Андрей Столяров. Мечта Пандоры --------------------------------------------------------------- Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельцов авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ. По вопросам коммерческого использования этого текста можно обращаться по адресам: Литературное агенство "Классик". sander@stirl.spb.su ? mailto:sander@stirl.spb.su alexanderkrivtsov@usa.net ? mailto:alexanderkrivtsov@usa.net --------------------------------------------------------------- © Copyright Андрей Столяров --------------------------------------------------------------- 1 Вернув документы, лейтенант угрюмо откозырял: - Ничего не могу поделать. Отгоните машину к дому и ждите. У него было темное, обветренное лицо. Он не говорил, а выдавливал из себя слова. За спиной его от канала через всю улицу тянулась цепь солдат - ноги расставлены, на груди автоматы, в петлицах - серебряные парашюты. Я достал удостоверение. Если оно и произвело впечатление на лейтенанта, то внешне это никак не выразилось. - Хорошо, - так же угрюмо сказал он. - Вы можете пройти. Но я бы советовал обождать. Он помолчал, видимо, рассчитывая, что я соглашусь. Набережная за оцеплением была пустынна, солнечна. Доносилась стрельба - справа, из середины квартала... - Хорошо, я дам сопровождающего, - лейтенант стал еще угрюмей. Мотнул головой. Вразвалку подошел сержант в пятнистом полевом комбинезоне. На шее у него болталась прозрачная пластинка величиной с ладонь. - Проведешь, - сказал лейтенант. - Я сообщу по рации. Сержант окинул мгновенным взглядом мой светлый, выутюженный костюм, прищурился на галстук: - Испачкаетесь, сударь. Я знал, как обращаться с десантниками, и поэтому уверенно двинулся вперед, как бы не сомневаясь, что он последует за мной. Так оно и оказалось. Мы пошли по набережной. - Вы все-таки держитесь сзади, - уже нормальным голосим сказал сержант, догоняя. - И ни в коем случае не отходите от меня. - Что тут у вас происходит? - спросил я. - Операция. Больше он ничего не добавил. Мы свернули во двор - узкий, извилистый. Стены в черных подтеках смыкались вверху, вдавливаясь в небо. Все время казалось, что мы сейчас упремся в тупик, но неожиданно открывался новый проход. Отовсюду слышалась стрельба. Сдвоенно выстрелил карабин; затем, сплетаясь в едином звуке, хлестнули автоматные очереди, и, наконец, солидно застучал тяжелый пулемет, судя по звуку - "гокис", пули у него размером с небольшой огурец... Это было уже серьезно. В последний раз я слышал "гокисы" год назад во время мятежа в Порт-Хаффе. Тогда сепаратисты из "Феруза" внезапно, в считанные минуты профессионально положив напалмовые кассеты вдоль пригорода и блокировав огненным полукольцом войска МККР, двинули танки по шоссе прямо на Ролиссо, где находились международные армейские склады. Если бы они захватили оружие, то могли бы отрезать весь север и держать жесткую оборону этой территории по крайней мере несколько месяцев. Главнокомандующий вооруженными силами страны то ли растерялся, то ли действительно был связан с сепаратистами, как говорили потом: он, вместо того чтобы подорвать склады, выслал наперехват артиллерийскую школу - недоученных курсантов, подкрепив их саперным батальоном из резерва. Штурмовые танки "Мант" прошли сквозь них, как сквозь масло, - я уже потом, после гибели Аль-Фаиза видел на шоссе месиво исковерканных орудий и тел, в котором копошились подразделения Красного креста и добровольные санитарные дружины. Нас выбросили на исходе ночи. Небо начинало светлеть. Десятки капсул неспешно, одна за другой вываливались из пузатых с маленькими крыльями, неуклюжих на вид транспортных самолетов и долго, уменьшающимися точками летели вниз и у самой земли эффектно распахивали зонты - пружинили на воздушной подушке. Сверху все было отлично видно. И огненный, голубой полукруг, опоясавший порт, и серебрящуюся спокойную Ниссу, и артиллерийские вспышки за мостом, который уже был захвачен сепаратистами, и ближе к земле - пропитанные флюофором светящиеся зеленые знамена передового полка "Меч пророка", чьи танки на лобовой броне несли изречения девятого калифа Али. Мы садились прямо на склады. Вдали уходи разрывы, но мы все-таки надеялись здесь закрепиться - у нас были податомные базуки, которые в случае попадания если и не пробивали броню, то вынуждали "Мантов" остановиться на минуту-две для смены оплавившейся оптики, а за это время можно было навести канальную мину. И вот, когда мы начали выпрыгивать на сырую бетонную площадку перед складом, оттуда, со сторожевых вышек, тяжелыми басами заговорили "гокисы". Оказывается, Аль-Фаиз еще за четыре часа до выступления выслал вперед ударную группу; она без шума вырезала охрану и заняла ключевые посты. Но мы узнали об этом потом. А в тот момент занявшаяся огнем капсула вызвала наши крики предостережения. Мы разворачивались к вышкам так, чтобы там увидели голубые нашивки на наших робах. И командир десанта, югославский майор, приказал осветить прожектором его форму с надписью "Международные войска", - но вторая очередь, выкинувшая его из луча и свалившая прожектор, поставила все на свои места. Я очнулся тогда только утром в госпитале, когда Аль-Фаиз и двенадцать его имамов, окруженные в здании аэровокзала, покончили счеты с жизнью, выбросившись на мостовую. ...Двор вывел нас на боковую улицу. Тут слабо, но ощутимо пахло чесноком. Я покосился на прозрачную пластинку. Это был противогаз. - Теперь осторожно, - предупредил сержант. И сразу же над нашими головами раздался звук - будто пилой по дереву. Мы отшатнулись. Чуть выше, над нами в темном кирпиче появился десяток красных лунок со сколотыми краями. - Весело тут у вас, - сказал я, отряхивая кремовый пиджак. Сержант блеснул зубами сквозь кирпичную пыль: - Это ничего - пугают. А вот у них есть один с карабином, так бьет, подлец, как в тире. - Откуда у них "гокисы"? - спросил я. - Или это ваши стараются? - У них все, что хочешь, есть, - сержант вытер лицо, оставив на нем красные полосы. - Надо перебираться на ту сторону. Видите подворотню? До подворотни было метров сорок. - По одному и - быстро, - приказал сержант. Выскочил и, будто нырнул, почти падая, перебежал улицу. Запоздало ударила очередь, выбила искры из асфальта, зазвенело стекло. Я кинулся, не дожидаясь, пока очередь кончится. По мне не стреляли. - Вот мы и на месте, - сказал сержант. Он закурил. - Хороший автоматчик уложил бы вас запросто. - Под хорошего автоматчика я бы и не полез. Он открыл обшарпанную дверь на первом этаже. В квартире царил хаос. Мебель была перевернута, на полу сверкали сотни зеркальных осколков. Полированную стенку наискось прочерчивала пулевая дорожка. По бокам выбитого окна стояли капитан-десантник и совсем молоденький лейтенант. У обоих на шее висели пластинки противогазов. Очень сильно пахло чесноком. - По приказу начальника охраны... - шагнув вперед, начал докладывать сержант. Капитан резко повернул к нему белое, засыпанное известкой лицо и крикнул сорванным голосом: - К стене! Мы едва отскочили. Автоматная очередь прошла по полу, брызнули зеркальные фонтаны. - Засекли все-таки, сволочи, - сказал капитан. Лейтенант ежесекундно вытирал лицо ладонью: - Надо менять позицию. - Поздно, уже поздно, - проговорил капитан и опять навис над рацией: - Хансон, слышишь меня? Хансон! Что там у вас? - Заняли чердак, - донеслось в ответ. - Через минуту начинаем. Я сообщу. - Балим! - закричал капитан. - Через минуту закроешь окна. Плотно закроешь, понял? Чтобы носа не могли высунуть! - Не высунут, капитан, ничего не высунут, - неторопливый голос был с сильным южным акцентом. - Видишь, где у них пулемет? - Вижу. - Вот. Чтоб больше ни я, ни ты его не видели. - Понял, капитан. Все будет в ажуре, капитан! Капитан повернулся к нам: - Ну? - Сержант доложил. - Какой Август? Август на той стороне, - капитан с неприязнью посмотрел намой злополучный костюм, ужасно сморщил лицо. - Сейчас туда не пройти. И здесь вам делать нечего. Отправляйтесь во двор. Он не простреливается. Я достал удостоверение. Капитан не успел даже взглянуть на него - рация, казалось, накалилась: - Начинаем, капитан! И он в ответ весь напрягся: - Балим! Балим! Огонь! Впереди бешено стучали десятка два автоматов. Капитан скомандовал: - Пошли! Мой сержант перекинул автомат в руку, лег, раскинув ноги, у соседнего окна. Переулок хорошо просматривался - широкий, пустой. Стены его домов были исцарапаны пулями. У тротуара дымилась покореженная легковая машина. Ветер переворачивал зеленые бумажки, застилавшие асфальт. На углу, из высокого дома с зарешеченными окнами выдавалась узкая, в два этажа полукруглая башенка, пронизанная солнцем. Стреляли по ней. На крыше дома появился человек - во весь рост. Замахал руками. Слева выскочил взвод десантников и побежал мимо догорающей машины. - Быстрей, быстрей! - застонал капитан в рацию. И вдруг откуда-то сверху, перекрывая автоматную суету, отчетливо застучал "гокис". Пули его с визгом рикошетировали от мостовой. Обрушился пласт штукатурки. Поднялась белая пыль. Двое бегущих сразу упали, остальные, помешкав секунду, нырнули в ближайший подъезд. Один десантник то ли растерялся, то ли еще почему, но на какой-то миг застыл на середине переулка. Когда он опомнился, момент был упущен. "Гокис" отсек его от подъезда. Десантник рванулся в другую сторону. Вжался там в глухую стену спиной, глядя, как быстро-быстро по асфальту приближаются к нему выщербленные лунки. Сержант у окна выругался, автомат в его руках заколотился нескончаемой очередью. Я заметил, что сжимаю пистолет - когда только успел его вытащить? - и сунул его обратно подмышку. - Балим, я тебя расстреляю, - страшным голосом прорычал капитан. - Они перешли на третий этаж! - закричал Балим. Десантник у стены, наконец, решился - прыгнул вперед, надеясь перескочить через смертельные лунки. Очередь поймала его в воздухе. Он переломился надвое. - Балим, что же ты, Балим, - горловым шепотом сказал капитан. И вдруг все стихло. Только сержант бил и бил вверх по башенке. Я потряс его за плечо, он очумело оглянулся, бросил автомат, высморкался на пол. - Капитан! Хансон передал - они уже в квартире! - Ага! - капитан, соскальзывая, выбрался через окно, зашагал к дому с башенкой. Лейтенант молодцевато выпрыгнул за ним. У меня оборвалось сердце, но выстрелов не было. Я тоже вылез. Отовсюду появившиеся десантники смотрели на башенку. Ждали. Негромко переговаривались. Некоторые поднимали зеленые бумажки - купюры по сто крон каждая. Высокий, черный человек что-то темпераментно объяснял капитану, помогая себе руками. Капитан его не слушал. Все расступились. Пронесли двоих на носилках, все в бинтах. Один непрерывно стонал и плакал. Подошел Август. Я не сразу узнал его застывшее лицо. - Одного все-таки взяли, - сказал он. - Ведут, ведут, - пронеслось среди десантников. Они подались вперед. Из парадной дома с башенкой двое в комбинезонах волокли третьего - коленями по мостовой, он бился в их руках и кричал. Август увидел меня, моргнул голыми веками. - Ты? Ну, слава богу! И тут же забыл про меня. 2 ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДОКЛАДА ПОСТОЯННОЙ ИНСПЕКЦИОННОЙ КОМИССИИ ПРИ МЕЖДУНАРОДНОМ КОМИТЕТЕ ПО КОНТРОЛЮ НАД РАЗОРУЖЕНИЕМ (МККР) ПО ОБСЛЕДОВАНИЮ ОБЪЕКТА 7131 (БИОЛОГИЯ), НАУЧНО- ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА "ЗОНТИК", ШТАТ АРИЗОНА, США Основание для инспекции - заявление профессора Чарльза Ф.Беннета, Принстонский университет, о характере научных работ, которые велись в комплексе "Зонтик" и которые шли вразрез с частью пятой "Декларации о разоружении" - "Медицински неоправданное воздействие на психику человека физическими, химическими или иными средствами с целью модификации его поведения" - и вразрез с частью второй "Декларации прав гражданина" - "Насильственное изменение индивидуальных качеств личности". ...Инспекцией научно-технического комплекса "Зонтик" установлено наличие проводящихся в нем в настоящее время исследований химического воздействия на психику человека препаратами группы "Октал" с целью модификации поведения по типу реакций "Страх". ...Шестая лаборатория объекта (бывший руководитель - профессор Ф.С.Нейштадт), на которую указывал заявитель, в настоящее время не восстанавливается, в планах реконструкции не значится и тематика ее исключена из предполагаемого направления исследований. ...Суммируя вышеизложенное, комиссия подтверждает наличие в данном комплексе исследований, нарушающих вышеуказанные пункты "Декларации о разоружении" и "Декларации прав гражданина", и рекомендует МККР: 1. Полностью расформировать научный персонал комплекса "Зонтик". 2. Демонтировать оборудование комплекса и передать его МККР. 3. Привлечь директора комплекса "Зонтик" профессора Г.Р.Микоэлса и руководителей лабораторий профессоров Н.Ф.Липкина и У.Ч.Олдингтона к судебной ответственности в рамках Международного гражданского права по статье "Личная ответственность за создание и разработку запрещенных систем вооружений". ПРИЛОЖЕНИЕ (выдержки из заявления профессора Чарльза Ф.Беннета) ...Обращаю особое внимание МККР на исследования в шестой лаборатории комплекса "Зонтик", руководитель - профессор Ф.С.Нейштадт. Я лично не был знаком с профессором Нейштадтом, но примерно за год до подписания "Деклалации о разоружении" у меня состоялась доверительная беседа с одним из его сотрудников, моим близким другом, имени которого я здесь не привожу по этическим причинам. Мой друг сообщил мне, что профессором Нейштадтом разработан принципиально новый способ модификации психики человека. Речь идет о создании в коре головного мозга, в среде уже существующих нейрофизиологических связей локального, совершенно автономного блока управления с четкой реализацией записанной в нем программы. В отличие от существующих к настоящему времени способов модификации эмоциональных или логических функций коры головного мозга, которые влекут за собой частичную деформацию психики, новый метод позволяет полностью сохранить сложившуюся к моменту воздействия психофизиологическую картину личности с ее мировоззренческим, социальным или бытовым содержанием. При этом явления амнезии или диффузии психики не наблюдаются. Способ, которым производится запись программы, мне неизвестен. Включение программы осуществляется индивидуальным или общим словесным шифром. Мой друг, в искренности которого я не сомневаюсь, сообщил мне, что профессором Нейштадтом в сотрудничестве с научным отделом Министерства обороны создается техника серийной записи подобных блок-программ. Она может быть использована в соответствующих целях среди военнослужащих или гражданского населения. Первые опыты в этом направлении на добровольцах из ВВС прошли успешно. По словам моего друга, профессор Нейштадт обладает гипертрофированным честолюбием, не признает никаких моральных категорий и одержим стремлением к личной власти. Считаю своим долгом человека и гражданина сообщить эти сведения МККР и просить МККР провести тщательное расследование по делу профессора Нейштадта.  ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ ПРОФЕССОРА Г.Р.МИКОЭЛСА, БЫВШЕГО ДИРЕКТОРА НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА "ЗОНТИК", В МЕЖДУНАРОДНОМ СУДЕ В ГААГЕ (верховный судья процесса Э.Штритмайер (ФРГ)  ВОПРОС. Подсудимый, знали ли вы, что исследования, которыми занимался ваш комплекс, запрещены "Декларацией" и могут проводиться только с особого разрешения и под контролем МККР? ОТВЕТ. Мы никогда не ставили перед собой военных целей. Наши исследования носили сугубо медицинский характер. Они необходимы для изучения и лечения некоторых шизоидных и параноидных состояний психики человека. ВОПРОС. Подсудимый, вы не ответили на вопрос. ОТВЕТ. Да, знал. Но я хочу подчеркнуть, что исследования проводились исключительно на добровольцах. Все испытуемые предварительно знакомились с программой эксперимента и его возможными последствиями. В настоящее время все они чувствуют себя удовлетворительно и получили оговоренную правилами денежную компенсацию. ВОПРОС. Что вы можете сказать о работах шестой лаборатории, руководимой профессором Нейштадтом? ОТВЕТ. Мне об этом ничего неизвестно. ВОПРОС. Не кажется ли вам странным, подсудимый, что, будучи директором комплекса, вы не знали о характере работы подчиненной вам лаборатории? ОТВЕТ. Шестая лаборатория только формально входила в комплекс. Фактически она подчинялась не мне, а непосредственно Министерству обороны. У лаборатории были собственные средства, она самостоятельно закупала оборудование и самостоятельно планировала исследования. Профессор Нейштадт имел право увольнять или принимать на работу любого сотрудника. Я не знал даже приблизительно о направлениях работы шестой лаборатории. Мельком слышал, что испытуемых там называют фантомами. ВОПРОС. Почему? ОТВЕТ. Да потому, что все отчеты шестой лаборатории, минуя меня, шли сразу в Министерство. Могу только сказать, что профессор Нейштадт был безусловно очень талантливым ученым и понимал свою ответственность перед человечеством. Мы все сожалеем о его гибели. Он никогда не позволил бы себе ничего противозаконного.  ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ ГЕНЕРАЛА А.Д.КРОММА, БЫВШЕГО НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ В МЕЖДУНАРОДНОМ СУДЕ В ГААГЕ (верховный судья процесса Э.Штритмайер (ФРГ)  ВОПРОС. Подсудимый, научно-технический комплекс "Зонтик" находился в ведении вашего отдела? ОТВЕТ. В определенной мере. ВОПРОС. Поясните суду ваши слова. ОТВЕТ. Мой отдел действительно контролировал некоторые институты, но в подавляющем большинстве случаев мы лишь предоставляли дотации научным центрам для выполнения необходимых нам исследований. И по отношению к ним я осуществлял только общее руководство работами, не вдаваясь в детали. ВОПРОС. И комплекс "Зонтик" не был исключением? ОТВЕТ. Да. ВОПРОС. Что вы можете сказать о шестой лаборатории? ОТВЕТ. О ней я узнал только после происшедшей там катастрофы. Ее исследования не входили в компетенцию моего отдела. С профессором Нейштадтом знаком не был. ВОПРОС. Вы здесь слышали показания профессора Микоэлса. Он утверждает, что шестая лаборатория подчинялась Министерству обороны и доклады о результатах ее исследований получал непосредственно ваш отдел. ОТВЕТ. Я могу повторить: о деятельности шестой лаборатории я ничего не знал. Если такие доклады и существовали, то я их не видел. ВОПРОС. Что вы можете сказать о причинах гибели шестой лаборатории? ОТВЕТ. Сразу после катастрофы мы провели расследование. У экспертов нет единого мнения. ВОПРОС. А ваше личное мнение? ОТВЕТ. Я не эксперт. БЕЗ УКАЗАНИЯ ИСТОЧНИКА СВЕДЕНИЯ О ПРОФЕССОРЕ Ф.С.НЕЙШТАДТЕ, БЫВШЕМ РУКОВОДИТЕЛЕ ШЕСТОЙ ЛАБОРАТОРИИ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА "ЗОНТИК" Фредерик Спенсер Нейштадт родился в 1961 г. По окончании Гарвардского университета (штат Массачусетс) получил диплом по специальности биология (нейрофизиология). Уже в первые годы учебы проявил незаурядные научные способности и склонность к экспериментальной работе. Пять лет работал в лаборатории профессора Н.М.Хэйла (недостоверно, профессор Хэйл умер в 1997Ъг., данные о штате лаборатории в архиве университета отсутствуют). Направление исследований - "Патофизиологические состояния головного мозга человека" (недостоверно, данные о плановой тематике в архиве университета отсутствуют). С 1994 г. работал в научно-техническом комплексе "Зонтик". С 1998 г. - руководитель шестой лаборатории этого комплекса. Предполагаемое направление исследований - волновые резонансные регуляции психики человека. Открытые публикации по результатам исследований отсутствуют. Данные о сотрудниках лаборатории отсутствуют. Осенью... года (за две недели до прибытия инспекции МККР) в лаборатории профессора Нейштадта произошел взрыв выраженной силы, сопровождавшийся интенсивным многосуточным горением нетушащихся зажигательных смесей типа напалм-кремний. В этих условиях восстановить документы или оборудование лаборатории оказалось невозможным. Человеческие останки не идентифицировались. Предположительно, профессор Нейштадт и его сотрудники погибли в момент взрыва. БЕЗ УКАЗАНИЯ ИСТОЧНИКА ГИПОТЕТИЧЕСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛИЦ (ФАНТОМОВ), КОДИРОВАННЫХ В ШЕСТОЙ ЛАБОРАТОРИИ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА "ЗОНТИК" Попытка переворота в Парабайе В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое июля часть офицеров генерального штаба Парабайи, опираясь на взводы охраны, арестовала и расстреляла весь руководящий состав генштаба и военного министерства. Были подняты по тревоге гарнизон города и офицерское училище. От имени расстрелянного военного министра танковому полку, находящемуся в летних лагерях, был отдан приказ войти в столицу. К утру двадцать седьмого июля мятежники блокировали президентский дворец, захватили радиостанцию и обратились с воззванием к армии и народу. Мятеж был поддержан частью офицеров ВВС, которые, не посвятив в свои планы рядовой состав, подняли в воздух подчиненные им подразделения и барражировали небо над столицей. Утром двадцать седьмого июля после отказа президента страны сложить с себя полномочия и сдаться дворец был подвергнут интенсивному артиллерийско-пулеметному обстрелу. Основная часть войск не поддержала мятежников. Рядовые ВВС и курсанты офицерского училища, выяснив обстановку, заявили о своей верности правительству. Командование принял на себя начальник оперативного управления генштаба. К вечеру двадцать седьмого июля мятежники были рассеяны; руководители мятежа, будучи окружены в здании генштаба, покончили жизнь самоубийством. По данным Министерства обороны Парабайи, офицеры, возглавившие мятеж, в разные сроки проходили подготовку в США. Виндзорский инцидент Девятого августа группа военных техников станции слежения и обороны второго пояса Солнечной системы "Виндзор" (Марс, Эритрейское море), расстреляв большую часть обслуживающего персонала, в том числе командира станции слежения полковника Нигата (Япония), захватила пульты управления ракетами "земля-космос" и в течение четырех дней требовала передачи под свой контроль всех станций слежения и обороны Марса, а также эвакуации с планеты международных сил, угрожая начать ракетный обстрел крупнейших столиц Земли. Переговоры с террористами оказались безрезультатными. Боевой крейсер "Хант" (СССР), высланный Советом безопасности МККР, получив прямое попадание ракетой "земля-космос", тем не менее сумел игловыми радиолучами парализовать работу систем наведения и высадил десант, который после двухчасового боя захватил станцию слежения "Виндзор". Часть террористов была уничтожена во время перестрелки, трое, блокированные в диспетчерской, покончили с собой, около десяти человек на бронетранспортерах прорвались на космодром и, захватив пассажирский лайнер "Мико", вышли в открытое пространство, предположительно к границам Солнечной системы. Интенсивный лучевой поиск корабля оказался безрезультатным. Лайнер "Мико", захваченный террористами, относится к типу малогабаритных пассажирских лайнеров, вооружения не несет и опасности для Земли и передовых станций не представляет. 3 Замысловатым ключом я открыл дверь и присвистнул: по квартире словно прошел смерч. Громили ее долго и тщательно. Мебель предварительно разбирали на детали и каждую часть ломали по отдельности. Из дивана были выдраны все пружины, и они были разбросаны по всей квартире. От люстры осталось белое пятно. Как сахар. Непонятно, как был достигнут такой эффект. Книги, вероятно, сначала разрывали по корешку, а потом выдирали все страницы. Обои висели печальными языками, обнажив ноздреватую штукатурку. Кухонный агрегат был превращен в груду мятого металла. На такую работу потребовалось много времени и энергии. Она вызывала уважение. В одной из комнат точно посередине стояла совершенно целая низкая лакированная тумбочка - странно аккуратная среди разгрома. На ней лежал лист бумаги. От руки печатными буквами крупно было написано одно слово - "убирайся". Вместо подписи стоял значок - полукруг с поперечными черточками. Я сел на тумбочку. У меня было несколько версий. Первая - здесь всем предоставляют такие квартиры. Так принято. Эта версия была удобна тем, что разом все объясняла. Версия вторая - хулиганство. Версия третья - маньяк. Версия четвертая... Версия пятая... Версия сто сорок шестая - звездные пришельцы. Изучали земную жизнь. Я тяжело вздохнул, так как знал, что мне сейчас предстоит. Я разделся, повесил одежду на сохранившийся гвоздь и принялся за работу. Обыск занял ровно три часа. Я перемазался известкой, выпачкался машинным маслом, разодрал себе локоть чем-то острым и поранил колени осколками стекла. Но в итоге через три часа на тумбочку легли два серых, тонких кружочка с выпуклостью в центре - наподобие кнопки. И, с некоторой оторопью глядя на эти высокого класса, сверхчувствительные дистанционные микрофоны, я вдруг понял, что ни одна из версий не подходит. Я оделся и поехал в Дом. Дом стоял на тихой зеленой заасфальтированной улице. Вход в него украшали шесть колонн, по которым, ослепительно вспыхивая, бежали вверх хохочущие и плачущие лица, встающие на дыбы кони и написанные разноцветными буквами короткие и загадочные слова. Я не сразу понял, что это афиши. Навстречу мне вывалилась радужная стайка молодежи. Они шли, будто плясали, высоко подпрыгивая. Одна из девушек, оступившись, ударилась об колонну, и та лопнула с печальным звоном, обнажив блестящий, решетчатый круг в асфальте. Все захохотали. Упавшая вскочила, визжа повисла на высоком парне. Над кругом задымился голубой туман: колонна восстанавливалась. С некоторым сомнением я потрогал свой галстук, но потом подумал, что для инспектора строгий и чуть старомодный вид даже обязателен. На этаже, где помещалась администрация, народа оказалось неожиданно много. Здесь сновал все такой же молодняк. Меня они не замечали, друг друга - тоже. И все они двигались как бы пританцовывая. На гудящих воздушных карах проплыла пустая рама для мнемофильмов. Ее поддерживали мужчины в синих халатах. Бородатые ребята, по пояс голые, лоснящиеся, работали у стен с декорационными фломастерами, пена которых застывала, образуя причудливую лепку. У двери с надписью "Дирекция" невероятно тощий, изнуренный человек, как ветряк, размахивал руками. Одет он был наподобие новогодней елки - цветные тряпочки, бляшки, зеркальца; сквозь них просвечивали желтые ребра. Его собеседник пятился назад на коротеньких ножках. - Нет, нет, нет! - фальцетом кричал тощий. - Кто у нас режиссер? Я режиссер! И я не позволю! Никаких драконов - ни трехглавых, ни огнедышащих! Сугубый реализм. Учтите это! Я так вижу! - Витольд, - пытался убедить его собеседник. - Ну совсем маленький дракончик. Вроде ящерицы. Пусть себе летает... Тощий его не слушал: - Ни драконов, ни ящериц, ни морских змеев. Запомните! И потряс пальцем перед носом толстого собеседника. Тот воззвал: - Бенедикт, хоть ты скажи... Третий участник разговора - высокий и громоздкий - только сонно прикрывал веки, думал о своем. На обращенные к нему вопли солидно кивнул. Тощий застыл с поднятым пальцем. - Ни одной запятой не дам переставить. Все. Я - сказал, - высокомерно уронил он и пошел по коридору так, будто все его суставы были на шарнирах. - Могу я работать в таких условиях, Бенедикт? - театрально воскликнул толстый. - М-да... - подумав, изрек высокий. Заметил мой взгляд: - Вы ко мне? Я назвался. - Вот, очень кстати, - сказал высокий. - Инспектор из Столицы. По вопросам культуры. - От сенатора Голха? - растерянно спросил толстый. - Не только. Возникла необходимость общей инспекции, - туманно ответил я. - Боже мой! Это же нелепо! - толстый всплеснул руками. - Какой инспектор? Зачем нам инспектор? Я вчера говорил с... Он ни словом не обмолвился об инспекторе. - Герберт, - предостерег высокий. - Инспектор разберется сам. - Повернулся ко мне. - Разрешите представиться, директор Дома - Бенедикт, - вежливой улыбкой поднял верхнюю губу, показал крепкие зубы. - Наш финансовый бог - советник Фальцев. - Очень, очень приятно, - расшаркался советник. По лицу его было видно, что он испытывает совсем другие чувства. - Как здоровье сенатора? - заботливо спросил директор. - Неплохо, - отрезал я. - Как же так... - растерянно начал советник. Директор его перебил: - Прошу вас, - он указал на дверь и распорядился. - Герберт, пришли Элгу. Финансовый бог поперхнулся. У меня возникло ощущение, что я ляпнул что-то не то. В кабинете директор усадил меня за обширный стол-календарь, исписанный множеством пометок. - Итак, господин Павел? - Может быть, без господина? - предложил я. - Отлично, - с готовностью согласился директор. - Я для вас просто Бенедикт. - Меня интересует ваш Дом. Хочется познакомиться поближе. Гремите. - Да, Дом у нас замечательный, - сказал директор. - Уникальный Дом. К нам приезжают специально из других стран, чтобы принять участие в Спектакле. Знаете, в Италии есть фонтан Грез: если бросишь туда монетку, то обязательно вернешься. Так и у нас. Кто хоть один раз участвовал в Спектакле, тот обязательно приедет еще. Директор все время улыбался, а глаза его оставались холодными. Мне это не нравилось. Он вполне мог быть фантомом. Впрочем, торопиться не следовало. Фантомом мог оказаться кто угодно. Даже я сам. - Разумеется, это далось не сразу, - продолжал директор. - Кропотливая работа. Пристальное изучение вкусов молодежи. Ее духовного мира. Вы знаете, у молодежи есть свой духовный мир! Что бы там ни писали наши социологи! Мне очень хотелось прочитать заметки на столе. Такие торопливые записи могут сказать о многом. Я скосил глаза. Но директор как бы невзначай нажал кнопку, и поверхность стола очистилась. - Чрезвычайно интересно, - промямлил я. - Мы ведь не просто копируем историю, - все усердствовал директор. - Мы воссоздаем ее заново. Разумеется, в чем-то отступая от действительности - но в рамках. Иного я бы и не допустил. - Он поднял широкие ладони. - Какой смысл рассказывать. Сегодня у нас ввод нового Спектакля. Надеюсь, вечер у вас свободен? - В какой-то мере, - уклончиво ответил я. - Обязательно приходите! - с энтузиазмом воскликнул директор. - Мы ставим восемнадцатый век. Морское пиратство. Я распоряжусь, чтобы вам оставили марку. В это время в кабинет вошла светловолосая женщина. Чрезвычайно сексапильная. Директор обрадовался: - Элга! Наконец-то! Познакомьтесь, Павел - Элга. Она как раз занимается этой... культурой. Элга обещающе улыбнулась. Ее короткая юбка едва доходила до середины бедер, декольте на блузке располагалось не сверху, а снизу, открывая живот и нижнюю часть груди. - Элга вам все покажет, - директор был сама любезность. - Тем более, что она специалист. А меня, извините, Павел, ни одной свободной минуты. - Буду рад, - сказал я, поднимаясь. - Пойдемте, - предложила Элга и посмотрела на меня многозначительно. Я поймал взгляд директора - тоже многозначительный. Очевидно, предполагалось, что теперь новый инспектор поражен в самое сердце. В коридоре топтался мрачный парень в синем халате. Челюсть у него выдавалась вперед. Увидев директора, он произнес голосом чревовещателя: - Бенедикт... - Я уже все сказал, - пресек его директор. Парень посмотрел на Элгу, потом с откровенной ненавистью на меня и высказал свою точку зрения: - Ладно. Монтировать камеру - Краб. Записывать фон - Краб. Ладно. Вы Краба не знаете. Вы Краба узнаете. - Я занят, - еле сдержался директор. Парень напирал грудью. Я хотел дослушать этот захватывающий диалог, но Элга увлекла меня вперед. Мы прошли мимо бородатых ребят, занимающихся лепкой. Один из них присвистнул и произнес довольно явственно: - Элга опять повела барана. Бараном был, конечно, я. - Кто это? - спросил я. - А... художники. Хулиганят - непризнанные гении. - Элга фыркнула. У нее это получилось на редкость привлекательно. - Нет, вот этот парень с лицом гориллы. - И верно, похож, - она легко рассмеялась. - Это Краб, мнемотехник. Странный какой-то человек. Все время что-то требует. Бенедикт устал с ним. Я оглянулся. Мрачный парень весьма агрессивно втолковывал что-то директору. Тот, морщась, кивал. Вид у него был затравленный. Бенедикт действительно устал. - Что бы вы хотели осмотреть, господин Павел? - спросила Элга. - Все. - Благодарю, - она прямо-таки обдала меня синевой. Я подумал, что радужка глаз у нее подкрашенная. - Все - это очень много, Павел. Может быть, мы сначала посидим где-нибудь, Павел? Мое имя таяло у нее во рту. - Сначала немного посмотрим, - извиняясь, сказал я. Элга передернула плечиком: - Вот режиссерская. Там готовят сегодняшний Спектакль. Режиссерская представляла собой громадную комнату без окон. Под светящимся потолком были развешаны десятки волновых софитов для стереокраски, а в центре на разномастных стульях сидели около шести человек. Режиссер, похожий на елку, жестикулировал. Сбоку от него я увидел Кузнецова. Гера задумчиво курил. Он то ли не обратил внимания на открытую дверь, то ли играл свою роль - по легенде мы были незнакомы. Больше я ничего заметить не успел. Режиссер повернул к нам изъеденное до костей лицо и спросил, срываясь на крик: - В чем дело? Я занят, занят, занят! Элга закрыла дверь, словно обожглась. - Ввод Спектакля, - смущенно пояснила она. - Витольд всегда так нервничает. Я промолчал. Я думал: как хорошо, что в паре со мной работает Кузнецов. Спокойный и рассудительный Гера Кузнецов, на которого при любых обстоятельствах можно положиться даже больше, чем на самого себя. Элга повела меня в техотдел. Я не разбираюсь в голографии и тем более в волновой технике, но, по-моему, оборудование у них первоклассное, выполненное в основном по специальным заказам. Там же, в зале, в прозрачном кресле, возведя черные глаза к потолку, полулежал парень в шикарном тренировочном костюме; он затягивался тонкой, как спица, сигаретой, а выпускал зеленый дым. Парень даже не посмотрел на нас, но сигарета замерла в воздухе, и я понял, что он слушает разговор самым внимательным образом. Выходя, я равнодушно обернулся и поймал его пронзительный и сразу погасший взгляд. Вообще Элга оказалась неплохим гидом, особенно когда забывала о своей задаче - обольстить инспектора из Столицы. Я искренне был заинтересован ее рассказом, и поэтому она говорила много и охотно. В результате я узнал, что ей двадцать семь лет, что она не замужем - все попадались какие-то хухрики, что она хотела бы иметь самостоятельную работу, а ее держат ассистентом, что она давно бы ушла, если бы не Спектакли, что все в Доме держится на Витольде, а директор в искусстве - ни дуба не варит, что он, директор, уже не раз делал ей определенные предложения, но, она в гробу видела этого зануду, что директор и Витольд ненавидят друг друга, но почему-то работают вместе, хотя давно могли бы и разойтись, что Элге приходится выполнять некоторые особые поручения, какие - она не уточнила, и поэтому многие относятся к ней плохо. Из всего этого в какой-то мере можно было составить общую картину, но ничего существенного понять при этом было невозможно. Элга была очень мила, и мне приходилось ежесекундно напоминать себе, что фантом, пока не включена программа, ничем не отличается от обычного человека. Кроме того, у меня не выходил из головы погром в моей квартире. Сомнений не было - я засветился. Но каким образом? Ведь я появился в городе только вчера и о моем прибытии знали три, от силы четыре человека? А если громить квартиру, то причем тут микрофоны? Получалась какая-то ерунда. Сдавленный хрип донесся из-за низенькой двери слева. Так хрипят загнанные лошади. Я посмотрел на Элгу. Она ползала плечами. Я потянул дверь. В маленькой, похожей на кладовку комнате, где стояли рулоны бумаги и высокие бутыли коричневого стекла, угрюмый Краб, оскалясь, стиснув квадратные зубы, душил зажатого в угол советника Фольцева. Финансовый бог уже посинел, слабыми пухлыми руками рвал кисть, сдавившую горло. - Отпустите, - сказал я. Краб повернул заросшее лицо: - Чего? - Вполне достаточно. - Исчезни, - посоветовал Краб. - Я ведь могу вызвать полицию, - пригрозил я. - Есть двое свидетелей. Отпущенный советник стал кашлять, давиться слюной, сгибаться, насколько ему позволял живот. Лицо у него из синего стало багровым. Вдруг он замахал руками: - Оставьте нас! Пожалуйста! Я вас прошу! И опять согнулся, выворачивая легкие в кашле. Мы пошли дальше. Я деликатно молчал. У Элги был такой вид, словно ее осенило. Мы спустились в библиотеку. Она располагалась в подвале. Светился матовый потолок. Уходили вдаль деревянные стеллажи. Было очень тихо. За барьером у раскрытой книги сидела девушка, с таким печальным лицом, словно она всю жизнь провела в этом подвале. Элга меня представила. - Анна, - сказала девушка. Она была в сером платье с белым кружевным воротничком - как в старом фильме. - У вас, вероятно, много читателей? - спросил я. И мне вдруг стало стыдно за свой бодрый тон. - Нет, - сказала она. Сейчас мало читают, больше смотрят видео. А с тех пор, как начались Спектакли, - тем более. Я перевел взгляд на раскрытую книгу. - А я привыкла, - сказала она. - С детства читаю. Это отец меня приучил. Элга фыркнула. Теперь мне это не показалось привлекательным. Я смотрел на Анну. Она - на меня. Я спросил о чем-то. Она что-то ответила. Элга начала нетерпеливо пританцовывать. Послышались шаркающие шаги. - А вот и папа, - сказала Анна. Из-за стеллажей появился согнутый старик в вельветовой куртке, поправил старинные роговые очки. Мы немного поговорили. Я явно не был в ударе - вдруг забыл, какие вопросы следует задавать инспектору. Кажется, этого никто не заметил. Старик любовно гладил корешки: - Книги - это моя давняя страсть. У меня и дома неплохая библиотека. Старая классика. Есть издания прошлого века. Конечно, сейчас принято держать звукозаписи - знаете: группа артистов читает "Войну и мир". Не спорю, есть удачные трактовки, но я привык сам. А мода - бог с ней, с модой. Я все время смотрел на Анну. И она тоже смотрела, без смущения. Элга прекратила улыбаться. Когда молчать дальше стало неудобно, я обратился к старику: - Сегодня у вас новый Спектакль? Он вздохнул: - Не любитель я этих Спектаклей. Но директор требует, чтобы присутствовали все. Так сказать, на месте изучали дух молодежи. - А вы там будете? - спросила Анна. - Обязательно, - заверил я. - Я приду, - сказала она. Мы вышли. Элга обиженно молчала. У нее исчезло все оживление. Мы поднялись на второй этаж. Она грустно посмотрела на меня: - Вот так всегда. Разные хухрики липнут, а стоит познакомиться с серьезным человеком, как он смотрит только на нее. - Я не серьезный. Я веселый и легкомысленный, - отозвался я. - И ничего в ней нет, - уверила меня Элга. - Подумаешь, книги... Мы расстались. Я не назначил Элге свидания, и она ушла разочарованная. 4 Днем было проведено короткое радиосовещание. Я доложил о квартире. У Августа мое сообщение восторга не вызвало. - Случайность? - буркнул он. - Ладно. Разберемся. Подключим полицию. В конце концов, по документам ты - гражданин. Пусть обеспечат твою безопасность как гражданина. Я выразительно молчал. Конечно, полиция могла бы кое-что выяснить, но, с другой стороны, тут же начались бы ненужные расспросы - кто? зачем? почему? - Ладно, - проницательно посмотрел на меня Август. - Посмотрим. Это я беру на себя. Как ты считаешь, имеет смысл менять квартиру? - Нет. Я засветился еще до входа в операцию. Утечка информации где-то на самом верху. - Что еще? Я рассказал о своих впечатлениях от Дома, сделав акцент на директоре и черноглазом парне, которого видел в танцевальном зале. - Значит, ничего нового, - подытожил Август. Покашлял. - Работа по раскрытой группе тоже ничего не дала. - Вы же одного взяли, - напомнил я. - Как ты помнишь, включенные фантомы в случае провала кончают самоубийством, - сказал Август. - Но ваш - жив. - Пока жив. Была попытка выброситься из окна, попытка разбить голову о стену. Сейчас его держат в специальном помещении под непрерывным контролем. И конечно, он молчит. Это тоже в программе. И будет молчать. У МККР пять живых фантомов, они молчат уже полгода. Он опять покашлял и сказал жестко: - Плохо работаем. Прежде всего нам нужен старший группы. Не фантом. Не блокированный. Старший, который знает код включения программы. - Или слово власти, - добавил я. - Нам нужен старший, - как бы не слыша меня, повторил Август. Потом мы немного поговорили с Кузнецовым. Он был настроен гораздо оптимистичнее, хотя и не объяснил почему. Мне показалось, что он чего-то недоговаривает, и я прямо сказал ему об этом. - Терпение, Паша, - засмеялся Кузнецов. - Мне самому многое неясно. Не хочу тебя сбивать: смотри свежими глазами. Я немного подумал и решил, что он ничего не знает. Просто морочит мне голову. Вечером я поехал на Спектакль. Говоря о популярности Дома, директор не преувеличивал. Уже за несколько кварталов до него движение было закрыто. Улицы заполняла разноцветная и удивительно тихая толпа. Я плечом раздвигал покорные спины. Когда вглядывался в лица, то видел, что в глазах у всех стояла глубокая тоска. При входе дежурила полиция. Между оцеплением и толпой было метров десять свободного пространства. Чувствуя, как на мне фокусируются взгляды, я пересек его, назвал свою фамилию. Мне открыли турникет, и в это время из толпы выскочил длинный парень в комбинезоне с сотнями молний. Лицо у него было раскрашено флюофорами - правая щека мерцала красным, левая - желтым. Он пронзительно закричал: И меня! И меня! - и, растопырив ладони, кинулся в проход. Его перехватили. Он вырывался из рук, взметая синие волосы. Толпа смотрела безучастно. Полицейские изредка переговаривались. Я поднялся наверх. Зала как такового не было. В три несуществующие стены его било море. Тяжелые, отсвечивающие изнутри зеленью волны обрушивались на песок. Дул порывистый, пахнущий йодом, ветер. Соленые брызги летели в лицо. Море простиралось до горизонта и сливалось там с синим южным небом. В центре тянулась широкая песчаная отмель. Ее окружали джунгли - буйное переплетение узловатых стволов корней и глянцевых листьев. Скрипуче кричали невидимые птицы. Доносился перекатывающийся рык тигра. По отмели прогуливались зрители, поглядывали на часы. Некоторые забредали в воду, долго смотрели на горизонт. Сбоку от вдающейся в море песчаной косы тяжело покачивалось на волнах, скрипело старинное судно с двумя мачтами, на одной из которых бился на ветру черный флаг с черепом и костями. Борта его, украшенные причудливой резьбой, побелели от воды, медная обшивка позеленела, из квадратных амбразур выглядывали масляные дула пушек. На его носу деревянная женщина с распущенными волосами подалась вперед, открыв рот в беззвучном крике. Меня окликнули. Особняком стояла группа людей во главе с директором. - Как вам нравится? - спросил он. - Чудесно, - ответил я. На директоре был черный плащ до пят и черная же шляпа с большими полями. Такой же костюм был и на советнике, в котором тот походил не на пирата, а на толстого, всем довольного средневекового лавочника. - Маскарад необязателен, - пояснил директор. - Это для лучшего вживания в роль. - Ну что они тянут? - сморщила губки Элга. Красное бархатное платье ее переливалось жемчугом. По-моему, настоящим. - Я не знаком со сценарием, - сказал я. - И не нужно! - воскликнул директор. - Это же не стереофильм. Там - да - требуется знать сценарий, выучить реплики. А здесь вся прелесть в том, что сценарий неизвестен. Даже я его знаю только в общих чертах. У нас зритель - активное лицо сюжета. Он сам создает его. - Что я должен делать? - Что хотите. Абсолютная свобода! И к тому же, учтите: при любой, самой острой ситуации вам гарантируется полная безопасность. Поэтому что взбредет в голову, то и делайте. Вот Герберт, например, - он обнял советника, - Герберт в прошлый раз женился на африканской принцессе и был объявлен королем Сесе Секе Омуа Первым. Ему вставили в нос кольцо и воткнули перья в разные части тела. У него родилось шестеро детей. Директор захохотал, сильно запрокинув голову назад. Советник сердито высвободился из объятий. - Вечно ты, Бенедикт, выдумываешь. Какая женитьба: я взрослый человек. - Расправил плащ на толстых, покатых плечах. - Он у нас любит изображать огнедышащих драконов, - как бы по секрету сообщил мне директор. - Просто страсть какая-то. Хлебом не корми - дай дохнуть огнем. Правда, Геб? Советник буркнул что-то и отвернулся. - Но могу дать совет, - продолжал уже серьезно директор. - Если вам не понравится тот сюжетный ход, в который вы попали, то вы можете легко перейти в другой. Просто делайте шагов десять-пятнадцать в любую сторону. На стены, море, прочий антураж внимания не обращайте. - Ну, когда они начнут, - простонала Элга. Взяла меня под руку, так, что я ощутил ее ноготки. Сильная волна докатилась до наших ног и отхлынула, оставив шипящую пену. Я с удивлением обнаружил, что брызги на лице настоящие. С нашего места хорошо просматривалась вся отмель. Я быстро нашел черноглазого парня. Он стоял в венчике хохочущих золотоволосых девушек. Недалеко от них Кузнецов озабоченно разговаривал со стариком библиотекарем, хмурился. Я скользнул по ним равнодушным взглядом. Тут же стояла Анна - в коротком белом платье, одна. - Если хотите пройти сюжет еще с кем-нибудь, - многозначительно сказал директор, - то держитесь ближе к партнеру: будет большая суматоха. На бриге ударил колокол - медным голосом. Все зашевелились. Элга сильно сжала мою руку. На верхней палубе появился человек в черном камзоле, махнул кружевной манжетой. - Пошли, - двинулся вперед директор. - Удачи вам, Павел. Я кивнул на прощание, и его тут же заслонили чьи-то спины. Элга потащила меня к бригу. Толкались. Было очень тесно. Я оглянулся: лицо Анны мелькнуло и пропало в толпе. - Скорей, - торопила Элга и дернула меня совсем не вежливо. По липкому, смоляному трапу мы вскарабкались на борт. Остро запахло морем. Палуба оказалась неожиданно маленькой. Я опасливо огляделся - где мы тут все разместимся? Зрители лезли один за другим. Второй раз ударил колокол. Кто-то восторженно закричал. Крик подхватили. Колокол торжественно ударил в третий раз. Бриг закачался сильнее, застонало дерево, выгнулись паруса. Берег начал отодвигаться. Я неоднократно участвовал в голографических фильмах и прекрасно знал, что это имитация: мы никуда не плывем, бриг стоит на месте, да и самого брига нет - на какой-то примитивный каркас наложено объемное изображение. Но здесь что-то произошло: странное ощущение легкости и веселья вошло в меня. Я как бы забыл обо всем, что знал раньше. Мы находились в открытом море. Кругом, насколько хватало глаз, была вода. Ветер крепчал, срывал пенные гребни, волны перехлестывали через палубу, корабль заваливался с боку на бок. Я схватился за ванты, на губах была горькая соль. Элга повернула ко мне мокрое счастливое лицо, шум волн заглушал ее голос. Я поцеловал ее. Она чуть откинулась назад. Веселый Роджер плескался над нами. - Па-арус! - закричали сверху. На капитанском мостике стоял человек. Длинный шарф его рвал ветер. Кажется, это был директор. Вытянутой рукой он показывал в море. Там, за волнами, ныряли белоснежные паруса. Элга завизжала, забарабанила меня по спине. - К орудия-ам! Полуголые, повязанные цветными платками пираты побежали по скобленой палубе, ловко откинули замки пушек, закрутили винты. Я не увидел вокруг ни одного знакомого лица. Более того, я не знал ни одного из тех зрителей, что стояли на отмели. - Ого-онь! Дула дружно выбросили пламя и плотные клубы дыма. Запахло гарью. Элга не выдержала - кинулась к свободной пушке. Я ей помогал. Ядро было тяжелое. Мы забили заряд. Элга, зажмурив синий глаз, наводила. Пушка дернулась, пахнула в лицо раскаленным дымом. На паруснике впереди вспучился разрыв, забегали темные фигурки. Элга все время кричала. На ней теперь было не красное бальное платье, а разорванная тельняшка, брезентовые брюки, сапоги с широкими отворотами. Я не понимал, когда она успела переодеться. Мы заряжали, прицеливались и стреляли, сладко ожидая очередного разрыва. С парусника отвечали реже. Ядро ворвалось на нашу палубу, оглушительно лопнуло - пират рядом с нами схватился за горло, хрипя, осел к мачте, между пальцев потекла кровь. Корабли быстро сближались. Из трюмов нашего брига высыпалась абордажная команда - небритые, смуглые, свирепые флибустьеры горланили, перегибались через борт. Одноглазый верзила взял в зубы кортик, ощерился - темная струйка потекла из порезанного рта. Капитан повел над головой короткой саблей. Издал клич: - На аборда-аж! - и побежал вниз, на палубу. Корабли сошлись с катастрофическим треском. На паруснике повалилась мачта, накрыв команду белыми крыльями. Наш борт оказался выше, пираты спрыгивали на палубу чужого судна. Элга билась внизу с офицером в серебряном мундире, ловко уклоняясь от ударов. Вспыхнув клинком, снесла ему эполет. Офицер схватился за плечо, и тут одноглазый пират, рыча, вращая желтым зрачком, погрузил кортик ему в грудь. Офицер всплеснул руками - покатился. Я тоже оказался на паруснике. Рубил, кричал. Вокруг хрипели яростные лица, плясала сталь, но ни один клинок не задевал меня. Мы теснили. Команда парусника отступала к рубке - падал то один, то другой. Их капитан палил с мостика из двух пистолетов - метко брошенный кортик, блеснув рыбкой, воткнулся ему в горло, и он повис - руками на поручнях. Палуба очищалась. Наш капитан, потеряв плащ и шпагу, выкрикивал короткие команды. Элга восторженно вопила, глаза у нее были бессмысленные. Она наскакивала на щуплого матросика, который, забившись за бухту каната, с ужасом в лице сжимался под ее ударами. Я обхватил Элгу за пояс. Она яростно вырывалась. Матрос перевалил птичье тело на борт. Элга оторвалась - бледная, сияющая, высоко подняла саблю. Из кают послышались крики. Выбежали несколько женщин, заметались по палубе. За ними гнались пираты. Одноглазый сгреб одну из них, она отбивалась ногами, взметая вверх подол пышной юбки, потом вырвалась, прижалась к борту - растрепанная, испуганная. Одноглазый подошел неторопливо, сильным движением разорвал на ней платье - от горла вниз. Женщина прижала руки к голой груди, застонала. Одноглазый довольно заурчал. Пираты захохотали. Я увидел Анну. Она стояла у другого борта - тонкая, презрительная. - Боже мой, какая скука, - сказала она. - И вы - тоже. И вы - как все. Я посмотрел на свою окровавленную саблю - кого я убил? Ощущение веселья пропало. Была грязная, затоптанная палуба, небритые рожи пиратов, потные, латаные мундиры. Длинными шагами, расталкивая команду, прошел капитан, остановился у женщины в разорванном платье. Она крепче прижала руки. Он широкой пятерней взял ее за волосы. Женщина запрокинула голову, заблестели сахарные зубы. Анна вздрогнула. - Уйдем отсюда, - сказал я. Она пошла, отворачиваясь. Я не знал, куда идти. Я вспомнил слова директора: десять-пятнадцать шагов в любую сторону. Я знал, что море не настоящее, но прыгнуть за борт не мог. Из кают доносились пьяные крики. На палубу ввалился матрос с черпаком и стал пить из него, обливая себя красным вином. Я считал шаги - девять, десять, одиннадцать. На двенадцатом шаге - как будто лопнула струна. Свет на секунду померк. Мы оказались в полутемной каюте. Было душно. Трещали трехрогие свечи на стенах. За неоструганым столом сидело человек десять - в завитых париках, в камзолах с крахмальными отворотами. На столе лежала большая, лохматая карта, прямо на ней стояли кубки с вином и высокая серебряная фляга, изображающая льва, поднявшегося на задние лапы. Мы сели на резные стулья. Анна уронила голову на руки. На нас никто не обращал внимания. Холеный человек без парика вел ногтем по карте. На смуглом, равнодушном лице его поблескивали светлые глаза. - До Картахены двести миль, - негромко и властно говорил он. - При благоприятном ветре мы придем туда утром. Войдем в залив и высадимся на холмах, против города. Вот здесь самое удобное место. Грузные люди следили за пальцем, сопели. Среди них я увидел черноглазого парня. Он вдруг незаметно подмигнул мне и, сделав озабоченное лицо, склонился над картой. - Город со стороны залива не защищен, - продолжал главный. - Нам придется иметь дело только с гарнизоном. Пушки покрывают расстояние от города до залива: нас поддержат корабли. - Капитан Клайд забыл, что при входе в залив сооружены два форта по двадцать пушек в каждом, - язвительно сказал толстый человек, очень похожий на советника. - Мы их подавим, - небрежно ответил капитан Клайд. - Два фрегата, восемьдесят орудий, час хорошей бомбардировки. - Перед фортом мели, близко не подойти, - не сдавался толстый. - Гром и молния! - дернул головой его сосед с фиолетовым шрамом от лба до подбородка. - Высадим десант на шлюпках. Мои ребята пойдут первыми. Черта с два их кто-нибудь остановит! - Стащил парик, тряхнул рыжими волосами. Толстый что-то зашипел в ответ. Я не слушал: у меня на груди, под рубашкой слегка закололо - вызывала "блоха". Я незаметно сжал ее - вызов принят. Парики, склонившись над столом, рычали друг на друга. Рыжий стучал кулаком, текло вино. Капитан Клайд, откинувшись на спинку стула, надменно поднимал бровь. На меня не смотрели. Вместе с платком я захватил в кармане микрофон. Голос Кузнецова внятно произнес: - Повторяю: Великие Моголы. Великие Моголы... - и затем другим тоном. - Что? Нет. Сейчас, - и короткий стон сдавленный к отчаянный. Свободной рукой я безуспешно сжимал "блоху" под рубашкой. На вызов никто не отвечал. Черноглазый парень беспокойно заерзал. Наши глаза встретились. Он поспешно опустил веки. Я шепнул Анне: - Нужно идти. - Идите, - не поднимая головы, ответила она. У дверей застыл негр в тюрбане с саблей наголо. Блестели молочные белки. Я не знал, где искать Кузнецова, пошел по коридору между каютами. Двое пиратов, жадно разглядывавшие золотой браслет, расступились, пропуская меня. В этот раз переход произошел на четырнадцатом шаге. Был полдень. Неистовое солнце. Дрожащий от зноя воздух и белая пыль, покрывавшая булыжник. Улица уходила в гору. Снеговая вершина ее плыла в небе. По обеим сторонам улицы стояли низкие серые дома с окнами-бойницами. Старый камень их крошился от жары. Из проломов глухих стен пробивались ватные, пряно пахнущие цветы. Я поедает вызов еще несколько раз. "Блоха" молчала. Я зашагал по пустынной улице. Насколько я понимал технику переноса, простая ходьба мне ничем не грозила: чтобы перейти в другой сюжет, надо было этого захотеть. Город словно вымер. В горячей пыли копошились облезлые куры. Пробежала собака - скелет, обтянутый шерстью. Откуда-то доносились редкие пушечные залпы. Улица вывела меня на площадь - знойную, выгоревшую. Часть ее обрывалась вниз громадным спуском. Там было море. По неправдоподобной синеве его, как игрушечные, передвигались кораблики с раздутыми парусами, время от времени они окутывались клубами выстрелов. С берега, при входе в залив им лениво отвечала крепость. Она была как на ладони - обе башни ее обваливались, из продолговатых строений в центре валил, черный дым, прорезаемый язычками пламени. Через стены упорно, как муравьи, лезли крохотные фигурки. Я понял, что смотрю действие с другой стороны, из Картахены. И еще я понял, что судьба города решена: корабли подавят форт, войдут в залив и начнут бомбардировку. Метрах в двухстах подо мной на кремнистой тропе от моря карабкался отряд пиратов человек в тридцать. Блестели пряжки на амуниции. Я толкнул камень. Он покатился вниз. Меня заметили. Один из пиратов поднял руку, раздался слабый хлопок выстрела. До площади они должны были добраться через полчаса. Я пошел обратно в город, думая, как найти Кузнецова. Навстречу мне хлынула толпа - солдаты с алебардами, растерянные горожане, женщины с детьми. Она вмиг подхватила меня. Кто-то чувствительно ударил в спину. По крикам можно было догадаться, что пираты ворвались в город. Вероятно, бой с фортом был обманным: он стянул к себе весь гарнизон, а капитан Клайд тем временем высадил десант и ударил с тыла. Остановиться было невозможно. Работая локтями, я пытался вырваться из объятий толпы. Какой-то офицер без кирасы, придерживая лоскут кожи на щеке, срывающимся голосом звал солдат. Его не слушали. Меня прижало к дому, я вцепился в дверную скобу. Толпа схлынула. Бежавшие в хвосте стали перелезать через стены. Появились пираты - ободранные, злые - с гиканьем понеслись по улице. Все были с мешками. Двое тащили деревянный ящик, полный золотых монет, кряхтели, ругались. Меня не видели. Я пошел узкими, кривыми переулками. Окна сюда не выходили. Из-под домов дерзко торчал во все стороны жестокий чертополох. Тревожный, частый набат плыл над городом, взывал к пустому небу. Слева за домами поднялось пламя. Пополз жирный, коричневый дым. Из-за угла, воздев руки, запрокинув лицо и хохоча, шла женщина в черном монашеском одеянии. - Элга! - закричал я. Женщина опустила руки. - Кто? - повела безумными зрачками. Узнала. - Павел! - и захохотала опять. Я схватил ее за плечи: - Элга, опомнись! Она поцеловала меня, клацнув зубами о зубы. Сказала спокойно: - Вот ты где. Я тебя искала. От нее пахло вином. - Элга, где Кузнецов? - Она не понимала. - Кузнецов, практикант из Советского Союза? - Я решил наплевать на конспирацию. Элга пожала плечами: - Здесь где-то. А я вот захотела тебя увидеть и увидела. - Элга, мне нужен Кузнецов, - внятно сказал я, сжимая ее запястье. Она скривилась. - Элга, где он? - Пусти, - попросила Элга. Я отпустил ее. - А ты совсем не тот, за кого себя выдаешь, - погрозила мне пальцем. - Мне еще Бенедикт сказал: таинственный инспектор. Кузнецов тебе нужен. В телецентре Кузнецов, где ж ему быть. Они сейчас всей бандой впрыскивают нам молодежный отдых. - Идем, - приказал я. Элга повисла у меня на руке. Мы пересекли улицу. Она тыкала пальцем: - Туда. - И лепетала: - А ты мне нравишься. Хоть Бенедикт и сказал, что ты... чур, молчу... ты мне все равно нравишься. Мы остановились перед одноэтажным домом, окна которого закрывали железные ставни. - Здесь, - сказала Элга. - Только туда нельзя. Пока идет трансляция, туда никому нельзя. Даже Бенедикту нельзя. Дверь была заперта. Я постучал. Мне никто не ответил. - Пойдем, выпьем, - сказала Элга. - Не будь таким скучным. Я рванул дверь. Замок отлетел. Внутри было темно. Мерцали экраны настройки - палуба корабля, горящий город, горящий форт. Я нащупал выключатель. Вспыхнул бледный свет. Комната была небольшая. Все четыре ее стены представляли собой пульты со множеством кнопок и тумблеров. Не в лад мигали десятки зеленых глазков. На полу, прорвав сплетение проводов, опрокинув табуретку, лицом вверх лежал Гера Кузнецов. Стеклянные глаза смотрели в потолок. Элга заглянула через плечо. - Пьян вдребезги, - сказала она и захихикала. 5 Кузнецов был убит примерно за час до моего прихода. В клинике скорой помощи ему заменили сердце, проводи регенерацию сосудов и нервов, аэрировали мозг. Все было бесполезно. Он пролежал слишком долго. Подробности я выяснил по "блохе". Стреляли болевой иглой, вызывающей паралич сердечной мышцы. Я знал эти болеизлучатели - легкие, компактные пистолетики, стреляющие волновыми разрядами. Они применялись в медицине для интактных операций - блокировали нерв в точке укола. Превосходное оружие, совершенно бесшумное (можно стрелять в толпе), не оставляющее следов. Август запретил мне вмешиваться в это дело. Было ясно, что Кузнецов раскрылся и убит кем-то из фантомов, поэтому мне следовало быть предельно осмотрительным. Расследования решили не проводить. По официальной версии, смерть наступила от сердечной недостаточности. Несчастный случай. Мне предписывалось продолжать работу. Я доложил о последней связи. - Великие Моголы? - переспросил Август. - А ты не ошибся? - Он повторил два раза очень отчетливо. - Ладно. Разберемся, - Август помолчал. - Прошу тебя, Павел, будь осторожней - без самодеятельности. На похоронах я появиться не мог. Я понимал, что конспирация необходима, но было очень горько. С Герой мы дружили давно - вместе кончали Школу, четыре года наши кровати стояли в одной комнате, каждый день в шесть утра он стаскивал с меня одеяло и гаркал в ухо: "Вставай, защитник планеты". Я тогда очень гордился своей профессией и считал, что именно мы, сотрудники МККР, обеспечим Земле спокойствие и безопасность. К тому же у меня было свидание с Анной. Я пытался убедить себя, что это нужно для дела. Получалось не очень убедительно: для дела была необходима встреча не с ней, а с Элгой, чтобы выяснить, почему директор не поверил в мою легенду. В конце концов, я махнул рукой и направился в городскую библиотеку. Там мне выдали толстенный том по средневековой истории. Оказалось, что Великие Моголы - это династия царей Индии, которые правили с шестнадцатого до середины девятнадцатого века. Так их назвали европейские путешественники в семнадцатом веке. Наибольшего расцвета Великие Моголы достигли при Шах-Джакане. Государственное их устройство представляло собой централизованную феодальную монархию. В семнадцатом веке оно включало в себя почти всю Индию и Кабул. Однако уже в то время, несмотря на внешнее могущество, в стране стал назревать внутренний кризис, приведший в итоге к усобице и распаду государства. Власть Великих Моголов ослабла. К середине восемнадцатого века эта династия владела фактически только Дели и прилегающими районами, а к концу восемнадцатого века Великие Моголы стали простыми марионетками в борьбе князей Северной Индии. Этим воспользовались англичане и в 1803 г. захватили Дели. Формально Великие Моголы продолжали считаться правителями Индии до 1858 г., когда английские колониальные власти упразднили династию. Далее перечислялись представители Великих Моголов. Вот что я выудил из книг. Какое отношение все это имело к фантомам? На всякий случай я выписал основные факты и запомнил их. Потом я поехал к Анне. На перекрестке, где мы договорились встретиться, куря красную сигарету, лихо топталась девица - из тех что ищут партнера на один вечер. Каблуки ее звякали при каждом шаге, из сережек неслась популярная мелодия Анны не было. Я посмотрел на часы. - Павел, - позвала девица. - Да... - глубокомысленно протянул я, окидывая ее взглядом. Анну было не узнать. Волосы она зачесала вверх, столбом, - ультрамодная прическа "Нефертити", косметика светилась: на глазах - синим, на губах - зеленым, вместо обычного платья она надела переливавшуюся радугой футболку и джинсы, на которых вспыхивали живые картинки. - Вам не нравится? - Анна медленно покраснела, бросила сигарету. - Очень эффектно, - я взял ее под руку. - Куда мы пойдем? Анна закусила губу: - Вы не подумайте, это я в первый раз так. Потому что надо быть, как все. А то меня пригласит кто-нибудь - посмотрит и больше не показывается. - Вам не требуется быть, как все, - искренне сказал я. - Правда? - Правда. Она обрадовалась: - Я сбегаю, переоденусь. Я тут недалеко живу. А то словно это и не я... - Не надо, - остановил ее я. - В следующий раз. - А будет следующий раз? - Вы хотите этого? - Да. А вы? Я кивнул. Последние фразы мы произнесли шепотом, остановившись. Рядом никого не было. Только какой-то мужчина в блестящем, будто металлическом костюме читал новости на стене, время от времени нажимая кнопку, чтобы сменить кассету. Я сказал нарочито весело: - Так куда же мы направимся? В концертном зале сегодня гала-представление. Билетов не достать, все равно, что к вам на Спектакль, но используя свое положение инспектора... Грохот барабана заставил нас оглянуться. В улицу втягивалась длинная колонна. Шли ровными рядами - по десять человек. Плечом к плечу. Все в черных галифе, в зеленых рубашках с закатанными рукавами. Единым махом вбивались в мостовую сотни увесистых сапог: Трум!.. Трум!.. По бокам колонны не в ногу шагали равнодушные полицейские. - "Саламандры", - без выражения сказала Анна. - Фашисты. - Фашистская партия у нас запрещена, - возразил я. - Разве дело в названии? - Она процитировала. - "Призовем молодых, призовем жестоких, призовем тех, чья вера - нация, чей долг - нация, чья совесть - нация". Как там у вас в Столице с верностью нации? - У нас потише. Все-таки Столица. Перед колонной несли склоненное знамя - тяжелое, с золотыми кистями. На черном бархате травяным соком зеленела громадная буква "С". Из нее вырывалось пламя. Эту букву я уже видел. Она стояла под запиской, которую я нашел в своей разгромленной квартире. Так. Значит мной занимаются "саламандры". Или некто похуже. Допустим, сенатор Голх. Тот самый сенатор, по чьему поручению я якобы произвожу инспекцию. Я почувствовал себя неуютно. - Если "саламандры" кого-нибудь убивают, то полиция никогда не находит преступников, - сказала Анна. - Вот как? - я знал это не хуже ее. - Вы же не инспектор, Павел. - А кто? Она пожала плечами: - Не знаю. Трум!.. Трум!.. - отбивали свой жесткий ритм сапоги. Невидимые палочки поддерживали его на барабане. Молодые, каменные лица смотрели вперед. Только вперед. Трум!.. Трум!.. Сегодня нам принадлежит эта страна, а завтра весь мир! - А вы знаете, что Краб - "саламандра"? - взглянула на меня Анна. - Он у них даже какой-то начальник. И Элга им очень интересуется. Бегает на собрания. Истеричка. Напрасно я устроила ее к нам в Дом. - Вы не любите Элгу? - спросил я. - Это моя сестра, - сказала Анна. Темнело. Зажглись голубые панели на домах. В кромке тротуара проступила сиреневая линия. Мы шли вдоль улицы. Дул слабый ветер. Деревья шелестели, словно бумажные. Прозрачные, хрупкие такси бесшумно проносились над мостовой, в их желтой скорлупе сидели люди, беззвучно смеялись. - Элга, конечно, наврала, что она инженер, - сказала Анна. - Работает у нас всего полгода, но удивительно вписалась. Словно рождена для Спектаклей. А вот я нет. У меня все получается, не как у других. И не нарочно. Просто не выходит. Наверное, я не ко времени. Мне бы родиться в двадцатом веке... - Время не выбирают, - ответил я чисто машинально, так как в этот момент оглянулся и заметил того же мужчину в посверкивающем металлическом костюме. Он шел за нами. Случайность или слежка? В подобных ситуациях я закуриваю. Зажигалка, разумеется, не сработала. - Сел аккумулятор, - объяснил я Анне. Стал заряжать вручную, нажимая рычажок большим пальцем. Анна что-то рассказывала. Мужчина приближался. Подзарядка аккумулятора - дело длительное. Когда он проходил мимо нас, я его хорошо рассмотрел. - ...Очень странные сны, - говорила Анна. - Большой сад. Тропический. Пальмы, магнолии, орхидеи. Да-да, так просто растут орхидеи - распускаются по ночам. Песчаная дорожка. Я бегу по ней, спотыкаюсь, падаю, плачу. Меня поднимает женщина. У нее злое лицо. Мы идем с ней к морю. Она держит меня за руку. Больно. Море очень теплое, а песок горячий. Вам приходилось видеть непонятные сны? Такие, что даже не знаешь, откуда они взялись? - Нет, - сказал я, краем глаза следя за улицей. Как я и ожидал, мужчина немного прошел вперед и свернул в первую же парадную. Все стало ясно: за мной следили, причем примитивно - визуальным способом. Разумеется, это могли быть наши сотрудники. Вряд ли бы меня пустили без всякого прикрытия. Но я сильно сомневался, чтобы люди Августа работали так прямолинейно. Во всяком случае портрет мужчины зафиксирован в зажигалке и завтра его личность установят. - ...Самая настоящая пустыня, - говорила Анна. - Это ведь странно - я никогда не была в пустыне. Ровная, как стол. Барханов нет. До горизонта - серый песок. Дует ветер, и песок змеится под ногами. Шипит. А потом - вскидывается столбиком. И далеко, у самого неба, - озеро, чистое-чистое, серебряное. Там - вода. И мне кто-то говорит сзади: "Мираж". И голос очень знакомый. Мы прошли за парадную метров сто, и мужчина вынырнул, приклеился сзади. Я решил больше не обращать на него внимания. - Правда, не могут сниться такие сны нормальному человеку? - сказала Анна. - Вполне обычное явление, - немного невпопад ответил я. - Я читала, что сок - это небывалая комбинация обыденных фактов. Но не могу же я видеть во сне то, чего никогда не видела в жизни. Нет. Это ненормально. Сейчас никто не видит снов. Вы знаете, я ходила к врачу. Он провозился со мной целый день. Надел шлем, и вижу - то свет, то тьма, то пятна цветные плавают. И я должна была говорить, что вижу. Совсем меня замучил. А потом сказал, что это - воспоминания о детстве. А какие могут быть воспоминания, если я родилась здесь, в городе, и всю жизнь жила только в нем. - Вы могли видеть такие картины в ваших Спектаклях, - сказал я. - И потом, во сне они преобразовались... - Нет! - Анна возмущенно тряхнула головой. - Нет! Причем здесь Спектакли? Ненавижу наши Спектакли! - Вчера было очень интересно, - сбитый ее горячностью пытался переубедить ее я. - Даже трудно отличить, где голограмма, а где - реальность. - Там все ненастоящее, - уже спокойно сказала Анна. - От первой нитки до последней. Вот вы сначала чувствовали, что это выдумка? - Да. - А потом вдруг - поверили. Не до конца, но поверили. Я следила за вами. - В какой-то мере, - помедлив, ответил я: странная мысль пришла мне в голову. По пустынной улице навстречу друг другу неслись два такси, набитые дергающимися юнцами. Водители рулили лоб в лоб. Сближались они стремительно. Анна прижалась к моему локтю. За несколько метров до неминуемого столкновения включились автопилоты, и машины, резко вильнув в стороны, прошли буквально в сантиметре друг от друга. Отлетев в противоположные концы улицы, такси развернулись и опять, наращивая скорость, понеслись навстречу. Захватывающее развлечение - ведь всегда существует хотя бы миллионная вероятность, что автопилот не сработает. Анна отвернулась и проговорила сквозь зубы: - Не переношу. А еще знаете, что делают? Надевают антигравы и прыгают с телевизионной башни. У кого откажет. И я прыгала. Что с вами, Павел? Оказывается, я стоял с открытым ртом. Я опять ощутил ту легкость и веселье, которые я испытал в Спектакле. - Ненавижу убожество, - еле сдерживалась Анна. - Спектакли! Картонные люди и картонные декорации. Куклы на пружинах. Взрослые младенцы развлекаются пустышками. И словно никто не видит. В газетах - слюни, по радио - идиотская патока. Приезжают инспекторы, вот вы, например, - одобряют. Бенедикт как-то уламывает. Он всех уламывает, Павел! Взяли бы и запретили! - Это не так просто, - почти не слушая, ответил я. В позапрошлом году мы вели дело "Нищих братьев". Они организовали несколько общин в Канаде - около десяти тысяч человек. Руководители общин, духовные отцы Саймон и Арпангейль, называвшие себя архангелами, кстати, оба выпускники технического колледжа, магистры наук, частью купили, частью смонтировали сами волновой генератор для направленной передачи эмоций. Им удалось составить коды различных экстатических состояний и довольно чисто вложить их в усилители. Каждый вечер проводился час молитвы. Я и сейчас будто вижу, как тысячи людей стоят на коленях на залитой водой плантации, в расползающейся, мокрой земле и, дергаясь, словно эпилептики, воздев руки к небу, возносят восторженную молитву задрапированному под часовню генератору с золотым крестом на вершине, а два архангела в белых мантиях, куда была вшита иридиевая мозаика для изоляции, упираясь головами в низкое, кровавое солнце, торжественно и величаво благословляют покорную паству. Чтобы попасть на час молитвы и испытать благодать божью, люди были готовы на все - жили в землянках, работали по двадцать часов в сутки без еды, в грязи, в ледяной воде, окучивая голубые марсианские маки, которые громадными партиями шли на экспорт в Китай, расценивались на вес золота. Они отдавали жен, детей, могли убить кого угодно, чтобы испытать еще раз - хотя бы один-единственный раз - блаженство господней любви. И вот, когда мы шли между молящимися, а они хрипели и бились, как слепые, и грязь текла по бескровным лицам, вот тогда я испытал точно такое же чувство легкости и веселья, а вслед за этим - огромного, всепоглощающего, нечеловеческого счастья. - Вы не слушаете меня, Павел, - обиделась Анна. - Я слушаю, слушаю, - отрешенно сказал я. Мы пошли дальше. Впереди сиял проспект. Над домами в чутком ночном воздухе, задевая крыши, вращались два исполинских серебряных шара. Оттуда лилась музыка. - Значит, у них в Доме стоит волновой генератор, - подумал я. - Надо же, с ума сойти - волновой генератор. 6 Всю ночь я писал доклад, стараясь сделать его убедительным, а уже в пять утра вышел из дома. Встречу назначили на квартире у Августа, и я хотел избавиться от наблюдателя, кем бы он ни был. Поэтому я взял такси и поехал в Южный район. Вчерашнего мужчины на улице не было, но какой-то ранний прохожий сел вслед за мной в машину, и она, следуя в некотором отдалении, стала повторять мой маршрут. Фотографировать на таком расстоянии не имело смысла. Южный район был столь велик, что физически представлял собой самостоятельный город с собственными предприятиями, больницами и кинотеатрами. Стодвадцатиэтажные дома, разделенные садами через каждые шесть ярусов, поднимались на горизонте. Утреннее оранжевое солнце стояло над ними. На вершинах пирамид посверкивали башенки связи. Подрулив к их подножию, я вошел в лифт и через десять минут, оказался на площадке междугородной аэробусной станции. Тотчас передо мной вырос дежурный внутренней службы: - Ваш билет? - Начальника станции! - потребовал я. Дежурный, видимо, понял, с кем имеет дело, потому что без промедления прошептал что-то в наружный карман. - Вы подождете здесь? - спросил он. - Да. Дежурный исчез. Бетон был влажен. Стояли два пустых аэробуса, похожие на громадные серебряные капли. Начинало припекать. С пятисотметровой высоты город, затянутый утренним туманом, не проглядывался. Небо прочертила огненная точка - покидал атмосферу рейсовый лунник. Позади меня на стене красовался, стереоплакат - молодой парень, подняв щиток шлема, шагал по красной пустыне. Брови его были сдвинуты, непреклонные глаза устремлены вдаль. Перед ним, смешно подпрыгивая, пробуя песок длинным клювом, перекатывался чибис. Плакат призывал работать в Аркадии. Он был лишним. Желающих попасть в марсианскую Аркадию хватало: отбирали одного из десяти. ...Тогда в этой самой Аркадии я просидел две недели на базе у Дягилева - сразу после появления песчанок, которых сгоряча объявили разумными обитателями Марса. Бактериологи, направленные в пустыню высаживать штаммы для освобождения кремний-связанной воды, клялись, что через двадцать лет в Аркадии появится настоящее озеро, а через пятьдесят - на всем Марсе можно будет дышать без шлема, как тот парень на плакате. Потом, в карантине, я четыре дня рассказывал им о своей работе, они слушали, разинув рты, а я им завидовал: они занимались большим и чистым делом, они работали в будущем Земли, я же - в ее прошлом. Мне стало грустно. По роду своей деятельности я редко сталкивался с нормальной жизнью. На мою долю выпадали в основном эксцессы... Подошел начальник станции, со значительным выражением на лице. Я объяснил, что мне нужно. Значительное лицо вытянулось. - Это невозможно, - развел он руками. - Только рейс на Париж. - Я вас очень прошу, - ледяным тоном сказал я. - Но... - Очень. Зачастую правильно выбранный тон действует лучше, чем любые удостоверения. Через пять минут я стартовал - в рулевой кабине стоместного междугородного аэробуса. Пилота я попросил закинуть меня в Северный район. Он был предупрежден, и возражений не последовало. Теперь я был спокоен. От визуальной слежки я избавился, а запеленговать аэробус, выявить место его посадки или выслать хотя бы патрульный вертолет за такое время не успели бы и в Управлении полиции. - А правда, что у нас высадились пришельцы? - кося глазом, спросил пилот. - Не слышал. - Ну да - скрываете. Говорят, высадились по всей планете. И маскировочка - не отличить от людей. Ходят, наблюдают. А если пришелец посмотрит тебе в глаза - то падаешь мертвым. Говорят, на днях одного-таки взяли Целое сражение было: пушки, пулеметы, лазеры. Дивизию солдат пригнали. Значит, не слышали? - недоверчиво переспросил он. Я откинулся в мягком кресле. Мы засекречиваем все подряд, боимся потревожить людей, - и вот к чему приводит дефицит информации. Мы приземлились на Северной станции, я взял такси и поехал к Августу. Он открыл мне сам. Как всегда пробурчал: - Опаздываешь. На нем была мятая рубашка и такие же брюки. Словно он спал одетый. Под глазами мешки. В комнате сидели трое. Молчаливый Симеон - офицер полиции для связи с местными органами, незнакомый мне строго одетый человек с мертвыми от контактных линз глазами и третий - тот самый черноглазый парень из Дома. Он как всегда курил с отсутствующим выражением лица, выпуская аккуратные кольца зеленого дыма. - Познакомься, - представил Август. - Жан-Пьер Боннар, сотрудник МККР, работает параллельно с тобой. После гибели Кузнецова назначен старшим группы. - С приятным свиданием, - Боннар протянул мне руку. Я пожал ее и сел. Боннар свободно закинул ногу на ногу. Пиджак на нем переливался радугой при каждом движении. Он ногтем постучал по часам: - Давайте начинать, господа. Не знаю, как вы, а у меня времени нет. Утреннее свидание с дамой. Я думал, Августа хватит удар, но он сдержался, помалиновев тяжелыми щеками. - Плохо работаем, - сказал Август. - Не профессионально. Потеряли Кузнецова. Глупо потеряли. Даже непонятно, на чем. Обидно. Что дальше? Он поочередно оглядел всех. Все молчали. У Боннара на лице была разлита скука. Август сел в сразу раздавшееся кресло: - Прошу вас, Симеон. - Даю справку, - отчеканил Симеон. - Политическая организация "Саламандра" создана примерно пять лет назад. В настоящее время насчитывает около сорока тысяч членов и около двухсот тысяч сочувствующих. Имеет два места в парламенте. Представителем организации в правительственных учреждениях является сенатор Голх. Политическая платформа организации - "возрождение нации" - в социальном плане не конкретизируется. Деятельность организации протекает в основном в рамках закона. - Это все? - вскинул глаза Август. - Все. - Дорогой... Симеон, - ласково сказал Август. - Не считайте, что в МККР одни дураки. В МККР знают, что делают. Там выбрали вашу страну не случайно. Предыдущие действия фантомов не носили целенаправленного характера. МККР склонен думать, что имело место изолированное, спонтанное включение программы. - Дорогой... Август, - в том же тоне начал Симеон. - Я согласен, что ограбление банков, шантаж с радикальными последствиями, политические убийства, то есть организующая деятельность фантомов происходит именно у нас. Я могу вас заверить, полиция сделает все, что в ее силах. - Дорогой Симеон, меня интересуют два вопроса. Первый. Как засветили моего сотрудника? Второй. Почему им заинтересовалась "Саламандра"? - Дорогой Август, у "Саламандры" бывают очень неожиданные интересы. Август яростно скреб ногтями голый череп. Симеон барабанил пальцами по столу. Развивался обычный конфликт между МККР и местными властями. Шла обычная игра в вежливо-язвительный словесный пинг-понг. Местная власть всегда считала, что МККР позволяет себе слишком много. У МККР, разумеется, было противоположное мнение. Я почему-то вспомнил Столицу - как двое десантников волокли бьющегося об асфальт фантома из дверей Центрального банка. Сказал: - За мной хвост. Они оба замолчали. - Я ведь работаю без прикрытия? - осведомился я. Август перекатил зеленые глаза на Симеона. - Без, - подтвердил тот. Я достал фотографию человека в стальном костюме. - Не мой, - определил Симеон. - А сегодня с утра был еще один, я его не смог сфотографировать. Боннар дунул на свои перстни, пересел к Симеону на диван. Наморщил лоб. - А может быть, они какое-то время наблюдают каждого новичка? - предположил я. Август перевел взгляд на Боннара. Тот подтянул, длинные ноги: - Нет. Ничего подобного. За мной - чисто. Август продолжал смотреть из-под голых век. - Я бы заметил, - занервничал Боннар. - У меня квалификация первого класса. Нет. Не думаю. Тон его мне не понравился. - Хорошо, - наконец подал голос Август. - Будем рассматривать обе версии. Симеон изучал фотографию. Чуть ли не нюхал. - Готов поклясться, что этот тип из второго отдела, - внезапно сипло сказал он. Август повернулся к нему всем телом: - Военная контрразведка? - Да. - Мне кажется, дорогой Симеон, будто вы жалеете, что связались с нами. - Вы не знаете, что такое второй отдел, - нахмурился Симеон. Бросил фотографию. Предупредил: - На меня больше не рассчитывайте. - Только не надо драматизировать ситуацию, - сказал Август. Симеон ушел в размышления, прикрыв глаза. - И еще новость. - Я рассказал о своих ощущениях во время Спектакля и подробно изложил историю "Нищих братьев", проведя обнаруженную мной аналогию. - Волновой генератор? - с сомнением произнес Август. - Здесь, пожалуй, что-то есть, - задумчиво сказал Боннар. - Я не знаком с материалами по "Нищим братьям" и не сталкивался с направленной передачей эмоций. Но то, что вы рассказали, напомнило мне об ощущениях, которые я испытал в Спектакле. Сначала - неприятие происходящего вокруг, а потом вдруг полное приятно всего этого, сопереживание. Находишься будто в центре событий. Эмоциональный фон - легкость, веселье, вседозволенность. - Ваше мнение, доктор? - обратился к человеку с мертвыми глазами Август. Представил. - Доктор Або, нейрофизиолог, специалист по блок-записям, занимается медицинской стороной фантомов... Тот кивнул. - Доктор, есть ли какие-нибудь медицинские средства, чтобы отличить обычного человека от фантома? - перебил я. - Пока нет, - доктор сплел бледные пальцы. - Мы сейчас работаем над этой проблемой. - А нельзя ли подобрать спектр - волновой, фармацевтический, который бы выключал или стирал программу? - Не отвлекайся, Павел, - остановил меня Август. - Если медицина даст результаты, ты узнаешь об этом немедленно. Мы слушаем вас, доктор. - Я не думаю, что в Спектакле существует передача эмоций, по крайней мере в том виде, как ее изложил ваш коллега. Волновой генератор - установка чрезвычайно сложная и дорогая, собрать ее частным образом без молекулярных микросхема без биодатчиков, которые выращиваются только индивидуально, по заданным параметрам и требуют громадного количества времени, невозможно. Скорее всего, указанный эмоциональный фон был создан атмосферой Спектакля. Зрительные образы чувственны сами по себе и, апеллируя к уже существующему эмоциональному резерву, вызывают соответствующее переживание. Доктор говорил округлыми фразами, внушительно; видно, поднаторел на конференциях. Я понял, что убедить его не удастся. - Что касается "Нищих братьев", то я знаком с материалами. Они имели самый примитивный передатчик и транслировали очень узкую часть экстатического спектра, примерно одну сотую, правда, при большой интенсивности. Если бы что-нибудь подобное имело место в Спектакле, то вы просто не смогли бы участвовать в нем - лежали бы в состоянии острой эйфории, - доктор расплел руки, положил их на острые колени. Замер. - Ладно. Работаем дальше, - Август по-прежнему был собран. - Боннар, ставьте вашу ленту. - Я не согласен, - сказал я. Август поморщился. - Да, я не согласен. Я единственный из присутствующих, кто испытал действие генератора, и поэтому заявляю со всей ответственностью: генератор там есть. Вы даже не представляете, какая это опасная штука - волновой генератор эмоций. Боннар усмехнулся. Август почесал лоб, доктор слушал спокойно, готовя возражения. - Да! Наши фантомы - детская, игрушка по сравнению с ним. В конце концов, что могут фантомы - убить, взорвать... Они просто роботы. Их немного против всего мира. А генератор не изменяет человека, он лишь предлагает ему наслаждение в тысячу раз более сильное, чем в обычной жизни. Фактически он саму жизнь заменяет иллюзией - более яркой и радостной. И вкусивший плод может не захотеть отказаться от него, это становится своего рода манией. - Чего же ты хочешь? - проворчал Август. - Закрыть Дом, изъять аппаратуру, выявить всех людей, участвовавших в Спектаклях, провести обязательную психотерапию. Через МККР взять под контроль аналогичные Спектакли в других странах. Боннар присвистнул. - Дискуссию прекращаю, - прервал меня Август. - Дом будет открыт до начала операции. Там посмотрим. - Я вынужден подать официальный рапорт, - сказал я и положил перед ним папку со своим ночным докладом. - С вами, русскими, невероятно трудно работать, - вздохнул Август. - Вы вечно все усложняете. - Мы можем послать кого-нибудь из технического отдела - осмотреть аппаратуру под видом плановой профилактики, - безразлично сказал Симеон, не открывая глаз. Август с кислым видом отодвинул мою папку. - Ладно. Максимум два человека. Всякие расспросы, выяснения, расследования - категорически запрещаю. Даже если обнаружится этот... генератор. Что ты улыбаешься, Павел? Имей в виду: фантомов мы должны взять в кратчайший срок. Боннар, у вас все готово? Включайте. Доктор! Уберите свет - там, справа. Все смотрели запись, сделанную Боннаром на Спектакле. Она была очень забавна. Лента фиксировала лишь то, что было на самом деле, без достройки деталей, произведенной нашим сознанием. Так, оказалось, что борт корабля настоящий, а на палубе стоят два фанерных куба - грубая имитация капитанского мостика и кают. Пираты - голографическое изображение - были, словно восковые, не раскрашенные, и передвигались вдвое медленней, чем мне тогда казалось. Вместо пушек лежали толстые металлические трубы, время от времени независимо от заряжающих их людей извергающие клубы пара. Совещание пиратов во главе с капитаном Клайдом проходило в современной комнате, лишь чуть-чуть тронутой голограммами. А улица города и площадь его были весьма удачно наложены на коридор Дома, который вел в дирекцию. И среди этих примитивных декораций особо нелепо выглядели бегущие, падающие, сражающиеся с невидимым противником фигурки зрителей в модных костюмах. Несколько раз я видел на экране себя: нелепо дергаясь, как картонный, я прыгал по палубе и лицо у меня было глупо-восторженное. Мне было стыдно. Август смотрел на экран бесстрастно. Потом мы прокрутили мою ленту. Я увидел точно такого же Боннара и успокоился. Обе ленты в основном совпадали, кроме конца. Боннар не был в осажденном городе. Он высадился с десантом и карабкался с ним по тропе к площади - я снял их сверху. Мой показ завершался комнатой настройки в телецентре, где мертвый Кузнецов смотрел вверх остановившимися глазами. Зажгли свет. После паузы Август сказал: - Мы, конечно, постараемся идентифицировать каждого зрителя, попробуем установить их присутствие в районе телецентра. Но это вряд ли что-нибудь даст. Ведь участвовало более двухсот человек. - А лента Кузнецова? - спросил Боннар. - Там не было ленты. - Зондаж мозга? - Сплошные помехи, - ответил Август. - Чернота. Смерть наступила внезапно. Он ни о чем не думал. В комнате стало тихо. Жужжал невыключенный проектор. Август потрогал себя за массивную щеку, словно у него болел зуб: - Кто такие Великие Моголы, теперь представляете? - Да, - сказали мы с Боннаром. - Специалисты, - кивок в сторону доктора, - полагают, что одно из имен в том или ином сочетании может быть словом. Вводит Моголов Павел. Боннар - наблюдатель. - Можно еще раз посмотреть середину второй пленки? - неожиданно попросил доктор. - Там есть одно любопытное место. Сразу после совещания, когда вы выходите... Я погнала назад ленту, фигуры на экране заметались, как сумасшедшие. В нужном месте я притормозил. В кадре показалось надменное, брезгливо сморщенное лицо капитана Клайда, парики, склоненные над картой, Анна, уронившая голову на руки. Август увидел, как Боннар подмигнул мне и недовольно кашлянул. Потом изображение запрыгало: я вышел в коридор. Там стояли два пирата. Один протягивал другому золотой браслет. - Стоп! - сказал доктор. Он упер палец в браслет. - Синергетический блокатор нервных волокон, АСА-5, многоразового пользования, проще говоря - болеизлучатель. - Крупно! - гаркнул Август. Я повернул ручку. Предмет заполнил экран. Сомнений не оставалось. - Время? - Двадцать один одиннадцать. - Значит, через четыре минуты после убийства, - сказал Август. - Дай лица. Вот они, фантомы! Оба лица были усатые, в париках. Совершенно незнакомые. Мне в них что-то не понравилось. - Ну и глаз у вас, доктор, - уважительно отозвался Боннар. - Вот этот, левый, убил Кузнецова, - сказал Август. Почему они в маскараде? Это ведь не голограмма. Я понял, что мне не нравится, и разозлился: - Мы их не определим. Это люди, одетые под голограмму. Они в биомасках. - Свет! - бесцветным голосом сказал Август. 7 Зал походил на оранжерею. По стенам его тянулся вверх узорчатый плющ. Его прорезали огненные стрелы бегоний, усыпанные мелкими фиолетовыми цветами. В длинных аквариумах, в зеленой воде над полуразвалившимися пагодами висели толстые, пучеглазые рыбы, подергивали шлейфами плавников. - Очень рад, что вы нашли время, - сказал директор. - Элга, поухаживай за гостем. Элга налила мне в узкий бокал чего-то лимонно-желтого, плотным слоем всплыла коричневая лопающаяся пена. Я пригубил. Это был приправленный специями манговый сок со слабыми признаками алкоголя. Такой же напиток стоял и перед остальными. Режиссер сидел с опущенной головой и покачивал в руках бокал с прозрачной жидкостью, изредка отпивая из него. Даже на полу росла трава. Я нагнулся. Трава была настоящая. Я оглядел зал. Боннар сидел недалеко от меня; как воробей, вертел головой, смуглыми пальцами чертил воздух. Три симпатичные девушки за его столиком переламывались надвое от смеха. Анна была с отцом. Встретила мой взгляд - Элга как раз положила мне руку на плечо - отвернулась. Какой-то долговязый тип горячо говорил с ней, взял за кисть, поцеловал кончики пальцев. Волосы его, меняя окраску, непрерывно шевелились. Будто черви. - Мы потанцуем? - спросила Элга на ухо. Сегодня она была одета удивительно скромно - в серую накидку с прорезями для рук. - Обязательно, - сказал я. - Наш Спектакль, - говорил директор, - является не частью искусства, как иногда полагают, а, скорее, синтезом всех искусств. Ничего подобного не было прежде, разве что на заре цивилизации, когда музыка, слово, движение были единым целым. Я вижу в этом глубокий смысл: мы повторяем то, что уже было найдено человечеством, но на ином уровне - отобрав лучшее, органически сплавив его в Спектакле и создав тем самым некую высшую и, возможно, совершеннейшую из существующих форм искусства. Режиссер хрюкнул в бокал. Директор бросил на него непонятный взгляд. Советник, поедавший сразу из двух тарелок тушеное мясо с грибами, изрек желудочным голосом: - Я лично без Спектаклей не могу, - и уткнулся носом в подливку. - Ваше мнение, Павел, было бы чрезвычайно интересно, - обратился ко мне директор. Все впились в меня глазами. - Вообще мне понравилось, - осторожно начал я. - Реалистично. Ярко. Действие захватывает - не успеваешь вдуматься. - В ваших словах слышится большое "но", - директор раздвинул губы - улыбнулся. Советник не донес мясо до рта. Капал соус. Элга прошептала мне в ухо: - Ну, говори, Павел... Я щекой чувствовал ее дыхание. Мне казалось, что они все чего-то от меня ждут. Зал вдруг раздвоился, как в неисправном телевизоре. Оба изображения подрожали и медленно, с трудом совместились. Я помотал головой. На меня смотрели. - Да, - подтвердил я. - Простите за прямоту. Я усматриваю в ваших Спектаклях большую опасность. Действие моих слов было неожиданным. Советник уронил мясо в тарелку, отвалил мягкую челюсть. Режиссер дернул бокал так, что из него плеснула жидкость. У Элги остановилось дыхание. Впрочем, все тут же опомнились. - Не совсем понимаю вас, - спотыкающимся голосом сказал директор. Внезапно я увидел, что он боится. Пытается скрыть это, облизывает темные губы. - Вы соединяете различные искусства, - сказал я. - Так... - Берете из каждого наиболее сильную компоненту и на основе их создаете новый мир. То есть, вы используете не само искусство, а лишь часть его. Эссенцию. Эссенция входит в искусство, но заменить его не может. - Режиссер открыл было рот, но ничего не сказал. - И поэтому мир вашего Спектакля - суррогат. - А опасность в том, что этот суррогат - намного ярче и доступнее обычного мира. Главное - доступнее. Потому что ваш мир человек в какой-то мере создает сам, согласно своим потребностям. Далеко не каждый может эти свои потребности - в том числе и неосознанные - контролировать. Не каждый может отказаться от них во имя достаточно абстрактных этических принципов. И тут что-то произошло. Они перестали меня слушать. Напряжение спало. Элга расслабленно вздохнула. Режиссер потянулся к бокалу. Советник занялся салатом. Словно от меня ждали чего-то совсем другого и, не дождавшись, обрадовались. - Я не говорю, что вы обращаетесь к низменным инстинктам, - сказал я. - Но вы заполняете сферу между ними и сознанием; заполняете настолько плотно, что сознание уже не способно контролировать их. - Очень оригинально, - вежливо отреагировал директор. Он лишь делал вид, что слушает. Режиссер помахал кому-то, сказал рассеянно: - Искусство во все времена являлось суррогатом, как вы говорите, - начиная с ритуальных танцев первобытных людей, где участвующие впадали в транс, кончая современными гала-мистериями на сто тысяч человек. Он глотнул своей жидкости - поморщился. Сверху зазвучала тихая, вязкая музыка, она обволокла зал. Свет изменился, стал серебряным. Элга тянула сок. Хрупкие полупрозрачные стебли откуда-то сверху свешивались ей на плечи. Она обрывала их, бросала - тут же отрастали новые. Подошел парень, похожий на гориллу, кажется Краб, наклонился, прошептал настойчиво. Элга сузила глаза: - Уйди! И больше не подходи ко мне сегодня. Парень скрипнул зубами, отошел. Из-под густых век упер в меня ненавидящий взгляд. У меня звенело в голове. Зал покачивался, словно в опьянении. Я чувствовал, что говорю слишком много, но как-то не мог остановиться: - В любом виде искусства право выбора принадлежит человеку. Он волен принять предлагаемую ему сущность или отвергнуть ее. А ваши Спектакли порабощают полностью: выбора не остается. Человек может лишь варьировать навязанную ему конструкцию. Директор благодушно кивал. Лицо у него было отсутствующее. Я разозлился: - Вы навязываете свою культуру, насильно внедряете ее в сознание, руководствуясь при этом лишь собственными критериями. Это рабство. Это тирания культуры. Она ничем не отличается от исторических тираний - фараонов, Чингисхана или Великих Моголов. Слово было сказано. Я продолжал спокойнее: - Раньше человек жил под экономическим диктатом. Или под диктатом политическим. Сейчас вы хотите навязать ему диктат культуры - более опасный, потому что он неявный. Под властью вашего Спектакля хуже, чем под властью Великих Моголов, - повторил я. И опять ничего не произошло. Свет в зале потускнел. Музыка заиграла громче. Появились танцующие, - они стояли неподвижно, обнявшись. Анна с долговязым тоже встали, прильнули друг к другу. Из черноты выплыло лицо режиссера - деревянное, в перекрученных мышцах: оно отклонялось то влево, то вправо, как маятник. Донесся вялый голос: - Кто это вам рассказал о Великих Моголах? - Не помню, - ответил я, пытаясь удержать в поле обзора эту качающуюся маску. - Витольд, - предостерег директор. Режиссер неожиданно оттолкнул бокал, ощерился. - На-до-ело, - сквозь зубы отчеканил он. - Я хочу ставить Великих Моголов и я буду ставить Великих Моголов. Запрокинув голову, допил до дна. Кадык бегал по худой шее. - Не понимаю вашего тона, - сказал я. Темнота вокруг сгущалась, становилась осязаемой. Непрозрачный воздух уплотнялся и как бы замуровывал меня. - А идите вы все! - вскочил на ноги режиссер, зашагал между окаменевшими парами - худой, взъерошенный, в нелепой одежде из переплетенных лент. Элга потянула меня танцевать. Свет струился с потолка мягким серебром, ничего не освещая. Цветы казались черными. Я обнял Элгу - под ладонями было голое тело. Элга смотрела насмешливо: серой