шись к уху судьи, добавил шепотом: -- Мальчишки способные, но воображают, что уже все умеют. Особенно вот этот. Между прочим, как раз самый способный. Только скажи ребятам, чтобы не толкнули случайно, понимаешь? -- Все понятно, -- судья подмигнул тренеру и сказал Толику: -- Иди переодевайся. В раздевалке тебе все дадут. В раздевалке Толик провозился минут пятнадцать. Он никак не мог разобраться в груде снаряжения, которое ему дали; спасибо, гардеробщик помог. -- Кем же ты будешь играть? -- спросил тренер. -- Нападающим. -- Очень хорошо. Будешь играть вон за тех, синих. Иди на место. Толик вышел на площадку. Игроки, улыбаясь, разглядывали маленького хоккеиста. Даже не хоккеиста, а так... хоккеистика. Рядом с высокими игроками Толик казался очень маленьким и щуплым. А "синие" и "зеленые", с их квадратными спинами, широченными плечами, шлемами, выглядели как настоящие роботы. Все они были мастерами спорта. Игра началась. Шайбой завладел игрок "зеленых". Толик быстро откатился назад, в оборону. "Зеленый" катился прямо на него. Он вел шайбу, не глядя на Толика. Он даже не старался обвести мальчишку, а просто ехал и лишь возле самого Толика круто свернул в сторону, чтобы не задеть его плечом. Толик вытянул руку с клюшкой и... "зеленый" промчался мимо, а шайба осталась у мальчишки. Толик ни о чем не думал. Все делалось само собой. Руки и ноги тоже двигались сами. Не теряя ни секунды, Толик, набирая скорость, помчался к воротам противника. Он обвел защитника, бросившегося ему навстречу, вышел один на один с вратарем и сильнейшим броском послал шайбу в ворота. Вратарь упал. В последнее мгновение он успел подставить клюшку, и шайба грохнула о борт с такой силой, словно ею выстрелили из пушки. Ее тут же подхватили "зеленые" и повели к противоположным воротам. Вратарь, лежа на льду, с удивлением смотрел на Толика. Такой сильнейший бросок мог сделать мастер, но никак не мальчишка. Впрочем, вратарь не знал, что этот мальчишка сегодня -- сильнейший игрок мира. Не звали этого, к несчастью, и остальные "зеленые". Поначалу они играли, не обращая на Толика внимания. Или, вернее, они старались как-нибудь случайно не задеть его или не стукнуть. Они вовсе не думали, что мальчишка может им помешать. Они хотели только доказать ему, что он не умеет играть. Но это им дорого обошлось. Пока они деликатничали, Толик несколько раз отобрал у "зеленых" шайбу. Почти не глядя, он передавал шайбу своим "синим", сам выходил к воротам и бросал. Отобрать у него шайбу было почти невозможно. Через две минуты Толик забил первый гол. Через четыре минуты еще два гола забили "синие" с его подачи. Но ни "синие", ни "зеленые" ничего не понимали. Этот мальчишка, который вихрем носился по площадке, отнимал шайбы и забивал голы, играл как мастер. Он играл лучше всех. Это было совершенно ясно. Взгромоздившись на трибуну, на поле смотрел изумленный тренер Борис Александрович Алтынов -- игрок сборной СССР -- и щипал себя за ухо, чтобы проверить, не снится ли ему все это. Он был готов поклясться, что мальчишка играет лучше его самого. И более того. Он готов был поклясться, что еще никогда в жизни не видел такого великолепного хоккеиста. Тем временем по стадиону уже разнесся слух, что на поле происходят какие-то чудеса. Спортсмены, закончившие тренировку, повылезали из раздевалок на трибуны. Из своей комнатки прибежал директор стадиона. И даже гардеробщик поднялся наверх, потому что в раздевалке никого не осталось. Все смотрели на Толика и подсмеивались над "зелеными" мастерами, которые ничего не могли поделать с мальчишкой. "Зеленые" начали понемногу злиться. Они уже не объезжали Толика, а вступали с ним в борьбу, толкали его на борт, старались отнять у него шайбу. Но это удавалось очень редко. Толик ловко увертывался, и клюшка в его руках была как живая. Когда Толик забил второй гол, судья чуть не выронил изо рта свисток, потому что шайба была брошена издалека, а вратарь даже не успел шевельнуться. На трибунах ревели, хохотали, свистели и топали от восторга ногами развеселившиеся спортсмены. Уж они-то понимали кое-что в хоккее. И они видели, как мальчишка чуть ли не один обыгрывает команду мастеров. Наконец судья, не выдержав, раньше времени дал свисток окончания игры. -- Я больше не могу, -- сказал он тренеру. -- Я сейчас сойду с ума. Или, может быть, я уже сошел с ума? Откуда ты выкопал это чудо? -- Я, кажется, сам сойду с ума, -- сказал Борис Александрович. -- Этот парень стоит целой команды. Мне нечему его учить. Он играет лучше меня. -- А он сам-то нормальный? -- спросил судья, подозрительно поглядывая в сторону Толика. -- Ведь это же просто не может быть. Может, у него какое-то особое сумасшествие -- хоккейное? Тренер почесал в затылке, подумал и пошел к Толику, которого обступила большая толпа. Он растолкал "зеленых" и "синих" мастеров, молча взял Толика за руку и повел его в медицинский пункт. -- Нормальный ребенок, -- сказал доктор, выслушав, выстукав и осмотрев Толика. -- Вполне нормальный мальчик. Еще не развился физически, но у него все впереди. Наберет и вес и мускулатуру. Вы говорите, обыграл "зеленых"? Простите, не верю. Ему лет одиннадцать-двенадцать. Его не допустят играть даже за юношескую команду. -- Я сам не верю, -- сказал тренер. -- Он игрок мирового класса. Я хоть сейчас поставил бы его в сборную СССР. Идя вдоль трибуны к выходу, Толик чувствовал себя героем. Краешком глаза он видел, что все поглядывают на него, а краешком уха слышал удивленный и восторженный шепот: "Это он. Смотрите, вот он идет. Этот мальчик играет лучше любого мастера". Уже у самого выхода Толик обернулся и показал язык мальчишкам и Мишке Павлову, которые остались заниматься "физической подготовкой". Никогда еще ни у одного школьника в мире не было такой прекрасной жизни. В школе Толик получал одни пятерки. При этом ему не нужно было тратить на уроки ни одной минуты. Времени свободного было очень много, и Толик по два раза в день ходил в кино -- на десятичасовой сеанс и на одиннадцать тридцать. Мама с удовольствием давала ему деньги. А вечером Толик смотрел телевизор, все передачи подряд. Даже те, которые детям до шестнадцати лет смотреть не полагается. Самое противное было, конечно, сидеть в школе. На уроках Толик скучал, потому что знал все наперед до самых каникул. И ему приходилось придумывать себе разные занятия: то помечтает, какое бы ему еще загадать желание, то почитает потихоньку книжку, а то начнет в этой книжке разукрашивать рисунки: мужчинам пририсовывает усы, а женщинам бороды. Хорошо было бы вообще не ходить в школу. Но Толик понимал, что этого делать нельзя. Объяснить это было очень трудно. Нельзя же попросить у коробка, чтобы все не обращали на Толика внимания. Тогда и жить будет неинтересно. Один раз Толик совсем было собрался рассказать все Мишке и помириться с ним. Конечно, придется дать Мишке половину спичек. Но разве для друга жалко! И разве Толик -- жадина? Конечно нет. Толику так захотелось поделиться с Мишкой, что он даже не стал досматривать телевизионную передачу и заперся в ванной, чтобы разложить спички на две кучки. Он клал их перед собой: одну -- налево, другую -- направо. Спичек оставалось тридцать девять. Одна оказалась лишняя. Толик подумал немного и положил ее к себе. У него стало двадцать, а у Мишки -- девятнадцать. "Какое-то глупое число, ни на что не делится", -- подумал Толик и прибавил себе еще одну спичку. Теперь у Мишки стало восемнадцать. Прекрасное число: делится на два, на три, на шесть и на девять. "Вот и хорошо, -- снова подумал Толик, -- вот и нужно его разделить на два." Еще девять спичек перекочевали направо, а у Мишки осталось девять. Правая кучка стала большой, а левая совсем маленькой. "Это несправедливо, -- размышлял Толик. -- Если Мишка узнает про такую дележку, он обидится. А не сказать ему нельзя, потому что это будет нечестно. Нечестно поступать нельзя. Но обижать Мишку тоже нельзя." Значит, надо было как-то так сделать, чтобы было честно и не обидно. Это очень просто: не нужно делить, тогда и говорить будет не о чем. И Толик смешал все спички в одну кучу. Мишка ни о чем не узнает. И значит, все будет честно и не обидно. Толик спрятал спички как раз вовремя. В дверь ванной постучала мама. -- Толик, -- сказала она извиняющимся голосом, -- прости, если я тебе помешала. Но уже поздно. Можно, я лягу спать? Или тебе еще что-нибудь нужно? -- Мне... ничего, -- ответил Толик, но тут же спохватился. -- Нет, мама, подожди. Мне нужен велосипед. Купишь? Мама схватилась за голову. -- Бедный мальчик! -- сказала она. -- Как же я раньше не подумала! Ты у меня такой скромный: сам попросить стесняешься. А мне даже и в голову не приходило. Идем скорее! Мама взяла Толика за руку и повела в комнату, где папа досматривал телевизионную передачу. -- Евгений, -- торжественно проговорила она, -- ребенку нужен велосипед. -- Что значит -- нужен? -- Это значит, что он хочет велосипед. -- А пароход он не хочет? -- Это неуместные шутки, Евгений. -- Я не шучу. Ты же знаешь, что у нас сейчас мало денег. Велосипед может обождать. -- Нет, не может! -- возмутилась мама. -- Как это можно откладывать, если наш славный мальчик хочет кататься на велосипеде? -- Не такой уж он славный, -- сказал папа. -- А ты его за последнее время совсем избаловала. Вот я сам возьмусь за его воспитание. -- Ты это десять лет обещаешь. Папа встал и с треском выключил телевизор. -- Толик, выйди из комнаты, -- громко сказал он. -- Немедленно ложись спать. Никакого велосипеда тебе не будет. -- Толик, не ходи, -- звонко сказала мама. -- Не ложись спать. У тебя будет два велосипеда. Самых лучших. Толик переводил взгляд с папы на маму, сопел и очень жалел, что затеял этот разговор. Он вовсе не хотел, чтобы папа с мамой ругались. Раньше они иногда спорили, но не ссорились. А теперь начиналась самая настоящая ссора. -- Ты могла бы не обсуждать этого при ребенке! -- кричал папа. -- А что тебе ребенок! -- кричала мама. -- Ты его совсем не любишь! -- Я не люблю?! -- Ты не любишь! Ты его ненавидишь! -- Ты просто дура! -- сказал папа. Мама ахнула. Толик увидел, как она побледнела. Папа вдруг замолчал и растерянно посмотрел на маму. А мама быстро повернулась и убежала на кухню. Папа схватился за голову и зашагал по комнате. Он ходил, как будто не замечая Толика. А Толик стоял посреди комнаты и не знал, что делать. Наконец папа остановился и посмотрел на Толика. Лицо у него было виноватое. -- Что же мы с тобой натворили, старик, -- тихо сказал он. Толику было жалко папу. И маму тоже было жалко. И еще ему было жалко спички, которая могла все уладить. Если мирить всех, кто ссорится, то никаких спичек не хватит. Но все же теперь поссорились папа и мама. Толик вздохнул и поплелся в ванную. Там он сломал спичку и загадал, чтобы папа и мама помирились. И тут же мимо двери ванной простучали каблуки мамы. А затем послышались в коридоре тяжелые шаги папы. Толик выглянул за дверь. Папа и мама стояли посреди коридора и смущенно улыбались друг другу. -- Ты на меня не сердись, пожалуйста, -- говорил папа. -- Это ты на меня не сердись, -- говорила мама. -- Я, конечно, виноват. -- Это я виновата. -- Нет, нет, -- сказал папа. -- Ты ведь так устаешь. И дома и на работе. Разве я не вижу? И я... я ведь тебя очень люблю. -- Я тебя тоже люблю, -- ответила мама. -- А мы можем купить Толику велосипед? -- Попробуем, -- согласился папа. Толик потихоньку выскользнул из ванной и направился спать. В воскресенье утром Толик выкатил во двор новенький "Орленок". У парадной он постоял немного, проверил, как работают ножной и ручной тормоза, позвонил в звонок. Конечно, можно было ничего не проверять -- все проверили в магазине и еще раз дома, утром. Но Толику хотелось, чтобы вокруг него собралось побольше ребят. Ребята обступили его и тоже попробовали тормоза и звонок. Те, у кого был свой велосипед, ничего не сказали. А те, у кого велосипеда не было, сказали, что "Орленок" -- ерунда, потому что "Турист" лучше: у него три скорости. А потом Толик поехал кататься. Он три раза проехал мимо Мишкиных окон и все поглядывал, не смотрит ли Мишка, как он катается. Но Мишки все не было. Тогда Толик поехал на площадку, где, уже на асфальте, ковырялись малыши со своими клюшками-закорючками. Толик разъезжал между ними и мешал играть. Малышам это не нравилось, но они понимали, что Толик большой и сильный и ничего с ним не поделаешь. Они даже не протестовали, и Толику вскоре надоело задираться. Толик снова поехал к Мишкиной парадной. Он знал, что Мишка все равно выйдет гулять с Майдой. Так все и получилось. Минут через пять Мишка с Майдой на поводке вышел из парадной. Толик разогнался и проехал совсем рядом с Мишкой, даже чуть не задел его. Но Мишка будто ничего не заметил. Только Майда, натягивая поводок, покосилась на хозяина, будто спрашивала: разорвать этого нахала или не стоит? -- Рядом! -- сказал Мишка, и Майда успокоилась. Тогда Толик снова разогнался и помчался навстречу Мишке, будто хотел его сбить. Он знал, что Мишка не выпустит Майду. Но он немного не рассчитал. Он затормозил слишком поздно. Майда прыгнула, заслоняя хозяина. Поводок натянулся. Майда присела на задние лапы, но Толик уже не мог удержаться и налетел на нее. Велосипед выскользнул из-под Толика, и Толик упал. Он лежал на асфальте, а над ним, растопырив лапы, стояла Майда и грозно рычала. Хорошо еще, что она была в наморднике. -- Назад! -- скомандовал Мишка. Майда села у его ног. Толик поднялся, едва не плача. Ему было страшно обидно. Он ведь просто хотел пошутить. Может быть, он даже хотел помириться с Мишкой. И если он чуть-чуть не рассчитал, то это не значит, что на него нужно набрасываться с овчаркой. -- Ты чего собак напускаешь? -- сказал Толик. -- Ты сам налетел, -- сказал Мишка. -- Скажи еще спасибо, что она в наморднике. А то бы от тебя одни кусочки остались. -- Это на тебя надо намордник надеть, -- ответил Толик. -- Если я захочу, от тебя самого и от твоей Майды одни кусочки останутся. -- Захоти, -- Ну, посмотришь, -- сказал Толик и сунул руку в карман. Мишка спокойно смотрел на Толика. Он был под защитой Майды. Кроме того, он привык, что Толик всегда придумывает всякую ерунду, и не боялся его угроз. Он даже не подозревал, что через секунду может превратиться в какого-нибудь голубя или червяка и потом ему всю жизнь придется жить в земле и выползать на поверхность лишь дождливой ночью, как это делают все черви. Толик нащупал в кармане коробок и на несколько секунд задумался, в кого бы превратить Мишку и Майду. Это и спасло обоих, потому что как раз в эту минуту подошел Чича. -- Новенький велосипед, -- сказал Чича. -- Люблю новые велосипеды. Дай прокатиться. -- Я еще сам не катался, -- сказал Толик. Чича усмехнулся: -- Тебя не спрашивают, катался ты или нет. Я говорю: прокатимся? Не дожидаясь ответа, Чича протянул руку, чтобы поднять велосипед. Толик растерянно смотрел на Чичу и чувствовал себя, наверное, так же, как малыши, когда он мешал им играть в шайбу. Конечно, он мог и Чичу превратить в червяка. Но Толик даже не подумал об этом, потому что Чича был большой и сильный и Толик его боялся. И вдруг Толик услышал Мишкин голос. -- Не трогай велосипед. Не твое -- и не трогай. -- Это еще что за мастер спорта, -- ухмыльнулся Чича. -- Давно банок не получал? Я могу... Но Мишка не стал спорить с Чичей. Он подошел к велосипеду, показал на него рукой и сказал Майде: -- Охраняй! Майда немедленно улеглась рядом. Она высунула язык и, склонив голову набок, спокойно и равнодушно поглядывала на Чичу, будто он был не большой и сильный восьмиклассник, а какой-нибудь жалкий малыш. Чича покраснел. Ему не хотелось отступать на глазах всего двора. Он снова протянул руку к велосипеду. Майда сморщила нос и легонько заворчала, показывая зубы. -- Ты лучше уйди, Чича, -- сказал Мишка. -- Мы же тебя не трогаем. И Чича сдался. Он заложил руки за спину и отошел насвистывая, будто ничего не случилось и будто он просто поговорил немного с приятелями. Мишка поднял велосипед. -- Смотри, у него педаль сломана, -- сказал он Толику таким тоном, словно они никогда не ссорились. И Толик тоже ответил ему так, будто никогда не хотел превращать Мишку в червяка: -- Ну и пускай. Мне теперь мама хоть десять велосипедов купит. Все же Мишка решил проводить Толика, чтобы его не очень ругали. Он отвел Майду домой, а потом они вдвоем втащили велосипед по лестнице. Дверь открыла мама. Это было очень кстати. Мама первая увидела сломанную педаль и прошептала: -- Вот и умница! Не успел во двор выйти -- уже педаль сломал. Ты просто замечательный мальчик. Только папе не говори. А велосипед мы починим завтра. Мишка с удивлением уставился на маму Толика. Он еще никогда не слышал, чтобы родители хвалили детей за сломанные велосипеды. На шум в передней вышел из комнаты папа. Мама заслонила от него велосипед, и папа ничего не заметил. -- Здорово, Михаил, -- сказал папа. -- Ты почему давно не заходил? -- Так... -- замялся Мишка. Ему не хотелось говорить, что они с Толиком ссорились. -- Так просто, дядя Женя... Уроков много. И я еще на каток хожу, в хоккейную школу. -- Поломают вам в этой школе все ноги, -- сказал папа. -- Вы поосторожней играйте. Как там Анатолий играет, ничего? -- Он просто здорово играет. Тренер говорит: лучше всех. -- Ну уж и лучше всех, -- засмеялся папа, и было видно, что он доволен. Он даже крикнул в кухню: -- Старуха, слышишь, наш Анатолий лучше всех играет! -- Я никогда в этом не сомневалась, -- сказала мама, высовываясь из кухни. -- Но я еще раз прошу тебя не называть меня старухой. -- Ты, старуха, шуток не понимаешь, -- засмеялся папа. -- Все же видят, что ты молодая и красивая. -- Ладно, старик, иди обедать. -- Пойдемте, старики, -- сказал папа. -- Сегодня наши с Америкой играют. Я еще хочу хоккей посмотреть. После обеда мама, как обычно, принялась за мытье посуды. Папа постоял около нее минутку и поговорил о том, что теперь, когда пустили горячую воду, мыть посуду -- одно удовольствие. Затем он пошел настраивать телевизор, чтобы посмотреть матч с Америкой. Мишка и Толик вышли на улицу. Еще в парадной они сняли галоши и запрятали под лестницу. Во дворе они размотали шарфы и засунули их в карманы. Теперь они шли по улице, перепрыгивая через лужи, и им было приятно оттого, что сегодня так тепло, и оттого, что они помирились. -- Пойдем в зоопарк, -- предложил Толик. -- Денег нет, -- вздохнул Мишка. -- Я-то давно хотел жирафу посмотреть. Ее недавно привезли. -- Не беспокойся, -- сказал Толик и показал Мишке рубль. -- Мне мама сколько хочешь денег дает. -- Я тебе потом отдам, -- пообещал Мишка. Но Толик лишь улыбнулся. Откуда же было Мишке знать, что Толик мог достать денег сколько угодно. Просто он еще не придумал, как сделать так, чтобы никто не заметил, что у него много денег. В зоопарке Толик купил два билета и два эскимо, которые ребята тут же скормили медвежатам на площадке молодняка, хотя это и строго запрещалось делать. Впрочем, на это запрещение никто не обращал внимания. Все кидали медвежатам конфеты, печенье и даже яблоки. За барьером ходила уборщица и ругалась, и уговаривала, но все было напрасно. За всеми она уследить не могла. Как только она уходила на один конец площадки, сейчас же начинали кормить медвежат с другого. И уборщица говорила, что посетители ведут себя хуже медведей, а ума у них вообще меньше, но ее никто не слушал. Толик и Мишка долго простояли возле площадки. Они видели, как затеяли возню два медвежонка. Медвежата боролись, вставая на задние лапы, и сопели совсем как люди. Потом они оба набросились на львенка и принялись его тормошить. Львенок терпел, терпел, но затем не выдержал и закатил медвежонку такую оплеуху, что тот два раза перевернулся через голову. От такой оплеухи восьмиклассник Чича, наверное, сразу же помер бы. А медвежонок только почесался и побрел к решетке выпрашивать конфеты. Затем ребята отправились смотреть на слона. Он был все такой же, как и раньше, -- старый, морщинистый и умный. Слону бросали монетки, а он подбирал их хоботом и совал в карман сторожу. За это сторож давал слону морковку или капустный лист. Слона было немного жалко. Он казался слишком большим для своей тесной клетки. И смотрел он как-то по-человечески грустно, будто знал что-то свое, о чем не хотел рассказывать людям, которые ему давно надоели. Толик бросил слону монетку, и ребята пошли к белым медведям. Медведи плавали в большом бассейне, огороженном барьером с высокой сеткой. Родители поднимали своих детей и ставили их на барьер, чтобы они лучше могли разглядеть медведей. Одна мама рассказывала своей дочке, как однажды, когда не было сетки, в бассейн свалилась девочка. -- Она была непослушной, -- говорила мама. -- И она всегда капризничала. Вот как ты иногда капризничаешь. -- Она убежала от медведей? -- спросила девочка. -- Нет, она была непослушной, и ее разорвали на куски. Девочка смотрела на маму, и глаза ее наливались слезами. А мама говорила: -- Видишь, как важно быть послушной? Если ты будешь слушаться свою маму, то тебя никогда не съедят белые медведи! Тогда девочка заплакала и стала проситься домой, потому что ей больше не хотелось смотреть никаких зверей. Мама стала ее уговаривать, но девочка не слушала и плакала еще сильнее. Тогда Толик потихоньку скорчил ей рожу. Девочка очень удивилась и замолчала. А мама увела ее к следующей клетке. Напоследок ребятам осталось посмотреть хищников. Они постояли немного возле клетки медведя. Медведь был какой-то ненастоящий, как в цирке. Он садился на задние лапы, а передними бил себя по башке. За это ему бросали конфеты. Возле волков ребята тоже долго не задерживались. Уж слишком волки были похожи на собак. Их, наверное, можно было бы погладить. Зато около клетки со львом толпился народ. Мишка и Толик тянулись на цыпочках, чтобы разглядеть, что делается возле барьера. Там разговаривали, смеялись и было почему-то очень весело. Ребята с трудом протиснулись к барьеру и увидели Чичу. Он стоял, окруженный приятелями, и рычал на льва. -- Рррр... -- говорил Чича. -- Ну, позлись, позлись... Укуси меня. Чего же ты меня не кусаешь? Иди сюда... Не бойся, не трону. Приятели покатывались со смеху. А Чича, очень довольный и очень храбрый, потому что лев находился за толстой решеткой, разошелся еще больше. -- Выходи из своей клетки, -- говорил он не то льву, не то приятелям. -- Я с тебя шкуру сниму и пущу голым в Африку. А приятели просто заикались от смеха. Они раньше и не знали, какой Чича остроумный парень. -- Я из тебя компот сделаю, -- сказал Чича и, подобрав щепку, швырнул ее в сторону клетки. Лев даже не шевельнулся. Он лежал на животе, головой к людям и, прищурившись, сонно смотрел на Чичу. Ему как будто не было никакого дела до Чичи. Но когда Чича протянул за барьер руку, веки льва дрогнули, а пушистый кончик хвоста чуть шевельнулся... Взгляд его на секунду стал внимательнее, но затем он снова равнодушно прикрыл веки. Все равно ему было бы не достать до руки Чичи, А храбрый Чича продолжал смешить приятелей. Толик хотел уже отойти от клетки, пока Чича их не заметил и не рассчитался за старое, но неожиданно его остановил Мишка. Мишка любил животных и не любил Чичу. Он высунул голову вперед и сказал: -- Чичерин, а зачем ты его сюда зовешь? Ты сам к нему зайди. Чича с изумлением глянул на Мишку. -- Это что еще за голос из подземелья! -- сказал он. -- Ах, товарищ Павлов, здрасте. Вам сейчас морду набить или после? -- Ты ему набей, -- сказал Мишка и кивнул на льва. -- Ты же из него хотел компот сделать, вот и сделай. Зайди к нему в клетку и сними с него шкуру. Ты же обещал снять с него шкуру. -- Я вот с тебя сейчас шкуру сниму, -- пригрозил Чича, оглядываясь по сторонам. Какой-то мужчина, стоявший рядом, нахмурился и сказал Чиче: -- Вот что, молодой человек, иди-ка ты отсюда. Хватит паясничать. Перестань животных дразнить. Они здесь не для того, чтобы в них щепками бросались. Мальчик тебе правильно замечание сделал. Он хоть и меньше тебя, да умнее. -- Точно. Он умнее, -- сказал Чича, выбрался из толпы и остановился в сторонке, ожидая, пока выйдут Толик и Мишка. Приятели, посмеиваясь, стояли около него. Толик понял, что на этот раз им не уйти от Чичи. -- Мишка, -- прошептал Толик, -- давай выйдем -- и бежать. Может быть, он не догонит. Мишка упрямо повел плечом. -- Не буду я от него бегать. -- Надает. -- Пускай. -- Нет, не пускай, -- сказал Толик, внезапно разозлившись. -- Если уж так, то никому он не надает. Я из него самого сейчас компот сделаю. Он мне тоже давно надоел. Мишка взглянул на здоровенного Чичу и, хоть ему было не очень весело, засмеялся и постучал пальцем по лбу. -- Опять хвастаешь. -- А вот посмотришь, -- сказал Толик. -- Идем, не бойся. Они выбрались из толпы. Чича, переглянувшись с приятелями, направился к ним медленной походочкой. Он шел прямо к Мишке. На Толика он внимания не обращал. И совершенно напрасно. В эту секунду Толик доставал из кармана спичечный коробок. Чича лениво подошел к Мишке и протянул к нему руку. Толик переломил спичку и прошептал несколько слов. И в то же мгновение толпа ахнула и отпрянула от барьера. В клетке льва, вытянув вперед руку, стоял неизвестно откуда взявшийся парень. Это был Чича. Несколько секунд стояла полная тишина. Никто не двигался с места. Лев медленно повернул голову и смотрел на Чичу, изумляясь такому нахальству. Он уже немало лет прожил в зоопарке и привык видеть людей по ту сторону решетки, но никогда ни один человек не заходил к нему в клетку. Лев шевельнул ноздрями, принюхался, и хвост его нервно застучал по полу. Он узнал человека, который его дразнил. Чича стоял раскрыв рот и выпучив глаза. Он тоже не понимал, каким образом вместо Мишки перед ним оказался лев. Он зажмурился на мгновение и снова открыл глаза. И тогда от страха у него задрожали ноги, потом руки и, наконец, даже уши. Он понял, что лев настоящий. А посмотрев льву в глаза, он понял еще, что тот не собирается сделать из него компот, а просто спустит шкуру. Лев медленно поднялся на ноги. И тогда люди, стоявшие возле клетки, закричали страшными голосами. Одни побежали прочь, закрывая глаза руками, чтобы не видеть страшного зрелища. Другие, посмелее, замахали руками и закричали на льва. Все, что было вокруг, пришло в движение. От дальних клеток уже мчался сторож, размахивая железным крюком. Со всех сторон бежали работники зоопарка с огнетушителями и железными пиками в руках. В этой суматохе никто, даже Мишка, не обратил внимания на то, что Толик достает из коробка еще одну спичку. Лев присел для прыжка. Чича снова зажмурился; ему легче было умереть с закрытыми глазами. И вдруг все, кто смотрел на клетку, снова ахнули и замерли. Рядом с Чичей в клетке неожиданно возник мальчик. Он снял с головы шапку и махнул ею на льва. И лев, приготовившийся к прыжку, вдруг поджал хвост и, пятясь задом, скрылся в дверце, которая вела из летней клетки в зимнее помещение. В этот момент подбежал один из работников зоопарка. Еще не разобравшись, в чем дело, он пустил из огнетушителя струю и окатил Чичу с головы до ног. Эта струя привела Чичу в себя. Он открыл глаза, поморгал ими, увидел мальчика и глупо улыбнулся. Затем он посмотрел на колоду, о которую лев точил свои когти, и хлопнулся в обморок. Тем временем подбежавший сторож трясущимися руками отпирал засов клетки. А со всех концов зоопарка сбегались посетители, узнавшие о происшествии. Они на бегу расспрашивали друг друга о случившемся, и когда на аллее собралась громадная толпа, все уже знали, что какой-то сумасшедший парень забрался в клетку ко льву, а какой-то безумный смельчак вскочил в клетку и спас парня. Смельчаком был, конечно, Толик. Чичу выволокли из клетки и положили на скамейку, и доктор стал приводить его в чувство. Толика обступили со всех сторон. Всем хотелось взглянуть на мальчика, который не испугался дикого льва. Все называли его на "вы", и хвалили наперебой, и задавали ему вопросы. А Толик вежливо улыбался и отвечал, и ответы эти выглядели примерно так. Львов он не боится с детства потому, что отец у него дрессировщик. Никакого смелого поступка он не совершил. Для него это пустяки. Как Чича забрался в клетку, он не видел. Учится он на одни пятерки. Он всегда помогает человеку в беде. Хочет стать космонавтом или директором завода. И так далее... Пока не подоспел директор зоопарка и не стал целовать Толика в обе щеки и жать ему обе руки. Но директора оттеснил высокий человек с фотоаппаратом. Он сфотографировал Толика, директора, клетку и принялся расспрашивать Толика о его жизни. А со всех сторон прибывали новые любопытные, и каждому хотелось взглянуть на маленького героя своими глазами. Когда же наконец директор зоопарка опомнился и захотел сдать в милицию главного виновника -- Чичу, то он бросился к скамейке, но увидел там одного лишь доктора. -- Странный случай, -- сказал доктор, разводя руками. -- Юноша почти не подавал признаков жизни. Я уже думал, что придется вызывать "скорую помощь". Но стоило мне отвернуться на секунду, чтобы достать шприц из сумки, как он вскочил и бросился бежать... -- Ничего странного, -- нахмурился директор. -- Хулиган, а отвечать за свои поступки не хочется. Вот и удрал. -- Я имею в виду не это, -- сказал доктор. -- Он побежал не к выходу, а прямо к забору и перепрыгнул через него... -- Вполне понятно -- испугался, -- сказал директор. -- Тут некогда искать выход. -- Я имею в виду и не это, -- сказал доктор. -- Взгляните на забор. Высота примерно метра три. Если не ошибаюсь, мировой рекорд по прыжкам в высоту значительно меньше. -- А ну вас с вашими рекордами, -- сказал директор. -- Мне сейчас не до рекордов. Идите, пожалуйста, в мой кабинет. Нужно составить акт. Наверняка будет расследование. Человек в клетке -- за это, знаете ли, меня по головке не погладят. А вокруг Толика по-прежнему гудела толпа. Больше всех суетился высокий человек с фотоаппаратом. Он снимал Толика и сверху, и снизу, и с боков, расспрашивал его о родителях и об отметках и записывал ответы в книжку. Под конец он снял Толика на фоне клетки и сказал, что напишет о нем в газету. Толик сиял. Впервые в жизни он почувствовал, как приятно быть героем. Мальчишки смотрели на него со страшной завистью. Мужчины хлопали его по плечу и жали руки. Женщины смотрели на него с восхищением и завидовали, что у них нет таких сыновей. Они переговаривались шепотом, и Толик слышал, что у него волевое лицо, мужественный взгляд и горделивая осанка. Такие вещи можно, конечно, слушать хоть до вечера. Но, к сожалению, вмешался директор зоопарка. Подойдя к Толику, он еще раз поцеловал его в обе щеки и повел к себе в кабинет, сопровождаемый большой толпой. -- Подождите! -- закричал им вслед фотограф. -- Я корреспондент газеты. Мальчик мне еще фамилии не сказал. -- Зайдите потом, -- ответил директор. -- Мы составим акт. Будет там и фамилия. Когда Толик и директор вошли в кабинет, там уже был доктор. -- Вот полюбуйтесь на нашего героя, доктор, -- торжественно произнес директор. Доктор взглянул на Толика. А Толик взглянул на доктора и заморгал глазами. Перед ним в белом халате сидел толстяк, который покупал толстые апельсины своим толстым детям. Доктор шевельнул толстыми бровями, и на лице его появилась толстая удивленная улыбка. -- Я где-то видел вашего героя, -- проговорил он. -- ПостойтеНу-ка, скажи, тебя забирали когда-нибудь в милицию? -- Меня? -- спросил Толик. -- Тебя. -- Ни разу в жизни, -- сказал Толик. -- Странно... -- протянул доктор. -- Ничего странного! -- возмутился директор. -- Неужели вы можете допустить, что такой отважный мальчик мог сделать что-нибудь плохое. -- Я имею в виду не это, -- сказал доктор. -- Я уверен, что я видел его. И каждый раз, как я только его встречаю, случаются чудеса. В тот день, когда я встретил его в первый раз, меня совершенно ни за что забрали в милицию. Сначала этот мальчик шел с милиционером, а потом этот же милиционер задержал меня и привел в милицию. Самое интересное, что милиционер даже не мог объяснить своему начальнику, за что он меня задержал. Начальник был очень сердит, потому что в этот день у него сбежал сначала какой-то преступник, а потом какой-то мальчик. Начальник снял милиционера с поста, а меня отпустил. Сегодня я встречаю этого мальчика во второй раз, и оказывается, что он каким-то образом проник в клетку со львом и спас человека, который тоже попал туда неизвестно как. Все это очень странно... -- Ничего странного, -- возразил директор. -- Вы просто обозлились. А что касается клетки, то я сейчас же уволю сторожа, который забыл ее запереть. Но только директор произнес эти слова, дверь отворилась и вошел взволнованный сторож. -- Товарищ директор! -- сказал сторож. -- Я вот все хожу и никак понять не могу. Вы уж извините... Как они туда попали? Клетка-то на засове была, а засов -- на замке. На два оборота заперто было. -- А вы уверены? -- спросил директор. -- Не я один, все видели, -- ответил сторож. -- Спросите хоть у кого. -- Странно... -- сказал директор и повернулся к Толику. Но он увидел лишь, как мелькнули подметки его ботинок, и услышал, как они простучали по ступеням. Директор высунулся в окно и увидел, что храбрый мальчик улепетывает со всех ног к воротам. -- Держите героя! -- закричал директор. Посетители, гулявшие по аллеям, обернулись на его крик, но так как вокруг не было никого похожего на героя, подумали, что кто-то шутит. -- Это очень странно, -- проговорил директор, вытирая вспотевший лоб и опускаясь на стул. -- Ничего нет странного, -- отозвался доктор. -- Просто мы с вами сошли с ума. Позовите скорее доктора. Уже около самого дома Толика догнал Мишка. -- Ты почему убежал? -- спросил он. -- А разве я бежал? -- спросил Толик. -- Ты как ненормальный бежал. -- Просто я очень бегать люблю, -- сказал Толик. -- Толик... -- нерешительно спросил Мишка. -- Толик, ты правда был в клетке? И Чичерин был в клетке? Или мне все это показалось? -- А чего особенного? -- сказал Толик. -- Все так и было. -- Но ведь он стоял рядом со мной. И ты стоял рядом со мной... А потом вдруг -- ты в клетке. И я ничего не заметил... -- Я очень быстро прыгнул, -- сказал Толик. -- Если бы я прыгнул медленно, лев его разорвал бы на кусочки. -- И ты совсем-совсем не боялся? -- А чего тут бояться! Что я, львов не видел? -- А зачем ты убежал от директора зоопарка? -- Они мне тысячу рублей хотели дать за подвиг. Ну, я и убежал из скромности. -- А почему ты сказал, что отец у тебя дрессировщик? Он же не в цирке работает, а в институте. -- Да чего ты все спрашиваешь: "Почему, почему?" Говорят тебе: потому что потому -- и все. Мишка с сомнением посмотрел на Толика. Он еще хотел спросить, когда это Толик научился играть в хоккей лучше мастеров спорта. Но в этот момент ему пришла в голову странная мысль. А может быть, Толик -- это не Толик? Настоящий Толик не то что в клетку со львом, но и в клетку с мышью не полез бы. И в хоккей настоящий Толик играл не лучше других ребят. И еще вспомнилась Мишке мама Толика, которая сегодня совсем не была похожа на прежнюю маму. Прежняя не стала бы хвалить Толика за сломанный велосипед и прятать его от папы. Чем больше вспоминал Мишка, тем яснее становилось ему, что этот мальчик не Толик, а может быть, какой-нибудь шпион, и мама его тоже не мама, а шпионка или переодетая воровка. Пожалуй, Мишке не следовало говорить Толику о своих подозрениях, а нужно было позвать милиционера и задержать Толика, который был на самом деле не Толик, и спросить его, где настоящий Толик, с которым Мишка дружил с первого класса. Но Мишка был человек прямой, хитрить не любил, и он спросил прямо: -- Слушай, Толик... Ты Толик или не Толик? Но Толик совсем не удивился, как будто давно ждал этого вопроса. Он закатал штанину, и Мишка увидел на его ноге бородавку, которую они вместе с Толиком в прошлом году пытались остричь ножницами. Толик был настоящий. В один из дней недели Анна Гавриловна пришла на урок с газетой в руках. -- Это сегодняшняя газета, -- сказала она ребятам. -- Прежде чем начать урок, я хочу прочитать вам одну заметку. Ребята положили ручки на парты, закрыли тетради и приготовились слушать. Особенно довольны были лодыри, которые не сделали уроков. Они готовы были слушать хоть целый день. Анна Гавриловна села за стол и раскрыла газету. -- Заметка называется: "Герой остался неизвестным". "В прошлое воскресенье посетители зоопарка были свидетелями необычайного происшествия. Был солнечный день. По аллеям зоопарка гуляли празднично одетые граждане. Они с любопытством разглядывали зверей, свезенных туда со всех уголков нашей чудесной страны, а также из других стран. Особенно много людей собралось около клетки со львом. Грозный лев сердито рычал на посетителей. Посетители любовались диким животным, которое по праву заслужило прозвище "царя зверей". Но никто не обратил внимания на мальчика, который скромно стоял в стороне от клетки. И вдруг раздались крики ужаса. Неизвестный подросток с целью озорства проник в клетку ко льву. Еще секунда -- и лев его растерзает!.. Никто не может ему помочь! Никто? Но нет! Не прошло и полсекунды, и в клетке стояли уже два человека. Один из них бросился ко льву, и... "царь зверей" испуганно попятился. А смельчак продолжал наступать. В руках у него не было никакого оружия, кроме обыкновенной шапки. Но мужество одержало победу. "Царь зверей", грозно рыча, отступил и спрятался в зимнем помещении. Так человек победил льва. Этим победителем оказался ученик одной из школ нашего города, тот самый мальчик, который за минуту до происшествия скромно стоял неподалеку от клетки. Юный герой оказался очень скромным. Он не видел в своем поступке ничего особенного. Он сказал: "Любой ученик на моем месте поступил бы точно так же". Нам не удалось узнать фамилии маленького храбреца, но наш корреспондент успел его сфотографировать." Анна Гавриловна положила газету на стол и оглядела притихший класс. Ребята смотрели на нее, широко открыв глаза. Не шевелились даже лодыри, забыв о своих невыученных уроках. Один лишь Толик, скромно опустив голову, ковырял перышком парту. -- Вот это да! -- сказал наконец Саша Арзуханян. -- Исключительно мужественный поступок, -- согласился Леня Травин. А Лена Щеглова вздохнула и сказала: -- Вот если бы у нас в классе были такие мальчишки... -- Туг есть фотография, -- сказала Анна Гавриловна и лукаво взглянула на Толика. -- Как знать, может быть, этот мальчик и на самом деле из нашего класса. Ребята дружно засмеялись. Они подумали, что Анна Гавриловна шутит. Они стали оборачиваться друг к другу и спрашивать: "Может быть, это ты?" И каждый отвечал: "Ну, конечно, это я". А Саша Арзуханян пнул Толика ногой под партой и спросил: -- Может быть, это ты, Рыжков? -- Это я, -- сказал Толик. В классе поднялся дружный хохот. Все звали, что Толик боится даже белых мышей. И Анна Гавриловна тоже смеялась. Но если бы ребята внимательнее на нее посмотрели, то увидели бы, что она все время переводит глаза то на газету, то на Толика -- Покажите портрет Рыжкова! -- смеясь, кричали ребята. -- Анна Гавриловна, Рыжков говорит, что это он! Анна Гавриловна подняла над столом газету. Те, кто сидел поближе, сразу перестали смеяться. Постепенно замолчали третьи и четвертые ряды. И вот уже на задней парте кто-то хихикнул в последний раз и умолк. Лишь один близорукий Леня Травин продолжал смеяться. Женя Громов хлопнул его по макушке, и он умолк. В классе наступила полная тишина. А с газетной страницы на ребят смотрело улыбающееся круглое лицо Толика. -- Рыжков... -- в ужасе прошептала Лена Щеглова. Все повернулись к Толику. Он сидел как ни в чем не бывало и продолжал ковырять перышком парту. -- Рыжков, это ты? -- неуверенно спросил Леня Травин. -- Ну я. А что? -- небрежно сказал Толик. И снова наступило молчание. Все ребята разглядывали Толика, словно искали в нем что-то необыкновенное, как будто у героев должны быть какие-то особенные руки и ноги. И на Мишку Павлова тоже глядели во все глаза, потому что они сидели рядом, а значит, и на Мишку падала тень славы Толика. Мишка ежился под этими взглядами и чувствовал себя очень неловко. А Толик сидел совершенно спокойно, будто давно уже привык к тому, что его портреты печатают в газетах. -- Значит, это действительно был ты, Рыжков? -- спросила Анна Гавриловна. -- Да, Анна Гавриловна, это я, -- сказал Толик. -- Почему же ты не назвал свою фамилию? -- Я боялся... Ребята засмеялись, но тут же сами зашикали друг на друга. Они не хотели пропустить хотя бы одно слово Толика. -- Чего же ты боялся? -- Я боялся, что меня мама заругает. Класс просто взорвался радостным хохотом. Это было действительно смешно: человек совсем не боится льва, но ужасно боится мамы. Герой оказался еще и остроумным. Ребята повскакали с мест и окружили парту Толика. Все хотели узнать, как это случилось и кто был человек, которого спас Толик. И каждый хотел дотронуться до Толика и хлопнуть его по спине, потому что не каждый день удается хлопнуть по спине такого великого человека. Анна Гавриловна будто и не замечала беспорядка. И ребята расшумелись так, что их услышал в коридоре директор. Дверь в класс отворилась. Ребята обернулись на скрип. Строго глядя на беспорядок, в дверях стоял директор, который в любую минуту мог исключить кого угодно, даже Анну Гавриловну. -- В чем дело? -- спросил директор. -- Я прочитала им газету, -- ответила Анна Гавриловна. -- Ага, -- сказал директор. Он внимательно посмотрел на Толика и строго сказал: -- Молодец, Рыжков! Зайдешь ко мне после уроков. Дверь за директором закрылась. -- Ну, мальчики и девочки, садитесь по местам, -- сказала Анна Гавриловна. -- Давайте начнем урок. А Рыжков нам потом все расскажет. Но ребята видели, что говорит она больше для порядка и ей самой не терпится послушать Толика. -- Пускай сейчас расскажет, Анна Гавриловна! Мы потом сами выучим! Ну, один только раз, Анна Гавриловна! Ну, один только маленький урочек, Анна Гавриловна! -- закричали ребята. -- Хорошо, -- сказала Анна Гавриловна. -- Пусть Рыжков рассказывает, если, конечно, он сам хочет. Такие случаи бывают не каждый день. Толик поднялся за партой, откашлялся и заговорил, честно глядя в глаза Анны Гавриловны: -- Мы в воскресенье ходили с Мишкой в зоопарк. Он говорит: "Пойдем, пойдем". Вот мы и пошли. Я Мишке билет купил. Потом мы еще эскимо купили. Эскимо медвежата съели, а мы пошли на слона смотреть. А он мне говорит... -- Слон говорит? -- спросила Анна Гавриловна под смех ребят. -- Мишка говорит, -- невозмутимо ответил Толик. -- Он говорит: "Толик, ты бы мог слона съесть?" А я ему говорю: "Не задавай глупых вопросов. Анна Гавриловна нам всегда говорит, что нельзя задавать глупые вопросы". Верно, Анна Гавриловна? -- Верно, верно, -- сказала Анна Гавриловна. -- Ты про льва рассказывай... -- Ничего ты не говорил, -- прошептал Мишка, дергая Толика за штанину. Но Толик будто ничего и не заметил. -- А потом мы пошли к медведям. Там такой бассейн и белые медведи плавают. Туда одна девочка упала, и ее на кусочки разорвали... -- Когда?! -- дружно ахнули ребята. -- Недавно, -- небрежно сказал Толик. -- Я уж не помню. Меня там не было. А то бы я спас. Я вообще люблю детей спасать. Вы же знаете, как я преступника задержал? -- Нет! -- воскликнули ребята. Толик пожал плечами с таким видом, будто каждое утро ловил по одному преступнику. -- Толстый такой преступник, -- сказал он. -- С сардельками. Он сарделек украл килограммов сто. И из пистолета стал стрелять. А я... -- Рыжков, -- перебила Анна Гавриловна, -- мы давно уже знаем, как ты ловишь преступников. Я слышала об этом еще в прошлом году. Ты что, и со львом так же сражался? -- Нет, честное слово, в газете правда написана! -- возмутился Толик. -- Верно, Мишка? -- Правда, Анна Гавриловна, -- подтвердил Мишка. -- Я сам видел. -- Ну, тогда не отвлекайся, -- сказала Анна Гавриловна. -- Тогда я сразу про льва буду, -- согласился Толик. -- А про преступника потом расскажу. Сначала лев один в клетке сидел. Там народу много было. Но никто близко не подходил. Все боялись. Лев на всех рычал. Мне сторож по секрету сказал, что его давно не кормили. Вот он и злился. Не сторож, конечно, а лев злился. А потом один человек взял и к нему в клетку заскочил. Мне директор зоопарка говорил, что этот человек с товарищем поспорил: кто в клетку войдет. А лев на него как броситсяИ схватил его когтями... На этом месте рассказа Мишка снова дернул Толика за штанину и прошептал: -- Чего ты врешь! Но Толик видел, что ребята слушают его затаив дыхание и верят каждому его слову. И Толик продолжал, не обращая внимания на Мишку, -- Тогда все испугались и бросились от клетки. А я не испугался. Мне ни капельки страшно не было. Мне было очень жалко этого человека. Я вообще не люблю, когда львы на людей бросаются. Ну, я и решил его спасти. Взял да как бросился в клетку! А лев на меня как бросится! И схватил меня когтями... -- Оцарапал! -- ахнула Лена Щеглова. -- Конечно, -- сказал Толик. -- У меня вся спина когтями изодрана. Мне потом доктор всю спину йодом смазал. Но я не испугался и тоже на него как брошусь! И тоже его ногтями оцарапал. Тогда он разбежался и опять как бросится! А я отпрыгнул. Он головой в стенку -- бемс! А я на него как прыгну и ногой -- бемс! Он так и покатился. Тогда я схватил песку и ему в глаза -- бемс!.. -- Откуда же ты песок взял? -- не выдержала Анна Гавриловна. -- А львам в клетку специально песок насыпают -- зубы чистить, -- не растерялся Толик. Анна Гавриловна покачала головой, но ничего не сказала. -- А лев стал глаза тереть лапами, -- продолжал Толик. -- Тогда я опять ему ногой -- бемс! Он испугался и убежал в зимнее помещение. Тогда прибежал сторож и открыл дверцу. А я вышел. -- Как же ты попал в клетку, если она была закрыта? -- спросила Анна Гавриловна. -- Я не говорил "закрыта". -- Ты сказал: "Сторож открыл". Но для того чтобы открыть дверцу, нужно, чтобы она сначала была закрыта. -- Ну, может, она сама захлопнулась. Я на дверцу не смотрел. На меня ведь лев бросался, -- ответил Толик и сел. Анна Гавриловна внимательно посмотрела на Толика и улыбнулась. По лицу ее было видно, что она очень сомневается в правдивости рассказа. Но зато ребята, кроме Мишки, ни в чем не сомневались. Им ведь никогда не приходилось драться со львами. Они не знали, как это делается. Они поверили каждому слову Толика. Тем более что фотография в газете была настоящая. На первой же перемене вся школа знала о подвиге Анатолия Рыжкова из четвертого класса. Малыши смотрели на него с восторгом. Старшеклассники здоровались за руку. И даже учителя, как бы нечаянно, заходили на третий этаж, прогуливались по коридору, и Толик ловил на себе их любопытные взгляды. Это был день великой славы! В киоске около школы были мгновенно раскуплены все газеты. Вырезанные фотографии Толика весь день ходили по рукам и к концу уроков истрепались до дыр. Если Толик заходил в столовую, то перед ним расступалась очередь. В пионерской комнате срочно писали заметку под заголовком: "В нашей школе есть герой". А председатель совета дружины ходил к директору и предлагал переименовать школу в школу имени А. Рыжкова. В этот день Толик пожал столько рук и выслушал столько поздравлений, что, придя домой, даже не стал ужинать, а повалился на диван и сразу уснул. Он не слышал, как мама осторожно сняла с него ботинки, одежду и перенесла его на постель. Мама укрыла Толика одеялом, и долго еще стояла около постели, и смотрела, как ее сын улыбается во сне, и радовалась. Она знала, что улыбаться во сне могут только очень хорошие люди. На катке дела у Толика шли блестяще. По правилам, ему еще не разрешалось играть за взрослых и даже за юношей. Толик играл за детскую команду. Но это была не игра, а избиение младенцев. Ребята, прозанимавшиеся уже два-три года, казались грудными детьми по сравнению с Толиком. Он один мог обыграть любую детскую команду. А тренировался Толик со взрослыми. Это тоже не разрешалось, но тренер сделал для Толика исключение. Во взрослой команде Толик тоже играл лучше всех. Мастера спорта разводили руками и говорили, что такого чуда они не видели никогда в жизни. Они-то знали, что прежде чем стать хорошим хоккеистом, нужно не один год тренироваться, учиться водить шайбу, тысячи раз повторять броски по воротам и специальные упражнения. Звания мастеров они завоевали тяжелым трудом. Они никак не могли понять, откуда у мальчишки такое великолепное умение. Но мастера не завидовали Толику. Они видели, что он играет лучше всех, и старались у него чему-нибудь научиться. Они приняли Толика как равного и вместе с тренером сокрушались, что он еще слишком мал, чтобы играть за сборную СССР. Слава Толика разнеслась среди всех спортсменов города. На него приезжали смотреть даже из других городов. И все, кто видел игру Толика, в первый раз удивлялись ужасно и качали головами, но не могли не верить своим глазам. Мишка тоже приходил на каток. Тренировался он, конечно, отдельно от Толика, вместе с остальными ребятами. Поиграть им давали редко, они все больше занимались физической подготовкой. И очень часто Толик замечал, что Мишка с завистью поглядывает на него, когда он мчится на коньках, умело ведя шайбу. Мишку тренер тоже иногда похваливал. Но не за хорошую игру, а за смелость. Мишка не боялся лезть в самую жестокую свалку. Его часто сбивали с ног, и он грохался на лед, но поднимался и, не обращая внимания на синяки, снова бросался в атаку. Если, конечно, это можно было назвать атакой. Играл Мишка еще неважно. И хотя тренер говорил, что со временем из него может получиться неплохой игрок, никакого сравнения с Толиком даже и быть не могло. На каток ребята приходили вместе. Но до конца занятий они уже не встречались. Мишка отправлялся в спортзал заниматься физической подготовкой, а Толик надевал хоккейную форму и носился по льду, показывая чудеса. И получалась странная вещь. Чем больше разрасталась слава Толика, тем меньше становилась его дружба с Мишкой. Мишка как будто и не особенно завидовал. Наоборот, он смотрел на Толика с уважением. Но уважения было, пожалуй, слишком много. Уж очень знаменитым становился Толик, чтобы с ним можно было разговаривать запросто. Толику хотелось, чтобы Мишка играл не хуже его. Но тут же он подумал, что тогда славу тоже придется делить поровну. Это было уже совершенно не обязательно. И Толик не стал тратить спичку. Наконец во время тренировки тренер Алтынов вызвал Толика с поля, повел его в медицинский кабинет. -- Я хлопотал, чтобы тебе разрешили играть за взрослых, -- сказал он. -- Приехала специальная комиссия. Они хотят тебя осмотреть. Ты там держись как следует, понятно? -- Чего тут не понять? -- ответил Толик. -- Пускай они лучше посмотрят, как я играю. -- Они уже смотрели. Только ты их не видел, они потихоньку смотрели. За столом в медицинском кабинете сидели четыре человека. Один из них был врач стадиона. Остальных Толик не знал, но было сразу видно, что это профессора или даже еще почище, потому что все были в очках. Когда Толик вошел, он увидел, что профессора смотрят на него с нескрываемым удивлением. -- Здравствуйте, -- сказал Толик. Профессора закивали головами. -- Разрешите мне? -- спросил один из профессоров, у которого были очки с двойными стеклами. Он показался Толику самым главным. -- Пожалуйста, коллега, -- ответил профессор, у которого были очки с простыми стеклами. -- Прежде всего, молодой человек, -- сказал главный профессор, -- ответь мне: где ты научился так хорошо играть? -- Я во дворе играл, -- ответил Толик. -- Ты хочешь сказать, что, играя во дворе с мальчиками твоего возраста, ты научился играть в силу мастера спорта? -- Еще и получше, -- сказал Толик. -- Я лучше всех в мире играю. -- Гм, -- сказал главный профессор. -- Отсутствием скромности молодой спортсмен не страдает. Теперь слушай меня внимательно. Я буду говорить тебе разные слова, а ты отвечай первое слово, которое придет тебе в голову. Это игра такая. Понял? -- Чего тут не понять? -- сказал Толик. -- Я начинаю. Слушай внимательно. Груша! -- Яблоко. -- Петух! -- Курица. -- Ложка! -- Вилка! -- Кошка! -- Собака. -- Коробок! -- Волшебный! -- Как ты сказал? -- удивился главный профессор. -- Почему волшебный? Что значит волшебный? Толик испугался. Он понял, что нечаянно проговорился. Он подумал: сейчас профессор отнимет у него волшебный коробок и выгонит вон. И тогда все поймут, что Толик не такой уж замечательный человек, каким кажется с первого взгляда. Толик попятился к двери, прижимая руку к карману, в котором лежал коробок. -- Ты меня боишься? -- спросил профессор. -- Нет, -- сказал Толик. -- Я просто так... Мне уже в школу пора. Профессор наклонился к остальным профессорам, и они зашептались. Толик тоскливо поглядывал на дверь, соображая, как бы получше удрать. Он думал, что неплохо было бы всех профессоров превратить в червяков, чтобы они не задавали неудобных вопросов. -- В общем, психика в норме, -- сказал наконец главный профессор. -- Хотя и не понимаю, при чем тут волшебный коробок. Пойдем дальше. Теперь Толик перешел в распоряжение профессора с простыми стеклами. Ему послушали сердце и легкие. Заставили подуть в резиновый шланг, чтобы узнать, какой у него объем легких. Затем ему здорово намяли живот, так, что больно стало. Проверили слух и зрение. Засунули в рот ложку и заставили сказать "а-а-а". Толик чуть не подавился этой ложкой. Но он видел, что профессора одобрительно покачивают головами, и терпел, хотя мог превратить их в червяков вместе с ложкой. -- Ну что ж, -- сказал главный профессор. -- Все прекрасно. Нормально развитый мальчик. -- Спасибо, доктор, -- обрадовался тренер Алтынов. -- Теперь мы включаем его в тренировочный состав сборной СССР. -- К сожалению, это невозможно, -- покачал головой профессор. -- Я сказал: "Нормально развитый мальчик". Это вовсе не значит, что ему можно играть со взрослыми. Он не выдержит напряжения. Для взрослых команд он недостаточно физически развит. -- Он играет лучше любого взрослого! -- сказал тренер. -- Да, -- отозвался профессор, -- это, конечно, чудо. Это просто необъяснимо. И все же придется несколько лет обождать. Я не имею права. Мне самому очень жалко, но ничего не поделаешь. -- Что такое "недостаточно физически развит"? -- спросил Толик, когда они вместе с тренером вышли из кабинета. -- Это значит, у тебя силы мало, -- сказал тренер и вздохнул. -- Не разрешают тебе играть за взрослых. -- А чего мне с малышами делать?! -- Это верно, -- согласился тренер Алтынов. -- Но раз комиссия решила... Вот если бы у тебя силенки побольше было... -- Я, может быть, сильнее всех в мире! -- рассердился Толик. -- Не хвастайся. Побольше скромности. -- А чего мне скромность, -- сказал Толик, -- я вот им сейчас докажу. И Толик побежал назад к лестнице. У двери кабинета он на минуточку задержался. Что он там делал, тренер не видел. Но вот отворилась дверь и на лестницу вышли профессора. Впереди важно шел главный профессор. За ним гуськом шли остальные профессора. Толик остановился у них на пути. -- Дяденька, -- сказал он главному профессору, -- вы не верите, что я очень сильный? -- Верю, верю, -- улыбнулся профессор. -- Разреши пройти, мальчик. И тут тренер Алтынов увидел, что его ученик легко поднял одной рукой главного профессора, а другой рукой поднял профессора с простыми стеклами и понес их вниз по лестнице. От удивления профессора даже не сопротивлялись. Лишь в самом низу лестницы главный профессор опомнился и лягнул Толика ногой. Но Толик даже не почувствовал удара. А у профессора на пятке появился синяк. Внизу Толик поставил их на землю. Затем он взял железную балку, которую привезли для починки трибуны, размахнулся и швырнул ее вверх. Со свистом, как ракета, балка взвилась в синее небо и исчезла. Она упала далеко за городом, но этого никто не видел. Зато профессора видели, как Толик поднял кирпич, сжал его в кулаке и раскрошил на кусочки. Потом он взял трехметровую статую хоккеиста, стоявшую у входа на лестницу, покидал ее с ладошки на ладошку и аккуратно поставил обратно. В завершение всего Толик выбрал из кучи бревен одно, самое толстое, и без усилия, словно щепку, переломил его об колено. Затем он подошел к профессорам и спросил: -- Видали, какой я сильный? Главный профессор растерянно смотрел то на сломанное бревно, то на тяжеленную статую, которая мирно стояла на своем месте. -- Вы что-нибудь видели, коллега? -- спросил он. -- А вы что-нибудь видели, коллега? -- ответил профессор с простыми стеклами. -- Мне что-то показалось. -- И мне что-то показалось. -- Возможно, нам только показалось? -- неуверенно сказал главный профессор. -- Да, это нам только показалось, -- вздохнул профессор с простыми стеклами. -- Ведь этого не может быть. -- Не может, -- согласился главный профессор. Профессора, испуганно поглядывая на Толика, сели в свою машину и уехали, так и не разрешив Толику играть за взрослых. Толик вздохнул и побрел в раздевалку переодеваться. -- Рыжков! -- окликнули его сзади. Толик остановился. Вытирая вспотевший лоб, к нему быстро подходил тренер. -- Что это значит, Рыжков? -- спросил тренер, кивая на сломанное бревно. -- Я нечаянно, -- скромно ответил Толик. -- Нечаянно?! -- закричал тренер Алтынов. -- Ты говоришь "нечаянно"?! Хотел бы я видеть человека, который может сделать это нарочно! -- Я же не виноват, что я такой сильный родился. -- Слушай, Рыжков, -- тихо спросил тренер. -- Объясни мне, пожалуйста, кто ты. Ты человек? Или ты бог? Или ты сумасшедший? Я слово даю -- никому не скажу. Как ты это сделал? -- Это очень просто, -- усмехаясь сказал Толик. Он взял еще бревно и так же легко переломил его о другое колено. -- Нужно только нажать посильнее -- и все. -- Иди домой, Рыжков, -- устало сказал тренер. -- Я ничего не понимаю. Приходи послезавтра. Мы с тобой поговорим. А сегодня я очень устал. Схватившись за голову, тренер побрел обратно в медицинский кабинет, чтобы спросить у доктора, нет ли каких-нибудь порошков от сумасшествия. Тренер думал, что у него начинаются галлюцинации. Хорошо еще, что он не видел, как Толик, рассерженный тем, что ему все-таки не разрешили играть за взрослых, подошел к груде бревен, пнул ее, и она рассыпалась, как будто была из спичек. Тренер не знал, что он только что разговаривал с самым сильным человеком в мире. После собрания, на котором Толик уже в десятый раз рассказывал о своей победе над львом, к нему подошла Лена Щеглова. Теперь она разговаривала с Толиком очень уважительно. -- Рыжков, -- сказала Лена, -- у нас к тебе есть просьба. Мы хотим выставить твою кандидатуру в старосты класса. Ты как на это смотришь? -- Валяйте, -- согласился Толик. -- Могу и старостой. -- Кроме того, -- сказала Лена, -- к Первому мая мы готовим концерт для родителей. Ты обязательно должен выступить. -- А чего я буду делать? -- Ничего. Просто расскажешь про свой мужественный поступок. Ну, про льва. -- Я уже сто раз рассказывал. -- Ну и что же, -- сказала Лена. -- Каждый будет делать что умеет. Леня Травин, например, будет играть на скрипке. -- Я и сам могу на скрипке, -- небрежно сказал Толик. -- Даже почище твоего Травина. -- Ты?! -- Я. Могу еще танцевать. Могу петь. Все что угодно могу. -- И на пианино играть? -- Хоть на двух пианино. Лена с сомнением посмотрела на Толика. Но спорить с героем ей не хотелось. Еще обидится и выступать не будет. -- Тогда приходи на репетицию, -- сказала Лена. -- Я и без репетиции могу. -- А как тебя объявлять? -- Объявите, что выступает Рыжков -- и все. -- Спасибо, -- сказала Лена. Она протянула Толику руку. Толик взял ее ладонь в свою, и вдруг Лена закрутилась на месте и завизжала. Толик сначала не понял. А Лена, чуть не плача, трясла рукой и дула на побелевшие, слипшиеся пальцы. -- Сумасшедший! -- кричала она. -- Что я тебе, лев, что ли! Чуть руку не раздавил! Толик совсем забыл, что он был теперь самым сильным человеком в мире. До конца дня Толик неплохо повеселился. Он ходил по школе и пожимал руки. Это было очень интересно. Особенно если пожимать руки старшеклассникам. Встретит какого-нибудь десятиклассника. Тот скажет: "А-а-а, победитель львов..." Толик скажет: "Да, это я" -- и протянет руку. Десятиклассник небрежно протягивает ему ладошку, а в следующую секунду начинает корчиться и плясать на месте. После третьей перемены все уже знали, что у Толика Рыжкова стальное рукопожатие, и никто не рисковал протягивать ему руку. Бороться с ним тоже никто не хотел, потому что любого Толик швырял на землю одним мизинцем. Слава Толика росла с каждой минутой. Из незаметного четырехклассного человечка он превратился в знаменитость. Это было ужасно приятно. Правда, были тут и некоторые неудобства. Играя на большой перемене в пятнашки с мячом, Толик чуть не насквозь пробил мячом Сашу Арзуханяна. Не то чтобы очень насквозь, но синяк под лопаткой получился здоровенный. После этого никто не захотел играть с Толиком. Все боялись. И Толик ходил по двору один со своей славой. А ребята поглядывали на него с почтением, но близко не подходили. Лишь один Мишка, которому жалко стало, что Толик ходит один, подошел к нему и сказал: -- Ну, давай поиграем во что-нибудь. -- Чего с вами играть! -- ответил обиженный Толик. -- Трусы вы все, вот что. -- Никто не трусит, -- сказал Мишка. -- Просто ты очень сильный. С тобой неинтересно. Тебе же вот со мной в хоккей неинтересно играть. И с Ботвинником тебе в шахматы тоже было бы неинтересно играть. Он тебя в два счета обыграет. -- Я сам могу хоть трех Ботвинников обыграть, -- сказал Толик, -- да мне не хочется. По старой привычке Мишка постучал пальцем по Лбу, но вышло это у него как-то невесело. -- Ладно, -- сказал он, -- ты сначала со мной сыграй. В шахматы Толик играть не умел. Но за последнее время он привык к похвалам и даже не представлял себе, что у него может что-то не получиться. Сам того не замечая, все подвиги, которые он совершил с помощью коробка, Толик приписывал одному себе. Он, конечно, помнил о коробке, но ведь он и на самом деле стал самым сильным и самым ловким. А из-за чего это произошло -- это уже неважно. Толику было просто смешно, что Мишка осмеливается спорить с таким великим человеком. -- Я тебя левой рукой могу на Луну забросить, -- сказал Толик. -- Ты сначала меня в шахматы обыграй. -- Да я могу... Я все могу! -- Ну а в шахматы?.. -- С закрытыми глазами! -- гордо сказал Толик. -- Тогда приходи ко мне после уроков. Можешь даже с открытыми. После уроков Толик, не заходя домой, отправился к Мишке. Мишкина мама покормила их ужином, и они сели за шахматную доску. Первый ход сделал Мишка. Толик закрыл глаза и двинул пешку. Мишка усмехнулся и двинул слона. Толик двинул еще пешку. Мишка передвинул какую-то совсем неизвестную Толику фигуру. -- Можешь открывать глаза, -- сказал Мишка. -- Тебе мат. Называется "детский мат". -- Почему это "детский"! -- возмутился Толик. -- Потому что на такой мат попадаются одни малыши. Которые совсем играть не умеют. -- Уж ты молчи, -- сказал Толик. -- Ты вот ко льву в клетку не полез! -- А я ничего и не говорю, -- ответил Мишка. -- Я и не говорю, что полез. А ты говоришь, что меня обыграешь. Вот и обыгрывай. -- Я могу и к тигру полезть! -- Я не про тигра, -- сказал Мишка. -- Я про шахматы. Следующую партию Толик играл с открытыми глазами. Она закончилась ровно через пять ходов. Толик снова получил мат. Все еще надеясь на случайное чудо, Толик проиграл и третью и четвертую. После пятой партии Толик начал злиться. -- Дурацкая игра! -- объявил он. -- Клеточки всякие, фигурочки. -- Обыкновенная игра, -- возразил Мишка. -- Только тут думать надо. -- А я что -- не думаю? -- Плохо думаешь. -- Значит, я дурак? -- Просто ты играть не умеешь, а хвастаешься. -- Я хвастаюсь?! -- А то я, что ли! -- Да я могу к трем тиграм в клетку залезть! Мишка усмехнулся и стал собирать фигуры. А Толик -- великий и могучий Толик! -- почувствовал, что еще одна секунда -- и он разорвет Мишку на мелкие кусочки. И очень хорошо, что эта секунда не настала. Толик быстро сообразил, что если он разорвет Мишку на кусочки, то ему не с кем будет рассчитаться. А как рассчитаться, Толик уже придумал. Он не позволит, чтобы над ним смеялся бывший друг, а теперь -- жалкий, мелкий и слабосильный Мишка Павлов, который не может даже переломить бревно о колено. Толик сам над ним посмеется. Толик сунул руку в карман. -- Чего ты там шепчешь? -- спросил Мишка. -- Сейчас узнаешь! Ставь шахматы. Первую партию Мишка проиграл на четырнадцатом ходу. Вторую -- на пятнадцатом. Третью -- на двенадцатом. Толик ходил не задумываясь. За него все само думалось. -- Толик, ты же раньше никогда не играл в шахматы, -- с удивлением сказал Мишка. -- Я притворялся, -- небрежно ответил Толик. -- Ставь еще партию! Мишка внимательно посмотрел на Толика и как будто хотел что-то спросить, но не спросил, потому что в эту минуту в комнату вошел Мишкин папа. -- Сражаетесь, молодежь? -- сказал папа. -- Одобряю. Это гораздо лучше, чем в футбол гонять. Ну и кто же кого? -- Он меня все время обыгрывает, -- сказал Мишка. -- Что-то я не помню, чтобы Толя увлекался шахматами, -- сказал папа. -- Я потихонечку, -- пояснил Толик. -- Я все время сам с собой играл. -- Ты сыграй с ним, -- предложил Мишка. -- Он здорово играет. -- Боюсь, что ему будет со мной неинтересно, -- сказал папа. -- Все-таки у меня -- первая категория. -- Ничего. У меня категория еще меньше, -- подбодрил папу Толик, который не знал, что первая категория вовсе не самая слабая, а самая сильная. Мишка еще раз расставил фигуры. После пятого хода папа сказал: -- Гм... После десятого хода папа сказал: -- Ого! Толик двигал фигуры молниеносно. И после каждого его хода папа надолго задумывался и почесывал подбородок. Мишка с тревогой следил за папой. Он знал, что, в отличие от остальных людей, в трудных положениях шахматисты скребут не затылок, а подбородок. После семнадцатого хода папа несколько оживился и сказал: -- Ну-ка, ну-ка, тэк-с, тэк-с, тэ-э-эк-с... Мишка знал, что на языке шахматистов, в отличие от языка остальных людей, это означает: "Вот тут-то ты, братец, и попался". Очевидно, до полной папиной победы оставалось всего несколько ходов. После двадцать первого хода папа сказал: -- Ну и ну! А после двадцать третьего хода папа потерял фигуру и сдался, потому что, в отличие от остальных людей, шахматисты сдаются при первой возможности. -- Толик! -- торжественно сказал папа. -- Ты знаешь, что ты талант? -- Знаю, -- ответил Толик. -- Когда ты так научился играть? -- Понемножку, -- сказал Толик. -- Хотите еще сыграть? -- С удовольствием, -- сказал папа, расставил шахматы и быстро проиграл еще одну партию. -- Это просто невероятно! -- воскликнул папа. -- Ты расправляешься со мной как с ребенком. Тебе обязательно нужно участвовать в соревнованиях. -- Некогда, -- скромно ответил Толик. -- Уроков очень много. -- Знаешь, папа, он вообще очень способный, -- сказал Мишка, как-то странно глядя на Толика. -- Он и в хоккей лучше всех играет, и сильнее всех в школе, и даже диких зверей не боится. -- Вот ты и бери с него пример, -- посоветовал папа. -- Всегда надо брать пример с лучших. -- Я-то беру... -- начал было Мишка, но замолчал, увидев, что Толик грозит ему кулаком. Мишка не испугался кулака. Он просто подумал, что рассказывать папе про чудеса, которые случаются с Толиком, будет нечестно, раз Толик сам этого не хочет. Все же, провожая Толика до лестницы, Мишка не мог не думать над тем, почему Толик не рассказывает ни своим маме и папе, ни вообще близким о своих подвигах. Мишка не мог этого понять. Впрочем, объяснить этого не мог никто, кроме самого Толика. А он молчал. Чем ближе праздник, тем лучше у людей настроение. Особенно если такой праздник, как Первое мая. Ведь это праздник весенний, и, значит, после него еще будет долгое, веселое и свободное лето. По городу уже развесили флаги и гирлянды разноцветных лампочек. На площадях стояли гигантские глобусы, вокруг которых бегали маленькие спутники. Уже плакали во дворах малыши, раздавившие свои первые шарики; но слезы эти были недолгие и какие-то праздничные. Во всех школах ребята тоже готовились к празднику. Они сочиняли стихи, разучивали песни, готовили самодеятельные концерты и писали на досках: "По-следний день -- учиться лень, и просим вас, учителей, не мучить маленьких детей". Учителя не обижались на такие надписи -- им тоже хотелось, чтобы скорее наступило Первое мая. Один лишь Толик побаивался этого дня. Великий человек Анатолий Рыжков -- победитель львов, непревзойденный хоккеист, сильнейший человек в мире -- трусил, как самый ничтожный дошкольник. Он мог переломить бревно о колено и обыграть в шахматы Ботвинника. Но рядом с Толиком жили обыкновенные люди. Они умели делать обыкновенные вещи. И если кто-то из них после десяти лет упорного труда становился знаменитым шахматистом, то это тоже было вполне обыкновенно. Но Толик умел делать одни лишь чудеса. Это становилось опасным. Толик начал беспокоиться. Конечно, коробок был у него. Можно было потратить несколько спичек, и все забыли бы, что есть на свете такой волшебник Толик Рыжков, и перестали бы обращать внимание на его чудеса. Но ведь чудеса только тогда и хороши, когда на них обращают внимание. Что толку от твоей силы и смелости, если ее никто не видит и не удивляется. Что толку от твоих пятерок, если тебя за это не хвалят. Ведь как приятно, что Чича теперь боится подходить к Толику ближе чем на сто метров! А если Чича все забудет, то в первый же день Толик получит от него по шее. Нет, все-таки хорошо быть волшебником! Хорошо, если одним движением пальцев можно сделать то, на что другой потратил бы годы! И пускай все завидуют! Вот только что делать на школьном концерте? Первое мая уже на носу, но еще ничего не удалось придумать. Хорошо бы посоветоваться с Мишкой, но тогда ему нужно все рассказать. Кроме того, в последнее время Мишка как-то странно стал поглядывать на Толика, -- наверное, завидует. Так ему и надо! Пусть завидует. А на концерте Толик выступит, как и обещал Лене Щегловой. Он не будет делать никаких чудес, а прочитает какое-нибудь стихотворение из "Родной речи". Стихотворение Толик учил два дня. Он совсем отвык учить и подолгу бессмысленно глядел на строчки. Стихотворение не запоминалось. Но спичку он все же тратить не стал, выучил сам половину. Дальше никак не училось. Толик решил, что половины будет вполне достаточно. И вот наступило 29 апреля. К шести часам вечера в школе собрались принаряженные родители. Пока ребята таскали в зал стулья, родители степенно прохаживались по коридорам, знакомились друг с другом. Папы потихоньку, совсем как старшеклассники, бегали курить в уборную. Папа Толика быстро нашел какого-то любителя футбола, и они вдвоем пинали ногами воздух, показывая, как нужно бить мяч резаным ударом "сухой лист". Лена Щеглова, похожая на парашют в своем капроновом платье, утащила Толика за кулисы. -- Ты с чем выступать будешь? -- Стихотворение, -- ответил Толик. -- Законное. "Широка страна моя родная". -- Это же песня! -- Ничего, -- сказал Толик. -- Законно будет. Лену позвали, и она убежала. Толик покосился на Леню Травина, стоящего рядом со скрипкой. -- Скрипеть будешь? Леня с презрением посмотрел на Толика и затряс кистями рук, разминая свои музыкальные пальцы. -- Ты не очень долго скрипи, -- посоветовал Толик. -- А то все мухи сдохнут. -- Мне перед выступлением волноваться нельзя, -- сообщил Леня, -- а то бы я тебе дал. -- А ты после выступления дай, -- посоветовал Толик, но тут же вспомнил, какой он великий человек, и перестал задираться. Стоило ли тратить слова на какого-то ничтожного Травина. Когда открылся занавес, родители дружно зааплодировали, хотя сцена была еще пустая. Затем вышла Щеглова-парашютик и радостно объявила: -- Начинаем концерт учащихся младших классов, посвященный празднику Первое мая. Дальше Щеглова не успела ничего сказать, потому что на сцену выбежали четыре первоклассницы. Они стали танцевать польку. Одна первоклассница все время путала. То она отставала от подруг и кружилась одна, а то вдруг останавливалась и смотрела, как будто не понимая, что делают остальные. В зале смеялись. И только под конец все поняли, что она делала это нарочно, изображая артистку-растеряшку. Первоклассницам хлопали очень долго. Одна женщина хлопала так, что свалилась со стула. Потом оказалось, что это была мама растеряшки. Следующим номером выступал Леня Травин. Он вышел на сцену и поклонился. За это ему похлопали. Затем он провел смычком по струнам, и все затихли, думая, что он уже начал играть. Но оказалось, что он пиликал просто так, настраивая скрипку. Но вот наконец он заиграл. Это была протяжная и грустная музыка. И сам Леня стал сразу какой-то грустный и тонкий. От его вида и от его музыки у Толика вдруг пересохло горло и задрожали колени. Он вспомнил, что следующий номер его. Уж лучше бы этот несчастный Травин играл что-нибудь другое. Например, песню из кинофильма "Человек-амфибия": "Эй, моряк, ты слишком долго плавал..." Эту песню знали в школе даже первоклассники. Она страшно веселая. От нее настроение улучшается. Но Травин играл совсем не то. Тем не менее после окончания ему долго хлопали. А один мужчина кричал "бис!" так громко, что с потолка сыпался мел. Впоследствии оказалось, что это папа Лени Травина. И вот на сцену вышел Толик. Он сразу увидел своего папу, который сидел в первом ряду и о чем-то переговаривался с директором. Толику стало нехорошо. Ведь директор мог рассказать папе про льва и про все остальное. Толик стоял и глядел на папу, стараясь услышать, о чем он говорит. Толик совсем забыл, что стоит на сцене. Тогда в зале, подбадривая его, стали дружно хлопать. Толик с недоумением посмотрел в зал и вспомнил, что ему нужно читать стихотворение. -- Широка страна моя родная, -- дрожащим голосом сказал Толик и замолчал. В зале выжидающе затихли. -- Много в ней... в ней... Много в ней!.. -- крикнул Толик и снова замолк. Он забыл слова. -- Лесов, -- подсказали из зала. -- Лесов... -- повторил Толик. -- Полей! -- Полей... -- повторил Толик. -- И рек! -- громко и озорно подсказал тот же голос. -- И рек... -- согласился Толик. В зале засмеялись. Папа перестал разговаривать с директором. А Толик с ужасом понял, что остальные слова он забыл начисто. Проще всего было бы убежать. Но тогда одним ударом была бы сметена слава Толика, которая досталась ему с таким трудом. Толик пытался вспомнить хоть какое-нибудь стихотворение, но то, что он учил раньше, уже забылось, а домашние задания вспоминались ему тогда, когда нужно было отвечать урок. В общем, Толик стоял с открытым ртом на ярко освещенной сцене, за кулисами металась растерянная Лена Щеглова, около рояля хихикал Травин, прикрывая рот своими музыкальными пальцами, а в зале взрослые шикали на ребят, чтобы они не смеялись и не смущали Толика. И вдруг Толик вспомнил! Он вспомнил стихотворение, которое они когда-то сочинили с Мишкой. Правда, они не все написали сами. Они немного поглядывали в стихотворение Пушкина. Но сейчас Толику было все равно -- лишь бы не молчать. -- У лукоморья дуб зеленый... -- сказал Толик. В зале затихли. -- Златая цепь на дубе том. И днем и ночью кот ученый Котенка кормит молоком... По залу прокатился шепот. А Толик, ничего не замечая, читал строчки, которые уже сами собой лезли ему в голову: -- Над златом чахнет царь Кощей, И ловит слон в лесу лещей. Там на неведомых дорожках Верблюды пляшут в босоножках... Первыми не выдержали ребята. Они захохотали, и вслед за ними засмеялись взрослые. В зале поднялся ужасный шум. А Толику казалось, что все смеются потому, что он такой остроумный, и он, чтобы его было слышно еще лучше, закричал изо всех сил: -- Там в облаках перед народом Лягушка стала пешеходом... Но в зале стоял такой шум, что Толика уже никто не слышал. И взрослые и ребята хохотали изо всех сил. Не смеялся лишь папа Толика. У него было очень растерянное лицо. Он оглядывался по сторонам с таким видом, будто искал дверь, в которую можно было удрать. И лишь теперь, когда взглянул на папу, Толик понял, что все смеются над ним, Толиком. Покраснев от обиды, Толик бросился со сцены. За кулисами он как вихрь пронесся сквозь толпу первоклассников, готовящихся к выступлению, сбил с ног одного мальчика и одну девочку, оттолкнул Лену Щеглову, которая хотела его задержать. Лена пролетела метра три по воздуху, упала на большой барабан и заплакала. А Толик выбежал в коридор. Он свернул за угол и, уткнувшись во что-то мягкое, остановился. Перед ним, морщась от боли, стояла Анна Гавриловна. Толик подумал, что теперь, когда он сорвал концерт и чуть не сбил с ног Анну Гавриловну, его уже ничто не спасет. Он быстро сунул руку в карман, где побрякивали в коробке спички. Но Анна Гавриловна сказала: -- Не надо так расстраиваться, Толя. Ничего особенного не случилось. Толик поднял голову и взглянул на Анну Гавриловну недоверчиво, думая, что и она над ним смеется. Анна Гавриловна и вправду улыбнулась, но как будто бы через силу. Наверное, было все-таки больно. Ведь Толик головой угодил ей прямо в живот. -- Ничего особенного, -- говорила Анна Гавриловна. -- Ты просто позабыл все от волнения. Это хоть один раз в жизни обязательно случается с любым человеком. Я, когда проводила свой первый самостоятельный урок, тоже все позабыла и убежала из класса так же, как и ты со сцены. -- Они смеются... -- насупившись, проговорил Толик. -- А ты сам бы разве не смеялся? Вот представь себе, что ты сидишь в зале, а на сцене пляшут в босоножках верблюды. Толик улыбнулся и вытащил руку из кармана. -- Все равно я туда не пойду. -- Тебя никто и не заставляет. Иди домой, успокойся. И помни, что я сказала: ничего особенного не произошло. -- А мне не попадет, что я концерт сорвал? -- Ты ничего не сорвал. Там уже идет следующий номер. Толик смотрел вслед Анне Гавриловне и думал, что не все прошло бы для него гладко, если бы Анна Гавриловна знала, что Лена Щеглова пролетела три метра по воздуху. Но тут Толик виноватым себя не считал. Все вышло совершенно случайно, просто потому, что он был самым сильным человеком в мире. А вспомнив, что Лена никогда не жаловалась учителям, Толик совсем успокоился. И все же какое-то тоскливое и неприятное чувство возникло у Толика после разговора с Анной Гавриловной, Как будто он был в чем-то виноват и никак не мог избавиться от этой вины. И как будто оттого, что Анна Гавриловна не стала его ругать, а посочувствовала, становилось еще тоскливее. Спускаясь по лестнице, Толик старался вспомнить, в чем же он провинился перед Анной Гавриловной, но так и не вспомнил. Все же на нижней ступеньке лестницы Толик, поколебавшись, сунул руку в карман, переломил спичку и прошептал: -- Пускай у Анны Гавриловны все пройдет, если я ее ушиб. Но Толик не был уверен, что это его главная вина перед Анной Гавриловной. Главной он так и не смог вспомнить. Впрочем, это не так уж важно. Пока в кармане есть коробок, ошибки исправлять так же легко, как и делать. Толик распахнул дверь на улицу и застыл на месте. Перед школой, заложив руки за спину, прохаживался папа. -- Иди сюда, -- сказал папа. -- Зачем? -- растерянно спросил Толик. -- А вот узнаешь зачем, -- загадочным тоном сказал папа. В комнате было очень тихо, и, когда папа замолкал, Толик слышал, как на его руке тикают часы. Они тикали назойливо, отвратительно и нахально. В эту минуту Толику очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не нужно было отвечать на папины вопросы. Коробок туг помочь не мог. Отвечать все равно когда-нибудь пришлось бы. -- Я разговаривал с директором. Он рассказал мне про какую-то историю со львом. Что это за история? Толик молчал. -- Очередная ложь? -- Это правда, -- тихо сказал Толик. -- Я тебе не верю! -- Честное слово! -- Твое слово редко бывает честным. Толик молча достал из своего портфеля газету и показал папе. -- Ну и что же? -- сказал папа. -- Тут ясно сказано: "...остался неизвестным". Просто какой-то мальчик, очень похожий на тебя. А ты воспользовался этим сходством. Ведь ты даже белых мышей боишься. Ни о каких львах и речи быть не может! -- Честное слово, это я! -- Толя, ведь ты уже взрослый человек, -- устало сказал папа. -- Разве не видишь, что мы хотим тебе добра. Мы хотим, чтобы ты вырос честным человеком. Разве мы тебе враги, что ты нам все время лжешь? -- Я не лгу. Вот я сегодня совсем не лгу! -- с обидой сказал Толик. -- Хорошо. Оставим льва в покое. Как ты считаешь, разбираюсь я немного в хоккее? -- Разбираешься. -- Так вот, я не могу понять, каким образом одиннадцатилетний мальчик вдруг начинает играть в силу мастера спорта. Это тоже правда? -- Правда. -- Толик, подумай, прежде чем ответить. Ведь мы с тобой уговорились, что будем разговаривать честно. Ведь я тебя никогда не наказывал. Я и сейчас не собираюсь тебя наказывать. Но, пожалуйста, говори правду. -- Это правда! -- сказал Толик. -- Правда! Правда! Правда! -- Тогда объясни, как это у тебя получается. Толик молчал. Снова громко и отвратительно затикали часы. -- Или ты просто над нами издеваешься -- надо мной и мамой? -- Я не издеваюсь. -- Так где же ты научился играть, черт возьми?! -- закричал папа. -- Я не учился... -- А что же? -- Все само получилось. -- Как это "само", по волшебству, что ли? -- По волшебству. Папа схватился руками за голову и заходил по комнате. Толик видел, что он изо всех сил сдерживается, чтобы говорить спокойно. И Толику было жалко папу и жалко себя, оттого что ему не верили, хотя сегодня он говорил чистую правду. Наконец папа немного успокоился. Он сел на стул прямо напротив Толика и спросил: -- Ты выиграл первенство школы по шахматам. Мне об этом сказал директор. Я знаю, что ты никогда раньше не играл в шахматы. Это так? -- Так. -- Значит, ты теперь быстро научился? -- Нет. -- А как же?.. -- По волшебству. -- Ты очень жестокий человек, Толя, -- тихо сказал папа. -- Я хотел бы, чтобы ты сейчас оказался на моем месте. Но я бы не стал над тобой смеяться, как это делаешь ты. -- Но я совсем не смеюсь. Честное слово! Папа грустно посмотрел на Толика, махнул рукой и отошел в сторону. Он сел на диван. Лицо у него было очень расстроенное. Никогда еще Толик не видел, чтобы папа выглядел таким печальным. Толику очень хотелось, чтобы папа, как раньше, улыбнулся и сказал: "Ладно, старик, не будем спорить. Давай лучше посмотрим телевизор". Но папа ничего не говорил. Он сидел и смотрел в одну точку, на пустую стену. Одно лишь движение пальцев -- одна спичка -- и папа все бы забыл, и у него появилось бы прекрасное настроение. Но Толик почему-то не хотел прибегать к помощи спичек. Он боялся, что и у папы, как это было с мамой, вдруг станет ненастоящее лицо и он будет говорить не своим голосом. Толик даже был доволен, что мама еще не пришла с работы и не слышит этого разговора. Она обязательно заступилась бы за Толика и поссорилась бы с папой. Чем больше Толик смотрел на папу, тем больше жалел его. Толик понимал, что папа обиделся по-настоящему и надолго. Это было особенно неприятно потому, что как раз сегодня Толик не врал. Он все время говорил правду. Но папе, как и всем остальным людям, даже и в голову не приходило, что на свете еще могут совершаться такие чудеса. Сейчас Толик жалел, что он раньше не рассказал обо всем Мишке. Вдвоем с Мишкой они обязательно что-нибудь бы придумали. Но Мишки рядом не было. Был папа. И он очень обиделся на Толика. "А что, если рассказать все папе? -- подумал Толик. -- Папа очень обрадуется. Он перестанет сердиться. Мы загадаем, чтобы у нас было много денег. И пойдем в кино вместе с папой и мамой. А потом купим папе и маме праздничные подарки. Папе -- мотоцикл, а маме -- большую банку земляничного варенья; она его очень любит. А потом... потом все будет тоже прекрасно: спичек осталось еще много, но я скажу, что их всего четыре или пять... Остальные истрачу сам, когда придумаю, что с ними делать". Окончательно решившись, Толик повеселел. Он подошел к папе: -- Папа, хочешь, я расскажу тебе всю правду? Папа повернулся к Толику. Он смотрел недоверчиво, но постепенно лицо его прояснилось. Он видел, что Толик говорит очень серьезно и лицо у него очень честное. -- Ну и хорошо, старик, -- сказал папа и положил Толику руку на плечо. -- Давай скорее кончим этот разговор и пойдем купим тебе и маме подарки. Я на тебя сегодня немного покричал, но ты не сердись. Я, знаешь ли, очень расстроился. Ведь ты уже большой и можешь это понять. Да и на концерте мне было не очень приятно... -- Там ничего особенного не было, -- сказал Толик. -- Я просто слова позабыл. -- Ну да, -- согласился папа, -- это со всяким может быть... Ладно, старик, ничего страшного. Говори свою правду. -- Так вот, -- сказал Толик. -- Ты помнишь тот день, когда ты обещал мне клюшку? -- Ну еще бы! -- воскликнул папа. -- Тогда наши выиграли: три -- один... -- Так вот, в тот день меня забрали в милицию. -- Этого еще не хватало! -- Ты не бойся. Никто ничего не узнает. Как раз в тот день я нашел волшебный коробок. -- Какой коробок? -- Волшебный. -- Это в каком смысле? -- спросил папа. -- Очень красивый, что ли? -- Нет. На самом деле волшебный. Если переломить спичку и загадать желание, оно сразу исполняется. -- Это у вас игра такая? -- спросил папа. -- Нет, это на самом деле. -- Ну, хорошо, -- согласился папа. -- Волшебный так волшебный. Что же ты мне хотел рассказать? Ты обещал говорить правду. -- Вот я и загадал. Чтобы в хоккей играть лучше всех в мире. И чтобы меня лев испугался. И чтобы в шахматы играть лучше всех. -- Толик, -- сдерживаясь, сказал папа. -- Ты обещал рассказать правду. Я тебе поверил. А ты опять сочиняешь небылицы. -- Это не небылицы! -- обиделся Толик. -- Вот коробок, смотри. Толик сунул руку в карман и вытащил коробок. Папа машинально взял его в руки, повертел и швырнул на диван. Он покраснел, и лицо его снова стало очень сердитым. Ни слова не говоря, он быстро вышел в коридор. -- Папа, я не вру! -- закричал Толик. -- Не вру! Не вру! Почему вы все мне не верите?! В передней хлопнула дверь. В квартире стало тихо. Толик стоял посреди комнаты и плакал, держа в руке коробок. Толик был самый сильный человек в мире. Он лучше всех играл в хоккей и в шахматы. Но он никак не мог сделать так, чтобы папа хоть на минуточку ему поверил. Если, конечно, не прибегать к помощи коробка. И это было очень обидно, потому что получалось, будто Толик уже ничего не может добиться сам, даже если будет говорить лишь одну правду. На улице было очень много народу. Все шли с сумками и свертками, все торопились в этот предпраздничный вечер. Все говорили громко и смеялись, потому что перед праздником у людей всегда особенно хорошее настроение. Трамваи, разукрашенные флажками, отчаянно звеня, протискивались сквозь толпы людей, которые сегодня расхаживали по улицам как попало. Постовой милиционер не обращал внимания на беспорядок. Он все равно не смог бы справиться. Да его сегодня как-то и не особенно боялись. Впрочем, один человек, увидев постового, заблаговременно перешел на другую сторону. Ему не хотелось попадаться на глаза именно этому постовому. Конечно, постовым был старшина Софронов, а осторожным человеком -- Толик. Трудно было надеяться, что в этой толчее удастся разыскать папу. Но вдруг повезет! Толик знал, что папа будет гулять по улицам, пока не успокоится. Толик шел, озираясь по сторонам, и держал руку в кармане. В кулаке была зажата спичка. Как только он увидит папу, то сразу сделает какое-нибудь чудо, и папа поверит. А потом они вместе будут обсуждать, как истратить остальные спички. Но папы все не было. У киоска, где продавалось мороженое, стояла очередь. Вертя головой, чтобы случайно не пропустить папу, Толик встал в самый хвост. Очередь двигалась быстро. У самого прилавка Толик обнаружил, что не взял денег. Это его не испугало. Сунув руку в карман, Толик прошептал несколько слов, и тут же в его ладони зашуршала бумажка. -- Два пломбира, -- сказал Толик. -- У меня нет сдачи с таких денег, -- сказала продавщица, взглянув на сторублевку. -- Удивительно, как это тебе мама такие деньги доверила. -- А я мороженого хочу, -- сказал Толик. -- Ну что он там копается! Давайте побыстрей! -- зашумели сзади. -- Граждане, кто сто рублей разменяет? -- спросила продавщица. Очередь засмеялась. -- Чего там сто, давай уж сразу тысячу! -- Еще надо проверить, откуда у мальчишки такие деньги, -- произнес кто-то сердитым голосом. Толик попятился от прилавка. -- Держи его! -- шутливо сказал тот же голос. Но Толику было не до шуток. Он быстро отошел от прилавка и нырнул в толпу, проклиная себя за то, что не догадался назвать хотя бы пятерку. С этой сотней теперь и в магазине показаться опасно. Пробежав на всякий случай с полквартала, Толик увидел, что навстречу идет Мишка с Майдой. Толик снова хотел перейти на другую сторону, но Мишка его уже заметил. -- Ты зачем наши стихи читал? -- без всякого предисловия спросил Мишка. -- А твое какое дело! -- Потому что это нечестно. -- Да чего вы ко мне со своей честностью пристаете! -- возмутился Толик. -- Честно, нечестно... Надоели! -- Никто к тебе не пристает, -- сказал Мишка. -- Ты лучше руку из кармана вынь. Майда не любит, когда руки в карманах держат. -- Чихал я на твою Майду! -- Ты очень много воображать стал, -- сказал Мишка. -- Сколько надо, столько и воображаю. Не учи ученого. Толик глянул поверх Мишкиного плеча и съежился. Ему хотелось стать как можно незаметнее. Навстречу ему, отдуваясь и пыхтя, с толстой улыбкой на толстом лице шел толстый доктор из зоопарка. Как всегда, он нес множество свертков, которые расползались и стремились упасть на тротуар. Доктор был уже близко, когда Толик стремительно бросился на другую сторону улицы. Нечаянно он задел какую-то женщину, а та задела доктора, и свертки посыпались на асфальт. Мишка кинулся собирать свертки. А доктор даже не взглянул на женщину, которая его толкнула. Наверное, он привык к тому, что он толстый и его все время толкают. -- Большое спасибо, молодой человек, -- сказал доктор Мишке, когда все свертки снова оказались у него в руках. -- У меня, видите ли, жена в больнице, и приходится все делать одному. Могу я угостить сарделькой вашу замечательную собаку? -- Спасибо. Она не возьмет. -- Значит, она тем более замечательная, -- улыбнулся доктор и пошел дальше, протискиваясь сквозь толпу. Мишка огляделся по сторонам. Толика не было. Он исчез внезапно, будто растаял. Он не ушел, не убежал, не спрятался, а просто ИСЧЕЗ. Как тогда, у клетки со львом. Мишка стоял посреди тротуара. Его толкали прохожие. Но он не замечал ничего. Он вспоминал. Перед ним, как на экране кино, проплывали чудеса Толика. Чудеса расплывались и сталкивались, но вот наконец собрались в одну кучу, и тогда Мишка подумал, что этого просто не может быть. И еще он подумал, что все это было. Все это не приснилось, не показалось, потому что не может ни казаться, ни сниться разным людям одно и то же. "Значит, Толик -- это не Толик, -- подумал Мишка. -- Но где же тогда Толик?" И тут же впервые он понял, что с настоящим Толиком что-то случилось и нужно искать его немедленно. Мишка подобрал поводок и вместе с Майдой прямо через газон побежал к знакомому дому. Дверь Мишке открыла Анна Гавриловна. Она с удивлением посмотрела на Майду, на Мишку и спросила: -- Что случилось, Павлов? -- Анна Гавриловна, мне нужно вам что-то сказать. -- Это срочно? -- Не знаю, -- сказал Мишка. -- Ну, проходи. Анна Гавриловна толкнула дверь в комнату. Мишка, придерживая Майду за ошейник, вошел. За столом, стоящим посередине, сидели два малыша. Они были совсем одинаковые, наверное, близняшки. Малыши размазывали по тарелкам манную кашу. Увидев собаку, они замерли. Глаза их стали круглыми от восторга. -- А вот собачка, -- сказала Анна Гавриловна. -- Собачка любит, когда дети хорошо кушают. Близняшки дружно засунули в рот пустые ложки. -- Я слушаю, Павлов, -- сказала Анна Гавриловна. Мишка вздохнул. Он не знал, как начать. Совсем не просто говорить про такие вещи. Особенно если приходится рассказывать про друга. -- Я слушаю, -- повторила учительница. -- Я про Рыжкова хочу... -- сказал Мишка. -- Только я не хочу на него жаловаться. -- Ну, не жалуйся, -- улыбнулась Анна Гавриловна. -- А вы его не будете наказывать? -- За что же его наказывать? -- Я сам не знаю, -- вздохнул Мишка. -- Понимаете, Анна Гавриловна, он все время хвастается... -- Но ты же дружишь с ним не первый год. Он всегда любил похвастаться. Ты знаешь это не хуже меня. -- Я совсем про другое, -- сказал Мишка. -- Раньше он хвастался -- и все было неправда, а теперь он хвастается -- и все правда. -- Ничего не понимаю. Вы что с ним, поссорились? -- Я не знаю, -- с отчаянием сказал Мишка. -- Я не про это хотел. Я сначала хотел его папу спросить. Но тогда Толику бы попало. Потом я хотел своему папе рассказать, но он все равно бы Толикиному папе сказал. И все равно бы Толику попало. А я не могу никому не рассказывать! Я не понимаю ничего... Анна Гавриловна уже не улыбалась. Она встала со стула и пересела на диван. -- Садись ко мне, -- сказала она. -- Успокойся. Я не буду тебя ни о чем спрашивать. Садись и расскажи сам. А потом мы вместе подумаем. А сейчас и я ничего не понимаю, Миша. Что-то случилось с Рыжковым? Очень плохое, да? Мишка сидел рядом с Анной Гавриловной. Мысли его бегали сами по себе, не подчиняясь ему. Мишка поднял голову и посмотрел на Анну Гавриловну. -- Может, его убили... -- прошептал он. -- Как... убили... Кто? -- тоже шепотом спросила учительница. Лицо ее стало белое и чужое. -- Что ты говоришь, Миша?! -- Вы не волнуйтесь, Анна Гавриловна, -- заторопился Мишка. -- Я сейчас видел. Он живой. Он гуляет. Я совсем не про то думал. Я вам сейчас все расскажу. Вы помните, как он в клетку залез? Анна Гавриловна торопливо поднялась с места, подошла к вешалке и стала надевать пальто. -- Где ты его видел? -- спросила он чужим голосом. -- Идем сейчас жеПокажи, где ты его видел. Идем искать. Немедленно! -- Да я совсем не про это! -- закричал Мишка. -- Он живой. Ничего с ним не сделалось! Анна Гавриловна прислонилась к двери. -- Вы помните, как он в клетку залез? -- Помню. -- Ну, так он не лазил. Я рядом стоял и все видел. -- Ты хочешь сказать, что это не Рыжков прогнал льва? -- Рыжков. -- Значит, он был в клетке? -- Был. -- Ты что, издеваешься надо мной, Павлов? -- тихо спросила Анна Гавриловна. -- Я не издеваюсь! -- снова закричал Мишка. -- Он не лазил в клетку. Он просто там ОКАЗАЛСЯ. Он был рядом со мной и вдруг СТАЛ там... -- Что значит "стал"? -- Он ногами не шел! Понимаете? Ногами не шел. Он не перелезал ни через чего. Он сразу ОКАЗАЛСЯ там. -- Дальше... -- сказала Анна Гавриловна, как-то странно взглянув на Мишку. -- Потом он обыграл меня в шахматы. Потом он обыграл моего папу. А у папы первый разряд. -- Ну и что же тут особенного? -- Он раньше никогда не играл в шахматы! -- сказал Мишка. -- Он совсем играть не умел. Анна Гавриловна с интересом взглянула на Мишку. Она сняла пальто и снова села к нему на диван. Близняшки за столом не сводили глаз с Майды. Они сидели тихо, как мыши. Каша давно остыла на их тарелках, но Анна Гавриловна не обращала на них внимания. Она слушала. А Мишка рассказывал про хоккей и про то, как они дрались возле школы, когда руки у него размахивались сами собой. -- Но ведь этого не может быть, -- сказала Анна Гавриловна, когда Мишка закончил. -- Не может, -- согласился Мишка. И снова та же мысль пришла ему в голову, и он опять сказал шепотом: -- Вот я и подумал, что Толика украли или убили. А ОН совсем не Толик! Он другой, вместо Толика... -- Ерунду ты говоришь!! -- сказала Анна Гавриловна. -- Что ж, его и мама и папа не узнают? -- У него и мама другая... -- сказал Мишка. -- Она ему все разрешает и не ругает. Она совсем другая. Они оба другие... -- Где он сейчас? -- Он, наверное, в парк побежал. -- Ты можешь его найти? Скажи, чтобы он сейчас ко мне пришел. -- С Майдой я его сразу найду. Мишка, придерживая Майду за ошейник, пошел к двери. Близняшки слезли со стульев и, взявшись за руки, как зачарованные, заковыляли вслед за Мишкой, не сводя глаз с собаки. Тем временем Толик шел по другой стороне улицы и озирался чаще, чем обычно. Сегодня ему явно не везло. Он все время, как нарочно, встречал тех, с кем вовсе не хотел встречаться, и никак не мог найти папу. Толик нервничал. Он вертел головой и все ждал, что из-за ближайшего угла выйдет директор зоопарка или капитан милиции. Сегодня все могло случиться. Далеко стороной Толик обошел место для кормления голубей. Там было два голубя. Среди них мог очутиться и голубь-Зайцев, с которым Толику тоже не хотелось встречаться. Наконец Толик подошел к парку. Здесь было поспокойнее. На длинных аллеях издали было видно любого человека.