит в профессиональных союзах прежде всего инструмент [...]176 [об]ластях, для пролетариата, как для партии и СЖТУ177 -- гибельных последствий. Он показывает абсолютное непонимание работы, которую нужно совершить, воображая, что можно немедленно достигнуть целей, к которым нельзя прийти иначе, как путем долгих и упорных усилий. В результате -- картина, которая у нас перед глазами. По мере того, как коммунистическая партия расширяет свое влияние на какую-либо организацию, эта организация слабеет. Коммунистическая партия завоевала АРАК178. Но после завоевания она (АРАК) начала замирать (или умирать?). То же с СЖТУ. Конечно, СЖТУ более прочна, она, к счастью, прошла тяжелую жизнь, так что недостаточно плохой политики, чтобы ее разрушить. Но что именно легко сделать, это уменьшить число ее членов, деморализовать и сделать их недоверчивыми в отношении к руководству, которое ошибается без перерыва и без перерыва снова начинает сначала. Это как раз точно то, что делает коммунистическая партия в течение последних лет. Следствием всех этих зигзагов явилось то, что наиболее ясные и верные понятия стали теперь затемнены. Ничего не продвинуто к фактическому разрешению ни одного важного вопроса. Даже наоборот, во многом пошли назад. Но вопрос живет. Разрешить его, не вспоминая главнейшие ошибки Коммуны179 и не отдавая себе отчета в беспредельном опыте русской революции, -- это значит отказаться от наиболее верных данных и приготовлять новые катастрофы. Три течения в Интернационале Наше отношение к Интернационалу основано на тех же началах, что и наше отношение к французской коммунистической партии. С конца 1923 года Интернационал жил и живет под дулом револьвера, на рукоятке которого была сперва рука Зиновьева, затем Сталина. Все обязаны были мыслить, говорить и особенно голосовать "монолитно". Это умерщвление идейной жизни жестоко отомстило за себя ростом фракций и группировок. Основные течения, нам кажется, можно характеризовать так. Коммунистическая левая выражает исторические интересы пролетариата. В результате поражений пролетариата, революционного отлива, стабилизации буржуазии и бюрократических "побед" левая снова представляет сейчас меньшинство, плывущее против течения. Правая группировка в коммунизме сознательно или бессознательно стремится занять то место, которое занимала довоенная социал-демократия, т. е. место реформистской оппозиции по отношению к капиталистическому обществу, тогда как сама социал-демократия стала сейчас, и не случайно, одной из правящих партий буржуазии. Не может быть и речи о том, чтобы правые долго удержались на этой позиции. В нынешнюю империалистскую эпоху, которая все вопросы ставит ребром, правые проделают эволюцию в сторону буржуазии несравненно быстрее, чем совершила ее социал-демократия. Третье течение -- центризм -- занимает промежуточное положение и характеризуется политикой колебаний между революционно-пролетарской и мелкобуржуазной национально-реформистской линией. Центризм является сейчас госпо