Перевод Т. Аксель и О. Молочковского



Файл с книжной полки Несененко Алексея 
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/



     В  тот  вечер  советник  Томса  кейфовал  и,  нацепив  радионаушники, с
благодушной  улыбкой слушал славянские  танцы  Дворжака. "Вот это музыка!" -
удовлетворенно приговаривал он.  Вдруг на улице что-то дважды хлопнуло, и из
окна на  голову советника  со звоном посыпались  стекла. Томса жил  в первом
этаже.
     Советник поступил  так,  как  поступил  бы  каждый из нас: он несколько
секунд  подождал, что  будет дальше, потом  снял наушники и со строгим видом
огляделся: что  такое произошло?  И только после этого  перепугался, увидев,
что окно,  у которого он сидел,  прострелено в двух местах, а дверь напротив
расщеплена и в ней  засела пуля.  Первым побуждением  Томсы было  с  пустыми
руками выбежать на улицу и схватить преступника за шиворот. Но когда человек
в летах и ему свойственна известная степенность, он обычно пропускает первый
импульс  и  действует уже по второму. Поэтому  Томса кинулся  к  телефону  и
вызвал полицейский участок.
     -  Алло,  срочно  пошлите  кого-нибудь  ко  мне.  На  меня  только  что
покушались.
     - А где это? - осведомился сонный и апатичный голос.
     - У меня дома! - вскипел Томса, словно полиция  была в чем-то виновата.
- Это  же безобразие - ни с того ни  с  сего стрелять в мирного  гражданина,
который сидит у себя дома. Необходимо строжайшее расследование! Этого еще не
хватало, чтобы...
     - Ладно, - прервал его сонный голос. - Пошлем кого-нибудь.
     Советник  сгорал от  нетерпения; ему казалось, что этот кто-то  тащится
целую  вечность.  А на самом деле уже через  двадцать  минут  к нему  явился
рассудительный полицейский инспектор и с  интересом  осмотрел  простреленное
окно.
     - Кто-то выстрелил в окно, сударь, - деловито объявил он.
     - Это я  и без вас  знаю, - рассердился Томса.  -  Ведь я сидел  тут, у
самого окна.
     -  Калибр семь миллиметров, - заметил инспектор, выколупывая ножом пулю
из двери.  - Похоже, что из армейского револьвера старого образца.  Обратите
внимание, этот тип  должен был влезть на забор.  Стой  он на тротуаре,  пуля
пролетела бы выше. Значит, он целился в вас, сударь.
     - Это замечательно! -  с  горечью отозвался Томса. - А я  было подумал,
что он просто хотел угодить в дверь.
     - Кто  же это сделал? - осведомился  инспектор, не давая  сбить себя  с
толку.
     -  Извините,  я не  могу  дать  вам  его  адрес,  -  иронически ответил
советник. - Я этого господина не видел и позабыл пригласить его в дом.
     - М-да, дело не так-то просто, - невозмутимо сказал инспектор.  - Ну, а
кого вы подозреваете?
     У Томсы уже лопалось терпение.
     -  Что значит  подозреваю!  -  воскликнул  он  раздраженно.  -  Молодой
человек, я ведь не видел этого мерзавца. Даже если бы он постоял там, ожидая
от меня воздушного поцелуя, в темноте  я его все равно не узнал бы.  Знай я,
кто он такой, стал бы я вас беспокоить, как вы думаете!
     -  Ну да,  - успокоительно отозвался  инспектор. - Но, может  быть,  вы
вспомните, кому ваша смерть  могла быть выгодна, кто хотел бы вам отомстить?
Учтите, это  не грабеж. Грабитель  не  стреляет без  крайней  необходимости.
Может быть, у вас есть враги? Вот об этом вы и скажите, а мы расследуем.
     Томса смутился: об этой стороне дела он не подумал.
     - Понятия не имею, - неуверенно начал он, мысленным взором окидывая всю
свою тихую жизнь чиновника и старого холостяка.  - Откуда бы у меня  взялись
враги?  -  продолжал он с удивлением. - Честное слово, я  ни одного не знаю.
Нет, это исключено. - И он покачал головой. - Я ведь ни с кем не встречаюсь,
живу замкнуто, никуда не хожу, ни во что не вмешиваюсь... За что мне мстить?
     Инспектор пожал плечами.
     - Я тем  более не  знаю,  сударь.  Но, может быть, к завтрашнему дню вы
вспомните? Вы не боитесь оставаться здесь?
     - Нет, не боюсь, - сказал Томса и задумался.
     "Странное  дело, -  смущенно твердил он себе, оставшись один -  почему,
да, почему в  меня стреляли? Ведь я живу прямо-таки отшельником.  Отсижу  на
службе  и  иду домой... у  меня и знакомых-то  нет!  Почему же  меня  хотели
застрелить?" - удивлялся он. В душе росла горечь от  такой несправедливости.
Ему становилось жаль самого себя. "Работаю как вол,  - думал он, - даже беру
работу  на  дом,  не  расточительствую, не  знаю никаких радостей, живу, как
улитка в раковине, и  вдруг, бац! Кому-то вздумалось пристукнуть меня. Боже,
откуда  у людей такая беспричинная злоба?"  Советник был изумлен и подавлен.
"Кого я обидел? Почему кто-то так неистово ненавидит меня?"
     "Нет, тут, наверное, ошибка,  -  размышлял  он, сидя на кровати с одним
ботинком в руке. -  Ну,  конечно, меня спутали с кем-то.  С тем, кому хотели
отомстить.  Да, это  так,  - решил  он  с облегчением.  -  За  что,  за  что
кто-нибудь может ненавидеть именно меня?"
     Ботинок вдруг выпал из руки советника. Не без смущения он вспомнил, как
недавно сболтнул страшную глупость: в разговоре со знакомым, неким Роубалом,
допустил  бестактный намек  на  его  жену.  Всему  свету известно,  что жена
изменяет Роубалу и путается с кем попало; да и сам Роубал знает, но не хочет
подавать виду.  А я, олух  этакий,  так  глупо  брякнул об этом!.. Советнику
вспомнилось,  как Роубал с трудом перевел дыхание и стиснул кулаки. "Боже, -
ужаснулся Томса, - как я обидел человека! Ведь  он безумно  любит свою жену.
Я,  конечно,  попытался перевести  разговор на  другую тему, но  как  Роубал
закусил губу! Вот уж у кого есть  причина меня ненавидеть! Конечно, не может
быть и речи о том, что в меня стрелял он. Но я бы не удивился, если..."
     Томса оторопело  уставился  в пол. "Или вот, например, мой портной... -
вспомнил он с тягостным чувством, - пятнадцать лет он  шил на меня,  а потом
мне сказали,  что у него  открытая форма туберкулеза. Понятное  дело, всякий
побоится  носить платье, на которое кашлял чахоточный. И я  перестал  у него
шить.  А  он  пришел  просить,  сижу,  мол, без  работы,  жена  болеет, надо
отправить детей в деревню...  не  удостою ли я его  вновь своим доверием.  О
господи, как  он  был бледен  и как болезненно  обливался  потом!  "Господин
Колинский,  - сказал я ему, - ничего не выйдет, мне нужен портной получше, я
был  вами  недоволен". - "Я  буду  стараться, господин Томса",  - умолял он,
потный от испуга и растерянности, и чуть  не  расплакался. "А я,  - вспомнил
советник,  -  я спровадил  его,  сказав:  "Ну, там  видно  будет",  - хорошо
известная  беднякам фраза! Портной  тоже  может меня ненавидеть, - ужаснулся
советник, -  ведь  это  страшно:  просить  кого-нибудь о  спасении  жизни  и
получить такой бездушный отказ! Но что мне было делать? Я знаю, он в меня не
стрелял, но..."
     У советника становилось все тяжелее на душе. Вспомнилось еще кое-что...
"Как это было нехорошо, когда я  на службе взъелся  на нашего курьера. Никак
не мог найти один документ, ну, и вызвал этого старика, накричал на него при
всех,  как  на мальчишку. Что, мол, за  беспорядок, вы  идиот, во всем здесь
хаос, надо  гнать  вас  в шею!..  А документ потом нашелся  у  меня в столе!
Старик тогда даже не  пикнул, только  дрожал и моргал  глазами..." Советника
бросило в жар. "Но ведь не следует извиняться перед подчиненными, даже  если
немного  обидишь их,  - успокаивал  он себя. - Как, должно быть, подчиненные
ненавидят  своих  начальников.  Ладно, я подарю  этому  старику какой-нибудь
старый костюм... Нет, ведь и это его унизит..."
     Советник уже  не мог лежать  в постели, одеяло  душило  его. Он сел  и,
обняв колени, уставился  в  темноту;  мучительные  воспоминания  не покидали
его... "Или, например, инцидент  с молодым сослуживцем Моравеком;  Моравек -
образованный человек, пишет стихи. Однажды  он  плохо составил  письмо,  и я
сказал  ему: "Переделайте, коллега!" И  хотел бросить  эту бумагу на стол, а
она упала  на пол, и Моравек нагнулся, покраснев до ушей... Избил бы себя за
это!  -  пробормотал советник. -  Я же люблю этого юношу, и так его унизить,
пусть даже неумышленно!.."
     В памяти Томсы всплыло еще  одно лицо: бледная, одутловатая  физиономия
сослуживца  Ванкла. "Бедняга Ванкл, он хотел  стать начальником вместо меня.
Это дало бы ему  на  несколько сотен в  год больше,  у него шестеро детей...
Говорят, он  мечтает отдать свою  старшую  дочь  учиться  пению,  а денег не
хватает. И  вот  я обогнал  его по службе, потому  что он такой  тяжелодум и
работяга. Жена у него злая,  тощая, ожесточенная вечными  нехватками. В обед
он жует сухую булку..."
     Советник тоскливо задумался. "Бедняга Ванкл, ему  должно  быть  обидно,
что я,  одинокий,  получаю больше,  чем он. Но  разве я  виноват? Мне всегда
бывает неловко, когда этот человек укоризненно глядит на меня..."
     Советник потер вспотевший лоб.  "Да, - сказал он себе,  - а вот на днях
кельнер  обсчитал меня на несколько крон. Я вызвал владельца ресторана, и он
немедля уволил этого кельнера. "Вор!  - кричал он.  -  Я  позабочусь  о том,
чтобы никто во  всей  Праге не взял вас на работу!" А  кельнер не сказал  ни
слова, повернулся и пошел. Тощие лопатки вздрагивали у него под фраком..."
     Советнику не сиделось на постели.  Он  пересел к радиоприемнику и надел
наушники. Но  радио  молчало, была безмолвная ночь, тихие ночные часы. Томса
опустил  голову  на руки и  стал  вспоминать людей, встреченных им  в жизни,
непонятных  маленьких  людей,  с  которыми  он  не  находил общего языка и о
которых прежде никогда не думал.
     Утром, немного бледный и растерянный, зашел он в полицейский участок.
     -  Ну,  что,  -  спросил  инспектор,  -  вспомнили  вы, кто  вас  может
ненавидеть?
     Советник покачал головой.
     - Не знаю, - нерешительно сказал он. - Таких людей столько, что... - Он
безнадежно махнул  рукой.  -  Кто из нас знает; сколько человек он обидел...
Сидеть у окна я больше не буду. И, знаете, я пришел попросить вас прекратить
это дело...

     1928


Популярность: 8, Last-modified: Sun, 20 Jun 1999 07:24:12 GMT