Они отстранились и мгновение постояли, молча смотря друг на друга, и каждый старался разглядеть в другом того человека, которого видел в их последнюю встречу. Наконец Джон произнес: - Ты хорошо выглядишь, Джейсон. Я знал, это так и будет. Ты всегда умел о себе позаботиться. И еще о тебе заботится Марта. Мне говорили, что вы остались дома. - Кто-то должен был остаться, - ответил Джейсон. - Нам не было во тяжело или неприятно. Здесь хорошо жить; мы были здесь счастливы. - Я о тебе часто спрашивала, - сказала Марта. - Я всегда спрашивала, но никто ничего не знал. - Я был очень далеко. У центра галактики. Там что-то есть, и мне надо было найти это. Я подобрался к центру ближе, чем кто-либо другой. Мне говорили, что там такое - или, вернее, что там может быть, потому что они толком не знали, и вроде как следовало бы туда добраться и посмотреть, а больше никто другой не собирался. Кому-то надо было отправиться. Кто-то должен был отправиться, точно так же, как кто-то должен был остаться дома. - Давай сядем, - сказал Джейсон. - Тебе нужно многое нам рассказать, так расположимся поудобней, пока ты будешь рассказывать. Тэтчер что-нибудь принесет, и мы сможем сесть и поговорить. Джон, ты голоден? Брат покачал головой. - Может, выпьешь чего-нибудь? Из старых запасов ничего не осталось, но наши роботы неплохо делают нечто вроде самогона. Если его правильно выдерживать и хранить, то он вполне хорош. Мы пытались делать вино, но безуспешно. Почва не та, и тепла не хватает. Оно получается скверное. - Потом, - сказал Джон. - После того, как я вам расскажу. Тогда можно будет и выпить. - Ты нашел то зло, - проговорил Джейсон. - Несомненно. Мы знаем, что там есть некое зло. Несколько лет назад до нас дошли слухи. Никто не знал, что это - и зло ли это на самом деле. Единственное, что мы знали, - что у него дурной запах. - Это не зло, - сказал Джон. - Нечто худшее, чем зло. Глубочайшее безразличие. Безразличие разума. Разум, утративший то, что мы называем человечностью. Возможно, и не утративший, может, никогда ее и не имевший. Но это не все. Я нашел Людей. - Людей! - вскричал Джейсон. - Не может быть. Никто никогда не знал. Никто понятия не имел... - Разумеется, никто не знал. Но я их нашел. Они живут на трех планетах, близко друг от друга, и дела у них идут очень здорово, пожалуй, даже слишком здорово. Они не изменились. Они такие же, какими были мы пять тысяч лет назад. Они прошли до логического конца тот путь, по которому мы все шли пять тысяч лет назад, и теперь возвращаются на Землю. Они на пути к Земле. В окна неожиданно ударили потоки воды, принесенные ветром, который завыл и загулял среди карнизов где-то наверху. - Гроза началась, - сказала Марта. - Какая сильная. 9 Она сидела и слушала голоса книг - или, скорее, это были голоса тех людей, что написали все эти книги, странные, серьезные, далекие, звучащие из глубин времени; то было отдаленное бормотание многих голосов мудрых людей, без слов, но полное значения и мысли вместо слов, и она никогда бы не подумала, сказала себе девушка, что может быть так Деревья говорили словами, цветы несли смысл, и маленький лесной народец тоже часто с ней разговаривал, и в журчании реки и бегущих ручьев звучала музыка и очарование, превосходящее всякое понимание. Но это потому, что они живые - да, даже реку и ручейки можно считать живыми существами. Возможно ли, что книги тоже были живые? Она и не представляла себе, что может быть столько книг, целая большая комната, от пола до потолка ряды книг, и во много раз больше, сказал ей маленький забавный робот Тэтчер, хранится в подвальных помещениях. Но самым странным было то, что она могла думать о роботе как о забавном существе - почти так же, как если бы он был человеком. "Здесь вы сможете проследить и нанести на карту путь, который проделал человек из самой темной ночи к свету". Сказал с гордостью, словно сам был человеком и один, со страхом и надеждой, прошагал от начала до конца этот путь. Голоса книг все звучали в сумраке комнаты, под стук дождя - приветливое бормотание, которое не должно никогда умолкать, призрачные разговоры писателей, чьи произведения стояли рядами вдоль стен кабинета. Игра ли воображения все это, спросила она себя, или другие их тоже слышат - слышит ли их иногда дядя Джейсон, когда сидит здесь один? Хотя она знала, даже задавая себе этот вопрос, что никогда не сможет спросить этого. Или же она одна может их слышать, как услышала голос старого Дедушки Дуба в тот далекий летний день перед тем, как ее племя отправилось в страну дикого риса, как только сегодня она ощутила, что поднялись огромные руки и на нее снизошло благословение? Пока она так сидела перед раскрытой книгой, за маленьким столиком в углу комнаты (не за тем большим столом, где дядя Джейсон писал свои хроники), слушая, как гуляет в карнизах ветер, глядя, как хлещет дождь за окнами, на которых Тэтчер раздвинул шторы, когда ушло утреннее солнце, она перенеслась в какое-то другое место - а может быть, ей так только показалось - хотя оставалась в той же комнате. Здесь было множество людей, или, по крайней мере, тени множества людей, и множество других столов, и далекие-далекие времена и места, хотя казались они ближе, чем должны были бы быть, словно завесы времени и пространства стали совсем тонкими и готовы были растаять, и она сидела, наблюдая великое чудо: стягивание всего существующего времени и пространства, так что оба они почти исчезли, более не разделяя людей и события, но соединяя их всех вместе, словно все когда-либо случившееся произошло одновременно и в одном и том же месте, а прошлое придвинулось вплотную к будущему в пределах одной крошечной точки существования, которую для удобства можно было назвать настоящим. Испуганная происходящим, она тем не менее увидела за одно страшное, величественное мгновение все причины и следствия, все направления и цели, всю муку и счастье, которые побудили людей написать те миллиарды слов, что хранились в комнате. Увидела это все, не понимая, не успев и не будучи в состоянии понять, осознав лишь, что нечто, побудившее людей создать все произнесенные, начертанные, пылающие слова, являлось не столько результатом работы многих отдельных умов, сколько результатом воздействия образа существования на умы всего человечества. Наваждение (если это было всего лишь наваждением) почти сразу же рассеялось - в дверь вошел Тэтчер с подносом и тихими шагами подошел к девушке, поставив поднос на стол. - С некоторым опозданием, - извинился он. - Я как раз собирался все вам отнести, когда из монастыря прибежал Никодемус и попросил горячего супа, одеял и много других вещей, требующихся для раненого паломника. На подносе стояли стакан молока, баночка варенья из дикого крыжовника и лежали ломтики хлеба с маслом и кусок медового пирога. - Не слишком большое разнообразие, - продолжал Тэтчер. - Не столь изысканно, как вправе ожидать гость в этом доме, но, занимаясь нуждами монастыря, я не успел должным образом все приготовить. - Этого более чем достаточно, - сказала Вечерняя Звезда. - Я не ожидала подобной заботы. Ты был так занят, что тебе не стоило себя утруждать. - Мисс, - проговорил Тэтчер, - в течение столетий на мне лежала приятная обязанность вести здесь домашнее хозяйство в соответствии с определенными нормами, которые за это время ни разу не менялись. Я лишь сожалею, что заведенный порядок впервые был нарушен в первый же день вашего здесь пребывания. - Ничего страшного, - ответила она. - Ты говорил о паломнике. Паломники часто приходят в монастырь? Я никогда о них не слыхала. - Это первый, - сказал Тэтчер. - И я не уверен, что он паломник, хотя именно так его назвал Никодемус. Несомненно, просто странник, хотя и это само по себе примечательно, поскольку ранее никогда не было странников - людей. Молодой человек, почти обнаженный, как говорит Никодемус, с ожерельем из медвежьих когтей на шее. Она застыла, вспомнив мужчину, который сегодня утром стоял рядом с ней на вершине утеса. - Он серьезно ранен? - спросила она. - Не думаю, - ответил Тэтчер. - Он хотел укрыться в монастыре от грозы. Когда он открыл калитку, ее рванул ветер и она его ударила. Ничего особенного с ним не случилось. - Это хороший человек, - сказала Вечерняя Звезда, - и очень простой. Он даже не умеет читать. Считает, что звезды - всего лишь крошечные огоньки, светящиеся в небе. Но ему дано чувствовать дерево... И замолчала, смутившись, потому что о дереве рассказывать нельзя. Нужно поучиться следить за тем, что говоришь. - Мисс, вы знаете его? - Нет. Я хочу сказать, что не знаю по-настоящему. Сегодня утром я его совсем недолго видела и говорила с ним. Он сказал, что направляется сюда. Он что-то искал и полагал, что может найти это здесь. - Все люди что-нибудь ищут, - произнес Тэтчер. - Мы, роботы, совершенно иные. Мы довольствуемся тем, что служим. 10 - Сначала, - рассказывал Джон Уитни, - я просто путешествовал. Это, конечно, казалось чудесным всем нам, но мне почему-то думается, что мне - больше всех. Что человек может свободно передвигаться во вселенной, что он может отправиться, куда только пожелает, казалось волшебством и было выше всякого понимания, а то, что он может это делать сам по себе, без каких-либо механизмов и инструментов, без ничего, кроме своего тела и разума, посредством силы, заключенной в нем самом, а дотоле никому не известной, было просто невероятно, и я использовал эту силу, чтобы снова и снова самому себе доказать, что это в самом деле можно сделать, что это постоянная и неисчезающая способность, которой можно воспользоваться по своему желанию, и что она никогда не утрачивается, и что она наша по праву принадлежности к человеческому роду, а не дана откуда-то извне и не может быть отнята в мгновение ока. Вы никогда не пробовали, Джейсон, ни ты, ни Марта? Джейсон покачал головой: - Мы нашли кое-что иное. Возможно, не столь волнующее, но дающее свое собственное глубокое удовлетворение. Любовь к Земле и чувство целостности, неразрывности, ощущение непрерывности жизни, того, что сам являешься ее существенной частью, земная, житейская определенность. - Пожалуй, я могу это понять, - сказал Джон. - То, чего у меня никогда не было, и я подозреваю, именно его отсутствие и гнало меня все дальше и дальше, когда само удовольствие от путешествия от звезды к звезде несколько потускнело. Хотя новое место по-прежнему может меня взволновать - поскольку нет двух в точности похожих друг на друга мест. Что меня изумляло, что продолжает меня изумлять - это то огромное разнообразие, которое существует на свете, даже на тех планетах, чьи основные черты геологии и истории чрезвычайно сходны. - Но почему же, Джон, ты так долго ждал? Все эти годы не возвращаясь домой. Не давая нам знать. Ты говорил, что встречался с другими и они тебе сказали, что мы по-прежнему на Земле, мы так ее и не покидали. - Я думал об этом, - ответил Джон. - Я много раз думал о том, чтобы вернуться домой и встретиться с вами. Но я бы прибыл с пустыми руками, мне нечего было бы представить из того, что я приобрел за все годы странствий. Не какое-то там имущество, конечно, поскольку мы теперь знаем, что оно в счет не идет. Но ничего, что бы я узнал, ничего нового, что бы я понял. Горстку рассказов о том, где я был и что видел, только и всего. Вернувшийся блудный сын, и я... - Но это было бы не так Тебя всегда ждал радушный прием. Мы годами тебя ждали и спрашивали о тебе. - Я не понимаю одного, - сказал Марта, - почему же о тебе не было никаких известий. Ты говоришь, что встречался с другими, а я все время с нашими разговаривала, и никто о тебе не слышал, никогда и ничего. Ты просто бесследно исчез. - Я был очень далеко, Марта. Гораздо дальше, чем большинство остальных когда-либо забиралось. Я бежал со всех ног. Не спрашивайте почему; порой я сам себя спрашивал и ни разу не нашел ответа. Вразумительного ответа. Те же, с кем я встречался - всего двое или трое, да и то совершенно случайно, - так же мчались, как и я. Я бы сказал, подобно стайке ребятишек, которые попали в незнакомое чудесное место, где так много интересного, что они боятся что-нибудь упустить, и потому бегут во весь дух, чтобы все посмотреть, и говорят себе при этом, что когда все посмотрят, то вернутся в то единственное место, которое лучше всех, и, возможно, знают, что никогда не вернутся, поскольку, как им кажется, самое лучшее место всегда чуть впереди, и они становятся одержимы мыслью, что если прекратят свой бег, то так его и не найдут. Я понимал, что делаю, и знал, что это глупо, и несколько утешился, лишь встретив тех немногих, таких же, как я. - Однако же это имело свой результат, - сказал Джейсон. - Ибо ты нашел Людей. Если б ты не забрался так далеко, не думаю, чтобы ты когда-нибудь их нашел. - Это верно, - ответил Джон, - но у меня не было такой цели. Я просто случайно на них наткнулся. Я о них ничего не слышал, не имел ни малейшего представления, что они там. Я их не разыскивал. Я ощутил Принцип, его и искал. - Принцип? - Даже не знаю, Джейсон, как вам рассказать, - в языке не существует нужных слов. Я просто не в состоянии точно объяснить, хотя уверен, что сам довольно хорошо все понимаю. Возможно, никому не дано в точности знать, что это такое. Помнишь, ты сказал, что ближе к центру галактики находится зло. Это зло и есть Принцип. Люди, которых я там встречал, тоже его ощущали и, видимо, кое-что рассказали другим. Однако слово "зло" неверно; в действительности это не зло. Если его ощутить, почуять, почувствовать издалека, то он имеет запах зла, поскольку он так от нас отличается: настолько нечеловеческий, настолько безразличный. По нашим стандартам, он слеп и не наделен разумом, и кажется слепым и неразумным потому, что у него нет ни единого чувства, ни единого побуждения или цели, ни единого мыслительного процесса, который мог бы быть приравнен к деятельности человеческого мозга. В сравнении с ним паук является нашим кровным братом, и разум его находится на одном уровне с нашим. Он там сидит, и он знает. Знает все, что только можно знать. И знание его выражается в столь нечеловеческих терминах, что мы никогда не смогли бы даже приблизительно понять самый простейший из них. Он находится там, зная все, и знание это столь леденяще верно, что ты бросаешься прочь, ибо нет ничего на свете, что может быть столь точно во всем отражено, никогда не ошибаясь ни на йоту. Я назвал его нечеловеческим, и, возможно, именно эта способность быть столь совершенно правым, столь абсолютно точным и делает его таковым. Ибо, как бы ни гордились мы своим разумом и пониманием, никто из нас не может искренне со всей уверенностью сказать, что неизменно прав всегда и во всем. - Но ты говорил, что нашел Людей и что они возвращаются на Землю, - сказала Марта. - Не расскажешь ли ты нам о них побольше, к когда они вернутся... - Дорогая, - мягко произнес Джейсон, - я думаю, что прежде чем перейти к Людям, у Джона еще есть много, что нам рассказать. Джон поднялся из кресла, в котором сидел, подошел к залитому дождем окну и выглянул наружу, затем вернулся и остановился перед Джейсоном и Мартой, сидевшими на кушетке. - Джейсон прав, - сказал он. - Мне нужно рассказать еще кое-что. Я так долго ждал, чтобы кому-нибудь рассказать, с кем-нибудь разделить все это. Возможно, я не прав. Я так долго об этом размышлял, что, быть может, и сам запутался. Я бы хотел, чтобы вы оба меня выслушали и сказали, что вы думаете. Он снова сел в кресло. - Попробую изложить все это настолько объективно, насколько смогу. Вы понимаете, что я никогда не видел эту штуку, этот Принцип. Возможно, я даже рядом с ним не был. Но все же достаточно близко, чтобы знать, что он там есть, и чтобы кое-что почувствовать, может быть, не больше, чем любой другой, просто что это за штука. Конечно, я его не понял, даже не пытался его понять, поскольку знал, что я для этого слишком мал и слаб. Возможно, это-то меня больше всего и мучило - сознание своей малости и слабости, и не только своей собственной, но всего человечества. Нечто, уравнивавшее человека с микробом, быть может, даже с чем-то меньшим, нежели микроб. Инстинктивно понимаешь, что тебя, отдельного человека, он не в состоянии заметить, хотя есть свидетельства, по крайней мере, мне так кажется, что он может заметить и действительно заметил человечество. Я подобрался к нему так близко, как только мог выдержать мой мозг. Я съеживался перед ним. Не знаю, что еще я делал. Местами все это как-то смутно припоминается. Возможно, я был слишком близко. Но мне надо было знать, понимаете. Я должен был быть уверен - и теперь я уверен. Он там, и он наблюдает, и он знает, и в случае нужды он может действовать, хотя я склонен думать, что быстро действовать он бы не стал. - Как действовать? - спросил Джейсон. - Не знаю, - ответил Джон. - Ты должен понять, что все это лишь впечатление, мысленное впечатление. Ничего зрительного. Ничего, что я бы видел или слышал. Именно оттого, что все это мысленное впечатление, его так трудно описать. Как описать реакции человеческого мозга? Как передать эмоциональное воздействие этих реакций? - До нас доходил слух, - обратился Джейсон к Марте. - Кто-то тебе говорил. Ты не помнишь, кто это был, кто мог находиться так же далеко, как Джон, или почти так же... - Им не надо было забираться так же далеко, - сказал Джон. - Они могли его ощутить с гораздо большего расстояния. Я намеренно старался подобраться поближе. - Не помню, кто это был, - ответила Марта. - Мне говорили двое или трое. Не сомневаюсь, все это доходило через вторые-третьи руки. Может, через десятые или двенадцатые. Слух, передаваемый от одного к другому, от многих ко многим другим. Просто что в центре галактики находится некое зло. Что кто-то там был и на него натолкнулся. Но совершенно ничего о том, чтобы кто-нибудь его исследовал. Наверное, боялись. - Что верно, то верно, - отозвался Джон. - Я очень боялся. - Ты называешь его Принципом, - сказал Джейсон. - Странное название. Почему Принцип? - Так мне думалось, когда я был рядом с ним, - ответил Джон. - Он мне не говорил. Он вообще со мной не общался. Возможно, он меня даже не замечал, не знал, что я существую. Крошечный микроб, который к нему подбирался. - Но Принцип? Это же был предмет, существо, организм. Довольно странно так обозначать существо или организм. На то должна была быть причина. - Я не уверен, Джейсон, что это существо или организм. Это просто нечто. Возможно, сгусток разума. А какую форму может принять сгусток разума? На что он может быть похож? Можно ли его вообще видеть? Будет ли это облако, или поток газа, или триллионы крошечных пылинок, танцующих в свете находящихся в центре галактики солнц? Причина, по которой я назвал его Принципом? Я и в самом деле не могу сказать. Тут нет логики, нет ни одной причины, в которую я мог бы ткнуть пальцем. Просто я чувствовал, что это - основной принцип вселенной, ее направляющая сила, ее мозговой центр, то, что делает вселенную единым целым и приводит ее в действие - сила, заставляющая электроны вращаться вокруг ядра, а галактики - вокруг их центров, сила, удерживающая все и вся на своем месте. - Ты мог бы точно указать его местоположение? - спросил Джейсон. Джон покачал головой: - Это невозможно. Никакой тебе тригонометрической съемки. Ощущение Принципа, казалось, было везде; оно исходило отовсюду. Смыкалось вокруг. Окутывало и поглощало; не было никакого чувства направления. Да и в любом случае, это было бы нелегко - там столько солнц и столько планет. Битком набито. Солнца на расстоянии меньше одного светового года друг от друга. В большинстве своем старые, и большая часть планет мертвы. На некоторых из них обломки и развалины того, что когда-то, видимо, было великими цивилизациями, но все они уже погибли... - Может быть, это одна из тех цивилизаций... - Может быть, - сказал Джон. - Я сначала так и думал. Что одной из этих древних цивилизаций удалось выжить, и разум ее превратился в Принцип. Но затем я усомнился. Поскольку я убежден, что для появления и развития Принципа потребовалось больше времени, чем период существования галактики. Я не знаю, как объяснить, но судя по одной только силе этого разума или по тому, насколько он нам чужд. Не просто насколько он отличен. В космосе повсюду встречаются формы разумной жизни, отличные от нас, и эти отличия делают их нам чуждыми. Но не так, как чужд нам Принцип. Страшно чужд. И это наводит на мысль о том, что зародился он вне галактики и во время, предшествующее ее появлению. Зародился во времени и месте, столь разнящихся с нашей галактикой, что постичь это невозможно. Я полагаю, ты знаком с теорией стационарной вселенной? - Да, конечно, - сказал Джейсон. - Вселенная не имеет ни начала, ни конца, она находится в состоянии непрерывного созидания, когда образуется новая материя, появляются новые галактики, хотя старые и погибают. Однако специалисты по космологии, еще до исчезновения Людей, установили, что эта теория несостоятельна. - Я знаю, - сказал Джон. - И все же была одна надежда - можно назвать это надеждой, поскольку некоторые люди из философских соображений упрямо цеплялись за эту концепцию. Она была столь красива, столь величественна и внушала такое благоговение, что они никак не могли от нее отказаться. И они говорили: предположим, что вселенная гораздо больше, чем кажется, что мы видим лишь малую ее часть, крошечный прыщик на коже этой большой вселенной, и этот крошечный прыщик находится в стадии, которая заставляет нас думать не о стационарной вселенной, а о развивающейся. - И ты считаешь, что они были правы? - Возможно, и были. Стационарное состояние дало бы Принципу время, необходимое для его появления. До этого вселенная, возможно, находилась в состоянии хаоса. Принцип мог быть той созидающей силой, которая все расставила по своим местам. - Ты во все это веришь? - Да, верю. У меня было время подумать, и я сложил все воедино, и у меня так хорошо получилось, что теперь я в этом убежден. Не имея ни малейших доказательств. Ни крупицы информации. Но эта мысль укрепилась в моем сознании, и я не могу от нее избавиться. Я говорю себе, что ее внедрил Принцип, внушил ее мне. Я говорю себе так, потому что только таким способом могу это объяснить. И все же я знаю, что неправ, поскольку Принцип, вне всякого сомнения, не имел обо мне понятия. Никогда не было никаких признаков того, что он меня заметил. - Ты говоришь, что находился близко от него. - Настолько близко, насколько посмел. Мне все время было страшно. Я добрался до точки, где уже не выдержал и бежал обратно. - Где-то по дороге ты нашел Людей. Таким образом, все же был некий результат. Ты бы никогда их не нашел, если б не гонялся за этой штукой, которую зовешь Принципом. - Джейсон, - сказала Марта, - на тебя все это как будто не произвело особого впечатления. Что с тобой? Вот вернулся твой брат, и... - Прошу прощения, - ответил Джейсон. - Пожалуй, я этого еще не осознал. Слишком велико, чтобы осознать сразу. Возможно, в глубине души я испытываю ужас, и то, что называю его "этой штукой", - просто защитная реакция, я отталкиваю его от себя. - То же самое было и со мной, - сказал Джон Марте. - То есть поначалу. Но вскоре я это преодолел. И верно, я бы никогда не нашел Людей, если бы не искал Принцип. Слепой случай, что я их нашел. Видите ли, я уже двинулся обратно и прыгал с планеты на планету, но по иному пути, чем тот, по которому пришел. Думаю, вы знаете, что надо с предельной осторожностью выбирать планеты, которые используешь. Ты можешь их ощутить и выбрать те, что покажутся лучшими, и есть много ориентиров, которые неплохо служат, однако всегда существует возможность, что у планеты могут оказаться какие-нибудь особенности, которых ты не обнаружил, или же чего-нибудь недостает, что ты считал само собой разумеющимся и чего там просто нет, поэтому всегда надо иметь в запасе планету-другую, чтобы, если что-то окажется неладным, туг же переместиться в другое место. Я имел такие запасные варианты и попал на планету, если и не смертельную для меня, то по крайней мере чрезвычайно неудобную. Я быстро перескочил на другую и тут-то и нашел Людей. Планета была все еще довольно близко к Принципу, и я удивлялся, как они это переносят, как они могут жить к нему так близко и совершенно не обращать внимания - или делать вид, что не обращают. Я думал, может, они к нему привыкли, хотя непохоже, чтобы к такой вещи можно было легко привыкнуть. И лишь спустя какое-то время я понял, что они его не замечают. У них не развились парапсихические способности, как у нас, и они к нему абсолютно глухи. Они понятия не имели, что там такое находится. Мне повезло. Я материализовался в открытом поле... "материализовался", конечно, не то слово; но у нас нет более подходящего. Нелепо, когда человек может что-то делать и не знает слова для того, чтобы это как-то обозначить. Ты, Джейсон, случайно не знаешь, разобрался кто-нибудь в том, что же, в сущности, происходит, когда мы путешествуем среди звезд? - Не знаю, - ответил Джейсон. - Думаю, нет. Может, Марта знает лучше меня. Она постоянно разговаривает с остальными и знает все новости. - Некоторые пытались разобраться, - сказала Марта, - да только ничего не добились. Это было раньше. Не думаю, чтобы кто-то долго старался. Сейчас они просто принимают это как должное. Никого больше не заботит, как и почему это происходит. - Может, оно и хорошо, - сказал Джон. - Как бы то ни было, я мог промахнуться. Прибыл бы в полное народу место, и кто-нибудь бы увидел, как я появился ниоткуда, или же, впервые за столетия увидев много людей сразу, либо признав их за бывшим землян, я поспешил бы к ним в объятия, ликуя от того, что наконец-то их нашел. Хотя я совсем их не искал. Вот уж о чем и думать не думал. Однако я появился в чистом поле и в некотором отдалении увидел людей - то есть я так думал, что это люди - фермеров, которые работали с большими самоходными сельскохозяйственными орудиями. И когда я увидел эти орудия, то понял, что если передо мной люди, то не нашего клана, ведь мы уже тысячи лет не имеем дела с самоходными машинами. Мне пришло в голову, что раз эти существа, несомненно, люди, то, видимо, те, которые в свое время были унесены с Земли, и от этой мысли я ощутил слабость в коленях и восторг в душе. Хотя я сказал себе, что это совершенно невероятно и что я, очевидно, обнаружил еще одну расу гуманоидов, и это тоже было маловероятно, поскольку во всей галактике никто до меня не нашел другой расы людей. Или уже нашли? Я так долго отсутствовал, что не знаю никаких новостей. - Нет, не нашли, - ответила Марта. - Множество других существ, но не гуманоидов. - Кроме того, у них были машины. И я сказал себе, что тем менее вероятно, чтобы я нашел иную расу. Поскольку мы уже встречались с другими технологическими расами, и их техника столь сложна и фантастична, что мы даже не в состоянии понять принцип ее действия или назначение. Казалось абсурдным, что я натолкнулся на другую гуманоидную расу, имеющую машинную технологию. Единственный вывод, который я мог сделать, - что передо мной Люди. Поняв это, я стал несколько осмотрительнее. Пусть мы одной крови, но между нами лежат пять тысяч лет, а за пять тысяч лет, напомнил я себе, они могли стать нам столь же чужды, как любая другая раса, обнаруженная в космосе. А мы хорошо усвоили, что в первый раз вступать в контакт с чужаками надо очень осторожно. Не стану рассказывать вам все, что случилось. Может быть, позднее. Но я склонен думать, что справился очень хорошо. Хотя, пожалуй, по большей части это было простое везение. Когда я подошел к фермерам, меня приняли за странствующего ученого с какой-то другой из тех трех планет, где обитает человечество, - за ученого, который слегка не в своем уме и занят такими вещами, на которые ни один нормальный человек и внимания-то обращать не станет. Едва я это понял, как стал им подыгрывать, и все пошло гладко. Это покрывало многие мои промахи - они им казались всего лишь чудачеством. Наверное, они решили, что я странник, благодаря моей одежде и языку. К счастью, они изъяснялись на своего рода английском, хотя и существенно отличающемся от того языка, на котором говорим мы. Полагаю, что зазвучи наш язык на Земле пять тысяч лет назад, его бы поняли с трудом. Время, изменившиеся обстоятельства, небрежность в разговоре очень сильно меняют устную речь. Скрываясь за приписанным мне по ошибке образом, я смог побывать во многих местах и разобраться, что к чему, смог понять, какого рода общество у них образовалось и каковы их замыслы на будущее. - И, - сказал Джейсон, - все это оказалось не очень симпатичным. Джон взглянул на него с изумлением: - Откуда ты знаешь? - Ты говорил, что у них по-прежнему машинная технология. Наверное, это и есть ключ. Полагаю, когда все утряслось, они продолжали двигаться примерно по тому же пути, что прежде на Земле. И в таком случае, картина была бы безотрадной. - Ты прав, - сказал Джон. - Им, очевидно, потребовалось не так уж много времени, чтобы, как ты говоришь, все утряслось. Спустя всего несколько лет после того, как они очутились в мгновение ока на другой планете, точнее, на других планетах в неведомой части космоса, они сориентировались, организовались и снова пошли по тому же пути, на котором было остановились. Разумеется, им пришлось начинать с нуля, однако они имели необходимые технические знания и нетронутые запасы природных ресурсов - и очень быстро развернулись. И более того, они наделены такой же продолжительностью жизни, как и мы. Многие из них погибли в первые годы, когда только еще приспосабливались, но многие и выжили, и среди них люди, обладающие всеми теми знаниями, которые требуются для создания новой технологии. Представь себе, что может случиться, если квалифицированный, опытный инженер или эрудированный, одаренный воображением ученый живут в течение нескольких веков. Общество не утрачивает необходимое мастерство со смертью своих членов, как было раньше. Гении не умирают, но продолжают быть гениями. Инженеры строят и проектируют не в течение всего лишь нескольких лет, а затем умирают или оставляют свою должность, а строят и проектируют все дальше и дальше. Создатель теории имеет столько веков, сколько нужно для полного раскрытия всех ее возможностей, и сохраняет молодость, необходимую для того, чтобы продолжать над ней работать. В этом есть, конечно, один очень крупный недостаток Присутствие людей, имеющих за плечами много-много лет и огромный опыт, отрицательно сказалось бы на молодых, сдерживая их и приводя к консерватизму, не желающему воспринимать новые идеи, что в конце концов застопорило бы всякий прогресс, если бы общество этого вовремя не осознало. У Людей хватило здравого смысла это осознать и снабдить свою социальную структуру некоторыми компенсирующими чертами. - Ты смог что-либо узнать о сроках? Как скоро они начали с нуля и как продвигались вперед? - Весьма приближенно. Разумеется, ничего определенного. Но, скажем, сто лет на то, чтобы утвердиться как жизнеспособное общество, и лет триста, чтобы приблизительно восстановить технологическую структуру, которая существовала здесь на Земле. И отсюда они строили дальше на основе того, что имели, с тем преимуществом, что могли избавиться от множества старых камней, висевших на шее. Они строили все с нуля, и, для начала, им не нужно было бороться со старением, которое обременяло их на Земле. Не прошло и тысячи лет, как живущие на трех разных планетах Люди - на расстоянии менее одного светового года друг от друга - узнали об этом, и в очень короткое время были разработаны и построены космические корабли, и человечество опять воссоединилось. Физические контакты и ставшая таким образом возможной торговля дали новый толчок развитию техники, поскольку, существуя эту тысячу лет отдельно друг от друга, они развивались в области технологии несколько по-разному, ведя исследования в различных направлениях. А также они теперь имели ресурсы сразу трех планет, а не одной, и это было явное преимущество. В результате произошло слияние трех отдельных культур в нечто вроде единой суперкультуры, имеющей общие корни. - У них не развились парапсихические способности? Никаких признаков? Джон покачал головой: - Они к ним так же глухи, как и прежде. Чтобы эти способности развились, нужно не только время, поскольку теперь все они имеют столько же времени, сколько и мы. Очевидно, необходим иной взгляд на вещи, снятие того гнета, каким определенное технологическое развитие ложится не только на весь род людской в целом, но и на каждого отдельного человека. - И эта их технология? - Нам с тобой, - отвечал Джон, - она показалась бы отвратительной. Не зная ничего иного, видя в ней свою единственную цель, они, по всей вероятности, считают ее расчудесной. Ну, если не чудесной, то по крайней мере удовлетворительной. Для них она представляет собой свободу - свободу подняться и возвыситься над окружающей средой, которую они стремились подчинить своим целям; мы бы в ней задохнулись. - Но они должны думать о прошлом, - проговорила Марта. - Их перемещение с Земли произошло достаточно недавно, чтобы им о нем не помнить. Должны быть записи. Они наверняка все эти годы размышляли над тем, что с ними произошло к где осталась Земля. - Записи, да, - сказал Джон. - В которых правда перемешана с домыслами, потому что лишь по прошествии многих лет они стали заносить что-либо на бумагу, а к тому времени воспоминания о происшедшем уже затуманились, и, кого ни возьми, никто уже не мог с точностью сказать, что же именно случилось. Но они действительно об этом думали. Не переставали задаваться вопросами. Пытались это как-то объяснить, выдвинули кое-какие великолепные теории и так и не пришли к окончательному выводу. Вся эта неясность может показаться нам странной, потому что у тебя, Джейсон, есть записи, те, которые начал наш дед. Я полагаю, ты их по-прежнему ведешь. - Время от времени, - ответил Джейсон. - Часто бывает, что писать особенно не о чем. - Наши записи, - продолжал Джон, - были сделаны с ясным намерением, спокойно и не торопясь. Мы не перемирии никакого перемещения; нас просто оставили здесь. Но другие его пережили. Трудно представить, как это могло быть. Находиться на родной Земле, а в следующее мгновение оказаться на планете, которая, конечно, похожа на Землю, но во многих отношениях совершенно иная. Оказаться там без пищи, без вещей, без крова. Стать первооткрывателями в мгновение ока, при самых неблагоприятных обстоятельствах. Они были испуганы, растеряны и, что хуже всего, совершенно сбиты с толку. Человеку чрезвычайно важно объяснить, что с ним происходит и как, а они не могли найти никакого объяснения. Это было словно какое-то колдовство, очень злобное, жестокое и безжалостное. Удивительно, как кто-то из них вообще выжил. Многие погибли. И они по сей день не знают, почему или как это случилось. Но мне кажется, я знаю почему, знаю причину. Пусть не то, каким образом это произошло, но почему. - Ты имеешь в виду Принцип? - Возможно, это всего лишь моя фантазия, - сказал Джон. - Может быть, я пришел к этой мысли оного, что не видел никаких других объяснений. Если бы Люди имели парапсихические способности и знали то, что знаю я, что существует Принцип, - не сомневаюсь, они бы сделали такой же вывод. Что совсем не означало бы нашей правоты. Я уже говорил: я не думаю, что Принципу было обо мне известно. Я не уверен, что он вообще способен заметить отдельного человека - подобно тому, как человек не замечает существования отдельного микроба. Хотя, быть может, он и способен к чрезвычайно тонкому восприятию; может, для него вообще нет каких-либо ограничений. Но в любом случае он скорее обратил бы внимание на большое количество людей, на какие угодно существа именно в большом количестве, заинтересовавшись при этом не самим по себе количеством, а, например, социальной структурой этой массы людей или других существ либо направлением их интеллектуального развития. Я полагаю, что для того, чтобы привлечь его внимание, любая ситуация должна быть уникальна, а судя по тому, с чем мы сами до сих пор встречались в галактике, я бы сказал, что пять тысяч лет назад человечество, в полном расцвете технологического развития и со своим материалистическим мировоззрением, должно было казаться уникальным. Возможно, некоторое время Принцип нас изучал, недоумевая и, может быть, несколько опасаясь того, что со временем мы можем нарушить установленный порядок во вселенной - чего он вряд ли пожелал бы допустить. Поэтому, думаю я, он сделал с нами именно то, что сделали бы люди того времени, обнаружив новый штамм вируса и подозревая, что он может оказаться опасен. Такой вирус поместили бы в пробирки и подвергли множеству тестов, пытаясь определить, как он будет себя вести в различных условиях. Принцип подхватил человечество и сбросил его на три планеты, а затем стал наблюдать, интересуясь, возможно, тем, произойдет ли какое-нибудь отклонение или сохранится чистота штамма. К этому времени он уже должен понять, что она сохраняется. Культуры трех планет, разумеется, отличались друг от друга, но при всем своем отличии все три являлись технологическими и материалистичными и впоследствии без труда объединились в суперкультуру, такую же материалистичную, такую же технологическую. - Не знаю почему, - произнес Джейсон, - но когда ты говоришь о Людях, у меня появляется чувство, будто ты описываешь не человечество, а какую-то чудовищную расу инопланетных существ. Не зная никаких подробностей, начинаешь бояться. - Я боюсь, - сказал Джон. - Пожалуй, не из-за какого-то отдельно взятого аспекта их культуры, поскольку некоторые ее аспекты могут быть очень даже приятны, но из-за скрытого в ней непреодолимого чувства высокомерия. Не столько сила и могущество, хотя они тоже присутствуют, но неприкрытое высокомерие вида, который все почитает своей собственностью, пользоваться которой имеет несомненное право. - И все же, - сказала Марта, - это наш народ. Мы так долго о них думали, за них беспокоились, мучились вопросом, что с ними случилось, страшились этого. Мы должны быть счастливы, что их нашли, счастливы, что у них так хорошо идут дела. - Пожалуй, должны, - проговорил Джейсон, - но я почему-то не могу. Оставайся они там, где пребывают сейчас, наверное, я бы отнесся ко всему иначе. Но Джон сказал, они возвращаются на Землю. Мы не можем позволить им сюда явиться. Представляешь, что из этого может выйти? Что они сделают с Землей и с нами? - Может быть, нам придется ее покинуть, - ответила Марта. - Мы не можем этого сделать, - сказал Джейсон. - Земля - часть нас самих. И не только нас с тобой, но и других тоже. Земля - это наш якорь; она удерживает нас вместе - всех нас, даже тех, кто никогда на ней не был. - Зачем только им понадобилось находить Землю? - спросила Марта. - Как вообще они, затерянные среди звезд, сумели найти Землю? - Не знаю, - ответил Джон. - Но они умны. Чересчур умны, вероятнее всего. Их астрономия, прочие их науки превосходят все, о чем земляне когда-либо осмеливались мечтать. Каким-то образом им удалось нащупать среди звезд и определить солнце своих предков. И у них есть корабли, чтобы сюда добраться. Они уже добрались до других близлежащих солнц, исследуя и пользуясь ими. - Дорога сюда займет у них некоторое время, - сказал Джейсон. - Мы успеем придумать, что предпринять. Джон покачал головой: - Скорость их кораблей во много раз превышает скорость света. Разведывательный корабль уже год был в пути, когда я об этом узнал. Он может прибыть не сегодня-завтра. 11 (Выдержка из записи в журнале от 19 апреля 6135 года). ...Сегодня мы посадили деревья, которые принес с собой Роберт. Мы чрезвычайно аккуратно посадили их на небольшой возвышенности, что находится на полпути между Домом и монастырем. Сажали их, конечно, роботы, но мы тоже присутствовали и руководили - чего, впрочем, совершенно не требовалось - и получилось, в сущности, маленькое торжество. Там были Марта, я и Роберт, а пока мы этим занимались, прибыли Эндрю и Маргарет с детьми, Тэтчер послал их к нам, и у нас получился хороший праздник. Хотелось бы знать, как деревья приживутся. Уже не в первый раз мы пытаемся сажать инопланетные растения на Земле. Джастин, например, приносил откуда-то от Полярной звезды горсть хлебных зерен, были еще клубни, которые собрала Силия. И то и другое пришлось бы кстати, добавив разнообразия нашей пище, однако у нас ничего не вышло, хотя зерна и протянули несколько лет, с каждым разом давая все меньший урожай, пока наконец мы не посадили то немногое, что имели, и не увидели даже ростков. Я полагаю, что нашей почве чего-то недостает, возможно, отсутствуют определенные минералы или, например, бактерии, либо микроскопические животные формы жизни, которые необходимы для инопланетных растений. Мы, разумеется, будем о деревьях очень заботиться и внимательно за ними наблюдать, поскольку, если они хорошо приживутся, это будет замечательно. Роберт называет их музыкальными деревьями и говорит, что на его родной планете они растут огромными рощами и в вечерние часы исполняют концерты, хотя очень трудно сказать, с чего бы им исполнять концерты, когда на их планете нет никакой другой разумной формы жизни, способной оценить хорошую музыку. Возможно, они играют для себя или для соседей, и вечерами одна роща слушает другую, с глубоким пониманием оценивая ее по достоинству. Я бы предположил, что могут быть и иные причины, которых Роберт не понял, довольствуясь тем, что сидел и слушал, не вникая глубоко в причины, порождающие музыку. Но когда я пытаюсь придумать эти другие возможные причины, на ум не приходит ни одной. Наш опыт и история, конечно, слишком невелики, чтобы пытаться понять цели иных форм жизни, обитающих в нашей галактике. Роберт смог принести на Землю только полдюжины деревьев, маленькие побеги высотой фута в три, которые он выкопал чрезвычайно осторожно, а корни обернул своей собственной одеждой, так что на Землю он явился совершенно голый. Моя одежда ему несколько великовата, однако он, всегда готовый посмеяться, в том числе и над собой, ничего не имеет против. Роботы сейчас шьют ему гардероб, и он покинет Землю, облаченный куда лучше, чем когда раздевался для того, чтобы завернуть корни деревьев. Конечно, у нас нет никаких разумных оснований ожидать, что деревья примутся, но очень хочется надеяться. Я так давно не слышал никакой музыки, что трудно даже вспомнить, что это такое. Ни у меня, ни у Марты совершенно нет музыкальных способностей. Лишь двое из тех, кто был здесь с самого начала, обладали музыкальным слухом, а они уж давным-давно покинули Землю. Много лет назад, охваченный грандиозной идеей, я прочитал достаточно книг, чтобы постичь кое-какие основы игры на музыкальных инструментах, и засадил роботов за их изготовление, что имело не слишком блестящий результат, а затем попытался заставить их играть, что получилось еще хуже. По всей видимости, роботы - по крайней мере, наши - имеют не больше музыкальных способностей, чем я. В дни моей молодости музыка записывалась при помощи электронной аппаратуры, и после Исчезновения оказалось совершенно невозможным ее воспроизвести. По правде говоря, мой дед, когда собирал книги и произведения искусства, не взял в свою коллекцию ни единой записи, хотя мне кажется, что в одном из подвалов хранится значительное собрание партитур - старик, видимо, надеялся, что в будущем найдутся люди, музыкально одаренные, которым они пригодятся... 12 Он знал, что такое музыка, и был ею очарован, и порой она чудилась ему в шелесте листвы на ветру или в серебряном звоне бегущей по камням воды, но никогда в жизни не доводилось ему слышать музыку, подобную этой. Он помнил, как Старый Джоуз садился по вечерам у порога своей хижины, прилаживал под подбородком скрипку и водил смычком по струнам, порождая радость или печаль, а порой ни то ни другое, а просто чарующую мелодию. - Играю я уже неважно, - говаривал он. - Пальцы мои уже не так ловко танцуют по струнам, и рука, держащая смычок, отяжелела. Она должна бабочкой порхать над струнами - вот так. Однако мальчику, сидящему на еще теплом от солнца песке, эта музыка казалась чудесной. На высоком холме позади хижины койот поднимал к небу морду и выл под звучание скрипки, повествуя о пустынности холмов, и моря, и пляжа, словно, кроме него, старика со скрипкой да сидящего на корточках паренька, вокруг не осталось ничего живого, одни пни да древние холмы, виднеющиеся в сумерках. Еще были, много позже, охотники на буйволов со своими барабанами, трещотками и свистками из оленьей кости, и под отбиваемый ритм он вместе с другими плясал в сильнейшем возбуждении, которое, как он чувствовал, уходило корнями в далекое прошлое. Но здесь звучала не скрипка, не свисток из оленьей кости, не барабан; эта музыка наполняла собою весь мир и гремела под небесами, она захватывала человека и уносила с собой, затопляла его, заставляла позабыть о собственном теле, влиться всем своим существом в узор, который она создавала. Какая-то часть его сознания оставалась свободной, не была захвачена и затоплена, а озадаченно и изумленно тянулась навстречу этому звучащему волшебству, снова и снова повторяя: музыку создают деревья. Маленькая группка деревьев на холме - они кажутся призрачными в вечернем свете, когда все вокруг так чисто и свежо после пронесшегося дождя, белые, как березы, но выше, чем березы обычно бывают. Деревья, у которых есть барабан, и скрипка, и свисток из оленьей кости, и еще много-много чего, и они объединяют все это вместе, пока не заговорит само небо. Он заметил, что кто-то прошел через сад и остановился рядом, но не повернулся взглянуть, кто это, поскольку на холме, где стояли деревья, что-то было неладно. Невзирая на всю красоту и мощь, там было нечто неправильное, и если бы удалось это исправить, то музыка сделалась бы совершенной. Езекия протянул руку и осторожно поправил повязку на щеке юноши. - Теперь вы себя хорошо чувствуете? - спросил он. - Вам лучше? - Это замечательно, - ответил тот, - но что-то не так. - Все как положено, - сказал Езекия. - Мы вас перевязали, согрели, накормили, и теперь с вами все в порядке. - Да не со мной. С деревьями. - Они играют хорошо, - возразил Езекия. - Редко бывало лучше. И это одна из старых композиций, не экспериментальная... - В них есть какой-то недуг. - Некоторые деревья уже состарились и умирают, - сказал Езекия. - Может быть, они играют несовершенно, не так, как в былые дни, но все равно хорошо. И там есть молодые побеги, которые еще не приобрели сноровки. - Почему им никто не поможет? - Им невозможно помочь. А если и возможно, никто не знает как. Все на свете старится и умирает, вы - от старости, я - от ржавчины. Это не земные деревья. Их много веков назад принес один из тех, кто путешествует к звездам. И вот опять, подумал молодой человек, говорят о путешествии к звездам. Охотники на буйволов рассказывали, что есть мужчины и женщины, которые отправляются к звездам, и сегодня утром об этом упомянула девушка, с которой он говорил. Девушка-то должна знать - ведь она может разговаривать с деревьями. Интересно, подумал он, говорила ли она когда-нибудь с призрачными деревьями на холме? Она может говорить с деревьями, а он может убивать медведей - и неожиданно в памяти всплыл тот миг, когда в балке поднялся на дыбы тот последний медведь, бывший к нему слишком близко. Но теперь, по какой-то странной причине, это был совсем не медведь, а деревья на холме, и туг произошло то же, что случилось с медведем, появилось то же чувство, будто он выходит из собственного тела и с чем-то соприкасается. Но с чем? С медведем? С деревьями? Затем все исчезло, и он опять находился в своем теле, и пропало то, что было неладно с деревьями, и все стало правильно и хорошо. Музыка наполняла собою мир и гремела под небесами. Езекия сказал: - Вы, несомненно, ошибаетесь насчет деревьев. В них не может быть никакого недуга. Мне кажется, именно сейчас они играют как никогда. 13 Ночью Джейсон проснулся и снова заснуть уже не смог. Он знал, что не тело его пренебрегает сном; это его ум, переполненный думами и дурными предчувствиями, отказывался отдыхать. В конце концов он встал и начал одеваться. - Что такое, Джейсон? - спросила Марта со своей кровати. - Не спится, - ответил он. - Пойду пройдусь. - Надень плащ. Ветер ночью холодный. И постарайся не беспокоиться. Все образуется, все будет хорошо. Спускаясь по лестнице, он подумал о том, что она неправа и знает, что неправа; она сказала так лишь затем, чтобы его подбодрить. Ничего не образуется, не будет хорошо. Стоит Людям вернуться на Землю, и жизнь непременно изменится, она уже никогда не будет такой, как прежде. Когда он вышел во внутренний дворик, из-за угла кухни, пошатываясь, показался старый Баусер. Не было видно ни молодого пса, который обычно сопровождал его на прогулках, ни остальных собак. Либо они где-то спали, либо отправились охотиться на енота, а может быть, учуяли мышей в кукурузных снопах. Ночь была тиха и прохладна, и исполнена чувства одновременно холодного и печального. На западе, над темной массой поросшего лесом утеса на другом берегу Миссисипи, висел тонкий месяц. В воздухе стоял слабый запах опавших листьев. Джейсон пошел по тропинке, ведущей к оконечности мыса над слиянием рек Старый пес увязался за ним. Месяц светил совсем тускло, хотя, сказал себе Джейсон, свет особо и не нужен. Он столько раз ходил этой тропинкой, что нашел бы ее даже в темноте. Земля спокойна, подумал он, не только здесь, но повсюду. Спокойна и отдыхает после бурных столетий, когда человек вырубал деревья, вырывал из ее недр минералы, распахивал прерии, строил дома на ее широких просторах и вылавливал рыбу в ее водах. Неужели после этого краткого отдыха все начнется сначала? Направляющийся к Земле корабль послан лишь для исследования, чтобы вновь отыскать старушку Землю, удостовериться, что астрономы не ошиблись в своих расчетах, осмотреть и доставить назад сообщение. А потом, подумал Джейсон, что будет? Довольно ли будет с Людей того, что они удовлетворят свой интерес, или же они снова предъявят свои права на свою в прошлом собственность - хотя он очень сомневался в том, чтобы человек действительно когда-либо был истинным собственником Земли. Правильнее было бы сказать, что Люди захватили ее, отняв у других существ, имевших на нее столько же прав, но не обладавших разумом, или умением, или достаточной силой, чтобы эти права отстаивать. Человек скорее был бесцеремонным, высокомерным захватчиком, чем владельцем, хозяином. Он одержал победу силой разума, которая может быть не менее отвратительна, чем сила мускулов, создавая свои собственные правила, ставя свои собственные цели, устанавливая свои собственные ценности и полностью игнорируя все остальное, что было живого на Земле. Из дубовой рощи поднялась неслышная тень и проплыла вниз в глубокую лощину, где ее поглотили тьма и безмолвие, частью которых она была. Сова, сказал себе Джейсон. Совы здесь водились во множестве, но видеть их мог лишь какой-нибудь ночном бродяга, поскольку днем они прятались. Что-то прошелестело в листьях, и Баусер поднял одно ухо и принюхался, но то ли был слишком мудр, то ли слишком стар и тяжел на подъем, чтобы погнаться. Скорее всего, ласка, а может быть, норка, хотя для норки, пожалуй, далековато от воды. Для мыши слишком велика, для кролика или выдры слишком уж тихо прошмыгнула. Человек узнает своих соседей, подумал Джейсон, когда перестает на них охотиться. В былые времена он вместе с другими ходил на охоту, когда дичь достаточно расплодилась. Они называли это спортом или развлечением - всего лишь более мягкое обозначение той жажды крови, которую человек пронес с доисторических времен, когда охота была средством для поддержания жизни. Человек, родной брат других хищников - и, подумал Джейсон, самый большой хищник из всех. Теперь таким, как он, не было нужды охотиться на своих братьев, обитателей лесов и болот. Мясом их обеспечивали стада коров и овец, хотя, как он полагал, употребляя в пищу даже такое мясо, человек не перестает быть хищником. Если бы кто и захотел охотиться, ему пришлось бы вернуться к луку со стрелами и копью. Ружья по-прежнему лежали в своих чехлах, и роботы тщательно их чистили, однако запас пороха давно иссяк, а чтобы его возобновить, потребовалось бы прочесть немало книг и затратить много усилий. Тропинка поднялась на холм к небольшому полю, где в снопах стояла кукуруза и на земле еще лежали тыквы. Через день-два роботы уберут тыкву, а кукуруза, вероятно, так и останется лежать в снопах, пока не закончатся все остальные осенние работы. Ее можно будет свезти в хранилище позже или же лущить прямо в поле уже после того, как выпадет снег. Снопы в тусклом лунном свете показались Джейсону похожими на индейские вигвамы, и, глядя на них, он подумал о том, отнесли ли роботы в лагерь Горация Красное Облако пшеничную и кукурузную муку, ветчину и все остальное, что он распорядился туда доставить. Скорее всего, да. Роботы чрезвычайно аккуратны во всем, и он в который уже раз задал себе вопрос, что же они находят в том, чтобы заботиться о нем самом и о Марте, работать по дому и на ферме. Или, коли на то пошло, что любой робот находит в чем бы то ни было. Езекия и прочие, кто живет с ним в монастыре, роботы, которые строят нечто непонятное выше по течению реки... Этот вопрос, как он понимал, восходит к древним соображениям выгоды, которые в свое время безраздельно владели человечеством и являлись его оплотом. Ничего не делать, если от этого нет какой-то материальной отдачи. Что, разумеется, неверно, однако старая привычка, старый образ мыслей все еще порой прорывался, и Джейсон слегка устыдился того, что он прорывается. Если Люди опять завладеют Землей, то снова утвердятся старые соображения выгоды и основывающиеся на ней философские концепции, и Земля, если не считать пользы, извлеченной из пяти тысяч лет свободы от человеческой чумы, окажется не в лучшем положении, чем прежде. Маловероятно, чтобы у них не возникло желания завладеть ею вновь. Они, конечно, поймут, что основные ее ресурсы исчерпаны, но могут отбросить даже это соображение. Возможно (сам он мог лишь предполагать, а Джон об этом ничего не говорил) многие из них испытывают страстное желание вернуться на планету своих предков. Пять тысяч лет - достаточный срок, чтобы они стали считать планеты, на которых сейчас живут, своим домом, но уверенным быть нельзя. В лучшем случае, на Землю могут хлынуть потоки туристов и паломников, жаждущих поклониться родине человечества. Он миновал кукурузное поле и пошел вдоль узкого гребня туда, где утес нависал над местом слияния рек. В лунном свете реки казались дорогами из сияющего серебра, проложенными сквозь темные леса долины. Он уселся на большой камень, на котором всегда сидел, и закутался от холодного ночного ветра в свой тяжелый плащ. Сидя в тишине, в полном одиночестве, он подивился тому, что одиночество его не гнетет. Ибо здесь мой дом, подумал он, а в стенах своего дома никто не может быть одинок. Потому-то, конечно, он и смотрел на прибытие Людей с таким ужасом. Ведь они вторгнутся в его дом, на землю, которую он сделал своей, своей настолько же, насколько все остальные животные почитают принадлежащей им территорию, где обитают, - не на основании какого-либо человеческого права, не в силу какого-либо чувства собственности, но просто потому, что здесь жил. Не захватывая, не оспаривая у своих маленьких лесных соседей право на то, чтобы пользоваться и ходить по этой земле, но просто живя на ней со всеми в мире. Этого нельзя позволить, сказал он себе. Нельзя позволить им вернуться и снова изгадить Землю. Нельзя, чтобы они, во второй уже раз, отравили ее своими машинами. Он должен найти способ, как их остановить, - и, думая об этом, он в то же время знал, что такого способа нет. Один-единственный старый эгоистичный человек не может противостоять человечеству; быть может, он на то не имеет и права. У них есть лишь три их планеты, и Земля станет четвертой, а другая малая часть людского рода, те, кто не попал в унесшую остальных сеть, имеет всю галактику, даже, может быть, вселенную, если придет однажды время, когда они захотят расселиться по всей вселенной. Вот только он галактику не освоил, ни он, ни Марта. Здесь их дом, не одни эти несколько акров, но Земля целиком. А кроме них, есть и другие - индейцы с озера Лич. Что будет с ними? Что произойдет с ними и с их образом жизни, если те вернутся? Еще одна резервация? Еще одна тюрьма? У него за спиной из-под чьей-то ноги покатился вниз по склону камень. Джейсон вскочил. - Кто там? - громко спросил он. Это мог быть медведь. Мог быть олень. Оказалось, что ни тот ни другой. - Езекия, сэр, - раздался голос. - Я увидел, что вы вышли из дома, и пошел следом. - Ну, иди сюда, - сказал Джейсон. - Зачем ты пошел за мной? - Чтобы выразить благодарность, - ответил робот. - Свою самую сердечную благодарность. Шумно ступая, он появился из темноты. - Садись, - сказал Джейсон. - Вон на тот камень. На нем удобно. - Я не нуждаюсь в удобстве. Мне не обязательно сидеть. - И однако ты сидишь. Я часто вижу, как ты сидишь на скамье под ивой. - Это только притворство, - сказал Езекия. - Подражание тем, кто стоит выше меня, и совершенно недостойное поведение. Я глубоко этого стыжусь. - Стыдись дальше, - проговорил Джейсон, - если хочешь, но, пожалуйста, доставь мне удовольствие. Я нуждаюсь в удобстве и предпочитаю сидеть, и буду чувствовать себя неудобно, если ты останешься стоять. - Если вы настаиваете, - сказал Езекия. - Именно настаиваю, - ответил Джейсон. - И что же это за мнимое доброе дело, за которое ты хочешь меня поблагодарить? - Это касается паломника. - Да, я знаю. Тэтчер мне о нем говорил. - Я совершенно уверен, - продолжал робот, - что он не паломник. Никодемус, я знаю, сказал так Тэтчеру. Никодемус не в меру замечтался. Так легко, сэр, замечтаться, когда чего-то очень хочешь. - Могу понять, - сказал Джейсон. - Было бы так чудесно, если бы он оказался паломником. Это бы означало, что разнеслась молва о занятии, которому мы себя посвятили. Не робот-паломник, вы понимаете, а паломник-человек. Джейсон сидел молча. Ветер трепал рясу, в которую был одет робот; Езекия подобрал ее концы, пытаясь плотнее в нее завернуться. - Гордыня, - повторил он. - Вот с чем нужно бороться. С тем, что сидишь, когда нет нужды сидеть. Что носишь одежду, когда в ней не нуждаешься. Что, размышляя, расхаживаешь по саду, когда с тем же успехом можно думать и стоя на одном месте. Джейсон сидел не двигаясь, плотно сжав губы, хотя с языка так и рвались вопросы: Что там с этим паломником? Кто он? Откуда? Что он делал все эти годы? Но с мысленной горькой усмешкой он припомнил, что еще несколько мгновений назад он и думать не думал о незнакомце в монастыре, занятый тревожными мыслями о возвращении Людей. - Я вот что хочу сказать, - произнес Езекия. - Я знаю, как долго живущие в Доме люди пытались отыскать других людей. Я помню, как доходили слухи и как, слух за слухом, вас постигало разочарование. Теперь человек в самом деле появился, и вы имеете полное право тут же поспешить за ним. Но вы этого не сделали. Вы не пришли. Вы оставили его нам. Подарили нам наш звездный час. - Мы посчитали, что это ваш шанс, - ответил Джейсон. - Мы обсудили все и решили пока остаться в стороне. Мы можем поговорить с этим человеком позже. Маловероятно, чтобы он убежал - он, должно быть, пришел сюда издалека. - Наш звездный час, и час безотрадный, ибо мы теперь знаем, что обманулись. Порой я спрашиваю себя, не является ли заблуждением вся наша жизнь. - Я не стану, - сказал Джейсон, - кататься с тобой вместе по земле, когда ты попытаешься изобразить мученика. Я знаю, вы туг годами сидели и терзались мыслями, верно ли вы поступаете, не совершаете ли вы кощунство, не поразит ли вас гром за вашу самонадеянность. Ну, гром ведь вас не поразил... - Вы хотите сказать, что одобряете. Что вы, человек.. - Нет, - сказал Джейсон. - Не одобряю и не осуждаю. На каком основании мне судить? - Но когда-то... - Да, я знаю. Когда-то давно человек из палок и глины делал фигуры и им поклонялся. Когда-то давно он считал солнце Богом. Сколько раз человек должен ошибиться, прежде чем узнает истину? - Я понимаю вашу мысль, - сказал Езекия. - Вы думаете, мы когда-нибудь сможем узнать истину? - Как сильно вы хотите ее узнать? - Мы ищем ее, прилагая к тому все усилия. Таково наше предназначение, не так ли? - Я не знаю, - проговорил Джейсон. - Я бы сам очень хотел знать. Он подумал о том, до чего же это нелепо - сидеть здесь на вершине утеса, на ветру, в глухую полночь, и обсуждать возможность постижения истины - любой истины - с фанатичным роботом. Он мог бы рассказать Езекии о Принципе, который обнаружил Джон. Мог бы рассказать про инопланетянина, явившегося искать душу. И что хорошего из этого вышло бы? - Я говорю вам о своих заботах, - сказал Езекия. - Но у вас есть свои собственные заботы. Вы гуляете ночью, размышляя о своих проблемах. Джейсон пробурчал в ответ что-то неопределенное. Он мог бы заподозрить это раньше. Роботам иногда становится известно о происходящем чуть ли не прежде, чем тебе самому. Когда хотят, они умеют ходить тихо-тихо и слушают, а уж услышанная новость передается от одного к другому со скоростью света. Тэтчер наверняка слышал разговоры за обедом и позже, когда они сидели во дворике и слушали концерт, и вечер был такой замечательный и чистый после прошедшего дождя (и, если вспомнить, во время концерта произошло что-то очень странное). Но не только Тэтчер. Тэтчер, пожалуй, даже меньше, чем все остальные. Они всегда рядом. Подслушивают и подсматривают, а затем до бесконечности обсуждают это между собой. Конечно, ничего плохого в этом нет, людям здесь нечего скрывать. Однако то, как они порой интересуются каждой мельчайшей подробностью человеческой жизни, порой приводит в смущение. - Я, - сказал Езекия, - разделяю вашу великую тревогу. - То есть? - удивленно спросил Джейсон. - Я понимаю, что вы должны чувствовать, - отвечал ему робот. - Возможно, не все остальные, кто находится среди звезд. Но вы и мисс Марта, вы двое, конечно... - Не только мы, - сказал Джейсон. - А индейские племена? Уклад жизни их предков однажды уже был нарушен. Что же, это должно повториться? Они создали себе новую жизнь. Должны теперь от нее отказаться? А как насчет твоего народа? Вы стали бы счастливее, если бы здесь было больше людей? Иногда я думаю, что да. - Некоторые из нас, возможно, - сказал Езекия. - Наше дело - служить, а здесь мало тех, кому нам служить. Вот если бы племена... - Но ты же знаешь, что они не станут. Они не хотят иметь с вами дела. - Я собирался сказать, - продолжал Езекия, - что среди нас есть определенная часть, которая, может быть, не отнесется благосклонно к их возвращению. Я мало о них знаю, но они заняты каким-то проектом... - Ты имеешь в виду то строительство вверх по течению реки? Робот кивнул. - Вы могли бы с ними поговорить. Быть может, они чем-то помогут. - Ты думаешь, они станут нам помогать? Захотят? - Ходят слухи, - сказал Езекия, - о грандиозных новых идеях, о какой-то чрезвычайно интересной работе. Я ничего в этом не понимаю. Джейсон, сгорбившись, сидел на своем камне. Его пробрала дрожь, и он плотнее завернулся в плащ. Ночь неожиданно словно стала темнее и показалась исполненной одиночества и даже немного пугающей. - Спасибо, - проговорил он. - Я подумаю об этом. Утром он отправится на берег реки и поговорит с Горацием Красное Облако. Быть может, Гораций подскажет, что делать. 14 (Выдержка из записи в журнале от 18 сентября 2185 года). ...Через некоторое время после того, как мы начали совершать дальние поездки, чтобы собрать всеобъемлющую библиотеку и хотя бы некоторые произведения искусства, ко мне явились четыре робота. Я их не узнал - в конце концов, роботов вообще трудно отличить друг от друга. Может быть, они уже несколько лет работали на ферме, а может, только что пришли. Сейчас, когда я об этом пишу, то сам несколько удивляюсь, почему не расспросил их подробнее, однако помню лишь, что не поинтересовался, откуда они, ни тогда, ни позже. Возможно, оттого, что я был так изумлен - и в некотором смысле расстроен - их просьбой, я о них толком и не разузнал. Они сказали, что их зовут Езекия, Никодемус, Ионафан и Авен-Езер и что если я не возражаю, то они хотели бы поселиться в монастыре, который расположен от нас неподалеку, и посвятить все свое время изучению христианства. Похоже было, что они решили, будто человек изучил религию совершенно недостаточно, а они, как беспристрастные ученые, могли бы исследовать сей предмет гораздо глубже. Я не заметил никаких признаков религиозного пыла, хотя очень сильно опасаюсь, что если они будут продолжать (а они этим занимаются уже почти тридцать лет), то в конце концов утратят объективный подход и впадут в религиозный фанатизм. Даже сейчас я не уверен (пожалуй, сейчас даже менее уверен, чем тогда), что был прав, не возразив против их намерения. Быть может, было неправильно или неразумно допускать команду роботов до столь деликатного предмета. Я полагаю, фанатики занимают свою нишу в любом обществе, но мысль о фанатичных роботах (фанатичных в любой области, а религия прямо-таки плодит фанатиков) не слишком меня прельщает. Все это наводит на размышления о ситуации, которая может оказаться просто пугающей. Раз большая часть человечества исчезла, а все роботы остались, они со временем могут попытаться заполнить образовавшуюся пустоту. Они были созданы для того, чтобы служить нам, и по самой своей природе не могут пребывать в бездействии. Невольно задаешься вопросом: не замыслят ли они со временем, за отсутствием людей, служить самим себе? И в этом случае, какие у них окажутся побуждения и цели? Несомненно, не человеческие, и это, я бы сказал, чрезвычайно отрадно. Однако лишь с тем, что я называю простительным опасением, можно рассматривать создание новой философии и установление новых ценностей существами, которые в своем окончательном виде были созданы чуть более века назад и которые не прошли период эволюции, в течение которого могли бы развиваться столь же медленно и постепенно, как человек и все остальные обитатели Земли (не будем, впрочем, забывать, что человек, при всей своей длительной истории, развивался, возможно, все же слишком быстро). Быть может, им потребуется-таки время на некую эволюцию, поскольку им придется создавать, для самих себя, логическую опорную базу. Но боюсь, период этот окажется коротким, и, как следствие, существует вероятность серьезных ошибок Эволюция предоставляет время для того, чтобы опробовать и отбросить негодное, и потому естественным образом выпрямляются неверные изгибы. У роботов же вряд ли будут большие возможности по части эволюции, и, таким образом, многие из этих изгибов будут перенесены в их окончательно сформировавшееся мышление. Но я отвлекся. Возвращаясь к тем четверым, которые явились со мной поговорить. Если они будут заниматься той работой, которую предполагают делать, сказали они, то им необходимо иметь большое количество религиозных сочинений, и поинтересовались, нельзя ли им нас сопровождать, когда мы выезжаем на сбор книг; они, дескать, готовы нам помогать, а мы будем доставлять книги, отобранные для их занятий. В их помощи мы совсем не нуждались, и без того имея достаточно роботов для необходимых работ. Но по какой-то причине, которой я сейчас не понимаю (а может, и тогда не понимал), я согласился. Возможно, потому, что то, чем они собирались заниматься, показалось мне в тот момент более комичным, чем сейчас. Быть может, я тогда даже посмеялся, хотя теперь мне вовсе не до смеха. Создание нашей библиотеки было гораздо более трудной задачей, чем я ожидал. Казалось бы, проще простого сесть и написать список, говоря, что нам нужны Шекспир, Пруст, Платон, Аристотель, Вергилий, Гиббон, Локк, Еврипид, Аристофан, Толстой, Паскаль, Чосер, Монтень, Хемингуэй, Вульф, Стейнбек, Фолкнер и все прочие писатели, которые вошли бы в любой перечень; что нам требуются учебники по математике, физике, химии, астрономии, биологии, философии, психологии и по многим другим отраслям науки и искусства, за исключением, может быть, медицины, которая, похоже, больше нам не нужна (хотя знать этого наверняка никто не может), но как можно быть уверенным, что ты не пропустил чего-то такого, о чем когда-нибудь в будущем не то чтобы пожалеют, поскольку никто об этом не будет знать, но чего просто не будет, когда в том возникнет нужда? И, с другой стороны, откуда мы можем знать, что многие отобранные нами книги не окажутся со временем не стоящими того места, которое занимают? У нас, конечно, еще будет возможность восполнить любую нехватку, обрести то, что мы в свое время проглядели. Однако с течением лет сделать это будет все сложнее. Даже собирая книги, мы встречались с большими трудностями. Грузовики, которые мы использовали, требовали постоянного ремонта, и большинство дорог разрушилось от дождей, холодов и других причин настолько, что по ним едва можно было проехать, а порой приходилось делать крюк. Грузовики, разумеется, давно не на ходу; спустя некоторое время при всем желании их уже нельзя было заставить ехать. Дороги, я полагаю, разрушились еще больше, хотя, может быть, по ним еще можно проехать в повозке. Я предвижу время (хотя мы и старались предохранить себя от подобной возможности), когда в поисках определенной книги или книг, упоминание о которых им встретилось, людям придется отправляться пешком или на лошадях по бездорожью, в надежде найти уцелевшую библиотеку или какое-то другое хранилище, где все еще могут находиться книги, забытые нами при составлении нашего списка. К тому времени, вероятно, книги уже не сохранятся. Пусть даже они находятся в самых лучших условиях в давно покинутых городах, до них доберутся сырость, грызуны и черви, а если и нет, то само время нанесет им тяжелый удар. В конце концов мы отыскали и перевезли сюда все занесенные в список книги. С предметами искусства, которые мы хотели собрать и спасти, трудностей было гораздо больше, главным образом потому, что они занимают больше места, чем книги. Нам приходилось их отбирать мучительно и с величайшим тщанием. Сколько картин Рембрандта, к примеру, могли мы себе позволить, зная, что каждый лишний Рембрандт лишит нас картины Курбе или Ренуара? Вследствие именно недостатка места, равно при перевозке и при хранении, мы были вынуждены отдавать предпочтение полотнам меньшего размера. Тот же критерий применялся и ко всем другим видам искусства. Порой я готов заплакать, думая обо всех тех великих достижениях человечества, которые нам пришлось оставить и утратить навсегда... 15 Когда белые люди ушли, Гораций Красное Облако еще долго сидел у костра. Он глядел им вслед, пока они не скрылись из виду, а потом так и остался у костра, застыв в неподвижности. Утро давно прошло, но лагерь пока еще лежал в тени, поскольку солнце не успело подняться над вздымающимися над ним утесами, которые преграждали доступ лучам. В лагере было тихо, тише, чем обычно: остальные поняли, что что-то произошло, но не беспокоили Красное Облако, когда он сидел здесь у костра; его не станут спрашивать, подождут, пока он сам им расскажет. Женщины, как всегда, занимались своими делами, но без привычного шума, не стуча котелками и не перекликаясь друг с другом. Люди собирались в кучки, перешептывались, едва сдерживая возбуждение. Остальных не было в лагере - видимо, работали на полях, хотя некоторые наверняка охотились или ловили рыбу. Нельзя ожидать, чтобы мужчины, в особенности молодые, занимались нудной работой целый день. Даже собаки притихли. Костер прогорел, осталась одна зола да несколько головешек по краям, и лишь тоненькие струйки дыма поднимались от головешек и из середины кострища, где прятался последний остывающий жар. Красное Облако медленно вытянул руки и держал их над костром, потирая друг о друга, словно умывая дымом. Он делал это в задумчивости и слегка позабавился, когда заметил, что делает. Рефлекторное движение, наследие прошлой культуры, подумал он, не убирая рук, все так же умывая их дымом. Так поступали его далекие предки, совершая обряд очищения перед тем, как начать колдовать, - одно из многих бессмысленных движений, предшествовавших колдовству. И как много он и все остальные утратили, отказавшись от колдовства? Разумеется, веру, а вера, возможно, имеет некоторую ценность, хотя тут же присутствует и обман, а хочет ли человек оплачивать ценность веры монетой обмана? Однако мы потеряли так мало, сказал он себе, а приобрели гораздо больше: осознание самих себя как составной части природной среды. Мы научились жить с деревьями и ручьями, землей и небом, ветром, дождем и солнцем, со зверями и птицами, словно все они наши братья. Прибегая к их помощи, когда появляется в том нужда, но не злоупотребляя этим, уважая их, живя с ними бок о бок, являясь с ними единым целым. Обращаясь с ними иначе, чем это делал белый человек, не властвуя над ними, не пренебрегая ими, не испытывая к ним презрения. Он медленно поднялся от костра и пошел по тропинке к реке. Там, где у кромки воды тропинка кончалась, на покрытый галькой берег были вытащены каноэ, и пожелтевшая ива, опустив никнущие ветви, купала в струившемся потоке золото своих листьев. По воде плыли и другие листья, красно-коричневые с дуба, багряные с клена, желтые с вяза - дань деревьев, растущих выше по течению, приношения реке, которая поила их в жаркие, сухие дни лета. Река разговаривала с ним; не только с ним одним, он знал, но и с деревьями, с холмами, с небом - приветливый невнятный говорок, бегущий куда-то меж двух берегов. Он наклонился и зачерпнул полную пригоршню воды, однако она просочилась между пальцами и вся утекла, и осталась только крошечная лужица в ладонях, там, где они были прижаты краями друг к другу. Он разжал руки, и последние капли упали обратно в реку. Так и должно быть, сказал он себе. Вода, воздух и земля убегают, когда пытаешься их ухватить. Их нельзя поймать и удержать. Ими нельзя владеть, но с ними можно жить. Давным-давно, с самого начала, так и было, а затем появились люди, пытавшиеся ими завладеть, их удержать, воздействовать на них и принуждать, и потом было новое начало - и неужели теперь все это должно снова закончиться? Я созову все племена, сказал он Джейсону, когда они сидели у костра. Скоро придет время запасать на зиму мясо, но это важнее, чем мясо на зиму. Вероятно, с его стороны было глупо так говорить, ибо, даже будь у него людей в тысячу раз больше, чем все племена, они и тогда не смогли бы противостоять бледнолицым, если те захотят вернуться назад. Силы у них недостаточно, решимость окажется бесполезной, любовь к родной земле и приверженность ей ничего не стоят против Людей, которые могут летать среди звезд на своих кораблях. Они с самого начала шли по одному пути, подумал он, а мы - по другому, и наш путь не был неверным (действительно, он-то и был правильным), но зато мы не в силах сопротивляться их ненасытности, как не в силах сопротивляться ей ничто. После их исчезновения здесь было хорошее время. Его хватило на то, чтобы вновь обрести изначальные пути. Снова дул свободно ветер, и беспрепятственно текла вода. Снова трава в прериях росла густая и сочная, лес вновь стал лесом, а небо весной и осенью было черным-черно от перелетных птиц. Ему не нравилась идея отправиться на место, где роботы ведут свое строительство, он испытывал омерзение при мысли о том, что робот Езекия поплывет с ним в каноэ, разделив хотя бы временно их древний образ жизни, но Джейсон был совершенно прав - это единственное, что они могут сделать, их единственная возможность. Он повернул по тропинке обратно к лагерю. Они ждут, и теперь он созовет их всех вместе. Надо будет выбрать людей, кто сядет в каноэ на весла. Надо будет послать молодых добыть свежего мяса и рыбы для путешествия. Женщины должны собрать еду и одежду. Дел много: они отправляются завтра утром. 16 Вечерняя Звезда сидела во внутреннем дворике, когда на дороге со стороны монастыря показался юноша с биноклем и ожерельем из медвежьих когтей на шее. Он остановился перед ней. - Ты пришла сюда читать книги, - сказал он. - Это верное слово, да? Читать? На щеке у него была белая повязка. - Верное слово, - ответила она. - Садись, пожалуйста. Как ты себя чувствуешь? - Прекрасно. Роботы обо мне хорошо позаботились. - Ну тогда садись, - сказала она. - Или ты куда-то идешь? - Мне некуда идти. Может быть, дальше я и не пойду. - Он сел в кресло рядом с ней и положил лук на каменные плиты, которыми был вымощен двор. - Я хотел спросить тебя о деревьях, которые создают музыку. Ты знаешь про деревья. Вчера ты говорила со старым дубом... - Ты сказал, - ответила она чуть сердито, - что никогда больше не заговоришь об этом. Ты подглядывал за мной, и ты обещал. - Прости, но я должен. Я никогда не встречал человека, который мог бы говорить с деревьями. Я никогда не слышал дерево, которое создавало бы музыку. - Какое отношение одно имеет к другому? - Вчера вечером с деревьями что-то было неладно. Я думал, может быть, ты заметила. Мне кажется, я с ними что-то сделал. - Ты, верно, шутишь. Как можно что-нибудь сделать с деревьями? И с ними было все в порядке. Они замечательно играли. - В них был какой-то недуг, или в некоторых из них. Они играли не так хорошо, как могли бы. Я и с медведями что-то такое делал. Особенно с тем последним. Может, со всеми. - Ты мне рассказывал, что ты их убил. И от каждого брал в ожерелье один коготь. Чтобы считать, сказал ты. И, по-моему, еще и затем, чтобы похвастаться. Она думала, что он рассердится, но у него на лице появилось лишь слегка озадаченное выражение. - Я все время думал, - сказал он, - что дело в луке. Что я их убиваю, потому что так метко стреляю и стрелы у меня так хороши. Но что, если это совсем не лук, не стрелы и не моя меткость, а нечто совсем другое? - Какая разница? Ты их убил, правильно? - Да, я их, конечно, убил, но... - Меня зовут Вечерняя Звезда, - проговорила она, - а ты мне своего имени до сих пор не сказал. - Я Дэвид Хант. - Ну так, Дэвид Хант, расскажи мне о себе. - Рассказывать особенно не о чем. - Но должно ведь что-то быть. У тебя есть свой народ и свой дом. Откуда-то ты же пришел. - Дом. Да, пожалуй. Хотя мы то и дело кочевали с места на место. Мы все время убегали, и многие нас покидали... - Убегали? От кого? - От Темного Ходуна. Я вижу, ты о нем не знаешь? Ты про него не слыхала? Она покачала головой. - Это призрак, - сказал он. - Вроде человека и одновременно на него не похож. С двумя ногами возможно, только этим и похож. Его никогда не видно днем, только ночью. Всегда на вершине холма, черный такой на фоне неба. Впервые его увидели в ту ночь, когда все исчезли - то есть, кроме нас, точнее, кроме нас и людей, которые здесь и которые в прериях. Я первый из наших узнал, что есть и другие люди. - Похоже, ты думаешь, что есть лишь один Темный Ходун. Ты в этом уверен? Ты уверен, что Темный Ходун действительно есть, или вы его только воображаете? Мой народ в свое время воображал себе множество вещей, которых и в помине не было. Он когда-нибудь причинял вред кому-то из ваших? Дэвид нахмурился, пытаясь припомнить. - Нет, по крайней мере, я об этом не слышал. Он никому не причиняет вреда; он только виден. Видеть его страшно. Мы все время настороже, и когда его видим, то бежим куда-нибудь в другие места. - Ты никогда не пытался его выследить? - Нет, - сказал он. - А я подумала, может, ты именно этим сейчас и занимаешься. Пытаешься его выследить и убить. Такой великий стрелок из лука, как ты, который может убивать медведей... - Ты смеешься надо мной, - сказал он, однако без тени гнева. - Может быть, - ответила она. - Ты так гордишься тем, что убил медведей. Никто из наших не убивал столько медведей. - Я сомневаюсь, чтобы Ходуна можно было убить стрелой. Может, его вообще нельзя убить. - Может, вообще нет никакого Ходуна, - сказала девушка. - Тебе не приходило в голову? Уж, конечно, если бы он был, мы бы его видели или слышали. Наши бывают далеко на западе, у самых гор, и дошли бы какие-то слухи. А кстати, почему же все эти годы ничего не было известно о твоем народе? Те, кто живет и этом доме, веками разыскивали других людей, проверяли самые разные слухи. - И наши тоже, как мне говорили, поначалу. Сам я, конечно, об этом только слышал - так, в разговорах. Мне только двадцать лет. - Мы с тобой одного возраста, - сказала Вечерняя Звезда. - Мне девятнадцать. - Среди нас мало молодых, - сказал Дэвид Хант. - Нас вообще немного, и мы так часто кочуем... - Мне странно, что вас мало. Если вы такие же, как мы все, то вы живете очень, очень долго и совсем не болеете. Из одного маленького племени мой народ вырос до многих тысяч. Из немногих людей в этом доме среди звезд сейчас тысячи. И вас должны быть тысячи. Вы должны быть сильны и многочисленны... - Мы могли бы быть многочисленны, - сказал он, - но мы уходим прочь. - По-моему, ты говорил... - Не к звездам, как те, другие, а по воде. Какое-то безумие заставляет многих из нас уплывать по воде. Они строят плоты и отправляются вслед за заходящим солнцем. Так было много лет. Я не знаю почему; мне никто не говорил. - Может быть, убегая от Ходуна. - Не думаю, - сказал он. - Вряд ли те, кто уплывает, знают, почему они плывут или даже что они вообще уплывут, пока их не охватит безумие. - Лемминги, - проговорила Вечерняя Звезда. - Что такое лемминги? - Маленькие животные. Грызуны. Я про них однажды читала. - Какое отношение лемминги имеют к нам? - Я не уверена, что имеют, - сказала она. - Я убежал, - продолжал он. - Я и старый Джоуз. Мы оба боялись огромного пространства воды. Мы не хотели плыть, если поплывут те немногие, кто остался. Если мы убежим, сказал он, безумие может нас не затронуть. Джоуз видел Ходуна, дважды, после того как мы убежали, и мы снова стали убегать от Ходуна, очень быстро и далеко. - Когда Джоуз видел Ходуна, ты... - Нет. Я никогда его не видел. - Как ты думаешь, остальные люди уплыли? После того, как вы с Джоузом ушли? - Не знаю, - сказал он. - Джоуз умер. Он был очень-очень стар. Он помнил, как исчезли Люди. Он уже тогда был стариком. Однажды пришел день, когда его жизнь иссякла. Думаю, он был доволен, не всегда хорошо жить слишком долго. Когда живешь слишком долго, то слишком часто оказываешься одинок. - Но ведь с ним был ты. - Да, но между нами было слишком много лет. Мы хорошо ладили и много разговаривали, но ему не хватало людей таких же, как он сам. Он играл на скрипке, я слушал, а койоты сидели на холмах и пели вместе со скрипкой. Ты когда-нибудь слышала, как поет койот? - Я слышала, как они лают и воют, - ответила она. - Но никогда, как поют. - Они пели каждый вечер, когда старый Джоуз играл. Он играл только вечерами. Там было множество койотов, и я думаю, они нарочно приходили слушать и петь с ним вместе. Иногда приходила целая дюжина, сидели на вершинах холмов и пели. Джоуз говорил, что уже не может играть как надо. Пальцы уже не такие ловкие, и рука, водившая смычок, отяжелела. Я чувствовал, как к нему подбирается смерть, как она вместе с волками стоит на вершине холма и слушает его скрипку. Когда он умер, я выкопал глубокую яму и похоронил его, а скрипку положил рядом, потому что мне она была не нужна, а я подумал, что ему бы это понравилось. А потом несколько дней стаскивал камни и заваливал могилу, чтобы волки не смогли до него добраться. И все это время я не чувствовал себя одиноким - мне казалось, я все еще с Джоузом. Но когда я закончил, я стал одинок. - Ты мог бы вернуться и отыскать свой народ. - Я думал об этом, - сказал он, - но я понятия не имел, где они, и к тому же по-прежнему боялся безумия, которое может погнать меня с ними вместе по океану. У меня было чувство, что оно меня не поразит, пока я один. Это... как это называется?.. массовое безумие. И кроме того, что-то у меня внутри все твердило, чтобы я шел туда, где восходит солнце. Я много раз думал о том, что же заставляет меня идти. Казалось, на то нет никакой причины. Это было, словно я что-то искал, хотя и не знал, что же именно. Я встретил в прериях твой народ и хотел остаться с ними. Они бы мне позволили остаться. Но я не смог. Во мне по-прежнему звучал зов восходящего солнца, и мне пришлось от них уйти. Они рассказали мне об этом огромном каменном доме, и я подумал, не его ли я отправился искать. По дороге я встречал много домов из камня, но боялся их. Мой народ никогда не жил в домах. Мы их боялись. Ночью в них раздавались всякие звуки, они были такие пустые, и мы думали, что в них водятся привидения, может быть, призраки тех Людей, которые исчезли. - Теперь ты здесь, - проговорила девушка. - Надеюсь, ты пока останешься. К востоку ты ничего не найдешь, один только лес. Там живет немного наших, но все равно - один только лес. А этот дом не похож на дома, которые ты видел. Он не пустой; в нем живут. В нем есть ощущение людей. - Роботы позволят мне жить у них, - сказал он. - Это добрый народ. - Но они не люди, - возразила она. - Ты захочешь быть вместе с людьми. Дядя Джейсон и тетя Марта, я не сомневаюсь, будут рады поселить тебя у себя. Или, если захочешь, для тебя всегда найдется место в нашем лагере. - Дядя Джейсон и тетя Марта живут в этом доме? - Да, но они по-настоящему мне не дядя и не тетя. Я их так называю, но только про себя. Они этого не знают. Дядя Джейсон и мой далекий прапрадед дружат всю жизнь. Они были молодыми, когда все исчезли. - Возможно, мне придется идти дальше, - сказал он. - Может быть, зов восходящего солнца меня еще не оставил. Но я был бы рад немного отдохнуть. Я пришел спросить тебя о том, как ты говоришь с деревьями. Ты мне не рассказала. Ты говоришь со всеми деревьями или только с одним определенным? - Ты, может быть, не поймешь, - сказала она. - Мы живем рядом с деревьями, ручьями, цветами, животными и птицами. Мы с ними одно. И любой из нас может с ними говорить. - А ты лучше всех. - Откуда мне знать? Мы это между собой не обсуждаем. Я могу говорить только за себя. Я могу идти лесом или вдоль ручья, и я никогда не чувствую себя одинокой, потому что встречаю так много друзей и всегда с ними говорю. - И они тебе отвечают. - Иногда отвечают, - сказала она. - Ты говоришь с деревьями, а другие отправляются к звездам. - Ты все еще не можешь в это поверить. - Я уже начинаю, - сказал он. - Хотя поверить трудно. Я спрашивал об этом роботов, и они мне объяснили, хотя, по-моему, я не все понял. Они сказали, что из всех людей, которые когда-то жили в этом доме, осталось только двое. Остальные среди звезд. Роботы сказали, что порой они ненадолго возвращаются. Это так? - Да. Сейчас как раз один вернулся. Брат дяди Джейсона. Он принес тревожные известия. Вместе с дядей Джейсоном он сегодня утром отправился в лагерь поговорить об этом с моим прапрадедом. Я слишком много болтаю, подумала она. Дяде Джейсону может не понравиться, что я рассказываю это совершенно незнакомому человеку, который неизвестно откуда взялся. Просто сорвалось с языка, словно она говорила с другом. А ведь она толком его не знает. Она видела его вчера, после того, как он за ней подглядывал, и второй раз сегодня утром, когда он пришел по дороге из монастыря. И все же она как будто знает его уже много лет. Он просто молодой парень. Что он говорил о многих годах, которые лежали между ним и его старым другом? Может быть, все дело в этом. Между ними двумя не лежат годы. - Ты думаешь, - спросил он, - твои тетя и дядя не будут против того, чтобы я пожил здесь? Может, ты спросишь свою тетю? - Не сейчас, - сказала Вечерняя Звезда. - Она разговаривает со звездами. Она беседовала все утро. Но мы можем спросить ее попозже - или дядю, когда он вернется из лагеря. 17 Он чувствовал себя старым и одиноким. Одиночество он ощутил впервые за много лет, а старым до сих пор не чувствовал себя никогда. - Не знала, говорить тебе или нет, - сказала Марта. - Может, и не стоило бы, Джейсон, но ты должен знать. Они все отнеслись вежливо и с пониманием... - И немного позабавились, - добавил он. - Вряд ли позабавились, - сказала она. - Но были слегка озадачены тем, что ты так расстроился. Конечно, Земля не может для них значить то же, что для нас с тобой. Некоторые на ней вообще никогда не бывали. Для них Земля просто старая красивая сказка. И все как один указали, что те, возможно, вовсе и не собираются возвращаться и снова поселяться здесь; это может быть просто исследовательская экспедиция, призванная удовлетворить их любопытство. - Дело в том, - сказал Джейсон, - что их это не очень-то заботит. У них есть звезды - Земля им не нужна. Как ты говоришь, для них это только сказками Я подумал было о том, чтобы созвать совещание - пригласить старых проверенных друзей, кое-кого из молодых, с кем мы были наиболее близки. - Это все равно хорошая мысль, - ответила Марта. - Они бы явились, я уверена. Думаю, все бы явились, если б они нам действительно понадобились. От этого был бы большой прок, они так много всего узнали. Мы о многом даже и не слыхали. - Я бы не слишком рассчитывал на то, что они узнали, - проговорил Джон. - Все вместе они знают очень много. С тех пор, как они отправились к звездам, общая сумма приобретенных знаний сравнялась или даже превысила знания людей на Земле до Исчезновения. Но эти их знания поверхностны. Они узнали лежащие на поверхности факты, что такая-то вещь возможна или что такое-то действие имеет определенный результат, однако не достигли реального понимания, поскольку не стремились понять, отчего и почему. Поэтому, хотя они и знают много странных и неразгаданных вещей, толку от этого мало, поскольку они не могут воспользоваться своим знанием. И к тому же многое из этого вообще выше всякого человеческого понимания. Оно настолько чуждо человеческому представлению о вселенной, что его невозможно понять, пока человек не проникнется самым духом инопланетных цивилизаций, не постигнет их способ мышления и... - Можешь не продолжать, - горько произнес Джейсон. - Я знаю, насколько это невозможно. - Я не хотел об этом говорить, - сказал Джон, - поскольку знаю, что вам это не понравится. Но, если уж будет совсем плохо, вы с Мартой сможете отправиться к звездам. - Джон, ты знаешь, что я не смогу этого сделать, - сказал Джейсон. - И не думаю, что Марта сможет. Земля у нас в крови. Мы прожили на ней слишком долго. Она стала слишком большой частью нашего существа. - Я часто думала о том, как бы это было, - сказала Марта. - Я со столь многими разговаривала, и они так много мне об этом говорили. Но если дело до этого дойдет, я не думаю, что смогла бы отправиться сама. - Ты же видишь, - сказал Джейсон, - мы просто два эгоистичных старика. И это совершенная правда, сказал он себе. Это эгоизм - так держаться за Землю, заявлять на нее, на всю целиком, свои права. Если вдуматься, Люди имеют полное право сюда возвращаться, будь на то их желание. Они покинули Землю не по своей воле, а были унесены с нее насильно. Раз они сумели найти дорогу обратно, никто не имеет ни юридического, ни морального права им препятствовать. Хуже всего то, понял он, что они непременно захотят разделить с оставшимися на Земле все, что узнали и чего достигли, все свои технические успехи, все свои блестящие новые концепции, все свои глубокие знания, они будут исполнены решимости одарить отсталых землян всеми преимуществами своего продолжавшегося развития. А что будет с племенами, которым ничего этого не нужно? А также с роботами? Хотя, возможно, как раз роботы их возвращению будут только рады. Он мало знал о роботах и о том, как они могут отнестись к подобному обстоятельству. Через день-два он это узнает. Завтра утром он, Джон и Езекия тронутся вверх по реке вместе с Красным Облаком и его людьми. 18 (Выдержка из записи в журнале от 9 октября 3935 года). ...А колебался, принять ли все эти путешествия к звездам. Я знал, что другие это делают; я знал, что это возможно; я видел, как они исчезают, а через некоторое время возвращаются. И я с ними об этом говорил; мы все подолгу об этом говорили и, будучи людьми, попытались установить механизм, который делает это возможным, а порой даже - хотя теперь уже не так часто - высказывали сомнения в желательности этого открытого нами свойства. И употребление этого слова - свойство - чрезвычайно показательно, ибо подчеркивает тот факт, что мы не имеем ни малейшего представления о том, как это делается или как эта способность могла проявиться. Я сказал, что с моей стороны были некоторые колебания относительно того, принять ли путешествие к звездам, и это, как я понимаю, несколько туманное утверждение, и я совсем не уверен, что смогу его прояснить. Я, конечно, принял их разумом и даже чувством, будучи не менее любого другого взволнован тем, что удается осуществить, казалось бы, невозможное. Но принял я их не полностью. Подобно тому, как если бы мне показали какое-нибудь невозможное животное или растение (невозможное в силу каких угодно веских и основательных причин). Видя его, я был бы вынужден признать, что оно в самом деле существует. Но повернувшись и пойдя прочь, я начал бы сомневаться в свидетельстве собственных глаз и сказал бы себе, что в действительности его не видел, вследствие чего мне пришлось бы вернуться и снова на него посмотреть. И когда я отвернулся бы во второй раз, и в третий, и в четвертый, и в пятый, я по-прежнему начинал бы сомневаться и был бы вынужден опять и опять возвращаться, чтобы убедиться снова. Возможно, здесь есть и нечто большее. Сколько ни пытаюсь, я не могу решить, полезная ли это для человека вещь и даже приличествует ли она ему. Врожденная осторожность, быть может, или неприятие всего слишком уж непривычного (отношение, которое нередко встречается у людей одного со мной биологического возраста) преследуют меня постоянно, нашептывая о какой-нибудь катастрофе, могущей произойти в результате этой появившейся способности. Присущий мы консерватизм не допускает мысли, что такая великая вещь может быть предоставлена человечеству даром, без взыскания некой огромной платы. И потому, полагаю, я подсознательно пришел к следующему убеждению: пока я открыто не признаю, что это так, это не может быть так, а пока это действительно не станет так, платеж может быть отсрочен. Все это, разумеется, эгоцентризм чистейшей воды и, более того, явная глупость, и иногда я чувствовал, хотя остальные очень старались не подавать виду, что свалял огромного дурака. Ибо путешествия к звездам происходят уже несколько лет, и к этому времени почти все совершили хотя бы одно короткое путешествие. Я, конечно, нет; мои сомнения и оговорки, безусловно, послужат психологическим барьером, хотя об этом вообще бессмысленно рассуждать, поскольку я не собираюсь пытаться. Мой внук Джейсон и его замечательная Марта - одни из немногих, кто тоже не покидал Землю, и из-за своих предубеждений я этому очень рад. Мне кажется, Джейсон любит земли своих предков так же сильно, как я, и я склонен думать, что эта любовь вообще не позволит ему когда-либо отправиться к звездам, в чем - хоть я могу и ошибаться - я не вижу никакой трагедии. Его брат Джон, однако, покинул нас одним из первых и до сих пор не вернулся. Я очень о нем беспокоюсь. Нелепо, конечно, что я упорствую в своем столь нелогичном отношении к этим путешествиям. Что бы я ни говорил или ни думал, Человек в конце концов совершенно естественным образом порвал свою зависимость от Земли. И в этом-то, возможно, и коренится мое отношение: я ощущаю неловкость при мысли о том, что спустя долгие тысячелетия Человек наконец перестал зависеть от своей родной планеты. Дом полон принесенных со звезд сувениров. Как раз сегодня утром Аманда принесла красивый букет престраннейших цветов, который сейчас стоит у меня на столе, собранный на планете, название которой вылетело у меня из головы, - хотя оно не имеет значения, поскольку это не настоящее ее название, а имя, которое дали ей двое людей, Аманда и ее приятель Джордж Она находится в направлении яркой звезды, название которой я тоже не могу припомнить; планета не собственно этой звезды, конечно, а ее меньшего соседа, свет которого настолько слабее, что мы не увидели бы его, даже имея большой телескоп. По всему дому встречаются странные предметы - ветки с сушеными ягодами, разноцветные камни и камешки, куски экзотического дерева, причудливые остатки материальной культуры, подобранные в местах, где