перекуси чим бог послав. Не зважилася вдруге перечити чи не встигла заперечити, - вельможа сприйняв те митт?ве мовчання за згоду й повелiв челядницi: - Поведи цю дiвчину до рiчки, хай скупа?ться все-таки. А скупа?ться, нагоду?ш. Та дай ?й щось iз взуття домашнього. Бачиш, як збила на нашiм камiннi ноги. Чиста й прохолодна вода остудила висмажене та виснажене сонцем тiло, збадьорила Миловидчин дух а чи добра воля доброго вельможi зцiлила язвлене недолею серце. I купалася довше, нiж могла, здавалось, дозволити собi купатися з чужо? волi i в чужiй рiчцi, i, викупавшись, на диво швидко вiдчула себе не такою вже й чужою в цiм невiдомiм кра?, серед невiдомих людей.. Iшла по купаннi й почувала силу в ходi, а ще при?мнiсть у тiлi i паче всього - у серцi. Нiби знала вже, певна була: сюди недаремно била ноги, тут потiшать уже жаданими вiстями i покладуть край ?? мукам-поневiрянням, страхам у поневiряннi. Хотiлось говорити з челядницею, та що скаже ?й, чужiй i якiйсь аж надто похмурiй, схоже, що невдоволенiй. Тодi вже як сiла за стiл та побачила перед собою ?жу, зважилася i звела на челядницю умиротворенi й потеплiлi з прихильностi очi. - Грацiа, - сказала по-тамошньому. - ?ж на здоров'я, - вiдповiла жiнка й зiтхнула чомусь. Недовго ?ла й вiдмовчувалася Миловида. Щось тяжiло над нею й примушувало зводити на челядницю раз за разом очi. - Ви з антiв? - поцiкавилася зрештою. - Нi, дитино, з вiрменiв я. Тут уже, в дворi вельможi, спiзналася з антом-ергастирiархом i стала йому жоною. Вiд нього й рiч вашу перейняла. Мабуть, заяснiла видом, чула: теплiнь iде вiд серця й грi?-милу? при?мним лоскотом. Голодна була, а те й робила, що облишала ?сти, або питала-допитувалася, де та земля, що iмену?ться Вiрменi?ю, чи давно вона, жона ергастирiарха, потрапила до Iталi?, або розповiдала про себе. Не плакала вже, чи то виплакала за сво? безлiття сльози, чи звикати почала до всього, що звалилося на не? за це лiто. Дивилася щиро та жалiсно на жiнку й розповiдала часом те саме, що й вельможi, часом iнше: яка бiда спiткала ?? та ?? Божейка в той самий день, як вийшли до Лади та Ярила за благословенням, чому опинилася саме тут, у далекiй Веронi, яки сподiванки поклада? на побачення з Прядотою та хто порадив ?й звернутись саме до Прядоти. - Я знаю Прядоту, - присiла супроти i тихо, схоже, що ута?мничено, сказала Миловидчина бесiдниця. - Вiн працю? в тiй же ергастирi?, що й мiй муж. Коли прийде, поведу тебе до нього. Ба нi, покличу Прядоту до нас, а ти лишайся тут, у мо?й комiрчинi. Добре? - Гаразд, матiнко гожа. Спаси бiг за яства i за ласку людську. Ждала Прядоту дотемна, ждала й тодi, як стемнiло, а дiждалася всього лиш перестраханого шепоту господинi комiрчини. - Ходи зi мною, дитино, - вхопила дiвчину за руку i повела, скрадаючись, надвiр. - Куди ми, матiнко? - сполошилася Миловида й таки питала, коли побачила - йдуть не на подвiр'я вельможi, далi вiд подвiр'я. - Зараз скажу. Отут ма? бути лаз, - спинилася й пошала в загорожi. - Ага, ?.. Слухай i слухайся мене, винароджене лiпотою, та не винагороджене щастям-долею дитя людське. Втiкай звiдси i негайно. Ти приглянулась, дiвчинко, вельможi, а вельможа цей нечистий, щоб знала, на руку. Покликав увечерi Прядоту... Чу?ш, покликав Прядоту й звелiв йому не казати тобi правди про Божейка. Зна? чи не зна? Прядота, де ? Божейко, все одно мусить робити так, аби ти повiрила, що вiн ?, i лишилася ждати. А вже як залишишся, не забариться знеславити тебе i зробити сво?ю наложницею. Вiн це вмi?, повiр. Богом входить у душу, та виходить звiдти сатаною. Тож i кажу: тiкай звiдси i як можна далi. Поки виспляться та кинуться за тобою, далеко будеш. Iди понад рiчкою, а за оседком звернеш у поле. На биту путь не виходь, там можлива погоня. Бiгла куди бачила, й тодi вже, як опинилася поза небезпекою, стала й засумнiвалася: а чи добре зробила, що втекла назовсiм? Може, слiд було сховатися десь поблизу, заждати, поки вгомониться той чорнобожий вельможа та й зустрiтись-таки з Прядотою. Гляди, це i ? той раб, що зна?, де Божейко. "А коли Прядота стане, а то й став уже на бiк вельможi? Чи не тому челядниця злякалася й сказала: "Втiкай i якомога далi", що певна була: Прядота зголосився прислужитися вельможи?.. - А-а, горенько! Який широкий свiт i яка тiснява в свiтi. Куди не поткнись, скрiзь чатують на тебе темнi сили". Постояла, пожалiлась сама собi i рушила полем у нiч. Верона лежала при рiчцi на диво барвиста й чепурна, а ще тиха й упокорена. Коли б не малиновi звуки церковного дзвону, що злiтали над банею храму й мирно та лагiдно слалися долами, можна було б подумати, що цей жвавий та гамiрний позавчора город як утихомирився на нiч, так i досi спить, утихомирений. Анi вiслюкiв та мулiв на вулицях, анi погоничiв при них. I пристанище дрiма? безгомонне. Застигли при березi лодi?, не видно й рибалок при лодiях. Не iнакше як свято сьогоднi i то велике, мабуть, коли так надiйно упокорило все i всiх. Миловидна невiльно спинилася перед тi?ю тихою благодаттю й замислилась: iти чи не йти зараз у город? Година не така вже й рання, та хто слухатиме ?? там, чужу й сторонню, коли йде вiдправа, коли в усiх на мислi свято? Чи не лiпше перепочити на тихiй i безлюднiй околi?? Мiсце он яке пригоже. I вода стiка? зi скелi, ? де умитись, ? де й напитися. Бо перепочити все одно треба. Всеньку нiч проблукала безпуттям, перетривожилась он як, а переболiла ще бiльше. Коли ж до города нема? потреби спiшити, так i вдi?: нап'?ться води, зми? з себе пiт та пилюгу й перепочине. Вода ледве сочилася зi скелi i тут, у пiднiжжi, натрапивши на виступ, збiгала цiвкою. Та дарма, пiдставить руки, пожде, доки набiжить у жменю, i вми?ться. Зате холодна яка, аж дрижаки йдуть тiлом. Хлюпалась та й хлюпалася бiля скелi, i тiльки тодi вже, як освiжила вид, груди, змила пiт iз рук, порох iз нiг, схилилась над цiвкою й напилася досхочу. "Ну ось, - сказала сама собi, - знову прибула сила, як i там, пiсля купання в рiчцi". Розглянулась i зачудувалася. Чи це не капище часом? I трава бiля скелi уходжена, i зрiзи-колони стоять он пiд деревами. Хоча такого не може бути: тут живуть християни, у них нема? капищ. Подивувавшись i нiчого не втямивши, пiшла мiж дерева, прослала на травi брачину й прилягла на нiй. А вже як прилягла та склепила повiки, втома нагадала про себе: наслала сон-дрiмоту й примусила скоритися тiй солодкiй спокусi. Чи довго спала, не вiда?. В усякiм разi, коли почула гомiн людський, не сполошилася, як полохаються наляканi, i не одразу збагнула, що то вже не сон. Коли ж втямила: вона не дома, за нею можлива й погоня, лупнула очима й схопилася, а схопившись, знов мусила никнути до землi: бiля скелi, там, де било цiвкою джерело, юрмились жiнки й змочували водою оголенi груди. Тi з них, що встигли змочити вже, схилялися й набирали в маленькi бесаги вимиту водою кам'яну потерть. Хрестились та кланялись, обернувшись до скелi, й уступали мiсце iншим. - Доброго ранку вам. - Миловида тодi лиш вийшла з зарослiв i нагадала про себе, як жiнки завершили обмивання й стали погомонiти. - Що то ?? - показала на скелю. ?? не розумiли, певно. Обернулися на голос, дивляться вивчаюче. - Хто ти? - поцiкавилися зрештою. - Дiвчина з антiв. З-за Дунаю я. - Анти, анти, - чи то пригадували, де чули це слово, чи пояснювали тим, хто не чув. - Що то ?? - вдруге показала Миловидка на скелю та на джерело, що спадало зi скелi. Не ховалися зi сво?ю та?ною, заходились пояснювати, а пояснюючи, показували вгору. Миловидка приглянулася до верхiв'я скелi й тепер тiльки помiтила: джерело било з жiночих грудей; кам'яних, одначе примiтне окреслених у каменi жiночих грудей. Пересвiдчились певно: дiвчина зрозумiла ?х, i чомусь зрадiли. Зрештою старша з них пiдiйшла i взяла Миловиду за руку: - Ходiмо, - запрошувала. - Там, - показала рукою, - ? анти. Дiвчина не зважувалась довiрятися пiсля всього, що пережила минуло? ночi, та й не довiритися теж не могла. Там, куди кличуть, ?, кажуть, анти. А коли ? анти, ? й сподiванка розшукати нарештi Божейка чи бодай довiдатися, де ?? Божейко. ХХV_ Такого велелюддя i такого крику та гаму не бачив i не чув батечко Дунай з тих давнiх-прадавнiх часiв, як тирлувалися на його берегах, а потiм правилися через усю широчiнь готи, як тлумилося тут ще велелюднiше i не менш жадiбне на людську крiвцю асiйське плем'я персiв. Он як потемнiла рiчкова голубiнь вiд коней, що йдуть уплав з ромейського на слов'янський берег, вiд людей, що тримаються коням за гриви й правлять ?х туди, де бiлi? пiсок i ? сподiванка вийти з води, перепочити. А то ж тiльки кiннi рушили на свiй берег i далеко не всi. Скiльки товару пасеться он на цiм боцi, скiльки навантажених ромейським добром возiв сто?ть i чека? на плоти, що ?х мають пригнати з слов'янського берега тi, що пiшли вплав першими. Зором не охопити усе те добро, а правити через таку, як дунайська, воду доведеться не день i не два. Князь не вельми турбу?ться тим, певен, сво? добро мужi не уронять. Не затим вони брали його мечем та охороняли в путi, щоб потопити в Дуна?. А проте не поспiша? переправлятися на свiй берег. Хоч роме? й вийшли назустрiч слов'янськiй ратi, коли побачили, що рать та зайшла надто далеко, хоч вони й сплатили все, чого зажадав князь Волот та його во?води, ба навiть цiлували хрест i присягалися на хрестi, що доки тече мiж слов'янською i ромейською землями Дунай, а в небi свiтить сонце, свавiлля привiдцiв ромейських легiонiв у Фракi? не повториться, - на те вони й роме?, щоб обiцяти i не дотримуватись обiцянок. Адже був iз ними твердим i незговiрливим у розмовi-перетрактицi?. Сказав: платiть удвiчi бiльше, анiж мали платити в обiцяне лiто, та й став на тому. I кректали, i лестились, благаючи поступитися, дарма, чув за собою силу, бачив ромейську безвихiдь i не поступився. Тепер кусають та й кусають, видно, пальцi, а кусаючи, можуть i передумати. Чи на те, щоб погромити захоплених переправою во?в, потрiбна велика рать? Навiть тi??, що ? по фортецях Мiзi? й Фракi?, вистачить, коли вона буде кiнна. Аби не ризикувати, подiлив добуте в роме?в золото на п'ять кiп: одну - дулiбам, другу - полянам, третю - уличам, четверту та п'яту тиверцям яко потерпiлим вiд ромейського нашестя, взяв вiд привiдцiв племiнних ратей обiтницю дiлити здобич по закону: окремо - на привiдцiв, окремо - на мужiв, окремо на во?в i тих, що не повертаються з походу, упали мертвими в сiчах, та й послав усе те з надiйною охороною на свiй, слов'янський берег. Все iнше може переправляти та й переправляти тепер. - Княже, - над'?хав у супроводi кiлькох дулiбiв Iдарич. - Слу, сподiваюсь, робити тут бiльше нiчого вже. Як тiльки буде плiт чи повернуться лодi?, подамся, мабуть, на свiй берег. - Вiльному воля, достойний. Не певний, що з ромеями не буде вже розмови, та коли й буде вона, розмовлятимемо не iнакше як на мечах. - Не посмiють. Не до того ?м зараз. Казав же: ув'язли у вiйну з вандалами. - На те й уповаю. Одначе на тiм березi жди на мене, Iдаричу. - Ано, ждатиму. Ми ж домовлялися про це. Путь ?хня з роме?в була неблизька. Доки доправилися до Дунаю (а йшли, обтяженi товаром, не швидше, нiж iшов товар), усе обдумали й про все домовилися. Дадуть воям, як завжди давали пiсля щасливого завершення ратно? виправи, три доби на пир та привiлля, хай обмiняються братницями, воздадуть хвалу боговi грому i вiйни - Перуновi, згадають тих, що йшли i не йтимуть уже, та й пiдуть кожен сво?ю дорогою: поляни та уличi в сво? землi, дулiби та тиверцi - в сво?. Коли б певен був князь Волот, що во? послухаються його, з iншою речницею звернувся б до них там, на пиру. "Братi?! - сказав би. -Коли ще зiйдемося так, як зiйшлися нинi? Складаю вам за те, що йшли за князем i нiде не ослухалися князя, що були воями й мужами у всеслов'янськiй виправi супроти роме?в, бились яко тури й верта?те до осель сво?х уславленими, - складаю за те щиру дяку i низько кланяюсь. Водночас же й кажу: розгляньтеся довкруж i зважте: чи надовго йдете до жон i дiтей сво?х, коли йдете, не довершивши початого в передлiттi дiла? Роме? не дотримають укладеного з нами ряду, коли знатимуть: земля наша, як i колись, вiдкрита для них, вежi нашi не стали достойними стражницями в Подунав'?.. Кладiть, братi?, мечi у пiхви, та берiться за кельму, заступ i сокиру". Та в тiм-то й ба, що не певен вiн у тiм послуху. Не так вони жадають бути вдома i не так чекають на них оселi, дiла бортнi та ролейнi, аби погодитися й лишитися в Придунав'? заради веж та гридниць при вежах. Усе те доведеться вiдкласти до наступного лiта, а може, й покласти на тих, кому пообiцяв землi у Подунав'?. Переправлялися в тiм самiм мiсцi, де переправлявся кiлька седмиць тому й Хiльбудiй. Дунай тут широкий i не такий уже й тихий, зате пiдступи до нього обжитi й торованi, лiсу для плотiв доста, i лiс зовсiм поруч. Рубають во? i день, i нiч, а плотiв настачити не можуть. Возiв, вважай, утричi бiльше, анiж було тодi, як iшли за Дунай. А скiльки тварi всяко?, рогато? i не рогато?. То - найбiльший клопiт i найбiльший труд при переправi. А що вдi?ш? Товар - ратний набуток во?в, i вiн, князь, не смi? нинi перечити воям, тим паче ставати на перепуттi. Страх, що нагнали походом цим на роме?в, нагнаний не кимось iншим - ними. - Скiльки днiв потрiбно на те, щоб переправити усе, що тирлу?ться тут? - над'?хав i поцiкавився в мужiв, котрi клопоталися переправою. - Не вiда?мо, княже. Коли переправимо бодай третину, скажемо. - А що, ? потреба поспiшати? - зачув ту розмову й запитав, стишуючи голос, Вепр. - Та нi, тако? потреби не бачу. - То ?дь, княже, на свiй берег. Ми й самi упора?мось. - Рано, во?водо, бути спокiйним i йти. Доки не буде там бiльшiсть, мушу лишатися й пiклуватись долею ратi сво??. Князь у сiчi ма? бути перший, при вiдходi - останнiй. Таборище на лiвiм березi Дунаю обирав Стодорко. Далеко погнався вiд рiки, зате вибрав, зда?ться, те, що треба. Конi пастимуться на галявинах по один бiк табору, худоба - по другий. Мiж табором i пасовиськом - лiс та й вода поруч: усi три галявини виходять до чистого й прохолодного озера, такого потрiбного всiм i такого жаданого пiсля походу. Тривав вiн не день i не два - кiлька седмиць, а ратний труд - нелегкий труд, не раз примушував втирати i пiт, i кров. Тож хай потiшиться тепер люд прохолодою, хай вiдчу?, що то за принада - дозвiлля та привiлля. - Княже, -пiдiйшов i нагадав про себе во?вода Гудима. - Маю речницю вiд полян i Ки?ва на полянах: за?хати, повертаючись у свою землю, до Тiри й на власнi очi побачити, що зроблено вже там. - Добре вдi?ш, во?водо, коли за?деш та нагада?ш будiвничим, най не моняються там, най поспiшають. Чув, що обiцяли роме?? Будуть вiднинi добрими сусiдами й вiдкриють для нас усi сво? торги та пристанища. Ма?мо зважити на тi обiцянки й прискорити спорудження свого морського пристанища i лодiй, здатних ходити по морю. - А князь не загляне разом зi мною до Тiри? --Я - потiм. Маю правитися до Черна й дати лад землi Тиверськiй. Одначе гiнцiв сво?х до будiвничого Рая пошлю. I речницю велю переказати йому: най буде спритний та вдатний в дiлах будiвничих. Волот розглянувся i, побачивши Вепрового Боривоя, того завзятого й кмiтливого отрока, що он як прислужився слов'янськiй ратi в Анхiал? й по сутi вирiшив сво?ю ратною бу?стю долю сiчi за Анхiал, звелiв покликати його до себе. - По завершеннi пиру, - повелiв, милуючись молодечою статнiстю отрока, - пiдеш разом iз во?водою полянським до Тiри. Повезеш мою речницю будiвничому Раю, вiд нього ж привезеш його. - З усi?ю сотнею маю йти? - Та нi. Вiзьмеш десяток iз сотнi, доста буде. - Слухаю князя. Чемно вклонився сво?му повелителевi й пiшов. Якийсь навдивовижу твердий i певний був у ходi. А ще до замилування звабливий. "Тра' буде поговорити з Вепром, - гадав князь, дивлячись услiд молодцю. - Може, й сьогоднi, за трапезою, маю вибрати нагоду й сказати йому: коли не поспiша? уводити в злюб сина, най зачека? на Злату. Видужа? Богданко - по?дна?мо його Зоринку з Богданком, не видужа?, най Боривой бере злюб зi Златою та й буде тиверським князем по менi. Отрок вiн он який вiдважний та острий на мислi, з нього гарний буде во?вода i князь". XXVI_ I вдоволена була Миловидка, що натрапила зрештою на лодiю, котра доправить ?? до сподiваного пристанища, i сум та жаль не могла прогнати з серця. А настав час прощатися з землею, на яку покладала он якi надi?, i зовсiм засумнiвалася: чи добре робить, що поспiша? прощатися? Адже ?й не сказали: "Анти, яких тут бачила, всi". А коли серед тих, кого не пощастило побачити, i ? ?? Божейко? Що тодi буде? Вертатиметься, не розшукавши його десь-iнде, назад? На те ж анi солiд, анi само? ?? не стане вже. Боги всесильнi, боги всеблагi! Пощо кара?те ?? так немилосердно? Коли долала кам'янисту путь вiд Венецi? до Верони, потiм - вiд Верони до Венецi? та все пiд чужим небом, та все пiд спекотнявим сонцем, гадала, не стерпить муки, що випала на ?? долю. Як утiкала, перестрахана, вiд вельможi та бiгла, куди очi дивилися, теж думала, що лусне вiд страху та розпуки. А що тi страхи i що та мука, коли порiвняти ?х iз мукою, що ма? нинi? Чи то можливо: он скiлькох антiв розшукала в чужiй землi, а Божейка нi; називала його на ймення, малювала, як умiла та як могла, а всi, у кого питалася, дивилися на не? порожнiми очима i нiчого не казали. Нiби одурманено ?х. Навiть цi, останнi, що з ними звела жiнка з Верони, те й робили, що знизували плечима та розводили руками: не бачили, не зна?мо. Так нiби ?? Божейко - голка в сiнi, нiби такий, що його можна не помiтити. Усе пригадали: i як налетiли на ?хню весь роме?, як пов'язали та гнали до Дунаю, потiм переховували в пристанищi Одес, пакували в лодi? та везли за тридев'ять земель, а чи був серед них Божейко, не знають. Та в ?? Божейка ж одного на весь бiлий свiт блакитнiшi за небесну блакить очi, осяйнiша, нiж Хорс у небi, усмiшка. Таж той Божейко такий доброликий i такий ставний, що другого такого на весь бiлий свiт не знайдеш! Скiльки дивилася на висмалену сонцем землю, стiльки й жалiла, що так обiйшлася з нею та земля. Пливла до не? - вiрила й надiялась, вiдплива? - не ма? анi того, анi другого. Бо де, справдi, шукатиме Божейка, коли не знайде i в Фессалонiцi, на яку, як i на Верону, вказували ?й очевидцi розпродажу тиверцiв у Нiкополi? Доки бачила обриси землi, доти й трималася думкою за не?. А згубила ?х за овидом - i зовсiм не знала, що ?й робити. Кругом море. Що воно дасть, якою поживою винагородить ?? спустошене серце, коли саме пустельне з пустельних? Зiтхнула й пiшла на визначене ?й у лодi? мiсце. А вмостилася та прилягла на бесагу, одразу ж вiдчула, як дола? ?? втома. Не противилася. Та й чого мала б противитись? Тепер ?й тiльки й вiдради буде, що сон. Натомленi завжди сплять мiцно, а натомленi горем - i поготiв. Тож Миловида як втратила ниточку, що ?днала ?? зi свiтом, одразу й розтанула в тому свiтi. Не чула вже нi гомону моря, нi голосу кормчего, нi прохолоди, що огорнула з настанням ночi лодiю, усiх, хто був на лодi?. Була й не стало ??, i хто зна?, як довго не було б ще, коли б не об'явилася бабуся. Стояла на порозi ново? оселi, тi?? само?, що мали поселитися в нiй аж тамтого передлiття, й кликала до себе. Голосу ?? не чула, та по тому, як махала, неважко було догадатися, таки каже: "Ходи сюди, внучко!" Не тямить, чому не хотiла коритися старiй, однак не корилася. Лежала на узлiссi серед буйнотрав'я й усмiхалася. Тодi бабуся сама пiшла до не?. Не гнiвалася, була, як завжди, добра i милостива, та, наблизившись, спитала все-таки: "Ти чом не слуха?шся?" "Я тут буду, - сказала ?й. - Тут так лепсько". "Гада?ш?" "А чом би й нi?" "Поглянь", - кивнула головою. Миловида подивилася в той бiк, куди показувала бабуся, й занiмiла: до не? плазував гад. Великий i жовтобрюхий, а очi... очi мов двi жарини, горiли бажанням, ба не так бажанням, як жадобою. I хотiла пiдвестися та втекти, поки не пiзно, i не могла: гад мовби прикував ?? жаринами-очима до землi. "Бабусю! - крикнула не сво?м голосом i прокинулася вiд ляку а чи вiд холодного доторку гадючого тiла. Лежала й дивилася перед себе, мабуть, не вiрила, що не спить уже: до не? справдi скрадався хтось, лiз до пазухи, де лежали солiди, золото, i шкiрив, потiшаючись, зуби. - Мамцю! - крикнула не сво?м голосом та й пхнула вiд себе татя, кинулася до лазу, де - бачила - сiрiло в отворi свiтанкове небо. На ?? крик збiглися тi, що пильнували за вiтрилами, були за кормчих чи допомагали кормчим. Не забарився об'явитися й навiкулярiй. - Що сталося? - Дiвку налякав хтось? - Хто? - Зараз довiда?мося. Вони спустилися вниз i поставили перед навiкулярi?м татя. - Умгу, - сво? щось ствердив навiкулярiй. - Зновувзявся за сво?, Хрисантiю? Ти ж присягався, христа цiлував. Винуватий тупив донизу очi й мовчав. - Надiти вериги й тримати до ранку пiд наглядом. Суд був на диво короткий i невелемовний. Не питали татя, чого вiн лiз до дiвки, не питали й дiвки, чо го хотiв вiд не? тать. Те, мабуть, i без допитiв знали. Зате спитали i не раз, як посмiв вiн, Хрисантiй, порушити закон моря: всякому, кого команда бере на лодiю, гарантована безпека i недоторканiсть з боку кожного члена команди, як i порятунок на випадок якогось нещастя. Та вiдповiдi не почули. - Повторюю, - хмурився навiкулярiй. - Ти знав цей закон? - Знав. - Чому ж порушив його? Чому зганьбив мореходiв i стяг, пiд яким плава?ш? Звинувачений хилив донизу голову й мовчав. - Який буде присуд? - запитав навiкулярiй у команди. Тепер нiмувала команда. - Хрисантiй вдруге пiшов супроти свята святих у побутi мореходiв. Який буде присуд? - Та який, - вийшов наперед один iз найстарiших у командi, - вiддати на суд моря. - Необжито? землi у морi чи таки моря? - На суд моря, - пiдтримала старого й команда. Миловидка не розумiла, що то за присуд, одначе по засудженому бачила: вiн не з тих, що можуть бути при?мними. - Може... - похопилася й простягла до суддi руку. - Може, не треба так? Вiн же не обiкрав мене, тiльки хотiв обiкрасти. Для всiх то була, мабуть, новина i неабияка. - Отак навiть? - перший стямився й запитав навiкулярiй. -Тодi й мови не може бути. За борт! З татя зняли вериги й дали можливiсть помолитися. Та замiсть того, щоб звертатися до бога, Хрисантiй обернувся до навiкулярiя. - Хотiв би знати, як далеко до берега i де найближчий берег? - Отам, - показав навiкулярiй. - А про вiдстань лiпше б тобi не питати. - Та нi, скажи. - Не менше сотнi стадi?в. Тодi вже, як став край борту, перехрестився Хрисантiй i стрибнув у воду. Вiдстань мiж ним i лодi?ю помiтно зростала, а Миловидка все дивилась та й дивилася в той бiк. I що довше дивилася, то бiльше страхалася. Бо це ж таки через не? все ско?лося. Хай нiчим не завинила перед тим Хрисантi?м, а не було б тут ??, не було б i суду над ним, не сталося б того, що сталося. Йой, боженьки, який жорстокий свiт i якi ? люди на свiтi! Таж там, у Випалi, за такi провини спускають всього лиш ногавицi, дають кiльканадцять пуг, найгiрше - букiв та й кажуть: "Жий i надалi будь розумнiший". XXVII_ Давно вiдгримiли бубни, вiдгули перегудницi, вiдспiвали пипели та сопелi; не чути в княжiм теремi й гуку та гаму гостей - тих, з якими пирував там, у Подунав'?, пив-гуляв i тут, у Чернi. Тиша настала незвична й водночас бажана, така бажана, що навiть прохмелившись та добряче виспавшись, не мав бажання полишати ложа. "Заждуть, - сказав сам собi i лiг ниць. - Чи мало поту утер сього лiта заради люду i князiвства, най заждуть тепер, бодай седмицю, коли не двi". Так i поклав собi: спочиватиме кiлька днiв тут, у Чернi, потiм забере Малку, дiтей i подасться з ними до Соколино? Вежi, потiшить усiх батькiвською присутнiстю i себе потiшить ?хньою - дiтей, жони, матерi. Бо таки стомився в походi i таки скучив за всiма. Ано, таке вiдчуття, нiби цiлу вiчнiсть не бачив. Лежав ниць - думав, перевернувся горiлиць - знову тiшився, присутнiстю здорового духу в здоровому тiлi i думав, аж поки не спинив той утихомирений потiк його думок раптовий скрип дверей. Обернувсь на нього й осмiхнувся вдоволено. - Ти, Миланко? - Я. Чи до татуня можна ввiйти? - Заходь, дитинко. Заходь та розказуй, як ся мала тут, чи здорова була? Пролопотiла нiжками й миттю опинилася в ложi, поруч iз татом. I горнулася до нього по-дитячому щиро, i обiймала, як може обiймати тiльки щедра серцем дитина. - Скучала за татом? - Вельми скучала. Так вельми, що йой! Розказувала та й розказувала, як довго не було його, як вона ждала-виглядала та вболiвала, що пiшов i нема?, а князь слухав тi щирi словечка i тим часом думав: вiд кого вiн чув оте "так вельми, що йой"? Таки вiд Миланки? Ба нi, i вiд Миловидки теж. Заприсягтися може: його Миланка i лiпотою тiлесною, i серцем-вдачею, мов двi краплi води, схожа на Миловидку. Чи не тому вiн i прихильний до сво?? найменшо? бiльше, нiж до будь-кого в родинi, що вона схожа на Миловидку? - Ну, а як ся почувала? - Зле ся почувала, татку. - Чом так? Хворiла? - Не хворiла, а все ж зле ся почувала. Бо знала: татко пiшов на брань, матиме сiчу з ромеями, i, може, не одну, а то мала втiха. - Правда твоя, - горнув до себе доню й знову думав, яка вона йому рiдна з рiдних, ця дитина. - То мала втiха: iти на смерть i жадати чи??сь смертi. Волiв би з тобою бути, мала моя потiшнице, слухати речi тво? медовi, бачити позирк очей чистих та ясних, осяйних та ласкавих. Анiчого не хотiв би, окрiм цього, чу?ш? - Чую, татку! I вже не пiдете вiд мене, еге? - Коли супостати, що за Дуна?м, не покличуть, нiкуди не пiду. Обiймав i голубив, милувався ?? кучериками й знову голубив. Та втiшався голублячи, та уявляв, яка вона буде, Миланка, коли матиме не п'ять, а всi п'ятнадцять чи й шiстнадцять лiт. "Яко Миловидка", - сказав, не вагаючись, i пригасив нараз радiсть свою, а пригасивши, замислився. Де то вона ? зараз.. Миловидка? Чи повернулася до Випалу, чи все ще ходить свiтами? Пiшла-таки, пiшла, куди очi дивилися, а до Черна не завернула, бач. Цура?ться чи всього лиш бо?ться? "Може, то й добре, що пiшла десь, а не до Черна", - ста? на думцi Волот, i не встига? пояснити сам собi, чому добре, що Миловидка обминула Черн, як знову прочинилися дверi i на порозi вирiс челядник. - Чи князь дозволить? - Що трапилось? - обернувся на його голос. - ? така нагальнiсть? - Прибули слн вiд уличiв, хочуть бачити князя. Ма?ш. Натiшився споко?м, натiшився й дiтьми, - уже прислали слiв. Одначе чому уличi? Чи давно бачився з ними? Чи мiж уличами й тиверцями можуть бути такi завеликi незгоди, щоб слати слiв? Не вiрив тому, через те менш за все бентежився. Якась марниця, гадав собi. А вийшов - i змушений був iнше думати: перед ним стояли вчорашнi побратими, тi, з ким ходив на роме?в i брав Ульмiтон, Анхiал, одначе стояли не такi, яких бачив у походi чи на пиру по сiчi: були похмурi, нiби мали його за свого врага-супостата. - Щось сталося, Буймире? - Сталося, княже, i сталося вельми непригоже. Чи не ти кликав нас до роме?в i казав, кличучи: "Будьмо ?динi, як i ? ?динi вiд батька-матерi?" А як оберта?ться на дiлi? - Не розумiю тебе, муже. Я, зда?ться, не давав пiдстав мислити про вза?мини мiж тиверцями й уличами iнакше. - Ти, може, й не давав. А чому дають пiдстави мислити так тво? дружинники? - Хто саме? Коли i що вчинили? - Син во?води Вепра Боривой укупi з татями сво?ми вдерся в оседок на уличах i взяв гвалтом доньку старiйшини Забрала. А окрiм того, пролив кров нашого племенi: забив брата тi?? дiвчини i його побратима, котрi стали на захист гвалтовано?. Оце так новина! Вдерлися ватагою до уличiв i гвалтом взяли дiвку, забили двох мужiв. I хто вчинив таке: Боривой, той самий Вепрiв синок, на якого покладав он якi надi?, послав iз речницею до будiвничого в Тiрi. Та невже ж вiн посмiв переступити дане князевi слово й бути таким свавiльним? - Може, ви помилилися? Може, хтось iнший вчинив отой гвалт? - Татi спiйманi. Прийшли сказати князевi: завтра суд. Аби тиверцi не думали, що каратимемо за марницю, най пришлють сво?х людей та послухають, за що кара?мо. Уличi обернулися, щоб iти вже, та князь був проворнiший i поспiшив затримати ?х. - Стривай, Буймире. Навiщо ж так: одразу й суд, одразу й кара? Чи це перший на?зд? Чи кара - ?дина можливiсть примирити сторони? Може ж, у молодця була домовленiсть iз дiвкою? Може, у них йшлося до злюбу? - На гвалтiвниковi кров i смерть мужiв, серед них - i брата погвалтовано?. А за кров i смерть у нас, сам зна?ш, платять кров'ю i смертю. - Знаю. I все ж будьмо розсудливi, Буймире. Тi, що дозволили собi гвалт, у вас, яка ? потреба поспiшати? Я знаю того отрока. Гарячу голову ма?, то так. Та вiн - кмiтливий i мужнiй серцем, з нього може вирости великий муж, опора всi?? землi слов'янсько?. Це завдяки його одвазi пробилися ми в Анхiалi до ворiт i взяли ту недоступну твердь. На це не можна не зважати. Отож i кажу: судити треба, та не пiд гарячу руку i не тим, хто вола? про помсту. Видiлiть п'ятьох старiйшин ви, видiлимо ми, най зберуться купно й дознаються, яка вина на тих, що вторглися та вчинили гвалт, чим мають платити за не?. - Я казав уже, - стояв на сво?му муж iз уличiв: - Кров змива?ться лише кров'ю, а за смерть платять смертю. - Була ж погоня, була, мабуть, i сiча, а в сiчi хто зважа? на здоровий глузд? Немало доклав зусиль, аби переконати уличiв не поспiшати з судом, i таки домiгся свого: Буймир зголосився пождати тиверських старiйшин, а вже рада старiйшин вирiшить, хто i як судитиме. То давало час, а час - надiю. Поки се да те, вгамуються серця покривджених, стане твердiшим розум. З людьми ж, в котрих тверезий розум, простiше дiйти згоди. I все ж князь Волот не став покладатися лише на здоровий глузд уличiв. Звелiв покликати во?воду Вепра, а вже з Вепром думатиме-гадатиме, як врятувати життя тому шибайголовi. Мав намiр говорити з сво?м во?водою як батько з батьком i побратим iз побратимом, та сталося непередбачене: Вепр спершу лише зблiд, довiдавшись, де його син i що чека? на його сина, далi й зовсiм стерявся, а стерявшись, утратив всякий глузд. - I то все, що ти робиш, княже, аби порятувати мого сина? - Не все, та почати мусив саме з цього. Важливо виграти час. - Час справдi потрiбний, однак не для того, щоб змагатися з уличами на словесах. Поки кликатимемо старiйшин, поки збиратимуться та правитимуться до уличiв старiйшини, слiд вломитися кiнно на подвiр'я, де сидить Забрало, й вихопити з його рук Боривоя, усiх, хто з Бориво?м. - Ти що, - спокiйно, одначе й твердо заперечив князь. - Пiдеш брати силою i знову пролл?ш кров? Ти подумав, на кого хочеш зняти руку, чим усе те може завершитись? - Анiчим. Нападу поночi, обеззброю сторожу, заберу сина, побратимiв його - та й був такий. - Гада?ш, оберiгатимуть абияк? - Та най як хочуть, так i оберiгають, сина я й з-пiд десяти запорiв добуду. - Отож-бо й ?. Не забувай, во?водо: уличi ходили разом iз нами на роме?в, вони - нашi кревняки. Чи з тебе мало тих ворогiв, що за Дуна?м, хочеш мати ще й тут, за Днiстром? То розбрат, во?водо, а розбрату мiж братами-слов'янами не тiльки князь Добрит, я сам не потерплю. - Були побратимами i кревняками, нинi перестали бути. - А хто винен? Вепр заметався в оселi, мовби загнаний звiр у граждi. - Менi байдуже зараз, хто винен! Одне знаю: синовi загрожу? смерть, i я все маю зробити, аби порятувати його. - Я не менше вболiваю за Боривоя, нiж ти, во?водо, - утихомирював його князь. - Коли хочеш порятувати його, ось моя рада: бери добутi в ромеiв солiди й скачи у супроводi надiйно? охорони до вiтця покривджено? дiвчини. Скiльки скаже, стiльки й плати вражди, коли пристане на те, щоб вiдкупився солiдами. А не пристане, прався звiдти до князя уличiв i благай не карати Боривоя за на?зд i розбiй на горло, пошлешся на мо? ревне заступництво i умовлятимеш обмежитися вирою, а то й дикою вирою. Знай: крiм старiйшин i солiд нiщо не поряту? Боривоя. Бачив: Вепр не вельми вiрить тому, що чу? з княжих уст, та якась схожа на сподiванку думка бродить уже в ньому. Тож i не гаявся: радився зi сво?м во?водою, кого з старiйшин слiд послати, на його думку, до уличiв, казав, то золото нерiдко ма? бiльшу вагу, анiж жадання кревно? помсти, i лестив Вепровi, i запевняв Вепра, аби лиш погодився на перетрактацiю з уличами i не наробив ще бiльших, анiж син, дурниць. XXVIII_ Бабуся Доброгнiва правду каже: бiда й ведмедя вчить мед iз дупла дерти. Колись твердо знав: тане снiг - йдеться до передлiття, вста? з-за Днiстра сонце - почина?ться день. Тепер, коли не бачить i не ма? тi?? твердостi, мусить думати й дошукуватись, як розрiзняти тi одмiни. Передлiття вiд лiта, лiто вiд полiття чи передзим'я простiше. Як i день вiд ночi, до речi. А як одрiзнити ранок вiд полудня, полудень - вiд надвечiр'я? Он скiльки днiв та ночей минуло вiдтодi, як постигла його обида, а не може наловчитися i знати, коли i що ?. Було ранн? передлiття, було й пiзн?, настало пiсля них справжн? лiто, за лiтом - полiття, передзим'я, зима, знову передлiття i знову лiто, а вiн все темний та й темний, для нього свiт доступний лише через тепло i холод, нiмотнiсть чи звуки. Тому й стара?ться розрiзняти його та пiзнавати бодай так. Зна? вже: сто?ть в оселi та поза оселею цiлковита тиша - надворi нiч, подав зненацька голос пiвень чи крикнув зловiщий - все одно нiч, тiльки йдеться до ранку. А заспiва? несмiливим, хоча й при?мним голосом пташка в лiсi чи на деревi пiд оселею-теремом - то вже свiта?, незабаром вийде з океан-моря ясне сонце й пробудить до життя землю, усе, що ? живого на землi. О, те пробудження вiн не тiльки почу?, сповниться ним, а сповнившись, заяснi?. Бо бачив колись i може уявити собi, як тане туман на узлiссi i як виходять з того туману, нiби люди з води, дерева, такi зеленi та свiжi пiсля вранiшньо? купелi i такi веселi пiд скiсним промiнням сонця. Згодом потягне з долини вiтром, загра? на нивi хвиля й побiжить вiд краю до краю, спершу лiнькувато-несмiлива, далi веселiша й веселiша, часом грайливо-весела. Бiгтиме й гратиме, тiшачись привiллям, аж поки не розiб'?ться об лiс i не вкладеться край лiсу. "Отак i я, - сумно зiтха? отрок, - тiльки-но вийшов у свiт, набрав разгону в тому веселому свiтi - i вже пiдвернулось безлiття, спинило лет.. Грубо й жорстоко, чи не назовсiм спинило!" Так боляче зробилося вiд згадки про ту божу несправедливiсть чи так хотiлося урвати свою бiду, спершу перевернувся тiльки, потiм пiдвiвся i сiв у ложi. Тихо як у теремi й поза теремом. I душно. Чого тихо, зна?: нiч зараз, спить бабуся, спить ?? челядь, спить всенький свiт. А чого душно i млосно, не збагне. - Бабусю! Бабцю! - покликав стиха, сподiваючись, що стара не встигла заснути мiцно. Та бабуся не обiзвалася. "Хiба встати i вийти надвiр? Там свiжiше й привiльнiше, а виходити самому не вперше". Посидiв, повагався i таки зважився: спустив iз ложа ноги, пошукав ними виступцi i, взувши ?х, пiшов, тримаючись ложа, потiм - стiни, до дверей. Знав: цi, що ведуть з опочивальнi, вiдчиненi, а тi, що ведуть iз сiней надвiр, взятi на засув. Прибере його - i вже на порозi, пiд нiчним небом. Пiде знайомою стезею до дуба, сяде на колоду бiля змайстрованого челяддю столу й посидить пiд зорями, огорнутий нiчною прохолодою. I дверi вiдчинив стиха, щоб не чули соннi, i до колоди втрапив. А сiв, прислухався - i не вiдчув помiтно? одмiни: тут, надворi, теж було i тепло, i душно. "Це тому, що недавно звечорiло, - дума? отрок, - земля не встигла прохолонути. Одначе, - ловить себе на гадцi, - не спекою - парою обда? тiло".. Заувага та не довго лишалася загадкою: з далеко? далечини долинув до настороженого слуху гуркiт й одразу ж пояснив Богданковi: наближа?ться гроза. Ну, звичайно, як вiн забув: саме влiтку i саме перед грозою бува? млосно i душно. Пiти хiба до оселi, поки дощ не застав пiд вiдкритим небом? А чи варто? Бабуся всяк уже баяла його: вмивала зоряною i дощовою водою, виводила пiд вранiшнi i вечiрнi роси, велiла ставати пiд лiтню зливу, а пiд громову воду не виводила ще. Казала тiльки: Перун - Сварожич i Стрибог теж Сварожич; коли проноситься над землею гроза, один посила? з неба далекозвучне боже слово, мета? блискавки-стрiли i вража? ними все, що ? злого й порочногона землi, iнший приносить дощовi хмари, а з хмарами й живу воду, що нею винагороджу? землян царiвна Золота Коса, Ненаглядна Краса. Вона ж бо теж донька Сварога, батька всiх богiв, вона заодно з ними. Захоче зняти з нього, Богданка, темiнь-полуду й не ждатиме наступно? свiтло? п'ятницi, небере в свою десницю живо? води i бризне нею. Ту воду пiдхоплять вiтри, Стрибожi внуки, й понесуть на океан-море, а звiдти, разом iз дощовими потоками, - на землю. Гляди, саме зараз оце, коли Перун ганятиме мiж хмар, а вiтри знiмуть в усьому океан-морi шалену бурю, й станеться та жадане диво. Гляди, саме зараз i станеться! Пiдвiвся, обмацав хапливими руками стiл i рушив поза столом на подвiр'я - ближче до вiтру, що повiвав уже, ближче й до грому-гуркоту, що наближався та й наближався з далини. Чи йому, покараному здатнiстю бачити свiт i тiшитися бiлим свiтом, боятися гнiвного божого голосу? Таж бiльшо? кари на землi нема й бути вже не може! Хай бояться ?? тi, що мають багато, а то й усе, йому нема? чого боятися. Отож пiде на подвiр'я, пiде й за подвiр'я, пiд грiм i блискавицю стане, аби ближче до неба й того жадання-порятунку, що чека? з неба. Намацував ногами стезю i йшов, виставляв поперед себе руки, аби не наразитися на щось, i знову йшов. А вiтер не лише дмухав уже, налiтав потужно, рвiйно й кропив вид, очi прохолодними краплинами дощу. "Отак, отак! - радiв Богданко. - Будь дужий та рвiйний, боже Стрибоже, гуляй-розгулюй по всьому океан-морi, неси звiдти i краплини дощовi, i хвищi, i струменi-потоки. Гляди, принесеш iз ними й сподiвану живу воду, а та вода поверне очам мо?м найвищий дар богiв - бачити свiт земний i тiшитись свiтом. Чу?ш, Стрибоже, гляди, принесеш!" Не певен був, крешуть чи не крешуть у небi блискавицi, а проте догадувався: мають кресати. Он як гуркоче грiм, мало не щомитi стряса? небо, землю (то з одного, то з другого боку). А коли гримлять-перемовляються громи, мають кресати раз за разом i блискавицi. Такi ночi, казала бабуся, iменуються горобиними i бувають вони всього лиш тричi на всеньке лiто: тодi, як цвiте горобина, тодi, як червонiють на нiй ягоди, i втрет? - коли достигають. Бо то не просто собi дощовi й громово-бурянi ночi, то вселенське свято, торжество Неба i Землi з нагоди зачаття й визрiвання плодiв на улюбленому богами деревi - горобинi, тiй буйнолистiй горобинi, що ?? перенесли з небесних садiв, з самого острова Буяна всесильнi боги й тiшаться-милуються, що ?хн? дерево плодоносить i на землi... Тому й збентежений Богданко, через те й поспiша? так назустрiч дощу i бурi: коли ж_ тодi й сподiватися ??, благодатi божо?, як не в нiч вселенського свята? Ано, коли?! Саме нинi розпустилось до краю листя на горобинi, улюблене богами дерево стало темним, нiби хмара в небi, а зачервонiлi мiж листям ягоди - нiби жарини-блискавки, що спалахують у хмарах. Нинi в богiв свято, а боги, як i люди, щедрi в свята. Тож хай що буде, те й буде, а вiн, Богданко, не зляка?ться анi зливи, анi грому, пiде та й пiде назустрiч дощу i бурi, на зближення з громовою i, хто зна?, може, й живою водою. Он як лiпить уже та громова водиця у вид, он як лiпить! "Боже Свароже! - радiв дощовiй хвищi й не тямив, ? у нього пiд ногами стезя чи нема? стезi. - Ти всесильний i всеблагий. Надоум дiтей сво?х - царiвну Золоту Косу, Ненаглядну Красу, бога грому i блискавок Перуна, бога вiтру Стрибога - най зглянуться на мо? муки-болi, на калiцтво завiдома невчасне й передчасне та принесуть iз високо? високостi то? водицi, що б'?-витiка? з терема-свiтлицi, з-пiд ложа царiвни Золото? Коси, Ненаглядно? Краси. Аби упала на мо? вiченьки та оживила ?х. Чу?ш, боже, аби упала й оживила!" Хотiв було запевнити ще всесильного бога, що буде довiку вдячний йому за зцiлення-порятунок, та наразився тi?? митi на гiлля й жахнувся з несподiванки. На поодиноке дерево натрапив чи зайшов до лiсу? Поткнувся праворуч - гiлля, поткнувся лiворуч - теж гiлля. "Таки в лiсi я, - подумав. - Що ж робити? Як вибратися i втрапити на стезю, по якiй iшов?" Пробував ногами, виставляв поперед себе руки - стезi не було та й не було.. I лiс не розступався. Виходить, назад ма? йти? Постояв, зорi?нтувався i розвернувсь, а розвернувшись, пiшов. Таки справдi пiшов i на гiлля дерев не наражався. А стезi не було та й не було пiд ногами. Як же це вiн втратив ??, свого проводиря-повожатого? Захопився, благаючи богiв, та й забув, що треба буде й повертатися до терему? А певно, так. "Стривай, - сказав сам собi i спинився. - Коли я йшов до лiсу, весь час правився супроти дощу i вiтру. Тепер вони б'ють менi в лiву ланiту. Виходить, я iду не на бабусине подвiр'я, а не знати куди?" Постояв, помислив i розвернувся за вiтром. А розвернувшись, знову пiшов. "Коли не на подвiр'я, то на загорожу довкола подвiрницi втраплю, - потiшав себе. - А понад загорожею дiйду якось i до ворiт". Почув себе певнiше i заспiшив. А за мить-другу знову наразився на перепону i став. За цим разом нею виявилася власна думка: як же це вiн вiдвернувся вiд дощу i йде? А жива вода? Чи вона потрапить до очей, чи оми?-зцiлить ?х, коли йтиме за дощем? Нi, не затим вiн вирушав iз бабусиного двору, щоб вiдступати тепер. Обернувся й став супроти вiтру. А постоявши, завважив: коли не йти, дощ не так уже й потужно лiпить у вид, в очi. Варто йти, мабуть. Що буде потiм, байдуже, аби зараз лiпив у вiчi, та промивав ?х, та давав сподiванку, що таки очистить, таки проми?. Недовго i йшов: знов наразився на дерева. Поткнувся в один кiнець - гiлля, поткнувся у другий - теж гiлля, якiсь густi, непрохiднi хащi. "Я збився з путi, - подумав. - Зайшов до лiсу i збився з путi!" Мабуть, злякався i неабияк. Спершу тiльки поривався вийти з пастки й тицявся, пориваючись, в один, у другий бiк, далi спинився i крикнув, осилюючи зливу, а заодно i власний страх: - Бабусю!! Де ви ?, бабусю!!! ХХIХ Тиверськi старiйшини не з спiвчуття до закутих у вериги отрокiв i не з поваги до ?хнiх кревних твердо стояли на сво?му: карати винних у на?здi вирою, а не смертю. Вони на те й старiйшини, аби знати, що таке закон, а що раз на вiку дароване життя, яким ма? бути людський глузд, аби покарання за провину перед поконом пращурiв не переростало в безглуздя. Чи отроки вперше умикають дiвок i чи котрась iз них казала потiм: "Я хотiла, аби мене умкнули"? То правда, вони благають про помiч, коли не хочуть злюбу, одначе благають i тодi, коли хочуть. Пiдiть та довiдайтесь пiсля всього, хотiла чи не хотiла його донька Забрала. - З нас доста того, що вашi татi полiзли в чужу землю, забили наших кревних. - Молодечi бажання не знають обводiв. Покон дозволя? умикати саме в чужiм родi й ста? причиною як посягань на дiвок, так i смертi. - Хочете сказати: винен покон? - Так, i це хочемо сказати. Бо саме покон спонука? молодцiв добувати собi злюбну жону умиканням, велить кревним оружно обстоювати дiвку, коли ?? умикають, як велить i тому, хто умика?, обстоювати себе. Чи то, скажiть, не ? причина борнi? А де ? борня, там будуть i потятi. Тому й кажемо: негоже карати смертю лиш за те, що в молодих молодi бажання i що тi бажання взяли гору над здоровим глуздом. Старiйшини уличiв переглянулися. Видно було, вони похитнулися в певностi вимагати завериженим тиверцям смертi i тiльки. - Як же зарадимо цiй ворохобнi? Що скажемо старiйшинi Забралу i його доньцi? - Коли дiвка згодна, Боривой вiзьме ?? собi за жону. За потятих волостелин Вепр сплатить вражду. Старiйшини довго радилися, та небагато врадили. - Послуха?мо, що скаже вiтець покривджених, - мовили тиверцям. Забралу не просто переповiдали, з чим прийшли на судну раду до уличiв поважнi старiйшини землi Тиверсько?, його старалися переконати: приставай на ?хню раду, iншо? годi шукати: сина все одно не повернеш уже, а доньцi тво?й треба якось жити в свiтi. Та де там, аж позеленiв Забрало, чуючи ту раду. - Ви хочете примусити мене, батька, що втратив улюбленого сина, вiддати доньку на потiху вбивцi? Хочете, аби сестра брала злюб iз татем, на руках якого кров ?? брата? Нiколи! Чу?те, мудрi старiйшини: нiколи! Зголошуюсь на одне: дружинникiв, котрi пiшли за сво?м привiдцею i не забруднили руки кров'ю, тиверцi можуть викупити, заплативши виру. Всiм iншим - смерть. I люта, така, котру не лише татi, дiти ?хнi пам'ятали б i до десятого колiна! - То невелика втiха - мста, - поспiшили напоумити його старiйшини-тиверцi. - А коли й утiха, то лише на час. Чи варто заради тi?? митт?во? втiхи сiяти й без того часту в наших землях гостю - смерть, не брати на карб того, яка доля чека? дiвку, котра була вже умикана й не знати, якою повернулася з чужих рук? Боривой уподобав ?? давно i вельми, обiця? бути гарним мужем тво?й доньцi. - Дарма. Не так мав би брати, коли хотiв узяти. - Молодече бажання длюбу - безумне бажання, вiд нього годi чекати розважливостi i глузду. Вiзьми на карб i те, достойний родаку, що земля слов'янська потребу? та й потребу? людей мужнiх, витязiв на боролищах. А Боривой i ? такий витязь. Ти був у задунайськiм походi, ма?ш знати, як прислужився цей отрок всiй слов'янськiй ратi, коли брали на меч i сулицю Анхiал. Чи то така дрiбниця, аби не зважати на не?? Чи таких, як Боривой, багато серед нас, аби вимагати ?м смертi? Хто зна?, може, з нього буде найславетнiший муж землi слов'янсько?! - А з наших не були б? - вхопився за ту згадку Забрало. - Я на свого сина меншi покладав надi?, анiж ви на цього татя? Хто оплатить менi тi сподiванки? Вепр? Нi, старiйшини, вира не зарадить мо?му горю. Тiльки смерть убивцi здатна погасити вогонь мсти i злоби, що роздира? менi груди. Тiльки смерть! Хотiлось гнiватися на нього, казати: мста - не найлiпший суд, та як скажеш, коли вона - один iз найдiйовiших поконiв землi слов'янсько?, коли на нiй стояв i сто?ть слов'янський свiт. Тож i промовчали старiйшини, i те мовчання вирiшило долю тиверських отрокiв: трьох iз них засудили до страти, всiм iншим дозволено викупитись, коли мають за що. Князь Волот тiльки засмучений був тим вироком, а Вепр i зворохоблений до краю. Нiби навiжений, влетiв до терема й не став зважати анi на княгиню Малку, анi на те, що розмовля? з князем. - Чув, що вони врадили? - Чув, во?водо, як не чути. - То, може, тепер хоч даси менi бодай сотню дружинникiв. Ще не пiзно, налечу вихорем i вiдiб'ю сина хоча б i тодi, як вестимуть на страту. Волот довго i холодно дивився на нього. - Я, зда?ться, казав уже, во?водо: мало нам роме?в, що ма?мо наживати ворогiв i серед слов'ян? - Та що менi до того?! У мене син може загинути. I який син. Сам же казав... - Знаю, - рiзко урвав його на словi князь. - А хто винен? Ти дба?ш про сина, а я мушу дбати про всю Тивер. Чи вона винна в тому, що нако?в твiй син? Чому ма? розплачуватися за його на?зд i його татьбу? Вепр уйнявся на мить, схоже, що тепер тiльки побачив князя таким, яким вiн ?. - То отак, значить? - Тiльки так, во?водо. Сам бачив, я докладав немалих зусиль, аби порятувати твого Боривоя i тих, що були з Бориво?м. Та що вдiю, коли мене не захотiли послухати. На те ж, що ти казав тут, навiть заради твого сина не пiду. - Тодi... - похопився Вепр i подався до дверей. - Тодi знай, - обернувся на порозi: - Я без тво?? помочi i тво?? згоди пiду рятувати сина. Знайду соузникiв серед мужiв i таки пiду! Най i на смерть, най на погибель всiх i всього, все одно пiду! Грiм його крокiв гучно вiдлунював у теремi i, здавалось, кликав: пiди, зупини, зроби щось, доки не нако?в бiди. - Допоможи, Волоте, - пiдiйшла i бережно торкнулася мужево? руки княгиня Малка. - Вепри - найрiднiшi нам люди. Як житимемо з ними, коли станеться це лихо? Ти - батько, зрозумiй Вепра i горе матерi того непослуха зрозумiй. Лину до не? думкою i бачу, як б'?ться-побива?ться нинi. Чи то ж мислимо: ростила-доглядала дитя сво?, мов квiтку-сподiванку плекала i що ма? тепер? Чорне безлiття ма?, муку та сльози. Князь не спаленiв i не нагримав на жону, одначе й не зрадiв ?? втручанню. - Чи не чула, - нахмурився, - робив усе, що мiг, бiльше нiчого не можу вдiяти. - Так уже й нiчого? Чому б тобi не по?хати до сотника, а то й до князя? - Таж ?здив Вепр. - Вепр - одне, а ти зовсiм iнше. "А й справдi, - погодився. - Одне - розмова з батьком, син якого завинив перед уличами й законом уличiв i зовсiм iнше - розмова з князем Тиверi, за яким тiльки й провини, що хоче уникнути зайвого кровопролиття". Йде спiшно до порога, прочиня? дверi й велить комусь iз челядi: - Коня менi i ви?зд-супровiд iз десяти мужiв! Знав: Вепр не сидiтиме склавши руки, збере ватагу найближчих до його двору мужiв i подасться через Днiстер виручати сина. Тому i сам не гаявся, i челядь пiдганяв: "Швидше, швидше!" А таки спiзнився. На ви?здi з Черна його спинили гiнцi вiд люду тиверського, що був на той час у пристанищi, й сказали: уличi пiдiйшли до Днiстра всiм ополченням i оголосили через биричiв сво?х: "Кличте всiх, хто ? поблизу, най бачать, як каратимемо тих, що приходять до нас iз мечем. Най бачать i тямлять: Днiстер - правiчний обвод Тиверсько? землi. За Днiстер тиверцям зась". Гнав коня що було сили i снаги, а став усього лиш свiдком страти. Уличi саме вивезли засуджених на середину рiки i в'язали каменi до нiг. Велiв спинитися: вiн - князь i ма? поговорити перед тим, як страчувати засуджених, iз князем уличiв, та дарма. Або не почули його повелiння, або не захотiли почути: кинули, не задумуючись i не вагаючись всiх засуджених до страти у бистроплинну течiю Днiстра. XXX Тепер тiльки по-справжньому зрозумiв Богданко: хто втратив здатнiсть вiдрiзняти день вiд ночi, покараний трьома найбiльшими карами: одна - не бачити свiту i людей, друга - позбуття здатностi самому обирати путь i йти, куди кличе серце, третя - не знати лiку часу. Нiби й живеш, бо чу?ш, як гримить грiм, хлюпа? дощ, i разом з тим нема? певностi, що живеш, що було у тебе вчора i буде завтра. Мовби у яму закинутий, таку безнадiйно глибоку i таку безнадiйно темну, що нi вийти, нi вилiзти з не? повiк. Не вiдав, скiльки кликав-благав, аби прийшов хтось на помiч, i як довго йшов, шукаючи зворотну путь до бабусиного терема. Бо йшов та йшов, наражався на стовбури дерев, обминав ?х i знову йшов. Та плакав iдучи, та страхався, що буде з ним, коли не вийде з лiсу i не натрапить на людей. Тодi аж, як перестало гуркати в небi i вщух нарештi проливний дощ, а сили долати свою непевну путь геть вичерпалися, наткнувся на повалене дерево в лiсi й сiв перепочити, та заодно й прислухатися, чи не долине звiдкiлясь - i найперше з Соколино? Вежi - людський голос? А може, озветься пес, крикне, вiщуючи ранок, пiвень? Та ба, анi натяку про людей, анi звуку-вiдзвуку вiд живого свiту. Лиш краплi дощовi падали з листу на лист i лопотiли спадаючи. "Далi не варто йти, - вирiшу? отрок. - Ано, далi не тра' йти, бо можу так заблукати в лiсi, що не буде анi вiдгуку на мiй гук, анi стезi-повороту. А що ж робити? Сидiти и ждати ранку чи кликати на помiч? Хто ж почу?, коли ще нiч? Краплi все рiдше й рiдше спадали з дерев, тож i гам, створюваний ними, стишувавсь та й стишувався. Мовчазно робилося в лiсi i моторошно. Та ось вловив Богданко кiнчиком вуха: десь жебонить вода. Схоже, що тече через лiсовi ломи й пода? свiй сумирний голос почайна. Прислухався уважнiше - й вiдчув нараз: йому хочеться пити. Пiсля блукань мiж дерев, пiсля частого спотикання на ломах, падiнь та хвилювань добряче пересохло в горлi, ? потреба погасити спрагу. Пiдвiвся й, наставивши перед себе руки, пiшов на голос почайни. Що ближче пiдходив, то виразнiше чув: вода б'? з землi i б'? потужно. Заспiшив Богданко, наражався на дерева, падав на ломах, а таки йшов. I що ближче пiдходив, то бiльшим було бажання схилитися над тим джерелом, вгамувати спрагу. А схилився та ковтнув раз, вдруге, десь осторонь, мовби не так i далеко, почулося вовче виття. Жахнувся з несподiванки й застиг. Виття повторилося, тiльки тепер уже з iншого боку. Вовки! Чув вiд дядька, що мав зробити з нього ратного мужа: коли котрийсь iз вовкiв винюха? здобич, вiн да? про те знати всiй згра? голосом-виттям. Зграя ж, збагнувши, що й до чого, звiдомлю? свого послуха-вивiдника лише йому зрозумiлим голосом i йде на клич. ?диний рятунок вiд то? вовчо? облави - дерево, коли це трапля?ться в лiсi. Якщо ж бiда спiтка? в полi, покладайся на прудкого коня. Богданко й подумати не встиг, що чинитиме i як боронитиметься, виття знову повторилося i значно ближче. Чув, як похолонуло й затремтiло з ляку тiло, як пiднялось i стало дибки волосся на головi. З виду ж, надто поза спиною поплазували згори вниз мурахи. Так явно i так до дрожу вiдчутно, нiби драв хтось невидимий шкiру. - Бабцю! - ледве видушив iз себе голос. - Рятуйте, бабцю! А тим часом шукав дерево: поперед себе, обiруч вiд себе. Сталося так, що першою потрапила пiд руки гiлка, видио, звисала низько. Вхопився за не? й не випустив уже, доки не наблизився до стовбура. А наблизившись, полiз, спираючись ногами, нагору. Так швидко i так спритно, сам собi не вiрив, що здатний на таке. Ривок - i був на першiй гiлцi, ще ривок - i сидiв уже на другiй, затим на вищiй за другу, ще вищiй. Волосся не стояло вже дибки (не певен, чи й вiдчував його на головi), а тiло, як i перше, тремтiло, i холод не вiдходив з виду. Коли ж усiвся й заспоко?всь трохи чи принаймнi впевнився: тепер не страшно, втупив поперед себе очi й занiмiв: вiн бачив стовбур дерева, за який тримався, сидячи на гiлцi, бачив гiлля на тлi чистого пiсля дощу неба.. Не повiрив сам собi й розглянувся. Раз i вдруге. Кинув позирк очей сво?х догори - й побачив усiяне зорями небо. - Бабусю-у! - крикнув, усе ще тремтячим з хвилювання голосом. - Чу?те, бабусю, я бачу!! Не так i далеко, як думав-гадав собi, обiзвалися на той крик пси, долетiло людське волання-перегукування, а згодом замиготiли мiж дерев i вогнi: його, певно, шукали вже. Тривожнi вiстi йдуть по землi на всю кiнську пору, радiснi обганяють птахiв. Першим, як i годилося, довiдався про Богданкове прозрiння й вознiс хвалу богам за милiсть та щедрiсть стольний Черн, а вже вiд Черна пiшла гуляти вiсть по всiй землi Тиверськiй - вiд весi до весi i вiд вервi до вервi. - Чули, сусiдко? У стольнiм Чернi сталося диво: прозрiло отроча, син княжий, Богданко. - Йой! Чи то ж можливо? Скiльки живу, не видiла й не чула такого. - Присяйбiг. Певнi люди казали. Ось хоч i в Жданки запитайте. Жданко, ходiть сюди. Мо? сусiдка не вiрять, щоби темний та став видiти. Скажiть ?м, що син княжий таки прозрiв. - Ано. Сама чула i вам кажу: прозрiв. - Може, баяни повернули йому зрячiсть? - Ба нi. Подейкують, нiби заблукав у лiсi й набрiв, блукаючи, на джерело, що било з-пiд дуба. Тiльки-но напився води з того джерела - одразу й прозрiв. - Йой! То ж, певно, не якесь там джерело i дуб не якийсь. - А так. Дуб ма? оселю божу - дуплисько, а вода б'? з-пiд кореня, не iнакше як ударом стрiли-блискавицi добута. До тих трьох господинь-сусiдок пiдiйшли iншi, а там ще iншi, i кожна чула вже щось про те диво, а коли чула, то чом ма? тримати таке при собi? Не просто казала, запевняла вже, що на власнi очi бачила, як правиться люд тиверський, надто калiки перехожi, путями торованими i все до Соколино? Вежi пiд Черном, до того джерела. Бо певнi всi: то знамення, що дуб i джерело одкрились не комусь там - княжому синовi. Через те непорочне отроча зiйшло боже благословення на весь люд тиверський. А так, Перун-Сварожич удосто?в ?х сво?ю найвищою ласкою - зiйшов з-пiд небес на землю, обрав собi житло-оселю в дуплиську дуба, а люду-обранцю подарував джерело живо? води, аби кропився нею i зцiлювавсь - оновлювався, кропився i зцiлювався. Що то не була вигадка, усi переконалися i дуже скоро: поселяни правились та й правилися через ближчi до Черна весi i всi - на Соколину Вежу. - Куди, люди? - питали ?х. -_ До дуба-стародуба. До Перунового джерела! Чого йдуть, не цiкавилися, бо й так знали: кожному болить щось, у кожного ? сво? треба. Одну боги обдiлили щастям народжувати дiтей, iнша, щойно народила ?х, уже забирають. Той певен: безлiття, що йдуть на його подвiр'я, - наслання зло? сили, що виплоджу?ться по пущах та нетрях, а той бачить свою бiду в пiдступах сусiдiв чи мужiв-волостелинiв i теж iде шукати захисту в Перуна. Бо так чи iнак, все, що ? злого на землi, i що ма? сво? наймення: обида, кривда, хворь, безлiття - все вiд зло? сили, а ту злу силу здатний вразити на смерть лише Перун. Вiн льодовi гори рушить у пiднебессi, демонiв-велетiв побива? важким сво?м молотом, смертоносними стрiлами, то чи ж вистоять супроти нього демони землi, усi отi мори та кiкiмори, бесихи та упирi, вiдьми та полудницi, яко же й тi з них, що мають лик праведно людський, а намiри псинi та гадючi. Нi i нi! Бог не затим зiйшов на ?хню землю, обрав собi за оселю дуба-стародуба в княжiм лiсi, аби лишатися байдужим до люду, що мешка? на цiй землi. Вiн вразить злу силу, знiме з усiх, хто йде уклонитися чи й принести жертву, хворь, прожене бiди, напастi. Ано, раз поселився мiж люду, то - без сумнiву, то - напевно! Князь Волот не одразу завважив людське паломництво до дуба. Вiн тiшився прозрiлим з божо? ласки сином i не приглядався до люду, що траплявся на путях. Коли ж приглянувся, побачив: тиверцi йдуть здебiльше вiд Дунаю, з тих оседкiв, де побували й щедро засiяли лихо роме?. "У мене з ними не тiльки одна крев, - думав, спостерiгаючи, як паломники клякли перед дубом i пiдносили до дуплиська руки, - у мене з ними одна доля". Не знав до пуття, лишень iз волi випадку чи, може, i з волi серця, спонукань розуму, одначе надумався одного дня i повелiв спорудити на мiсцi прозрiння сина капище, а спорудивши, принiс туди й кумир Перуна, став творити прихильному до свого роду-племенi боговi требу. I раз, i вдруге, i втрет?, i вдесяте. Бо з кожною новою требою бiльше та бiльше пересвiдчувався: на його треби збира?ться сила-силенна люду, його появи ждуть бiля Перунового дуба, мовби появи самого бога. Через те i сам переймався почуттям благоговiння перед богом, не шкодував кiз, баранiв, бикiв iз княжих стiйл, не шкодував i тих, що приводили люди. Рiзав i кропив кров'ю жертв божу оселю, сам пив ту жертовну кров, аби набути вiщого дару й порозумiтися з богом, а вже порозумiвшись, виректи красним i солодким словом сво? порозумiння жадаючому милостей людовi. Поки розгоралося багаття, а на тому багаттi смажилася принесена боговi жертва, пiдносив до перуново? оселi руки й благав-молився: Свiтлий наш боже, сильний та дужий. Стань на сторожi вбогих, недужих, Стрiлами гнiву рази вражу силу, Благо пошли нам, Сварожичiв сину, На ниви, в оселi, в медушi, Най забуя?мо цвiтом дикушi. - Пошли, боже! - багатоголосе вiдлунювало в лiсi. - Благо пошли! Вогонь палахкотiв та й палахкотiв, ласо бiгав по принесенiй боговi жертвi й радiв iз щедро? жертви. А то добра прикмета: бог прийма? жертву, вiн прихильний до них, тиверцiв. - Встану я рано-вранцi, коли на погостi лишень на свiт благословлятиметься, - промовляв, звертаючись до Перуна, князь, - умиюся джерельною водою чи вранiшньою росою, пiду з дверей у дверi, з ворiт у ворота - в чисте поле. В чистiм полi охорошуся, на всi чотири сторони поклонюся й скажу: "Будь з нами, боже, повсюди. Не покидай нас у горi-розпуцi, змилуйся, боже, ми тво? внуцi!" - Змилуйся й будь! Змилуйся й будь! - повторювали за ним тi, хто стояв ближче до капища. Молилися тиверцi услiд за сво?м князем i клякли, знову молилися i знову клякли - перед дубом i перед капищем. Однi вмивалися сльозами, iншi - джерельною водою, ще iншi пили тоту воду i, вже напившись, вiддалялися, сподiванi. Повертаючись пiсля одно? з треб до стольного города, Волот завернув до капища Хорса пiд Черном i спинив, подивований, коня: була п'ятниця, а бiля стольного капища анi старiйшин, анi люду волхвуючого чи поселян; не помiтно було й ознак треби. "Всi увiрували в Перуна й подалися до Перуна, - подумав. - А це погана прикмета. Хорс - верховний бог на Тиверi, вiн може розгнiватися й помститись за зраду та неповагу. Як же це сталося i чому сталося? Най не було тут мене. А де були старiйшини, волхви, нарештi? Гадають, нема? князя, то можна й не творити богам треб?" Постояв, рушив ступою до Черна, а там i до свого терема. "Чого маю дивуватися, - мислив, злазячи з коня, - коли я сам забув за тим, що сталося з Богданком бiля Перунового дуба, i про стольне капище, i про свiй обов'язок приносити жертви Хорсовi й молитися перед Хорсом за люд тиверський?" Малка теж викликалася при?хати разом iз мужем сво?м до Черна. Сказала там ще, в Соколинiй Вежi: "Богданко заскучав за стольним городом, волi? бути уже в ньому, все i всiх бачити". А хто може перечити, коли волi? Богданко? Нинi всi перед ним стеляться та запобiгають, ба й малеча, хоча ?й он як хочеться бути серед лiта в Соколинiй Вежi. Не знати, якi радi всi його одужанню, те й роблять, що милують Богданка та догоджають Богданковi. Навiть найменша, Миланка, пiдiйшла тодi ще, як угледiла прозрiлим, i запитала: "Чи тобi, братику, не болить уже?" - "Нi, Миланко, - осмiхнувся й приголубив ??. - Видиш, зцiлився, свiт бачу, тебе бачу. А пощо пита?ш так?" "Бо менi вельми болiло, доки ти не бачив". I дома не полишають його поза увагою, i на люд iде - теж iз ним. Бо й Малка не зважу?ться вiдпускати Богданка самого, або супроводжу? сина, або кличе тих, кого хоче бачити син, на княжий погiст, у княжi хороми. Немов дитина радi? та квiтне, що дитя ?? зцiлене, що воно, як i всi, удосто?не найбiльшо? з усiх благодатей - бачити свiт i людей у свiтi. Як то скаже ?й, коли доведеться казати: вiн - княжий син, йому час повертатися до ратно? науки? А сказати рано чи пiзно доведеться. Знав: це не зараз, це десь потiм буде, через те й не сушив собi передчасним клопотом голову. Подумав та й забувся. Зате Малка не забулася нагадати йому про свiй клопiт. - Що ж воно буде, Волоте? - сказала й глянула пильно. - А що ма? бути тепер i з ким? - Кажу про Богданка. Питав нинi, чи не при?дуть до нас Вепри. Мислю собi: вiн увiрував у Вепрову Зоринку, яко в суджену свою. Увiрував, кажу, i хоче бачити тепер. - Пусте, Малко. Малий вiн ще, аби встиг увiрувати. - Ой нi, не такий уже. Волоте, й малий. Скоро п'ятнадцяте лiто мине. А опрiч того, он яку муку-недолю звiдав. I Зоринка не забувала його, доки слабував. Чи не найчастiше за всiх iнших навiдувалася, будучи в близькому сусiдствi з нашою Вежею. Та й щебетати вмi?. Сам бачив i зна?ш: не в батька - у матiр пiшла. I серцем, i лiпотою тiлесною - уся в матiр. Отож i нащебетала отрочатi бажання-мрiю. Князь чи то не вiрить ?й, чи не схильний пристати до ?? вiри. - Шкода, - зiтха?. - Шкода, Малко, коли Богданко справдi виколисав у собi такi бажання. Чула ж i зна?ш: Вепр зрiкся нас по смертi сина. - Такий великий гнiв узяв, що на примирення й сподiватися годi? - Мабуть, що так. Казав же бо, не захотiв бути во?водою в дружинi княжiй, подався на дарованi йому землi при Дуна?. - А може ж, вiн бiль свiй таму? тим вiдчуженням? - Ой нi, чу? серце: лихе замислив колишнiй побратим. Та й вiрнi люди вкладають те до вух. - Може, тобi слiд по?хати до нього й порозумiтися? Волот недобре глянув на дружину. - Хочеш сказати: повинитись? - А чом би й нi? Вина, хай i невiльна, все ж ?. А невiльну вину завжди можна пояснити. - Тiльки не Вепровi. Мовби сказився: i люту?, i пiниться, i погрожу?. Так нiби я винен, що його син вдався до татьби i заслужив ганебно? смертi. - Вепр - батько, його треба зрозумiти. - Я то розумiю. А пiди та спитай у Вепра, чому вiн не хоче усiх нас розумiти? Йому, бач, шкода i боляче, що втратив сина. А сотниковi з уличiв не боляче? Усьому люду тиверському не боляче було б, коли б дiйшло до на?здiв, а то й до справжньо? сiчi з уличами? Чи вiда?ш, скiльки дiвок зазнало б безчестя i скiльки мужiв утратили б ми, коли б послухали Вепра та оружно одбили його Боривоя? Адже тим порушили б одвiчний мир мiж кровно спорiдненими племенами. - Коли Вепр не хоче чи не може бути розважливим мужем, то мусиш стати ним ти. I заради дiтей наших, i заради землi, чу?ш? Вепр - лютий, не приведи боже мати його за супостата як у мирну, так i в бранну годину. Поступись гординею й пiди до нього. Я певна, це умилостивить того гнiвного мужа, а скажеш йому одне-друге слово каяття чи бодай спiвчуття - i зовсiм розчулиться й пристане до тво?? речницi: коли прийшла одна бiда, чи слiд докладати зусиль i кликати другу? - Вiн уже покликав ??. Спiшно буду? город i пристанище при Дуна?, а то не так собi. - Тодi тим паче ?дь. Чу?ш, Волоте? - Чую, чом не чути. XXXI Князь Волот лише збирався вирушати в путь, а Миловидка завершувала ??. Вздовж i впоперек сходила багатолюдну Фессалонiку, розпитувала стрiчних, що траплялися на вулицях, у пристанищi, чи не знають, де ? тут анти, стукалась пiд всяким приводом до ворiт вельмож, не обминула й торжищ, де були всякi - i вельможi, i раби, та ба, усе дарма. Не було ?? Божейка, зник десь у вирi людському жаданий Божейко, i так надiйно, що не натрапити, мабуть, уже на його слiди. Однi кажуть, не бачили, iншi - не зна?мо, ще iншi - знизують плечима i йдуть собi. А куди йти Миловидцi i що дiяти, коли й Фессалонiка виявиться маревом, якому вiрила, як сво?му порятунку, а змушена буде зiзнатися, що то даремна вiра? Певно, глибока була ?? задума - не почула, як спинилися обiч двi жiнки. Тодi аж кинулась i вгледiла ?х, коли покликали. - Вельможна господиня питають, - казала старша, мабуть, челядниця, - ти ?з Склавинi?? Знала, склавини - найближчi на заходi сонця сусiди тиверськi i теж слов'яни, тому зрадiла й поспiшила ствердити. - А з яких склавинiв? - поцiкавилася молодша з тих двох жiнок. - З ринхинiв, сагудатiв чи стримонцiв? Миловидка не чула про таких склавинiв i зашарiлася. - Правдиво кажучи, - зiзналась, - я з антiв. Склавини - нашi близькi сусiди й родаки, бо ?, як i ми, слов'яни. Молода господиня була чомусь аж надто засмучена. Почувши ж те, що виповiла ?й дiвчина, i зовсiм згасла. Нацiлилась було iти вже, та пригадала щось, а може, тепер тiльки помiтила, яка ця дiвчина виснажена та знеможена, й обернулася до не?. - Чи ти, достойна родачко, не з тих антiв, що ними торгують роме?? - Ано, - пожвавилася Миловида i звелась па ноги. - Тiльки не ? раба ромейська, вiльна я. Шукаю рабiв-антiв, що ?х продано позатамтого лiта в рабство. Жiнка подумала мить. - Де ж ти живеш, дiвчино гожа? - А де випаде. Днюю пiд небом i ночую здебiльше пiд небом. Година тепла, де примостилася, там i оселя. - То, може, до мого оседку пiдеш? Матимеш прихисток, а вже вiд того прихистку ходитимеш та й шукатимеш, кого тобi треба. - Спаси бiг. То справдi було б зручно. Ось тiльки чим я вiддячу вельможнiй господинi за той щедро дарований прихисток? - Ходитимеш з Iсидорою, - показала на свою попутницю, - в морське пристанище за рибою, на торжище за живнiстю та тим i вiддячуватимеш. Та, що ?? назвали Iсидорою, мовчки i, як здалося Миловидi, значуще кивнула головою. Нiби казала тим: погоджуйся. I Миловида погодилась. А вже пiзнiше довiдалася з уст то? ж Iсидори, вiд кого й чому прийшла до не?, закинуто? мiж чужий люд, милiсть. Це вона, Iсидора, нагледiла ?? мiж людським тлумом того першого дня, як Миловидка об'явилася на торжищi, а нагледiвши, довiдалася, хто така, кого пита?. Заболiло серце, чуючи людську бiду, бо сама мала ?? доста, а чим i як допомогти, не могла втямити. I хто зна?, чи й втямила б, коли б господинi не заманулося пiти сьогоднi на торжище. Скористалася тим i показала на Миловидку: "Погляньте, достойна, яка лiпотна дiвчина i нiби з наших, слов'ян, а бiду? мiж людом. Вiзьмiть ?? менi у помiч, бодай на якийсь час". Певна була, господиня не вiдмовить, бо й сама звiдала, почому кiвш лиха. Склавинка вона. Миловидка примiтила ж певно, яка гожа собою. За ту лiпоту вельможа i взяв ?? собi за жону. Взяв, видимо, не з ?? волi - чи то бiда, чи то кревнi змусили. Тому й невесела ходить. Видить бог: не лежить ?? серце до вельможi, чуже ?й тутки все. А серцем добра i на добрi дiла не скупа. Тож хай Миловидка недума? зайвого i не страшиться. Скiльки треба стiльки й житиме у вельможi, коли захоче, тодi й пiде. А Божейка найлiпше шукати таки на торжищi. Туди сходиться та з'?жджа?ться весь довкружний люд, там усi i про всiх знають. Вони так i робили: виходили скупитися - розпитували всiх i всяких, чи не знають такого анта - Божейка, не було потреби скуповуватись - теж шукали привiд пiти мiж люди й питатися в людей, чи не чули, де ? анти, проданi аж на тiм лiтi ромеями? А люди, мов змовилися: не чули, не бачили, не зна?мо.. Хай Миловидцi казали так, вона чужа, вiд не? можна й вiдмахнутися, а чом Iсидорi те саме кажуть? Вона он яка гомiнка та улеслива з фессалонiкiйцями. - Може, його справдi продали десь-iнде? - У Нiкополi запевняли: продавали антiв i до Фессалонiки. Жiнка не зовсiм вiрить, мабуть. Сто?ть, мiрку? мовчки. - Завтра знову навiда?мося в морське пристанище. Якщо його привозили до Фессалонiки, там мають знати, куди подiли. У пристанищi сво? торжище, щоправда, рибне. Рибалки ще й до берега не встигнуть пристати, а на них чекають уже тi, що живуть iз перепродажу виловлено? у морi риби. I здебiльше жiнки. А де збира?ться жiночий гурт, та ще такий, що ма? дозвiлля, чого тiльки не почу?ш у тому гуртi. Переберуть по кiсточках те, що сталося за нiч, переберуть i те, що було минуло? та позаминуло? ночi, надто коли новини прийшли десь iз-поза Фессалонiки. - Чи чули, чи вiда?те? - питають одна другу, i коли та друга не чула й не вiда?, роблять аж надто ута?мничений вид й переповiдають тiльки ними чуте i тiльки ними знане. Бо то ж не якась там бувальщина - диво з див. А так! В одного подружжя з Вардара народилося, подейкують, дитя i не якесь там - iз зубами. Його пеленають, йому прицмокують пеленаючи, а воно пруча?ться i кричить на матiр голосом дорослого: "Пощо в'яжеш? Чи не видиш: я не хочу того. Гляди, небого, станеш годувати грудьми, так укушу, платячи за прикрiсть, що й кров цiвкою пiде". - Свят, свят... Кiнець свiту надходить. - I не кажiть. Коли це було таке? - То ще не диво, сестро, - перечить iнша. - Справжн? диво сталося у Верро?. Одна, подейкують, народила дитя в шерстi. - Боженьки! Гурт нiмi? з жаху i так, нiмуючи, жде чогось. Зрештою жах той переста? бути запрудою, i рiка-бентега, а ще рiка-цiкавiсть пiдхоплюють його й кидають у прiрву, в одну якусь мить зносять дощенту. Тож треба було бути не Миловидкою, а Iсидорою, аби спинити той потiк, а коли не спинити, то спрямувати в iнше русло. - Грiхiв багато ма?мо, - влуча? нагоду й кида? в ту бистроплинну течiю камiнь-перепону. - Отож Всевишнiй i знамену? наближення кiнця. - Що правда, то правда. - Цю дiвку бачите? - показала Iсидора на Миловидку. - Дитина ще i он яка красна та втiшна, а знали б ви, яко? бiди зазнала. I все через людоловiв, що iменують себе iмператорськими легiонерами. Вдерлися в антськi землi й забрали всенький придунайський люд, погнали в рабство, а хто не годен був чи не хотiв стати рабом на наших торжищах, тих порубали. Правду кажу. В це? дiвчини зарубали матiр, батька, бабусю, дiда, весь рiд, а лада ?? пов'язали й продали комусь iз фессалонiкських вельмож. Чи не чули, у кого ? раби-анти, придбанi аж на тiм лiтi? Хай би дiвка мала втiху, побачила свого лада та побралася з ним. Жiнки пригадували й, пригадуючи, перемовлялися. - Вiн твого, дiвчино, вiку? - Атож. - А який iз себе? - Такий, людоньки, лiпотний, такий лiпотний, що йой! Не поскупилась на слово, казала та й казала, який доброликий та гiнкий станом ?? Божейко, якi iскристо-голубi та знадливi ма? очi, пишний та в'юнистий чуб. - А тутки, - показала на одну, показала й на другу ланiту, - ? в нього родимки. Невеличкi, все ж примiтнi й вельми знадливi. - Боженьку! - озвалася низькоросла, з добрими карими очима молодичка. - То чи не той це, що кинувся в море? - Як то - кинувся? - пополотнiла дiвчина. - Чому кинувся? Молодичку обступили, велять казати, коли почала вже. А та роззира?ться i не зважу?ться. Бо казання ?? не з веселих буде. Йой, людоньки милi та людоньки гожi, коли б ви знали, яке воно невеселе! Дiвка правду каже: навiкулярiй Феофiл привiз його десь здалеку i таки аж на тiм лiтi чи, може, й передлiттi. Привiз та й звелiв садiвничому взяти того молодого раба собi в помiч. Бо таки великий сад та й город ма? на сво?й подвiрницi, робочi руки потрiбнi. Ну, а садiвничий його, всiм вiдомо, - деспот i полiпше господаря. Ганяв та й ганяв молодця, морив та й морив трудом непосильним, аж поки тому урвалося терпiння: надумався i втiк одно? ночi, певно, не вiдав, бiдолашко, що з Фессалонiки поночi не вийдеш - скрiзь око вельмож, сторожа бiля ворiт, сторожа i в пристанищi. Отож i схопили анта, а схопивши, вивiдали по помiтинi, що пiдневiльний, i повернули навiкулярiю. Феофiл був вельми обурений тим, завдав зухвальця у вериги й кинув у пiдземелля яко в'язня. Правда, недовго тримав там. Бо яка вигода рабовласнику з раба, що сидить закутий? Йому потрiбний раб-робочич, а не по?дач хай мiзерного, все ж хлiба. Отож потомив кiлька днiв та й покликав до себе. Дивився-вивiдував мовчки, зрештою надумався й повелiв надiти непокiрному рабовi колодку на ноги. "Хай носить i звика?, - сказав. - Коли побачимо, що звикнув, тодi й знiмемо". У сад не посилав уже молодого анта, поставив на мiсце тих, що пiдмiтали подвiр'я, давали лад на конюшнi. Поставив та й подався в море, а морем - до далеких островiв та пристанищ. У нього завжди так: рiдко бува? вдома, бiльше плава? та торгу?. I лiто, i зиму. Хiба що буря або дiло якесь затрима? бiля жони. Всi iншi днi, ба седмицi у морi та й у морi. Того разу теж довго не було його. За всiм дивилася, до всього приглядалася жона Марiя. Тож доглянулася й до молодця з антiв. Дiвка правду каже: вельми лiпотний був собою. А ще страждав аж надто. Чи то за землею сво?ю, за домiвкою банував так дуже, чи колодка та робота пiдневiльна мучили. Нi з ким не розмовляв, пiдмiтав i сумував-думав, порався на конюшнi i знов сумував-думав. А траплялася вiльна година, надто тодi, як пiдносили, мов псовi, побовтюху-?жу в казанку, прикривав руками вид свiй i плакав безмовно. Може, Марi? всього лиш шкода стало його, а може, справдi вподобала молодця, покликала одного дня тих, що кували раба, й звелiла зняти колодку. "Ти накличеш на себе гнiв навiкулярiя, - попередили ?? перед тим, як зняти. - Зна?ш-бо, вiн не терпить чи?хось втручань, переiнакшень його волi". "Дарма, - стояла на сво?му. - Раб знемага?, не бачите хiба? Хай робить сво? дiло, одначе без колодки". Йому зняли ??, та почали наглядати пiсля всього за молодцем, а наглядаючи, помiтили: господиня не лише вiд колодки звiльнила анта, звiльнила й вiд побовтюхи-?жi, кликала до господи й велiла митися та сiдати за стiл разом iз челяддю. Дивувалася тiй увазi i неабиякiй прихильностi челядь, дивувалися тi, хто стояв мiж господарем i господинею яко посередник, та ще бiльше була здивована сама господиня, коли ант ослухався якогось дня i уникнув запросин, а вночi й зовсiм зник iз подвiр'я. Чули, вдруге втiк вiд свого володаря, дарма що був попереджений: коли втеча повториться, навiкулярiй зробить iз ним те, що роблять з усiма непокiрними: позбавить навiть бажання чогось хотiти, кудись тiкати. Чи то такий вiдважний був той доброликий ант, чи так голосно i невiдступне кликала його земля рiдна, тi, кого полишив у тiй землi, зважився i втiк. За цим разом йому поталанило обiйти сторожу й вибратися з Фессалонiки. Може, i з ромейсько? землi вибрався б, коли б занадто рано не повiрив, що вiльний уже, i не злегковажив у путi: заснув при дорозi й потрапив до рук дiмотiв, а вiд них - до префектури, котра й доправила раба-втiкача його власниковi. Марiя, розповiдають, i далi захищала анта перед мужем сво?м, на колiнах благала, аби змилостивився, та навiкулярiя благання тi лишень розлютили до краю. "Ти волiла мати його за спальника в опочивальнi, то й матимеш!"- сказав твердо i вийшов од не?. Правда то чи неправда, а проте усi так мислять: найбiльше винна в смертi того раба челядь. Коли прибув навiкулярiй, не втрималась котрась iз челядниць i внесла йому до вух, що жалощi господинi - не просто жалощi: вона вподобала анта, схильна була похотьствувати з антом, тому й звiльнила його вiд колодки, кликала до столу, а затим, - i на бесiди, не взяла гнiв до серця навiть пiсля того, як раб-добролик знехтував ?? прихильнiстю й утiк iз господи. "Iншо? ради нема, - казала нiбито Феофiловi, - вподобала господиня Божейка i так дуже, що втратила всякий глузд, забула про честь i повиннiсть жони, як i про те, що муж не подару? того порочного намiру анi ?й, анi рабовi, тим паче рабовi". - Воно так i сталося, - зiтхала молодичка, - навiкулярiй повiрив пересуду й велiв челядi здiйснити те, що обiцяв: "Раб утiк - хай ма? те, що заслужив, раб хотiв бути спальником у господi, так тому й бути: оскопiть його i зробiть ?внухом при опочивальнi вельможно?". Молодичка щораз ховала чомусь вiд Миловидки очi, зате не приховувала, зда?ться, нiчого з того, що знала про Божейка. Бо казала та й казала, як кричав вiн, бiдолашко, коли довiдався, куди ведуть i чого ведуть. Страшно i дико кричав, потiм бився з виконавцями волi господаря, опирався скiльки мiг i як мiг. Та що годен був вдiяти один супроти кiлькох дужих i по-псиному вiрних навiкулярi?вi челядникiв? Розiзлив тiльки тi?ю бiйкою i зробив рiшучiшими. Плакав та й плакав опiсля, жалiвсь та й жалiвся комусь. А виплакав жалi сво? та змив сльозами рани, уловчився i вислизнув з подвiр'я навiкулярiя. Скалiченим уже, а таки втiк. Того разу його зникнення швидко помiтили i умудрилися вивiдати, куди пiшов. Та взяти уже не взяли. Над самим морем стояв, як настигли. Тож i побачив, до чого йдеться, а побачивши, не вагався бiльше, кинувся, як стояв, у вир морський. "Будьте ви проклятi!" - крикнув, випiрнувши, та й зник пiд хвилями. Жiнки скрушно хитали головами й журилися вголос. Хтось спiвчував рабовi, хтось нарiкав на жорстокiсть навiкулярiя Феофiла, ба навiть згадував недобрим словом його жону, а Миловидка слухала тi нарiкання-пересуди й чула: ось-ось не втрима?ться, вибухне криком-вiдча?м. Може, й вибухнула б, коли б не нагодилася тi?? митi думка-сумнiв i думка-рятiвниця. -- Чи ти... - благала очима, всiм видом ту, що зважилась повiдати про сумну з сумних i нещасливу з нещасливих долю анта. - Чи ти можеш показати менi, де живе той навiкулярiй? Молодичка, примовкла, видно, щось недобре подумала й не вiда?, як ?й бути. - Навiщо вiн тобi? '-_ Маю твердо знати, чи то ж той був ант, котрого шукаю. - Чом не показати, - зголосилася. - Вiзьму ось риби та й пiдемо, покажу, де живе навiкулярiй. Ось тiльки чи стане вiн говорити з тобою. - То вже мiй клопiт. Ледве дочекалася рибалок iз моря, а пiшла слiдом за молодичкою, вiдчула: i зовсiм губить пiд ногами твердь. На лихо й Iсидори не було поруч, за цим разом не супроводжувала ??, пiшла з покупками до господи. А без пiдтримки та надiйно? порадницi що мала робити? Iшла й кликала в помiч сво?х богiв: "Порятуйте мене, - благала. - Чу?те, боги, змилуйтесь i порятуйте! Зробiть так, аби те, що вчинив навiкулярiй, сталося не з Божейком. Най ми нiколи не зустрiнемося з ним, най житимемо до кiнця днiв сво?х далеко й вiдчужено, не знатимемо утiхи-милування, бажання-злету, тiльки зробiть так, аби я впевнилася зараз: те, що повiдала молодичка, обiйшло Божейка, то був не Божейко". Застережена сво?ю повожатого, не стала кликати навiкулярiя, бiльше надiй покладала на жону його: вона, з усього видно, була прихильна до раба, повинна розповiсти усе, що зна? про його долю. Через те й сказала челядниковi, коли вийшов на стук i прочинив воротця: - Я з роду-племенi того анта-раба, що кинувся з ласки господаря в море. Прийшла запитати в достойно? господинi, чи той раб часом не ? менi братом. Ждала на дозвiл за воротами i ждала терпляче, а дiждалась небагато. Вийшли й сказали: "Вельможна господиня слабу? i прийняти не може". - Тодi... тодi покличте господаря, навiкулярiя Феофiла. - Його нема? вдома. Челядник нацiлився було причинити воротця, та Миловидка встигла притримати ?х. - То, може... то, може, достойний воротар буде такий добрий та скаже, як звали того молодця, що кинувся в море? - Божейком звали, - вiдповiв за воротаря iнший, той, що порався (Миловидка тепер тiльки помiтила його) в навiкулярi?вiм саду. - А так, Божейком, - ствердив i воротар. Дiвчина пополотнiла i, змалiвши на силi, впала у просвiт мiж воротами i воротцями. Певно, без пам'ятi була, бо коли хлюпнули водою i вона, здригнувшись, лупнула очима, побачила перед собою не лише воротаря, а й iншу челядь. - Що тут ско?лося? - почула суворий i, як здалося ?й, знайомий голос. Обернулася на нього i вклякла: до не?, до челядi, що поралася коло не?, йшов той самий навiкулярiй, котрий вiз ?? з Венецi? до Фессалонiки й був суворим суддею мореходцевi, що порушив закон моря й посягнув на ?? цiнностi. Куди ж ?й iти тепер, де i нащо шукати захисту? Той, заради кого жила на свiтi, кинулась за ним у безвiстi чужого свiту, нiби вiдчайдух у вир рiчковий, сказав: "Будьте ви проклятi", - та й зник у морi, не захотiв анi бути для Миловидки, анi знати, де Миловидка, що з Миловидкою. Все ж iнше змалiло й зчужiло, та й сама вона так змалiла пiсля вiдвiдин навiкулярiя на силi, на бажаннях, на всьому, що тримало мiж люду й спонукало вiрити людям, хоч падай отут, на уторованiй путi, й кажи собi: доста. А може, й справдi доста? Пощо жити, куди iти, коли нема? вже Божейка? Чи не лiпше буде, коли вчинить, як i вiн: одмiря? зболеними нiженьками останню свою стезю, вийде над море, крикне всiм i всьому: "Будьте ви проклятi!" - та й шубовсне в обiйми хвиль? Забула, стуманена горем, вельможну господиню, що була така ласкава до не? й надала притулок, не згадала й щедро? серцем Iсидори. Йшла куди очi бачили, i, певно, тому лиш, що не могла не йти. Одначе вийшла не на биту путь, що вела з Фессалонiки, - таки до моря. Здавалось, i не чула вже свого вижмаканого болями серця, а стала при березi та зглянулася з чистою, лагiдно-веселою синню, що слалася в безмежжя, й знову вiдчула, як защемiло воно, як пiдступила до горла й здавила дихання камiнна рука жалю. - Божейку! Божейку!! - простягла клично-благальнi руки. - Орлику сизий, орлику милий! Ладо жадане, та не пiзнане! Чи видиш, я прийшла, розшукала тво? слiдочки, не розшукала лиш тебе. Ано, не розшукала! Бо ти взяв та й пiшов iз цього лютого, дикозвiриного свiту, обрав замiсть мене веселу домовину - глибiнь морську. Пощо вчинив так, соколику втiшний?! - заломила спеченi чужим сонцем рученята i впала на зализаний вiтрами пiсок. - Я ж визволила б тебе! Потерпiв би трiшки i мав би ??, воленьку-втiшницю, мене мав би. Кажу, як i ти казав: най будуть проклятi вони з сво?ми законами та поконами. Не судилося жити з таким, який був, жила б iз таким, яким став. Присяйбiг, жила б! А як житиму без тебе i що скажу тво?й мамi, коли повернуся до нашо? Тиверi? Плакала-ридала й билася, краяна жалями, об берег, як б'?ться викинута з моря риба. А розради як не було та й не було. I серце то стiкало кров'ю-силою, то знову повнилося нею. Бо на мiсце знемоги-вiдчаю приходило й бажання розчерепити всьому ромейському свiтовi голову, спалити його, пустити за вiтром, та так, щоб слiду не лишилося, щоб була лиш земля-пустка, та небо над нею, та море пiд небом. Ано, щоб було так, як хоче, чого заслужили цi звiрi-люди, ця проклята богами земля. Чи така рiшуча була в намiрах сво?х, у бажаннi-мстi, чи згадала щось вельми важливе, конче необхiдне, схопилася раптом, стала на колiна й простягла до неба руки. - Хорсе всесильний! I ти, Перуне! Скарайте ?х карою лютою. У вогнi спалiть, мечами-блискавицями вразiть! Чу?те, боги! За муки нашi, за горе наше, за сльози тих, кого взято гвалтом, i тих, у кого взято гвалтом, спалiть i спопелiть! Усiх i вся! Дотла, до кореня, до того гнiздечка, в котрiм пророста? ?хнiй корiнь! Мабуть, аж надто вже уповала на божу кару й ждала-сподiвалася то? вселенсько? кари. Коли не сталося ?? - i сонце свiтило, як i до молiння-благань, i вогненнi стрiли не падали з неба, надломилася у вiрi сво?й i почала гаснути, а згасаючи, зайшлася невтiшним плачем; хилилась та й хилилась до землi, аж поки не повалилася на той горбочок при березi, що вiддiляв сушу вiд моря. Була беззахисне скоцюрблена i геть змалiла. Бо тепер тiльки увiрувала: бiльше нема? на кого й нема? на що покладатися - навiть боги вiдвернулися вiд не?. А коли так, де вже думати про розраду, хто ?? дасть? - Мамцю моя, - жалiлася а чи й нарiкала. - Ви хотiли бачити мене лiпотною на вид i найменували Миловидою. Чом же забули згадати про щастя? Де вона, та дрiбка радостi-втiхи. Що ? у кожного з людей? Чи видите, - пiдвела голову й глянула в той бiк, де Тивер, - усе забрали в мене: хижу, вас, Божейка, саму розчавили й кинули па пустельнiм березi, аби стiкала сльозами-крiвцею. Лежала та й лежала при самiм морю, плакала та й плакала, а плачучи, нарiкала вголос: на того татя Хiльбудiя, що навiв на ?? землю сво? когорти й понищив житла, посiк чи взяв гвалтом люд, на навiкулярiя Феофiла, котрий заради безпеки сво?? жони i в помсту тiй же жонi так дико i так бездушно-жорстоко повiвся з Божейком, нарештi на ненаситну жону його, на зрадливу челядь, котрiй покладений за послуги обол бiльше важить, анiж чи?сь життя, чиясь гiднiсть i честь. Та ба, анi жалi-нарiкання, анi гарячi сльози, в котрих, здавалося, не лише самiй, iнших можна було втопити, - нiщо не приносило полегшення, тим паче розради. Бо певна була: до тих, що могли б розрадити, а розрадивши, утiшити, не докличеться вже, а тi, до кого може докликатись, не розрадять. Тож лежала й плакала, обiймалася з берегом i жалiлась берегу, а може, не так берегу, як морю, що набiгало на берег i ластилось, цiлуючи ?? безвiльно простягнутi до нього руки. Ано, певно, не так берегу, як морю, бо он яке воно лагiдне з нею i яке прихильне до не?: вiдступить на мить i знову зближа?ться, та все пестить ??, та все гомонить, мовби каже тим гомоном-зiтханням: "Не муч себе, не муч себе!" А як не мучитиметься, коли он якi болi в серцi i якi жалощi роздирають серце. Иой, терпiння-моцi нема?, не те що плакати, криком кричати хочеться. Така що схопилася б i шубовснула мiж хвиль, схопилася б i шубовснула, коли б знала, що знайде там Божейка, що буде з Божейком! Чула, хтось наближа?ться до не? насторожено-несмiливою ходою, а проте не обернулася в той бiк i не поглянула. Лежала й плакала та сльози ковтала плачучи. - Заспокойся, дитино, - почула спiвчутливо-лагiдний жiночий голос, а вслiд за тим - доторк руки до плеча. - Бог милостивий, ще буде втiха тобi, ще буде й благодать його. Мабуть, було щось у тому голосi вiд матерi-порадницi, вiд бабусi-втiшницi, а може, всього лиш вiд жiнки i людини, - таки не втрималась i оглянулася, а оглянувшись, побачила: поруч стояла одягнена в чорне монашка, одна з тих, що, знала вже, зреклися свiту, усiх його зваб i зреклися не з добро? волi. - Хто ти? - цiкавилась тим часом монашка. - Звiдки ти? Чому так ревно плачеш? - Я з того роду-племенi, що зазнало велико? кривди вiд людей, а плачу... плачу вiд обиди, що не маю анi сили, анi змоги покарати сво?х кривдникiв. - Утiш себе, вони не залишаться непокараними. - Гада?те? - знову обернулася й пiдозрiло-недовiрливо глянула на свою втiшницю. - Хто ж покара?, коли навiть боги не зважили на мiй ревний клич-благання, не зiйшли з неба i не покарали? - Ще покарають. Господь сказав: хто високо пiдносить ворота сво?, той шука? падiння. - Чому ж тодi упала я? Чи то ж так багато хотiла? Я, матiнко гожа, всього лицi уподобала молодця, волiла взяти з ним злюб, а вашi роме? прийшли й спалили нашу землю, спершу тiльки розлучили мене з ладом мо?м, а це назавжди забрали вiд мене: скалiчили його, ?внухом госпожi сво?? зробили, то вiн не витримав i кинувся з горя-розпуки в море. Отут, на цiм самiм мiсцi! - показала й знову залилася сльозами. Монашка одразу i все зрозумiла: ця дiвчина - язичниця, поганка. I роме?в ненавидить всiм серцем. Одначе не одвернулася i не пiшла вiд не?. Бо побачила в нiй передовсiм сестру i подругу, биту недолею людину i вже потiм - уражену кривдою чужинку. А хто не здатний вiддiлити зерно вiд полови, да? перевагу гординi й потiша?ться нещастям ближнього свого, той теж не залишиться непокараним. - Повiр йому, дiвчино, - i вiн заступиться за тебе. - Кому - йому? - Боговi нашому. Не знала Миловидка, що сказати монашцi, а чи не вважала за потрiбне казати щось. Лежала при березi й схлипувала важко, лежала й схлипувала. Частина ДРУГА. КУДИ ПРИВЕДУТЬ БОГИ Оскiльки у них (слов'ян) багато князiв i мiж ними нема? згоди, вигiдно деяких iз них переманювати на свiй бiк - або ж обiцянками, або багатими дарами, зокрема тих, що сусiдять iз нами. ПСЕВДО-МАВРИКIИ. СТРАТЕГIКОН,_ Океан-море - всiм морям мати; окинуло те море весь бiлий свiт, обiйшло те море довкола всi?? землi. IЗ ВIРША ПРО "ГОЛУБИНУ КНИГУ"_ Серед моря-моря сто?ть червона комора. ЗАГАДКА_ Чи народилась i чи зiгрiва?ться сонячним промiнням людина, котра пiдкорила б собi нашу силу?.. В цьому ми певнi, доки на свiтi ? вiйна i ? мечi. МЕНАНДР ПРОТИКТОР._ ВIДПОВIДЬ ВОЖДЯ СЛОВ'ЯН АЦАРАМ__ Такого за Малкою нiби й не помiчав. Бiда чи радiсть у родинi - завжди умiла бути розважливою, часом не по-жiночому мудрою. Сьогоднi ж анi розважливостi, анi мудростi не бачить у ?? вчинках. Спаленiла, довiдавшись про намiр мужа знову посилати Богданка в науку володiти мечем та сулицею, й стала мiж сином i ним, князем Волотом, стiною. - Не пущу! - вирекла твердо й несподiвано рiшуче. - Вiзьми меча та вбий мене, коли ма?ш намiр робити по-сво?му, одначе поки жива, до дядька сина не пущу! - Ти при сво?м глуздi? -стетерiв. - Як бачиш. Та наука мало не звела отрока зi свiту. Тепер знову? - А ти ж як думала? Вiн прийме в спадок вiд мене землю i стiл. Князi - мужi всi?? землi, роду-племенi, в них iншо? путi нема, мусить усе життя гострити меч i розум, iнакше згине сам i земля за таким князем згине. - Най пiдросте, тодi вже й пiде. - Схаменися, Малко. Отроковi вiсiмнадцяте лiто мина? вже. Чи я не зважав на те, що сталося з ним, чи мало ждав доки забуде усе, що сталося того передлiття? Коли ж постигатиме ?х, i ратне дiло, i науку княжу? Тодi, як стане князем? I переконував, i кричав на жону - дарма, нарiкала на всiх i вся й плакала, присягалася, що не поступиться, i знову плакала. Мусив зважити на те й обмежитись пiвзаходом: оскiльки жона противиться намiрам мужа i князя, так i буде, не посилатиме поки що Богданка до дядька, вiзьме з собою на полюддя, правеж правити у поселян. Йдеться до зими, по городищах i сусiднiх з ними весях завершу?ться веректа, наста? та пора, коли змовкають цiпи та терницi в овинах, по скотницях тирлу?ться непримiтний лiтньо? пори товар. Поселяни мiряють нинi берковцями й тримають у тих же берковцях чи зсипають до пiдклiтей збiжжя, рукомеслий люд - шевцi, гончарi, чинбарi, ткачi - поспiшають збути витвори рук сво?х на торжищах й покласти до киси заробленi рiзани, мiдницi, ногати; лучники, сiдельники, ковачi, золотарi роблять, як i робили, сво? дiло - гнуть луки, майструють сiдла, кують чи позолочують кузнь. Для князя ж i його мужiв наста? час подумати про поповнення княжо? скiницi гривнами, ногатами або ж ромейськими солiдами - для купiвлi в тих же роме?в кам'яно? потертi, що пiде на злютування стiн у гридницях та вежах, щитiв та мечiв, пристро?в для оснащення лодiй i для управлiння лодiями, про поповнення житницi збiжжям, медом, воском, як i пiдклiтей волокном, хутром - для потреб стольного Черна, дружини лiпшо? i меншо?, для торгiвлi з тими ж ромеями. Кожен пам'ята?: аби земля була дужою, а життя в нiй надiйним, поселянин ма? вiддати князевi те, що з нього належить, а князь взяти усе, що йому належить: вiд диму - димне, вiд рала-мiру пшеницi, жита, проса, вiвса, дикушi, вiд бортi, тенет, перевiсищ - теж десятину, як i вiд зарiбку кожного з людей рукомеслих також десятину. Всяк зна? свою повиннiсть, як зна? й мiсце здачi повинностi, а все ж князь та його мужi мають самi побувати в кожнiй общинi i взяти те, що належить з общини. Теремковi, старости - люди довiренi, та не завжди вiрнi, сутяги завзятi, одначе дбають та сутяжать насамперед для себе. - Конi, хури приготовленi? - поцiкавився в челядника. - Приготовленi, княже. Похiдна скiтниця - також. - Скажи во?водi Стодорку, най зайде до мене. Вiдтодi, як Вепр зрiкся високого звання лiпшого мужа i во?води в княжiй дружинi, його мiсце посiв Стодорко, муж не такий одважний, як Вепр, зате тямковитий. Цей не полiзе на рожен, цей спершу подума?, потiм скаже, спершу виважить, потiм зробить. А все ж було б лiпше, коли б його тямковитiсть та по?дналася якось iз Вепровою одвагою. Був би певнiший, що не сам сто?ть на сторожi Тиверсько? землi. - Кликав, княже? - Так. Вiд'?жджаю на полюддя, Стодорку. У теремi лишаю Малку, а в городi - тебе. Будь пильним i твердим, анi на п'ядь не вiдступай вiд того, що ввiв заради супокою я, тим паче в днi торгiв i великих свят. - Так довго збира?шся затриматись на полюддi ? - Чому довго? - Ти ж кажеш: i великих свят. А великi свята скоро не передбачаються. - Всяке може трапитись. Аби не затриматись аж надто довго, ?демо трьома валками, в усi три кiнцi нашо? землi: муж Власт - на сi вер, муж Бортник - на полудень, я - на захiд сонця.. На тебе лишаю сусiднi з Черном общини i сам Черн. 3 города не вiдлучайся, посилай замiсть себе людей довiрених, проте постарайся подбати, аби до коляди правежi були в скiтницi та житницi. Без цього намiрам нашим не судитиметься бути здiйсненими. - Гаразд, княже, зроблю, як велиш. Ось тiльки не розумiю твого побоювання. Чим стривожений? Чому велиш бути аж надто пильним та обережним? Волот мiря? його допитливим оком. - Причин для побоювання, може, й нема?, а для тривог ?, во?водо. Не забувай, Вепр пiшов од нас лютий i кревно ображений, а вiн не забува? образ. - Гада?ш, може прибути сюди з лихим намiром? - Сам не посмi? прийти, а роме?в може привести. Видно було: Стодорко не зовсiм вiрить тому, що чу?. - Оце так? - А так, во?водо. Розбрат пiшов мiж нас, а там, де розбрат, там усього можна сподiватися. - То, може, тобi не слiд би йти на полюддя? Може, я пiшов би замiсть тебе? - Нi, пiду сам. Синовi мушу передавати цю науку - як княжити над людом. Путь слалася коневi пiд ноги туга i бита, проте не мерзла ще. Та й у аерi не вiдчувалося дихання зими. Була та прохолодна, одначе не холодна ще пора, коли не лишень на возi, i в сiдлi почува?ш себе привiльне та вiльготно. Он як при?мно бадьорить бадьорiсть околiй, коли б не вози та не потреба триматися возiв, пустив би повiд, припав би до луки та й погнав би Сiрого вiд долу до пригорка, вiд пригорка до долу. Бо дзвенять вiд стуку-грюкоту колiс не лише околi?, дзвенить i серце, бо озива?ться на зичне iржання коня не лише упокорена за нiч далина, озива?ться молодечим клекотом ?ство людське. - Що, Богданку, - пiзна? синовi помисли князь, - не розучився триматися в сiдлi? Мiг би погнати Сiрого на всю кiнську пору i не впасти пiд копита? - Мiг би, отче, - осмiхнувся отрок i весело сяйнув очима. - Навiть хотiв би погнати так. Завважте, який дзвiнкий аер, як уторована для бiгу-лету путь! - Буде ще ?х, - вдоволено торкнувся синового плеча, - i бажань, i нагод, i торовано? та неторовано? путi. Обвикни спершу, вiднови дядькову науку, а тодi вже й поскачеш. Я дозволю. Це мати твоя бо?ться за тебе, я не боюсь. - Не пускали на полюддя? - Ба нi, на полюддя пустила. До дядька не хоче пускати. Хотiв би почути, що скажеш ти? Чи дума?ш повертатися до ратно? науки? - А що тут думати? Я дужий нинi, а iншо? науки, окрiм ратно?, для мужiв нема. Князь збадьорився, сяяв, як i син, по-молодечому веселими очима. - Ну, то вважай, що ти повернувсь уже до не?. Либонь, догаду?шся, чому узяв тебе з собою на полюддя? - Таж сказали: поверта?те до ратно? науки. - Не зовсiм так, сину. Хочу, аби переймав iншу. науку: бути державцем на Тиверi. Це, щоб знав, теж княжа i не менш важлива, анiж ратна, наука. Приглядайся, з ким i як вестиме бесiду князь-вiтець, що i яким робом вимагатиме вiд общини, а що - вiд теремкових. Рано чи пiзно, а настане той день, коли сядеш замiсть мене на столi. Мусиш зараз уже знати, як правити людом. - Нiби це так складно: пiти i взяти, що належить. - Коли б же було так: прийшов i взяв. - А як буде? Князь смi?ться з його дитинностi. - Кажу ж, затим i взяв тебе, щоб бачив. В одному можеш бути певен: за кожним разом буде по-сво?му. Тямиш, що маю на оцi? - Чом не тямити? З десяти бачених правежiв легше буде вибрати свiй, анiж тодi, коли не бачив би жодного. - О! Правдиво кажеш, а ще правдивiше мислиш. Оце, щоб знав, i ? найдостовiрнiша суть цi?? науки. Першою общиною, з котро? мали взяти данину, була Приславська, по iменi городища Прислави, що лежало в пiдгiр'?, оперезане з долiв неширокою, зате чистою й прозорою через чистоту вод сво?х рiчкою. Угледiли його тодi вже, як ви?хали з дiброви й опинилися перед доволi-таки широкою галявиною, що спускалася в дiл. Мужi заговорили навперебiй, однi тiльки показували в той бiк пугами, iншi милувалися уголос городищем: таке воно мальовничо вигаптуване було пiд сонцем. Милувався Приславою й Богданко, кидав то в один, то в другий кiнець позирки князь. - Щось бачиш, сину? - поцiкавився зрештою. - А так, городище бачу, i вельми велике. - Ото i все? - А що ж iще мав би бачити? - Погано дивишся, коли не бачиш. Отам, мiж дерев, - показав канчуком, - скаче вершник. Видиш? - Виджу. То й що? Чого вiн, по-тво?му, скаче мiж дерев, а не галявиною, не по торованiй путi? Отрок знизу? плечем. - То посланець вiд лiсових осель. Нагледiв нас i хоче попередити старосту приславського, всiх поселян, аби знали: до них ?де князь i ?де не на гостину - правеж правити, тож мають бути пильнi i обачнi. - Отак? - Отак, сину. А ота стезя, що пiшла в дiброву, щось тобi каже? - Мабуть, до осель пiшла. - Правда твоя, до осель. Приславське городище - людне городище, як i вся приславська верв. ? його, люду, за загорожею, ? й поза загорожею. Що поселяни живуть i за частоколом городища, для Богданка не таке вже й диво. Скрiзь тепер так: лише давнi роди тримаються городищ, молодшi, надто тi, що вiдбилися вiд роду, селяться весями, а то й осiбними подвiр'ями в лiсах. Бiльше дивувався, коли в'?хали до Прислави. Князя зустрiли як i належить: з хлiбом-сiллю, з медовими речами до хлiба-солi, повели й розмiстили потому в оселi, що ?? так i йменували тут: княжим теремком. А вiн хмурився, не виказував обурення, та не виказував i вдоволення. Знай позирав на тих, що лестили йому, i вiдмовчувався. "Чому вiтець такий пiдозрiлий? - дивувався отрок. - На подвiр'? он скiльки будов, у будовах - мед, збiжжя, вiск, волокно. Всюди лад,