валиваются в сладкий сон. Не просыпаются они ни при взлете, ни при застегивании карабинов их парашютов за трос выпускающим. На сирену, впрочем, реагируют исправно: вздрогнули, завозились, встали - приготовились. - Пошел! - и первый шагнул за борт, в свистящую темноту. Удивительное это дело - ночной прыжок. Пожалуй, единственное занятие, во время которого человек может ощутить себя космонавтом в открытом космосе. Шаг в черноту, в которой звезды смешиваются с огнями далеких деревень; мгновения невесомости, рывок раскрывшегося купола и - повисаешь совсем рядом с Луной, словно ты только что прыгнул прямо с нее. Однако зевать нельзя - в темноте влететь в стропы соседу легче легкого. Парашютисты вертят головами, как совы, и их предупреждения-матюги ночными ангелами разлетаются над спящей землей. Ветер у земли внезапно усиливается. Пытаешься подтянуть задние стропы, уменьшить горизонтальную скорость - какое там! Ноги - почти параллельно налетающей земле. Уй, бли-ин! - врубаешься в сыпучий снег, как подбитый "мессер". Скорее - вскочить, забежать за купол, погасить его! Черта лысого ты вскочишь в этих ватных штанах, да с запаской и автоматом на пузе, да с набитым рюкзаком под задницей. И ветер властно волочит твой наполненный купол по снегу, выдернув тебя из сугроба, как редиску из грядки. Подпрыгивая и разбивая башкой в пыль встречные сугробы, летишь, увлекаемый куполом, как чукча на нартах, отчаянно пытаясь подтянуть выскальзывающие из пальцев нижние стропы, и не успевая выплевывать снег, забивающий рот. Спасение приходит неожиданно - купол налетает на заснеженный стог сена и останавливается, облепив его. На то, чтобы расстегнуть карабины подвесной системы окоченевшими пальцами, уходит вечность. Еще одна вечность уходит на то, чтобы собрать парашют, запихать его в сумку, закинуть ее на плечи поверх рюкзака. И - вперед, проваливаясь по пояс в снег, падая и расшибая губы в кровь о прицельную планку автомата, к мерцающей на другом краю Земли зеленой искре командирского фонарика. К пункту сбора приползаешь мокрый, как мочалка, с вываленным языком. - Что, здорово? - весело скалится Веселый Роджер, - Легче негру попасть в Ку-Клукс-Клан, чем солдату стать "зеленым беретом", а? Ничего не посеял? Разумеется, Ауриньш уже давно здесь. Пристроил свой парашют рядом с командирским, собрал грузовой парашют и ловко раздергивает ремни, стягивающие пакет с лыжами. Времени на передых уже нет. С учетом марша до района разведки, времени на поиск остается всего ничего - шесть часов, аккурат по нормативу. - Головной дозор - вперед! Почесали... Опытный Роджер принял решение вести поиск объекта всем составом группы. Оно, конечно, раздели ты группу на три дозора, дай каждому свой район для поиска - по идее, дело пошло бы скорее. Однако, учитывая опыт первокурсников в ночном ориентировании на незнакомой местности, становится ясно - через пару часов искать придется не вражеские ракеты, а самих разведчиков. "Никак, военные с картами идут? Ну, сейчас дорогу спрашивать будут". Ограниченность количества дозоров приходится компенсировать темпом движения. Сто квадратных километров для осмотра - это много или мало? Смотря, что искать. Будь это настоящая ракетная батарея, было бы легче: там и техники куча, и дорогу им инженеры разгребают, что твое шоссе, и дизель-генератор тарахтит морозной ночью на всю округу - вполне решаемая задача, короче говоря. А если ракетную батарею нахально изображает один-единственный "Газон" с надувным макетом ракеты, именуемый на армейском жаргоне... Ну, вы и сами догадываетесь, как на армейском жаргоне может называться надувное резиновое изделие цилиндрической формы. Так вот этот самый "Газон" может без зазрения совести забуриться в любую глухомань, куда реальной батарее ни в жизнь ни пролезть, ни разместиться - и вот ищи его, гада... - Головной дозор, азимут тридцать пять, ориентир - опушка леса! Да правее берите, бараны! - не выдерживает уставного тона Роджер. - Вообще уже не видят ни хрена. Подтянись, шланги! Ага, "подтянись". Половине лыж уже кирдык пришел. Что за народные умельцы их клепают - крепления уже на втором километре летят. Артель имени дядюшки Поджера, блин. Бедняга Цунь, до поступления в училище знакомый со снегом только по книгам да кино, не упустил случая, и сломал свои лыжи на первом же подходящем косогоре. Теперь тащит их в беремя, не решаясь выкинуть к черту вверенное имущество. Несмотря на строгий запрет, снег жрут все - от пота уже промокли даже толстые ватные куртки. За кружку чая и пять минут привала любой, не задумываясь, отдал бы свой автомат вместе с Родиной в придачу. Одурелыми глазами разведчики таращатся в темень, то и дело принимая за ракету то столб, то водонапорную башню. Им сочувственно подвывают собаки из окрестных деревень. "Ракету" обнаружили, когда до окончания времени поиска оставалось пятнадцать минут. Вспыхнувшая радость и желание расцеловать заиндевевшее резиновое изделие было смешано с жаждой разорвать его зубами в мелкие клочки, а сторожившему ракету поддатенькому прапорщику - набить морду. Сил, однако, уже не оставалось ни на то, ни на другое. Роджер связался с Центром, передал координаты объекта. Получил указание: устраиваться на дневку. - Головной дозор, в направлении опоры ЛЭП - вперед! Ходу, ходу, мужики! Собрались, быстро! Пока не рассвело, устроиться должны. Вообще-то разведчик умеет устраиваться на отдых где угодно. В идеале - если имеется лес: там разведчик - как в своей квартире. Есть из чего соорудить шалаш, из чего развести костер, чего найти на обед. А главное - есть где спрятаться. Неплохо в горах: там есть пещеры, а нет пещер - можно нормально устроиться среди камней, натянув плащ-палатку. Даже в тундре можно устроиться с относительным комфортом, соорудив из фирна эскимосское жилище - "иглу". Но что прикажете делать посреди рязанских полей, на которых нет ни черта, кроме дорог, да линий электропередачи? Таракан на обеденном столе чувствует себя более укрытым. Рассвет наступал медленно, но неотвратимо. Еще полчаса - и все, облажался сержант Пильников: проедет препод на машине по дороге, наведет бинокль на кучку недобитков посреди поля - привет, ребята, выходи строиться! Черт с ней, с двойкой - насмешками со свету сживет! "Эх, Пильников, ?! Товарищ дорогой! Куда тебе группой командовать - иди вон, в садик, у ребятишек в прятки играть поучись!". Роджер клацнул челюстью, повел биноклем. - Головной дозор, азимут сорок пять! Ну-ка, резче метнулись - что там темнеет? Дозор довернул вправо, прибавил шагу. - Кладбище! - доложили они вскоре, - Осмотреть? - Осмотреть в темпе! - рыкнул Роджер в микрофон рации и буркнул себе под нос: - А фигли еще остается-то... Осмотр кладбища принес неожиданную удачу: был обнаружен настоящий склеп! Одному Богу известно, откуда взялся он на обычном сельском погосте - видно, стояло неподалеку имение какого-то уездного барина, нашедшего последний приют среди родных рябин... Осмотрев склеп, Роджер даже вздохнул от тихого счастья: вместительный, сухой - что еще надо разведчику? Правда, валялись в нем пустые бутылки и консервные банки (надо полагать, местные пейзане выбирались сюда на пикники), так это мелочи, уберем в шесть секунд. А тут вот, недалеко от входа, соорудим аккуратный очажок с дымоходом - через полчаса здесь будет маленький Ташкент... - Товарищ сержант, - окликнул вдруг его Ауриньш, - вижу машину. Газ-66, номер - 02-60 ВТ, движется по дороге в нашу сторону. Роджер метнулся по ступенькам вверх, толкнул скрипучую чугунную дверь склепа. Машина была еле видна в морозном тумане, расстояние до нее было не менее километра. Ну и зрение у этого чувака! - Быстро внутрь! - скомандовал Роджер. - Митрофан катит! Руководитель учений, старший преподаватель тактико-специальной подготовки полковник Митрофанов объезжал район учений. Группа горохом ссыпалась в склеп по обледенелым кирпичным ступеням, Роджер закрыл за последним дверь. - Молоток, Ауриньш, - хлопнул он Маргуса по плечу, - вовремя засек. Не должен был он нас заметить - далеко был. Ничего, сейчас проедет - костерок разведем, пожрем, как люди... Гул двигателя приблизился и вдруг сбавил тон, звуча на одной ноте - ни приближаясь, ни отдаляясь. Парни замерли. Неужели засек, паразит? Двигатель смолк. Выждав еще немного, Роджер осторожно глянул в щель между дверью и стеной склепа. - От зараза! - шепотом выдохнул он. - Кажется, он тут тоже решил дневку устроить! Ну что - логично. Обзор местности отличный, ориентир (кладбище) имеется, дорога - вот она, чего еще искать? Роджер с тихой ненавистью глядел, как полковник со вкусом журчит на обочину мощной струей, как разминается, как наливает водиле чай из термоса, а себе - стопку из фляжки, как закусывает с водилой бутербродами... Нет, ну что за гадство, а? Ну проехал бы хоть пару километров дальше - чего стоило? Нет, встал в полусотне метров и якорь бросил. Все, ребята, теперь черта нам лысого, а не костер и горячий чай - остается сидеть, как мыши у кота под носом, и болтать только шепотом, а лучше - вообще заткнуться. - Так, парни, - сдавленным шепотом скомандовал Роджер, - ведем себя тихо! Оружие тихо-онько сняли и к стеночке поставили, и не дай бог, кто звякнет. Банки, бутылки с пола - по одной, тихонько - в угол. Садимся на эрдэ (рюкзак десантника), по двое - спинами друг к другу. Жрать - неслышно: банки открывать под куртками, ложками не звякать. Справа по одному, по часу - в наблюдение. Вопросы? - А покурить можно? - моляще шепнул Колдин. - Нет! - отрезал Роджер. - День солнечный будет, запросто дым увидит. Потерпишь. Парни горько вздохнули. Хорошо ему - он некурящий, спортсмен чертов... Чуть позже выяснилось, что неприятности только начинаются. Лежавшие в рюкзаках банки с кашей и тушенкой замерзли так, что вскрыть их удалось с величайшим трудом, а уж отколупнуть ложкой хоть кусочек - вообще не удалось: ложки лишь скользили по твердой и гладкой, словно пластмасса, поверхности. Пришлось совать ледяные банки за пазуху и, обмирая от холода, отогревать их своим теплом, посасывая обломки сухарей и куски сахара - хрустеть Рождер запретил. Через полчаса всех начала колотить мелкая и крупная дрожь - взмокшие тела остывали мгновенно. - Хорош зубами стучать! - шепотом возмутился Роджер. - На улице слышно! Легко ему говорить! И рады бы перестать, да не получается - кажется, даже внутренности трясутся. Кирпичные стены быстро покрывались пушистым игольчатым инеем от пара, источаемого трясущимися легкими. "Да что же это за гадство! - в отчаянии закусил губу Роджер, - Еще час так потрясутся - и все, звездец: воспаление легких пацанам обеспечено. Э-э, да хрен с ним, пусть издевается - не сдохну!" - разозлился он и встал - выбраться наружу, "сдаться" полковнику и попросить разрешения обогреться личному составу. - Товарищ сержант, - окликнул вдруг его ровный голос Маргуса. - Личный состав может переохладиться. - Вот спасибо - разъяснил, родимый, - хмыкнул Пильников. - А то я без тебя не знал. Не бойся, не переохладятся... Он встал, сплюнул. - Пойду сдаваться. Чего уж там... И никто из героев-разведчиков не попытался остановить предателя-командира. Никто, кроме морозоустойчивого киборга. - Зачем? Не надо сдаваться, нам двойку поставят, - рассудительно возразил он. - А ты что предлагаешь? Чтоб они тут все в сосульки превратились? И рядом с этим дяденькой улеглись? - кивнул он на каменное надгробие. - Нет, не превратятся. Пожалуйста, сядьте и сидите смирно. И вы тоже, ребята, - оглядел он курсантов. - Сейчас тепло будет. Ничего еще не понимая, но смутно о чем-то догадываясь, Роджер присел на рюкзак, недоверчиво глядя на Маргуса. Тот прикрыл глаза, сел ровнее. - Металл может немного искрить - не бойтесь, - проговорил он и замер. И почти сразу же Пильников почувствовал, как откуда-то изнутри, словно от самого сердца, мягкими волнами поплыло пьянящее тепло. Закололо иголками в согревающихся пальцах. Склеп наполнился терпким запахом сохнущей потной одежды. - Ой, у меня банка за пазухой горячая стала! - испуганно удивился Витька Семенов. - И у меня! - И у меня тоже! - парни оживленно хлюпали носами, потирали руки. - И шмотки высохли! - Марик, ты чего сделал?! Ауриньш открыл глаза. - Так, пока хватит, - извиняющимся тоном проговорил он, - расход энергии большой. - Так чего это было, а? - приободрившийся Роджер с волчьим аппетитом наворачивал горячую тушенку. - Сверхвысокие частоты. Или ультравысокие, их по-разному называют. Во мне есть их генератор. Я подобрал частоту, не вредную для организмов. Ну, вот... - Это как в физиотерапии, что ли? - Да, вроде того. - А батарейки свои ты точно не посадишь? - забеспокоился Колдин. - А то тащи тебя потом на себе... - Нет, ничего, - прислушался к себе Ауриньш. - По расчетам, должно еще на пять суток хватить. Так и просидели весь день, временами проваливаясь в тревожный рваный сон. Когда озноб начинал особенно сильно сотрясать парней, Маргус вновь включал на несколько минут свою чудо-печку. Наконец, уже под вечер, он вежливо извинился и сообщил, что запаса энергии ему осталось только на движение и активные действия. - Ну и ладно! - шепотом зашумели все. - И так ништяк! И тут, наконец, завелся и укатил "Газон" Митрофанова. Ну, как чувствовал, зараза. - Так, парни, - голос Роджера вновь обрел командную твердость. - Еще час отдыхаем, и - вперед. За ночь должны допилить до Сельцев, там - стрельбы, и все. Кому надо погадить - за оградой, нефиг на кладбище свинячить. Но двигаться никому не хотелось. Согревшиеся, сытые парни не чувствовали холода и торопились ухватить последний, самый сладкий часик сна. Вырубились все - включая и самого Роджера, и дежурного наблюдателя. Кроме Маргуса, естественно. Роджер проснулся через полтора часа - мороз взял свое. Но это уже было не страшно - скоро в движении все согреются. Сержант глянул вверх, на выход из склепа. Яркий лунный свет голубым мечом прорубался сквозь дверную щель и косо падал на чумазое лицо дрыхнувшего наблюдателя. Взбодрить его, что ли? А, фиг с ним, успеется - сержант был настроен весьма благодушно после того, как все сложилось так удачно. Дальше - ерунда: ночной переход, да стрельба, подумаешь. Пойти вот только морду снежком протереть - и полный порядок будет... Роджер снял шапку (вонявшая засохшим потом бритая голова отчаянно чесалась и тоже просила освежающего чистого снега), набросил на череп капюшон грязновато-белого маскхалата и, вполголоса сетуя на чертову холодрыгу, полез по ступенькам наверх к выходу. С противным скрипом отворил дверь склепа. - А-а-а!!! - вспорол вдруг ночь хриплый от смертельного ужаса вопль. Курсанты вскочили, хватаясь, как попало, за оружие. Спросонья кто-то басовито пукнул, никто не обратил на это внимания. - А-а-а-а! - перепуганный вопль удалялся, заглушаемый быстрым снежным скрипом. Хлопнула неподалеку автомобильная дверца, взревел дизель и скоро стих, удалившись. - Ну, мудак - испугал! - плюнул Роджер и обернулся к курсантам. - Открываю это я дверь, а он сидит прямо напротив! Штаны снял, устроился, деятель - за оградой места ему мало! Меня увидел - как заорет! Как к своему КАМАЗу брызнет - даже штаны не надел. Фу, аж руки трясутся... - Вообще, в этом капюшоне вы кого-то напоминаете, товарищ сержант, - деликатно намекнул Маргус. - Да еще когда поднимались, говорили, что замерзли... Наверное, он вас с кем-то спутал. - Я же говорю - дурак, - согласился Роджер. - Чего бояться? Покойники - не полковники, самый безобидный народ... Глава 8. Рука Бога Командир первого взвода лейтенант Невмержицкий был очень похож на белогвардейского подпоручика - уж как ни старались их в советском кино изображать негодяями, а все равно получались они душками и обаяшками. Был он высок, строен, имел щегольские черные усики и кучу спортивных разрядов. А еще был очень порядочен - ну просто неприлично порядочен для нормального советского офицера. Получив очередной беспощадный пистон за разгильдяя-подчиненного, лейтенант принимался с ледяной вежливостью взывать к совести прохвоста. Почему-то в нашей армии вежливость командира воспринимается как слабость и безволие. Прохвост начинал вульгарно наглеть (вполне возможно - не без задней мысли). Ибо наглость не всегда в силах стерпеть даже ангелы (привет из Содома и Гоморры!), а что уж там говорить про простого советского лейтенанта, пусть даже и очень воспитанного? Терпение лейтенанта с громким треском лопалось, и наглец получал по загривку убедительного леща жесткой дланью гимнаста и боксера. После этого прохвост признавал свою неправоту, а лейтенант начинал мучиться раскаянием, искренне чувствуя жгучий стыд и сострадание к оболтусу. А оболтус удовлетворенно почесывал не слишком пострадавший дубленый загривок и доподлинно знал, что теперь ну, пусть не веревки можно вить из командира, но на многие грешки командир сквозь пальцы смотреть будет, на многие. Во всяком случае, из очередного списка увольняемых точно не вычеркнет. Несмотря на то, что окончил лейтенант в свое время десантный факультет, был он предан спецназу всей душой - как эмигранты порой становятся гораздо большими патриотами новой родины, нежели коренные жители. И вот как хотите, а курсанты его любили - даже самые отпетые разгильдяи. "Почему тебя любят люди и звери, метельщик?" - спросил инквизитор. "Потому, что я люблю их" - ответил Караколь. А еще Невмержицкий был покладист, как чумацкий воз, и безотказен - даже не как автомат Калашникова, а как штык-нож от этого автомата. А посему ротное начальство беззастенчиво взваливало на него одного все общественные нагрузки - начиная с комсомольской, спортивно-массовой и рационализаторской работами, и кончая стенной печатью. И Невмержицкий безропотно тащил на широкой казацкой спине этот свой крест (а заодно и все чужие), не претендуя на славу Атлантов, и лишь изредка озабоченно потирая щеку ладонью: такая у него была привычка. Именно так, потирая щеку, он пришел в казарму и уставился затуманенным взором на дневального Рустама Садыкова, скучавшего у тумбочки с телефоном. Рустамджон козырнул и украдкой оглядел себя - чего это он так уставился? На всякий случай поправил ремень. - Садыков, - Невмержицкий цепко ощупывал дневального взглядом, словно справный хозяин, выбирающий коня на ярмарке, - ты сколько весишь? Рустамджон вздохнул. Ну что поделать, если не вышел человек ростом? И отличником в школе был, и спортом занимался, и за полсотни километров на велике в аэроклуб мотался - а вот вырасти не получается. - Нормально вешу, товарищ лейтенант, - с чуть заметной обидчивой ноткой ответил он. - Меня обком комсомола в училище рекомендовал, я к Маргелову в Москву ездил, он разрешил поступать... - Ну, сколько, Рустам, сколько? - нетерпеливо перебил его лейтенант. - Э, хороший вес, товарищ лейтенант! Пятьдесят два килограмма. Почти... - А-атлично! - просиял Невмержицкий. - Еще маленько сбросишь - будешь выступать до сорока восьми! - Где выступать? - осторожно уточнил Рустамджон. - По боксу. Соревнования на первенство училища через три недели, - деловито пояснил лейтенант. - Э-э, нет, я не буду! - замахал руками Садыков. - Я бокс не умею! Кураш - давайте, самбо - туда-сюда, шахматы... А бокс - нет! - Вот только этого не надо: умею-не умею! - насел Невмержицкий. - От тебя никто умения и не требует. Главное, чтобы команде очки принес, понятно? В твоей весовой категории и не будет никого, не бойся! Появишься на ринге, руку поднимешь, и все - чемпион училища! Звучит? Почетную грамоту дадут - с парашютами, с бээмдэшками - боевыми машинами десанта! Рустамджон живо представил, как было бы здорово подарить своему школьному учителю физкультуры такую замечательную почетную грамоту: "Чемпион Рязанского воздушно-десантного училища Рустам Садыков" - Эркин Каримович повесил бы ее на почетное место, среди прочих школьных призов, вместе с его фотографией - вся школа смотрела бы! Эх, падок восточный человек на такие вещи, чего уж там... - Хоп майли, - тряхнул он ушастой круглой головой. - Ладно! Только у меня форма нет, перчатка нет... - Все найдем, не волнуйся! - А в увольнение пустите? - смекалистый узбек ухватил птицу удачи Семург и дерзко спешил выдрать побольше перьев из ее хвоста, пока она не улетела. - Каждый день будете ходить - в баню, париться, - лейтенант расточал щедроты, как Гарун Аль-Рашид. - А доппаек? - Решим, решим... - лейтенант сообразил, что от этого хлопкового мафиози пора делать ноги, и поспешил скрыться в канцелярии. Так начало кристаллизоваться ядро сборной команды девятой роты по боксу. Соревнования на первенство училища по боксу проходили раз в год и по популярности среди курсантов не имели себе равных. В основном, команды рот составлялись из курсантов, заработавших свои спортивные разряды еще на гражданке - встречались среди них и мастера спорта, и даже чемпионы Союзных республик. Однако особенным почетом пользовались так называемые уличные бойцы - обычные парни, совершенно не секущие в технике, но большие любители подраться, побеждающие свирепой волей к победе, вдохновенным яростным напором. Короче, гладиаторы. Капитаном команды и тренером был назначен Веселый Роджер Пильников, прошлогодний чемпион училища. - Не боись, Рустик, - ободрил он Садыкова, - я узнавал, таких чипиндосов, как ты, больше ни у кого нет. Считай, одно первое место у нас уже в кармане. Но смотри, чтоб четыре килограмма у меня железно согнал! Можешь вместо столовой и булдыря в сортир лишний раз сбегать. И трудяга Садыков с крестьянским усердием приступил к борьбе со своим и без того дохленьким весом. Парилка должного эффекта почти не оказывала: Рустамджон в ней практически не потел. - Ты это что - специально? - сердился Роджер. - Да это что, жара, что ли? - пренебрежительно отзывался Садыков. - Ты весь день хлопок почапай, когда сорок пять градусов - тогда вспотеешь. А что такое - полчаса? Баловство, понимаешь... Пильников поскреб череп и изобрел для хитрого узбека специальный тренировочный костюм, вернее, скафандр, состоящий из зимних ватных штанов с курткой в комплекте с прорезиненным костюмом химзащиты. Экипированный таким образом бедный Рустам кое-как ухитрялся прыгать через скакалку, громко хлопая резиновыми бахилами. - Вай дод! - взмолился он через полчаса. - Хватит! У меня уже калсоны мокрый! - Ништяк! - возликовал Роджер, вытирая полотенцем его смуглую физиономию. - А то: "не получа-ается!". Все получится! Если еще трескать поменьше будешь, а то сегодня за завтраком аж два куска хлеба смолотил, думаешь, я не видел? Смотри у меня! Десять минут передохни, и дальше - в том же темпе. На вот, изучи пока отдыхаешь, - сунул он ему под нос учебник бокса и отошел к парням, молотящим грушу и ведущим бои с тенью. - Ничо, Рустик, не дрейфь, - похлопал его по плечу гигант Качанов. - Прорвемся. Рустам только вздохнул. Хорошо Качанову - у него та же задача: остаться одному в своей весовой категории. Только в отличие от Рустама - в самой тяжелой. И в связи с этим его режим напоминал режим подготовки борца сумо: Качанов жрал, спал и вообще наслаждался жизнью. Так и прошли три недели. Наступил первый день соревнований. Взглянув на вывешенный протокол, Садыков пришел в отчаяние: кроме него в этой весовой категории был еще один участник! - Ну ни фига себе, - озабоченно качнул головой Качанов. - Когда этот перец так похудеть успел? Качал головой он осторожно: перед взвешиванием он выпил трехлитровую банку воды и теперь его нормально мутило. А надо было держаться - весь комитет рядом. - Ты его знаешь? - слабым голосом спросил Рустамджон. - Да знаю - хохол с первой роты. Камээс, не боец - зверь. Отмудохает любого, ему пофигу, новичок перед ним, или кто, - успокоил Качанов. Садыков сел на лавочку и стиснул зубы. Больше всего ему захотелось сейчас удрать куда-нибудь подальше. Но прежде очень хотелось отомстить этим гадам, которые его обманули и предали, выставив на избиение шатающимся от голода и садистских тренировок. - Не волнуйся, Рустам, ты его победишь, - услышал он рядом голос Ауриньша. Маргус сел рядом с ним и положил ладонь на его тощее колено. - Э, тебе хорошо говорить, - горько махнул рукой Рустамджон, - ты не выступаешь... - Выступаю, - спокойно возразил Маргус. - Невмержицкий договорился с начфизом, тот разрешил - вне конкурса... - Не боишься? - Нет... Не знаю. Мне интересно - раньше я только в институте бои проводил, с нашими, - Ауриньш опустил голову. - А ты откуда знаешь, что я его победю... побежду... э-э, как по-русски правильно? - деликатный Садыков старался отвлечь Ауриньша от грустных мыслей. - Правильно - "смогу победить", например... Это очень просто, Рустам. Что ты умеешь делать очень хорошо? - Ну, что... Плов готовить умею, - вздохнул голодный Садыков. - Плов - хорошо. А еще? Что ты лучше всех умеешь делать? Рустам задумался. Что может хорошо делать крестьянский парень? Многое: камыш косить, хлопок собирать, баранов резать - всего и не упомнишь. Примерно так он и ответил. - Когда выйдешь на ринг, вспомни об этом, и ты будешь знать, что ты - Мастер, - от слов Маргуса веяло самым настоящим гипнозом. И Рустаму вдруг стало легко и покойно. Ну, отлупят, так и что с того? Мало он дрался, что ли? Да и вообще - еще посмотрим, кто кого! Первый бой боксеров-"мухачей" был одновременно и финальным: в этой весовой категории было всего два участника. - В красном углу ринга - курсант Чорновил, первая рота! - провозгласил судья. Болельщики из первой роты восторженно взвыли, приветствуя своего любимца-однополчанина. Судья продолжал, с каждым словом повышая в голосе градус торжественности: - Кандидат в мастера спорта! Чемпион города Львова! Провел сорок пять боев! В тридцати пяти одержал победу! Из них в двадцати - нокаутом! - А-а-а! - восторженным ревом аккомпанировали болельщики каждый оглашенный титул. - В синем углу ринга, - голос судьи враз стал добродушно-снисходительным, - курсант Садыков, девятая рота! Спецназ дружно заголосил, изо всех сил стараясь поддержать бедолагу Рустика. - Разряда не имеет, - тем же тоном продолжил судья, - провел десять боев! Все - с тенью! В пяти одержал победу! Все, кроме девятой роты, с готовностью заржали. Сухой, резкий Чорновил затанцевал в своем углу, рассылая болельщикам воздушные поцелуи. Пижон. И вообще, выглядел он как-то... Ну, не как военный спортсмен. Маечка белоснежная, алые атласные трусы, новенькие боксерки - все по размеру, все свое, собственное. В девятой роте был всего один комплект боксерской формы на всю команду, включая резиновую капу. Из-за этого трусы, в которые впихнули Рустама, напоминали фасон "50 лет советскому футболу", и широкими складками ниспадали на его острые колени, словно шотландская юбка - килт. Майка свисала из-под трусов двумя лопухами. Боксерки на Рустама надевать не стали - в них он наступал себе на носки и падал. Поэтому обут он был в обычные "уставные" синие полукеды. Качанову на тренировках форму не давали, чтоб не разорвал раньше времени. Перчатки были обычные, восьмиунцовки, но на руках Рустама они смотрелись двумя арбузами. - Ничо, Рустик, давай - сделай его! - подбадривал Роджер, нервно тиская вафельное полотенце, в готовности выбросить его на ринг, если что. Рустам пытался разместить во рту капу. Чертова резина упорно не желала там помещаться. Рустам помянул шайтана и выплюнул капу в ведро. - Боксеры - на середину! Рефери на ринге, капитан Иванча, бегло осмотрел перчатки, что-то вполголоса сказал боксерам. Те его не слышали. Чорновил, открыто ухмыляясь, снисходительно рассматривал доходягу-узбека и думал, что, пожалуй, не стоит тратить время - достаточно потешить зрителей одним раундом, а в конце уложить этого чурку на пол. Коротко и со вкусом. Только че это он - совсем не боится, что ли? Такая морда, будто ему все пофигу. Ну ладно... А Рустам и в самом деле не боялся. Сейчас он видел серебристо-зеленую стену камыша, на которой вспыхивали синие сполохи взмахов серпа-урака, слышал журчание горной реки, да терпкий запах лессовой пыли, прибитой коротким, как порыв ветра, горным дождем. - Бокс! Чорновил красиво затанцевал, прикидывая - тратить время на разведку, или и так сойдет. - Тебя как зовут? - вдруг тихо спросил узбек. - Мыкола, - от неожиданности Чорновил опустил руки. И впервые в жизни узнал на практике, что это за штука - восточное коварство. - Й-о-о, бисмилла! - непонятно выкрикнул узбек и, странно изогнувшись, нанес вдруг диковинный, какой-то смазанный удар снизу вверх - точно в челюсть. Таким движением Рустам вскидывал на плечи вязанки камыша - весом в полтора себя самого. Изо рта Мыколы вылетела капа и укувыркалась в ряды зрителей. Чорновыл взмахнул руками и осел на пол, сомлевший. Все растерялись. Первым опомнился Пильников. - Счет! - торжествующе воскликнул он. Рефери начал считать. На счете "шесть" Чорновил попытался было подняться - Рустам подскочил с оскаленными зубами, занося перчатку, рефери отодвинул его в сторону. Мыкола нормально "плыл". - ...Восемь, девять... Был удар открытой перчаткой? - обратился рефери к боковым судьям. - Не было? Аут! Рев, свист, вопли, хохот сотрясли стены спортзала. И было ясно, что в основном симпатии болельщиков - на стороне Рустама. Нетрудно догадаться, за кого в основном болела публика в схватке Давида с Голиафом. Что с того, что у Мыколы явно класс выше? Довыпендривался... - Победу нокаутом одержал курсант Садыков, девятая рота! - вскинул руку Рустама Иванча. - Сука! - бесновался понемногу приходящий в себя Чорновил. - Вечером поймаю - убью нафиг! - Затухни, Мыкола, - дружески посоветовали ему свои же болельщики. - Вышел бодаться - так нефиг варежку разевать! Поймал вафлю - ну и не трепыхайся. Тем временем сияющего Рустама уже раздевали, словно поклонницы - звезду эстрады: скорее передать форму следующему. - Ну, ты мужчина, Рустик! - потряс его за плечи Роджер. - Вот это дебют, я понимаю! Правда, сейчас нам достанется, я чую: они на нас разозлились... Надо сказать, он не ошибся. Выходя на ринг против спецназа, парни из первой роты пылали святой яростью и жаждой мести за поруганную честь бедного Мыколы, который в это самое время уже сидел в булдыре за одним столом с коварным узбеком. Недавние враги за обе щеки уписывали черствые пирожки с повидлом, запивая их молоком - оголодали за время подготовки к соревнованиям. - Неслабо ты меня отоварил, - с рыцарским достоинством признавал поражение Мыкола. - Я так и не врубился - что за удар был? - Э-э, случайно вышло, - благородно скромничал Рустам. - Если бы я тебе по башка не попал - ты бы меня только так сделал... А спортзал в это время выл, орал, грохотал, неистовствовал! Шел третий раунд боя Роджера с Фокиным по прозвищу "Король горрощи". Попробуйте представить юного Кинг-Конга в тельняшке и с десантной наколкой на плече - примерно так выглядел Король. Во всяком случае, длиной рук он любому орангутангу запросто бы фору дал. Дрался Король самозабвенно, лихо и бесшабашно - словно камаринского отплясывал. Техники у него не было никакой, но реакция и интуиция - просто звериные. Как ни старался блестящий технарь Пильников - никак ему не удавалось пробить эту бестолковую, но, тем не менее, абсолютно неприступную оборону. Каким только маневром не пытался навязать он Королю ближний бой - безуспешно: всюду его встречали две увесистые кувалды, проворные, как шатуны. За ревом болельщиков соперники даже не расслышали звона гонга, и продолжали азартно дубасить друг друга, пока рефери не растолкал их в стороны. С небольшим перевесом победу по очкам одержал Фокин. Раздосадованный Роджер сбросил форму и сразу же принялся обряжать в нее следующего бойца. Тот морщился, натягивая мокрую от пота майку, но терпел. Как-то незаметно приковали к себе главное внимание поединки Ауриньша. Когда было объявлено, что он выступает вне конкурса, это вызвало любопытство - и не более. Но первый же его бой намертво приковал внимание болельщиков и сразу же разделил их на два лагеря. Маргус вел бои в совершенно необычной манере. Совершая минимум движений, он едва перемещался по рингу, полностью предоставляя инициативу противнику. Но не пропускал ни одного удара, легко, даже как-то скучающе уходя от, казалось, совершенно неминуемых плюх аккуратными нырками и уклонами. Противник горячился, нагло лез в атаку и оседал назад, остановленный вежливым техничным хуком или апперкотом. Развивать успех Ауриньш не стремился - спокойно ждал, пока противник придет в себя и ломанется в новую атаку. - Марик, давай! - заходилась в воплях половина зала. - Добей его, добей! Как следует звездани, чтоб не встал! - Вован, мочи гада! - надсаживалась вторая половина. - Урой его! Он тебя уже боится! Одержав очередную победу по очкам, Маргус вежливо пожимал руку противнику, и шепотом благодарил его. После третьего боя, во время очередного представления боксеров на ринге, судья уже именовал его не иначе, как "непревзойденный мастер обороны и контратак". На второй день соревнований среди болельщиков стихийно образовался тотализатор. Валюта, в которой принимались ставки за (или против) Маргуса, была самый твердой - один Булдырь. То есть, проигравший спор должен был сводить выигравшего в буфет за свой счет. К исходу дня ставки за Ауриньша возросли до 5 к 1, и продолжали расти. - Не знаю, какой из него командир получится, - задумчиво пробормотал Роджер. - Но тренажер для бокса из него вышел идеальный. И технику можно отрабатывать хоть до посинения, и не покалечит. Неизвестно, как бы развивалась боксерская карьера Ауриньша, если бы в последний день соревнований не сменился рефери на ринге. Капитан Иванча неожиданно загрипповал и его место на ринге занял преподаватель истории КПСС майор Филиппов. Невысокий кругленький Филиппов обладал скандальным характером и удивительной способностью устраивать конфликты в любой, даже самой спокойной обстановке. Наверное, это у него было профессиональное: правоверный марксист-ленинец, ортодокс диалектического материализма, он свято уверовал в то, что без конфликтов развитие останавливается, а посему конфликты просто необходимы для форсированного развития истории и скорейшего приближения коммунизма. Наверное, свои домашние растения он поддергивал вверх, чтобы они быстрее росли. Маргус начал бой с мастером спорта Коптевым, когда ставки на него уже были восемь к одному. Внимательно следя за всеми поединками Ауриньша, сообразительный Коптев определил главную особенность тактики Маргуса: адекватность. Возрастает напор противника - интенсивнее работает Маргус. И наоборот. Вот на этом-то он и собирался подловить неуязвимого киборга. "Обращайте силу противника в его слабость" - мудро советовал Сун Цзы. Начав неторопливую разведку, Коптев сосредоточил внимание на нижних защитах - кажется, они у него проходят чуть слабее... - Стоп! - остановил вдруг бой Филиппов и скакнул к судейскому столику, что-то горячо доказывая. Главный судья пожал плечами и взял микрофон. - Боксеру Ауриньшу объявляется замечание за пассивное ведение боя! - объявил он. Болельщики загудели. Кровавый бой все любят, но и настоящее мастерство тоже в почете. Какое нафиг пассивное ведение? Просто у мужика такой стиль - чего влез, баклан? - Бокс! И вновь - деловитая осторожная разведка, джентльменский обмен ударами, изящный и красивый, как кружево, поединок мастеров. - Стоп! - опять остановил бой рефери. Коптев с досады плюнул, потеряв капу. Ну какого фига?! Ведь только-только нащупал слабое место, такой бы финтик сейчас провел! - Боксеру Ауриньшу объявляется второе предупреждение за пассивное ведение боя! - досадливо крякнув, объявил судья. Ох, не по душе были ему эти придирки, но - рефери есть рефери, к тому же офицерская солидарность... - Бокс! Коптев немного занервничал. Сейчас вот снимут этого лопуха - и все. Не победа это будет, а избиение младенца. И как ни крути, а уйдет он непобежденным. Спортивное самолюбие начало его ощутимо покусывать. - Двигайся, лопух! - сердитым шепотом скомандовал он Ауриньшу. - Работай давай! Снимет же нафиг! Однако этот белобрысый тормоз упорно не желал менять свою дурацкую тактику - стоял и ждал атаки противника. Пацифист, блин. - Стоп! - сердито взвизгнул Филиппов и подскочил к Маргусу. - Ты бой вести собираешься, курсант?! Или стоять сюда пришел? Так работай! Атакуй! Атакуй! - и он принялся жестикулировать, поясняя этому долдону суть своих требований. Видимо, жестикулировал он слишком энергично - так, что жесты эти Маргус воспринял, как атаку. И моментально среагировал - в следующее мгновение белые брюки рефери мелькнули над канатами ринга. И судьи, и болельщики оторопели. А затем зал взорвался хохотом и не стихал еще очень долго. С трудом сдерживая приступы веселья, главный судья с плохо скрытым искренним сожалением объявил о дисквалификации боксера Ауриньша. И тем не менее, это был миг триумфа Маргуса - ему аплодировали все, даже соперник Коптев. Ибо редкий курсант умудрялся уберечься от двоек, беспощадно раздаваемых Филипповым на семинарах. А от тупого переписывания конспектов первоисточников классиков марксизма вообще еще никто не уберегался. И как тут не вспомнить слова Марадонны, сказанные им в оправдание своего гола, забитого на чемпионате мира рукой: "Это была рука Бога!" Глава 9. Вопрос вопросов Хоть зима и не сахар для солдата, но есть штука похуже зимы - ранняя весна. Что с того, что отступили морозы? Наступили слякоть и сырость, чередуемые нередкими промозглыми холодами. Везде она, эта проклятая слякоть - и в природе, и в душе. А разведчику ранней весной вдвойне труднее, чем простому солдату: если все нормальные войска переходят на этот период к позиционным действиям, то для разведки ни выходных, ни отпусков не бывает. Более того, считается, что чем хуже погода - тем разведчику легче работать. Так-то оно так: и бдительность притупляется у расслабившихся от позиционного затишья часовых, и патрули по раскисшим дорогам особенно не носятся, и вертолетов при низкой весенней облачности можно не опасаться - все это так, но... Как ни старайся, нормальную дневку не устроишь - любая ямка тут же заполняется талой водицей; сушняка на костер не сыщешь, а сырые дрова дымят так, что вычислить дневку - легче легкого. Ноги в постоянно мокрой обуви преют и сбиваются до кровавых мозолей, хоть и темп передвижения разведчика снижается до минимального: под ногами - непролазная грязь со снегом, а вокруг - звенящий и хрустящий лес, в котором ночной морозец превращает мокрые ветки в громадный ксилофон. Через реку не переправишься: вспухший лед тонок и коварен; про подножный корм тоже можно забыть: ни грибов, ни ягод, ни беличьих запасов - все голодный зверь за зиму подъел, да и сам отощал - шкура, да кости. Но - хочешь, не хочешь, а перерывов на плохую погоду у разведки не бывает. То же самое относится и к курсантам: уж что-что, а погода учебные планы меньше всего волнует. Уже привычно посапывая в брезентовом полумраке кузова, курсанты ехали на полевые занятия по ТСП - тактико-специальной подготовке. Предстояла практическая отработка засады - одного из основных способов ведения боевых действий разведчиками. После первого семестра первый телячий задор у курсантов как-то сам собой прошел, уступив место деловому азарту и соперничеству начинающих профессионалов. Парням уже хотелось не просто не опозориться, а выполнить задание лучше других: нормальное явление, в общем. Сегодня любой из них мог быть назначен командиром группы, - это вот и мешало парням нормально, по-солдатски провалиться в короткий дорожный сон: не давали спать пункты боевого приказа, которые надлежало знать назубок, если вдруг командиром назначат тебя. И еще не давал уснуть натужный рев двигателя пожилого "Газона", свернувшего с шоссе на проселок, ведущий в сторону леса. Когда машина, взрыкнув, преодолевала дорожные выбоины, заполненные талой водой, курсанты суеверно задерживали дыхание: дав-вай, родимая, тяни! А то завязнешь в таком киселе - выталкивай тебя... Добрались, однако, без происшествий. - К машине! - бодро скомандовал полковник Митрофанов, сам ужасно довольный фактом благополучного прибытия: в такое время нормально до места занятия доехать - уже половина дела... Один за другим курсанты спрыгивали из кузова на землю и тут же пристраивались к ближайшим кустам, дабы оросить их упругими струями, исходящими паром на стылом ветру. - Куда без команды, ?! - укоризненно прикрикнул на них полковник, после чего махнул рукой и сам отвернулся к тощей березке. В вечном деле все едины, чего уж там... Наконец с нужным делом управились все. - Равняйсь! Смирно! Тема занятия: действия разведгруппы спецназначения в засаде. Тактико-специальное занятие. Разведчиками на первую часть занятия были назначены французское и китайское отделения. "Англичане" с "немцами" играли роль противника. Через два часа группам предстояло поменяться ролями. - "Противник" - к машине! По местам! - скомандовал полковник, и "фашисты" обрадовано полезли в кузов: лучше кататься, чем на брюхе в талой луже пузыри пускать, а там глядишь - бог даст, забуксуем, до нас очередь и не дойдет... Полковник повернулся к "разведчикам". - Командиром группы назначается... - курсанты напряглись. - Курсант Ауриньш! - Я! - подал голос невозмутимый киборг. - Получи радиограмму из Центра, - полковник протянул ему тетрадный лист. - На уяснение приказа, оценку обстановки и принятие решения - пятнадцать минут. Ауриньш бегло глянул на "радиограмму", откинул клапан полевой сумки с заложенной под прозрачный целлулоид картой. - Я готов, - кивнул он спустя минуту. - Уже? - иронично глянул полковник из-под козырька полевой фуражки, - Быстрый, ?... Ну давай, докладывай решение. Доклад Ауриньша был точен и краток - и ведь ни одного пункта не упустил, и решение принял целесообразное, сукин сын... Душа полковника трещала, раздираемая надвое беспощадным противоречием: вроде все правильно докладывает, не мычит, не запинается, как нормальный курсант - просто любо-дорого. А с другой стороны: пока я нормальным командиром стал - сколько солдатской каши стрескал, сколько сапог стоптал на стрельбище да на учениях, сколько ночей над учебниками корпел, сколько пистонов от начальства огреб! А тут - на тебе: отштамповали командира, как пулемет, впихнули ему мозги электронные и - вперед, зарплату платить не надо, и ордена ему по барабану, и пенсия не требуется, только батарейки меняй. А ты вали на пенсию, пень старый, тебе уж мы ее пока платить обязаны, черт с тобой... - Добро, Ауриньш - нормальное решение, - злым пинком загнал полковник все сомнения в тайники души. - Объявляй приказ! - Слушай боевой приказ! - обычно спокойный голос Ауриньша стал сух и отрывист. - По данным агентурной разведки по дороге Солотча - Дубки около двенадцати часов проследует машина с начальником штаба третьей армии генерал-лейтенантом Шайскопфом. Задача группы: захватить генерала и штабные документы, и обеспечить их переправку в Центр... И - вот ведь черт - ни у кого не возникло ни малейшего желания позубоскалить над новоиспеченным командиром, наоборот: от голоса его холодок пробегал по спинам, да мышцы напружинивались, как по команде: "На старт! Внимание!". Не иначе, опять какую-то свою программу врубил, паразит... Полковник неспешно шагал вдоль извилистой лесной дороги, внимательно осматривая место засады. Очень хотелось придраться, тем более, что хороший полковник всегда найдет, к чему придраться, но... Выглядело бы это как-то недостойно. Как ни крути, а организовал засаду этот белобрысый сопляк на редкость грамотно для первокурсника. Да и не только для первокурсника, чего уж там. И место выбрал грамотно, и боевой порядок определил именно такой, какой бы сам полковник определил, и подгруппы расположил верно, и... Короче, пока все отлично, чего вола крутить. Протолкнулся сквозь туман и начал нарастать рев автомобильного двигателя. Едут... - Товарищ полковник! - вежливо окликнул его Ауриньш. - Присядьте, пожалуйста, - вы нас демаскируете... Полковник чертыхнулся, но шагнул за разлапистую ель - ладно, отличник, работай... На повороте лесной дороги показался "Газон". Дальнозорко прищурившись, полковник разглядел гордо восседавшего на командирском сиденье курсанта Мишку Шоломицкого. Мишка играл роль генерала, и для этого не поленился вырядиться в вермахтовскую шинель с алыми петлицами и серую немецкую фуражку, благо форма одежды стран вероятного противника в роте для таких занятий имелась и постоянно обновлялась. Для создания полноты образа фашиста Мишка даже раздобыл где-то губную гармошку и теперь с вдохновенным видом дудел в нее, хоть звука и не было слышно за гулом мотора. С треском ломая сухие сучья, рухнула на дорогу перед капотом автомобиля подпиленная гибкой пилкой сухая сосна. Треск ломающихся веток слился с треском автоматных очередей. Выскакивающая из кузова "охрана" пыталась залечь на обочине и срывала проволочные растяжки имитационных заградительных мин. Ахнули взрывпакеты. Полковник напряженно всматривался в клубы порохового дыма: что там? Никто в руке взрывпакет не шарахнул? Никому башку прикладом не своротили? Уж сколько таких занятий провел, а все трясешься за этих балбесов... - Командир, пленный захвачен! - услышал он позади себя веселый голос и обернулся. Щеглов с Климешовым с гордым видом "загибали ласты" сердитому Мишке, демонстрируя его Маргусу. Вот черти, когда они его из кабины вытащить успели? - Хорошо, парни! - пролаял Ауриньш. - Щеглов - в подгруппу прикрытия! Генерал, комм цу мир! - ухватил он Мишку за воротник шинели. - Руссише швайн! - вдохновенно принялся валять дурака Мишка. - Дойче официрен нихт капитулирен! - и, выхватив из кармана шинели пластмассовый "вальтер", решительно приставил его к своему виску. Вернее, попытался приставить - в следующее мгновение он, уже обезоруженный, уткнулся лицом в грязный снег, а Маргус ловко, словно упаковщица на почте, орудовал парашютной стропой, связывая за спиной его руки. - Марик, сволочь, хорош! - взвыл бедный "генерал", выплевывая льдистый снег с прошлогодними хвоинками. - Больно же, козел! - Паша, берем его! - не обращая внимания на Мишкины мольбы, Ауриньш подхватил его под локоть. - С той стороны бери! - Ауриньш, слушай вводную! - скомандовал вдруг полковник. - Климешов ранен! - Пожалуйста, уточните характер ранения, - сухо отозвался Маргус. - Тяжелое. Пулевое ранение ноги. Раздроблен коленный сустав! - почти злорадно объявил полковник. Думай, киборг. Это тебе не по уставу шпарить. Думал Ауриньш недолго. Бросив один взгляд на отходящую группу, другой - на наседающих преследователей, он решительно шагнул к Пашке - тот уже с готовностью свалился под сосну: ранен, так ранен - всегда пожалуйста! - Прощай, Павел! - голос киборга был сух, как песок в Сахаре. - Я представлю тебя к ордену! - и, приставив к голове обомлевшего Пашки ствол трофейного генеральского пистолета, звонко щелкнул языком. Затем стремительно вытащил из его рюкзака эбонитовый кругляш мины-сюрприза разгрузочного действия и деловито подсунул ее Пашке под спину. После чего легко вскинул изрыгающего проклятья Мишку на плечо и, подхватив Пашкин автомат, быстро скрылся в ельнике. Полковник стиснул зубы. На своем веку он видел всякое, но с таким простодушным цинизмом столкнулся впервые. - Стоп! - рявкнул он, и выдернул из сумки белую ракету. - Прекратить занятие! Все ко мне! Фыркнув, как рассерженная кошка, ракета рванулась вверх и пропала в низких облаках, призрачно подсветив их изнутри бледно-молочным светом. Курсанты собрались быстро, и вид у них был озадаченный - чем шеф недоволен? Вроде, сделали все как надо... А полковник, остывая, уже ругал себя за несдержанность. Ну какого черта психанул, спрашивается? Пацан - он и есть пацан, хоть и с электронными мозгами. Насмотрелся фантомасов всяких, вот и строит из себя рейнджера. Пусть бы дело до конца довел, а потом и устраивай разбор полетов: спокойно, без нервов разложи все по полочкам, да объясни пацану, в чем он не прав. Чего по рукам-то бить? Чему он так научится? - В целом засада была организована и проведена неплохо, - уже почти спокойно проговорил полковник, - выбор места, боевой порядок группы, действия подгрупп - на твердую "четверку". Вместе с тем вызывают вопросы действия командира группы по вводным... Курсант Ауриньш, объясните свое решение застрелить своего разведчика. Возникло, как пишут в стенограммах, "оживление в зале": - Пашка, он че - тебя казнил? - Ты что - к фашистам убечь хотел? - Марик, он че - залупаться начал? - Смерть изменникам Родины! Ауриньш, между тем, оставался спокоен и деловит, как обычно. - Я уточнил у вас характер ранения разведчика, - невозмутимо доложил он. - Вы сказали: "Тяжелое. Пулевое ранение ноги. Раздроблен коленный сустав". - Совершенно верно, - кивнул полковник, - и что дальше? - Имея такое ранение, разведчик не может передвигаться самостоятельно, - с расстановкой сообщил Маргус. - Я мог бы перенести его на себе, но у меня был пленный, который отказывался идти, и его тоже пришлось нести на себе. Я мог бы нести их обоих, но в этом случае моя скорость движения была бы гораздо ниже - грунт очень мягкий, при такой тяжести мои ноги стали бы сильно проваливаться и вязнуть... - Короче, Ауриньш! Ты сделал выбор в пользу пленного, так? - Так точно, - кивнул Маргус. - Такова была боевая задача группы. Охранение противника было уже близко, необходимо было как можно быстрее оторваться от преследования и сохранить пленного в живых. - Это все понятно, - вновь начал терять терпение полковник. - А бойца-то зачем пристрелил?! Как раненую лошадь - чтоб не мучилась? - Это был наиболее целесообразный вариант, товарищ полковник. Разведчик мог попасть в плен и сообщить противнику сведения о нашей группе, - и ведь совершенно серьезно говорит, сопляк, даже не улыбнется... Курсанты притихли. Эге, да этот парень и впрямь не шутит... - Ты фигню-то не говори! - возмутился вдруг Пашка. - Чего это я им в плен стал бы сдаваться?! Я бы это... Отход ваш прикрывал, а потом бы гранатой себя подорвал вместе с ними на фиг! - Не обижайся, Павел, но я не имел права рисковать, - отозвался Ауриньш, не повернув головы в сторону Пашки. - Тебя могли оглушить, у тебя могло отказать оружие, ты мог потерять сознание от болевого шока или потери крови и - так или иначе - была достаточно высокая вероятность захвата тебя в плен. А это создало бы большие проблемы для группы. - Да хоть бы и захватили! Я бы не сказал ни фига! - Пашка пылал праведным гневом. - Пусть хоть как бы пытали! - Тебя не стали бы пытать, - тихо объяснил Маргус. - Тебе просто ввели бы "сыворотку правды", это такой препарат - и ты все рассказал бы сам... Тихо стало на поляне. Отчетливо слышен был нарастающий шум ветра в кронах сосен - весна идет, ветер-снегоед задул... При всей своей дотошности и категоричности никакие уставы, наставления и инструкции не могут дать ответы на все вопросы. А когда дело касается таких вот моментов - так и подавно ничего полезного в них не сыщешь. Что с того, что перед засадой или налетом положено определять порядок выноса убитых и раненых? Реально - кого там, к черту, вынесешь, когда на тебя одного комендантская рота с овчарками несется? Ладно, если просто требуется объект уничтожить - тогда и геройски погибнуть можно. А если требуется документы захватить, или образцы вооружения или техники? Центру твое геройство нафиг не нужно, ему задачу выполни, а как ты при этом будешь выглядеть - неважно. Ладно, допустим, вынес ты раненого товарища каким-то чудом. Дальше что с ним делать? Хорошо, если действуешь в родной Беларуси, где под каждым кустом - свой партизан, где и лесные госпиталя имеются, и любая бабка бойца в подвале спрячет, и самолеты на Большую Землю летают. А если ты уже на территории Германии? Или - в Штатах, где в тебя любой фермер навозные вилы засадит, стоит тебе только на его ранчо появиться? Врача в группе нет, в аптеке - только перевязочный пакет, да шприц-тюбик с промедолом, чтоб хоть перед смертью кайф поймать. Таскать парня на себе пару недель, глядя, как он от газовой гангрены загибается? Да при этом еще и рот ему зажимать, чтоб стонами не выдал? Очень гуманно, чего там говорить... Вот и получается, что как ты ни крути, а этот паразит прав. Разведка - это не всегда этакая сентиментальная картинка, на которой холеный фраер в белой рубашке, да в немецком кабаке на жену с печалью смотрит... - Еще и заминировал меня, сволочь, - вполголоса пожаловался Пашка Колдину. - Небось, не побоялся время потерять... - Я потерял на этом совсем немного времени, - спокойно возразил Ауриньш, - а противник наверняка осмотрел бы твой труп и подорвался, это существенно задержало бы преследующих. Что плохого в том, что разведчик и после смерти помог бы товарищам? Пусть косвенно... - Эх, Ауриньш, ?! - полковник в сердцах махнул рукой. - С твоим цинизмом патологоанатомом работать надо, а не людьми командовать! - Товарищ полковник, я выполнил задание командования, - голос Ауриньша начал приобретать уже заурядное занудство, - с минимальными потерями. В чем моя ошибка? Полковник засопел. Бьет, сопляк, у всех на глазах. И следов не оставляет. - А ты не боишься, товарищ дорогой, что бойцы твои тебя же на первой дневке пристрелят по-тихому? - Зачем? - холодно возразил Ауриньш. - Это нецелесообразно. Они должны понимать, что я, в первую очередь, забочусь об их безопасности. Они должны понимать, на что идут, становясь разведчиками. Таковы правила игры. И еще минута прошла в тягостном молчании. - Ладно, хватит! - решил, наконец, полковник. - Разрядить оружие, проверить имущество, приготовиться к посадке в машину! Несмотря на тесноту в кузове, вокруг Ауриньша как-то само собой образовалось свободное пространство. Ехали молча, без обычного трепа и зубоскальства. А полковник сидел в кабине мрачнее тучи. Кто кому, черт побери, урок сегодня преподал?! "Носятся с этими "зелеными беретами"" - угрюмо ярился он. - "Нашли образец для подражания, тоже! Да где они хоть воевали толком, "береты" эти?! Во Вьетнаме? Обделались по самые не могу. В Иране? Тоже - операцию провалили, технику сожгли, секретные документы профукали. А свои разведчики - уже не авторитет, выходит? Которые пол-Европы на брюхе проползли! Да "языков" одних перетаскали не одну дивизию! Да безо всяких понтов, без спутниковой связи и лазерных прицелов - с одним пэпэша, да с финкой. И ребят своих не стреляли, небось! - "А ты откуда знаешь?" - словно услышал он чей-то холодный голос (уж не этого ли робота белобрысого?) - "Что, в наших военных мемуарах про такое писать будут?" Полковник раздраженно полез за сигаретами. Черт, мемуары эти... Вот читал книгу англичанина одного, торпедными катерами в войну мужик командовал, - так процентов на девяносто вся книга состоит из описаний неудач да ошибок! Не побоялся мужик! Ведь кровью такой опыт оплачен - так не хорони ты его, дай другим знать, кто после тебя придет! А у нас что? Война прошла - похвальба пошла... А если уж и описывают неудачу - так все генералы молодцы, один ванька-взводный дурак, он во всем и виноват... Двигатель вдруг чихнул, поперхнулся насморочным всхлипом и заглох. Скрежетнув пару раз стартером, водила сделал открытие века: - Не заводится... - Поехали, ?! Потом заведешь! - полковник начал злиться - наученный многолетним опытом, он доподлинно знал, что если уж что-то не заладилось, так теперь все пойдет через пень-колоду. - Трамблер барахло, - печально вздохнул водила, - я уж сколько зампотеху говорил. Да и карбюратор... - Давай, ковыряйся... - полковник сердито засопел и полез из кабины. - К машине! Приехали, ?... Газ-66 - самый демократичный автомобиль в мире: для того, чтобы добраться до двигателя, водитель должен поднять не капот, как в других машинах, а всю кабину. Разумеется, предварительно выгнав из кабины старшего машины. Даже удивительно, как такая машина могла появиться в армии. Скорее всего, ее конструктор в свое время служил водилой в автороте и вдоволь намерзся под задранным капотом, в то время как старший машины уютно сидел в теплой кабине. Удивительно не то, что став конструктором автотехники он воплотил в этой модели всю свою выстраданную, взлелеянную классовую неприязнь к командирам. Удивительно то, что эту машину приняли в производство и определили как одну из основных для всей Советской Армии. Пригревшиеся было курсанты с недовольным ворчанием покидали кузов. Бывший передовой сельский механизатор, бывалый шофер и тракторист, гарный хлопец Леха Мамонт полез делиться с водилой опытом, и в охотку поковыряться в двигуне. Остальные на скорую руку обжили кювет - запалили костерок, подкатили пару бревнышек - красота! Расселись, предусмотрительно подготовив самое уютное место полковнику и поскорей начали разговор "за жизнь", пока препод не догадался учебное время даром не упускать, а потратить его на какую-нибудь отработку "скрытного и бесшумного передвижения" - проще говоря, на гнусные поползновения по сильно пересеченной и капитально грязной и мокрой местности. Полковник сделал вид, что не разгадал детской хитрости, и радушное приглашение принял. Тихо-тихо, незаметно, но свернул разговор на прошедшее занятие - а куда бы он делся? - Товарищ полковник, а вот правда - как в такой ситуации командиру поступить следует? - Мишка Шоломицкий так и не снял немецкую форму, и никто его не дразнит. - А ты как думаешь? - вовсе не собирался полковник заниматься полемическими финтами, отвечая вопросом на вопрос, его и в самом деле заело: да что это такое, учишь их, учишь, глядь - а у них уже совсем по-другому мозги работают. - Ох, не знаю, - простодушно признался Мишка. - Так думаю: вроде Маргус и прав, а я бы так поступить не смог. - Духу бы не хватило? - Да и духу, и вообще... Приказал бы ему отход прикрывать, наверное. Ну, пару магазинов бы своих отдал, а там - как повезет... - Можно и по-другому, - подал голос сержант Серега Зинченко. - Сказать Пашке: затаись, спрячься, а потом на пункт сбора выходи. Или жди, пока за тобой не вернемся. А подгруппе прикрытия приказать уводить преследователей в сторону. Ну, как перепелка - от гнезда... - Сергей, в той ситуации данный вариант был бы нецелесообразен, - нудным голосом отозвался Маргус. - Преследователи были слишком близко, мы уже находились в их поле зрения. Он не успел бы спрятаться. - Ну, фиг его знает... Я бы тоже не смог застрелить, наверное. Даже не то, чтобы не смог, просто... Ну, я не знаю - нельзя так, в общем. - Но почему? - Маргусу было непонятно, как можно отрицать очевидное. - Он бы все равно погиб - в лучшем случае. А в худшем - умер бы от гангрены в концлагере. Неужели вы не понимаете, что это негуманно - оставлять его в живых? - А я ему еще карандаш вчера подарил, - вздохнул Пашка. - Чешский, кохиноровский. А он ни на секунду не задумался даже. Вот и дари таким карандаши... - Павел, мне было бы искренне жаль тебя, честное слово, - серьезно ответил Ауриньш. - Но отдавать разведчика в руки противника - слишком большой риск. Ты слышал об Арденнской контрнаступательной операции? - А кто про нее не слышал? Вломили тогда немцы союзникам - будь здоров, читали... - Ну вот. В ходе этой операции немцы провели широкомасштабную разведдиверсионную операцию "Гриф". Скорценни лично готовил ее и руководил ее ходом. Подготовка операции проводилась около полугода. В ходе подготовки диверсанты общались между собой только по-английски, за слово, сказанное по-немецки, следовал крупный штраф. В тыл англо-американских войск было заброшено свыше ста пятидесяти групп и одиночных диверсантов с основной задачей - нарушение управления войсками. Вначале операция развивалась успешно - управление войсками оказалось практически парализовано. Диверсанты перехватывали фельдъегерей, рассылали ложные приказы и распоряжения по радио и проводным средствам связи. Войска поразил, как тогда говорили, "кризис доверия" - нижестоящие штабы не выполняли приказания вышестоящих, подозревая, что поступающие приказы - ложные и требовали их подтверждения. Время, затраченное на подтверждение приказов, делало эти приказы неактуальными и даже нецелесообразными. И все же операция была сорвана, несмотря на качественную подготовку разведчиков. В одной из машин, на которой перемещалась группа, одетая в американскую форму, при проверке на КПП была обнаружена радиостанция немецкого образца. Группа была арестована и дала показания, благодаря которым были схвачены другие группы. Так была провалена операция, на подготовку которой были затрачены большие средства и практически - последние силы абвера, - поведал Ауриньш. - А что, собственно, у той, первой группы можно было узнать? - с недоверием спросил кто-то. - Что, до них кто-то задачи других групп доводил? Или районы их действия? - Нет, все было проще. Когда стало известно, что диверсанты - это немцы, владеющие английским языком, американцы просто стали останавливать всех подряд и задавать вопросы, ответы на которые мог знать только американец. Например, как фамилия лучшего бейсболиста из его штата? Какой породы собака Эйзенхауэра? Как зовут подружку Попая? Если человек начинал путаться, его сразу арестовывали - вот и все. В общем, разведчик в плен попадать не должен, - подвел итог Маргус уже почти лекторским тоном. - Да без тебя знаем, что не должен, - угрюмо буркнул Пашка, - тоже, Америку открыл... Замолчали. И почему-то не хотелось смотреть в глаза друг другу. Угрюмо глядели на костер, и каждый думал о своем, хотя все - об одном и том же. Костер горел плохо, сырые сучья шипели, пузырились на трещинах, исходили едким дымом. Позор для разведчика, а не костер. - Вот все ты, товарищ дорогой, вроде, верно говоришь, - полковник старался говорить спокойно, приглушая сварливые нотки, - разведчик, мол, только тогда разведчик, когда он в полном порядке. А только стал он обузой для группы - долой его, как балласт, верно? - Не так категорично, разумеется, но если нет других вариантов - то да. И он сам должен понимать это. - Верно, верно. А ты вот не задумывался, почему во многих других армиях разведчикам дают ампулы с ядом, а у нас - нет? - Нет, не задумывался. Возможно, в целях экономии средств? - Возможно и так. Тем более, когда такого разведчика ловят, мало кто эти ампулы грызет - предпочитают в лагере пайку хавать, да против своих работать. - Но почему? - Понимаешь... - полковник тщательно подбирал слова. - У меня батя в войну разведбатом командовал. А до войны учителем в школе был, но это так, к слову. Так вот он рассказывал, что когда подбирал себе бойцов - в первую очередь смотрел, есть ли совесть у мужика. - Совесть? - Ауриньш был озадачен. - Она самая, товарищ дорогой. Рассказывал, бывало: просится к нему парень из пехоты - здоровяк, стрелок отличный, до войны егерем работал - самое то для разведчика. Батя с ним покалякает, а потом подойдет потихоньку, да посмотрит, как тот человек у полевой кухни себя ведет - жлоба сразу видно, характер человека во время еды - как на ладони виден. И если мужик жлоб - до свиданья, товарищ дорогой, мы тебе не подходим. Что толку от всех его заслуг, если он себя, любимого, выше всего ценит? Надежды на него нет, а это - хуже некуда. - Простите, а что такое "жлоб"? - Жлоб, гм! - тут полковник несколько смутился. - Ну, это человек без совести, одним словом. Если ему что выгодно - делает, если нет - знать никого не хочет. - Вы имеете в виду, что он ничего не станет делать в ущерб своим интересам? - В общем, так. - Но если рассуждать логически, у такого человека больше шансов выполнить задачу. Он бережет свои силы и здоровье, он не связан нормами так называемой морали... - Вон как! А мораль-то тут при чем? - Понимаете... Я знаю, существуют нормы поведения - их называют по-разному: христианской моралью, божьими заповедями, ну и так далее. Эти нормы не отвергаются и коммунистами. Их смысл: не убивай, не воруй, не прелюбодействуй... - Да знаем, знаем. И что? - Но дело в том, что для выполнения задачи разведчик должен быть способен нарушить все эти заповеди. Если для человека эти заповеди имеют значение, ему будет трудно, а порой и невозможно это сделать. - Ну, ты не передергивай! Это ж - в интересах Родины делается! - возмутился полковник. - В Библии не оговаривается, в какой ситуации эти заповеди можно нарушать. Просто - не убивай, и все, - упрямо наклонил голову Ауриньш. - И что дальше? - Ничего. Просто человек, не отягощенный принципами морали, будет действовать, руководствуясь лишь приказом. Он будет тратить гораздо меньше времени на принятие решения, так как он не будет терзаться сомнениями и так называемыми угрызениями совести. - Пробовали, ?! - торжествующе провозгласил полковник. - Освобождал один малохольный своих солдат от "этой химеры", как он ее называл. И что? Все равно наши им вломили, хоть и от совести их никто не освобождал. - Ну... - Ауриньш чуть сбавил свой геббельсовский тон. - Возможно, не были учтены многие другие факторы - люди есть люди, и фраза об освобождении их от совести не была воспринята ими буквально... - Ладно, тогда такой вот тебе пример: ты - на территории противника. Идешь ты в головном дозоре. И вдруг видишь, что заметил тебя мальчонка - ну, пастушонок, скажем. Твои действия? - Простите! - запротестовал Маргус. - Что значит: "он меня заметил"? Я этого не допущу. - Ну, случайно! - Что значит "случайно"? Разведчик должен передвигаться скрытно и бесшумно, у него есть средства маскировки и наблюдения... Такого просто не может быть! - Маргус был категоричен, словно полковник выдвинул гипотезу о том, что Земля имеет форму чемодана. - Ну, теоретически! - начал терять терпение полковник. - Если только теоретически... Ну, в этом случае я должен его убить и спрятать. - Во-от! И что дальше? Капец твоей группе, ?! Что - раньше местные крестьяне не знали, что в их округе русские диверсанты шастают? Зна-али, власти их в известность ставят. Только раньше они тебя боялись, да старались без нужды лишний раз в лес не соваться, а когда пацаненка этого найдут, (а они найдут, будь уверен!) то тебя возненавидят. И все леса перешерстят, а тебя найдут. Или твою базу, или дневку - без следов все равно не обойдешься, ты ж не ангел, летать не умеешь. Вот и получилось: в тактике ты выиграл, а в стратегии, так сказать, проиграл. Маргус хотел было что-то ответить, но рот его вдруг закрылся, он напрягся. Обострились скулы, по телу киборга пробежала короткая дрожь. - Э-э, парень, ты чего? - забеспокоился полковник. - Ну, перестань! Пальцы Маргуса судорожно цапнули оттаявшую грязь, сжались в кулаки - выскочившие меж пальцев грязевые пиявки брызнули в стороны. Заляпанными ладонями киборг схватился за голову и оскалился, словно от нестерпимой боли. - Я не понимаю! - наконец, проскрежетал он. - Почему?! Почему, если выгоднее поступать плохо, все равно, несмотря ни на что, надо поступать хорошо? - Ух ты! - восхитился Пашка. - Сам допер? - Нет... Так говорила Вия Карловна, она была одним из моих конструкторов. Она меня... воспитывала... - Вроде мамани, значит, была? - понимающе спросил полковник. - Успокойся, парень, над этим вопросом уже столько веков мудрецы головы ломают - ни хрена решить не могут. По идее - да, целесообразнее поступать плохо. А жизнь показывает, что в конце концов побеждает все равно тот, кто поступает хорошо. А почему так получается - никто не знает. - Я знаю, почему! - вдруг авторитетно заявил Цунь. - Почему? - обернулись все к нему. - Да просто потому, что Бог - не фраер! И, словно только этого и ждал, взревел оживший двигатель машины. Глава 10. Лили Марлен и весна Если кто-то думает, что все грандиозные природные явления, вроде Ниагарского водопада или Эвереста, находятся где-то далеко, куда простому смертному вовек не попасть, то он здорово ошибается. Стоит дождаться весны и сесть в электричку, которая идет до Рязани - и всего через три часа вы попадете на самое настоящее морское побережье - это разливается Ока. Что с того, что существует это море всего месяц? Зато весь этот месяц - вот оно, у самой городской черты! Без конца и края, с шумом волн, криками чаек, невиданным архипелагом из сотен островов, на которых пережидают половодье застигнутые разливом бедные зайцы. Если кто не знает, сено с Рязанских заливных лугов в свое время возили продавать аж в самый Петербург, ибо по праву считалось оно лучшим во всей России. А что вы хотите - сотни лет на этих лугах ничего, кроме трав, не растет: никто там не строится, не пашет - смысла нет, весной все под водой окажется. В эти самые дни приходит Ока в гости и к десантникам, ибо стоит училище на самой северной окраине города, по соседству с Кремлевским валом. Приходит она в гости, как простоватая деревенская тетушка - шумная, бесцеремонная, но добрая и души не чающая в хозяевах. Выбегаешь эдак утром на зарядку - оба-на! Здрасьте, племяннички, вот она - я! Плещется у самого порога: стадион со спорткомплексом уже затопила, даже футбольные ворота под водой скрылись, к парашютному комплексу уже подобралась и тренажеру транспортного "Ила" только рубки с перископом не хватает, а так ни дать, ни взять - нормальная субмарина на рейде. А если доведется в эти дни в карауле стоять - на всю жизнь запомнишь. Бредешь по берегу этого самого моря - волна тихонько плещет, луна сияет, как танковый прожектор, и выстилает серебром тропинку, ведущую в неведомые миры; а в море этом острова цветущей черемухой пенятся, и соловьи до самого утра не смолкают, и пение их с девичьим русалочьим смехом переплетается... Эх!.. Какая тут, к чертовой бабушке, служба! После бесконечных морозных и слякотных недель вдруг обрушивается на тебя такое, что и с катушек съехать недолго. Возможно, отчасти из-за этого и отправляют курсантов в это время в учебный центр - от греха подальше. В лес вас, родименьких! На стрельбище да на танкодромчик! В городок диверсионный да на поле тактическое - самое место вам там сейчас! Растянувшись, как невероятная змея-мутант, рота шагала в учебный центр Сельцы. Шестьдесят километров - много это или мало? Хоть пешие переходы для спецназовца - вещь вполне привычная, но когда это происходит во время весенней распутицы, по раскисшим грунтовым дорогам, веселого в этом маловато. После половины пути командиры перестали ежеминутно подгонять и подтягивать растягивающуюся, словно резиновую, роту и молча шагали рядом с курсантами, с ожесточением выдирая ноги из вязкой грязи - дотопают, никуда не денутся. Серая раскисшая дорога с каждым шагом высасывала из курсантов последние, казалось, силы. А они все шли и шли, и каждый был уверен, что дойдет только до вон того поворота, а потом повалится плашмя в эту чертову холодную грязь и - дьявол с ним, пусть хоть расстреляют в задницу соленым огурцом, больше не сделает ни шага. Но - поворот оставался позади, и все шли дальше - до следующего, а потом - еще до следующего... И только когда кто-то, не сворачивая на очередном повороте, продолжал двигаться по прямой, углубляясь в раскисшее поле, становилось ясно: на ходу уснул парень. Идет с открытыми глазами, а ничего не видит, только ноги машинально переставляет. Бывает. Парня догоняли и разворачивали в нужном направлении - до следующего поворота. Орлами глядели только комроты Бздынь да неутомимый Ауриньш - кроме гранатомета, рюкзака и остальной штатной экипировки киборг тащил на плече железный ящик с пистолетами. Ящик он подхватил с плеча второкурсника Мишки Алексеева на двадцать восьмом километре пути - ровно за секунду до мгновения, когда Мишка готов был швырнуть это орудие пытки в грязь. Не сгибаясь подо всей этой грудой железа, Маргус бодро месил яловыми сапогами стылую жижу, и при этом еще умудрялся наигрывать на губной гармошке - прощальном подарке "генерала" Мишки Шоломицкого. Теперь он считался второкурсником: первая часть эксперимента была признана успешно выполненной, и после зимней сессии Маргус был переведен в первый взвод, к курсантам второго курса. Первокурсники провожали его, словно в дальнюю дорогу - с объятиями, хлопаньем по спине и наказами жаловаться, если что. Надарили кучу подарков - большей частью для Маргуса бесполезных, ну да какая разница? Рижанин Юрка Блинников подарил наполовину пустой флакон престижнейшего одеколона "Командор" фабрики "Дзинтарс" - привет с родины, парень! Цунь торжественно вручил ободранный жестяной портсигар с поломанной защелкой (фигня, ты потом починишь). Рустамджон Садыков нахлобучил на голову киборга новенькую кокандскую тюбетейку. Прижимистый Леха Мамонт повздыхал-покряхтел и вытащил из чемодана редкую вещь - китайский фонарик. - Держи, Маргус. Да не профукай, як ты умеешь - такый фонарык вже не купишь... Увы и ах - половину подаренного Маргус профукал в первую же неделю пребывания в новом коллективе. В том числе и "фонарык". Э, да что вы хотите - искусству сохранять свои вещи в казарме за полгода не научишься... И надо сказать, Маргус по этому поводу здорово переживал, хоть и жадным не был, да и в темноте прекрасно видел безо всякого фонаря - а все равно расстроился. - Ты чего играешь, Маргус? - догнал его Алексеев. Избавленный от этого проклятого ящика, он чувствовал себя окрыленным - словно в невесомости. - Не знаю, - оторвался от губной гармошки Ауриньш. - В кино один солдат играл эту музыку, я запомнил, теперь вот пробую... - Ну-ка, ну-ка... Э, да это "Лили Марлен"! Слова знаешь? - Нет, я только мелодию слышал. А ты знаешь? - А как же! Давай, играй! Мишка перебросил десантный "калашников" на грудь, лихо сдвинул шапку на затылок и, воодушевляясь с каждым шагом, запел: Vor der Kaserne vor dem grossen Tor Stand eine Laterne, und steht sie noch davor, So wolln wir uns da wiedersehn, Bei der Laterne wolln wir stehn Wie einst, Lili Marleen... Возле казармы, в свете фонаря кружатся попарно листья сентября, ах, как давно у этих стен я сам стоял, стоял и ждал тебя, Лили Марлен. Понемногу песню начали подтягивать остальные "немцы" первого взвода: Unsre beiden Schatten sahn wie einer aus; Dass wir so lieb uns hatten, das sah man gleich daraus. Und alle Leute solln es sehn, Wenn wir bei der Laterne stehn Wie einst, Lili Marleen. Если в окопах от страха не умру, если мне снайпер не сделает дыру, если я сам не сдамся в плен, то будем вновь крутить любовь с тобой, Лили Марлен. Schon rief der Posten: Sie blasen Zapfenstreich; Es kann drei Tage kosten! - Kam'rad, ich komm ja gleich. Da sagten wir auf Wiedersehn. Wie gerne wollt' ich mit dir gehn, Mit dir, Lili Marleen! Лупят ураганным, Боже, помоги! Я отдам Иванам шлем и сапоги, лишь бы разрешили мне взамен под фонарем стоять вдвоем с тобой, Лили Марлен. К ним подключились и другие - даже те, кто не знал слов, но как-то помыкивали в такт, а уж последние строчки тянули все хором: Deine Schritte kennt sie, deinen zieren Gang, Alle Abend brennt sie, mich vergass sie lang. Und sollte mir ein Leids geschehn, Wer wird bei der Laterne stehn Mit dir, Lili Marleen? Есть ли что банальней смерти на войне, и сентиментальней встречи при луне, есть ли что круглей твоих колен, колен твоих, Ich liebe dich, моя Лили Марлен. Aus dem stillen Raume, aus der Erde Grund Hebt mich wie im Traume dein verliebter Mund. Wenn sich die spIten Nebel drehn, Werd ich bei der Laterne stehn Wie einst, Lili Marleen... Кончатся снаряды, кончится война, возле ограды, в сумерках одна, будешь ты стоять у этих стен, во мгле стоять, стоять и ждать меня, Лили Марлен. (перевод И. Бродского) И оказалось - на удивление хорошо шагается под эту песню. Недаром немцы через всю Европу под нее протопали, уж они в этом толк понимали. - Ауриньш, что за херня! - возник рядом Бздынь. - Отставить фашистские песни! - Да товарищ капитан! - дружно вступились все. - Что тут фашистского? Нормальная солдатская песня! - Не звездите мне тут! Про что хоть поете? Перевели охотно, в цветах и красках. - Вот и все, - пояснил Алексеев. - Ее в войну и англичане пели, и американцы. Нормальная же песня. И шагается под нее хорошо. - Лучше б "Катюшу" спели, - проворчал Бздынь. - Ее хоть знают все... - "Катюша" - хорошая песня, - согласился Маргус, - только на такой темп движения она плохо ложится... - Это точно, - вынужден был признать ротный. - Ладно, пойте... Гитлерюгенды хреновы. И гармошка зазвучала вновь - уже в полный голос. И курсанты уже не засыпали на ходу - лучше всяких команд и окриков подбадривала старая песня о вечной солдатской тоске по дому. Немного печальная, но все равно хорошая. Солдатская, одним словом. И легко верилось в то, что под такую песню и в самом деле можно хоть через всю Европу прошагать... Назад в Рязань рота возвращалась через две недели. За это время Ока уже разлилась, и посуху было ни пройти, ни проехать. Поэтому роту перебрасывали по воздуху, эскадрильей "Аннушек". Самолеты летели низко, на стометровой высоте. Внизу проплывали, вспыхивая отраженным вечерним солнцем, полузатопленные березовые рощи. Маргус весь полет не отрывался от иллюминатора, плюща тонкий нос о холодный плексиглас. - Что, красиво? - кивнул Алексеев, сидевший на соседнем дюралевом сиденье. - Березы красивые, - оторвался Маргус от иллюминатора. - Кое-где уже начинают распускаться листья, и они становятся похожи... - Маргус помялся, подбирая слова: - На молоденьких девушек! Да-да - знаешь, когда они в первый раз делают взрослую прическу и немного этого стесняются... - Ого! Да ты у нас еще и поэт! - удивился Мишка. - Что значит, есенинские края - даже горячие прибалтийские парни вдохновляются! - Т`ин кэуэн, - Валентина Алексеевна легко щелкала клавишами пульта лингафонного кабинета. - Прослушайте текст. По окончании будьте готовы выйти к доске и записать то, что поняли. Слушайте внимательно, текст будет повторен только один раз... - надев наушники, она опустила глаза, бегло просматривая отпечатанный текст. Курсанты хмурились, напряженно ловя слова, произносимые писклявым девчоночьим голоском - ну тараторит же малявка, фиг чего уловишь... Не хмурился лишь неунывающий здоровяк Федор Пастухов - подперев румяную щеку ладонью, он мечтательно улыбался. И затуманенный взор его был устремлен не в тетрадь, а вперед и чуть вниз - в сторону учительского стола. Валентина Алексеевна пришла на занятие в модной джинсовой юбке с разрезом. Разрез был как разрез, вполне целомудренный - чуть выше колена, но... Много ли надо здоровому тренированному восемнадцатилетнему балбесу, у которого весенней порой гормоны бурлят, пузырятся и брызжут, как лава из вулкана? Молочно белеющее колено в таинственной тени разреза приковало взгляд Федора намертво - словно японского смертника к пулемету. Во рту пересохло. Кровь долбила в виски пудовой кувалдой. - Пастухов тунджи! - вздрогнув, услышал он и опомнился. - Цин, лай джер... Пожалуйста, идите сюда... "Блин, а вот это - провал, подумал Штирлиц. Черт, о чем хоть она чирикала, эта китаеза?" - лихорадочно вспоминал Федор, бочком-бочком пробираясь к доске и проклиная себя за то, что, поддавшись пижонской моде, ушил штаны в обтяжку - до лосинообразного вида... Взяв мел, он попытался расположиться так, чтобы по возможности быть обращенным к учительнице и классу тылом. Не тут-то было... - Федя! - раздался вдруг возмущенный голос Маргуса. - Вон же мой фонарик - у тебя в кармане! А ты говорил - не брал! Бедняга Федор вспыхнул, неловко попытался прикрыть "фонарик" руками - только мелом его испачкал, обозначив еще отчетливее. Он метал взглядом в сторону Маргуса свирепые молнии и строил страшные рожи. - Пастухов, сходите в туалет, намочите тряпку, - поправила очки Валентина Алексеевна. - Совсем дежурные не следят... Федор судорожно ухватился за тряпку, как утопающий за спасательный круг, и метнулся к двери. Парни потом долго спорили, чем именно он ее открыл. - Марик, сволочь! - коршуном налетел он на Ауриньша на перемене. - Ты что, вообще оборзел - так подставлять?! - Отдавай фонарик, Федор, - хладнокровно парировал Маргус. - Куда ты его уже спрятал? - Да какой фонарик, придурок! Ты что - вообще таких вещей не понимаешь?! - Что я должен понимать? - с достоинством ответил Маргус. - Мне еще ничего не объясняли. - Стоп, люди, хорош ржать, - унял общее веселье рассудительный Качанов. - Мужик, может быть, вообще инвалид, а вы не врубаетесь. - О, а в самом деле, - вмиг остыл Федор, - Маргус, у тебя там вообще как - есть что-нибудь? - Все есть, - сообщил Маргус. - Правда, я еще не знаю, для чего это нужно - возможно, декоративный элемент, чтобы не отличаться от людей... - Покажь! - дружно заинтересовались присутствующие. - Вы что, сдурели?! - охладил исследовательский пыл Качанов. - Он же сейчас и в самом деле выкатит - у него ума хватит. Придем в казарму - посмотрим. Осмотр Ауриньша в казарме вызвал уважительно-завистливые вздохи. - М-да, - почесал затылок Федор. - Умеют же делать вещи, когда захотят. Оборонка, не хала-бала! Слушай, Маргус, а он у тебя как - только в транспортном положении находится? Или в боевом тоже может? - Не знаю, - пожал плечами Маргус, застегивая штаны. - Я интересовался функциональным предназначением этой детали у Вии Карловны, но она почему-то покраснела и ответила непонятно: "вырастешь - узнаешь". Я так и не понял, должны ли измениться мои габариты, и когда это произойдет. - Елки зеленые, - посочувствовал кто-то. - Такое оборудование без дела простаивает... - Скорее, провисает, - поправили его. Посовещавшись, аудитория пришла к логическому выводу - данное оборудование должно быть работоспособным: любая военная техника предельно функциональна, бесцельного украшательства в военном машиностроении просто не может быть по определению. А как же - разведчик есть разведчик, для выполнения задачи он должен уметь работать и головой, и руками, и всем остальным. А вдруг вражескую шифровальщицу придется завербовать? Правда, проводить эксперименты по приведению оборудования в рабочее состояние никто не решился: ну его на фиг, еще сломаешь - отвечай потом... - Маргус, тебя на какой день в увольнение записывать? - окликнул его замкомвзвода Румянков, составляющий список увольняемых на предстоящие выходные. - А это обязательно? - Ауриньш оторвался от вырезания из пенопласта иероглифа "Мао" (по просьбе Валентины Алексеевны он помогал оформлять класс военного перевода). - Что значит: "обязательно"? Ты что - в город не хочешь? - А что там делать? - Ну, как - что делать! На танцы сходишь. В кино, например. И вообще. - Я на танцах уже был. Кино здесь тоже показывают. Не хочется нерационально тратить время, - Маргус вновь взялся за скальпель, аккуратно отсекая от ломтя пенопласта тонкие извилистые полоски. - Не, ну так нельзя! - обеспокоился Румянков. Что это получается? Пахал парень всю неделю, как папа Карло, весь наряд по столовой благодаря ему поощрение получил, а в увольнение не пойдет? Непорядок. - Слышь, Маргус! - вспомнил вдруг он. - А в библиотеке ты был? - В городе? - Ну! - Нет, еще не был. Хорошая библиотека? - А ты думал! Областная, не хухры-мухры! Там все, что хочешь, можно найти, даже Стругацкие есть! На дом, правда, не дают, а в читалку - запросто. Ну что - записываю тебя? На воскресенье? - Хорошо, - кивнул Маргус, - записывай. Только я не знаю, где это, покажешь? - Да запросто. И записаться помогу, у меня там девчонка знакомая работает. Воскресным утром посетители читального зала областной библиотеки недоуменно поглядывали на белобрысого курсанта-второкурсника, уютно устроившегося в углу читалки - на узком диванчике, за раскидистой комнатной пальмой. Рядом с курсантом высилась солидная стопка книг, которые курсант быстро пролистывал одну за другой, словно искал что-то, спрятанное между листами. На любопытные взгляды курсант не обращал ни малейшего внимания, полностью поглощенный своим занятием. - Маргус, здравствуйте... - услышал он вдруг даже не робкий голос, а еле слышный шелест, и обернулся. Худенькая некрасивая девчонка несмело глядела на него сквозь лапчатые листья пальмы и стремительно краснела. - Здравствуйте, Лиля, - Маргус быстро встал и сгреб с дивана книги, освобождая место. - Садитесь, пожалуйста. - Вы меня помните? - застенчиво обрадовалась Лиля, присаживаясь на краешек дивана, и пытаясь натянуть юбку на худые коленки. - Конечно. Вы - Лиля Марлина, студентка радиоинститута, мы с вами танцевали в Доме офицеров, - браво отчеканил Ауриньш. - А я потом всегда туда на танцы приходила, а вас больше не видела... - Я там больше не был, - объяснил Маргус. - Мне... не очень понравились танцы. - Ой, да ладно! - недоверчиво засмеялась Лиля. - Вы так танцуете! Меня потом та тетка из хореографии все теребила - кто такой, да кто такой. И меня в свой кружок затащить хотела. Я ей говорю, что танцевать не умею, а она не верит. - Мне это было нетрудно, - пожал плечами Маргус. - Только не очень интересно. Просто я товарищу помочь хотел. - Как это? - взмахнула ресницами Лиля. Маргус принялся невозмутимо рассказывать историю с призовым тортом, и не понимал, почему девушка вдруг опять покраснела и опустила голову. - Понятно, - наконец, прошептала она. - Извините, я пойду... - Лиля, подождите! - обеспокоился Маргус и ухватил ее за руку. - Вы, кажется, обиделись? - Нет-нет, что вы, - пронзила она его взглядом, способным заморозить океан. - Мне пора. - Простите, Лиля, но мне кажется, что я вас чем-то обидел, - обескуражено проговорил Ауриньш. - Пожалуйста, не сердитесь на меня, я еще не понимаю многих вещей. Но я... чувствую, что вам сейчас плохо. И я в этом виноват. Что мне сделать, чтобы вы не сердились на меня? Я не хочу, чтобы вы ушли. Лиля вздохнула и покачала головой. - Пойдемте погуляем, - тихо проговорила она, глядя в сторону. - День такой хороший... - Пойдемте, - с готовностью отозвался Маргус. - Я только книги сдам, хорошо? - И я сдам - голова уже пухнет. А что вы читаете? - Разное - анатомию, физиологию, философию... Лирику еще. Я хочу кое в чем разобраться, но пока не получается. А вы? - А я - электронику. К курсовой готовлюсь. И тоже пока не очень получается, - засмеялась Лиля. - Помочь вам унести книги? - Спасибо, я сам... ...- А вот с этого вала я в детстве на санках каталась, - Лиля склонилась над чугунным парапетом кремлевского вала, ее острые лопатки обтянулись тонким крепдешином платьица. - А теперь зимой смотрю на ребятишек и завидую... - А почему не катаешься с ними вместе? - удивился Маргус. - Если хочется? - Ой, ну ты скажешь! Здоровая уже, неудобно... - Странно, - пожал плечами Маргус. - Что тут такого? - Ну, не знаю, - у вас в Прибалтике, может, взрослые на санках и катаются, а у нас - если только пьяные... - А тебе че, коза, пьяные не нравятся?! Ну вот, легки на помине. Двое мордастых жлобов услышали краем уха слово, задевшее их достоинство и решили прервать свой променад по аллее парка, дабы защитить свою поруганную честь. - Да отстаньте вы! - резко обернулась Лиля. - Выпили - так идите уже! Пойдем, Марик, - взяла она спутника под локоть. - Зачем? - безмятежно отозвался Маргус. - Мы только пришли, ты мне хотела про кремль рассказать... В сторону жлобов он даже не взглянул. - Не, Витек, ты смотри - он с понтом не слышит! - фиксатый, как следует небритый детина длинно цыкнул слюной, целя Маргусу на мундир. Промазал, и был этим крайне раздосадован. - Ща услышит, - с готовностью отозвался не менее небритый Витек, и приблатненной развалочкой двинулся на Маргуса. - Ну че, охеренный десантщик, что ли? Небрежным движением он попытался, было, натянуть Маргусу фуражку на нос, но вдруг взвыл и брякнулся на колени - все так же глядя в сторону, Ауриньш неуловимым движением заклещил его указательный и средний пальцы, резко вывернул и спокойно продолжал вести светскую беседу, удерживая на асфальте воющего Витька на грани болевого шока. - Пусти, сука! - плачуще голосил Витек, отчаянно скребя свободной рукой по асфальту. - Гешик, хули зыришь?! Он мне сейчас клешню слома-а-а!!! Фиксатый Гешик (пьяный-пьяный, а не дурак) моментально оценил обстановку и пришел к выводу, что в ближний бой лучше не ввязываться: ноги у этого козла белобрысого длинные, и, судя по всему, ими он не только гулять умеет. Выхватив из болоньевой сумочки рыночного вида початый "огнетуштель" портвейна, Гешик сноровисто опорожнил его в разинутую пасть, и с криком "Получи, фашист, гранату!" метнул пустой пузырь в Маргуса. Точнее сказать, целился он в Маргуса, но пущенная пьяной рукой бутылка полетела точно в лицо Лиле - эту траекторию Ауриньш видел ясно, словно на экране. Одна рука его была занята завывающим Витьком. Во вторую крепко-накрепко вцепилась Лиля (вот поймать бы того идиота, который учит девчонок хватать парней за руки во время драки!). И он преградил путь стеклянному снаряду самым прочным и надежным орудием, какое только может быть на вооружении десантника - головой. Бутылка взорвалась, как граната. Брызнувшие зеленым веером осколки только чудом не зацепили перепуганную Лилю. В следующее мгновение удаляющийся вой Витька был слышен уже откуда-то снизу: Маргус перебросил его через парапет, на склон крутого вала. И развернулся к Гешику. - Витек, ну ты смотри, чтоб там все пучком было! - торопливо адресовал тот прощальное послание компаньону и резво дунул прочь, легко перемахивая кусты - словно и не пил ни грамма. - Наверное, его следует догнать, - задумчиво проговорил Маргус, внимательно отслеживая направление движения фиксатого Гешика. - Лиля, ты не знаешь, где тут поблизости отделение милиции? - Марик, ты что! - вцепилась Лиля во вторую его руку. - Да они еще и виноватым тебя сделают! Ой, у тебя до какого часа увольнительная? - До двадцати одного. - А уже полдевятого. Тебе пора, Марик! Пойдем, я тебя до училища провожу. - Лиля, по-моему, это неправильно, - осторожно запротестовал Маргус. - Я слышал, что наоборот, парни провожают девушек. - Господи, да откуда ты такой свалился-то! - всплеснула руками Лиля. - Пойдем уже, в следующий раз ты меня проводишь. К воротам училища они подошли без десяти минут девять. - Ну все, Марик, беги! - с сожалением прошептала Лиля и, приподнявшись на цыпочки, неумело чмокнула Маргуса в щеку. После чего, вспыхнув, убежала сама. Дневальный Алексеев закончил натирать пол на центральном проходе и с облегчением затащил в каптерку полотер. Или, как его называли курсанты, БМД - боевая машина дневального: внушительное сооружение, состоящее из груженого гирями ящика со щетками в нижней части и торчащей, словно ствол гаубицы, рукояткой. Уникальный тренажер для развития бицепсов, трицепсов, брюшного пресса и широчайших мышц спины, черт бы его побрал. Кайф! Теперь до пяти утра можно конспекты спокойно поштудировать. Или - фиг с ними, лучше Тайке письмо написать... Мишка уже собрался направиться за сумкой с тетрадями, как вдруг из темноты кубрика белесым привидением выплыл Ауриньш. Шлепая разнокалиберными кирзовыми тапками на одну ногу, лунатической походкой Маргус приблизился к Алексееву. Узкими ладонями он обхватил себя за плечи, словно его знобило. Немигающими глазами он глядел куда-то сквозь. - Что, Марик, не спится? - улыбнулся ему Алексеев/ - Весна покоя не дает? - Миша, - глухо пробормотал Маргус, - мне как-то нехорошо... - Что такое? - встревожился Мишка. - Барахлит чего? Зампотеха твоего вызвать? - Нет, ничего не барахлит. Но я не могу находиться здесь, Миша. Я хочу видеть е?. - Кого - "е?"? - опешил Алексеев. - Лилю. Я е? не проводил. Я хочу знать, как она добралась. Оба-на. Вот так. Отпустили ребенка погулять, называется. - Миша, я пойду, - голос Маргуса отвердел. - Где находится общежитие радиоинститута? - Э, ты что - совсем больной? Нельзя в самоходы ходить - не знаешь, что ли? - Я знаю. Но вы же ходите? - Сравнил! То - мы. А ты влетишь в шесть секунд. - Куда влечу? - Куда-куда. На кудыкину гору. Все, Марик, вали спать, завтра разберемся, позвоним ей... - Мишка незаметно начал подталкивать Маргуса в сторону кубрика. - Миша, пусти, - и Алексеев еле удержался на ногах, отодвинутый в сторону дланью киборга. - Ладно, стой! - Мишка принял решение. - Черт с тобой, Ромео недоделанный. Только не дергайся, надо все по уму делать. - Как это? - Пошли, - Мишка деловито мотнул головой. - Сними с вешалки пару шинелей и тащи к своей койке. Маргус без звука повиновался - уловил в Мишкиных словах конструктивное решение проблемы. - Тельник снимай, - по-хозяйски скомандовал Мишка. - "Зачем-зачем"! Я что ли свой отдавать должен? Ловкими, отработанными движениями Мишка свернул из шинели тугой кокон и натянул на него тельняшку. Уложил это сооружение на койку Маргуса, искусно прикрыл одеялом - так, чтобы был виден только полосатый край. - Так, это будет спина... А это - будут ноги, - он аккуратно подсунул под одеяло вторую шинель, предварительно свернув ее длинным жгутом и перегнув пополам, словно скатку. - Зачем это? - удивился Маргус. - Затем! Дежурный припрется, начнет по головам толпу считать, а твоя койка пустая. Соображать надо! Он полюбовался делом своих рук. - Говорят, за бугром делают таких надувных баб, для этого самого дела, - изобразил он руками. - Вот бы нам такую! Подстригли бы ее под "бокс", нарядили бы в тельник, и - на свое место. А сам - в самоход. А то каждый раз так с шинелями мудохаться - надоело уже... Так, ладно. Форму не трожь - пусть лежит, как лежала, спортивку надевай. Готов? Пошли... Бесшумными ужами скользнули за дверь, неслышно ссыпались по лестнице - нет, не зря этими скрытными-бесшумными передвижениями столько времени парили, не зря! - Хоть бы рассказал, что за девчонка, - попенял Мишка Маргусу, перелезая через забор. - Как познакомились-то? Не таясь, Маргус поведал Мишке свою лав стори. Коротко, разумеется. - Поня-атно, - протянул Мишка. - Видать, этот самый пузырь в твоей черепушке чего-то перемкнул. Да и фиг с ним - все равно когда-то начинать надо, верно? Короткий марш-бросок по ночному городу - сущий пустяк для тренированных парней. Однако когда они подбегали к общежитию, Мишка вдруг начал нервничать. - Блин, Марик, мне надо срочно назад, - признался он. - Сейчас дежурный припрется, а меня нет. Залет будет! - Ничего, Миша, спасибо! Дальше я сам. - Да какое "сам"! Ты ж тут не знаешь ни фига... Оп-па! Вот это везуха! Рамон! - обрадованно возопил вдруг Мишка. - Салуд! - послышался в ответ негромкий голос, и в темноте ярко сверкнула белозубая улыбка. - Привьет, Миша! Из-за толстого тополя вынырнула атлетическая фигура молодого негра в белой футболке. - Здоров, Рамон! - Мишка торопился. - Короче, мне бежать надо, а пацан одну девчонку здесь ищет. Поможешь? - Конечно, компаньеро! - обрадовался Рамон. - Как нефиг делать! - Ну все, я погнал тогда. Рамон, это Маргус, из моего взвода. Маргус, это Рамон, он кубинец, со спецотделения. В полшестого - кровь из жопы, но чтобы был в казарме, ясно? - Буду, Миша! - Все, удачи! - и Мишка рванул назад, с ходу взяв спринтерский темп. - Рамон Сикейрос, - протянул кубинец розовую ладонь. - Маргус Ауриньш, - рукопожатие было крепким и деловитым. - Не знаешь, где твоя девушка живет? Маргус покачал головой. - Ничего, я у Марины узнаю. Только сначала нужно, чтобы она меня пустила, мы немножко ссорились. Ладно, я знаю, что она любит, - и кубинец принялся ловко карабкаться по стволу тополя. На втором этаже распахнулось окно - прямо напротив Рамона. - Ой, какая симпатичная обезьянка лезет! - послышался пьяненький девичий голосок. - Блин, не смешите меня, - послышался из ветвей сердитый голос Рамона. - А то я звезданусь нафиг! Он вскарабкался в могучую развилку напротив окон третьего этажа. Пару раз глубоко вздохнул и вдруг запел - негромко, легко, нежно. Невесомым облаком полетела к пушистым звездам старая кубинская песня о белой голубке, о любви и тоске молодого моряка. ...- Уна палома бланка... - чисто и светло выводил кубинец, откинувшись на ствол старого тополя, а луна затапливала все вокруг серебристым дымом, пахнущим черемухой, и - бог ты мой! - сколько девичьих сердец в ту минуту забилось, готовые открыться навстречу этой дивной серенаде! И неизвестная Марина, кажется, тоже поняла это. - Чего распелся! - донесся сердитый шепот из распахнувшегося окна. - Комендантшу разбудишь, она тебе покажет серенаду! Лезь быстрее. Рамон молодым гиббоном скакнул в окно. Теперь следовало набраться терпения и подождать. Однако понятие "терпение" было для Маргуса категорией абстрактной - особенно когда появляется моментально созревший план. И через мгновение под окнами зазвучала новая серенада: Vor der Kaserne vor dem grossen Tor Stand eine Laterne, und steht sie noch davor, So wolln wir uns da wiedersehn, Bei der Laterne wolln wir stehn Wie einst, Lili Marleen... Вот кто сказал, что немецкий язык существует только для военных команд и маршей? Наплюйте этому дураку в глаза - если бы это было так, то не было бы ни Гете, ни Шиллера. Unsre beiden Schatten sahn wie einer aus; Dass wir so lieb uns hatten, das sah man gleich daraus. Und alle Leute solln es sehn, Wenn wir bei der Laterne stehn Wie einst, Lili Marleen... - пел под окнами чистый юный голос, и кто бы только знал, что творилось в ту ночь в сердцах бедных студенток! Невидимо выткался за их окнами призрачный, из лунного света сказочный Баден-Баден, и прекрасный юный баронет пел, тоскуя, только для нее. Единственной. Dei