Ты смотри, Лизок, -- запыхтел он сквозь разбитые  губы.  -- Штаны-то
мои все целы, не порваны. Вот материю делали, доложу тебе!
     Девочка и домовой огляделись вокруг и поняли, что бой кончен. Тут и там
в беспорядке валялись загрызунчики. Неестественные их позы и рожи, словно из
страшного  сна, наводили на мысль  об урагане, разметавшем кукольный театр в
стране великанов.
     Кобра  неслышно  подползла  к  Лизе,  свернулась  клубком  и  потерлась
головой, как кошка,  о  ногу своей королевы. Мишка, ворча, зализывал рану на
плече. Федя все щупал штаны и пытался заглянуть себе за спину.
     Никто не хвалил девочку, не восхищался ее подвигами. Да иначе, видно, и
быть не могло. Ведь своей силой она была обязана волшебной таблетке.
     -- Что же дальше-то? -- забормотал  Федя, окончательно успокоившись  за
штаны.  -- Надо выбираться. Должен  выход найтись,  нельзя ему  тут не быть.
Мануэла! -- закричал он внезапно. -- Мануэла! Мануэлина!
     Как всегда,  непонятно откуда, возникла усатая Мануэлина.  Взглянув  на
поле боя  и  уважительно покрутив головой,  она  подбежала к  стене и ткнула
носом  в  неприметный  выступ  на ней. Часть  стены  уехала  вниз, образовав
полукруглый  проем.  Лиза заглянула туда и  невольно отступила на  несколько
шагов. Голова ее закружилась.
     Круглый зал, где они находились, оказался верхней частью одной из башен
замка.  Проем  выходил  прямо  наружу, в пустоту. Земля,  освещенная редкими
огнями, лежала внизу, в нескольких десятках метров.
     "Пропали!" -- подумала Лиза.
     Тем временем кобра развернулась на полу в прямую линию. Затем  тело ее,
не поднимаясь, начало закручиваться  вокруг головы, образуя плоскую спираль.
Трое  узников замерли, следя за действиями змеи. А спираль все росла и росла
в  ширину  --  казалось, что  тело кобры бесконечно. Вот  живой круг  достиг
такого размера, что медведь, домовой и  девочка смогли свободно разместиться
на нем.
     --   Рас-с-сполагайтес-с-сь,  --   зашелестело   в  ушах  гостеприимное
приглашение.
     -- А тебе не будет больно? -- опасливо спросила девочка.
     В ответ  донесся  звук, похожий на  шуршание  сухих листьев под осенним
ветром.  Чуть  приподняв  голову  из центра круга,  змея смеялась...  Ночной
воздух освежал разгоряченные лица  беглецов, отлетавших  все дальше от  стен
своей  тюрьмы  на удивительном "ковре-самолете". Освещенные факелами стражи,
снова  мелькнули внизу  и пропали  городские ворота. Показался  знакомый уже
пологий холм,  слабо  узнаваемый  в  темноте. Еще несколько секунд  -- и все
четверо мягко опустились на траву рядом с чудесным троллейбусом Печенюшкина.

     <i>Глава третья</i>
        Главная площадь
     Лиза  привстала  на цыпочки и из  ночной черноты  осторожно заглянула в
открытую, дышащую  теплым, уютным светом  дверь.  Печенюшкина  не было. Двое
пожилых  кудесников, удобно  устроившись  на упругих сиденьях,  отдыхали  от
пережитых  волнений. Морковкин вязал что-то пестрое, желто-малиновое, быстро
шевелил  губами,  считая  петли.   Фантолетта,  полузакрыв  глаза,  неспешно
протирала батистовым платочком стекла своего лорнета.
     Девочка в восторге кинулась к старым друзьям. Вслед за ней в троллейбус
опасливо  забралась  остальная  компания.  Мишка  споткнулся на ступеньках и
неловко растянулся в проходе. Он тут же вскочил, виновато улыбаясь, но кровь
засочилась из  раны на  плече.  Видимо,  падая,  клоун задел  плечом  спинку
сиденья.
     Фантолетта склонилась над страдальцем, пошептала тихо, помахала розовым
платочком  с  оборочками, и кровь перестала течь.  Медведь протянул лапу  за
спину,  извлек оттуда, из  пустоты,  дивной красоты алую  розу  и  церемонно
вручил ее фее.
     Лиза  закончила рассказ о  своих приключениях и теперь, затаив дыхание,
слушала  Фантолетту.  Месть балабончика,  битва  в Красной хижине, Аленка, с
криком провалившаяся в люк, потоки раскаленной лавы, дракон, парящий в небе,
--  были словно  страницы  сказки,  прочитанные на ночь и  яркими картинками
кружащиеся во сне.
     -- Добрались-то спокойно? -- обстоятельно уточнял Федя. -- Никто вас не
видел? Не пострадал Грызодуб Баюнович?
     --  Что  ему сделается, -- отозвался Морковкин,  не поднимая головы  от
вязания. -- Это у меня, старика, мозоли на голове, воспаление среднего носа,
хроническая свинка -- и  все еще скриплю, не оставляю полезную деятельность.
А он нас сгрузил да и завалился на лужайке.
     Чародей  протянул руку,  нажал  кнопку  на  стене,  и  луч вспыхнувшего
прожектора  выхватил  из  темноты  перед  троллейбусом  красно-бурый,  мерно
дышащий холм. Мгновенно взметнулись из холма три гигантских головы на мощных
шеях. У двух глаза были еще закрыты со сна, а средняя растерянно моргала.
     --  Ну вот, разбудили... -- сказала голова горестно, поняв, что  ничего
особенного не произошло. -- Выключи лампочку, дон Диего, охота тебе животное
мучить.
     --  Спите, Грызодуб,  --  раздался  голос Печенюшкина, появившегося  на
ступеньках.  Он  коснулся  той  же кнопки, и прожектор погас. --  Не  стоило
освещать окрестности, благородный Морковкин, нас могут обнаружить.
     Старый ворчун  снова уткнулся в вязанье. Всем своим видом он показывал,
что  оскорблен  незаслуженно,  но  лучше перетерпит обиду,  чем затеет спор.
Очевидно, в присутствии Печенюшкина старик почему-то не рисковал возмущаться
его поведением.
     --  Печенюшечкин! -- выпалила  Лиза. -- Ты говорил, что для врагов твой
троллейбус невидим.  А что, если кто-то нечаянно наткнется на открытую дверь
и попадет внутрь?
     -- Не  наткнется,  Лизонька.  Троллейбус попросту  подпрыгнет  вверх  и
повисит, сколько надо. Он у меня  опытный, -- улыбнулся Печенюшкин, -- а вот
тебя стоит поругать. Сбежала без спросу, натворила дел, счастье еще, что все
хорошо кончилось.
     -- Я хотела, как лучше, -- понурилась девочка. -- Знаете, зато я многое
поняла.  Поняла, что грубить нельзя, что хитрить не  стоит.  Поняла, что без
друзей, в одиночку, ничего не добьешься. Теперь  буду умнее. Простите  меня,
пожалуйста.
     --  Да ты не убивайся  так,  девонька! -- не выдержал Федя. -- Вот мы с
Михайлой без тебя,  еще неизвестно, где  бы сейчас и были. А ты, Печенюшкин,
друг  любезный, откройся!  Уважаю я  тебя за  удаль, за приветливость,  а не
доверяю, потому что темнишь много. Нам поутру Алену спасать, у Ляпуса сил не
счесть, а у нас -- раз-два и обчелся.  Ты у нас за  старшого остался, вместо
Великого Мага, вот свой план и поведай.
     -- Что ж,  -- согласился герой, -- здесь  все свои.  Слушайте. Выбора у
Ляпуса нет. Если он упустит  Аленку -- потеряет все. Если не захватит нас --
ему будет постоянно грозить опасность. Значит, выставив Алену, как приманку,
он берется за сложную задачу -- и ее сохранить, и нас поймать.
     План же мой таков: Грызодуб прикроет нас в воздухе. Фантолетта и Федя в
троллейбусе подхватят на лету Аленку с помоста на  площади. Это лучше делать
в  тот  момент,  когда  чародей Клопуцин  приготовится  произносить  над ней
заклинания. Дон  Морковкин  и Мишка-Чемпион должны обезвредить охрану вокруг
помоста. Кобра со своим народом займут подземные ходы под замком и площадью.
Когда  все  кончится,  встретимся у  источника  негрустина в  бывшем  домике
Ляпуса. Вряд ли кто-то догадается искать нас там.
     -- А я где буду?! -- воскликнула Лиза.
     -- В безопасном месте, -- строго ответил Печенюшкин.  -- Тебе ни в коем
случае  нельзя  попадать  в  плен.  А  я стану тебя охранять  и  не  позволю
ввязаться в драку. Это тоже нелегкий
     труд.
     Лиза очень расстроилась из-за того,  что ее спаситель выбрал себе такую
простую  задачу. Но,  поскольку никто  не возражал, девочка,  скрепя сердце,
промолчала тоже.
     Свет  в  троллейбусе  погас,  и  пассажиры  его погрузились в  недолгий
предутренний сон.
     Задолго  до  полудня на  Главную  площадь  начали  стекаться  обитатели
города. Но даже пришедшие  первыми застали уже в центре ее круглый,  золотой
парчой  обтянутый помост в  два человеческих  роста. С помоста  по  ступеням
лестницы  сверкающая ткань текла вниз и дальше --  прямо к парадным  воротам
замка.  Небо голубело  над  головами.  Золото парчи, слепя  глаза, кипело  в
солнечных лучах.
     Начиная  от дверей замка по  обеим  сторонам  парчовой  дороги и вокруг
помоста стояло двойное оцепление.  Во внутренней цепи  сияли сталью панцирей
угрюмые  широкоплечие  стражники  из  личной  охраны  Ляпуса.  Внешняя  цепь
состояла  из  цирковых  артистов, обращенных  лицами к  народу, заполнявшему
площадь.
     Плясали в  руках  жонглеров  разноцветные  мячики,  кольца  и  тарелки.
Хвастались  бугристыми мускулами  силачи. Клоуны фальшиво хохотали,  выдирая
рыжие клочья  из  париков  друг  у  друга.  Исчезали и появлялись  в  шляпах
фокусников кролики, попугаи, шелковые ленты и букеты  цветов.  Все  циркачи,
как один, имели подозрительно мощное телосложение.
     Злое, напряженное веселье бродило по-над площадью.
     В тесной  толпе не  спеша пробивались к золотому  помосту  двое: старый
цыган с  гигантским ручным  медведем  на цепи.  Мишка в  кожаном  наморднике
пританцовывал  на  ходу,  доброжелательно  урчал, кланялся направо и налево.
Народ   опасливо  расступался,  передние  напирали  на  задних,  не  доверяя
добродушному виду зверя. Постепенно цыган и медведь оказались в самом центре
площади, прямо у оцепления.
     Вдоль верхнего края помоста, красная на золотом, вилась надпись: "СЛАВА
МАЛЕНЬКОЙ ВЕДЬМЕ!"
     Наконец,  часы на башне  пробили двенадцать  раз,  и с последним ударом
ворота замка распахнулись. Человечек небольшого роста в сером  плаще до пят,
расшитом голубыми драконами, ступил на золотую парчовую дорогу. Серебристый,
сверкающий капюшон плаща был откинут, обнажая кудрявую темноволосую голову.
     -- Ура Великому  злодею! Ура!  Ура!! Ура-а-а!! -- разнеслись по площади
громогласные вопли собравшихся фантазильцев.
     Держась за руку  Ляпуса, шла с ним рядом  маленькая девочка. Поверх  ее
пышного розового платьица был накинут такой же, как у Великого злодея, серый
с серебристым  капюшоном  распахнутый  плащ.  Каштановые  кудри, обрамляющие
хорошенькую  головку, да еще этот  плащ, делали ее, особенно издали, похожей
на своего спутника, словно на родного брата. Только глаза у них были разные:
холодные, серые, с прищуром у Ляпуса и веселые, золотисто-карие у Алены.
     За  ними, держась чуть в отдалении,  шествовал высокий старик  в черной
грубой рясе. Лысая  голова на  морщинистой в складках шее, крючковатый  нос,
горящие  темные глаза под тяжелыми веками  придавали  ему сходство с  хищной
птицей.
     -- Клопуцин... -- зашептались в толпе. -- Это Клопуцин-Стервятник.  Ну,
будет ему сегодня пожива...
     В то же  мгновение,  когда распахнулись ворота,  раскрылись  и  створки
огромного окна в средней башне  замка. Оттуда с трудом, толчками выпростался
и медленно взмыл над площадью исполинский полосатый дракон с тремя кошачьими
головами  и кошачьим  хвостом.  Крылатое  чудовище  застыло  в  воздухе  над
помостом, лишь  подрагивал, распушаясь по ветру, невероятных размеров хвост.
Тень  дракона накрыла площадь, и сразу погасли кирасы  стражников,  парчовая
дорога и два серебряных капюшона.
     Ляпус, девочка  и Клопуцин поднялись на  помост. Отпустив руку ребенка,
властитель Волшебной страны подошел к краю возвышения и обратился к народу.
     -- Сегодня радостный день, друзья мои! Алена, настоящая земная девочка,
прибыла в  Фантазилью.  Вместе  с нами она хочет служить делу Великого  Зла.
Сейчас знаменитый  маг Клопуцин на наших  глазах превратит  ее  в  маленькую
ведьму.  После  превращения  Алена  станет  моей  названой  дочерью.  Черная
принцесса Фантазильи -- таков  будет отныне ее титул! Порадуемся  же вместе!
Прошу вас, маэстро Клопуцин, приступайте!
     Чародей сделал шаг к девочке, мгновенным движением накинул ей на голову
алый платок, скрывший лицо, и простер длинные костлявые пальцы над маленькой
фигуркой.
     Толпа взорвалась восторженным ревом.
     Но что  это?! Будто в  ответ на рев толпы, с  неба донесся ошеломляющий
пронзительный  вой. Казалось, что завизжали, зашипели, заорали десятки тысяч
разъяренных кошек. Внезапно вой оборвался на высверливающей уши ноте. Сквозь
прозрачную мгновенную тишину поток солнечных лучей вновь залил  площадь. Все
головы, как по команде, задрались вверх и уставились в небо.
     Дракон  с  кошачьим хвостом,  набирая  высоту,  стремительно  удирал от
другого  дракона, еще  большего, красно-бурого, быстро настигающего первого.
Очевидно, второй дракон, незамеченный, появился в воздухе в ту минуту, когда
все собравшиеся, не отрываясь, смотрели на Ляпуса.
     Вот крылатые чудища  сшиблись в небе,  где-то над  окраиной  города. До
фантазильцев донеслось  шипение,  приглушенное расстоянием, словно под струю
воды сунули раскаленную сковородку.
     Драконий клубок, беспорядочно взмахивая крыльями, задергался в вышине и
рухнул наземь.  Дрогнула  почва  под  ногами,  последний вопль шести  жутких
глоток донесся до толпы и смолк...
     Старик  цыган и его ручной медведь стояли уже  по обе  стороны лесенки,
ведущей  на  помост. Взобраться  наверх  им мешали  циркачи и  стражники  из
оцепления.   Медведь,  словно  сам  постиг  все  тайны   циркового  ремесла,
жонглировал, как мячиками,  тремя  верзилами в кирасах. Попутно  он  успевал
отражать град  копий, арбалетных стрел  и метательных ножей.  Цыган орудовал
огромным двуручным мечом  с  непостижимой легкостью.  Пространство перед ним
было покрыто телами  перебитых гвардейцев. Вот его скрыла  под  собой свежая
волна наступавших  и отхлынула в беспорядке, усеяв поле боя новыми жертвами.
Старик же, выиграв мгновение, успел подняться на две ступеньки вверх.
     Жители  города  в  панике  покидали площадь,  запрудив боковые улицы  и
переулки.
     Зловещий Клопуцин стоял в центре помоста, как вкопанный. Одной рукой он
цепко держал перепуганную девочку, другой  сжимал  рукоять обнаженной сабли.
На лезвии, ждущем схватки,  танцевали коварные болотные огни. Ляпус же исчез
неведомо куда и когда, словно его вовсе здесь не было.
     Неизвестно, что в это время происходило под землей. Хотя, зная характер
кобры и  силы,  ей  подвластные, можно было  не  сомневаться --  и там кипит
серьезная потасовка.
     --  Мишка,  прикрывай! --  крикнул цыган,  продвинувшись  еще  на  одну
ступеньку.
     Медведь, жонглировавший стражниками, немедленно пошвырял  их, одного за
другим,  в  гущу  наступавших.  Там  образовалась  брешь,  и,  пока  длилось
секундное замешательство, цыган в два прыжка вскочил на помост.
     В пылу  схватки кожаный намордник давно лопнул, упав с головы Чемпиона.
Лицо его, размалеванное  ярким клоунским гримом, было сейчас страшным. Одним
махом перескочив  через  головы  нескольких  врагов,  он оказался на  нижней
ступени лестницы.
     Запястье  передней  лапы медведя  охватывал  стальной  браслет,  вокруг
которого был обмотан метровый обрывок тяжелой кованой цепи.
     Взмах лапы -- и цепь,  приглушенно свистнув в воздухе, сшибла с верхних
ступенек  забравшегося  туда силача, который замахивался молотом  на цыгана.
Отлетев в  сторону,  молот сокрушил юркого паяца,  что  пробрался  ползком к
медведю за спину и держал уже наготове нож.
     Раскрутив  цепь  перед собой смертоносным пропеллером,  Мишка свободной
лапой  ухватился  за  подножие лестницы, вырвал ее  и отшвырнул  в  сторону.
Затем, спиной  к  помосту,  он двинулся вокруг него, кося, как сорную траву,
приспешников сбежавшего  Ляпуса,  которые рискнули подступить к  Чемпиону на
небезопасное расстояние.
     -- Морковкин! -- крикнул он. -- Дело за тобой! Здесь все в порядке!
     Ворчливый, но благородный Морковкин в горячке боя также расстался уже с
черным париком и с накладной бородой  в смоляных  кольцах.  Седые пряди  его
волос  трепал ветер, лицо  пылало  справедливым гневом,  азарт  битвы вернул
стариковским мышцам  былую силу. Но  сейчас он оказался в затруднении. Левой
рукой Клопуцин прижимал к себе девочку,  а в правой его  кисти играл верткий
клинок, рассыпая на солнце разноцветные блики.
     Морковкин  осторожно  наступал  на   гнусного  чародея,  но  тот  ловко
увертывался,  отражая выпады старого мага. Ребенка он держал перед собой как
щит. Сталь звенела о сталь, противники кружились  в центре помоста, поединок
затягивался, никому не принося перевеса.
     Пронзительный переливчатый  звон  раздался с неба, заглушив  отрывистый
разговор мечей. Задрав к солнцу дуги, несся прямо вниз к помосту, вырастая с
каждой секундой,  синий троллейбус Печенюшкина с широкими белыми полосами по
бокам.  Дверцы  чудо-машины были открыты настежь.  Из  передних,  растопырив
шершавые  ладони,  выглядывал  Федя,  прикрученный  для  верности  к поручню
веревкой.  Из  задних дверок зорко смотрела  вниз Фантолетта в  сбившемся на
сторону чепце.  В одной ее руке был неизменный зонтик, в другой -- старинный
дуэльный пистолет.
     -- Я в синий троллейбус сажусь на  ходу, в последний, в случайный... --
орал Федя во все горло.
     Клопуцин, не  выдержав,  метнул взгляд вверх, и это  его  погубило. Меч
Морковкина сверкнул, плетью повисла  рука  коварного чародея, сабля отлетев,
вонзилась в доски помоста. Шатаясь на неверных  ногах,  Клопуцин сделал  шаг
назад,  другой,  третий, четвертый и, запнувшись об край возвышения, полетел
вниз.  Но  прежде, чем он  упал, Морковкин успел выхватить  девочку  из  его
судорожно сжатой руки.
     И как раз вовремя. Троллейбус пролетел мимо, едва не чиркнув колесами о
доски. В долю секунды престарелый маг передал Аленку прямо в надежные ладони
Феди.  Машина  уносилась ввысь, и все  слабее  слышалось  на  площади  пение
домового.
     -- Твои пассажиры, матросы твои, приходят на помощь...
     В  последний  раз показалась из все еще открытой задней двери крохотная
фигурка Фантолетты и вниз чуть слышно донеслось:
     -- Я горжу-усь В-а-ами, Морко-о-овкин!..

     <i>Глава четвертая</i>
        Партия в куклы
     -- ...А почему здесь никого нет? Дом пустой, а все чисто, словно только
что  убрано. И  завтрак  на  столе.  И  чайник кипел,  когда мы вошли. Ты не
боишься, что вдруг хозяева вернутся?
     Лиза уютно устроилась в глубоком низком кресле, подобрав ноги под себя.
Завтрак  был  вкусный,  кресло  удобное,   утро  солнечное,  но  тревога  не
проходила.  Может быть,  сейчас на  Главной  площади вовсю идет бой,  а  она
прохлаждается в безопасном месте.
     -- Я и есть хозяин, --  улыбнулся Печенюшкин, сидящий напротив Лизы. --
Только вот соседи не знают, кто я такой. Торгую саженцами арбузной клубники,
разъезжаю везде, дома бываю редко -- что тут  удивительного? Вчера вечером я
забежал
     к  старушке  в соседнем  домике,  сказал,  что утром  появлюсь,  просил
помочь. И  вот:  чисто,  прибрано,  цветы в вазе,  завтрак на столе. Честное
слово,  нити  взаимной симпатии  связывают одиноких  старушек и неустроенных
продавцов арбузной клубники... Подарю ей щенка или котенка.
     -- Печенюшкин! -- решилась все-таки Лиза. -- Нет, Леня!.. Все равно, не
могу  привыкнуть  тебя  Леней  звать.  В  общем, слушай! Почему  ты,  герой,
спаситель,  про  которого  столько  говорят,  выбрал  себе  самое  легкое  и
безопасное дело? Подумаешь, девчонку стеречь! Да забрал бы таблетки, кольцо,
браслет, запер в чулане, и все дела. Или усыпил бы на полдня.
     -- Нет, Лизонька, -- медленно проговорил мальчик. -- Тогда,  при всех я
не  мог этого сказать. Самая серьезная работа  предстоит сейчас нам с тобой.
Из подвала этого домика идет подземный ход, о котором не знает ни одна живая
душа, кроме меня. Ты передохнула? Вставай, нам пора.
     -- Куда же мы? -- выдохнула Лиза.
     -- В логово к Ляпусу. Во дворец.
     Троллейбус, набрав  высоту,  плавно  мчался  в  голубых  небесах.  Федя
посвистывал в  кресле за  штурвалом. Город давно  остался  позади, внизу под
ними тянулись  высокие холмы, поросшие голубыми елками. Девочка мирно спала,
закутанная в толстый  плед. Голова ее покоилась на коленях у Фантолетты. Вот
ребенок  завозился,   просыпаясь,  зевнул,  поморгал,   еще  раз  зевнул   и
окончательно открыл глаза.
     -- Проснулась, солнышко  мое?  -- заворковала  над  ней  фея.  -- Вот и
чудесно! Как  ты  намучилась, бедненькая. Ну, ничего. Страшное позади. Скоро
все кончится, и  вернетесь домой  к папе с мамой. А уж нам-то всем как будет
жаль с вами расставаться...
     Хриплый, леденящий душу хохот раздался ей в ответ. Фея отпрянула. Дрожь
пробежала по ее телу,  а в сердце словно воткнули с  размаха  длинную  иглу.
Федя обернулся, вскочил, замер. Рыжие волосы его медленно поднимались дыбом,
из прикушенной губы сползала по подбородку тяжелая капля крови.
     Охваченные ужасом,  фея  и домовой не  дыша смотрели, как  меняется  на
глазах лицо девочки.  Словно чьи-то безжалостные  невидимые пальцы мяли его,
плющили, растягивали. Нос вырастал, заострялся, проваливался  рот, выцветали
глаза,  лоб  и щеки покрывались  сетью пыльных морщин. И при  всем  при этом
дикий  каркающий  хохот   беспрерывно  сотрясал   грудь  жуткого   существа.
Каштановые кудри превратились в жидкие полуседые волосы, собранные в пучочек
на макушке. Детские  пальчики  с  ровно подстриженными ноготками  выгнулись,
распухли в суставах и кривые бурые когти вылезли из них...
     --  Мюрильда!  Фея  Мюрильда! -- воскликнула  Фантолетта и закрыла  рот
рукой.
     Подземный  ход был чистый, сухой, теплый. Светляки, сидящие на стенах в
метре друг от друга, излучали неяркое  зеленоватое сияние... Потолок нависал
прямо  над  головой, стены едва  не  задевали  рукавов одежды,  но Лиза и ее
спутник могли идти свободно, быстро, не сгибаясь.
     -- Сам пользуюсь, -- на ходу рассказывал Печенюшкин, -- сам поддерживаю
чистоту  и порядок.  Раньше  добирался вот  так к Великому Магу,  для  особо
секретных и важных поручений. Но даже он не знал, как я попадаю во дворец.
     --  А разве нельзя  так: хвостом махнул или заклинание произнес -- и ты
уже  в   нужном   месте?  Или:  загадал  желание,  сломал  волшебную  спичку
какую-нибудь, и оно исполнилось-- хлоп! -- конец Ляпусу.
     -- Волшебство, Лизок, хорошо  применять против того, кто им не владеет.
А  то  --  ты  заклинание,  враг твой  --  заклинание против  заклинания,  и
пошло-поехало. Весь день колдуешь, возишься, а  толку никакого. Главные наши
инструменты в Волшебной стране -- опыт, ум, смекалка, ловкость.
     Вот и с Аленой. Понимал я, не может Ляпус вывести ее на площадь, нельзя
ему рисковать. Значит,  он подставит куклу, оборотня. И надо сказать, что мы
клюнули  на  его приманку. Кто-то из нашей компании -- шпион Ляпуса. Ужасно,
когда не можешь доверять  друзьям. Я  догадываюсь, кто предатель,  но точных
доказательств нет. Их  еще предстоит добыть. А пока нельзя обнаруживать, что
мы знаем о предательстве.  Вот потому-то и пришлось устроить бой на  Главной
площади. А настоящая Алена во дворце, пусть  мне хвост оторвут, если это  не
так. И, наверняка, злодей сам ее стережет, никуда надолго не отлучается...
     Подземный  ход  окончился  маленькой  дверью.  Печенюшкин  достал из-за
пазухи затейливый ключ, вставил его в замочную скважину, бесшумно повернул в
замке два раза и шепотом дал Лизе последние наставления:
     --  За дверью -- кухонная кладовая.  Из нее  -- выход на кухню.  Оттуда
есть лифт прямо в покои Ляпуса. Надеюсь, Аленка там. Я  ухожу, ты закройся и
жди меня. Пойми, свобода твоя и жизнь принадлежат не только  тебе.  Решается
судьба всей Волшебной страны. На  голос не  откликайся, пусть это будет даже
Аленкин голос или мой.  Отворяй  только  по условному  сигналу:  два удара с
короткими паузами, два с длинными и три с короткими. Повтори.
     -- Два коротких, два длинных, три коротких. Правильно?
     -- Отлично! Ну, не скучай. Если Аленка появится одна, мигом  запирай за
ней  дверь и бегите обратно по подземному  ходу  ко  мне в  домик. Там вы  в
безопасности. Сидите и ждите меня. И не беспокойтесь, не пропаду.
     Он подмигнул Лизе, неловко чмокнул ее в щеку, смутился, проверил, легко
ли  вынимается шпага из ножен, приоткрыл дверь, тенью проскользнул наружу, и
дверь неслышно затворилась.
     Лиза  повернула  ключ  на  два  оборота, подергала ручку для  проверки,
уселась прямо на пол и, обхватив горячие щеки ладонями, принялась ждать.
     Расталкивая  лбом  копченые  окорока  и  гирлянды  охотничьих  сосисок,
натыкаясь  на корзины бананов и бутылки с выдержанной  столетней газировкой,
Печенюшкин  пробирался к выходу из кладовой. В этот день она была заставлена
припасами  сверх  всякой меры. Один  раз,  опрокинув  бидон  с  апельсиновым
сиропом,  герой  не  выдержал. Он беззвучно пробормотал несколько  старинных
выражений, которые до сих пор в ходу у диких бразильских обезьян.
     Дверь в кухню была заперта, бледно-золотой лучик света пробивался через
замочную  скважину в кладовую. Здесь Печенюшкин  остановился  и... исчез.  А
сквозь узкое отверстие просочился в светлый кухонный зал клочок голубоватого
тумана, совсем незаметный в сиянии солнечного дня.
     В кухне,  как водится,  кипела работа.  Не  меньше  десятка  поваров  и
поварят заканчивали  сервировать роскошный  стол.  Вот главный  повар  нажал
кнопку,  стол  поплыл  по  рельсам  прямо  в открытую  клетку  лифта, дверки
щелкнули, закрываясь, и лифт медленно пополз вверх.
     Нишу с огромной кроватью Ляпуса скрывали плотные шторы, на  окнах шторы
были также сдвинуты. В глубине зала белел открытый рояль, и горели на  рояле
свечи. Чуть поодаль стояли полукругом десять совершенно одинаковых девочек в
пышных розовых  платьицах.  Дети пели, а  Ляпус бил  по клавишам,  подпевал,
вдохновенно дергая головой, как настоящий пианист.
     Жил-был один властелин,
     Правил огромной страной.
     Только несчастен он был,
     Плакал порою ночной...
     --  Стоп! -- скомандовал злодей,  захлопнув крышку  рояля.  <i>--</i> Пели  мы
здорово  и  заслужили  хороший обед. Рассаживайтесь, малышки. Пятеро  слева,
пятеро справа.
     Девочки захлопали в ладоши, весело  щебеча, окружили  стол, уставленный
чудесными лакомствами, и мигом взобрались на высокие стулья.
     Ляпус сел во главе стола, место против него оставалось пустым.
     -- Печенюшкин! -- хмуро сказал он. -- Я ждал тебя, нет нужды прятаться,
садись, поговорим.
     Клочок  голубоватого  тумана, почти неразличимый  в  ярком огне свечей,
перепорхнул со стола на свободный  стул, и вот уже  на нем  сидел  худенький
рыжеволосый мальчуган в бархатном черном костюме.
     -- Вот ты какой сейчас... --  медленно проговорил Ляпус. -- Ну,  да это
неважно. Слушай. Нам с тобой друг друга не перехитрить. Я чувствовал, что ты
не  поддашься на  эту уловку с превращением  в ведьму. Своих дуболомов,  что
полегли на площади, мне не жаль. Они не умели толком драться, отвлекли твоих
друзей, и ладно.  Не скрою, я боюсь тебя. Я до конца не знаю  предела  твоим
возможностям. Пойми,  мне без девчонок не устоять, а тебе не получить Алену.
Попробуй,  отыщи ее за  этим столом. Короче, отдай  мне  старшую сестру, и я
сделаю тебя своим первым министром. Я даже готов разделить страну пополам --
тебе и мне. Не будем  мешать друг  другу.  Думай. Дети нас даже  не слушают,
видишь, как они увлечены.
     Печенюшкин поднял глаза, синие, как морозное  небо, и Ляпус, заглянув в
них, вздрогнул и сощурился.
     --  Да, ты хитер, --  услышал он. -- Хитер, коварен,  жесток.  Скольких
бедных фантазильцев ты уже погубил, послал  на  смерть,  одурманив! Скольких
погубишь еще, если тебя не остановить. Ненавижу вас, лезущих к власти, всех,
кто  использует малейший  шанс, чтобы встать  над  другими и начать унижать,
убивать, топтать. Мира между нами не будет никогда!  Я для того и живу, чтоб
исчезли со свету такие, как ты.
     Печенюшкин  обвел глазами стол,  полыхнуло над  столом  на миг холодное
голубое  пламя, и все десять девочек застыли разом. Кто остался прихлебывать
чай,  кто газировку,  одна  подносила  ко рту надкушенный персик,  другая --
кусок яблочного торта, третья нагнулась поправить ремешок на туфельке -- так
и осталась. Мгновение остановилось для них. Надолго ли?
     Ляпус  топнул  ногой,  и  квадрат  пола  у  стола,  где  находился  его
противник, со стуком провалился вниз.
     -- Дешевые  трюки!  -- презрительно сказал  Печенюшкин,  стоя в пустоте
уверенно, как  на паркете. --  У тебя есть лишь два выхода:  испытать силы в
честном бою или немедленно превратиться в трухлявый осиновый пень.
     Вместо  ответа злодей сбросил серый  привычный  плащ, оставшись в узких
штанах  и серебристой  рубашке.  Он  вскинул руку  вверх, и  в ней появился,
отразив  пламя свечей,  смертоносный  клинок.  Печенюшкин обнажил  шпагу,  и
словно золотой луч солнца вспыхнул в полумраке.
     Ляпус  отчаянно  защищался.  Клинок  его со  свистом  рассекал  воздух,
сверкал  молнией, вился  змеей, снопами рассыпал искры, натыкаясь  на  шпагу
противника.  Печенюшкин  медленно и  методично  наступал,  оттесняя злодея к
занавешенному окну.  Тот, теснимый  шаг за шагом,  чувствовал неотвратимость
гибели.  Вдруг  он   сжался,  как  пружина,  и,  распрямляясь  в  прыжке  на
подоконник, метнул свой клинок прямо в грудь Печенюшкина.
     Герой,  падая,  отразил предательский удар  и тут же  вновь  вскочил на
ноги.   Поздно!  Ляпус  уже  исчез.  Лишь  трепетала   на  распахнутом  окне
полусорванная штора да валялся у ног Пиччи сломанный клинок.
     Мгновенно высунувшись в окно, мальчуган увидел, как колышется еще ветвь
могучего вяза в метре от него. Дворцовый парк простирался снизу. Бросаться в
погоню? Увы, есть дело важнее. Вот-вот злодей поднимет тревогу.
     Печенюшкин  обежал стол, вглядываясь в одинаковые  до  жути,  застывшие
лица десяти девочек. "Кто же из  них Алена? Неужто  уводить  за  собой всех,
играя, как Крысолов на  дудочке? Нет, -- подумал он уже  не в первый раз, --
ничего ты не стоишь, друг, без помощи местного населения".
     -- Мануэла! -- позвал он приглушенно. -- Мануэла! Мануэлина!
     Без  промедления из-под  темной шторы выползла усатая толстуха Мануэла.
Крыса  спокойно  обогнула стол и  остановилась перед  девочкой, поправлявшей
ремешок на туфельке.
     -- Откуда ты знаешь, что  это она? -- в волнении спросил Печенюшкин  на
безупречном крысином языке.
     -- Много ты,  парень, понимаешь, да не все,  -- снисходительно ответила
Мануэла.  -- Тут женщиной надо быть. -- Она гордо приосанилась. -- Остальные
же эти -- куклы. Им все удобно. Нигде не тянет, не жмет, не морщит. Живот не
болит, ремешки не давят. Вот и соображай!
     -- А если б не нагнулась она в этот миг к туфельке?
     --  Попробуй  любой  другой девчушке  пряжку  на поясе  расстегнуть, --
ухмыльнулась крыса. -- Не получится. Поясок-то цельный, а пряжка на нем так,
украшение.  Сильно быстро делали.  Невнимательные  вы, мужчины. Что ты,  что
тот. Я еще могу тридцать три различия найти, только некогда болтать.
     -- Спасибо,  Мануэлина!  Снова я  перед тобой в  долгу.  Может,  с нами
пойдешь? Опасно здесь.
     -- Дети у меня теперь пристроены. А я стара уже,  смерти не боюсь. Да и
вам от меня так больше пользы. Глядишь, пригожусь еще. Беги, давай.
     Печенюшкин подхватил на руки нагнувшуюся девочку и едва сделал это, как
остальные  выпрямились  деревянно  на  стульях,  сложили руки  на  коленях и
застыли опять. Теперь  любому было бы понятно, что это куклы. Волосы их были
из пакли, лица из целлулоида, а глаза -- фарфоровые.
     Рыжеволосый  герой  церемонно  поклонился  крысе, послал  ей  воздушный
поцелуй и вместе со своей ношей растаял в воздухе.
     Мануэла  проворно взобралась на стол, стащила  толстую индюшачью ножку,
спрыгнула и исчезла за шторой.
     Ляпус,  прибывший с войском  тремя  минутами  позже, в бешенстве топтал
ногами бессмысленно улыбавшихся кукол.
     Лиза  чуть  не  умерла  от  радости,  когда,  открыв   дверь,   увидела
Печенюшкина с Аленой на  руках.  Она целовала сестренку, гладила, шептала ей
самые ласковые слова, но девочка не просыпалась.
     --  Не горюй, -- утешал ее спаситель. -- Доберемся  в домик,  разбудим.
Мне вот нет оправдания. Ляпуса упустил. Мог бы и Аленку проморгать, спасибо,
Мануэла помогла.
     -- Подумаешь! -- восклицала счастливая Лиза.
     -- Главное  -- теперь мы  вместе.  А  до Ляпуса  еще  доберемся.  Выпью
таблетку и разорву его на мелкие кусочки.
     У  себя  дома  Печенюшкин  осторожно  усадил спящую Аленку  в  глубокое
кресло, открыл шкафчик,  достал комок чистой ваты и склянку темного стекла с
аптечным ярлыком. "Оживитель детский" -- было написано  на ярлыке. Откупорив
склянку,  он понюхал пробку  и  важно кивнул сам  себе головой. Затем смочил
вату  и бережно  провел  тампоном по сомкнутым  векам  девочки. Алена  мигом
открыла глаза, будто и не спала, и соскочила с кресла.
     -- Лиза!! -- закричала она. -- Ура-а-а! -- и
     кинулась сестре на шею.
     После  первых   восторгов  Аленка  вдруг   обернулась  к   Печенюшкину,
внимательно оглядела его и с ревностью посмотрела на Лизу.
     -- А это еще кто? -- сварливо спросила она.
     -- Башмак и роза, -- улыбнулся мальчик. -- Я знаю, Алена, ты -- человек
серьезный, без пароля мне не поверишь.
     -- Леночка, это Печенюшкин! -- вмешалась Лиза, торопясь, как всегда. --
Знаешь,  какой он хороший!  Он,  вообще-то, обезьянка на самом деле, вернее,
был  обезьянкой,  но  погиб,  а  потом  его  вылечили,  и  он  теперь  самый
могущественный  волшебник  на  свете. Ой, сколько тут  без  тебя приключений
было! Я тебе сейчас все-все расскажу. Он тебя  спас от  Ляпуса, а еще раньше
меня спас...
     -- Если он волшебник, -- перебила Алена, --  пусть мне наколдует чаек и
два  яичка в мешочек. Я буду есть, а вы рассказывайте, только друг  другу не
мешайте, а то мне непонятно.
     Аленка наелась и услышала  обо всем, что происходило без нее, включая и
историю Пиччи-Нюша и Гокко. Она долго молчала, а потом  спросила просто, как
только маленькие дети могут говорить об этом:
     -- А что, Морковкина и Мишку-Чемпиона убили, да?
     Лиза изо всех сил стукнула себя кулаком по лбу.
     --  Как же мы про друзей  забыли?! --  воскликнула она. -- Их же там  и
правда прикончат на площади, если уже не прикончили.
     -- Да  ты  что! --  возмутился  Печенюшкин. --  Если я Ляпуса  упустил,
теперь обо мне все, что угодно можно думать? Смотри!
     Он  выхватил  из  буфета  знакомое  уже  блюдечко, поставил на  стол  и
захлопал ящиками, не находя в них того, что искал. Наконец,  пожав  плечами,
извлек из одного жухлый абрикос и бросил на блюдце.
     -- Совсем от фруктов отвык, -- пояснил он смущенно. --  Некогда  запасы
пополнить. Хорошо, хоть этот завалялся. Ладно, на пару минут хватит.
     Абрикос сам собой покатился по блюдечку и дал  вполне приличное цветное
изображение, куда лучше, чем Лизина резинка...
     Убогая запыленная комнатка.  Грязные, разномастные  занавески на окнах.
Круглый  стол,  скатерть  в  жирных пятнах. Вокруг стола  два  старых стула,
табуретка и ящик из-под овощей. На ящике сидит Федя, на  табуретке -- Мишка,
на  стульях -- Фантолетта  и Морковкин.  В  углу комнаты клубком  свернулась
кобра. На кровати, под серыми облупленными шарами, лежит  связанная  носатая
старушонка. ("Все  ее  мучают" -- всплакнула  Аленка,  узнав  фею Мюрильду).
Сидящие у  стола оживленно  о чем-то  спорят, особенно яростно жестикулирует
Морковкин.
     Звука не было. Абрикос, по всей видимости, звука не давал.
     -- А где троллейбус? -- не сдавалась Лиза.
     -- А где Грызодуб Баюнович?
     -- Грызодуб зализывает раны  в своей пещере. Там его Ляпус не достанет.
А  троллейбус,  наверное,  стоит у  домика,  возле  крыльца,  привязанный  к
столбику.
     -- Ну, хорошо. А нам теперь что делать?
     -- Слушать, -- Печенюшкин убрал абрикос с блюдца. -- Ты ведь так хотела
узнать,  что  же  случилось дальше с  Пиччи-Нюшем и его названым  братом  --
маленьким индейцем Гокко...

     <i>Глава пятая</i>
        Печенюшкин. История вторая
     Все дальше  и дальше от родного поселения уносило течение  Паранапанемы
маленький плот. Бревнышки плота --  в  руку  толщиной -- были прочно связаны
лианами. Взрослого  мужчину такое сооружение не  выдержало  бы, но худенький
двенадцатилетний мальчик мог находиться  на нем без  опаски. "Впрочем, какая
разница, если смерть все равно рядом", -- думал Гокко.
     Он лежал совсем  без  сил, боль  разрывала тело, но  голова была ясной.
Мальчик заболел четыре дня назад. Утром, проснувшись, он почувствовал жжение
в животе,  ядовитую горечь во  рту, а руки и ноги  невозможно было  поднять.
Пришел знахарь  Чимбу,  осмотрел Гокко,  расспросил, что тот  ел  вчера,  и,
напоив дурно пахнущим  настоем, ушел, покачивая головой. На другой день ноги
у  больного распухли  и покрылись мелкой  синеватой сыпью.  Знахарь появился
опять,  дал  новое лекарство, а потом пошел к вождю и долго шептался с ним о
чем-то.
     Непонятно как разнеслись  слухи,  но на третий день все  племя  узнало:
тень колдуна  Кутайры  вернулась на  землю и  наслала  порчу  на  маленького
индейца.  Пока  неизвестная  болезнь  не  перекинулась  на  остальных,  надо
избавиться от мальчика.
     Законы индейцев тупинабама жестоки,  и у сироты Гокко опять, как  и два
года  назад,  не  нашлось  заступников.  Так  вот  и  получилось, что  утром
четвертого дня двое  рослых воинов оттолкнули от  берега  наспех сколоченный
плотик,  и река подхватила  его. А на берегу  выкрикивал заклинания и  махал
руками, отгоняя злые силы, знахарь.
     Солнце палило беспощадно,  речная свежесть уже не чувствовалась, а боль
становилась все  нестерпимее.  В ногах у  мальчика  лежал небольшой узелок с
запасом еды на несколько дней. Но ни есть, ни пить не хотелось.
     Прошло  два года с тех пор,  как Гокко расстался со своим верным другом
Пиччи-Нюшем. Маленький индеец никогда не рассказывал о событиях той страшной
ночи,  он  и  вообще  был  немногословным. Вернувшись  домой  тогда,  он  на
расспросы вождя отвечал просто.  Сварил,  мол,  колдун похлебку  из  сушеных
грибов, съел, потом вскочил с воплем, схватился за живот, кинулся в костер и
сгорел.  На  рассвете  Гокко  удалось  ослабить  веревки,  он  развязал  их,
освободился  и  вернулся,  проплутав  два дня в лесу.  Радость от известия о
смерти Кутайры была так велика, что никто и не задумался, правду ли  говорит
мальчик.
     Гокко не мог забыть своего кровного брата, но старался вспоминать о нем
как можно реже. Суровая жизнь индейского племени занимала его время целиком,
а спал мальчик крепко и без сновидений. Да и было ли все это? Страшный хохот
колдуна, рев  крокодила-оборотня с  рогатиной в черной окровавленной  пасти,
безжизненное тельце Пиччи за спиной,  хижина богов, белая птица, пропавшая в
рассветном небе... Лучше считать, что не было, так спокойнее.  Но порой  его
охватывала  непонятная тоска,  тогда  он  уходил на знакомую поляну  в  гуще
зарослей и долго сидел на траве, глядя перед собой и обхватив руками колени.
     Сейчас  же маленький индеец мог думать только об  одном, надо,  стиснув
зубы, не ждать смерти, а смело шагнуть ей навстречу, как и подобает мужчине.
В его  узелке с едой лежала крохотная  высушенная тыква. Тыква была полая, и
отверстие  в  ней затыкала  деревянная  пробка. Это был  прощальный  подарок
знахаря Чимбу -- настойка корня чимиргеза. Один глоток, и душа покидает тело
мгновенно  и  безболезненно.  Тяжело  раненным  в бою  или на  охоте воинам,
которых уже нельзя было спасти, яд позволял достойно перейти из этого мира в
другой.
     Собрав всю  свою волю, Гокко  смог  чуть приподняться и, дотянувшись до
узелка дрожащими пальцами, придвинуть его к себе. Не меньше получаса ушло на
то,  чтоб распутать  узел. Зажав в кулаке тыкву,  он вытащил пробку  зубами,
выплюнул ее, затем, с усилием, поднес горлышко тыквы к губам.
     Страшный удар сотряс  плот, мальчика отбросило вперед,  к самому  краю,
тыква,  выскочив из его  слабой руки,  упала на  тонкие  бревнышки  настила.
Сквозь щель между двумя бревнышками яд, булькая, пролился в реку.
     Толстенная  коряга -- на нее-то  и  наткнулся  плот,  -- прочно зацепив
ненадежное сооружение, удерживала его на середине реки.
     "Откуда коряга?! -- успел подумать Гокко. -- В  этих местах всегда была
жуткая глубина. Такого просто не может быть!"
     А навстречу, против ветра, против течения с бешеной скоростью неслась к
нему лодка с надутым в сторону плота, вопреки всем законам природы, парусом.
На  верхушке  мачты,  чудом  удерживаясь, сидела маленькая  обезьянка. Ветер
раздувал ее длинную красновато-золотую шерсть.
     -- Держись, братик!! -- кричала обезьянка. -- Держись...
     Лодка пронеслась  мимо плота, и мальчик, непонятно как,  оказался на ее
корме. Коряга тут же пропала, а  плотик, уже без человека, поплыл по течению
дальше. Обезьянка одним прыжком перемахнула с мачты на плечо  Гокко, ласково
обмахнула его  лицо длинным  пушистым  хвостом,  вгляделась в  глаза  своими
голубыми, в темных ресницах, глазами.
     -- Пиччи... -- прошептал маленький индеец, теряя сознание...
     -- Вставай, вставай! Ишь, разлегся, маленький лежебока, -- вернул Гокко
из сна  заботливый  голос  Пиччи.  --  Тоже,  надумал: яд,  смерть,  что  за
глупости!  А  вашему знахарю  я бы не позволил лечить даже  дохлого  тапира.
Лень,  дедовские  методы, отсутствие  современного оборудования... По уровню
медицины, если хочешь знать, ваше племя тупинабама занимает семьдесят второе
место в мире.  А  на дворе шестнадцатый век --  надо  идти ногу со временем!
Твой знахарь всех больных поит из одной и той же миски и никогда ее не моет.
Ладно, хватит об этом, а то я расстраиваюсь.
     Мальчик открыл глаза. Удивительно, он чувствовал себя таким же здоровым
и сильным, как до болезни. Воды Паранапанемы по-прежнему текли вокруг,  неся
лодку по течению,  парус ее  обвис,  но на  скамейке  напротив  Гокко  сидел
ласково  ворчавший Пиччи-Нюш. А это  значило, что  все  опасности минули,  и
жизнь победила снова.
     -- Ты опять спас меня, Пиччи! Это колдовство?
     --  Ну, как тебе сказать...  --  смутилась обезьянка. -- Немного  есть,
конечно.  Но главное -- выдержка, быстрота  реакции, точный расчет течения и
ветра. А вылечил тебя я,  вообще, без всякого колдовства. Массаж, внушение и
чуть-чуть Тибетского бальзама.
     -- Ты говоришь странные слова. Я не понимаю их.
     --  Прости  меня,  братик.  Я  расхвастался,  --  конечно,  это   очень
некрасиво.  Понимаешь, за  два  года  столько  пришлось  узнать,  увидеть  и
услышать -- во сне не приснится.  А уж приключений было!..  Я потом расскажу
тебе. А  пока надо  отдохнуть и многому  поучиться. Думаю,  сейчас не  стоит
возвращаться в  родное племя. Сородичи  решат,  что злые духи спасли тебя, и
опять могут  сделать какую-нибудь жестокую  гадость.  Или  возьмутся лечить.
Бр-р-р! -- Пиччи передернуло от возмущения. -- Нет уж,  поедем со  мной. Там
тебе точно  не  придется скучать, -- загадочно  прибавил  он и, обернувшись,
крикнул вдруг, что было мочи: -- Ходу! Ходу!
     Ветер выгнул паруса, Гокко схватился за скамью, лодка, чиркнув килем по
воде, оторвалась от реки и взмыла  в небо. Пиччи-Нюш, важный и невозмутимый,
мечтательно смотрел  перед  собой,  обкрутив хвост  вокруг  скамейки.  Земля
уменьшалась с непостижимой скоростью, вот уже Паранапанема казалась не толще
крохотной  серебристой  змейки  килимпуру. Воздух  свистел  в  ушах,  облака
приближались. Вытянув шею, леденея от веселого ужаса, Гокко глядел вниз.
     Внезапно туман  пропал, облака оказались  внизу,  и солнце  встало  над
лодкой  в  синем  сверкающем  небе.  От  холода и от величия  окружающей его
картины индеец зябко дрожал...
     В этом месте рассказа Алена не выдержала:
     -- Лиза-а-а! -- заныла девочка, стесняясь обратиться к  Печенюшкину. --
Он же  замерзнет там  совсем! Это в самолетах печки  топят, а в лодке  печки
нет. Лодка же деревянная, она же сгореть может...
     -- Ну, Алена, -- зашипела Лиза на сестру, -- не перебивай!
     -- Да,  не перебивай!  Я бы ему свою  шубку отдала.  Знаешь, какой  там
зверь теплый. Он называется цигей.
     -- Какой еще  цигей?  -- не поняла Лиза. --  А-а, вот ты о чем! Это  из
баранов шубы называются цигейковыми.
     --   Неправда!  Мне   мама   говорила.   Из  баранов   шубы  называются
каракулевыми. Они очень много денег стоят. У мамы пока столько нету.
     -- Печенюшкин! -- взмолилась Лиза. -- Ну объясни ты ей! И скорее дальше
рассказывай.
     -- Ты что, Лиза! --  удивился  Пиччи.  --  Неужели  никогда  цигеев  не
видела? И в зоопарке вашем их нет? Цигеи похожи на баранов, только мех у них
ровный, как  бы  подстриженный,  а  голова  и хвост  голые. К зиме они мехом
обрастают, а  в конце весны  его  сбрасывают,  как  змея  кожу. Потом  снова
обрастают.  А к шкуре сброшенной пришивают подклад, петли, пуговицы и готова
шуба. Маленький цигей -- детская шубка, большой -- взрослая.
     -- Вот! -- обрадовалась Аленка. -- Слышала, Лизочкина?
     Лиза,  не мигая,  смотрела  на  героя-спасителя-рассказчика, и  ужасное
подозрение  рождалось у  нее в голове. Девочка вспомнила,  что кричал ей  на
прощанье Федя, улетая в башмаке по радуге из их квартиры.
     "А  Печенюшкина встретишь -- не верь!  Он, зверь,  тоже,  душевный,  но
приврать страсть как любит!.."
     "Лучше выяснить сразу", -- решила Лиза и бросилась как в омут:
     -- Пиччи! -- сказала она  отважно.  --  Я тебе во всем верила, до самой
капельки.  А  вот  Федя говорил,  что  ты,  уж  извини, пожалуйста, приврать
любишь. Я думала, он  шутит,  но теперь... Я,  можно сказать,  девять лет на
свете живу,  два раза на  самолете летала, настоящий паровоз руками трогала.
Точно знаю, цигеев не бывает. Может, бывают в сказках, но это  не считается.
Так что же в твоих рассказах правда, а что -- нет?
     Глаза у Печенюшкина стали совсем виноватые. Некоторое время он молчал.
     -- Знаешь, Лизочек, -- сказал  герой  наконец.  -- Про  Гокко, про свои
приключения я  все рассказывал, как на самом деле было. Обманывать, хвастать
просто  не  могу,  не  получается.  Но  могу  присочинить  в  двух  случаях.
Во-первых, когда надо  перехитрить  злодея,  для пользы  дела. Неприятно, но
приходится.  Хорошим  людям  вреда от этого нет. А во-вторых,  просто  шутки
ради.  Алена же совсем  еще маленькая. Пусть  в  ее мире будут добрые цигеи,
которых  никто  ради  шубы не  убивает.  Успеет  еще  подрасти.  Ну,  как ты
считаешь, кто справедливее, я со своей шуткой или ты -- с правдой?
     Теперь  Лиза  надолго  задумалась,  Аленка же  тихо плакала  --  жалела
несчастных баранов.
     --  Все равно,  --  промолвила через  несколько  минут Лиза.  -- Голову
ломаю, ломаю, но твердо не могу решить, кто прав, ты или я...
     -- Поверь, -- тихо сказал Печенюшкин. -- Я тоже не могу.
     Гокко  не знал,  сколько  времени  летели они  над  облаками. Он  успел
проголодаться,  поесть, уснуть,  а когда проснулся,  облаков внизу  не было.
Солнце  косо светило ему  в  спину, а лодка быстро  снижалась. Мальчик успел
заметить только зелень под  ними и блеск  воды среди зелени. В глазах у него
зарябило и, пока  он  протирал их,  чудесный кораблик  уже стоял на зеленой,
полной цветов поляне.
     За  поляной   шел  редкий   невысокий  лесок   из   неизвестных   Гокко
белоствольных   деревьев.  А  между  поляной  и   лесом  возвышался   домик,
удивительно красивый и уютный даже снаружи, с желтой крышей из глазированной
черепицы. Дверь в  доме  была  распахнута, и оттуда  по  траве бежала к  ним
девочка. Таких детей  маленький индеец никогда  не видел.  Ее густые  волосы
напоминали  цветом опавшие  осенние листья, а глаза были  синими-синими, как
бразильский цветок перипери.
     Обезьянка  прыгнула девочке на  плечо и ласково потерлась головой об ее
щеку.  Неприятное  чувство  ревности  шевельнулось  в душе Гокко,  но тут же
пропало.
     -- Здравствуй, Диана, сестричка, -- растроганно бормотал Пиччи девочке,
гладившей  обезьянку.-- Это  Гокко,  мой кровный брат и спаситель. Я столько
рассказывал  тебе  о нем,  что больше  можно ничего  не  добавлять.  Теперь,
вместе, вам будет веселее. Ты еще не завтракала? Мы проголодались с дороги.
     За  завтраком Гокко молчал, старался не поднимать глаз от  тарелки. Ему
было  стыдно за  неумение так  же ловко, как Диана  и Пиччи,  справляться  с
ложкой,  вилкой, ножом.  Но  никто,  вроде бы,  не обращал внимания  на  его
манеры, и  постепенно  маленький  индеец успокоился. Он старался  подолгу не
смотреть на прекрасную девочку, но не очень-то это получалось.
     -- Не смущайся, братик! -- ободрял его Пиччи. -- Диана у нас красавица,
глаз не отвести, верно? Я и сам  на нее любуюсь. Тебе, конечно же, интересно
узнать, кто  она такая, как попала сюда и, вообще, что это за место  --  мой
островок безопасности. Да?
     Гокко покраснел, что, при его  бронзовой коже, было  почти незаметно, и
молча кивнул.
     --  Это   довольно  длинная,  но  любопытная   история,  --  продолжала
обезьянка. -- Можно рассказать, Диана?
     -- Для чего  ты  спрашиваешь? --  отозвалась  девочка.  -- Если он твой
названый  брат, значит, и мой тоже. И я послушаю с удовольствием,  как будто
это и не обо мне. Ты рассказываешь так красиво...
     --  Так вот, --  начал Пиччи.  --  В  некотором  царстве,  в  некотором
государстве жил-был глупый и очень смешливый король. А  веселиться  ему было
отчего. Здоровье прекрасное,  страна большая, денег в казне -- за всю  жизнь
не истратить. Ни войн, ни покушений, ни заговоров. Охота, балы, празднества,
всевозможные увеселения сменяли друг друга.
     Придворные  от  всей  души желали  королю  долгой  жизни и  счастливого
царствования.  Еще  бы! Он  интересовался  только  своей персоной  и  своими
удовольствиями.  Приближенные  его грабили  народ  как  хотели,  богатели со
сказочной  быстротой,  возводили  себе  небывалые дворцы, полные сокровищ. А
король  был совершенно уверен, что вся  страна до  последнего человека живет
так же, как он, -- сытно, беззаботно и весело.
     Министры и пажи, конюхи  и фрейлины, все, как один, между собой ласково
называли короля "наш  хохотунчик". У  властителя был друг. Больше чем  друг,
молочный брат, вскормленный  той же кормилицей, маркиз де Тримонтран. Король
любил маркиза, не отпускал от себя ни на шаг, и времени на свою семью у того
просто  не оставалось. Да и  какая семья?  Жена  маркиза умерла при родах, а
дочь -- малютку Диану -- воспитывали в старинном фамильном замке кормилицы и
няни.
     Изредка, сопровождая  короля  и  оказываясь  неподалеку, де  Тримонтран
наезжал  в замок, всегда на  считанные минуты. Он успевал только расцеловать
дочку,  пощекотать  изящно завитыми усами,  надеть  на  детскую шейку  новое
роскошное ожерелье и снова мчался к своему повелителю.
     И  вот,  когда  Диане  было десять лет, случилось несчастье. Не  плачь,
сестренка,  что делать, это грустное место. На  охоте свирепый вепрь кинулся
на  короля,  свалил  его  лошадь и  уже готов был вонзить  клыки  в хозяина.
Маркиз, бывший всегда рядом, быстрее молнии  соскочил  с коня, прыгнул между
королем и  разъяренным  зверем  и  вонзил кинжал  прямо в  загривок  кабана.
Издыхающий  вепрь успел  подмять смельчака под  себя и пропороть  ему  грудь
клыками.
     Все  усилия врачей оказались бесполезны. Через двое суток, не приходя в
сознание, маркиз скончался. Диана осталась круглой сиротой.
     Это был  единственный случай, когда его величество опечалился. С утра и
до  заката  государь был мрачен. Министры  и камергеры ходили  на  цыпочках,
никто  не знал, как быть. Угодно ли королю пребывать  и дальше в  скорби или
можно попытаться его рассмешить.
     Но вечером, за непривычно тихим ужином, ножка у стула, на котором сидел
один из королевских  шутов, вдруг  подломилась,  и  шут рухнул на  пол.  Шум
падения,  звон  бубенчиков,  вопль  несчастного  нарушили  тишину.  Это  так
возмутило  второго шута, что  он заехал первому тортом  в физиономию. Первый
шут вскочил с лицом, заляпанным кремом, и, ничего не видя вокруг, отломанной
ножкой стула огрел по спине почтенную седую фрейлину, да так, что с нее упал
парик.  Лысоватая фрейлина с воем  вцепилась в перемазанного  шута, и  пошла
потасовка, да такая, что через минуту король уже громко, счастливо хохотал.
     Так никто никогда и не узнал, было  ли все это подстроено или произошло
нечаянно. Думаю, что нарочно.
     На следующее утро министр двора явился к королю с докладом. Как всегда,
доклад состоял  из приятных  новостей  и  веселых  пустяков.  Затем  министр
собирался откланяться, но повелитель жестом руки остановил его.
     --  Вот  что...  --  произнес  король.  -- Там,  кажется...  у  бедного
маркиза... был ребенок... сынок?
     -- Дочка,  ваше  величество,  --  почтительно  поправил  придворный. --
Диана. Десяти лет. Умница, красавица, очаровательная крошка.
     -- Веселая?
     -- Певунья,  хохотунья!  --  уверил  царедворец, понятия  не имевший  о
характере  Дианы. --  Да  и  кто  в вашем  королевстве,  государь, под вашим
мудрым, счастливым правлением, может быть грустным? Нет таких! Это у них, на
проклятом  Западе,  где  властители  лишь о  себе заботятся, народ плачет  и
голодает.
     -- Хорошо. Надо сделать для нее что-нибудь... Взять ко двору ... Да и у
меня сынок. Пусть вместе играют. -- Король облегченно расхохотался, свалив с
себя  непривычное  бремя  размышлений. --  А  как  он  его  тортом  вчера...
Ха-ха-ха! Ох, не могу! Помните?! Ну, все! Ха-ха-ха! Идите!
     Пятясь задом,  кланяясь, с приклеенной  улыбкой на лице, министр спиной
распахнул двери и растворился в дворцовых покоях.
     Вечером  того же  дня  Диану  увезли  из  родного  дома. От придворных,
приехавших за  ней, девочка впервые узнала  о  гибели отца. Это известие так
потрясло несчастную, что у нее не оказалось сил противиться отъезду.
     Карета  чуть подпрыгивала на ухабах, слезы текли у девочки  из глаз,  и
толстая расфуфыренная дама,  сидящая рядом, то и дело вытирала их надушенным
платком.
     -- Бедная моя птичка! -- говорила дама  басом. -- Я так  понимаю  тебя,
так понимаю... Когда умер мой обожаемый папочка -- подавился телячьей ногой,
-- я от горя бросилась в колодец. Счастье, что колодец сужался внизу,  а я и
в  детстве  была  пышечкой,  и застряла  посередине.  С  каким  трудом  меня
вытаскивали, обвязав канатом,  до сих  пор помню, как исцарапалась тогда и в
клочки изорвала платье... А теперь, вот видишь, я счастлива, богата, супруга
первого министра короля.  И  тебя наш милостивый  повелитель  берет под свое
покровительство. Ты будешь жить при дворе, среди роскоши и утонченных манер,
получишь  прекрасное воспитание. У  государя  есть  сын,  принц  Лютик, а ты
прекрасна, словно  ангелочек. Кто  знает, хо-хо-хо, вдруг он обратит на тебя
внимание. Конечно, он скучен  и  некрасив, его, между нами говоря,  зовут за
глаза "принц Хлюпик", но  это королевский сын и будущий  король. Кроме того,
он сочиняет чудесные, ну,  просто, чу-дес-ные  стихи, а это так изысканно...
Почему ты даже не смотришь на меня, птичка?
     --  Это  ваш  противный  проклятый  король  должен  был  погибнуть,  --
бормотала девочка,  плача. -- Он,  а не бедный мой отец. За всю  мою  жизнь,
говорила няня, мы с папой и десяти дней не провели вместе. Я так любила его,
так  любила...  Зачем  он  спасал этого  вечно  хохочущего  дурака?  Папочка
признавался  мне  недавно, что  не  любит короля, что хочет жить все время в
нашем замке со  мной вместе. Он просто боялся поссориться с королем, боялся,
что тот отомстит не только ему, но и мне. Ох, лучше бы мы убежали...
     -- Что ты говоришь!  --  перепугалась жена министра. -- Я даже  слышать
этого не должна! Теперь мне придется донести на тебя.
     --  Нет! -- хмуро ответила Диана. -- Не придется!  И  я  до поры никому
больше не открою свои мысли...
     Она  взяла пухлую ладонь  толстухи, медленно погладила  своими  тонкими
пальчиками  один  раз, другой,  третий,  и  глаза  у  жены  министра  начали
затуманиваться.  Вот  веки  ее  сомкнулись,  голова  упала   на  грудь,  рот
приоткрылся, и легкое похрапывание послышалось в карете.
     Внезапно спутница Дианы коротко свистнула  носом, голова ее  вскинулась
вверх,  и резко открылись круглые совиные  глаза.  Девочка  сидела напротив,
спокойно сложив руки на коленях.
     --  Жара-то  какая,  --  проговорила   толстая  дама.  --  Я,  кажется,
вздремнула. О ком же я рассказывала тебе, крошка?.. Ах, да, о принце.
     -- Вы говорили, сударыня, о дивных стихах, что сочиняет  этот юноша, --
тоненьким музыкальным голоском прощебетала Диана. Слезы на ее щеках высохли.
-- Как много отдала бы я, чтоб услышать хоть одно из них.
     -- Услышишь, непременно,  -- закивала супруга  министра. -- Он их  всем
читает.  Жаль,  я  никак  не могу запомнить  ни  строчки.  Но  очень,  очень
трогательно... Смотри, мы  подъезжаем! Уже виден королевский  замок! Да нет,
не сюда, гляди в это окно!..
     Гокко посмотрел на Диану с уважением и некоторым страхом.
     -- Так ты колдунья? -- спросил он робко, воспользовавшись паузой. Пиччи
поглощал пирожное и ненадолго отвлекся от рассказа.
     -- Ну, что  ты!  -- ответила девочка. --  Это старая няня научила  меня
прикосновением снимать у людей боль и  заставлять  забыть дурные и печальные
мысли. Они засыпают, совсем  на чуть-чуть, а потом  проснутся, и  настроение
сразу поднимается. Няня говорила, что я способная. Но это все, больше ничего
чудесного не умею. Правда, и за  это, узнай кто недобрый, меня сожгли бы  на
костре.
     -- Сначала пусть сожгут меня, -- выпалил Гокко.
     --  Ну-ну,  ребята!  --  вмешался  Пиччи,  стряхивая  сладкие крошки  с
мордочки. -- Хватит  с  вас. Давайте, не  будем  ни гореть, ни тонуть. Лучше
жить долго и счастливо. Слушайте-ка дальше...
     -- Девчонка всего неделю во дворце, --  раздраженно говорил жене первый
министр,  -- а успела очаровать  всех без исключения.  Я  надеялся, что  она
быстро надоест королю. Тогда я сделал бы ее одной  из фрейлин, а  лет  через
пять-шесть выдал замуж за бедного, но храброго дворянина.
     -- Чем же она мешает вам, дорогой? -- не понимала министерша.  -- Я вот
гляжу  на  нее и вспоминаю свои детские  годы.  Так же  вот бегала, скакала,
толстушечка, нюхала цветочки, подпевала птичкам. Ах, невозвратное время!..
     -- Прекрасно  помню, --  перебил  министр.  --  Вы бегали  с сачком  за
бабочками,  вытаптывая  целые лужайки  своими слоновьими ножками. Но  дело в
другом.  Принц,  наш  четырнадцатилетний  остолоп,  не  сводит с  нее  глаз,
таскается по пятам  целыми днями. А  я  собираюсь женить его  этой осенью на
принцессе Филифлюк.
     -- Зачем? Она же уродина!
     -- Ну, принц тоже не красавец. Да еще его дурацкие стихи! От них зевают
даже  королевские  борзые  и вместо луны  воют на солнце. Нет, я  знаю,  что
делаю.  Принцесса сирота.  Королевство Филифлюк сольется с  нашим  и  станет
именоваться вице-королевством.  А  вице-королем  буду я, ваш  супруг! Хотите
стать вице-королевой?
     -- Ах, еще бы! Конечно! Боже мой, все так неожиданно!
     -- Кроме того,  я  втайне уже  обо всем  договорился. Если откажусь  от
своего слова, Филифлюк нападет на нас. И война будет страшной.
     -- Я все понимаю теперь. Но что же делать с девочкой?
     -- Сложный вопрос. Вы знаете, любовь моя, я человек не злой. С радостью
упрятал бы ее в дальний монастырь. Но теперь просто исчезнуть она  не может.
Принц поднимет такой крик!..
     -- Представляю себе! Так что же?
     --  Посмотрим.  Лестницы замка  круты, башни  высоки, подвалы  глубоки.
Помните, в  прошлом  году  министр  двора выпал  из  окна  Восточной  башни.
Разбился насмерть, бедняга. Рядом, в башне  никого не было, ну и решили, что
у  него  просто  закружилась  голова.  А  новым  министром  двора  стал  ваш
племянник,  человек  нам  преданный... В  общем,  что-нибудь  придумаем.  Я,
дорогая моя, обожаю действовать по вдохновению.
     Скамейка в дворцовом парке покачивалась на золоченых цепях, приделанных
к каменным столбикам. Солнечные пятна прыгали по скамейке, по платью сидящей
на ней Дианы, по  букету  роз на  ее коленях. Цветы  были  так  велики,  что
казались ненастоящими.
     Букет,  само собой,  преподнес ей принц Лютик. Сейчас он стоял на одном
колене  перед девочкой  на дорожке  парка и<b>,</b> как обычно, читал стихи. Острые
камешки  гравия впивались  в  толстое  колено  принца, но боль казалась  ему
сладкой.

     Сегодня встал я раньше всех.
     Гулял ужасно долго в парке старом.
     Устали ноги -- просто смех
     --Любить же сердце не устанет.

     --  Вы  сочиняете  все лучше, принц, --  вежливо отозвалась  Диана.  --
Помните, какими смешными строчками вы встретили меня неделю назад?
     -- Ничего смешного! -- обиделся Лютик. -- Прекрасно помню:

     Когда увидел образ твой,
     Я повредился головой,
     Но даже с этой головой
     Я все равно навеки твой!

     -- Вот, вот! Разве  можно так  рифмовать?  "Твой -- головой, головой --
твой!"
     -- Ты просто не любишь меня... -- захныкал принц и с ходу сочинил:

     Какое розовое утро!
     Вокруг -- ну прямо все из перламутра.
     А я смотрю -- и тихо слезы лью.
     Поймет ли душу кто мою?

     -- Поймет, -- утешала его  Диана. --  Разумеется, поймет.  Только  надо
больше работать со словом, узнать жизнь, набраться опыта.
     -- Эх! -- махнул Лютик рукой и поднялся с колена, морщась от боли. -- У
тебя сейчас какие планы? Планы... бананы... марципаны...
     -- Хочу побродить по замку. В южной башне я еще не все обследовала. Там
лестница  наверх  крутая-крутая!  А в подвале что-то  тихо  брякает.  Может,
привидение? Страшно люблю приключения. Я уже фонарь  у  садовника выпросила.
Схожу, ладно? А ты пока сочиняй.
     -- Храбрая ты... -- поежился Лютик. -- А я  боюсь. У нас в прошлом году
из   Восточной  башни  министр  выпал.  Разбился  в  лепешку...  картошку...
поварешку... Знаешь, пойдем лучше со мной, я тебе обезьянку подарю.
     -- Какую обезьянку?
     -- Маленькая  такая, забавная.  Поваренок во дворец принес.  Он  был на
рынке, там-то обезьянка за ним  и увязалась. Сбежала,  наверное, от кого-то.
Может, ее мучил хозяин. Пойдем, посмотришь...
     Крохотная золотисто-красноватая  обезьянка сразу вспрыгнула  девочке на
плечо,  обхватила  за шею  пушистыми лапками и прижалась так крепко,  словно
больше никогда не собиралась расставаться.
     -- Видишь! --  обрадовался Лютик. -- Она тебя полюбила. Тебя все любят.
Ко  мне, небось, так не прижималась, -- он вздохнул. -- Забирай. Хоть что-то
тебе приятное сделал.
     -- Спасибо...-- прошептала  Диана, гладя зверька,  смотревшего  на  нее
голубыми, совсем не обезьяньими глазами.

     <i>Глава шестая.</i>
        Признание Мануэлы
     -- Нет,  так  нечестно! --  закричала Лиза.  -- Ты же  не  закончил эту
историю!
     -- Как это? --  притворно удивился Печенюшкин. -- Разве что-то осталось
неясным?
     -- Так это ты был той обезьянкой? Хотя, что я говорю! Понятно,  что ты!
Диану  спас? Министра с этой толстой  наказал? А  что  с принцем было? Что с
королем?
     --  Да, ты  права,  --  согласился  мальчик. --  Надо  досказать. Но  я
постараюсь покороче, ладно?
     Диана закрыла дверь своей  комнаты, оставшись  с обезьянкой вдвоем.  И,
как только звякнул засов, зверек заговорил. Девочка совсем не удивилась. Все
то  время, что она несла  пушистое  существо  к  себе  по длинным переходам,
сердце ее билось в предчувствии необычайного. Недаром она сама была капельку
колдуньей. Да и глаза! Не может быть у  обезьянки таких голубых человеческих
глаз...
     --  Меня  зовут Пиччи-Нюш, -- быстро, но четко  объяснял ей зверек.  --
Остальное  о себе расскажу потом,  сейчас некогда. Тебя  хотят  убить. Бежим
немедленно!  Первый министр  решил  женить  принца на принцессе из соседнего
королевства.  Пока  ты  жива, Лютик на  это не согласится.  Он  тебя  любит,
бедный. Да, бедный, ведь ты не полюбишь его  никогда.  Жаль, он  славный, но
ничего не поделаешь. Так  вот, надо  исчезнуть. Смерть может подстеречь тебя
всюду.  Подгнившая  ступенька,  отравленные   вишни,   взбесившаяся  лошадь,
неизвестная рука, толкнувшая в спину из окна. У королевского министра талант
на такие  дела. Ему бы крысоловом  быть, да так  не добьешься  ни власти, ни
почестей. Но я разболтался... Ты веришь мне?
     -- Верю. Не знаю, почему, но верю. Только мне нельзя исчезать отсюда. Я
должна  отомстить  королю и министру.  И  принца  так нельзя оставлять.  Его
воспитают или дураком, или злодеем.
     -- Мы  вернемся, -- твердо обещал Пиччи.  -- Я слова  своего никогда не
нарушаю.  Мы  бы  с тобой  и сейчас  управились,  но срочно  нужна помощь  в
Трулебякии.  Там кучка колдунов  одурманила целый народ. Половину страны они
хотят насмерть заморозить, а другую половину навсегда этим запугать. И будет
в  Трулебякии империя  зла.  Разве можно допустить такое?!  Так  что я  тебя
отведу  в надежное  место. Там побудешь немного, а потом закончим наши  дела
здесь. Поехали?
     -- Да! -- сказала Диана.
     -- В седле держишься?
     -- С трех лет.
     Пиччи  смешно  топнул  об  пол  маленькой  лапкой,  но  звук  получился
неожиданно  гулким.  Словно звонкая  подкова ударила  по  мозаике  кленового
паркета.   И   не   обезьянка   стояла  перед  девочкой   --  красавец  конь
красно-апельсиновой  масти с пышной  золотистой гривой  косил на нее длинным
голубым глазом. По бокам у чудесного скакуна росли золотые крылья.
     Диана прыгнула в седло, растаяли впереди кованые решетки окна и цветные
витражи в нем, скакун перемахнул подоконник,  и у девочки на миг перехватило
дыхание...
     Принц Лютик глядел в  небо, наморщив лоб и шевеля губами. Он подыскивал
рифму к  слову "любимая", а  рифма  никак  не давалась.  Очевидно,  закатное
солнце слепило близорукие глаза принца. Не то он непременно увидел бы в небе
огненно-золотого  крылатого  коня, уносящего  на  спине  неведомо  куда  его
прекрасную Диану.
     -- Вот теперь все понятно! -- воскликнула Лиза. -- Давай дальше, о том,
как они отомстили. Гокко с ними был?
     -- Я расскажу, Лизонька, только в следующий раз.
     -- А когда будет следующий раз?
     --  Лиза! -- возмутилась Аленка. --  Ну  что ты как маленькая, прямо! Я
тоже хочу знать,  что было  дальше, но  не  спрашиваю.  Мама же  всегда  нам
говорит: сначала надо покончить с делами.
     -- А  перед делами, --  подхватил хозяин, -- пора, наконец, как следует
подкрепиться  печеньем.  Кто-нибудь  слышал  когда-нибудь   про  печенильный
автомат Печенюшкина?
     -- Автомат? -- спросила Алена. -- Он что, застреливает всех печеньем?
     -- Лена!  --  обиделась ее сестра. --  Что, не помнишь? Автомат --  это
машина, которая все делает сама. Вот как у нас дома стиральная.
     -- И неправда!  Порошок  она  не  делает.  Мы  его с  мамой в  магазине
покупаем.
     --  Эх,  Аленка,  -- махнула Лиза  рукой  на невежественную  сестру. --
Когда-то ты еще подрастешь.
     А  Печенюшкин уже ставил  на  стол  ящик с двумя большими  воронками по
бокам. Обе торчали наклонно -- одна раструбом вверх, другая раструбом вниз.
     -- Сюда, -- демонстрировал хозяин, --  сыплешь всякую ненужную  ерунду.
Отсюда --  получаешь всякое нужное печенье. Эффект печенильности достигается
нажатием красной кнопки -- вот она.
     -- Так давай же, давай попробуем! -- закричали девочки.
     -- Сейчас, сейчас, -- заторопился Печенюшкин. -- Вот только найдется ли
у  меня  всякая  ненужная  ерунда?  Нужной  ерунды  сколько  хочешь,  а  вот
ненужная... Поищу в кладовке.
     Он исчез  ненадолго и вернулся, неся пыльную зеленую чалму,  увенчанную
сломанным  петушиным  пером. Чалму скрепляла застежка с  крупным  фиолетовым
камнем.
     -- Ух ты, брошка! -- воскликнула Алена. -- Подари!
     -- Подарок калифа багдадского, -- с достоинством объявил хозяин. -- Ох,
лет  ей много! Замечательная  вещь,  да вот моль почикала.  --  Он отстегнул
застежку  и  протянул  Алене.  --  Это, к  сожалению,  не настоящий аметист,
подделка. По правде говоря, калиф был скуповат.
     Аленка слегка расстроилась, но прикрепила застежку к поясу.  Печенюшкин
осторожно размотал ветхую чалму, вставил ее одним концом в верхнюю  воронку,
кинул туда же сломанное перо и нажал кнопку.
     Машина тихонечко  зажужжала, внутри у нее  зажглась  лампочка и на боку
высветилась  надпись:  "СТАВЬ  САМОВАРЧИК!"  Чалма  втягивалась  в  воронку,
извиваясь, словно гигантская гусеница. Вот  она пропала, а на глиняное блюдо
под нижней  воронкой,  наполняя комнату  будоражащими ароматами,  посыпалось
печенье. Ломкий нежный "хворост" в сахарной  пудре,  рассыпчатые масленичные
печеньица,  что-то в  шоколаде, миндальные цветочки и звездочки -- всего  не
перечесть. Печенюшкин уже нес из кухни поднос с чашками, сахарницей и полным
чайником свежезаваренного чая.
     Все трое ели, ели, ели, пытаясь очистить  блюдо, а на него все сыпались
из чудесной машины новые и новые лакомства.
     Алена вытерла пот со лба и остановилась.
     -- Не  могу больше, -- пожаловалась  она  с  набитым ртом. -- Если надо
уходить, давайте остальное с собой заберем.
     -- Уходить надо  мне,  -- пояснил хозяин, тоже  с набитым ртом. --  Вам
нельзя. Там может быть засада.
     -- Какая засада?! Где?! -- глаза у Лизы загорелись.
     --  В домике Ляпуса.  Там,  где ждут нас,  беспокоясь, друзья. Ну,  так
какие дела сейчас самые главные?
     --  Победить  Ляпуса!  --  быстро  сказала  Лиза.  --  Вернуть  свободу
фантазильцам! Алена важно кивнула.
     -- Правильно,  -- согласился  Печенюшкин.  --  Но  почему нам  никак не
удается его победить? Помните, я говорил о предательстве? Федя и  Фантолетта
должны были  вместе  улететь  к вам по радуге  с Потаенной поляны. А там  их
ждали враги.  В  Красной  хижине вам предстояло спокойно дождаться меня.  Но
голубые загрызунчики меня опередили. Опять засада.  Может,  и к лучшему, что
ты,  Лиза, в это время попала в пустыню. Захвати  Ляпус вас обеих, он бы, не
задумываясь, обратил и тебя, и Алену в камень.
     -- Я все поняла! -- привстала  Лиза.  -- Предатель -- Морковкин! Он все
время ворчит и тебя ругает.
     -- Может, и правильно ругает,  -- вздохнул Печенюшкин.  -- Недостатки и
промахи есть  у  каждого. -- Он поднялся.  -- Ладно.  Сегодня  все узнаем. Я
исчезаю, а вы смотрите кино.
     Он приколол кнопками к стене большой лист белой  бумаги, кивнул на него
девочкам, подмигнул и растворился в воздухе.
     И  сразу  же  погас  свет,  на  белом  экране  замерцало изображение  и
раздались возбужденные голоса:
     -- Я старик! -- кричал Морковкин. -- Одной ногой стою в могиле.  А меня
заставляют совершать ненужные подвиги. Где этот Печенюшкин? Где он?
     -- Я здесь! -- раздался голос Печенюшкина, и сам он появился на экране,
войдя в  гостиную  домика  Ляпуса.  -- Простите,  что заставил вас  ждать  в
неведении. Иначе нельзя было. Сообщаю сразу: Алена  спасена. Девочки целы  и
невредимы, укрыты в безопасном месте.
     Он быстро рассказал историю спасения Алены.
     -- И не  случайно, -- закончил герой, -- Ляпус приказал  золотой парчой
затянуть помост и выстелить дорогу к нему. В ослепительном блеске  золота не
так ясно было  видно лицо Лжеалены -- Мюрильды. Злодей боялся, что кто-то из
нас может все-таки заметить малейшее несходство в чертах.
     -- Я жертва! -- хныкала  Мюрильда. -- Несчастная жертва. Пощадите меня,
не убивайте, не превращайте в старый осиновый пень!
     --  Ты уснешь,  --  тихо обратился к ней  Пиччи. -- И  будешь спать  до
грядущей нашей  победы. Проснешься ты прежней милой старушкой, как раньше, и
до конца дней забудешь о недобрых своих делах. Ты уже спишь.
     И  точно. Мюрильда спала, чуть слышно  посвистывая носом. Во сне резкие
черты  ее  лица разгладились,  и  можно было надеяться  -- да, она и  впрямь
станет безобидной старушкой.
     --  А теперь, -- обернулся  Печенюшкин к  собравшимся, -- я скажу вслух
то,  о  чем  каждый  здесь,  наверное,  думает: один из нас -- тайный  шпион
Ляпуса. Экспедиция с  Потаенной поляны, встреча в  Красной хижине, похищение
на Главной площади -- все наши планы становились известны врагу. Но и у меня
есть друзья среди свиты злодея.
     Пиччи направился к двери и распахнул ее.
     -- Войдите, достойный Шиба! -- пригласил он. -- Знакомьтесь: камердинер
Ляпуса. Когда-то я  спас его от гибели в Зеленом колодце вместе с красавицей
Аннегильдой. С тех пор мы верные товарищи. Расскажите всем, Шиба, то, что вы
поведали мне одному, -- о свидании Ляпуса со своим шпионом.
     Маленький Шиба, вытянув острую мордочку вперед и опасливо  всматриваясь
в лица собравшихся, рассказал о встрече в Виноградной гостиной. Он  подробно
описал, как  выглядел  золотой  нож-брелок,  служивший условным  знаком  при
встречах Ляпуса и незнакомца в плаще.
     Затем камердинер поклонился, пятясь, подошел к  двери, приоткрыл  ее  и
выскользнул наружу.
     А Федя,  горячась и негодуя, первым выворачивал карманы. На стол падали
сушеные  лисички,  еловые шишки, рогатка,  свисток, портреты  родственников,
тыквенные семечки, бархотка для чистки сапог и еще всякая всячина. Ножика не
было.
     У Мишки-Чемпиона в его желтых с бабочками трусах был всего один карман,
зато  на  удивление  глубокий. Клоун  разом вывернул его, и  вниз посыпались
разноцветные шарики  для пинг-понга,  игральные  карты,  недоеденное яблоко,
зазмеились, распускаясь в воздухе, красные, зеленые и голубые ленты.
     Морковкин, запустив руки в карманы своей хламиды, шарил  там,  исследуя
содержимое.  Возмущение  и благородный гнев  читались на лице  старого дона.
Обращены они были, конечно же, на Печенюшкина, унизившего  всех до обыска. И
вдруг с  недоуменным вскриком  он выхватил руку из  кармана.  На  ладони его
лежал золотой  брелок  в  виде  крохотного  перочинного  ножа  с  затейливой
резьбой.
     Все разом отшатнулись от Морковкина.
     --  Клянусь... -- шептал потрясенный старик. -- Я никогда...  Да что же
это...
     -- Вот как просто, -- проговорил Печенюшкин. -- Нож  найден,  предатель
изобличен, и все с презреньем отвернулись от него. А между тем эту маленькую
вещичку  так  легко  подбросить  в  чужой  карман.  Кто может  сделать  это?
Наверное, тот, кому фокусы привычны с детства, чья ловкость рук -- составная
часть цирковой профессии...
     -- Ты что, с ума сошел? -- крикнул Мишка. -- Я кровь проливал за вас, а
ты говоришь, что я изменник!
     -- Когда, убежав из тюрьмы, вы все забирались  в троллейбус, я прятался
в  кустах,  --  продолжал  Печенюшкин. -- А  у  троллейбуса  моего есть одно
любопытное свойство. Для врага, для того, кто таит черные мысли, он невидим.
Расскажи нам, Чемпион, отчего ты споткнулся на ступеньках?
     Мишка вздрогнул.
     -- Далеко можно зайти, считая врагом  любого, кто случайно  споткнулся,
-- проворчал он злобно. --  А почему мы тебе должны верить? И  где девчонки?
Может, ты их уже отдал Ляпусу?
     А  в  полутемном  домике Пиччи-Нюша  девочки  сидели  в  кресле,  тесно
прижавшись друг к другу, и сверлили экран горящими глазами.
     -- Ленка! -- вскочила Лиза. -- Троллейбус же должен подпрыгнуть, если в
него хочет сесть кто-то злой! Значит, Мишка не предатель!
     --  Мама  тебе что говорит?  Ты  сначала делаешь,  потом  думаешь.  Как
троллейбус мог  подпрыгнуть, если в  это  время  через другую дверку входили
змея и Федя? Ты мне сама рассказывала.
     -- Верно, -- пригорюнилась старшая. -- Ой, все равно, так хочется, чтоб
не он...

     -- Ну, что ж,  -- спокойно произнес  Печенюшкин. -- Видно, пришло время
появиться  главному  свидетелю.  Мануэла! --  позвал он громко.  -- Мануэла!
Мануэлина!
     Одним  прыжком клоун оказался  у  окна. Но кобра,  стоя  на хвосте, уже
заслоняла стекло. Голова ее угрожающе раскачивалась из  стороны в сторону, а
из  раскрытой  пасти  вырывался  короткий  луч голубого  пламени.  Предатель
молниеносно обернулся. Перед ним  стоял Печенюшкин, и  солнечное острие  его
шпаги касалось горла медведя.
     А в комнате, меж тем, появилась толстая Мануэла. Очевидно, она проникла
через одну из щелей в растрескавшихся половицах.
     --  Я так волнуюсь... -- начала крыса. Ее передние лапы то вытягивались
по струнке вдоль тела,  то скрещивались на груди,  то прятались за спину. На
шее бантиком был повязан шнурок от копченой колбасы.
     --  Я тоже виновата, но постаралась искупить вину. Ничего, что я говорю
по-крысиному? Я на других языках не умею, хотя абсолютно все понимаю.
     -- О чем она? -- забеспокоился Федя, не знавший крысиного.
     Фантолетта нагнулась к нему и шепотом принялась переводить.
     Крыса продолжала:
     -- У меня восемь детишек. Приходится добывать пропитание самыми разными
путями. Что  говорить!  Не всегда эти пути прямые и светлые. И вот, недавно,
когда я пыталась стащить со стола в дворцовой кухне шкурку от окорока, вдруг
на лапе у меня защелкнулся капкан. Грубые стражники схватили меня, притащили
вместе с капканом к Ляпусу и бросили на пол. Злодей сидел в кресле,  а рядом
с ним стоял некто в плаще с опущенным капюшоном. Стражники удалились.
     Ляпус  показал  мне на камин. Там, в камине,  на сложенных для растопки
дровах,  стояла клетка с восемью моими бедными малютками.  Негодяй украл их,
--  Мануэла зарыдала.  -- Ляпус сказал, если я не выполню его приказания, он
зажарит их и  скормит дворцовым  собакам. Я согласилась... согласилась,  что
мне оставалось делать? Незнакомец откинул капюшон. Вот кто это был. -- Крыса
указала лапой на медведя. -- Мне было ведено устроить побег Феди из тюрьмы и
сделать  так,  чтобы  он  взял  с  собой клоуна,  считая  его тоже  узником,
пострадавшим  от  злодея.  После этого, сказали мне, мои крысята  вернутся к
своей матери...
     -- Лиза! --  удивилась  внезапно  Аленка.  --  Я и  не  знала, что умею
понимать крысиный язык! А ты понимаешь?
     -- Мы обе  не понимаем, -- отозвалась умная Лиза. --  Раз это вроде как
фильм, значит, ее кто-то дублирует. Не мешай, пожалуйста!
     -- Когда Ляпус узнал, -- говорила крыса,  -- что в тюрьме оказалась еще
и Лиза, и  сбежала  вместе с Федей и  клоуном, то  чуть  не убил меня. Но  я
прикинулась  дурой и твердила только  одно  --  ведь поручение выполнено!  В
конце концов, мне вернули детей. Ляпус сказал, что держит слово.
     "Куда  бежать? -- думала  я. --  Как  предупредить  об  изменнике?"  На
счастье, Печенюшкин  и нашел меня  во дворце -- поблагодарить  за  помощь  в
побеге. Я все-все рассказала ему. Теперь мои детки надежно спрятаны,  злодей
их не  найдет. Вы  можете  казнить меня за  то,  что  помогла изменнику.  Но
вспомните,  умоляю,  что Мануэла уже трижды  доказала  свою  преданность! Не
задержала побег  до  появления  Ляпуса,  помогла  Печенюшкину найти  Алену и
разоблачила предателя. А теперь делайте со мной все, что хотите!
     Крыса умолкла, гордо подняв усатую голову, но лапы ее дрожали.
     -- Старая дрянь! -- процедил клоун. -- Жаль, что я не задавил тебя там,
в тюрьме, мимоходом!
     -- Решайте! --  промолвил Печенюшкин.  -- Какая  кара должна постигнуть
шпиона?
     --  Смерть...  --  проговорил  Федя  растерянно,  глядя  с  мучительной
укоризной в глаза своего бывшего друга.
     -- Превратить его в старый осиновый пень! -- кричал Морковкин. -- Какая
гадость!  Бросить подозрение  на  меня, старика, который  никому  не  сделал
дурного!
     --  Может,  все-таки попробовать перевоспитание трудом,  --  спрашивала
фея. -- Пусть искупает вину, корчуя пни на Турахтиновом болоте.
     -- Выс-с-селить  в пус-с-стыню, --  шипела  кобра. -- Пус-с-сть узнает,
каково нам, жителям отдаленных от с-с-столицы районов.
     --  Раз  вы  не пришли  к согласию,  -- сказал Печенюшкин  извиняющимся
тоном,-- позвольте решать мне, как старшему нашей особой группы.
     Он отвел шпагу от горла Чемпиона и острием мгновенно начертил над ним в
воздухе  магический знак... Вместо  клоуна у  окна стояло облезлое  медвежье
чучело с подносом в передних лапах.
     Печенюшкин  вложил  шпагу  в ножны,  стянул перчатки  из тонкой  кожи и
брезгливо бросил их на поднос.
     -- Пусть стоит здесь,  в доме своего хозяина.  Кроме меня, никто его не
расколдует. Победим -- пусть Волшебный совет решает, что с ним делать. Прошу
всех в троллейбус, пора лететь. Алена с Лизой нас заждались.

     <i>Глава седьмая</i>
        Тайна Драконьей пещеры
     Печенюшкин и его друзья добрались к Лизе с Аленой быстро, меньше чем за
полчаса.  Девочки, дожидаясь  их,  успели разыскать  в кладовке уйму  всякой
ненужной ерунды. Бинокль без стекол, облезлый напудренный  парик, стоптанный
лаковый  ботинок  с  острым загнутым  носом, длинный лиловый шелковый  шарф,
проеденный молью, белая майка, разодранная в неизвестной схватке.
     Практичная Алена  разглядывала  майку,  соображая,  может  ли  она  еще
пригодиться хозяину.  На  груди  красовалось  изображение  кошки, а под  ним
темнела короткая надпись.
     -- Ри-та...-- медленно прочла Аленка. -- Лиза, смотри,  эту киску зовут
Рита, как девочку!
     --  Пума, а  не Рита, --  поправила образованная Лиза. --  Буквы-то  не
русские.  Это  вот  такой  пуме  Гокко всадил  прямо  в  глаз стрелу, спасая
Пиччи-Нюша.
     -- Такой маленькой?!
     -- Дурочка ты,  Алена,  -- не выдержала  сестра. -- У тебя в "Айболите"
крокодил на картинке нарисован, так выходит теперь, что все крокодилы такого
размера, как в книжке?
     -- Ну  и что! -- не сдавалась девочка.  --  А Дюймовочка  ведь в книжке
нарисована такая, как была на самом деле! Ты мне сама говорила. Помнишь?
     Пока Лиза подыскивала достойный ответ, в дверь осторожно постучали.
     -- Кто там?! -- спросили сестренки хором.
     -- Венок из гуарама! -- раздался веселый голос Печенюшкина.
     -- Свои, свои, Лизавета, отворяй! -- это уже был Федя.
     --  Аленушка,  солнышко,  маленькая  моя!  --   волновалась  за  дверью
Фантолетта.
     -- Перстень Елизаветы! -- воскликнула Лиза, вспомнив ответ на пароль, и
распахнула дверь.
     Аленка  вспрыгнула  на  Фантолетту,  повисла  на  фее,  как   радостная
обезьянка,   руками   обвивая  шею,  а  ногами  обхватив  бока.  Престарелая
волшебница с трудом удерживала равновесие. Радостные слезы текли по ее лицу.
Сквозь облик дивной красавицы то проступали на  мгновение, то исчезали вновь
черты  добрейшей  бабушки. Лиза, Печенюшкин, Морковкин  и  Федя,  обнявшись,
закружились по  комнате в  хороводе.  Змея  отбивала  кончиком  хвоста  такт
веселой мелодии и  даже  пыталась что-то насвистывать. Словом, встреча вышла
на редкость трогательной.
     Печенильный  автомат  трудился  на  полную  мощность, вырабатывая груды
сладостей. Хозяин расставлял чашки, приглашая всех за стол.
     --  Уж  сразу  и чай!..  --  огорчался Федя, вытирая  руки о штаны.  --
Оголодал  я  с делами-то.  Быка  бы сейчас  жареного  да  чару  полуведерную
Ессентуков номер семнадцать!  Может, у тебя, друг Печенюшкин,  найдется хотя
бы котлетный автомат?
     Печенюшкин виновато развел руками.
     -- Феденька! -- вмешалась Лиза. -- А ведь  у меня в гостях  ты  овсяное
печенье ел и даже хвалил.
     -- Так борщ же был сначала!  -- завопил голодный домовой. -- Правильный
был борщ, душистый, наваристый. И косточка мозговая...
     Услышав о  борще, Аленка забеспокоилась и  вопросительно  посмотрела на
Фантолетту.
     -- Сейчас, сейчас, -- взволновалась фея. -- Все можно, заказывайте, кто
что хочет...
     Кобра, несмотря на уговоры присесть к столу, устроилась в  углу комнаты
на  полу  над  миской  парного молока.  Федя  ловко расправлялся  с  жареной
бараньей ногой и гарниром из копченых лисичек.
     Лиза увлеченно поливала кетчупом эскалоп с жареной картошкой. Морковкин
неторопливо прожевывал свекольную котлетку, запивая ее минеральной водой.
     Печенюшкин  поглощал  продукцию  домашнего   автомата,  фея  крошечными
глотками прихлебывала чай,  а  Аленка,  мечтательно  глядя  в  потолок,  все
заказывала:
     -- Салатик с зеленым горошком и просто горошек отдельно, в тарелочке, с
ложкой. Я им  буду заедать. Хлебушек маслом намазать, только густо. Яичницу,
нет,  просто  два яичка в мешочек. Чаек, только горячий и  в  двух чашечках,
большой  и маленькой.  Я буду из большой  в маленькую  переливать,  чтоб  он
быстрее остывал. Потом тортик черемуховый, и все.
     -- Лопнешь, Ленка!-- пробормотала Лиза, жуя.
     -- А  печенье  я  после тортика поем,  --  спокойно закончила Алена, не
обращая внимания на невнятную реплику сестры.
     Обед  закончился. Аленка, конечно, не справилась  со своим заказом. Она
съела два  яичка, немножко салата, ложку горошка, повеселела и заверила фею,
что   остальное  доест  потом.   Впрочем,  в   голосе  ее  убежденности   не
чувствовалось.
     --  Пропадет пища!  -- сокрушался Федя.  --  Бутерброд засохнет,  салат
испортится, тортик зачерствеет. Доешьте, братцы, чтоб не оставалось!
     Все отводили глаза.
     <i>--</i> Ладно, -- решился домовой. -- Сам  доем. Впрок. Да и то  --  вряд ли
скоро подкрепиться придется. Время тревожное, силы нужны как никогда. Давай,
Печенюшкин,  рассказывай,  что там у  нас  дальше.  <i>--</i>  Он придвинул  к себе
остатки.
     -- Дальше... -- проговорил Печенюшкин,  задумчиво глядя  на девочек. --
Дальше у нас Драконья пещера.
     -- Ой,  гиблое  место!  -- подскочил Федя. Он даже  подавился салатом и
надолго закашлялся.
     -- В пещеру никто не сможет проникнуть,  -- солидно произнес Морковкин.
-- Весь Волшебный совет,  лучшие маги Фантазильи заколдовывали  вход. Я тоже
принимал участие.
     -- Да,  --  согласился  хозяин.  --  Никому  из нас,  жителей Волшебной
страны, в  пещеру  не попасть. Только Лиза  с Аленой могут  это сделать. Вот
потому-то Ляпус и пытался захватить их любой ценой. Послушайте, девочки, что
это за пещера.
     На восток от  замка  Уснувшего Рыцаря тянется дубовый  лес, кончаясь  в
предгорьях.  Дальше ввысь  поднимаются неприступные отроги из  голого камня.
Высоко  в  горах  затерян  вход  в  пещеру,  мрачную,  темную,  зловещую.  С
незапамятных  времен  драконы в глубокой  старости  прилетают  туда умирать.
Умирающий  дракон  заползает  внутрь  и  там,   испуская  последний   вздох,
превращается в камень. Представьте: темный тоннель, неровный пол под ногами,
эхо от  каждого шага  --  жуть! -- вы идете с факелом в руке, и колеблющееся
пламя  выхватывает  из  тьмы чешуйчатые гигантские тела  и оскаленные  морды
каменных чудовищ.
     Конечно,  бояться  нечего, они неживые, но  не так-то  просто заставить
себя в это поверить.  Даже  если вдруг при  вас в пещеру заползет  умирающий
дракон, он никого не тронет. Просто доберется до места, где обрывается строй
его безмолвных собратьев, и застынет там навсегда.
     Раньше вход в пещеру был открыт для всех, и любой из жителей Фантазильи
хоть раз да  видел  кладбище  драконов. В ступах добирались,  на метлах,  на
коврах-самолетах,  кто  на чем горазд.  Мусор  всякий  оставляли  в  пещере,
фантики, объедки, стаканчики  пустые  из-под мороженого.  Надписи делали  на
память на боках у драконов. "Привет из Тень-Фонтании". "Мохнатик и  Капустка
здесь были". Фу! Некоторые даже отбивали чешуйки и уносили с собой. И  тогда
Волшебный совет  запретил  посещать  пещеру. Вход  заколдовали,  и с тех пор
никто,  кроме умирающего  дракона,  не может попасть туда.  Любой из жителей
Фантазильи, или  пришлый, проживающий в стране больше  двух лун,  переступив
порог пещеры, сразу превратится в старый осиновый  пень. Никакое  волшебство
не помогает.
     Только Лиза и  Алена могут войти в Драконью пещеру и вернуться обратно.
А пещера длинная. До конца ее нужно идти целый час.
     --  Какое там -- час! -- перебил Федя. -- А  два часа не хочешь! Они же
маленькие.
     -- Может, и  два,  -- не  стал  спорить Печенюшкин. -- Устанут, бедные.
Ладно, я знаю, как им помочь... Так вот. В конце пещеры есть крохотное озеро
с живой водой. Надо набрать две склянки и принести их обратно. Одна  девочка
может принести  только одну склянку. Если наберет больше, превратится в куст
шиповника сразу, как только выйдет из пещеры.
     -- Лучше  я пойду без  Алены, -- быстро сказала Лиза. -- Наберу большую
склянку, а потом разольем ее в две маленьких.
     --  Тогда,  --  ответил   Печенюшкин,   --  живая  вода   станет  самой
обыкновенной. И такое уже бывало.
     Но это еще половина дела. Добыв живую воду, одной из девочек необходимо
проникнуть к источнику негрустина, другой -- к источнику газирона. Затем обе
они  должны в одну и ту  же  секунду нырнуть  в источники, держа  в руках по
открытой склянке. Здесь, к  сожалению, тоже  никто из  жителей Фантазильи не
сможет  их  заменить  --  он неизбежно  наглотается воды, отравленной  соком
гуарама.
     -- А если просто вылить живую воду в источник? -- вмешалась Лиза.
     -- В волшебной книге написано -- нырнуть.
     -- Я плавать не умею, -- заревела Алена с ходу. -- А-а-а!
     -- Да ты что! -- воскликнула Лиза. -- Тут столько волшебников,  неужели
они тебя не научат!
     -- Конечно!  -- оживился Федя. -- Обучим за  милую  душу. Кроль, брасс,
баттерфляй, все, что хочешь, выбирай.
     -- Выпьешь чудесную  таблеточку,  птичка  моя,  -- прижимала Фантолетта
Аленку к себе. -- Выпьешь таблеточку и даже ножки не замочишь.
     -- Не понимаю, --  сказал Морковкин вежливо и язвительно. -- Что общего
имеют сила, хитрость, ловкость с искусством плавать и нырять?
     Волшебники  заспорили  было, но кобра  немедленно погасила  спор.  Змея
заявила непреклонно:  свою королеву и ее родную сестру, а, значит, принцессу
пустыни, она со своими собратьями спасут из источника мгновенно. Даже воды в
уши не позволят набрать.
     <i>--</i> Ну, а что же все-таки случится потом? -- выпытывала Лиза.
     --  Источники  навсегда  очистятся  от  яда!  --  торжественно  ответил
Печенюшкин. -- Газирон и  негрустин перестанут  быть  отравой, превратятся в
противоядие от зла и покорности злодеям. Ляпус издал  приказ: всем трижды  в
день пить свежие негрустин и газирон. Значит, не пройдет и несколько  часов,
как народ Фантазильи будет свободен.
     -- Не думай, что я боюсь, -- проговорила Лиза. -- Мне просто непонятно,
почему никто из  фантазильцев не может нырнуть в  источник? Ведь  живая вода
сразу сделает напиток целебным, и нырнувший не сможет отравиться.
     --  Да  ты что, газировку не  пила?  --  не выдержал  Федя.  --  И мимо
фонтанов не ходила?  Источник же пузырится, пузырьки  лопаются, ветер вокруг
водяную пыль  разносит. За десять  шагов не подойти, уже отравишься. А вам с
Аленой нипочем. Вот и соображай, подруга.
     -- Да-а...  -- протянула Лиза. -- Теперь я все-все поняла. Страшновато,
но  почетно.  Представляешь,  Аленка,  может, нам  с  тобой  когда-нибудь  в
Фантазилье памятник поставят. Будем на нем  стоять каменные или бронзовые, в
пышных платьях, со склянками в руках. Ой, нет, это, наверное, очень дорого.
     Волшебники засмеялись.
     --  Не  сомневайся, Лизок, -- солидно ответил Федя.  -- Будет памятник.
Средства позволяют.
     Аленка дергала фею за рукав.
     -- А  пока я там буду понарошке тонуть  -- я же все равно не отравлюсь,
живот не заболит -- можно газировки попить? Она такая вкусная...
     -- Можно, --  успокоила Фантолетта. -- Можно и сейчас попить. Вот  тебе
пирамидка, маленькая моя.
     <i>--</i> А Ляпус-с-с? -- прошипела неожиданно кобра. -- Он может догадаться о
наших планах?
     -- Наверняка,  -- сказал Печенюшкин. -- И будет охранять источники, как
зеницу  ока.  Есть две одинаковые  волшебные книги. Тысячи лет  назад старый
Ипсилон и его сын Кинкас -- великие провидцы будущего -- написали  их. С тех
пор  ни  одна  попытка  скопировать любую  из  книг  не удавалась.  Кончаешь
переписывать страницу -- она обращается в пыль.
     Одна  из  книг  была у  Великого Мага.  Вторую, точно такую же,  по его
просьбе  хранил я. Моя  на  месте,  в  тайнике,  сегодня проверял.  А  книга
Великого Мага исчезла. За  день до трагических событий в Фантазилье. Кто еще
мог ее украсть, кроме Ляпуса либо его шпионов?
     -- Выходит, -- подытожил Федя, -- Ляпус знает, что мы должны сделать, и
попробует нам помешать.
     -- Увы! -- подтвердил Печенюшкин. -- Это так.
     -- Значит, надо украсть  его и  связать!  -- загорелась Лиза.  -- А еще
лучше -- убить! Эх, вы.
     -- Салатик  мне  давал с  зеленым горошком, -- тихо  сказала Алена.  --
Играл со мной, песенки пел. Может, его просто нашлепать?
     -- Не так его легко выкрасть, -- заметил Печенюшкин. -- Есть у нас свои
разведчики в тылу  врага  -- Шиба и Мануэла. Но, я  уверен, Ляпус теперь  не
станет доверять никому, а сам спрячется.
     --  Но  откуда-то он должен  руководить,  --  вмешался Морковкин.  -- У
источников Ляпус  приготовил  нам  решающую, последнюю ловушку. Если  сумеем
как-то его перехитрить, победа за нами.
     -- Я! --  закричала  Лиза. -- Спорим,  я придумала!  По-моему, здорово!
Рассказать?
     Волшебники  переглянулись.  Видно  было,  что  им  не  хочется  обижать
девочку, но  во всех  взглядах сквозило  сомнение.  Даже  Федя, самый старый
Лизин друг, старался не смотреть на нее.
     --  Да, да, конечно!  -- спохватился Печенюшкин после паузы. -- Говори,
Лизонька. Мы тебя очень внимательно слушаем.
     --  План вот  какой.  Сначала Ляпус устроит засаду у  входа в  Драконью
пещеру. Правильно? Ведь если мы не добудем живой воды,  нечего и соваться  к
источникам. А если Ляпус сумел сделать девять кукол, точь-в-точь как Аленка,
то  вы и подавно сможете приготовить сколько хочешь кукол -- таких, как мы с
ней.  И  вот  у  пещеры появляется первая  пара  кукол, а с ними,  допустим,
Морковкин и Федя.  Наглотаются волшебных таблеток -- вот они, таблеточки, --
и  разбросают  массу ляпусовой  нечисти.  Только пусть никого не убивают  --
жалко ведь.  Вывести  из  строя  на  часок-другой,  и  ладно.  Потом  начнут
отступать  и, как бы  случайно, притворятся  погибшими,  например,  позволят
захватить девочек в плен. Пока их отведут к Ляпусу, пока разберутся, что это
куклы, пройдет время. И еще часть солдат отвлечется, потащит их под конвоем.
А в эту пору появляется следующая пара кукол. Их ведут, допустим, Печенюшкин
и кобра.  Потом третью пару кукол  опять  поведут Федя  и  Морковкин. И  так
сколько угодно. Заморочим им головы, пока никого у пещеры не останется, и мы
с Аленкой спокойно туда войдем. А уж мы-то не подкачаем. Если что, я Алену и
на спине могу понести. Ура?
     -- Ура-а-а!! -- раздался дружный возглас. Федя, плача,  бросился к Лизе
целоваться.
     -- Ох, Лизок, -- всхлипывал он  между рыданиями, -- на пенсию мне пора,
старому дурню. Я ведь  не поверил, будто ты можешь что-то стоящее придумать.
Нет, как выросла! -- завопил он вдруг с гордостью. -- Выросла-то как!
     Фантолетта светилась тихой радостью. Морковкин довольно кивал, а  кобра
страшным раздвоенным языком ласково облизывала Лизины руки.
     -- Вот  так, друзья-фантазильцы,  --  объявил  Печенюшкин.  --  Девочка
оказалась умнее нас  всех. И,  заметьте, без  всяких таблеток. Есть, правда,
еще одна деталь  --  как  девочкам с живой водой  беспрепятственно выйти  из
пещеры. Но тем временем Ляпус стянет все  силы к источникам,  а мы у пещеры,
ожидая Лизу и Алену, будем начеку. Думаю, все пройдет благополучно.
     -- Ну, а у источников? -- Федя, как всегда, был самым обстоятельным.
     -- Источники, -- сказал Пиччи, --  я  беру на себя. Представьте, у меня
тоже есть неплохой план. Итак, к делу!
     Высоко  в  горах,  неподалеку от Драконьей  пещеры затерялась маленькая
каменистая площадка. Сейчас  на ней  возвышались огромный валун, вытянутый в
длину,  и три  островерхих  камня поменьше,  издали  напоминавших  по  форме
елочки.  Попасть на площадку было бы  трудно даже самому опытному скалолазу.
Скала,  что  заканчивалась  площадкой,  вздымалась  в  небо  вертикально,  и
глубокая  пропасть  со  всех  сторон  окружала ее.  Но если  б  внимательный
наблюдатель чудом оказался на площадке, он мог бы заметить вот что. Огромный
вытянутый синеватый  камень  походил на троллейбус, словно  кто-то  водрузил
здесь   грубо  отесанный  памятник  обитателю  городских  улиц  и  площадей.
Островерхий камень побольше казался  старушкой  в чепце,  а два остальных --
застывшими рядом девочками.
     И, действительно,  это  были наши  старые  знакомые. Фантолетта  ужасно
боялась,  что Лиза  или  Алена упадут со  скалы  в пропасть.  Фея  уговорила
девочек превратиться в камни  ненадолго, обещая, что они будут  все видеть и
слышать. За компанию старушка заколдовала также троллейбус и саму себя. Да и
для маскировки это  было неплохо.  Пролетит невзначай вражеский  лазутчик на
метле,  на ковре-самолете, на  батарее парового отопления, посмотрит вниз --
никого, камни и камни.
     Часа два  назад Печенюшкин, Федя, дон Морковкин, кобра и десяток -- для
начала --  кукол улетели с площадки. Улетели без всяких приспособлений, даже
руками не махали. А  кобре и нечем было махать, разве что  хвостом.  Пестрая
вереница,  издали похожая  на журавлиный  клин,  быстро  удаляясь в  сторону
пещеры, пропала в конце концов из виду.
     И  очень скоро  стали  оттуда доноситься приглушенные расстоянием звуки
боя.  Девочкам, превращенным  в камни, казалось, что  слух у них  обострился
невероятно.  Лязг  оружия, хриплые  крики, тяжелое падение  тел, визг кукол,
попавших в  плен...  Потом  наступала  тишина,  а  через какое-то время  все
повторялось снова, и хотя слов нельзя было различить, смысл происходящего не
ускользал от детей и так.
     У Аленки страшно  чесалось левое ухо,  хоть  плачь. Но поднять каменную
руку,  заплакать, закричать,  позвать  на  помощь  она  не могла.  Это  было
настолько обидно и непривычно, что у  девочки от возмущения резко подскочила
температура.  Прохладный  горный воздух вокруг  камня зашипел, превращаясь в
пар.
     И в это мгновение, откуда ни возьмись, появился на площадке Печенюшкин.
Он тяжело дышал. В глазах еще горел азарт боя -- видно, только что перенесся
сюда прямо от пещеры. Мигом поняв обстановку, герой взмахнул рукой, кудрявая
сиреневая тучка поспешила  сверху  и, застыв  в метре над каменной  Аленкой,
пролилась теплым дождиком.
     Едва тучка растаяла, ко всем превращенным  вернулся прежний вид.  Алена
ревела, захлебываясь.
     -- Да! --  выкрикивала она, рыдая. -- Себе всю страну хотите спасать, а
меня водой  поливаете,  как огурец! А потом к  драконам в зубы!  А  потом  и
бассейне будете топить! Умрешь тут и даже ушко не почешешь!
     Фея обняла Аленку крепко-крепко.
     -- Леночка! -- взмолилась  она. -- Это я виновата. Задремала от горного
воздуха. Не сердись, рыбка моя! Глаз теперь с тебя не спущу!
     Девочка притихла.
     -- Я не  буду больше, --  сказала  вдруг  она.-- Это вы  меня простите.
Некогда плакать, летим скорей к пещере. Я часто обижаюсь, потому что -- папа
говорит -- у меня характер мамин. --  Она вздохнула. --  А мама говорит, что
папин.
     --  Ну и отлично! --  обрадовался  Печенюшкин. --  Скорей в троллейбус.
Враги в растерянности, от  пещеры отступили, Ляпус лично  с огромным войском
прибыл  к  источнику негрустина. Кобра,  Федя и Морковкин на страже. Муха не
пролетит.
     У  входа  в  пещеру, заросшего диким шиповником,  единственной  зеленью
среди голых  камней  вокруг,  шло  прощание. Вот позади  остались  последние
напутствия, и  девочки  шагнули внутрь.  Взявшись за  руки, они  уходили все
дальше в глубь пещеры. Вокруг было темно, лишь чуть мерцала узкая тропка под
ногами.  В кармане у  каждой  --  на  крайний  случай -- лежало  наготове по
волшебной  красной  таблетке  бесстрашия.  Пройдя  еще  несколько шагов, они
остановились,  как  по команде, взглянули друг на друга,  согласно кивнули и
достали  по маленькой  розовой  светящейся  горошине.  Это  был  специальный
подарок Печенюшкина.
     Алена вставила горошину  в правое ухо, Лиза -- в левое, и тотчас тишина
вокруг них  расступилась, а вместо нее зазвучал знакомый неторопливый  голос
их друга и спасителя:
     -- Диана и  Гокко вот уже недели  две жили на  берегу озера  в чудесном
убежище Пиччи-Нюша...


     <i>Глава восьмая</i>

        Печенюшкин. История третья

     Диана и Гокко  вот  уже  недели  две  жили  на берегу озера  в чудесном
убежище Пиччи-Нюша. Хозяин их почти все время отсутствовал. Он появился раза
четыре,  голодный,  растрепанный,  уставший,  с аппетитом  ел  и  задремывал
ненадолго.  Проснувшись, Пиччи  обязательно  рассказывал  детям какую-нибудь
невероятно  смешную историю и  исчезал  снова,  уверяя,  что этот раз --  уж
наверняка последний.
     -- Пиччи! --  сказал  Гокко  в последнее появление хозяина, когда  тот,
отдохнувший, по обыкновению смешил  их  до упаду.  -- Разве тебе обязательно
есть и спать, как и обычным живым существам? Стоит ли тратить на это время?
     --  Спроси  у   толстого  человека,  зачем  он   столько   ест?--  живо
откликнулась обезьянка. -- Для того, чтобы не чувствовать голода, достаточно
и половины, а то  и меньше. Так и я  -- необходимости  нет, зато так приятно
проглотить что-нибудь вкусное. А как здорово уснуть, зная, что хорошо сделал
свою работу, и проснуться для  новых дел! Пусть тело у меня волшебное,  зато
душа человеческая. Точнее, обезьянья, но ведь это почти одно и то же.
     А знаешь, Диана, -- продолжал  Пиччи, -- настало  время заняться твоими
делами. Мы улетали на закате, верно? Так вот,  я предлагаю вернуться  в твою
страну утром следующего дня. Следующего за вечером нашего отлета.
     -- А разве можно так?! -- воскликнула девочка.  -- Уже, наверное, месяц
прошел?
     -- Можно, -- заверила обезьянка. -- В  этом домике и вокруг него  время
идет по иным законам, чем везде.
     -- А кто установил эти законы? -- допытывалась Диана. -- Неужели ты?
     --  Давай, не будем об этом  говорить, --  скромно отозвался хозяин. --
Есть старинная  поговорка,  и  не я  ее  придумал: "Если  нельзя,  но  очень
хочется, то можно".
     -- Ох, Пиччи, -- покачала головой Диана, с  обожанием глядя на зверька,
-- у нас тебя ОБЯЗАТЕЛЬНО сожгли бы на костре...
     -- Еще неизвестно, кто бы кого сжег! -- запальчиво вмешался Гокко. -- А
у нас, в племени тупинабама, тебе бы поклонялись, как богу.
     -- И то  и  другое одинаково  плохо! --  быстро ответил  Пиччи.  --  И,
вообще, разницы мало. Сколько уже  раз люди  поклонялись казненным и сжигали
богов...  Но  я  опять  отвлекся. Хотите  знать,  что  делает  сейчас первый
министр?
     -- Конечно, да! -- хором заявили дети.
     --  Сейчас  посмотрим.  Помнишь,  Диана, скамейку,  висящую на цепях  в
дворцовом парке?  Ту, где ты сидела, когда принц Лютик  рассказывал тебе про
обезьянку? Там еще в двух шагах, в  центре огромной клумбы, расцветал пышный
розовый куст.
     -- Кажется, помню, -- неуверенно отозвалась Диана. -- Да, вспомнила! На
нем как раз распустились три бутона. Белые розы.
     -- Точно! Я  думаю, этот  кустик неплохо  бы выглядел у нашего крыльца.
Ну-ка, гляньте в окошко! Раз, два, три!
     Пиччи  махнул лапкой, и слева  от  крыльца  на  ровном  месте  появился
розовый  куст.  Три  белых розы  на  нем  так  были хороши,  что,  казалось,
светились сами.
     -- Только не подумайте, что я его украл, -- шепотом объяснил хозяин. --
Потом верну. А пока освободившееся место займем мы. Ну, поехали!
     Солнце  светило  ярко, утро  было тихим, парк  -- безлюдным.  Солнечные
зайчики  на скамейке сидели чинно и  неподвижно.  Лишь если б кому-то пришла
охота  следить  за ними до