Сельма Лагерлеф. Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями

     <i>Nils Holgerssons underbara resa</i>, v. 1-2, 1906-1907
     <i>Вариант перевода: "Удивительное путешествие Нильса Хольгерсона с дикими
гусями по Швеции" (1906-1907)</i>


        Глава I

        ЛЕСНОЙ ГНОМ

        1

     В маленькой шведской деревушке Вестменхег жил когда-то мальчик по имени
Нильс. С виду - мальчик как мальчик.
     А сладу с ним не было никакого.
     На уроках он считал ворон и ловил двойки, в лесу разорял птичьи гнезда,
гусей во дворе дразнил, кур  гонял, в коров бросал камни, а  кота  дергал за
хвост, будто хвост - это веревка от дверного колокольчика.
     Так прожил он  до двенадцати лет. И тут случилось с ним  необыкновенное
происшествие.
     Вот как было дело.
     Однажды в  воскресенье отец  с матерью собрались  на ярмарку в соседнее
село. Нильс не мог дождаться, когда они уйдут.
     "Шли бы скорее! -  думал Нильс, поглядывая на  отцовское ружье, которое
висело на стене. - Мальчишки от зависти лопнут, когда увидят меня с ружьем".
     Но отец будто отгадал его мысли.
     - Смотри, из  дому ни на шаг! -  сказал он. - Открывай учебник и берись
за ум. Слышишь?
     -  Слышу, - ответил Нильс,  а про  себя подумал: "Так я и стану тратить
воскресный день на уроки!"
     - Учись, сынок, учись, - сказала мать.
     Она даже сама достала с  полки  учебник, положила  на стол и придвинула
кресло.
     А отец отсчитал десять страниц и строго-настрого приказал:
     - Чтобы к нашему возвращению все назубок знал. Сам проверю.
     Наконец отец с матерью ушли.
     "Им-то хорошо, вон  как  весело  шагают! - тяжело вздохнул Нильс. - А я
точно в мышеловку попался с этими уроками!"
     Ну  что поделаешь!  Нильс  знал,  что  с отцом шутки  плохи.  Он  опять
вздохнул и уселся за  стол. Правда, смотрел он не столько в книгу, сколько в
окно. Ведь это было куда интереснее!
     По календарю был еще  март, но здесь, на  юге Швеции, весна  уже успела
переспорить  зиму. В канавах весело бежала вода.  На деревьях набухли почки.
Буковый  лес расправил спои ветви,  окоченевшие  в зимние  холода, и  теперь
тянулся кверху, как будто хотел достать до голубого весеннего неба.
     А под  самым окном  с  важным видом разгуливали куры, прыгали и дрались
воробьи,  в мутных  лужах  плескались гуси.  Даже коровы, запертые в  хлеву,
почуяли  весну и  мычали  на  все  голоса, словно просили:  "Вы-ыпусти  нас,
вы-ыпусти нас!"
     Нильсу тоже хотелось и петь, и кричать, и шлепать по лужам, и драться с
соседскими мальчишками. Он с досадой отвернулся от окна и уставился в книгу.
Но прочел  он не много. Буквы стали почему-то прыгать перед глазами, строчки
то сливались, то разбегались... Нильс и сам не заметил, как заснул.
     Кто знает, может быть, Нильс так и проспал бы весь день, если б его  не
разбудил какой-то шорох.
     Нильс поднял голову и насторожился.
     В зеркале, которое висело над  столом, отражалась  вся комната. Никого,
кроме  Нильса,  в  комнате  нет...  Все  как будто  на  своем месте,  все  в
порядке...
     И вдруг Нильс чуть не вскрикнул. Кто-то открыл крышку сундука!
     В  сундуке  мать  хранила все  свои  драгоценности.  Там лежали наряды,
которые  она  носила  еще  в молодости, -  широченные  юбки  из  домотканого
крестьянского  сукна,  расшитые   цветным  бисером  лифы;  белые   как  снег
накрахмаленные чепцы, серебряные пряжки и цепочки.
     Мать никому не позволяла открывать без нее сундук, а Нильса  и близко к
нему  не подпускала.  И уж  о том,  что  она могла уйти из дому, не  заперев
сундука, даже говорить нечего! Не бывало такого случая. Да и сегодня - Нильс
отлично  это помнил -  мать два раза возвращалась  с порога, чтобы подергать
замок, - хорошо ли защелкнулся?
     Кто же открыл сундук?
     Может быть,  пока  Нильс  спал, в  дом забрался вор и  теперь  прячется
где-нибудь здесь, за дверью или за шкафом?
     Нильс затаил дыхание и, не мигая, всматривался в зеркало.
     Что  это  за  тень там,  в углу сундука?  Вот она  шевельнулась...  Вот
поползла по краю... Мышь? Нет, на мышь не похоже...
     Нильс прямо глазам не верил. На краю сундука сидел маленький человечек.
Он словно сошел  с воскресной картинки  в календаре. На голове - широкополая
шляпа, черный кафтанчик  украшен  кружевным воротником  и манжетами, чулки у
колен   завязаны   пышными  бантами,   а  на  красных  сафьяновых  башмачках
поблескивают серебряные пряжки.
     "Да ведь это гном! - догадался Нильс. - Самый настоящий гном!"
     Мать часто рассказывала  Нильсу о гномах.  Они живут в лесу. Они  умеют
говорить и  по-человечьи, и  по-птичьи, и  по-звериному.  Они знают  о  всех
кладах, которые хоть сто, хоть тысячу лет назад были зарыты в землю. Захотят
гномы - зимой на снегу цветы зацветут, захотят - летом замерзнут реки.
     Ну, а  бояться гнома нечего. Что  плохого может сделать такое крошечное
существо!
     К тому же гном не  обращал  на Нильса никакого  внимания. Он,  кажется,
ничего   не  видел,  кроме  бархатной  безрукавки,  расшитой  мелким  речным
жемчугом, что лежала в сундуке на самом верху.
     Пока гном любовался затейливым старинным  узором, Нильс уже прикидывал,
какую бы штуку сыграть с удивительным гостем.
     Хорошо бы столкнуть его в сундук и потом захлопнуть крышку. А можно еще
вот что...
     Не поворачивая головы, Нильс оглядел  комнату. В зеркале она  вся  была
перед  ним как на ладони. На полках в строгом порядке  выстроились кофейник,
чайник, миски, кастрюли... У окна - комод, заставленный всякой всячиной... А
вот на стене - рядом с отцовским  ружьем - сачок для ловли мух. Как раз  то,
что нужно!
     Нильс осторожно соскользнул на пол и сдернул сачок с гвоздя.
     Один взмах - и гном забился в сетке, как пойманная стрекоза.
     Его  широкополая  шляпа  сбилась на  сторону,  ноги запутались  в полах
кафтанчика. Он  барахтался  на дне сетки и беспомощно размахивал  руками. Но
чуть только  ему  удавалось немного приподняться, Нильс  встряхивая сачок, и
гном опять срывался вниз.
     - Послушай, Нильс, - взмолился наконец гном, -  отпусти меня па волю! Я
дам тебе за это золотую монету, большую, как пуговица на твоей рубашке.
     Нильс на минуту задумался.
     - Что ж, это,  пожалуй,  неплохо, -  сказал он  и перестал  раскачивать
сачок.
     Цепляясь  за  реденькую ткань,  гном ловко  полез  вверх,  Вот  он  уже
ухватился за железный обруч, и над краем сетки показалась его голова...
     Тут Нильсу  пришло на ум, что он продешевил. Вдобавок  к золотой монете
ведь можно  было потребовать, чтобы гном учил за него уроки. Да мало  ли что
еще можно  придумать!  Гном теперь на все согласится! Когда сидишь  в сачке,
спорить не станешь.
     И Нильс снова встряхнул сетку.
     Но тут вдруг  кто-то отвесил ему  такую затрещину,  что сетка выпала  у
него из рук, а сам он кубарем откатился в угол.

        2

     С минуту Нильс лежал не двигаясь, потом кряхтя и охая, встал.
     Гнома уже и  след  простыл. Сундук был закрыт, а  сачок висел  на своем
месте - рядом с отцовским ружьем.
     "Приснилось мне все это, что ли? - подумал Нильс. - Да нет, правая щека
горит, словно по ней прошлись утюгом. Это гном так меня огрел! Конечно, отец
с матерью не поверят, что  гном  побывал  у нас в гостях.  Скажут - все твои
выдумки,  чтобы уроки не учить. Нет, как ни  верти, а надо опять садиться за
книгу!"
     Нильс сделал два шага и остановился. С комнатой что-то случилось. Стены
их маленького домика  раздвинулись, потолок ушел высоко вверх,  а кресло, на
котором  Нильс всегда сидел, возвышалось над ним неприступной  горой.  Чтобы
взобраться  на  него, Нильсу  пришлось карабкаться по  витой  ножке,  как по
корявому стволу дуба. Книга  по-прежнему лежала на столе, но  она была такая
огромная, что  вверху страницы Нильс не  мог  разглядеть ни одной буквы.  Он
улегся животом на книгу и  пополз от строчки к строчке, от слова к слову. Он
прямо измучился, пока прочел одну фразу.
     -  Да что же это такое? Так ведь и  к завтрашнему дню до конца страницы
не доберешься! - воскликнул Нильс и рукавом отер пот со лба.
     И вдруг он увидел, что из зеркала на него смотрит крошечный человечек -
совсем  такой же,  как тот гном, который попался к нему в сетку. Только одет
по-другому: в кожаных штанах, в  жилетке  и  в  клетчатой рубашке с большими
пуговицами.
     -  Эй  ты, чего тебе здесь  надо? - крикнул  Нильс и погрозил человечку
кулаком.
     Человечек тоже погрозил кулаком Нильсу.
     Нильс подбоченился  и высунул  язык. Человечек тоже подбоченился и тоже
показал Нильсу язык.
     Нильс топнул ногой. И человечек топнул ногой.
     Нильс  прыгал, вертелся волчком,  размахивал  руками, но  человечек  не
отставал от него. Он тоже прыгал, тоже вертелся волчком и размахивал руками.
     Тогда  Нильс  сел  на  книгу  и  горько  заплакал.  Он понял, что  гном
заколдовал  его  и что  маленький  человечек,  который смотрел  на  него  из
зеркала, - это он сам, Нильс Хольгерсон.
     "А может быть, это все-таки сон?" - подумал Нильс.
     Он  крепко зажмурился, потом  - чтобы  совсем проснуться - ущипнул себя
изо всех сил и,  подождав с минуту, снова открыл глаза. Нет, он  не спал.  И
рука, которую он ущипнул, болела по-настоящему.
     Нильс подобрался к самому зеркалу и уткнулся в него носом. Да,  это он,
Нильс. Только был он теперь не больше воробья.
     "Надо найти гнома, - решил Нильс. - Может быть, гном просто пошутил?"
     Нильс сполз по ножке кресла на пол и стал обшаривать все углы. Он залез
под скамью, под шкаф, - сейчас ему это было нетрудно, - залез даже в мышиную
нору, но гнома нигде не было.
     Оставалась еще надежда - гном мог спрятаться во дворе.
     Нильс  выбежал  в сени. Где же его  башмаки?  Они  должны  стоять возле
двери. И  сам Нильс, и его отец с матерью, и все крестьяне в Вестменхеге, да
и  во всех деревнях Швеции, всегда оставляют свои башмаки у  порога. Башмаки
ведь деревянные. В них ходят только по улице, а дома снимают.
     Но  как  он,  такой  маленький,  справится  теперь со своими  большими,
тяжелыми башмачищами?
     И тут Нильс  увидел перед дверью  пару крохотных башмачков.  Сначала он
обрадовался, а потом испугался. Если гном заколдовал даже башмаки, - значит,
он и не собирается снять заклятие с Нильса!
     Нет,  нет,  надо  поскорее  найти  гнома!  Надо просить  его,  умолять!
Никогда, никогда больше Нильс  никого не обидит! Он станет самым  послушным,
самым примерным мальчиком...
     Нильс сунул  ноги в башмачки  и  проскользнул в дверь.  Хорошо, что она
была приоткрыта. Разве смог бы он дотянуться до щеколды и отодвинуть ее!
     У крыльца, на старой дубовой доске, переброшенной с одного края лужи на
другой,  прыгал воробей. Чуть  только воробей увидел Нильса, он запрыгал еще
быстрее и зачирикал во все свое воробьиное  горло. И - удивительное  дело! -
Нильс его прекрасно понимал.
     - Посмотрите-ка на Нильса! - кричал воробей. - Посмотрите-ка на Нильса!
     - Кукареку! - весело заорал петух. - Сбросим-ка его в ре-ку!
     А куры захлопали крыльями и наперебой закудахтали:
     - Так ему и надо!  Так ему и надо! Гуси обступили Нильса со всех сторон
и, вытягивая шеи, шипели ему в ухо:
     - Хорош-ш! Ну уж хорош! Что, боиш-шься теперь? Боишься?
     И они клевали его, щипали, долбили клювами, дергали за руки и за ноги.
     Бедному Нильсу пришлось бы  совсем плохо, если бы в это время на  дворе
не  появился  кот.  Заметив  кота, куры, гуси  и  утки  сейчас  же бросились
врассыпную и  принялись рыться в земле  с таким  видом, будто  их ничего  на
свете не интересует, кроме червяков и прошлогодних зерен.
     А Нильс обрадовался коту, как родному.
     -  Милый котик, -  сказал он, -  ты знаешь все закоулки,  все дыры, все
норки на нашем дворе. Будь добр, скажи, где  мне найти гнома? Он ведь не мог
далеко уйти.
     Кот  ответил  не  сразу.  Он  уселся,  обвил  хвостом  передние  лапы и
посмотрел на мальчика. Это был огромный черный кот,  с большим  белым пятном
на груди.  Его  гладкая  шерстка  так и блестела на  солнце. Вид у кота  был
вполне  добродушный.  Он даже  втянул  свои когти и зажмурил желтые глаза  с
узенькой-преузенькой полоской посредине.
     -  М-р-р, м-р-р! Я,  конечно,  знаю,  где  найти гнома, - заговорил кот
ласковым голосом. - Но еще неизвестно, скажу я тебе или нет...
     -  Котик, котик,  золотой  ротик,  ты должен мне  помочь! Разве  ты  не
видишь, что гном меня заколдовал?
     Кот чуть-чуть  приоткрыл глаза. В них вспыхнул зеленый злой  огонек, но
мурлыкал кот по-прежнему ласково.
     - Это за что же я должен тебе помогать? - сказал он. -  Может  быть, за
то, что ты сунул мне в ухо осу?  Или  за то, что ты подпалил мне шерсть? Или
за то, что ты каждый день дергал меня за хвост? А?
     - А я и сейчас могу дернуть тебя за хвост! - закричал Нильс. И, забыв о
том, что кот раз в двадцать больше, чем он сам, шагнул вперед.
     Что тут стало с котом! Глаза у него засверкали, спина выгнулась, шерсть
поднялась  дыбом,  из мягких  пушистых лап вылезли острые когти. Нильсу даже
показалось, что это какой-то невиданный дикий зверь выскочил из лесной чащи.
И все-таки Нильс не отступил. Он сделал еще шаг... Тогда  кот одним  прыжком
опрокинул Нильса и прижал его к земле передними лапами.
     - Помогите, помогите!  - закричал Нильс изо всех сил. Но голосок у него
был теперь не громче, чем у мышонка. Да и некому было его выручать.
     Нильс понял, что ему пришел конец, и в ужасе закрыл глаза.
     Вдруг кот втянул когти, выпустил Нильса из лап и сказал:
     - Ладно, на первый раз  хватит.  Если бы твоя мать не была такой доброй
хозяйкой и  не поила меня утром и  вечером молоком,  тебе пришлось бы  худо.
Ради нее я оставлю тебя в живых.
     С этими словами  кот повернулся и будто ни в чем не бывало пошел прочь,
тихонько мурлыкая, как полагается доброму домашнему коту.
     А  Нильс встал, стряхнул  с  кожаных штанов грязь  и  поплелся  в конец
двора.  Там  он  вскарабкался  на  выступ  каменной ограды,  уселся,  свесив
крошечные ноги в крошечных башмачках, и задумался.
     Что  же  будет дальше?!  Скоро вернутся отец и мать!  Как они удивятся,
увидев своего сына!  Мать, конечно,  заплачет,  а отец,  может,  скажет: так
Нильсу  и  надо!   Потом  придут   соседи  со  всей  округи,  примутся   его
рассматривать и ахать... А  вдруг его  кто-нибудь украдет, чтобы  показывать
зевакам  на  ярмарке?  Вот  посмеются  над  ним  мальчишки!..  Ах,  какой он
несчастный!  Какой  несчастный! На всем белом  свете, наверное, нет человека
несчастнее, чем он!
     Бедный домик его родителей, прижатый к земле покатой крышей, никогда не
казался ему таким большим и красивым, а их тесный дворик - таким просторным.
     Где-то  над головой Нильса зашумели крылья.  Это с юга на  север летели
дикие  гуси. Они летели высоко в небе, вытянувшись правильным треугольником,
но, увидев своих родичей - домашних гусей, - спустились ниже и закричали:
     -  Летите с нами!  Летите  с нами! Мы летим  на север, в  Лапландию!  В
Лапландию!
     Домашние гуси заволновались, загоготали, захлопали крыльями, как  будто
пробовали,  могут ли  они  взлететь.  Но  старая  гусыня  -  она приходилась
бабушкой доброй половине гусей - бегала вокруг них и кричала:
     -  С  ума  сош-шли!  С  ума  сош-шли!  Не делайте глупостей!  Вы же  не
какие-нибудь бродяги, вы почтенные домашние гуси!
     И, задрав голову, она закричала в небо:
     - Нам и тут хорошо!  Нам и тут хорошо! Дикие гуси спустились еще  ниже,
словно высматривая что-то во дворе, и вдруг - все разом - взмыли в небо.
     - Га-га-га! Га-га-га! -  кричали  они. - Разве это гуси?  Это  какие-то
жалкие курицы! Оставайтесь в вашем курятнике!
     От злости  и обиды  у  домашних  гусей даже  глаза сделались  красными.
Такого оскорбления они еще никогда не слышали.
     Только  белый молодой  гусь, задрав голову кверху, стремительно побежал
по лужам.
     - Подождите меня! Подождите меня! - кричал он  диким гусям. -  Я лечу с
вами! С вами!
     "Да  ведь это  Мартин, лучший  мамин  гусь,  - подумал  Нильс.  -  Чего
доброго, он и в самом деле улетит!"
     - Стой, стой! - закричал Нильс и бросился за Мартином.
     Нильс едва догнал его. Он подпрыгнул и, обхватив руками длинную гусиную
шею,  повис на  ней всем телом.  Но Мартин даже не почувствовал этого, точно
Нильса и не было. Он сильно взмахнул крыльями - раз, другой - и, сам того не
ожидая, полетел.
     Прежде чем Нильс понял, что случилось, они уже были высоко в небе.

        Глава II

        ВЕРХОМ НА ГУСЕ

        1

     Нильс и  сам не знал,  как  ему  удалось  перебраться на спину Мартина.
Никогда Нильс  не думал, что гуси такие скользкие. Обеими руками он вцепился
в гусиные перья, весь съежился, вобрал голову в плечи и даже зажмурил глаза.
     А вокруг выл  и гудел ветер, словно хотел оторвать Нильса  от Мартина и
сбросить вниз.
     - Сейчас упаду, вот сейчас упаду! - шептал Нильс.
     Но  прошло  десять  минут,   двадцать,   а  он  не  падал.  Наконец  он
расхрабрился и чуть-чуть приоткрыл глаза.
     Справа  и слева  мелькали серые крылья диких гусей,  над самой  головой
Нильса,  чуть не  задевая  его,  проплывали  облака, а  далеко-далеко  внизу
темнела земля.
     Она была совсем не похожа на землю. Казалось,  что кто-то расстелил под
ними огромный клетчатый платок. Каких только клеток тут не было! Одни клетки
- черные, другие желтовато-серые, третьи светло-зеленые.
     Черные  клетки  - это  только что  вспаханная  земля, зеленые клетки  -
осенние всходы, перезимовавшие под  снегом, а  желтовато-серые квадратики  -
это прошлогоднее жниво, по которому еще не прошел плуг крестьянина.
     Вот клетки по краям темные,  а в середине -  зеленые. Это сады: деревья
там стоят совсем голые, но лужайки уже покрылись первой травой.
     А вот коричневые  клетки с  желтой каймой -  это лес: он  еще  не успел
одеться зеленью, а молодые буки на опушке желтеют старыми сухими листьями.
     Сначала  Нильсу  было даже весело  разглядывать это разноцветье. Но чем
дальше летели гуси, тем тревожнее становилось у него на душе.
     "Чего доброго, они и в самом деле занесут меня в Лапландию!"  - подумал
он.
     -  Мартин, Мартин! -  крикнул  он гусю.  -  Поворачивай домой!  Хватит,
налетались!
     Но Мартин ничего не ответил.
     Тогда Нильс изо всей силы пришпорил его своими деревянными башмачками.
     Мартин чуть-чуть повернул голову и прошипел:
     - Слуш-ш-ай, ты! Сиди смирно, а не то  сброш-шу тебя... Пришлось сидеть
смирно.

        2

     Весь  день белый гусь  Мартин  летел  вровень со всей  стаей, будто  он
никогда и не  был  домашним гусем, будто он всю жизнь  только и  делал,  что
летал.
     "И откуда у него такая прыть?" - удивлялся Нильс.
     Но к вечеру Мартин  все-таки стал сдавать. Теперь-то  всякий бы увидел,
что летает он без году  один день: то вдруг отстанет, то вырвется вперед, то
будто провалится в яму, то словно подскочит вверх.
     И дикие гуси увидели это.
     - Акка Кебнекайсе! Акка Кебнекайсе! - закричали они.
     - Что вам от меня нужно? - спросила гусыня, летевшая впереди всех.
     - Белый отстает!
     - Он должен знать,  что  летать  быстро легче,  чем летать  медленно! -
крикнула гусыня, даже не обернувшись.
     Мартин пытался  сильнее  и  чаще взмахивать крыльями, но усталые крылья
отяжелели и тянули его вниз.
     - Акка! Акка Кебнекайсе! - опять закричали гуси.
     - Что вам нужно? - отозвалась старая гусыня.
     - Белый не может лететь так высоко!
     -  Он  должен  знать,  что летать высоко  легче,  чем  летать  низко! -
ответила Акка.
     Бедный Мартин напряг последние силы. Но крылья у него совсем ослабели и
едва держали его.
     - Акка Кебнекайсе! Акка! Белый падает!
     - Кто не может летать, как мы, пусть сидит дома! Скажите это  белому! -
крикнула Акка, не замедляя полета.
     -  И верно, лучше  бы  нам  сидеть  дома, - прошептал Нильс  и покрепче
уцепился за шею Мартина.
     Мартин падал, как подстреленный.
     Счастье еще,  что по пути им подвернулась какая-то тощая ветла.  Мартин
зацепился за верхушку дерева и повис среди веток. Так они и висели. Крылья у
Мартина  обмякли, шея болталась, как тряпка. Он громко дышал, широко разевая
клюв, точно хотел захватить побольше воздуха.
     Нильсу стало жалко Мартина. Он даже попробовал его утешить.
     - Милый Мартин,  -  сказал Нильс ласково,  - не печалься, что  они тебя
бросили. Ну  посуди сам,  куда тебе с ними  тягаться! Давай  лучше  вернемся
домой!
     Мартин и сам понимал:  надо бы  вернуться. Но ему так хотелось доказать
всему свету, что и домашние гуси кое-что стоят!
     А тут еще этот противный мальчишка со своими утешениями! Если  бы он не
сидел у него на шее, Мартин, может, и долетел бы до Лапландии.
     Со злости у Мартина сразу прибавилось силы. Он замахал крыльями с такой
яростью, что сразу поднялся чуть не до самых облаков и скоро догнал стаю.
     На его счастье, начало смеркаться.
     На  землю  легли черные тени. С озера, над  которым летели дикие  гуси,
пополз туман.
     Стая Акки Кебнекайсе спустилась на ночевку,

        3

     Чуть только гуси коснулись прибрежной полоски земли,  они сразу полезли
в воду. На берегу остались гусь Мартин и Нильс.
     Как  с  ледяной  горки,  Нильс  съехал  со  скользкой   спины  Мартина.
Наконец-то он на земле! Нильс  расправил  затекшие руки и ноги и поглядел по
сторонам.
     Зима здесь отступала  медленно. Все озеро было еще подо льдом, и только
у берегов выступила вода - темная и блестящая.
     К самому  озеру  черной  стеной подходили  высокие ели. Всюду снег  уже
растаял, но здесь, у корявых, разросшихся корней, снег все еще лежал плотным
толстым слоем, как будто эти могучие ели силой удерживали возле себя зиму.
     Солнце уже совсем спряталось.
     Из темной глубины леса слышалось какое-то потрескивание и шуршание.
     Нильсу стало не по себе.
     Как далеко они залетели! Теперь, если Мартин даже захочет вернуться, им
все равно  не найти дороги  домой... А  все-таки Мартин молодец!.. Да что же
это с ним?
     - Мартин! Мартин! - позвал Нильс.
     Мартин не отвечал. Он лежал, как мертвый, распластав  по земле крылья и
вытянув шею. Глаза его были подернуты мутной пленкой. Нильс испугался.
     - Милый Мартин,  - сказал  он, наклонившись  над  гусем, - выпей глоток
воды! Увидишь, тебе сразу станет легче.
     Но гусь даже не шевельнулся. Нильс похолодел от страха...
     Неужели Мартин  умрет? Ведь у Нильса не было  теперь  ни одной  близкой
души, кроме этого гуся.
     - Мартин! Ну же, Мартин!  - тормошил его Нильс. Гусь  словно не  слышал
его.
     Тогда Нильс схватил Мартина обеими руками за шею и потащил к воде.
     Это  было  нелегкое дело. Гусь  был самый лучший в их хозяйстве, и мать
раскормила его на славу.  А Нильса сейчас едва от земли видно. И все-таки он
дотащил Мартина до самого озера и сунул его голову прямо в студеную воду.
     Сначала  Мартин  лежал неподвижно.  Но  вот он  открыл  глаза,  глотнул
разок-другой  и с  трудом встал на лапы.  С  минуту  он постоял, шатаясь  из
стороны в сторону, потом по самую  шею залез в озеро и медленно поплыл между
льдинами. То и  дело он погружал  клюв в  воду, а  потом, запрокинув голову,
жадно глотал водоросли.
     "Ему-то хорошо, - с  завистью подумал Нильс, -  а ведь я  тоже  с  утра
ничего не ел".
     В это время Мартин подплыл к берегу. В клюве у него был зажат маленький
красноглазый карасик.
     Гусь положил рыбу перед Нильсом и сказал:
     - Дома мы не были  с тобой  друзьями. Но  ты помог мне в беде, и я хочу
отблагодарить тебя.
     Нильс чуть  не бросился  обнимать Мартина.  Правда,  он никогда  еще не
пробовал  сырой рыбы.  Да  что поделаешь, надо привыкать!  Другого ужина  не
получишь.
     Он порылся в карманах,  разыскивая свой складной ножичек. Ножичек,  как
всегда,  лежал с правой  стороны, только стал не больше  булавки, - впрочем,
как раз по карману.
     Нильс раскрыл ножичек и принялся потрошить рыбу.
     Вдруг  послышался какой-то шум  и плеск.  На берег,  отряхиваясь, вышли
дикие гуси.
     - Смотри,  не  проболтайся,  что ты  человек,  - шепнул Нильсу Мартин и
выступил вперед, почтительно приветствуя стаю.
     Теперь можно было хорошенько рассмотреть всю компанию. Надо признаться,
что  красотой они не блистали, эти дикие гуси. И ростом  не вышли, и нарядом
не могли  похвастать. Все как на подбор серые, точно  пылью покрытые, - хоть
бы у кого-нибудь одно белое перышко!
     А ходят-то как!  Вприпрыжку, вприскочку, ступают  куда попало, не глядя
под ноги.
     Мартин от удивления даже развел  крыльями.  Разве так ходят  порядочные
гуси? Ходить надо  медленно, ступать  на  всю лапу, голову держать высоко. А
эти ковыляют, точно хромые.
     Впереди  всех  выступала  старая-престарая  гусыня. Ну,  уж это была  и
красавица! Шея тощая,  из-под  перьев  кости  торчат, а крылья точно  кто-то
обгрыз. Зато  ее  желтые  глаза сверкали, как два горящих уголька. Все  гуси
почтительно  смотрели на  нее,  не  смея заговорить,  пока гусыня  первая не
скажет свое слово.
     Это была  сама Акка  Кебнекайсе, предводительница  стаи.  Сто  раз  уже
водила она гусей с юга на север и  сто раз возвращалась  с ними  с севера на
юг. Каждый кустик, каждый  островок на  озере, каждую полянку  в  лесу знала
Акка  Кебнекайсе.  Никто  не  умел выбрать место для ночевки лучше, чем Акка
Кебнекайсе;  никто  не  умел лучше,  чем она,  укрыться  от  хитрых  врагов,
подстерегавших гусей в пути.
     Акка долго разглядывала Мартина  от кончика  клюва до  кончика хвоста и
наконец сказала:
     - Наша стая не может принимать  к себе  первых  встречных. Все, кого ты
видишь  перед собой,  принадлежат к  лучшим гусиным  семействам. А  ты  даже
летать как следует не умеешь. Что ты за гусь, какого роду и племени?
     -  Моя история  не длинная,  -  грустно сказал Мартин. -  Я  родился  в
прошлом году в местечке Сванегольм, а осенью меня  продали Хольгеру Нильсону
- в соседнюю деревню Вестменхег. Там я и жил до сегодняшнего дня.
     -  Как  же  ты  набрался  храбрости  лететь  с нами?  -  спросила  Акка
Кебнекайсе.
     - Вы назвали нас жалкими курицами, и я решил доказать вам, диким гусям,
что и мы, домашние гуси, кое на что способны, - ответил Мартин.
     -  На  что  же  вы,  домашние гуси,  способны?  -  снова  спросила Акка
Кебнекайсе.  - Как ты летаешь, мы  уже видели,  но,  может быть, ты отличный
пловец?
     -  И  этим я  не  могу  похвастать,  -  печально сказал  Мартин. -  Мне
доводилось плавать  только в  пруду за деревней, но, по правде говоря,  этот
пруд разве что немного побольше самой большой лужи.
     - Ну, тогда ты, верно, мастер прыгать?
     - Прыгать?  Ни один  уважающий  себя  домашний  гусь  не  позволит себе
прыгать, - сказал Мартин.
     И вдруг спохватился. Он вспомнил, как смешно подпрыгивают дикие гуси, и
понял, что сказал лишнее.
     Теперь Мартин был уверен, что Акка Кебнекайсе сейчас же прогонит его из
своей стаи.
     Но Акка Кебнекайсе сказала:
     - Мне нравится,  что ты говоришь так смело.  Кто смел, тот будет верным
товарищем.  Ну, а научиться тому, чего не  умеешь, никогда  не поздно.  Если
хочешь, оставайся с нами.
     - Очень хочу! - ответил Мартин. Вдруг Акка Кебнекайсе заметила Нильса.
     - А это кто еще с тобой? Таких, как он, я никогда не видала.
     Мартин замялся на минуту.
     - Это мой товарищ... - неуверенно сказал он. Тут Нильс выступил  вперед
и решительно заявил:
     - Меня зовут Нильс Хольгерсон. Мой отец - Хольгер Нильсон - крестьянин,
и до сегодняшнего дня я был человеком, но сегодня утром...
     Кончить  ему  не  удалось.  Едва  он  произнес  слово  "человек",  гуси
попятились и, вытянув шеи, злобно зашипели, загоготали, захлопали крыльями.
     - Человеку не место среди диких гусей, - сказала старая гусыня.  - Люди
были, есть и будут нашими врагами. Ты должен немедленно покинуть стаю.
     Теперь уже Мартин не выдержал и вмешался:
     - Но ведь его и человеком-то не назовешь! Смотрите, какой он маленький!
Я  ручаюсь, что он не сделает вам никакого зла. Позвольте ему  остаться хотя
бы на одну ночь.
     Акка  испытующе  посмотрела  па  Нильса,  потом  па  Мартина и  наконец
сказала:
     - Наши деды, прадеды  и прапрадеды  завещали нам  никогда не доверяться
человеку, будь  он маленький или большой. Но  если  ты ручаешься за него, то
так и быть - сегодня  пусть он останется с нами. Мы ночуем на большой льдине
посреди озера. А завтра утром он должен покинуть нас.
     С этими словами она поднялась в воздух. За нею полетела вся стая.
     - Послушай,  Мартин, - робко спросил  Нильс, - ты что  же, останешься с
ними?
     - Ну конечно! - с гордостью сказал Мартин.  -  Не каждый день домашнему
гусю выпадает такая честь - лететь в стае Акки Кебнекайсе.
     -  А как  же  я?  -  опять  спросил Нильс.  - Мне ни за  что  одному не
добраться домой. Я сейчас и в траве заблужусь, не то что в этом лесу.
     - Домой тебя относить мне некогда, сам понимаешь, - сказал Мартин. - Но
вот что я могу тебе предложить: летим вместе со всеми. Посмотрим, что это за
Лапландия такая, а  потом и домой  вернемся. Акку я уж как-нибудь уговорю, а
не уговорю,  так  обману.  Ты теперь маленький,  спрятать тебя нетрудно. Ну,
довольно разговаривать! Собери-ка поскорее сухой травы. Да побольше!
     Когда  Нильс  набрал целую  охапку прошлогодней травы, Мартин осторожно
подхватил его за ворот рубашки и перенес на  большую льдину. Дикие  гуси уже
спали, подвернув головы под крылья.
     -  Разложи траву, -  скомандовал Мартин, - а то  без подстилки  у меня,
чего доброго, лапы ко льду примерзнут.
     Подстилка  хоть  и  получилась  жидковатая (много  ли Нильс  мог  травы
унести!), но все-таки лед кое-как прикрывала.
     Мартин  стал на нее, снова схватил Нильса за шиворот и сунул к себе под
крыло.
     - Спокойной  ночи! - сказал Мартин и покрепче прижал крыло, чтобы Нильс
не вывалился.
     - Спокойной ночи! - сказал Нильс, зарываясь с головой в мягкий и теплый
гусиный пух.

        Глава III

        НОЧНОЙ ВОР

        1

     Когда все птицы и звери уснули крепким сном, из лесу вышел лис Смирре.
     Каждую  ночь выходил Смирре на охоту,  и плохо было тому, кто  беспечно
засыпал,  не  успев забраться  на  высокое дерево или  спрятаться в глубокой
норе.
     Мягкими,  неслышными  шагами подошел  лис Смирре к озеру Он  давно  уже
выследил стаю диких гусей и заранее облизывался, думая о вкусной гусятине.
     Но  широкая черная полоса воды отделяла Смирре от  диких  гусей. Смирре
стоял на берегу и от злости щелкал зубами.
     И  вдруг он  заметил,  что  ветер медленно-медленно подгоняет  льдину к
берегу.
     "Ага, добыча все-таки  моя!" - ухмыльнулся Смирре  и, присев  на задние
лапы, терпеливо принялся ждать.
     Он ждал час. Ждал два часа... три...
     Черная полоска воды между берегом и льдиной становилась все уже и уже.
     Вот до лиса донесся гусиный дух.
     Смирре проглотил слюну.
     С шуршанием и легким звоном льдина ударилась о берег...
     Смирре изловчился и прыгнул на лед.
     Он подбирался  к  стае  так тихо, так  осторожно,  что ни  один гусь не
услышал  приближения врага. Но старая Акка услышала. Резкий крик ее разнесся
над озером, разбудил гусей, поднял всю стаю в воздух.
     И все-таки Смирре успел схватить одного гуся.
     От крика Акки Кебнекайсе проснулся и Мартин. Сильным взмахом он раскрыл
крылья и стремительно взлетел вверх. А Нильс так же быстро полетел вниз.
     Он стукнулся об лед и открыл глаза. Спросонок Нильс даже не понял,  где
он  и  что с ним  случилось. И  вдруг он увидел лиса, удиравшего  с гусем  в
зубах. Не раздумывая долго, Нильс кинулся вдогонку.
     Бедный   гусь,  попавший  в  пасть  Смирре,  услышал  топот  деревянных
башмачков и, выгнув шею, с робкой надеждой посмотрел назад.
     "Ах, вот  кто это! - грустно  подумал он. -  Ну, значит, пропал я. Куда
такому справиться с лисом!"
     А Нильс совсем забыл, что лис, если захочет, может раздавить  его одной
лапой. Он бежал по пятам за ночным вором и твердил сам себе:
     -  Только  бы  догнать!  Только бы  догнать! Лис перепрыгнул на берег -
Нильс за ним. Лис бросился к лесу - Нильс за ним - Сейчас же  отпусти  гуся!
Слышишь? - кричал  Нильс. - А не  то я тебя  так  отделаю,  что  сам  рад не
будешь!
     - Кто это там пищит? - удивился Смирре.
     Он  был  любопытен,  как  все лисы на свете,  и  поэтому  остановился и
повернул морду.
     Сначала он даже не увидел никого.
     Только когда Нильс  подбежал ближе,  Смирре разглядел  своего страшного
врага.
     Лису стало так смешно, что он чуть не выронил добычу.
     - Говорю тебе, отдавай моего гуся! - кричал  Нильс. Смирре положил гуся
на землю, придавил его передними лапами и сказал:
     -  Ах,  это твой  гусь?  Тем  лучше. Можешь  посмотреть, как  я  с  ним
расправлюсь!
     "Этот  рыжий вор, кажется,  и за человека  меня не  считает!" - подумал
Нильс и бросился вперед.
     Обеими руками он вцепился в лисий хвост и дернул что было силы.
     От неожиданности Смирре выпустил гуся.  Только на секунду. Но и секунды
было достаточно. Не теряя времени, гусь рванулся вверх.
     Он очень хотел бы помочь  Нильсу.  Но что он мог сделать? Одно  крыло у
него было смято, из другого  Смирре  успел повыдергать  перья. К  тому  же в
темноте  гусь почти ничего не видел. Может быть, Акка Кебнекайсе  что-нибудь
придумает? Надо скорее  лететь  к  стае. Нельзя  же оставлять Нильса в такой
беде! И,  тяжело  взмахивая крыльями, гусь полетел к озеру.  Нильс  и Смирре
посмотрели ему вслед. Один - с радостью, другой - со злобой.
     - Ну что ж! - прошипел лис. - Если гусь ушел от меня, так уж тебя я  не
выпущу. Проглочу в два счета!
     - Ну это мы посмотрим! - сказал Нильс и еще крепче сжал лисий хвост.
     И верно, поймать Нильса оказалось не так просто. Смирре прыгнул вправо,
а хвост занесло  влево. Смирре прыгнул влево, а хвост занесло вправо. Смирре
кружился, как волчок, но и хвост кружился вместе с ним, а вместе с хвостом -
Нильс.
     Сначала Нильсу было даже весело от этой бешеной пляски. Но скоро руки у
него  затекли,  в  глазах  зарябило.  Вокруг  Нильса поднимались целые  тучи
прошлогодних листьев,  его ударяло о корни деревьев, глаза засыпало  землей.
"Нет! Долго так не продержаться. Надо удирать!" Нильс разжал руки и выпустил
лисий хвост. И сразу, точно вихрем, его отбросило далеко в сторону и ударило
о толстую сосну. Не чувствуя боли, Нильс стал карабкаться на  дерево - выше,
выше - и так, без передышки, чуть не до самой вершины.
     А  Смирре ничего  не видел,  -  все  кружилось и мелькало у него  перед
глазами, и  сам он как заводной кружился  на  месте, разметая  хвостом сухие
листья.
     -  Полно  тебе  плясать-то!  Можешь  отдохнуть немножко!  - крикнул ему
сверху Нильс.
     Смирре остановился как  вкопанный  и  с  удивлением  посмотрел на  свой
хвост.
     На хвосте никого не было.

        2

     - Ты не лис, а ворона! Карр! Карр! Карр! - кричал Нильс.
     Смирре задрал голову.  Высоко на  дереве  сидел  Нильс и  показывал ему
язык.
     - Все равно от меня не уйдешь! - сказал Смирре и уселся под деревом.
     Нильс  надеялся, что  лис  в  конце концов  проголодается  и отправится
добывать себе другой ужин. А лис  рассчитывал,  что Нильса  рано или  поздно
одолеет дремота и он свалится на землю.
     Так они и сидели всю ночь: Нильс - высоко на дереве, Смирре - внизу под
деревом Страшно в лесу ночью!  В густой тьме все кругом как будто окаменело.
Нильс  и  сам  боялся  пошевельнуться.  Ноги  и руки  у него затекли,  глаза
слипались. Казалось, что ночь  никогда не  кончится, что  никогда больше  не
наступит утро.
     И все-таки утро наступило. Солнце медленно поднималось далеко-далеко за
лесом.
     Но прежде  чем показаться  над землей, оно послало целые снопы огненных
сверкающих лучей, чтобы они развеяли, разогнали ночную тьму.
     Облака на темном небе, ночной иней, покрывавший  землю, застывшие ветви
деревьев -  все  вспыхнуло,  озарилось  светом.  Проснулись  лесные  жители.
Красногрудый  дятел  застучал  своим  клювом по  коре. Из  дупла  выпрыгнула
белочка с орехом в лапках, уселась на сучок и принялась завтракать. Пролетел
скворец. Где-то запел зяблик.
     - Проснитесь! Выходите из своих нор, звери! Вылетайте из  гнезд, птицы!
Теперь вам нечего бояться, - говорило всем солнце.
     Нильс с облегчением вздохнул и расправил онемевшие руки и ноги.
     Вдруг с  озера  донесся  крик  диких  гусей, и Нильс  с  вершины дерева
увидел, как вся стая поднялась со льдины и полетела над лесом.
     Он крикнул  им, замахал руками, но гуси пронеслись над головой Нильса и
скрылись за верхушками сосен. Вместе с ними улетел его единственный товарищ,
белый гусь Мартин.
     Нильс  почувствовал  себя таким  несчастным  и одиноким,  что  чуть  не
заплакал.
     Он посмотрел  вниз. Под деревом по-прежнему  сидел  лис  Смирре, задрав
острую морду, и ехидно ухмылялся.
     - Эй, ты! - крикнул ему Смирре. - Видно, твои друзья не очень-то о тебе
беспокоятся!  Слезай-ка лучше,  приятель. У меня для дорогого дружка хорошее
местечко приготовлено,  тепленькое,  уютное!  - И он погладил себя лапой  по
брюху.
     Но  вот  где-то  совсем  близко  зашумели крылья.  Среди  густых  веток
медленно и осторожно летел серый гусь.
     Как будто не видя опасности, он летел прямо на Смирре.
     Смирре замер.
     Гусь летел так низко, что казалось, крылья его вот-вот заденут землю.
     Точно отпущенная пружина, Смирре подскочил кверху. Еще  чуть-чуть, и он
схватил  бы  гуся  за  крыло.  Но  гусь увернулся  из-под самого его  носа и
бесшумно, как тень, пронесся к озеру.
     Не успел Смирре опомниться, а из чащи леса уже вылетел  второй гусь. Он
летел так же низко и так же медленно.
     Смирре приготовился. "Ну, этому уж не  уйти!" Лис прыгнул. Всего только
на волосок не дотянулся он до гуся. Удар его  лапы пришелся  по  воздуху,  и
гусь, как ни в чем не бывало, скрылся за деревьями.
     Через минуту появился  третий  гусь. Он летел вкривь и  вкось, словно у
него было перебито крыло.
     Чтобы не промахнуться  снова, Смирре подпустил его совсем близко -  вот
сейчас гусь  налетит на  него  и заденет  крыльями. Прыжок  - и  Смирре  уже
коснулся  гуся.  Но тог  шарахнулся в  сторону,  и  острые когти лиса только
скрипнули по гладким перьям.
     Потом из чащи вылетел четвертый гусь,  пятый, шестой... Смирре  метался
от одного  к  другому. Глаза у него покраснели,  язык свесился  набок, рыжая
блестящая  шерсть сбилась клочьями.  От злости и от голода  он ничего уже не
видел; он бросался на солнечные пятна и даже на свою собственную тень.
     Смирре был немолодой, видавший виды  лис. Собаки не раз гнались за  ним
по  пятам, и  не  раз  мимо его  ушей со свистом пролетали  пули. И все-таки
никогда Смирре не приходилось так плохо, как в это утро.
     Когда дикие  гуси увидели, что  Смирре совсем  обессилел и,  едва дыша,
свалился на кучу сухих листьев, они прекратили свою игру.
     -  Теперь  ты  надолго  запомнишь,  каково  тягаться  со   стаей   Акки
Кебнекайсе! - прокричали они на прощанье и скрылись за лесной чащей.
     А  в  это  время белый гусь  Мартин  подлетел  к  Нильсу. Он  осторожно
подцепил его клювом, снял с ветки и направился к озеру.
     Там на большой льдине уже собралась вся стая. Увидев Нильса, дикие гуси
радостно загоготали и захлопали крыльями. А старая Акка Кебнекайсе выступила
вперед и сказала:
     - Ты первый человек, от которого мы видели добро, и стая позволяет тебе
остаться с нами.

        Глава IV

        НОВЫЕ ДРУЗЬЯ И НОВЫЕ ВРАГИ

        1

     Пять дней летел уже Нильс с  дикими гусями. Теперь он не боялся упасть,
а спокойно сидел на спине Мартина, поглядывая направо и налево.
     Синему  небу конца-края нет,  воздух легкий, прохладный, будто в чистой
воде в нем купаешься. Облака взапуски бегут  за стаей:  то  догонят  ее,  то
отстанут, то собьются в кучу, то снова разбегутся, как барашки по полю.
     А то вдруг небо потемнеет, покроется черными тучами, и Нильсу  кажется,
что  это  не тучи, а  какие-то огромные возы, нагруженные мешками,  бочками,
котлами, надвигаются со всех сторон на стаю. Возы с грохотом сталкиваются.
     Из мешков  сыплется крупный, как горох, дождь,  из бочек  и котлов льет
ливень.
     А  потом  опять,  куда  ни  глянь,  - открытое небо,  голубое,  чистое,
прозрачное. И земля внизу вся как на ладони.
     Снег уже совсем стаял,  и крестьяне  вышли в поле  на  весенние работы.
Волы, покачивая рогами, тащат за собой тяжелые плуги.
     -  Га-га-га!  - кричат  сверху  гуси. -  Поторапливайтесь! А  то и лето
пройдет, пока вы доберетесь до края поля.
     Волы не остаются в долгу. Они задирают головы и мычат:
     - М-м-медленно, но верно! М-м-медленно, но верно! Вот по  крестьянскому
двору бегает баран. Его только что остригли и выпустили из хлева.
     - Баран, баран! - кричат гуси. - Шубу потерял!
     - Зато бе-е-егать легче, бе-е-е-гать легче! - кричит в ответ баран.
     А  вот  стоит  собачья будка. Гремя цепью, около нее кружит  сторожевая
собака.
     - Га-га-га! - кричат крылатые путешественники. - Какую красивую цепь на
тебя надели!
     -  Бродяги! - лает им  вслед собака. - Бездомные  бродяги!  Вот вы  кто
такие!
     Но гуси даже не удостаивают ее ответом. Собака лает - ветер носит.
     Если дразнить было некого, гуси просто перекликались друг с другом.
     - Где ты?
     - Я здесь!
     - Ты здесь?
     - Я тут!
     И лететь им было веселее. Да  и Нильс не скучал. Но все-таки иногда ему
хотелось пожить по-человечески. Хорошо  бы посидеть  в настоящей комнате, за
настоящим  столом, погреться у настоящей печки. И на кровати поспать было бы
неплохо!  Когда это  еще будет! Да и  будет ли когда-нибудь!  Правда, Мартин
заботился  о нем и  каждую  ночь прятал  у себя  под  крылом, чтобы Нильс не
замерз. Но не так-то легко человеку жить под птичьим крылышком!
     А хуже всего  было  с едой. Дикие гуси  вылавливали  для  Нильса  самые
лучшие водоросли и каких-то водяных пауков. Нильс  вежливо благодарил гусей,
но отведать такое угощение не решался.
     Случалось, что Нильсу везло, и в лесу, под  сухими листьями, он находил
прошлогодние  орешки.  Сам-то он  не мог их  разбить. Он  бежал  к  Мартину,
закладывал орех  ему  в клюв, и Мартин  с треском  раскалывал скорлупу. Дома
Нильс  так же колол грецкие орехи, только закладывал их не в гусиный клюв, а
в дверную щель.
     Но орехов  было  очень мало.  Чтобы  найти  хоть  один  орешек,  Нильсу
приходилось иногда чуть  не час бродить  по  лесу, пробираясь сквозь жесткую
прошлогоднюю траву, увязая в сыпучей хвое, спотыкаясь о хворостинки.
     На каждом шагу его подстерегала опасность.
     Однажды на него вдруг напали муравьи. Целые полчища огромных пучеглазых
муравьев  окружили его со всех сторон. Они  кусали его, обжигали своим ядом,
карабкались на него, заползали за шиворот и в рукава.
     Нильс  отряхивался, отбивался от них  руками  и  ногами,  но,  пока  он
справлялся с одним врагом, на него набрасывалось десять новых.
     Когда он прибежал  к болоту, на котором расположилась для ночевки стая,
гуси даже не сразу узнали его  - весь он, от  макушки до пяток, был облеплен
черными муравьями.
     - Стой, не шевелись! - закричал Мартин и  стал быстро-быстро склевывать
одного муравья за другим.

        2

     Целую ночь после этого Мартин, как нянька, ухаживал за Нильсом.
     От муравьиных укусов лицо,  руки и  ноги  у Нильса стали  красные,  как
свекла, и покрылись огромными волдырями. Глаза затекли,  тело ныло и горело,
точно после ожога.
     Мартин собрал большую кучу  сухой травы - Нильсу для подстилки, а потом
обложил его с ног до головы мокрыми липкими листьями, чтобы оттянуть жар.
     Как только листья подсыхали, Мартин  осторожно снимал их клювом, окунал
в болотную воду и снова прикладывал к больным местам.
     К утру  Нильсу стало полегче,  ему даже удалось  повернуться на  другой
бок.
     - Кажется, я уже здоров, - сказал Нильс.
     - Какое там здоров! - проворчал Мартин. - Не разберешь, где у тебя нос,
где глаз. Все  распухло.  Ты бы сам не  поверил, что  это ты, если б  увидел
себя!  За  один  час  ты  так  растолстел,  будто  тебя  год чистым  ячменем
откармливали.
     Кряхтя  и  охая, Нильс высвободил из-под  мокрых  листьев  одну руку  и
распухшими, негнущимися пальцами стал ощупывать лицо.
     И верно, лицо было  точно туго надутый мяч. Нильс с трудом нашел кончик
носа, затерявшийся между вздувшимися щеками.
     - Может, надо почаще менять листья? - робко спросил  он Мартина. -  Как
ты думаешь? А? Может, тогда скорее пройдет?
     -  Да куда же чаще!  - сказал Мартин. - Я  и так  все время взад-вперед
бегаю. И надо же тебе было в муравейник залезть!
     - Разве я знал, что там муравейник? Я не знал! Я орешки искал.
     - Ну, ладно, не вертись, - сказал Мартин и  шлепнул ему на лицо большой
мокрый лист. - Полежи спокойно, а я сейчас приду.
     И Мартин куда-то  ушел. Нильс только слышал, как зачмокала  и захлюпала
под его лапами  болотная вода. Потом  чмоканье стало тише и  наконец затихло
совсем.
     Через несколько минут в болоте снова зачмокало и зачавкало, сперва чуть
слышно, где-то вдалеке, а потом все громче, все ближе и ближе.
     Но теперь шлепали по болоту уже четыре лапы.
     "С кем  это он  идет?"  - подумал  Нильс  и  завертел  головой, пытаясь
сбросить примочку, закрывавшую все лицо.
     - Пожалуйста, не вертись! - раздался  над  ним строгий голос Мартина. -
Что за беспокойный больной! Ни на минуту одного нельзя оставить!
     - А ну-ка, дай я посмотрю, что с ним такое, - проговорил другой гусиный
голос, и кто-то приподнял лист с лица Нильса.
     Сквозь щелочки глаз Нильс увидел Акку Кебнекайсе.
     Она  долго с удивлением  рассматривала Нильса, потом покачала головой и
сказала:
     -  Вот  уж  никогда  не  думала,  что  от  муравьев  такая  беда  может
приключиться! Гусей-то они не трогают, знают, что гусь их не боится...
     -  Раньше  а  я  их не боялся, - обиделся Нильс. - Раньше  я никого  не
боялся.
     -  Ты  и теперь  никого  не  должен  бояться,  -  сказала  Акка.  -  Но
остерегаться  должен многих. Будь всегда наготове.  В лесу  берегись лисы  и
куницы.  На берегу  озера помни  о выдре. В  ореховой роще избегай  кобчика.
Ночью прячься  от совы, днем не попадайся  на глаза орлу и  ястребу. Если ты
идешь  по  густой траве, ступай осторожно  и  прислушивайся,  не  ползет  ли
поблизости  змея. Если с тобой заговорит  сорока,  не доверяй  ей,  - сорока
всегда обманет.
     -  Ну, тогда мне  все равно пропадать, - сказал Нильс. - Разве уследишь
за всеми сразу? От одного спрячешься, а другой тебя как раз и схватит.
     -  Конечно, одному тебе со всеми  не справиться, - сказала Акка. - Но в
лесу и в поле живут не  только наши враги, у нас есть и друзья. Если  в небе
покажется орел, тебя предупредит белка. О том, что крадется лиса, пролопочет
заяц. О том, что ползет змея, прострекочет кузнечик.
     - Чего ж они все молчали,  когда я  в муравьиную  кучу лез? - проворчал
Нильс.
     -  Ну, надо  и  самому голову иметь  на  плечах,  - ответила Акка. - Мы
проживем  здесь три дня. Болото тут хорошее, водорослей сколько душе угодно,
а  путь  нам  предстоит  долгий.  Вот  я и  решила - пусть  стая отдохнет да
подкормится. Мартин тем временем  тебя подлечит. На  рассвете четвертого дня
мы полетим дальше.
     Акка кивнула головой и неторопливо зашлепала по болоту.

        3

     Это были трудные дни для Мартина. Нужно было и лечить Нильса, и кормить
его. Сменив примочку из мокрых листьев и подправив подстилку, Мартин бежал в
ближний лесок на поиски орехов. Два раза он возвращался ни с чем.
     - Да ты просто не умеешь искать! - ворчал Нильс. - Разгребай хорошенько
листья. Орешки всегда на самой земле лежат.
     - Знаю  я.  Да  ведь тебя  надолго одного не  оставишь!.. А лес  не так
близко. Не успеешь добежать, сразу назад надо.
     - Зачем же ты пешком бегаешь? Ты бы летал.
     - А ведь верно! - обрадовался Мартин. - Как это я сам не догадался! Вот
что значит старая привычка!
     На третий день Мартин  прилетел  совсем скоро, и  вид у него был  очень
довольный.  Он опустился  около Нильса и,  не  говоря ни слова, во  всю ширь
разинул  клюв. И  оттуда один  за  другим  выкатилось шесть ровных,  крупных
орехов.  Таких красивых  орехов Нильс  никогда  еще  не  находил. Те, что он
подбирал на земле, всегда были уже подгнившие, почерневшие от сырости.
     - Где это ты нашел такие орешки?! - воскликнул Нильс. - Точно из лавки.
     - Ну хоть и не из лавки, - сказал Мартин, - а вроде того.
     Он подхватил самый крупный орешек и сдавил  его клювом. Скорлупа звонко
хрустнула, и на ладонь Нильса упало свежее золотистое ядрышко.
     - Эти орехи дала  мне из  своих запасов белка Сирле, - гордо проговорил
Мартин. - Я познакомился с ней  в лесу. Она сидела  на  сосне перед дуплом и
щелкала орешки для своих бельчат. А я мимо летел. Белка так удивилась, когда
увидела  меня,  что  даже  выронила орешек.  "Вот,  -  думаю, -  удача!  Вот
повезло!"  Приметил я,  куда орешек  упал, и скорее  вниз. Белка  за мной. С
ветки на ветку перепрыгивает и ловко так - точно по воздуху летает. Я думал,
ей  орешка  жалко,  белки  ведь  народ  хозяйственный.  Да  нет,  ее  просто
любопытство разобрало: кто я, да откуда, да отчего у меня крылья белые?  Ну,
мы  и разговорились. Она  меня даже к себе пригласила на бельчат посмотреть.
Мне  хоть  и  трудновато  среди  веток  летать, да неловко было  отказаться.
Посмотрел.  А потом она меня орехами угостила и на прощанье вон  еще сколько
дала -  едва в клюве поместились. Я даже  поблагодарить ее не  мог -  боялся
орехи растерять.
     - Вот это  нехорошо, - сказал Нильс, запихивая орешек в рот. - Придется
мне самому ее поблагодарить.

        4

     На другое утро Нильс проснулся чуть свет.  Мартин еще спал, спрятав, по
гусиному обычаю, голову под крыло.
     Нильс  легонько шевельнул ногами, руками, повертел головой. Ничего, все
как будто в порядке.
     Тогда он осторожно, чтобы не  разбудить  Мартина,  выполз из-под вороха
листьев и побежал к болоту. Он выискал кочку посуше и покрепче, взобрался на
нее и, став на четвереньки, заглянул в неподвижную черную воду.
     Лучшего  зеркала и  не надо  было! Из блестящей  болотной жижи  на него
глядело его  собственное лицо. И все на месте,  как полагается: нос как нос,
щеки как щеки, только правое ухо чуть-чуть больше левого.
     Нильс встал,  отряхнул мох  с  коленок  и  зашагал  к  лесу.  Он  решил
непременно разыскать белку Сирле.
     Во-первых,  надо  поблагодарить ее за угощение, а  во-вторых, попросить
еще орехов - про запас. И бельчат хорошо бы заодно посмотреть.
     Пока Нильс добрался до опушки, небо совсем посветлело.
     "Надо  скорее  идти,  -  заторопился  Нильс. -  А то Мартин проснется и
пойдет меня искать".
     Но  все  получилось не так,  как думал  Нильс.  С  самого начала ему не
повезло.
     Мартин говорил,  что белка живет на сосне. А сосен в  лесу очень много.
Поди-ка угадай, на какой она живет!
     "Спрошу кого-нибудь", - подумал Нильс, пробираясь по лесу.
     Он старательно обходил каждый пень, чтобы не попасть снова в муравьиную
засаду,  прислушивался  к  каждому  шороху  и,  чуть  что,  хватался за свой
ножичек, готовясь отразить нападение змеи.
     Он шел так осторожно,  так часто оглядывался,  что даже не заметил, как
наткнулся на  ежа.  Еж  принял  его прямо в  штыки, выставив навстречу сотню
своих иголок. Нильс попятился назад  и, отступив на почтительное расстояние,
вежливо сказал:
     - Мне нужно у вас кое-что разузнать. Не можете ли вы хотя  бы  на время
убрать ваши колючки?
     - Не могу! - буркнул еж и плотным колючим шаром покатился мимо Нильса.
     - Ну что ж! - сказал Нильс. - Найдется кто-нибудь посговорчивей.
     И  только  он сделал  несколько шагов,  как  откуда-то  сверху на  него
посыпался настоящий град: кусочки сухой коры, хворостинки, шишки. Одна шишка
просвистела  у  самого его  носа,  другая ударила по  макушке. Нильс почесал
голову, отряхнул мусор и с опаской поглядел вверх.
     Прямо   над  его   головой   на  широколапой   ели  сидела   остроносая
длиннохвостая  сорока  и старательно сбивала клювом черную шишку. Пока Нильс
разглядывал сороку и придумывал, как бы с  ней заговорить, сорока справилась
со своей работой, и шишка стукнула Нильса по лбу.
     - Чудно! Прекрасно! Прямо в цель! Прямо в цель! - затараторила сорока и
шумно захлопала крыльями, прыгая по ветке.
     - По-моему, вы не очень-то удачно выбрали цель, - сердито сказал Нильс,
потирая лоб.
     -  Чем  же  плохая  цель? Очень  хорошая  цель.  А ну-ка постойте здесь
минутку, я еще  с той ветки попробую. - И сорока вспорхнула на ветку повыше.
-  Кстати,  как  вас  зовут? Чтобы я  знала, в  кого целюсь! - крикнула  она
сверху.
     - Зовут-то меня Нильсом. Только, право, вам не стоит трудиться. Я и так
знаю, что  вы  попадете. Лучше  скажите, где тут живет белка Сирле. Мне  она
очень нужна.
     - Белка Сирле? Вам  нужна белка Сирле? О, мы с  ней старые  друзья! Я с
удовольствием вас провожу до самой  ее  сосны. Это  недалеко. Идите  за мной
следом. Куда я - туда и вы. Куда я - туда и вы. Прямо к ней и придете.
     С этими  словами она перепорхнула на  клен, с клена перелетела  на ель,
потом на осину, потом опять на клен, потом снова на ель...
     Нильс метался за ней туда и сюда, не отрывая глаз от черного вертлявого
хвоста, мелькавшего среди веток. Он спотыкался  и падал, опять  вскакивал  и
снова бежал за сорочьим хвостом.
     Лес становился  гуще  и темнее, а сорока все  перепрыгивала с ветки  на
ветку, с дерева на дерево.
     И вдруг она взвилась в воздух, закружилась над Нильсом и затараторила:
     - Ах,  я  совсем  забыла, что иволга  звала меня  нынче в  гости!  Сами
понимаете, что опаздывать невежливо. Вам придется меня  немного подождать. А
пока всего доброго, всего доброго! Очень приятно было с вами познакомиться.
     И сорока улетела.

        5

     Целый  час  выбирался  Нильс из лесной чащи. Когда он  вышел на опушку,
солнце уже стояло высоко в небе.
     Усталый и голодный, Нильс присел на корявый корень.
     "Вот  уж посмеется надо мной  Мартин, когда узнает, как  одурачила меня
сорока... И  что я ей сделал? Правда, один раз я разорил сорочье гнездо,  но
ведь  это  было в прошлом году,  и не здесь, а  в Вестменхеге. Ей-то  откуда
знать!"
     Нильс тяжело вздохнул и с досадой  стал носком башмачка ковырять землю.
Под  ногами  у него  что-то хрустнуло. Что  это? Нильс наклонился. На  земле
лежала ореховая скорлупа. Вот еще одна. И еще, и еще.
     "Откуда это здесь столько ореховой  скорлупы? - удивился Нильс. - Уж не
на этой ли самой сосне живет белка Сирле?"
     Нильс медленно  обошел  дерево,  всматриваясь  в густые  зеленые ветки.
Никого не было видно. Тогда Нильс крикнул что было силы:
     - Не здесь ли живет белка Сирле?
     Никто не ответил.
     Нильс приставил ладони ко рту и опять закричал:
     - Госпожа Сирле! Госпожа Сирле! Ответьте, пожалуйста, если вы здесь!
     Он  замолчал и  прислушался. Сперва все было  по-прежнему  тихо,  потом
сверху до него донесся тоненький, приглушенный писк.
     - Говорите, пожалуйста, погромче! - опять закричал Нильс.
     И снова до него  донесся только жалобный писк. Но на  этот раз писк шел
откуда-то из кустов, около самых корней сосны.
     Нильс подскочил к кусту и притаился. Нет, ничего не слышно - ни шороха,
ни звука.
     А над головой опять кто-то запищал, теперь уже совсем громко.
     "Полезу-ка  посмотрю, что там  такое",  - решил  Нильс  и, цепляясь  за
выступы коры, стал карабкаться на сосну.
     Карабкался он долго. На каждой  ветке останавливался, чтобы отдышаться,
и снова лез вверх.
     И чем выше он взбирался, тем громче и ближе раздавался тревожный писк.
     Наконец Нильс увидел большое дупло.
     Из черной дыры, как из окна, высовывались четыре маленьких бельчонка.
     Они вертели во все стороны острыми мордочками, толкались, налезали друг
на друга, путаясь  длинными  голыми хвостами. И все  время, ни  на минуту не
умолкая, пищали в четыре рта, на один голос.
     Увидев  Нильса, бельчата от удивления замолкли на секунду, а потом, как
будто набравшись новых сил, запищали еще пронзительнее.
     -  Тирле  упал!  Тирле  пропал! Мы  тоже  упадем! Мы  тоже пропадем!  -
верещали бельчата.
     Нильс даже зажал уши, чтобы не оглохнуть.
     - Да не галдите вы! Пусть один говорит. Кто там у вас упал?
     - Тирле  упал! Тирле! Он  влез на спину Дирле, а Пирле толкнул Дирле, и
Тирле упал.
     - Постойте-ка,  я  что-то  ничего  не пойму:  тирле-дирле, дирле-тирле!
Позовите-ка мне белку Сирле. Это ваша мама, что ли?
     -  Конечно, это наша мама! Только ее нет, она ушла,  а Тирле  упал. Его
змея укусит, его ястреб заклюет, его куница съест. Мама! Мама! Иди сюда!
     - Ну,  вот что, - сказал Нильс, - забирайтесь-ка поглубже в дупло, пока
вас и  вправду куница не  съела, и  сидите тихонько.  А я полезу вниз, поищу
вашего Мирле - или как его там зовут!
     - Тирле! Тирле! Его зовут Тирле!
     - Ну Тирле так Тирле, - сказал Нильс и осторожно стал спускаться.

        6

     Нильс искал бедного Тирле недолго. Он направился прямо к кустам, откуда
раньше слышался писк.
     - Тирле, Тирле! Где ты? - кричал он, раздвигая густые ветки.
     Из глубины кустарника в ответ ему кто-то тихонько пискнул.
     - Ага, вот ты где! - сказал Нильс и смело полез вперед, ломая по дороге
сухие стебли и сучки.
     В самой гуще кустарника он увидел серый комочек шерсти с реденьким, как
метелочка,  хвостиком.  Это  был  Тирле.  Он  сидел  на  тоненькой  веточке,
вцепившись в нее всеми  четырьмя лапками, и так дрожал со страху, что  ветка
раскачивалась под ним, точно от сильного ветра.
     Нильс поймал кончик ветки и, как на канате, подтянул к себе Тирле.
     - Перебирайся ко мне на плечи, - скомандовал Нильс.
     - Я боюсь! Я упаду! - пропищал Тирле.
     -  Да ты уже упал, больше падать  некуда! Лезь скорее!  Тирле осторожно
оторвал от ветки одну лапу  и вцепился в  плечо Нильса. Потом он вцепился  в
пего второй лапой и наконец весь, вместе с трясущимся хвостом, перебрался на
спину к Нильсу.
     - Держись покрепче! Только когтями не очень-то впивайся, - сказал Нильс
и, сгибаясь под своей ношей, медленно побрел в обратный путь. - Ну и тяжелый
же ты! - вздохнул он, выбравшись из чащи кустарника.
     Он остановился, чтобы немного передохнуть, как вдруг знакомый скрипучий
голос затрещал прямо у него над головой:
     - А вот и я! Вот и я!
     Это была длиннохвостая сорока.
     - Что  это  у вас  на  спине? Очень  интересно, что  это  вы несете?  -
стрекотала сорока.
     Нильс  ничего  не ответил и  молча направился к сосне.  Но не  успел он
сделать  и  трех  шагов,  как  сорока  пронзительно  закричала,   затрещала,
захлопала крыльями.
     - Разбой среди бела дня! У белки Сирле похитили бельчонка! Разбой среди
бела дня! Несчастная мать! Несчастная мать!
     - Никто меня не похищал - я сам упал! - пискнул Тирле.
     Однако сорока и слушать ничего не хотела.
     - Несчастная мать! Несчастная мать! - твердила она. А потом сорвалась с
ветки и стремительно полетела в глубь леса, выкрикивая на лету все одно и то
же:
     - Разбой среди бела дня! У белки Сирле украли бельчонка! У  белки Сирле
украли бельчонка!
     - Вот пустомеля! - сказал Нильс и полез на сосну.

        7

     Нильс был уже на полпути, как вдруг услышал какой-то глухой шум.
     Шум приближался, становился все громче, и скоро  весь воздух наполнился
птичьим криком и хлопаньем тысячи крыльев.
     Со всех сторон к сосне слетались встревоженные птицы, а между ними взад
и вперед сновала длиннохвостая сорока и громче всех кричала:
     -  Я сама его видела!  Своими глазами видела! Этот разбойник Нильс унес
бельчонка! Ищите вора! Ловите его! Держите его!
     - Ой, я боюсь! - прошептал Тирле. - Они тебя заклюют, а я опять упаду!
     - Ничего не будет, они нас даже не увидят, - храбро сказал Нильс. А сам
подумал: "А ведь и верно - заклюют!"
     Но все обошлось благополучно.
     Под прикрытием  веток Нильс  с  Тирле  на  спине  добрался  наконец  до
беличьего гнезда.
     На краю дупла сидела белка Сирле и хвостом вытирала слезы.
     А над ней кружилась сорока и без умолку трещала:
     - Несчастная мать! Несчастная мать!
     - Получайте вашего сына,  - тяжело  пыхтя,  сказал Нильс  и, точно куль
муки, сбросил Тирле в отверстие дупла.
     Увидев Нильса, сорока замолчала на  минуту, а потом решительно тряхнула
головой и застрекотала еще громче:
     - Счастливая мать! Счастливая  мать!  Бельчонок спасен!  Храбрый  Нильс
спас бельчонка! Да здравствует Нильс!
     А счастливая мать обняла Тирле всеми четырьмя лапами, нежно гладила его
пушистым хвостом и тихонько посвистывала от радости.
     И вдруг она повернулась к сороке.
     -  Постой-ка,  -  сказала  она, - кто же  это говорил, что Нильс  украл
Тирле?
     -  Никто не  говорил! Никто не говорил! - протрещала сорока я на всякий
случай  отлетела   подальше.  -  Да  здравствует  Нильс!  Бельчонок  спасен!
Счастливая мать  обнимает свое  дитя!  - кричала она, перелетая  с дерева на
дерево.
     -  Ну,  понесла  на своем хвосте последние  новости! - сказала  белка и
бросила ей вслед старую шишку.

        8

     Только к концу дня Нильс вернулся домой - то есть не домой, конечно,  а
к болоту, где отдыхали гуси.
     Он принес полные карманы орехов и два прутика,  сверху донизу унизанные
сухими грибами.
     Все это подарила ему на прощание белка Сирле.
     Она проводила Нильса  до  опушки  леса  и  долго еще махала  ему  вслед
золотистым хвостом.  Она бы  проводила его  и дальше, но не могла: по ровной
дороге белке ходить так же трудно, как человеку по деревьям.
     А лесные птицы проводили Нильса до самого болота. Они кружились над его
головой и на все голоса распевали в его честь звонкие песни.
     Длиннохвостая  сорока  старалась  больше  всех и  пронзительным голосом
выкрикивала:
     - Да здравствует Нильс! Да здравствует храбрый Нильс!
     На   другое  утро  стая  покинула  болото.   Гуси  построились   ровным
треугольником, и старая Акка Кебнекайсе повела их в путь.
     - Летим к Глиммингенскому замку! - крикнула Акка.
     -  Летим к  Глиммингенскому замку!  - передавали  гуси  друг  другу  по
цепочке.
     - Летим к Глиммингенскому замку! - закричал Нильс в самое ухо Мартину.

        Глава V

        ВОЛШЕБНАЯ ДУДОЧКА

        1

     Со  всех сторон Глиммингенский замок окружен  горами. И даже сторожевые
башни замка кажутся вершинами гор.
     Нигде  не  видно ни входов, ни выходов. Толщу каменных  стен  прорезают
лишь  узкие,  как  щели, окошки,  которые  едва  пропускают дневной  свет  в
мрачные, холодные залы.
     В  далекие незапамятные  времена эти стены  надежно защищали обитателей
замка от набегов воинственных соседей.
     Но  в те  дни, когда  Нильс Хольгерсон путешествовал в  компании  диких
гусей, люди больше не жили в Глиммингенском замке и в его заброшенных покоях
хранили только зерно.
     Правда, это вовсе не значит, что замок был  необитаем.  Под его сводами
поселились совы  и  филин,  в  старом  развалившемся очаге  приютилась дикая
кошка, летучие мыши были угловыми жильцами, а на крыше построили себе гнездо
аисты.
     Не  долетев немного до  Глиммингенского  замка,  стая  Акки  Кебнекайсе
опустилась на уступы глубокого ущелья.
     Лет сто тому назад, когда Акка  в первый  раз вела стаю на север, здесь
бурлил горный поток. А теперь на самом дне ущелья  едва пробивался тоненькой
струйкой  ручеек.  Но  все-таки  это  была   вода.  Поэтому-то  мудрая  Акка
Кебнекайсе и привела сюда свою стаю.
     Не успели гуси  устроиться на  новом месте,  как сразу же к  ним явился
гость. Это был аист Эрменрих, самый старый жилец Глиммингенского замка.
     Аист -  очень нескладная  птица. Шея и туловище у него немногим больше,
чем у обыкновенного домашнего гуся, а крылья почему-то огромные, как у орла.
А что за ноги у аиста! Словно две  тонкие жерди, выкрашенные в красный цвет.
И  что за клюв! Длинный-предлинный, толстый,  а приделан к  совсем маленькой
головке. Клюв так и  тянет  голову книзу.  Поэтому аист всегда ходит повесив
нос, будто вечно чем-то озабочен и недоволен.
     Приблизившись к старой гусыне, аист Эрменрих  поджал, как  того требует
приличие, одну ногу к самому  животу и поклонился так низко, что его длинный
нос застрял в расщелине между камнями.
     -  Рада  вас  видеть,  господин Эрменрих,  -  сказала Акка  Кебнекайсе,
отвечая  поклоном  на  его поклон.  - Надеюсь,  у вас  все благополучно? Как
здоровье вашей супруги? Что поделывают ваши почтенные соседки, тетушки совы?
     Аист попытался  было что-то  ответить, но клюв его прочно застрял между
камнями, и в ответ раздалось одно только бульканье.
     Пришлось нарушить все правила приличия, стать на обе ноги и, упершись в
землю покрепче, тащить свой клюв, как гвоздь из стены.
     Наконец аист справился с  этим делом  и, щелкнув  несколько раз клювом,
чтобы проверить, цел ли он, заговорил:
     - Ах,  госпожа  Кебнекайсе!  Не в  добрый  час  вы посетили наши места!
Страшная беда грозит этому дому...
     Аист горестно поник головой, и клюв его снова застрял между камнями.
     Недаром  говорят,  что  аист  только  для  того  открывает клюв,  чтобы
пожаловаться.  К  тому же  он  цедит слова так медленно,  что  их приходится
собирать, точно воду, по капле.
     -  Послушайте-ка,  господин Эрменрих, - сказала Акка Кебнекайсе,  -  не
можете ли  вы  как-нибудь вытащить  ваш  клюв  и рассказать, что у  вас  там
стряслось?
     Одним рывком аист выдернул клюв из расщелины и с отчаянием воскликнул:
     -  Вы  спрашиваете,  что  стряслось, госпожа Кебнекайсе?  Коварный враг
хочет разорить наши  жилища, сделать нас нищими и бездомными, погубить наших
жен и детей! И зачем только  я  вчера, не щадя клюва, целый день затыкал все
щели в гнезде! Да разве мою супругу переспоришь? Ей что ни говори, все как с
гуся вода...
     Тут аист Эрменрих смущенно захлопнул клюв. И как  это  у него сорвалось
насчет гуся!..
     Но Акка  Кебнекайсе  пропустила  его слова мимо  ушей. Она считала ниже
своего достоинства обижаться на всякую болтовню.
     -  Что  же  все-таки случилось?  -  спросила она.  -  Может быть,  люди
возвращаются в замок?
     - Ах, если бы так! - грустно сказал аист Эрменрих. - Этот враг страшнее
всего на свете, госпожа Кебнекайсе. Крысы, серые крысы подступают к замку! -
воскликнул он и опять поник головой.
     - Серые крысы? Что же вы молчали до сих пор? - воскликнула гусыня.
     - Да  разве я молчу? Я  все время только и твержу о них. Эти разбойники
не посмотрят, что мы тут столько лет живем.
     Они что хотят, то и делают. Пронюхали,  что в замке хранится зерно, вот
и решили захватить замок.  И ведь как  хитры, как хитры! Вы знаете, конечно,
госпожа Кебнекайсе, что завтра  в полдень на Кулаберге  будет  праздник? Так
вот, как раз сегодня ночью полчища серых крыс ворвутся в наш замок. И некому
будет  защищать  его.  На  сто верст кругом все  звери и птицы  готовятся  к
празднику. Никого теперь не разыщешь! Ах, какое несчастье! Какое несчастье!
     -  Не время проливать слезы, господин Эрменрих, -  строго  сказала Акка
Кебнекайсе.  -  Мы не  должны терять ни минуты. Я  знаю  одну старую гусыню,
которая не допустит, чтобы совершилось такое беззаконие.
     -  Уж  не собираетесь ли вы,  уважаемая  Акка, вступить  в бой с серыми
крысами? - усмехнулся аист.
     - Нет, -  сказала Акка Кебнекайсе, - но у меня в стае есть один храбрый
воин, который справится со всеми крысами, сколько бы их ни было.
     - Нельзя ли посмотреть на этого силача? - спросил Эрменрих, почтительно
склонив голову.
     - Что ж, можно, - ответила Акка. - Мартин! Мартин! - закричала она.
     Мартин проворно подбежал и вежливо поклонился гостю.
     -  Это  и  есть  ваш  храбрый  воин? - насмешливо  спросил Эрменрих.  -
Неплохой гусь, жирный.
     Акка ничего не ответила и, обернувшись к Мартину, сказала:
     - Позови Нильса.
     Через минуту Мартин вернулся с Нильсом на спине.
     - Послушай, -  сказала Нильсу старая гусыня, - ты должен  помочь мне  в
одном важном деле. Согласен ли ты лететь со мной в Глиммингенский замок?
     Нильс был очень польщен. Еще бы, сама Акка Кебнекайсе обращается к нему
за  помощью. Но не  успел он произнести и слова,  как аист  Эрменрих,  точно
щипцами, подхватил  его своим  длинным  клювом,  подбросил, снова  поймал на
кончик собственного носа, опять подбросил и опять поймал...
     Семь раз проделал он этот фокус, а потом посадил Нильса на спину старой
гусыне и сказал:
     - Ну,  если крысы узнают,  с кем им придется иметь дело,  они, конечно,
разбегутся в  страхе. Прощайте! Я лечу предупредить госпожу Эрменрих  и моих
почтенных соседей, что сейчас к ним пожалует их спаситель. А то они насмерть
перепугаются, когда увидят вашего великана.
     И, щелкнув еще раз клювом, аист улетел.

        2

     В  Глиммингенском  замке  был  переполох.  Все  жильцы  побросали  свои
насиженные места и сбежались на крышу угловой башни, - там жил аист Эрменрих
со своей аистихой.
     Гнездо у них  было отличное. Аисты  устроили его  на  старом  колесе от
телеги, выложили в несколько рядов прутьями и дерном, выстлали мягким мхом и
пухом. А снаружи гнездо обросло густой травой и даже мелким кустарником.
     Не зря аист Эрменрих и его аистиха гордились своим домом!
     Сейчас  гнездо  было  битком набито жильцами Глиммингенского  замка.  В
обыкновенное время  они старались  не  попадаться  друг  другу  на глаза, но
опасность, грозившая замку, сблизила всех.
     На краю гнезда сидели две почтенные тетушки совы. Они испуганно хлопали
круглыми глазами и наперебой рассказывали страшные истории о кровожадности и
жестокости крыс.
     Одичавшая кошка спряталась на самом дне гнезда, у ног госпожи Эрменрих,
и  жалобно  мяукала,  как  маленький котенок.  Она  была уверена, что  крысы
загрызут ее первую, чтобы рассчитаться со всем кошачьим родом.
     А  по стенам  гнезда, опрокинувшись вниз головой,  висели летучие мыши.
Они были очень смущены. Как-никак, серые крысы приходились им родней. Бедные
летучие мыши все время чувствовали  на себе косые взгляды, как будто это они
были во всем виноваты.
     Посреди гнезда стоял аист Эрменрих.
     - Надо бежать, - решительно говорил он, - иначе мы все погибнем.
     - Ну да, погибнем, все  погибнем! - запищала кошка. - Разве у них  есть
сердце, у  этих  разбойников?  Они непременно  отгрызут мне хвост. -  И  она
укоризненно посмотрела на летучих мышей.
     -  Есть  о чем  горевать  - о  каком-то облезлом хвосте! -  возмутилась
старая  тетушка сова.  - Они способны  загрызть даже маленьких  птенчиков. Я
хорошо знаю  это отродье. Все крысы таковы. Да  и мыши  не  лучше!  - И  она
злобно сверкнула глазами.
     - Ах, что с нами будет, что с нами будет! - стонала аистиха.
     - Идут!  Идут!  -  ухнул вдруг  филин  Флимнеа.  Он  сидел  на  кончике
башенного шпиля и, как дозорный, смотрел по сторонам.
     Все, точно по команде, повернули головы и в ужасе застыли.
     В это время к гнезду подлетела Акка Кебнекайсе с Нильсом. Но никто даже
не  взглянул на  них. Как зачарованные,  все смотрели куда-то  вниз,  в одну
сторону.
     "Да что это с ними? Что они там увидели?" - подумал Нильс и приподнялся
на спине гусыни.
     Внизу за крепостным валом тянулась длинная  дорога,  вымощенная  серыми
камнями.
     На  первый взгляд - обыкновенная дорога. Но когда Нильс пригляделся, он
увидел, что  дорога эта движется, как живая,  шевелится, становится то шире,
то уже, то растягивается, то сжимается.
     - Да это крысы, серые крысы! - закричал Нильс. - Скорее летим отсюда!
     - Нет, мы останемся здесь,  - спокойно  сказала  Акка  Кебнекайсе. - Мы
должны спасти Глиммингенский замок.
     - Да вы, верно, не видите,  сколько их? Даже если бы я был мальчик  как
мальчик, я и то ничего не смог бы сделать.
     - Если бы ты  был большим, как настоящий  мальчик, ты ничего не смог бы
сделать, а теперь, когда ты маленький, как  воробей, ты  победишь всех серых
крыс. Подойди-ка к моему клюву, я должна сказать тебе кое-что на ухо.
     Нильс подошел к ней, и она долго что-то шептала ему.
     -  Вот  это  ловко! -  засмеялся  Нильс  и хлопнул  себя по  коленке. -
Запляшут они у нас!
     - Чш-ш, молчи! - зашипела старая гусыня.
     Потом она подлетела к филину Флимнеа и о чем-то стала шептаться с ним.
     И вдруг филин весело ухнул, сорвался со шпиля и куда-то полетел.

        3

     Было   уже  совсем  темно,  когда   серые  крысы  подступили  к  стенам
Глиммингенского замка. Трижды они  обошли  весь замок кругом, отыскивая хоть
какую-нибудь щель,  чтобы пробраться внутрь. Нигде ни  лазейки,  ни выступа,
некуда лапу просунуть, не за что уцепиться.
     После  долгих поисков  крысы  нашли наконец  камень,  который чуть-чуть
выпирал  из  стены.  Они  навалились  на него со всех  сторон, но  камень не
поддавался.   Тогда  крысы  стали  грызть  его  зубами,   царапать  когтями,
подкапывать под  ним землю. С разбегу они  кидались на  камень и повисали на
нем всей своей тяжестью.
     И  вот камень  дрогнул,  качнулся  и с  глухим  грохотом  отвалился  от
стены...
     Когда все затихло, крысы  одна  за  другой полезли в черное  квадратное
отверстие.  Они  лезли осторожно, то и дело останавливаясь.  В  чужом  месте
всегда можно наткнуться на засаду. Но нет, кажется, все спокойно - ни звука,
ни шороха.
     Тогда крысы уже смелее начали взбираться вверх по лестнице.
     В  больших  покинутых  залах целыми горами  лежало  зерно.  Крысы  были
голодны, а запах зерна такой соблазнительный! И все-таки крысы не тронули ни
одного зернышка.
     Может быть, это ловушка? Может быть, их хотят застигнуть врасплох? Нет!
Они не  поддадутся на эту  хитрость! Пока они не обрыщут весь замок,  нельзя
думать ни об отдыхе, ни о еде.
     Крысы  обшарили все темные  углы, все  закоулки,  все  ходы и переходы.
Нигде никого.
     Видно, хозяева замка струсили и бежали.
     Замок принадлежит им, крысам!
     Сплошной лавиной они ринулись  туда, где  кучами лежало зерно.  Крысы с
головой зарывались в сыпучие горы и жадно грызли золотистые пшеничные зерна.
Они  еще и  наполовину  не насытились, как  вдруг  откуда-то до  них донесся
тоненький, чистый звук дудочки.
     Крысы подняли морды и замерли.
     Дудочка замолкла, и крысы снова набросились на лакомый корм.
     Но  дудочка  заиграла опять. Сперва она  пела  чуть  слышно, потом  все
смелее, все громче, все увереннее. И вот наконец,  будто прорвавшись  сквозь
толстые стены, по всему замку раскатилась звонкая трель.
     Одна за другой  крысы оставляли добычу и  бежали на звук дудочки. Самые
упрямые ни за что не хотели  уходить -  жадно и быстро они догрызали крупные
крепкие зерна.  Но дудочка звала  их, она  приказывала им покинуть замок,  и
крысы не смели ее ослушаться.
     Крысы  скатывались   по   лестнице,  перепрыгивали  друг  через  друга,
бросались вниз прямо из  окон, словно  торопились  как можно скорее туда, во
двор, откуда неслась настойчивая и зовущая песня.
     Внизу, посредине замкового двора, стоял маленький человечек и наигрывал
па дудочке.
     Крысы плотным кольцом окружили его и,  подняв острые морды, не отрывали
от него глаз. Во дворе  уже и ступить было некуда, а из  замка сбегались все
новые и новые полчища крыс.
     Чуть только дудочка замолкала, крысы шевелили усами,  оскаливали пасти,
щелкали зубами. Вот сейчас они бросятся на маленького человечка и растерзают
его в клочки.
     Но дудочка играла снова, и крысы снова не смели шевельнуться.
     Наконец  маленький человечек собрал всех крыс  и  медленно  двинулся  к
воротам. А за ним покорно шли крысы.
     Человечек насвистывал на своей дудочке  и шагал все вперед и вперед. Он
обогнул  скалы  и  спустился в  долину. Он шел полями и  оврагами, и за  ним
сплошным потоком тянулись крысы.
     Уже звезды потухли в небе, когда маленький человечек подошел к озеру.
     У самого  берега, как лодка  на  привязи, покачивалась  на волнах серая
гусыня.
     Не  переставая  наигрывать  на  дудочке, маленький человечек прыгнул на
спину гусыни, и она поплыла к середине озера.
     Крысы заметались,  забегали вдоль берега, но дудочка еще звонче звенела
над озером, еще громче звала их за собой.
     Забыв обо всем на свете, крысы ринулись в воду...

        4

     Когда  вода сомкнулась над головой  последней  крысы,  гусыня  со своим
седоком поднялась в воздух.
     - Ты молодец, Нильс, - сказала Акка Кебнекайсе. - Ты хорошо справился с
делом. Ведь если бы у тебя не хватило силы все время играть, они бы загрызли
тебя.
     -  Да, признаться, я  сам  этого боялся,  - сказал Нильс. -  Они  так и
щелкали зубами, едва только я  переводил дух. И  кто  бы поверил,  что такой
маленькой  дудочкой  можно усмирить целое  крысиное  войско! - Нильс вытащил
дудочку из кармана и стал рассматривать ее.
     -  Эта дудочка  волшебная,  -  сказала  гусыня. -  Все  звери  и  птицы
слушаются ее. Коршуны,  как цыплята, будут клевать корм из твоих рук, волки,
как глупые щенки,  будут ласкаться к тебе, чуть только  ты заиграешь на этой
дудочке.
     - А где же вы ее взяли? - спросил Нильс.
     - Ее принес филин Флимнеа, - сказала гусыня,  - а филину  дал ее лесной
гном.
     - Лесной гном?! - воскликнул Нильс, и ему сразу стало не по себе.
     - Ну  да,  лесной  гном, - сказала гусыня.  -  Что  ты так перепугался?
Только  у  него  одного и есть  такая дудочка.  Кроме меня и старого  филина
Флимнеа, никто  про  это не  знает. Смотри, и  ты не проговорись никому.  Да
держи дудочку покрепче, не урони. Еще до восхода солнца филин Флимнеа должен
вернуть ее гному. Гном и так не хотел давать дудочку, когда услышал, что она
попадет в  твои руки. Уж филин уговаривал его, уговаривал... Еле уговорил. И
за что это гном так сердится на тебя?
     Нильс ничего не ответил.  Он притворился,  что  не  расслышал последних
слов Акки. На самом-то деле он прекрасно все слышал и очень испугался.
     "Значит, гном все еще помнит о моей проделке! - мрачно размышлял Нильс.
- Мало того, что я его в сачок поймал, да ведь как еще обманул! Только бы он
Акке ничего не сказал. Она строгая, справедливая, узнает - сейчас же выгонит
меня из стаи. Что со мной тогда будет?  Куда я такой  денусь?" - И он тяжело
вздохнул.
     - Что это ты вздыхаешь? - спросила Акка.
     -  Да  это я  просто зевнул. Что-то спать  хочется.  Он и вправду скоро
заснул, да так крепко, что даже не услышал, как они спустились на землю.
     Вся стая с шумом и криком  окружила их.  А Мартин растолкал всех,  снял
Нильса со спины старой гусыни и бережно спрятал у себя под крылом.
     - Ступайте, ступайте, - гнал он всех прочь. - Дайте человеку выспаться!
     Но долго спать Нильсу не пришлось.
     Еще не взошло  солнце,  а к диким гусям уже  прилетел аист Эрменрих. Он
непременно хотел  повидать  Нильса и выразить ему  благодарность  от  своего
имени и от имени всего своего семейства.
     Потом  появились летучие мыши.  В  обычные дни на рассвете они  ложатся
спать. Утро у них - вечером, а вечер - утром. И никто не может их уговорить,
что это непорядок. Но сегодня даже они отказались от своих привычек.
     Вслед за  летучими мышами прибежала кошка,  весело  помахивая уцелевшим
хвостом.
     Все  хотели  посмотреть  на  Нильса, все  хотели  приветствовать его  -
бесстрашного воина, победителя серых крыс.

        Глава VI

        ПРАЗДНИК НА ГОРЕ КУЛАБЕРГ

        1

     Не  успела стая  успокоиться после  ночных событий,  как уже пора  было
собираться на Кулаберг.
     -  Тебе  повезло! - говорили  дикие гуси Мартину. - Только  раз  в году
сходятся  вместе  все  звери  и птицы. Какие игры они затевают! Какие  танцы
заводят!
     - Что-то  я никогда не слышал  об  этом празднике, -  сказал Нильс. - А
ведь я учился в школе целых три года.
     -  Ничего  нет  удивительного,  что об  этом празднике ты не  слышал, -
сказала старая Акка.  - О великом празднике птиц и зверей не  слышал ни один
человек. И  ни  один  человек  не должен  знать  дороги,  которая  ведет  на
Кулаберг.
     Тут Акка Кебнекайсе пристально посмотрела на Нильса.
     "Верно, она не возьмет меня с собой, - подумал Нильс. - Ведь все-таки я
человек".
     Но он ни о чем не спросил Акку.
     Тем временем  гуси старательно готовились к  празднику. Приглаживали на
себе перышки, чтобы они лежали одно к  одному, мыли лапы, до блеска начищали
песком клювы.
     Только  Мартин  и  Нильс  сидели  в  сторонке  и старались не  обращать
внимания на все эти сборы. Они ни о чем не говорили, но прекрасно друг друга
понимали.
     Нильс думал о том, что ему,  конечно,  не бывать на Кулаберге, а Мартин
думал о  том,  что ему, конечно, придется остаться с  Нильсом. Не бросать же
товарища одного!
     Около полудня снова прилетел аист Эрменрих.
     С самого утра ему не сиделось на месте. Он уже раз пять летал на болото
и принес столько лягушек, что госпожа Эрменрих не знала, куда их девать.
     Теперь, глядя  на  господина  Эрменриха, никто  бы  не  сказал, что  он
открывает клюв только для того, чтобы пожаловаться  на судьбу. Каждым  своим
движением он, казалось, говорил, что нет на свете аиста счастливее, чем он.
     Когда  господин  Эрменрих   кончил  все  свои  поклоны,  приветствия  и
приседания, Акка Кебнекайсе отвела его в сторону и сказала:
     - Мне нужно с вами  серьезно  поговорить, господин Эрменрих. Сегодня мы
все отправляемся на Кулаберг. Вы знаете, с нашей стаей летит белый гусь и...
- тут старая Акка запнулась, - и его приятель. - Акка Кебнекайсе все-таки не
решилась назвать  Нильса человеком.  - Так вот я  хотела бы,  чтобы он  тоже
отправился с нами. Раньше я сама относилась к нему подозрительно, но  теперь
готова ручаться за него, как за любого из своей стаи. Я знаю, что он никогда
не выдаст нас людям. Я даже думаю... Но аист не дал ей кончить.
     -  Уважаемая  Акка Кебнекайсе,  -  важно произнес  аист. - Насколько  я
понимаю, вы говорите о Нильсе, который избавил от беды Глиммингенский замок?
О том самом Нильсе,  который вступил в единоборство с  тысячей серых крыс? О
великом  Нильсе, который, рискуя собственной жизнью, спас жизнь моей жене  и
моим детям? О Нильсе, который...
     -  Да,  да,  о  нем,  -  прервала Акка  Кебнекайсе  пышную  речь  аиста
Эрменриха. - Так что же вы посоветуете?
     -  Госпожа  Кебнекайсе,  -  торжественно сказал  аист  и так  энергично
стукнул клювом по камню, что тот раскололся, будто пустой орешек.  - Госпожа
Кебнекайсе,  я сочту за честь для себя, если  наш  спаситель Нильс  вместе с
нами отправится на Кулаберг. До сих пор я не могу  простить  себе, что вчера
так непочтительно обошелся с ним. И чтобы загладить свою  вину -  невольную,
прошу вас  помнить! - я  сам понесу его, разумеется  не в клюве,  а на своей
спине.
     Господин Эрменрих  тряхнул головой  и  с видом непоколебимой  решимости
взметнул свой клюв, точно копье, к небу.
     Когда Нильс узнал, что его берут на Кулаберг и что сам аист хочет нести
его, он готов был прыгать выше головы.  Это,  может быть, и не очень высоко,
но выше собственной головы не прыгнуть ни одному человеку.
     Наконец все сборы и приготовления были закончены.
     Аист подставил Нильсу свой клюв, и Нильс  вскарабкался по нему на спину
господина Эрменриха. Вся стая  вместе с аистом, Нильсом и Мартином двинулась
в путь.
     Только теперь Нильс по-настоящему понял, что значит летать.
     Дикие  гуси  не могли  угнаться  за  аистом точно так  же, как когда-то
Мартин не мог угнаться за дикими гусями.
     К  тому  же господин Эрменрих хотел  доставить Нильсу как можно  больше
удовольствий.  Поэтому он все время проделывал в воздухе  разные фокусы.  Он
просто  превзошел  самого себя  - то  взмывал к  самым облакам  и, расправив
крылья, неподвижно  застывал  в воздухе,  то камнем падал вниз, да так,  что
казалось, вот-вот разобьется о землю. А то принимался  вычерчивать в воздухе
круги -  сначала широкие, потом  все  уже и  уже, сначала плавно, потом  все
быстрее и быстрее, - так, что у Нильса дух захватывало.
     Да, это был настоящий полет!
     Нильс  едва успевал поворачиваться,  чтобы отыскать  глазами  стаю Акки
Кебнекайсе.
     Стая,  как всегда,  летела  в  строгом  порядке. Гуси мерно  взмахивали
крыльями. И, не отставая от других, как заправский дикий гусь, летел Мартин.

        2

     Крутые  склоны  горного  хребта Кулаберг  поднимаются  прямо из моря. У
подножия Кулаберга нет ни полоски земли или песка,  которая защищала  бы его
от  яростных  волн.  Тысячи  лет  упрямые  волны бьются  о  каменные  глыбы,
рассыпаясь шипучей  пеной. По  камешку, по песчинке  волны  вырыли  глубокие
пещеры,  пробили в скалистых  уступах  сводчатые ворота, врезались в глубину
гор широкими  заливами.  Море и его помощник  ветер  вытесали  здесь высокие
стены,  без  единой  зазубринки,   без  единой  морщинки,  такие  гладкие  и
блестящие, что даже самый лучший каменщик на свете и то бы им позавидовал.
     По  склонам  Кулаберга,  вцепившись  в камни крепкими  корнями,  растут
деревья. Морской ветер бьет их, пригибает книзу,  не дает поднять головы. Но
деревья не сдаются.  Они  приникают  к самой горе, и листва их, словно плющ,
стелется по голому камню.
     В глубине этого неприступного горного кряжа, невидимая и недоступная ни
одному человеку,  находится  площадка - такая  ровная, словно кто-то  срезал
гигантским ножом верхушку горы.
     Один  раз  в  году,  ранней  весной, сюда сходятся  все  четвероногие и
пернатые на великие игрища птиц и зверей.
     День для  этого  сборища выбирают  журавли. Они  отлично  предсказывают
погоду и наперед знают, когда будет дождь, а когда небо будет ясное.
     По древнему обычаю, звери и птицы на все время праздника заключают друг
с другом перемирие.  Зайчонок в  этот день  может спокойно прогуливаться под
боком у воронов, и ни один из крылатых разбойников  не посмеет  на него даже
каркнуть.  А дикие  гуси могут  без опаски прохаживаться  под  самым носом у
лисиц, и ни одна даже  не посмотрит на них. И все-таки звери держатся стаями
- так уж повелось из века в век.
     Прежде чем выбрать себе место, гуси хорошенько огляделись по сторонам.
     Совсем  рядом с  ними  поднимался  целый лес  ветвистых  рогов,  -  тут
расположились стада оленей.
     Неподалеку виднелся огненно-рыжий лисий пригорок.
     Еще дальше - серый пушистый холм; здесь сбились в кучу зайцы.
     Хотя  гуси и знали,  что  им не грозит никакая  опасность, они все-таки
выбрали для себя местечко подальше от лисиц.
     Все с нетерпением ждали начала праздника. А  больше всего  не терпелось
Нильсу.  Ведь  он был первый и единственный человек, которому  выпала  честь
увидеть игрища зверей и птиц.
     Но праздник не начинался, потому что, кроме стаи Акки Кебнекайсе, никто
из  пернатых еще не пожаловал на  Кулаберг. Нильс  во все  глаза смотрел, не
летят ли птичьи стаи. Сидя на спине господина Эрменриха, он видел все небо.
     Но птицы словно позабыли о сегодняшнем празднике.
     Небо  было  совсем  чистое, только далеко-далеко  над самым  горизонтом
повисло  небольшое  темное облачко. Это облачко  становилось  все  больше  и
больше. Оно двигалось прямо на Кулаберг и над самой площадкой, где собрались
звери, закружилось на месте.
     И  все  облако  пело,  свистело,   щебетало.  Оно  то  поднималось,  то
опускалось, звук то затихал,  то  разрастался. Вдруг это поющее облако разом
упало  на  землю  -  и вся  земля  запестрела красно-серо-зелеными  щеглами,
жаворонками, зябликами.
     Вслед за первым облаком показалось второе.  Где бы  оно ни проплывало -
над  деревенским хутором или над городской площадью, над усадьбой,  рудником
или заводом, -  отовсюду к нему  поднимались  с земли  словно  струйки серой
пыли.  Облако росло, ширилось,  и,  когда  оно  подошло к Кулабергу,  хлынул
настоящий воробьиный ливень.
     А па краю неба показалась черно-синяя грозовая туча. Она надвигалась на
Кулаберг, нагоняя на  всех страх.  Ни  один солнечный  луч не мог проникнуть
сквозь эту плотную завесу. Стало темно как ночью. Зловещий, скрипучий грохот
перекатывался по туче  из конца  в  конец,  и вдруг черный град посыпался на
Кулаберг.  Когда он  прошел, солнце  снова  засияло в небе,  а  по  площадке
расхаживали, хлопая крыльями и каркая, черные вороны, галки и прочий вороний
народ.
     А потом небо покрылось сотней точек и черточек, которые складывались то
в ровный треугольник, то вытягивались,  точно по линейке, в прямую линию, то
вычерчивали в  небе  полукруги. Это летели  из окрестных лесов и болот утки,
гуси, журавли, глухари...
     Как  заведено  на  Кулаберге  испокон веков,  игры  начинались  полетом
воронов.
     С  двух  самых отдаленных концов площадки вороны летели навстречу  друг
другу и,  столкнувшись  в воздухе, снова разлетались в разные  стороны. Сами
вороны находили, что  не может быть ничего  красивее  этого  танца. Но  всем
остальным он казался довольно-таки бестолковым и утомительным. Верно, потому
воронов и выпускали первыми, чтобы потом они уже не портили праздника.
     Наконец вороны угомонились.
     На площадку выбежали зайцы.
     Вот теперь-то пошло настоящее веселье!
     Зайцы прыгали, кувыркались через голову, кто катался по земле  колесом,
кто вертелся волчком, стоя  на одной лапе, кто ходил прямо на голове. Зайцам
и самим было весело, и смотреть на них было весело!
     Да и как же им  было не прыгать и не кувыркаться! Весна идет! Кончилась
холодная зима! Кончилось голодное время!
     После зайцев настала очередь глухарей.
     Глухари   расселись   на  дереве  -  в  блестящем  черном  оперении,  с
ярко-красными  бровями,  важные,  надутые. Первым завел свою песню  глухарь,
который сидел на самой верхней ветке. Он поднял хвост, открывая под  черными
перьями белую подкладку, вытянул шею, закатил глаза  и заговорил, засвистел,
затакал:
     - Зис! Зис! Так! Так! Так!
     Три глухаря, сидевшие пониже, подхватили его песню, и с ветки на ветку,
с сучка на сучок  эта песня  спускалась  по дереву,  пока  не затоковали все
глухари. Теперь все дерево пело и свистело, приветствуя долгожданную весну.
     Глухариная песня всех взяла за живое, все звери готовы были вторить ей.
А тетерева, не  дождавшись своей  очереди,  от избытка радости принялись  во
весь голос подтягивать:
     - О-р-р! О-р-р! О-р-р!
     Все были так поглощены пением, что никто не заметил, как одна  из лисиц
тихонько стала подкрадываться к стае Акки Кебнекайсе. Это был лис Смирре.
     - Дикие гуси! Берегитесь! Берегитесь! - закричал маленький воробушек.
     Смирре  бросился  на воробья  и одним ударом лапы расправился с ним. Но
гуси уже успели подняться высоко в воздух.
     Смирре так и завыл от ярости. Ведь столько  дней  и ночей лис только  о
том  и думал, как бы отомстить  Акке  и  ее  стае. Увидев всю стаю здесь, на
Кулаберге, он  забыл обо всех священных обычаях этого  весеннего  праздника,
забыл обо всем на свете.
     Нарушить мир на Кулаберге! Такого еще никогда не случалось!
     Когда звери  увидели, что Смирре пытался напасть на диких гусей, что он
убил воробья, гневу их не было предела. Даже  лисицы восстали против  своего
сородича.
     Тут же на месте был устроен суд.
     Приговор гласил:  "Тот,  кто  попрал вечный закон мира в  день великого
сборища зверей и птиц, навсегда изгоняется из своей стаи. Лис Смирре нарушил
этот закон - и лапа его не должна больше ступать по нашей земле".
     А для  того чтобы все знали, какое  преступление совершил Смирре, самая
старая из лисиц откусила ему кончик уха.
     Униженный, посрамленный, с откушенным ухом, лис Смирре бросился бежать,
а вслед ему несся яростный лай всей лисьей стаи...
     Пока  звери  чинили  расправу  над  лисом  Смирре,  глухари  и тетерева
продолжали свою песню. Такой уж характер  у этих  лесных птиц,  - когда  они
заводят песню, они ничего не видят, не слышат, не понимают.
     Наконец и сами певцы устали и замолкли.
     Теперь на площадку вышли олени. Это были прославленные борцы.
     Боролись  сразу  несколько  пар.  Олени  сталкивались  лбами,  рога  их
переплетались, из-под копыт взлетали  камни. Олени бросались друг на друга с
таким  боевым грозным ревом,  что всех зверей и птиц охватывал  воинственный
дух. Птицы расправляли крылья, звери точили когти. Весна пробуждала во  всех
новые силы, силы к борьбе и к жизни.
     Олени кончили борьбу как  раз вовремя, потому что,  глядя на них,  всем
другим тоже хотелось показать свою удаль,  и, того гляди, праздник  кончился
бы всеобщей дракой.
     -  Теперь  очередь журавлей! Теперь очередь журавлей!  - пронеслось над
Кулабергом.
     И вот  на площадке появились журавли - большие серые  птицы  на длинных
стройных  ногах,  с гибкой шеей,  с красным  хохолком  на  маленькой точеной
головке. Широко раскрыв  крылья, журавли  то взлетали,  то,  едва коснувшись
земли,  быстро  кружились на одной ноге. Казалось, на площадке  мелькают  не
птицы, а серые  тени.  Кто научил журавлей  скользить так легко  и бесшумно?
Может  быть,  туман,  стелющийся над болотами?  Может  быть, вольный  ветер,
проносящийся над землей? Или облака, проплывающие в небе?
     Все  на  Кулаберге,  словно  завороженные,  следили за журавлями. Птицы
тихонько  поднимали  и  опускали  крылья,  звери покачивались  из стороны  в
сторону:  одни - похлопывали хвостами  в  лад  журавлиному танцу,  другие  -
наклоняли рога.
     Журавли  кружились  до  тех  пор,  пока солнце  не  скрылось за горными
уступами. И когда их серые  крылья  слились с серыми сумерками, они взмыли в
небо и пропали вдали.
     Праздник кончился.
     Держась  поближе к своим стадам и стаям, птицы и звери спешили покинуть
Кулаберг.

        3

     Было   уже   совсем   темно,  когда  гуси   снова  вернулись  к  стенам
Глиммингенского замка.
     -  Сегодня все могут спокойно  выспаться, - сказала Акка. - Лиса Смирре
можно не бояться. А завтра на рассвете - в путь.
     Гуси были рады отдыху. Подвернув головы под крылья, они  сразу заснули.
Не спал только Нильс.
     Глубокой ночью Нильс тихонько выполз из-под крыла Мартина. Он огляделся
по  сторонам и,  убедившись в том, что никто  его не видит, быстро зашагал к
замку.
     У  Нильса было  важное дело. Во что бы  то ни стало  он должен повидать
филина Флимнеа. Надо  выпытать  у  филина, где живет  лесной гном.  Тогда уж
Нильс разыщет  его,  даже  если лесной гном живет на краю света. Пусть  гном
потребует от него все, что захочет. Нильс все сделает, только бы снова стать
человеком!
     Нильс долго бродил вокруг замка, пытаясь высмотреть где-нибудь на башне
филина Флимнеа. Но было так темно, что он не видел даже собственной руки. Он
совсем продрог  и  хотел уже возвращаться, как вдруг услышал  чьи-то голоса,
Нильс  поднял голову:  четыре  горящих,  точно  раскаленные  угольки,  глаза
пронизывали темноту.
     - Теперь-то  он как шелковый... А ведь раньше  от него житья не было, -
говорила  одна  сова другой.  - Всем  от него доставалось! Сколько  он гнезд
разрушил! Сколько  птенцов  погубил!  А  раз,  - тут сова заговорила  совсем
шепотом, - страшно даже  произнести, что  он сделал: он подшутил  над лесным
гномом. Ну, гном его и заколдовал...
     -  Неужели же он никогда не  превратится в человека? - спросила  вторая
сова.
     - Трудно ему теперь человеком стать. Ведь знаешь, что для этого нужно?
     - Что? Что?
     - Это такая страшная тайна, что я могу сказать ее тебе только на ухо...
     И  Нильс  увидел, как  одна  пара  горящих глаз  приблизилась  к другой
совсем-совсем близко.
     Как ни прислушивался Нильс, он ничего не услышал.
     Долго еще  стоял  он у стен замка, ожидая, что совы опять заговорят. Но
совы, нашептавшись в свое удовольствие, улетели прочь.
     "Видно,  мне  никогда  не  превратиться в человека!"  - грустно подумал
Нильс и поплелся к стае диких гусей.

        Глава VII

        ПОГОНЯ

        1

     Наступило  дождливое  время.  Все  небо было затянуто  серыми  скучными
тучами, и солнце спряталось за ними так далеко, что никто не мог бы сказать,
где оно  находится. Дождь тяжело шлепал по крыльям гусей. Гуси летели молча,
не переговариваясь друг  с другом. Только  Акка Кебнекайсе время от  времени
оглядывалась  назад,  чтобы  посмотреть,  не  отстал  ли,  не  потерялся  ли
кто-нибудь в этой серой мокрой мгле.
     Нильс совсем приуныл. Он сидел на спине у Мартина  промокший до нитки и
замерзший. Даже когда стая опускалась для  ночевки, он  не мог  обсушиться и
отогреться.  Повсюду - лужи, мокрая,  мерзлая земля. Под  деревьями тоже  не
укрыться от  дождя,  - чуть  только ветер шевельнет ветку, с нее сыплются на
голову, за шиворот, на плечи крупные, как горох, холодные капли.
     Голодный, дрожащий Нильс забирался под крыло Мартина и с тоской думал о
том,  как  хорошо  было  бы  оказаться  в  родной  деревне  Вестменхег.   Он
представлял себе,  как  вечером в домах зажигают лампы.  Все  сидят  у своих
очагов, отдыхая  после работы, а на  столе  дымится  горячий  кофе  и пахнет
свежим  хлебом. А ему вот приходится, скрючившись в  три погибели, прятаться
под   крылом  гуся  где-то  среди  болотных  кочек  и  есть  гнилые  орешки,
подобранные с земли. Но как  же ему стать человеком? Как узнать, что от него
хочет гном?
     Ради  этого  он согласился бы  теперь решить все задачи  в  учебнике по
арифметике  и выучить все правила грамматики. И ведь ни с одним человеком на
свете  он не  мог  посоветоваться.  Если случалось,  что  стая выбирала  для
ночевки  место на окраине села или города, Нильс никогда не отваживался даже
подойти  к  дому, где  жили люди, не  то что заговорить с кем-нибудь.  Разве
может он теперь показаться людям на глаза!
     Нет, он  ни за что не позволит, чтобы над  ним смеялись и рассматривали
его,  словно какую-то диковинную  букашку.  Пусть  уж  лучше никто из  людей
никогда его не увидит.
     А гуси летели все вперед и вперед и уносили Нильса  все дальше и дальше
на север.

        2

     С тех пор  как лис Смирре был с позором  изгнан из лисьей стаи, счастье
совсем покинуло его.
     Отощавший и  злой, бродил Смирре по  лесам, не находя нигде ни  еды, ни
пристанища.  Дошло  до того, что  однажды  он  схватил большую шишку и  стал
украдкой выгрызать из нее сухие зернышки.
     - Ах,  как  интересно!  Ах,  как интересно! Смотрите все! Смотрите! Лис
Смирре  ест только  траву и  шишки! -  застрекотал кто-то над его головой. -
Зайцы могут спокойно  танцевать на лужайке!  Птицы могут  не прятать  больше
свои яйца! Смирре никого не тронет! Смирре ест только траву и шишки!
     Смирре так и заскрипел зубами от  досады. Он, наверное, покраснел бы от
злости и стыда, если бы  и  без того не был  весь красно-рыжий - от кончиков
ушей до кончика хвоста.
     Смирре отшвырнул шишку и поднял голову.
     - А, это ты,  длиннохвостая сорока! Вовремя же ты  мне подвернулась!  Я
как раз наточил себе зубы об сосновую шишку!
     -  Зря  старался, дорогой  куманек! Мои  перья  не  по  твоим зубам!  -
крикнула сорока и, чтобы подразнить Смирре, спрыгнула на ветку пониже.
     Это было  очень неосторожно  с  ее  стороны. И сорока  сразу  же в этом
убедилась. Не успела она  вильнуть хвостом, как Смирре подпрыгнул и сгреб ее
передними лапами. Сорока рванулась, забила крыльями, да не тут-то было!
     - Потише, потише, ты оторвешь мне хвост! - кричала сорока.
     - Я тебе не  то  что  хвост, я тебе голову оторву! - прошипел Смирре  и
щелкнул зубами.
     -  Да ты же  первый об этом пожалеешь! -  трещала  сорока,  извиваясь в
лапах Смирре. -  Ведь  если  ты  отгрызешь  мне  голову, ты не  узнаешь  про
новости, которые я припасла для тебя.
     -  Ну, какие  еще там новости? Выкладывай скорее. А то я тебя вместе со
всеми твоими новостями проглочу.
     -  Дело  в том,  - начала  сорока,  - что  здесь недавно была стая Акки
Кебнекайсе...
     - Что же ты, пустомеля, до сих пор молчала! - залаял Смирре - Где стая?
Говори!
     - Я с  величайшей радостью сообщу об этом, если ты отпустишь мой хвост,
- вкрадчиво сказала сорока.
     -  И  так  скажешь! -  буркнул  Смирре и  в  подтверждение  своих  слов
хорошенько  тряхнул  сороку.  -  Ну,  отвечай! Где  стая?  В  какую  сторону
полетела?
     Сорока увидела, что деваться некуда.
     - Они полетели к берегам Роннебю, - сказала она. - Я нарочно подслушала
их  разговор и поспешила  к тебе  навстречу, чтобы успеть тебя предупредить.
Неужели в благодарность за мою дружбу ты съешь меня?
     - Была бы ты жирнее, так я  бы не посмотрел на дружбу, - сказал Смирре.
- Уж очень ты  тоща  - один хвост  да язык болтливый. Ну, ладно, проваливай!
Только если ты наврала - берегись! С неба достану. Вот тебе мое лисье слово.
     И, тряхнув сороку еще разок на прощанье, лис пустился в путь.

        3

     К  вечеру Смирре догнал диких гусей. С высокого, обрывистого  берега он
увидел  узенькую  песчаную отмель  и  па ней стаю  Акки Кебнекайсе. Эту стаю
нетрудно было узнать, - ярко-белые крылья Мартина выдавали ее даже издалека,
даже в темноте.
     Место для ночевки было  как нельзя лучше. С одной стороны  оно защищено
отвесной скалой. С другой стороны - бурным потоком, по которому стремительно
проносились обломки льдин.
     "Нет, тебе по этой скале не спуститься,  - говорил сам себе лис Смирре,
глядя вниз. - Тут и лапу поставить некуда".
     И вдруг Смирре  навострил  уши. В двух  шагах от него кто-то  осторожно
крался по дереву. Не поворачивая головы, Смирре скосил глаза.
     Маленькая  юркая  куница, извиваясь всем телом, скользила  по  гладкому
стволу вниз головой. В зубах она держала задушенного птенца.
     Хоть Смирре и был голоден, но добыча в зубах у куницы не вызвала у него
зависти. Позавидовал он другому.
     "Вот бы мне  так лазить,  как эта  куница!  - подумал Смирре.  -  Тогда
старая Акка со своей стаей не спала бы сейчас на песочке... Но все равно эти
гуси от меня не уйдут!"
     Смирре отошел  немного от дерева, чтобы куница  не подумала,  будто  он
собирается отнять у нее добычу, и приветливым голосом сказал:
     - Вот приятная встреча!
     Но куница решила, что будет гораздо  благоразумнее, если она поднимется
повыше. И она в один миг взбежала чуть ли не на самую вершину дерева.
     - Куда ты?  Постой! Я только хотел пожелать тебе приятного аппетита,  -
сказал  Смирре.  - Правда, меня немного удивляет, что  ты при твоей ловкости
довольствуешься такой мелочью... Впрочем, у каждого свой вкус.
     Куница ничего не ответила.
     - Все-таки  не могу тебя  понять, - не  унимался  Смирре. - Рядом целая
стая диких гусей -  хватай любого на выбор!  - а она  с  какой-то несчастной
пичугой возится.
     Куница уже успела расправиться со своей добычей и спустилась пониже.
     - Чего же ты сам время теряешь? Врешь, наверное, рыжий мошенник!
     - Если не веришь, посмотри сама. А я и так сыт, - сказал Смирре.
     Куница соскользнула с дерева и, подбежав к обрыву, заглянула вниз.
     - А  ведь