Лизандер Прочь, эфиопка! Деметрий Довольно, друг, хитрить и притворяться! Для виду лишь ты рвешься из объятий И показать стараешься притворно, Что хочешь вслед идти - и не пойдешь. О, знаю я тебя: ты смирный воин! Лизандер (Гермии) Не вешайся, несносная ты кошка! Оставь меня свободным, злая тварь! Иль я тебя отброшу, как змею, Прочь от себя! Геpмия Зачем такая строгость? О милый мой, что сделалось с тобой? Лизандер Твой милый? Прочь, прочь, смуглая татарка, Прочь, кислое лекарство, прочь микстура! Геpмия Ты шутишь? Елена Да, он шутит, как и ты. Лизандер Деметрий, я сдержу, что обещался. Деметрий Посмотрим, докажи. Я замечаю, Что слабых уз довольно для того, Чтобы тебя сдержать, - и я не верю Твоим словам. Лизандер Не хочешь ли, чтоб я Ее побил, иль ранил, иль до смерти Ее убил? Я не хочу ей зла, Хотя ее и ненавижу. Геpмия Боже, Мне ненависть твоя сильней всех зол! Как - ненависть? Ко мне? Скажи, за что же? О, что с тобой, мой милый? Разве я Не Гермия? Ты разве не Лизандер? Не так ли я, как прежде, хороша? Как, в ту же ночь любить меня и бросить! Да, бросил ты меня! О боги, боги! Не дайте мне увериться, что правду Я говорю! Лизандер Да, правду: я клянусь В том жизнию! Да, я тебя оставил С намереньем не видеть никогда; А потому ты можешь отказаться От всех надежд, вопросов и сомнений. Да, я люблю Елену, а к тебе Я ненависть питаю - и поверь, Что истина все это, а не шутка. Гермия (Елене) Обманщица! Червь, спрятанный в цветке! Воровка! Ты сюда прокралась ночью, Чтоб милого похитить у меня. Елена Как хорошо! Нет более в тебе Ни чистоты, ни скромности девичьей, И искры нет стыда в твоих поступках, Иль хочешь ты из уст моих смиренных Поток укоров пламенных извлечь? Стыдись, дрянная кукла! Геpмия Кукла! Я? Что хочешь ты сказать? А, понимаю, Откуда ты название взяла! О, я теперь все дело понимаю: Она меня унизить ростом хочет, Сравнив мой рост с своим, которым так Ты чванишься. Наружностью своею, Высокою фигурой - знаю я - Она его пленила. Неужели Ты оттого так стала высоко В его любви? Ужель я так мала? Ну, отвечай, раскрашенная жердь! Ужель я так мала? О нет, не думай! Нет, я не так мала, чтоб не достать До глаз твоих ногтями. Елена Господа, Хотя и вы смеетесь надо мною, Но я прошу вас - не давайте ей Вредить мне. Я совсем не зла, поверьте, И ссориться привычки не имею. По робости я девушка вполне; Меня побить ее не допускайте. Не думайте, чтоб я могла найти В самой себе от Гермии защиту, Хотя она и меньше. Геpмия Как! Опять Ты говоришь о росте! Елена Не сердись, О Гермия! Не будь ко мне жестока! Ты помнишь ведь, к тебе всегда любовь Питала я и тайны все твои Хранила век. Я пред тобой чиста! Теперь в одном я только провинилась, Что из любви к Деметрию сказала, Что вы ушли тихонько в этот лес. Деметрий мой последовал за вами, А я за ним любовью увлеклась; Но, оттолкнув, он угрожал меня Прибить, прогнать, ногами растоптать Или убить. Теперь, когда хотите Меня домой пустить, я отнесу В Афины страсть безумную обратно И более не буду вам мешать. Позвольте же теперь мне удалиться. Вы видите, как я проста, глупа. Гермия Ну, что ж тебя удерживает? Елена Сердце, Которое я оставляю здесь. Геpмия С Лизандером? Елена С Деметрием. Лизандер Елена, Она тебе не смеет сделать зла: Ты можешь быть покойна. Деметрий О, конечно! Хотя б и ты соединился с ней - Вы сделать зла не смеете Елене. Елена Когда она рассердится, ужасно Бывает зла. Еще как были в школе - Она была драчуньей. Я боюсь, Хотя она мала. Геpмия Опять "мала"! Опять меня ты ростом попрекаешь! Дозволите ль меня так оскорблять? Пустите к ней! Лизандер Прочь, карлица, прочь, крошка, Зачатая на маточной траве! Прочь, желудь! Прочь, брусника! Деметрий Ну, Лизандер, Не слишком ли услужлив ты для той, Которая услуг твоих не просит? Оставь ее, не говори о ней, Не защищай Елены. Если смеешь Ты оказать хоть каплю к ней любви, Ты дорого заплатишь! Лизандер Я свободен: Она меня не держит. Ну, теперь Иди за мной скорее, если смеешь. Кто больше прав имеет на Елену - Увидим. Деметрий Как? Мне за тобой идти? Я пред собой тебе не дам ни шага? Деметрий и Лизандер уходят. Геpмия И вы одна, сударыня, причиной Всех этих неприятностей. Куда? Останьтесь здесь! Елена Я вам не доверяю И с вами здесь остаться не хочу. Когда дойдет до драки, ваши руки Быстрей моих; но ноги у меня, Чтобы бежать, длинней гораздо ваших. (Убегает.) Геpмия Не нахожусь, не знаю, что сказать! (Бежит за Еленой.) Обеpон Вот следствия оплошности твоей! И всякий раз ты промахи творишь Иль просто ты умышленно плутуешь. Пак Ошибся я - поверь мне, царь теней! Не ты ли мне сказал, что по костюму Афинскому узнаю я того, Кого ищу? И, право, мой поступок Не заслужил упреков! Разве я Не покропил афинянина очи? Отчасти я ошибке даже рад: Их ссора нам доставила забаву. Обеpон Соперники, однако, ищут места, Чтоб драться. Ну, ступай скорее, Робин, Спеши, удвой тьму ночи; звездный свод Покрой густым туманом, столь же мрачным, Как Ахерон, и разведи сейчас Двух вспыльчивых соперников, но так, Чтобы один не мог другого встретить: То голосом Лизандера дразни Деметрия язвительной насмешкой: То голосом Деметрия серди Лизандера - и так их друг от друга Удерживай до той поры, пока На их чело сон, подражатель смерти, Надвинется свинцовою стопой И их своим крылом нетопыриным Прикроет. Ты пусти тогда в глаза Лизандеру сок этой чудной травки: В ней свойство есть в глазах уничтожать Постигший их обман иль ослепленье И прежнюю способность возвращать. Когда они проснутся, эта шутка Покажется им сном, пустым виденьем, Соперники в Афины возвратятся, И свяжут их сердца такие узы, Которые разрушит только смерть. Ступай - пока исполни это дело, А я пойду к царице, и у ней Я выпрошу индийского ребенка. Потом сниму я с глаз ее те чары, Которыми прикована она К чудовищу - и всюду водворится Спокойствие. Пак О повелитель эльфов, Нам следует, однако, поспешить. Уж облака драконы черной ночи Всей силою стремятся рассекать, Уж там блестит предвестница Авроры, И, чувствуя, что скоро будет свет, Спешат толпой блуждающие тени На кладбище. Все проклятые души, Которые могилу обрели В волнах иль на дорогах перекрестных, Уж улеглись на ложа из червей, Страшась, чтоб день их страшного позора Не озарил; от радостного дня Они себя изгнали добровольно И тьме ночей навеки обреклись. Обеpон Но мы с тобой другого рода духи: С поклонником Авроры мне не раз Случалося в лесу здесь забавляться. Я обегал с ним рощи, как лесничий, До той поры, пока врата Востока, Все красные, как будто бы в огне, Разверзнувшись широко, начинали Свои лучи в Нептуна погружать И покрывать чудесно-желтым златом Соленые, зеленые струи. Но поспеши, однако, и не мешкай - До утра мы успеем кончить все. (Уходит.) Пак И сюда и туда, и туда и сюда, Я их всех поведу и сюда и туда. Не деревни одни, но и все города - Все боятся меня, всем я страшен всегда. Ну, шалун, поводи их туда и сюда! А, вот один! Входит Лизандер. Лизандер Ну, где же ты, Деметрий? Надменный, где ты, говори? Пак Я здесь! А, негодяй! К оружью, защищайся! Где ты? Лизандер Я здесь! Сейчас найду тебя. Пак Иди сюда - здесь поровнее место! Лизандер уходит, следуя за голосом. Входит Деметрий. Деметрий Лизандер, трус! Ну, говори опять! Беглец! Ушел! В кустарнике ты, что ли? Где голову свою ты спрятал? Пак Трус! Ты лишь во тьме храбришься пред звездами, Кричишь кустам, что время бой начать, А сам нейдешь. Иди сюда, трус подлый, Молокосос! Я розгою тебя Здесь высеку; меча же не унижу: Против тебя не обнажу его! Деметрий Да где же ты? Пак Иди за мной, на голос, Удобнее здесь храбрость испытать. Уходят. Лизандер возвращается. Лизандер Он от меня бежит и вызывает Меня на бой. Когда я прихожу На те места, куда меня он кличет, Его там нет. Да, этот негодяй Быстрей меня. Хоть я довольно скоро Гнался за ним, но он еще скорей Бежал, чтоб я не мог его настигнуть. Гнался, гнался и, наконец, попал На темную, неровную дорогу. Останусь здесь. Приди скорее, день! (Ложится.) Лишь только ты блеснешь передо мною Своим седым лучом, я отыщу Деметрия и отомщу обиду. (Засыпает.) Пак и Деметрий возвращаются. Пак Го-го-го-го! Трус! Что же ты нейдешь? Деметрий Дождись меня, когда дождаться смеешь. О, знаю я - ты от меня бежишь И лишь места меняешь беспрестанно, Ни на одном не смея оставаться, Чтоб прямо мне в лицо взглянуть. Где ты? Пак Поди сюда! Я здесь. Деметрий Ты надо мной смеешься, Но дорого заплатишь ты за то, Когда тебя при свете дня я встречу. Теперь ступай дорогою своей. Я вынужден усталостью измерить Всем корпусом холодную постель. Лишь только день настанет - жди меня! (Ложится и засыпает.) Входит Елена. Елена Ночь скучная, меня ты утомила! Ночь длинная, убавь свои часы! О, заблести скорее на востоке, Отрадный день! При чудном свете дня Я возвращусь в Афины и оставлю Тех, для кого присутствие мое Несносно так! Ты, благодатный сон, Смежающий порой глаза страданью, О, помоги забыться хоть на миг! (Ложится и засыпает.) Пак Только трое их покуда; Пусть еще придет одна - По два будь обоих полов - И четыре - все сполна! Вот она идет, бедняжка: Как сердита, как грустна! Купидон большой проказник: Можно ль женщин так крушить? Можно ль их с ума сводить? Входит Геpмия. Геpмия О, никогда я так не уставала И никогда несчастней не была! Изорвана я вся колючим терном, Измочена росой - и не могу Ни двигаться, ни продолжать пути. У ног моих нет силы покоряться Желаниям моим. Останусь здесь И отдохну, пока день загорится. О, ежели сразиться должно им, Пусть небеса Лизандеру помогут! (Ложится и засыпает.) Пак (подходя к Лизандеру) Спи, влюбленный, спи, Спи глубоким сном: Я глаза твои Излечу цветком! (Выжимает цветок над Лизандером.) И в минуту пробужденья Снова будешь ты иметь В полной мере наслажденье - Прежде милому творенью В очи милые глядеть! И над вами совершится, Что в народе говорится: Всяк будь царь своих владений; Джон свою получит Дженни; Все пойдет своим путем; Будут все с своим коньком; Все окончится добром! (Уходит.) АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ СЦЕНА I Там же. Деметрий, Елена, Лизандер и Геpмия спят. Входят Титания со свитой и Основа. Обеpон наблюдает за ними издали. Титания Поди, садись на ложе из цветов! Дай поласкать прекрасные ланиты, Дай розами убрать твою головку, Столь мягкую, столь гладкую, позволь Поцеловать твои большие уши. О, милый друг! Основа Где Душистый Горошек? Душистый Горошек Здесь. Основа Почешите у меня в голове. Душистый Горошек Где госпожа Паутинка? Паутинка Здесь. Основа Госпожа Паутинка, любезная госпожа Паутинка, возьмите в руки ваше оружие и убейте мне эту красноногую дикую пчелку, что сидит на вершине этого волчеца, и затем, любезная госпожа Паутинка, принесите мне ее медовый мешочек. Только не слишком усердствуйте в этом деле, госпожа Паутинка, чтобы медовый мешочек не лопнул: мне было бы неприятно увидеть вас, сударыня, облитою медом. Где господин Горчичное Зернышко? Горчичное Зернышко Здесь. Основа Дайте мне вашу лапку, господин Горчичное Зернышко! Сделайте одолжение, перестаньте церемониться, любезный господин! Горчичное Зернышко Что вам угодно? Основа Ничего, любезный господин; помогите, однако, госпоже Паутинке почесать у меня в голове. Надо мне сходить к цирюльнику, любезный господин, а то, кажется мне, я слишком оброс волосами на лице. Я такой чувствительный осел, что если чуть защекочет меня волос, то я должен чесаться. Титания Не хочешь ли ты музыки послушать, Мой милый друг? Основа Да, у меня довольно хорошее ухо для музыки. Сыграйте-ка что-нибудь на варгане. Титания Не хочешь ли покушать ты чего? Основа В самом деле! Я бы поел, я бы охотно поглотал хорошего, сухого овсеца. Мне кажется, что я имею также большое влечение к вязанке сена. Хорошее, сочное сено - что может с ним сравниться? Титания Есть у меня проворный эльф в услугах. У белочки отыщет он запас И принесет тебе орехов свежих. Основа Я бы предпочел горсть или две сухого гороху. Но сделайте одолжение, прикажите вашему народу оставить меня в покое. Я чувствую, что-то меня начинает клонить ко сну. Титания Спи - вкруг тебя я обовьюсь руками! (Обнимает Основу.) Вы, эльфы, все ступайте по местам. Эльфы уходят. Так жимолость иль сладкий каприфолий Высокий вяз с любовью обвивают; Так нежный плющ кольцами огибает Покрытые корою пальцы вяза. О, я тебя люблю, боготворю! Титания и Основа, обнявшись, засыпают. Входит Пак. Обеpон (приближаясь) А, мой Робин, здорово! Полюбуйся На зрелище прекрасное. Во мне, Я признаюсь, рождаться начинает К безумию царицы состраданье. За лесом с ней я встретился сейчас, Когда она сбирала благовонья Для этого презренного болвана. Я там ее порядком пожурил. Венками из цветов пахучих, свежих Она его власатые виски Придумала украсить - и росинки, Которые гордилися недавно Тем, что блестят роскошно на цветах, Как круглые жемчужины Востока, Теперь лежат в глазах цветков, как слезы, Которые принуждены свой срам Оплакивать. Когда я посмеялся Над нею вдоволь и когда она Просить меня с покорностию стала, Чтоб я ее простил, я у нее Потребовал индийского ребенка. Она его мне тотчас уступила И эльфу приказала отнести Его в мою волшебную беседку. Теперь он мой, и с глаз моей царицы Я слепоту презренную сниму. Ты, милый Пак, афинского невежду От головы искусственной избавь. Проснувшись, пусть воротится с другими В Афины он, и там пускай они Припоминают все об этой ночи Не иначе, как о виденьях сна. Но прежде надо снять с царицы чары. (Выжимает цветок на глаза Титании.) Будь, чем ты всегда была, Видь, как видела ты прежде! Сок Дианина ростка Уничтожит в миг всю силу Купидонова цветка. Теперь, моя Титания, проснись! Проснись, моя любезная царица! Титания (просыпаясь) Мой Оберон, какие сновиденья Имела я! Сейчас казалось мне, Что будто бы я влюблена в осла. Оберон Вот здесь лежит твой милый. Титания Как все это Могло случиться? О, как нестерпимо Смотреть глазам на эту образину! Обepон Молчанье на минуту! Ну, Робин, Избавь его от этой головы. Титания, пусть музыка играет, Пускай сильней, чем сон обыкновенный, Всех пятерых она здесь усыпит. Титания Эй, музыка! Эй, музыка, сюда! Скорей играй и очаруй здесь спящих! Пак (снимая ослиную голову с Основы) По-прежнему, проснувшись, ты гляди Своими глупыми глазами! Обepон Ну, музыка, играй! Раздается тихая и мелодичная музыка. Моя царица, Возьмемся за руки с тобой и землю Под спящими заставим трепетать. Теперь опять мы в дружбе. Завтра в полночь Торжественно мы будем танцевать У герцога Тезея в пышном замке - И мы его наполним мирным счастьем. Любовников две верные четы Там женятся с Тезеем в то же время - И будут все счастливы и довольны. Пак Властитель, скоро рассветет: Уж, рея, жавронок поет! Обеpон Мы вслед за ночью полетим, Среди священной тишины, Быстрей блуждающей луны. Титания Лететь с тобой готова я; Ты ж мне расскажешь, как случилось, Что ночью здесь уснула я И вдруг средь смертных очутилась. Исчезают. За сценой слышны крики охотников. Входят Тезей, Ипполита, Эгей и свита. Тезей Один из вас пусть сходит отыскать Лесничего. Теперь обряды наши Окончены. Но так как мы еще В начале дня, то милая моя Моих собак музыку будет слышать. Спустите их всех к западной равнине. Скорее! Я сказал, чтобы нашли Лесничего. А мы с тобой, царица Прекрасная, пойдем на эту гору И будем там свободнее внимать Чудесному смешенью голосов Моих собак и эха. Ипполита Помню я, При мне однажды Геркулес и Кадм Спартанскими собаками травили Медведя в Критском лесе. Никогда Приятнее я звуков не слыхала. Поверишь ли, не только что кусты, Но небеса, окрестности, ручьи Звучали все единым, общим криком. Да, никогда не слыхивала я Такого музыкального разлада, Такого усладительного шума! Тезей Но и мои к спартанской же породе Принадлежат, и у моих собак Большая пасть и шерсти цвет песочный; На головах их уши так висят, Что ими даже утреннюю росу Они сметают; выгнуты их ноги, Подгрудки же у них, как у быков Фессалии. И если на угонку Они не так-то быстры, уж зато Их голоса подобраны друг к другу, Как колокольчики. О, никогда В Фессалии, иль в Спарте, иль на Крите Охотничьи рога не возбуждали Собой собак, столь сильно сладкозвучных! Суди сама, когда услышишь их. Но тише! Тсс! Что это здесь за нимфы? Эгей Мой государь, да это дочь моя, А здесь лежит Лизандер; вот Деметрий, А с ними и Елена, дочь Недара. Я удивлен, что нахожу их здесь Всех вместе. Тезей Да, они так рано встали, Чтоб майские обряды совершить. Услышав о намерении нашем, Они пришли сюда, чтоб с нами вместе Здесь праздновать. Скажи-ка мне, Эгей, Не нынче ли срок Гермии назначен? Дай свой ответ. Эгей Так точно, государь. Тезей Поди, скажи, чтоб звуками рогов Охотники их тотчас разбудили. За сценою раздаются звуки охотничьих рогов и крики. Деметрий, Лизандер, Гермия и Елена просыпаются и вскакивают. А, здравствуйте, друзья! Ночь Валентина Уже прошла; а вы, лесные птички, Лишь начали, никак, слетаться вместе? Лизандер Простите, государь! Лизандер и прочие становятся на колени перед Тезеем. Тезей Прошу всех встать. Я знаю, что соперники вы двое: Откуда же согласие такое Между двумя врагами? Отчего Так ненависть от страха далека, Что с ненавистью спит и не боится, Что дух вражды над ними? Лизандер Государь! Я нахожусь в каком-то полусне И отвечать вам буду с удивленьем. Но я клянусь, что не могу сказать вам С подробностью, как я попал сюда. Как кажется - желал бы вам сказать Всю истину теперь припоминаю, Как это все случилось... Точно так! Я с Гермией пришел сюда - хотели Мы из Афин бежать, чтоб скрыть себя От строгости афинского закона. Эгей Довольно, о, довольно! Государь, Вы слышали довольно. Я зову Закон, закон на головы виновных. Они бежать хотели. О Деметрий, Они чрез то хотели нас лишить: Тебя - жены, меня - законной воли Женить тебя на дочери моей! Деметрий Мой государь, прекрасная Елена Открыла мне намерение их Бежать и здесь пока в лесу укрыться. Я, в бешенстве, последовал за ними; Прекрасную ж Елену повлекла За мной любовь. Но, добрый государь, Не знаю я, какой чудесной силой - А сила здесь какая-то была - Вдруг к Гермии любовь моя исчезла, Растаяла внезапно, будто снег, - И я теперь о ней припоминаю, Как о пустой игрушке, о которой Безумствовал я в детстве. Вся любовь И все, что есть святого в этом сердце, Принадлежит теперь одной Елене. Она одна - предмет и радость глаз! С ней, государь, я сговорен был прежде, Чем увидал я Гермию; потом, Как будто бы в болезни, эта пища Мне сделалась несносною; теперь же Я, как больной в своем выздоровленье, Вновь получил естественный мой вкус. Теперь ее люблю, ее ищу, Теперь о ней вздыхаю и хочу Я верным ей остаться до могилы! Тезей Прекрасные четы, я счастлив, Что встретил вас. Но после обо всем Расскажете вы нам. Тебе, Эгей, Придется подчиниться нашей воле. Пусть с нами вместе эти две четы В одном навек соединятся храме. Но утро уж почти прошло, и мы Намеренье охотиться отложим. Отправимся в Афины. Три и три! О, праздник наш великолепен будет! Пойдем же, Ипполита! Тезей, Ипполита, Эгей и свита уходят. Деметрий Это все Мне кажется столь бледным и неясным, Как абрис гор, столь сходных с облаками. Геpмия Мне кажется, что я на все смотрю Раздельными глазами: предо мною Двоится все. Елена Я то же ощущаю: Мне кажется, что будто я нашла Деметрия, как камень дорогой, Который мой, а вместе и не мой! Деметрий Я думаю, что мы все спим и бредим. Но не был ли здесь герцог? За собой Он нам идти не приказал ли? Геpмия Да, И мой отец был с ним. Елена И Ипполита. Лизандер Он нам велел идти за ним во храм. Деметрий Так, стало, мы не спим! Итак пойдемте За герцогом скорее и расскажем Дорогою друг другу наши сны. Уходят. Основа (просыпаясь) Когда придет моя очередь, позовите меня - и я буду отвечать. Мне надо говорить тотчас после этих слов: "мой прекраснейший Пирам!" Эй! Го-го! Питер Пигва! Флейта, продавец раздувальных мехов! Рыло, медник! Выдра! Господи помилуй! Они все улизнули и оставили меня спящим. Я видел престранный сон. Я видел сон... не достанет человеческого ума, чтоб рассказать, какой это был сон. Осел тот человек, который пустится объяснять этот сон. Мне казалось, что я был... Ни один человек не может сказать, что мне казалось! Мне казалось, что я был... Мне казалось, что я имел... Но был бы пестрым шутом тот человек, который бы осмелился сказать, что мне казалось! Глаз человеческий не слыхал, ухо человеческое не видало, рука человеческая не способна вкусить, язык человеческий не способен понять, а сердце человеческое не способно выразить, что такое был мой сон! Я попрошу Питера Пигву написать балладу из этого сна. Эту балладу назовут "Сном Основы", потому что в этом сне нет никакой основы. Я пропою эту балладу перед герцогом, в самом конце пьесы. Может быть, чтобы придать ей более приятности, я пропою ее тотчас после смерти Фисби. (Уходит.) СЦЕНА II Афины. Комната в доме Пигвы. Входят Пигва, Флейта, Рыло и Выдра. Пигва Послали ли в дом Основы? Воротился ли он домой? Выдpа О нем нет и слуху. Без сомнения, он околдован. Флейта Если он не воротится, то наша пьеса пропала. Без него она не может идти, не правда ли? Пигва Невозможно! Кроме него у вас нет во всех Афинах человека, который был бы способен взять на себя роль Пирама. Флейта Нет, он просто-напросто самый сильный ум из всех афинских мастеровых. Пигва Да, и вместе с тем самый красивый мужчина. Он истинный любовник по своему приятному голосу. Флейта Вы бы должны были сказать: истинный образчик совершенства. Любовник! Боже нас упаси! Это самая ничтожная вещь! Входит Бурав. Бурав Господа, герцог возвращается из храма; там же обвенчаны два или три кавалера, две или три дамы. Если наша пьеса пойдет, наше счастье у нас в руках! Флейта О мой любезный крикун Основа! Это навсегда лишает тебя шести пенсов в день. Он непременно получил бы шесть пенсов в день. Я хочу быть повешен, если бы герцог не назначил ему по шесть пенсов в день за то, что он сыграл роль Пирама - и он бы заслужил их. Шесть пенсов в день за Пирама или ничего! Входит Основа. Основа Где они, мои молодчики? Где они, мои милые? Пигва Основа! О торжественнейший день! О счастливейший час! Основа Господа, я могу рассказать вам чудеса, но не спрашивайте у меня, какие чудеса, потому что если я вам расскажу, то я не буду истинный афинянин. Я расскажу вам все точь-в-точь, как случилось. Пигва Говори, говори, любезный Основа! Основа Ни слова обо мне. Все, что я скажу вам теперь, - это что герцог откушал. Надевайте ваши костюмы, привяжите хорошие шнурки к вашим бородам и новые ленты к вашим башмакам. Сейчас отправляйтесь во дворец. Пусть всякий заглянет хорошенько в свою роль, ибо - коротко и ясно - наша пьеса будет представлена. Пусть Фисби на всякий случай наденет чистое белье; да не позволяйте тому, кто должен представлять льва, грызть свои ногти; пусть он выставит их, как львиные когти! Да еще, возлюбленные актеры, не кушайте луку или чесноку, потому что дыхание наше должно быть приятно. Я не сомневаюсь, что мы услышим похвалы нашей комедии. Ни слова более. Отправляемся! Марш! Все уходят. АКТ ПЯТЫЙ СЦЕНА I Афины. Комната во дворце Тезея. Входят Тезей, Ипполита, Филострат, придворные и свита. Ипполита Как странны, мой Тезей, рассказы их! Тезей Да, странностей в рассказах этих больше, Чем истины. Но не поверю я Волшебным глупостям и старым басням. Влюбленные, равно как и безумцы, Имеют все такой кипучий мозг, Столь странные фантазии, что часто Им кажется за истину такое, Чего никак смысл здравый не поймет. Безумный, и влюбленный, и поэт Составлены все из воображенья. Один - и это сумасшедший - видит Вокруг себя такую тьму чертей, Что не вместил бы их и ад обширный; А кто влюблен - такой же сумасшедший - Тот на челе цыганки смуглой зрит Елены красоту; поэта взор, Пылающий безумием чудесным, То на землю, блистая, упадает, То от земли стремится к небесам. Потом, пока его воображенье Безвестные предметы облекает В одежду форм, поэт своим пером Торжественно их все осуществляет И своему воздушному ничто Жилище он и место назначает. Да, сильное воображенье часто Проказит так, что, ежели оно Помыслит лишь о радости, - тотчас же Перед собой оно как будто видит И вестника той радости; а ночью Оно в себе рождает ложный страх И куст легко медведем почитает. Ипполита Однако в их рассказах обо всем, Что в эту ночь случилось, в превращенье Их умственных способностей и чувств, Есть не одна игра воображенья. Хоть это все достойно удивленья. Но к истине подходит очень близко. Входят Лизандер, Деметрий, Гермия и Елена. Тезей А, вот идут и самые четы! Как полны Веселия и радости они! Мои друзья, пускай любовь и радость Сопутствуют вам в жизни. Лизандер Государь! Пусть более, чем нам, утехи, радость Сопутствуют вам в царственных прогулках, И за столом, и в светлых сновиденьях! Тезей Посмотрим-ка, какие развлеченья И пляски нам предложит Филострат, Чтобы убить трехчасовую вечность Меж ужином и часом спать ложиться. Но где же он, наш учредитель празднеств? Что в этот день нам приготовил он? Комедией какой-нибудь нельзя ли Тоску часов тяжелых облегчить? Где Филострат? Филострат Я здесь, Тезей могучий! Тезей Скажи скорей, веселости какие Ты нынче вечером предложишь нам: Комедию ль иль музыку какую? Как обмануть ленивые часы, Когда у нас не будет развлечений? Филострат Вот список приготовленных забав. Что будет, государь, тебе угодно Из них избрать? С чего велеть начать? (Подает бумагу.) Тезей (читает) "Сражение кентавров. Будет петь Афинский евнух и играть на арфе". Не нужно. Я рассказывал об этом Моей жене, во славу Геркулеса. "Как пьяные вакханки растерзали В час бешенства фригийского певца". Старо и я уж это слышал раз, Когда из Фив с победой возвратился. "Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти, Постигнувшей науку в нищете". Презлая тут и тонкая сатира: На брачном торжестве ей места нет! "Грустная, краткая сцена Пирама, Истинно траги-веселая драма". Траги-веселая и грустная при том, И краткая! Да это лед горячий И твердый снег! Ну, как согласовать Все эти несогласья? Филострат Государь, Во всей пиесе этой, может быть, Каких-нибудь слов десять. Я не знаю Другой пиесы столь короткой; но, Мой государь, и эти десять слов В ней лишние. Вот отчего она И краткая, и грустная пиеса. В ней слова нет на месте; нет актера, Хоть крошечку способного. Она Трагической пиесой названа Лишь потому, что в ней лишает жизни Себя Пирам; но, признаюсь, когда Я видел репетицию пиесы, Глаза мои слезами наводнялись, И громкий смех едва ли заставлял Когда-нибудь лить слезы веселее. Тезей А кто ж актерами? Филострат Мастеровые, Которые мозольными руками Работают в Афинах. В первый раз Сегодня ум их в действии: они Неопытную память нагрузили В день вашего супружества пиесой. Тезей И мы ее услышим. Филострат Государь! Поверьте мне, она вас недостойна. Я слышал всю пиесу до конца: Пустейшая, ничтожнейшая пьеса! Но, может быть, приятно будет вам Намеренье ценой усилий тяжких Вам услужить. Тезей Пиесу мы услышим. Я никогда не оттолкну услуг, Предложенных и ревностно, и просто. Поди, зови сюда скорей актеров, А дам прошу садиться по местам. Филострат уходит. Ипполита Я не люблю смотреть, что слишком дурно, И видеть, как усердье погибает В усилиях напрасных. Тезей Милый друг, Ты этого, поверь мне, не увидишь. Ипполита Он говорит, что ничего они Представить нам порядочно не могут. Тезей Тем будем мы любезнее с тобой, Благодаря их даже за дурное. Ошибки их забавой будут нам. Коль бедное старание бессильно, То чистое усердье выкупает Невольный неуспех. Случалось часто, Когда я путешествовал, меня Сановники приветствовать хотели Готовыми речами. Иногда Они бледнеть и трясться начинали, Мешалися среди начатой фразы, Немел от страха опытный язык - И, наконец, они вдруг умолкали, Приветствие свое не досказав. Но, милая, поверишь ли, что в их Молчании приветствие я видел, И в скромности пугливого усердья Я более, поверь мне, находил, Чем в языке болтливом смельчака И в дерзком красноречье. Признаюся, Что, по моим понятиям, любовь, При языке простом чистосердечья, Всегда сильнее сердцу говорит. Входит Филострат. Филострат Когда угодно будет, государь, - Пролог готов. Тезей Пускай его войдет. Звуки труб. Входят Пигва и Пролог. Пролог Коль не удастся нам пиеса, мы желали, Чтоб знали вы, что мы не с тем пришли сюда, Чтоб нам не удалось; мы вот чего искали: Вам предложить свои услуги, господа; Вот нашего конца вернейшее начало. Вам угодить вполне, не зная ничего, Не смели думать мы, одно нас здесь собрало - Вас позабавить всех; мы здесь не для того, Чтоб вы раскаялись, готовы мы стараться, Из представления ж легко вам увидать, В чем будет именно пиеса заключаться И что вы будете, конечно, скоро знать! Тезей Ну, этот молодец не слишком силен в знаках препинания! Лизандер Чтобы прочесть пролог, он пустил свой язык как бешеного жеребенка, который не знает препятствий. Однако же тут есть нравоучение, государь: недостаточно говорить, но надо говорить с толком. Ипполита В самом деле, он проговорил свой пролог, как ребенок, играющий на флажолете: звуки есть, но без всякой гармонии. Тезей Его речь была похожа на запутанную цепь: ни одного кольца не потеряно, но все они в беспорядке. Что это еще? Входят Пирам, Фисби, Стена, Луна и Лев. Пролог Что видите вы здесь, быть может, вас дивит, Достойны зрители! Дивитеся себе, Пока вам истина всего не объяснит. Сия красавица есть госпожа Фисбе, Сей человек - Пирам, коль вам угодно знать, А сей, с известкою, здесь стену представляет, Ту стену страшную, которая страдать Любовников моих в разлуке заставляет. По милости ее, бедняжечки с трудом, Лишь шепотом сквозь щель, беседуют порою. Вот этот - с фонарем, с собакой и с кустом, - Представит лунный свет. Я вам теперь открою, Что Фисби и Пирам у Ниновой могилы Решилися сойтись, когда взойдет луна, Чтоб высказать - насколь они друг другу милы. Но только лишь Фисби пришла туда одна, Как сей ужасный зверь - львом Бог его назвал - Спугнул прекрасную иль просто испугал. И вот, когда она в испуге убегала, Накидочка с ее лилейных плеч упала. Тогда презренный зверь накидочку схватил И в ярости ее он кровью обагрил. Потом пришел Пирам, прекрасный и высокий, Накидочку Фисби погибшей он нашел, И дерзким острием он, в горести жестокой, Кипящу грудь свою, рыдая, проколол. Тогда опять Фисби на сцену прибегает И, выхватив кинжал, себя им поражает. А остальное все в подробном разговоре Расскажет вам сей лев и светлая луна, Чета любовников и страшная стена, При вашем собственном и благосклонном взоре! Пролог, Пирам, Лев и Луна уходят. Тезей Уж не будет ли и лев говорить? Деметрий Тут не будет ничего мудреного. Отчего же не быть одному говорящему льву, когда есть так много говорящих ослов? Стена В сей интермедии случилося, что я, Я - Рыло прозвищем - разыгрываю стену; Но знайте, господа, стена такая я, Что есть во мне дыра иль щель дыре в замену, Дабы любовники, Пирам наш и Фисби, Могли сквозь эту щель благодаря судьбе Хоть часто, но тайком, шептаться меж собою. А этот камешек с известкой распускною Доказывает вам, что точно я стена. Сомненья в этом нет? А вот и щель видна. Немножко в бок она, но сквозь нее, о диво, Любовники не раз шептались боязливо. Тезей Можно ли требовать, чтобы известь и штукатурка говорили лучше этого? Деметрий Государь, это самая умная стена, которую я когда-либо слышал говорящею. Входит Пирам. Тезей Пирам приближается к стене. Молчите! Пирам О ночь ужасная! О черная, о ночь! О ночь, которая везде, где нету дня! Увы, увы, увы! О ночь, о ночь! Боюсь я, что Фисби забыла про меня. А ты, а ты, стена, о милая стена! Между моею и землей ее отца Стоящая стена, о милая стена! Приветна будь, стена, Пираму до конца И покажи мне щель, дабы я сквозь нее Мог увидать, хоть вскользь, сокровище мое. Стена поднимает руку с растопыренными пальцами. Благодарю тебя, приветная стена! Да сохранит тебя Зевес от поврежденья! Но что я вижу? О, Фисби мне не видна! Ты, злобная стена, лишаешь наслажденья. Да будут прокляты все камешки твои За то, что рушила надежды ты мои! Тезей Мне кажется, что стена, имея способность чувствовать, должна бы отвечать ему такими же проклятиями. Пирам Нет, государь, поистине она не должна этого делать. "Надежды ты мои"! После этих слов начинается роль Фисби. Теперь она входит - и я замечаю ее сквозь эту стену. Вы увидите, что все будет точь-в-точь, как я говорю. Вот она приближается. Входит Фисби. Фисби Как часто ты, стена, слезам моим внимала О том, что разлучен со мною мой Пирам! Губами алыми как часто целовала Я камешки твои с известкой по краям! Пирам О, вижу голос я! Я к щелке приложуся: Услышу, может быть, Фисби моей черты. Фисби! Фисби О милый мой! Ты - милый, я клянуся! Я думаю, что так? Пирам Что хочешь, думай ты. Любовию твоей я избран - и измена Мне неизвестна, как Лимандру, о Фисби! Фисби А я тебе верна до гроба, как Елена! Пирам Верней ли Прокрусе бывал Шафал, Фисбе? Фисби Как Прокрусе Шафал, так я верна тебе! Пирам Поцеловать меня сквозь стену потрудися. Фисби Я не уста твои целую, а дыру! Пирам Ну, хочешь ли идти со мной на холм, Ниниса? Фисби Сейчас туда иду, иль пусть скорей умру! Пирам и Фисби уходят. Стена Узнайте: я, стена, окончила долг свой, А потому стена идет теперь домой. (Уходит.) Тезей Теперь стена, разделявшая двух соседей, уничтожена. Деметрий Что ж иначе делать, государь, с такими стенами, которые так дерзки, что слушают, не предостерегая. Ипполита Вот самый глупый набор слов, который я когда-либо слышала! Тезей Лучшие зрелища этого рода не более как тени, и худшие не будут хуже, если им поможет воображение. Ипполита Так для этого нужно ваше воображение, а не их! Тезей Если мы не вообразим о них ничего хуже того, что они воображают сами о себе, то они могут показаться отличными актерами. Вот идут сюда два благородных зверя: Луна и Лев. Входят Лев и Луна. Лев Сударыни, в коих все чувства столько тонки, Что их тревожат и ничтожные мышонки, Вы, может быть, теперь здесь все затрепетали, Когда бы точно льва рев дикий услыхали; Но знайте: я не лев, не львица по натуре - Нет, я Бурав, столяр и лев по львиной шкуре; Но если б я был лев и вдруг пришел сюда, Тогда, действительно, была б вам всем беда! Тезей Вот премилое и пресовестливое животное. Деметрий Самое доброе животное, государь, которое я когда-либо видел. Лизандер Этот лев - настоящая лисица по своему мужеству. Тезей Правда, - и настоящий гусь по своему благоразумию. Деметрий Не совсем так, государь, так как его мужество не может победить его благоразумия, а лисица побеждает гуся. Тезей Впрочем, я уверен, что и его благоразумие не может победить его мужества, как гусь не может победить лисицу. Но довольно, оставим его с его благоразумием и послушаем. Что скажет нам Луна? Луна Двурогую луну фонарь сей представляет... Деметрий Ему бы должно иметь рога на лбу. Тезей Да ведь это не новая луна, и рога исчезли в полнолунии. Луна Двурогую луну фонарь сей представляет, А я тот человек, в луне что обитает! Тезей Вот в чем самая главная ошибка: человек должен был влезть в фонарь; иначе как же он может представлять человека в луне? Деметрий Он не осмелился влезть туда из-за свечки: видите, как она нагорела! Ипполита Мне наскучила эта луна; я бы желала, чтоб она вздумала перемениться. Тезей Судя по слабости рассудка этой луны, кажется, что она в ущербе; но учтивость и справедливость требуют, чтобы мы дождались, пока она совершит свое течение. Лизандер Продолжай, Луна! Луна Все, что я имею сказать, состоит в том, что этот фонарь есть луна, а я - человек в луне; что этот терновый куст - мой терновый куст, а эта собака - моя собака. Деметрий По-настоящему все это должно быть в фонаре, потому что все это находится в луне. Но тише! Вот идет Фисби. Входит Фисби. Фисби А, вот могила старого Ниниса! Но где же мой возлюбленный? Лев О-о!! Лев рычит, Фисби убегает и роняет накидку. Деметрий Славно рычишь, лев! Тезей Славно бегаешь, Фисби! Ипполита Славно светишь, луна! Право, луна светит с необыкновенною ловкостью. Лев разрывает накидку и убегает. Тезей Славно цапнул, лев. Деметрий Теперь приходит Пирам. Лизандер А лев, конечно, исчезает. Входит Пирам. Пирам Благодарю тебя, о милая луна, За то, что нынче ты блестяща и ясна! Когда ты будешь мне отрадно так блестеть, Я милую Фисби надеюсь лицезреть! Но стой! О, вид ужасный! Посмотрим! О, несчастный! Какое зрелище ужасно вижу я! Глаза мои, смотрите! Возможно ли - скажите? О милая Фисби! О душенька моя! Накидочка бесценна, Здесь кровью обагренна. Жестоки фурии, приблизьтесь поскорей! О Парки, приходите И жизнь мою прервите. Убейте, задушите, Избавьте вы меня от тяжкой жизни сей! Тезей Это отчаяние и смерть милого друга почти могут сделать человека печальным. Ипполита Клянусь моим сердцем, мне жаль этого человека! Пирам Природа, для чего ты львов произвела? Лев страшный умертвил Фисби мою во цвете. Она есть лучшая... Нет, нет, она была Из женщин лучшая, которая на свете Когда-нибудь жила, любила и цвела! Теките, слезы жгучи! Вот он - мой меч могучий! Тебя я в грудь вонзаю - И прямо в левый бок, Где сердце - ток-ток-ток. Вот как я умираю! (Поражает себя мечом.) Теперь бездыхан я И в Небесах витаю! Язык - покой узнай! Ты ж, месяц, улетай! Здесь кости я свои бросаю Ах, ах! Я умираю! Пирам умирает. Луна уходит. Деметрий Не кости, а только очко, потому что он один. Лизандер Какое он очко? Он умер, следовательно, он ничто. Тезей Однако с помощью медика он может выздороветь и сделаться опять ослом. Ипполита Отчего же лунный свет исчез прежде, чем Фисби возвратилась и отыскала своего любовника? Тезей Она отыщет его при свете звезд. Вот она идет, и ее отчаяние окончит пьесу. Входит Фисби. Ипполита Кажется, что для такого Пирама ее отчаяние не будет продолжительно. Я надеюсь, что она скоро кончит. Деметрий Один атом мог бы перевесить всех и решить, кто из них лучше, Пирам или Фисби? Лизандер Вот она уже высмотрела его своими прекрасными глазками. Деметрий И начинает его оплакивать нижеследующим образом... Фисби Ты здесь уснул, мой дорогой! Как? Умер ты, голубчик? Пирам, о, встань и говори! Но ты молчишь - ты умер? Да! Ужель могила навсегда Должна закрыть глаза твои? Уста лилейны, алый нос - Исчезло все, все рок унес! Любовники, стенайте! Ланиты, буквицы желтей, У смерти вопрошайте. Вы, три сестры, издалека, С руками цвета молока, Ко мне скорей придите! Вы взяли мой предмет любви - Теперь скорей в моей крови Вы руки окуните! Приди скорей, мой верный меч, И в грудь вонзись, чтоб жизнь пресечь, А ты, язык - ни слова. Прощайте, все мои друзья! Так умираю верной я! Прощайте - я готова! (Поражает себя мечом и умирает.) Тезей Луна и лев оставлены в живых, чтобы схоронить мертвых. Деметрий Да, и стена тоже. Основа Извините, могу вас уверить, что стена, которая разделяла их отцов, не существует. Не угодно ли вам посмотреть эпилог или послушать бергамасский танец, исполненный двумя из нашей компании? Тезей Прошу вас, без эпилога. Для вашей пьесы совершенно не нужны извинения. Вам нечего извинять: все актеры умерли, следовательно, некого и хулить. Если бы тот, который сочинил эту пьесу, играл Пирама и повесился бы на подвязке Фисби, то из этой пьесы вышла бы превосходная трагедия, но ваша пьеса все-таки хороша и прекрасно исполнена. Теперь покажите нам свой бергамасский танец, а эпилог оставьте. Веселый простонародный танец. Тезей Двенадцать раз полуночи язык Уж прогудел. Любовники, в постели! Теперь настал волшебный час духов. Похитим мы у утра те часы, Которые мы подарили ночи. Нелепая пиеса превосходно Ускорила шаги тяжелой ночи. Теперь, друзья, в постели! Две недели Мы проведем в различных празднествах, В забавах и ночных увеселеньях. Все уходят. СЦЕНА II Там же. Входит Пак с метлой. Пак Теперь голодный лев рычит, И волк на месяц воет; Усталый пахарь крепко спит: Ночь всех их успокоит. Теперь огонь в печах погас, Совы зловещей крики Напоминают смерти час Страдальцу-горемыке. Теперь настала уж пора Могилам разверзаться И средь церковного двора Покойникам являться. Но эльфам весело - и мы, Гекату окружая, Скользим, как сон, за духом тьмы, От солнца убегая. Итак, пусть мышь здесь не скребет! А дом - не знай потери! С метлою послан я вперед, Чтоб выместь сор за двери! Входят Оберон, Титания и их свита. Обеpон Вы по дому разбегитесь, И при трепетных огнях, Эльфы, дружно веселитесь, Словно птички на кустах! Пойте песнь мою за мною, И пляшите все толпою! Титания Ноту в ноту, слово в слово, Эту песнь пропойте снова! Взявшись за руки, пойдем Осчастливить этот дом! Песни и пляска эльфов. Обеpон Рассыпьтесь, эльфы, до утра В покоях полумрачных; А нам теперь идти пора К постели новобрачных. Вселим мы разом в три четы Любовь без измененья - И будут полны красоты Всегда их поколенья. Природа, щедрая в дарах, Детей их не оставит: От пятен, трещин на губах Она их всех избавит, И знакам, вестникам дурным, Забытым при рожденьи, Потом же пагубным иным, Не быть в их поколеньи. Теперь росою полевой Покои окропите, И мир и счастье в дом людской Навеки водворите! О эльфы, радостной толпой Умыться торопитесь, Но утром будьте все со мной, С рассветом воротитесь. Оберон, Титания и их свита уходят в разные двери. Пак (к зрителям) Когда не угодили вам мы, тени, То я прошу - исправится беда - Предположить, что в мире сновидений Вы были здесь уснувши, господа; Что слабое, пустое представленье Есть легкий сон - не более того; Не будьте же вы строгими в сужденьи, Простите нас - мы просим одного. Исправиться мы, право, не забудем. Как честный Пак, я клясться вам готов, Что ежели мы счастливы так будем, И избежим мы брани и свистков, То вы от нас вознагражденья ждите, Не то лгуном вы Пака назовите. Ночь добрую желаю всем - один, А вы меня хлопками наградите, И - верьте мне - исправится Робин! (Уходит.) СОН ЛЕТНЮЮ НОЧЬ  I  "Трудно говорить серьезно о такой пьесе, как "Сон в летнюю ночь"", - заметил Георг Брандес, посвятивший, однако, в своем труде о Шекспире около десяти страниц ее разбору, причем повторяет в несколько догматичной форме положение об ее происхождении и значении, которые по меньшей мере не проверены и не могут считаться доказанными. Остроумные, а порой блестящие критические замечания знаменитого датского критика, к сожалению, далеко не решают вопросов, довольно существенного характера, над которыми, вот уже почти два века, весьма серьезно задумывались исследователи Шекспира, и все же не пришли к окончательному прояснению той загадочной пелены, которую словно окутано одно из самых поэтичных, если не самых серьезных произведений великого английского драматурга. Затруднение представляется нам не только в серьезности отношения к анализу пьесы, а прежде всего в том, чтобы разобраться во множестве разноречивых толкований, которые были предложены в объяснение пьесы и, не разрешая многих недоумений, которые она вызывает (начиная с ее заглавия, см. ниже), скорее способствует распространению ошибочных взглядов. Совершенно правильно заметил Гоуард Фэрнес, в своем предисловии к последнему, образцовому изданию Шекспира (т. X, 1895) {Horace Howard Furness, A/. New variorum edition of Shakespeare. В этом издании собран богатый материал комментариев к Шекспиру. В последующем изложении те ссылки, которые не оговорены особо с указанием источника, относятся к десятому тому издания Фурнесса.}, что никто не довольствуется признанием того, что нам достоверно известно о Шекспире: "именно то, чего мы не знаем, наполняет томы наших комментариев (ourvolumes)". Конечно, о том, что известно - нечего было бы и писать; неизвестность заманчива, но догадки не всегда могут считаться положительными приобретениями. Постараемся отметить лишь степень большей или меньшей вероятности тех гипотез, которые были высказаны по поводу "Сна в летнюю ночь", тщательно выделяя достоверное от сомнительного. Как бы резюме наиболее аккредитованных мнений по данному вопросу в настоящее время представил Сидней Ли в следующей странице, которую мы приводим целиком, по новейшему изданию его труда о Шекспире в немецком пере- воде, с поправками и дополнениями лейпцигского проф. Р. Вюлькера: ""Сон в летнюю ночь", вероятно, возник зимой 1595 года. Вероятно, пьеса была написана для свадебного торжества, быть может, по случаю брака, всеобщей покровительницы поэтов, Люции Гарингтон с Эдуардом Русселлем, третьим графом Бедфорским, брака, состоявшегося 12 дек. 1594г., или же по случаю свадьбы Вильяма Стэндлея, графа Дерби, 24 января 1594-1595 г. в Гринвиче. Поэт, обо- значив с изысканной лестью королеву - "чистою весталкой, царствующей на Западе (д. II, сц. 1)", отблагодарил Елизавету за милостивое расположение, которое она ему выказывала, и надеялся заручиться и впредь ее покровительством. Фантастическое описание Оберона (д. II, сц. 2) того места, откуда он увидел, где растет цветок, прозванный "Любовью в праздности", за которым он посылает Пака, вероятно, написано Шекспиром в воспоминание празднеств, устроенных графом Лейстером королеве Елизавете в 1575 г., при ее посещении Кенильворта. Вся пьеса написана в легком изящном тоне комедии. Сюжет мог быть заимствован из разных источников: у Чосера в его "Рассказе рыцаря"; у Плутарха в биографии Тезея; из метаморфоз Овидия (кн. IV); из старофранцузского романа о "Гюоне Бордосском", в котором приведена история Оберона, романа, переведенного на английский язык лордом Бернерсом и впервые изданном в 1534 г. Влияние Джона Ли (J. Lee) сказывается в шутливых речах, которыми обмениваются смертные люди и бессмертные духи. Внесением юмористического представления "Пирамида и Фисби" в исполнении простых людей, эллинских рабочих "с мозолистыми руками", Шекспир развивает тему, которой он уже пользовался при написании "Бесплодных усилий любви". Но заключение, данное в "Сне в летнюю ночь", совершенно новое, и можно заметить по поводу этой пьесы, что Шекспир впервые открыл новую область искусства, наделив фантастические существа могучей драматической жизнью, чему еще не было примеров в литературе". Нельзя не отметить, как много оговорок в приведенной цитате, как каждое положение в ней смягчено осторожными - "вероятно", "может быть", которые мы отметили курсивом. Дело в том, что достоверного об "Сне в летнюю ночь" имеется лишь факт первого издания пьесы в 1600 г. {Об отношении этого editio princeps к двум последующим (второе без означ. года, третье 1623 г.) см. статьи Крауза: Die drei altesten Drucke des Sommernachtstraum, в Jahrb. der deutsch. Shakesp. Geselschaft, XXI Ihg, 1886 г.} и известие Мэра (Meere), упоминающего о существовании пьесы Шекспира под тем же заглавием в 1595 г. Стало быть, мы знаем только, что пьеса написана не позже этого года. Попытки более точного приурочения "Сна" к определенной дате раньше 1598 г. основаны на догадках, так сказать, внутреннего порядка, на сближении отдельных стихов в драме Шекспира с произведениями других современных поэтов {Тексты собрания J. O. Halliweli'ем в его издании: "Illustration of the fairy mythology of Shakespeare". Напечатано английск. шекспировским обществом в 1845-1853 гг. С приложением статьи Гальпина (Rew. N. J. Halpin) - "Oberon's vison", о которой речь ниже. В числе предложенных намеков в пьесе на современные Шекспиру обстоятельства общественной жизни указан стих: "Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти, Постигнувшей науку в нищете". Это заглавие одного из произведений, предложенных Тезею на выбор Филостратом, в списке приготовленных развлечений ко дню свадьбы. Тезей замечает: Тут тонкая и старая сатира: На брачном торжестве ей места нет! Приведенное заглавие принимают как намек на стихотворение Спенсера: "Слезы муз", написанное около 1591 года. По другому объяснению (Knight'a), оно скорее относится к смерти Роберта Грина, поэта, скончавшегося в 1592 г. в большой бедности, почти в нищете. Наконец, Флей (Fleay) заметил, что данное место в равной степени может быть применено и к Спенсеру и к Грину, или к обоим вместе. (Свод мнений см. у Фернесса, О. с.).}, на определении вероятного отношения "Сна в летнюю ночь" к поэмам Эдмунда Спенсера - "Королева фей" (The Faerie Queen) и Джона Лили (John Lyly) "Эндимион", наконец, на соображениях эстетико-психологического характера по указанию места, занимаемого настоящей драмой в ряду других произведений Шекспира. Она переходный тип от комедии к драме, представляется уже настоящей "драмой" по яркому изображению психических аффектов, но с недостаточно цельно обрисованными характерами и искусственно созданными ситуациями. В стихе пьесы усматривается еще некоторая неуверенность; есть небрежности; пьеса всего удобнее приурочивается к переходному моменту от юности к возмужалому возрасту поэта, быть может, к началу второго периода его творческой деятельности, когда ему уже было за тридцать лет. Что могло побудить Шекспира взяться за сюжет фантастической сказки, приуроченной к описанию предстоящего брака "афинского герцога Тезея" с побежденной им царицей амазонок Ипполитой? Имена Тезея и Ипполиты несомненно взяты или непосредственно у Плутарха, или из "Кентерберийских рассказов" Чосера (разница в написании имени: Ipolita y Чосера, Hyppolita y Шекспира); в первой из них, - "рассказ рыцаря", - речь идет как раз о свадьбе "герцога афинского Тезея" с царицей амазонок Ипполитой, но дальнейшее содержание рассказа Чосера, отвечающее известной новелле Боккаччо о том, как два друга, Палемон и Аркит, влюбились оба в одну и ту же девушку, не имеет прямого отношения к драме Шекспира. Заимствованной представляется лишь основная ситуация: т. е. приурочение происшествия к моменту возвращения Тезея на родину вместе с Ипполитой. Но у Чосера-Ипполита уже считается женой Тезея. У Шекспира их свадьба должна вскоре состояться: Четыре дня счастливые пройдут И приведут с собою новый месяц. Это обстоятельство, что Шекспир отодвинул срок свадьбы Тезея и Ипполиты, ввел две другие пары женихов и невест, сделал завязкой пьесы - ожидание наступления брачной церемонии, наконец, общим содержанием ее избрал любовные перипетии в полушутливой, фантастической форме, закончив благополучным разрешением всех недоразумений, - и служит главным основанием предположения, что настоящая пьеса есть не более, как предсвадебное развлечение, так назыв. "маска", одно из увеселений, которое должно было войти в программу празднеств, устраиваемых по случаю бракосочетания какого-нибудь знатного вельможи, из числа влиятельных друзей и покровителей Шекспира. Когда предположение это возникло - оставалось лишь найти подходящее лицо, для которого Шекспир "мог" написать свою пьесу. Такими лицами "могли" быть вышеназванные - Эдуард Руссель или Вильям Стэнлей; но мог быть им и кто-нибудь другой, третий, четвертый, о котором мы не имеем достаточно сведений. - Однако, уже Ульрици высказал не лишенное остроумия, хотя, как увидим ниже, на наш взгляд, неосновательное, возражение против определения настоящей пьесы Шекспира, как специально свадебного развлечения, в связи с существовавшим в ту пору обычаем давать "маски", "интерлюдии", "интермедии" и т. п. театральные представления по случаю вступления в брак знатного лица. "Странный и, по сущности, довольно дерзкий поступок, - поднести в виде свадебного подарка своему патрону пьесу, где любовь представлена на смех, скорее с комической, чем с нравственной и серьезной стороны, любовь в ее слабости и неустойчивости, как простая игра воображения, причем даже празднование свадьбы Тезея носит смешной характер в силу тех условий, при которых она происходит. Было бы большой бестактностью во всяком случае переносить на общественную сцену пьесу, написанную по такому поводу, до или после заключения брака вельможи (в чью честь она была составлена)". Впечатления, очевидно, могут расходиться, но к вопросу об уместности "Сна в летнюю ночь" в приурочении ко дню свадьбы мы ниже вернемся, при ее оценке по существу. Пока ограничиваемся выводом, что определение пьесы, как свадебной "маски", весьма мало способствует установлению точной даты ее происхождения. Сидней Ли оставил без оговорки лишь указанье на то, что речь Оберона по поводу цветка, обладающего чудодейственным свойством возбуждать внезапную любовь к первому лицу, которое попадается навстречу, после того, как соком этого цветка натереть глаза, - есть воспоминание, в поэтическом образе, о празднествах, - которых свидетелем, вероятно, был Шекспир в молодые годы, - празднествах, устроенных в Кенильворге графом Лейстером, мечтавшим стать мужем Елизаветы. Но королева "царствующая на Западе", осталась целомудренной весталкой: "стрела Купидона, пущенная в нее, была отклонена лучом девственной луны; она упала на "маленький западный цветочек", который "зарделся от любовной раны", и из молочно-белого цветка превратился в алый цвет, названный "любовью от безделья". Толкование рассказа Оберона в смысле аллегории на королеву Елизавету и ее отношения к Лейстеру, причем "зардевшийся цветок" должен обозначить возлюбленную Лейстера, графиню Эссекс {Другое высказанное предположение, по которому в алом цветке усматривался намек на Марию Стюарт, ныне оставлено по совершенной неубедительности.}, муж которой был убит в то время, когда стала известной связь его жены с Лейстером; это толкование принадлежит Гальпину, статья которого в свое время произвела большую сенсацию между шекспирологами {Статья Гальпина выше указана.}. Тонкий анализ Гальпина данного места в пьесе, представляющегося действительно загадочным по двойному смыслу, который чувствуется в передаче подробностей происхождения волшебного цветка, его сопоставление некоторых деталей (морская дева, плывшая на спине дельфина и очаровавшая море своим пением) с дошедшими до нас описаниями упомянутых празднеств - Гайскона и Ланегама, представлялись действительно весьма убедительными, как неожиданное прояснение историческими аллюзиями непонятного вымысла: ему, казалось, подыскана была реальная почва. Однако, есть и возражение против такого объяснения. Празднества в Кенильворте состоялись в 1575 году. Вероятно ли, чтобы Шекспир о них вспоминал через двадцать лет, и прибег к аллегории в то время, когда она утратила свое живое значение и вряд ли кому-либо из современников могла быть даже просто понятна? Намеки на Елизавету и Лейстера утратили всякое значение "актуальности". Но другого объяснения рассказу Оберона пока не найдено: весталка, царствующая на Западе" все-таки слишком прозрачный намек на королеву Елизавету, чтобы можно было поступиться вполне толкованием Гальпина. Ввиду этого остается или присоединиться к мнению тех исследователей, которые полагают, что "Сон в летнюю ночь" принадлежит к ранним произведениям Шекспира, по крайней мере, задуман был им в юношескую пору, быть может, в редакции, которая до нас не дошла, и лишь вторично им обработан в половине 90-х годов XVI века; или предположить, что аллегория навеяна не воспоминаниями о празднествах 1575 года, а какими-нибудь другими аналогичными празднествами в позднейшую пору, о которых до нас не дошли описания; или, наконец, счесть весь этот рассказ Оберона чистым вымыслом Шекспира, без определенной реальной почвы в происшествиях современной жизни, кроме намека на королеву Елизавету в образе весталки. Перейдем теперь к внутренним данным и отношениям фантастических существ, которые Шекспир ввел в свою пьесу. Прежде всего представляется вопрос о несоответствии заглавия с содержанием: в четвертом действии Тезей, увидя заснувших в лесу Лизандра, Елену, Деметрия и Гермию, говорит: "Они так рано встали, чтоб майские обряды совершить (to observe the rigth of May), и дальше: "ночь Валентина уже прошла". Итак, день свадьбы Тезея и Ипполиты приурочен к 1-му мая, а между тем пьеса получила название, которое относит нас к середине лета (midsummernigth), т. е. к 24 июня, по обычному обозначению Ивановой ночи именно как ночи "в половине лета". Как объяснить это несоответствие заглавия и содержания? По мнению Малона, заглавие дано в зависимости не столько от времени действия в пьесе, как от времени постановки ее в виде развлечения в "летнюю ночь". Быть может, заглавие принадлежит не самому Шекспиру. Фэрнес, цитируя возражения Джонсона против заглавия, объясняет дело так, что в самой пьесе усматривается некоторая двойственность положения. Майские празднества суть по преимуществу дневные празднества; между тем, к 24 июня относится большинство поверий о ночных чудесах и в это время справляются различные обряды именно ночью. Таким образом, свадебные развлечения Тезея, - охота, представление "интерлюдии", - происходят днем, а чудесные происшествия с двумя влюбленными парами ночью: майский день и летняя ночь чередуются в фантастической смене сказочных происшествий. Весною ночи слишком коротки, и народные поверья всех стран приурочиваются именно к темным и уже более длинным летним ночам, в христианских странах - "под Ивана Купала". Шекспир действительно впал в противоречие, но ставить ли ему в укор сбивчивую хронологию, когда сюжет дан чисто сказочный? Перевес внимания несомненно в пользу "ночи", а не дня свадьбы Тезея: поэтому Шекспир обозначил свою пьесу "Сон в летнюю ночь", согласно ее действительному содержанию, а не внешней рамке действия, приуроченного к последним дням апреля и заканчивающегося 1 мая. Быть может, уместно напомнить, однако, что как бы смутный прообраз "Сна в летнюю ночь" Шекспира мы имеем в одной старо-французской комедии XIII века трувэра Адама де Ла Галь, дошедшей до нас под своеобразным заглавием "Игра под кущей" (Jeu de If Fenille" или просто Jeu Adam). В этом произведении, о происхождении и источниках которого мы ничего не знаем, кроме самого факта представления этой пьесы в Аррасе, в 1262 г., усматривается такое же характерное сочетание реалистических сцен и видений в ночное время. Содержание иное; оно заимствовано из современной автору жизни, облечено в автобиографическую форму; причем поэт выставляет на сцену самого себя и свои семейные отношения, в грубой форме высмеивает соседей и собственную жену, дает яркую бытовую сцену шумной ярмарки, на которой выступают шарлатан-предсказатель и монах, продавец мощей; затем, с наступления ночи, появляются феи на сцену (Ариль, Морг и Глориада); проезжает Фортуна на колесе, одних из бедности возвеличивая и вознося их в один день на верх благополучия, других с высоты низвергая вниз. Комедия заканчивается опять-таки реально-бытовой сценой в кабаке, где расторговавшийся было своими святынями монах оказывается в свою очередь ограбленным. Обычное объяснение заглавия - "Игры под кущей" то, что оно приурочено к майским народно-обрядовым празднествам, когда, именно, приветствуя наступление весны, устраивали зеленые шалаши, под которыми как бы находили приют и фантастические олицетворения силы природы в "майскую ночь". Мы припомнили об этом отдаленном прообразе "Сна в летнюю ночь", в ответ на замечания, что ночная фантастика уместна лишь в середине июня: Шекспир с полным правом мог выдержать, да и на самом деле и выдерживает, единство времени, ибо в пьесе нет ни одного указания, чтобы ночные сцены происходили непременно в июне. Высказанные по этому поводу замечания (Тика, а за ним Зимрока), будто некоторые растения и цветы только в июне достигают надлежащей волшебной силы, не существенны, ибо волшебный цветок Оберона не есть обязательно цвет папоротника или какого-нибудь летнего растения; точно также появление "душистого горошка" рядом "с горчичным зерном" не есть показатель различного времени произрастания того или другого: перед нами простые олицетворения по прихоти поэта. Итак, название Midsummernigth, на наш взгляд, случайное, без отношения к содержанию пьесы, и, конечно, правильнее было бы обозначать ее либо просто - "весенней сказкой", - или с маленькой натяжкой - "майской ночью", т. е. перед наступлением первого мая. Не настаиваем на вопросе, с точностью ли проходят четыре дня и столько же ночей, о которых говорят Тезей и Ипполита в самом начале драмы; - или удобнее было бы сосредоточить все эти видения в одну ночь: во "сне" времени, конечно, не измеряют, но если Шекспир вспомнил, что весенние ночи коротки, и предпочел представить сновидение в более продолжительный срок, то длительность времени ему была нужна для большого правдоподобия в изображении психических аффектов, быстрых по первому импульсу, тем не менее требующих некоторого времени для своего рельефного проявления. Сидней Ли, как мы видели, вменяет в особую заслугу Шекспиру, что в данном произведении он впервые наделил фантастические существа реальной жизнью. Вдохновлялся ли при этом Шекспир непосредственно народными преданиями и повериями? Имя Оберона, короля Эльфов, заимствовано во всяком случае из французского источника, вероятно, из романа о "Гюоне Бордосском"; Титания, жена Оберона и королева Эльфов - отзвук классического предания, причем вероятно, что им заимствовано из метаморфоз Овидия или из поэмы Спенсера, где это древнеклассическое наименование королевы эльфов уже встречается. В романе о Гюоне Бордосском {Об этом романе см. статью г-на Гастена Париса, в "Poemes et legendes du Moyen-age, изд. Societe d'edition artistique, 1900. Paris.} - Оберон тоже, так сказать, приобщен к циклу античных традиций: он называет своим отцом Юлия Цезаря; мать его - фея Морг. Приурочение к Юлию Цезарю есть, конечно, выдумка французского трувера, воспользовавшегося народным повернем о карликах-эльфах, сторожащих подземные клады, и пожелавшего придать большую определенность фантастическому существу. По своему происхождению предание об эльфах (древненемецк. Alben или Eiben) есть исконное германское, причем и имя Оберона этимологически восходит к германской форме, соответствие которой находят в имени Альбериха, или Эльбериха, но с иным романским окончанием и романским переходом звуков в начале слова {Другая, раньше предложенная этимология имени Оберона от alba (aube; заря), ныне оставлена, как маловероятная, и напрасно выдается Брандесом, как вполне установленная.}. Альберих известен нам по старонемецкой поэме об Ортните, но, кроме созвучия имени и общего представления о "короле Эльфов", между этими двумя произведениями - французским и немецким, - нет никакой связи. Почему и как французский трувер - автор - "Гюона Бордосского" воспользовался германским мифом-до сих пор не вполне выяснено, но во всяком случае, придав своеобразную генеалогию Оберону, он сделал из него оригинальную фигуру, сочетание античной традиции с средневековым романтизмом. При рождении Оберона, так же как в сказке о Золушке, присутствуют разные феи, причем одна из них обрекла его на маленький рост - всего три фута, - но тут же, раскаявшись в своем дурном пожелании, постаралась наделить его другим преимуществом - необыкновенной красотой. И несмотря на свой маленький рост Оберон столь прекрасен, что "краше солнца в летнее время" (Car plus est bians que solans en este"). Другие феи наделяют Оберона разными волшебными свойствами, причем одна из них даже - способностью слышать пение ангелов в раю; и место Оберону, оказывающемуся христианином, уготовлено на том свете наилучшее, и ему самому предоставлено решить, когда он захочет покинуть землю и переселиться в рай. Пока царство Оберона находится на дальнем Востоке, по соседству с "Вавилонией", в заколдованном лесу. У Шекспира место действия в лесу близ Афин, хотя Оберон и прилетает "из дальних стран индийских". Оберон уже не мальчик - "qui n'a de grant que trois pies mesures"; мало того - он даже женат и вообще в разработке сюжета усматриваются существенные отличия. Объясняется это отчасти тем, что между старофранцузской поэмой и произведением Шекспира были промежуточные обработки сюжета, который еще во Франции был приспособлен к сцене: в 1557 году представлена была "Мистерия о Гюоне Бордосском", которая, по-видимому, была вскоре переделана по-английски, причем эта пьеса, где должен был выступить и Оберон, представлена была в 1593 г. труппой Шекспира. Вероятно, эта утраченная пьеса, и послужила канвой драмы Шекспира, который с другой стороны вдохновился поэмой Спенсера и кое-что заимствовал у Лилли. У Спенсера Оберон упомянут вскользь, но Титания, по-видимому, собственное создание Спенсера. Не настаивая на много раз делаемых сопоставлениях отдельных мест у Шекспира с произведениями его предшественников и современников, ограничимся небольшим замечанием по поводу несколько загадочного эпизода об индийском мальчике, к которому Титания так привязалась, что не хочет отдать его Оберону, для его свиты, из-за него и возникла распря между супругами. Почему этот мальчик играет такую роль? По-видимому, данный эпизод стоит в связи с повернем о том, что эльфы похищают детей у живых людей, заменяя их демоническими существами. Отсюда то значение, которое и Оберон, и Титания придают мальчику, рожденному от смертной женщины, для своей свиты. Правда, народное поверие представляется в значительно измененном виде: Титания говорит, что мать "индийского мальчика" была ее любимой жрицей; затем оказывается, что она "летала над землей, как по волнам", но в то же время все-таки - "смертная была моя подруга и умерла, доставив сыну жизнь". Далее, к спору о мальчике примешивается мотив ревности уже на почве супружеской верности между Обероном и Титанией; "индийский ребенок" (индийский потому, что, как указано, настоящее царство Оберона на Востоке) остается лишь показным предлогом размолвки супругов. Вообще, если и есть в пьесе Шекспира элементы народных верований и представлений, то они в значительной мере заслонены литературными обработками этих преданий, предшествовавшими появлению в свете драмы Шекспира. Только образ пука Робина-Гуд-Феллоу, фантастической личности, популярной и в народных английских балладах, наиболее непосредственный отголосок национального фольклора; в остальном книжные источники - розысканные или вероятные - берут перевес над непосредственным воспроизведением народных поверий. И Шекспиру принадлежит честь не столько изобретения, как обработки заимствованных из разных мест данных. Каковы бы ни были составные элементы драмы Шекспира, мы вправе судить о ней самостоятельно, как о цельном художественном произведении, подлежащем оценке, так сказать, по существу. Но именно цельности на первый взгляд пьеса лишена; можно объяснить условиями времени смешение древнеклассических воспоминаний и современных Шекспиру национальных поверий, обычаев и даже реально бытовых типов: афинские мастеровые во времена Тезея не разыгрывали интермедий в роде "Пирама и Фисби", и Бурав, Пигва, Основа, Флейта суть типичные английские рабочие XVI века. Тезей выражается, как современный Шекспиру английский лорд. Но особенно резок контраст между античной обстановкой жизни, классическим именем Титании и германо-романским Обероном, вполне английским по замыслу и воплощению, игривым и не лишенным лукавства "домашним" духом пересмешником - паком Робином (ибо пак - нарицательное имя {По английски пак (puck) - домовой, кобольд.}, чего не следует упускать из виду). В целом пьеса Шекспира, с точки зрения обстановки действия, может быть названа, если не по форме, то по содержанию "лжеклассическим" произведением: она, правда, отвечает принципам творчества, которых придерживались в XVI веке поборники новоевропейского искусства, "романтики" по позднейшей терминологии, в возникшей именно в эпоху Возрождения борьбе двух школ, но наша терминология не отвечает действительному характеру спора "классиков" и "романтиков" XVI века, как выразился между прочим и Мезьер, причисляя Шекспира к поборникам романтизма {Alfred Mezieres, Shakespeare, гл. I.}. Тогдашние "романтики", отстаивая новые виды и роды литературы, в то же время возводили в принцип именно те историко-психологические анахронизмы, в которые бессознательно впадали средневековые авторы; их принцип, по отношению к изображению древнеклассического мира, нам представляется по существу именно лжеклассическим. Так, автор одного трактата по теории поэзии (специально о форме эпических поэм - Romanzi), итальянец Джамбаттиста Джиральди Чинтио, писавший в половине XVI в., развивая положение Аристотеля о различии между историей и поэзией, приходит к выводу, что поэты, хотя бы избирали античные сюжеты, "ищут то, что отвечало бы нравам новейшего времени, внося в свое произведение понятия, не соответствующие древней эпохе, но согласные с современными им воззрениями". Против такого направления в искусстве, в защиту соблюдения исторической правды, реагировали неоклассики, нами ныне переименованные в "псевдоклассики" {Недавно С. А. Венгеров (в V т. издания соч. Белинского) установил, что этот термин впервые пущен был у нас в оборот именно Белинским, причем комментатор вполне правильно оспаривает научное значение чисто полемического эпитета, созданного Белинским.}, тогда как по сущности они представлялись сторонниками вполне верного принципа. Отстаивая внутреннюю правду художественного произведения, они, в то же время, однако, суживали, область искусства в формальном отношении, предлагая вернуться к образцам древнеклассических родов и видов поэзии. Шекспир не был сторонником теории Филиппа Сиднея, который именно в конце XVI века выступил одним из первых теоретиков классицизма в Англии. Но, разрабатывая национальные формы поэзии, он усвоил и приемы творчества, о которых писал Джиральди: античный сюжет Шекспир представил нам "в согласии с понятиями века" (Cose dissimili a'tempi antichi). Это теоретическое заблуждение объясняет нам, так сказать, неорганичность фантастической драмы Шекспира, смещение ра