втруча?ться збоку Василь. - Як угодую картоплею веприка - попо?си салиська. А з собаки що? Сморiд та блохи. - Нi, мамо... Нi одно? блохи нема?. Направду. Ось я вам покажу,- i Володько пiднiс песика до самого столу. - Ну-ну-ну! Ти його ще й на стiл висади,- промовив уперше батько, що все лиш придивлявся до того збоку. - Геть з ним! Закинь його отуди пiд припiчок та самий мусиш i доглядати, бо я не маю на все часу,- гнiвно сказала мати i цим дала згоду на легальне утримання собаки. - Ми,- каже Василь,- зробимо для нього буду в хлiвi i будемо обидва доглядати. - Та... Хай буде. I собака часом на господарствi пригодиться,- додав до всього батько, i цим справа закiнчилась. Володько може вчитися. Але й це ще не все. Вiн лише чека?, коли то "нашi" по?дуть на ярмарок, а там вiн побачить. На Дмитра якраз i ярмарок, i Матвiй iде. Мусить конче продати сво? карi "жеребцi", а купити якiсь "гардиги", аби з двору з'?хати. Дещо тих грошей, правда, зiбрав, але все ще не хвата?. А тепер зима, працi для коней нема, стояти потраплять усякi шкури, а зате вiн заплатить сво? борги - страх не любив заборження. Але майже не було ярмарку, щоб на нього не ?хала мати. Чи треба ?й, чи не треба - ?де. Любила ярмарки. Любила вештатись помiж людьми, приглядатись, що там i по чому, обмацати гарнi речi, яких вона нiколи не купить, бо нема? за вiщо, щось несподiване i непотрiбне купити, найкраще якусь особливу, небувалу забавку для дiтей, за яку ?й конче мусiло вiд батька дiстатись, бо ж батько страх не любить, коли вона тi грошi на будь-що розтриньку?. А мати тодi мовчить, нiчого не каже, зна? й сама, що негаразд зробила, але що, коли ?й так дуже то якраз сподобалось, коли вона сама була захоплена тi?ю розмальованою дерев'яною грушкою, що вiдчиня?ться i що в нiй можна тримати перець чи щось iнше... i солодощi любила. Ходить, ходить i не витерпить: вiзьме та й купить отих найдешевших, барвлених, склянистих. I сама поласу? i дiтям привезе. А тi вже дуже вдячнi ?й... Батько тому не дуже охоче брав ?? до мiста, але все-таки брав. У таких випадках батько ставав лагiднiшим i з ним можна було говорити... I цього разу мати вже готу?ться, хоча надворi холодно i непогiдне. I враз до не? пристав, як смола, Володько: - Мамо! - почина? вiн. - А чого тобi? - А купiть менi букваря. - От тобi й на! А де ж я грошей на все вiзьму? Володько шморга? носом i каже: - Я дам вам тi двi копiйки, що менi тiтка Зiнька дали, а решту на Рiздво заколядую... - Ах, ти мороко лиха,- каже мати. I Володько шмигнув у запiчок по тi сво? копiйки, вмить ?х находить i несе. - Нате, мамо... А купите? - i аж сльози бринять в його очах. Мати зворушена, але виду не показу?. - Ну, куплю вже, куплю. Бери тi сво? копiйки i йди геть. Та он носа пiдотри! Замороко ти лиха! - Мамо! - зверта?ться знов Володько. - Ну? Ще що там? - Купiть ще менi... "кiтрадь", i "карандаша", i грифльову табличку... Купiть, мамо! Я дуже вас прошу! У матерi забира? дух. Це щось уже таке, чого вона й зроду не чула. Де ж таки видано, щоб мужики такi речi купували. Пiде он до школи i там дадуть. - Ах, морочиш! - i не сказавши бiльше нiчого, пiшла, бо он батько вже на возi, а вiн чекати не любить. Не раз, бувало, взяв та й сам по?хав. Ну, й довгий же видався день сьогоднi. Такого дня Володько ще на сво?му життi не пам'ята?. Зрання востанн? вигнав ще на жито корову, а в полудень почав падати снiг. Перший снiг. Лапатий, густий, вогкуватий - верга? i верга? з низького, сiрого неба. Володьковi така погода подоба?ться. Вiн на пригiрку бiля лiсу... Довкола нi душi живо?. Тихо так, що чути, як шерехтять снiжинки. Там дещо далi знаний яр, "рiвчак", як його чомусь звуть, там непорушне стоять i нiби засипають старi, гiллястi дуби та сосни, побитi громами, очухранi вiтрами. Вигукнеш i звук всяка?, нiби у вату. Паша все грубшою i грубшою дергою снiгу вкрива?ться. Володько сто?ть, також непорушне, мов статуя, його облiплю? снiгом, йому вiд того при?мно, вiн вслуха?ться в далеке i близьке довкiлля. Тиша велика i тiльки здалека, чи з Верхова, чи Дерманя, долiта? звук дзвону, що поволi то збiльшу?ться, то завмира? зовсiм. - Ну,поворушився, нiби прокинувся зо сну, Володько. Пригадав, що мама по?хали на ярмарок i що, дуже можливо, вiн матиме букваря. Додому! Скорше додому! Досить! Худоба i так не може бiльше пастися. До побачення, дорогi поля, луги, яри i лiси! До побачення! Досить по них находився, та намерзся, та набiдкався. Тепер додому! I вiн жене перед собою Рябу i теличку... Iдуть поволi, по снiгу, ?х ратицi поскрипують, Володько за ними борха?ться i навмисне човга? великими, старими, матiрними чобiтьми, бо йому подоба?ться робити i залишити за собою слiди, довгi, наче вiд саней. Василь прийшов зi школи. Вiн би то i не прийшов, у Дерманi йому куди при?мнiше, але вiн зна?, що Володько самий дома i мусить йому помагати. Вiн весь захоплений першим снiгом, ма? що оповiдати, як то вони iз залужцями воювались свiтовими кулями, загнали залужцiв аж до Нечипорового млина, а пiсля на Монастирищi з Хведьком Толстим та Володьком Лисом бабу здоровенну злiпили, що ?? геть аж до чеського млина видно. "До само? весни стоятиме",- хвалиться Василь. Володька всi цi справи, розумi?ться, дуже цiкавлять, вiн би й сам не вiд того, щоб скотити здоровенну бабу, але не тепер. Тепер у нього на умi iнше: - I коли вже тi тато при?дуть,- вирива?ться в нього вголос, може, вдесяте. Ходить, мов неприкаяний. А Василь скинув мокрi постоли, розвiшав на плитi наквашенi, бруднi онучi, а сам сiв на примурку, звiсив ноги над плитою i вголос, однотонно, по-школярському, виводить: Зiма кр?стянiн торжествуя На дровнях обновляет путь Його лошадка сн?г почуя Пл?тьотся рисю как-нiбудь. Володько слуха? i нiяк не второпа?, що той Василь там меле. "На дровнях обновляет путь"? Гм!.. i коли вже тi тато вернуться? В саласкi жучку посадiв Сiбя в коня преобразiв... - начиту? далi Василь, а Володько нараз регоче. - Чого, дурний, регочеш? - обража?ться Василь. - А що ж ти там лепечеш - в саласкi? Жучку посадiв? Ха-ха-ха! - А ти-но не дуже смiйся. ? то "стiхотворенi?" Пушкiна. Чи зна?ш, хто був Пушкiн? - Нi. - В?лiкiй рускiй поет,- поясню? по-шкiльному Василь. Але i цього Володько не розумi?. Може, то такий великий дiд Рачинець, що "саласкi посадiв", i йому чогось це вида?ться великою люлькою зi смердючим тютюном. Йому i больно i смiшно А мать грозiт йому вокно. - Василю! Онучi! - викрику? Володько. Василь миттю зiскаку?, просто на плиту, на онучi i, попiкши ноги, стриба? на землю, скида? онучi, що почали тлiти, i топче по них босими ногами. Володько схопив кварту i линув пiд ноги Василевi води. - От тобi "больно i смiшно",- каже Володько. А пiсля хлопцi мусiли смолякiв та корчакiв наносити, та два великих баняки картоплi намити, та пiд коровами, пiд кiньми та пiд свиньми пiдстелити, та капусти з льоху принести, та води з криничини наносити, та курей на сiдало загнати, та сiчки нарiзати. Конi ж батько новi з ярмарку приженуть, Василь дуже цiкавиться, що то буде, вiн дуже любить коней, мало не плакав, коли тамтi вели на ярмарок. Причому, коли заганяли курей, на Володька знов напав великий, рудий пiвень. Василь навчив його битись i тепер вiн ходу нiкому не да?, а Хведотовi то просто хоч з хати не виходь... А як тiльки почало смеркати, Володько не всидить в хатi. Все надвiр та надвiр вибiга?, часом геть далеко за хутiр на дорогу до самого трепетка виходить, а може, якраз над'?дуть, ставав там, довго стовбичив i все прислухався, чи не ?дуть. А вони, як на зло, не ?дуть. Iншим разом вже давно бували дома,- а це ось як на зло. Навкруги тиша велика i чути лише, як кляпотить здалека млин. А як зовсiм стемнiло, Володько пiшов до хати, став у вiкнi на лавi i дивиться, вдивля?ться i анi на хвилинку не вiдiйде, та все вслуха?ться, та нидi?, та нетерпеливиться. Йому вже хтозна-що вида?ться. А може, там ?м що сталося, а може, нещастя яке. Вдивля?ться у темряву за вiкном i iнодi йому ввижа?ться, що там щось ворушиться. - При?хали! - i запирав дух. - Нi! - вiддихав. Ще нi, то йому лиш показалося. I знов сто?ть, i знов чека?, i знов вслуха?ться. I час тягнеться безконечно. Аж то, по довшому часi, на дворi, зда?ться, дiйсно щось заворушилося чорне на бiлому. Володько знов нiмi?. - Тррр! - чу? враз батькiв голос. - Василю! При?хали! - верещить Володько, аж збудив Хведота, а сам з лави, на ноги швидко чоботиська насунув i прожогом у дверi. - О! О! Самашедчий! - свариться Василь, що ма? недобрий настрiй. У дверях Володько напотика?ться на окутану, заснiжену, замерзлу матiр. У обох руках i пiд пахвами у не? повно клункiв. - Купили менi букваря? - з мiсця викрику? Володько. А очi горять, а щоки палають, а в душi повно страху: а що, як не купили? - Дай менi чистий спокiй, дитино,- говорить повiльно мати.- Ось руки геть-чисто пограбiли, ще зашпори зайдуть, така та ?зда, що хорони Боже, ледве тими шкапами доповзли додому, цiлу дорогу хода сунулись... Василь одразу пiшов подивитися на "новi" конi, а Володько лиш викрику?: - А купили менi букваря? - i вже копа?ться тремтячими руками у кошику, де звичайно всiлякi дарунки. А що як не купили? - Купили! - враз викрику? на все горло. У одному завертку, у рудому паперi, i книжечка, i дощечка, i зшиток, i олiвець, i навiть грифель, про якого Володько й не згадував. О, Боже! Яка радiсть! Володько хапа? сво? скарби, зовсiм забува? подякувати, бiжить до столу, до лампи. - Але ж поволi, ще розiб'?ш,- говорить мати. - Не розiб'ю! Не бiйтесь! - Там он i медiвника привезла,- каже мати i грi? сво? закляклi пальцi. А, що там медiвник! На медiвник накинувся Хведот, а Володько вже ось огляда? свого олiвця, обмацу? свою дощечку, швидко розгорта? свого довгожданого букваря. "Гарний!" - було його висновком. I "укладки" гарнi, i "цяцьки". I дощечка гарна. Чистi, бiлi рямцi i грифель чудовий, золотим папiрцем обгорнутий. А який олiвець. Пробу? ще раз язиком, хоча вiн ще не заструганий - простий? Чорнильний? Простий. I добре. Йому зовсiм непотрiбний той чорнильний... (хоча вiн мрiяв якраз про чорнильного). А яка "кiтрадь" чудова i щось там на нiй написано i якийсь образок на окладинцi, пан якийсь кучерявий, з довгим носом. Пiзнiше вiн довiдався, що то i був той самий "в?лiкiй рускiй поет Пушкiн"... - Там же нiчого не видно, дитино. - Видно, не бiйтесь! - не перебивайте, мовляв. За той час батько й Василь упорались iз кiньми, Василевi вони зовсiм не сподобались, настрiй у нього зовсiм поганий. Увiйшли до хати. - А як не можна було iнших купити! Що ти дума?ш? За тридцять карбованцiв ста?ннi купиш? - говорить iз серцем батько. Йому й самому тi конi "не по нутру". - То й не треба було нiяких. А цi вам поздихають i будете мати. На люди стид показатись... - Не бiйся, не поздихають. А тамтi, як купив, були кращi? Побачиш, якi з них ще коники вийдуть. Вечеряли мовчки. Василь "дметься" далi. Батько також не в дусi. Вiн i сам сумнiва?ться чи що з них вийде, щось вони надто вже сухоребрi, але що зробити. Матвiй майстер до коней, вiн хоч яку шкуру вбере в м'ясо. А Володько до того не втруча?ться. Щоб звiльнити стiл, вiн зiбрав сво? скарби на оберемок i полiз на пiч, ближче до лампи, що блима? на коминку. Вiн також ще не вечеряв, але ?сти йому нiяк не хочеться, а мати все лиш гонить та гонить. - Iди-но ?сти, смаркачу! Ще надивишся! Володько вдесяте перегорнув свого букваря i хоч не хоч, а мусить усе кидати та йти ?сти. По вечерi, хоч i пiзно вже, не пiшли спати одразу. Батько вийшов ще до коней, нiби ще раз переконатися, чи тi шкапи чогось ще вартi. А Василь спересердя не хотiв навiть дивитись. Вiн полiз на пiч до Володька i почав одразу того байдуже вчити. - Яка це буква? - сердито, незучаснено пита? Василь. Володько у клопотi, вiн зовсiм не зна?, яка це буква i чого той Василь сердиться. - Дурень ти! То Б. - То Б,погоджу?ться безперечно Володько. - А ця? - ? -То В. Володько повторя?. - А ця? - показу? знов на Б. - То Б,бездадуми каже Володько. -А ця? - Аа! То я вже давно знаю "Ааа!" - викрику? Володько, зрадiвши, що бодай одну зна?. I так почалася наука. Iншого разу Володько нiзащо не стерпiв би тако? Василево? поведiнки, але тепер йому здавалось, що так i треба. Василь також чувся в правах учителя, хоча сердився вiн за конi. Тепер, думав вiн, такими кiньми соромно буде мiж люди ви?хати. Василь показав ще Володьковi: ге, де, е. Володько миттю все затямив i хотiв ще далi. Вiн хотiв ще трохи пописати на дощинi, але мама гукають спати. От лихо! Ну, нiчого! Завтра досвiта встану, дума? вiн, то зараз i почну писати. Добре, що не треба гнати на пашу худобу. Але вiн так розхвильований, так пiднесений, що не може заснути. Вiн лежить, плющить очi, а в них стрибають А, Б, В, Г. На кожну лiтеру шука? вiн порiвняння. То як крокiвка з низькою бантою. То гачок... На деякi не мiг видумати порiвняння, але щось вони все-таки йому нагадували. В, наприклад, чомусь нагадувало йому Мотрю Нестериху. А вiн ?? знав з Дерманя. Зима розпочалася. Довга, смутна зимиська на хуторi. Нi тобi людей, нi вийти з хати. Снiгу наринуло, луг засипало, тiльки на льоду в деяких мiсцях вiтер снiг позмiтав i там можна ховзатись. Володько мусить сидiти в хатi i ?диною його розвагою ? буквар. Батько перемолотив усе жито, поробив кулi, а снiпки десь на провеснi поробить. Тепер вiн пiшов до села i там з ?лисе?м "заняли собi кар'?р".[6] З торiшнього, був тут же поруч, вибрали ввесь камiнь, а лiзти глибоко небезпечно. Праця то неабияка. Справжня праця, не робота. Робота то щось там собi, як - орати, сiяти... А це праця. Як попогупа?ш цiлий день вiд свiтання до смеркання пiвпудовим ломом, або великим трембом-молотом, то не бiйсь... I циганськi дiти будуть тобi не милi... По-перше, зверху треба зняти метрiв пiвтора землi. А вона замерзла, як камiнь. Опiсля молотами пробити верству каменю i ломами ?? виважувати. Коли добре земля промерзне, то каменярi не здiймають ?? весь час, а йдуть "у глиб". Себто роблять глибокi печери, залазять туди, роздягаються до сорочки i видобувають камiнь. Це, щоправда, досить небезпечно, бо часто трапляються обвали i тодi може прийти до нещастя. Не один дядько знайшов собi вiчний спокiй на днi вирито? власними руками кам'яно? могили, але це нiкого анi вiдстрашу?, анi не зупиня? в працi. Передовсiм заробiток. За цiлий день копiйок вiсiмдесят на сво?х харчах заробляли... А каменю потребували багато. Навколо всi села кинулися ставити кам'янi будiвлi - клунi, хлiви, льохи... Цiла велика пiдгора зрита отими "кар'?рами", а величезнi багатосаженнi стоси камiння стояли скрiзь, чекаючи покупцiв. Матвi?вi ще та невигода, що треба дуже далеко ходити. Верстов десять, а то й бiльше в обидва кiнцi буде. Уста?ш - ледве на свiт благословиться, а верта?ш пiзно смерком. А скiльки подереш одягiв, постолiв... Чобiт до камiння не настачив би. Як на вогнi, усе горить, бо камiнь же, вiдомо, який. Розумi?ться, що в такi днi до батька не пiдходь. Вiн злий, як голодний вовк. Прийде, худобу огляне, наверещить, як тiльки щось не по сво?й вподобi зауважить, попо?сть i спить тяжким сном, мов отой камiнь, який вiн лама?. Уночi хропе на цiлу хату. i так день за днем, день за днем. Дома рiдко коли бува?, хiба в недiлю. Та й ?сти не дуже ? що. Годовану льоху продав. Цiлу Пилипiвку пiст. Хлiб iз цибулею та олi?м. Картоплю з огiрком та пiсний крупник. Цiлий тиждень не обiда? Матвiй гарячого. Зав'яже йому Настя вузлик i тим обходиться. Правда, на харчi вiн не вибагливий. Що йому "стара спартолить", те вiн i ?сть. Але стара не жалувала йому нiчого, хоча нiколи не було мiж ними повно? згоди. "Гризуться" мало не щодня i то за всяку дрiбницю. Трапля?ться, що й до колотнечi доходить. Тодi на хуторi ста? дуже гармидерно. Кричать усi, властиво кричить тiльки Матвiй, а решта плаче та ла?ться. Дiти нидiють вiд сиднi та поганих непоживних харчiв. "Завше те саме й те саме",- скаржиться Володько. - А що я тобi? Марципанiв дам, чи що? - насварить мати. I Володько мовчить, бо ще й дiстане за "велику губу". Вiн зблiд. Чуприна завжди розчухрана. Букварець його порядно обтрiпався. Сова?ться цiлими днями з ним по полу та печi. Але зате вмi? вже багато. За всяку недотепнiсть дiста?ться йому вiд Василя. Назива? його ослом, дурним, щипа? за вуха, смика? за чуприну, виробля? з ним усе те, що робив у школi вчитель iз самим Василем. I Володько не суперечить, не противиться, а терпить. Що ж... Учитель. Найтяжче йому давалися склади. Букви то дуже швидко затямив. А тi: ми-а - ма, ми-а - мама - нiяк капоснi не хотiли слухатись. Ще "мама" то сяк-так. Але вiзьмiм отаке: бе-у - бу-к - бук... Ве-а - ва, разом "буква", до цього ще треба додати р i тодi нарештi вийде слово. Нелегке завдання. Але Володько мучився, терпеливо переносив Василевi кпини та прозивання, i за короткий час вони досягли значних успiхiв. Володько вмi? читати, писати каракулi. Вiзьме дощечку, напише щось i до Хведота: - Що то я написав? - пита?, - А хiба я знаю? - Тут написано: Хведот порося... - i Володько смi?ться, а Хведот скаржиться матерi. - Маамо! Володько мене б'?... - Ах, ти. Ну, чекай,- нащ' ти брешеш? - i Володько робить грiзний вигляд. Мати щось там на хатi пора?ться, товч мiша?, чи ми? картоплю: - Ну, ну там... Я вам дам... Не сидiть-но менi тихо,- сварить вона на дiтвору. "Боже, коли б та вже весна швидше. Може б, отут не гиркались",- дума? вона. Володько кида? Хведота i бiжить до вiкна. Вiкно замерзло. Квiтчастi ласицi розмалювали шиби i через них нiчого не видно надвiр. Навiть подвiйнi вiкна, i тi замерзають. Володько диха? на скло, видиху? маленьку плямочку чистого i витира? пальцем. Скло пiд пальцем пищить. - Володьку! - гука? мати.- Як вичавиш шибу, то я тобi пальцi пооббиваю. - А дайте менi чоботи, то не буду,- каже Володько. - Ну, ну, ну! Он як прийде батько, то вiн з тобою пожарту?... - Дайте, дайте, мамо,- просить вiн таким нещасливим голосом. - Що ти хоч? - кричить мати.- Куди ж, ледащо, полiзеш? Там тебе хуртовина завi?. Я мушу он води худобi принести, до льоху пiти, дров принести, у хлiвi пiдстелити,- почина? вичитувати мати. I Володько зна?, що поки вона все те зробить, то й вечiр прийде. А йому так дуже хотiлося б на годиночку надвiр, так дуже. Там мороз, але добре вкутавшись у мамин жупан, насунувши батькову вовнянку та обмотавши добре хустою шию, хiба змерзнеш? Зате вiн побачив би, якi вже високi замети, що робить лiс, луг, рiчка. Цiлими тижнями не бачить ?х. - А як все поробите, то дасте? - пробу? вiн вже використати останнi можливостi. - Ну, тодi дам... I Володько далi нудиться, вигаду? всячину, пробу? що-не-будь з Хведотом заграти, щось iз казки. Володько буде вовком, а Хведот лисом. Або нi. Хведот вовком, а вiн лисом. Вiн буде ?сти рибу, а Хведот ма? прийти i питати: "Що ти, кумонько, ?си?" А вiн вiдповiдатиме: "Рибу". А тодi Хведот: "То дай менi, кумонько, риби". Володько скаже: "Iди собi, кумоню, налови. Я ось наловила". "Де ти наловила?" - ма? питати Хведот. "А там в ополонцi, на ставу",- навча? Володько. А все це роблять на полу. Це ма? бути замерзлий став. В одному мiсцi розсувають дошки так, щоб була ополонка. Одягнутий Хведот у штанцi з камiзелькою та прорiзом ззаду. Через прорiз вилазить ворочком сорочка. Володько ще бiльше висмикне ?? i це ма? бути вовчий хвiст. Намуштрувавши так Хведота, вiн почина? його навчати далi, як то ловити рибу: - Пiдеш на пiл, всадиш хвоста. Оце твiй хвiст,- i смикне його ззаду за сорочку. - Не тягни так! - скаржиться Хведот. - Отож всадиш хвоста в ту он щiлину i приказуй: ловись, рибко, велика i мала! I так наловиш. Хведот нарештi зрозумiв, i гра почина?ться. Коли Хведот iде до ополонки, стромля? у не? хвiст та сидить i покрехку?, Володько миттю лiзе пiд пiл i бере за сорочку. - Вовись, вибко, вевика i мава,- шепеля? Хведот. А Володько почина? знизу тягнути за ворочок. Хведот хутко це помiча? i почина? пручатися та хоче встати. Але Володько тягне сорочку додолу так, що Хведот змушений сiсти на полу i почина? кричати. Володько ж нашвидку пiдв'язу? до сорочки якесь полiно чи ожог i сам вилазить на пiл. - Тягни, тягни! Це ж рибка вчепилась,- гука? на Хведота. Прив'язаний Хведот не хоче вiрити, що то риба, i верещить на всю губу. Гру розв'язу? мати, яка вбiга? з налигачем, потягне через плечi Володька, визволить Хведота, насварить на обох i йде знову геть... А Володько, виплакавшись, почина?: - Ну, чекай! Бiльше з тобою не буду гратись. Там у казцi, як вовковi примерз хвiст, то вiн нiчого. А ти, дурний, ревеш... I рiзниця мiж казкою та дiйснiстю та, що в казцi, коли вовк примерз, прибiгають мужики й починають його бити, аж поки бiдолашному ие одiрветься хвiст, а тут навпаки. Дiста?ться не вовковi, а лисовi. I так минають днi, тижнi. Кожний день приносить новi Володьковi вигадки. Кожний день приходиться дiставати "прочухани". Ростуть дiти одинокi, замкнутi в чотирьох стiнах брудно?, пiвтемно? хати. Ростуть далеко вiд людей, нелюдянi, соромливi. Зате не знають вони нi лайок поганих, нi божби. Володько нiзащо не може виговорити: ?й-Богу. Хай би йому не знаю що давав, не сказав би, Коли ж дiстане материнi чоботи, iде куди-небудь. До побережника в лiс, або до мельника. Бува? так, що прийде кудись, увесь змерзлий, стане коло порога, а "День добрий" чи "Помай-Бi" соромиться сказати. Сто?ть так i мовчить. - Чого ж ти прийшов? - питають. Володько паленi? вiд сорому. Вiн i сам не зна?, чого вiн прийшов. От прийшов, та й уже. А з нього починають смiятися, його не розумiють, його вважають за великого дурня. Це все добре Володько розумi?, але мовчить. - Чого ж ти прийшов? Що, тобi язика зацiпило, що мовчиш? - Так... - здобува?ться нарештi вiн. А коли хтось, що його не зна?, запита?: - А чий ти? Вiн вiдповiда?: - Нiчий... - i всi регочуть. - А як ти звешся? - Нiяк.Знову регочуть. - Як же то так? Нiчий, нiяк? Що ж ти, з неба впав? I доведуть його до того, що вiн мало не плаче. Тодi, нiчого не сказавши, швидше насува? шапку i драла. За ним усi регочуть. Дуже не любить, коли на нього звертають увагу. Слуха? дядькiв у млинi так довго, поки його не зауважать; а тiльки зауважать, миттю втiка?. Це найлегший спосiб позбутись отих осоружних запитiв: "А що? А чий?" "I яке ?м дiло? Я ж ?х не питаю?" - дума? малий. Але чудово розумi?, як виглядав вiн у таких випадках. Вiн розумi?, стражда? вiд цього, заздростить тим, що можуть говорити й поводитись скрiзь, не соромлячись. Заздростить тим; що мають добрi, до мiри, одяги, маленькi, сво? власнi чоботи. Заздростить тим, що можуть кожний день iти надвiр, робити там, що хочуть, бiгати, верещати, битися. Вiн усiм заздростить, але що то значить? Вiн зна?, що для нього свiт маленький. Вiн ма? порваного букварця, якого вивчив напам'ять. Ма? дощечку, образок, олiвець, жмут пописаного паперу, кiлька невибагливих цяцьок, шматок простору в хатi, де скрiзь тiльки: "Не руш! Посидь! Не гарцюй! Не займай! Розiб'?ш! Порвеш!.." I скрiзь, що не вiзьме, куди не кинься, все заборонено, все не можна. А важне, чому? Чому йому все забороняють? Чому вiн мусить вiчно коптiти в тiй хатi? Хоч би песика впустили коли, так нi. "Поганий. Блохи розносить". I не поганий вiн, i не розносить блiх. Скiльки вже вiн у них, а Володько не бачив нi одно? блохи. НА РIЗДВО Тиждень перед Рiздвяними святками залишив батько каменоломню i був дома... Тут також завелося досить роботи. (Це вже робота). Треба було з Григорчуком закiнчити. Вiд коней залишилося йому бiльш, нiж сподiвався, бо аж вiсiмдесят карбованцiв. До коней ма?, видно, Матвiй щастя. Купленi "шкапенята", що спочатку ледве ноги волочили, почали дуже швидко поправлятися. Не ?ли вони вiвса, бо все пiшло "на землю", зате ?ли добру сiчку, облиту картопляною юшкою. До того мали досить конюшини, а це не те, що тобi яка-небудь болотяна смердяча отава. До всього, каже Матвiй, худоба любить, щоб за нею припильнувати, доглянути. В час накорми, в час напiй, вичисти, не давай яко?-небудь води, а завжди джерельно?, бо худобинi також погана вода шкодить. Сво? мiркування Матвiй здiйсню? на практицi i може похвалитися добрими вислiдами. Його конi й худоба виглядали завжди добре, сито, чепурно. Рано та ввечерi переважно сам усе то оглядав, а в полуднi, коли не було й Василя, мусiла то робити Настя. У хлiвi було тепло та сухо, в жолобах завжди щось iз корму, i тому не диво, що тi двi шкапи, якi ледве долiзли з ярмарку, дуже швидко пiдняли вуха i почали вбиратися в стерво. При входi Матвiя вони вiтали його сво?м "гi-гi-гi!", що тому дуже подобалося. Також дуже велике замилування до коней ма? Василь. Любить до них i зайти, i поплескати по стегнах, i почистити згреблом, i нiколи не мина? нагоди, щоб не похизуватися перед iншими сво?м знанням цих тварин, ?х породи, ?х вiку, ?х цiни. I як трапиться яку чужу коняку надибати, завжди ?? обмаца?, потягне за рипицю, "чи тверда", загляне в зуби, "скiльки рокiв", скаже скiльки за не? "можна дiстати" i особливо добре пам'ята? мастi коней усiх знайомих i незнайомих ген навкруги у Дерманi, у Лебедях i навiть iнших селах. Любив надто мастi сiрi, гнiдi i карi, особливою пошаною користались у нього лисi, бiлокопитi, i винятково не любив рябих. Рябих коней не може терпiти. Володько то вже на такому не розумi?ться. До коней, правда, вiн ще не дорiс, але i взагалi вiн мало цiкавиться господаркою. Його бiльше цiкавлять книжки, та малюнки, та спiв, та музика, та школа, та мiста, та кра? далекi, та всiлякi розповiдi про страшне, про незбагнуте та про Боже. Про це лиш дума? i мрi?, забива? собi i iншим тим голову i не да? нiкому спокою сво?ми вiчними запитами, на якi рiдко дiста? вiдповiдi. Поволi наближались до Рiздвяних свят. Приготування до них почалися вже тиждень перед ними. Цього року не виглядатимуть вони надто пишно. Льоху, що годували, "земля з'?ла", а без "свiжини" що то за свята. Анi тобi ковбас, анi печенi, анi сала. Але все-таки - звiдки-звiдки i якось зiгналось. Мовляв, коли вже цiлий пiст на хлiбi та водi, то хай хоч у свято дещо по-людськи. Куплено риби, рису, цукру. Сушенi грушi, сливи та яблука сво?. Господи Боже - мало не два карбованцi готовими грiшми видалось, аж страх подумати - таке нечуване марнотратство. Але ж на Свят-Вечiр, як не кажи, а без дванадцяти страв обiйтись не можна, хоча тепер тi "забобони" вже вiдходять i хоча Матвiй усiма силами проти тих забобонiв. Що там казати, що видумувати, на?жся по-людськи, Богу помолися, пiди, як можеш, до церкви, книгу добру, божественну прочитай i ма?ш свято. Але за забобонами горою Настя - як батьки, як дiди, так i ми будемо робити, не ми тi закони писали, не нам ?х i касувати, а не добра та пташка, що свого гнiзда цура?ться. I вона пече, i варить, i смажить, правда, дванадцять не два-надцять страв, а до половини завжди доходила. I фасольову юшку з олi?ю, i смажену та запечену в тiстi рибу, i душену капусту на вареники, i кутю з узваром, i всiлякi там iншi калачi, книшi, ковбаси, та рiзнi, рiзнi витребеньки, що ?х i не перелiчиш. Не забуто також i за пару пляшок, якби то хто надумав навинутися з Рiздвом Христовим привiтати далеких хуторян. I хiба для тако? бiдно? родини треба ще чогось iншого? Що це пани якi, чи хтозна що. Сiна на покуть та дiдуха з жита - це вже Володькова турбота, i викону? вiн ?? дуже ретельно, дай Боже, щоб усi сво? справи так пильнували. I носив, i розволiкав скрiзь сiно, i смiтив, i вигляд мав при тому, нiби вiн пiп який, що служить урочисту службу в церквi. Чекав же вiн того свята i не мiг нiяк дочекатися, так йому вже той пiст набрид, цiла та проклята цибуля, та картопля, та огiрки, а особливо та самота i та щоденна праця. А тут ось свято, усього буде повно, i по?дуть до церкви, i побачать усiх сво?х, а потiм напевно при?де дiд iз Запорiжжя, тiтка Зiнька iз Залужжя, можливо, обидвi Катерини - залузька й клопiтська, дядько ?лисей, можливо й дядько Омелько... Володьковi копiйки, гостинцi, щось почу? нового, похвалиться, як то вiн уже читати та писати вмi?, а там пiде з колядою до мельника та побережника, заколяду? копiйок з п'ять грошей, а там i до них колядники навинуться чого доброго зi звiздою та з дзвiнком церковним. I як тут не радiти зi свята i як тут не метушитися? I от нарештi останнiй день - Свят-Вечiр, i от нарештi вечорi?. На дворi все впорано, сiчки на цiлий тиждень нарiзано, дров цiлу стосу наколено, води повну дiжку наношено. У хатi усе також напечене та наварене, i такi тут пахощi, що хоч би святим був, то i то не вдержишся, щоб не згрiшити i чогось смачного, як мама не бачать, заздалегiдь не покуштувати. I нарештi всi сходяться до хати, i нарештi всi готовляться сiдати за святу вечерю. Розумi?ться, що Володько скрiзь першим товчеться. Мати каже, що де ного не посiй, то вродиться. Хведот i здалека йому не дорiвню?, хоча i той не дарму?. А для Володька то все так чомусь робиться повiльно, всi такi вайлуватi, нерухливi, i чому б, коли вже свято, та не сiдати раз-два за стiл, брати новi ложки i ?сти. i чого тут ще всiлякi тi проволоки. А тут ще ось засвiтили перед образами лампадку та свiчки i всiм кажуть ставати навколiшки i молитися. Хоча все це Володьковi досить подоба?ться, i та лампадка, i тi свiчечки... у хатi напiв'ясно, i тепло, i гарно. Мати он застелила стола таким чистим i вишиваним настiльником, що до нього аж страшно доторкнутися. А на столi пiд настiльником жито та всiляка пашня, а зверху з одного кiнця калач бiлий з плетiнкою, а з другого книш круглий з кружечком зробленим квартою, з яко? п'ють воду. I от усi, не виключаючи i Хведота, моляться. Батько, звичайно, спереду, з книжкою, молиться вiн довго, сорокате "Господи помилуй", та iрмоси, та кондаки всiлякi, широко i уважно хреститься. Зате Василь, а особливо Володько гонять, нiби на рекорд, нiби ?х хто жене в шию, тому ?м духе хутко не хвата? молитов, особливо у Володька, вони зовсiм не знають, що далi робити, а вставати нiяк не можна - грiх великий. Володько переказу? тi самi молитви по кiлька разiв, швидко i часто хреститься, розгляда?ться по всiх, як тi моляться, слiдку? за батьком, коли то вiн нарештi скiнчить, бо його думка вже давно десь там бiля риби та на покутi, бiля того сiна й дiдуха. А Хведот - той тiльки так для виду тут же вертиться, раз ста? навколiшки, раз зводиться на ноги, то потiм знов навколiшки, i при тому "мухи гонить", бо вiн тiльки й зна?, що "вомаця. Сина i Святого Духа" та, зда?ться, першу половину "Отченашу". Найщирiше й найспокiйнiше молиться мати. Вона сто?ть дещо збоку, щоб ?й не заважали, поволi, виразно, шепотом переказу? всi, якi зна?, молитви, б'? глибокi, до само? землi, поклони, iнодi вдаря? правим кулаком у груди i переказу?: "Боже милостiв, будь менi грiшнiй", а Володько все диву?ться, що "мама моляться по-мужицьки", не по книжному, а по-сво?му, i йому зда?ться, що така молитва не може бути справжньою, бо справжньою ? лише та, що написана у книзi, он як та, що ?? чита? батько. Але йому хочеться вже вставати, i вiн довго про це не дума?. I кiнча?ться молитва лиш тодi, коли батько, вiдступивши пару крокiв вiд столу, сам б'? три поклони зi словами: "Господи Боже, i нам даруй життя вiчне!" I не встигне батько ще звестися на ноги, як Володько, а за ним Хведот, уже женуться i вже вмощуються за столом на найпочеснiшому мiсцi, очiкуючи на юшку та вареники i тримаючи в руках новi дерев'янi ложки, i, розумi?ться, й тут ще не без перешкод. ?х ще вiдтiль вигонять, мовляв, вони тут не найповажливiшi парсуни i що не гаразд дiтиськам скрiзь першими сунутись, але то вже не така бiда. Вони навiть за таке не ображаються. Ось i батько вже поволi на сво? мiсце сiда?, за ним Василь, мати ставить першi страви, Володько i Хведот можуть нарештi вмоститися натривало, при чому Володько все намага?ться сидiти бiля самого сiна на покутi; тут йому дуже при?мно, уявля? себе у якомусь iншому, небуденному свiтi, десь ближче вiд того маленького Христа, що цi?? ночi у яслах народився. А ?сти доводиться поволi i уважно, бо при столi батько, i це те найгiрше для Володька, а особливо для Хведота. Цей просто знов i знов пережива? свою вiчну трагедiю, бо немилосердно все розлива?. Його ложка нiяк не хоче його слухатись, i чим бiльше вiн снажиться не розливати, тим бiльше розлива?, аж поки батько змушений узяти його на колiна i годувати. Але як же пiсля того людина себе почува?? Настрiй Хведотiв зовсiм пада?, i коли б не таке свято, вiн би напевно розревiвся, лише тепер вiн не наважу?ться цього зробити. Така лагiдна тиша, так гарно горять над головами свiчi, такi всi спокiйнi i щасливi, i це трива?, нiби добра лагiдна, весняна погода, коли лiтають метелики i спiвають птахи. - Ну, я ж i на?вся! - крекче Володько, коли скiнчилась вечеря i вiн мусить покинути сво? мiсце на покутi. - То проси Бога, щоб розсiвся,- дода? Василь. - Я такоз на?вся,- пода? голос Хведот. - То молiться Богу i спати. Завтра на всеношну,- каже мати. Я, мамо, так налопався, що ось-ось лусну,- хвалиться далi Володько. - I я такоз навопався,- не вiдста? Хведот. - Не базiкайте менi тутенька, а молiтесь Богу! - каже швидко мати, що швидко збира? зi столу, в яко? ще повнi руки роботи i якiй дещо неохоче помага? Василь. Знов молитись. Нi. Анi Володько, анi Хведот не мають нiякого молитовного настрою, ?м хочеться погзитися, погарцювати, щось заграти, побiгати, як вовки в казцi, попiд лавами, що в ?х уявi перетворюються на лiс. Володьковi дуже хотiлося б вийти на двiр, там так бiло, чисто, спокiйно, так якось винятково по-iншому свiтить мiсяць, i коли б вiн мав сво? чоботи, вiн напевно вийшов би, щоб вiдвiдати свiй луг, свою рiчку, свiй млин... До лiсу? Нi. До лiсу вiн в цей час не наважився б. То все-таки не той лiс пiд лавами, а справжнiй, i хтозна якi там можуть страхи сидiти. Але ось батько затяга? церковнi iрмоси. "Христос рожда?ться", "Рождество тво?, Христе Боже наш". Вiн ?х усi зна? i все напам'ять. Василь йому дещо помага?. Потiм переходять на колядки. "Дивна новина", "Небо i земля", "Христос Спаситель в полноч родився". Батько сидить у чистiй сорочцi i в "куцанi" наопашки, бiля столу, напроти нього на стiльцi Василь. Волосся Василя, хоч i наолiяне та причесане, але стирчить на всi боки, як вiхоть пшенично? соломи. Володько i Хведот сидять просто на долiвцi i, задерши голови, дивляться сливе до рота батьковi, намагаючись вловити мотив. Володьковi це iнколи вда?ться i вiн пiдтяга? сво?м, надто ще молодим, дискантом, але Хведот лише може тут хiба роззявити рота i дивуватися, як то у них усiх так гарно виходить. Надворi мороз, але сьогоднi вiн не ма? доступу до цi?? родини. Тут сьогоднi i тепло, i затишно. Вiкна замальованi ласицями, мiсяць облива? ?х сво?м сяйвом, i вони горять переливно i дивовижно, нiби те пальмове листя, лите зi срiбла. Але настрiй Володькiв дещо зiпсувався, коли лягаючи, вiн пригадав, що на завтра, на розговiння, не буде, як звичайно, свiжо? ковбаси, яку вiн так любить, а йому прийдеться вдовольнитися звичайною кашею зi шкварками та капустою без м'яса. Бувало, лиш на свiт благословилося, а вiн вже вставав i домагався: "Мамо! Ковбаси!" Ковбаса на Рiздво те саме, що на Великдень паска. Вона каже, що довгий, чотиритижневий скiнчився пiст i почина?ться свято. Але цього року все то вiдпада? - пiст трива? далi... Тому ранком Володько не квапиться вставати. Вiн лежить пiд кожухом, йому не спиться, хоча надворi ще темно, вiн самий тiльки з Хведотом, бо тато, мама й Василь ще опiвночi по?хали на всеношну, в хатi холодно, бо за нiч видуло все тепло, але пiд кожухом тепло, i вiн може полежати, помрiяти, помiркувати. Багато рiзних думок приходить i вiдходить в його головi. Ма? ось вiн i букваря, i грифеля, i дошку... I зна? багато букв... Але що ж коли вiн усе такий малий i його нiкуди не пускають, i мусить вiн завжди сидiти тiльки дома. I чобiт йому навiть не куплять. Он мельниковi хлопцi, скiльки ?х ?, а всi мають чоботи i можуть собi ходити куди хочуть - i на став, i до монастирського млина, i до лiса, i до церкви в недiлю. I не мусять просити мами, щоб дала ?м сво? чоботи... Так. Не дуже воно весело так жити, i як вiн виросте, вiн усе то зробить iнакше. Вiн купить собi добрi чоботи i по?де далеко, далеко. За море десь i ще далi... До мiст i не таких, як Мизоч, а як Острiг i ще бiльших. У мiстах пани, i живуть вони бач як гарно, як чисто одягнутi, яке все смачне ?дять - булки, та цукорки, та всяку всячину. А скiльки у них книг усяких, а картин, а... всього. Нi. Мужиком бути нiяк не варто. Володько не хоче бiльше бути мужиком, хай собi хто що хоч дума?. I хтозна, як довго б вiн мiркував про свою долю, наколи б не почав рухатись Хведот, а пiсля i з церкви повернулись, почали обiдати та оповiдати про всячину. Дуже гарно спiвав у церквi хор з новим диригентом. Багато прийшло "москалiв" на "побивку". Махобе?в Iван у драгунах служить, Солове?в Хведiр у гвардi? у Петербурзi. Той iнший у матросах, той ще десь там. Хтось помер, у когось народилась дитина, до чи??сь дiвки ходани на М'ясницi збираються. Безлiч тих новин i ? про що говорити. Одначе перший день свята мина? досить сумно. Всi дома. Iти нiкуди. Сусiди далеко. Пiшов було батько на пару годин до мельника, випив пару чарок, з'?в "бухт", i це все. Мати з дiтьми нудилась дома, та, як звичайно, по господарцi поралась. Василь начепив сво? дерев'янi ковзани i погнався десь туди на лiд. А найбiльше нудився Володько з тим Хведотом. Тi цiлий день у хатi. I бiгали попiд лавами на чотирьох, геть-чисто штани на колiнах попрочовгували, i на полу гарцювали, i цебрик води розлили, за що Володько негайно дiстав прочухана, пiсля Володько щось цiкавого знайшов у Василевих паперах i почав уважно читати, але нiчого не мiг зрозумiти. Мова була така дивна i друк такий дрiбний, що поки розбере слово, то зовсiм забуде, що там було спочатку... Зате другий день видався на славу. Було дуже весело. Уже зрання на двiр в'?хали обшивнi i Василь ще здалека по буланих конях пiзнав, що то ?дуть залужнi - дядько Корнiй з тiткою Зiнькою i зi сво?ю дочкою Катериною. Володько на цю вiсть застрибав i забiгав по всiх лавах, нiби вивiрка по галузках дерева, коли ?? сполохають. I стрибав вiн не дурно. Вiд дядька з мiсця дiстав цiлу мiдяну, велику, мов долоня, десятку. Правда, сказали, купити цукеркiв i подiлитися з Хведотом. Вiд тiтки повну пригорщу горiхiв волоських i кiлька грудочок цукру. Вiд Катерини також горiхiв i два великi червонi яблука. Розумi?ться, що так само дiстали i Василь, i Хведот, але перший уже великий, а другий малий. Тим то не робить стiльки радостi, як Володьковi. Незабаром до двору в'?хали ще однi залужнi - дiдуньо Улiян з тiткою Марi?ю. Знов горiхи, знов копiйки... Але найважнiше, що дiстав Володько? Чобiтки! Вiд дiдуня. Справжнi, малi, шитi зi старо? халяви, чоботи. Радiсть неописана, щастя незмiрне. Несподiванка для Володька величезна. Мати була ото "у сво?х" та вiзьми i поскаржись: сидять, нидiють, нi в що взути, щоб бодай провiтрилось. А дiд, нiчого не кажучи, i на... Знайшов десь там на горищi "ще зовсiм, добру" стару халяву, сам зна? шевство, викро?в передочки, халявки i сточив чоботята. - Отой шмаркач! - радi? мати чи не бiльше вiд Володька.- Iди поцiлуй хоч дiдуня в руку... - Ось тiльки чоботи взую! - викрику? Володько. Вiн з мiсця взявся до чобiт i в одну мить вони були вже у нього на ногах. Добрi! Дуже добрi! I нiде не тиснуть, i такi гарнi! Нi. Таких гарних чобiт вiн ще, мабуть, i не бачив. Поцiлував гарно дiдуня в руку, дiдуньо сказали: "Носи на здоров'я" - i проходжу?ться гордо, що до нього тепер не пiдходь. Хведотовi аж сльози стоять вiд заздрощiв, йому також треба було б, але той ще мусить почекати. - А вони витяжки,- хвалиться Володько i всi смiються з Володьково? помилки. Володько зна?, що найкращi чоботи "витяжки", але його якраз були далеко не витяжки, а пришитки. Але це не така велика бiда. Почався "снiданок", хоча пора обiдня, забряжчали чарки, голоси зiсилились, чоловiки обговорюють полiтику, тiтка Зiнька пошепки, щоб не чула Катерина, оповiда? Настi, що не можна вiд "ходанiв" до Катерини вiдбитися, а "воно ж iще дитина". Тiтка Зiнька i Настя сестри, але кажуть собi "ви", бо ж вони куми. Катерина Настина хрещениця. Зiнька оповiда?, що тих хлопцiв тьма-тьменна - а де вона? А що вона? А приносять гостинцi, могоричi... Катерина ж дiйсно на диво хороша видалась. Як панночка. "Тендитне таке", як казала Зiнька, а струнка, а росла, "як тополя", а личко завжди свiже, рожеве, а коси яснi та кучерявi, а очi синi, як небо. Володьковi вона завжди нагадувала тих херувимiв з шiстьма крилами, що в дерманськiй приходськiй церквi на хорах намальованi... I любить Володько ту свою Катерину, що Господи. Ось вiн пiдсумову? сво? гостинцi - i копiйки, i горiхи, i яблука, i цукорки вiд тiтки Марi? з папiрцями, що на них оленi намальованi i червоними буквами написано: "Чем табак курить, лучше конфект купить", що Володько сам вголос чита?, щоб усi почули. Але тi там за сво?ю полiтикою нiчого не чують, i тiльки одна Катерина, що так само, як i вiн нею, найбiльше цiкавиться Володьком, одразу почула, як ?? пестун чита?, схопила його i посадила собi на колiна. Який сором! Сидiти на колiнах! Володько такого не очiкував, i хоч як вiн любить Катерину, але швидко замолов ногами в чоботях, щоб вирватись з ?? рук. - Та посидь же, Володьку, та почитай менi щось. Слухайте! - звернулась вона до всiх.Володько наш уже незабаром апостола в церквi читатиме! - Та невже? Ооо! - дивуються всi. - О, так,каже Матвiй.- Вiн дуже малий понятливий! Батькова похвала нiби жаром його посипала. Такого вiн ще направду нiколи не чув. Нiколи не знав вiн, що про нього батько дума?. I вiн загорiвся, почервонiв геть з вухами i почав ще дужче рватися з рук Катерини, нiби пiймане дике звiря. А Катерина не пуска?, горне його до себе, вицiлову?. - Я, мамо,зверта?ться вона до Настi,- заберу його з собою. Я хочу такого братчика мати. Вiн буде менi книжки читати. Але Володько не слуха? бiльше, вже вирвався i, як було, пошумiв геть на пiч разом зi сво?ми чобiтьми. - Як пiдросте - на школи подам,- вирвалось у батька. i Володько це також учув, i це кажуть тато, самi тато, i отак перед усiма. О, Боже! Вiн цього не пережи?! Який особливий день сьогоднi, вiн зовсiм не зна? як поводитися, що робити - i радiсно, i соромно, i разом так десь, там всерединi, при?мно, що нiякими словами такого не вискажеш. Увечерi друга радiсть: прийшли колядники i то зо звiздою. Володько,Як тiльки почув за вiкном дзвiнок, в одну мить був у вiкнi на лавi. Хведот негайно також поспiшив за ним. - Будьте здоровi з Рiздвом Христовим, а чи дозволите заколядувати?! - чути з-за вiкна глухий, хриплий голос. - Спасибi, спасибi! А просимо, просимо! - вiдповiдають майже хором з хати. Колядники колядують, голоси ?х хрипкi, вони вже обiйшли чимало простору, треба дякувати ?м, що вони i за такий далекий, закинутий хутiр не забули, тому ?х кличуть до хати, частують чаркою горiлки, дають закуску, книша, десять копiйок грошей i вiдправляють... День минув якнайкраще. Усi вдоволенi. Гостi роз'?халися геть за смерку, а Катерина мусiла залишитись ночувати, хоча ?й дуже не хотiлося, бо там же ?? "ухажори", ?? залицяльники, ?? приятельки, але Настя настояла, i як його не послухати хрещено? матерi. Володько також був дуже з цього вдоволений. Третього дня батьки iдуть доДерманя "в гостi", Катерина ?де додому, Володька беруть також iз собою. Василь мало не плакав, так не хотiлося йому лишатися самому з Хведотом, але батько проговорив: "Ти-но менi не коверзуй, бо як вiзьму запругу..." - i цього було досить, щоб Василь замовк. Але i Володько не мав велико? радостi з цi?? по?здки, хоча були на Запорiжжi у дядька ?лисея, де Володько найбiльше любить бувати. Але тепер узимi зовсiм не те саме, що влiтку. Улiтку, як побiг зрання з. хлопчиськами, то до самого вечора гаса? десь там по гаях, що й не зглянеться, коли той день пройде. Тепер же весь день сиди у хатi, довкруги самi дорослi, хлопцi десь також сидять дома, або десь, хтозна-де, пропадають, Архип та Мефод вже ходять до школи, дуже виросли i ?м тепер не до Володька. I так, досить марудно, минув день, а ввечерi, коли верталися на санях додому, Володько так змерз у сво?х нових чобiтках, що мало ноги йому не поодмерзали. Але вiн мовчав про це, боявся, що iншим разом його не вiзьмуть бiльше, бо ?хати все-таки дуже при?мно. Дорога рiвна, в'?жджена, небо ясне та зоряне, свiтить круглий, аж, зда?ться, прозорий мiсяць, мороз пришквару? i полоззя саней поскрипу?, ?дуть тепер не тi?ю ж дорогою, що й улiтку, а навпростець, здовж лугу, а то i через луг, бiля обох млинiв - монастирського i чеського. Колеса млинiв зовсiм замерзли i вкрилися дуже гарними, що блищать пiд мiсяцем, льодяними френдлями. Володьковi дуже кортить вiдломити шматок такого френдля i посмоктати його. Хутiр Матвi?в тихий, самiтнiй, снiгом з усiх бокiв занесений, сливе непомiтний на бiлому здалека. Лише пiд'?хавши ближче, ста? видно дво? малих вiконечок, що в них блима? слабке водянисте свiтло, а трохи вище видно стовп чорного диму, що зводиться сливе простопадно, просто з нiчого, бо бiло? стрiхи на бiлому тлi поля майже не видно. Це Василь топить смоляними корчаками, а тому такий тяжкий i густий той дим. Решта свят - Новий Рiк, Щедрий Вечiр, Голодна кутя i Водохрещi минають, як би не були. Ще раз були гостi. Приходили до Матвiя i чужi люди - погуторити, побалакати, порадитись. Матвiй дещо вiдпочив, пiдняв голову, повеселiшав, не сердився стiльки. Колядували, щедрували, посипали, бажали собi i iншим щастя, здоровля, щоб пшениця родилась, щоб худiбка плодилась, щоб дiточки росли i щоб багато всiм лiт прожити i "дай Боже назарiк дiждати". Але свято святом, воно приходить i воно вiдходить. Лишаються, як i були тi самi, що i завжди, буднi. Праця, убогi харчi, клопоти, гризня. Зараз по Рiздвi почалась метелиця, що тривала цiлий тиждень, а там повiяло теплим полудневим вiтром i настала одлига. Пiшов дощ, снiг розм'як i став пускати, весь луг зненацька, за одну нiч, залило водою. I не встигла вода зiйти, як знов морозом вдарило i все то геть, як око гляне, замерзло, ген аж до самих Лебедiв i далi. Лiд такий гладенький та прозорий, нiби вся земля покрилася склом. I враз на лугу появилося безлiч отих самих учнiв з дермансько? семiнарi?, тьма-тьменна найшло ?х, i всi на ковзанах, i всi бiжать, летять, один за одним, один за одним, а поли ?х одягiв, мов крила, розвiваються i мають на вiтрi. I все десь туди на Лебедi та на Лебедi... Мiж ними, мiж тими учнями, i Василь десь цiлими днями пропада?, намота? на постоли (бо дали б йому тато чоботи) отi сво?, як вiн каже, "коньки", з дерева тесанi, пiдкутi лише грубим дротом, i весь час там сховза?ться а мельниковими хлопцями. Володьковi страх хотiлося б i собi там бути, i чоботи вже ма?, але його туди нiяк не пускають мама i все кажуть, що "скажу батьковi", бо чобiт нiяк не можна вишкор-бувать. I вiн аж плаче, аж iз себе виходить, так просить, а коли вже вирветься, то бiжить, мов навiжений i такий щасливий, що, зда?ться, небо обняв би. На льоду дiйсно при?мно! Так якось просторо, легко, помiж кущами верболозу, такi якiсь закрути цiкавi, у льодi позамерзали бульки повiтря, якiсь трiсочки, трапляються навiть рибки. А як розженешся, як пустишся, як полетиш, холодне повiтря тне в обличчя, вiтер рiже в очi i так радiсно, нiби ти птах вiльний з крилами i летиш куди тобi заманеться... Але то так недовго трива?, так рiдко трапля?ться. Iнше дiло Василь. Той тобi, за цей останнiй час, зовсiм вiд дому вiдбився, все вiн десь там на лугу та на лугу, а оце знов почав не приходити додому, ночував десь там у дядька на Запорiжжi, або у тiтки на Залужжi, там йому куди веселiше - юрба хлопчури, гренджоли, коньки, цiлими днями санкуються, вiйну ведуть, навчився навiть курити. Хлопцi у батькiв крадуть листя бакуну, деруть книжки на папiрки i курять. Навiть i Василь якусь дуже добру, божественну, куплену ще покiйним дiдом Антоном в Поча?вi, книгу пустив з димом. Забагато цього стало Настi, що сама все мусить дома робити, i поскаржилась вона батьковi. - Дивись, он другий тиждень мина?, а його нема i сорочки навiть не змiняв, i хтозна, що вiн там вичворя?, i чи ходить вiн до тi?? школи... А Матвiй вiзьми та вибери згодну хвилину, та пiди до Дерманя, та приведи того "камлiя" додому, а ввечерi вiзьми та вiдлупи його так, що той потiм цiлий тиждень не мiг на свiй задок сiсти, що навiть Володька зворушило... Пiсля того Василь щодня приходив додому i почав з книгою дiло мати, бо Матвiй зажадав, щоб той принiс вiд учителя "свiд?тельство", як там вiн учиться. Виявилось, що Василь зовсiм науку занедбав i ледве-ледве десь там у хвостi за iншими волiкся. Матвi?вi таке зовсiм не "по нутру", i вiн приказав, що як далi Василь буде так учитися - вiддасть його до циганiв або жидiв, на помийника. Володьковi нiяк не зрозумiло, чому Василь не хоче вчитися. Ах, коли б це так вiн мiг ходити до школи... I тому Володько придивля?ться до Василя. Щось у ньому дивне стирчить, у тому хлопцевi, i Володьковi чомусь шкода його. У ньому щось добре iз злим чергу?ться, по всьому видно, що вирiс вiн без матiрньо? опiки, бо його мати померла, коли вiн всього-навсього вiсiм недiль мав. I так вiн вирiс самий, i нiхто його не любив, i нiхто не ласкав, бо куди правду дiти, Володькова.мама не дуже то "?х", отих сво?х пасинкiв, долюб-лювала i Володьковi це аж нiяк не подобалось. Володько все-таки i любить того Василя - стяглий, високий, ясно-русий, обличчя i шия в ластовиннi - якраз такий, яким i сам Володько хотiв би бути, якi йому дуже подобаються, бо нагаду? вiн тих казкових Iванiв-Царевичiв, про яких не раз чув i читав. Але не подобалось Володьковi, що Василь чогось завжди невдоволений, завжди сердитий. I все, що вiн робить, здавалось, робить отак, без думки. Що напливе, то й робить. I ще не подобалось, що той нiяк не хоче вчитися. А це Володьковi не подобалось найбiльше. ТАМ, ДЕ КАЗКА РОДИТЬСЯ По святах побiг для Володька час куди швидше. Все-таки - нема-нема, та й десь повi?ться, не сидiв уже завжди в хатi, то на лiд, то до млина, а останнiми часами почав просто цiлими днями зникати i коли його мати спита? "де був?" - завжди та сама вiдповiдь: "У млинi". I дiйсно тягнув його той млин, як магнiт. Холод не холод, мороз не мороз, а вiн iде i чапить там у хатинi, що в одному кутi млина примiстилася,- закуренiй, засмiченiй, повнiй лавиць з дощок, пенькiв для садження iз залiзною, круглою, яку звуть "барабанчик", грубкою посерединi. У хатинi денно i нiчно завжди i без перерви, стоя, садя i лижка, повно дядькiв-завiзникiв. Диму там вiд махорки i грубого газетного паперу завжди стiльки, що на ньому можна, як кажуть, вiшати сокиру. Одне маленьке вiконечко, на чотири шиби, вiдколи появилось на цьому свiтi, не бачило ще нiяко? утiрки, а тому воно стало зовсiм непрозорим, сiрим, подiбним на шмат небiленого полотна. Анi повiтря, анi свiтла воно не пропуска? i не для того воно було зроблене. Воно зроблене для того, щоб у хатинi було тепло... Але i цього свого завдання воно не як слiд виконувало, бо й тепла тут не було. Надто великi мало воно шпари, якими чомусь нiхто не цiкавився, щоб могло воно втримувати тепло. У хатинi повно дядькiв. Завжди горить барабанчик. Грiються завжди снiданки. Курять, спльовують, регочуть. I завжди гуторять, завжди оповiдають... I завжди сторчить тут, десь збоку, десь позаду Володько. Мороз не мороз, холод не холод. Дядьки в кожухах, у валянках, Володько у сво?х чобiтках i старому матiрньому жакетi. Дядьки оповiдають - Володько слуха?. Дядьки регочуть - Володько посмiха?ться. I якi були оповiдачi! Одноокий Трохим - син Iвана Гуци, старий Iван Середа, що був колись у бандi злодi?в вiдомого Казмiрця i, ховаючись вiд самосуду села, пiдрiзав зi страху собi горло, тому i звався Зарiзаним. Дiд Кошiль - лисий, бiлий, з довгою бородою, подiбний до святого Миколая,- побережник Таксарових лiсiв; Олiйник - що бував "по свiтах", у Ки?вi, в Одесi, десь там на шахтах вугiль копав, а пiсля у Ки?вi у якихсь там панiв "за дворника состояв". Ще донедавна бував тут старий велетень Ровiцький Хведь, що "собственою парсоною" на турецькiй вiйнi в I877-8 роках побував i бив туркiв i навiть медаль "за храбрiсть" мав i носив ?? у днi святочнi на широких сво?х грудях. О, цей знав того! Кожне сво? повiдання починав так: "То ще коли я в I877-8 году на турецькiй вiйнi був"... I пiшло, i пiшло. Доходив не раз до такого, що й сам собi переставав вiрити i все питав слухачiв: - А чи вiрите менi? Слухачам вiрилось тяжко, але все-таки вiрилось, коли вiн сам-один цiлу роту туркiв в полон брав, або коли "сам iмператор Олександер Олександрович" йому "собственоручно вручив оцю медалю за взятi? знаменi I25 пiшого полка турецького падишаха", яке "я сам вирвав з рук турецького знаменоносця, пробивши штихом собi путь через колону туркiв з двадцяти п'яти чоловiк". Але Хведь Ровiцький не лише з турками мав дiло, не менше справ мав вiн iз "нечистою силою". А треба вам i те знати що "нечиста сила" в якому тiльки виглядi, мiж людом хрещеним, на землi не появля?ться. От, к'примiровi, було це саме перед зимним Микола?м, саме першi хуртовини закрутили, коли робив я у чеха Шалти на Борщiвцi. Трачку рiзали. А людина з Шалти - нiчого собi. Любив i випити, i погуторити. Рiжемо, стал-бути, цiлий день, а ввечерi додому. А менi, звiсно, до дому верстов шiсть через Придатки, - а холод, а метелиця. Шалта це зна?, прийде, бувало, i каже: а ходiм-но, пане Ровiцький, та погрi?мося.- Ну, ходiм, пане Шалто. I зайдем, стал-бути, на "гулянку" до Веселого, що ото на перехрестi дорiг сто?ть. Ну, одразу по пивi, а пиво там звiсно - Гульченського бровару, зна?те? - Та чому б не знати. - Ну, i отож. Наперед по пивi, а там i на чарчину перейдемо. Я, стал-бути, оповiдаю, а Шалта слуха та пiдлива, слуха та пiдлива, i не раз, бувало, вип'?мо собi, що зветься, на здоров'ячко... Бо треба i те знати - пили з розумом, не то, щоб там наджорився та й хвантазi? якi - борони Боже... Вийдеш од Веселого, як то кажуть, навесело i йдеться тодi, нiби тебе несе крилами, i не зоглядишся, як додому прийдеш, жiнку iнодi попоб'?ш... I тут Ровiцький на хвилину замовкне, подума?, похита? головою, болючого бо мiсця торкнувся... Iз жiнкою молодою не йшло у нього гаразд. - Одного разу,- продовжу? вiн,- засидiвся я з Шалтою отак мало не до перших пiвнiв... Вийшов надвiр, а в полi мете! Свiту не видно. Iти, думаю, чи не йти? Пiду! Було-не-було, при менi сокира, як що до чого, а хiба ж я на Балканах не стояв, Шипки не видав, турка у вiчi не бачив? Але, зна?те, як iдеш отак напiдпитку трохи, то завжди воно якась нечиста сила до тебе пристане. То вiдьма якась, то отой западенний упир, що ото гонить попiд Хвищиком, то панич... I цього разу, стал-бути, панича зустрiв. Як тiльки вийшов я у поле, став та й роздумую: i як це його до Ровiцьких хуторiв попасти? Отак, думаю, навпрост - Андрущикiвськi займиська, отак знов улiво - Шинкiвцi, а отак управо - мужицька Борщiвка. А коли зверну отак трошки-трошки влiво, так i попаду на Ровiцьке, i вибрьохаюсь на дорогу, i до свiта дома. Значить, вирiшив i пiшов. Iду я, стал-бути, йду, iду я йду - тьху, що за напасть лиха, думаю - все поле i поле i кiнця нема, а снiг глибокий долинами, а мете, хоч сядь та й плач, а темнота, хоч в морду дай. Уже i займиська десь мали бути, а тут поле i тiльки поле. I що б ви думали? - пита? Ровiцький, а дядьки здiймають голови, роблять великi очi: ма? бути щось страшне... - ...Дивлюсь, зна?те: черешенька! - Черешенька! - дивуються дядьки.- Де черешенька, а де Андрущикiвськi займиська! - Ото ж бо й ?! Черешенька. А то ж, зна?те, найгiрше мiсце цiло? нашо? околицi. Чи одного там ночами поповодило, а чи не знайшли там нашого Миколу замерзлим, а позаторiк не завiяло там Корчака Панаса, зятя церковного старости, що ?хав iз млина, разом з кiньми, саньми i мукою, а чи не там саме не раз поповодило, доки до банти не довело, Ляша, що ото повiсився, коли, бувало, вертався вiд сво?? коханки з Верховеччини... Ну, думаю, стал-бути, плохо дело. Воно-то в I877-8 роках на турецькiй вiйнi не раз i гiрше бувало, але тодi я ще - го-го! - молодий був, здоровий, кров ще грала, а тепер пройшов, зна?те, вiд Веселого до черешеньки i вжедихавиця почала грати, ноги не слухають, кашель душить - коклюш мав такий, що як зайдешся, на ногах не втрима?шся. А тут менi зовсiм закрутило голову, i куди його, в який бiк - сам дiдько лисий хiба зна?... I тiльки оглянувся... Господи! Свят-свят! А бiля мене... панич! Тьху ти, думаю. I де це ти тут узявся? I вiн спить, клятий - регоче, одягнений делiкатно, у храку, котьолок на головi. Куди ви, дядьку, йдете - пита?, стал-бути. Я глянув на нього, подивився. А тобi, кажу, що до того? Iдеш собi, чоловiче, куди, то йди, а iнших не займай. I вдаю, зна?те, нiбито я не розумiю, хто вiн такий. Та я, каже, також iду - пiдемо разом. А куди ж ти йдеш? - питаю. Отак, каже, до села - заблукав от. А чому ви оту сокириську дричите, то ж ви i так ледве ноги тягнете. Ааа, думаю! Знаю. Нечиста сила, як вiдомо, сталi бо?ться. Нi, кажу, спасибi. Якось уже донесу. I, значить, iдемо. Без дороги, без слiду, отак куди очi бачать, боремось iз вiтром... Панич мiй цигарку закурю? i менi да?. Нi, кажу. Дякую. Не вживаю. Курю люльку. Розпиту?, стал-бути, де був, що робив, я вiдповiдаю, чому б, думаю, i не поговорити. Але тут я покметив що панич мiй увесь час спиха? мене з дороги. Усе вправо та вправо, а менi, зна?те, скорше влiво треба. I пройшли ми, значить, отак з годину, зупинився я, щоб вiдсапнути та оглянутись, коли дивлюся: а ми бiля черешеньки... - Бiля черешеньки! - викрикують здивовано дядьки. - Бiля черешеньки! Тьху! Свят-свят-свят! Е, кажу, паничу, не буде мiж нами ладу, краще воно буде, коли ти пiдеш сво?ю дорогою, а я сво?ю, а то, ?й-богу, перехрещу! От не грiх, що забожився. А вiн, капосний, став i регочеться. Геть, кажу, поки не розiзливсь, дума?ш, не знаю, хто ти такий? Ну, каже, не сердься, дядьку, я вже бiльше не займатиму. Пiдемо - проведу вас додому. А не зведеш? ?й-богу, нi! А не брешеш? Нi, каже, клятий. Ну, то ходiм, але як тiльки що - хрещу i все. I пiшли. Iдемо ми йдемо, iдемо ми йдемо, з мене вже i пiт цюрком, i де б, ви думали, ми опинились? Пiд горою! Коло наших каменоломень. Якраз до мого кар'?ра дiйшли... Та куди ж ти мене, нечисть проклята, завiв? Аа... i тiльки хотiв руку звести, щоб похрестити, а вiн, клятий, як трiсне мене по мармузi, та як, зна?те, садоне, то я i незчувся, як на днi печери опинився. То ще щастя, що ?? геть снiгом занесло, а то б розбився, як горщок. А так полетiв, як у пух, комiть головою, i в головi, чую, геть усе переверта?ться. А вiн, чортяка, як не зарегоче, як не заплеще в долонi - ах моторошно зробилось. I зник! Лежу я, значить, увесь iз головою в снiгу, прислухаюся, а на Ровiцькому хуторi пiвнi спiвають. А! Хвала Богу! Зняв я шапку i перехрестився, та поволi почав рухатись, думаю, треба якось iз того снiгу вилiзти, шукаю шапки, що десь злетiла... (Володько дума?: i як вiн ?? зняв, коли вона злетiла?) Знайшов ??, а сокири так i не знайшов. Полетiла катзна-куди! Пропала. Отаке-то було! I не з одним Ровiцьким. Дядьки слухають, i кожний ма? вже щось сво? подiбне, i кожний рветься, щоб висказатись. - А зо мною, зна?те,- почина? другий,- трапилось одного разу таке... I пiшло, i пiшло. I так день, i нiч, i безконечно. А Ревiцького так-таки i завела та нечиста сила, бо йдучи, одного разу, пiзно ввечерi з "трахтиру", що на "казьоннiй частi", опинився вiн якимсь чином "у вiкнi", що то на болотi пiд Михалковим лiшником. I так вiн звiдти вже не вилiз. Засмоктало. Розказують, що Михалкiв наймит Югеньо, напуваючи удосвiта бiля криничини конi, чув, що у вiкнi щось нiби стогнало, але його то так настрашило, що вiн тiкав без духу, бо хоч це i був досвiток, однак нечистий може i ранками по багнищах гуляти. I про дiда Юхима, Матвiйового тестя, оповiдали, i про бабу Улiту, ту саму, що i Володька повела, i про вiшальника Ляша, як то вiн у сво?му займиську, коли люди йдуть з вечiрнi, з мотузом на ши? з'явля?ться i страшить. I як то тiтка Домаха чорного кота у сво?му хлiвi пiймала та лапу йому вiдрубала, а на другий день баба Улiта, всi бачили, з перев'язаною рукою ходила. I як то дiд Якiв, одного разу, вертаючись iз шинку, замiсть додому попав на могилки i там його пiд каплицею бачили, як вiн якiсь квiти збирав, а Вiвдя Захаркова клялась-божилась, що сама бачила, як той же Якiв удосвiта вертався з могилок... Але ж то було взимi, думав Володько, i як же вiн мiг там тi квiти збирати... Одначе, це нiяк не зменшувало вiрогiдностi оповiдань завiзникiв... А iншого разу один новий дядько, якого перед тим Володько ще не бачив у цьому млинi, почав оповiдати про самий Дермань, про старовину... Казав вiн, що земля наша древня i люд тут з давен i давен прожива?. Ще перед татарами були тут селища, та городи, та замки, де нашi князi рядили, та воювались iз ворогами, з татарами, що на землю нашу нападали, люд хрещений уярмлювали i вивозили в сво? землi в неволю вiчну... А наш оцей край Волинський пiзнiше пiд владу князя Острозького попав,, що його отой замок в Острозi до цього часу сто?ть, i, кажуть, князь той мудрий був, школи будував, монастирi заводив, книги друкував i, кажуть, то вiн, ще чотириста лiт перед цим, отой наш Дерманський монастир поставив. Буцiмто, кажуть, воював вiн з невiрними, набрав бранцiв у полон i казав ними гору пiд монастир на рiвному мiсцi насипати, що ото i по сей день сто?ть. ? ставок там пiд монастирем викопали, i колодязь, двадцять п'ять сяжнiв, глибокий поробили... I так постав тодi Дермань. А треба знати, що був тодi навкруги лiс непроходимий, та яруги глибокi, та багнища великi, i розказують, буцiмто князь Острозький сам це мiсце пiд монастир вибрав, раз нiби на полювання з отроками вибрався, довго ?хали верхи бездорiжжям i в отому мiсцi пiд монастирем, що ото звуть "бiля Яна", де той пам'ятник мiж чотирма липами сто?ть, напав на князя дикий вепр. ?хав князь нiби дещо спереду вiд отрокiв i вiд утоми задрiмнув. I саме в той мент вирвався з кущiв дик, кiнь сполохався, i було б кепсько, наколи б князь не встиг схопитися за гiллю, що звисала над стежкою. I так вiн урятувався i на згадку про це князь наказав там монастир збудувати i назвати його Дрiмання. Бо князь нiби мав тодi сказати: "Ох, i гiрке було те дрiмання". А з того пiзнiше постало Дермання, а ще пiзнiше Дермань. Але все то вiдiйшло i все забулося. Мало у нас писалося, мало читалося, а все отак з уст в уста передавалося, а то, звiсно, воно не записане гине. I лiси, i болота - вирубали,висушили, але земля наша древня, сива давнина лежить на ?? облику. I нашi селища, i городища, i замки, i монастир... Усе то каже, що рiд великий заселяв цю землю, хоча тепер вiн здрiбнiв, за?ла неволя, панщина, упокорення. Бо людина, що раз в ярмо голову схилить, тяжко назад до волi верта?ться. Були у нас i Сангушки, i Вишневецькi - роди великi i древнi, але i тi полакомились на чужi охляпи - мерзенний такий вам клан, що честi не зна?, а народ наш отако самотужки жив i живе, та всi, кому лиш заманеться, зобижають його. А хто винен? Ми самi! Кров наша винна! Душа наша! Не датись повиннiсть наша, гнати вiд себе пасожерiв! А ми мало дба?мо самi за себе, не вчимось, не цiкавимось свiтом, не йдемо помежи люди, ми нiкого не зна?мо i нас не знають, приходять лиш тi, що багатства нашi збирають, лiси рубають, банки закладають, дохторами стають, iнженерами робляться, книги про себе пишуть, а ми нидi?м, лiземо в землю, бабра?мось в гною... Той чоловiк, видно, дуже сердитий, дума? Володько, дивлячись на нього. Нелегко все то зрозумiти, чого вiн, той чоловiк, хоче. Дядьки слухають, кивають головами... - Та воно... Як сказать? Куда тут вже мужиковi... Дiд Кошiль, так той просто: - А! Байдуже! Науки, науки! Вчиться, вчиться людина, а дурнем помре! - Ха-ха-ха! - регочуть дядьки, ця мова ?м бiльше зрозумiла. А побережник Лiсовський, що править за дуже вченого, сто?ть, подригу? колiнами i говорить високим голосом: - Ну, воно кон?шно... ?слi, так сказать, примiром, одним словом подумати, то й подано колись у древностi лiсу було бiльше, нiж т?п?рiча. Сколько хотiш! Iдi, рубай - усьо тво?! - Ну, да! Ну, да! Верно, верно! - пiдтаку? котрийсь дядько в тон Лiсовському. - Та кобто його не так нищили! - пищить дядько Грицько з Лебедiв. - А то ж рубають! Грошi! Що жидовi. Йому аби бiльше тисячок збити... - А де ж ми самi? - пита? той самий чолов'яга, що про князя оповiдав. Лiсовський подригу? колiнами: - Та... Звiсно! Куда там нам! Сиволапим, ге! На це наук треба. Сам баняк не буде варити, як на огонь не даси... - Ха-ха-ха! - регочуть дядьки. - А чи не в?рно кажу? - пiдбадьорю?ться Лiсовський. - Звiсно - вiрно! Мужицька голова, що тобi макiтра. Череп ?, а всерединi порожн?. Вiтер свище... - О, не кажи! У макiтрi терти можна... - А! Можна! Макогоном. Зна?мо. А Володько слуха? i чу?, не все гаразд второпа?, але все влазить в нього, в його голову, в його душу i там виповню? його. Млин, хатина - його школа, дядьки - учителi. Учителi щодня мiняються, учень лиша?ться завжди. Днi йдуть, проходять, минають, мiня?ться життя, росте, множиться, набира?ться сили, зводиться на ноги, простяга? руки. Як жити? Куди йти? Господи! Вiзьми мене за руку i веди, i покажи сокровеннi сво? дiла, тво? та?мницi, розкрий менi сили паросткiв, що витикаються з нiчого i пнуться догори, покриваючись барвою, наповняючись соками, насичуючись запахом сонця. Як радiсно бути тво?м слугою, кохати творiння тво?, брати вiд нього малу частину сили i також жити. ПО ТАМТОЙ БIК ДОБРА Володька нема дома. Ось уже смерка?, а його нема. Мати сама з Хведотом, Василь не вернувся з Дерманя, а батько ще не прийшов з роботи. Надворi трiщить мороз лютий... А де ж той, у Бога, хлопчисько лазить - Господи, Господи, ще десь там пiд лiд усунеться - заморока така, вiчно тремти за нього, вiчно бiйся, вiчно журися... Мати виходить кiлька разiв надвiр. Небо прозоре, мiсяць великий, червонавий, верби iскряться пiд iне?м, вiтрець схiдний стриже долиною, мiсцями горять зорi, що, зда?ться, дзвонять сьогоднi. I нi душi живо? довкруги. I де ж та дитина, людоньки мо?, то ж нiколи ще з ким такого не бувало? Мати йде до хати, треба того Хведота положити спати, одягнутися i йти шукати. Хто зна?, що там з ним сталося? I аж то дверi потихеньку вiдчинилися, i вiн iде. Не йде, а лiзе, сунеться, i, як пiзнiше оповiдала Настя, вiдчиняються, каже, дверi i на порозi "воно". Нещасне, замерзле, я напустилася на нього, а воно, людоньки, анi язиком не поверне. Де ж ти, погибелi лихо?, був? "У млинi," - ледве виговорило. Я до нього, зриваю те дрантя, стягаю чоботи, а звiдти лiд сиплеться, снiгу повно, а ноженята, як крига. Господи! Я перелякалася та на пiч з ним, а там саме жито сушилося... Далi, звичайно, Настя пiднiма? свiй брудний хвартух i одним кiнцем витира? сво? вiчно червонi очi, а другим сяка? носа... - Чобiтята отi, зна?те,- продовжувала вона,- як не кажи, а зi старого ременю, а воно ж хiба вмi? берегтися. Ми i не помiтили, що вони порвалися, що до них снiг сипався, а мале боялось сказати, бо ж батько наш забороня? на лiд ходити; та й то правда - коли йому ще тi дитячi скорбуни латати... А другого ранку, коли Володько спустив ноги, щоб злiзти з печi, а вони йому, як патики, переламались i вiн полетiв у запiчок. Мати в крик, в лемент. - Володьку? Що з тобою? Дитино? А вiн лежить i анi звуку, бо що ма? казати, чим виправдати себе. Мовчить i тремтить, щоб не дiсталось бува, ось як тiльки прийде батько. Де був? У млинi? Що там робив - молов? Працював? Що, казки слухав? Дасть йому батько казки - чекай,чекай. Мамо, мамо! - говорили синi Володьковi очi, що пильно дивились на матiр. Зрозумiйте хоч ви мене! I мати, зда?ться, розумi?, вона i лементу?, i скаржиться, i ляка?, що скаже батьковi, але в тих ?? словах стiльки зрозумiння, що Володьковi ста? легше. - Ах, ти, потицюху! Ах, ти, чудовиську! Ах, ти, замороко! Горе ти мо? тяжке! I що з тобою сталося? Спробуй - може, ще встанеш. Володько намага?ться звестися, але дарма. Ноги мов з мотуззя, i вiн навiть ?х не чу?. Хлопець лежить, мов викинутий лантух. Мати постелила в запiчку якусь кожушинку, якесь рядно, якусь подущину, i вiн лiг. - Ох, справдився мiй лихий сон, ох, чу?те, справдився. А снилось менi, що я ото бiлими квiтами обкладаю ту дитину свою,- дитинонько ти моя болюча, i що я тепер з тобою робитиму? Хведот весь переляканий, вiн лише мовчить i зовсiм не розумi?, що з тим його "Воводьком" сталося. I щоб йому було безпечнiше, вiн лiзе матерi на колiна. А мати вичиту?: - I що я тепер з вами пiчну? Один лежить у гарячцi, другий улiз на колiна, надворi морозисько, батька нема?. А тепер вiн прийде i почне жминдати: а навiщо пускала, а чому не потягнула через плечi, щоб у хатi сидiло? Тепер ось сиди i тiшся, умре пiд погибель лиху i тодi що... I що я йому на то скажу - намучений, голодний, намерзлий, хiба вiн зрозумi?, що дiти також не можуть вiчно в хатi сидiти? Весь день вичиту? мати, плаче, свариться, тошнi?. Вона i туди, i сюди бiга?, та все до Володька i до Володька... Якiсь обклади, якiсь примочки, несе йому щось з'?сти. А Володько ?сти не може, кашель шарпа? ним, думки плутаються, голова йде ходором. Вiн терпить мову матерi, йому нiчого не болить, лише йому дуже тяжко, що вiн спричинив стiльки клопоту в родинi. А що буде, коли дiйсно прийде батько? I вiн "приволiкся" десь аж бiля пiвночi. Полатаний його "куцан" весь у бiлому поросi, нiби вiн також був у млинi, постоли розбилися i тримаються лишень на самих волоках, ноги загорнутi лише в суконнi онучi, що зальоденiли зовсiм, нiби вони видовбанi з дерева. Прийшов, i як помiтив, що Володько весь червоний, лежить i не руха?ться, промовив: - Аз ним он що? Знов наганяв чого? I бiльше не промовив нi слова, сiв бiля столу, мати подала йому вечерю, сьогоднi, з приводу масницi, принесла шматок солоного сиру до картоплi, ?ли мовчки. Мати пробу? поволi i обережно оповiдати, як то воно з тим Володьком трапилось. Батько все вислухав, а пiзнiше пiдiйшов до хворого i пита?: - А ?в вiн що? - Та де там! Анi скалинки не мав в устах,- вiдповiда? мати. - Я вже й сам не знаю... Бити вас? Лаяти? - i вийшов з хати. Володькова справа його поважно турбу?, треба б до лiкаря, а тут його хоч кричи, анi копiйки зайво?. Хай ще почека? кiлька днiв, а, може, само пройде. Оглянув худобу, вернувся до хати, роззув постоли, помолився i лiг спати. Лампа згасла, але мати стояла в темнотi бiля хворого, уста ?? ворушилися, було чути ?? тихий шепiт. Вона молиться. Боже! Поможи ?й, захисти ту немiчну дитину. Другий день - недiльний, але батько - спина не спина, болi не болi, а вста? з досвiтком. Надiва? не постоли, а чоботи,- одразу видно, що не до каменю збива?ться. Вiн iде до церкви. А вернувшись, вийма? з-за пазухи п'ятикопiйкову французьку булку. - Ма?ш ти там, стара, ще яке молоко? - пита?. - Де вже там тепер молоко. Може, що вицяпну. Молозиво вже "у не?", не молоко... - Щось йому приготуй, а я зайду до Юхима, може, щось порадить... Володько це чу?. Через бiль голови не може пiдвестися, але йому так хотiлося б хоча глянути "на тата". "Добрi мо? тато", - дума? вiн. Зараз по обiдi Матвiй пiшов до дiда Юхима. Через лiс, через поруб, через поле. Скрiзь грубо снiгу, нi тобi стежки, нi слiду, борха?ться навпростець по колiна цiлиною. По годинi вiн на мiсцi. Тихо i порожньо, як i скрiзь на хуторах, свiтить сонце, все довкруги занесене снiгом, величезнi снiговi замети нагадують застиглi хвилi збуреного срiбного поля. Високий частокiл з дощок оточу? сад i забудiвлi. Добра, мурована, бiла, крита зеленою бляхою хата, велика на кам'яних стовпах клуня, мурованi хлiви. Коли Матвiй увiйшов до фiртки, бiля комори зашарпався здоровенний, гнiдо? мастi псюка, що прип'ятий ланцюгом на довгому дротi мiж коморою i стайнею. Побачивши Матвiя, собака наробив галасу, нiби йому за те бозна-скiльки платять. На це вибiгла Юхимова вихованка, а найстарша Матвi?ва дочка, Катерина. - Ой, тато! - викрикнула дiвчина.- Чи ти, Боску, замовкнеш? Ану, замовчи! Заходьте, заходьте, тату. Як там у вас? Усi здоровi? - А,промовив лише Матвiй, обмiта? в сiнях снiг з чобiт, Юхим, видно, вже з хати почув голос Матвiя i вiдчинив з кухнi назустрiч дверi. - Ооо! Ооо! Кого бачу. Оце так-так! Милого гостя ма?мо - заходь, заходь. Старий дiйсно щиро радiв, сердечно потирав руки. Любив Матвiя. Завжди охоче з ним зустрiчався i не раз розмовляли вони про речi незвичнi. Старий, куди правду дiти, любив часами вiдiрватися на хвилину вiд земного, заглянути в божеське, потолкувати про те i про се, часто вичитане з книг. Матвiй, хоч не визначався такою вченiстю, одначе з при?мнiстю тримав з ним ногу. Дiдура лiчить ось уже понад сiмдесятку, а вигляда? молодшим вiд Матвiя. Бороду пiдстрига?, вуса також, чуприна дещо вже шпакувата, але колись, видно, була рудавою i тому не так помiтна сивина, i пiдбирав ?? у гарну, опрятненьку стрiшку по-старосвiтськи. Дiдом навiть не випадало його звати, а ще менше випало його звати чарiвником чи характерником. Зда?ться, буде правдою, коли назвати його людиною книжною, вченою, хоча без шкiл, тi?ю, що сво?м справжнiм людським розумом потрапить iнодi досягнути значно бiльшого, нiж iншi зi школами. Усе в нього, що в руки брав, спорилось, а тому i пасiка росла, множилась i давала зиски, тому i дiм поставив зовсiм нерiвня iншим, i худiбка, i сад, i поле. Чарiвник! Розумi?ться, чарiвник. Бо ось вiн вичарував з нiчого сливе все те, що iншим нiяк не да?ться... Тому i Матвiй любив того чарiвника, саме такого хотiв бачити i саме таким хотiв бути. Посвоячився, було, з ним, середущу його дочку Лукiю подружив, та Бог не дозволив. Дала йому дво? дiток, а сама пiшла, невинна i чиста, як голубиця, в життя вiчне, простудившись при праннi бiлизни зимою, будучи ще не здоровою пiсля народження Василя. Тяжко переживав Матвiй утрату тi?? сво?? дружини, переживав по-сво?му, сам з собою i в собi, без зайвого слова, але болюче i глибоко. I до цього дня не годен ?? забути, все i все пригаду?, а iнколи доходить це i до вiдома Настi, а та, звiсно, пережива?, ту вину на iнших, Богу-духа винних, зверта?, тому ?й нелегко водити дружбу з Юхимом, нелегко Василя та Катерину сво?ми вважати, нелегко бачити Матвi?ву скорботу, вiдчувати його тугу за тим, що не вернеться. Бо Настю хоча i любив, але не те вона, зовсiм не те, що Лукiя, а дiд Улiян не дiд Юхим, i все iнше тут iншою мiрою мiря?ться, словом такого не вискажеш, але чуття i розум знають усе i мовчазно розцiнюють. А дiд Юхим сприйняв сво? горе, смерть дочки, "по-Божому", вiрив, що це "кара", i шукав за собою вини. I не тiльки стратив вiн Лукiю. Старший його син Клим, що його хотiв було "на високi школи подати", також щось не видержав, щось у нього в головi вiд високих наук чи вiд чогось iншого, поплуталось, i мусiв його до того дому, де лiкують нерви, вiддати. За те, казали мудрi люди, що старий з "нечистим" нюхався, за те i кара Божа, але хтозна чи за те. Клим був парубок толковий i вчився незле, i станом був гожий, високий, худорлявий, як i Василь, рудуватий, бiгали за ним дiвки, а вiн, диви, до попiвни надто гордо?, дочки о. Клавдiя, заходив, i так, кажуть, зайшло з ним далеко, що аж до того жовтого дому дiйшло. Вiдмовила, кажуть, мовляв, мужик, а найпаче, кажуть, матушка,тобто мати попiвни, пишна та горда, в окулярах, нiяк i чути не хотiла, щоб дочка ?? Галя, красуня на всю округу, вийшла за мужика. Мало мав радостi Юхим зi сво?х дiтей, але не падав духом. Жив, трудився, шукав правди, тiшився, коли щось знаходив. - О, це ти до речi прийшов,- казав старий до Матвiя i радiсно при тому смiявся, мав Добру, лагiдну i веселу вдачу.- Катерино! Мерщiй та батьковi меду. Сiдай, сiдай, голубе, та розказуй... А я ото сиджу i куняю над книжкою, придбав, бачиш, нову пасiчницьку науку, а та каже, що вулики Дадана вже застарiлi, що вони, мовляв, надто бджолу сковують, а вона мусить свободу мати, бiльше, мовляв, природи потребу?. Спробую, спробую дати ?й свободу, ось тiльки доживу лiта. А у нас тут, бачиш, скука. А як там у тебе? - Ех,махнув Матвiй рукою,- стара бiда, а тут до не? i нова чiпля?ться... - I оповiв усе чисто, дещо з того Юхим уже зна?, а дещо ось довiду?ться. I мiж тим останнiм довiду?ться про Володькову немiч. Останн? чiпнуло Юхима за живе. Що ж... Вiн пiде. Може, що й порадить... I деяких трав захопить iз собою. Трави бувають дуже цiлющi, Юхим це дуже добре зна?, на його полицi хтозна вiдколи, груба в шкiрянiм в'язаннi, книжка "Ц?л?бни? раст?нiя" лежить. I вони скоро пiшли, не дивлячись, що хилилось до вечора i що надворi зривалось на метелицю, i коли вони прийшли до Матвi?вого дому, Володько спав. Червоний, зi спраглими устами. - ?в вiн що? - запитав Матвiй. - Та лемензнув, як кiт, кришку булки з молоком,- вiдповiла мати. Юхим огляда? хворого, маца? його чоло. - У вас тут,- каже,- холодно. Ти б натопила, Насте... - Спробував живчик малого i каже:Ну... Менi зда?ться, що з хлопцем не жарт. Ось тут оце зiлля, завари, Насте, i хай п'?, але, по-мо?му, мого знання тут не хватить. Тут треба лiкаря, Матвiю. Матвi?вi вiд цього уста скривились. - Менi,каже вiн,- треба було б узяти запруту та спитати "??", чому то так ?. На лiд пускала хлопця! - Людоньки, людоньки,- залебедiла Настя.-Дiтиська досихають на печi. - То тепер нехай догнива? на постелi! - перебив ?? Матвiй. Настя в плач: - Коли б воно яку одежину путню мало, якесь взуття краще, то до цього не дiйшло б... - Коли б, коли б! А ти не пускай! Холод! Я тобi це сто разiв казав! - Втихомирся, Матвiю! - вмiшався Юхим.- Криком справи не направиш. - Але ж, сто болiв в ?? ма', злiсть бере, кажеш, говориш, наказу?ш i нiби горохом об стiну. Казав: гляди не пускай ?х надвiр... - Але зна?ш, Матвiю, дiти не можуть i в хатi завжди сидiти. I ?м свiже повiтря потрiбне. - Так! Повiтря! А от де то тих грошей наберешся, щоб на лiкаря та все... - Але ж. Боже мiй! Сваркою та плачами не поможемо,- каже Юхим. - Тошненько менi та нудненько менi,- тошнi? Настя.- Снилось менi, людоньки, таке всяке... Сниться, що зо старим iдемо бiля млина греблею, а за нами i воно бiгло. I враз, як зiрветься хуга, як пiднiметься в ставу вода, i забрало нам нашого малого... А вода брудна, брудна. Господи, Господи, що то буде... Матвiй дещо охолов: i йому прикрий сон приснився. Приверзлося йому, мовляв, стоять вони, i тикнув пальцем на жiнку, над глибокою криницею, а цей ось малий на ?х очах упав у криницю. I бачимо, каже, його i помогти не можемо. - А, то верзеться iнколи,- каже Юхим.- А ви його липовим квiтом напувайте з медом. Як не ма?те - Катерина принесе... Настя перебива?: - Чому не ма?мо - ма?мо. Спасибi за пораду. А може, його маслосвятi? справити та поча?вськими мощами обкурити? - Ну, то вже хiба опiсля, а тим часом не везiть його нiкуди i не обкурюйте. Йому тепла треба. Настя заметушилась, воно би й слiд прийняти гостя, чимсь почастувати, але тут воно дiйсно нiчого нема. Настя сиру кусник солоного поставила та кiлька шматкiв хлiба. - Вибачайте за таке прийняття... Такi ми тепер господарi, що нiяково признатись. - О, а менi ще чого треба? Що ви, що ви... Хiба я не знаю вас, а ви мене. Менi ось треба квапитись додому, дивiться, яке надворi почина?... I Юхим дiйсно хутко вiдiйшов, не дивлячись, що Матвiй затримував посидiти. Ще раз оглянув малого, ще раз порадив лiкаря, ще раз розказав, чим i як по?ти, i пiшов. У понедiлок, iдучи ледь свiтанок до каменю, Матвiй мiркував про того лiкаря. Воно то легко сказати - лiкар, але ось останнi копiйки, навiть тi заробленi бiля каменю, вiднiс Григорчуковi, а ще борги сплачуй, проценти плати, податки плати, "штраховку" плати... До того i час вельми тяжкий до мiста з хворим ?хати. Хуга зiрвалась i холод великий. Матвiй рiша? зачекати з лiкарем, а може, Бог поможе. Одначе, як вернувся ввечерi додому, на душi в нього стало вiдраднiше. Володько мiг уже розмовляти, хвилинку навiть пiдвiвся, щоб посидiти i щось трохи лемензнув. Не мiг тiльки звестися на ноги, йому ?х вiдняло, зовсiм ?х не вiдчував, лише порою щось у них вище колiн, на заднiх стегнах, дуже болiло, сiпало, пекло. Володько, коли був сам, янчав, мов покинутий цуцик, коли ж хтось був у хатi, цiпив зуби i мовчав. Матвiй, бачучи таке, повеселiшав i рiшив таки "почекати з лiкарем". Минали днi за днями. Володько лежав, ноги його попухли, не мiг ними порухнути. I коли вже надто крутило, хлопець лише постогнував, а мати одразу починала: - Дитино, дитино! Наробило ти менi бiдоньки - наробило. Ночi мо?, сон мiй, спокiй мiй! А чи я тобi не казала, а чи я тобi не наказувала? Сиди в хатi - мороз великий, батько сердитий, одежини нема путньо?. Нi. Не послухав, i от лежиш, а в серцi мо?м камiнь гарячий, ох, треба було тебе бити, ох, i треба було! Володько волiв сто разiв бiльшi терпiти болi, нiж вислухувати отi вичитки. Корчився з болю, а ночами лив пекучi сльози, що лилися десь iз само? душi. Зна? вiн, що матерi не легко, що ма? вона повнi руки роботи, повну голову мороки, а тут ще i це... I опоруй його, i на руках винось, i грiй, i пильнуй. Рiзнi думки тиснулись до голови малого, обдумував, як то все сталося, як то вiн дiйсно завжди на тому льоду та в млинi. А той останнiй вечiр... Заслухався тi?? казки i не запримiтив, що вечiр,що нiч,що холод.Вертався назад i немiг уже перестрибнути потiчка, що пересiка? стежку i впада? до рiчки. Ноги його заклякли i не хотiли рухатись, i ледве, ледве обiйшов довкола глибоким снiгом, i мало, мало не загруз, а то бiда... Хто б його там знайшов - аж страшно подумати. Замерз би як стiй... I хлопець уже уявляв себе, як то вiн десь там лежить завiяний снiгом i нiхто не зна?, де вiн дiвся, i вiд того почав далi думати. Почав думати, а де б вiн тодi подiвся, коли б його дiйсно завiяло снiгом? Чи жив би далi? Чи знайшли б його, i понесли отуди на могилки i там закопали б у землю? А коли б закопали, то що вiн тодi робив би? I все лежить, i все дума?. Дивиться у стелю, бачить там вiзерунки всiлякi, закопченi ребрястi, липовi дошки рiзнi видива творять, а уява малю? з них картини, то якiсь кра?види далекi i привабливi, то знов звiрi дивнi i небувалi, то знов люди якiсь, що йдуть юрбою i поодинцi. Мрiя летить i несе з собою хлопця. Видавалась дорога рiвна, довга, обсаджена тополями, небо син? i глибоке, червоне, як кров, сонце, що сходить далеко... А вiн живий, i здоровий, i щасливий бiжить здоровими ногами, нiби птах, вiльний мiж небом i землею. На третьому тижнi Володькового лежання поробились у нього на стегнах великi нариви. Незабаром вони прорвались i почали текти. Витiкало багато матерi?, у хатi недобрий запах, мати не встига? мiняти пiдстилок... Вiд довгого лежання в одному положеннi на спинi поробились пролежнi. Усе то пече, щемить, не да? нi вдень, нi вночi спокою. Хлопець блiдий, змарнiлий, аж прозорий i все лежить iз заплющеними очима. На чолi iнодi з'являються краплини холодного поту i тодi мати знов почина? плакати та ламати руки. Але найгiршими були ночi, тихi ночi. Все довкруги спить, спочива?, мовчить. Один тiльки Володько, мов хворий нерв, не вляга?ться в загальний спокiй. Вiн лежить з розплющеними очима i вдивля?ться в темноту. Iнодi йому щось страшне ввижа?ться, зда?ться, що по хатi хтось тихо ходить, там то там заторкне щось i робить шерех. I тодi йому робиться моторошно, вiн натяга? на голову якусь прикривку, пiтнi?, кров його б'? хоровитим бо?м, нерви болюче напруженi. Iнодi вiн трохи засне, але ненадовго. Бува?, що йому щось недобре сниться, i тодi вiн у снi скрику?. Тодi вста? мати, перемiнить йому пiдстилку, запита? щось, перехрестить i ляга? знов. I так далi минають днi. Наближа?ться, нарештi, весна. Уже в березнi помiтне ?? наближення. Дихне iнколи теплiшим, снiг, там то там, тiка? зi свого мiсця i оголю? землю, сонце без страху, одверто залива? малi вiконечка i прорива?ться двома стовпами досередини, синя лата неба нашвидко перемальову?ться i ?? iнодi видно з вiкна. Ах, яка та весна! Яка то свiжа радiсть! Володько чека? ?? i не дочека?ться, хоча вiн усе лежить i не може нiяк устати. Зате Хведот без перерви сторчить у тих вiкнах i все викрику?: - Дивись, дивись, Воводьку! Говуби! Говуби! Або знов: - О! Воводьку! Песик побiг! Або: - Воводьку! Дивись! Узе нема снiгу! Володько тiльки слуха? i тiльки заздрить. Ну, чому всi ходять i всi бачать, а тiльки вiн лежить отут i нiчого не може бачити, що там надворi дi?ться. А там того мусить бути так багато i таке воно все хороше. Але Володьковi вже значно покращало. Лежить, але йому принаймнi з ран не тече i, пiдпертий подушками, вiн може вже сидiти. Цього року в М'ясницi, перед великим постом, йому сповнилось сiм рокiв. Тому мати знов журу ма? - йому треба перший раз iти до сповiдi i грiхи сво? сповiдати. Батько був проти. Як можна дитину зрушувати, везти до церкви, а до того i часу обмаль. Снiг завчасу, вже на середопiстя, сливе весь зiйшов. Матвiй залишив камiнь, а взявся до землi. Сонце пригрiло i поле засiрiло. День-щодень Матвiй у полi. Все нема i нема зайвого часу, щоб запрягти конi i одвезти малого до церкви. - Не буде ж дитина через якусь там роботу без сповiдi i причастя,- гризеться мати. А Матвiй ма? вже на те готову вiдповiдь: - Коли б но всi ми стiльки грiхiв мали, що вiн, то й повiв не треба було б на землi. Одначе Матвiй вибрав-таки вгодну хвилю, був якийсь присвяток, намостив драбиняка горохвянкою, запрiг конята, окутав Володька кожухом i по?хали до церкви. Володько вже не раз бував у сво?й церквi, але тепер вiн уздрiв тут щось зовсiм нове. Церква видалась йому винятково великою, високою, просторою. Ледве сяга? зiр пiд склепiння банi. Там, у найвищому мiсцi, велике зображення могутнього Бога-Саваофа iз золотим сонцем на чолi, що на всi боки розсипа? снопи промiння. А нижче довкруги анголи з розкритими крилами намальованi, по кутах банi чотири дiди, один з пером i книгою, один з бичачою головою бiля себе, один з птахом, а один без нiчого. I довкруги щось написано великими слов'янськими лiтерами. Володько пробу? прочитати... Вiн сидить закутаний иа стiльцi, задер догори голову i поволi, по складах, чита?: "Отче наш, iже ?си на небесах, да святиться iм'я тво?, да прийде царствi?тво?"... i далi, i далi, цiлого "Отченаша" вичитав Володько i був дуже вдоволений з того, бо i колись не раз бачив вiн тi лiтери, але що там написано, не мiг довiдатись. Тепер зовсiм iнакше. Вiд картини до картини, вiд образу до образу мандру? його зiр, скрiзь ? щось написане i все то вiн розбира?. Он там гурт людей у дивних одягах, нiби вони лише пообгортали себе полотнами, i пiд ними написано: "Сошествi? Св. Духа на апостолов". То знов отам, багато людей у таких самих одягах, деякi з них.тримають якiсь галузки в руках, посерединi осел, на ослi ?де людина з свiтлим кружком на головi, i пiд цим написано: "Вход Господа нашого Iiсуса Хрiста в I?русалiм". Ця картина особливо подобалась Володьковi, нiколи, зда?ться, не забуде ??. Тi люди такi веселi, вони, видно, щось вигукують, а той, що на ослi, сумний i на обличчi його видно страждання. А в церквi щось там далi правиться, спiвають кiлька дядькiв сумних пiсень, до вiкон прорива?ться, великими стовпами сонце, луна вiд спiву змiшу?ться з димом кадила i все разом творить особливий настрiй... Володько швидко втомлю?ться, вiн би хотiв лягти, але лягти не може. Сидить далi на сво?му ослончику i далi роздивля?ться, i далi слуха?. Мати тут же, недалеко бiля нього, сто?ть перед бiчною iконою Матерi Божо? i пильно молиться. Перед образом трьохраменна червона лампадка на позолочених ланцюжках. Володько спостерiга? дивне: йому вида?ться, що очi його матерi i очi Матерi Божо? однаковi. Як це гарно, дума? вiн i не може натiшитись. А батько? Завжди вiн батько. Вiн сто?ть випростано, спокiйно, незалежно. Щось горде в його обличчi. Нi один образ не нагаду? йому батькового обличчя, хiба отой там високо дiд з тi?ю книгою, але i то не такий. У батька нiс горбатий, так, але борода не така велика. Та й не такий батько ще старий. Людей потроху прибува? i прибува?. Володько iнодi спостерiга? ?х. Хор спiва?: "Да iсправiться молитва моя", так дуже подоба?ться Володьковi цей жалiбний спiв, хоча вiн i не розумi? його слiв... Служба тягнеться довго, Володько втомлений i розчулений. А коли скiнчилась служба, почалось маслосвятi?, Володьковi вiдкривали груди, йому було соромно, мастили його олi?ю. Пiсля батько пiднiс його разом зi стiльчиком до аналою, i тремтячий Володько почав каятись у сво?х грiхах. Священик запитав його: "Чим ти згрiшив?" А Володько не зна?, що сказати. Пригаду? багато сво?х грiхiв, але бо?ться признатися. I матерi не слухав, i Хведота на рiзнi спокуси спокушав, пригадав i рiчку, i лiс, i млина, i ту картоплю, що вони у побережника крали. Священик йому пiдказу?: "Не слухав батька-матерi? Заздростив? Не молився рано й ввечерi Богу? Не постив? Лаявся поганими словами? Щось узяв чуже? Божився неправильно?" Ах, вiн пропав! Вiн загинув! Вiн великий, дуже великий грiшник. Усе це було. Володько ковта? сльози, трима?ться, як може, але враз не витриму? бiльше i ряснi краплi слiз посипались з його очей. "I чого вiн реве, той бельбас",- дума? батько i суворо дивиться на Володька. Мати знов цiла розчулена. "Ах, дитино моя, дитино!" - дума? вона. Володько мимрить: "Нi!" Що нi i як нi, вiн не пам'ята?. Йому хотiлось не те сказати, але сказав - нi. Хотiв сказати: "Так! Я грiшний!" Але разом з тим якийсь iнший голос пiдсказав йому, що нi! Вiн не грiшний, вiн не зробив нiчого, що могло б зватись грiхом... Сповiдь скiнчилась, священик положив малому на голову руку i чита? якусь молитву. Вiн просить Господа Бога, щоб той з велико? ласки сво?? простив "рабовi сво?му Володимировi всi його прогрiшенiя - вiльнi i не вiльнi". Володько цього не зна?, вiн лише хотiв би лягти, йому ста? млосно, йому крутиться голова... Дорогою назад Володько мiцно заснув, мати весь час сидiла над ним, i спав вiн так твердо, що не чув навiть, коли його знесли дома до постелi, i прокинувся вiн аж надвечiр. У хатi була сама лиш мати. Сильно пахло сонцем, свiжим повiтрям, весною. Сонце заходило i його променi якось особливо засипали хату. Володьковi пригадався молодий сосновий лiс, запахом смоли повiяло, срiблистi шпичаки галузок i молодi, зеленi, зовсiм м'якенькi шишки, що ?х можна ?сти, хоча вони дуже гiркi. - Ну, як тобi, гниляку? - запитала мати. - Добре,проговорив Володько. - Ну, от... Я казала, щоб вiдправити маслосвятi?, а "вiн" усе нi та нi... - Це вона мала на увазi батька. Великдень цього року пiзнiм видався, до свят зовсiм з сiвбою закiнчили. Та й що там тi?? роботи - три-чотири днi i скiнчено. Але щось знов напало на того Матвiя. Прийде ввечерi, сяде за стiл, затисне сво?ми долонями, що подiбнi на брили землi, сво? обшльогане вiтрами червоне лице i щось дума?. I хто зна, що вiн дума?. А дума? вiн про сво? злиднi. Ось iде свято, а в хатi голодно. У хлiвi одна хвостина i пара малих конят. I як тут жити i з чого ситим бути. Працюй, працюй, мов той каторжник, борися зi злиднями, ломай сво? костi, а що з того ма?ш? I приходить на думку Матвi?вi - чи не кинути все то та йти у свiт шукати для себе iншого мiсця. Землi треба! Простору! Росiя ж велика - степи, далечi, землi широкi. I чого тут тиснутись, як у горшку... А до того, прочув якось Матвiй, що десь там в кацапi? землi багато i вона дуже дешева. За одну нашу, мовляв, дванадцять кацапських купити можна. I це спокусило Матвiя, думав, думав i одного разу промовив до Настi: - А що, стара, коли б ми так десятинок двадцять-тридцять мали - га? - Що, тобi сниться чи що? - каже Настя. - Не сниться. Он у кацапi?, кажуть, земля дешева. Готуй-но менi торбу з хлiбом - по?ду оглянути. - Чи ти, бува, з глузду з'?хав? - сiпнулась Настя.- Чи ж би ми покинули наш край, та й поволоклися б кудись, мов цигани, у свiт за очi? I церкву, i рiдню, i могили. О, нi! Це вже нiзащо. Тут родилась, тут i вмирати хочу! Уже й так виволiк нас бозна-куди на безлюддя. - Дурна ти, бабо... Рiдня та могили тебе не нагодують. Хочеш отут з голоду вiчно пухнути? А що буде, коли костi мо? вiдмовляться працювати? - Ай, нагодують! Усе-таки сво? ? - сво?, а не чужа-чужиниця. Ми постарi?мось - дiти виростуть, а то тiльки цей рiк такий видався, бо он усе на землю видав, а прийде другий... Ну, як собi хоч, а я присягну тобi, що нiкуди в такий свiт не пiду. Хтозна-що там за люди, може, у них i церкви нема, i мова ?х якась така дивна. Не пiду! Що там з бабою про такi речi розважати, дума? Матвiй, i на цьому розмова ?х скiнчилася. План свiй обдуму? далi. Ходив у село, радився з поважними мужиками, шукав спiльникiв в дорогу. Земля та десь аж у Смоленськiй губернi?, десь отуди на пiвнiч. I вже на перший день Великодня, коли скрiзь люди святочнi ходять, коли без перерви дзвони видзвонюють та цвiтуть черешнi i все довкруги радi?, Матвiй враз заявив, щоб Настя готувала йому харчi на дорогу. I нiяких бурчань! Пiслязавтра iду i все! Цiле свято не свято. Настя i сюди, i туди, i сльози, i ахи, i всiм оповiда?, як то "вiн" хоче "?х" кудись у свiт за очi волокти, але на Матвiя це не дi?. Грошей нема, але i це не перешкода. Звiдти-звiдти, щось там за камiнь вторгував, перед святом корова отелилась, привела бичка, щось позичив, i третього дня Матвiй, як слiд, по-святочному, одягнувся, назув чоботи, закинув на плечi торбу, палицю в руки, попрощався i почимчикував самий до станцi? Мизоч пiшечком сiм верстов. Добре ще, що ту чугунку пiдвели до тi?? Мизоцько? цукроварнi, все-таки, як не кажiть, вигода, до Озеран п'ятнадцять верстов не треба пiшки трiпати... I залишилась Настя сама. I городу пильнуй, i худобу порай, i за дiтьми приглянь, i кури насади, i цiле господарство на оцi май. Василь - той усе в школi та школi i толку з нього небагато, а найгiрше Настi той город, грядки, цибуля, часник, бурячки i капуста сiянка, i всяка та всячина. Корову - виведе на луг, прив'яже до кiлка, i хай там крутиться, а телиця бiля не? також там ганя?. Iнколи Хведот посидить кiлька хвилин, а потiм каже, що вiн "колову пас". Хведотовi тепер самому скучно, не виходить у нього так, як то у Володька, не ма? вiн думки тако?, а як зробить щось, то горе одно. Все сидить хлопчисько, або сунеться на луг, улiзе в багно i обличчя його не впiзна?ш. А Володько все лежав. Найтяжчi днi минули, ноги помiтно гояться, але ходити ще не мiг. А тут весна, усе цвiте, все розвива?ться, усе манить, усе соковите, барвисте, свiже, а Хведот ще прибiжить, i принесе кiлька квiток жовтих з болота i оповiда?: "Володьку! Насi виснi тааак цвiтуть!" - i при тому аж очi приплющить, щоб ще краще показати, як тi вишнi цвiтуть. Володьковi страх надвiр хочеться, йому тепер гiрше лежати, нiж ранiш, коли все болiло. А iнколи мати винесе його з постiллю надвiр, i тодi вiн лежачи спостерiга?, як ластiвки лiтають, як бджiлки десь там гудуть, як рокоче на стрiсi лелека, як шпориш з землi витика?ться i застеля? подвiр'я... Лежав безпорадно, заздростив здоровим людям, що ходять, що бiгають... Над ним глибоке, чисте, син?, ласкаве небо, iнколи по ньому бiлi ковтуни хмарин пливуть повiльно iз заходу на схiд, iнодi знов летять дво? лелек, або знов десь високо пiд синiм склепiнням тягнуться довгим ключем дикi гуси, що звучно i лагiдно курличуть... А потiм вечором цiлою долиною розлягаються жаб'ячi скреготи. Все, зда?ться, там кричить, навiть дерева, навiть сама земля. I коли так Матвiя не було дома, почали навiдувати Настю рiднi з Дерманя. То, диви, несподiвано появля?ться дiд Улiян, приносить за пазухою якогось пирога з фасолею, то знов за?де дядько ?лисей, то тiтка Зiнька. Бували i Василь дядькiв зi Запорожжя, i тiтчина Катерина. Василь i Катерина найбiльша радiсть для Володька. Василь дуже любив Володька, пестив його як тiльки мiг, а як почув, що вiн хворi?, то завжди щось йому принесе. Раз булку, раз якихсь цукоркiв, раз ще чогось, що робило Володьковi при?мнiсть. А тiтчина Катерина, то вже й не говори. Та як появлялася, все тут ставало iнакшим. I спiви, i танцi, i жарти, а що вже того Володька напестила - страх один. Сяде ото бiля нього i почина? щось оповiдати про Залужжя, про сво?х знайомих. Розмовля? з ним, нiби вiн великий, нiби вiн ?й рiвня... - О, Володьку! Не журися! Ось видужа?ш, будеш знов бiгати, прийдеш до нас. А як виростеш... Хмм! Отакий великий, як твiй батько, отакий дужий будеш... А гарний, гарний! А дiвчата бiгатимуть за тобою! Ах, Володьку, мiй ти братику, мо? ти серце! А скажи: як виростеш, ти мене не забудеш? - Нi,зовсiм тихо, соромливо вимовля? Володько. -- О, нi! О, нi! Я знаю! Ти будеш мене пам'ятати! - i цiлувала Володька у щоки, уста, чоло, куди попало, а Володьковi соромно i разом так радiсно, так при?мно, що анiтрохи не вiдчував сво?? хвороби. Був такий щасливий, що хотiлось йому хоч вигукнути голосно, але якось трохи соромився. А як вiдважувався, обiймав Катерину за шию, цiлував ??, а очi при тому загорялися i були такi синi, як i небо. На Проводи Настя не пiшла мертвих вiдвiдати, не було на кого "отого гниляка" покинути, весь той день голосила, сльозами вмивалася. Сама одна, сумно, здалека видно гору, що на нiй могилки, там тепер видимо-невидимо люду, i все то бавиться, веселиться - живi i мертвi разом, спiвають "Христос Воскрес" разом з "чарочкою медовою". Богу дякувати, Зiнька навинулась надвечiр i все, як там було, оповiла, казала, що цього року люду було, як того маку, i куми, i свати, i сусiди, i навiть Домаха з Пiвча. Володькова хресна мати була, "?х" шукала, не знайшла i ось передала Володьковi двi крашанки та п'ятака. Володько був дуже втiшений, що мати хрещена про нього пам'ята?, а йому здавалось, що його так зовсiм люди забули. Шкода, шкода, що Настi не було на Проводах, велика шкода! А на Юрiя, у вiвторок раненько, вернувся Матвiй. А що тобi невиспаний, а замучений, а брудний. Зi станцi? знов тьомбав пiшки вiд пiвночi, торбу порожню зачовгану викинув надвiр - "щоб висмердiлась". I чи ?в що, чи не ?в - одразу спати завалився. Зрання Василь ходив до церкви i пустив мiж рiднею чутку, що батько з кацапщини вернувся. I як на?хало гостей... ! ?лисей з дядиною, i дiд Улiян, i його син Володькiв хресний батько Макар, i залужцi обо?. А що в такий час не годиться ?хати в гостi з порожнiми руками, то кожне щось привезло. Знайшли i пiвока горiлки, i запiканки, i настоянки. Тiтка Зiнька i за макiтру вареникiв, i за гладишку сметани не забула. Розбудили Матвiя. Бiдака мусiв зволiкатися, продирати заспанi бали, митись, чесатись, людського вигляду прибирати. Гармидерне стало, i в хатi, i надворi, всi хочуть на жито... А жита цього року вже он як виросли, скоро в палки будуть вбиватися. "Як на Стрiтення, кажуть, пiвень пiд порогом нап'?ться, то на Юрiя вiл напасеться". А цього року дiйсно на Стрiтення не тiльки пiвень, а й вiл мiг напитися, така була тодi одлига. А тепер ось жито, справдi, по колiна. А гарно, а гоже, а зелено... На жито! Настя i сюди i туди метнулася, не ждала стiльки гостей. Зiнька з дядино