Л.Д.Троцкий. Архив в 9 томах: Том 5 --------------------------------------------------------------- Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский ? http://lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/ Email: Yuri.Felshtinsky@verizon.net Date: 29 Sep 2005 --------------------------------------------------------------- Архив Л. Д. Троцкого. Том 5 Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский Предисловие, примечания, указатели Ю.Г.Фельштинского и Г.И.Чернявского Предисловие Предлагаемый пятый том девятитомного "Архива Троцкого" открывается единственным документом 1929 года, написанным Троцким еще на территории СССР, - его письмом в Институт В.И.Ленина с требованием предоставить ему фотокопии документов Ленина, подлинники которых он передал в этот институт. Разумеется, никаких копий он не получил, как, видимо, и ответа от этого учреждения, полностью зажатого в сталинский кулак и внесшего немалый вклад в фальсификацию российской истории XIX-XX веков. Несколько последующих документов, в том числе набросок его издательской программы, написанный сразу после прибытия в Турцию в феврале 1929 г., свидетельствуют о том, что Троцкий намеревался активно использовать новейшую историю в ходе своей политической борьбы. Действительно, появившаяся через несколько лет его книга "Сталинская школа фальсификации"1 содержала несколько важных документов, обозначенных в издательской программе, которые позволяли создать более сбалансированное представление по важнейшим вопросам недавнего прошлого, в основном о политике большевистского руководства в 1917 г., о разногласиях Ленина с Каменевым, Сталиным и другими "внутренними" руководителями после возвращения большевистского руководителя из эмиграции, о высокой оценке Лениным Троцкого и т. д. Однако основная масса публикуемой документации связана с текущей политической борьбой, которую Троцкий развернул непосредственно после высылки из СССР, и его литературной деятельностью. В предлагаемый том вошли статьи, заявления, интервью. Но особенно широко представлена переписка лидера коммунистической оппозиции с его сторонниками в различных странах, прежде всего во Франции, в Германии, Австрии, а также с другими лицами, с которыми он активно сотрудничал. Среди последних выделяется американец Макс Истмен, являвшийся литературным агентом и переводчиком Троцкого в США. Переписка свидетельствует о том, что Троцкий стремился наладить связи и с другими странами - встречаются письма в Чехословакию, Польшу, Болгарию. Одно письмо было даже послано в далекую Аргентину. Помимо писем самого Троцкого, в том вошли несколько писем других лиц - сына Троцкого Л.Л.Седова, малограмотного и умственно нестабильного большевистского фанатика Г.И.Мясникова (его переписка с Троцким достаточно курьезна и свидетельствует, что "пророк в изгнании", вопреки обычаю, проявлял подчас завидное терпение). В одном из писем Троцкого имеется приписка его жены Н.И.Седовой. Несколько документов связано с перспективами переезда Троцкого в Германию, Великобританию или Чехословакию. Совершенно очевидно, что пребывание в Турции его крайне тяготило, он стремился оказаться в одной из развитых европейских стран, находиться как можно ближе к центрам политических событий, но вынужден был пребывать в Турции, ибо, говоря более близким к нашему времени языком, оставался "невыездным": ни одно из правительств стран Европы не давало ему разрешения даже на краткий приезд для лечения. Публикуемые материалы отражают работу Троцкого над его книгами, его взаимоотношения с издательствами Германии, Франции, США и других стран, в частности конфликт с немецким издателем Г.Шуманом. Последний, заключая договор с Троцким, скрыл от него, что выпустил перед этим воспоминания А.Ф.Керенского со сведениями, компрометирующими В.И. Ленина и партию большевиков в целом в связи с использованием последними тайных германских субсидий. Троцкий негодовал, он обвинил Шумана в клевете, по всей видимости, лицемерно2. Троцкий судился с ним, будучи уверенным (по крайней мере, так он утверждал), что Шуман получает средства на тяжбу от Сталина. Немало внимания в бумагах уделяется гонорарным и другим финансовым делам, причем, как видно из текстов, доходы от изданий в основном предназначались на нужды пропагандистской и организационной деятельности сторонников Троцкого. Из переписки видно, что Троцкий внимательно следил за качеством переводимых работ, был особенно требовательным и придирчивым к передаче марксистской терминологии на разных языках. Фиксируются отдельные стадии работы над книгами, которые Троцкий начал писать в эмиграции. Устанавливается, например, что в конце мая 1929 г. он начал параллельную работу над историей революции 1917 г. и книгой о Ленине - первая была сделана быстро3, вторая так и не была написана, хотя уже в 1929 г. Троцкий представлял себе ее состоящей из четырех частей: биография, характеристика, воспоминания, переписка. Из публикуемой документации видно, что в 1929-1930 гг. Троцкий уделял основное внимание оценке ситуации в СССР, международным отношениям и мировому революционному движению, сплочению своих сторонников в различных странах, причем эти задачи он пытался решать в единстве, хотя в ответах, которые давал на возникавшие вопросы, таились глубокие внутренние противоречия. В принципе Троцкий продолжал полностью поддерживать диктаторский режим в СССР. "Фетишизм демократических форм нам, разумеется, чужд", - писал он своей стороннице Р.Т.Адлер 27 февраля 1929 г., через две недели после насильственной доставки в Турцию. Охрана диктатуры выше всех других соображений, вздыхать о демократии - это фантастика, - такие и подобные мысли изобилуют в публикуемой публицистике и корреспонденции. Оценивая путь, пройденный Россией (СССР) с 1917 года, лидер коммунистической оппозиции выделял в нем два этапа, полагая, что рубежом между ними были болезнь и смерть В.И.Ленина. Политику властей на первом этапе он в основном одобрял (возражения касались второстепенных вопросов, по которым он еще в те годы высказывал особое мнение), считая, что на втором, этапе начал устанавливаться режим "бюрократического централизма", воплощением которого постепенно становился И.В.Сталин. Для того чтобы совместить с этим свою концепцию сохранения в СССР "диктатуры пролетариата", а не над пролетариатом и другими слоями населения, он уже в начале 1929 г. придумал схему "двоевластия" в СССР, ибо, по его мнению, "химически чистой диктатура могла бы быть только в безвоздушном пространстве". Курс на "социализм в одной стране" Троцкий с первых месяцев пребывания в Турции осуждал и оценивал как выражение "национального социализма". Политику большевистского руководства в 1929-1930 гг. Л.Д. Троцкий продолжал определять как "центризм", имея в виду якобы наличествовавшие колебания Сталина и его сторонников между социал-демократией и коммунизмом. Такая дефиниция была дана объединенной оппозицией в 1926-1927 гг., и Троцкий все еще придерживался ее, несмотря на чрезвычайные меры в области сельского хозяйства, введенные в 1928 г. и подрывавшие нэп, несмотря на все более учащавшиеся нападки Сталина на Н.И.Бухарина и А.И.Рыкова как "правых", а затем открытую кампанию против них и смещение их с руководящих постов за "правый уклон". Действия Сталина в 1930 г. - начавшаяся насильственная сплошная коллективизация сельского хозяйства и отказ от нэпа - квалифицировались, вопреки фактам и в угоду упорно сохранявшейся схеме, лишь как "левый зигзаг" "центристов". Далеко не адекватно воспринималась внутренняя ситуация в СССР, соотношение классовых сил в заявлениях о том, что происходит рост "политической самоуверенности буржуазных слоев". Футурология - вообще весьма ненадежная отрасль, граничащая с хиромантией. Что же касается конкретных политических прогнозов, то они в переломные периоды подтверждаются крайне редко и скорее в результате "случайной выборки" судьбы, а не доказанной логической раскладки. Троцкий высказывал весьма самоуверенные предположения о развитии событий на "Олимпе власти" в СССР, но, как правило, они были противоположны тому, что происходило в действительности, или, по крайней мере, не совпадали с ней. Достаточно упомянуть лишь его письмо единомышленникам в СССР (октябрь 1929 г., то есть перед самым началом сталинской "революции сверху"), чтобы в этом убедиться. Здесь он выражал уверенность, что "при первом же серьезном напоре термидорианской массовой стихии" "правые опрокинут сталинцев", что "кризис будет направлен против сталинского режима" и т. п. Эти прогнозы скорее отражали не анализ тенденций развития СССР, а образ мыслей самого Троцкого. В то же время, предсказывая в 1929 г. новые зигзаги сталинской группы, Троцкий был прав в том отношении, что сами зигзаги были неизбежными, что никакие "принципы" не могли определять курс беспринципного Сталина, готового брататься с любым дьяволом, лишь бы ему это было лично выгодно, главным образом в смысле упрочения личной власти и устранения возможных соперников. Лидер оппозиции весьма остро критиковал сталинскую "революцию сверху" и в связи с этим выдвигал основные требования оппозиции, наиболее четко в это время сформулированные в "Письме друзьям в СССР", написанным перед XVI съездом ВКП(б) (июнь-июль 1930 г.). Невозможно установить, достигло ли это письмо адресатов (в документации ссыльных оппозиционеров оно не упоминается), но, судя по заявлениям Х.Г. Раковского, Л.С.Сосновского и других не раскаявшихся сторонников Троцкого, документы, излагавшие позицию их лидера, до них все еще доходили. Троцкий требовал "отступления с позиций авантюризма", в частности приостановления его проявлений - коллективизации и раскулачивания, "призовых скачек индустриализации", считал необходимым перераспределение средств в пользу улучшения положения трудящихся, жесткой финансовой дисциплины, получения зарубежных кредитов под заказы на сельскохозяйственное оборудование и т.д. Как видно, "левыми" (по сравнению с установками Сталина) эти требования назвать было никак нельзя. Схематические представления о "правых", "левых", "центре" все более проявляли себя как неспособные дать реальное описание происходивших социально-политических событий, оставаясь лишь формальными этикетками. Наибольшую лояльность в отношении советских властей Троцкий проявлял в области внешней политики, прежде всего в связи с советско-китайским конфликтом 1929 г. в Маньчжурии, на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Он полностью поддержал сталинский курс на сохранение КВЖД в руках СССР любой ценой, хотя и обоснованно предположил, вопреки раздуваемой военной тревоге, что конфликт не может привести к войне, так как советское правительство, мол, не хочет, а китайское неспособно ее вести. Автор, однако, не фиксировал внимания на том, что глава правительства Китая Чан Кайши также ни в коем случае не собирался воевать против СССР, так что различие в акцентах, сделанное Троцким, обосновано не было. Советскую компартию Троцкий продолжал еще считать "пролетарским авангардом", хотя за этой штампованной оценкой скрывалось глубокое разочарование в "руководящей политической силе" СССР. Но лишь три раза - в письме И. Фрею, в ответах оппозиционерам в СССР и письме своим сторонникам в Болгарии - он сдержанно признал, что ВКП(б) "в нынешнем ее виде не есть партия в подлинном смысле слова". Однако в первом из этих документов он вновь, как бы оборвав себя, добавил, что партия включает в себя авангард пролетариата. Лишь к концу 1930 г. в письме болгарам в двойственной оценке ВКП(б) - "добровольный отбор пролетарского авангарда" и часть государственной машины - автор склонился, наконец, к тому, что второй, негативный момент решительно преобладает, что "основные функции партии - коллективная выработка взглядов и решений, свободный выбор должностных лиц и контроль над ними - окончательно ликвидированы". Можно полагать, что Троцкий не был вполне искренним в заявлениях, что ранее большевистская партия являлась партией в общепринятом смысле слова: кому как не ему было знать, как Ленин выкручивал руки другим деятелем, чтобы добиться угодных ему решений, и как этому примеру следовали на всех нижестоящих уровнях. В то же время выражение "окончательно ликвидированы" можно рассматривать как одну из первых предпосылок на пути к курсу создания параллельных компартий и нового Интернационала. Троцкий отлично понимал, какую функцию несет культ личности Ленина на грани 20-30-х годов, осознавал, что этот культ является подсобным инструментом для оправдания и обоснования курса "социализма в одной стране", которому Ленин по крайней мере до окончания гражданской войны, был явно враждебен. "Эпигоны порезали его книги на цитаты и этим оружием стали бороться против живого Ленина, воздвигая ему погребальные мавзолеи не только на Красной площади, но и в сознании партии". В документах встречаются образные и точные оценки деятелей ВКП(б), на которые Троцкий был мастером. В них сочетались его публицистическая острота и гнев первостепенного политика, отторгнутого, а затем изгнанного Сталиным вкупе с угодными ему лакеями весьма посредственных способностей. В.М.Молотова он, например, с полным основанием характеризовал как "наиболее законченное воплощение той бюрократии, которая [...] глубоко убеждена, что все вопросы решаются финансовыми и административными мерами". Троцкий был беспощаден к своим прежним союзникам по объединенной оппозиции, особенно к Г.Е. Зиновьеву, упрекал его и подобных ему в клевете, фальсификациях, подделке цитат, моральном цинизме, оговариваясь при этом, что нелояльность не есть монополия Сталина. В связи с этим, впрочем, встает вопрос и о моральных основаниях самого блока Троцкого с Зиновьевым (1926-1927 гг.) - человеком, по поводу которого до нынешнего дня в публицистике и воспоминаниях лиц самых различных направлений не было произнесено почти ни одного доброго слова. Некоторые материалы рисуют ситуацию в сфере дезинтегрированной и по существу дела разгромленной сталинистами коммунистической оппозиции в СССР. Среди той части оппозиционеров, которые не поддавались капитулянтским настроениям и в то же время требовали возвращения их в партию, вроде бы делающую "заимствования" из платформы оппозиции, Троцкий с полным основанием выделял Х.Г. Раковского. В то же время, если первоначально в отношении перспектив оппозиции сохранялся оптимизм (необоснованный с самого начала), то к лету 1930 г. он почти полностью истощился. Троцкий вынужден был признать, что кадры оппозиции "размагничиваются [и] выдыхаются". Много внимания в публикуемой документации уделено международным сюжетам, главным образом в связи со стремлением Л.Д. Троцкого сплотить своих сторонников в различных странах и превратить коммунистическую оппозицию во влиятельную интернациональную силу. В эти годы лишь шла подготовка к разрыву с Коммунистическим Интернационалом и входившими в него партиями, непосредственной задачи создания параллельных компартий и нового Интернационала Троцкий еще не выдвигал. Не случайно он уклонился от ответа на вопрос социал-демократической печати, не может ли Коминтерн превратиться в орудие национальной политики СССР - отрицать, что это есть очевидный, свершившийся факт он не мог, а согласиться с утверждением означало почти поставить крест на возможности реформировать Коминтерн по собственной схеме. Мог ли надеяться Троцкий на такую трансформацию? Ретроспективно ясно, что его курс был заранее обречен на неудачу. Но думается, что на рубеже 20-30-х годов, в условиях "великой экономической депрессии" и обострения социальных противоречий он всерьез рассчитывал на позитивные, с его точки зрения, сдвиги в мировой коммунистической организации. Но Троцкий недооценивал значение финансовых субсидий партиям Коминтерна со стороны советских руководителей, преувеличивал революционность и самоотверженность коммунистов разных стран. Руководитель оппозиции полагал, без должных к тому оснований, что сплочение и расширение коммунистической оппозиции в отдельных странах и в международном масштабе обусловит изменение курса Коминтерна и отдельных компартий в соответствии с его схемами. "С конца 1923 года Интернационал жил и живет под дулом револьвера, на рукоятке которого была сперва рука Зиновьева, затем Сталина. Все обязаны были мыслить, говорить и особенно голосовать 'монолитно'. Это умерщвление идейной жизни жестоко отомстило за себя ростом фракций и группировок", - констатировал Троцкий. И тем не менее он предостерегал против того, чтобы "законное возмущение негодным руководством не приводило [...] к разочарованию в коммунизме [...] (Декларация для газеты "Верите", август 1929 г.). В основу сплочения коммунистической оппозиции и эвентуального "возрождения" интегрированного коммунистического движения Троцкий стремился поставить свою теорию "перманентной революции", полагая, что в том понимании, которое он теперь в нее вкладывал, эта теория совпадает с сущностью ленинизма. Сам ленинизм он в этом случае рассматривал как некую застывшую данность. Но на самом деле прагматик Ленин просто не в состоянии был придерживаться неизменных взглядов, постоянно приспосабливал их к менявшейся обстановке, и в этом смысле ленинизма как единой системы воззрений просто не существовало. Теория "перманентной революции" же, действительно, совпадала в основном с позицией Ленина в 1917-1920 гг., но не в следующие годы. Теперь же, через десять лет, Троцкий внес и в свою теорию существенные коррективы. Он более не рассматривал европейскую революцию как стоящую на повестке дня в ближайшей перспективе, считал, что "диктатура пролетариата" может продержаться в СССР длительное время изолированно, хотя, конечно, только при "правильной политике", что в СССР можно строить социализм, однако построить его до победы революции в международном масштабе невозможно. На базе теории "перманентной революции" и конкретной оценки ряда вопросов, которые он считал уже разрешенными (классовый характер СССР, отказ от создания параллельных компартий и др.) Троцкий прилагал максимум усилий к стабилизации, сплочению, расширению оппозиционных коммунистических групп в разных странах. В это годы тон его полемики был в основном спокойным, подчас чувствовалась обычно не свойственная ему сдержанность, он добивался отказа от личных нападок и сам стремился, далеко не всегда успешно, воздерживаться от таковых. Правда, лишь немногие оппозиционные коммунистические деятели удостаиваются его положительной оценки. Французский деятель Борис Суварин был первым из оппозиционеров, с которым Троцкий решительно порвал, объявив, что его деятельность целиком направлена против идей Маркса и Энгельса. Во второй половине 1929 г. одновременно последовали конфликты с германским Ленинбундом (Ленинским союзом) и его лидером Гуго Урбансом и несколькими австрийскими коммунистическими группами. Вслед за этим начались нападки на другого француза Мориса Паза. Надо отметить, что оппоненты отвечали еще резче, подчас используя совершенно недостойные методы полемики. Особое внимание Троцкий уделял печатной пропаганде своих позиций, созданию и функционированию газет и журналов коммунистической оппозиции в разных странах. Он написал обширную декларацию для французской газеты "Верите" ("Правда"), которая важна для уяснения его политических взглядов (декларация публикуется в данном томе). Вначале большие надежды возлагались на коммунистическую оппозицию в Германии и Франции. Троцкий стремился поставить под свой контроль сравнительно крупный Ленинбунд. В нескольких письмах Правлению этой организации подвергались критике ультрарадикальные взгляды ее лидера Урбанса, полагавшего, что Троцкий не идет "достаточно далеко" в критике сталинского режима, не решается на окончательный с ним разрыв, имея в виду, что в СССР уже произошел "термидорианский переворот". Троцкий пытался добиться отстранения Урбанса от руководства, а когда из этого ничего не вышло, стал стимулировать раскол в Ленинбунде, что вело ко все большей дробности и аморфности коммунистического движения в Германии, где все большую силу набирал нацизм. Троцкий вынужден был считаться с крайней нестабильностью групп своих сторонников, особенно в Германии, конфликтами между ними и внутри этих групп. Первоначальный оптимизм постепенно и в этом отношении сменялся чувством разочарования. "При продолжении этих нравов оппозиция себя навсегда осрамит в глазах немецких рабочих", - писал он в феврале 1930 г. по поводу склок в Ленинбунде. А через две недели он раздраженно сетовал, что объединение оппозиции Ленинбунда с так называемой Веддингской группой (другой оппозиционной ячейкой, оплот которой был в рабочем районе Берлина Веддинг) осложняется тем, что "разодравшиеся интеллигенты возглавляют теперь обе группы". В конце марта 1930 г. произошло, наконец, объединение части Ленинбунда с Веддингской группой. На объединительную конференцию в Берлин Троцкий послал "тяжелую артиллерию" - своих доверенных представителей француза Пьера Навилля и американца Макса Шахтмана. Но последние информировали его, что личные склоки продолжаются. "Мне иногда приходит в голову, - писал Троцкий, - нет ли в среде оппозиции лиц, специально подосланных сталинской бюрократией для внесения разложения". Это предположение имело все основания, но тайные агенты советских спецслужб, проникшие в среду немецких "троцкистов", - братья Соболевичусы (они действовали под псевдонимами Р. Вель и А. Сенин), - настолько втерлись в доверие к Троцкому, что он мог заподозрить в провокаторстве кого угодно, но только не этих лиц. Действительно, относясь с подозрением ко многим своим сторонникам, позиции которых хотя бы в чем-то расходились с его собственными, Троцкий подчас совершенно не мог разобраться в качествах тех, кто имитировал полную ему верность, и относился с доверием к тем, кто отнюдь не заслуживал этого с точки зрения его принципов. Троцкого не раз предупреждали о весьма подозрительном поведении Веля, о грязных махинациях француза Р. Молинье, но все эти предостережения пока оставались втуне. С начала 1930 г. значительные усилия Троцкий направлял на создание некоего подобия международного объединения своих сторонников, в то же время не уставая повторять, что речь не идет об организации нового Интернационала. Позиции оппозиционного лидера были весьма противоречивыми, ибо, отвергая курс на организационный разрыв с Коминтерном, он требовал, чтобы международное объединение его сторонников приняло обязательную для всех "секций" платформу, установило единую дисциплину, в частности в признании его "основополагающих установок". Более того, считая недопустимым образование параллельных компартий, он вдруг уже в 1929 г. высказал предположение, что Коммунистическая лига США имеет основания развернуться в самостоятельную партию, имея в виду, видимо, как крайнюю слабость официальной компартии США и внутренние раздоры в ней, так и высокую активность своих сторонников в заокеанской стране. Ряд документов связан с подготовкой, проведением и последствиями конференции европейских оппозиционных организаций, состоявшейся в Париже в начале апреля 1930 г. Особое внимание проведению европейской конференции было связано с тем, что Европа рассматривалась как континент, события в странах которого определяли политические и организационные перспективы его движения. Летом 1929 г. Троцкий впервые отметил опасность нацизма (или фашизма, согласно коммунистической терминологии). Оптимизм в отношение перспектив развития коммунистической оппозиции в международном масштабе, как видно из публикуемых документов, продолжал преобладать. Хотя в то же время Троцкий признавал, что образованные на конференции в Париже Интернациональное бюро и Интернациональный секретариат реально не функционируют, что объединение фактически не произошло. Об этом, в частности, свидетельствуют письма М. Миллю, к которому оппозиционный руководитель первоначально проявлял доверие как к техническому руководителю Интернационального секретариата в Париже. В публикуемой документации нашли выражение и многие другие аспекты социально-политического и социокультурного развития на рубеже 20-30-х годов, а также событий недавнего прошлого. Читатель с интересом познакомится с оценками, которые Троцкий давал М.Горькому как общественному деятелю. Эти оценки содержались в письме американскому ученому российского происхождения А.Д.Кауну, который как раз в это время работал над книгой о Горьком4. Некоторые из оценок Троцкого в данном случае весьма любопытно корреспондируют с оценками писателя в современном исследовании о нем5. Л.Д.Троцкий как политический деятель и публицист был порождением своего времени, своей среды, определенных политических взглядов, что обусловило специфический образ мыслей и действий, ту ментальность, которая находит экспрессивное выражение почти во всех материалах, публикуемых в томе. Читатель может убедиться, в частности на примере его предположительной полемики с итальянским политическим деятелем К.Сфорца (о ней можно узнать из письма одному из итальянских сторонников в ноябре 1930 г.), что Троцкий отнюдь не чуждался грязных методов дискуссии и не стеснялся их. Производит впечатление также, в каком глубоком противоречии находились сравнительная широта и раскованность анализа (конечно, лишь в рамках марксистской парадигмы, как ее понимал Троцкий) и крайней догматикой в организационных вопросах, в общении со сторонниками. Чего стоит, например, выражение "С оппозиционным приветом...", которое можно встретить в конце нескольких писем (современные последователи Троцкого ввели новую формулу "С троцкистским приветом..."). Мы выражаем надежду, что документы и материалы, публикуемые в данном томе, позволят расширить представление о деятельности Л.Д. Троцкого и о коммунистической оппозиции в целом на рубеже 20-30-х годов нашего века, что этот комплекс будет полезен и для анализа более широкого круга проблем современной истории. Документы публикуются в соответствии с теми археографическими принципами, которые были сформулированы во вступительной статье, опубликованной в первом томе данного изания. Подлинники большинства документов находятся в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (США). Некоторые документы заимствованы из других архивных фондов - Коллекции Б.И.Николаевского в Гуверовском институте войны, революции и мира (г. Пало-Алто, Калифорния, США), Документов Троцкого - Истмена в Библиотеке Лилли Индианского университета (Блумингтон, США), Международного института социальной истории (Амстердам). Во всех этих случаях в примечаниях даны соответствующие указания. Мы выражаем благодарность администрациям Хогтонской библиотеки и других названных выше архивов за разрешение на публикацию документов. Наряду с Ю.Г.Фельштинским и Г.И.Чернявским в работе над томом, в частности над комментариями, связанными с событиями в Китае, участвовал доктор истрических наук А.В.Панцов (Колумбус, США). Примечания 1 Троцкий Л. Сталинская школа фальсификации: Поправки и дополнения к литературе эпигонов. - Берлин, 1932. 2 Троцкий мог быть не в курсе финансовой помощи большевикам со стороны Германии до Октябрьского переворота 1917 г., но, будучи после переворота одним из высших сановников нового режима, он просто не мог не знать, что немецкие денежные средства продолжали поступать еще в течение нескольких месяцев (см.: Николаевский Б.И. Тайные страницы истории. - М., 1995, - С. 233-411; Чернявский Г.И. Немецкие деньги Ленина. - В кн.: Чернявский Г.И. Притчи о Правде и Лжи: Политические драмы двадцатого века. - Харьков, 2003. - С. 24-36). 3 Первое издание появилось уже в 1931-1933 гг.: Троцкий Л. История русской революции. - Берлин, 1931-1932 гг. - 2 тт. (т. 2 в двух частях). 4 Kaun A. Maxim Gorky and His Russia. - New York, 1931; см. также: Kaun A.S. Maxim Gorky and His Russia. - New York 1968. 5 Ваксберг А. Гибель Буревестника: М. Горький. Последние двадцать лет. - М., 1999. 1929 В Институт Ленина1 Все письма, телеграммы, записки Вл.И.[Ленина] мною были своевременно сданы Институту под обязательство последнего выдать мне фотографические копии. Между тем я получил только небольшую часть копий, очень к тому же несовершенных. Надеюсь, что Институт выполнит незамедлительно свое обязательство. [Л.Д.Троцкий] 31 января 1929 г. [Из письма Р.Т. Адлер] Копия p. R.T.Adler2 un fragment de lettre3 Из письма. 27/2/29 [...]Насчет открытого голосования у меня, помнится, ясно сказано было в письме: сперва применить в партии, затем в профсоюзах, и в зависимости от результата -- в советах. Открытое голосование было введено, чтобы давлением общественного мнения рабочих, прежде всего их авангарда, держать в узде врагов. Но сейчас аппарат направил это орудие против партийной массы, а в профсоюзах -- против рабочей массы вообще. До чего дошло дело, ясно видно из того, что в целом ряде губерний партийная масса в течение года, двух и трех знала, что во главе губкома и исполкома стоят проходимцы, казнокрады, завтрашние предатели, знала и -- молчала. В этих условиях тайное голосование есть первое условие для восстановления партийной демократии. В профессиональных союзах надо начать проверку с чисто индустриальных союзов, с важнейших политических центров, с наиболее воспитанных политически частей пролетариата и продвигаться дальше по концентрическим кругам. Еще осторожнее нужно быть в отношении советов. Здесь я бы мог высказаться категорически, только проделав предварительно опыт в партии и в пролетарских (а не в чиновничьих) профсоюзах. Разумеется, и в случае благоприятных показаний опыта в профсоюзах, тайное голосование при советских выборах можно было бы, для опыта, применить сперва лишь частично, отнюдь не обязываясь дать ему всеобщее применение при всех условиях. Фетишизм демократических форм нам, разумеется, чужд. Охрана диктатуры стоит выше всех других соображений. Но опасность диктатуры грозит с двух концов: извне -- открытая контрреволюция (эсеровщина, меньшевизм, антисемитизм и пр.) и изнутри аппарата -- ползучее термидорианство. Пользуясь идеями и методами диктатуры, аппарат терроризирует живого носителя диктатуры, пролетарский авангард. При первом серьезном оживлении в массах проверка, чистка, обновление аппарата и подчинение его партии станет первейшей задачей. Тайное голосование может оказаться единственным подступом к этой задаче. [...] [Л.Д.Троцкий] ЧТО МЫ СОБИРАЕМСЯ ИЗДАТЬ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ?4 Печать уже сообщила, что тов. Троцкий положил начало Фонду для издания работ Ленина и важных документов партии, опубликование которых в Советской республике запрещено сталинским аппаратом и карается как "контрреволюционное" преступление. Мы даем здесь перечень тех работ, которые будут опубликованы в первую очередь. Перечень этот ни в каком случае не претендует на полноту. Мы в ближайшее же время надеемся его дополнить. 1. "Протоколы Мартовского совещания 1917 года"5 партии большевиков. Эти протоколы представляют собой исторический документ неизмеримого значения. Они рисуют позицию Сталина, Молотова, Рыкова и других нынешних руководителей накануне приезда в Россию Ленина. Протоколы заключают в себе неизданную речь Ленина, произнесенную им в день приезда на последнем заседании совещания. В этой речи Ленин непримиримо противопоставляет себя совещанию, угрожая разрывом с его руководителями, т. е. со Сталиным, Рыковым, Каменевым и другими. Все те доводы, которые Сталин развивал на Мартовском совещании в защиту оппортунистической политики, он почти дословно повторил в 1923-[19]27 годах по отношению к германской революции6, Англо-русскому комитету и китайской революции. Отсюда ясно, какой огромный теоретический и политический интерес представляет этот документ из истории нашей партии. 2. "Протокол заседания Петроградского комитета 1 ноября 1917 года"7. Заседание это посвящено было вопросу о коалиции с меньшевиками и эсерами. На заседании выступали Ленин и Троцкий. Протоколы заключают в себе запись одной программной речи Ленина и двух принципиальных речей Троцкого. Именно в этой своей речи Ленин говорит о Троцком как о "лучшем большевике". Протокол этот был уже набран, но затем по распоряжению Сталина вырван из книги протоколов Петроградского комитета за 1917 год. Мы располагаем корректурными оттисками с пометками руководителей Истпарта и надеемся воспроизвести фотографический оттиск этого замечатель ного документа, злостно скрытого от Интернационала. 3. "Протоколы совещания военных делегатов VIII съезда РКП"8. Это совещание посвящено было обсуждению основных вопросов военной политики и строительства Красной армии. Противники линии Троцкого под закулисным руководством Сталина подвергали военное руководство жестокой критике. Троцкий находился на фронте. С решительной защитой военной политики Троцкого выступил Ленин. Все это достаточно объясняет, почему протоколы этого исторического заседания скрываются от Интернационала, как и от ВКП. 4. Переписка Ленина с Троцким и другими военными работниками за время гражданской войны и после нее -- по вопросам хозяйства и проч.9 В то время как гласности предаются случайные и нередко лишенные политического значения записки или черновые заметки Ленина, его письма из эпохи гражданской войны тщательно скрываются от партии, так как по этим письмам можно безошибочно установить удельный вес и политическую роль многих нынешних руководителей. Число таких писем необозримо. Мы надеемся в ближайшее время опубликовать многие сотни писем, записок и телеграмм Ленина с необходимыми комментариями. 5. Письма Ленина по национальному вопросу, направленные против национальной политики Сталина10. 6. Письма Ленина по вопросам монополии внешней торговли, Госплана и проч.11 Все эти письма либо прямо направлены против политики Сталина, либо подрывают в корне создаваемые им легенды насчет "троцкизма". 7. Речи и части речей делегатов XV съезда12, исключенные сталинской цензурой из протоколов только потому, что эти речи сторонников большинства дают полное и убийственное для Сталина подтверждение правильности взглядов оппозиции в китайском и других вопросах. 8. Статьи и речи Сталина за время 1917-1923 годов13, запрещенные Сталиным после 1923 года. Таковы намеченные первые выпуски этого издания. Они составят многие сотни страниц. Между тем это только начало. Мы надеемся получить от наших друзей из СССР дополнительные материалы, о которых в свое время сообщим. Издание будет выходить на русском и на главных мировых языках. [Л.Троцкий] [Февраль 1929 г.] [Интервью социал-демократической печати] Сообщаю вам на всякий случай свою беседу с представителем социал-демократической печати14. Интервью, данное мною социал-демократической печати15 Интервью это не для печати; напечатать можно только в случае действительной необходимости16. Неделю тому назад ко мне явился констатинопольский представитель немецкой социал-демократической печати. Я ему дал приблизительно следующее интервью. Вы понимаете сами, что факт моего интервью социал-демократической печати является довольно необычным для обеих сторон. Это первое и, пожалуй, последнее интервью, вызванное совершенно исключительными обстоятельствами. Так как я ходатайствую сейчас о допущении меня в Германию17, так как большинство немецкого правительства состоит из социал-демократов, то я прежде всего заинтересован в ясном определении своего отношения к социал-демократии. В этой области, разумеется, ничто не изменилось. Мое отношение к социал-демократии остается прежним. Более того, моя борьба с фракцией Сталина есть лишь отражение моей общей борьбы с социал-демократией. Неясность или недомолвки не нужны ни мне, ни вам. Некоторые социал-демократические издания пытаются найти противоречие между моей принципиальной позицией в вопросах демократии и моим ходатайством о допущении меня в Германию, т. е. в демократическую республику. Здесь нет никакого противоречия. Мы вовсе не "отрицаем" демократию, как отрицают ее анархисты (на словах). Буржуазная демократия имеет преимущества по сравнению с предшествующими ей государственными формами. Но она не вечна. Она должна уступить свое место социалистическому обществу. Мостом к социалистическому обществу является диктатура пролетариата. Коммунисты во всех капиталистических странах участвуют в парламентской борьбе. Использование права убежища приципиально ничем не отличается от использования избирательного права, свободы печати, свободы собраний и пр. Вы интересуетесь вопросом о моей борьбе за демократию в партии, в профсоюзах и в Советах. Социал-демократические издания пытаются иногда увидеть в этом шаг с моей стороны в сторону буржуазной демократии. Это великое недоразумение, которое нетрудно вскрыть. Нынешняя социал-демократическая формула гласит: "Сталин прав против Троцкого, Рыков прав против Сталина". Социал-демократия стоит за восстановление капитализма в России. Но на этот путь можно свернуть, только оттирая пролетарский авангард на задний план, подавляя его самодеятельность и критику. Режим Сталина является необходимым результатом его политической линии. Поскольку социал-демократия одобряет экономическую политику Сталина, она должна будет примириться и с его политическими методами. Недостойно марксиста говорить о демократии "вообще". Демократия имеет классовое содержание. Если нужна политика, направленная на восстановление буржуазного режима, то она несовместима с демократией пролетариата как господствующего класса. Действительный переход к капитализму мог бы быть обеспечен только диктаторской властью. Смешно требовать восстановления капитализма в России и вздыхать о демократии. Это фантастика. Вы спрашиваете, как я смотрю на то, что в капиталистических странах центральные комитеты компартий вводят режим диктатуры, подавляя самодеятельность партии. Да, я не раз выступал против этого. Но надо ясно понять, что ни капиталистические партии, ни социал-демократия не призваны обвинять руководство компартий в самоуправстве. Ибо на таком режиме основаны не только все буржуазные партии (взгляните на Америку), но и социал-демократия. Все вопросы решаются узким кругом лиц на верхушке. Масса обо всем узнает постфактум. Ей дают покритиковать и побрюзжать, но и только. Вы спрашиваете, не может ли Коминтерн превратиться в орудие национальной политики Советского Союза. Вопрос неправильно поставлен. Если бы в ВКП окончательно победила национально-реформистская линия, основанная на теории социализма в отдельной стране, это привело бы неизбежно к росту национал-реформизма во всех секциях Коминтерна, которые превратились бы в этом случае по примеру социал-демократии в орудие национальной политики своей страны. Это означало бы гибель Коминтерна. Вот почему оппозиция ведет борьбу против ревизии марксизма в основном вопросе об интернациональном характере пролетарской революции. Таково в основных чертах содержание данного мною интервью. По моему требованию корреспондент представил мне это интервью в письменном виде. Кроме двух пунктов, он изложил мои взгляды более или менее правильно, хотя и в несколько смягченном виде. Я потребовал устранения двух абзацев (о режиме внутри западных компартий и о взаимоотношении между Коминтерном и Советским государством), так как изложены они были неточно. Корреспондент обещал устранить эти два пункта. Л.Троцкий 24 марта 1929 г. [Письмо Р.Т. Адлер] p. Adler 10-11 avril18 1929 Посылаю вам, для вашего и других товарищей сведения, следующую выдержку из моего письма к одному товарищу в Париж: "Несколько слов об иностранных делах. Я по-прежнему мало ориентирован, так как занимаюсь другими делами, и это еще продлится явно неделю. Во всяком случае, в отношении Франции мне ясно одно. Основной группой является и остается группа "против течения". Между этой группой и группой пролетарской революции нужно установить тесные связи и по возможности правильное разделение труда. Разумеется, это не исключает товарищеской критики. Сотрудничество ни в коем случае не должно основываться на замазывании или смягчении серьезных принципиальных разногласий. Но оценивать эти разногласия надо под аспектом длительного сотрудничества, вплоть до победы рабочего класса и далее. О сотрудничестве с группой Суварина в теперешнем ее виде не может быть и речи. Здесь необходимо ясное идейное размежевание и спокойная, но твердая полемика. Вернется ли в результате такой политики и новых политических уроков Суварин на нашу позицию, этого я не знаю. Мы должны ему всячески это облегчить. Если бы этого не случилось (а этого было бы жаль, потому что он человек очень ценный), тогда нам оставалось бы отвоевать у него лучших из его сторонников. Что касается Трэна, то я пока что не вижу принципиальных мотивов, которые делали бы невозможным сотрудничество с ним. Трэн доказал, что он не карьерист, а честный революционер, так как он перешел в оппозицию в период ее разгрома и не отошел от нее вместе с Сюзанн Жюро. Трэн энергичен и стремится выйти из комнаты на улицу, чего не хватает многим из наших единомышленников. Указания на то, что Трэн импульсивен, мечется из одной крайности в другую и проч., по-видимому, совершенно верны. Но ведь речь идет не о том, чтобы сделать Трэна единоличным руководителем оппозиции, а о том, чтобы привлечь его к работе и испытать на деле. Если этого нельзя еще сделать в национальных рамках, то можно и должно привлечь его к сотрудничеству на интернациональной основе. Опасения, что мы таким путем поднимаем его авторитет, в корне неправильны и отдают кружковым сектантством. Если Трэн, повысив свой авторитет, пойдет с нами в ногу, то дело будет только в выигрыше. Если же он, вступив с нами в сотрудничество, скомпрометирует себя, то он перестанет существовать политически, а лучшие из его сторонников перейдут к нам. Нет ничего хуже застоя в отношениях между близкими группами и кружками. Такого рода секты могут загнивать в течение долгого ряда лет. Нужно движение. Нужно выбивать кружки из состояния покоя. Нужно не давать слагаться групповому консерватизму, особенно опасному во Франции. Нужно подготовить смелыми шагами перегруппировку сил на новой, более широкой основе". Я думаю, что все, сказанное в этих строках, целиком относится и к Австрии. Никто ясно и точно не указывает, в чем состоят принципиальные разногласия с Фрейем19, и действительно ли эти разногласия непримиримы. Все признают, что с Фрейем связана сотня хороших рабочих. По нынешним временам это очень большое число. Как же можно отталкивать такую группу, не попытавшись с ней сработаться? Поскольку дело касается тех или других личных черт Фрейя, я могу только повторить то, что выше сказано о Трэне. В свое время некоторые товарищи считали недопустимым блок с Зиновьевым. Между тем от этого блока мы оказались только в выигрыше, Зиновьев же политически ликвидирован. В блоках выигрывают всегда более последовательные, более принципиальные и более сильные из участников. Если бы Фрей на втором или третьем этапе сотрудничества нашел нужным порвать с нами, то лучшая часть его сторонников не пошла бы за ним, как лучшие рабочие-зиновьевцы остались с нами. Я вполне понимаю, что сегодня сотрудничество с Фрейем на австрийской почве для "Манруфа"20 может являться невозможным. Нельзя форсировать объединение одними лишь организационными мерами, тем более извне. Я считаюсь с расколом, как с фактом. Но на интернациональной основе было бы в корне неправильно отталкивать группу Фрейя -- при отсутствии для этого принципиальных оснований. Верно ли, что И.Штрасе21 тяготеет к правой оппозиции? Это было бы жалко, так как с правыми у нас будет жестокая борьба. Мы все еще на бивуачном положении. Ответа от немецкого правительства нет22. Только что получил ваше письмо от 6 апреля. Немецкий перевод получил, спасибо. Что касается Ф.23, то, разумеется, деньги на дорогу я вышлю, как только разрешится вопрос о дальнейшем моем местожительстве. Письмо о группировках можно напечатать. Принимаю к сведению ваше сообщение о слабости ваших технических средств. Разумеется, группе придется делать лишь то, что ей по силам. Вопрос о популярных брошюрах и вообще актуальных работах встанет только после решения вопроса о нашем переселении в Европу. Ближайший период я хочу целиком посвятить изданию своих больших книг, в первую очередь - автобиографии24, которую я пишу так, чтобы она принесла нам пользу и в политическом отношении. [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Мюллеру] 14 апреля 1929 г. Уважаемый товарищ Мюллер25, Пишу вам всего несколько строк по чисто деловому вопросу. Мне пишут из Франции, что какое-то немецкое издательство продает французскому издательству право на издание моей "Критики программы"26. Неужели это издательство Ляуба27? Я никак не могу этого допустить. Французское издательство Ридер28 выпускает четыре моих книги, в том числе "Критику программы" (вместе с другими работами о Коминтерне). Я даю Ридеру точно просмотренный и дополненный текст с примечаниями и предисловием. Не может быть и речи о перепродаже немецким издательством права французскому издательству. Если это Лауб (чего я не думаю), то он должен вполне удовлетвориться тем, что автор не предъявляет и не собирается предъявлять никаких претензий на гонорар за эту книгу. Было бы чудовищно, если бы он продавал французам книгу, им самим не оплаченную. Во всяком случае, я бы такой сделки не признал и обратился бы попросту в суд. Я хочу думать все же, что это не Ляуб и что здесь какое-то недоразумение. Жду от вас спешного ответа по этому важному вопросу. Получили ли вы последние корреспонденции из Москвы? Они в высшей степени интересны и важны. Надеюсь, что вы поддерживаете связь с тов. Вебером29 и что он через вас знает обо всех новостях. Моя переписка слишком выросла и я, при отсутствии "аппарата", вынужден соединять нескольких корреспондентов в одну группу. Может быть, дальше дело будет обстоять лучше. С коммунистическим приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Мюллеру] Константинополь, 25.IV.[19]29 Дорогой товарищ Мюллер, Отвечаю с некоторым запозданием на ваше письмо от 1 апреля. 1. Я очень прошу вас и товарища Вебера выяснить до конца вопрос о перепродаже авторских прав немецким издательством французскому. Если бы эта книга вышла предварительно в России, тогда, вследствие отсутствия литературной конвенции30, европейские издательства могли бы переводить и издавать книгу без всякого разрешения с моей стороны. Но в данном случае речь идет о книге, впервые появившейся в Германии. Следовательно, ни одно иностранное издательство, в том числе и французское, не может выпустить эту книгу по своему усмотрению. Я во Франции выпускаю большой том о Коммунистическом Интернационале. В состав этого тома входят четыре работы: 1. Что же дальше? (письмо к VI-му конгрессу); 2. Критика программы; 3. Китайский вопрос; 4. Кто руководит Коминтерном31. К этой книге мною написано специальное предисловие для французского издательства. Я сообщаю вам это вот для какой цели: если бы первое немецкое издание "Критики программы" разошлось и понадобилось бы второе издание, то я бы настаивал на том, чтобы выпустить большой том такого же состава, как и французское издание. Я бы написал специальное предисловие, в котором ответил бы на критику в печати. Может быть, вы переговорите об этом с издательством, чтобы выяснить, как обстоит дело. Книга вышла бы примерно вдвое больше нынешней. 2. Теперь о делах оппозиции. Мне не совсем ясно, каковы ваши дальнейшие перспективы. Думаете ли вы вести борьбу с Ленинбундом или же хотите достигнуть соглашения с ним? Каковы, по вашей оценке, ваши главные разногласия с Урбансом? Если вы намерены вести борьбу, то какими средствами, в каких районах и на что рассчитываете? При нынешнем крайне вялом темпе работы веддингской оппозиции32 она, как мне кажется, рискует незаметно сойти на нет, отдав постепенно своих сторонников Ленинбунду. Не думаете ли вы, что вашей группе нужно было бы официально обсудить все эти вопросы и вынести те или другие решения? Жму руку и желаю всего хорошего. [Л.Д.Троцкий] ПРЕДИСЛОВИЕ33 Настоящий том рисует этапы шестилетней борьбы, которую ведет правящая ныне в СССР фракция против левой оппозиции (большевиков-ленинцев)34 в целом и автора этой книги, в частности. Значительная часть тома посвящена опровержению обвинений и прямых клевет, направленных против меня лично. Что дает мне право утруждать этим материалом внимание читателя? То обстоятельство, что личная жизнь моя достаточно тесно связана с событиями революции, само по себе еще не оправдывало бы появление на свет этой книги. Если бы борьба фракции Сталина против меня была только личной борьбой за власть, история этой борьбы не заключала бы в себе ничего слишком поучительного: парламентская история полна борьбы групп и лиц за власть ради власти. Но в том-то и дело, что борьба лиц и групп в СССР неразрывно сливается с разными этапами Октябрьской революции. Историческая закономерность никогда не проявляется с такой мощью, как в революционную эпоху, которая обнажает классовые отношения и доводит все проблемы и противоречия до высшей остроты. Борьба идей в такие периоды становится самым непосредственным орудием враждебных классов или частей одного и того же класса. Именно такой характер получила в русской революции борьба против "троцкизма". Связь совершенно схоластических подчас умствований с материальными интересами классов или слоев явилась в данном случае настолько очевидной, что когда-нибудь этот исторический опыт войдет в качестве особой главы в школьные учебники исторического материализма35. Октябрьская революция делится болезнью и смертью Ленина на два периода36, которые тем резче будут отличаться один от другого, чем дальше мы будем отходить от них. Первый период был временем завоевания власти, установления и упрочения диктатуры пролетариата, ее военной обороны, ее основных шагов в деле определения хозяйственного пути. Партия в целом сознает себя носительницей диктатуры пролетариата и в этом сознании черпает свою внутреннюю уверенность. Второй период характеризуется нарастающими элементами двоевластия в стране. Пролетариат, завоевавший в октябре власть, вследствие ряда материальных и духовных причин внутреннего и международного порядка отодвигается и оттирается в сторону и назад. Рядом с ним, позади него, иногда и впереди него, выдвигаются другие элементы, другие прослойки, части других классов, которые прибирают к рукам значительную долю если не власти, то прямого влияния на власть. Эти другие слои: чиновники государства, профессиональных союзов и кооперативов, лица свободных профессий, торговцы и посредники все более складываются в систему сообщающихся сосудов. В то же время они по условиям жизни, по повседневному обиходу и по навыкам мысли отделены от пролетариата или все больше отделяются от него. Сюда относятся в последнем счете и партийные чиновники, поскольку они слагаются в сплоченную касту, которая не столько внутренними средствами, сколько средствами государственного аппарата обеспечивает свою несменяемость. По своему происхождению и традициям, по источникам своей сегодняшней силы советская власть продолжает опираться на пролетариат, хотя и все менее непосредственно. Через перечисленные выше социальные прослойки она попадает все больше под давление буржуазных интересов. Это давление становится тем более ощутительным, что значительная часть не только государственного, но и партийного аппарата является если и не сознательным, то во всяком случае добровольным проводником буржуазных взглядов и надежд. Как ни слаба сама по себе наша внутренняя буржуазия, она справедливо сознает себя частью мировой буржуазии и является передаточным механизмом мирового империализма. Но и внутренняя база буржуазии совсем не ничтожна. Поскольку крестьянское хозяйство развивается на индивидуальных основах рынка, оно неизбежно выделяет из себя многочисленную мелкую сельскую буржуазию. Богатеющий мужик или мужик, только стремящийся разбогатеть и наталкивающийся на препятствия советского законодательства, является естественным носителем тенденций бонапартизма. Это доказано всем ходом новейшей истории и еще раз проверено на опыте Советской республики. Таковы социальные источники элементов двоевластия, окрашивающего вторую, послеленинскую главу Октябрьской революции. Разумеется, и первый период -- 1917-1923 гг. -- не однороден на всем своем протяжении. И там были не только наступления, но и отступления. И там революция шла на большие уступки: крестьянству -- с одной стороны, мировой буржуазии -- с другой. Первым отступлением победоносной революции был Брест-Литовский мир. Затем революция перешла в новое наступление. Политика торговых и промышленных концессий, как ни скромны до сих пор ее практические результаты, представляла собою в принципе серьезный маневр отступления. Самым крупным отступлением явилась, однако, новая экономическая политика в целом (нэп). Восстанавливая рынок, нэп тем самым воссоздал условия возрождения мелкой буржуазии и превращения отдельных ее элементов и групп в среднюю буржуазию. Таким образом, в нэпе были заложены возможности двоевластия. Но они находились лишь в экономической потенции. Действительную силу они развили лишь во второй главе, которая в общем и целом открывается болезнью и смертью Ленина и началом концентрированной борьбы против "троцкизма"37. Сами по себе уступки буржуазным классам еще не нарушают, разумеется, диктатуры пролетариата. Химически чистого классового государства в истории не бывает вообще. Буржуазия господствует, опираясь на другие классы, подчиняя их себе, подкупая их или застращивая. Социальные реформы в пользу рабочих сами по себе нисколько не нарушают единодержавия буржуазии в стране. Каждому капиталисту в отдельности кажется, правда, будто он уже не полный хозяин в своем доме, т. е. на заводе и фабрике, так как вынужден считаться с законодательными ограничениями его хозяйской диктатуры. Но эти ограничения служат только для того, чтобы сохранить и поддержать власть класса в целом. Интересы отдельного капиталиста на каждом шагу приходят в противоречие с интересами капиталистического государства не только в вопросах социального законодательства, но и в вопросах налогов, государственных долгов, войны и мира и проч. и проч. Перевес остается за интересами класса в целом. Именно этот последний решает, какие реформы и в каких пределах он может дать, не нарушая основ своего господства. Аналогично ставится вопрос и в отношении диктатуры пролетариата. Химически чистой диктатура могла бы быть только в безвоздушном пространстве. Правящий пролетариат вынужден считаться с другими классами и в зависимости от соотношения сил внутри страны или на международной арене идти на уступки другим классам в целях сохранения своего господства. Весь вопрос -- в пределах этих уступок и в степени сознательности, с которою они делаются. Новая экономическая политика заключала в себе две стороны. Во-первых, она вытекала из необходимости для самого пролетариата использовать для руководства промышленностью и всем вообще хозяйством методы и приемы, выработанные капитализмом. Во-вторых, она означала уступку буржуазии, непосредственно мелкой буржуазии, поскольку давала ей возможность вести хозяйство в наиболее ей свойственных формах купли-продажи. В России с ее преобладающим крестьянским населением эта вторая сторона нэпа имела решающий характер. При задержке революционного развития других стран нэп как широкое и длительное отступление был совершенно неизбежен. Мы провели его под руководством Ленина вполне единодушно. Отступление было во всеуслышание названо отступлением. Партия и через нее рабочий класс в общем правильно понимали то, что делают. Мелкая буржуазия получала в известных пределах возможность накоплять. Но власть, а, следовательно, и право определять пределы накопления, оставалась по-прежнему в руках пролетариата. Выше мы сказали, что существует аналогия между социальными реформами в интересах пролетариата, которые видит себя вынужденной провести правящая буржуазия, и между теми уступками буржуазным классам, которые делает правящий пролетариат. Эту аналогию нужно, однако, если мы хотим избежать ошибок, ввести в определенные исторические рамки. Буржуазная власть существует столетия, она имеет мировой характер, она опирается на огромные накопленные богатства, в ее распоряжении находится могущественная система учреждений, связей и идей. Века господства создали своего рода инстинкт господства, который не раз уже в трудных условиях безошибочно руководил буржуазией. Века буржуазного господства были для пролетариата веками угнетения. Ни исторических традиций господства, ни, тем более, инстинкта власти у него нет. Он пришел к власти в одной из самых бедных и отсталых стран Европы. Это означает, что диктатура пролетариата в данных исторических условиях, на данном этапе несравненно меньше ограждена, чем власть буржуазии. Правильная политика, реалистическая оценка собственных шагов, в том числе неизбежных уступок буржуазным классам, являются для советской власти вопросом жизни и смерти. Послеленинская глава Октябрьской революции характеризуется ростом как социалистических, так и капиталистических сил советского хозяйства. Вопрос решается динамическим соотношением между ними. Проверка этого соотношения дается не столько статистикой, сколько повседневным ходом экономической жизни. Нынешний глубокий кризис, принявший парадоксальную форму недостатка сельскохозяйственных продуктов в земледельческой стране, является объективным и безошибочным доказательством нарушения основных хозяйственных пропорций. Еще весною 1923 года на XII съезде партии автор этой книги предупреждал о тех последствиях, к которым может привести неправильное хозяйственное руководство: отставание промышленности порождает "ножницы" цен на промышленные и сельскохозяйственные продукты, что, в свою очередь, влечет за собою задержку развития сельского хозяйства38. Наступление этих последствий само по себе отнюдь не означает ни неизбежности, ни тем более близости крушения советского режима. Оно означает лишь -- но с полной повелительностью -- необходимость перемены хозяйственной политики. В стране, где важнейшие производительные силы являются собственностью государства, политика государственного руководства является непосредственным и для известного этапа решающим фактором хозяйства. Вопрос, следовательно, сводится к тому, способно ли данное руководство понять необходимость изменения политики и в силах ли оно эти изменения провести на деле. Мы приходим тут снова к вопросу о том, в какой мере государственная власть находится еще в руках пролетариата и его партии, т. е в какой мере это все еще власть Октябрьской революции. Ответить на этот вопрос априорно нельзя. Политика не имеет механических масштабов. Силы классов и партий обнаруживаются в борьбе. А борьба еще целиком впереди. Двоевластие, т. е. параллельное существование власти или полувласти двух антагонистических классов -- как, например, в эпоху Керенского -- не может длиться долго. Такого рода критическое состояние должно разрешиться в ту или другую сторону. Утверждение анархистов или анархиствующих, будто СССР уже представляет собою буржуазную страну, лучше всего опровергается отношением к вопросу самой буржуазии, внутренней и иностранной. Идти дальше признания элементов двоевластия было бы теоретически неправильно, политически опасно, даже самоубийственно. В свою очередь, проблема двоевластия означает для данного момента вопрос о том, в какой мере буржуазные классы внедрились в советский государственный аппарат и в какой мере буржуазные идеи и тенденции внедрились в партийный аппарат пролетариата? Ибо от этой степени зависит маневренная свобода партии и возможность для рабочего класса предпринимать необходимые меры обороны и наступления. Вторая глава Октябрьской революции характеризуется не просто ростом экономических позиций мелкой буржуазии города и деревни, но гораздо более опасным и острым процессом теоретического и политического разоружения пролетариата параллельно с ростом политической самоуверенности буржуазных слоев. В соответствии с этой стадией, через которую проходят эти процессы, политический интерес растущих мелкобуржуазных классов состоял и сейчас еще состоит в том, чтобы по возможности замаскировать свое продвижение вперед, окрасить свои успехи в советскую покровительственную окраску и представить свои опорные базы как составные части социалистического строительства. Известные и притом значительные успехи буржуазии на основе нэпа были неизбежны и при том необходимы для успехов самого социализма. Но одни и те же экономические достижения буржуазии получают совершенно разное значение и представляют совершенно разную степень опасности в зависимости от того, в какой мере рабочий класс и прежде всего его партия правильно оценивают происходящие процессы и сдвиги в стране и в какой степени твердо они держат руль в руках. Политика есть концентрированная экономика. На данном этапе хозяйственный вопрос Советской республики более, чем когда-либо, решается политически. Порочный характер послеленинской политики состоит не столько в том, что она делала новые крупные уступки разным слоям буржуазии внутри страны, в Западной Европе, в Азии. Одни из этих уступок были необходимы или неизбежны, хотя бы в результате предшествовавших ошибок. Таковы новые уступки кулаку в апреле 1925 года: разрешение аренды земли и найма рабочей силы39. Другие из этих уступок были сами по себе ошибочны, вредны и даже гибельны. Таковы: капитуляция перед бужуазными агентами в британском рабочем движении и еще худшая капитуляция перед китайской буржуазией. Но главное преступление послеленинской и антиленинской политики состояло в том, что тяжкие уступки выдавались за успехи пролетариата; что отступления изображались как продвижения вперед; что рост внутренних затруднений истолковывался как победоносное продвижение к национальному социалистическому обществу. Эта предательская, по сути дела, работа теоретического разрушения партии и угашения политической бдительности пролетариата производилась в течение последних шести лет под видом борьбы с "троцкизмом". Краеугольные принципы марксизма, основные методы Октябрьской революции, важнейшие уроки ленинской стратегии подвергались ожесточенному и свирепому пересмотру, в котором находила свое выражение нетерпеливая потребность привилегированного чиновника и оправившегося мелкого буржуа в спокойствии и порядке. Идея перманентной революции40, т. е. неразрывной и действительной связи судьбы Советской республики с ходом пролетарской революции во всем мире, больше всего раздражала новые консервативные слои, которые внутри себя убеждены, что после того, как революция подняла их наверх, она тем самым выполнила свое предназначение. Мои критики из социал-демократического и демократического лагеря очень авторитетно разъясняют мне, что Россия "не созрела" для социализма и что Сталин совершенно прав, поворачивая ее зигзагами на путь капитализма. Правда, то, что социал-демократы с полным удовлетворением называют возрождением капитализма, Сталин называет построением национального социализма. Но, так как они говорят об одном и том же процессе, то разница в терминологии не должна скрывать от наших глаз тождества по существу. Если бы даже Сталин выполнял свою работу сознательно, о чем пока что нет и речи, он все равно вынужден был бы с целью смягчения трений именовать капитализм социализмом. Он делает это тем увереннее, чем хуже разбирается в основных исторических процессах. Слепота избавляет его в данном случае от необходимости лицемерить. Вопрос, однако, вовсе не сводится к тому, способна ли Россия собственными средствами построить социализм. Такого вопроса для марксизма вообще не существует. Все, что было сказано по этому поводу сталинской школой, относится по теоретическому типу к области алхимии41 и астрологии42. Сталинизм, как доктрина, пригоден лишь для теоретической кунсткамеры43. Основной вопрос состоит в том, способен ли капитализм вывести Европу из исторического тупика. Способна ли подняться из рабства и нищеты Индия, не выступая из рамок мирного капиталистического прогресса? Способен ли Китай достигнуть высот американской и европейской культуры без революций и войны? Способны ли Соединенные Штаты совладать со своими собственными производительными силами, не потрясая Европу и не подготовляя чудовищную военную катастрофу всего человечества? Вот как стоит вопрос о дальнейшей судьбе Октябрьской революции. Если допустить, что капитализм все еще представляет прогрессивную историческую силу; что он способен своими методами и приемами разрешить основные проблемы, стоящие на исторической очереди и поднять человечество еще на несколько ступеней, тогда не могло быть и речи о превращении Советской республики в социалистическую страну. Тогда социалистическая надстройка Октябрьской революции неизбежно пошла бы на слом, оставив в наследство только свои аграрно-демократические завоевания. Совершился бы спуск от пролетарской революции к буржуазной через фракцию Сталина или через часть этой фракции или же понадобилась бы новая политическая смена и даже не одна -- это все вопросы второго порядка. Я уже не раз писал, что политической формой такого спуска был бы, вероятнее всего, бонапартизм, -- никак не демократия. Основной вопрос состоит, однако, в том, является ли еще капитализм прогрессивным, как мировая система. Именно в этом вопросе наши социал-демократические противники проявляют жалкий, дряблый и беспомощный утопизм -- утопизм реакции, а не движения вперед. Политика Сталина есть "центризм", то есть течение, колеблющееся между соцал-демократией и коммунизмом. Главные "теоретические" усилия школы Сталина, возникшей лишь после смерти Ленина, были направлены на то, чтобы отделить судьбу Советской республики от мирового развития в целом. Это значило пытаться освободить Октябрьскую революцию от нее самой. Теоретическая проблема эпигонов приняла форму противопоставления троцкизма ленинизму. Чтобы освободиться от интернациональной сущности марксизма, сохраняя до поры до времени верность ему на словах, надо было направить оружие в первую голову против тех, которые были носителями идей Октябрьской революции и пролетарского интернационализма. Первое место принадлежало тут Ленину. Но Ленин умер на рубеже двух этапов революции. Он не мог уже отстаивать дело своей жизни. Эпигоны порезали его книги на цитаты и этим оружием стали бороться против живого Ленина, воздвигая ему погребальные мавзолеи не только на Красной площади, но и в сознании партии. Как бы предвидя судьбу своих идей на ближайшем этапе, Ленин начал свою книгу о государстве44 следующими словами, посвященными судьбе великих революционеров: "После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени для "утешения" угнетенных классов и для одурачения их, выхолащивая содержание революционного учения, притупляя его революционное острие, опошляя его" (т. XIV, ч. 2, стр. 299) 45. К этим вещим словам остается только добавить, что Н. К.Крупская нашла в себе однажды решимость бросить их фракции Сталина в лицо. Вторая половина задачи эпигонов состояла в том, чтобы дальнейшую защиту и развитие идей Ленина изобразить как враждебную Ленину доктрину. Эту историческую службу сослужил миф "троцкизма". Нужно ли повторять здесь, что я не претендовал и не претендую на создание особой доктрины? Теоретически я ученик Маркса. В отношении методов революции я прошел школу Ленина. Я не знаю троцкизма. Или, если угодно, я знаю "троцкизм" как наименование, данное идеям Маркса и Ленина теми эпигонами, которые от этих идей хотят во что бы то ни стало освободиться, но еще не смеют этого сделать открыто. Настоящая книга показывает часть того идеологического процесса, при помощи которого нынешнее руководство Советской республики сменяло свою теоретическую кожу в соответствии с изменением своей социальной сущности. Я показываю, как одни и те же лица об одних и тех же фактах, идеях или деятелях при Ленине и после Ленина отзывались прямо противоположным образом. Я вынужден в этой книге давать много цитат, что, замечу мимоходом, противоречит моим обычным литературным приемам. Однако в борьбе против политиков, которые торопливо и воровато открещиваются от своего вчерашнего дня, клянясь в то же время в верности ему, невозможно обойтись без цитат, ибо они играют в данном случае роль прямых и неопровержимых улик. Если нетерпеливый читатель будет досадовать, что ему приходится совершать часть своего пути по кочкам, пусть примет, по крайней мере, во внимание, что собрать эти цитаты, выделить из них наиболее поучительные и привести в необходимую политическую связь требовало неизмеримо большей затраты труда, чем внимательное чтение этих документальных свидетельств борьбы двух столь близких и столь непримиримых лагерей. Первой частью этой книги является мое письмо в Институт истории партии и революции (Истпарт)46, написанное мною к моменту 10-й годовщины Октябрьского переворота. Институт с протестом вернул мою рукопись, которая врезалась инородным телом в ту работу неслыханной исторической фальсификации, которой занимается это учреждение в борьбе с троцкизмом. Вторую часть книги составляют четыре речи, произнесенные мною перед высшими учреждениями партии в течение июня -- октября 1927 года, т. е. в период наиболее концентрированной идейной борьбы между оппозицией и фракцией Сталина47. Я выбрал из многих документов последних лет стенограммы этих четырех речей как потому, что они в сжатой форме дают достаточно полное изложение борющихся взглядов, так и потому, что в своей хронологической последовательности они способны, как мне кажется, приблизить читателя к драматической динамике самой борьбы. Добавлю еще, что нередкие аналогии с французской революцией способны облегчить историческую ориентировку французскому читателю. Я произвел в тексте речей значительные сокращения, чтобы освободить их от повторений, в той или иной степени все же неизбежных. Все необходимые пояснения даются мною в виде вступительных замечаний к самим речам, которые в настоящем издании вообще впервые появляются в печати. В СССР они остаются запретными рукописями. В заключение я даю небольшой памфлет, написанный мною уже в ссылке, в Алма-Ате в 1928 г.48, в ответ на увещевательное письмо, обращенное ко мне одним из благожелательных противников49. Мне думается, что этот документ, широко ходивший в рукописи по рукам, дает всей книге необходимое завершение, вводя читателя в самую последнюю стадию борьбы, непосредственно предшествовавшую моему изгнанию. Эта книга охватывает вчерашний день. Но только для того, чтобы соединить его с сегодняшним. Ни один из процессов, о которых идет здесь речь, не завершен, ни один из вопросов -- не разрешен. Каждый новый день будет приносить дополнительную проверку борющихся концепций. Эта книга посвящена текущей истории, т. е. политике. Она рассматривает прошлое только как непосредственное введение к будущему. Л.Троцкий Константинополь, 1 мая 1929 г. [Письмо М. Истмену]50 4.V.1929[г] Дорогой друг, Посылаю вам девять рукописей в полное ваше распоряжение. Эти рукописи вошли в состав двух французских томов, которые должны выйти у Ридера. Я вам не посылаю ни своего письма в Истпарт, ни "Критики программы", ибо оба эти произведения у вас имеются. Во французском издании один том называется "Изуродованная революция"51 и заключает в себе, кроме моего письма в Истпарт, еще четыре речи и "Беседу с благожелательным противником". Второй том посвящен Коммунистическому Интернационалу и, помимо "Критики программы", включает в свой состав ряд статей, прилагаемых мною здесь. Если найдете нужным и возможным, издайте все прилагаемые работы в виде одного тома. Я к этому мог бы написать специальное предисловие для американского читателя. Вернее сказать, я мог бы переделать два своих французских предисловия52, приспособив их к американской книге. Но для этого я должен знать, прежде всего, выйдет ли эта книга в свет и в каком составе. Если бы не удалось устроить эту книгу у одного из капиталистических издателей, то рукописи могли бы быть частично использованы издательством "Милитант"53. Сообщите мне поскорее о судьбе посылаемых вам при сем рукописей. Если вы прочитаете два предисловия к французским томам, то вам будет легче сообразить возможный состав американского тома и его общую физиономию. Издатель Бони54 обратился к Пазу55 с предложением издать четыре моих книги, в том числе "Ленин и эпигоны" (или "Против эпигонов")56. Я получил из Парижа по этому поводу телеграфный запрос. Я ответил, что вопрос об "Эпигонах" может быть разрешен только по соглашению с вами, так как вы уже ведете, вероятно, переговоры с какими-либо американскими издателями. Так как Бони хочет издать несколько томов, то желательно было бы сговориться с ним насчет тома "Ленин и эпигоны". Вы совершенно правы, указывая на то, что при удачном выпуске этих книг можно будет надолго обеспечить хорошее марксистское издательство и в первую очередь оппозиционный журнал международного характера. Я ужасно жалею, что в вопросе о марксизме вы заняли столь неприемлемую и теоретически неправильную позицию. Боюсь, что придется нам сильно драться. А я не знаю в истории революционного движения последних тридцати лет ни одного случая, когда бы отказ от марксизма не губил революционера и политически. Повторяю: ни одного случая. Зато я знаю многие десятки выдающихся случаев, когда люди начинали с отрицания диалектического материализма57, в частности исторического материализма, а кончали... примирением с буржуазным обществом. Я пока только перелистывал вашу книгу58 и в ближайшее время прочитаю ее. В своих "Эпигонах" я вынужден буду вам посвятить небольшую главу: политическая дружба требует ясности прежде всего. Суварин запутался очень тяжко. Он не понял совершенно классового характера современных группировок коммунизма и думал с ними справиться при помощи наспех написанных газетных статеек. На этом пути он приблизился к Брандлеру, который ведет сейчас линию на восстановление довоенной левой социал-демократии, несостоятельность которой достаточно обнаружена войной. Газета Милюкова "Последние новости"59 посвятила передовую статью разногласиям между Сувариным и Троцким, причем, конечно, полностью и целиком стала на сторону Суварина. Если Суварин не поймет, в какое болото он залез, то он погибнет для революционного движения на ряд лет, если не навсегда. Вы спрашиваете, какие книги мне нужны? Мне трудно называть книги, ибо я за последний период, который длится уже довольно долго, не следил совершенно за книжным рынком. Я могу только сказать, какие темы меня интересуют больше всего, и в соответствии с этим вы сможете мне посылать книги. Во-первых, я хочу иметь литературу, характеризующую экономические и политические тенденции развития Соединенных Штатов за последний период. 2. Наиболее важные периодические издания, например "Экономист"60 и "Куррент Истори"61. Хорошо было бы получать также одну ежедневную газету. 3. Желательно иметь коллекцию наиболее характерных изданий: книг, брошюр и проч. (характеризующих различные организации, формы и течения рабочего движения). 4. Наиболее выдающиеся произведения американского книжного рынка. После окончания автобиографии, которою я буду занят до июня, я посвящу два месяца, примерно, завершению свой книги об "эпигонах". После того, следовательно осенью, приступлю к книге о мировом хозяйстве и международной политике62. Вопрос об Америке, о взаимоотношении Соединенных Штатов, Англии, Южной Америки и Японии займет в этой книге решающее место. Из этого вы можете усмотреть, как важно для меня иметь соответственную литературу. [Л.Д.Троцкий] Издательству "Малик"63 1. Я получил вашу телеграмму от 3 апреля -- на полтора месяца позже, чем телеграммы от ряда других немецких издательств. Я получил ваше письмо от 8 мая -- на три месяца позже, чем соответственные предложения от других немецких издательств. 2. Более, однако, чем запоздалость ваших предложений, обращает на себя внимание странный их тон: вы сочетаете деловые предложения с политическими нравоучениями. Если ваши деловые предложения запоздали по вашей вине, то политические ваши поучения по меньшей мере неуместны. Позвольте мне вам это разъяснить в настоящем кратком письме. 3. Мою ошибку вы видите в том, что я публикую свои книги в буржуазных издательствах, а не в вашем. Но в том же письме вы сообщаете мне, что ваше издательство было и остается совершенно независимым частным предприятием. Позвольте вам сказать в таком случае, что вы представляете такое же капиталистическое предприятие, как и те издательства, которые печатают мои книги. Коммунистическим издательством я могу признать только такое, которое принадлежит к партии или фракции, работает под их контролем и доходами своими обслуживает нужды партии. То обстоятельство, что вы издаете коммунистическую литературу или близкую к ней, не нарушает капиталистического характера вашего предприятия. 4. По вашим словам, выход моих книг в буржуазных издательствах может вызвать впечатление, что я "действительно ищу, как многократно утверждали мои противники, смычки направо". Позвольте на это ответить, что ни мои взгляды, ни мои книги не нуждаются в метрическом свидетельстве со стороны того или другого капиталистического издательства, хотя бы и торгующего коммунистической или полукоммунистической литературой. 5. Вы сообщаете в вашем письме, что являетесь не только коммунистами, но и членами партии. Вы жалуетесь на Коминтерн, который чуть не разорил вас в вопросе об издании сочинений Ленина. Вы заявляете в то же время, что не хотите ссориться с Коминтерном, т. е. с его очередным руководством. Вместе с тем вы меня предупреждаете, что вы с такой же охотой предоставили бы ваше издательство для сочинений Сталина. Все это я могу понять с коммерческой точки зрения, но не с коммунистической. Коммерческое предприятие может эксплуатировать и борьбу идей в рамках коммунизма. Подлинно коммунистическое издательство никогда не могло бы оставаться индифферентным в борьбе идей, от которой зависит будущность мирового рабочего движения; тем менее оно могло бы хвалиться своей индифферентностью. Коммерсант не хочет ссориться ни с тем, кто фальсифицирует марксизм, клевещет и запирает в тюрьму, ни с тем, кто борется за марксизм и, сидя в тюрьме или в ссылке, защищает его в своих книгах. Такого коммерсанта я могу понять и могу с ним иметь дело, как с коммерсантом. Я только не позволю ему читать мне политические наставления. Но с коммунизмом идейная индифферентность не имеет ничего общего. 6. Я не буду останавливаться на том, что книги мои в издательствах "Авалун" и "Лауб" появились без моего ведома и до моего приезда за границу, так как это не меняет дела. С другими капиталистическими издательствами я заключил договор сам. Я утешаю себя тем, что важнейшие книги Маркса и Ленина выпускались капиталистическими издательствами, когда у них не было собственного, коммунистического, партийного. Но суть не в этом историческом прецеденте. Политически гораздо важнее то, что ни одному здравомыслящему человеку не придет в голову связывать судьбу моих идей с судьбою того капиталистического предприятия, которое находит выгодным для себя печатать мои книги. Принципиальная разница между капиталистическим издательством и капиталистической книжной лавкой не так уж велика. В книжном магазине сочинения Ленина стоят рядом с книгами Каутского, что не делает Ленина ответственным за Каутского, а меня -- за Ратенау. 7. Вы ссылаетесь на то, что не можете платить таких сумм, как Фишер64. Если бы это говорило партийное издательство -- довод был бы законен и уместен, но какой смысл имеет этот довод в устах частного издательства, -- мне совершенно непонятно. Позвольте вам разъяснить нижеследующее: суммы, которые выплачиваются за мои коммунистические работы капиталистическим предпринимателем, идут исключительно на коммунистические цели, т. е. на обеспечение издательства книг, брошюр и журналов, не приносящих дохода. Вот почему мои сделки с буржуазными издательствами являются по задачам своим и результатам насквозь коммунистическими. Торговля же коммунистическими-полукоммунистическими идеями "без различия красок" со стороны частного издательства остается чисто капиталистическим делом, хотя бы собственники такой торговли и входили в состав коммунистической партии. Я не сомневаюсь, что каждый рабочий поймет эту разницу. Только для вскрытия ее я и счел необходимым ответить на те принципиальные нравоучения, которые вы присоединили к вашему запоздавшему коммерческому предложению. [Л.Д.Троцкий] [После 8 мая 1929 г.] [Письмо М. Истмену] Константинополь, 9 мая 1929 г. Макс[у] Истмену Дорогой друг! 1. Ввиду вашего согласия, как мне сообщил Паз, я поручил ему подписать договор с американским издателем Бони на четыре тома. 2. Знаете ли вы, что в Германии вышло немецкое издание той самой книги, которую вы издали по-английски? Издание в безобразном переводе и с непристойной рекламой. Оно разошлось уже по крайней мере в 15.000 экземплярах. Издательство "Авалун"65 заявило, что купило право у американского издателя, по-видимому, за какую-то совершенно ничтожную сумму. При нормальных условиях "Авалун" должен был бы уже заплатить около 15.000 марок. Сейчас он, конечно, не платит ничего. Но гораздо хуже то, что издание во всех отношениях безобразно. Мало того, Паз пишет, что какое-то издательство во Франции приобрело права на мое письмо в Истпарт. Неужели это американское издательство перепродало свои права? Будьте добры навести справки, так как Паз уже продал эту книгу издательству Ридер, которое очень беспокоится, и я получаю на этот счет постоянные запросы. 3. Через несколько дней я пошлю вам большую коллекцию рукописей, из которых можно будет составить том, небезынтересный, как я надеюсь, для американского читателя. Задержка выходит из-за того, что необходимо еще некоторые речи переписать. 4. "Интернациональное" издательство выпустило за последние годы несколько моих книг (Геллер и Ко.)66. Не знаете, имеются ли они еще в продаже? Я бы очень хотел выпустить том, посвященный вопросам литературы, науки и культуры. Но часть этого тома вошла в изданную Геллером книгу "Литература и революция"67. С товарищеским приветом Ваш Л.Тр[оцкий] Г. И. МЯСНИКОВ68. ТУРЦИЯ КАРАКЕСА69 13 мая 1929 г. Уважаемая редакция "Социалистического вестника"! Вы прекрасно знаете, как [мы] далеки идейно друг от друга, и тем не менее, вследствие непреодолимых препятствий, я вынужден обратиться к вам с покорнейшей просьбой передать нижеследующее письмо КАПД70. С почтением Г. Мясников71 Дорогие товарищи! Вам известно, что в 1923 г. я был выслан в Германию. Известно также, что после того как я стал проявлять признаки политической жизнедеятельности в Германии: издал (при вашей помощи и содействии "Манифест Рабочей группы", за авторство которого был выслан, стал организовывать отправку в СССР и т. д.), мне Н.Н.Крестинский и Г. Зиновьев давали заверения, что если я возвращусь в СССР, то арестован не буду. Знаете также, что я, несмотря на ваши советы: не верить и не ехать, поверил и поехал. Еще на вокзале тов. В.Румынов говорил: "Напрасно едешь, Гаврила Ильич, арестуют тебя и будешь сидеть долгие годы". У меня настолько велика была вера в порядочность и честность руководящей головки ВКП(б), что я не допускал даже мысли о провокации и обмане. И потому с легким сердцем садился в вагон, направляющийся в СССР. Но только я переехал границу СССР, как сразу почувствовал, что не все хорошо и не все ладно. Особенно это обозначилось по приезде в Москву, где сразу целая орава шпиков взяла меня "на прицел". В Москву приехал я 9 ноября 1923 г., а 19-го был арестован. Дали мне прожить на "свободе" 10 дней, разумеется, для того чтобы создать впечатление, что арестовали за что-то, сделанное мною в течение этих десяти дней. Причем моя "свобода" была так относительна, что может поспорить со всякой теорией относительности. Дом, в котором я жил (кстати сказать, вплотную с ГПУ), имеет четыре выхода. У каждого из выходов стояло по два шпика круглые сутки. И куда бы я ни пошел, я не беспокоился, так как моя персона тщательно охраняется минимум двумя архангелами. При такой обстановке делать что-нибудь было совершенно невозможно. ЦК ВКП(б) через ГПУ создал эту обстановку и дал жить на воле 10 дней: все потому, чтобы при случае сказать, что я арестован был не за то же авторство "Манифеста", а за какое-то еще более вероломное и дерзкое "преступление". Арестован был сам, арестована была и семья: жена и трое детей. Я был унесен насильно в автомобиль и засим во внутреннюю тюрьму ГПУ, а жена и дети были подвергнуты домашнему аресту (да воздаст им Аллах72 за великодушие и любовь к детям!). С первого же часа я не стал принимать ни воды, ни пищи. Три дня проголодал, а затем решил пойти на пролом... Но так как за мной очень зорко наблюдали, по крайней мере через каждые три-пять минут "волчок" открывался, то сделать это было чрезвычайно трудно. Надобно было выбрать наиболее удачный момент. Ночь -- совершенно неподходящее время, тихо-тихо, каждое движение будет услышано. Надо днем, и когда больше шума и меньше внимания уделяется моей камере. Таким моментом я считал раздачу чая. Заранее заготовив все необходимое, свил веревку, стал просить воды, будто бы голодаю с водой, чтобы иметь возможность намочить веревку, когда будет необходимо... И момент настал. Тихо, бесшумно, но быстро-быстро иду к окну. Прикрепляю веревку к решетке и... Очнулся я на полу: страшная головная боль: вот то первое, что я почувствовал, когда пришел в себя. А потом увидел, что меня окружает стража ГПУ и врачи. Я сразу понял все... Кто-то увидел или услышал, поднял тревогу и поспешил обрезать веревку, и я упал... Первое движение, сделанное почти инстинктивно, бессознательно: схватил стоявший тут же на полу около меня чайник с водой и бросил его в "хранителей" со словами "Мерзавцы, вы и тут поспели"... Это все. Потом меня подняли, положили на койку и удалились. Голодовку я продолжал. Я требовал соблюдения обещания, что я не буду арестован... Боюсь, что вместо письма у меня выйдет брошюра или даже книга, если я буду описывать все той подробностью, с какой начал. Вот почему я описания прекращаю -- скажу лишь, что меня обманули: обещали освобождение. Когда же голодовку прекратил, то обещали ссылку в Новониколаевск73. А когда доехали до Новониколаевска, то сказали, что ссылают в Томск, а оказалось, что я был привезен в Томскую тюрьму, где с упорной и длительной борьбой просидел три года. Но был, очевидно, настолько безнравственен и беспокоен, что по окончании трех лет мне еще преподнесли рецепт в виде постановления Особого совещания при Коллегии ОГПУ74, что я приговорен еще к трем годам уже не Томской, а Вятской тюрьмы, а семья, отбывавшая три года ссылки в Томске, переводилась в ссылку в гор. Вятку, тоже на три года. Это лекарство. Врачи, призванные ОГПУ, засвидетельствовали, что мне необходим покой и семейная обстановка: томская одиночка, а затем одиночка Вятского отдела ОГПУ и должны были играть роль курорта и санатория... 1 января 1927 г. погружают нас в арестантский вагон и под усиленным конвоем отправляют в Вятку. 1 февраля я пишу заявление, что, если меня не освободят, то мне придется прибегнуть к более острым средствам борьбы, чем голодовка, которые подавлялись силой: путем насильственного питания. Срок для ответа месячный. В это же время моя жена пишет письмо в Москву товарищам, что она очень боится, что я покончу с собой. Письмо перепечатывается и распространяется по Москве и попадает в руки членов ЦИКа75, оппозиционеров, съехавшихся на сессию ЦИКа. Подымается шум, и 28 февраля 1927 г. Особое совещание постановило, что тюрьма мне заменяется ссылкой в гор. Эривань76 на при года, а семье ссылка в гор. Вятку заменяется тоже ссылкой в Эривань. Раненько утром 1 марта мне предъявляют это постановление, и я еду в ссылку вместе со всем своим багажом, женой и детьми. В ссылке прожил до 7 ноября 1928 г. За время сидения в тюрьмах и проживания в ссылке мною написаны следующие произведения: 1. "Новейшее ликвидаторство" (ответ Вл.Сорину77 и Н.Бухарину на их брошюру "Рабочая группа. Мясниковщина"); 2. "Ликвидаторство и марксизм" (где брошюра Сорина-Бухарина и статья Астрова "Один из примеров мелкобуржуазного перерождения (мясниковщина)", помещенная в журнале "Большевик" 20 мая 1924 г., разбираются вновь, но уже подробно критикуется общая линия ЦК ВКП(б) и Коминтерна, выраженная в различных произведениях Сталиным, Бухариным, Зиновьевым и Лениным; 3. "О марксизме" (критика теории "исторического материализма"78 Бухарина и других подобной этой книге произведений); 4. "Краткий комментарий Коммунистического манифеста К. Маркса и Ф. Энгельса (написана к 80-летию "Коммунистического манифеста"); 5. "О рабочем государстве"; 6. "Очередной обман" (о самокритике); 7. "Программа и устав РКПС (Рабочих коммунистических партий Союза)" (проекты); 8. "Критика программы Коминтерна" и 9. "Немного правды" (в эту брошюру вошли мои письма из тюрьмы Сталину, Зиновьеву, Бухарину, Рыкову, запись разговора с Максимом Горьким и прочие заметки). Все они, как было уже сказано, содержат критику теории и практики ЦК ВКП(б) и Коминтерна, а потому на территории необычайного социалистического отечества оказались нелегальными и запрещенными. Одно из этих произведений, "О рабочем государстве", сыграло роковую роль в моей жизни. Я и мои товарищи давно уже думали, что необходимо организовать мой побег и так или иначе связаться с рабочим движением всего мира. Думали, что необходимо заграничное представительство, чтобы иметь возможность информировать о тех течениях в рабочем движении, которые имеются в СССР, и в то же время информировать пролетариев СССР о том, что делается в рядах борющегося пролетариата всего мира. Наиболее подходящим для этой роли наша Рабочая группа, Центральное бюро по организации рабочих коммунистических партий Союза, считала меня. Стали собирать средства и готовиться. Но вот один из наших сторонников "раскаивается" и несет в ГПУ в качестве доказательства искренности своего покаяния брошюру "О рабочем государстве", напечатанную на гектографе, и доносит, что автором брошюры являюсь я. Это было в конце октября 1928 г. Это решило дело. Я забыл сказать вышеследующее: после того, как я поверил заверениям Крестинского и Зиновьева в 1923 г., что по приезде в СССР арестован не буду, и не только был арестован, но Политбюро ЦК ВКП(б) обсуждает вопрос, что делать с главарями, с вождями Рабочей группы, и было два предложения: 1)расстрелять и 2)держать в тюрьме без обозначения срока, в режиме исключительной изоляции (речь шла, главным образом, обо мне и Н.Кузнецове). Предложение расстрелять большинства не собрало -- не хватило одного голоса, и было принято второе предложение, во исполнение коего я и сидел в тюрьме около трех с половиной лет (об этом знает Троцкий). И вот, если в 1923 г. не хватило одного голоса, чтобы расправиться со мной, то в 1928 г., имея за собой такие "страшные преступления", как авторство многих нелегальных произведений, в том числе "Рабочего государства", ожидать мне хорошего не приходилось и бежать надо было уже не потому, что необходимо было выполнить постановление ЦБ РКПС, а уже и потому, чтобы не дать бюрократии втихомолку расправиться со мной. И вот те средства (50 долларов и 325 бумажных рублей), которые были собраны Бюро РКПС, пришлись необычайно кстати. И без всякой организационной подготовки 7 ноября, обманув бдительность шпиков, преобразившись как только можно, я сел в поезд, направляющийся к русской Джульфе79, имея с собой в портфеле все произведения, о которых сказано выше, а затем пять номеров нашей газеты "Рабочий путь к власти" и другие мелкие вещи. Портфель был набит битком. Часов около 12 ночи, когда поезд тронулся от Дорошаша 2-го по направлению к Джульфе, я спрыгнул на ходу с поезда и побежал к реке Аракс, являющейся границей между СССР и Персией. Разделся. Нагрузился (все лишнее: шубу, пиджак и т. д. бросил) и поплыл. Тяжело было. Очень тяжело, но все-таки доплыл. И проблуждав по горам часов до 4 утра и не нашедши дороги, по руслу горного ручья спустился вновь к реке Аракс и по берегу его дошел до Персидской Джульфы. Пришел в таможню, где и был задержан, арестован. Это было в 9 часов утра 8 ноября 1928 г. В Джульфе меня допросили и сделали запрос в Тавриз. На 8-й день меня отправили в Тавриз. В Тавризе просидел 20 дней и отправили в Тегеран. В Тегеране под арестом сидел до 19 марта 1929 г., а затем освобожден на 24 часа с тем, чтобы покинуть пределы Персии. Не имея ни паспорта, ни виз, сделать это невозможно. Тогда молчаливо этот срок продлился и установился такой порядок: я считаюсь формально свободным, но ночевать обязан в полиции. Так было до выезда моего из Тегерана, за исключением времени, когда я около недели прожил в квартире генерального консула СССР в Тегеране Вайнмана. Почему это было (жил у Вайнмана), расскажу потом, так как это довольно длинная и путаная история. Но не могу не сказать следующего: как только я прибыл в Тегеран, то сразу почувствовал, что полпредство СССР добивается моей выдачи. Много было борьбы. Нужно было всячески разъяснять персидским властям, что выдать меня они не должны, так как есть де международное право, гарантирующее право убежища политическим эмигрантам, и если они меня выдадут, то авторитет их от этого пострадает, так как они тем самым докажут, что они такое же зависимое от СССР государство, как и Персия при Ходжарах80 была зависимой от России. Тогда они употребляли следующий прием: меня "освободили", все время каждый день говорили, чтобы я немедленно уехал. По освобождении первое, что я сделал, - пошел в Полпредство СССР, где виделся с Давтяном81 и Логановским82 и просил выдать мне паспорт. Они выдать отказались, обещая сделать это дней через 4-5, а сами настойчиво требовали моего ареста вновь, придираясь к одному из пунктов договора. Я это почувствовал и понял, что паспорта они мне не дадут, а выдали бумажку о том, что выдадут паспорт через 4-5 дней, чтобы выиграть время. Тогда я иду на телеграф и подаю телеграмму в Берлин следующего содержания: "Передайте друзьям[, что] Мясников эмигрировал[,] необходима виза[,] деньги. Немедленно телеграфируйте[:] Тегеран, Полиция, Мясникову". До этого я ходил в турецкое и немецкое консульство, в визе отказали. Когда же я пошел вторично в немецкое консульство, то меня просто перестали принимать. Вдруг я получаю ответ на телеграмму: "Мясникову. Префекту Полиции. Тегеран. Вашу телеграмму передал. Надеемся, все будет улажено. Подпись Абрамович"83. Вначале я обрадовался и побежал в немецкое консульство, но меня опять не приняли. Пошел в Полпредство СССР и сказал, что вы, кажется, делали как раз обратное тому, что вы обещали: обещали защиту, а требовали ареста. Разумеется, заверения, что это не так, что ни словом, ни делом они не повинны в столь тяжких грехах. Но я тут почувствовал, что дело не чисто. Когда же пришел в полицию, по самым незаметным мелочам в поведении полиции убеждаюсь, что ареста требуют и теперь, а полиция готова к этому. И вдруг у меня как молнией пронизывается не только мой ум, но и весь организм; мыслью: а что если телеграмма поддельна? А что если моя телеграмма услужливой полицией Персии передана Давтяну и он сочинил ответ? Что тогда? Что если Давтян пишет, что надеется, что все будет улажено, что и визу и деньги я получу, но только визу на въезд в СССР? Что делать, если это так? Иду на телеграф, спрашиваю: когда ушла моя телеграмма? Один молодой армянин-телеграфист отвечает: вчера в шесть часов вечера. Как же она могла уйти в шесть вечера, коль скоро я подал ее в девять? И сколько я ни настаивал, справки я не получил. Подозрение усилилось. Что делать? Иду на Индо-европейский телеграф: оказывается, не работает. Подаю опять телеграмму, что добиваются выдачи, имею только сутки, необходима виза, деньги, немедленно телеграфируйте. Но ведь судьба этой телеграммы та же! Хожу, как ошп