Десна. По распоряжению Мазепы Апостол выстроил полки. Гетман дважды проехал перед полками и остановил коня. Высоко над головою поднял булаву: - Казаки! Слушайте то, что уже давно должен был я сказать вам, что говорило мне наедине наболевшее сердце. Москва задумала превратить нас в солдат, народ наш сделать слугами российскими. Долго мы терпели московские притеснения. Ничего нам не остается, как только итти к шведскому королю. Он будет уважать и защищать наши вольности. Братья, пришла пора, сбережем казацкую, свободу. Украина будет вольной, братья! - Слава гетману Мазепе! - закричал Ломиковский. - Слава! - нестройно откликнулись на флангах. В центре было тихо, только похрапывали беспокойные кони да у самого берега клокотал весенний водоворот. Кое-кто поглядывал на фланги, где стояла гетманская гвардия - полки сердюков. Мазепа послал вперед Орлика и Ломиковского. Те прибыли к передовому шведскому полку - к драгунам полковника Гальма. Полковник не сразу поверил и задержал обоих. Но тут, не дожидаясь их возвращения, приехал сам Мазепа. Гальм, известив Карла, повел гетмана к нему. У королевского шатра Мазепу встречал почетный караул. Гетман сошел с коня и направился к шатру. За ним несли на белом рушнике булаву и бунчук. Карл вышел из шатра. Гетман остановился и склонил голову. К ногам короля положил булаву и бунчук, начал было опускаться на колено, но Карл подбежал и, подхватив его под руки, пристально оглядел по-детски смелыми глазами. Потом повел в шатер. Усадил гетмана в кресло, сам говорил стоя. Карл устроил пир в честь гетмана. Приветственные звуки боевых труб долго звучали в ушах Мазепы. Даже сон отлетел от него в те дни. Веселый, разговорчивый, он проводил время со старшиною. Когда оставался один - мечтал. Даже начал сочинять думу, посмеиваясь над собою. Однажды ночью гетман проходил по лагерю. Все спали. Мазепа отступил в тень шатра, чтобы переждать, пока пройдут два казака. Но и они остановились, продолжая разговор. Мазепа прислушался. - С неба свалился, что ли? Погляди, что кругом делается! - Да я только вчера из Батурина приехал, еще ничего не знаю. - Бежать надо. Не видишь разве, куда гнет гетман? Все бегут. Мазепа не стал слушать дальше. Побежал к своему шатру. Рванул полог, в темноте отыскал Орлика, толкнул его в бок. Тот заморгал сонными глазами. Узнав гетмана, сел на кровати. Мазепа наклонился к нему и обеими руками взял за ворот сорочки. - Войска сколько у нас, правду говори! - Теперь не вернешь, да твоей милости должно быть виднее: тысяча наберется едва ли. - А остальные где? - Я за ними не бегал: может, у Петра, может, разбойничают по дорогам. Да чего нам заботиться? У Карла войска хватит. А наше бежит... Разве их удержишь? Генеральный хорунжий сегодня удрал. - Сулима? Почему ты мне не сказал? - Что говорить, разве сам не видишь? Лагерь опустел. Впрочем, еще не все пропало. Гордиенко сюда запорожцев ведет, я ему давно написал. "Гультяи" на Сечи нового кошевого выбрали - Петра Сорочинского. Этого к себе переманить не трудно будет. - Мудро ты сделал, а только страшно мне, Филипп. Поспешили мы, нелегко будет Петра одолеть. Ты видел Карла? Ребенок. - Храбрый, ничего не скажешь. А Петр мудрый. На его стороне сила. Пусть на всякий случай Апостол поедет к царю, еще не поздно. Апостол мне сам намекал: не начать ли переговоры с Петром? Пока будут итти переговоры, все станет яснее. Эх, не удалось собрать войско, а то б мы Петру показали... Апостол уехал, но не вернулся. На Украине происходили стычки отдельных отрядов. Семнадцатого апреля Кари отрядил часть войска для осады Полтавы - ключа дорог на Москву. Согнали крестьян копать шанцы. Стали бомбардировать город. Петр послал к Полтаве Меншикова и Шереметева. Меншиков остановился на берегу Ворсклы между Опошней и Котельной, а Шереметев - между Сорочинцами и Полтавой. На помощь им Петр бросил также генерала Рена с кавалерией. Мазепа с огромным обозом и горсточкой войск тоже подступил к Полтаве и остановился в Будищах. Шведы хотели взять город приступом, но штурм был отбит. На полтавских стенах рядом с мужьями дрались женщины и даже дети. Шведы попытались подвести мину, но подкоп выследили и провели из города контрмину. Горожане приняли присягу: умереть, но не сдать город. Если кто заговаривал о сдаче, его забивали до смерти. Чтобы подбодрить осажденных, Меншиков послал письмо в ядре. Из города ответили таким же способом. Карл на время прекратил штурмы. Никто не осмеливался спросить, что он думает делать. Кто-то робко заговорил было об отступлении, но король всердцах топнул ногой: - Отступать перед ничтожными русскими? Смешно!.. Но сам он думал не так. Отступать было некуда: за спиной стоял вновь избранный гетман Скоропадский с казаками и князь Григорий Долгорукий с полками валахов. Королю хотелось посоветоваться. Но с кем? Пойти к Левенгаупту? Король был на него в гневе еще за Лесную. Наконец не вытерпел, пошел. Левенгаупт лежал на кровати одетый; заслышав шаги короля, он только повернул голову, даже не встал. - Что будем делать? - прямо спросил Карл. - Снять осаду и ударить всеми силами на врага. Карл не ответил и заходил по комнате. Резко остановился перед Левенгауптом. - Русские, кажется, хотят перейти речку. Поехали? - Может, подождем до утра? - А они тем временем переправятся!.. Подъехали к Ворскле. Карл стал спускаться по отлогому берегу к воде. - Дальше опасно, там русские заставы, - сказал Левенгаупт, однако не отставал от короля. Остановив коня, Карл долго всматривался в притихший, скрытый темнотой противоположный берег. - Вот брод, переправляться можно только здесь. Просвистела пуля, за нею еще две. - Ваше величество, нельзя без надобности рисковать своей жизнью. Карл будто не слыхал этих слов. - Вон на том холмике надо поставить пушки. Они будут держать переправу под обстрелом. Солдаты испуганно пригибались при свисте пуль. Левенгаупт нервно кусал ногти. Неожиданно конь под ним вздрогнул, жалобно заржал и осел на землю. Генерал едва успел вытащить ноги из стремян. Ему подвели другого коня. Карл поехал прочь. Он устыдился своей безрассудной, мальчишеской бравады. На том берегу послышалось какое-то движение. Карл остановился прислушиваясь. Над головой снова просвистела пуля. Вторая, третья. Вдруг король почувствовал жгучую боль в ноге. Он закусил губу и пустил коня шагом. Один из солдат, ехавших сзади, увидел кровь, стекавшую с королевского сапога. - Из вашей ноги течет кровь, гоните коня поскорее. Карл продолжал ехать шагом. - Я так и знал! - крикнул Левенгаупт, увидев раненого короля. - Скорее за лекарем! - Это пустяки. Позовите Спарре и Гиллеркрона. - Мы здесь, ваше величество. - Генерал, - обратился король к Спарре, - пошлите две тысячи солдат в траншеи к Полтаве. Осаду не снимать. Полтаву мы возьмем боем. Две с половиной тысячи направьте для охраны обоза гетмана. Вы, Гиллеркрон, возьмите половину своего корпуса и станьте на Ворскле, вон там, чтобы не зашли с тыла. Карл чувствовал, что силы покидают его. Не хотелось упасть при солдатах и офицерах. Подъехал Реншильд. - Ваше величество, с провиантом... Левенгаупт дернул его за рукав. Однако Карл услышал. - С провиантом плохо? Послезавтра будем обедать в московских шатрах, там хватит, - и дернул повод. Глава 26 ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ СНОВА Комендант зевнул, потер рукой давно не бритую щеку и отодвинул в сторону бумаги, накопившиеся за три дня. В комнате было холодно и неуютно. "А сегодня чем-то вкусным пахло на кухне", - вспомнил он. При этом сухощавое лицо старенького коменданта расплылось в радостной улыбке. Он натянул на себя теплый тулуп и собрался было выйти, когда под окнами задребезжал колокольчик и кто-то тпрукнул на лошадей. В комнату вошел солдат, устало откозырял коменданту и подал пакет. - Заключенный Михайло Самойлович переводится в Томок. Комендант вскрыл пакет: - Возят, их с места на место, сам не знаю зачем. Куда с ними деваться? Федор! Из боковых дверей вышел молодой, лихой капрал. - Еще одного привезли. Куда мы его денем?.. Погоди, это не атаман ли какой казацкий? Так и есть, "бывший гадячский полковник". Давай отправим его к Палию, там рады будут земляка повидать. Проводи его туда. - Может, пусть к волостному едут? Пока не было волости, мы устраивали, а теперь волость - они над ссыльными начальники. - Не хитри. Итти не хочется? Так солдат подвезет. А не то, погоди, вон Соболев идет, он живет поблизости. Позови его. Капрал выбежал на крыльцо и вернулся с Соболевым. - Покажешь дорогу к Палию. Вашего полку прибыло, еще одного привезли. Соболев кивнул и пошел с солдатом к саням. Он сел рядом с закутанным в старый кожух человеком и равнодушно посмотрел на него. Лошади мелкой рысцой повезли их по узким улицам Томска. Соболев устроился поудобнее и еще раз взглянул на сидящего рядом человека: высокие стрельчатые брови, заросшее густой щетиной лицо, длинные казацкие усы. Тот почувствовал взгляд и повернулся к сопровождающему. - Не припомнишь, где видел? - улыбнулся он. - Колымака, выборы гетмана, разговор на холме. - За что же тебя сюда сослали? - За то, что донос Забилы в приказ передал. И от себя кое-что добавил про Мазепу. Как он деньги Голицыну давал, как поборами людей в Рыльской волости замучил. - Самойлович! Вот где бог привел встретиться. - Он крепко пожал протянутую руку. - Куда дальше? - крикнул с передка солдат. - Уже и домов нету. - Сюда, налево. Знаешь, куда едем? - спросил Соболев Самойловича. - К Палию. Возле маленького домика, стоявшего у самого леса, Соболев соскочил с саней. Столетние кедры и сосны протянули над домом свои длинные ветви. С ветвей на крышу падали хлопья мягкого снега. Из домика вышел Семашко и с удивлением посмотрел на прибывших. - Принимай гостей, землячка привез. Сгибаясь под низкой притолокой, вошли в маленькую, но чистую хату. Палий сидел на корточках возле печи и колол на мелкие щепы полено. Он поднялся навстречу, отбросил со лба прядь белых волос. Прищурил глаза. - Никак Михайло Самойлович?! Были когда-то знакомы. Подойди, земляче, обнимемся. Поздоровавшись, Палий снова опустился на скамью. - Тебе лежать надо, болезнь - не свой брат, - с упреком сказал Соболев. Федосья, помогая Самойловичу раздеться, кинула через плечо: - С самого утра ругаюсь с ним. Разве удержишь? Ох, и непоседа! - Бока уже пролежал. А ты, Михайло, надолго к нам? - Разве я знаю? Я уже в пяти местах в Сибири жил. - А я в трех только. - Слыхал я, тебя в Енисейск засылали... - Я там и не был. Везли в Енисейск, да не довезли. Месяц в Москве держали, потом сослали в Верхотурье. Дальше в Тобольск. А вот уже около двух лет здесь живу. Отсюда, верно, и на кладбище понесут. Когда помру, - обратился Палий к Семашке и Федосье, - так чтоб рядом с Корнеем положили. - С каким Корнеем? - спросил Самойлович. - Побратим мой, приехал со мной сюда, тут и кости сложил. А как хотел на Украине помереть! Все ему поля и леса наши виделись. Веришь, плакал перед смертью. - Хватит, Семен. Галя, достань-ка лучше чего-нибудь гостей угостить. - А земляки тут есть еще? - спросил за столом Самойлович. - Кроме нас, никого. В Тобольске встречал. - Я тоже встречал. И думаете, кого? Ивана Самойловича, гетмана бывшего. - Я думал, умер он. - Может, и помер теперь. Худой был, оборванный, одни кости. И в уме помутился. Все гетманом себя видел. Бродяги смеялись. Бывало подойдет какой-нибудь: "Ваша вельможность, кому доверишь универсал написать?" - "Мазепа пусть напишет, мудрая у него голова. Добрый писарь. Я его генеральным судьей назначу". Порой прояснялось у него в голове, но о Мазепе он ничего не знал. Не знал, что тот навет на него написал и Голицына подкупил... Михайло Самойлович закашлялся, схватился рукой за грудь. - Что с тобой? - Рудники уральские боком выходят. Железо там в норах отбивал. Земля мерзлая - не сковырнешь. Бывало сперва костер разведем, чтоб оттаяло. А наутро как залезешь туда - угар, голова трещит... Иных за ноги оттуда выволакивали. С тех пор и началось у меня в груди... Весь день прошел в разговорах. Беседа вилась, как бесконечная пряжа, в одну длинную нить. Нить тянулась в далекую даль, через реки, через тайгу на Украину, откуда сюда почти не доходили вести. Под вечер Соболев попросил Палия сыграть. Палий взял кобзу, долго перебирал струны раздумывая. Полилась песня. Соболев подхватил сильным басом. Казалось, песня дрожит у него в груди, хочет сорваться во весь голос, а он сдерживает ее, заставляя вплетаться в негромкую мелодию кобзы: Горе жити в свiтi, Що маю робитиi Один душу запродуэ, Жупан шовком вышиваэ, А другий в Сибiру Погиба за вiру. Михайло Самойлович остался у Палия. Семашко каждый день ходил на Ушайку ловить рыбу. Иногда переправлялся по льду на левый берег Томи, где было много маленьких озер, - прорубал там полыньи. Болезнь надолго приковала Палия к постели. Он пил горилку с порохом - не помогло. Лежал на полатях и слушал, как стонут за окном кедры и сосны, жалуясь на злые морозы. По временам болезнь отпускала его. Тогда он садился и вместе с Самойловичем мастерил что-нибудь. Однажды к нему без предупреждения приехал старенький комендант. - Давненько я тут не был. Мастеришь? Ярмо для гусей делаешь? - Гроб делаю, - улыбнулся Палий, отбрасывая в сторону недоделанную лыжу. - Рано помирать задумал. Еще поживешь. Ничего нового не раскопал? - Давно раскопал, а недели две назад по бумагам сверил. Ты твердил: нет ничего. Нашлось, не зря люди говорили. Холм против Ушайки зовется Таяново городище. Это все знают. Там зимним лагерем Таян стоял. За холмом не канавы, а рвы городские. Таян сам под руку русского царя пошел. А тут, где теперь Томск стоит, по велению царя Бориса казацкий голова Писемский и какой-то Тырков крепость заложили. Так-то... - Жаль, все бы тут с тобой разузнал. Жаль разлучаться. - Что такое? - в один голос крикнули все. - Опять меня переводят? - спросил Палий. - Или на твое место другого присылают? - Не пугайся. Я тебе такую весть привез, что сейчас и гопака своего спляшешь. Курьер к тебе из Москвы от самого царя. Говорит, что есть духу мчался сюда, на всех станциях лошадей загонял. Сани четвериком пришли за тобою. - С чего бы это? Может, Мазепа новый навет написал? Только какая ему теперь от этого корысть? - Мазепа сейчас, верно, с шведским королем обедает. Изменил Мазепа нашей державе. Петр сразу не поверил, это уже курьер рассказывал. Меншиков первый известие привез царю. Тот взял князя за кафтан и тихо так: "Ты не напутал чего?" И как раз челобитчик из Глухова или как там... - есть у вас такой город? - просит не гневаться за измену гетмана: они-то, мол, остаются верны своему государю. Тогда царь поверил. В таком гневе был, что сохрани бог. Глаза налились кровью. Побагровел. "Иуда новый!" - кричит. А ругался так, прямо страшно. Не знаю, может, брешет курьер. - Хорошо, ей-богу, хорошо! - Самойлович потер руки. - Пришел конец нашим мукам. - Чему радуешься? - удивился Палий. - Мазепа народ свой предал. Не один же он пошел - войско повел за собой. Людям глаза открывать надо. Когда ехать? - Сегодня. Собирайся в дорогу, с собой ничего не бери. Жена с сыном и невесткой вслед выедут. - Семен, куда ты поедешь? Помрешь в дороге... Больной он! - Не помру. Я живучий. Здесь я скорее помер бы. - А как же я? - волнуясь, спросил Самойлович. - Указа не было. Да ты не журись, скоро будет. На всякий случай я с курьером в Москву письмо пошлю. Государь и тебе свободу дарует. Он никого не забудет. Петр действительно никого не забыл. Уже на другой день после получения известия об измене гетмана он приказал вернуть усадьбы семьям Кочубея и Искры, освободить сосланных по вине Мазепы людей. В тот же день палач повесил чучело Мазепы с андреевской лентой через плечо, и попы в церквах прокляли предателя. Петр, занятый делами, помнил Палия и часто осведомлялся: - Не прибыл ли еще белоцерковский полковник? Восьмого декабря он собственноручно написал из Лебедина московскому коменданту князю Гагарину: "Почему не уведомляете меня про украинского полковника Палия? Послано ли за ним и как скоро он будет в Москве? Едва приедет, посылайте сюда на почтовых наискорее". Гагарин отписал, что Палий приехал, он лежит больной. Как поправится, сразу выедет, - сам рвется на Украину. Палий поправился только в марте и вместе с Гагариным поспешил в царскую ставку, в Воронеж. Его проводили в дом, где стоял царь. Петр уехал на верфи, и никто не знал, когда он должен вернуться. Палия ввели в большую, неуютную, наспех оборудованную под царскую квартиру комнату. В углу, прислонившись к стенке, молча ожидали царя несколько воронежских купцов. В стороне от них, подперев голову руками, сидел воронежский губернатор. Полковник поплотнее завернулся в меховую шубу, опустился в кресло. Утомленный дальней дорогой, Палий не заметил, как голова его склонилась на подлокотник кресла. Проснулся оттого, что кто-то взял его за плечо. - Его царское величество светлейший государь прибыли! Повернувшись к дверям, склонились в поклоне купцы, в комнату вскакивали и замирали, вытянувшись, офицеры. Распахнув рывком дверь, на пороге показался царь. Высокий, статный, лицо с мороза пышет румянцем. Повидимому, ему уже доложили о приезде Палия. Он готовился к этой встрече; не в обычае Петра было смущаться или робеть, но здесь им вдруг овладело какое-то волнение. Царь неожиданно остановился в дверях, так что шедший сзади офицер даже малость толкнул его в спину. Широко открытыми глазами посмотрел Петр на седобородого сурового старика, который стоял, опершись на поручень кресла. - Состарился, полковник, повинен и я в твоих сединах, - тихо, но внятно проговорил он. Палий поднял голову, взгляды их встретились. В глазах полковника, подернутых легкой пеленой грусти, царь прочел и легкий укор и вместе с тем прощенье. - Не повинен ты, государь. - Палий шагнул навстречу.- Мазепа в моих сединах повинен. О, если б только в моих сединах! Государь, не держи гнева за мазепину измену на народ украинский, не гетманом он людям был, а катом. Петр подошел к Палию, усадил его в кресло. - Я гнева на народ не держу. Каждый день из всех городов челобитчики идут, в своих хатах люди шведов сжигают. А полтавчане как держатся! Вылазки делают, ни днем, ни ночью не дают покоя врагу. Почти весь порох вышел у них, свинца давно нет, - одними саблями отбиваются. Женщины и дети на стенах стоят. Вот только запорожцы подвели. - Разве все? - Не все. А сечевая старшина - у Мазепы. - Надо послать людей туда, пусть слово правды молвят. Царь закурил коротенькую трубку, заходил по комнате: - Верно. Послать надо таких людей, кому все верят, за кем сечевики пойдут. От твоего имени надо послать, полковник. - Я пошлю. Сам напишу. Можно мне находиться при войске? Петр подал знак. В комнату внесли на серебряном, устланном полотенцем подносе полковничий пернач. Царь взял пернач в руки: - Вот пернач и грамота на командование полками Фастовоким и Белоцерковским. Хочешь, господин полковник, оставайся при мне, хочешь, езжай к Скоропадокому, а хочешь - к Долгорукому. Царь наклонился к стулу, стоявшему за столом, взял в руки серебряный пояс, на котором висела сабля, пистоль и кинжал. - А это от меня небольшой подарок. Пусть он будет не столько ценой богат, сколько чистотой помыслов моих. Я дарю его от всего сердца. Далеко за лесом заходило солнце. Небо было чистое, только там, на западе, сгрудились тучи, будто стараясь в последние минуты не пустить к земле солнечные лучи. Тучи расцветали оранжевыми, синими, светло-голубыми красками, иногда краски мешались, тучи закрывали друг друга, угасали, но через мгновение вновь вспыхивали, охваченные красным пламенем. Казалось, будто бушующее море хочет утопить в своих волнах вечернее солнце, но оно вновь выплывало из-под пенившихся гребней, разрывало лучами тучи, разбрасывало их далеко по всему небу. Вот оно на какое-то мгновение освободилось вовсе и залило ясным светом широкую, разрезанную Ворсклой долину. На левом берегу Ворсклы на много верст раскинулся военный лагерь. От леса к лагерю группами и поодиночке спешили с вязанками хвороста казаки и солдаты. Через некоторое время вся долина на левом берегу покрылась кострами. Издали казалось, будто в долине расцвели большие красные георгины, раскрыв свои дрожащие лепестки навстречу заходящему солнцу. Белый дым от костров относило вправо, он стлался по земле, покрывая лес прозрачной вуалью. На берегу реки, возле небольшого костра, под низеньким ветвистым вязом расположились казаки. Несколько человек лежало в траве, подложив под головы седла, другие сидели возле огня, ожидая, когда закипит кулеш. Возле самого костра, подобрав по-турецки ноги, сидел широкоплечий, коротко, по-донски подстриженный казак и время от времени помешивал длинным черпаком в казане. Потом набирал в черпак кулеш и пробовал. - Эх, хлопцы, я вам сегодня такой ужин сварю, что вы и в Сечи не ели, - говорил он, дуя в черпак. - Ты, Дмитрий, пока сваришь, так и в казане ничего не останется. Ну и товарищество у нас подобралось, хоть не доверяй никому варить, - сказал Максим. Казаки засмеялись. - У тебя, Митя, на Дону... - вновь начал Максим, но его слова покрыл далекий гул. Все повернули головы в сторону Ворсклы, где за синей лентой леса подымались стены Полтавской крепости. На несколько минут наступила тишина. Только было слышно, как стонет над Ворсклой чайка да в широкой заводи плещется рыба, разгоняя по воде широкие круги. Затем из-за леса опять долетел приглушенный грохот. - Снова швед на Полтаву наседает, - положив черпак на казан, сказал Дмитрий. - Уже больше месяца осада идет. Говорят, будто позавчера сам Карла на приступ ходил. Вначале шведы город подожгли, а когда наши бросились гасить, на приступ пошли. Брешь в палисаде сделали и уже было на самый вал выбрались. Тогда женщины остались пожар гасить, а мужчины на помощь гарнизону бросились с топорами, вилами. И отбили шведа. А ночью еще и вылазку сделали. - Чем только город держится! - сказал молодой казак, обращаясь к Максиму. - Вал там земляной, палисад невысокий. Максим ответил не сразу. Он поднялся и, ломая о колено хворост, подкладывал его в костер. - Людьми держится, - заговорил он. - Полтавчане клятву дали умереть, но не сдать города. - И чего это Карла именно за Полтаву взялся? - снова спросил молодой казак. - Почему за Полтаву? - переспросил Максим. - Через Полтаву главные пути идут. Вот, примерно, двинул бы Карл на Москву, а Полтава позади осталась. Ни единый обоз не дошел бы к шведу. В Полтаве же гарнизон стоит. Здесь и без гарнизона посполитые не дают шведам отойти в сторону от своего войска. Не напрасно говорят, что в чужой избе и рогачи бьют. В нашем селе этой зимой был случай, тогда метель две недели бушевала. Зашло в село шведов человек сто, отбились от своих. Разошлись по избам. А ночью в церкви колокола ударили: еще раньше люди так сговорились. Убежала из села только половина шведов, да и те погибли на дорогах. Птица же тогда на лету мерзла. - Ну, хлопцы, кулеш готов, - прервал рассказ Дмитрий, снимая с треноги казан. - Можно б и ужинать, только почему так долго сотника нет? - И впрямь, - отозвался Яков Мазан, - где это Андрущенко? - С полковником куда-то уехал. Мы ему оставим, давайте ужинать. Дмитрий, там у нас ничего не осталось? - кивнул головой в сторону шатра Максим. Дмитрий пошел в шатер и через минуту возвратился с небольшим бочонком. Он потряс его возле уха и поставил на землю. - С полведра осталось. А разве нам много нужно: Мазан не пьет, Цыганчук не пьет, Тимко тоже, - говорил Дмитрий под общий хохот, называя заведомых любителей рюмки. С шутками и смехом сели в круг казаки. В это время от леса к костру, с трубкой в зубах, подошел солдат. Он был среднего роста, широкоплечий, шел медленно, вразвалку, и от этого казался неповоротливым, мешковатым. Но стоило бросить взгляд на его энергичное, с правильными чертами лицо, как это впечатление исчезало. - Здравствуйте, соседи, прикурить у вас можно? - сказал он приветливо. - А почему же нет, - ответил Максим, вынимая из бочонка затычку. - Можно и прикурить. А то садись с нами ужинать. - У нас свой варится, - кивнул в сторону солдат, выгребая хворостиной жаринку. - Когда еще он сварится! К тому же у нас с чаркой, - сказал Яков Мазан. - Садись, садись, - поддержал Дмитрий, подвигаясь в сторону: - Дают - бери, бьют - беги. Услышав русский выговор, солдат удивленно посмотрел на Дмитрия. - Ты где по-русски говорить научился? Разве ты не казак? - спросил он. - Потом скажу, - ответил Дмитрий, протягивая миску солдату. Тот немного подумал и, пригасив трубку и подвернув полы зеленого с красными обшлагами и петлями кафтана, сел возле Дмитрия. Максим подал кружку с водкой. Солдат выпил, крякнул и передал кружку, которая пошла по кругу. Вначале ели молча. - Так ты спрашивал, казак ли я? Настоящий казак и есть, донской казак Пушкарев. Здесь меня Пушкарем в реестр записали. Твоя как фамилия? - Савенков. - Вот и был бы Савенко. - Никогда не сказал бы, что ты с Дона, - пристально посмотрел на Дмитрия Савенков. - Ты как же в днепровские казаки попал? - Давно уже, я лет двенадцать с ними. - Дмитрий показал глазами на казаков. - Это все палиевцы, Палиевого компукта* казаки. Слышал про таких? - И, получив утвердительный ответ, продолжал: - Мы на правом берегу жили, нас около десяти тысяч было. А как забрали батьку, разбрелись хлопцы. Друг мой на Дон ушел. А я свыкся здесь. Да и батьку хотелось увидеть. Полк наш и сейчас зовется Палиевым. И я, надо думать, так и умру палиевцем. (* Компукт - полк.) - А что, жив он? - спросил Савенков. Казаки молчали. От Палия не было никаких вестей. Но ни у кого не угасала надежда увидеть полковника. Эту надежду они берегли пять лет, она переросла в веру. Сможет ли понять это солдат, которому Палий был далеким и незнакомым! Однако, встретив вопросительный умный взгляд голубых глаз Савенкова, Максим ответил: - Думаем - живой. Понимаешь, верим в это. Особенно сейчас. Эх, был бы он с нами!.. - Это его Мазепа схватил? - снова спросил Савенков. Максим утвердительно кивнул головой. - Попадись нам этот христопродавец, с живого кожу снимем! - блеснул глазами Дмитрий. - Его уже и так чуть было не схватил в Ромнах князь Терентьев. Убежал. Но будет и на нашей улице праздник, скоро будет! Поужинали. Часть казаков ушла к речке мыть казан и ложки, другие, а с ними и Савенков, закурили люльки, сели в круг. Наступило долгое молчание. Солнце уже спряталось за лесом, и на землю легли длинные тени. Легкий ветер пролетел над рекой, подняв на воде небольшие волны, пронесся между ветвями вяза, и тот, вздрогнув, радостно зашептал своей шершавой листвой. Возле соседнего костра кто-то сильным голосом затянул песню: Ой, високо сонце сходить Та низько заходить. Ой, десь-то наш Семен Палiй По Сибiру бродить. Песня звенела, рвалась вверх, летела далеко над Ворсклой. Не успели замереть над широкими плесами последние слова, как на дороге послышался дробный конский топот. - Здорово кто-то коня шпорит, - посмотрел Максим на дорогу, которая уже терялась в вечернем сумраке. - Нет, не сворачивает. К нам едет. Не Андрущенко ли? Будто он, только почему так коня гонит? Хлопцы, что-то случилось, - вскочил он с земли. За ним поднялись все. Еще минута - и к ним подскакал на взмыленной лошади Андрущенко. Сотник был без шапки, на высоком лбу выступили капельки пота. Не тронув руками седла, он спрыгнул прямо в толпу казаков. - Хлопцы! - закричал он. - Батько едет!!! Все молчали. - Чего же вы как столбы стоите? - кричал Андрущенко. - Не верите? Я с полковником ездил к гетману. Там уже все знают. - Палий, значит, живой! - вскрикнул Дмитрий, тиская в объятиях Андрущенко. - Пусти, задавишь! - старался вырваться сотник. Он вырвался, но его вновь окружили, жали руки, обнимали, будто это был не Андрущенко, а сам Палий. Казаки кричали, кидали вверх шапки, кто-то пошел даже вприсядку вокруг сотника. Услыхав шум, бежали казаки от соседних костров. Узнав, в чем дело, некоторые возвращались назад, чтобы поделиться радостью с товарищами. Весть о прибытии Палия быстро летела от костра к костру, от полка к полку. Казаки побежали к солдатам в соседние полки. Солдаты, начавшие уже укладываться спать, собирались группами и обсуждали это событие. Казаки рассказывали о Палие, о его походах, о предательстве Мазепы. Иногда правда мешалась с вымыслами и рассказы походили на сказки - страшные и захватывающие. Сидят замечтавшиеся солдаты и казаки, слушают рассказчика, смотрят в бездонное небо, на мерцающие далекие звезды... Петр тепло проводил старого полковника. Палий ехал к войску гетмана Скоропадского. Дни стояли ясные, светлые. Сытые кони легко мчали карету по наезженной дороге. Полковник посматривал в окна, слушал песни, что пел всю дорогу молодой ямщик. На четвертый день в полдень ямщик наклонился с облучка и крикнул в приотворенные дверцы кареты: - Украина начинается! Мы уже на Черниговской земле. Вон столб пограничный проехали. - Стой, останови лошадей... Полковник выскочил из кареты и сделал несколько шагов по густой траве. Долго мечтал он об этом времени в занесенной снегом избушке на берегу Томи, когда за дверью плакали метели и под сильными порывами ветра стонали кедры, будто стараясь выгнать из избушки неугасимую надежду. Палий сорвал кустик полыни и поднес к лицу, с наслаждением вдыхая горький запах. - Такая же, как и на Томи, - сказал он ямщику, чтобы скрыть волнение, - но пахнет по-иному. Полковник снова сел в карету, продолжая держать кустик полыни. Долго сидел он, вглядываясь в полуденное небо. Оно было чистое, лишь одно, подобное сказочной птице, облачко легко плыло по нему. А еще через некоторое время встретились и первые жители; два пастушка, завидев карету, бросились за ней. Палий приказал придержать лошадей. Подозвав ребятишек, дал им по нескольку серебряных монет и пригласил прокатиться. Один стал на подножку, другой, чуть поколебавшись, сел рядом с Палием на мягкую подушку. Большая теплая рука доброго деда гладила вихрастую голову мальчика. Только почему она так дрожала? Казачьи полки стояли возле села Багачка, в двух верстах от Полтавы. Скоропадский ждал Палия. Подъезжая к лагерю, Палий приказал пустить лошадей шагом. Встречные с любопытством поглядывали на седобородого казака, стоящего на подножке кареты. Из толпы раздался голос: - Братцы! А ведь это Палий! Казак снял шапку, подбросил в воздух и громко выкрикнул: - Полковнику Палию слава! - Слава! Слава! - подхватили десятки голосов. Заслышав возгласы, к дороге бежали казаки. Палий с непокрытой головой медленно проезжал сквозь толпу. Скоропадский устроил торжественную встречу в присутствии всей генеральной старшины, а потом позвал всех к столу, накрытому в двух поставленных рядом палатках. Когда пир был в разгаре, гетманский джура шепнул Палию: - Пан полковник, вас ждут возле шатра. Палий вышел. Не прошел он и десяти шагов, как очутился в чьих-то крепких объятиях. - Савва, живой! И ты здесь? - Где же мне еще быть? И хлопцы здесь. Идем к ним. Ждут не дождутся. Мы под особой хоругвью ходим, вместе с полками Захария Искры и Самуся. В Саввином курене Палия окружили бывшие однополчане; они обнимали батька, жали ему руки. - Яков!.. Дмитрий!.. Максим!.. О, Андрущенко! - Мазан не выдержал, отвернулся, вытер слезы. - А почему ты, батько, один? Где Семашко, Федосья? - спросил Дмитрий. - За ними уже курьер поехал. Скоро и они тут будут. Однополчане не расставались в этот день со своим полковником. А прощаясь, Палий им сказал: - Я от вас ненадолго съезжу к князю Долгорукому, там тоже казацкие полки есть. Поехал бы и на Сечь, да уж годы не те и здоровье не то. Поедешь ты, Яков, отвезешь туда мое письмо. Говорите, Зеленский там? То добре. Сам выйдешь, сечевикам слово скажешь и Зеленского попросишь. Кого-нибудь к Гордиенко пошлем. Не к нему, а к запорожцам, которые за ним пошли. Только осторожно, чтоб деды сечевые не увидали. А еще казаки пусть поедут по селам, повезут царские и мои универсалы, людей созовут... Гонцы Палия рассыпались по Украине. За отворотами кунтушей, в шапках, в переметных сумах везли полковничьи письма. Долгорукий не ошибся, когда говорил Петру: - Палия бы сюда... Народ его любит, все за ним пойдут. Даже те, кто за Мазепой пошел было. Сам Палий с войсками Долгорукова и со своим полком быстрыми маршами проходил по Украине, громя встречные шведские отряды, направлявшиеся к Полтаве. Глава 27 И ГРЯНУЛ БОЙ... Но близ московского царя Кто воин сей под сединами? Двумя поддержан казаками, Сердечной ревностью горя, Он оком опытным героя Взирает на волненье боя. А. С. Пушкин Поднимая тучи пыли, широкими степными дорогами к Полтаве опешили полки. Царь, прибывший туда в середине июня, каждый день слал во все концы гонцов, торопя войска. Дальше медлить было нельзя: Полтава держалась из последних сил. Туда попробовал было пробиться по мосту Меншиков с дивизией, но шведы заметили движение русских войск и поставили перед мостом заслон. А с полтавских стен каждый день прилетали в русский стан ядра с записками, в которых говорилось, что пороха нет, гарнизона и жителей осталось не больше половины. Вечером под воскресенье Петр собрал генералов на совет. Высказывали много различных мнений, некоторые, особенно Меншиков, советовали подождать калмыков, находившихся в пяти-шести переходах от Полтавы. Петр слушал молча, уставившись немигающим взглядом на канделябр. Легкий ветер колыхал полы шатра, пламя свечей дрожало, - казалось, они вот-вот погаснут, но огненные язычки не гасли, поднимаясь колеблющимися ленточками. Петр ткнул мизинцем в янтарную трубку и сунул в рот искусанный мундштук. Князь Волконский встал, чтоб поднести Петру подсвечник, но царь перегнулся через руку Меншикова и прикурил от люльки Палия. Несколькими сильными затяжками раскурил трубку. На лбу сбежались морщины. Он заговорил спокойно, раздельно, поглядывая по очереди на генералов, как бы ища в их глазах протеста и в то же время не допуская его: - Полтаву вызволить зело надобно. Возьмет ее швед - тогда потопчемся здесь. Карл от своего замысла не отступает. Снова в траншеи войско послал. Они к Крестовоздвиженскому монастырю арматы* стянули и город жгут, а мы на ассамблеях плясать будем? Так, по-твоему? - повернулся он к Меншикову, - Не будем ждать. Пленный сказал, что шведы хотят первые баталию начать. Но мы должны опередить их. Надо перейти реку и ударить всеми полками. Войска хватит. Да и знать надо, что больше разум, уменье одолевают, чем количество. Переправить надо войско тихо. (* Арматы - пушки.) - По одному броду сразу всех не переправишь, - сказал Шереметев. Петр на мгновение задумался, взял со стола свернутую в трубку карту и развернул на коленях. - Артиллерию можно по мосту перевезти вот тут, возле сельца Петровки, - ткнул он пальцем. Палий наклонился вперед: - Ваше величество, тут, кроме Семенова брода, есть еще два. - Еще два? От Семенова далеко? - Почти рядом. И не глубже, чем Семенов, воды по колено. Дно песчаное. Хоть наш берег и болотистый, но зато выходить будем на твердый. - Где? Показать можешь? - переложил Петр карту на колени Меншикова. Генерал Рен пододвинул канделябр. - Вот они оба, - показал Палий. Петр поставил ногтем крестики и передал генералам карту. Налил из графина воды и припал к ней потрескавшимися, обветренными губами. - Когда переправляться будем? - спросил Шереметев, потирая занемевшую ногу. Петр допил воду и, вытирая платком рот, ответил: - Сейчас начнем. Сниматься шумно, с огнями, итти назад. Там тайно повернем влево и к бродам подойдем. Переходить реку тихо, никому не болтать, огня не светить. Часть конницы следует послать в тыл шведам. Пусть станет где-то возле Будищ. Кого пошлем? - Снова послать Скоропадского, - подсказал генерал Рен. Петр взвесил, сколько у него остается конницы. - Быть по сему, - сказал он. - Ну, господа генералы, нечего сидеть. С богом! Генералы стали выходить из шатра. Петр на минуту задержал Палия, отвел его в сторону. - Ты, господин полковник, не езжай к Будищам, оставайся со мной. - И, выпустив большой клуб дыма, продолжал: - Большая баталия предстоит, от нее зависит, быть России и Украине вместе или нет. Пошли, посмотрим, как собираются войска. Они вышли. Ночь была теплая, спокойная. Затих до утра, заснул, кутаясь в густые тени, на другой стороне Ворсклы лес. В темной воде поблескивали большие редкие звезды - казалось, будто кто-то щедро набросал в реку золотых червонцев, они попадали на дно и заиграли в темной глубине белым светом. Лагерь, уже затихавший на ночь, снова зашевелился. Ржали во тьме лошади, перекликались пушкари, громко ругались капралы, выстраивая солдат. На противоположном берегу скакали дозорные, стараясь понять, в чем дело. Генерал Реншильд, которому, раненый Карл передал командование, тоже терялся в догадках. Он доложил королю, и они решили, что русские отступают. А на рассвете их разбудил капитан и сообщил, что русские в трех местах переправляются через Ворсклу. Реншильд хотел помешать, но Карл остановил его: - Не успеешь. Пока поднимешь полки, русские на этой стороне будут. Только генеральный бой фортуну в нашу сторону повернет. Опередить их надо, первыми атаковать. Готовь войско к баталии, завтра с рассветом ударим. Русское войско переправилось через Ворсклу и остановилось на берегу. Когда последний батальон перешел реку, Петр в сопровождении генералов поднялся на высокий холм, окруженный глубокими оврагами. Глазам открылась широкая равнина, напоминающая подкову и по краям обрамленная лесом. Вдали виднелись села Яковцы, Тахтаулово, Малые Будища. Все глядели вперед. - Место мы выбрали подходящее, - сказал Меншиков. - Для Карла оно тоже не плохое. Шереметев оторвал от подслеповатых глаз подзорную трубу. - Редуты надо строить, хотя бы с полдесятка. Гляди, твое величество, вон там, возле деревеньки, - указал он левой рукой, передавая Петру трубку. - Я и так вижу. Только надо их еще немного вперед подвинуть... Бригадир Августов, будешь ночью строить редуты! За редутами поставить кавалерию Рена и Бауэра, а также Волконского. Шереметев отрицательно покачал головой: - Всю кавалерию там ставить нельзя. Волконский пусть разместится в лесу, за деревенькой... - За Малыми Будищами, - подсказал Меншиков. - Со Скоропадским они нам в нужное время много помогут. Петр не возразил главнокомандующему. Он стал что-то отмечать на карте. Сзади кто-то тихонько вздохнул и зевнул в кулак. Царь свернул карту, обернулся: - Кто там в обоз просится? Подайте коней, объедем полки. Дух воина перед боем крепок быть должен. Он взял Шереметева под руку и стал спускаться с холма. - Страшновато, Борис Петрович. Не за себя опасаюсь. Ведь если баталию сию проиграем - оторвет Станислав от нас Украину. - Не бойся, все ладно будет. Побьем Карла, истинный бог, побьем! Петр сел на тонконогого, огненной масти коня и поехал вдоль полков. Солдаты брали на караул, далеко по полю катились приветственные клики. Возле Семеновского полка царь осадил коня. За семеновцами были еще два казачьих полка, а дальше - артиллерия. - Товарищество! Король польский и самозванец Лещинский привели к своей воле изменника Мазепу, - говорил царь нарочито громко, чтобы слышали казаки. - Уповал изменник собрать под свои знамена двадцать тысяч войска, подкупил Порту, орду. Но волею божьей казаки и малороссийский народ остались нам верны, шведские войска уже наполовину разбиты, султан с нами мирный трактат подписал, войска Лещинского разогнаны. Остается нам докончить викторию. Вера и отчизна к этому нас призывают! Громким "ура" проводили Петра семеновцы и казаки. Издали царь еще раз взглянул на ровные четырехугольники, они вселяли в него веру. На Диканьку опустилась ночь. Большие белые звезды, беспорядочно разбросанные по небу, заливали бледным светом спящее село. Широкой улицей, прячась в тени, крались три человека. Это были Максим, Дмитрий и Мазан. Не доходя до перекрестка, они остановились под яблоней, что склонилась над плетнем, и начали советоваться. - Вон там повесим последний - и делу конец, - показал рукой на ворота Мазан. - Дидько его знает, что делать! Нужно бы хоть с кем-нибудь из казаков поговорить. Только как ты поговоришь? Зайдешь в хату, а там сердюки. Те сразу шум поднимут. - Нет, лучше не на ворота, а прямо на двери повесим, - сказал Максим, вынимая из-за пазухи свернутую в трубку бумагу. Он перепрыгнул через плетень, перебежал двор и поднялся на крыльцо. Максим еще не успел как следует приклеить бумагу, как в хате послышалось покашливание, вслед за ним разговор, а еще через мгновение скрипнула дверь. Максим отскочил в сторону, за куст сирени. На крыльце показался в нижнем белье казак. Потягиваясь, он прошел к сараю, где стояли лошади. Потом вышел из сарая, зевнул, перекрестил рот и пошел в хату. Возле двери остановился. Только теперь он заметил на дверях что-то белое. Испуганно оглядываясь, казак сорвал бумагу и, не прикрыв дверь, скрылся в хате. Дмитрий и Мазан видели с улицы, как блеснул в избе огонек, как поднялся из-за куста Максим и прокрался в сени. - Вот чорт, - прошептал Дмитрий, снимая с плеча ружье, - еще попадется. А Максим, спрятавшись в углу, слушал, что делается в хате. Медленно, по складам, кто-то читал глухим басом: - "...И мне, как царю и оборонцу малороссийского края, надлежит отцовскую заботу иметь о вас, чтоб в рабство и разорение Малую Россию не отдать. Мазепа хочет народ продать шведу, церкви православные отдать в унию..." - И то правда, ей-богу, - прервал кто-то, - разве не ставят шведы в церквах лошадей? - Ш-шш, читай, Микола, дальше, - послышалось со всех сторон. - "При этом объявляю, что нам стало известно, что бывший гетман хитростью, без нашего на то разрешения, аренды и прочие всякие великие поборы положил на малорусский народ, будто бы для платы войску, а на самом деле для своего обогащения. Эти тяготы повелеваю с народа снять. Мазепа, забыв страх божий и креста целование, без всякой причины перешел на сторону врага. Не верьте ему, идите в наш обоз под Полтаву. Мы не имеем зла на вас, понимаем вашу невиновность. Мы, русские, одноверцы и братья по крови, никогда не оставим в беде малорусский народ, будем вместе драться против врага. Станем же дружно на супостата. Пусть сгинет враг. Царь Петр, дано в обозе под Ромоданом", - закончил казак. Некоторое время в хате было тихо. Потом послышался голос казака, читавшего универсал: - Кто ж его разберет... Если бы знал, где упал, то соломы подостлал. Я про то говорю, не будет ли нам чего. - Думаю, что простят, - послышался другой голос. - Давно надо было уходить отсюда, когда все уходили. - Зачем мы будем сидеть здесь? Мазепин обоз стеречь? Войско все у Скоропадского и уже давно со шведом воюет. В хате заговорили все разом. Тогда Максим вышел из угла и смело шагнул в хату. - При его появлении несколько казаков вскочили на ноги, кто-то сорвал со стены саблю. Максим широким взмахом руки остановил его: - Свои, повесь саблю. Это я царскую грамоту на дверях приклеил. - Ты из какого полка? - спросил один из них. - Из Палиевого. Меня послал с этой грамотой полковник Палий. - Палий? - вскрикнуло несколько человек. - Его ж нет! - Царь Петр его вернул из Сибири. Еще раз говорю: Палий меня послал с царской грамотой и своими универсалами, их у меня уже не осталось, прочитаете завтра, они здесь в селе есть. Полковник зовет всех вас итти в наш лагерь под Полтаву. - А нам ничего не будет? - спросил один ив казаков. - Тому порукой царское слово и слово полковника Палия. - Максим обвел присутствующих внимательным взглядом и уже тише продолжал: - Стыдно хлопцы. Неужто вы хуже всех! В такое время сидеть здесь - позор. Народ кольями шведов бьет, а у вас напрасно сабли на стенах висят. Неужто вы их подымете против своего народа? По правде, нам они не очень страшны. Вас здесь немного осталось. Поэтому, пока не поздно, идите к нам. Пускай с Мазепой дуки-сердюки остаются. Еще одно помните: если не перейдете - прощенья вам не будет. И от нас и от царя тоже. Теперь все, мне пора. - Максим протянул руку к двери. - Подожди. К нему подошел казак, который читал грамоту. - Верим тебе, казак. Придем. Мы знаем, что правда всегда была там, где был Палий. Осталось здесь пять полков. Все о переходе говорят, боятся только. Знаете, как нас Мазепа к Карлу вел? Сердюками окружил, и пикнуть нельзя было. Те полки, что отдельно были, сразу Петру написали, а нам что было делать? Теперь прорвемся, с боем прорвемся. Через три дня ждите нас, передайте поклон полковнику. Посланцы Палия подошли к Ворскле перед рассветом. Обойдя лесом шведский лагерь, они вышли на поле. Один за другим, низко пригибаясь к земле, казаки бежали к густым кустам лозняка на берегу речки. До кустов оставалось не больше ста шагов, когда Мазан, бежавший впереди, остановился и махнул рукой. Максим и Дмитрий упали в траву, подползли ближе к Мазану. - Там кто-то есть, - показал тот рукой, - не дозор ли шведский? Ползем сюда. Но ползти им не пришлось. Справа послышался конский топот, приглушенные голоса. С земли было хорошо видно, как к Ворскле приближались всадники. До казаков ветер донес обрывки разговора на незнакомом языке. Вдруг над головой первой лошади блеснул огонек. Казаки невольно прижались к земле. - Это по нас? - Максим легонько толкнул Дмитрия в бок. - Откуда им нас видеть, - прошептал в ответ Дмитрий. Прогремел второй выстрел, уже значительно ближе. Где-то впереди, куда показывал Мазан, кто-то вскрикнул. - Там наши, - вырвалось у Максима. Он стал на колено, сорвал с плеч фузею* и выстрелил. (* Фузея - ружье.) Почти одновременно выстрелили Дмитрий и Яков Мазан. Шведы повернули коней в направлении Полтавы. Казаки поднялись и с криками: "Свои, не стреляй!", уже не пригибаясь, побежали туда, откуда перед этим слышался стон. Навстречу им с саблей в руках поднялся солдат. Увидев, что это казаки, он наклонился к земле, где лежали, еще двое. - Кто вы, откуда? - спросил Максим. - За "языком" шли, а шведы товарища подстрелили, - быстро проговорил солдат, перевязывая оторванным рукавом сорочки плечо раненому. - Берите, - сказал он, заканчивая перевязку. - А этого можно оставить, - указал солдат на пленного шведа. - Зачем оставлять, возьмем и его, - ответил Дмитрий. Дмитрий и Мазан взяли связанного шведа, во рту которого торчал солдатский треух, и бросились бежать вслед за Максимом и солдатом, которые уносили раненого. Путаясь в густых кустах лозняка, выбрались на берег и на минуту остановились отдохнуть. - Ой, спасибо же вам, братцы, что так во-время шведов прогнали. Каюк бы нам был, - проговорил солдат. Дмитрий прислушался. "Где я слышал этот голос?" - вспоминал он. Казак наклонился к солдату и почти вскрикнул: - Савенков! Узнаешь ли? Ты же к нам прикуривать приходил, ужинали вместе. - Тише, - толкнул Дмитрия Максим. - Потом будете гуторить. У вас лодки нет? - обратился он к солдату. - Есть, только она за полверсты ниже осталась. - Теперь некогда за ней итти: того и гляди, шведы могут наскочить. - Разувайтесь, хлопцы, - Максим первым стал снимать сапоги. - Как только мы их переправим? - Я шведа перетащу, - сказал Мазан. Дмитрий собрал и связал одежду, Максим и Савенков осторожно взяли раненого. Последним вошел в воду Яков Мазан, на плечах он нес шведа. Увидев, что у того изо рта выпал треух, он проговорил: - Ну, теперь кричи, сколько влезет. Только жабу напугаешь, тебе уже никто не поможет. Мазан лег на спину, положил на себя шведа и, поддерживая его одной рукой за подбородок, а другой быстро загребая воду, поплыл к противоположному берегу, над которым уже начинало светлеть предутреннее небо. Савенков, время от времени отбрасывая рукой тяжелый русый чуб, старательно насыпал бруствер редута. Рядом с ним копали другие солдаты. Земляной вал был насыпан только наполовину. Когда Савенков расправлял спину, он видел вправо и влево от себя такие же кучи земли. Редут, который насыпал Савенков, был вторым слева, рядом с ним на одной линии высилось еще восемь. Деревья для них солдаты носили из лесу. Возле редутов дерево резали ножами и, обмотав тряпками топоры, бесшумно забивали в землю. К полуночи редуты обходил царь. Он спускался вниз, примерялся возле бойниц, снова взбегал наверх, выругал сквозь зубы унтера, который сел под кустом покурить, шопотом подгонял солдат. Потом у первого редута пошептался с генералом, и тот, сняв с каждого редута половину людей, спешно послал насыпать еще четыре поперечных редута, для обстрела врага с тыла. Теперь работать приходилось вдвое быстрее. Болела спина, на руках появились мозоли. Наконец Савенков воткнул лопату в землю и толкнул локтем своего соседа: - Пошли, отдохнем немного. Чтоб не увидел кто-нибудь из офицеров, они пошли за первый редут и сели на росистой траве. Густой туман окутал землю. Из тумана проступал лес, он казался легким, как марево. Над ним занялась утренняя заря. С Ворсклы повеяло прохладой. Туман стал сбиваться в тяжелые клубы, они, казалось, катились по росистой траве. Где-то в болоте пронзительно, будто чувствуя опасность, дребезжал дергач. Вдруг к этому дребезжанию присоединился легкий шум. Савенков, растянувшись на траве, прислушался. Действительно, слева слышался глухой топот сотен ног. - Быстрей, быстрей к своим, - шепнул Савенков и бросился бегом к редутам. Но там уже знали о приближении врага. Савенков надел перевязь, плотнее натянул треух и занял свое место возле бойницы. Минуты ожидания казались непомерно долгими. Наконец появились густые колонны шведов. Они шли медленно, четко выбрасывая вперед ноги, строго выдерживая строй. Плотная стена черных кафтанов приближалась. Редуты угрожающе молчали. Когда шведы подошли не более как на тридцать саженей, послышалась резкая команда и первый редут блеснул огнем и окутался дымом. Почти половина шведов из первой шеренги, будто споткнувшись о какую-то преграду, повалилась наземь. Но другие шеренги не остановились, а только ускорили шаг. Тогда открыли огонь редуты, выдвинутые вперед. Савенков слышал только их первый залп, потому, что командир второго редута тоже отдал команду. Солдат поспешно перекрестился, прицелился и спустил курок. Он видел, как смешались шведские колонны, как, взмахивая короткими шпагами, офицеры возвращали назад солдат, как бегал между колоннами какой-то генерал. Редут, в котором находился Савенков, был недостроен - стрелять приходилось из-за беспорядочно насыпанных валов, земля осыпалась, набивалась в ружья, засоряла глаза. А шведы, хоть и нестройной толпой, вновь начали продвигаться вперед. Савенков не слышал команды офицера, не видел, как рядом упал сраженный пулей сосед. Перезарядив ружье, Савенков выбирал цель, старательно целился и, спустив курок, снова брался за шомпол. Вдруг он заметил, что прямо на него бегут два шведа. Он подбросил в руках ружье и, почти не целясь, выстрелил. Один из шведов, сделав еще несколько шагов, ткнулся головой в землю. Другой повернул вправо и скрылся в клубах дыма. Солдат осмотрелся. Редут был пуст. Только теперь Савенков заметил, что солдаты его и соседнего редутов, построившись в каре, отступают к лесу перед большой колонной шведов, которые обошли редуты справа. Из редутов выскакивали отдельные русские солдаты, не слышавшие рожка и команды, и, огибая шведскую колонну, бежали к лесу. Савенков схватил ружье, вылез на бруствер и побежал следом за ними. На сером небе появилось синее озерко. Оно быстро увеличивалось, расплывалось. Тучи быстро поплыли за Будищинский лес. От земли подымался туман. Взошло солнце, в тумане оно казалось багровым. Теперь Петр, который стоял на бугре, хорошо видел поле боя. Он уже знал, что шведы захватили два левых редута и, встретив сильное сопротивление, беспорядочно отступили от восьми правых. Из-за леса выскочили шведские кирасиры, врезались в русские кавалерийские полки, потеснили их. Палий, стоявший рядом с Петром, поднес к глазам подзорную трубу. Через минуту он опустил ее. - Ваше величество, сейчас шведская конница опять закрутит веремию.* (* Крутить веремию - произвести повторную атаку.) Шведская пехота вновь выстроилась в две боевые линии. Шведы еще раз попробовали взять редуты, но, встреченные сильным огнем, смешались, потеснились в сторону и стали обходить их. Правое крыло шведов не умещалось на узеньком пространстве, оно постепенно уходило в лес и скоро вовсе скрылось из поля зрения. Левое крыло постепенно приближалось к построенному перед русским лагерем ротрашементу.* Их подпустили на девяносто саженей, и пушкари разом, поднесли фитили. Будто буря пронеслась по шведским полкам, бросая на землю одних, гоня обратно в смертельном испуге других. Петр, сам того не замечая, сапогом ковырял землю. (* Ротрашемент - земляное укрепление.) - Молодцы, - закричал он, оборачиваясь к Палию, - хорошо ударили, смотри, как шведы покатились! Но полковник уже смотрел в другую сторону. - Ваше величество, там целая дивизия пехоты в лесу застряла. Петр мгновенно понял Палия. - Отрезать их, пусть Меншиков берет дивизию... - он огляделся, чтобы отдать кому-нибудь приказ. - Ваше величество, - обратился к Петру Максим, который вместе с Дмитрием поддерживал Палия. - Я в лесу дороги знаю, сам когда-то здесь жил. Петр бросил взгляд на Максима, затем на Палия. Полковник утвердительно кивнул головой. Тогда Максим вскочил на коня. - Стой! - крикнул Петр. - Меншиков может не поверить. Писать некогда. Что ж ему дать?.. - Петр пошарил по карманам, потом выхватил изо рта трубку и протянул Максиму. Казак, не чувствуя, как сыплется в ладонь горячий пепел, зажал левой рукой трубку, правой ослабил поводья. Конь с места взял в галоп. Максим отыскал Меншикова за редутом. Князь, разгоряченный боем, сидел в толпе офицеров под кустом орешника. Максим соскочил с коня, передал Меншикову царский приказ и показал трубку. - Где они сейчас? - спросил Меншиков. Максим понял, о ком спрашивает князь. - Там, где-то за лесом, в направлении Крестовоздвиженского монастыря. Лесом строй итти не мог. Они, видно, все правее брали, там поляны. Туда же отходили и солдаты из двух левых шанцев, - казак кивнул головой на редуты. - Нам можно и лесом ехать, там есть широкая дорога. Меншиков отдал приказ. Офицеры разбежались по своим полкам, гусары сели на коней. ...В лесу было тихо и спокойно. Только где-то над головой, в чаще, ворковал голубь. Ехать пришлось не долго. Через некоторое время лес поредел, стали попадаться большие поляны, поросшие кустами, орешника. Вдруг где-то впереди послышались выстрелы. Меншиков натянул поводья, поджидая высланный вперед разъезд. Разъезд возвратился и донес, что перед ними находится шведская дивизия генерала Росса, которая ведет перестрелку с солдатами, выбитыми из двух левых редутов. Шведы оторвались от своих и, наверное, не знают, что их войска отступили перед ротрашементом. Меншиков послал два полка прямо по дороге в обход врага, три других полка повернули лошадей влево и стали пробираться через кустарник. Шведы, расположившись на самой опушке леса, не ожидали нападения. С криком, стреляя на ходу, на них ринулись с двух сторон гусары. Некоторое время шведы пытались обороняться, но, разрозненные, разбитые на отдельные отряды, они не в силах были выдержать натиск кавалерии и бросились бежать. Дав коню свободу, Максим носился между кустами орешника, умело действуя шашкой. За лесом протянулось поле, но через полверсты снова начинался лес. Выехав на поле, Максим увидел, что вместе с гусарами бегущих врагов преследуют солдаты Августова. Теперь приходилось сдерживать лошадей, чтобы не наскакивать на своих. Шведам тем временем удалось добежать к шанцам возле Полтавы. Там, в лесистом овраге, завязался жестокий бой. Шведы повернули пушки, из которых обстреливали Полтаву, и картечью стали бить по наступающим русским. Со свистом врезалась в деревья картечь, откалывая щепки. Столетние дубы и грабы глухо гудели, будто жалуясь на раны. Еще на поле под Максимом убило коня, и теперь он бежал вместе с солдатами. Он скатился в овраг и, цепляясь за кусты, стал взбираться по склону. Вдруг куст, за который он ухватился, вырвался с корнем и Максим откинулся назад. Его поддержал высокий солдат. Казак наклонился вперед, схватился за ветку орешника. В это мгновение справа грохнул выстрел, солдат выпустил руку Максима, упал на колени и покатился в овраг. Казак оглянулся на выстрел и увидел шведа. Прислонившись к дереву, тот подымал ружье. Тогда Максим, бросив к ногам саблю, выхватил из-за пояса длинный тонкий кинжал и, подавшись вперед, метнул его. Кинжал просвистел в воздухе и пронзил шведу грудь. Но Максим не видел, как падал враг, - что-то горячее обожгло голову. Он протянул руку - рука не нашла опоры. Максим упал навзничь и скатился на дно оврага. Перед глазами перевернулись деревья, промелькнуло голубое небо. На дне оврага казак пришел в чувство и открыл глаза. Над ним склонились два солдата. - Живой, - сказал один из них. Максим собрал последние силы, пристальнее всмотрелся в знакомое лицо солдата. - Савенков, и ты здесь. Помираю, друже. - Казак глотнул воздух, изо рта струйкой побежала кровь. Слабым движением он сунул в карман руку и протянул ее Савенкову. На ладони лежала янтарная трубка с искусанным мундштуком. - На, отдай царю. Скажи, что я выполнил его приказ... Батьке поклон низкий... скажешь... Максим не договорил. В горле у него заклокотало, длинные, похожие на женские ресницы вздрогнули и медленно опустились. На высоком челе неподвижно застыли две морщины; казалось, Максим, умирая, унес с собой какую-то глубокую думу. Савенков, держа Максимову руку в своей правой руке, левой снял с головы треух. - Кому это поклон, Скоропадскому? - спросил у Савенкова второй солдат. Савенков молчал. В уголках его глаз дрожали две большие слезы. Он украдкой вытер их и тихо сказал: - Нет, не Скоропадскому. Один батька у них - Палий. К ногам Петра солдаты и офицеры сложили четырнадцать знамен и штандартов. Августов подъехал с поздравлением, но царь перебил его: - Это только начало, генерал, не так легко Карла одолеть. Осторожно пробираясь между генералами и офицерами, к Петру подошел солдат. Он подал царю трубку. - Казак передал, - сказал он. - Очень кстати, я курить захотел. А где же тот казак? - Убит. Он просил меня сказать, что исполнил твой приказ. - Убит? - Петр посмотрел на трубку, будто видел ее впервые. Затем высыпал из нее на землю табак и осторожно положил трубку в карман мундира. Савенков ушел. К Петру подъехал драгунский капитан и донес, что Карл бросил против казаков Скоропадского пехоту и что там уже с полчаса идет бой. Тогда царь, боясь, чтобы шведы не рассеяли казаков, приказал строить полки к бою. Он выехал перед полками суровый, подтянутый. В мундире гвардейского полковника, в ботфортах и шарфе, с полуторааршинной шпагой, рукоятка которой была перевита проволокой, Петр медленно проезжал перед войском. Остановился против пехотных полков фельдмаршала, приподнялся в стременах, опершись о высокую луку турецкого седла. - Воины, пришло время, когда решается судьба отчизны! Поймите: не за Петра вы бьетесь. Нет. За державу русскую, за род свой! Последние слова потонули в тысячеголосом "ура". Петр поскакал дальше. Тесными, ровными рядами стояли гвардейцы. Царь, радостно прищурив глаза, прошелся взглядом по их высоким фигурам. Вместо ответа на рапорт Бориса Голицына сказал: - Разве можно сомневаться в победе, глядя на таких орлов! - Государь, ты видел нас в боях. Будет подвиг такой и ныне, как раньше, - сказал один из офицеров. Конь снова понес царя дальше. Звонко заиграли рожки. Войско строилось в две боевые линии, по фронту расставляли пушки. На фланги выезжала конница. Петр подъехал к дивизии Меншикова. - Твоя дивизия остается в ротрашементе, она будет резервной. В ответ на слова Петра из строя послышались возгласы: - Государь, мы все несли равные невзгоды. Чем же теперь провинились? - За что нам перед всеми краснеть? Петр рассмеялся: - Ничем не провинились. Но кому-то нужно быть в резерве. Он повернул лошадь и в последний раз объехал линию войск. Перед одетым в сермяжные мундиры полком новобранцев натянул поводья. - Не дело это, шведы по мундирам новичков сразу узнают. И линию здесь нашу прорвут. Им поменяться мундирами с новгородцами надо. Опять заиграли рожки. Войско двинулось навстречу шведской армии, впереди которой, окруженного гвардейцами и драбантами,* на носилках везли Карла. (* Драбанты - королевская охрана.) Медленно сходились армии. Дрожала под ногами земля, дробно стучали барабаны. Лучи солнца играли на лезвиях штыков. Русские первые дали залп, из пушек и бросились вперед. Трудно было что-либо разобрать. Петр видел, как разорвавшаяся граната свалила лошадей под носилками Карла и убила четырех драбантов. Гвардейцы подхватили носилки с королем, который размахивал шпагой, и пошли вперед. Лошадь Петра послушно поворачивала по едва ощутимому движению повода. Гвардейская охрана стеной окружила царя. Свистнула пуля, прошила шляпу Петра на вершок от головы, другая ударила в седло, но Петр не обращал на это внимания. Он пытался охватить взглядом все поле боя. Увидев, что под натиском вдвое превосходящих сил противника отступает Новгородский полк, Петр подскакал ко второму батальону преображенцев и повел их за собой. Конь, перескочив через перевернутую пушку, прыгнул в сторону, чтобы не наступить на убитого, в вынес всадника в самую гущу боя. Опять пуля пробила шляпу у самой головы. Перед конем вырос шведский солдат с поднятым ружьем. Петр припал к гриве и ударил саблей по ружью, из которого курился дымок. В разорванном на плечах мундире налетел на шведа преображенец и вогнал штык врагу под ребра. Вдруг Петра что-то сильно ударило в грудь. Он схватился обеими руками за луку, чтоб не упасть. Пуля попала в крест, вогнула его, сплющилась и покатилась вниз вместе с драгоценными каменьями. Гвардейцы бросились к царю, остановили коня. Петр оглянулся: новгородцы снова пошли вперед. Тогда он, не слезая с седла, снял ботфорт и достал из него пулю. Кто-то протянул флягу с водой. Петр жадно припал к ней. Потом поехал к пригорку, где, поддерживаемый под руку Дмитрием, сидел на коне Палий. Петр остановился рядом. Ему казалось, что от начала боя прошло не более десяти минут, а на самом деле шел уже второй час. Армии как бы застыли на месте. Если бы не грохот выстрелов и не клубы дыма и пыли, можно было подумать, что войска остановились на отдых. - Смотри, ваше величество, наши драгуны шведских кирасиров как поджали. Вот бы теперь во фланг шведу из пушек пальнуть, - показал трубой Палий. И, будто в ответ на его слова, справа от леса вырвались клубы белого дыма. Шведы отпрянули, стали отходить. Но, поравнявшись со своей конницей, остановились снова. Палий усталыми глазами продолжал смотреть в трубу. Он искал Мазепу. О, как ему хотелось сейчас увидеть перепуганного врага, встретиться с ним в смертельной схватке, вложить последние силы в нажим курка! На миг полковнику показалось, будто он видит окруженного сердюками Мазепу, но Палий не знал, что Мазепа, которому Карл поручил охранять тылы, уже стоял с немногими оставшимися верными ему казаками и горсткой сердюков у оседланных лошадей, готовый бежать при первом же известии о поражении. Казаки стояли в засаде в лесу, прислушиваясь к грохоту боя. - Пан полковник, - обратился к Савве Андрущенко, - не пора ли нам выступать? Сил нет ждать. В ответ Савва молча покачал головой. - Слышишь, гремит как? - сдерживая коня, тянувшегося к ветке, заговорил Семашко. - Люди же гибнут, наши люди! Не могу больше, сам поеду к гетману Скоропадскому. Но в этот момент кто-то громко крикнул: - Дозорные скачут, шапками машут! Пришло и наше время. Эх, и ударим же!.. Полетела в траву медная пуговица, сорванная с кафтана нервной рукой Петра. Царь ударил коня шпорами, подтянулся в седле, кровь отлила от лица, глаза, не мигая, всматривались в даль, туда, где кирасиры смяли кавалерию Бауэра на фланге и поворачивали, чтобы ударить в центр, на пехоту Шереметева. - Резерв, резерв! - закричал Петр, хотя и он и Палий хорошо понимали, что резерв - половина дивизии Меншикова - не сможет удержать шведов, а если бы даже и смог, то теперь все равно не успеет. И Петру и Палию показалось, что все пропало. Но вдруг за лесом поднялись тучи пыли. С гиком и свистом, поставив сабли наискось против ветра, на бешеном аллюре мчались казачьи полки и гусарская кавалерия князя Волконского. Кирасиры не успели даже развернуться, как были порубаны, разогнаны и рассеяны по всему полю. Почуяв подмогу, русская пехота усилила натиск. Шведы не выдержали, побежали. Офицеры связали уздечками разбитые королевские носилки, подхватили их на плечи и побежали, неся Карла впереди войск. Русская кавалерия сделала полукруг и вновь развернулась навстречу шведам. Крайние казацкие полки прошли почти возле кургана, на котором стояли Петр и Палий. Высоко держа над головой знамя, с перекошенным, напряженным лицом промчался мимо Яков Мазан. Он скакал посреди казачьей лавы, мчавшейся вдогонку бегущим шведам. Быстро-быстро бежала под ногами земля. Впереди Мазана над тучами пыли билось на ветру белое с синими полосками по краям русское знамя. Мазан пригнулся ниже к гриве, прижал коня шпорами. Конь скакал бешеным, галопом. Белое с синими полосками знамя все приближалось. Уже было видно широкую спину всадника, крепкую, загорелую шею. А еще через некоторое время их лошади поравнялись и теперь скакали рядом. А на кургане неподвижно застыли Петр и Палий. Схватив руку Палия, Петр, как бы в забытьи, повторял одни и те же слова: - Гляди, пошли как! Виктория, это - виктория! Ничто уже не могло остановить наступления конницы. Кое-где шведы еще пытались обороняться, но вскоре бросали оружие и бежали к лесу, сдавались на милость победителей. Русские и казачьи полки перемешались, и уже только два знамени виднелись на горизонте, и трудно было отличить их одно от другого. Палий, опершись на руку Петра, следил за конницей. Из глаз старого полковника текли слезы. Они стекали по длинной седой бороде и падали на гриву коня, на кунтуш, на руку Петра, на истоптанную копытами черную землю... 1953 г. ОГЛАВЛЕНИЕ Глава первая. Выборы Глава вторая. В грозу Глава третья. Коварный друг Глава четвертая. В Фастове Глава пятая. Царские милости Глава шестая. В плену Глава седьмая. Обоз купца Глава восьмая. За правду народную Глава девятая. Враги Глава десятая. Удар на Очаков Глава одиннадцатая. В Киеве Глава двенадцатая. По царскому велению Глава тринадцатая. Новое пополнение Глава четырнадцатая. Смерть сотника Цвиля Глава пятнадцатая. Запорожцы Глава шестнадцатая. В шляхетских сетях Глава семнадцатая. Западня не захлопнулась Глава восемнадцатая. Чья дивчина? Глава девятнадцатая. Восстание Глава двадцатая. Не посрамим славы казацкой! Глава двадцать первая. Неверная любовь Глава двадцать вторая. Дипломат Глава двадцать третья. Черное предательство Глава двадцать четвертая. Лагерь в лесу Глава двадцать пятая. У короля Карла Глава двадцать шестая. Друзья встречаются снова Глава двадцать седьмая. И грянул бой Мушкетик Юрий Михайлович СЕМЕН ПАЛИЙ Редактор В. Яковлева Худож. редактор 3. Ильинская Техн. редакторы Э. Петрова и Л. Волкова OCR - Андрей из Архангельска Типография "Красное знамя" изд-ва "Молодая гвардия" Москва, А-55, Сущевская, 21.