Л.Д.Троцкий. Архив в 9 томах: Том 1 --------------------------------------------------------------- Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский ? http://lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/ Email: Yuri.Felshtinsky@verizon.net Date: 29 Sep 2005 --------------------------------------------------------------- Архив Л. Д. Троцкого Том 1 Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский Вступительная статья, предисловие, примечания, указатели Ю.Г.Фельштинского и Г.И.Чернявского Архив Троцкого и проблемы социально-политической истории в 20-30-х годах XX века Вниманию читателей, интересующихся сложными и драматическими перипетиями истории советского общества, международных отношений и международного рабочего движения, предлагается девятитомное издание документов из Архива Л.Д.Троцкого, хранящегося в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (США) (Haughton Library, Harvard University). В издание включены также некоторые документы из Архива Гуверовского института войны, революции и мира (Пало-Алто, США) (Hoover Institution), архивной коллекции Л.Д.Троцкого - Макса Истмена в Библиотеке Лилли Индианского университета (Блумингтон, США) (Lilly Library, Indiana University), архивной коллекции Чарлза Маламута из Архива Бахметьева (Колумбийский университет, Нью-Йорк) (Bakhmetiev Archive, Columbia University), Архива Международнонго института социальной истории в Амстердаме (International Institute of Social History, Amsterdam). Девятитомник представляет собой продолжение документальной серии "Коммунистическая оппозиция в СССР 1923-1927 гг." (редактор-составитель Ю. Г. Фельштинский), изданной на русском языке в США, а затем переизданной в Москве. В 1999-2001 гг. издательство "Око" (г. Харьков, Украина) выпустило подготовленные нами два тома "Архива Троцкого", охватывавшие 1927 - первую половину 1928 г. Издание, однако, было прервано по причинам, не зависящим от составителя и редакторов. В данное издание эти тома включены с существенными уточнениями в примечаниях и указателях. Вступительная статья ко всему изданию и предисловия к названным томам написаны заново. Документация Л.Д.Троцкого встречается в ряде архивов. Лишь часть ее сохранилась в России. В Центральном партийном архиве (ныне это Российский государственный архив социально-политической истории) документы Троцкого сосредоточены в его личном фонде, а также встречаются в других фондах (фонд ЦК КПСС, личные фонды других партийных деятелей и т. д.). Эта документация завершается ноябрем 1927 г., когда Троцкий был исключен из партии. Конечно, имя Троцкого встречается во многих документах названного архива и позже, но это не его документация в полном смысле слова, а в основном осуждающие упоминания, острота которых усиливалась с каждым годом. По всей видимости, обширная документация сохраняется в Архиве Президента Российской Федерации (бывшем Архиве Политбюро ЦК КПСС или так называемом "Кремлевском архиве"), сосредоточившем наиболее секретные документы правившей партии, в частности те, которые откладывались в так называемую "особую папку". Лишь в самое последнее время начались рассекречивание этих материалов и их постепенная передача в Архив социально-политической истории. Передана, например, часть личного фонда И.В.Сталина (можно предполагать, что доступной исследователям стала лишь его небольшая доля). Следует полагать, что рассекречивание документации Архива Президента Российской Федерации продлится много лет. Волею судеб основная часть рукописного литературного наследия Л.Д.Троцкого вместе с его политичесеим архивом оказалась и, видимо, навсегда, далеко от его родины. Основным центром хранения документов Троцкого является Хогтонская библиотека Гарвардского университета. Троцкий передал Гарвардскому университету свою документацию, как вывезенную из СССР, так и возникшую в годы его пребывания в Турции, Франции и Норвегии, в 1940 г. В эту часть вошли материалы, созданные до 31 декабря 1936 г., то есть до его прибытия в Мексику. Каковы были причины передачи? Во-первых, с началом в СССР "большого террора" Троцкий был объявлен "врагом No 1", над его головой сгущались тучи, и он с полным основанием опасался за судьбу своих бумаг. Во-вторых, сам Троцкий и его движение испытывали все больший недостаток средств, и вырученные деньги могли быть использованы как для обеспечения собственных немалых расходов, которые особенно резко выросли в связи с опасностью покушения, так и на нужды организаций его последователей. Троцкий мог не сомневаться, что в Гарвардском университете будет обеспечено надежное хранение документов на определенных им условиях. Главным условием было секретное хранение всей деловой и личной переписки периода эмиграции в течение 40 лет со времени передачи. Сразу же после убийства Троцкого в 1940 г. его вдова Н.И.Седова передала Гарвардскому университету документацию 1937-1940 гг. После второй мировой войны Седова в течение нескольких лет собирала со всего мира документацию, связанную с деятельностью ее покойного супруга. Эти материалы в 1953 г. также поступили в Хогтонскую библиотеку. Сама же Седова к концу жизни, следуя примеру своего покойного супруга, не только стала ненавистницей сталинского режима, но даже по радиостанции "Свобода" призвала "рабочих и крестьян" СССР восстать против него, совершенно, видимо, не понимая утопичности и наивности такого призыва2а. Под руководством профессора Дугласа Брайанта, президента библиотек и архивов Гарвардского университета, при активном участии профессора логики Жана ван Хейженоорта, в прошлом руководителя секретариата Троцкого в Турции и Мексике, была проделана необходимая работа по так называемому "фондированию" документов (их идентификации, определению дат, составлению описаний и т. д.) 2 января 1980 г. ранее засекреченная часть Архива Троцкого была официально открыта для исследователей. Фактически только с этого времени стал функционировать весь архив. В Хогтонской библиотеке хранится ныне свыше 50 тыс. документов Троцкого. В тематико-хронологическом отношении они делятся примерно пополам - до и после эмиграции. В числе этой богатейшей коллекции свыше 8000 личных писем Троцкого. Значительно меньшая, но существенная часть бумаг Л.Д.Троцкого и его сына Л.Л.Седова находится в коллекции известного русского социал-демократа, а затем историка революционного движения в России Б.И.Николаевского в Гуверовском институте войны, революции и мира в г. Пало-Алто (Калифорния, США). Эти материалы были переданы Николаевскому Седовым в Париже в 1937 г. (Николаевский в это время заведовал Парижской секцией Амстердамского Международного института социальной истории). Хотя часть материалов в ночь на 7 ноября 1937 г. была выкрадена агентами советских спецслужб, наиболее важные материалы сохранились, а затем Николаевский перевел их в Гуверовский институт. Документы Л.Д.Троцкого имеются также в некоторых других фондах Архива Международного института социальной истории (Амстердам), куда Троцкий, в частности, передал некоторые материалы по истории гражданской войны в России; в Коллекции Макса Истмена в Библиотеке Лилли Индианского университета (Блумингтон, США); в Коллекции Чарлза Маламута в Архиве Бахметьева (Колумбийский университет, Нью-Йорк). Отдельные материалы Троцкого и бумаги, связанные с его деятельностью, хранятся также в Исследовательской библиотеке "Прометей" в Нью-Йорке, но в основном здесь находится документация американских организаций, считающих себя последователями Троцкого, как и аналогичных организаций в других странах. Главным хранилищем материалов Троцкого, повторяем, является Хогтонская библиотека Гарвардского университета. Документация, сохраняемая здесь, весьма разнообразна. Она включает рукописи, черновые наброски, варианты работ Троцкого; всевозможные выписки и заметки; корреспонденцию, составляющую многие тысячи полученных им писем от сторонников, противников, издателей и всевозможных других лиц, вплоть до собирателей автографов, и, разумеется, от организаций; копии писем самого Троцкого, которые он исправно оставлял в своих бумагах; документацию его супруги Н.И. Седовой и сына Л.Л.Седова; письма и прочую документацию секретарей; всевозможные деловые бумаги: договоры с издательствами, счета, адресные и телефонные книги; вырезки из газет, журнальные статьи и разнообразные другие материалы. По своему содержанию Архив Троцкого включает множество ценнейших свидетельств деятельности российских социал-демократических организаций до 1917 г.; революции 1917 г., гражданской войны в России и политики нэпа; внутренних конфликтов в высшем эшелоне советской компартии 20-х годов и деятельности в ней оппозиционных течений; неравной битвы между объединенной оппозицией 1926-1927 гг. и набиравшим уже силу, приближавшимся к единовластию генсеком Сталиным; мощи сталинской бюрократичнско-административной машины, буквально расплющившей оппозицию в конце 1927 г.; постепенного распада остатков оппозиции в 1928 г., завершившегося депортацией Троцкого из СССР в начале следующего года; его публицистической и организационной деятельности в изгнании (Турция, Франция, Норвегия, Мексика); попыток сплотить своих немногочисленных сторонников в IV Интернационал. Документация архива по времени своего возникновения почти доходит до злодейского удара ледорубом, нанесенным Рамоном Меркадером (удостоенного за этот "подвиг" звания Героя Советского Союза) в августе 1940 г. Значительная часть архива Троцкого уже опубликована. Кроме названного четырехтомника российские читатели имели возможность познакомиться с его двухтомной биографией Сталина, мемуарными произведениями, сборниками писем, политических статей и очерков. Сравнительно недавно в свет вышли письма Троцкого из алмаатинской ссылки, документы, связанные с VI конгрессом Коминтерна, публикация документов Х.Г.Раковского, значительную часть которой составляют его письма Троцкому из ссылки в Астрахани в ссылку в Алма-Ату. Документы, включенные в эти сборники, в данном издании не повторяются. В издание включены только те материалы, которые ранее вообще не публиковались на русском языке. В связи с этим вне его остались не только книги Троцкого, но и большой массив его статей, помещенных в "Бюллетене оппозиции (большевиков- ленинцев)", выходившем после изгнания Троцкого из СССР. Пользование ими облегчается тем, что в 1973 г. в США было осушествлено репринтное издание полного комплекта этого журнала (87 номеров). Часть публикуемых статей, писем и других материалов была издана ранее на английском языке в 13-томнике "Произведения Льва Троцкого" и в 24-томнике "Трудов" Троцкого на французском языке. Все они публикуются по архивным русскоязычным оригиналам. В издание не вошли книги и брошюры Троцкого, в том числе и опубликованные только на английском, немецком и французском языках. Только такие жесткие ограничения дают возможность представить документацию Л.Д.Троцкого в сравнительно кратком издании. Настоящее издание фактически состоит из двух частей. Первая из них охватывает 1927-1928 гг., когда Троцкий еще находился на территории СССР (эта часть составляет четыре тома), вторая посвящена периоду эмиграции (1929-1940 гг.), вплоть до гибели лидера альтернативного коммунистического движения (в нее входят пять томов). Попытаемся дать читателям представление о каждой из этих двух частей. * Настояшее издание, как мы надеемся, прежде всего позволит существенно расширить представление о заключительном этапе открытой коммунистической оппозиционной деятельности в СССР. В первый его том включены документы 1927 г., по соображениям объема и по другим причинам не включенные в четырехтомник "Коммунистическая оппозиция в СССР 1923-1927". Второй, третий и четвертый тома данного издания содержат статьи, письма, телеграммы, заявления и другие материалы оппозиционеров за 1928 г., когда волею сталинского партийно-государственного руководства наиболее видные из них оказались в ссылке, а сотни других за тюремной решеткой. В этих томах публикуются также оказавшиеся у Троцкого иные письменно-печатные памятники - решения (или выдержки из решений) высшей партийной и советской иерархии, отрывки из стенограмм партийных органов (в частности июльского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 1928 г.), секретные сводки о хозяйственном и политическом положении в стране, настроениях коммунистов и рядовых рабочих и крестьян, степени влияния оппозиции и т. п. Включение этих материалов, казалось бы, не имевших прямого отношения к деятельности оппозиции, в данное издание, вызвано следующим. Во-первых, они расширяют представление о самой оппозиции, высвечивая ее в фокусе представлений разных групп властных структур в их секретных документах не столь лживо, как в предназначенных для печати, информируя об отношении партийного обывателя, рядового рабочего или малограмотного крестьянина к оппозиции в целом, к Троцкому и другим ее деятелям, в частности. Во-вторых, наличие этих в основном строго секретных бумаг (а гриф секретности ставился партийными чиновниками весьма щедро) в Архиве Троцкого показывает, что они каким-то образом были переданы в Алма-Ату или другие места ссылки. Стало быть, в иерархических кругах были тайные сторонники оппозиции или, по крайней мере, лица, готовые к негласному сотрудничнству с ней. Помимо идейных соображений, могли фигурировать и карьерные, хотя предположения о возможном возвращении Троцкого к активной руководящей политической деятельности постепеннно улетучивались. Наконец, эти документы ценны и сами по себе - они являются важным источником изучения тех процессов, которые происходили в советском обществе и в правившей партии в конце 20-х годов. * Весной 1926 года оппозиционная деятельность в ВКП(б), направленная в основном против формирования бюрократичнской системы и сталинского диктата, но в которой важным мотивом было стремление лидеров вернуть себе высшую власть в стране в качестве главных толкователей, продолжателей, преемников Ленина, достигла своей кульминации. Ей предшествовали выступление 46 партийных деятелей осенью 1923 г., а вслед за этим в 1924 г. так называемая "литературная дискуссия" в связи с появлением работы Л.Д.Троцкого "Уроки Октября", деятельность "новой оппозиции" в 1925 г., накануне XIV съезда партии. Эти фазы оппозиционной активности завершились сравнительно мирно. 5 декабря 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) приняло компромиссную, антибюрократическую резолюцию, которую, правда, партийная иерархия выполнять не собиралась. И оппозиционеры 1923 г., и Троцкий, и лидеры "новой оппозиции" Г.Е.Зиновьев и Л.Б.Каменев не смогли победить в тех политических играх, в которые они недостаточно осторожно вступили. Победа в этих предварительных боях укрепила власть Сталина, который решительно вводил в практику "жестокий нрав игры без правил" (В.Высоцкий). Оппозиционеры лишились части своих постов, хотя и остались на партийно-государственном Олимпе. Ожесточенные взаимные нападки Л.Д.Троцкого, с одной стороны, Л.Б.Каменева и Г.Е.Зиновьева, с другой, в 1923-1924 гг. весьма затрудняли возможное объединение всех антисталинских сил. Сам же генсек умело играл на чувствах, жизненных устремлениях устравшего, изголодавшегося и обветшавшего населения, которому давно надоели словеса о мировой революции и о необходимости во имя оной еще раз и потуже подтянуть пояса. Сталин в этом смысле очень ловко использовал сотворенную его аппратом "теорию победы социализма в одной стране в условиях капиталистического окружения". Основанная на выхваченном из контекста случайном высказывании В.И.Ленина 1915 г., она, эта теория, играла весьма приземленную роль - означала не только продолжение нэпа, но и обещание сытой социалистической жизни не в отдаленном будущем, после победы мировой революции, а в самое близкое время. Она предусматривала более осторожную внешнюю политику взамен вспышкопускательских заявлений Зиновьева в качестве председателя Исполкома Коммунистического Интернационала (Коминтерна). Объединенная оппозиция, сформировавшаяся весной 1926 г., была более значительной антисталинской группировкой, нежели группы 1923 и 1925 гг. Она действовала более решительно и наступательно, выдвинув сравнительно цельные, хотя и проникнутые внутренней противоречивостью, программные установки. Троцкий был наиболее сильной личностью в этом объединении, генератором ее идей, в формирование которых вносили вклад также Е.А.Преображенский, Х.Г.Раковский, К.Б.Радек и другие. Что же касается Г.Е. Зиновьева и Л.Б.Каменева, то их влияние было скорее тактическим, прагматическим, ибо они были известны как лица, в прошлом весьма близкие к Ленину. Впрочем, в вопросах, свящанных с Китаем, автором многих идей, наряду с Радеком, был Зиновьев. Человек жесткого нрава, бескомпромиссный и принципиальный, хорошо известный своими кровавыми расправами с недисциплинированными частями Красной армии в годы гражданской войны, хотя, как и другие большевистские политики, не гнушавшийся откровенной демагогии, Л.Д.Троцкий вступил теперь в борьбу против Сталина. Это была борьба не только и не столько политических курсов, сколько борьба личностей. Заявление Троцкого на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 25 октября 1926 г. о том, что генеральный секретарь выдвигает свою кандидатуру на пост могильщика революции, положило, как считали некоторые современники и полагает ряд исследователей в наши дни, конец любой возможности примирения. Г.Л. Пятаков в тот же день воскликнул: "Зачем он сказал это? Сталин никогда не простит ему! Он будет мстить ему и его детям и внукам до третьего и четвертого поколений!" При этом роковой ошибкой Троцкого была недооценка способностей и хитрости генсека. Все новые и новые данные свидетельствуют, что Сталин не был "гениальной посредственностью", как презрительно полагал лидер оппозиции, что он был скорее шахматным, нежели карточным игроком, что его расчетливость и умение предвидеть и планировать ходы на перспективу были столь же высоко развиты, как грубость, презрение к окружающим, в том числе к тем, кого он именовал своими друзьями, крайняя подозрительность, человеконенавистничество, самовлюбленность, склонность к предательству. Оппозиция не была вполне единой. Требования и предложения, выдвигавшиеся ее участниками, носили подчас различный характер, что читатель увидит не только в материалах второго-четвертого томов, но и в документах первого тома, когда антисталинцы действовали еще более или менее слаженно. Сами участники оппозиции, а за ними и многие историки на Западе определяли ее как атаку левой группы на центристов во главе со Сталиным. Эта оценка верна лишь отчасти. Действительно, Сталин в 1926-1927 гг. играл в центризм, проповедуя вместе с А.И.Рыковым и Н.И.Бухариным умеренность по ряду хозяйственных и политических вопросов, кроме, разумеется, тех, от которых зависело сохранение и укрепление его личной власти. Какой кровью обернется этот "центризм" уже в следующие годы, к каким десяткам миллионов жертв многострадальной страны приведет он в 30-40-е годы, хорошо известно. Действительно, во многих оппозиционных выступлениях, особенно исходивших из группы Зиновьева и Каменева, звучало революционное нетерпение, хотя авторы их и не помышляли о той "революции сверху", которая разразится через два-три года. Позитивная программа оппозиционеров включала требования повышения заработной планы рабочим, увеличения налогов на нэпманов и кулаков, сокращения косвенного налогообложения, поддержки производственных кооперативов на селе, ускорения темпов промышленного развития. Подчас сравнительно выношенными, но иногда спонтанными были некоторые установки, вызывавшие особенно хорошо срепетированную ярость группы, стоявшей у власти. К ним относится прежде всего положение о необходимости "первоначального социалистического накопления" (эксплуатации досоциалистических форм хозяйства) для получения источников промышленного развития. Выдвинутая Е.А.Преображенским, эта концепция, весьма далекая, разумеется, от гуманных принципов, крайне неточно преподносилась сталинцами как требование "дани", налагаемой на крестьянство, в том числе на его беднейшую часть. Другая одиозная идея, непонятная населению, но в свою очередь удобно "подставлявшая" оппозиционеров под удары демагогов правившей группы, была высказана Троцким и подхвачена всей оппозицией - ее лидер заявлял, в частности на заседании ЦКК ВКП(б) 24 июня 1927 г., о происходившем в партии термидорианском перерождении. Сравнение проводилось с государственным переворотом 9 термидора (27 июля) 1794 г. во Франции, когда была свергнута якобинская диктатура, залившая страну кровью, и политический курс Французской революции начал возвращаться в русло конституционного развития. Это сравнение было крайне неточным, искусственным, не соответствовало реалиям обеих стран, не выходило за рамки хлесткого лозунга и в то же время требовало усиленных разъяснений, даже для партийных функционеров, лишь понаслышке знавших о французских событиях почти полуторавековой давности. Оно лишь усиливало у не очень образованных большевиков чувство раздражения в отношении "шибко грамотных коминтеллигентов", каковыми им представлялись Троцкий и близкие к нему деятели. Впрочем, и сам Троцкий, как нам думается, не очень хорошо понимал, что же, собственно, произошло во Франции летом 1794 г. Он писал: "Что же такое Термидор? Спуск революции на одну ступеньку; сдвижок власти вправо в результате какого-то надлома или надрыва революции. Наверху, у руля, как будто те же самые люди, те же самые речи и те же самые знамена..." На деле же во французском Термидоре имел место не "сдвижок": от власти была отстранена политическая группировка якобинцев, казнены ее лидеры, изменился характер революции. Грозила ли такая опасность СССР со стороны Сталина и его группы? Вполне очевидно, что Троцкий имел в виду совершенно другой ряд явлений советской действительности. В противовес сталинской теории "победы социализма в одной стране" оппозиционеры, и Троцкий прежде всего, отстаивали мнение, что советскую экономику и политику надо рассматривать в контексте мирового развития. Теоретически это означало, что "полный социализм" может быть построен в СССР только при условии общемировой или, по крайней мере, европейской революции. Но, как видно из главных установок оппозиционеров, они не только не отрицали социалистической перспективы при долговременном сохранении существовавшей мировой расстановки сил, но настаивали на ускорении социалистического развития. Между тем, в абстрактную установку Троцкого на мировую революцию (которая, кстати, оставалась азбучной истиной в коммунистической парадигме и приверженность которой провозглашал и сам Сталин) господствовавшвая в ВКП(б) группа использовала для подрыва влияния оппозиции. Сделано зто было путем нехитрой операции. Троцкому приписали авторство "теории перманентной революции", которую на самом деле первоначально выдвинул не он, а авантюристически настроенный социал- демократ Парвус еще в 1905 г. Кратковременная симпатия Троцкого к этой теории, как она формулировалась в начале века, весьма близкой к ленинской теории перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую (правда, при значительно меньшем акцентировании роли крестьянства), была теперь преподнесена как прочно сохранившаяся антиленинская установка, как курс на развязывание мировой революции в близкой перспективе при игнорировании интересов советского народа и особенно крестьянства. Никто из власть имущих, в том числе и признанный тогда главный теоретик партийного большинства Н.И.Бухарин, не мог объяснить, что же собой представляет эта теория применительно к 20-м годам. Сам Троцкий в октябре 1928 г., находясь в ссылке, в статье "Перманентная революция и линия Ленина", вроде бы сохранял свою приверженность к этому термину, лишившемуся какого бы то ни было реального содержания. В то же время он с достаточным основанием отмечал: "Кампания против старого "троцкизма" была на самом деле кампанией против октябрьских традиций, которые становились новой бюрократии все более стеснительными и невыносимыми. Троцкизмом стали называть все, от чего нужно было оттолкнуться"18. Но, конечно же, за авансценой теоретических споров по поводу "социализма в одной стране", "термидора", "первоначального социалистического накопления", "теории перманентной революции" на заднем плане маячили значительно более земные дела. Сами теоретичскские споры напоминали диспуты средневековых схоластов, ибо большевизм по существу дела был религиозным течением со своими богами (пока еще сохранялось многобожие, но скоро его сменит сталинский монотеизм), святыми, священным писанием, молитвами, клятвами и прочими атрибутами. * В политической борьбе на стороне Сталина было одно из решающих преимуществ по сравнению с Троцким: последний страстно верил в искренность своих догм и фанатично боролся за их осуществление, впрочем, не отказывая себе в жизненных радостях, отнюдь не будучи аскетом. Сталина же теория не волновала ни в малейшей мере - она была для генсека лишь удобным инструментом в борьбе за личную власть и ее укрепление. Интересное, хотя и не бесспорное сравнение Троцкого со Сталиным с точки зрения их борьбы за лидерство в партии дал Милован Джилас, в свое время один из лидеров югославских коммунистов, встречавшийся со Сталиным, а позже ставший социологом- диссидентом: "Троцкий был превосходным оратором; блестящим, искусным в полемике писателем; он был образован, у него был острый ум; ему нехватало только одного: чувства действительности. Он хотел оставаться революционером и возродить революционную партию в то самое время, когда она превращалась во что-то совершенно иное - в новый класс, не заботившийся о высоких идеалах и интересовавшийся только жизненными благами... Он ясно сознавал отрицательные стороны этого нового явления, происходившего на его глазах, но всего значения этих процессов он не понял... Сталин не оглядывался назад, но и не смотрел далеко вперед. Он стал во главе новой власти, которая зародилась в то время, - власти нового класса, политической бюрократии и бюрократизмаи сделался ее вождем и организатором. Он не проповедовал: он принимал решения". Эту характеристику дополняют другие, более современные авторы. У.Лаккер, например, отмечает, что Троцкий был "блестящим оратором и писателем, но некомпетентным в тактике", что у него не было ни терпения, ни политического инстинкта в отношении создания базы власти; вместо этого он постоянно впутывался в идеологические и политические конфликты с другими лидерами, "будучи скорее дореволюционным лидером, чем послереволюционным государственным деятелем"; что он не имел прагматического инстинкта, не мог понять, "что было возможно и что невозможно в данной ситуации". Лаккер с полным основанием оспорил мнение Д.А.Волкогонова, назвавшего Троцкого "мастером интриги", - если бы это было так, Сталину не так просто было бы расправиться с оппозицией. Сами понятия "троцкизм", "троцкисты", возникшие в ходе кампании против Троцкого в 1924 г., по наши дни повторяемые некоторыми исследователями, нельзя считать вполне научными. Взгляды самого Троцкого менялись в быстро эволюционировавших условиях, но во всех случаях они находились в одном русле с линией Ленина. Нельзя не учитывать и того, что состав оппозиции был гетерогенным, мотивы поддержки лидера были различными (уверенность в его правоте, отсутствие убедительной альтернативной позиции, тактические соображения, личная приверженность, карьеристские надежды и пр.). Троцкий был прав, говоря на апрельскром пленуме ЦК 1926 г.: "Призрак троцкизма нужен для поддержания аппаратного режима" . * В политической борьбе объединенной оппозиции против правившей группы весьма важное место занимали международные дела, к которым обе стороны были весьма чувствительны. В 1927 г. особое внимание привлекали события в Китае - развертывавшаяся там национальная революция. Бльшую часть первого тома данного издания занимают документы, связанные с характером, конкретными перипетиями, перспективами китайской революции, места в ней компартии, курса Коминтерна в китайском вопросе. Немало документов о Китае во втором, третьем и четвертом томах. Если оппозиционеры брали курс на углубление китайской революции, далеко не полностью учитавая глубокую национальную специфику, преувеличивая сходство между Китаем и предреволюционной Россией, то сталинская группа занимала более осторожную позицию, стремясь обеспечить советское влияние в этой гигантской стране независимо от "классового характера" происходивших там потрясений. А калейдоскоп китайских событий менялся с головокружительной быстротой. В конце ноября 1920 г. в Кантон (Гуанчжоу) прибыл Сунь Ятсен - лидер национальных революционеров и их партии Гоминьдан. 7 апреля 1921 г. он был провозглашен Чрезвычайным президентом Китайской республики. Он пытался опереться на прогрессивные круги западных держав, но вскоре разочаровался в Западе и стал присматриваться к северному соседу, в столице которого в свою очередь внимательно следили за событиями на юге Китая. В конце декабря 1921 г. в Гуйлине, недалеко от Кантона, Сунь Ятсен встретился с представителем Коминтерна Г. Снефлитом (Г. Марингом), обещавший советскую поддержку в создании объединенного сильного и демократического Китая. В январе 1923 г. г. в Шанхае состоялись переговоры Сунь Ятсена с Иоффе, руководителем прибывшей в Китай в августе 1922 г. дипломатический миссии РСФСР. Было договорено, что коммунистические идеи в Китае проповедовать не следует, что они не соответствуют текущим нуждам страны. После этого Сунь Ятсен направил в Москву группу деятелей Гоминьдана во главе со своим молодым помощником Чан Кайши для получения из первых рук информации о советской военной и политической организации. По поводу одного из главных результатов этой поездки Чан Кайши исследователь пишет: "Его трехмесячные наблюдения в России в 1923 году позволили ему осознать советские методы и сделали подозрительным в отношении методов коммунистов". Вскоре в Кантон приехали советские политические и военные советники - политическую группу возглавлял М.М.Бородин, имевший опыт нелегальной деятельности за рубежом, военную - первоначально П. А. Павлов, а после его гибели в июле 1924 г., бывший военный министр буферной Дальневосточной республики В.К.Блюхер (он работал в Китае под псевдонимом генерал Гален). Началась перестройка Гоминьдана в соответствии с организационными принципами большевизма -"демократическим" централизмом. В 1924 г. было решено принимать в Гоминьдан коммунистов в качестве частных лиц. Но фактически компартия присоединилась к Гоминьдану как организационная сила раньше. Первые коммунисты вступили в Гоминьдан уже в сентябре 1922 г. После смерти Сунь Ятсена в марте 1925 г. в Гоминьдане и кантонском правительстве развернулась борьба за власть, которая ярко окрашивалась в политические тона. Левым гоминьдановцам, коммунистам и сочувствовавшим им покровительствовала группа Бородина. Им противостояла правая группировка, настаивавшая на объединении страны и наведении порядка,исключавшего происки коммунистов. Промежуточная группа Чан Кайши, командовавшего вооруженными силами Гоминьдана, маневрировала и колебалась. 20 марта 1926 г. под нажимом правых Чан Кайши ввел военное положение, посадил некоторых советских советников под домашний арест. Левый деятель Гоминьдана Ван Цзинвэй основной соперник Чан Кайши -- был вынужден выкехать за границу. Но левые убедили Чан Кайши, что сведения о готовившемся коммунистическом перевороте ложны. Через две недели появился манифест о том, что альянсс Россией сердечен, как и ранее. С ведома Бородина в мае 1926 г. Центральный исполнительный комитет Гоминьдана принял решение о запрещении коммунистам занимать руководящие посты в партии и правительстве. Летом 1926 г. Национально-революционная армия Китая начала поход на север под командованием Чана. Города и провинции, находившиеся под властью коррумпированных генералов, творивших там суд и расправу и связанных с некоторыми группами западного капитала, легко оказывались в руках патриотических сил. В августе последние достигли реки Янцзы, в октябре заняли г. Ханькоу и соседние города, составлявшие мегаполис Ухань, в марте г. - Нанкин. За два месяца перед этим революционное правительство перебралось из Кантона в Ханькоу. Но в руководстве Гоминьдана вновь вызрел конфликт между левой группой, доминировавшей в правительстве, и Чан Кайши. 12 апреля Чан Кайши устроил в Шанхае, только что взятом его войсками, резню коммунистов. ЦИК Гоминьдана, находившийся под контролем левых, отдал приказ об аресте Чана. Последний в свою очередь возложил ответственность за события на компартию, которая создала в Гоминьдане "царство террора", оторвала его от рабочих и крестьянских организаций, привела к созданию единого фронта империалистических держав против национально-патриотических сил. Чан образовал альтернативное правительство в Нанкине. В этих условиях в конце мая 1927 г. последовало распоряжение Сталина, весьма рассерженного тем, что ему не удалось использовать Чан Кайши, а затем выбросить его, как выжатый лимон (выражение генсека), чтобы компартия начала конфискацию земли и формирование независимой рабоче-крестьянской армии. Секретная инструкция попала в руки левых гоминьдановцев во главе с Ван Цзинвэем. В июле 1927 г. коммунисты были изгнаны из правительства, утвердившегося в Ханькоу, начались их аресты. Бородин и его группа были отозваны в СССР. Попытка коммунистического путча в Кантоне в декабре 1927 г. и создания совета в этом городе потерпела провал и завершилась новым кровопролитием. В феврале 1928 г. несколько гоминьдановских групп объединились в новом правительстве, сформированном в Нанкине Чан Кайши. Был предпринят поход на Пекин, который держал в своих руках Чжан Цзолин - руководитель северной и центральной группы милитаристов. Пекин был взят. Началось постепенное примирение Гоминьдана с западными державами. В конце июня 1927 г. Коминтерн возложил вину за собственные просчеты в китайском вопросе, а точнее за провал сталинского курса, на компартию Китая. Вскоре ее руководство было обвинено в "правом оппортунизме". Генеральный секретарь партии Чэнь Дусю был вынужден уйти со своего поста. Компартии начала создание "советских баз". В критике курса Сталина и сталинского руководства Коминтерна со стороны Троцкого и других оппозиционеров было немало точных и тонких наблюдений. Соглашаясь на сотрудничество коммунистов с левыми гоминьдановцами, они предсказывали предательство Чана, понимая, что, содействуя превращению Гоминьдана в централизованную партию по советскому образцу в противовес парламентской западной модели, Бородин и его помощники сами куют поражение коммунистов. Троцкий призывал к созданию рабочих и крестьянских советов под коммунистическим руководством в Китае еще тогда, когда продолжался "медовый месяц" в отношениях между компартией и Чан Кайши. Впрочем, в отношении Китая многие полемические материалы напоминали схоластические трактаты - таковыми, в частности, были дискуссии Радека - Бухарина о степени капиталистического развития Китая, сохранении в нем феодальных элементов (эти споры основывались на эмоциях и в лучшем случае логических предположениях, а не на скрупулезном анализе фактов), о том, создавать ли советы в этой стране сразу или брать курс на их организацию при определенных условиях, и т. п. "Доводы Троцкого... были сильнее, когда он высказывался за уменьшение зависимости коммунистов от Гоминьдана, как правого, так и левого, а, следовательно, за усиление их самостоятельности; однако и он впадал в абстракцию, когда в качестве панацеи предлагал создавать и распространять советы". Провал политики СССР и Коминтерна в Китае был не единственной их неудачей на международной арене. Приближалась к печальному концу история Англо-русского профсоюзного комитета - органа связи между ВЦСПС и Британским конгрессом тред- юнионов, который ставил своей целью преодоление раскола в международном профсоюзном движении. Комитет был порождением тех сил в ВКП(б), которые чуть более по-деловому, хотя бы в тактическом отношении, с позиции момента, относились к проблеме единства действий в рабочем движении, нежели, скажем, Зиновьев, рассматривавший лозунг единого фронта лишь как средство разоблачения реформистов, а рабоче-крестьянское правительство как символ пролетарской диктатуры, или переведенное на язык масс название пролетарской диктатуры. Видимо, наибольшая заслуга в создании комитета принадлежала Бухарину и близкому к нему председателю ВЦСПС М.П.Томскому. Сталин до поры до времени поддерживал его существование. Троцкий же со своими сторонниками встретил создание комитета профсоюзного единства в штыки. Он не без основания отмечал верхушечный характер соглашения, участие в нем лишь небольшой группы британских профсоюзных лидеров, которые представляли в основном левое Движение меньшинства, тот факт, что левые тредюнионисты не смогли оказать влияния на ход так называемой всеобщей забастовки в Великобритании в начале мая 1926 г. (на самом деле она всеобщей не была), завершившейся поражением рабочих. В то же время со свойственным ему догматизмом Троцкий толковал пороки Англо-русского комитета расширительно, в принципе выступая против каких бы то ни было соглашений с "оппортуристическими" лидерами западноевропейского рабочего движения. В дискуссиях вспоминались и другие неудачи: провал коммунистических путчей в Германии и Болгарии в 1923 г., в Эстонии в 1924 г. Обе стороны - и оппозиционеры, и правившая группа - искали субъективные причины этих поражений. Оппозиционерам в этом смысле было легче - они обвиняли сталинско-бухаринское руководство Коминтерна (забывая, что в 1923-1924 гг. во главе Коминтерна стоял один из лидеров теперешней оппозиции Зиновьев). Сталинцы-бухаринцы находили виновников в компартиях, особенно в тех группах, которые поддерживали оппозицию в СССР или в какой-то мере сочувствовали ей. Обвинения в "правом оппортунизме", "ликвидаторстве" или же, наоборот, в "ультралевизне" сыпались, как из рога изобилия. И правившая команда, и борцы против нее в равной мере необоснованно и спекулятивно непрерывно твердили об опасности "империалистического" военного нападения на СССР. Декларирование "военной опасности" стало особенно навязчивым после того, как в мае 1927 г. последовала серия международных инцидентов, из которых наиболее значительными были разрыв Великобританией дипломатических отношений с СССР (это произошло после того как во время обыска в помешении Англо- русского кооперативного общества /АРКОС/ были обнаружены неопровержимые свидетельства советского шпионажа) и убийство советского полпреда в Польше П.Л.Войкова русским белоэмигрантом. Никакого "единого фронта империалистических держав против СССР", готовившего "новую интервенцию", на самом деле не существовало, и в советском истеблишменте это прекрасно сознавали. Как и прочие рычаги, резкое преувеличение военной угрозы играло на руку Сталину, использовавшего его против оппозиции, более того - заявившего о существовагии "единого фронта от Чемберлена до Троцкого". О том, что это было именно так, свидетельствовал нарком иностранных дел Г.В.Чичерин, заявивший в 1929 г. американскому журналисту Луису Фишеру: "В июне 1927 г. я вернулся из Западной Европы. Все в Mоскве говорили о войне. Я старался разубедить их. `Никто не планирует нападения на нас'. Я настаивал. Тогда коллега меня просветил. Он сказал: `Мы это знаем. Но это нам нужно для борьбы с Троцким'". Чичерин и позже решительно отрицал опасность нападения капиталистических стран на СССР, причем во внутренней переписке попросту высмеивал этот пропагандистский трюк. Он писал Сталину 22 марта 1930 г., "В наших московских выступлениях говорился, что обострилась опасность войны между капиталистическими государствами,. а, следовательно, и нападения на нас. Что за вздор, как можно говорить такие вещи!!" Остается вновь и вновь поражаться, как такой опытный политик, каковым был Троцкий, оказался на поводу мошеннической игры Сталина. Но ведь, вступим в спор с самими собой, если бы лидер оппозиции пожертвовал своими догмами, начал по тактическим соображениям полемику со Сталиным, отрицая военную опасность, это был бы совершенно другой человек, не тот, чья позиция доминировала в оппозиционной среде. * Усвоив, что партийный аппарат полностью ее поддерживает, что основная масса рядовых коммунистов одурманена "антитроцкисисткими" эскападами, что масса населения весьма чужда споров в партийных верхах, сталинская клика осенью - зимой 1927 г. завершила организационный разгром объединеннной оппозиции. При этом сами оппозиционеры исправно попадали в капканы, которые для них не очень искусно расставлялись. Последовали "раскрытие тайной типографии", которую "помог" оборудовать тайный агент ОГПУ; разгон попыток альтернативных демонстраций 7 ноября 1927 г.; исключение Троцкого и Зиновьева вначале из ЦК, а затем из партии; изгнание из ВКП(б) всех активных оппозиционеров в декабре 1927 г. на XV съезде партии. Съезд увенчался очередной политической игрой Сталина, когда он на пленуме ЦК 19 декабря, посвященном "избранию" высших партийных боссов, лицемерно попросился в отставку. Сталин, разумеется, был убежден, что его "просьбу" отклонят. Тем более важно было ему зафиксировать в двух продолжавшихся по несколько минут выступлениях, что он стал генсеком по инициативе Ленина, что именно благодаря ему разбита оппозиция, что генсек в партии должен быть только один и что, стало быть, всяких "маленьких генсеков" - в республиках и губерниях - надо немедленно устранить. Этот пленум был, безусловно, одной из главных вех на пути превращения Сталина в единоличного диктатора. Буквально на следующий день после исключения активных членов оппозиции из ВКП(б) сама оппозиция раскололась. Каменев, Зиновьев и ряд других деятелей полностью капитулировали, заявив об идейном и организационном "разоружении", осуждении взглядов, которые они только что проповедовали, обязались поддерживать и отстаивать все партийные решения. Их письмо появилось в "Правде" 27 декабря 1927 г. "...Мнимые величины выходят из игры, надо думать, выходят навсегда", - написал по этому поводу Троцкий. К началу 1928 г. приблизительно полторы тысячи оппозиционеров были арестованы и находились в заключении. Но время для прямой физической расправы с диссидентской "головкой", по мнению сталинской клики, еще не наступило. 3 января 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение об отправке не капитулировавших лидеров оппозиции в ссылку в отдаленные районы страны. Это решение было задним числом продублировано постановлением Особого совещания ОГПУ от 31 декабря 1927 г. Выделенная оппохиционерами комиссия в составе Х.Г.Раковского, К.Б.Радека и В.Д.Каспаровой пыталась дискутировать с председателем ЦКК ВКП(б) Г.К.Орджоникидзе о месте и условиях ссылки. Последовала волна обманов и дезинформации: Орджоникидзе давал неопределенные обещания, в то время как ОГПУ приступило к осуществлению директивы Политбюро, оформив меру наказания пресловутой статьей 58(10) уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшей кары вплоть до расстрела за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Так Л.Д.Троцкий оказался в Алма-Ате, Радек, Смилга, Серебряков, Белобородов, Евдокимов, Сосновский, Раковский и многие другие оппозиционеры - в различных городах и поселках Сибири, Урала, Туркестана и иных дальних мест страны. Зарубежная печать и сами ссыльные стали называть эту пока еще бескровную расправу "сухой гильотиной". * Документация второго-четвертого томов настоящего издания отражает пребывание оппозиционных деятелей в ссылке, их занятия, их дискуссии, отношение к событиям, происходившим в партии и в стране. Публикуемые телеграммы свидетельствуют, как происходило установление контактов между оппозиционерами в их новых местах обитания. Затем ссыльные стали обмениваться деловыми письмами, носившими подчас характер объемистых политических трактатов, которые свидетельствуют, что ряд лидеров оппозиции (прежде всего Троцкий, Раковский и Сосновский) сохранили приверженность своим взглядам, давая более или менее адекватную оценку ситуации в партии и в стране, насколько это позволяла оторванность от центра и, главное, марксистско-ленинские догматы, особенности взглядов и характера мышления авторов. В то же время поразительное впечатление производит наивность оппозиционеров - для некоторых, прежде всего для Троцкого, она, по всей видимости, была показной, но для других, безусловно, более или менее искренней. Они не верили, что "повар, готовящий острые блюда" (приписываемая, а, может быть, действительная оценка Сталина Лениным еще той поры, когда их отношения были деловыми и довольно близкими), полон решимости приготовить из них самое экзотическое восточное варево. Сосланные как контрреволюционеры, они надеялись, что ЦК разрешит им устроить своего рода всесоюзное совещание в Москве, Алма-Ате или другом месте для того, чтобы определить свое отношение к вроде бы намечавшемуся "левому" повороту официальной линии. Более того, в письмах подчас проскальзывает надежда, что партийное руководство пойдет на попятную и чуть ли ни с извинениями позовет оппозиционеров обратно, в свои ряды. Двойственную позицию занимал даже такой трезвый и решительный враг сталинщины, как Раковский. Он писал Троцкому: "Я считаю, конечно, что наше обращение за разрешением (совещания - Ю.Ф. и Г.Ч.) может быть на черной партбирже и использовано против нас, но я считал и считаю также, что две идеи для нас важны и обязательны: защищать свои взгляды и, когда случай предоставится, постучать в двери партии". Предположение, что примирение вполне возможно, стимулировалось, надо сказать, довольно либеральным режимом, на котором, в особенности вначале, находились ссыльные. Троцкий выполнял задания Института Маркса и Энгельса при ЦК ВКП(б), переводил сочинения Маркса, получая за это гонорары. Другим ссыльным поступала литература из этого института. Оптимистические надежды подпитывались некоторыми трансформациями, которые происходили в руководстве ВКП(б), зревший в Политбюро раскол, признаки которого наблюдались воочию. Вслед за апрельским пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б) 1928 г., материалы которого опубликованы тогда не были, но решения были близки к установкам Бухарина, в печати появились два принципиально отличавшихся друг от друга выступления о его итогах - Сталина в Москве и Бухарина в Ленинграде. Сталин был бескомпромиссен и груб. Он произнес свои "исторические" слова о том, что, "если критика содержит хотя бы 5-10 процентов правды, то и такую критику надо приветствовать", которые освятили уже открытую дорогу клевете и будущему выявлению новых "врагов". О тех, кто рассчитывал на прекращение борьбы против кулачества, Сталин заявил, что "им не может быть места в нашей партии", что тот, кто думает понравиться "и богатым, и бедным, тот не марксист, а дурак". Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что имелся в виду Бухарин, вроде бы восторжествовавший на только что завершившемся пленуме. "Не марксист, а дурак" в свою очередь произнес доклад в совершенно ином тоне и впервые высказал открытое беспокойство по поводу тенденции рассматривать чрезвычайные меры как что-то нормальное. Давно ли он считал, что такого рода меры вполне нормальны в борьбе против оппозиции? Опытным политическим наблюдателям должно было стать ясно, что между Сталиным и Бухариным назревала конфронтация. Противоречия всплыли на поверхность на следующем, июльском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), оставившем "правых" в меньшинстве. Именно на этом пленуме Сталин выдвинул тезис о том, что "по мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться", послуживший обоснованием будущей кровавой бани. Все эти сдвиги воспронимались оппозиционерами по-разному. С одной стороны, Бухарин попытался установить контакт с бывшими представителями оппозиции. 11 июля он встретился с Каменевым и вел с ним беседу о возможном сотрудничестве в борьбе против "Чингиз-хана" - Сталина. За пределы взаимного прощупывания контакты "Колечки Балаболкина" (как именовал Бухарина Троцкий) не продвинулись. С другой стороны, Сталин сам стал инспирировать слухи, что он готов пойти на примирение с бывшими оппозиционерами. Надеждам на их достоверность способствовало появление выступлений с установками, напоминавшими идеи, которые выдвигал Троцкий. "Незаметно Сталин присвоил себе одежду Троцкого", - писал биограф. Аналогичного мнения придерживались наблюдатели из эмигрантского Русского общевоинского союза. "Разбить противника и присвоить себе его программу - традиция Сталина", - писал один из них. Эти наблюдения были крайне неточными уже в то время, а в историчнской перспективе - глубоко ошибочными. Верные марксистско-ленинской парадигме, Троцкий и его единомышленники были весьма далеки от назревавшей сталинской "революции сверху". Сам Троцкий весьма скептически относился к происходившим событиям. Он писал Раковскому 13 июля, что Радек и Преображенский неправы, полагая, будто сталинская фракция имеет лишь "правый хвост" и ее надо уговорить избавиться от него. "Обезьяна, освобожденная от хвоста, еще не человек", - комментировал алмаатинский ссыльный. И все же, объясняя и комментируя "левый" поворот, оппозиционеры, включая Троцкого, никак не могли предположить того, во что он обернется, - насильственной коллективизации сельского хозяйства, депортации и массового террора против крестьян, голода, людоедства, гибели миллионов людей. Авторы писем и заявлений уговаривали себя и своих коллег, что происходит тяга бедняков в колхозы, активность неимущего крестьянства возрастает и т. п. Поразительно, но ссылались они при этом на советскую печать, лживость которой должна была быть им весьма хорошо известна. Ссыльные торжествовали по поводу того, что ЦК признал реальность "кулацкой опасности", и даже выражали тревогу в связи с хорошими видами на урожай 1928 г., так как это, мол, усилило бы кулака. Вообще, чувствуется, что оппозиционеры не верили в возможность быстрого подъема производительных сил страны. Да этим они, пожалуй, не очень и были обеспокоены. По поводу выступления М.И.Калинина на июльском пленуме один из них возмущенно писал, что "всесоюзный староста" стал на точку зрения поощрения развития производства даже тогда, "когда оно происходит в формах, классово чуждых пролетариату". Это антигуманное, дикарское по своему сушеству ослепление вроде бы образованных людей (по крайней мере, казалось, что таковые преобладали среди лидеров оппозиции, и мы к этому еще возвратимся), вызванное не просто костылями "классового подхода", а его предельной догматизацией, проявлялось во всем. Разоблачая бюрократическое перерождение партийной верхушки, ее отрыв от народа и даже (словами Радека) "переход" власти "от одного класса к другому", нарушения внутрипартийной демократии, оппозиционные деятели в некоторых вопросах проявляли единство взглядов с правившей группой, например, относительно неизбежности нападения "империалистических государств" на СССР, по поводу Шахтинского дела 1928 г. Вспомнив теперь о внутрипартийной демократии, которая их не волновала, скажем, на X партийном съезде в 1921 г., запретившем фракции в партии, оппозиционеры никоим образом не покушались на восстановление демократии в обществе. И в ссылке они повторяли, что диктатура пролетариата - это власть, опирающаяся не на закон, а на силу. Почему же эти рьяные зашитники "пролетарской диктатуры" жаловались на примененное к ним насилие? Насилие видели даже в запрещении охотиться (на Троцкого оно не распространялось; он живописал свои охотничьи подвиги в Туркестане в ряде писем). Н.И.Муралов же возмущался: ведь ограничение права на охоту не предусмотрено 58-й статьей! Исключенные из партии, официально признанные контрреволюционерами, негодовавшие по поводу арестов своих менее заметных единомышленников, лидеры оппозиции и в ссылке представляли себя не просто убежденными коммунистами, а страстными защитниками марксистскро-ленинской идеологической и политической догматики. Те из них, кто был теперь допущен к работе в государственных учреждениях, отдавали все силы служению советской власти, а И.Я.Врачев даже выполнял поручения местных партийных органов, создавая агитационно-пропагандистские материалы. Оппозиционеры продолжали придерживаться курса на сохранение единства ВКП(б) и других компартий, осуждая, например, тенденцию превращения германского Ленинбунда, созданного их единомышленниками, в альтернативную компартию. Публикуемая документация отражает некоторые жизненные перипетии ссыльных, например,смерть дочери Троцкого Нины. Но, кажется, его, по крайней мере показной, фанатизм был таков, что известия о том, что дочь при смерти, а затем скончалась, волновали его менее, чем разного рода политические коллизии. Впрочем, судить об этом нелегко, ибо вряд ли эпистолярный жанр может отразить всю гамму душевных переживаний. * Международная тематика во втором-четвертом томах предлагаемой публикации связана в основном с VI конгрессом Коминтерна, который состоялся летом 1928 г., и оценкой принятой на нем программы Интернационала. В этой группе документов, однако, наибольший интерес представляют не диспуты по поводу программы, политики и тактики, а конкретные данные о кулуарах конгресса, записи разговоров его делегатов, в том числе таких, казалось бы, правоверных сталинистов, какими были Морис Торез или Пальмиро Тольятти, которые в неофициальной обстановке выражали глубокое разочарование тем, что происходило на мировом форуме коммунистов, сведения о конфликтах между его участниками, "идейном разброде" и "внутреннем кризисе". Встречаются точные и тонкие наблюдения ситуации в Интернационале, приводятся данные о том, что в последние годы "вожди ВКП произвольно подбирали руководство ИККИ (Исполкома Коминтерна - Ю.Ф. и Г.Ч.) и отдельных партий". В заявлениях, связанных с конгрессом, содержались утверждения об опасности "социал- демократического перерождения" Коминтерна. Действительно, некоторые положения доклада Бухарина и других выступлений давали основание для мнения, что в кругах Интернационала вызревают более или менее трезвые и умеренные настроения, связанные, по крайней мере, с признанием факта "частичной стабилизации капитализма". Но в то же время в выступлениях была масса левацкой риторики, и Конгресс в целом на деле предвещал дальнейший поворот Коминтерна к сектантской замкнутости, обрыву последних нитей, которые еще связывали компартии с левой социал-демократией, к тому, чтобы под диктовку Сталина заклеймить социал-демократию как социал-фашизм. Издевательски, но весьма точно звучала в одном из публикуемых документов оценка решения VI конгресса по поводу оппозиции в ВКП(б): "Авансом, в счет будущих бюджетных и внебюджетных поступлений, конгресс санкционировал все действия советских властей по отношению к оппозиции". Помимо всего прочего, это было признание изнутри того факта, что компартии и Коминтерн финансировались из государственного бюджета СССР. Что же касается программы Коминтерна, то критика ее шла либо по поводу мало связанных с жизнью абстрактых вопросов, например, чем "империализм" отличается от "свободного капитализма", либо касалась мелочей. Лидеры оппозиции были в основном эрудированными людьми. Они цитировали Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Гете. Раковский в одном из писем Троцкому упоминал имена неких Дарьи Михайловны и Ласунского. Контекст был таков, что, казалось, речь шла о хорошо знакомых обоим корреспондентам лицах, скорее всего об общих знакомых. Готовя к печати письма Раковского, один из авторов этой вступительной статьи потратил немало сил и времени на поиск сведений о названных людях. Каково же было его удивление, когда он узнал, что речь идет о тургеневских героях! Во втором-четвертом томах данной публикации представлены работы, свидетельствующие об относительно высокой экономической и философской квалификации некоторых авторов. Такова статья Е.А.Преображенского "Левый курс в деревне и перспективы", где при всей коммунистичнской догматичности встречаются глубокие суждения по поводу объективных трудностей, противоречий, тупиков, в которых оказывалась советская хозяйственная политика. Такова работа Л.Д.Троцкого "О философских тенденциях бюрократизма", свидетельствующая о силе ума автора, его умении достичь высокого уровня обобщения, знании им не только Маркса и Энгельса, но и многих мыслителей, которых в ту пору клеймили в СССР как "буржуазных философов". Правда, Троцкий, упрекая Сталина и его придворных писак в том, что они подбирают цитаты так же, как "попы всех церквей подбирают тексты применительно обстоятельству", не замечал, что этот упрек может быть в равной мере отнесен к нему самому, причем даже в этой самой статье. Но, надо отдать должное, самостоятельный анализ у Троцкого, Преображенского, Раковского и некоторых других оппозиционеров, разумеется, в пределах большевистской парадигмы, все же преобладал. Что же касается других ссыльных, то их письма и статьи отличались, как правило, поверхностными суждениями, обильно сдабриваемыми цитатами из Ленина, по поводу того, против кого следует направить основной удар - против правых, центра в партии или же против буржуазии, кто побеждает и кто капитулирует в правившем блоке, произошел ли уже "термидор" или он только угрожает советской власти, куда - вправо или влево - поворачивается "центр" и т. п. Все это "движенье направо", которое "начинается с левой ноги" (А.Галич), воспринималось оппозиционерами невероятно серьезно. Они штудировали, цитировали и комментировали "священное писание" - все то, что было написано или сказано Лениным, ожесточенно и грубо спорили по поводу смысла того или иного высказывания, не задумываясь не только над тем, что теория в целом была порочна, но и что конкреная мысль могла оказаться ошибочной, мимолетной, высказанной в пылу спора или раздражения, в результате недостаточной информации или плохого знания предмета, в состоянии размышления или же для того, чтобы по тактическим соображениям ввести кого-нибудь в заблуждение. Разумеется, никто из них не обращался к тем ленинским опусам, которые теперь представлялись им ошибочными. Их сознательно игнорировали. Особенно плодовитым был в ссылке К.Б.Радек. Обладавший хлестким пером, он, помимо массы политических писем, написал в Томске большую работу, посвященную проблемам революции: сущности ее демократического этапа, переходу от лозунга демократической диктатуры к лозунгу диктатуры пролетариата и т. д. Бльшую часть работы составляли цитаты из Ленина, собственный текст носил подчас лишь характер связок. За многословием и кажущейся убедительностью построений скрывалась, однако, смысловая пустота - читатель обнаруживал, что красивый мыльный пузырь лопнул, не оставив почти никакого следа. Недавняя капитуляция Каменева и Зиновьева дала теперь Радеку повод наброситься на их позиции в октябре1917 г., заявить об их "соглашательской мелкобуржуазной линии". Ссылки же некоторых, что Каменев, мол, защищал ленинские взгляды от самого Ленина, Радек пытался парировать при помощи вездесущей диалектики - "отсутствие диалектического понимания ленинской позиции могло привести к подобным ошибкам". Сам же Радек настолько усвоил ленинскую диалектику, что счел, по всей видимости, похвалой, а не разоблачением своего идола собственное удивительное откровение, что Ленин "сгибает теорию в пользу своей практики, насилует ее"! Действительно, опыт ссыльных оппозиционеров убедительно подтверждал, что марксистская догматика и особенно диалектика оказалась в руках большевиков, как стоявших у власти, так и враждебных ей, весьма удобным средством считать белым то, что вчера называли черным, и наоборот. Готовясь к предстоявшнй капитуляции (она произойдет в следующем году), Радек уже в июле 1928 г. хитро обосновал свой будущий отказ от оппозиционной деятельности: Сталин и другие центристы - это "наш арьергард, руководимый товарищами, которые поддались влиянию враждебных классовых сил". Не удивительно, что многие ссыльные относились к Радеку с недоверием, а Муралов даже написал Троцкому по поводу одного из его выступлений: "Выскочило г... из ополонки" (то есть проруби - по-украински). Из видых оппозиционных деятелей, находившихся в ссылке в 1928 г., с покаянным заявлением выступил только Г.Л.Пятаков. Но тенденция к примирению с правившей группой становилась все более ощутимой, раскол оппозиции продолжал углубляться. Л.П.Серебряков сообщил своим товарищам в середине июля, что сейчас не время становиться в позу и надо подумать о возврашении в партию. Радек же по существу дела солидаризовался с политическим курсом Сталина, заявив, что от генсека его отделяют только мелкие разногласия. Приводимые в третьем и четвертом томах документы убеждают, что оппозиционеры все больше теряли ту небольшую поддержку в партийной и рабочей среде, которой они еще недавно обладали. Этому способствовала новая волна арестов осенью 1928 г. в Москве, Ленинграде, Харькове и других городах. В Бутырской тюрьме в Москве опппозиционеров содержали вместе с уголовниками, в камерах, кишащих паразитами, бесцеремонно отправляли в карцеры. Аналогичным было положение и в других городах. Истерическое обращение московских соратников Троцкого с призывом к рабочим требовать его возвращения из ссылки впечатления на "сознательный пролетариат" не произвело. Никаких сведений об откликах на него в Архиве Троцкого нет. Как видно из официальной справки, выступления оппозиционеров во время демонстрации 7 ноября 1928 г. в Москве ограничились лишь разбрасыванием небольшого количества листовок. Это было, пожалуй, последнее открытое антисталинское выступление при жизни советского диктатора. К концу 1928 г. относятся и последние статьи Л.Д.Троцкого, написанные в СССР, которые отложились в его архиве. Троцкий писал и в начале 1929 г., вплоть до депортации из СССР. Но уже с конца октября 1928 г. переписка лидера оппозиции с единомышленниками была полностью блокирована властями. После высылки руководителя распад оппозиции в пределах СССР быстро завершился: в 1929 г. большинство ее деятелей выступили с покаянными заявлениями, были возвращены в столицу, восстановлены в партии. Жить им, как правило, оставалось менее десяти дет - до "большого террора" 1936-1938 гг. * Вторая часть данного издания - пять томов - посвящена коммунистическому оппозиционному движению после высылки Троцкого из СССР в феврале 1929 г. Она содержит в основном, в отличие от первой части, документы самого Троцкого, как написанные им от своего имени, так и подготовленные в качестве официальных материалов организаций и движений, которыми он фактически руководил. Лишь в отдельных случаях включены наиболее важные, с нашей точки зрения, документы, подготовленные другими лицами (сыном Троцкого Л.Л.Седовым, сотрудниками редакции "Бюллетеня оппозиции (большевиков-ленинцев)", в том числе провокатором Этьеном (М. Зборовским), бывшим большевистским деятелем Г.И.Мясниковым и др. В издание включена лишь сравнительно небольшая часть документации Троцкого периода эмиграции, представляющая, как мы полагаем, наибольшее значение для изучения следующих проблем. Во-первых, они важны для понимания эволюции того течения в международном левом движении, носившем коммунистический, но оппозиционный официальному коммунизму характер. Это международное движение можно лишь условно, в соответствии с фамилией его лидера, называть троцкистским. Сам Троцкий очень редко употреблял этот термин, большей частью термин им отвергался, ибо Троцкий полагал, что, по существу дела, его движение являлось ленинским. Недаром выходивший более десяти лет свой журнал он именовал "Бюллетенем оппозиции (большевиков-ленинцев)". Во-вторых, документы представляют интерес для уяснения политических установок Троцкого и их развития под влиянием международной обстановки, особенностей рабочего и демократического движения на Западе, развития событий в СССР, ситуации в самом "троцкистском" движении. В-третьих, материалы архива Троцкого могут быть использованы для анализа взаиоотношений этого движения с другими левыми силами в Европе, Америке, Азии и даже на Африканском континенте, сближений с ними и расколов, взаимной критики и других сходных сюжетов. В-четверных, анализируя архив Троцкого, можно несколько углубить представления о тех экономических, социальных и политических процессах, которые происходили в СССР на протяжении более чем десятилетия - от высылки Троцкого за рубеж в 1929 г. до его убийства сталинским агентом в 1940 г. В-пятых, документы дают известное представление о ситуации в других странах Европы и Азии, прежде всего в Германии, Франции и Испании в связи с установлением нацистской диктатуры, возникновением движения народного фронта, его приходом к власти в Испании и Франции, испанской гражданской войной 1936-1939 гг. Наконец, архив Троцкого бесспорно важен для более панорамного восприятия облика различных политических деятелей, прежде всего Ленина и Сталина, а также ряда других действующих лиц всемирной драмы 30-х годов XX века, в том числе отдельных деятелей культуры, например, Андре Моруа или Диего Риверы. Иначе говоря, отбор документов для второй части публикации проводился с точки зрения их значимости для характеристики существенных проблем мировой истории в XX веке. Естественно, в центре документации стоит фигура самого автора подавляющего большинства приводимых источников, повороты и перипетии его политической деятельности. Небольшое число писем к жене (их вообще мало, так как Лев и Наталья расставались и, с оответственно, переписывались очень редко) дает возможность взглянуть и на личную жизнь их автора, неразрывно связанную с обшественной активностью. * В связи с публикуемой документацией предельно кратко остановимся на важнейших моментах деятельности Л.Д.Троцкого после высылки из СССР. Л.Д.Троцкий был депортирован по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в Турцию, куда вместе с женой и сыном Львом был доставлен на пароходе "Ильич" 11 февраля 1929 г. Первоначально казалось, что это решение не являлось окончательным, что Троцкому предоставлена возможность раскаяться и возвратиться в СССР или что, по крайней мере, советские власти надеялись на его молчание за рубежом. Дело в том, что высылка сопровождалась некоторыми странными для выдворения из большевистсакой тоталитарной державы моментами: официальный мотив, который был выдвинут советским правительством перед турецким президентом Мустафой-пашой для получения визы, состоял в том, что Троцкий, якобы, нуждался в лечении (в Турции!); ему и близким было сохранено советское гражданство и выданы советские паспорта; в первое время жил он в здании консульства СССР в Стамбуле и получал почту на адрес консульства; когда Троцкий покидал корабль, представитель ОГПУ передал ему 1500 долларов на устройство. "Это была последняя плата от государсва, одним из отцов- основателей которого он был", - писал биограф Троцкого Исаак Дойчер. Дойчер продолжал: "Троцкий мог увидеть за этим издевательскую усмешку Сталина, но, будучи без единого пенса, он проглотио оскорбление и принял деньги". Добавим, что та же издевательская усмешка виднелась в названии теплохода "Ильич", на борту которого и была совершена депортация. В течение всех лет пребывания за рубежом Троцкий и его семья жили исключительно скромно, хотя он и получал довольно большие гонорары за свои книги и статьи от западных издательств и редакций журналов. Все эти средства он передавал на выпуск периодических и других изданий своего направления и на поддержку организаций своих сторонников. Средства на обзаведение в Турции и на начало издательской деятельности Троцкий получил в виде займа в сумме 20 тыс. франков от французского социалиста М.Паза, а позже возвратил долг из гонораров. Вначале Троцкий не очень хорошо представлял себе денежную ценность своих публикаций. Послав статью Максу Истмену в США с просьбой перевести ее и продать какому-либо изданию, Троцкий оценил ее в 200 долларов, но Истмен смог получить от журнала "Либерти" 1500 долларов. Уже вскоре Троцкий получил первые крупные гонорары от американских газет, публиковавших его статьи. Затем американское издательство "Скрибнер и Сыновья" заплатило ему аванс в 7 тыс. долларов за будущую книгу воспоминаний. Еще через некоторое время он получил из США гонорар в 45 тыс. долларов за "Историю русской революции". Тот факт, что Троцкий весьма нуждался в средствах на протяжении всех лет эмиграции и крайне экономно относился к тратам, виден из многих документов, публикуемых в настояшем издании. Он был весьма озабочен тем, как ему добраться из Стамбула в Осло, когда в начале 1931 г. встал вопрос о его возможной поездке в Норвегию для чтения лекций (поездка не состоялась). Добираться морем, считал он, будет очень дорого. В 1936 г., находясь в больнице в Осло, он сообщал знакомому о своей "финансовой катастрофе": он должен был платить за лечение по 10 крон в день, а у него всего оставалось 100 крон. После прибытия в Мексику в начале 1937 г. финансовое положение Троцкого улучшилось благодаря помощи художника Диего Риверы, но после разрыва с Риверой в последние полтора года жизни оно вновь стало крайне затруднительным, и Троцкий был вынужден писать, чтобы заработать себе на жизнь. Уже вскоре после высылки в советской печати появились клеветнические материалы, в частности карикатуры, изображавшие "мистера" Троцкого с мешком, наполненным деньгами, полученными, мол, за верную службу "акулам империализма". Эту клевету, правда, с других, в целом антикоммунистических, позиций и соответственно с другим источником "баснословного богатства" повторяют ныне некоторые безответственные российские авторы, в частности небезызвестный Игорь Бунич, утверждающий, например, разумеется, без каких-либо доказательств и ссылок, что еще в 1921 г. Троцкий перевел 11 млн долларов в один из банков США и 90 млн швейцарских франков в Швейцарский банк. Увы, писания этого автора, громоздящего одну нелепую и злобную фантазию на другую, пользуются спросом у доверчивых и мало информированных читателей. Троцкому разрешено было вывезти в Турцию свой огромный архив, включавший не только его личную документацию с начала политической деятельности, но также массу документов оппозиционных течений в ВКП(б) и материалы высших большевистских органов. Все эти материалы он вскоре опубликует или использует в борьбе против Сталина и его сторонников. Вывоз архива - это самый странный факт в истории депортации Троцкого, который иначе как демонстрацией стремления Сталина к примирению в случае отступления главного противника объяснить невозможно. Не исключено в то же время, что в 1929 г. Сталин не был еще достаточно опытным, чтобы верно определить взрывоопасную силу документального материала. Это знание он приобретет со временем. Тотчас после прибытия в Турцию изгнанник начал устанавливать письменную связь с оппозиционными коммунистическими деятелями в различных странах. Уже вскоре стали поступать ответы. Авторы некоторых из них заявляли о своей солидарности с Троцким и готовности вместе с ним и под его руководством вести борьбу за ликвидацию "центристского" (то есть сталинского) курса в ВКП(б) и Коминтерне. Через французов Анри Росмера, бывшего члена Исполкома Коминтерна, и Марселя Паза, видного журналиста, исключенных из компартии за поддержку объединенной оппозиции в ВКП(б), Троцкий установил связь с редакциями ведущих западных газет. Их корреспонденты стали появляться в консульстве, создавая серьезные трудности советским дипломатам. Становилось ясно, что изгнанник не собирается складывать оружия. Безусловно, по команде из Москвы через месяц после прибытия Троцкий был изгнан из консульства. Его разрыв с властными кругами СССР стал почти полным, хотя, как полагал сам изгнанник, еще не окончательным. В следуюши четыре с лишним года он в основном жил на острове Принкипо (по- турецки Буюк-Ада) - главном острове архипелага Принцевы острова в Мраморном море. В 1931 г. в результате пожара, происшедшем в доме, где он проживал, Тоцкий временно переселился в поселок Кодикьой на азиатском берегу, недалеко от Стамбула. Его попытки получить визы на въезд (постоянный или хотя бы временный, для лечения) в одну из крупных западноевропейских стран были безрезультатными, ибо правительства этих стран небезосновательно оценивали его как потенциального возмутителя спокойствия. Связь с реальными и возможными сторонниками он осуществлял путем переписки, а также личных контактов с приезжавшими к нему коммунистами-оппозиционерами. Известность Троцкого была всемирной. Но лишь для незначительной части людей его слава окрашивалась в тона политических симпатий и антипатий. Подавляющая масса интересовалась им как яркой и драматической личностью, совсем недавно еще одним из тех, кто привел большевиков к власти и сохранил эту власть, несмотря на военные усилия стран Антанты и внутренних противников большевиков. Троцкий получал массу писем просто от любопытных, в частности от коллекционеров автографов. Поступали письма и достаточно курьезные. Одно из них за подписью Сирилла Клеменса, сына знаменитого американского писателя Марка Твена, содержало предложение Троцкому стать почетным вице-президентом Общества Марка Твена. В качестве дополнительной приманки в нем сообщалось, что одним из вице-президентов уже является глава правительства Италии, лидер Фашистской партии Бенито Муссолини... Другое поразительное письмо пришло от писателя Эптона Синклера, который запрашивал, верно ли, что Троцкий собирается переводить на турецкий язык его романы. Видимо, кто-то подшутил над знаменитым американцем. * Первоначально казалось, что международное движение коммунистов-оппозиционеров, которые считали Троцкого своим естественным лидером, набирает силу. Их группы и объединения возникли к Германии, Франции, Австрии, Чехословакии, США, Китае и других странах. Американская группа была наиболее значительной, насчитывавшей несколько сот человек. Она была исключена из компартии осенью 1928 г., а в мае 1929 г. состоялась ее национальная конференция, провозгласившая создание Коммунистической лиги Америки и избравшая ее Национальный комитет, который фактически возглавил один из основателей компартии Джеймс Кеннон вместе с более молодыми деятелями Максом Шахтманом, Мартином Аберном и другими. Эта организация, в следующие годы переживавшая многочисленные расколы, оставалась главной национальной политической опорой Троцкого до конца его жизни. Значительно хуже обстояло дело в среде французских оппозиционеров, хотя именно Париж рассматривался как своего рода столица оппозиционного коммунистического движения. Во французской организации непрерывно происходили расколы, перегруппировки, объединения и новые расколы, концентрировавшиеся вокруг двух групп лидеров во главе с Раймоном Молинье и Пьером Навиллем. В первые годы эмиграции Троцкий покровительствовал Молинье, несмотря (а, может быть, вследствие) той предпреимчивости и дурной репутации, которая сопутствовала в Париже этому коммунисту и в то же время нечистоплотному вымогателю. Молинье был, по-видимому, подобен тем российским социал-демократическим подонкам начала XX века, вроде В.К.Туратуты, которые могли "по поручению партии" жениться на богатой даме, чтобы заполучить в партийные фонды ее состояние. Вместе со своим братом Анри (также последователем Троцкого) Раймон Молинье владел так называемым Французским институтом сборов, занимавшимся скупкой подешевле просроченных счетов и "вышибанием" денег у должников путем угроз и клеветы. Если добавить, что для Р.Молинье были характерны истерические вспышки (однажды во время дискуссии он опрокинул на Навилля стол, за которым сидели диспутанты), то картина окажется еще более живописной. С французскими оппозиционерами был связан М.Милль (П.Окунь, Обин), русский эмигрант, занимавшийся в Париже делами Интернационального секретариата Левой оппозиции. Среди документов читатель найдет немало адресованных ему писем Троцкого, вначале дружеских, затем все более критических и даже гневных. В 1932 г. Милль раскаялся перед советскими властями и возвратился в СССР. Есть предположение, что он с самого начала был агентом ОГПУ. Тайным сторонником Троцкого считался сотрудник полпредства СССР в Париже Харин, предложивший в 1929 г. свое посредничество в связях с СССР и в других делах. Но вскоре оказалось, что Харин передавал оригиналы посланных ему документов сотрудникам ОГПУ. Стало ясным, что он был агентом-провокатором. В числе документов, похищенных Хариным, был оригинал письма Н.К.Крупской, сообщавшей о теплых чувствах Ленина к Троцкому уже в самом конце жизни большевистского вождя. Позже в окружении сына Троцкого Л.Л.Седова в Париже свил себе гнездо Этьен (Марк Зборовский), стремившийся оставаться на вторых ролях как послушный исполнитель воли Троцкого и его сына, в на самом деле советский шпион, оказавшийся способным путем хитроумных махинаций настолько втереться в доверие, что Троцкий с порога отвергал неоднократные подозрения, выдвинавшиеся по адресу Этьена. Точно так же непрерывные фракционные дрязги и ссоры разъедали германских "левых", причем здесь в свою очередь не обошлось без участия советских спецслужб - братья Рувелис и Абрахам Соболевичусы, известные в Германии под именами Роман Вель и Адольф Сенин, прилагали свои усилия к углублению разногласий и способствовали полной потере влияния сторонников Троцкого в Германии еще до прихода нацистов к власти в 1933 г. Оба они были раскрыты как советсккие агенты через много лет в США. Еще хуже обстояло дело в других странах. Китайская группа, например, вначале сравнительно крупная (есть сведения, что она в 1929-1930 гг. насчитывала около 500 человек), была полностью уничтожена в 1932 г. тайной полицией Гоминьдана. * Особенно важным для лидера оппозиции было создание собственной печатной базы в форме политических журналов и газет на разных языках, прежде всего на русском, которые давали бы оперативную информацию и оценку текущих событий, служили бы "коллективным организатором" его сторонников в различных странах. В разное время и в различных странах было создано несколько десятков периодических изданий последователей Троцкого, но почти все они существовали очень недолго, закрывались и из-за недостатка средств, и из-за фракционных столкновений, иногда заменялись другими, иногда через некоторое время возобновляли недолгий выход. Наиболее стабильным оказался русскоязычный журнал "Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)". "Бюллетень оппозиции" начал выходить в Париже в июле 1929 г. В марте 1931 г. издание журнала было перенесено в Берлин, куда для руководства им приехал из Турции сын Троцкого Лев Седов, проявивший великолепные организаторские качества. В начале 1933 г. в связи с приходом нацистов к власти в Германии издание журнала было опять перенесено в Париж, в 1934-1935 гг. он издавался в Цюрихе, затем снова в Париже. После начала второй мировой войны "Бюллетень" перевели в Нью-Йорк, где в августе 1941 г. вышел его последний номер. Седов публиковал в "Бюллетене" свои сообщения (обычно под псевдонимом Н. Маркин), подчас предоставлял трибуну сравнительно случайным корреспондентам, печатал письма из СССР. Но подавляющее большинство материалов журнала составляли статьи, тезисы, обращения, письма, заметки самого Л.Д.Троцкого. Фактически "Бюллетень оппозиции" был персональным органом Троцкого в силу разительного противоречия между интеллектуальной мощью, производительностью, трудолюбием и напором этой весьма динамичнской личности и полным отсутствием российской группы последователей. Единственным устойчивым среди них был родной сын Лев. Оказавшаяся в окружении Льва во второй половине 30-х годов Лола (Лилия) Эстрин занималась в основном техническими делами, а еще одно лицо, участвовавшее одновременно с ней в издании журнала, Марк Зборовский (Этьен), особенно прочно втершийся в доверие к Седову, был, как уже отмечалось, агентом советских спецслужб. Он, по-видимому, имел самое прямое отношение к умерщвлению Седова в 1938 г. "Бюллетень оппозиции" был, по существу дела, как определил Д.А.Волкогонов, журналом одного автора. Публикации Троцкого занимали обычно 80-90 % журнальной площади. Некоторые номера "Бюллетеня" были фактически брошюрами главного оппозиционера. Например, No 8 за декабрь 1929 - январь 1930 г. содержал лишь работу Троцкого "'Третий период' ошибок Коминтерна". Печатался Троцкий под собственным именем, писал редакционные материалы без подписи, использовал различные псевдонимы (Г.Гуров, Альфа и др.). Энергичная деятельность позволила Л.Л.Седову добиться, что "Бюллетень оппозиции" установил связь со многими странами, библиотеками, книжными магазинами, книжными фирмами, политическими организациями различных направлений. Интерес к журналу был довольно значителен, что позволяло регулярно его выпускать, хотя и небольшим тиражом, на протяжении свыше двенадцати лет. В СССР журнал ввозили нелегально лица, возвращавшиеся из зарубежных командировок, а также иностранцы. Однажды его приобрели официальные головотяпы для магазина международной книги в Москве. Туда же попало несколько экземпляров автобиографии Троцкого "Моя жизнь". Но, разумеется, из числа заинтересованной публики и просто тех, кто стремился получить информацию иного происхождения, нежели советский официоз, журнал даже в первые годы издания достигал лишь единиц. А с 1935 г. одно только прикосновение к его обложке в случае раскрытия этого криминала означало долголетний концентрационный лагерь или даже расстрел. Троцкий многократно признавал, что с распространением "Бюллетеня оппозиции" в СССР дело обстоит плачевно. Зато высшие коммунистические иерархи знакомились с "Бюллетенем оппозиции" обстоятельно. Журнал закупали для Сталина и его окружения, библиотек ЦК ВКП(б). Даже в отделе специального хранения библиотеки им. В.И.Ленина (ныне Государственная публичная библиотека Российской Федерации) отложился его комплект. Сталин и его подручные несколько раз упоминали "Бюллетень оппозиции" в своих публичных выступлениях для разоблачения "троцкизма", трактуя его статьи как выражение союза с гитлеровской Германией и призыва к террору в СССР. Сталин цитировал "Бюллетень оппозиции" на XVII cъезде ВКП(б) в 1934 г.. В 1935 г. секретарь ЦК ВКП(б) Н.И.Ежов широко цитировал журнал на закрытом совещании в ЦК партии, а на пленуме ЦК в июне того же года, утверждал, что террористическая деятельность против советских руководителей проводилась, якобы, под непосредственным руководством Троцкого, причем он привлекал "Бюллетень" в качестве "доказательства". Вот какая, с позволения сказать, "аргументация" здесь фигурировала: "Во многих статьях, касающихся процесса по делу убийства товарища Кирова, статьях, опубликованных в его собственном "Бюллетене" (обратим внимание, что даже на пленуме ЦК Ежов не решился привести полное наименование журнала - Ю.Ф. и Г.Ч.), Троцкий разглагольствует против ареста Зиновьева и Каменева и полностью берет их под свое крыло". Особо отмечалась статья Троцкого "Рабочее государство, термидор и бонапартизм", в которой будто бы предлагалась программа террора против руководителей ВКП(б). Для Сталина и его приближенных "Бюллетень оппозиции" казался угрожающим, они боялись самого его языка, с которым никакой лексикон в мире не мог быть сопоставлен по силе обличения и негодования, причем с очень знакомых советским главарям большевистско-ленинских позиций. Просматривая "Бюллетень", Сталин, естественно, особое внимание уделял статьям о собственной персоне, каковые публиковались почти в каждом номере. Через свой журнал Троцкий вел почти непрерывную дуэль с советским диктатором. Это было единственное русскоязычное издание в мире, в котором с глубоким знанием дела, мастерски, да еще и на базе марксистско-ленинской догматики разоблачалась диктатура "кремлевского горца". * Важнейшей своей задачей изгнанник считал анализ советских реалий, той системы, которая сложилась в СССР к концу 20-х - началу 30-х годов. В многочисленных книгах, статьях, письмах, а затем и в незавершенной работе "Сталин" Троцкий определил сталинскую диктатуру 30-х годов как бонапартизм, имея в виду некоторые особенности власти и Наполеона I, и его "маленького племянника" Наполеона III. Марксистское обществоведение, особенно в его ленинском обличье, очень любило щеголять терминами, связанными с революционной историей Франции, транспонируя их на события XX века, особенно в России. Спекуляции по поводу "бонапартизма" совершенно не соответствовали действительности. Он рассматривался вне всякого историчекого контекста как режим, возникающий при неком равновесии борющихся классовых сил, который прибегает к демагогии, включая обманные плебисциты или референдумы. С последними в попытках Троцкого применить понятие "бонапартизм" к сталинскому режиму было особенно накладно, так как никаких "всенародных голосований" по поставленным вопросам Сталин никогда не устраивал. Единственное же "всенародное обсуждение" - проекта "Сталинской конституции" во второй половине 1935 г. - имело место на гребне "большого террора", между первым и вторым судебными фарсами над реальными и вымышленными бывшими сторонниками Троцкого, другими оппозиционерами, опять-таки бывшими, и попросту пристегнутыми лицами. Это было, по существу дела, вдалбливание в головы населения мошеннического документа, когда вождь был абсолютно уверен, что никто уже не осмелится пикнуть. В виде псевдо-плебисцита, причем только в рамках ВКП(б), Троцкий однажды пытался представить выражение отношения коммунистов к Сталину - кто за него, тот в партии, кто против - вне ее. Но даже и в таком понимании сталинского "бонапартизма" Троцкий не был последователен и настойчив; вроде бы придя к выводу, что таковой уже существует, он тут же заявлял в 1930 г., что предстоявшийXVI партийный съезд - это "автоматическая подготовка бонапартизма". Можно полагать, что при всей остроте оценок, обилии достоверного и разнообразного фактического материала, сущность Сталина и сталинщины Троцкий понять не смог и даже порой, особенно в начале эмиграции, несколько идеализировал советского диктатора. "Сталин ведет борьбу с правыми под кнутом оппозиции", - писал он в первом номере своего журнала, явно переоценивая место и роль оппозиционной деятельности, с одной стороны, и представляя Сталина как "центриста", которого еще можно исправить, с другой. Хотя детали аргументации Троцкого менялись, сущность ее, выраженная в статьях, письмах, книгах периода эмиграции, а затем и в работе "Сталин", оставалась неизменной. Он видел в Сталине представителя и выражение бюрократии, которой удалось захватить контроль над ходом революции и отвлечь ее от первоначальных, благородных целей. Основной причиной этого был тот комплекс фактов, что революция, происшедшая в социально- экономически отсталой России, не была поддержана на развитом Западе, не превратилась сразу же в "перманентную революцию", а российский пролетариат устал и истощился в борьбе за преодоление разнообразных трудностей. Пролетариат оказался не в состоянии сохранить контроль над бюрократией, последняя смогла установить свое господство, не разрушая социалистических потенций СССР. Как отмечает исследователь сталинизма Г.Джилл, в стремлении преуменьшить роль личности в истории Троцкий рисовал Сталина лишь как представителя анонимных бюрократичнских сил, недооценивал независимую роль Сталина и поддержку его из небюрократичнских социальных источников. "Сталин - продукт машины", - этот афоризм, написанный осенью 1939 г. (читатель встретит его в последнем томе данного издания), в предельно лаконичной форме выражал понимание Троцким истоков сталинизма. Такая постановка вопроса, отмечает Джилл, не дает возможности понять всю совокупность сталинского террора, ибо он был направлен против самых разнообразных общественных сил, включая бюрократию. В то же время глубочайшая личная ненависть к хозяину Кремля, несмотря на марксистский догматизм и зашоренность верностью социализму, вступали в противоречие с "социологическим" объяснением сталинизма, заостряли вдение конкретных фактов, связанных с личной властью в СССР. Троцкий был первым, кто во всеоружии фактов, последовательно и целеустремленно, приступил к разоблачению политики советского диктатора, не пренебрегая его личными качествами, а учитывая их. Сильной стороной его критики было великолепное личное знакомство со всеми коридорами кремлевской власти и его носителями, с самим главным героем прежде всего. Трудно быть вполне уверенным в том, что Сталин действительно произнес знаменитую фразу, которую Троцкий неоднократно повторял: "Самое лучшее в жизни - отомстить врагу: хорошо подготовиться, нанести удар и... пойти спать". Скрытность и рассчетливость Сталина могут поставить под сомнение подлинность этого высказывания. Но тот факт, что оно адекватно выражало важнейшую личную черту Сталина - бесспорно, и фиксация Троцким внмания на ней свидетельствовала, что Сталин был для него отнюдь не только "продуктом машины". С полным основанием американский историк писал, что Сталин "был наделен острым чувством политического времени и шестым чувством по отношению к слабостям своих оппонентов". Многие оценки Троцкого корреспондируют с этим мнением. Отлично понимая сущность личных качеств Сталина и их влияние на развитие событий в СССР, Троцкий тем не менее вновь и вновь характеризовал его лишь как посредственность, как фигуру, порожденную бюрократической машиной. Видимо, в такой оценке, помимо приверженности теоретическим схемам, содержалось еще стремление унизить своего главного противника и в то же время внушить себе самому чувство утешения, что, мол, не Сталин, а сложившийся ход исторического процесса обыграл его, отрешил его от власти, а затем и отправил в изгнание. Фактически подготовку работы о Сталине Троцкий начал уже в первый год эмиграции, и свидетельством этого было появление обширных и содержательных статей "К политической биографии Сталина" и "Сталин как теоретик". В следующие годы Троцкий тщательно собирал фактический материал о разных этапах жизни и деятельности Сталина, особенно до 1922 г., ибо с того времени, как тот стал генсеком, факты имелись в изобилии, и задача состояла в основном в том, чтобы их сшруппировать, изложить и объяснить. Разумеется, особое внимание при сборе фактов Троцкий обращал на те из них, которые тем или иным образом могли скомпрометировать нынешнего "вождя и учителя". Время от времени в "Бюллетене оппозиции" появлялись статьи Троцкого о пути Сталина к власти и в изобилии - о всех нюансах его текущей политики. С весны 1938 г. Троцкий почти полностью сосредоточился на подготовке книги о Сталине. По его просьбе, единомышленники в разных странах помогали ему в сборе данных. Через посредников были использованы и обширные материалы, собранные известным историком российского революционного движения меньшевиком Б.И.Николаевским. Публикуемые в предлагаемом издании документы дают дополнительную информацию о работе над книгой о Сталине. Крайне нуждавшийся в средствах и стремившийся донести срочно свою работу до читателей как , автор дал согласие на издание "Сталина" в двух томах с тем, чтобы первый вышел как можно скорее. Первый том был в основном завершен к августу 1939 г., работа над вторым была прервана в начале 1940 г., и Троцкий к ней уже не возвращался. После гибели Троцкого от руки агента сталинских спецслужб американское издательство "Harper and Brothers" в 1941 г. опубликовало подготовленные главы и скомпонованные переводчиком Ч.Маламутом незаконченные фрагменты на английском языке. Русское издание появилось через много лет. Небезынтересное сопоставление двух противостоявших фигур (одной - во всей полноте власти в огромной стране и другой - находившейся в изгнании в почти полной изоляции) приведены в книге К.Эндрю и О.Гордиевского: "Реальные Сталин и Троцкий о битали теперь... в созданном ими самими мире, в котором каждый питался фантазиями другого. Вера Сталина в почти не существовавший российский троцкизм заражала Троцкого, радость которого при открытии этих воображаемых последователей в свою очередь убеждала Сталина, что троцкистская угроза была даже страшнее, чем он предполагал". * Как мы уже упоминали, еще в пору открытой деятельности коммунистической оппозиции в СССР, а затем пребывания оппозиционеров в ссылке и в тюремном заключении между ними шли жаркие дебаты по поводу советского "термидора", который то ли уже произошел, то ли только еще угрожает, как некий дамоклов меч, висящий над страной. Если он произошел, значит в СССР уже реставрируется капитализм. Троцкий считал, что "термидор" только угрожает Советскому Союзу, и это мнение он изменил только в середине 30-х годов, да и то с большими сомнениями и оговорками. Во всех этих дискуссиях как-то забывалось, что изначальные события месяца термидора во Франции никакого отношения к дискутируемым явлениями не имели. В первые годы эмиграции Троцкий, резко критикуя основы сталинского курса и власть бюрократии, которая, по его мнению, все более утверждалась в СССР, в то же время считал, что "термидор", то есть буржуазное перерождение, является серьезной опасностью, угрожавшей СССР, но еще не свершившимся фактом. Вопрос о российском, советском "термидоре" занимал огромное место в его публицистике, в полемике с разнообразными левыми группами. По вопросу о том, произошла ли буржуазная контрреволюция в СССР, продолжали дебатироваться различные мнения. Совершенно не обоснованная исторически, ибо сравнение, как мы уже писали, проводилось с событиями иной эпохи и иного происхождения, носившая лишь хлесткий публицистичнский характер, концепция Троцкого по поводу советского "термидора" была неотделима от сущности его политических взглядов, от самой его судьбы. Если считать, что "термидор" уже произошел, значит надо смириться и психологически, и политически с судьбой вечного эмигранта, оставить надежду на то, чтобы, фигурально выражаясь, въехать в Москву на белом коне после падения Сталина; войти в историю в качестве бывшего политика, а затем острого критика советского режима. И только. До самого конца своей жизни Троцкий мечтал о значительно большем и потому оставлял себе полуоткрытую дверь для возможного триумфального возвращения. Правда, по-видимому, с годами он все более четко понимал иллюзорность таких расчетов. Тем не менее, признавая, что в Советском Союзе существует антинародная диктатура (постепенно в его политический лексикон входила категория "тоталитарная власть" для обозначения сталинской политической системы), Троцкий до последних месяцев своей жизни продолжал утверждать, что в СССР сохраняется коллективная собственность на средства производства и что советское государство продолжает в своей основе оставаться рабочим. Для обоснования этого тезиса он широко применял марксистскую догматику, прежде всего диалектику - весьма удобное оружие в руках ухищренного публициста. * Верность марксистско-ленинской утопии Троцкий пронес через всю остававшуюся ему еще жизнь, несмотря на то, что эта жизнь непрерывно давала все новые и новые доказательства ее нереальности. Порой высказывания Троцкого носили настолько вопиющий характер, что они напоминали эскапады малограмотных коммунистических фанатиков из комсомольско-крестьянской среды. В конце 1932 г. имел место единственный случай, когда Троцкий получил возможность выехать в своего рода заграничную командировку: он оказался в Копенгагене, где по приглашению датских студентов-социалистов прочитал лекцию "Что такое Октябрь?" В этом выступлении, переполненном апологии большевистской власти в первые годы ее существования, встречались совершенно анекдотические пассажи (текст лекции публикуется в данном издании). "Недалек уже час, - говорил Троцкий, - когда наука, играя, разрешит задачу алхимии и станет превращать навоз в золото, а золото в навоз". Разумеется, это произойдет при коммунизме, предвещал лектор. В иных выступлениях Троцкий был недалек от другого, более реалистического анекдота по поводу великого химика Сталина, который одинаково легко превращал людей в дерьмо, а дерьмо в людей! Из рассуждений Троцкого вначале проистекал вывод, что Советскому Союзу необходима реформа, а не революция. С середины 30-х годов, однако, Троцкий уже полагал, что только реформой дело не обойдется, хотя желаемая им революция должна носить только политический, но не социальный характер, так как в СССР сохраняется коллективная собственность на средства производства. | * В предлагаемом издании содержится много констатирующих и полемических материалов, более или менее реалистически оценивающих внутреннее положение в СССР. Наибольшей заслугой Троцкого в этом анализе было, как нам представляется, понимание места и роли чиновничьей номенклатуры, все более превращавшейся в правящий слой. Мы полагаем, что Троцкий, несмотря на свой марксистский догматизм, а, может быть, как это ни парадоксально звучит, даже благодаря ему, был в таком понимании ближе к истине, нежели некоторые современные обществоведы (М.Восленский, М.Джилас и др.), полагающие, что номенклатура СССР достаточно рано сформировалась в особый эксплуататорский класс 76. Даже в последние годы жизни, уже находясь в Мексике, Троцкий, отмечая "бур