нец узнать, где он очутился. - Он может стоять? - спросил другой голос. - Похоже, нет, ваша честь. - Ладно, - сказал второй. - В конце-концов - какая разница. Фросту удалось повернуться и привалиться к спинке стула боком. Он увидел приглушенный свет чуть выше уровня глаз и там, под лампой, наполовину освещенное лицо какого-то призрака. - Дэниэл Фрост, - обратилось к нему лицо. - Вы меня видите? - Да, вижу, - выдавил Фрост. - В состоянии ли вы слушать и понимать мои слова? - Не знаю, - пробормотал Фрост. - Кажется, я спал... я не могу встать... - Слишком много болтаете, - сказал первый голос. - Оставьте его, - произнес призрак. - Дайте ему время. Он, похоже, в шоке. Фрост безвольно сидел на стуле, а эти двое чего-то ждали. Он, помнится, шел по улице, от стены отделился человек и заговорил с ним. Что-то ужалило в шею, он хотел поймать, но не дотянулся. Потом он падал, очень долго, но как упал - не помнил. Да, там были два человека, два - не один, и они безмолвно глядели, как он оседает на тротуар. "Ваша честь", - сказали из темноты, то есть - обращались к судье, значит этот агрегат - Присяжные, и тогда выходит, что призрак сидит на судейском месте. Что за бред. Как он мог попасть в суд? - Вам лучше? - осведомился судья. - Кажется, да, - медленно ответил Фрост. - Но я не понимаю. Это что, суд? - Да, - сказал голос из темноты-Именно. - А почему я здесь? - Заткнитесь, - сказал тот же голос, - и вам объяснят. Тот, в темноте, произнес это и захихикал. Смешки разбежались по комнате, как тараканы. - Послушайте, пристав, - сказало лицо, нависшее над судейским местом, - успокойтесь. Это хоть и преступник, но я не вижу повода для насмешек. Тот, в темноте, ничего не ответил. Фрост, опираясь на спинку, попытался встать на ноги. - Не понимаю, что происходит, - он сделал попытку повысить голос. - Я имею право знать. Я требую... Ладонь призрака, вынырнув из темноты, пресекла дальнейшие вопросы. - Вы имеете право, - пошевелило губами лицо. - Если вы будете слушать, то я вам объясню. Две руки подхватили Фроста под мышки, поставили на ноги и не отпускали. Фросту наконец удалось схватиться за спинку стула и опереться на нее. - Со мной все в порядке, - сказал он стоящему сзади. Руки отпустили его, он остался стоять. - Дэниэл Фрост, - начал судья. - Я изложу дело кратко и по существу. Вас доставили в суд и подвергли допросу под наркозом. Вы признаны виновным, приговор вам уже вынесен и приведен в исполнение - в полном соответствии с законом. - Что такое? - вскричал Фрост. - Какой приговор? В чем я обвиняюсь? - В измене, - сообщил судья. - Какая измена? Ваша честь, вы, должно быть, сошли с ума... - Не государственная... Измена человечеству. Фрост до боли в пальцах сжал спинку стула. На него нахлынул ужас, мозг оцепенел. Слова переполняли его, но он крепко сжал губы и молчал. Не время, осознал он каким-то краешком ума, еще оставшимся ясным, не надо говорить наспех, не надо эмоций. Он, возможно, и так уже сказал больше, чем следовало. Слова - это инструмент, ими надо пользоваться умело. - Ваша честь, - наконец решился Фрост. - Я протестую. У вас нет оснований для... - Есть, - прервал его судья. - Поразмыслите и поймете, что основания есть. Следует пресекать деятельность, ставящую под угрозу план продления человеческой жизни. Я вам процитирую... - Нет надобности, - покачал головой Фрост. - Хотя я и не знаю, что вы имеете в виду. Впрочем, никакой измены с моей стороны быть не могло - я работаю именно ради продления жизни. Я - заведующий отделом в Нетленном Центре... - При допросе под наркозом, - перебил его судья, - вы согласились с тем, что использовали свое положение, дабы попустительствовать разного рода издателям - очевидно, желая нанести ущерб этому плану. - Ложь! - вскричал Фрост. - Все не так! Призрак грустно покачал головой. - Увы, именно так. Вы признались в этом. С чего бы вы стали наговаривать на себя? - Суд... - горько произнес Фрост. - Среди ночи. Хватают на улице и насильно привозят сюда. Без официального ареста. Без адвоката. И, полагаю, без права на апелляцию. - Вы абсолютно правы, - кивнул судья. - Без права на апелляцию. В соответствии с законом, результат подобной экспертизы, вкупе с решением суда, является окончательным. Согласитесь, это самый надежный способ достичь правосудия. - Правосудиям?! - Мистер Фрост, - укоризненно взглянул на него судья. - Я проявлял терпение. Учитывая ваше прежнее служебное положение, я был крайне снисходителен к вашим репликам - вряд ли уместным в суде. Могу уверить вас, что разбирательство велось должным образом и в полном соответствии с законом. Вы признаны виновным по обвинению в измене, приговор я вам сейчас зачитаю. Призрачная рука ушла в темноту, извлекла оттуда очки и водрузила их на нос. Потом - все еще продолжая жить отдельно - рука подняла стопку шелестящих бумаг. - Дэниэл Фрост, - начал судья, - решением суда вы признаны виновным по обвинению в измене человечеству. Факт измены составляет сознательный саботаж программы достижения бессмертия - не только для лиц, находящихся в данный момент в дееспособном состоянии, но и для тех, чьи тела находятся на сохранении. По приговору суда, в полном соответствии с законом вы, Дэниэл Фрост, изгоняетесь из общества, вследствие чего вам запрещено... - Нет! - закричал Фрост. - Вы по можете так поступить! Это... - Пристав! - крикнул судья. Цепкие пальцы схватили Фроста за плечо. - Заткнись, ты! И слушай, что тебе говорят. - Вам запрещается общение, - продолжал судья, - и любого рода контакты с людьми, которым, в свою очередь, под угрозой аналогичного наказания, запрещается вступать в какие-либо связи с вами. Вы лишаетесь личного имущества, кроме - в целях соблюдения приличий - той одежды, которая находится на вас. Остальное имущество конфискуется. Вы также лишаетесь всех прав, кроме права на сохранение тела после смерти. Кроме того, чтобы окружающие люди осведомлены о вашем положении изгнанника и могли бы избежать контакта с вами, у вас на щеках и лбу будет вытатуирована буква "О" красного света. Судья отложил бумаги и снял очки. - Хочу добавить еще вот что, - сказал он. - Из милосердия татуировка была нанесена, пока вы находились под действием наркотика. Процедура эта весьма болезненная, а в задачу суда не входило причинить вам дополнительные страдания или унижения. Но должен вас предостеречь. Суд понимает, что применением различных средств татуировка может быть сокрыта или даже сведена. Не советую вам поддаваться подобному соблазну. Наказанием за этот поступок будет лишение вас последнего из оставшихся у вас прав. Он пристально взглянул на Фроста. - Вам понятно? - Да, - пробормотал Фрост, - мне понятно. Судья потянулся за молоточком и стукнул по столу. Звук глухо прозвучал в пустой комнате. - Дело закрыто, - сказал он. - Пристав, вышвырните его на улицу. То есть, я хотел сказать - отпустите. 18 Ночью крест опять рухнул. 19 Восточная часть неба начинала светлеть. Фрост нетвердо стоял на тротуаре, он еще не пришел в себя, наверное, продолжал действовать наркотик. Он ощущал странную смесь отчаяния, ужаса и жалости к самому себе. Что-то тут не так, понял он. Дело не столько в приговоре, сколько в самом времени заседания суда на исходе ночи. И в том еще, что в зале не было никого, кроме судьи и пристава - если они, конечно, таковыми являлись. Дело сфабриковано. Маркус до него добрался. Есть в этой бумаге что-то, раз Маркус идет на все, лишь бы не дать ей всплыть. Но что он теперь мог поделать? И сможет ли когда-нибудь? Кто теперь его выслушает? С кем он может поговорить? "Апелляция невозможна", - заявил призрак. Да, это так. Апелляцию ему не подать. "Я могу оказаться скомпрометирован", - кажется, так сказал он Энн Харрисон. - Энн, - прошептал Фрост. Боже мой, ведь существовала Энн Харрисон. Не оказалась ли она - по своей воле или нет - просто наживкой? И не обмолвился ли он в суде о ней? Не сказал ли он, что документ мог попасть к Энн? Под наркозом он, несомненно, выдал ее. Выдал бы, только вряд ли его допрашивали - тогда бы это был настоящий суд и, конечно, его бы не осудили: он не мог наговорить на себя. Никакого допроса не было. Чуть покачиваясь, он смотрел как светало. Сомнения, вопросы - все перемешалось у него в голове. Вычеркнут из человечества. Никто. Комок протоплазмы, оказавшийся на улице - безо всего, без надежды. С единственным правом - умереть по-человечески. И это явно подстроено Эплтоном. Вот на что тот рассчитывает! На то, что лишенный всех прав, он отринет последнее, которое у него осталось. - Нет, Маркус этого не дождется, - сказал Фрост и себе, и ночи, и всему миру, в том числе - и Маркусу Эплтону. Он неуверенно побрел по улице. До того, как рассветет, ему следует найти укрытие. Укрыться от насмешек, гнева и бессердечной жестокости. Он должен скрыться не из мира, но от мира - он теперь не часть его, он ему враг. Любой может поднять на него руку, защита ему лишь ночь и одиночество. Ни закона, ни права для него более не существует. Его переполнил холодный напор гнева и злости, гнева на то, что произошедшее оказалось возможным. Это было не цивилизованно, но кто утверждает, будто человечество цивилизованное?! Оно может исследовать космос в поисках пригодных для населения планет, может ломать голову над тайнами времени, может бороться со смертью и стремиться к бессмертию, при этом продолжая оставаться сборищем дикарей. Должен отыскаться способ победить варваров, должен найтись способ расквитаться с Эплтоном, и если он его отыщет, то использует - без малейшего колебания. Но не теперь. Сейчас надо лечь на дно. Все будет в порядке, пока он сумеет держать себя в руках, понимал Фрост. Главное - не распускать нюни. Он дошел до перекрестка и остановился, раздумывая, куда сверкнуть. Где-то на соседней улице взвыл электрический мотор - рейсовое такси, видимо. Пойду к реке, решил он. Там проще всего укрыться, может быть, удастся и прикорнуть. А потом - искать еду. Подумав об этом, Фрост вздрогнул. И вот к этому сводится теперь его жизнь?! Прятаться и постоянно искать пропитание. А наступит зима, что тогда? Придется отправиться на юг, пробираясь по ночам сквозь гигантский мегаполис, в который превратились прибрежные города. На востоке светлело, надо торопиться. Но к реке сворачивать не хотелось. Первый же шаг в ту сторону сделает его беглецом, и он боялся сделать этот шаг, потому что бег тогда уже не остановишь. Он стоял, вглядывался в пустынную улицу и мучительно пытался найти другой путь. Не прятаться и искать правосудия? Какого? Правосудие с ним уже разобралось, а кто еще станет его слушать? Зачем? Все написано у него на лице! Он устало свернул к реке. Если уж бежать, то, по крайней мере, быстрей, пока еще не поздно. И тут кто-то обратился к нему: - Мистер Фрост! Он обернулся. Человек, который позвал его, стоял в тени здания. Вот он вышел на тротуар - согбенная, уродливая фигура в большой, сплющенной шапке, пальто - сплошные лохмотья. - Нет, - неуверенно пробормотал Фрост, - нет... - Не волнуйтесь, мистер Фрост. Вам стоит пойти со мной. - Но, - изумленно проговорил Фрост, - вы не можете знать меня. Вы не понимаете... - Знаю, - хмыкнул человек в отрепьях. - Мы знаем, что вы нуждаетесь в помощи, и это все, что теперь важно. Идите за мной и старайтесь не отстать. 20 От керосиновой лампы толку было немного. Она освещала лишь пятачок вокруг себя, и сгорбленные тени людей роднились с полумраком, царящими в помещении. Фрост остановился, ощутив на себе настороженные взгляды. Друзья или враги? Там, на улице (в скольких кварталах отсюда это было?) человек, подошедший к нему, показался другом. "Вы нуждаетесь в помощи, - сказал он, - а остальное пока не важно". Проводник подошел к теням у лампы, Фрост остался стоять на месте. Ноги гудели от ходьбы, он безумно устал, не прошло еще и действие наркотика. Игла это была или дротик - то, что вонзилось ему в шею, - но заправили инструмент неплохо. Он наблюдал, как провожатый, присев на корточки, перешептывался с остальными. Фросту стало интересно, где он находится. Судя по запаху - в районе порта; наверное, погреб или подвал, они спустились вниз на несколько лестничных пролетов. Убежище, сообразил он, именно то, что он искал. - Мистер Фрост, - произнес старческий голос, - почему бы вам не присоединиться к нам и присесть. Подозреваю, что вы устали. Фрост проковылял вперед и сел на пол возле лампы. Глаза его пообвыкли и тени обрели плоть, серые пятна стали оформляться в лица. - Спасибо, - кивнул он, - я в самом деле притомился. - У вас была тяжелая ночь, - посочувствовал старик. Прост опять кивнул. - Лео говорит, что вас отправили в изгнание. - Я могу уйти, только скажите, - смутился Фрост. - Но дайте мне немного отдохнуть. - Зачем вам уходить, - сказал проводник. - Вы теперь один из нас. Мы все изгои. Фрост вскинул голову и посмотрел на говорившего. У того было сероватое лицо, на щеках и подбородке топорщилась двухдневная щетина, но татуировок видно не было. - Он не имел в виду, что каждый из нас заклеймен, - пояснил старик. - Но все равно мы изгои. Мы, понимаете ли, несогласные. А нынче кто себе может это позволить? Мы не верим, вот какое дело. Хотя, можно сказать, что очень даже верим. Только не во все это, конечно. - Я не понимаю, - сказал Фрост. - Сразу видно, что вы не понимаете, где очутились, - хмыкнул старик. - Конечно, нет, - раздраженно бросил Фрост, выведенный из себя насмешливым тоном. - Мне не сообщили. - Вы в логове Святых. Взгляните-на на нас хорошенько! Мы - те самые безумцы, которые вылезают на свет божий по ночам и пишут на стенках всякие гадости. Это мы проповедуем на всех углах против Нетленного Центра. И раздаем листовки. Пока не подоспеет полиция и нас не разгонят. - Послушайте, - устало произнес Фрост. - Мне все равно, кто вы. Я благодарен за то, что меня привели сюда, иначе не знаю, чтобы я делал. Я собирался найти убежище, я знал, что должен спрятаться, но не знал где. И тут подошел этот человек и... - О-хо-хо, - вздохнул старик. - Гонимая невинность, да и только. Откуда вам было знать что делать! Естественно, могли угодить в беду. Хотя вам не стоило беспокоиться, мы за вами приглядывали. - Приглядывали? Зачем? - Слухи. Всякое гуляет по свету, а мы ко всему прислушиваемся. Это, можно сказать, наша обязанность - собирать слухи и сортировать их. - Дайте мне сообразить... - встряхнул головой Фрост. - До вас дошло, что я стал кому-то неугоден? - Да. Вы слишком много знаете. Но что вы такое узнали лишнее - нам установить не удалось. - Значит, вы следите за многими? - Да не так уж чтобы за многими, - сказал старик. - Хотя о Центре мы осведомлены неплохо, у нас там свои... Конечно, подумал Фрост. Почему-то, несмотря на неожиданное участие, этот человек ему не нравился. - Но вы устали, - заметил старец, - да, похоже, что и голодны. Он поднялся и хлопнул в ладоши. Открылась какая-то дверь, и по комнате протянулась полоса света. - Еды! - сказал он показавшейся в двери женщине. - Немного еды для нашего гостя. Дверь закрылась, и старик придвинулся почти вплотную к Фросту. От него пахло немытым телом. Человек положил руки на колени, руки были грязны, ногти - нестрижены, под ними скопилась грязь. - Могу себе представить, - произнес он, - что вы несколько разочарованы. Хотел бы, однако, чтобы это чувство оставило вас. На самом деле, мы люди добросердечные. Протестанты мы или диссиденты, какая разница, но мы хотим делать то, что считаем нужным, наш голос должен быть услышан. - Конечно, - кивнул Фрост. - Но мне кажется, существуют и другие способы оказаться услышанным. Вы добиваетесь этого чуть ли не полвека, а то и дольше... - И не слишком преуспели, вы хотите сказать. - Да, пожалуй, - согласился Фрост. - Да, мы знаем, что не можем победить, - присоединился другой мужчина, - у нас нет средств, чтобы победить. Но совесть говорит, что мы должны стоять на своем. Пока наш слабый голос еще слышат в этой пустыне, мы от своего не отступим. Фрост не ответил. Он ощутил, что погружается в сладкую летаргию и бороться с этим не мог. Старик протянул грязную руку и положил ее на колено Фросту. - Ты читал Библию, сынок? - Да, местами. Большую часть... - А зачем ты ее читал? - Не знаю, - пожал плечами Фрост. - Потому что это человеческий документ. Или рассчитывал найти там душевное спокойствие, но в этом я не уверен. Да и вообще, это хорошая литература. - Но ты читал без веры? - Думаю, что так. - Были времена, когда ее читали с благоговением. Когда-то она являлась светом, надеждой, обещанием. А теперь вы говорите - хорошая литература. Это болтовня о бессмертии тела привела к такому... К чему теперь читать Библию, куда уж - верить ей, если бессмертие в руках государства. Государства! Каково? Бессмертие - это вечная жизнь, но кто может обещать такое, кто из смертных? Как вы можете это обещать? - Вы ошибаетесь, - возразил Фрост, - я ничего подобного не обещал. - Извините, я говорю вообще. Не вы, конечно. Центр. - Да и не сам Нетленный Центр, - заметил Фрост, - скорее, просто человек. Он искал бы бессмертия, даже если бы Центра и в помине не было. Не в человеческой это натуре - желать и делать меньше, чем возможно. Да, он будет терпеть неудачи, но продолжит попытки. - Это все от дьявола, - сказал старик. - Силы тьмы и зла всеми способами хотят уничтожить врожденную человеческую набожность. - Возможно, - согласился Фрост. - Не хочу с вами спорить. Не теперь, может быть, в другой раз. Поймите, я благодарен вам и... - А скажите, кто бы еще протянул вам в такой момент руку помощи? - Никто, - покачал головой Фрост. - Не могу представить, кто бы еще мог это сделать. - А мы сделали, - самодовольно сказал старик. - Мы, бродяги. Мы, простые верующие. - Да, - согласился Фрост. - И я отдаю вам должное... - А не задаете ли вы себе вопрос, почему мы поступили так? - Пока нет, - сказал Фрост, - но задам еще. - Мы поступили так потому, что ценим не смертную плоть человека, но душу его. Вы, верно, заметили, что в старинных хрониках народ исчислялся по количеству душ, а не голов. Это могло показаться вам странным, нелепым, но тогда человек больше думал о Боге, о грядущей жизни и куда меньше был озабочен земными делами. Дверь приоткрылась, и в помещение снова проник свет. Вошла изможденная ветхая старуха и передала старику тарелку и полбуханки хлеба. - Спасибо, Мэри, - кивнул тот, и женщина ушла. - Ешьте. - Он поставил тарелку перед Фростом. - Спасибо. Взяв ложку, Фрост зачерпнул постный, водянистый суп. - А теперь, как я понимаю, - продолжил старик, - всего через несколько лет человеку даже не придется проходить через смерть, чтобы достичь бессмертии. Стоит Нетленному Центру разработать соответствующую технологию, как человек окажется бессмертным. Будет себе вечно молодым, будто смерти и нет вовсе. Раз уж родились, то извольте жить вечно. - В ближайшие годы, - поправил Фрост, - это еще не произойдет. - Но когда произойдет, то все будет именно так? - Видимо, да, - согласился Фрост. - Зачем же людям стареть и умирать, раз уж они могут оставаться вечно молодыми?! - О суета сует! - запричитал старик. - Что за самонадеянность! Какая гордыня! Фрост ему не ответил. Собственно, что тут было отвечать. - Еще одно, сынок, - собеседник потянул его за рукав. - Ты веришь в Бога? Фрост отложил ложку. - Вы действительно хотите, чтобы я ответил? - Да, - кивнул тот, - и честно. - Не знаю, - помедлил Фрост. - Конечно, я не верю в того Бога, о котором думаете вы - в благообразного джентльмена с белой бородой. Но в высшее существо да, в такого Бога я, пожалуй, поверил бы. Должна быть какая-то сила, властвующая над миром. Мир слишком хорошо организован, чтобы было иначе. Когда думаешь о его устройстве - от атома до галактик - кажется невероятным, чтобы отсутствовала высшая сила особого рода, благожелательная сила, которая поддерживает этот порядок. - Порядок! - взорвался старик. - Вот что у вас на уме - порядок! Не святость, не благочестие... - Простите, - поморщился Фрост, - вы хотели честного ответа. Я дал вам честный ответ. Поверьте на слово, я многим бы пожертвовал, чтобы иметь вашу веру - слепую, абсолютную, без тени сомнений. Но, пожалуй, я бы и тогда еще сомневался, что довольно одной только веры. - Вера - все, что есть у человека, - спокойно произнес старец. - Вы берете веру, - возразил Фрост, - и превращаете ее в добродетель. Добродетель незнания. - Когда есть знание, - уверенно заявил старик, - тогда вера не нужна. А мы нуждаемся именно в вере. Вдруг раздался крик "Полиция!", и послышались чьи-то торопливые шаги. Кто-то схватил со стены лампу, задул ее, и комната погрузилась во тьму. Вскочил на ноги и Фрост. Он было двинулся за всеми, но, столкнувшись с кем-то впотьмах, отступил и внезапно почувствовал, как пол, слабо треснув, стал уходить из-под ног: давно прогнившие доски проломились, Он инстинктивно выбросил руку в поисках опоры и сумел ухватиться за край доски, но та не выдержала веса тела, и он полетел вниз. Фрост с плеском упал в какую-то смердящую лужу, вонючие брызги окатили лицо. Он поднялся и сел на корточки; что тут где - не разобрать, грязь и темнота будто перемешались между собой. Фрост взглянул вверх: дыры он не увидел, наверху слышался шум и затихающие голоса. Наступила тишина, но вскоре пришел черед другим голосам - резким и злым. Хрустели доски - похоже, высаживали дверь, и та поддалась, над его головой загромыхали тяжелые шаги, острые лучи света затанцевали по стенам ямы. Испугавшись, что кто-нибудь направит фонарь вниз и обнаружит его, Фрост осторожно двинулся вперед по щиколотку в зловонной воде. Наверху кто-то шумно расхаживал, уходил в какие-то дальние помещения, возвращался. Доносились обрывки фраз. - Опять улизнули, - произнес один голос. - Предупредил кто-то, не иначе. - Ну и грязища, - сказал другой. - Впрочем, чего тут ожидать. И еще один голос - узнав его Фрост напрягся и еще дальше отступил в темноту. - Парни, - сказал Маркус Эплтон, - они опять натянули нам нос. Ну ничего, они дождутся. Ему отвечали, но слов было не разобрать. - Никуда эти сучьи дети не денутся, - пообещал Эплтон. - Даже если это будет последним, что я успею сделать в своей жизни. Голоса и шаги стали удаляться и вскоре стихли. Тишину нарушали только капли воды, падающие в лужу. Какой-то туннель, подумал он. Или затопленный фундамент. Надо выбираться, но в потемках это не так-то просто. Выбора нет - надо попасть обратно наверх. Он поднял руки и нащупал балку. Встал на цыпочки и сумел дотянуться до пола. Ощупью исследовав доски, он обнаружил край дыры. Теперь надо подпрыгнуть, ухватиться за что-нибудь и, надеясь, что доски выдержат, подтянуться. В комнате, подумал Фрост, я хоть на время окажусь в безопасности. Эплтон и его люди не вернутся, Святые не вернутся тоже, так что я, наконец, буду предоставлен сам себе. Фрост постоял, собираясь с духом, и тут услышал писк и какую-то беготню - сквозь темноту к нему скользили невидимые тела, злобный и пронзительный писк озверевших от голода животных нарастал. Кожа покрылась мурашками, волосы, казалось, встали дыбом. Крысы! Его окружали крысы! Страх придал силы, он прыгнул, уцепился, рывком подтянулся и очутился на полу. Писк собравшихся внизу крыс перешел в общий вой. Фрост лежал на полу, пока не унялась дрожь, затем поднялся на четвереньки, осторожно отполз в угол комнаты и замер там, оцепенев от ужаса. 21 Годфри Картрайт откинулся в мягком кресле и сцепил пальцы на затылке. Такую позу он принимал всякий раз, когда предстояло обсуждать серьезное дело, а ему хотелось казаться небрежным и не слишком заинтересованным. - Странное дельце получается, - произнес он. - Ни один издатель в жизни не предлагал таких денег. Даже это надутое ничтожество Фрост не отказался бы от них, будь он уверен, что проскочит. Но Фрост канул, и Гиббонса тоже никто не сыщет. Похоже, не обошлось без Эплтона или кого-то вроде него. Немногие в Нетленном Центре знают, что цензура все еще существует. Но если разнюхал Эплтон, то дело дрянь - с ним шутки в сторону. - То есть, вы хотите сказать, что не будете издавать мою книгу? - уныло осведомился Гарри Гастингс. - Господь с вами, - Картрайт взглянул на него с изумлением. - Да мы никогда и не говорили, что будем. Гастингс сгорбился в кресле. Тут он ничего не мог поделать. У него была круглая, лысая голова, смахивающая на биллиардный шар. Он носил очки с толстыми стеклами, глаза его косили. Биллиардный шар все время старался вылезти вперед, будто желал скатиться с плеч, и это, вкупе с косоглазием, придавало ему вид человека под хмельком, который лезет из кожи вон, стараясь выглядеть трезвым. - Но вы сказали... - Я сказал, - Картрайт придал голосу твердости, - что, на мой взгляд, ваша книга разошлась бы. Я сказал, что если ее издать, мы загребли бы кучу денег. Но я говорил, что сначала должен быть уверен, что мы протащим ее в печать. Я вовсе не хочу, чтобы Фрост пронюхал о ней в последний момент, когда мы уже угрохаем кучу денег. Вот когда книга уйдет в магазины - тогда уж Фросту ничего не сделать: поднимается скандал, а шум - единственное, чего Нетленный Центр не переносит. - Но вы сказали... - затянул свое Гастингс. - Конечно, я говорил, - кивнул Картрайт, - но мы не заключили договора. Я сказал, что он не может быть заключен, пока мы не поладим с Фростом. Иначе нет смысла. У Фроста полно сыщиков и весьма въедливых. А Джо Гиббонс среди них лучший - тем более, что специализируется именно на нас. В нас он просто вцепился, снюхался, видимо, с кем-то из наших. Знал бы с кем - давно бы уволил. Но никуда не денешься, мы не могли и шагу ступить, чтобы об этом не знал Гиббонс. Все, что я мог сделать, - попробовать пойти на сделку. Да, я говорил вам, что ваша книга из тех немногих, ради которых я пытался что-то сделать лично. - Но труд, - с болью произнес Гастингс, - труд, который я вложил в нее. Двадцать лет. Вы понимаете, что такое двадцать лет исследований?! А написать ее?! Я вложил в нее всю свою жизнь, понимаете? - Похоже, - мягко улыбнулся Картрайт, - вы сами верите во весь тот вздор, который понаписали. - Конечно! - вспыхнул Гастингс. - Разве не ясно, что это правда? Я изучил массу документов и знаю, что это так. Любой разберется в косвенных свидетельствах. План Нетленного Центра - величайшая мистификация в истории человечества. Идея-то была совершенно иная. Надо было любым способом остановить войны. Ведь если вы заставите людей поверить, что их тела могут быть сохранены и оживлены потом - кто пойдет на войну? Какое правительство, какой народ дадут себя вовлечь в нее, ради чего? Какой шанс на бессмертие у того, кого взрывом разнесет в клочья?! Какие спасатели потащатся на поле боя?! - Может быть, цель оправдывает средства. Наверное, мы не вправе осуждать обман. Мы уже сто лет не знаем, что такое война, и не поймем, как это ужасно. - Да, но все уже позади. Настало время сказать людям правду... Гастингс замолк и взглянул на Картрайта, по-прежнему развалившегося в кресле и сцепившего пальцы на затылке. - Вы не верите? Издатель снял руки с головы, нагнулся вперед и облокотился о стол. - Гарри, - сказал он серьезно, - какая разница, верю я или нет? Не мое это дело, верить в то, что я издаю. Мое дело - чтобы книга разошлась, я должен быть в этом уверен. Большего от меня требовать вы не можете. - Но вы говорите, что не хотите ее публиковать. - Не совсем так, - покачал головой Картрайт. - Не могу опубликовать. Нетленный Центр мне не простит. - Они не могут вас остановить. - По закону - не могут. Но они начнут давить, и не только на меня - на служащих, на акционеров. А это - не шутки, должен вам сказать. Когда бы мне удалось книгу напечатать и отправить в продажу - я был бы чист. Тогда - это грех Фроста. Он был обязан предотвратить, но не предотвратил. Ответственность бы не лежала на моих плечах, в чем бы меня упрекнули так в том, что я не разбираюсь в литературе. Это бы я перенес. Но при таком раскладе... Он сделал безнадежный жест. - Я мог бы поискать других издателей, - предположил Гастингс. - Конечно, - согласился Картрайт. - Вижу, вы считаете, что никто из них на книгу даже не взглянет. - Конечно. Новости уже разошлись, и все знают, что я собирался подкупить Фроста, но у меня ничего не вышло, а Фрост исчез. Каждый издатель в городе об этом наслышан. Шепотки, знаете, бегают... - Значит, мне никогда ее не опубликовать? - Боюсь, что так. Идите себе домой и живите спокойно, гордясь, что раскопали нечто такое, к чему никто и прикоснуться не может, что вы - единственный человек, который знает тайну. Можете быть довольны, что проницательны настолько, что обнаружили заговор, о существовании которого никто и не подозревал. Гастингс еще сильней вытянул шею. - В ваших словах насмешка, - насупился он. - Не уверен, что мне это по душе. Скажите, как вы действительно думаете? Какова ваша версия? - Версия? - Да. Что вы думаете о Нетленном Центре? - Ну, - пожал плечами Картрайт, - что дурного в том, чтобы думать именно так, как они нам предлагают. - Ничего. Удобная точка зрения, но - ложь. - Большинство считает, что правда. Ходят, конечно, сплетни и всякие разговорчики, но это больше для развлечения. Какие теперь развлечения?! Вот люди и хватаются за все подряд. Вы только представьте, как люди проводили время двести лет назад - ночная жизнь, опера, театры, музыка, а еще спорт - футбол, бейсбол. И где все теперь? Что осталось? Платить за то, чтобы смотреть пьесу? Зачем? Можно сидеть дома и глазеть в телевизор. Платить, чтобы взглянуть, как гоняют мячик? Еще чего! Лучше на те же деньги прикупить акций Нетленного Центра. Платить безумную сумму, чтобы как-то по-особенному поесть? Сейчас идешь есть - и то не очень-то часто - и ешь, и никаких там фу-фу. Вот потому так хорошо расходятся книги. Книгу прочел, и ее может читать кто-то другой, а то еще и сам перечитаешь. А спектакль или игра только на один раз. Потому все и сделались читателями и телезрителями. Куча удовольствий и почти что задаром. Дешевые развлечения, а как помогают убить время. Мы только и делаем, что убиваем время. Хватаемся за что угодно, лишь бы дотянуть, наконец, до холодильника. Отсюда слухи и сплетни. Люди научились высасывать удовольствие из чего угодно и до последней капельки. - Вам бы самому книги писать, - посоветовал Гастингс. - А то, - согласился Картрайт не без удовольствия. - Я бы мог. Ткнуть бы их всех мордой в грязь. Они бы слопали, да еще бы и спасибо сказали, а уж разговоров бы на месяцы хватило. - Значит, вы думаете, что моя книга... - В нее многие поверили бы, - ободрил его Картрайт. - Все насквозь документировано и все такое. Впечатляющий вздор. Уж и не знаю, как вы этого добились. - Вы мне все еще не верите, - пригорюнился автор. - Думаете, что все это я сфабриковал. - Ну уж нет, - открестился Картрайт. - Этого я не говорил. - Он грустно взглянул в окно. - Плохо, - вздохнул он. - Миллиард уплывает. Не шучу, дружище. Вы бы сделали миллиард. 22 Спрятавшись за грудой ящиков, сваленных в переулке, Фрост поджидал, когда из задней двери захудалого ресторанчика выйдет человек, чтобы выкинуть отбросы в мусорные баки, стоящие вдоль стены. Тот наконец появился, в руках у него была корзина и сверток. Сверток он положил на тротуар, снял с бака крышку и опорожнил корзину. Затем поднял сверток и приладил к ручке бака. Минуту он постоял, глядя по сторонам, - его белая куртка тускло светилась в слабом свете, - потом взял корзину и вернулся в ресторан. Фрост вскочил, торопливо подбежал к баку и схватил сверток. Сунув его под мышку, он дошел до угла, переждал, пока мимо пройдут какие-то люди, и, перебежав через дорогу, нырнул в следующий переулок. Изрядно пропетляв по узким улочкам, он оказался позади небольшого полуразвалившегося строения - наверное, его хотели снести и уже начали работу, да раздумали. Здание было осевшее, неуютное, впрочем, оно не слишком отличалось от соседних домов. Каменная лестница с проржавевшими изогнутыми перилами вела в подвал. Шмыгнув в дом, Фрост скатился по лестнице. Дальше была дверь, висящая на одной ржавой петле. Толкнув ее, Фрост попал в подвал и прикрыл дверь. Он был дома. Это место он нашел дней десять назад, после того, как перепробовал несколько других укрытий, те были гораздо хуже. Здесь же - прохладно и сухо, и не слишком донимали крысы. Место казалось надежно забытым и потому безопасным. Никто сюда даже близко не подходил. - Привет, - сказал вдруг кто-то из темноты. От неожиданности Фрост споткнулся, упал и выронил сверток. - Не пугайтесь, - произнес голос. - Я знаю, кто вы. Не бойтесь, я ничего дурного вам не сделаю. Фрост остался сидеть на полу. Надежда и страх смешались в его мозгу. Его опять разыскали Святые? Или этот человек из Нетленного Центра? Или от Эплтона? - Как вы меня нашли? - с усилием выдавил он. - Я вас искал. Расспрашивал всех. Вас видели в этом переулке. Вы ведь Фрост, да? - Да, я Фрост... Человек вышел из темноты. Скудный свет из подвального окна позволил увидеть его силуэт, но лица было не разобрать. - Рад, что отыскал вас, Фрост, - повторил он. - Меня зовут Фрэнклин Чэпмэн. - Чэпмэн... погодите! Вы тот, который... - Да. Мне рассказала о вас Энн Харрисон. Фрост почувствовал, что сейчас расхохочется. Он попытался сдержаться, но ничего не вышло. Он безвольно сидел на полу и горько хохотал. - Боже мой, - прошептал он, задыхаясь, - вы - тот самый человек, которому я обещал помочь. - Да, - кивнул Чэпмэн. - Иногда события принимают довольно странный оборот. Фрост несколько успокоился, но все еще сидел без сил на прежнем месте. - Я рад, что вы пришли, - сказал он наконец, - хотя и не понимаю, зачем вам это понадобилось. - Меня послала Энн. Она спросила, не смогу ли я отыскать вас. Она разузнала, что с вами случилось. - Разузнала? Почему? А газеты? Стоило только проглядеть отчеты суда. - Конечно. Так она и поступила. В газетах - ничего, ни единой строчки. Зато город полон слухов. - Каких? - Какой-то скандал в Центре. Вы исчезли; а Центр старается это замять. - Все рассчитано, - кивнул Фрост. - Газеты предупреждены, а слухи распущены с тем, чтобы всем казалось, будто я дал деру. Как по-вашему, Центр знает, где я? - Понятия не имею, - ответил Чэпмэн. - Хотя я много чего наслышался, пока вас искал. И я не единственный, кто задавал вопросы. - У них не выйдет так, как им хочется. Они ждут, что я стану выпрашивать у них смерти. - Большинство поступило бы только так. - А я - нет. У меня было время обдумать. Буду жить здесь, дойду до ручки - тогда может быть. Но не теперь. Он помолчал, заговорил снова. - Извините, Чэпмэн. Я сказал, не подумав. Мне не следовало заводить этот разговор. - Мне все равно, - поморщился тот. - Это меня уже не волнует. Знаете, в конце-концов, чем я хуже своих предков. Я привык, что ли, да и стараюсь не слишком уж думать об этом. - Вы долго искали меня. Но ваша работа? - Меня уволили. Я знал, что так будет. - Сожалею... - О, все обошлось. У меня контракт на телевидении, а издательство платит кому-то, чтобы он написал за меня книгу. Они хотели, чтобы я сам, но я сказал, что не справлюсь. - Грязные свиньи, - сплюнул Фрост. - Все, лишь бы заморочить головы простакам. - Конечно, - согласился Чэпмэн. - Но мне-то что?! У меня все в порядке. Надо было семью поднимать, жене денег отложить. Что я еще могу для нее сделать. Я их заставил платить. Сначала отказывался, но они не отставали, и я назвал сумму, на которую, мне казалось, они в жизни не пойдут. Пошли. Что же, я доволен. Старуха во второй жизни теперь не пропадет. Фрост поднялся с пола и нащупал сверток. - Каждою ночь мне оставляет это один из ресторана. Понятия не имею, кто он такой. - Я говорил с ним, - сказал Чэпмэн. - Старенький такой, сухощавый. Он сказал, что видел, как вы каждую ночь роетесь в отбросах. Говорит, что никто не должен добывать себе пропитание так. - Давайте сядем, - предложил Фрост. - Тут есть тахта, кто-то ее бросил. Я на ней сплю. Скрипит ужасно, и пружины выпирают, но все лучше, чем на полу. - Очень плохо? - участливо осведомился Чэпмэн. - Да как сказать... Сначала Святые прихватили меня на улице после суда и, кажется, спасли мне жизнь. Поговорил с каким-то старым идиотом, который выяснял, читал ли я Библию и верю ли в Бога. Потом заявился Эплтон со своей шайкой, устроил облаву. Они, думаю, хотели поймать кого-то из главарей Святых. Тот, вроде, был один из них. Я побежал, провалился сквозь гнилые доски, когда полиция ушла - выбрался. Пару дней просидел там - даже нос боялся высунуть. Но голод - не тетка, пришлось выйти. Вы представьте, что значит добывать еду в городе, когда даже нельзя встать с протянутой рукой, а украсть - духа не хватает. - Никогда об этом не думал, - покачал головой Чэпмэн. - Но могу себе представить. - Вот и остается потрошить мусорники. Тоже, знаете, не просто решиться. Но, когда голоден, смиряешься и с этим. А через день-другой делаешься настоящим знатоком отбросов. Места для ночлега тоже найти не просто, главное - приходится их часто менять. Тебя замечают, интересуются... Здесь я остался дольше, чем следовало бы - лучшее место из всех. Поэтому вы меня и нашли. Если бы я вел себя правильно, ничего бы у вас не вышло. - Фрост помолчал. - Борода растет. Бритвы нет, понимаете? Скоро зарастут щеки, а волосы покроют лоб. Татуировок не станет видно, тогда, наверное, осмелюсь выходить и днем. Говорить все равно ни с кем не стану, но не надо будет так скрываться. Может, на меня станут глазеть, а может быть, и не будут, в этом районе и без меня странных личностей хватает. Никогда с ними дела не имел, побаиваюсь. Тут надо искать свой путь, каждый выживает по-своему. Он замолчал и взглянул на смутно белеющее в темноте лицо Чэпмэна. - Простите, - вздохнул Фрост. - Я разболтался. Давно ни с кем не говорил. - Продолжайте, - попросил Чэпмэн. - А я буду сидеть и слушать. Энн захочет узнать, как вы. - Нет, - покачал головой Фрост. - Не надо ее вовлекать. Пусть лучше держится в стороне. Что она может? Дело кончится тем, что Энн расстроится, вот и все. Пусть поскорей забудет обо мне. - Нет, - вздохнул Чэпмэн. - Да и я не забуду. Вы были единственный, кто захотел для меня что-то сделать. - Но ничего не сделал. Да, по-правде ничего и не мог. Это был блеф. Я и тогда уже понимал. - Послушайте, - повысил голос Чэпмэн, - какая разница? Мне все равно - могли, не могли. Хотели - вот что главное. - Ладно. Но, ради бога, держитесь от меня подальше. Не путайтесь со мной, мне совершенно не улыбается стать причиной ваших бед, а если вы будете со мной общаться - их не миновать. Никто для меня ничего сделать не может. Поняли? Если уж совсем припрет, то выход у меня, в конце концов, есть. - Я не хочу, чтобы вы совсем легли на дно, - настаивал Чэпмэн. - Давайте уговоримся. Искать вас я не буду, но если вам понадобится помощь, договоримся, где вы меня найдете. - За этим я не обращусь, - твердо сказал Фрост. - Но, если вам так лучше, то... - Вы останетесь тут? - Вряд ли, но что мне стоит сюда прийти. - В трех кварталах от этого места библиотека, знаете? И скамейка у входа. Фрост кивнул. - Я буду ждать вас там дважды в неделю. По средам и пятницам, например. С девяти до десяти вечера. - Нет, так часто слишком обременительно для вас. Сколько все это продлится? Полгода, год? Два года? - Хорошо, полгода. Если за полгода вы не появитесь, я буду знать, что вы уже не придете. - Ну что за глупости, - поморщился Фрост. - Не собираюсь я с вами встречаться. И пытаться не буду, к чему вас вовлекать. Даже полгода - чересчур много. Месяц - еще куда ни шло. Вообще, я собираюсь податься на юг. Не хочу, чтобы меня тут сцапали. - Энн передала вам посылку, - сказал Чэпмэн, меняя тему разговора и давая тем самым понять, что его предложение остается в силе. - Там, за ящиком. Иголка, нитки, спички, ножницы, нож. Вам пригодится. Наверное, еще какая-нибудь еда. - Скажите Энн, что я ей благодарен, - кивнул Фрост. - Но только пусть она не предпринимает ничего подобного впредь. Ничего больше не делайте для меня, и не пытайтесь. - Я передам, - серьезно ответил Чэпмэн. - И обязательно - благодарность. Но как вы согласились пойти меня разыскивать? - А меня никто не уговаривал, - поморщился Чэпмэн. - Что я, дитя неразумное?! Но ответьте на один вопрос - что с вами произошло? Как это было? Вы говорили Энн, что вам, возможно, грозят неприятности. Но как вас могли осудить? - Кому-то понадобилось... - А больше вы ничего не скажете? - Нет, не скажу. А то вы с Энн броситесь разбираться. Поймите, разобраться невозможно. - Так что же, вы всем довольны и пальцем не пошевелите, чтобы... - Не совсем так. Я собираюсь свести счеты с Эплтоном. - Так значит - Эплтон? - А то кто же? Нет, вам, в самом деле, следует уйти отсюда - вот, я уже разговорился... Если останетесь, я вам выболтаю такое, чего вам лучше не знать. - О'кей, - согласился Чэпмэн. - Раз вы так хотите, я ухожу. Жаль, мне не удалось убедить вас... - Он было повернулся, чтобы уйти, но остановился. - У меня есть револьвер. Если вы... - Нет, - покачал головой Фрост. - Обойдусь. На тот свет я не спешу. Да и вам советую от него избавиться - к чему рисковать? Не дай бог, опять потащат в суд - за хранение. - Мне это до лампочки, - хмыкнул Чэпмэн. - Что я теряю? Еще меньше, чем вы. Он уже открывал дверь. - Чэпмэн, - мягко произнес Фрост. - Да? - Спасибо, что пришли. Извините, я немного не в себе. - Я понимаю, - вздохнул Чэпмэн. Он вышел и закрыл за собой дверь. Фрост слышал, как Чэпмэн поднялся по лестнице, как вышел в переулок. Наконец его шаги стихли. 23 Будет ли и через тысячу лет сирень пахнуть точно так же? - размышляла Мона Кэмпбел. Перехватит ли дух у человека при виде луга, покрытого бледно-желтым ковром нарциссов? И останется ли вообще тогда место для сирени и нарциссов? Она тихо раскачивалась в старом кресле-качалке, которое нашла на чердаке, снесла вниз, очистила от пыли и паутины - чтобы раскачиваться и глядеть в окно на чудо летних зеленых сумерек. Скоро затеплятся светлячки, зарыдает козодой, от реки поднимется туман. Она сидела, раскачивалась, и мягкое благословение летнего вечера нисходило на нее, и не было ничего важнее, чем просто сидеть, раскачиваться, глядеть в окно и видеть, как зеленые цвета темнеют, становятся сизыми, как чернеют тени и наступающая прохлада ночи стирает из памяти все, кроме ощущения дневной жары. Вот и пришел час, - нашептывало ей сознание, изо всех сил старающееся напомнить о себе - и надо прийти, наконец, к решению. Но шепоток затих в сгущающейся темноте, думать не хотелось, хотелось просто сидеть, растворяясь в тишине. Фантазии, подумала Мона, все это только фантазии. Потому что в такой час, в сумерках, дышащих обновленной влажной землей, мысли могут быть лишь плодом воображения. Потому что все - и светляки, и сумерки, и запахи - все говорит о цикличности, о жизни и смерти, об этих составных частях космического начала и конца. Это надо запомнить надолго, сохранить в себе на те века, которые открылись перед человечеством - не перед всем родом, но перед каждым его представителем. Но она знала, что все забудет, ведь о таком думаешь не в молодости. Эти мысли - удел пожилых, безвкусно одетых людей, похожих на нее, слишком долго занимавшихся странными вещами. Зачем, например, ей - женщине - математика? Ей хватило бы и арифметики, чтобы вести семейный бюджет. А на что еще дается женщине жизнь?! И почему она, Мона Кэмпбел, должна в одиночку искать ответ, дать который способен только Бог - если он существует? Если бы только знать, каким станет мир через тысячу лет - не в бытовых проявлениях, это неважно, это внешнее, но как изменится сам человек? Что будет с миром, когда все человечество станет вечно молодым? Придет ли мудрость, когда не станет ни морщинистых лиц, ни седых волос? Не уничтожат ли ее неувядающая плоть и неутомимая мускулатура? А доброта, терпение, раздумья - они оставят человека? Сможет ли тогда человек сидеть в кресле-качалке, глядеть как опускается вечер и находить удовлетворение в приходе темноты? Не окажется ли обманом вечная молодость? Не постигнет ли человечество вечная пустота, раздражение от бесконечности дней, разочарование в вечности? Что останется в человеке после десятитысячного бракосочетания, после миллиардного тыквенного пирога, после стотысячной весны с ее сиренью и нарциссами? Что нужно человеку больше, чем жизнь? Обойдется ли он меньшим, чем смерть? Она не могла ответить на эти вопросы, а ответить была должна - хотя бы себе, если уж не остальным. Мона медленно раскачивалась, и мягкое чудо вечера постепенно вытесняло все мысли. Внизу, в долине, зажатой между гор, затарахтел первый козодой. 24 Теперь, когда борода стала густой и закрывала татуировки, Фрост отваживался выходить на улицу еще до темноты. Как только толпы на улицах рассеивались, он, нахлобучив на голову старую, заношенную шляпу, выходил на промысел. С наступлением сумерек город принадлежал ему. Лишь немногие попадались на пути, но и те куда-то очень спешили - будто существовал закон, обязывающий приличных людей сидеть в это время по домам. И они неслись сломя голову в свои клетушки в гигантских жилых башнях, возвышающихся над городом, словно монументы, воздвигнутые доисторическими тиранами. Фрост, наблюдая за прохожими из-под полей надвинутой на глаза шляпы, прекрасно их понимал - не так давно он и сам был таким же. В жизни есть два дела - торопиться заработать все, что только можешь, и торопиться домой, чтобы, не дай бог, не потратить лишнего по дороге. Впрочем, если бы они и хотели удариться в мотовство, ничего бы у них не вышло; все былое кануло в Лету. Где теперь таинственная ночная жизнь города, какой она была полтора столетия назад? Все задавлены желанием жить вечно. Конечно, такое положение дел вполне устраивало Нетленный Центр (если только он сам не приложил к этому руку), ведь чем меньше тратят, тем больше денег попадет в его сейфы. Итак, с окончанием дневных дел человеческое стадо разбегалось по домам и там старательно развлекалось. Например, читало газеты, полосы которых были заняты лишь очередными сенсациями и перемыванием чьих-нибудь косточек. Или книги - потому что книги были дешевы, и не только по цене, но и по содержанию. Или, как зачарованные, люди просиживали вечера перед телевизором. Или разглядывали марки, стоимость которых страшным образом возрастала с каждым годом. Ну, если не марки, то шахматные фигуры или что-нибудь еще. Были и такие, кто прибегал к наркотикам, что продавались в любой аптеке и давали человеку пару часов жизни без повседневной монотонности. Потому что ничего нового уже давно не происходило. Когда-то в начале двадцатого века всех взволновал телефон, патефон. Потом появились самолеты и радио, потом телевидение. А теперь ничего нового не изобретали. Прогресс касался лишь областей, связанных с Нетленным Центром. Теперь человек был бедней, чем его прародители. Цивилизация оказалась в застое, и уклад человеческой жизни стал чем-то напоминать средневековый. Тогда, чтобы прокормить себя, крестьяне весь день гнули спины на полях, а на ночь, боясь темноты, забивались в лачуги с крепкими дверями. Вот так и сегодня - торопиться днем и закрываться на ночь. Ночь переждать и снова включаться в гонку. Но Фросту теперь некуда было спешить. Скрываться - да, но не спешить. Куда ему торопиться, ни одна из его забот этого не требовала. Каждый вечер он забирал свой пакет у бака, выискивал в урнах газеты, подбирал прочую ерунду, которая могла пригодиться. Читал и спал при дневном свете, а с наступлением темноты вновь отправлялся за добычей. Фрост был не одинок в своих скитаниях по темным и пустым улицам. Иногда он позволял себе перекинуться с кем-нибудь словом, но, не желая ни на кого навлечь неприятности, долгих разговоров не затевал. Впрочем, на пустыре в районе порта он однажды посидел возле костра с двумя бродягами, поговорил с ними. Но, когда пришел туда назавтра, их там уже не нашел. Никаких отношений с себе подобными он не завязывал, да никто из них и не пытался сблизиться с ним. Все они были одиночки, Фросту просто хотелось узнать - кто они, кем могли бы стать и зачем бродят по ночам. Но он знал, что спрашивать не должен, да ничего они ему и не скажут. И сам он не станет рассказывать о себе. А что рассказывать-то? Кто он теперь? Уж никак не Дэниэл Фрост, не личность - ноль. Чем он лучше любого из тех миллионов, спящих на улицах Индии, тех, облаченных в отрепья, а то и вовсе нагими? Чем он отличается от них, живущих впроголодь?! Какое-то время Фрост ждал, что Святые снова разыщут его, но этого не произошло. Хотя он регулярно встречал следы их деятельности - лозунги, торопливо начертанные на стенах. НЕ ПОПАДИСЬ НА КРЮЧОК, ПРИЯТЕЛЬ! ЗАЧЕМ НАМ ЛЖЕБЕССМЕРТИЕ? А КАК НАСЧЕТ ПРА-ПРАДЕДУШКИ?! НАШИ ПРЕДКИ ДУРАКАМИ НЕ БЫЛИ, А ВОТ МЫ - ПРОСТОФИЛИ!!! И вновь и вновь повторялся тот самый: ЗАЧЕМ ИХ ЗВАТЬ ОБРАТНО С НЕБЕС? Профессиональный рекламщик, Фрост иной раз восхищался их работой. Все это выглядело куда свежее, чем тот замшелый вздор, который сочинял он со своими сотрудниками. Впрочем, их продукция тоже мелькала повсюду, светящиеся буквы украшали многие здания. Часть лозунгов, надо признать, была позаимствована у рекламщиков ХIХ века: НЕ РАСТОЧАЙТЕ - НЕ БУДЕТЕ НУЖДАТЬСЯ! СБЕРЕЖЕННЫЙ ПЕННИ - ЗАРАБОТАННЫЙ ПЕННИ! Но и вновь сочиненные утверждали с той же серьезностью: НЕ СОМНЕВАЕТЕСЬ, ЭТО ТО, ЧТО ВАМ НУЖНО! ТЕПЕРЬ ВЫ СМОЖЕТЕ ВЗЯТЬ С СОБОЮ ВСЕ! ВЫ ВЕРНЫ ЦЕНТРУ - ЦЕНТР ВЕРЕН ВАМ! Увы, все это представлялось теперь весьма банальным - для него, стороннего наблюдателя. Итак, он рыскал по улицам один, без особенной цели. Уже не убегал. Не нервничал, как хищник в клетке, но странствовал и ощущал; что стал - пусть и не по своей воле - жить так, как и подобает. Впервые он разглядел сквозь городское зарево звезды, восхитился их чудом и задумался о том, как они далеки, прислушался к говору реки, плавно катившей свои волны - теперь у него было время смотреть по сторонам. Но так бывало не всегда. Иной раз накатывал приступ гнева, а остыв, он принимался строить многоходовые, фантастические и на удивление нелепые планы мести - именно мести, а не возвращения в круг нормальных граждан. Так он и жил. Спал, бродил по улицам и питался тем, что оставлял для него человек из ресторана - полбуханки черствого хлеба, залежалый кусок пирога, что-нибудь еще. Теперь он ожидал его в переулке вовсе не заботясь о том, чтобы остаться незамеченным. Человек выходил со свертком, он приветствовал его взмахом руки, человек отвечал тем же. Они не разговаривали, не пытались сблизиться, был только этот дружеский жест, но Фросту казалось, что человек этот - его старинный приятель. Однажды Фрост решился на паломничество туда, где жил до суда, но, не дойдя квартала, повернул обратно. Он понял, что возвращаться незачем, там ничего уже не осталось. Его имя в подъезде, конечно, заменено другим, другая, но абсолютно такая же машина припаркована на стоянке - в ряду таких же, уткнувшихся носами в кирпичную стенку соседнего дома. А его машина давно увезена по акту о конфискации. Сам дом? Что ему до дома? Сейчас ему куда милее подвал, в котором он обитает. Вернувшись в подвал, он принялся заново обдумывать свое положение. Что же делать? Но в голову не приходило ничего нового. Впереди брезжил только один путь - в холодильник, где, верно, будет не так уж плохо. Но ему это не подходило. Потому что если он отправится туда сейчас, то выйдет оттуда нищим, и вторая жизнь у него будет не лучше, чем у пеона из Южной Америки. Не лучше, чем у нищего индуса. Но если он останется жить, то, как знать, может, удастся составить себе состояние - хоть какое, лишь бы не начинать вторую жизнь с нуля. Скорее всего, ему не светит сделаться миллионером. Но хоть бы не стоять в очереди за благотворительной похлебкой и не дрожать без крова над головой. В том мире, где придется родиться заново, лучше быть мертвым, чем нищим. Он содрогнулся, подумав о том, как это страшно оказаться бедным в блестящем богатом обществе; там, где люди проснувшись обнаружат, что их сбережения увеличились многократно. И богатство их будет прочным, потому что, когда держатели акций Нетленного Центра вернутся к жизни, вся Земля станет собственностью Центра. Тогда те, у кого были акции, разбогатеют, у других же не останется ни малейшего шанса выбраться из нищеты. Хотя бы поэтому он не отправится туда, в склепы, по своей воле. Есть и еще одна причина: Маркус Эплтон, ведь тот спит и видит, что Фрост поступит именно так. Думая о будущем, Фрост видел перед собой бесконечную дорогу, где дни казались деревьями вдоль обочины. Другой дороги не было, а эта вела в никуда. День он проспал, а к вечеру снова отправился за свертком. Была уже ночь, когда он вошел в переулок. Свертка не было, он пришел рано. Человек еще не выходил. Фрост отошел в темный угол возле стены, сел на корточки и стал ждать. Мягко ступая, подошел кот, был он какой-то настороженный и недоверчивый. Замер, уставился на Фроста. Решив, что тот опасности не представляет, кот принялся умываться. Задняя дверь ресторана открылась, в ночь упала полоса света. Человек вышел, его белая куртка сияла на свету, в правой руке он держал корзинку с мусором, в левой - пакет. Фрост поднялся, чтобы пойти навстречу. Вдруг где-то рядом хлопнул выстрел, человек распрямился, дернулся, его голова запрокинулась. Корзина выпала, перевернулась, разбрасывая мусор. Человек согнулся пополам и рухнул на дорожку, а корзина еще крутилась, пока наткнувшись на тело, не замерла. Фрост по инерции сделал еще шаг вперед. Кот убежал. Тишина - ни шагов, ни криков. В голове моментально пронеслось - ловушка! Человек убит выстрелом в голову, поврежден мозг (черное пятно залило его лицо), и это не оставляет шансов на воскрешение. У него уже не будет второй жизни. В переулке убит человек. Кто был в переулке? Фрост. Он не вооружен? Какая ерунда, револьвер непременно найдется. Приехали, подумал Фрост. Здесь пахнет уже не изгнанием, а смертью. Он убил человека выстрелом в голову. Что он заслуживает? Смешной вопрос... Но он не убивал! А кого это волнует? Кого в тот раз интересовало, что никакой измены он не совершал? Фрост обернулся и посмотрел вверх. Двухэтажное здание, в высоту футов тридцать или чуть меньше. Но здесь, прямо перед его глазами, был когда-то навес над входом - на стене остался похожий на перевернутую букву "V" ряд кирпичей, наполовину выступающих из стены. Фрост разбежался и подпрыгнул. Сумел уцепиться за нижний кирпич и замер, ожидая, что тот под его тяжестью обломится либо выскочит из кладки. Нет, кирпич держался крепко. Он протянул вторую руку и ухватился за следующий кирпич, подтянулся, правой рукой ухватился за третий и левой дотянулся до четвертого. Так в спешке он карабкался наверх, мышцы неожиданно наполнились силой, нервы собрались в комок. Уцепившись за пятый кирпич и поставив на нижний ногу, он вытолкнул себя вверх. Уперся локтями о край стены, быстро подтянулся и плашмя рухнул на крышу. Парапет в два фута высотой скрывал его от тех, кто мог оказаться на улице. Он лежал, тяжело дыша, прижавшись к крыше, а в переулке уже раздавались звуки чьих-то шагов и крики. Здесь оставаться нельзя. Надо уносить ноги - не только с крыши, из переулка, из района. Не найдя никого внизу, они примутся обшаривать крыши. К этому времени надо успеть удрать. Фрост осмотрелся. Какое-то возвышение на крыше его заинтересовало, и он пополз туда. Крики внизу усилились, к ним добавился вой спасательной машины Приехали они вовремя, вот только человеку, лежащему там, прока от этого мало. Фрост дополз до возвышения и увидел, что это крышка люка, квадратная, деревянная, обшитая жестью. Пригнана она была на славу. Фрост изловчился, уцепился за край и дернул. Кажется, поддалась. Он дернул сильнее, крышка слетела. Что там внизу? Темень кромешная. Фрост с облегчением вздохнул, хотя радоваться было еще рано - там могло оказаться что угодно. Он оттащил крышку в сторону, свесил ноги и повис на руках. Конечно, он понимал, что там, внизу будет пол, но все равно ощущал себя повисшим над бездной. Отпустил руки. Летел фута два или около того. Что-то сломалось под ним при падении. Больно. Фрост вжался в пол, вслушиваясь в звуки. Сирена замолкла, и воцарилась тревожная тишина. На улице закричал какой-то мужчина, но здесь, в этом здании, было совершенно тихо. Глаза постепенно привыкали к темноте, и Фрост различал уже какие-то смутные очертания. Слабый свет проникал в помещение - очень большое, занимавшее весь второй этаж дома. Высокие, вытянутые окна выходили на улицу. Какая-то мебель. Гнутые стулья, приземистые столы, составленные в ряд ящики. Похоже, он очутился в демонстрационном зале второразрядного магазина. Надо бы поставить крышку на место, подумал он. Ее увидят и сразу поймут, куда он делся. Но как? Искать лестницу? Где? Не мог он терять время. Надо немедленно выбраться отсюда. Фрост проковылял по комнате и, отыскав выход, спустился вниз. Там было гораздо светлее. Подошел к двери, освободил запор, слегка приоткрыл. Поглядел на улицу. Улица казалась пустой. Выскользнув наружу, дверь он оставил приоткрытой - вдруг придется вернуться. Прижался к фасаду и осмотрелся. Пусто. Перебежал на другую сторону, добрался до угла, свернул и перешел на быстрый шаг. Через два квартала ему встретился пешеход, но тот на него даже не взглянул. Появилось несколько машин, он шмыгнул в подворотню и переждал, пока те проедут. Через полчаса он понял, что пронесло. Надолго ли? Опять придется скрываться. В подвале? Нет, люди Эплтона выследили его - как бы иначе они могли подстроить ему сегодняшнее? Да, еще немного - и Фрост никому бы уже не был опасен. Но кому и чем он опасен? О чем, наконец, шла речь в той записке? Да и вообще, попала ли записка в конверт, который он отдал Энн? Вспомнив о ней, Фрост запаниковал. Если Эплтон узнает, что бумага у нее, Энн грозит смертельная опасность. Любой, кто соприкасался с ним, нынче в опасности. Человек из ресторана не сделал ничего, - только проявил сострадание к незнакомцу и теперь лежал бездыханный - лишь потому, что его смерть помогала загнать в угол того, кому он помогал. Эплтон знает, что Энн говорила с ним. Скорее всего, именно тогдашний ее приход и повлек за собой его арест и осуждение. Может быть, подумал Фрост, следует предупредить ее? Но как? Позвонить? Но у него нет денег. Да и телефон наверняка прослушивается. А за ней самой следят. Пойти на встречу с Чэпмэном? Но и это опасно - не так для него, как для Чэпмэна и Энн. Эплтон мог проведать, что его посетил Чэпмэн, и тут уж не нужно особой сообразительности, чтобы связать все с Энн. Лучшее, что он мог сделать, держаться подальше от обоих. Их бы предостеречь, да только попытайся он это сделать, причинит им больше вреда, чем не предпринимая ничего. Бумага, думал Фрост. Если бы у Энн не было этой бумаги! Тогда она была бы в безопасности, но документ вернулся бы в руки Эплтона и Лэйна. Его квартиру, несомненно, перевернули вверх дном в поисках зловещего листочка. Что там было? Одна строчка. Что-то внести в список. Список. Он не мог вспомнить, в мозгу - стоило лишь об этом подумать - образовывалась пустота. Бессмыслица. Что за список? Что такого могло быть в каком-то списке, чтобы не только уничтожить его, но и травить всех, кто находится с ним в связи? Все началось с глупого инцидента, с оплошности курьера. Вся путаница, которая последовала потом - возвращение пакета Лэйну, объяснения... Надо было вернуть и эту бумажку, но она показалась такой чепуховой, что он решил... От каких странных мелочей зависит человеческая судьба, подумал Фрост, и отправился в долгий и безысходный путь, стараясь держаться в тени. Главное сейчас, понимал он, как можно дальше уйти от переулка. Но до рассвета он должен найти укрытие, а ночью опять в бега. 25 Два человека преклонных лет встретились в парке, чтобы сыграть в шашки. - Вы слышали последние новости из Центра? - осведомился один, одетый с некоторой долей экстравагантности. - Столько всего, - отвечал другой, расставляя шашки, - что уже не знаешь, чему и верить. Теперь они заявляют, что когда им удастся решить проблему бессмертия, то умирать уже вообще будет не надо. Они просто выстроят всех в очередь, сделают укольчик в руку, и мы станем опять молодыми, но жить будем уже вечно. Вы об этом? - Нет, - покачал головой экстравагантный. - Совсем о другом. Новость из первых рук. У моего племянника зять работает в одной из лабораторий Центра. Так вот, он рассказывал... Знаете, кажется многих ожидает бо-о-о-льшой сюрприз! - Какой еще сюрприз? - Ну, возможно, я употребил не совсем то слово. Может, никто и не удивится. Когда смерть не за горами, ничему уже особенно не удивляешься. - Опять вокруг да около, - недовольно пробурчал партнер, - чтоб вам прямо не сказать, о чем речь. - Я, скажем, предварительно ввожу вас в курс дела. - Ну так к делу и начнем играть. - Кажется, - заявил экстравагантный, - они обнаружили, что есть такой сорт бактерий, он, помнится, так и сказал - бактерий, которые живут внутри мозга. И, представьте, эти бактерии прекрасно себя чувствуют, когда тело заморожено. Мозг просто ледышка, а их ничем не проймешь. Живут себе, размножаются и поедают мозг. - Не верю я этому, - покачал головой второй. - Такую чепуху все время болтают. Уверяю вас, Джон, ни капли истины тут нет. Не удивлюсь, если такие истории сочиняют Святые, им лишь бы нас омрачить. Раз эти бактерии у нас в мозге, так чего они не съедят его, пока мы еще теплые? - Вот в том-то и дело! - обрадовался Джон. - Пока мы живы, в мозгу есть антитела, что ли? Так те бактерии у них под контролем. А когда мозг заморожен, антитела не производятся и бактериям полное раздолье. Представляете, в подвалах навалом людей, у которых уже вообще нет мозга, а только череп, и там кишмя-кишат бактерии! 26 Фрост принял решение. Для начала нужно было угнать автомобиль. Это оказалось непросто. Предстояло найти машину, хозяин которой по забывчивости оставил бы ключ. Фрост знал, что есть способ включить зажигание и без ключа, но как именно - понятия не имел. Кроме того, он беспричинно боялся электричества и возиться с проводами не хотел. На четвертую ночь поисков он обнаружил такую машину, припаркованную возле продовольственного рынка. Фрост разведал обстановку и удостоверился в том, что поднимать тревогу некому. Скорее всего, владелец машины допоздна торгует на рынке. В глубине площади, правда, светились окна, но они были расположены слишком высоко и, чтобы заглянуть в них, надо было обладать недюжинным ростом. Да и вряд ли кто станет глазеть на улицу. Он завел мотор и, затаив дыхание, вывел машину со стоянки. Дыхание восстановилось лишь когда он проехал пару кварталов. Спустя полчаса он притормозил, порылся в сумке с инструментами и обнаружил маленькую отвертку. Проехав еще милю, выбрал место потемнее - на бульваре, в тени огромных вязов, и остановился вплотную к другой машине. Тихо, почти на ощупь поменял у машин номерные знаки. Отъезжая, он подумал, что эта подмена - пустая трата времени, но все же, когда через пару часов машины хватятся, смена знаков, пожалуй, увеличит его шансы улизнуть. Здесь, на западной окраине города движение было небольшим. Он часто разгуливал здесь в поисках автомобиля и решил, что лучшего места для убежища не сыскать. Здесь начинались обширные земельные угодья, давно уже не возделываемые, но еще не захваченные городом. Кроме того, он чувствовал, что Эплтон не предполагает, что он может покинуть город. Фрост знал, что вдали от города возникнут новые проблемы. Пища, например. Но у него была смутная, ни на чем не основанная уверенность, что он справится. Приближается сезон грибов и ягод, он мог наловить рыбы и даже поставить ловушки на зверьков. Благодаря Энн, он был теперь мало-мальски экипирован. Его карманы раздувались от всякой всячины, переданной Чэпмэном: рыболовные крючки и леска, зажигалка с запасным баллончиком, кремнями и фитилями, тяжелый складной нож, маленькие ножницы, расческа, консервный нож (от которого, впрочем, в глуши не было никакого толку) и маленькая аптечка. С этим он не пропадет, хотя и не известно, как все обернется. Теперь он не позволял себе задумываться о побочных делах. Главное - выбраться из города и отыскать место, где не придется прятаться от всех подряд. Мысль о бегстве из города возникла после случая у ресторана. Позже он решил, что отправится на запад - на ту самую ферму, где проводил каникулы в детстве. Почему? Он не знал, более того - понимал, что отправляться туда глупо, но что-то толкало его именно туда. Днем, таясь в убежищах, Фрост пытался разобраться в причинах, побуждающих его направиться к местам детства. Зачем? Что это, потребность прибиться хоть к чему-то знакомому? Неосознанное, по настоятельное желание постоять на земле, которую знаешь и которая знает тебя? Найти свои корни, какими бы слабыми и неглубокими они ни были? Он не мог понять. Только чувствовал, что существует нечто более сильное, чем здравый смысл. Что ж, он едет туда. Он мог ехать по одной из центральных магистралей, но не смог заставить себя показаться на людях - вдруг кто-нибудь случайно узнает его. Без карты, ориентируясь только по луне - строго на запад, он ехал в сторону заброшенной фермы. Час или дольше он пробирался жилыми кварталами, перемежающимися небольшими торговыми центрами. После начали попадаться большие открытые поля, лежащие между крохотными поселениями. Он ехал уже не по улице, а по дороге - узкой, с плохим покрытием. Вскоре и оно кончилось. Дома попадались все реже, а потом и вовсе исчезли. На черном небе вырисовывались кроны деревьев. На перевале через оголенный гребень горы, куда, петляя, привела его дорога, он остановился и вышел из машины, чтобы оглядеться. Позади сколько хватило взгляда - мерцали огни оставленного города. Впереди - темнота без единого проблеска света. Он большими глотками вдыхал воздух - воздух, в котором была свежесть и прохлада свободной земли. Пахло соснами и пылью. Ну, вот и все - он сделал это. Город позади. Фрост снова забрался в машину. Дорога не становилась лучше, но вела строго на запад. На рассвете он съехал с нее, проехал по старому, заросшему сорняками и кустарником полю и остановился у дубовой рощи. Выбрался из машины и потянулся, желудок сводило от голода, но это было ничто по сравнению с обретенной свободой. 27 Прождав час, Энн Харрисон вошла в кабинет Маркуса Эплтона. Тот был любезен и производил впечатление умного и процветающего бизнесмена. - Мисс Харрисон, - приподнялся ей навстречу Эплтон, - очень рад видеть вас. Наслышан, наслышан - в связи с известной проблемой, которую вы подняли на некоем судебном процессе. - Моему клиенту это не помогло, - заметила она. - И все же об этом стоило заговорить. По крайней мере, видно, что правосудие эволюционирует. - Благодарю за комплимент, - ответила Энн, - если конечно, это комплимент. - О, несомненно, - расцвел Эплтон. - Я совершенно искренен. Но чем обязан? Что я могу сделать для вас? - Во-первых, - деловито приступила Энн, - уберите прослушивание. Во-вторых, отзовите своих ищеек, которых вы приставили следить за мной. И скажите мне, что все это означает. - Но, моя дорогая юная леди... - Не тратьте силы на возражения, - прервала его Энн. - Я знаю, что прослушивающие устройства у вас есть. Скорее всего, на центральном коммутаторе. Я составила иск против вас и вашей службы, вы вмешиваетесь в мою жизнь, а также - в жизнь моих клиентов. Что, как вы понимаете, в данном случае гораздо серьезней. - У вас ничего не выйдет, - грубо оборвал ее Эплтон. - Почему же? Мне так не кажется, - пожала плечами Энн. - Какой суд пройдет мимо такого: вмешательство в отношения адвоката и клиента. Это, что ни говорите, подрывает сами основы правосудия. - У вас нет доказательств. - Почему же, есть. Но я не собираюсь обсуждать их с вами. Впрочем, если они недостаточны, хотя мне кажутся вполне убедительными, суд назначит расследование. - Еще чего! - взорвался Эплтон. - Делать суду больше нечего, как рассматривать любое вздорное обвинение... - Конечно. Но подобного рода... - А чем дело кончится, знаете? Вас лишат практики. - Может быть, - согласилась Энн, - если вы умеете манипулировать судьями. Но я не думаю, что ваши дела настолько блестящи. - Манипулировать судьями! - прошипел Эплтон. - Ну да, - кивнула Энн. - Судьями и редакторами газет. Но слухи-то вы контролировать не умеете. Если суд не даст мне слова, если газеты смолчат - запашок все равно останется. И такой, поверьте, мистер Эплтон, какого вы еще не нюхали, уж я позабочусь об этом. - Вы мне угрожаете? - спросил он пронзительным голосом, похожим на скрип. - Нет, что вы, - возразила Энн. - Не думаю, что до этого дойдет. Пока я еще верю в правосудие. Я еще верю, что суды имеют отношение к правосудию. И не верю, что вам удалось нацепить намордник на все газеты. - Не высоко же вы цените Нетленный Центр. - А, собственно, почему я должна ценить его высоко? Вы все сожрали, все подавили. Вы остановили прогресс и превратили людей в олухов. Есть еще правительства, но эти тени живут только вашими желаниями. И все оправдывается тем, что вы предлагаете человечеству нечто! Не слишком ли высокая цена? - Хорошо, - вздохнул Эплтон. - Если ваш телефон прослушивается, и мы это прекратим, если я уберу тех, кого вы называете ищейками, то что тогда? - Но, конечно, вы этого не сделаете, - усмехнулась Энн. - Но, если бы и сделали, то остается еще одно. Сообщить мне причину! - Мисс Харрисон, - осторожно начал Эплтон. - Буду столь же откровенен. Если мы и оказывали вам непродолжительное внимание особого рода, то только потому, что заинтересовались вашими отношениями с Дэниэлом Фростом. - А какие у меня с ним отношения? Я его видела всего-то раз. - Вы посещали его? - Да, я заходила к нему просить помощи для моего клиента. - Для этого Чэпмэна? - Мне бы не хотелось, чтобы вы говорили о Чэпмэне в таком тоне. Человек осужден по устаревшему и жестокому закону, который является прямым следствием того дикого образа жизни, который Нетленный Центр навязал всему миру. - Вы просили Фроста помочь Чэпмэну? - Он сказал мне, - кивнула она, - что ничего не может сделать; но, если в будущем такой случай ему представится, он им воспользуется. - Так Фрост не ваш клиент? - С чего вы взяли? - Он передал вам документы. - Он передал мне какой-то конверт. Запечатанный. Понятия не имею, что там. - Но он не стал вашим клиентом? - Мистер Эплтон, о чем вы? Один человек доверил другому человеку конверт. Всего-во. При чем тут какие-то юридические отношения? - Где конверт? - Как? - удивилась Энн. - Я полагала, что у вас. Кто-то из ваших людей основательно порылся в моем кабинете, да и во всей квартире. Если не у вас, то уж не знаю, где он может быть. Эплтон замер и, не мигая, уставился на Энн. - Мисс Харрисон, - сказал он наконец. - Вы самый хладнокровный посетитель из всех, кто когда-либо побывал здесь. - Что поделаешь, - усмехнулась она, - когда входишь в клетку со львом, то льва бояться не следует. - Вы и я, - Эплтон лениво постучал ручкой по столу, - люди одной породы. Вы пришли сюда, чтобы заключить сделку. - Я пришла, - поправила она, - чтобы согнать вас с моей шеи. - Конверт, - предложил он, - и Фрост восстановлен. - Приговор отменен? - саркастически улыбнулась она. - Татуировки сведены? Возвращены имущество и работа, воспоминания стерты, слухи рассеяны? - Мы можем договориться, - кивнул Эплтон. - Это очень мило с вашей стороны, - заметила она. - Ведь вы могли запросто убрать его. - Мисс Харрисон, - грустно произнес Эплтон. - Похоже, вы считаете нас чудовищами. - Конечно, - согласилась она. - Конверт? - спросил он. - Думаю, он у вас. - А если нет? - Тогда не знаю. И все это, в любом случае, бессмысленно. Я пришла сюда не затем, чтобы, как вы выразились, заключить сделку. - Но раз уж вы тут? - Не имею полномочий. Такие разговоры должны вестись с самим Фростом. - Вы можете ему передать. - Да, - произнесла она беспечно. - Могла бы... Эплтон подался вперед слишком быстро, выдав свое нетерпение. - Тогда, может быть, вы это сделаете? - Я не договорила. Могла бы - если бы знала, где он теперь. Право же, мистер Эплтон, не вижу в этом смысла. Мне все это неинтересно, и я сомневаюсь, что интересно и самому Фросту. - Но Фрост... - Вряд ли он вам доверяет. Она поднялась и пошла к дверям. Эплтон неуклюже вскочил и заторопился за ней. - А что до того дельца... - начал было он. - Я решила, - оборвала его Энн, - что подам свой иск. Мне стало ясно, что доверять вам я не могу. Уже в лифте ее начали одолевать сомнения: ну, и чего, собственно, она достигла? Дала понять, что обнаружила слежку, это - раз. И узнала, что Эплтон, как и она, не осведомлен о том, где теперь Фрост. Она прошла через вестибюль, вышла на улицу и направилась к стоянке; там, возле ее машины, стоял какой-то человек - высокий и худой. Он был сед, лицо избороздили морщины. Увидев Энн, он отворил перед ней дверь машины и сказал: - Мисс Харрисон, мы не знакомы, но я - ваш друг, а вы нуждаетесь в друзьях. Вы говорили с Эплтоном... - Будьте добры, оставьте меня в покое, - резко ответила Энн. - Меня зовут Джордж Саттон, - сказал он, склонившись к ее уху. - Я из Святых. Эплтон бы многое дал, чтобы заполучить меня. Я родился Святым и останусь им навсегда. Не верите - взгляните. Саттон распахнул рубашку и показал на правую сторону груди. - Видите, нет шрама, - пояснил он. - Мне не вшивали передатчик. - Но шрам мог исчезнуть. - Нет, - покачал головой Саттон. - Следы остаются. Вы растете, и вам вшивают новые передатчики. А последний - когда вам уже лет двадцать. Шрамы не исчезают. - Забирайтесь в машину, - приказала Энн, - не то вас заметят. Но если вы не из Святых... - Вы думаете, я из Нетленного Центра? Но... - Полезайте же, - оборвала его объяснения Энн. На улице машина моментально растворилась в общем потоке. - Я видел Дэниэла Фроста, - начал Саттон. - В ту, первую ночь. Один из моих людей привел его, и я с ним говорил. - О чем? - О многом. О наших лозунгах, например. Он считает эту работу простым мальчишеством. Я спросил его и о том, верит ли он в Бога. Я всегда спрашиваю об этом людей. Мисс, это странный вопрос - о чем мы говорили? Какая разница? - Разницы нет, я знаю, о чем шла речь. - Вы его видели? - Нет, я его не видела. - А кто? - Другой человек. Дэн рассказал ему о вашем разговоре, о Библии, о Боге: - Значит, теперь вы мне верите? - Не знаю, - бесстрастно произнесла она. - Кажется, хотя и не вполне. Я не уверена ни в чем. Это кошмар: ничего не знаешь, находишься под наблюдением. Я знала, что они следят за мной, я их видела. Поняла, что телефон прислушивается. Не смогла смириться, потому и пошла к Эплтону. Но ведь и вы - тоже следили! Он кивнул. - Да. За вами, за Фростом и за тем человеком - за Чэпмэном. Мисс, мы не только пишем лозунги на стенах. Мы делаем и многое другое, мы боремся с Нетленным Центром любыми способами. - Зачем? - Они наши враги, враги человечества. Мы - все, что осталось от прежнего мира, а теперь мы - подполье, и туда нас загнали они. - Да я не это имела в виду. Зачем вы следили за нами? - Но, поймите, мы можем помочь вам. Мы были рядом, когда произошло убийство около ресторана. Мы помогли бы Фросту, но он обошелся и без нас. - Вы знаете, где он? - Нет. Мы знаем только, что он угнал машину. Видимо, покинул город. Мы потеряли его из виду, когда он направился на запад. - И вы решили, что знаю я. - Нет, не совсем так. Мы бы не пошли на контакт с вами, не пойди вы к Эплтону. - Какая связь? Что же, я не могу... - Нет, конечно же. Но теперь Эплтону известно, что вы знаете о слежке. Пока вы изображали из себя дурочку, вы были в безопасности. - А теперь - нет? - Вам не под силу воевать с Центром. Никто из людей на это не способен. Несчастный случай, что угодно. Мы уже насмотрелись на то, как это бывает. - Но что ему от меня нужно? - Да не нужно ему от вас ничего, ему нужно, чтобы вас не было. Он уберет вас, уберет Фроста и будет чист, как стеклышко. - Вы что-то знаете? - Мисс, - тяжело вздохнул Саттон, - я был бы идиотом, когда бы не имел своих каналов в Центре. Вот оно как, - подумала она. Не религиозные фанатики, не простодушные сочинители лозунгов, а хорошо организованные мятежники, которые годами остаются в тени, доставляя Центру больше неприятностей, чем кто-либо еще. Но и они обречены. Никто не может устоять против структуры, которая, по сути, стала владелицей всего мира, да еще и обещает вечную жизнь. Но в такой гигантской структуре неизбежно сыщутся "каналы". Их найдут не только Святые, а любой, кому это понадобится. Потому что существует алчность, а раз так - всегда отыщутся те, кто пойдет на это, лишь бы улучшить свои виды на вторую жизнь. - Полагаю, что должна быть вам благодарна, - сказала Энн. - Не за что. - Где вас высадить? - Мисс Харрисон, хочу сказать вам еще несколько слов и надеюсь, что вы меня выслушаете. - Да, конечно. - Та бумага... - Так она и вам нужна? - Если с вами что-то произойдет, если вдруг... - Нет, - твердо сказала Энн. - Бумага не моя. Она принадлежит Дэниэлу Фросту. - Но если документ пропадет? Разве вы не понимаете, что это оружие? Я не знаю, что в нем, но... - Понятно. Вы используете все, что попадает вам в руки. Неважно что и неважно - каким образом. - Не слишком лестно для нас, но, признаюсь, дела обстоят именно так. - Мистер Саттон, - сказала Энн. - Я бы хотела, чтобы вы вышли. - Если вы так хотите, мисс. - Да, я так хочу. И оставьте меня в покое. За мной и так уже следят, а сразу с двух сторон - это уже многовато. Визит к Эплтону был ошибкой, поняла она. Какой там суд, дела такого сорта к суду не имеют отношения! И в блефе, как бы тот ни был удачен, тоже нет ничего хорошего. Слишком высока ставка, слишком много людей тут завязано. Со всеми не сблефуешь, от всех не спрячешься. Выход? Возвращаться домой или в контору она уже не может, остается единственное... Она притормозила, и Саттон тяжело выбрался на тротуар. - Спасибо, что подвезли, - не без ехидства поблагодарил он. - Что вы, что вы, - механически ответила она. У нее были с собой какие-то деньги, кредитная карточка, так что возвращаться действительно незачем. Ну вот, в бегах, усмехнулась она. Впрочем, не совсем так. Ехать к кому-то, это не то же самое, что от кого-то убегать. Слава Богу, хотя бы с ним пока все в порядке. 28 Остался позади Чикаго с окутанными туманом громадами каменных башен, теснящимися вдоль озера. Теперь Фрост продвигался на север по узким, петляющим дорогам. Временами они сужались до того, что становились непроходимыми, тогда он возвращался и искал другой путь - другую едва приметную в траве дорогу, которая вела в нужном направлении. И так на протяжении всего пути от восточного берега, в час по чайной ложке. Хотя, собственно, куда спешить? У него нет никакой причины - не переставал он удивляться - ехать именно туда. Это место он выбрал, положившись целиком на эмоции, без какого-то особого умысла. Что он там найдет? Покой? Возможность заново обрести себя? Это лишь фантазии. Он приедет, а там окажется пусто и скучно, и само место ничем не отличается от любого другого. Странно, но он все равно продолжал свой путь - ведомый каким-то смутным внутренним побуждением. Людей Фрост встречал редко. Земли, по которым он проезжал, были заброшены. Изредка натыкался он на какую-нибудь нищую семейку, которая нашла себе пристанище в одном из покинутых фермерских домов. Иногда попадались мелкие деревушки, все еще обитаемые - какие-то люди упорно отказывались присоединиться к остальным, уйти в мегаполисы, и существовали на крошечных островках среди пустых и обветшалых строений. Временами он видел спасательные станции: машины, вертолеты стояли, готовые отправиться за телом в тот самый миг, когда вмонтированный в плоть передатчик прекратит подавать сигналы, что сердце человека еще бьется - определив на мониторе место его смерти. Какая там у них работа, думал Фрост. Месяцы, наверное, проходят без единого вызова: считанные единицы умирают в квадрате, что обслуживает станция. Но даже в местах, которые полностью обезлюдели, станции существовали - были ведь и путешественники. Потому что, невзирая на все слухи и сплетни, Нетленный Центр поддерживал веру в себя, продолжая традиции, заложенные в момент его основания. Так и должно быть, говорил себе Фрост, ощущая прилив гордости. И никак иначе: эта вера - единственный фундамент, на котором может быть воздвигнута столь прочная социальная структура. Разбитые дороги не позволяли ехать быстро. А еще приходилось останавливаться, чтобы раздобыть пропитание. Он собирал ягоды, наведывался в старые, но еще плодоносящие сады. Рыбачил - не без успеха - в мелких ручьях и небольших речках. Даже попытался сделать лук из орехового прута. Вырезал ясеневые стрелы и часами тренировался в стрельбе. Но это оказалось пустой тратой времени - лук получился корявый и бил не точно. Правда, ему удалось подстрелить крота - старого и жилистого. Но все-таки это было мясо, настоящее мясо - впервые за многие недели скитаний. В заброшенном фермерском доме он отыскал котелок, ржавый, но целый. Несколькими днями позже на берегу мутного пруда поймал черепаху, неосмотрительно отошедшую слишком далеко от воды, и сварил себе суп. Вкус был сомнителен, но какая разница, главное - еда. Наступили праздные времена. Он не прятался, не убегал, медленно продвигаясь по длинной, извилистой дороге - хорошее время. Найдя удачное место, он останавливался на несколько дней - отдыхал, рыбачил, купался, пытался заготовить провизию впрок: даже коптил рыбу - впрочем, эксперимент не удался. Назад Фрост уже не оглядывался. Конечно, Маркус Эплтон продолжал охотиться за ним, но он мог еще не сообразить, что его жертва покинула город. Конечно, кражу машины давно обнаружили; возможно, нашлась и та машина, с которой он снял номера. Ну и что? Как это могло привести преследователей к нему? Да и то - опознать машину - труд нелегкий, слишком они все похожи. Впрочем, как могло быть иначе, когда их выпускала единственная компания, вовсе не заботящаяся о расширении ассортимента: покупали и так, других ведь не было. Фрост добрался до реки. Начинались знакомые места. Старый железный мост, рыжий от ржавчины, все еще нависал над водой, к востоку сгрудились серые, пожухлые здания покинутой деревни, а на запад от моста вдоль реки - тянулась старая проселочная дорога. Двадцать миль, прикинул Фрост, всего двадцать миль, и он дома. Хотя какой там дом - просто место, где когда-то бывал. Фрост свернул на дорогу; узкая колея почти сплошь заросла травой, по обочинам буйствовал кустарник, ветви скребли по корпусу машины. Ярдов через сто деревья кончились, уступив место небольшому лугу, который был когда-то кукурузным полем. За лугом вновь начинались заросли. Неподалеку, на вершине холма, среди разросшегося кустарника стояли два полуразрушенных строения. А возле дороги раскинулся лагерь. Грязные, залатанные палатки были расположены кругом; от костров вились струйки голубого дыма. Три или четыре полуразбитых машины стояли чуть поодаль, рядом переминались какие-то животные. Лошади, наверное, подумал Фрост, хотя никогда в жизни не видел лошадей. И еще там были люди и собаки. Все обернулись в его сторону, и некоторые бросились ему наперерез с пронзительными ликующими воплями. Фрост мигом понял, что наткнулся на лагерь Бродяг, на один из тех странных и опасных кланов, которые годами странствовали по необжитой земле; на людей, которые противились любым попыткам привязать их к общепринятой жизни. Их было очень немного, но на одну из этих банд он умудрился-таки напороться! Фрост было притормозил, но тут же резко прибавил скорость, надеясь, что сумеет опередить людей. На мгновение показалось, что он успевает, он уже обгонял вырвавшихся вперед, видел их орущие лица - бородатые, грязные рты, оскаленные в крике. Но... Толпа врезалась в машину, как врезаются головой в забор. Машина подпрыгнула, сбилась с колеи и стала крениться на бок, два колеса, еще сохранившие сцепление с землей, волокли ее вперед, и тут толпа окончательно ее перевернула. Машина рухнула на траву, проскользила по ней и замерла. Кто-то рывком открыл дверь и протянул руки, чтобы выдернуть Фроста наружу. Его выволокли и повалили на землю, потом поставили на ноги. Бродяги окружили его, но их лица были уже не злобными, а даже веселыми. Стоявший в центре оборванец многозначительно подмигнул ему. - Это так мило с вашей стороны - предоставить нам машину, - сообщил он. - Видит бог, мы так в ней нуждались! Старые уже едва передвигаются. Фрост не отвечал. Он оглядывал собравшихся: все они безудержно хохотали. Здесь же болтались и дети, неуклюжие и грязные мальчишки, глупо таращившие на него глаза. - Лошади - дело хорошее, - продолжал главный, - но с ними много возни. Милю едешь, две несешь, да и корми их все время. Нет, машинки - куда лучше. Фрост, не зная как держаться, продолжал молчать. Понятно, что машины ему не видать как своих ушей, и с этим уж ничего не поделать. Пока что они радовались удаче и его оторопи, но скажи он что-нибудь не то, они моментально покажут зубы. - Па! - закричал какой-то мальчишка. - Что это у него на лбу? Что за красный кружок? Смех прекратился, и наступила тишина. Лица помрачнели. - Изгнан! - закричал вожак. - Он - изгнанник! Фрост повернулся и неожиданно метнулся в сторону. Схватившись за верх машины, он перемахнул через нее. Споткнулся, упал и увидел, что бродяги уже с двух сторон обегают машину. Ловушка! Впереди - река, с флангов - эти люди. Они опять гоготали, только в смехе на этот раз звучала угроза, и он смахивал на истеричный вой гиен. Мимо просвистели камни, он пригнулся, чтобы укрыть голову, но один камень все же угодил в щеку, ударив так, что Фросту на миг показалось, будто отваливается голова. Все окуталось туманом, и он рухнул лицом вниз, не ощущая, как его хватают грязные руки, поднимают и куда-то несут. Он слышал только чей-то низкий голос, выделяющийся среди остальных. - Погодите, ребята, - командовал тот, - еще не кидайте. Он пойдет ко дну, если мы не снимем с него ботинки! - Конечно, - закричал другой, пронзительный голос, - надо дать ему шанс! Снимайте ботинки! С Фроста стянули ботинки, он попытался что-то крикнуть, но смог лишь нечленораздельно прохрипеть. - Штаны! Боже мой, ведь штаны утонут! - не унимался бас. - Ребята, - вступил кто-то еще, - если он утопнет, то нам его не вытащить! Фрост сопротивлялся, но их было слишком много. Что он мог сделать? С него содрали и брюки, и пиджак, и рубашку, и все остальное. Четверо схватили его за руки и за ноги, а в стороне кто-то принялся считать: - Раз! Два! Его раскачали и на счет "три" отпустили, и он, совершенно голый, взлетел над рекой и увидел, как навстречу ему падает вода. Он рухнул плашмя, и вода обожгла его. Теряя сознание, он погрузился в холодную зеленую глубину, но собрался, вынырнул на поверхность и быстро заколотил руками и ногами - скорее инстинктивно, чем желая удержаться на плаву. Что-то толкнуло его, он попытался отпихнуть это от себя и оцарапал руку чем-то шершавым. Бревно. Он вцепился в него и поплыл, глядя назад и медленно приходя в себя. Бродяги на берегу исполняли разудалый воинственный танец, орали что-то ему вслед, а один размахивал его брюками, словно скальпом. 29 Опять ночью крест повалился. Огден Рассел сел и потер глаза, чтобы окончательно проснуться. Он смотрел на поваленный крест и думал, что это уже невыносимо. Пора, наверное, смириться. Он делал все, что мог, - подбирал на берегу куски дерева и подпирал его; нашел несколько валунов, потратил уйму сил и времени и притащил их на отмель, чтобы привалить к основанию креста. Тщетно. Он копал яму за ямой, одна глубже другой, и старательно утрамбовывал песок... Ничего не помогало. Каждую ночь крест валился. Или это знак? - подумал он. Ему дают понять, что пора оставить попытки, дорога к вере для него закрыта? Но, может быть, это только проверка - заслуживает ли он благодати? Чем он плох? Где ошибается? Что делает не так? Долгие часы он проводил на коленях, солнце превратило его кожу в шелушащийся лишай. Он молился и стенал, и взывал к Богу, он охрип и ноги его уже плохо сгибались. Изо дня в день он изгонял из себя все желания и потребности, и изгнал; все это должно было бы смягчить и каменное сердце. Питался он лишь моллюсками и случайной рыбой, ягодами и водорослями, тело его ссохлось до костей и постоянно болело. Но ничего не происходило. Ни единого ободряющего признака. Бог продолжал отвергать его. Но и это еще не все беды. У него кончалось топливо. Он сжег два последних сосновых пня, которые обнаружил возле ивовых зарослей, на песчаном пляже. Он выкорчевал все корни, до которых мог добраться, и теперь все его запасы - обломок подобранной на берегу доски и сухой ивняк, толку от которого никакого - ветви моментально прогорали, почти не давая тепла. Вдобавок все лето тут сновал какой-то тип на каноэ, да еще постоянно пытался заговорить с ним, не понимая, что ни один посвятивший себя Богу отшельник никогда не нарушит обет молчания. Он скрылся от людей и отвернулся от жизни. Пришел сюда, чтобы стать свободным от них, а мир все не дает ему покоя - вторгаясь и сюда, приняв облик человека, гоняющего на каноэ вверх-вниз по реке и, похоже, шпионящего за ним, хотя кому это надо - шпионить за бедным и оборванным отшельником. Рассел медленно поднялся на ноги и попытался отряхнуть песок со спины. Взглянул на крест, понимая, что опять надо изобретать что-то новое. Лучшее, что он может сделать, это - сплавать на другой берег и раздобыть там какую-нибудь жердь, чтобы подпереть крест. Если удастся, то верхняя часть креста перестанет перевешивать и вся конструкция станет устойчивой. Он прошел по песку к берегу, встал на колени, набрал в пригоршни воды и принялся умываться. Потом, оставаясь на коленях, оглядел еще покрытую туманом реку, неторопливо текущую на фоне леса, вплотную подступающего к противоположному берегу. Я вел себя правильно, думал Рассел. Следовал всем древним правилам отшельников. Пришел на голое место, в глушь и обрел одиночество. Своими руками сделал крест и установил его. Соблюдал пост и молился, смиряя и плоть и дух. Только одно. Только одно могло быть причиной несчастий. Все эти недели он помнил об этом, хоть и старался забыть, стереть из памяти. Но забыть не удавалось. Сегодня, в тишине только что народившегося дня, он понял это окончательно. Передатчик в груди! Может ли он обрести духовную вечность, когда продолжает цепляться за вечность физическую? Что же, он играет с Богом в карты, припрятав в рукаве козырного туза? Должен ли он стать снова смертным, прежде чем сможет надеяться на то, что его молитва будет услышана? В изнеможении Рассел уткнулся лицом в песок. Сырой песок терся о щеку, забивался в рот. - Боже, - прошептал он в ужасе, - только не это, только не это... 30 Донимали мухи и москиты, а плотная, выбитая земля колеи, по которой шел Фрост, раскалилась так, что обжигала подошвы. После того, как ему удалось подгрести к берегу и выбраться на твердую землю, Фрост чуть ли не милю пробирался сквозь прибрежную поросль, пока не оказался на дороге. Несколько раз он падал в крапиву и, несмотря из все старания выбрать путь попроще, был вынужден продираться сквозь заросли ядовитого плюща. Крапивная сыпь уже горела огнем, и россыпь волдырей от плюща не замедлит появиться через день-другой. Ничего не скажешь, дело дрянь. Какое-то время он боялся, что Бродяги, продолжая развлечение, погонятся за ним, но им, верно, было не до Фроста. Они уже повеселились, да, к тому же, разжились его скарбом. Нет, они, конечно, не были злодеями, были бы, так не брел бы он теперь по этой колее, окутанный облаком москитов, непрерывно почесывая крапивные ожоги. Он подошел к старому каменному мостику - камень уже крошился и рассыпался. Внизу неторопливо тек ручей, глубиной всего в несколько дюймов, с черным илистым дном. Фрост перешел через мост, усиленно размахивая руками, чтобы хоть как-то осложнить пиршество кровососам. Безнадежно. Он хлопнул себя по шее и посмотрел на руку - та была испачкана кровью: насекомые были настолько голодны, что не обращали никакого внимания на его удары. День клонился к вечеру, и Фрост понял, что дальше будет только хуже. Спустятся сумерки, мухи исчезнут, но москиты поднимутся тучами из болот. Эти, что пировали на нем теперь, были только небольшим передовым отрядом, основные силы явятся с наступлением вечера. Что останется от него к утру? Глаз будет не раскрыть из-за отеков. Фрост несколько рассеянно задумался - а в состоянии ли москиты совсем заесть человека? Если бы он мог развести костер, то его бы спас дым. На речной отмели свежий ветер развеял бы эти полчища. Или, если взобраться на какую-нибудь гору, то там, на ветру, он тоже избавился бы от паразитов. Но костра развести Фрост не мог. А мысль о том, что надо карабкаться на вершину или тащиться назад к реке через заросли заставала его содрогнуться. Опять топь, ядовитый хмель, не дай бог, еще и гремучие змеи, да если он даже и доберется до берега, то отмели может и не достичь - та могла оказаться довольно далеко, а пловцом он был никудышным. Но что-то делать надо. Было уже поздно и времени на философствования не оставалось. Он стоял на дороге и глядел на утыканные деревьями обрывы, на подлесок, что карабкался наверх между камней. Есть другой выход, сообразил он. Повернулся и пошел к мосту. Спустился к воде. Зачерпнул пригоршню ила. Ил был черный, густой и жутко вонял. Фрост размазал его по груди, по рукам, полными пригоршнями покидал на спину. Затем, уже аккуратнее, нанес на лицо. Ил пристал, и жить стало легче: пронзительный писк москитов по-прежнему звенел в ушах, они кишели у него перед глазами, но на тело уже не садились. То ли потому, что грязь была прохладной, то ли она действительно обладала антисептическими свойствами, но зуд заметно уменьшился. Здесь, подумал Фрост, в этом захолустье, я оказался в положении куда худшем, чем если бы оставался на улицах родного города. Голый дикарь на берегу грязного ручья. У него не было ничего, абсолютно ничего. Здесь, почти в конце своей дороги, он оказался побежден окончательно. Раньше у него оставалась хоть смутная и неопределенная надежда, теперь же не стало и ее. Что делать? Снаряжения никакого и никакой возможности его раздобыть? Может быть, утром вернуться на дорогу и присоединиться к Бродягам - если те еще не покинули окрестности и если они позволят присоединиться? Но такую жизнь он себе не представлял, хотя они, по крайней мере, дадут ему штаны, а то и башмаки. Найдется какая-нибудь еда, какое-нибудь занятие. Скорее всего, так и выйдет, хотя они его и прогнали, когда увидели, что он - изгнанник. Да, никто, даже Бродяги, не могли иметь с ним дела, но оставалась надежда, что они его не отринут. Разрешат присоединиться, пусть даже в качестве козла отпущения, в качестве шута, кого угодно. Фрост вздрогнул, когда подумал о том, насколько же у него пропала вера в себя, что стало с его чувством собственного достоинства. Ведь он всерьез рассматривает этот вариант. Или, может быть, настала пора выбрать последний, отчаянный путь, отыскать ближайшую станцию и обратиться туда, за смертью. А после, лет через пятьдесят, через сто или тысячу проснуться и обнаружить себя в положении, ничем не лучшем, чем теперь. Да, с него сведут татуировки, но и все. Впрочем, одежду тоже дадут, и он встанет в очередь за бесплатным супом. Ни чувства собственного достоинства, ни надежд, ничего! Но бессмертие, у него будет бессмертие! Он поднялся и пошел вверх по ручью, где раньше заметил несколько кустов ежевики. Собрал пару горстей, съел и вернулся на прежнее место. Сел на корточки. Автоматически продолжил черпать грязь из ручья, нанося ее на тело там, где она лежала неровно или тонким слоем. Сейчас ему было нечего делать. Сумерки уже сгущались, и москиты роились тучами. Придется провести ночь здесь, а утром - позавтракать ежевикой, привести в порядок свой грязевой покров и, наконец, решиться хоть на что-то. Опустились сумерки и затеплились светлячки, они усеяли откосы и густые речные заросли мерцающими холодными огоньками. Затянул свою песню козодой, из чащи ему ответил еще один. Где-то возле реки зафыркал енот. Восток засиял золотом, и на небеса выкатилась почти полная луна. Жалобный вой москитов заполнил все закутки ночи. Они старались залезть Фросту в уши, в глаза... Временами он дремал, вздрагивал, просыпался и, не понимая где находится, пугался. Маленькие ночные звер