ости, - вот что затевается! Трудно  мне  было  сообразиться,
еще труднее успокоиться...
   Ждем мы Федю, ждем, не дождемся! Как завидела его  Маша,  -  заплакала,
зарыдала, а он нам еще издали кричит: "Слава богу!" Маша так  и  упала  на
лавку... Долго, долго еще плакала... Мы унимать.
   - Пускай поплачу, - говорит, -  не  тревожьтесь:  сладко  мне  и  любо,
словно я на свет божий нарождаюсь! Теперь мне работу давайте! Я здорова...
Я сильная какая, если б вы знали!

   XII

   Вот и откупились мы. Избу, все спродали. Жалко  мне  было  покидать,  и
Феде сгрустнулось: садил, растил -  все  прощай!  Только  Маша  веселая  и
бодрая - слезки она не выронила. Какое! Словно она из живой воды вышла - в
глазах  блеск,  на  лице  румянец;  кажется,  что  каждая  жилка  радостью
дрожит... Дело так и кипит  у  нее...  "Отдохни,  Маша!"  -  "Отдыхать?  Я
работать хочу!" - и засмеется весело. Тогда я впервые узнала, что за  смех
у  нее  звонкий!  То  Маша  белоручкой  слыла,  а   теперь   Машу   первой
рукодельницей, первой работницей величают. И женихи к нам толпой...
   А барыня-то гневалась - боже мой! Соседи смеются: "Холопка  глупая  вас
отуманила! Она нарочно больною притворилась. Ведь вы, небось, даром  почти
ее отпустили?" Барыня и вправду Машей не дорожилась.
   Поселились мы в избушке ветхой, в городе, да трудиться стали.  Бог  нам
помог, мы и новую избу срубили. Федя женился. Маша замуж пошла. Свекровь в
ней души не слышит: "Она меня, словно дочь родная, утешает -  что  это  за
веселая! Что за работящая!" Больна с той поры не бывала.
   Федю тоже бог благословил: живет с женою согласно, и я  при  них  живу,
детушек нянчу. Два сынишка у него, такие живчики...