м и тем же путем. Гм... я думал, что только я знаю эту тропу. Ваша проводница... это все объясняет. Он повернулся к своим подчиненным, побитым Охотницей, словно только теперь вспомнил об их существовании. Те уже пришли в себя, но их физиономии все еще неважно выглядели. - Эта женщина - сущий демон, - с уважением сказал он. - Тяжело покалечила двоих моих людей, а еще нескольким здорово наподдала. Говоришь, Ранер, что только своей дубиной?.. Мужчина, могучее телосложение которого не могло не броситься в глаза только в тени его командира, кивнул. - Шернь! Если бы Рбит не оставил своих и не выбежал нам навстречу... - продолжал Крагдоб. - Хватит об этом, - снова попросил старик, перевязывавший голову девушки. Она застонала и открыла глаза, потом пошевелилась и села, не без помощи Байлея. Великан-разбойник протянул ей обе руки. - Ради Шерни, - попросил он, - подай мне руку, ваше благородие. Я не знал, кто ты; проси чего хочешь, только прости меня за это недоразумение, ибо товарищи твои уже мне все простили! - С кем... я говорю? - спросила она еще неуверенным голосом, сжимая руками голову. - Я И.И.Глорм, а здесь, в Горах, - Басергор-Крагдоб. Мы сидим на одном троне, госпожа, - неожиданно добавил он несколько шутливым голосом. - О Шернь! - пробормотала девушка, почти придя в себя. Она пригляделась к разбойнику. - Басергор-Крагдоб... Раз уж на одном троне, то не садись, король, мне на колени. Он едва спрятал усмешку. Девушка слабо улыбнулась в ответ и тут заметила кота. - Рбит? - радостно окликнула она. Кот поднял лапу в Ночном Приветствии. - Горы большие, Охотница... - дружелюбно сказал он. - ...но и мы не маленькие, - закончила она, протягивая руку и касаясь кончиками пальцев бурого меха. Байлей подумал, что эти двое явно знакомы уже давно. Девушка снова глянула на Короля Гор. - А мы... - сказала она. - Много же понадобилось лет, чтобы мы наконец встретились. Мне было так любопытно! - добавила она с наивной откровенностью, и слова прозвучали даже несколько игриво. Великан снова улыбнулся: - Мне тоже. 20 Эгдех настиг свою добычу без труда. Иначе и быть не могло. Десятник преследовал разбойников в горах, когда Лейна еще лежала в колыбели. В Громбеларде он провел всю свою жизнь, она же в Стране Туч оказалась впервые. Он сразу догадался, что девушка не бросит коня. Для нее "безопаснее" означало - подальше. Так что она, скорее всего, должна была ехать по старому восточному тракту, вернее, по тому, что от него осталось. С момента ее побега до начала погони прошло очень мало времени, и риска никакого не было. Гвардеец просто пустил коня галопом, ожидая, когда беглянка появится перед глазами. Он был превосходным всадником, так что погоня была недолгой. Завидев его, Лейна сразу же поняла свою ошибку. Она попыталась съехать с тракта, но ей это не удалось. Тогда она спрыгнула с седла и бросилась бегом под гору, чтобы укрыться в небольшом перелеске. Если бы она сделала это раньше, возможно, у Эгдеха возникли бы проблемы. Тогда ему пришлось бы основательно прочесать местность. И кто его знает, вдруг бы ей удалось спрятаться в какой-нибудь дыре. По крайней мере, до ночи. А ночью - ищи-свищи ветра в поле. Громбелардские леса, естественно, не были подходящим местом для одинокой женщины, особенно дартанки; так что неизвестно, каким стал бы исход событий. Наверняка плачевным. Но кто знает? Впрочем, какая разница? Лейна бросила коня на виду у лысого десятника; он видел ее и уже не собирался терять из виду. Склон, по которому она бежала, был малопригоден для езды верхом. Однако прекрасно управлявшийся с конем солдат мог заставить животное делать многое. Тщательно выбирая дорогу, огибая самые непроходимые места, Эгдех, несмотря ни на что, постепенно догонял девушку. Наконец он оказался так близко, что слышал ее тяжелое дыхание и отчаянные всхлипывания. Последним усилием она пересекла полосу первых деревьев чахлого подлеска, но погоня была уже рядом. Девушка споткнулась и упала. С плачем вскочила и побежала дальше, слыша за спиной храп загнанного коня и топот копыт, однако ей не хватило смелости оглянуться. Она опять упала и больше уже не поднялась. Преследователь остановил коня рядом. - У меня есть золото... слуги... дворец! - с ревом взмолилась она, уткнувшись лицом в жесткий мох и обхватив голову руками. - Я дам тебе все... все... Только оставь меня... Она ударила стиснутыми кулаками о землю. - Оставь... - повторяла она. - Прошу тебя... Оставь... Эгдех спрыгнул с седла. - А почему бы и нет? - спокойно спросил он. Она в ужасе застыла. - Почему бы и нет, ваше благородие? Не понимая, она не двигалась с места, пытаясь подавить рвущиеся из горла рыдания. - Слуги и дворец мне ни к чему, - рассуждал вслух десятник. - Но золото? Девушка медленно подняла голову. - Дам тебе столько, сколько захочешь... - прошептала она с безумной надеждой, уставившись неподвижным взглядом в мох. - Слышишь? Сколько захочешь! - Сколько захочу?.. - Да! Да, я богата... богата, богата... - повторяла она, отчаянно цепляясь за последнюю надежду. - Дам тебе сто... тысячу... десять тысяч... Внезапно она вскочила и посмотрела на него. Он внимательно слушал. - У меня есть дворец... и дом! - лихорадочно повторила она. - Дом продам, дорого продам! Получишь сколько захочешь... Слышишь? Сколько захочешь! К ее щеке прилипли мелкие листики мха. С покрасневшими от слез глазами, она нервно протянула к нему руки, словно прося ответа. Десятник чуть улыбнулся - и с этой улыбкой его лицо приобрело совершенно человеческое выражение. - Похоже, ты меня убедила, госпожа... Она с трудом сдержала крик радости и облегчения. - ...но у меня есть еще одно, совсем маленькое желание... Она застыла, не в силах пошевелиться. Мгновение спустя она... поняла. - Нет... - в отчаянии прошептала она. - Нет... прошу тебя... - Не торгуйся со мной, госпожа, - спокойно предостерег десятник. - Даже не пытайся. Твое золото далеко, а мой меч совсем близко... Застонав, она начала неловко раздеваться. Он смотрел на нее, не скрывая охватившего его желания. Тройники могли говорить что хотели. Эгдех, однако, был не из брезгливых. А женщины он не имел давно. Он повалил ее на землю и грубо овладел ею. Она не сумела подавить крика боли и отчаяния. Когда он встал, она свернулась клубком, дрожа всем телом, прижала руки ко рту, удерживая стоны и тошноту. - Твоего золота, - внезапно услышала она голос, - мне все равно не получить. Как только ты вернешься в Дартан, ты пошлешь ко мне чиновников Трибунала, а не золото. В девушке что-то взорвалось. Она встала, очень медленно и тяжело, потом шагнула к нему и схватила гвардейца за горло. В первый момент она застала его врасплох. Однако он тут же изо всех сил отпихнул ее коленом в сторону и нанес удар кулаком. Девушка упала, но тут же снова вскочила и без единого звука снова остервенело набросилась на него. Он остановил ее пинком и снова повалил ударом кулака. Она медленно поднялась. Из разбитого носа и рта текла кровь. Она бросилась на него в третий раз. Развеселившись, он уже не сбивал ее с ног, а, удерживая на расстоянии, осыпал ударами и пинками. Наконец ему это наскучило. Когда окровавленная девушка в исступлении снова двинулась к нему, он вытащил меч и отрезал ей грудь, повисшую на лоскуте кожи. Прежде чем смолк ее вопль, он выбил ей острием меча глаз. Потом резанул по рту, потому что хотел, чтобы она улыбалась. 21 Байлей не смог заснуть под впечатлением минувшего дня. Сначала он видел могучую фигуру Короля Гор. Не зная почему, он возненавидел этого человека с первого же мгновения. После более близкого знакомства Крагдоб оказался прямым и искренним, но первоначальная неприязнь осталась. Потом она снова усилилась... Басергор-Крагдоб был человеком незаурядным - в этом у дартанца не было никаких сомнений. Однако в чем заключалась эта незаурядность - он не знал. В поведении? Во внешности? В способе говорить, в сообразительности? А может, во всем сразу? Когда он говорил, казалось, с его губ льется вода. Плавно текли спокойные, тщательно подобранные слова, грудь ритмично набирала воздуха, сосредоточенно смотрели глаза... Он спрашивал и отвечал коротко, во всяком случае - не пространно. Его интересовало, что они делают в этой части Гор, хотя он сразу же предупредил, что если это тайна, то он забирает свой вопрос обратно. К Старцу он относился с неподдельным уважением; к Охотнице - с искренним дружелюбием и признательностью, которые казались Байлею почти неуместными, - ведь эти двое почти не были знакомы. Потом он, однако, понял, что хотя Крагдоб и Охотница действительно до этого не встречались, но многое друг о друге слышали и знали. Теперь он уже иначе смотрел на девушку; конечно, он давно понял, что она известная в Громбеларде личность, однако не предполагал, что личность эта чуть ли не легендарная... Люди из отряда Крагдоба относились к ней с величайшим почтением, доходящим до абсурда: те, кому она наподдавала в стычке, пришли к ней за разрешением - можно ли им теперь говорить, что они сражались с самой Царицей Гор? Дартанец, знавший Громбелард и Тяжелые Горы весьма поверхностно, не мог надивиться подобным церемониям. Когда Крагдоб узнал, что трое путников направляются в Край, он уже больше ни о чем не спрашивал. Он задал один лишь вопрос: не за Брошенными ли Предметами? Услышав, что нет, он кивнул. - Рбит был в Крае, - коротко сказал он. - Если бы вы шли за Предметами, - он обратился прямо к Охотнице, - то он их вам бы не отдал. Да и на форпост вы тоже не идете. Рбит был в плохом настроении и сжег его. Потом они уже больше не говорили о Дурном Крае. Разожгли костер; отряды Рбита и Короля Гор вместе насчитывали несколько десятков, что позволяло чувствовать себя в полной безопасности и пренебречь мелкими средствами предосторожности. Впрочем, как уверял кот, основываясь на донесениях разведчиков, все вокруг было совершенно спокойно. Басергор-Крагдоб неожиданно продемонстрировал свой талант рассказчика. Сидя у костра, он развлекал своих новых друзей одной красочной историей за другой. Байлея удивила необычная скромность, а возможно, и скрытность великана: он ни разу не упомянул о собственных подвигах. Вокруг костра возникла безмятежная, дружественная атмосфера. К огню присели несколько человек Крагдоба, которые приняли участие в беседе, добавляя свои подробности и время от времени весело смеясь. Вся эта компания совсем не походила на бандитов, скорее на отлично обученных солдат. Байлей довольно быстро сориентировался, кто из людей Короля Гор имеет вес. После командира самым главным считался кот Рбит. Байлей пару раз видел в Бадоре котов-воинов, но этот был исключительным созданием. Он держался пренебрежительно и свободно, как и подобает высокорожденным. Говорил всегда мало и по делу. Дартанец заметил, что Рбит и Каренира хорошо знакомы, и, судя по всему, довольно давно. В их отношениях сквозили какие-то далекие, неприятные воспоминания, связывавшие их печальной тайной. Делоне, щуплый молодой человек, с необычайно красивым и дерзким лицом забияки и искателя приключений. Именно ему Байлей проиграл поединок на мечах. При первой же возможности молодой разбойник подошел к дартанцу, выражая ему свое уважение и признательность. Он прямо дал ему понять, что считает его настоящим мастером и что за время короткой схватки успел оценить талант противника. Они договорились о бескровном поединке, утром. В разбойничьем отряде были и две женщины. Одна из них упорно искала глаза Байлея, настолько демонстративно, что тот в конце концов наклонился к сидевшему рядом разбойнику (тому самому, который свалил Карениру дубиной) и спросил, как ее зовут. Разбойник чуть улыбнулся, смерил его взглядом и сказал: - Это Арма, моя старшая сестра. Но она, дартанец, видит только одного, зато очень крупного мужчину. Он подмигнул и поглядел на своего командира. Байлей что-то пробормотал и покраснел как мальчишка. Красавицей Арму трудно было назвать. Трудно сказать, была ли она хотя бы симпатичной. Типичная громбелардка: невысокая, широкобедрая, коренастая. Ее украшением были удивительно пышные волосы, солнечно-желтые, густые; связанные в несколько тугих кос, они спускались ниже пояса. Дартанец перевел взгляд на Карениру, потом - на Короля Гор. Тут же кольнуло под ложечкой. Девушка с интересом слушала очередной рассказ великого разбойника, тот явно вещал _только для нее_. Пытаясь отвлечься, Байлей заговорил было со Старцем, но его спутник - странно задумчивый, отсутствующий и далекий - отделался ничего не значащими словами. И Байлею стало одиноко в этой большой, но чужой компании. Теперь он не мог заснуть. Ворочался с боку на бок и в конце концов решил пройти прогуляться. Он отбросил плащ, которым укрывался, и встал. Выбравшись из ямки, где устроил себе лежбище, он начал не торопясь прохаживаться туда-сюда. Какой-то бдительный солдат Басергора-Крагдоба поднял голову, когда его миновала в темноте молчаливая фигура, но снова погрузился в дрему. Байлей дошел до линии постов, миновал их и двинулся дальше. Часовые его не останавливали. Небо было удивительно чистым; дождя не было, и впервые с тех пор, как Байлей оказался в Громбеларде, из-за туч выглянула луна. Тут он и увидел их... Байлей поспешно спрятался в тени среди больших камней, сам не зная, зачем это делает. Обратный путь был отрезан - они стояли слишком близко, и, если бы он начал выбираться назад, они наверняка его заметили бы. Байлей видел их совершенно отчетливо. Каренира сидела на большом камне, разбойник стоял прямо перед ней... Они целовались. В лунном свете Байлей увидел руки великана, шарившие под курткой девушки. Он почувствовал, как у него сжалось сердце. Каренира глубоко вздохнула и довольно отчетливо прошептала: - Король Гор... Басергор-Крагдоб издал короткий смешок. - Да уж, королевская из нас пара, - сказал он вполголоса, но с ясно различимой иронией. - Ведь я на самом деле тебя попросту не выношу. Каренира тихонько засмеялась, но это был смех довольной женщины. Она крепче прижала его руки к своей груди. - Король Гор не выносит Царицу Гор, - деланно серьезным тоном произнесла она, подражая низкому голосу великана. - А знает ли Король Гор, кому принадлежат те две игрушки, что так ему нравятся? - Король Гор может таких игрушек иметь сколько захочет... Она презрительно фыркнула, пытаясь выдернуть его руки из-под куртки: - Раз так, то пусть он оставит эти две в покое! Его руки даже не дрогнули. Он склонил голову, и до ушей сжавшегося в комок Байлея донесся звук поцелуя. Он стиснул зубы. Несмотря на ночной холод, он вспотел. Басергор-Крагдоб опустил руки ниже, плотнее прижимаясь к девушке. Она вздрогнула, и послышался ее странно сдавленный шепот: - Новая... игрушка? Разбойник не ответил. Еще мгновение, и Байлей услышал ее тихий, полный наслаждения стон. Не выдержав, он начал медленно подниматься. Негромкие, но отчетливые слова остановили его на полпути. Он узнал голос кота. - Глорм, Каренира! Прекратите. Застигнутый врасплох великан оторвался от девушки. Та вздрогнула и быстро сдвинула бедра. - Прекратите, - повторил Рбит. Во мраке блеснули его большие желтые глаза. - Прекратить? - удивленно переспросил разбойник. - А мы как раз... Ты нам помешал, Рбит. В чем дело? Гнева в его голосе не было, разве что недовольство. В голосе кота послышались оправдывающиеся нотки: - Позже, Глорм, хорошо? Я тебе все потом объясню. - А я? - громко спросила Каренира, не на шутку рассерженная. - Мне ты не хочешь ничего объяснить? - Скоро сама поймешь... - Пойму? Ради Шерни! Убирайся, Рбит! Мне жаль, что наша дружба заканчивается так! - Дружба кота никогда не кончается. Запомни это. Кот обратился к разбойнику: - Глорм, хотя бы ты мне поверь. Иди в лагерь. И ты тоже, обиженная женщина. Наступило тяжелое молчание. Наконец Глорм протянул ей руки. Каренира что-то яростно прошипела, оттолкнула его и сама спрыгнула с камня. Не оглядываясь, она быстро пошла в сторону лагеря. Крагдоб еще раз бросил взгляд на кота и двинулся следом. Байлей задержал дыхание, когда они оба друг за другом прошли мимо его укрытия. Они ушли, но он все еще сидел без движения. Неожиданно у его уха послышалось тихое рычание. - Хочешь спрятаться от кошачьего взгляда, приятель? Честное слово, превосходная идея. Кот сидел рядом, глядя на него сверкающими глазами. Байлей судорожно сглотнул. - Идем отсюда, - снова заговорил кот. - Зачем кому-то видеть нас вместе? А нам есть о чем потолковать. Они отошли на приличное расстояние от лагеря. Рбит улегся на землю, аккуратно вытянув лапы, как и подобало коту. Он терпеть не мог валяться как попало. Дартанец сел рядом. - Странный народ - люди, - задумчиво промурлыкал кот. - Смотрят, но не видят, слушают, но не слышат, чувствуют, но не понимают... После столь необычного вступления он посмотрел Байлею в глаза: - От необдуманных действий часто куда больше вреда, чем от преднамеренных. А сколько вреда оттого, что вы смотрите, а не видите! Для предводителя разбойничьей банды слова прозвучали несколько странно. Байлей хотел что-то сказать, но кот его опередил. - Я знаю Карениру уже много лет, - сказал он, - но за все это время мы встречались дважды. Первый раз - когда стервятники лишили ее глаз... Байлей вздрогнул. - ...а во второй раз, когда не слишком далеко отсюда она спасла мне жизнь... Он помолчал, выдерживая паузу. - Я не хочу тебя утомлять, дартанский воин. Скажу лишь то, что вижу: она любит тебя. Ты - ее, но пытаешься себя убедить, что это дружба. Теперь насчет Глорма, или Короля Гор, если так тебе больше нравится: он верный друг, но у него есть свои недостатки. Каренира его раздражает своей чрезмерной самоуверенностью... но хуже, что она имеет на то право, против чего нельзя возразить. Потому он охотно увел бы ее у тебя. Хотя бы затем, чтобы потом немного унизить. Такой уж он есть. В любом другом случае я закрыл бы на это глаза, поскольку легкая пощечина, возможно, ей не повредила бы. Зачем кому-то влезать между вами ради бездумной забавы? Если ты ее любишь - тебе решать. Байлей не знал, что сказать, и молчал. - Не сторонись ее, - добавил Рбит. - Да, ты сам еще молод. Но она глупее, чем ты думаешь, и не такая самостоятельная, как кажется. Она нуждается в опеке. Ты должен взять ее за руку и вести, как ребенка, показать ей жизнь, ибо она ее не знает. Горы? Ну и что. Она научилась валить с ног мужчин, вот и все. Во всем остальном она столь же беспомощна, как та армектанская легионерка, на которую я когда-то прыгнул из засады. Она зрелая женщина, и время от времени ей надо с кем-то спать, но ведь не с теми, кто лучше, во имя Шерни! Для женщины это ошибка, которая неизбежно ведет к зависимости, а зависимость непременно оборачивается либо супружеством, либо унижением. Понимаешь, о чем я? Тишина в ответ. - Может быть, ты думаешь, что кот ничего не смыслит в человеческих делах? Это не так. Я живу среди людей, мой юный друг. Может, я и держусь чуть отстраненно, но у меня есть глаза, которые видят, и уши, которые слышат. Не удивляйся, что она побежала за Глормом, а не за тобой. Что ты ей, в конце концов, можешь дать? Дружбу? Не это ей нужно. Смотри: мой друг начал играть с ней в любовь, только играть, но она наверняка и сама знала, что это всего лишь игра. И что? И еще одно, - закончил кот. - Хоть и с добрыми намерениями, но я все же впутал тебя в чужие дела. Впрочем, Глорм меня еще поблагодарит, Каренира поймет, а ты, если хочешь, можешь потребовать любой сатисфакции. Я понесу любое наказание, какое ты определишь. Байлей уставился во тьму перед собой. Может быть, кот и понимал людей. Но человек не понимал кота. По крайней мере, сейчас. - Ты и в самом деле дартанец, господин? - спросил Делоне. - Почему же тогда все над вами смеются? Байлей медленно отвел острие клинка противника от своей груди. - Невероятно. - Разбойник все еще не в силах был скрыть удивления. - Кроме Глорма, который может разрубить меня пополам вместе с моим мечом, я не знаю никого, на кого я потратил бы такую уйму времени! Байлей не понял. Может, это насмешка? Они скрестили оружие раз двадцать, не больше. Делоне убрал меч и дружелюбно обнял дартанца: - Идем, господин, нам нужно поговорить. Дашь мне подержать свой меч? Он просто великолепен. Они прошли через круг зрителей и присели в сторонке. Через пару минут они горячо спорили, отчаянно жестикулируя, показывая приемы и как бы убивая десятки невидимых противников. Рбит, наблюдавший за их поединком с видом знатока, повернулся к Каренире, Глорму и Старцу: - У него невероятный талант. Уверенная, быстрая рука и реакция, какой я не видел ни у кого, кроме Делоне. Но ему еще не хватает ловкости. - Искусство владения мечом, - заметил старик, - уже почти умерло. То, чем обычно занимаются, - простая резня, и не больше. Эти двое, попади они в руки старых мастеров-шергардов, засверкали бы, как бриллианты. - Он нахмурился. - Но ведь, - обратился он к Басергору-Крагдобу, - ты, господин, как я слышал, сражаешься двумя мечами? Великан без единого слова достал из ножен невероятно длинный клинок с узким лезвием и подал его старику. - Откуда у тебя это оружие, господин? - Есть один человек, который любит железо, так же как и железо любит его. Он живет в Громбе. Но сражаться этим оружием научил меня однорукий старик, почти с меня ростом. Он никогда не говорил мне, кто он, а я в конце концов перестал его об этом спрашивать. Самое удивительное время в моей жизни, - признался разбойник. - Тот человек также рассказал мне, как соединить выпады этим мечом с ударами короткого палаша. Он только рассказывал, показать не мог. Но, похоже, я неплохо понял и до сих пор жив. - Однорукий, твоего роста? - Старик задумался. - Может, ты его знаешь, господин? - оживился Крагдоб, однако тут же поднес руку ко лбу. - Нет. Не стоит говорить, господин. Если и знаешь, не говори мне, кто он. Я уважаю его тайну. Раз он сам не захотел мне ее открыть, не говори. Он никогда не брал денег за свои уроки. Так что я у него в долгу. Этот секрет - его собственность. Старик кивнул. - У тебя большое сердце, Король Гор, - задумчиво сказал он. - Большое, честное сердце... Тут же, словно не желая, чтобы его слова слишком хорошо запомнились, он обернулся к Каренире и Байлею. - Нам пора, - громко сказал он. - Конечно, - подтвердила Охотница. - Я с самого рассвета жду каких-то состязаний. Раз они закончились, то пошли. Общество разбойников мне уже наскучило. - Так же как и некоторым разбойникам, - неожиданно встряла Арма, светловолосая подчиненная Крагдоба, - наскучило общество ее благородия Охотницы. Наступило неловкое молчание. - Арма, - укоризненно, но мягко мурлыкнул Рбит. - Это что, сцена ревности? - нахально поинтересовалась армектанка. - Каренира, - призвал ее старик к добропорядочности. Она резко обернулась: - Во имя Шерни! Неужели и ты, отец, будешь меня упрекать или поучать? Со вчерашнего дня все почему-то думают и решают за меня! Подошел Байлей. Она заметила его и показала на восток. - Ну что, идем, или ты передумал? Люди Басергора-Крагдоба переглядывались, не понимая, кто, с кем и из-за чего спорит. Дартанец ничего не ответил. Прощание вышло холодным. Только Старец кивнул разбойникам спокойно и дружелюбно. Тропа увела их от разбойничьей стоянки. Пути разошлись. 22 Гольд чувствовал себя паршиво, но, честно говоря, он другого и не ждал. Решив догнать отряд как можно быстрее, он заплатил за это сильной лихорадкой. Рана оказалась довольно тяжелой для того, чтобы мчаться во весь опор галопом. В полдень он позволил себе немного отдохнуть и заснул. Проснувшись, понял, что сегодня отряд он уже не догонит. Проехал еще немного, а ближе к вечеру начал искать место для ночлега. В Громбеларде не следует ночевать посреди дороги, так как нельзя предвидеть, кто выйдет на нее. Он думал о Лейне. Сейчас, когда ее не было с ним, ему вдруг показалось, что с той минуты, как он забрал ее из Роллайны, все было лишь сном... Это не могло быть явью. Не могло. Она плела против него интриги? Из-за нее погибли люди? Но ведь, во имя Шерни, разве она этого хотела? Просила похитить ее, умыкнуть? Он силой заставил ее повиноваться. Все ее поступки были продиктованы страхом, желанием вернуться домой, в Дартан. Она изворачивалась, лгала, строила тайные планы. Во имя Шерни! Да она попросту защищалась, как умела! Если бы ее оставили в покое, в золоте и роскоши Роллайны, весь ее талант к хитросплетениям и интригам был бы использован так, как использовали его тысячи женщин, всегда и везде. Может быть, несколько претендентов на ее руку провели бы несколько жестоких, разрывающих сердце, бессонных ночей. Может быть, несколько поклонников, ничего не зная друг о друге, разминулись бы в дверях ее спальни. Но именно он, Гольд, сотник Громбелардской Гвардии в Бадоре, выпустил на свободу демона, и никто другой не виноват в случившемся. Он любил эту девушку. Теперь он спрашивал себя, можно ли ее вернуть. Исправить то, что не задалось с самого начала? Он на это надеялся. Невдалеке от дороги, на склоне, Гольд увидел небольшую рощицу. Вот и место, что он искал для ночлега. Было слишком темно, чтобы взбираться по склону верхом. Он неуклюже слез с седла и со стоном повел лошадей в гору. На опушке леса он заприметил небольшой ручеек и обрадовался, так как на такую удачу даже не рассчитывал. Великолепное место для ночлега! Он напоил лошадей, потом, уже на ощупь, промыл рану, наложив свежую повязку. Утром его разбудили вороны. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЕЧИ 23 Шли медленно, и ничего ровным счетом не происходило. Что хуже всего. Ну хлынул бы достославный ядовитый дождь, или провалились бы в живой песок; а то напали бы чудовищные обитатели Края - все не такое тягостное ожидание. Ждали всего, ко всему были готовы. Но только не к тревожному и утомительному спокойствию. Голая, выжженная солнцем равнина раскинулась, насколько хватало взгляда. Безымянный Край. Приграничные туманы, о которых говорила Каренира, давно остались позади. А потом ничего больше не происходило. Они проводили ночи под открытым небом, на котором не было ни облачка, а утром шли все дальше. Впереди шагал Старец. Вел он их уверенно, и Байлей даже не спрашивал, знает ли он, где искать Бруля-Посланника. Нескончаемый дождь сменился внезапным зноем. Байлей не скоро сумел к этой перемене привыкнуть. Он все еще машинально тянулся рукой к плечу, чтобы поправить плащ, то и дело поглядывал на небо в поисках туч и каждый раз удивленно тряс головой. Так же вела себя и Каренира. Он видел, что и она опасается Края и не доверяет его видимому спокойствию. Один Старец шел так, словно ничто его не волнует. Говорил он мало, как и в Тяжелых Горах, они к его молчанию привыкли, но здесь, в Крае, оно воспринималось как нечто особенное. Может быть, потому, что они инстинктивно относились к старику как к своему проводнику, опекуну и защитнику? Байлей хорошо запомнил слова Короля Гор, назвавшего Старца Посланником. "Дорлан-Посланник - так звучало его имя? - Байлей представлял себе мудреца Шерни совершенно иначе, и уж во всяком случае не как молчуна-деда, погруженного в собственные мысли. - Посланник?" Все же он сомневался, потому что не раз слышал, будто маги не едят и не спят, и могут бегать так быстро, как ветер дует. Старик - несомненно мудрый и для своих лет достаточно сильный и выносливый дед, но... Он наверняка не раз воспользовался бы своим могуществом, если бы обладал им. Неужели он не убил бы стервятника, поединок с которым едва не стоил Каренире жизни? Неужели он не остановил бы напавших разбойников? Ведь он не мог знать, что прибежит Рбит и прекратит схватку? Байлею вспомнились слова: "Дорлан давно умер..." Этого он уже не мог взять в толк. Конечно, он не дурак и отдает себе отчет в том, что выражение не следует воспринимать буквально... Но что на самом деле кроется за этой фразой? Неужели Старец на самом деле был когда-то Посланником? Он сам рассказывал о том, как дал Каренире глаза другого человека. Обычному смертному такое не под силу. Значит, потом случилось нечто такое, из-за чего старик утратил свои способности. Могло ли такое быть? Дорлан-Посланник. Байлею казалось, что он уже где-то слышал это имя. Нет, не от Басергора-Крагдоба. Значительно раньше. Неужели от Гольда? Но он не был в этом уверен. Он оглянулся на Карениру, но ни о чем не стал расспрашивать. Взгляды их встретились. С той памятной ночи будто что-то пробежало между ними. Неужели навсегда? Порой он испытывал непреодолимое желание обнять девушку, прижать к себе, целовать ее широкие густые брови и маленький рот, ласкать, но не мог себе позволить, не имел права, хотя и понимал, что Рбит был прав. Он полюбил ее. Но у него была жена, Илара. Какой-то будет их встреча? В том, что он ее найдет, Байлей не сомневался. Он вовсе не думал о Бруле, не представлял себе и схватки с ним. Неведомо отчего, ему казалось, что Илару нужно не столько освободить, сколько попросту забрать. Возможность неудачи перед достижением самой цели он не принимал во внимание и вообще не мог себе представить, что какая-то преграда может встать у него на пути. Это было бы лишено всякого смысла. Вот именно. Лишено всякого смысла. Но не бесчестным ли было то, что он все время пользовался помощью женщины, которую потом должен оставить ради другой, спасенной при участии первой? Байлей услышал пение. Остановившись, он быстро огляделся вокруг. Хор сильных мужских голосов звучал все отчетливее, пение становилось все мощнее. Оно лилось отовсюду, подавляя гармонией и ритмом. Он застыл как истукан, остолбенев от ужаса и изумления. Его спутники тоже остановились. Дартанец услышал приглушенный, словно доносящийся с большого расстояния голос Старца: - Что слышите? Быстро! - Грозу, - ответила Каренира. - Гроза над равнинами. - Байлей? Он не в силах был вымолвить ни слова. Каренира тряхнула его за плечо. Безрезультатно. Старик посмотрел в расширенные, безжизненные глаза молодого человека и приказал: - Ударь его! Ударь его, немедленно! Она с испугом посмотрела на него, не понимая, чего он хочет. Старик не стал ждать, сам отвесил остолбеневшему Байлею могучую затрещину, потом другую. Голова дартанца бессильно дернулась. Глаза его были все так же широко распахнуты. Каренира размахнулась и хлестнула наотмашь. Послышался глухой удар, голова Байлея снова дернулась. Застонав, он поднес руку к лицу. Каренира, не раздумывая, ударила снова. - Байлей! - кричал Старик. - Байлей! Что ты слышал? Пение? Он тупо кивнул. Старик сжал губы. - Плохо, - бросил он. - Идем, идем скорее. Каренира потащила дартанца за собой. Он с трудом передвигал ноги, наконец упал - и не вставал. - Шернь, сколько я еще буду с тобой нянчиться? - закричала она больше со страхом, чем с гневом. Старик обернулся. - Быстрее! - бросил он с ноткой необычного для него раздражения. - Здесь неподалеку Мертвое Пятно, - невнятно добавил он, - если мы до него не доберемся, плохо дело! Бей его, Кара! Только боль может отрезвить! Постоянная боль! Собравшись, она изо всех сил ударила Байлея по щеке. Не помогло. - Сильнее! Ты что, не понимаешь - надо бить, а не шлепать! Стиснув зубы, она вскочила и пнула Байлея в бок. Тот глухо застонал. - Хорошо! Еще! Он должен идти, и, если сейчас же не окажется в пределах Пятна, плохо. С отчаянием она пнула его еще раз, потом еще... Он тяжело перевернулся на спину, открыл глаза и что-то неразборчиво пробормотал. Каренира неожиданно наклонилась и, застонав от усилия, взвалила тяжелое тело на плечо. Они побежали. Старик, тяжело дыша, трусил следом, голова Байлея моталась из стороны в сторону на ее спине. Каренира была сильна как волчица, но чувствовала, что и ее силы постепенно иссякают. А безжизненное тело казалось невероятно тяжелым. В какое-то мгновение она споткнулась и упала. Схватив голову дартанца, она изо всех сил прижала ее к груди. Голос ее звучал приглушенно и хрипло: - Спаси, слышишь, спаси его. Ты По... сланник, слышишь? Спаси, слышишь, спаси его. Она схватила дартанца за руки, словно пыталась удержать. - Нет, Байлей, нет! Любимый!.. Ради Шерни, отец! Спаси его, умоляю! Байлей! Она внезапно разрыдалась и закричала сквозь слезы: - Ты - Посланник, проклятый старик! Да или нет? Что застряло в твоем больном мозгу, что ты не хочешь использовать свою силу?! Ну что?! Я убью тебя, если он умрет, слышишь?! Слышишь?! Она снова разразилась рыданиями. - Отец! Ведь ты Дорлан-Посланник. Самый могущественный. Спаси его, умоляю, отец. - Так давай его сюда. Он легко поднял безжизненное тело, что-то негромко сказал и, словно выпущенное из пушки большое каменное ядро, взмыл в воздух. 24 Байлей закашлялся и открыл глаза. В них тут же ударил блеск огромного, медленно поднимающегося из-за невысоких холмов солнца. Он быстро зажмурился, но успел еще увидеть лицо склонившейся над ним девушки. Каренира крепко затянула ремень, закрывая горловину кожаного мешка с водой, и, отложив его в сторону, мягко коснулась любимого лица, поправив на лбу прядь волос. - Как себя чувствуешь? - Что это было, Кара? Она положила его голову к себе на колени. - Зов Мертвых, - неуверенно ответила она. - Так говорит Дорлан. - Дорлан? Она кивнула. Посланник стоял неподалеку, выпрямившись и как-то помолодев. Улыбнувшись, он кивнул дартанцу. Их глаза встретились. Во взгляде Старика чувствовалась непостижимая, безграничная сила. Дорлан медленно подошел. - Ты приказала мне стать Посланником, - сказал он Каренире. - Ты приказала мне снова стать Посланником. Не знаю, хорошо ли это, но раз уж так случилось, да будет так! Так тому и быть... - Он оглядел молодых людей и сказал: - Вы не настолько сильны, чтобы встретиться с Брулем. У вас даже не хватит сил на беседу с ним, если он этого не захочет. Подождите меня здесь. Нам с Брулем нужно поговорить. Он насупился, не так, как обычно в задумчивом настроении. Посланник смотрел в Полосы Шерни. Потом медленно повернулся, тихо произнес короткую Формулу - и ушел. Он шагал размеренно, но хватило и нескольких шагов, чтобы он почти сразу скрылся из виду. Он исчез, как растаял в свете, будто вошел прямо в диск солнца, закатывающегося за гряду опаленных холмов. Они молча переглянулись. - Дорлан-Посланник, - уже нормальным, хотя и тихим голосом сказал Байлей. - Каренира, кто он? Кем он был? Армектанка молчала. - Ты ведь уже знаешь, что когда-то он дал мне глаза другого человека, - наконец сказала она. - Тот человек хотел этого сам, а потом покончил с собой. С той минуты Дорлан и отказался от своей силы. Он никогда не хотел со мной разговаривать на эту тему. Я не понимаю, не знаю в точности, как все было, но он, видимо, решил, что не достоин более быть Посланником. Он считает, что не должен был передавать мне дар того человека, как мне кажется. Я не знаю, в самом деле не знаю, почему он стал просто Старцем. Это, видимо, какая-то традиция или обычай. Кто поймет Посланников? - Но теперь он снова Дорлан-Посланник? - Да. Дорлан-Могущественный. Великий Дорлан, Бай. Его боится весь Край, о нем складывают легенды. Сколько я их слышала еще в Армекте! Его видели в моей стране сто лет назад, когда вспыхнуло Кошачье Восстание. Ничего об этом не слышал? - Нет. Кажется, нет. Он огляделся вокруг. - Где мы, собственно? - спросил он. Его удивление росло. - Посланники говорят о месте под названием Мертвое Пятно. Я о чем-то таком слышала. Об этих местах должен знать каждый, кто идет в Край. - Это то же самое, что и Добрый Круг? - Да! Именно. - Мне об этом Гольд рассказывал. Тут не действуют силы Дурного Края, верно? Никакие силы? - Да. Дартанец еще раз окинул взглядом совершенно круглое пространство, кое-где поросшее травой и даже кустарником. В других местах Края растительности вообще не было. Он приподнялся на локте и сел. - Шернь! - прошептал он, будто его озарило. - Он пошел к Брулю! Каренира, он освободит Илару. Без меня. Он вскочил. - Понимаешь?! Он освободит Илару! - Он сказал, что идет поговорить. - О Шернь! А как ты думаешь, о чем они будут разговаривать? О небе?! - Может быть, и о небе. Кто знает, о чем разговаривают друг с другом Посланники? А тем более самые могущественные из всех, кто когда-либо жил на свете? 25 Бруль-Посланник стоял на галерее, окружавшей большой пустой зал, и смотрел вниз. Скрипнули створки огромных дверей, и вошла Илара, передвигаясь забавными мелкими шажками, чуть покачиваясь и внимательно глядя под ноги. Бич волочился за ней по земле. - Илара! - негромко позвал он, чтобы не испугать ее. Она посмотрела вверх и просияла от радости. - Господин? Ему захотелось хоть на минуту избавиться от своего вечно серьезного вида. Лицо его озарилось улыбкой, он махнул рукой и сбежал вниз по каменным ступеням. Он подошел к ней, протягивая руку. Она с легким испугом подала ему свою. - Не бойся меня, маленькая. Ты же знаешь, что я не сделаю тебе ничего плохого. Она снова улыбалась. - Знаю. Он обнял ее и поцеловал в лоб. Она прижалась к нему всем телом. Он пальцами приподнял маленький подбородок и заглянул в огромные голубые глаза. Она смешно наморщила нос и, совсем как расшалившийся ребенок, смело сказала: - Эй! Он весело рассмеялся, проведя пальцем по розовой щеке. Уже совсем осмелев, она схватила его за палец зубами и укусила. Она не отпускала его, смеясь и жмурясь. Он шутливо упрашивал ее, страшно грозился, топал, вертел пальцем, но она была непреклонна. - Ну и что мне с тобой делать? - наконец спросил он. Она покачала головой. - Ничего? Совсем ничего? Так и будешь меня держать целую вечность? Она вдруг посерьезнела и, заглядывая ему в глаза, послушно кивнула. Это его растрогало. Повинуясь какому-то странному порыву души, он сказал: - Ради Шерни, дочка, сегодня твой день. Проси что хочешь. Я все сделаю. Она отпустила палец и посмотрела на него с таким серьезным видом, какого он прежде не замечал за ней. - Правда?.. - Правда. Она наклонила голову и тихо, очень тихо сказала: - Никогда не бить псов. Он удивленно посмотрел на нее: - Как это тебе пришло в голову? А? Дитя мое! Подбородок ее дрогнул. Она набралась смелости: - Я знаю, что их бить нужно. Ты мне объяснил, господин. Но... но скажи, что больше нельзя! Пожалуйста... Он нахмурился. Происходило нечто странное. Неужели Формула Послушания ослабла? Нет, этого не может быть. Но как тогда? Каким образом она понимает, что именно от него зависит, что необходимо, а что нет? Что только по его воле необходимо бить или не бить псов. Он посмотрел на ее склоненную голову. Неужели она плачет? - Да, дитя мое. Я ошибся. Псов больше не надо бить. Ошеломленная неожиданным согласием, она долго смотрела ему в лицо. - Правда? - Да, дитя мое. Правда. В порыве радости она прижалась к нему так крепко, что у него перехватило дыхание. Он рассмеялся, но смех уже не был искренним. - Ну хорошо, - сказал он, гладя ее прекрасные черные волосы, тронутые узенькой полоской седины - особый знак, который был у нее всегда. - Можешь меня не благодарить. Он мягко отодвинул ее от себя и еще раз поцеловал в лоб. - Ну иди, - сказал он. - Я хочу побыть один. Она хотела нагнуться за лежащим на полу Бичом, но он ей не позволил. Он сам поднял его и вложил в маленькую ладонь. - Иди, иди... Он остался один. Постояв в задумчивости, он начал ходить взад-вперед. Происходило что-то странное. Соединив в своем разуме подспудные, неуловимые нити, он вдруг осознал, что с какого-то момента вокруг ощущается чужая аура. "Что это? - прислушался к себе и к миру Посланник. - Наверняка ничего хорошего, нужно быть бдительным. Остерегаться". Но чего? Он поднял голову, будто принюхивался, и снова стал ходить. Формула Послушания не ослабла, поскольку это невозможно. Она была попросту разрушена. Скоро Илара полностью освободится. - Дорлан-Посланник, - сказал, как бы про себя, Бруль. - Мертвый Мудрец ожил. Следовало догадаться раньше. Дорлан медленно взошел на галерею. - Приветствую тебя, Бруль, - сказал он. - Сегодня необычный день. Двое могущественных вместе. Бруль спокойными размеренными шагами продолжал расхаживать по залу. - Вместе... - задумчиво произнес он. - Но плечом к плечу или лицом к лицу? Приветствую тебя, мастер. - Зависит только от тебя. - То есть? Дорлан сел на высокий каменный трон. Бруль остановился перед ним. - Я снова жив силой любви, - сказал Дорлан. - И хочу забрать у тебя ту девушку, Бруль. Они смерили друг друга взглядами. - Помнишь, Бруль, как я тебя учил? О мечах и молотах? Внезапная тень промелькнула на угрюмом лице Бруля. Он склонил голову в легком поклоне: - Помню, мастер. - Вот и хорошо. Но тогда я ошибался. Не знаю почему, но я больше не верю в философию меча и молота. Бруль нахмурил брови. - Я знаю, - медленно сказал он. - Не понимаю только почему? Дорлан молчал. Наконец он произнес совершенно иным тоном: - Ты должен отдать мне Илару, Бруль. - Почему? - Потому что есть человек, который ради нее переступил через самого себя. - Скажи, мастер, - глухо произнес Бруль, - почему тебя в последнее время волнуют такие мелочи? Ты завершил работу над своим вкладом в Книгу Всего. Твой труд непостижим, и теперь ты снова встаешь рядом с Шернью, желая воспользоваться силой Полос ради достижения мелких и незначительных целей. За что борешься, Великий Дорлан? Скажи, за что? - За добро, Бруль. Бруль нахмурился: - За добро? Его не существует, Дорлан. И тебе об этом известно. Дорлан покачал головой. - Его не существует, - повторил Бруль. - Почему ты пытаешься отождествлять Светлые Полосы с добром, если Темные, по твоему мнению, не являются злом? Когда ты делал выбор, перед которым когда-то оказывается каждый из нас, ты решил, что зла нет, есть лишь несовершенство. Теперь ты противопоставляешь ему добро? Какой в этом смысл? Нет добра, мастер! Кто же, как не я, всю жизнь пытавшийся познать зло, может знать это лучше всех? Равновесие Шерни основывается на ее _однородности_. Есть две взаимно дополняющие друг друга разновидности Полос; но это мы назвали их Темными и Светлыми. Точно так же они могли бы называться, например, Полосами Воды и Воздуха. Или Земли и Огня. Какое значение имеет их название? Важна суть. Самый Могущественный все еще качал головой. - Если даже мы решим, - медленно сказал он, - что мир - это карта зла, то на ней все равно есть острова и островки добра, Бруль. - Острова добра остаются лишь частью карты, - возразил тот. - Частью зла, мастер. ОНИ - ЗЛО! Дорлан встал. - Тогда - сразимся. На этот раз Бруль покачал головой. - Ты изменился, мастер, - сказал он. - Ты низко пал. Ты забываешь, что мудрец никогда не сражается ради самой борьбы. Он всегда сражается во имя чего-то и должен знать, чего именно. А во имя чего хочешь сражаться ты? - Я уже сказал: ДОБРА. Во имя любви, если пожелаешь. Бруль чуть не схватился за голову. - Ради Шерни, мастер! Для тебя это _одно и то же_? Внезапно он вытянул руку и прошептал какое-то слово. В его руке сверкнул черный меч. - Вот мое оружие. Я буду сражаться злом. За право на существование малого зла, сущности которого ты не понимаешь. Дорлан поднял руку: - А я буду сражаться добром за добро. Вот мое оружие. В его руке блеснул длинный золотой меч. - И что ты мне этим доказал, мастер? - Что добро существует, только и всего. Бруль хрипло рассмеялся: - Так сразимся же! Лязгнули скрещенные клинки. В одно мгновение меч Дорлана почернел и со свистом взмыл в воздух. Бруль вытянул руку. Оружие мгновенно прильнуло к ней. - Вот она, борьба добра со злом, - сказал он вовсе не торжествующе, скорее с горечью. - И что же мы видим, Дорлан? Двойное зло? Дорлан молчал. - Добро никогда не побеждает, мастер, - говорил Бруль. - Добро не имеет права сражаться, ибо, сражаясь, оно превращается в зло. Борьба сама по себе зло, Дорлан. Не бывает священных войн. Почему ты никак не можешь этого понять? Он бросил на пол мечи. Послышался чистый звон. - Твои острова добра я называю малым злом, мастер. Я стараюсь, чтобы его становилось больше, и таким образом вытесняю большое зло. Но не сражаясь, так как это - гибельно. Он грустно кивнул. - Любовь? Чтоб тебе никогда не увидеть, какой она может быть "доброй"! Может быть, моя любовь к этой девушке лучше той, которую ты защищаешь. А теперь иди, мастер. Неожиданно он опустился на колени и в последний раз поклонился своему учителю. Потом встал. - Иди, Старец. И никогда не возвращайся, если однажды ушел. Она ласкала их, задыхаясь от рыданий, обнимала за лохматые шеи дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши. Псы стояли неподвижно, не пытаясь убежать, но и не отвечая на ласки, холодные и безразличные, словно окаменели. Не в силах этого вынести, все еще плача, она вскочила и неуклюже побежала, размазывая слезы кулаком по щекам и судорожно сжимая Бич. Ее пронзила чудовищная, страшная жалость, которая, казалось, ухватила ее за горло и держала, держала не отпуская. Наконец она остановилась, не в состоянии бежать дальше. Она села на землю и, шмыгая носом, уставилась в одну точку. Внезапно она поняла, где находится, - и перепугалась. Бруль показывал ей это место, странный, сложенный из каменных глыб лабиринт, приказав, чтобы она никогда по нему не ходила. Она хотела встать и уйти, но внезапно ей пришло в голову, что, в конце концов, не каждое слово Бруля должно быть для нее священным. К тому же она ведь не заходила за камни, а просто была рядом, только и всего. Она посмотрела на небо, ясное, как всегда в Крае. Вытирая с лица остатки слез, она ощутила усиливающийся ветер, горячий и душный, что бывало нечасто. Она поднялась с земли, чтобы вернуться в замок. Все произошло неожиданно. Она пришла в себя лишь тогда, когда окровавленный Бич ласково обвился вокруг ее ноги, словно заверял в своей верности и прося за это награды. То, что он убил на границе между тенью Полос и светом, уничтожало своей смертью песок, поднимало клубы горячего воздуха, превращая его в шары ледяного огня. Она отшатнулась, объятая страхом, какого никогда еще не испытывала, нечеловеческим, несусветным, который передавался ей прямо от издыхающего Стража Края. Она не понимала, что она чувствует и видит... и чувствует и видит ли ЭТО вообще. Сердце отчаянно колотилось, ей было душно... душно... душно! Тело внезапно свело болезненной судорогой. Она сделала шаг и медленно опустилась на колени, прижав руки к вздувшемуся животу. В глазах потемнело. Чудовищная боль нарастала. Она вскрикнула, потом еще раз и, вцепившись в волосы, упала на бок. - Бруль! Бруль! А-а-а!.. Ребенок был мертв. Байлей и Каренира видели на востоке белые молнии и клубы пурпурного дыма, но не признали в них страшного гнева, горя и отчаяния Бруля. Ребенок был человеком. ЧЕЛОВЕКОМ. Настоящим, обычным человеческим новорожденным. Мертвым. Черное Побережье узнало гнев мудреца Шерни. С гулом и грохотом взлетали в воздух целые холмы, фиолетовое пламя металось по широким пляжам, выжигая отмели и испаряя соленую морскую воду. Чудовищные обитатели Дурного Края гибли десятками - раздавленные, сожженные, разорванные между судорожно отступающей тенью Полос и сиянием света. Более слабые Брошенные Предметы трескались, плавились от жара, горели, превращались в прах... Где-то в глубине материка, над равнинами Края, прокатился глухой, жуткий крик, поднимая песок и, пыль; Каренира и Байлей не пострадали лишь потому, что сидели в самой середине Мертвого Пятна. Замок тоже разваливался. Остатки старых башен и стен с грохотом исчезали в клубах пыли; трескались полы в темных залах, помнивших еще шаги бесстрашных мудрых шергардов, возводивших свои цитадели даже во враждебном Крае. На подпиравших потолки колоннах появлялась черная сетка трещин... Потом наступила тишина. Пыль медленно оседала, но посреди ее клубов отчетливо вырисовывалась фигура идущего со склоненной головой через уцелевшие залы Бруля. - Бруль! Бруль, останься, умоляю! Не бросай меня! Бруль! Бруль! Он не оборачивался. Новые клубы пыли полностью скрыли его из виду. - Бруль!!! У нее не оставалось сил даже для того, чтобы ползти за ним следом. Слезы прочертили на сером от пыли лице кривые дорожки. Она приподнялась на руках, но тут же упала на холодные плиты пола, лишившись чувств. Пыль оседала, оседала, оседала... Тишина. Абсолютная тишина, казалось, оседала вместе с пылью, покрывая землю толстым слоем. Молчали обвалившиеся стены, молчали разрушенные башни, молчало все Черное Побережье. Дурному Краю предстояло залечивать самые тяжелые в его истории раны. Илара лежала неподвижно, лицом вниз. Ее черные волосы покрывала серо-белая пыль, сделав неразличимой седую прядь. Она лежала долго. Лишь вечером, когда туманная пыль сменилась влажными сумерками, плечи девушки дрогнули. - Бруль... Она медленно, тяжело села. В воздухе заклубилась стряхнутая с волос, спины и плеч пыль. Обхватив голову руками, она снова прошептала: - Бруль... Никто не ответил. Она снова заплакала. Веснушки на маленьком симпатичном лице побледнели, нос покраснел. Она беспомощно утерла его рукавом и, продолжая плакать, встала. Она шла медленно, неровно, пошатываясь и прикусив губу, держась за стены. Она выбралась из руин и остановилась. Ей некуда было больше идти. И у нее никого не было. Ни ребенка, ни Бруля... Никого. Отчаяние душило ее. Из-под опухших красных век скатились последние слезы. Она опустилась на землю, еще раз судорожно всхлипнула - и снова застыла неподвижно, борясь с болью во всем теле и в сердце. У нее не было никого. И ничего. 26 Старик умер вечером. В эту ночь они впервые любили друг друга. Он не знал, почему это сделал. Он любил ее, как безумный, и при этом ненавидел. За то, что любит ее, что должен ее любить, за то, что она отобрала у него Илару, за то, что растоптала священную цель его путешествия. Он ненавидел ее за то, что она разрушила иллюзии, которые он носил в себе столько лет; за новую, настоящую любовь, которая заняла место той иллюзорной страсти. Он желал ее тела, желал ее всю без остатка: ее сердце, душу, разум. Это было так подло и низко по отношению к той, чистой, как сама идея, любви. Илара была для него долгом, и потому чем-то возвышенным. Он пренебрег этим долгом, чтобы угодить и телу, и сердцу. Они похоронили Старца, и никто из них даже не заплакал, хотя он был их другом, и она называла его "отец". Когда он вернулся, он казался маленьким, беспомощным и никому не нужным... Они не восприняли как должное его смерть, ибо тот Старец, который утром ушел в сторону солнца - Великий Дорлан-Посланник - не имел ничего общего с тем, кого они похоронили. Он должен был существовать всегда, а не просто так вернуться - слабым, дрожащим, немощным. Чужой дряхлый старик лежал теперь в могиле и был ничем. Никем и ничем. А они любили друг друга чуть ли не на могиле, с грязными от рытья земли руками. Они спешили так, словно это был последний раз. Она кусала его губы, язык, лицо; он же тянул ее за волосы, словно хотел вырвать их с корнем. Она кричала от боли, вскрикивал и он. То, чем они занимались, скорее напоминало пытки, чем любовь. Жесткий песок сдирал кожу с ягодиц и спины то ей, то ему; она вцепилась в его бедра руками и лодыжками, не позволяя оторваться от нее, словно он мог навсегда уйти. Он приподнял ее-раз, другой, сплетясь с ней в тесных объятиях, чтобы потом бросить на землю, прижать грудью и душить всем своим весом. Они уже не кричали, лишь стонали - глухо, протяжно, болезненно... До самого конца. Потом - тяжело дыша от боли и чувствуя онемение во всем теле - они ждали, когда придет сон. Наверняка последний... вместе. Заснул только Байлей. Она - не могла. Она лежала с открытыми глазами, в разорванной юбке, и смотрела в небо, такое же, как над ее Армектом. Она узнавала яркие звезды, знакомые с детства. Им было все равно, над какой страной и для кого светить. Она искала в памяти названия созвездий, ведущих конных лучников через Равнины. Топор - концом рукоятки указывающий на север... Конь-Стрела... Она встала и тихо оделась. Быстрым, стремительным шагом она преодолевала пространство. Колчан ритмично ударял по бедру, лук покачивался за спиной. В темноте слышалось ее ровное, глубокое дыхание. Она освободит ее для него. Отдаст ему. И уйдет... Вскоре она добралась до полосы пологих невысоких холмов, за которыми прошлым утром скрылся Дорлан. Поднявшись на вершину, она остановилась, чтобы передохнуть. По другую сторону, залитая светом звезд и луны, простиралась очередная равнина. Каренира ничего не смогла разглядеть, что походило бы на обитель Бруля. "Но ведь Дорлан пошел прямо на восток", - подумала она, посмотрела на небо и пошла в ту же сторону. Ноги понесли ее легко и быстро вниз. Она бежала, пока не наткнулась на приземистую, почерневшую груду развалин, которая была когда-то замком Посланника. Руины громоздились перед ней, по мере того как она к ним приближалась, все более массивные. Было совсем тихо. Но в этой напряженной тишине, казалось, беззвучно стонали поверженные башни и смертельно раненные стены. Побежденные, разрушенные, они выглядели еще более грозными оттого, что были мертвыми. Разлагающийся труп огромного сооружения внушал отвращение, но больше всего - страх. Казалось, замок до сих пор все еще умирает. Она достала лук, вложила стрелу и медленно двинулась в сторону щели, которая, судя по всему, вела внутрь развалин. По ее телу пробежала дрожь. Каренира прислушалась. Тишина. В густом мраке она почти ничего не видела. Ей помогал инстинкт, натренированный годами. Дорогу она выбирала вслепую, часто спотыкалась, иногда на ощупь обходила большие груды обломков. Ей поистине повезло, что она не свалилась в какую-нибудь из зияющих в полу дыр. Она начала подниматься по какой-то лестнице, но вовремя сообразила, что та наверняка обвалилась, и вернулась. Она проходила зал за залом, коридор за коридором. То здесь, то там сквозь потрескавшийся потолок или обвалившиеся стены видны были звезды. Она остановилась. - Бруль! Шаг вперед. - Бруль! Крик застыл в горле. Смелость внезапно покинула ее, и она села у скрытой во мраке стены, перевела дух. Темнота будто сгущалась. Вероятно, это ей лишь казалось, но испуганная девушка уже не могла спокойно размышлять. У нее промелькнула мысль, что темнота сгущается под действием каких-то могущественных Формул, которые шепчет Посланник, и ее охватила паника. Она уже знала, что не сможет справиться с задачей, за которую столь легкомысленно взялась... и теперь ей хотелось одного: выбраться отсюда живой. Она вскочила и побежала как полоумная. Бежала, натыкаясь на стены, спотыкаясь о щели в полу, падая... Наконец, она ударилась о косяк, показалось, что кто-то изо всех сил дернул ее за плечо. Она упала на холодные плиты и прижалась к ним всем телом, ожидая не то боли, не то смерти. Ничего такого не произошло. Однако армектанка не хотела... и не могла подняться. Она пролежала так до утра. В серых рассветных сумерках руины замка перестали казаться грозными. Она встала, подобрала лук и медленно двинулась вперед. В полумраке маячили контуры потрескавшихся колонн; через дыру в полуразрушенной стене виднелась огромная серо-черная груда обломков. Она перепрыгнула через зияющую в полу широкую трещину. К ней вернулась уверенность в себе; ей стало стыдно, что ночью она так опозорилась, поддавшись страху. Она подошла к краю внезапно обрывавшегося у разрушенной стены пола и посмотрела вниз, в густую влажную темноту. - Бруль! - громко и отважно крикнула Каренира. - Покажись. Я жду. Тишина. - Бруль! Она повернула назад, снова преодолевая разрушенные залы и перепрыгивая многочисленные завалы. Постепенно до нее начало доходить, что замок покинут. - Бруль! Я не хочу с тобой сражаться, слышишь? Нам нужно поговорить! Она сбежала по остаткам потрескавшейся лестницы и остановилась у подножия руин. - Бруль! Она медленно обошла гигантские развалины вокруг. Было уже совсем светло, но лежащее на земле, серое от пыли тело она заметила лишь тогда, когда чуть не споткнулась о него. Она отскочила, едва удержавшись от крика. Судорожно сглатывая слюну, она смотрела на хрупкую, неподвижно лежащую девушку. Ее взгляд скользил по серым от пыли густым волосам, грязной рубашке, голым ногам и босым ступням... - И... Илара, - сдавленно сказала она. Лежащая не пошевелилась. Каренира посмотрела по сторонам и осторожно приблизилась к ней. - Илара?.. Она перевернула девушку на спину и услышала тихий вздох, почти стон. Разгоряченное лицо девушки дрогнуло, и на мгновение открылись беззащитные, невидящие глаза. Дыхание Карениры участилось. Стиснув зубы, она обернулась и долго смотрела на полосу холмов, из-за которых пришла. Когда она снова посмотрела на лежащую без сознания девушку, та уже нормально дышала. Каренира встала. Она долго смотрела на холмы, на руины, на девушку - и снова вдаль. Потом - дрожа как в лихорадке и хрипло дыша - она натянула тетиву лука. 27 Байлей проснулся от какого-то странного предчувствия и сразу же сел. Мгновение он смотрел перед собой, пытаясь прийти в себя, потом огляделся по сторонам. - Кара? Тишина. - Каренира?! Ее рядом не было. Над Дурным Краем вставал туманный рассвет. Внезапно он понял, что случилось нечто необычное, нечто страшное. Где она, куда пошла? Шернь! Это же Край!.. - Каренира! Он испугался за нее. Хотя и за себя тоже. Впервые он понял, как одинок и беззащитен человек в Дурном Крае, когда рядом никого нет. Только эта могила. Край - хотя и казался тихим и спокойным - был насыщен страхом, который охотнее всего нападает на одиночек. Он вскочил и схватился за меч. Знакомая форма рукоятки вернула ему спокойствие. Он вытащил клинок из ножен и оперся на него, словно на трость. Гольд когда-то учил его, что так никогда нельзя делать. Меч, воткнутый в землю, был армектанским символом сдачи в плен; в Громбеларде считали, что без необходимости ранить Горы - значит навлекать на себя несчастье... Всегда. Он не относился всерьез к тем советам Гольда, а некоторые и вовсе казались ему забавными. Впрочем, сейчас он был не в Горах. А даже если бы и был, то в такой момент наверняка не стал бы соблюдать некие символические ритуалы. Он посмотрел на восток, туда, где вечером они видели молнии и слышали грохот. Опасность, которая забрала Карениру, пришла оттуда. Наверняка. Забыв о мешке с провизией, забыв обо всем, он бросился бежать. Когда из-за холмов появился край восходящего солнца, он припустил еще быстрее. Оказавшись на вершине холмов, он сразу же увидел черное пятно руин, а дальше, еще дальше - море. Он устремился вниз. Потом с той стороны, куда он стремился, донесся далекий, полный ужаса крик. Он узнал его. Крепче схватив меч и отшвырнув ножны, он понесся быстрее ветра. Крик Карениры повторился, но на этот раз его заглушили другие голоса, от душераздирающего звука которых дартанца бросило в дрожь. - Каараа!! 28 Тяжело дыша и обливаясь потом, она со стоном бросила на каменную груду последний обломок стены и бессильно упала на нее. Ее тошнило от ужаса, отвращения к самой себе и усталости. Она чувствовала, как рот наполняет водянистая слюна с характерным вкусом. Ее вырвало. Она была в ужасе, в смертельном ужасе от того, что совершила. Ей уже приходилось убивать людей. Но никогда... никогда... После того как она открыла глаза и увидела ее, пригвожденную к земле, - Каренире стало плохо. Потом она хотела бежать куда глаза глядят, но ноги отказались повиноваться. С рыданиями она рухнула на землю, царапая ее ногтями, - но ЭТО уже случилось, и пути назад не было. Она долго плакала, повторяя его имя, потом вернулась. Она оттащила хрупкое тело к стене и, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, завалила его огромной грудой камней. Теперь она лежала на этой страшной могиле, постепенно успокаиваясь. Она встала и, опустив голову, с трудом повернулась... и ее захлестнула новая волна ужаса. Перед ней стояли два огромных лохматых пса. Звенели оборванные цепи, а из глубины широких глоток доносилось глухое зловещее рычание. Он ворвался между ними с яростью и отчаянием. Меч мелькнул, словно молния, обрубив могучую лапу, лязгнул о позвоночник, о череп. Второй чудовищный зверь метнулся к нему, но он успел подставить острие, и пес напоролся на него. Меч пробил горло. Поспешно выбираясь из-под конвульсивно дергающегося тела, он бросился к ней и схватил в объятия. - Кара! Кара! Он кричал как безумный, перекрикивая страшную, разрывающую сердце боль. Он не знал, что делать с разорванными ногами и руками девушки, как остановить кровь из прокушенного бока. Он вытащил ее из дыры среди камней, где она пыталась спастись от нападения чудовищ, сквозь слезы не в силах разглядеть ее лица. - Каринка... Каринка. Держа ее безвольную голову, он, словно слепой, коснулся пальцами исцарапанной щеки. - Кара... Ради Шерни... Кара... Отрывистый, приглушенный стон и хрип были для него самыми прекрасными звуками, которые он когда-либо слышал. - Кара! Кара, это я! Подожди, слышишь?! Кара! Сейчас, ради Шерни, сейчас, Кара! Дрожащими руками он срывал доспехи, рвал на длинные неровные полосы рубашку, штаны, все что мог. Он просил подождать, умолял, успокаивал ее и перевязывал раны быстро, нежно и, несмотря на дрожь в руках, так ловко, словно всю жизнь только тем и занимался, что лечил раны. - Кара... У него не было даже капли воды. Неподалеку было море - соленое. Вода была там, где он ее оставил, - на месте ночлега. В Добром Круге. Он встал, молча посмотрел на нее и побежал. Бежал он так быстро, что, когда вернулся и дал ей напиться, сам лишился чувств. Она так и не решилась рассказать ему правду. Ни тогда, когда в первый раз, придя в себя, она увидела над собой его озабоченное лицо, ни потом, когда в течение долгих недель, проведенных в руинах Бруля, он лечил ее и ухаживал за ней, кормил неизвестно откуда взявшимся мясом и неизвестно как пойманной рыбой. Лишь один раз он заговорил было об Иларе и замолчал. Она хотела, хотела ему все рассказать, но с трудом выдавила самую большую и самую низменную в своей жизни ложь: - Она была в замке, когда он обрушился... Я точно знаю. - Откуда? - тихо спросил он, отведя взгляд. - Мне сказал Бруль. Больше они никогда об этом не говорили. Из Края они вышли в начале громбелардской зимы. Шел дождь. ЭПИЛОГ Они прощались у стен Бадора. Расставались ненадолго. - Я пойду с тобой, - взволнованно сказала она, словно боялась, что он уйдет навсегда. - Нет, - мягко возразил он. - Ты сама понимаешь почему. Я могу появиться перед Гольдом с Иларой или один. Я скоро вернусь, Кара. И заберу тебя из этих промозглых гор раз и навсегда. Куда только захочешь. - Куда угодно, Бай. Он поцеловал ее еще раз и забросил свой мешок на плечо. У самых городских ворот сидел старый, седой человек с безумным взглядом и лицом, на котором застыла гримаса страдания и ужаса. На нем обвисли лохмотья военного плаща и уже почти не защищали его от ветра и дождя. Обрывки когда-то зеленого военного мундира слиплись от грязи. - Сумасшедший, - прошептала Каренира. Дартанец вытащил из пояса давно забытую монету и бросил старику под ноги. - Он тоже человек, - сказал он. Грянул ливень.