года. Но, клянусь владычицей, он должен в таком случае строить церкви. Иначе о нем перестанут думать, как о коньке, эпитафия которого гласит: "Увы, увы, ах, позабыт конек!" {179} Гобои {180}. Начинается пантомима. Входят король и королева, любовно обращаются друг с другом: королева обнимает короля, он - ее. Она становится на колени и жестами выражает свои чувства. Он поднимает ее с колен и склоняет голову ей на плечо, затем опускается на ложе из цветов. Она, видя, что он заснул, уходит. Тотчас же входит человек, снимает с него корону, целует ее, вливает яд в уши короля и уходит. Возвращается королева. Она видит, что король мертв и жестами выражает отчаяние. Снова входит отравитель с двумя или тремя статистами и делает вид, что скорбит вместе с ней. Мертвое тело уносят. Отравитель добивается благосклонности королевы, поднося ей подарки. Сначала она как будто не соглашается, но, наконец, принимает его любовь. Актеры уходят. Офелия. Что это означает, милорд? Гамлет. Черт возьми, это крадущееся преступление, иными словами - злодеяние. Офелия. Вероятно, эта пантомима выражает содержание пьесы. Входит Пролог. Гамлет. Мы узнаем от этого малого: актеры не умеют хранить секреты, они рассказывают все. Офелия. Он объяснит нам пантомиму? Гамлет. Да, как и любую вещь, которую вы ему покажете. Вы только не стыдитесь показывать, а он уж не постыдится объяснить вам. Офелия. Вы гадкий, вы гадкий. Я буду смотреть пьесу. Пролог. Для нас и для нашей трагедии покорно моля о снисхождении, мы просим, чтобы вы слушали терпеливо. Гамлет. Это пролог или надпись на кольце? Офелия. Это кратко, милорд. Гамлет. Как женская любовь. Входят два актера: король и королева. Король на сцене. Вот уже тридцать раз колесница Феба объехала вокруг соленые воды Нептуна и круглый Теллус {181} и тридцать дюжин лун, сияя заимствованным светом, двенадцатью тридцать раз совершили путь вокруг земли - с тех пор как любовь соединила священными узами наши сердца, а Гименей - наши руки. Королева на сцене. Пусть солнце и луна заставят нас сосчитать еще столько же их путешествий, прежде чем придет конец нашей любви. Но - горе мне! - вы так больны в последнее время, так невеселы и непохожи на того, кем были раньше. Я не спокойна за вас. Но, хотя я и беспокоюсь, это не должно вас тревожить, мой господин! Ибо у женщины любовь и страх за любимого человека соответствуют друг другу: либо нет ни того, ни другого, либо велики и страх и любовь. Как сильна моя любовь, в этом вы убедились на деле. Какова моя любовь, такой и мой страх. А там, где велика любовь, малейшие сомнения превращаются в страх; где мелкие страхи становятся большими, большая растет там любовь. Король на сцене. Клянусь, я должен буду покинуть тебя, любовь моя, и уже скоро. Тело мое перестанет исполнять свое назначение. А ты останешься жить после меня в этом прекрасном мире в почете и любви, и возможно, столь же ласкового мужа. Королева на сцене. О, не договаривай! Такая любовь была бы с моей стороны предательством. Да буду я проклята, если выйду замуж вторично! Пусть только та выходит замуж второй раз, которая убила первого мужа! Гамлет. Полынь, полынь! {182} Королева на сцене. Побуждениями ко второму браку являются низменные расчеты, а не любовь. Я вторично убиваю умершего мужа, если второй муж целует меня в постели. Король на сцене. Я верю, что ты сейчас искренне думаешь то, что говоришь. Но мы часто не исполняем своих решений. Намерение лишь раб памяти: оно рождается полным сил, но оно недолговечно. Будучи недозрелым плодом, оно прочно держится на дереве; но, созрев, само падает на землю. И мы неизбежно забываем сделать то, что является нашим долгом перед нами же самими. То, что мы самим себе обещаем сделать в минуту страстного увлечения, перестает быть нашим намерением, едва проходит страсть. Крайность печали, так же как и радости, мешает им воплотиться в действие и губит их. Где особенно веселится радость или скорбит печаль, там печаль переходит в радость, радость в печаль - благодаря малейшей случайности. Этот мир не вечен, и не удивительно, что даже наша любовь меняется вместе с нашей судьбой. Ибо это еще неразрешенный вопрос: любовь ли правит судьбой, или судьба любовью. Когда впадает в ничтожество знатный человек, его покидают его любимцы. Повезет бедняку, и враги его становятся его друзьями. И поскольку любовь зависит от судьбы, постольку у человека, который не нуждается, никогда не будет недостатка в друзьях. А тот, кто в нужде захочет испытать ложного друга, тотчас же обнаружит в нем врага. Но чтобы кончить тем, с чего я начал: наши желания и судьбы настолько не соответствуют друг другу, что наши намерения постоянно рушатся. Наши мысли принадлежат нам, но выполнение их нам не принадлежит. Так и ты думаешь сейчас, что не выйдешь замуж вторично, но эти мысли умрут вместе с твоим первым мужем. Королева на сцене. Да не даст мне земля пищи, небо - света. Да будут запретны мне веселье и отдых днем и ночью! Да превратятся для меня вера и надежда в отчаяние! Да будет у меня не больше радостей, чем у затворника в темнице! Пусть любое мое стремление к счастью будет разрушено всеми теми препятствиями, от которых бледнеет лицо радости! И пусть навсегда преследует меня неудача, если, овдовев однажды, я вновь сделаюсь женой! Гамлет. Что, если она нарушит клятву? Король на сцене. Это страшная клятва. Любимая, оставь меня на время; чувства мои становятся смутными, я охотно укоротил бы свой длинный день. Королева на сцене. Да убаюкает сон твой мозг (король засыпает) и да не разлучит нас несчастье! (Уходит.) Гамлет. Госпожа, как вам нравится эта пьеса? Королева. Мне кажется, что эта леди слишком много обещает. Гамлет. О, но она сдержит слово! Король. Вы знаете содержание пьесы? В ней нет ничего оскорбительного? Гамлет. Нет, нет, они ведь только шутят, отравляют в шутку. Тут нет и тени чего-нибудь оскорбительного {183}. Король. Как называется пьеса? Гамлет. Мышеловка. Черт возьми, в каком смысле? В иносказательном. Эта пьеса изображает убийство. которое произошло в Вене {184}. Имя государя - Гонзаго, а жены его - Баптиста. Вы сейчас увидите. Это коварное произведение. Но что из этого? Ваше величество, как и мы, чисты душою, и нас это не касается. Пусть вздрагивает от боли кляча, если у нее спина в ссадинах, наш загривок цел {185}. Входит Луциан. Это некий Луциан, племянник короля. Офелия. Вы прекрасно заменяете хор, милорд. Гамлет. Я бы мог служить посредником между вами и вашим любовником, если бы мог быть зрителем этой кукольной комедии. Офелия. Вы остры, милорд, вы остры. Гамлет. Вам пришлось бы постонать, чтобы притупить мое острие. Офелия. Час от часу не легче {186}. Гамлет. Так и вашим мужьям час от часу не легче. Начинай, убийца! Черт возьми, перестань корчить проклятые рожи и начинай! Ну - "Каркающий ворон взывает к мести" {187}. Луциан. Мысли черны, крепки руки, надежен яд, благоприятно время. Оно является моим сообщником, так как сейчас нет никого вокруг. Смесь гнусная, составленная из трав, собранных в полночь, трижды проклятая Гекатой, трижды отравленная, немедленно прояви свою натуральную магию и ужасные свойства, чтобы похитить здоровую жизнь! (Вливает яд в ухо спящего.) Гамлет. Он отравляет его в саду, чтобы завладеть его саном. Его имя - Гонзаго. Эта повесть сохранилась и написана на весьма изысканном итальянском языке. Сейчас вы увидите, как убийца добивается любви жены Гонзаго. Офелия. Король встает. Гамлет. Что, испугался искусственного огня? Королева. Как вы себя чувствуете, милорд? Полоний. Прекратите представление! Король. Посветите мне. Идем! Все. Огней, огней, огней! {188} Уходят все, кроме Гамлета и Горацио. Гамлет. "Пусть плачет раненый олень, невредимый играет; одним суждено бодрствовать, другим - спать: на этом движется мир". Разве эта декламация, сэр, и лес перьев на голове - если судьба станет ко мне враждебна, как турок, - да две провансальские розы {189} на башмаках с вырезами не обеспечат мне цельного пая {190} в актерской своре, сэр? Горацио. Половину пая. Гамлет. Нет, цельный пай. "Ибо ты должен знать, дорогой Дамон, что это королевство лишилось самого Юпитера, и теперь здесь царствует настоящий, настоящий... павлин" {191}. Горацио. Вы могли бы и срифмовать. Гамлет. О добрый Горацио, я готов биться об заклад на тысячу фунтов, что призрак говорил правду. Ты заметил? Горацио. Прекрасно заметил, милорд. Гамлет. Когда заговорил об отравлении? Горацио. Я очень внимательно следил за ним. Гамлет. Ха-ха! Эй, музыка! Эй, флейтисты! "Ибо если королю не нравится комедия, ну, значит, повидимому, она ему, черт возьми, не нравится". Эй, музыка! Входят Розенкранц и Гильденстерн. Гильденстерн. Добрейший принц, удостойте выслушать одно слово. Гамлет. Сэр, целую повесть. Гильденстерн. Король, сэр... Гамлет. Да, сэр, что с ним такое? Гильденстерн. Он удалился к себе в очень тяжелом состоянии. Гамлет. От вина, сэр? Гильденстерн. Нет, милорд, скорее от желчи. Гамлет. С вашей стороны было бы более мудро сообщить об этом врачу. Ибо, если я примусь прочищать его, это, возможно, вызовет у него еще худшее разлитие желчи. Гильденстерн. Добрый милорд, введите свою речь в какие-нибудь рамки и не отклоняйтесь так дико от моего дела. Гамлет. Смиряюсь, сэр. Повествуйте. Гильденстерн. Королева, ваша мать, в крайнем душевном огорчении послала меня к вам. Гамлет. Милости просим. Гильденстерн. Нет, добрый милорд, эта любезность здесь не к месту. Если вам угодно дать мне здравый ответ, я выполню приказ вашей матери. Если же нет, то ваше разрешение мне удалиться и мой уход будут концом моего дела. Гамлет. Сэр, я не могу. Гильденстерн. Чего, милорд? Гамлет. Дать вам здравый ответ. Мой ум болен. Но, сэр, тот ответ, который я в состоянии вам дать, будет к вашим услугам. Или, как вы говорите, к услугам моей матери. Поэтому довольно, пора к делу. Моя мать, говорите вы... Розенкранц. Вот что она говорит: поведение ваше повергло ее в недоумение и изумление. Гамлет. О, удивительный сын, который может так изумлять свою мать! Но разве за этим материнским изумлением не следует по пятам еще чего-нибудь? Сообщите. Розенкранц. Она желает переговорить с вами у себя в комнате, прежде чем вы ляжете спать. Гамлет. Мы повинуемся, будь она хоть десять раз нашей матерью. У вас еще есть к нам дело? Розенкранц. Милорд, вы некогда любили меня. Гамлет. И все еще люблю. (Показывая на свои руки {192}.) Клянусь этими ворами и грабителями. Розенкранц. Добрый милорд, в чем причина вашего расстройства? Вы сами лишаете себя свободы, не делясь своей печалью с другом. Гамлет. Сэр, я не продвигаюсь вперед. Розенкранц. Как это возможно, когда сам король провозгласил вас наследником датского престола! Гамлет. Да, сэр, но "пока растет трава... {193}" Пословица эта немного заплесневела. Входят актеры с флейтами. А, флейты! Дайте мне одну. Два слова с вами наедине. Что это вы заходите мне в тыл по ветру, как будто хотите загнать меня в западню? Гильденстерн. О милорд, если я слишком смел в исполнении моего долга, то это потому, что любовь моя безыскусственна. Гамлет. Я что-то этого не понимаю. Не сыграете ли вы на этой флейте? Гильденстерн. Милорд, я не умею. Гамлет. Прошу вас. Гильденстерн. Поверьте мне, я не умею. Гамлет. Умоляю вас. Гильденстерн. Я к ней и прикоснуться не умею, милорд. Гамлет. Это так же просто, как лгать. Перебирайте эти отверстия вашими пальцами, дуйте в нее, и она заговорит красноречивой музыкой. Посмотрите, вот это - клапаны. Гильденстерн. Но я не знаю, как управлять ими, чтобы добиться гармонии. Я не обладаю этим умением. Гамлет. Ну, подумайте только, какой недостойной вещью считаете вы меня! Вам хочется играть на мне: вам кажется, что вы знаете мою слабую сторону; вам хочется вырвать сердце моей тайны; вам хочется исследовать все мои ноты от самой нижней до верхней. В этом маленьком инструменте много музыки и у него прекрасный голос. Однако вы не способны заставить его заговорить. Черт возьми, неужели вы думаете, что на мне легче играть, чем на флейте? Называйте меня каким угодно инструментом; вы можете расстроить меня, но вы не можете играть на мне! Входит Полоний. Да благословит вас бог, сэр! Полоний. Милорд, королева желает говорить с вами немедленно. Гамлет. Видите то облако, похожее на верблюда? Полоний. Клянусь мессой, в самом деле похоже на верблюда. Гамлет. Мне кажется, что оно похоже на ласку. Полоний. У него спина, как у ласки. Гамлет. Или как у кита? Полоний. Очень похоже на кита. Гамлет. Ну, в таком случае я сейчас пойду к моей матери. (В сторону {194}.) Они дурачат меня до предела моих сил. (Вслух.) Я приду сейчас. Полоний. Я так и скажу. (Уходит.) Гамлет. Легко сказать "сейчас". Оставьте меня, друзья. Уходят все, кроме Гамлета. Теперь настало колдовское время ночи, когда кладбища разверзают пасти и когда сам ад дышит заразой на этот мир. Теперь я мог бы пить горячую кровь и совершить такие горькие дела, на которые с трепетом взглянул бы день. Спокойнее! Иду к матери. О сердце, не изменяй своей природе. Пусть никогда душа Нерона {195} не вселится в эту непоколебимую грудь!.. Пусть буду я жесток, но не поступлю против природы. В моих словах, обращенных к ней, будут кинжалы, но я не употреблю кинжала. Пусть в этом мой язык и моя душа лицемерят друг перед другом: как бы я ни порицал ее на словах, - не скрепляй, моя душа, этих слов своим согласием! (Уходит.) Входят король, Розенкранц и Гильденстерн. Король. Я не люблю его, и для нас не безопасно давать волю его безумию. Поэтому снаряжайтесь в путь. Я тотчас же велю приготовить ваши полномочия, и он отправится в Англию вместе с вами. Интересы государства не позволяют, чтобы ежечасно его безумные поступки грозили нам близкой опасностью. Гильденстерн. Мы снарядимся в путь. Священным и благочестным является страх за многих и многих людей, жизнь и пропитание которых зависят от вашего величества. Розенкранц. Отдельная, частная жизнь обязана всей силой и оружием ума беречь себя от невзгод; тем более тот дух, от благополучия которого зависят и на благополучии которого зиждутся жизни многих. Кончина короля не происходит одиноко, но, как водоворот, увлекает все, что находится вокруг. Это огромное колесо, установленное на вершине высочайшей горы, к гигантским спицам которого подогнан и прикреплен десяток тысяч более мелких вещей. И когда это колесо падает, все то мелкое, что связано с ним и ему подчинено, следует за ним в его шумном крушении. Король никогда не вздыхал один, но вздох его всегда вызывал всеобщий стон. Король. Готовьтесь, прошу вас, к этому срочному путешествию. Мы закуем в оковы этот страх, который сейчас пользуется излишней свободой. Розенкранц. | } Мы поспешим. Гильденстерн. | Уходят Розенкранц и Гильденстерн. Входит Полоний. Полоний. Милорд, он собирается идти в комнату своей матери. Я спрячусь за аррасским ковром, чтобы услыхать все, что произойдет. Ручаюсь, что она образумит его своими укорами. Как вы сказали, - и это было мудро сказано, - нужно, чтобы кто-нибудь, помимо матери, - поскольку природа создает матерей пристрастными, - подслушал этот разговор из какого-нибудь удобного места. Прощайте, мой повелитель. Я зайду к вам прежде, чем вы ляжете спать, и расскажу вам то, что узнаю. Король. Благодарю вас, дорогой милорд. Полоний уходит. О, преступление мое гнусно, оно смердит к небу. На нем лежит первоначальное, древнейшее проклятие - убийство брата. Я не могу молиться, хотя и стремлюсь к этому всей остротой воли. Стальное намерение оказывается побежденным более сильным преступлением, и, как человек, обязанный исполнить двойное дело, я стою в нерешительности, не зная, с чего начать, и не приступаю к делу. Если бы эта проклятая рука была еще гуще покрыта кровью брата, разве не нашлось бы достаточно дождя в благостных небесах, чтобы омыть ее и сделать белой, как снег? К чему милосердие божие, как не для того, чтобы не отворачиваться от преступлений? И что в молитве, как не двойная сила, спасающая нас от падения или прощающая нас, если мы уже пали? Я подыму взоры ввысь. Мой грех - в прошлом. Но - увы! - какая молитва может мне помочь? "Прости мне подлое убийство?" Это невозможно, потому что я все еще владею всем тем, во имя чего совершил убийство: моей короной, моим собственным честолюбием и моей королевой. Может ли быть прощен тот, кто сохраняет плоды преступления? В загрязненных потоках этого мира позлащенная рука преступления может отстранить правосудие, и мы часто видим, как неправедная добыча подкупает закон. Но не так в небесах. Там нет обмана, там поступок предстает в истинной своей природе, и там мы должны до конца сознаться в своих грехах. Что же мне делать? Что остается? Испытать, что может сделать раскаяние? Чего оно не может? Однако что же может оно сделать, когда не можешь раскаяться? О несчастное состояние! О сердце, черное, как смерть! О душа, как пойманная клеем птица, которая, чем больше силится освободиться, тем больше вязнет. Помогите, ангелы! Попробуем! Согнитесь, упрямые колени, а ты, сердце со стальными жилами, стань мягким, как мышцы новорожденного младенца! Быть может, все еще будет хорошо! (Становится на колени {196}.) Входит Гамлет. Гамлет. Сейчас я мог бы легко сделать это, - сейчас, когда он молится. И сейчас я это сделаю. И он отправится на небеса, и так я буду отомщен? Это следует тщательно обдумать. Злодей убивает моего отца. И в ответ на это я, его единственный сын, посылаю этого самого злодея на небо. Ведь это награда, а не месть! Мой отец был убит в нечестивом состоянии, с желудком, полным пищи, со всеми своими грехами, расцветшими пышно и сочно, как месяц май, и кто, кроме неба, знает, как он сейчас отчитывается за свои грехи! Если судить по условиям нашей жизни и по нашему рассуждению, ему должно быть сейчас тяжело. И разве я буду отомщен, если убью этого, когда он очищает свою душу и подготовлен для перехода в другой мир? Нет. В ножны, мой меч, изведай более страшный удар: когда он спит пьяный, или когда предается гневу, или когда погружен в кровосмесительное наслаждение в своей постели; когда он играет на деньги, ругается или занимается другим каким-нибудь делом, в котором нет и намека на спасение души; тогда сшиби его, чтобы он забрыкал пятками в небо и чтобы душа его стала такой же проклятой и черной, как ад, куда она отправится. Моя мать ждет меня. Это лекарство лишь продлевает дни твоей болезни. (Уходит.) Входят королева и Полоний. Полоний. Он сейчас придет. Смотрите же, внушите ему хорошенько. Скажите ему, что его проказы чересчур необузданы и невозможно их дольше терпеть и что ваша милость заступалась за него и защищала его от гнева короля. Я притаюсь вот здесь. Прошу вас, говорите с ним прямо. Гамлет (за сценой). Матушка, матушка, матушка! Королева. Положитесь на меня, не беспокойтесь. Скройтесь, я слышу его шаги. Полоний прячется за ковер. Входит Гамлет. Гамлет. Ну, матушка, что случилось? Королева. Гамлет, ты оскорбил твоего отца. Гамлет. Матушка, вы оскорбили моего отца. Королева. Ну, довольно, вы отвечаете праздным языком. Гамлет. Ну, довольно, вы спрашиваете злым языком. Королева. Что это значит, Гамлет? Гамлет. Что еще скажете? Королева. Вы забыли, кто я? Гамлет. Нет, клянусь распятием, не забыл. Вы - королева, жена брата вашего мужа, а также - хотел бы я, чтобы этого не было! - вы - моя мать. Королева. Нет, если так, я пошлю к вам тех, кто умеет говорить. Гамлет. Ну-ну, садитесь. Вы не тронетесь с места. Вы не уйдете, пока я не поставлю перед вами зеркало, в котором вы увидите самую сокровенную часть вашей души. Королева. Что ты хочешь сделать? Ты не убьешь меня? На помощь, на помощь, хо! Полоний (за ковром). Эй, хо! На помощь, на помощь, на помощь! Гамлет (обнажая меч). Что такое? Крыса? (Пронзает мечом аррасский ковер.) Мертва, ставлю дукат, что мертва! Полоний (за ковром). О, я убит! Королева. О, горе, что ты сделал! Гамлет. Нет, я сам не знаю. Это король? Королева. О, какой опрометчивый и кровавый поступок! Гамлет. Кровавый поступок? Почти столь же дурной, добрая матушка, как убить короля и выйти замуж за его брата. Королева. Убить короля? Гамлет. Да, госпожа, я так сказал. (Приподымает ковер и видит Полония.) Ты, несчастный, безрассудный, сующийся в чужие дела глупец, прощай! Я принял тебя за более важное лицо. Прими свою судьбу. Ты видишь: опасно вмешиваться в чужие дела. Перестаньте ломать руки, успокойтесь, садитесь и дайте мне выжать все из вашего сердца. Ибо так поступлю я, если ваше сердце сделано из проницаемого вещества; если оно не затвердело, как медь, от проклятой привычки и не стало недоступным для чувств. Королева. Что совершила я такого, что ты смеешь обвинять меня, громко и грубо болтая языком? Гамлет. Такой поступок, который грязнит изящество и румянец скромности; дает добродетели имя лицемерия; снимает розу с прекрасного чела невинной любви и сажает на нем язву {197}; делает брачные обеты столь же лживыми, как клятвы игроков в кости. О, такой поступок, благодаря которому брачный союз лишается души и который превращает сладчайшую веру в бога в набор слов. Лицо небес пылает от стыда. Да, эта прочная и состоящая из разных составов масса {198} с лицом печальным {199}, как в день Страшного суда, больна при одной мысли об этом поступке. Королева. О, горе мне, какой же поступок, который так громко ревет и гремит при первом же о нем упоминании? Гамлет. Взгляните сюда, на этот портрет и на этот, на изображение двух братьев. Посмотрите, каким изяществом отмечено это чело. Кудри Аполлона, чело самого Юпитера, взор Марса, созданный, чтобы угрожать и приказывать. Осанка, подобная вестнику Меркурию, только что опустившемуся на вершину горы, целующей небо. Кажется, что на это сочетание качеств и на этот облик каждый из богов поставил свою печать, чтобы удостоверить, что это действительно был человек. Он был вашим мужем. Ну, а теперь посмотрите, что за этим последовало. Вот ваш муж, подобный пораженному спорыньей колосу, погубившему своего здорового брата. Где у вас глаза? Как могли вы перестать питаться на этой прекрасной горе, чтобы жиреть на этом болоте? Ха! Где у вас глаза? Вы не можете назвать это любовью, потому что в вашем возрасте огонь в крови смирился, стал покорным и подчиняется суждению. А какое суждение может предпочесть вот этого этому? У вас ведь есть чувства, иначе вы не могли бы двигаться. Но эти чувства парализованы. Ибо не может до такой степени заблуждаться безумие и чувство подпадать под власть неистовства, чтобы не сохранять хотя бы некоторую долю способности делать выбор и не видеть здесь различия. Какой это дьявол так обманул вас, играя в жмурки? Глаза без ощущения, ощущение без зрения, уши без рук и глаз, обоняние без всех других чувств или даже болезненная часть одного из чувств не могли бы так заблуждаться! О стыд, где твой румянец? Мятежный ад, если ты так бунтуешь в костях матроны, пусть тогда для пылкой юности добродетель будет воском и растает в собственном огне. Не называйте же постыдным, когда бушует неукротимый пыл, раз столь же бурно пылает и мороз и зрелый разум становится сводником похотливого желания {200}. Королева. О Гамлет, замолчи! Ты повернул мне глаза внутрь души, и я вижу там такие черные, плотно въевшиеся пятна, которые не меняют своего цвета. Гамлет. Нет, слушайте: жить в зловонном поту засаленной постели, загрязненной развратом, милуясь и ласкаясь к отвратительному хлеву... Королева. О, не говори больше! Эти слова, как кинжалы, вонзаются мне в уши. Больше не говори, милый Гамлет! Гамлет. Убийца и подлец! Раб, который не стоит и двухсотой части вашего первого мужа. Воплощение шутовства и порока среди королей {201}. Вор, похитивший государственную власть, укравший с полки драгоценную корону и спрятавший ее в карман! Королева. Довольно! Гамлет. Король в шутовской одежде из лоскутьев и заплат. Входит Призрак {202}. Спасите меня, витайте надо мной, осеняя меня крыльями, небесные хранители! Чего хочет от меня ваш благостный образ? Королева. Увы, он безумен! Гамлет. Или вы пришли, чтобы упрекать вашего медлительного сына, который пропускает время, позволяет страсти остыть и не исполняет вашего строгого приказания? О, говорите! Призрак. Не забывай: мое посещение должно заострить твое притупившееся намерение. Но взгляни, твоя мать охвачена изумлением. О, встань между ней и ее борющейся душой. Воображение особенно сильно у тех, кто слаб телом. Заговори с ней, Гамлет! Гамлет. Что с вами, госпожа? Королева. Увы, что с вами? Вы устремили взор в пустоту и ведете беседу с бесплотным воздухом. Из ваших глаз дико взирает ваша душа. И подобно спавшим солдатам, разбуженным тревогой, ваши лежавшие волосы, как будто в них есть жизнь, поднялись и стали дыбом. О милый сын, пролей прохладную сдержанность на жаркий пламень твоего безумия. На что вы смотрите? Гамлет. На него, на него! Посмотрите, как он бледен. Его печальный образ и сама причина его печали, если бы они обратились с проповедью к камням, пробудили бы в них чувство. Не глядите на меня, чтобы этим вызывающим жалость взглядом не смягчить моего сурового намерения. Ведь тогда поблекнет то, что я должен сделать, и я, быть может, пролью слезы вместо крови. Королева. Кому вы это говорите? Гамлет. Разве вы там ничего не видите? Королева. Ничего. Хотя я вижу все, что есть. Гамлет. И вы ничего не слыхали? Королева. Ничего, кроме наших собственных слов. Гамлет. Ах, посмотрите туда! Посмотрите, как оно крадется прочь! Отец мой, в той же одежде, как и при жизни. Посмотрите, вот он уходит, вот сейчас, уходит в дверь! Призрак уходит. Королева. Это создание вашего мозга: исступление чувств искусно в создании бесплотных образов. Гамлет. Исступление чувств! Мой пульс, как и ваш, умеренно соблюдает ритм и создает здоровую музыку. Я говорил не в безумии. Испытайте меня, и вы убедитесь, что я все могу пересказать, тогда как сумасшедший человек перепрыгивает с предмета на предмет. Матушка, ради бога, не прикладывайте к душе снадобья самообмана, будто во мне говорит не совершенный вами грех, а безумие. Это только покроет язву тонкой кожей, а гнусная порча, подрывая все внутри, будет незримо распространять заразу. Исповедуйтесь перед небом. Покайтесь в прошлом, остерегайтесь будущего. Не удобряйте плевелов, чтобы они не росли еще гуще. Простите мне мою добродетель. Ибо в наши жирные, отъевшиеся времена добродетели приходится пробить поощрения у порока, - да, ей приходится склоняться перед ним и выпрашивать его позволения, когда она хочет принести ему пользу. Королева. О Гамлет, ты расколол мое сердце пополам! Гамлет. О, отбросьте его худшую часть и живите более чистой жизнью с другой его половиной. Доброй ночи. Но не ложитесь в постель моего дяди. Примите вид добродетели, если в вас нет ее. Чудовище-привычка, которое пожирает всякое чувство, этот дьявол, руководящий нашим поведением, является и ангелом, так как привычка также делает честные и хорошие поступки столь же для нас легкими, как удобная одежда. Воздержитесь сегодня ночью, и это сделает для вас более легким воздержание в следующий раз. А дальше будет еще легче. Ибо привычка в состоянии изменить печать природы и либо приютить дьявола {203}, либо выбросить его с удивительной силой. Еще раз: доброй ночи. И когда вам захочется, чтобы вас благословили, я попрошу благословения у вас. Что же касается этого вельможи (указывает на Полония), я раскаиваюсь. Но так захотело небо - наказать меня через него, а его через меня и сделать меня бичом и слугой своим. Я уберу его и сумею ответить за его смерть. Итак, еще раз - доброй ночи. Я должен быть жестоким только для того, чтобы быть добрым. Так начинается злое, но худшее еще впереди. Еще одно слово, добрая госпожа. Королева. Что должна я делать? Гамлет. Только не то, что я сейчас попрошу вас делать; пусть пухлый король соблазнит вас опять лечь с ним в постель; пусть он похотливо ущипнет вашу щеку, назовет вас своей мышкой; пусть он в награду за грязные поцелуи или за то, что щупает вашу шею своими проклятыми пальцами, заставит вас открыть ему, что на деле я не безумен, а только притворяюсь безумным. Было бы хорошо, если бы вы ему об этом сообщили. Ведь разве будет королева, прекрасная, скромная, мудрая, скрывать столь важную тайну от жабы, летучей мыши, кота? Зачем скрывать? Нет, наперекор рассудку и соблюдению тайны, раскройте корзину на крыше дома, выпустите птиц и, подобно знаменитой обезьяне {204}, заползите ради опыта в корзину и сломайте себе шею. Королева. Будь уверен: если слова создаются дыханием, а дыханье - жизнью, во мне нет жизни, чтобы рассказать то, что ты сказал мне. Гамлет. Я должен ехать в Англию. Вы об этом знаете? Королева. Увы! Я совсем позабыла. Так решено. Гамлет. Письма скреплены печатью. И два моих школьных товарища {205}, которым я доверяю, как зубастым гадюкам, везут приказ. Они расчищают мне дорогу в западню и заманивают меня в нее. Пусть делают свое дело. Весело заставить сапера взорваться на собственной мине. И как бы ни было трудно, я проведу подкоп на один ярд глубже них и взорву их так, что они взлетах к луне. О, какое наслаждение, когда два хитрых замысла встречаются прямо лицом к лицу. (Указывает на Полония.) Этот человек ускорит мои сборы в Англию. Я сложу эти потроха в соседней комнате. Матушка, доброй ночи. Этот государственный советник теперь тих, молчалив и серьезен, а при жизни он был глупым, болтливым плутом. Ну, сэр, пора закончить с вами. Доброй ночи, матушка. Уходят. Гамлет уносит Полония. Входят король, королева, Розенкранц и Гильденстерн. Король. В этих стонах, в этих глубоких вздохах есть причина, которую вы должны объяснить. Нам подобает знать ее. Где ваш сын? Королева. Оставьте нас здесь одних ненадолго. Розенкранц и Гильденстерн уходят. Ах, добрый супруг мой, что я видела сегодня ночью! Король. Что такое, Гертруда? Как Гамлет? Королева. Безумен, как море и ветер, когда они борются за могущество. Услыхав, как что-то шевелится за аррасским ковром, в безудержном припадке он выхватывает шпагу, кричит: "Крыса, крыса!" - и под влиянием больного воображения убивает невидимого ему доброго старика. Король. О, тяжкий поступок! Так было бы и с нами, будь мы там. То, что он на свободе, является угрозой для всех: для вас самих, для нас, для каждого. Увы, как теперь объяснить этот кровавый поступок? Его припишут нам. Нам следовало быть более осмотрительными и сдержать, обуздать и удалить от общения с людьми этого безумного человека. Но так велика была наша любовь, что мы не хотели отдать себе отчет в том, как следовало поступить, и, подобно больному дурной болезнью, храня ее от огласки, позволяли ей питаться соком жизни. Куда он пошел? Королева. Понес тело убитого им, над которым само его безумие, подобно золотой руде среди других низких металлов, показывает свою чистоту: он плачет о том, что сделано. Король. О Гертруда, пойдем! Солнце не успеет коснуться гор, как мы отправим его отсюда на корабле. Этому подлому убийству мы должны, используя могущество нашего сана и наше искусство, оказать поддержку и найти ему оправдание. Хо, Гильденстерн! Входят Розенкранц и Гильденстерн. Друзья, ступайте возьмите кого-нибудь еще в помощь. Гамлет в безумии убил Полония и уволок его из комнаты своей матери. Пойдите отыщите Гамлета, поговорите с ним откровенно и отнесите тело в часовню. Прошу вас, поторопитесь. Розенкранц и Гильденстерн уходят. Пойдем, Гертруда. Мы созовем наших мудрейших друзей. Пусть они узнают и то, что мы намереваемся сделать, и то, что так несвоевременно произошло. Шепот о случившемся, который мчит прямой наводкой к цели свой отравленный снаряд по диаметру земли, как пушечный выстрел, еще, быть может, пронесется мимо нашего имени и поразит лишь неуязвимый воздух. О, пойдем! Моя душа полна смущения и страха. Уходят. Входит Гамлет. Гамлет. Спрятан в надежном месте. Розенкранц. | } (за сценой). Гамлет! Принц Гамлет! Гильденстерн. | Гамлет. Тише, что за шум? Кто зовет Гамлета? О, вот они идут! Входят Розенкранц и Гильденстерн. Розенкранц. Что вы сделали, милорд, с мертвым телом? Гамлет. Смешал его с прахом, которому он сродни. Розенкранц. Скажите нам, где оно находится, чтобы мы могли взять его оттуда и отнести в часовню. Гамлет. Не верьте этому. Розенкранц. Не верить чему? Гамлет. Что я сумею соблюсти вашу тайну, но не свою собственную. К тому же отвечать на вопросы губки! Как отвечать на такие вопросы сыну короля? Розенкранц. Вы принимаете меня за губку, милорд? Гамлет. Да, сэр, за губку, которая впитывает благоволения короля, дарованные им награды и власть. Вот такие чиновники оказывают под конец королю наилучшую услугу; он держит их, как обезьяна {206}, за щекой: сразу кладет их в рот, но не торопится глотать. Когда ему понадобится то, что вы собрали, ему стоит только выжать вас, и, как губка, вы снова станете сухим! Розенкранц. Я не понимаю вас, милорд. Гамлет. Я этому рад: хитрая речь спит в глупом ухе {207}. Розенкранц. Милорд, вы должны сказать нам, где находится тело, и отправиться вместе с нами к королю. Гамлет. Тело при короле, но король не при теле {208}. Король - это вещь. Гильденстерн. Вещь, милорд? Гамлет. Ничтожная. Отведите меня к нему. Прячься, лиса, все гонитесь за нею! {209} Уходят. Входит король со свитой. Король. Я послал искать его, а также найти тело. Как опасно, что этот человек находится на свободе! Однако мы не должны применять к нему строгости закона: он любим бессмысленной толпой, которая любит не суждением, а глазами. А где дело обстоит так, там судят лишь о тяжести наказания преступника, а не о тяжести преступления. Чтобы все прошло ровно и гладко, эта внезапная отправка его должна казаться обдуманным решением. Болезни, ставшие крайне опасными, излечиваются крайними средствами или не излечиваются совсем. Входит Розенкранц. Ну как, что случилось? Розенкранц. Где спрятано мертвое тело, милорд, этого мы не можем выведать у него. Король. Но где он? Розенкранц. За дверью, милорд. Он находится под стражей в ожидании вашего решения. Король. Введите его и поставьте перед нами. Розенкранц. Хо, Гильденстерн! Введите милорда. Входят Гамлет и Гильденстерн. Король. Ну, Гамлет, где же Полоний? Гамлет. За ужином. Король. За ужином? Где? Гамлет. Не там, где он ест, но там, где его едят. Некое собрание политических червей принялось за него. Червь в отношении питания - единственный в своем роде император. Мы откармливаем других тварей, чтобы самим откормиться, и откармливаем себя для червей. Жирный король и худой нищий - лишь разнообразные яства, два блюда, но для одного стола: таков конец. Король. Увы, увы! Гамлет. Можно удить на червя, который ел короля, и есть рыбу, которая питалась этим червем. Король. Что ты хочешь сказать этим? Гамлет. Я хочу лишь показать вам, как король может совершить шествие по кишкам нищего. Король. Где Полоний? Гамлет. На небе. Пошлите туда, чтобы убедиться в этом. Если ваш посол не найдет его там, поищите его сами в другом месте {210}. Но если вы не найдете его в течение месяца, вы почувствуете его запах, когда будете подыматься по лестнице в переднюю. Король. Ступайте и найдите его там. Гамлет. Он будет дожидаться вашего прихода. Несколько человек из свиты уходят. Король. Гамлет, ради личной твоей безопасности, - которая настолько же дорога для нас, насколько глубоко прискорбно то, что ты сделал, - твой поступок отсылает тебя отсюда с быстротой огня. Поэтому снарядись в путь. Корабль готов, и дует попутный ветер. Твои спутники ждут тебя, и все готово для отъезда в Англию. Гамлет. В Англию? Король. Да, Гамлет. Гамлет. Хорошо. Король. Ты бы понял, как это хорошо, если бы ты знал наши намерения. Гамлет. Я вижу херувима, который видит их {211}. Ну, ладно. В Англию! Прощайте, дорогая матушка. Король. Твой любящий отец, Гамлет. Гамлет. Нет - мать: отец и мать - муж и жена, муж и жена - единая плоть, а потому - прощайте, матушка. Ну, пора, в Англию! Король. Следуйте за ним по пятам. Побудите его поскорей взойти на корабль. Не медлите: я хочу, чтобы он сегодня же отправился отсюда. Ступайте! Все остальное, что касается этого дела, решено и закончено. Прошу вас, поторопитесь. Розенкранц и Гильденстерн уходят. Король Англии, если ты хоть сколько-нибудь ценишь мою любовь, - ведь моя великая власть может заставить тебя почувствовать ее, недаром еще свеж и красен рубец от датского меча, и ведь ты сам добровольным благоговением оказываешь нам покорность, - не пренебреги нашим королевским предписанием, которое в письмах, относящихся к этому делу, прямо обязывает предать Гамлета немедленно смерти. Сделай это, король Англии! Ибо мысль о нем бушует в моей крови, как горячка, и ты должен излечить меня. Пока я не узнаю, что это сделано, - какие бы ни были у меня удачи, у меня никогда не будет радости. (Уходит). По сцене проходит Фортинбрас с войском {212}. Фортинбрас. Ступайте, капитан, приветствуйте от меня датского короля. Скажите ему, что Фортинбрас просит обещанного разрешения на проход войска через его королевство. Вы знаете, где вам встретиться с нами. Если его величество хочет чего-нибудь от нас, мы готовы засвидетельствовать наше почтение в его присутствии. Известите его об этом. Капитан. Исполню, милорд. Фортинбрас (солдатам). Не торопясь, продолжайте путь. Фортинбрас и солдаты уходят. Входят Гамлет, Розенкранц, Гильденстерн и другие. Гамлет. Добрый сэр, чье это войско? Капитан. Норвежское, сэр. Гамлет. Куда оно направляется, сэр, прошу вас, скажите? Капитан. Против одной из частей Польши. Гамлет. Кто командует им, сэр? Капитан. Племянник старого короля Норвегии, Фортинбрас. Гамлет. Выступает ли оно против всей Польши, или против одной из ее пограничных областей? Капитан. Говоря по правде и без прикрас, мы отправляемся завоевывать маленький клочок земли, который не может дать никакой прибыли, кроме своего названия. Я бы не заплатил пяти дукатов, да, пяти, чтобы арендовать его для обработки. И он не принес бы большего ни королю Норвегии, ни королю Польши, если бы продать его за наличные деньги. Гамлет. Что ж, в таком случае король Польши не будет его оборонять. Капитан. Будет: на нем уже находятся гарнизоны. Гамлет. Две тысячи душ и двадцать тысяч дукатов будут истрачены не по причине этого мелкого спора! {213} Это гнойник, вызванный чрезмерным богатством и мирной жизнью, который прорывается внутрь и с внешней стороны не обнаруживает причины смерти человека. Покорно благодарю вас, сэр. Капитан. Да сохранит вас бог, сэр. (Уходит.) Розенкранц. Вы разрешите продолжать путь, милорд? Гамлет. Я вас сейчас догоню. Ступайте вперед. Все, кроме Гамлета, уходят. Все обстоятельства свидетельствуют против меня и пришпоривают мою медлительную месть! Что же такое человек, если главным товаром и рынком его жизни являются лишь сон и еда? - Зверь, не более того. Конечно, тот, кто создал нас с таким обширным разумом, со способностью предвидеть и вспоминать, дал нам эту способность и божественный разум не для того, чтобы они плесневели от бездействия. Забывчивость ли это, как у зверя, или трусливая мелочность при слишком точном размышлении о результате события, - мысль, которая, если разделить ее на четыре части, содержит лишь одну часть мудрости и три части трусости, - не знаю, для чего я живу, повторяя: "Это нужно сделать", тогда как у меня есть причина, воля, сила и средства, чтобы сделать это. Примеры, столь же грубо наглядные, как земля, побуждают меня: например, эта армия, такая многочисленная и сильная, под водительством изящного и нежного принца, дух которого, подвигнутый божественным честолюбием, смеется над неведомым исходом дела, отдавая все то, что смертно и преходяще, на волю судьбы, смерти и опасности ради выеденного яйца {214}. Истинное величие состоит в том, чтобы не действовать без великой причины; но, когда дело идет о чести, достойно величия искать повод к ссоре даже в мелочи {215}. Как же это я стою в бездействии, когда у меня убит отец, опозорена мать, когда у меня волнуются и ум и кровь, как же я позволю делу спать? А ведь тут же, к моему стыду, я вижу, как смерть грозит двадцати тысячам людей, которые ради прихоти и пустой славы идут в могилу, будто в постель, сражаются за клочок земли, где даже для сражения не хватает пространства и где не уместить могил, чтобы похоронить убитых. О, отныне да будут мысли мои кровавыми или пусть они потеряют всякую цену! (Уходит.) Входят королева, Горацио и придворный {216}. Королева. Я не хочу говорить с ней. Придворный. Она ко всем пристает и, конечно, не в своем уме. Она достойна сострадания. Королева. Что ей нужно? Придворный. Она не перестает говорить об отце, говорит, что слышала, что на свете много хитростей, бормочет, бьет себя в грудь и сердится по пустякам. Речь ее невнятна и наполовину бессмысленна. Эта речь сама по себе ничто, но ее бессвязность поощряет слушающих делать выводы: стремясь к этому, они наполняют слова содержанием соответственно собственным мыслям. Она подмигивает, кивает головой, жестикулирует, и действительно можно подумать, что во всем этом скрыта какая-то мысль: хотя и неясная, но очень печальная. Королева. Хорошо бы поговорить с ней, так как она может посеять опасные предположения в злобных умах. Пусть она войдет сюда. Придворный уходит. Входит придворный с Офелией. Офелия. Где прекрасная королева Дании? Королева. Что с вами, Офелия? Офелия (поет). "Как мне отличить верного возлюбленного от других? По шляпе, украшенной ракушками, посоху и сандалиям" {217}. Королева. Увы, милая леди, что значит эта песня? Офелия. Что вы сказали? Нет, прошу вас, послушайте. (Поет.) "Он умер, его нет, леди, он умер, его нет. У его изголовья - зеленый дерн, у ног его - камень". Королева. Нет, прошу вас, Офелия... Офелия. Прошу, вас, слушайте. (Поет.) "Бел его саван, как горный снег..." Входит король. Королева. Увы, посмотрите на это, милорд. Офелия (поет). "Он был покрыт душистыми цветами; но они не были брошены в его могилу {218}, не были орошены слезами, потоками верной любви..." Королева. Как вы себя чувствуете, прекрасная леди? Офелия. Хорошо, да благословит вас бог. Говорят, сова была дочерью булочника {219}. Боже мой, мы знаем, что мы такое, но не знаем, чем мы можем стать. Да благословит бог вашу трапезу! Король. Она думает об отце. Офелия. Прошу вас, об этом ни слова. Но когда вас спросят, что все это значит, скажите следующее (поет): "Завтра день святого Валентина {220}. Ранним утром я, девушка, стою у вашего окна, чтобы стать вашей Валентиной. И вот он встал, и накинул одежду, и открыл дверь комнаты. И впустил девушку, которая уже не девушкой вышла оттуда". Король. Прекрасная Офелия! Офелия. Вот и конец без дальних слов (поет): "Клянусь Иисусом и святым милосердием, - увы и фу, как стыдно! - молодые люди делают это, если уж соберутся. Клянусь богом, они достойны порицания. Она говорит: "До того, как ты повалил меня, ты обещал жениться на мне". Он отвечает: "Я бы. так и поступил, клянусь вот тем солнцем, если бы ты не пришла в мою постель". Король. Как давно находится она в таком состоянии? Офелия. Я надеюсь, что все кончится хорошо. Мы должны быть терпеливы; но я не могу не плакать, когда подумаю, что его положили в холодную землю. Мой брат узнает, что его положили в холодную землю. Мой брат узнает об этом. Итак, благодарю вас за добрый совет. Подайте мою карету. Доброй ночи, леди; доброй ночи, милые леди. Доброй ночи, доброй ночи. (Уходит.) Король. Следуйте за ней по пятам. Внимательно следите за ней, прошу вас. О, это яд глубокого горя. Причиной всему смерть ее отца. О Гертруда, Гертруда! Когда приходят печали, они появляются не одинокими разведчиками, но целыми батальонами. Сначала - убийство ее отца; затем - отъезд вашего сына, который является виновником своего справедливого удаления от двора; затем - народ, чьи мысли и пересуды, касающиеся смерти доброго Полония, подобны мутным, илистым и вредоносным водам. Мы поступили необдуманно, похоронив его тайком. А затем - бедная Офелия, в разладе с самой собой и здравым суждением, без которого мы лишь изображения людей или просто звери. И, наконец, - беда, равная всем остальным: ее брат тайно вернулся из Франции, он в недоумении, ходит мрачный, как туча, и "не имеет недостатка в шептунах, которые отравляют его слух гнусными рассказами о смерти его отца. И как раз те, у которых нет точных данных, не останавливаются перед тем, чтобы обвинить нас, передать слухи из уст в уста. О моя дорогая Гертруда! Это, подобно убийственному снаряду, наносит мне множество смертельных ран. Шум за сценой. Королева. Ах, что это за шум? Король. Где мои швейцарцы? {221} Пусть они охраняют дверь. Входит придворный. Придворный. Спасайтесь, милорд! Океан, вышедший из берегов, не пожирает равнину с такой неистовой скоростью, с какой молодой Лаэрт, во главе мятежной толпы, опрокидывает нашу стражу. Чернь называет его государем. И словно мир только что начал существовать или позабыта старина и неведом обычай, придающие словам законную силу и крепость, - они кричат: "Мы избираем Лаэрта. Пусть он будет королем!" Их шапки, рукоплескания и крики долетают до облаков: "Пусть королем будет Лаэрт, король Лаэрт!" Королева. Как весело лают они, гоняясь по ложному следу! Не в ту сторону устремились вы, неверные датские псы! Шум за сценой. Король. Они взломали дверь. Входит Лаэрт, за ним датчане. Лаэрт. Где король? Господа, стойте за дверью. Датчане. Нет, мы войдем. Лаэрт. Прошу вас, предоставьте мне возможность действовать самому. Датчане. Хорошо, хорошо. (Уходят за дверь.) Лаэрт. Благодарю вас. Охраняйте дверь. О ты, гнусный король, отдай мне моего отца. Королева. Спокойно, добрый Лаэрт! Лаэрт. Если во мне найдется хоть одна спокойная капля крови, она объявит меня незаконным сыном, отца моего - рогоносцем и заклеймит незапятнанное чело моей матери между бровей, вот прямо тут, клеймом шлюхи. Король. В чем причина, Лаэрт, что поднятый тобой мятеж так похож на мятеж гигантов? {222} Отпусти его, Гертруда. Не бойся нас. Божественная сила ограждает короля, и предательство способно лишь мельком взглянуть на свою цель, но не в состоянии поступить по своей воле. Скажи мне, Лаэрт, чем ты так взволнован? Отпусти его, Гертруда. Ну, говори. Лаэрт. Где мой отец? Король. Умер. Королева. Но не он убил его. Король. Пусть он спрашивает все до конца. Лаэрт. Как он умер? Я не допущу, чтобы меня обманывали. К черту долг верности монарху! К черным дьяволам принесенную клятву! Совесть и благодать - в самую глубину ада! Я не боюсь погибели души. И открыто заявляю, что ни во что не ставлю ни этот, ни загробный мир, - пусть будет, что будет, - лишь бы достойно отомстить за моего отца. Король. Что же вас в этом остановит? Лаэрт. Моя воля, но не весь мир. А что касается путей к осуществлению мести, я буду действовать так ловко, что даже с малыми средствами дело пойдет далеко. Король. Добрый Лаэрт, раз вы хотите узнать всю правду о смерти вашего дорогого отца, неужели месть велит вам обрушиться на всех без разбора - и на друга, и на врага, и на того, кто выиграл от смерти вашего отца, и на того, кто проиграл? Лаэрт. Я буду мстить только его врагам. Король. Значит, вы хотите узнать, кто они? Лаэрт. Его верным друзьям я вот так, широко открою объятия и, подобно доброму, жертвующему своей жизнью пеликану, накормлю их собственной кровью. Король. Ну, теперь вы говорите, как добрый сын и истинный джентльмен. То, что я не виновен в смерти вашего отца и горюю о ней, станет для вас столь же ясным, как дневной свет для ваших глаз. Датчане (за сценой). Пусть она войдет. Лаэрт. Что такое? Что это за шум? Входит Офелия. О, жар скорби, иссуши мой мозг! Слезы, в семь раз солоней обычных, сожгите чувство зрения в моих глазах. Клянусь небом, за твое безумие будет воздана тяжелая расплата, пока наша чаша весов не перевесит. О роза моя! Милая девушка, добрая сестра, нежная Офелия! О небеса! Неужели возможно, чтобы ум юной девушки мог так же быстро угаснуть, как жизнь старика? Любовь к родителям изощрена и в своей изощренности посылает саму себя, как драгоценный дар, следом за предметом любви {223}. Офелия (поет). "Его несли с открытым лицом на погребальных носилках. Хэй, нон нонни, нонни, хэй, нонни! И в могилу его обильным дождем падали слезы..." Прощай, мой голубь! Лаэрт. Если бы ты была в своем уме и убеждала, что необходимо отомстить, ты не могла бы с большей силой воодушевить на месть. Офелия. "Пойте - даун-э-даун. И позовите его... Э-даун-э..." Ах, как хорошо подходит жужжание прялки к этой песне {224}. Это - обманщик, сенешал замка, похитивший дочь своего господина. Лаэрт. В этом отсутствии смысла есть свой смысл. Офелия. Вот розмарин {225}. Это на память. Прошу тебя, любимый, помни. А вот - анютины глазки, это чтобы ты думал. Лаэрт. Мудрость - в безумии: ее мысли связаны с воспоминаниями. Офелия. Вот вам укроп и водосбор. Вот вам рута. И для меня тоже. Ее также называют благодатной воскресной травкой. Ах, каждый носит ее по-своему {226}, а? Вот маргаритка. Я дала бы вам фиалки, но они все увяли, когда умер мой отец. Говорят, он умер хорошей смертью. (Поет.) "Славный милый Робин - вся радость моя". Лаэрт. Печальные мысли, горе, страданье, самый ад она превращает в прелесть и красоту. Офелия (поет). "Неужели он больше не придет? Неужели он больше не придет? Нет, нет, он умер, ложись же на смертное ложе, он больше никогда не придет. Его борода была бела как снег и как лен была его голова. Он умер, он умер, и мы стонем: да помилует бог ему душу!" И души всех христиан, молю об этом господа. Господь с вами. (Уходит.) Лаэрт. Видишь ли ты это, о боже? Король. Лаэрт, я должен вмешаться в ваше горе. Не лишайте меня этого права. Ступайте выберите кого хотите из ваших мудрейших друзей: пусть они выслушают все и станут судьями между вами и мной. Если они найдут, что прямо или косвенно мы замешаны в этом деле, мы отдадим вам в качестве удовлетворения наше королевство, нашу корону, нашу жизнь и все то, что мы называем своим. Но если они этого не найдут, согласитесь доверить нам ваше терпение, и мы будем вместе с вами трудиться, чтобы вернуть спокойствие вашей душе. Лаэрт. Пусть будет так. Причина его смерти, тайные похороны, отсутствие доспехов, меча и герба над его прахом, а также полагающихся знатному лицу обрядов и пышных церемоний вопиют во всеуслышание к небесам и земле, чтобы я расследовал это дело. Король. Так вы и поступите. И пусть там, где будет открыто преступление, падет мощный топор. Прошу вас, следуйте за мной. Уходят. Входят Горацио и слуга. Горацио. Что это за люди, которые хотят говорить со мной? Слуга. Матросы, сэр. Они говорят, что у них для вас есть письма. Горацио. Пусть войдут. Слуга уходит. Я не знаю, из какой части света может мне быть прислано приветствие, если не от принца Гамлета. Входят матросы {227}. Первый матрос. Да благословит вас бог, сэр. Горацио. Да благословит он и тебя. Первый матрос. Он так и сделает, сэр, если захочет. Тут есть письмо для вас, сэр. Оно от посла, который уехал в Англию. Если только ваше имя Горацио, как мне об этом сообщили. Горацио (читает). "Горацио, когда ты просмотришь письмо, устрой этим малым доступ к королю: у них есть письма для него. Не успели мы пробыть и двух дней в море, как хорошо вооруженный пиратский корабль погнался за нами. Так как оказалось, что мы плывем слишком медленно, нам поневоле пришлось быть храбрыми и, когда мы сцепились, я перескочил на борт их корабля. В то же мгновение они отошли от нашего; корабля, и я один оказался их пленником. Они обошлись со мной, как великодушные воры. Но они знали, что делали, и я теперь должен оказать им услугу. Пусть, король получит письма, которые я посылаю. И спеши ко мне с такой скоростью, как если бы ты бежал от смерти. Мне нужно шепнуть тебе на ухо слова, от которых ты онемеешь. И все же они слишком легки для дела такого калибра. Розенкранц и Гильденстерн продолжают путь в Англию. О них я должен много рассказать тебе. Прощай. Тот, который, как ты знаешь, принадлежит тебе: Гамлет". Пойдемте, я устрою так, чтобы ваши письма попали по назначению. Я сделаю это как можно скорей, чтобы вы могли проводить меня к тому, от кого вы их привезли. (Уходит.) Входят король и Лаэрт. Король. Ну, теперь ваша совесть должна скрепить печатью мое оправдание и вы должны поместить меня в вашем сердце как друга. Ведь вы слышали, и слышали разумным ухом, что тот, который убил вашего благородного отца, замышлял и против моей жизни. Лаэрт. Кажется, это действительно так. Но скажите мне, почему вы не преследовали его за эти дела, столь преступные и тяжелые по своей природе? Ведь к этому вас побуждали чувство безопасности, осмотрительность, вообще все. Король. О, тут были две особые причины! Может быть, они покажутся вам неосновательными, но для меня они имеют большую силу. Королева, мать его, живет им и не насмотрится на него. А что касается меня, - достоинство ли это мое, или моя беда, - она так крепко связана с моей жизнью и душой, что, подобно тому, как звезда движется только в своей сфере, так и мое движение зависит от нее. Другой причиной, почему я не могу действовать открыто, является та великая любовь, которую питают к нему простые люди. Они покрывают все его недостатки своей любовью, подобно тому источнику, который превращает дерево в камень, обращают самые его пороки в достоинства. Так что стрелы мои, слишком легкие для такого сильного ветра, возвратились бы к моему луку и не попали бы в цель. Лаэрт. Итак, я потерял благородного отца, сестра моя доведена до отчаянного состояния. А ведь если восхвалять ее такую, какая она была прежде, ее достоинства по своему совершенству стояли на вершине нашего века, не уступая никому. Но месть моя свершится. Король. Не тревожьтесь об этом, спите спокойно! Не думайте, что мы сделаны из вялого и безжизненного вещества и допустим, чтобы у нас борода тряслась от страха, считая это приятным времяпровождением. Вы вскоре кое-что услышите. Я любил вашего отца и люблю самого себя. И поэтому, надеюсь, вы не будете сомневаться... Входит придворный. Что такое? Что случилось? Придворный. Письма, милорд, от Гамлета: это - вашему величеству, это - королеве. Король. От Гамлета! Кто их привез? Придворный. Матросы, милорд, - так мне сказали. Я их не видел. Эти письма дал мне Клавдио. Он получил их от того, кто их привез. Король. Лаэрт, я вам их прочитаю. (Придворному.) Оставьте нас. Придворный уходит. "Высокий и могущественный! Узнайте, что меня высадили нагим на берегу вашего королевства. Завтра я буду просить разрешения предстать перед ваши королевские очи. И тогда, испросив на то ваше согласие, я расскажу обстоятельства моего внезапного и странного возвращения. Гамлет". Что это значит? А остальные вернулись? Или это обман, а не правда? Лаэрт. Вы узнаете руку? Король. Это почерк Гамлета. "Нагим"! И в приписке он еще говорит "один". Вы можете мне что-нибудь посоветовать? Лаэрт. Я не знаю, что и думать, милорд. Но пусть приезжает! Болезнь моего сердца согревается мыслью, что я доживу до того, чтобы сказать ему в лицо: "Так сделал ты!" {228} Король. Раз это так, Лаэрт, - но как же это могло случиться? И все-таки ведь это случилось! - будете ли вы повиноваться мне? Лаэрт. Да, милорд, но только, если вы не будете побуждать меня к примирению. Король. К твоему собственному миру и покою. Если он сейчас вернется, прервав свое путешествие, и если он решит больше не предпринимать его, я буду подстрекать его на дело, замысел которого созрел у меня и которое, как бы он ни поступил, приведет его к гибели. Его смерть не подымет и ветерка осуждения, и даже мать его оправдает подстроенное нами дело, назвав его несчастным случаем. Лаэрт. Милорд, я готов повиноваться. И тем охотнее, если вы устроите так, что исполнителем дела буду я. Король. Отлично. О вас много говорили с тех пор, как вы уехали, также и в присутствии Гамлета, благодаря одному вашему качеству, которым вы, как говорят, блистаете. Вся совокупность ваших достоинств не возбуждала в Гамлете такой зависти, как то, что, с моей точки зрения, является наименее существенным. Лаэрт. Что это за достоинство, милорд? Король. Оно как лента, украшающая шляпу юноши. И все же оно не лишено пользы: ибо юности не менее к лицу легкий и небрежный наряд, который она носит, чем зрелому возрасту опушенные соболем одежды, способствующие здоровью и придающие важность. Тому назад два месяца здесь был один джентльмен из Нормандии. Я видал французов и бывал на войне против них. Они хорошо ездят верхом. Но возле этого щеголя было колдовство: он врос в седло и заставлял своего коня проделывать такие шутки, как будто он составлял одно тело с красивым животным. Он превзошел все, что я мог представить себе, и я намного уступаю ему в уменье принимать разные обличил и строить уловки. Лаэрт. Нормандец, не так ли? Король. Нормандец. Лаэрт. Клянусь жизнью, Ламор. Король. Он самый. Лаэрт. Я хорошо его знаю. Он - краса и слава всей страны. Король. Он говорил о вас и восхвалял ваше искусство и мастерство в фехтовании, в особенности на рапирах. Он даже воскликнул, что стоило бы поглядеть на состязание, если бы нашелся для вас достойный соперник. Он клялся, что фехтовальщики его народа ни быстротой движений, ни парированием ударов, ни глазомером не могут сравниться с вами. Сэр, этот рассказ так отравил Гамлета завистью, что он перестал что-либо делать и только желал и просил, чтобы вы скорее приехали и сразились с ним. Лаэрт. Ну, и что из этого, милорд? Король. Лаэрт, ваш отец был дорог вам? Или вы Подобны лишь изображению печали на картине, лицу без сердца? Лаэрт. Почему вы это спрашиваете? Король. Я не думаю, что вы не любили вашего отца, но я знаю, что любовь рождается во времени, и я видел на убедительных примерах, что время охлаждает ее искру и огонь. В самом пламени любви имеется нагар на фитиле, который уменьшает пламя. И ничто не пребывает вечно в том же добром качестве, ибо благо, становясь пресыщением, умирает от собственного избытка. То, что мы хотим сделать, мы должны делать тогда, когда этого хотим. Ибо "хотим" изменяется и подвержено стольким же охлаждениям и отсрочкам, сколько есть на свете языков, рук, случайностей, и тогда "должны" становиться подобным мучительному вздоху расточителя. Но коснемся самого чувствительного места язвы. Гамлет возвращается. Что готовы вы предпринять, чтобы показать себя сыном своего отца на деле, не только на словах? Лаэрт. Перерезать ему горло в церкви. Король. Действительно, не должно быть такого места, которое давало бы убежище убийству. У мести не должно быть границ. Но, добрый Лаэрт, если вы хотите это сделать, не выходите из своей комнаты. Когда Гамлет вернется, он узнает, что вы здесь. Мы подошлем к нему людей, которые будут восхвалять ваши совершенства и вдвойне приукрасят ту славу, которую создал вам этот француз. И, наконец, мы сведем вас и побьемся об заклад. Он, по своей беспечности, великодушию, не будет внимательно рассматривать рапир. Итак, легко, с небольшой ловкостью рук вы сможете выбрать непритупленную рапиру и в этом состязании рассчитаться с ним за вашего отца. Лаэрт. Я так и сделаю. И с этой целью я смажу свою рапиру. Я купил у знахаря снадобье столь смертельное, что если только окунуть в него нож и ранить этим ножом до крови, не найдется такой искусно приготовленной припарки, составленной из всех трав, имеющих целебную силу под луной {229}, которая смогла бы спасти человека от смерти, даже если он только оцарапан. Я трону острие моей рапиры этой отравой, так что, если я хотя бы слегка его задену, это станет смертью. Король. Обдумаем все хорошенько. Взвесим, когда и какими средствами нам удобнее всего осуществить наш замысел. Если он может потерпеть неудачу и благодаря плохому исполнению наше намерение станет явным, лучше совсем не пробовать. Поэтому к нашему замыслу нужно прибавить второй, который выдержит, если первый лопнет при испытании. Постойте! Дайте мне подумать. Мы устроим торжественный поединок между вами, двумя искусными фехтовальщиками. Нашел! Когда во время поединка вам обоим станет жарко и захочется утолить жажду, - нападайте яростней, чтобы добиться этого, - и когда он попросит пить, у меня будет наготове кубок. И если он только пригубит его) - пусть даже посчастливится ему избежать вашего ядовитого удара, - наш замысел осуществится. Но, постойте, что за шум? Входит королева. Что случилось, милая королева? Королева. Одна печаль следует по пятам за другой, так быстро идут они чередою. Ваша сестра утонула, Лаэрт. Лаэрт. Утонула? О, где? Королева. Над ручьем наискось растет ива, которая отражает свои листья в зеркальном потоке. Туда пришла она с причудливыми гирляндами из листков, крапивы, маргариток и тех длинных пурпурных цветов, которым откровенные на язык пастухи дают грубое название, а наши холодные девушки называют пальцами мертвецов. Когда она взбиралась на иву, чтобы повесить на свисающие ветви сплетенные ею венки из цветов и трав, завистливый сучок подломился и вместе со своими трофеями из цветов она упала в плачущий ручей. Широко раскинулась ее одежда" и некоторое время держала ее на воде, как русалку, и в это время она пела отрывки старых песен, как человек, не сознающий своей беды, или как существо, рожденное в водяной стихии и свыкшееся с ней. Но это могло продолжаться недолго: пока ее одежда не отяжелела от воды и не потащила несчастную от мелодичной песни к тенистой смерти. Лаэрт. Увы, значит она утонула? Королева. Утонула, утонула! Лаэрт. И без того слишком много для тебя воды, бедная Офелия, и потому я удержусь от слез. И все же мы не можем без этого обойтись: природа соблюдает свой обычай, чтобы говорило чувство стыда. Когда я пролью слезы, я перестану вести себя, как женщина. Прощайте, милорд. У меня на языке пламенная речь, которая готова вспыхнуть, но эти глупые слезы гасят ее. (Уходит.) Король. Пойдем за ним, Гертруда. Какого труда мне стоило успокоить его бешеный гнев! Теперь, боюсь, смерть Офелии снова возбудит его. Поэтому последуем за ним. Уходят. Входят два комика-простака {230}. Первый. Нужно ли хоронить по христианскому обычаю ту, которая добровольно искала спасения души? Второй. Да. И поэтому немедленно копай ей могилу. Следователь разбирал ее дело и присудил ей христианское погребение. Первый. Как же это возможно, если только она не утопилась при самозащите? Второй. Так уж решено следователем. Первый. Тут, значит, "se offendendo" {231}. Иначе не может быть. Ведь вот в чем вся штука: если я топлюсь преднамеренно, тут, значит, есть деяние. А у деяния имеются три раздела: а именно - действовать, делать и совершать. Итак, она утопилась преднамеренно. Второй. Нет, послушай, друг могильщик... Первый. Постой, дай сказать. Вот вода. А вот стоит человек. Хорошо. Если человек идет к воде и топится, значит, хочет он этого или не хочет, он сам идет. Заметь это. Но если вода идет к нему и топит его, это значит, что он не топится. Итак, тот, кто не виноват в своей собственной смерти, не сокращает своей собственной жизни. Второй. Это что же - закон? Первый. Ну да! Тот самый закон, по которому ведут следствие. Второй. Хочешь знать правду? Не будь она дворянкой, ее бы не похоронили по христианскому обряду. Первый. Вот это ты верно сказал. Жаль, что знатные люди имеют в этом мире право топиться и вешаться, - чего не имеют такие же, как они, христиане... Ну, дай заступ. Нет более старинных дворян, чем садовники, копатели канав и могильщики. Они продолжают профессию Адама. Второй. Разве он был дворянином? Первый. Он был первым, у которого был герб {232}. Второй. Да что ты, у него не было герба. Первый. Как, разве ты язычник? Как понимаешь ты писание? В писании сказано: Адам обрабатывал землю. А как же он мог обрабатывать землю без рук? Я тебе задам другой вопрос. Если ты мне не дашь правильного ответа, тогда признай себя... Второй. Валяй! Первый. Кто строит крепче каменщика, корабельщика и плотника? Второй. Тот, кто строит виселицы. Ибо это сооружение переживает тысячу своих обитателей. Первый. Мне нравится твое остроумие, честное слово. Виселица здесь хорошо подходит. Но почему она хорошо подходит? Она хорошо подходит для тех, кто дурно поступает, а ты дурно поступаешь, говоря, что виселица построена крепче церкви. Итак, виселица хорошо подходит для тебя. Ну, еще попробуй. Второй. Кто строит крепче каменщика, корабельщика и плотника? Первый. Да, ответь мне на это и передохни. Второй. Черт возьми, я могу ответить. Первый. Ну? Второй. Ей-богу, не могу. Входят Гамлет и Горацио. Первый. Не ломай себе головы, ибо глупый осел не пойдет быстрей, как его ни бей. А когда тебе в следующий раз зададут этот вопрос, отвечай: могильщик. Дома, которые он строит, стоят до Страшного суда. Ступай сходи к Иохану {233} и принеси мне кувшин вина. Второй комик уходит. (Поет.) "В юности, когда я любил, любил, мне казалось очень сладким сокращать - ох! - время заба-а-а-вой, - ох! {234} - мне казалось, что не-е-ету ниче-е-го лучшего". Гамлет. Неужели этот малый не чувствует того, что делает: он поет, копая могилу? Горацио. Привычка развила в нем это легкое отношение. Гамлет. Да, это так: рука, мало знакомая с трудом, обладает более изощренной чувствительностью. Первый комик (поет). "Но старость подошла ко мне крадущимся шагом, забрала меня в когти и довезла до берега, как будто я никогда не был молодым". (Выбрасывает череп.) Гамлет. У этого черепа был язык, и он мог петь. Этот плут швырнул его на землю, как будто та челюсть, которой Каин совершил первое убийство! Это, может быть, башка политика, которой теперь играет этот осел, а некогда он обманывал самого бога, - разве не может быть? Горацио. Возможно, милорд. Гамлет. Или придворного, который, быть может, говорил: "Доброе утро, любезнейший милорд! Как поживаешь, добрый милорд?" А этот, может быть, милорд такой-то, который хвалил коня милорда такого-то. Когда хотел его выпросить, - ведь это возможно? Горацио. Да, милорд. Гамлет. Ну, конечно, так. А теперь он принадлежит миледи Червоточине и заступ могильщика бьет его по морде. Это удивительное превращение; если бы только мы умели его наблюдать! Неужели стоило воспитывать эти кости лишь для того, чтобы играть ими в кегли? Мои кости ноют при одной мысли об этом. Первый комик (поет). "Кирка и заступ, заступ, а также саван, - ох! - вырытая в глине яма подходит для такого гостя". (Выбрасывает череп.) Гамлет. Вот еще череп. Почему ему не быть черепом юриста? Где теперь его казуистика, увертки, казусы, толкования владельческих прав и все его проделки? Почему он терпит, чтобы грубый парень бил его по башке грязным заступом, и не скажет ему, что он совершает преступление действием? Гм... А этот малый мог быть в свое время крупным скупщиком земли и знатоком актов по закладу земельной собственности, расписок в получении денег, неустоек, двойных поручительств и возмещений убытков. Неужели в том только и состоит итог собранных им неустоек и возмещение всех его возмещений, что исключительная голова его полна исключительной грязи? Неужели его поручители не хотят больше поручиться за приобретенную в двойных сделках землю, кроме той, которая по размерам не больше, чем акт о сделке. Самые документы о переходе земли в его собственность едва ли уместятся в этом ящике. И неужели даже его наследник не получит больше, а? Горацио. Ни на йоту больше, милорд. Гамлет. Ведь пергамент делают из овечьей кожи? Горацио. Да, милорд, а также из телячьей кожи. Гамлет. Овцы и телята те, кто ищет в этом обеспечения. Я поговорю с этим малым. Чья это могила, парень? Первый комик. Моя, сэр. (Поет.) "Ох, вырытая в глине яма подходит для такого гостя". Гамлет. Да, я думаю, что она твоя, раз ты находишься в ней {235}. Первый комик. Вы находитесь не в ней, а поэтому она не ваша. Что касается меня, - я не вру, находясь в ней, и все-таки она моя. Гамлет. Ты врешь, находясь в ней и говоря, что она твоя; она для мертвых, а не для живых, поэтому ты врешь. Первый комик. Это живая ложь, сэр: она снова перейдет с меня на вас. Гамлет. Для кого ты роешь эту могилу? Первый комик. Не для мужчины, сэр. Гамлет. Для какой женщины в таком случае? Первый комик. И не для женщины. Гамлет. Кто же будет похоронен в ней? Первый комик. Та, что была женщиной, сэр. Но, мир душе ее, - она уже умерла. Гамлет. Как уверен в себе этот малый! Нам приходится точно выбирать слова, иначе нас погубит двусмыслица. Клянусь богом, Горацио, я замечаю это за последние три года: наше время стало до того острым, что носок башмака крестьянина приблизился к пятке придворного и натирает на ней ссадину. Как давно ты работаешь могильщиком? Первый комик. Из всех дней в году я взялся за это дело как раз в тот день, когда наш покойный король Гамлет победил Фортинбраса. Гамлет. А когда это было? Первый комик. Разве вы не знаете? Да это скажет каждый дурак. Это было в тот самый день, когда родился молодой Гамлет. Тот самый, который сошел с ума и которого послали в Англию. Гамлет. Но почему же его послали в Англию? Первый комик. Да потому, что он сошел с ума. Он там выздоровеет. А если и нет, то там это неважно. Гамлет. Почему? Первый комик. Там этого не заметят. Там все такие же сумасшедшие, как и он. Гамлет. А как же он сошел с ума? Первый комик. Говорят, очень странным образом. Гамлет. Как это "странным образом"? Первый комик. Да так, потеряв рассудок. Гамлет. На какой почве? Первый комик. Как на какой? На здешней, на датской. Я служу здесь могильщиком, подмастерьем и мастером тридцать лет. Гамлет. Как долго может пролежать человек в земле, прежде чем сгниет? Первый комик. Да если он не сгнил еще до смерти, - а теперь у нас много сифилитических мертвецов, которым трудно дотянуть и до погребенья, - человек может пролежать в земле лет восемь или девять. Дубильщик пролежит девять лет. Гамлет. Почему же он пролежит больше всех? Первый комик. Да как же, сэр, его кожа настолько продубилась от его ремесла, что она долгое время не пропускает воды. А вода - сильно действующий разложитель этих паршивых трупов. Вот череп: этот череп пролежал в земле двадцать три года. Гамлет. Чей он? Первый комик. Паршивого сумасшедшего парня. Как вы думаете, чей? Гамлет. Нет, не знаю. Первый комик. Чтоб чума его пробрала, сумасшедшего плута! Он однажды вылил мне на голову бутылку рейнского вина. Этот череп, сэр, принадлежал Йорику, королевскому шуту. Гамлет. Этот? Первый комик. Этот самый. Гамлет. Дай посмотреть. (Берет череп.) Увы, бедный Йорик! Я знал его, Горацио. Этот малый был бесконечно изобретателен в шутках, он обладал превосходной фантазией. Он носил меня на спине тысячу раз. А теперь, как претит это моему воображению! Меня мутит, когда я гляжу на него. Здесь были губы, которые я целовал так часто. Где теперь твои шутки? Твои прыжки? Твои песни? Твои вспышки веселости, от которых, бывало, все сидевшие за столом заливались от хохота. Разве не осталось ни одной шутки, чтобы поиздеваться над собственным оскалом? Что же, совсем приуныл? Ступай в комнату знатной дамы {236} и скажи ей, пусть покроет лицо краской толщиной в дюйм, - все равно она будет такой. Пусть она посмеется над этим. Прошу тебя, Горацио, скажи мне одну вещь. Горацио. Что такое, милорд? Гамлет. Думаешь ли ты, что у Александра был такой же вид в земле? Горацио. Точно такой. Гамлет. И от него так же пахло? Фу! (Кладет череп {237}.) Горацио. Точно так же, милорд. Гамлет. На какое низкое употребление мы можем пойти, Горацио! Почему бы воображению не проследить за прахом Александра, пока он не окажется затычкой в бочке? Горацио. Рассматривать дело так, значило бы рассматривать его уж слишком подробно. Гамлет. Нисколько, честное слово! Почему бы не проследить за ним, не преувеличивая и следуя вероятности, примерно так: Александр умер, Александра похоронили, Александр превратился в прах; прах - земля, из земли мы делаем замазку; почему бы из той замазки, в которую он превратился, не сделать затычки для пивной бочки? "Властительный Цезарь, мертвый и превратившийся в глину, может заткнуть дыру, чтобы не было сквозняка. Ах, подумать только, что та самая земля, которая держала весь мир в страхе, чинит стену от зимней стужи!" Но, тише, тише! Отойдем в сторону. Сюда идет король. Входит священник {238}, за ним несут гроб с телом Офелии; входят король, королева, Лаэрт и свита. Королева, придворные... Кого это они провожают в могилу? И с такими сокращенными обрядами {239}. Это означает, что тот, кого они провожают в могилу, отчаянной рукой лишил себя жизни. Это кто-нибудь из знатных. Спрячемся и будем наблюдать. Лаэрт. Какие еще будут обряды? Гамлет. Это Лаэрт, весьма благородный юноша. Наблюдай! Лаэрт. Какие еще будут обряды? Священник. Мы исполнили все те обряды на ее похоронах, какие разрешает церковный устав. Смерть ее сомнительна. Если бы верховный приказ {240} не оказался сильнее церковных правил, она лежала бы в неосвященной земле до трубы Страшного суда; вместо благородных молитв ее забросали бы черепками, кремнями, камешками {241}. Но, как полагается при погребении девушки, нам разрешили украсить церковь гирляндами и бросать в ее могилу цветы, а также похоронить ее с колокольным звоном на кладбище. Лаэрт. Больше не будет обрядов? Священник. Нет, не будет. Мы осквернили бы погребальную службу, если бы пропели над ней Реквием и другие молитвы о вечном покое, как над теми, кто почил в мире. Лаэрт. Опустите ее в землю. И пусть из ее прекрасного и неоскверненного тела вырастут весной фиалки. Говорю тебе, подлый поп: моя сестра будет ангелом и будет прислуживать богу, когда ты будешь выть в аду. Гамлет. Как! Прекрасная Офелия! Королева. Сладостное сладостной. (Бросает цветы в могилу.) Прощай! Я надеялась, что ты будешь женой моего Гамлета. Я думала, что постелю тебе брачное ложе, сладостная девушка, а не посыплю цветами твою могилу. Лаэрт. О тройное горе! Пади трижды десять раз на проклятую голову того, чей злостный поступок лишил тебя твоего ясного ума. Подождите засыпать землей, дайте еще раз ее обнять. (Прыгает в могилу.) Теперь громоздите прах на живых и мертвых, пока эта долина не превратится в гору, которая будет выше Пелиона и поднебесной главы синего Олимпа. Гамлет (выступает вперед). Кто это, чье горе так громогласно? И чья печальная речь зачаровывает блуждающие звезды и заставляет их остановиться, как пораженных изумлением слушателей? Я здесь, Гамлет, король Дании {242}. (Прыгает в могилу {243}.) Лаэрт. Пусть дьявол возьмет твою душу! Гамлет. Ты плохо молишься. Прошу тебя, убери пальцы с моего горла. Хотя я и не подвержен вспышкам внезапного гнева, однако во мне есть нечто опасное, чего тебе благоразумнее остерегаться. Прочь руки! Король. Разнимите их! Королева. Гамлет! Гамлет! Все. Господа... Горацио. Добрый милорд, успокойтесь! Их разнимают, и они выходят из могилы. Гамлет. Ну что ж, я готов сражаться с ним за это, пока у меня будут двигаться веки. Королева. О сын мой, за что сражаться? Гамлет. Я любил Офелию. Сорок тысяч братьев, соединив всю свою любовь, не могли бы составить сумму моей любви! Что готов ты сделать ради нее? Король. Ах, он безумен, Лаэрт! Королева. Во имя любви божьей, пощадите его! Гамлет. Черт возьми, покажи мне, что ты сделаешь! Будешь плакать? Будешь сражаться? Будешь поститься? Будешь терзать себя? Будешь пить уксус, съешь крокодила? {244} Все это могу сделать и я. Ты пришел сюда, чтобы выть? Чтобы бросить мне вызов, прыгнуть в ее могилу? Похорони себя живьем вместе с ней, я сделаю то же самое. И раз ты болтаешь о горах, пусть засыплют нас миллионами акров земли, пока наш могильный холм не опалит своей главы о пламенную сферу небес и пока по сравнению с ним Осса не покажется бородавкой. Если ты хочешь говорить напыщенно, я сделаю это не хуже тебя. Королева. Все это только от безумия. Вот так некоторое время он находился во власти припадка. А затем, терпеливый, как голубка, пока вылупливается из яиц пара ее покрытых золотистым пушком птенцов, он сидит, поникнув, в молчании. Гамлет. Послушайте, сэр. В чем причина, что вы так обходитесь со мной? Я всегда любил вас... Но все это ни к чему: что бы ни делал сам Геркулес, по-своему будет мяукать кошка, и каждая собака дождется своего дня {245}. (Уходит.) Король. Прошу вас, добрый Горацио, присмотрите за ним. (Горацио уходит. Король обращается тихо к Лаэрту.) Найдите в себе силу потерпеть и вспомните тот разговор, который мы вели прошлой ночью. Мы тотчас же пустим дело в ход... (Королеве.) Добрая Гертруда, пошлите кого-нибудь присматривать за вашим сыном. Над этой могилой будет воздвигнут живой памятник {246}. Вскоре мы доживем до спокойного времени. А до тех пор будем действовать терпеливо. (Уходит.) Входят Гамлет и Горацио. Гамлет. Довольно об этом... Теперь о другом. Вы помните все обстоятельства? Горацио. Помню ли я, милорд? Гамлет. Сэр, в сердце моем происходит борьба, которая не давала мне спать. Мне казалось, что мне хуже, чем мятежным матросам в кандалах. Стремительно, - благословенна стремительность, и да будет известно, что необдуманность иногда оказывает нам услугу там, где терпят неудачу наши глубокие замыслы, и это должно убедить нас в том, что есть Провидение, которое выполняет наши намерения, как бы небрежно мы их сами ни осуществляли... Горацио. Это несомненно. Гамлет. Стремительно вышел я из своей каюты, накинул плащ моряка и в темноте ощупью нашел дорогу к ним. Я сделал то, что хотел: выкрал у них пакет с письмом, а затем вернулся в свою каюту. И здесь я решился, - так как страх заставил меня позабыть все приличия, - распечатать высокое послание. И в нем нашел я, Горацио, - о царственная подлость! - точный приказ, уснащенный всевозможными доводами, касающимися благосостояния Дании и Англии, и с изображением меня в виде - о ужас! - чудовищного пугала, незамедлительно по прочтении, нет, не дав даже времени, чтобы наточить топор, отрубить мне голову. Горацио. Возможно ли? Гамлет. Вот этот приказ. Прочти его на досуге. Но хочешь послушать, как я затем поступил? Горацио. Прошу вас. Гамлет. Итак, опутанный сетями подлостей, не успел я обратиться с предлогом к моему мозгу, как он начал свою игру. Я сел сочинил новый приказ, написал его красивым почерком. Я некогда считал, как считают наши сановники, вульгарным иметь хороший почерк и много трудился над тем, чтобы разучиться писать красиво {247}. Но теперь, сэр, хороший почерк оказал мне верную услугу {248}. Хочешь узнать, что я написал? Горацио. Да, добрый милорд. Гамлет. Серьезную и убедительную просьбу короля, поскольку король Англии является его верным данником, поскольку между ними, как пальма, должна процветать любовь и поскольку мир должен вечно носить свой венок из колосьев пшеницы и является запятой между их взаимными дружескими чувствами, - и тут следовали еще многие тяжеловесные сравнения {249}, - чтобы король Англии, прочитав это письмо, без дальнейших размышлений предал носителей письма немедленной смерти, не дав им времени для исповеди. Горацио. Как было запечатано письмо? Гамлет. И в этом помогло небо. У меня в кошельке был принадлежавший моему отцу перстень с печатью, являющейся слепком с печати Датского королевства. Я сложил свое письмо так, как было сложено письмо короля, подписал его, поставил печать, благополучно положил письмо на место, так что они и не заподозрили подмены. Затем на следующий день произошла схватка на море, а о дальнейших событиях ты уже знаешь. Горацио. Итак, Гильденстерн и Розенкранц на пути к гибели. Гамлет. Ну что ж, им самим нравилось их занятие {250}. Их гибель не касается моей совести. Она является следствием того, что они сами впутались в это дело. Опасно, когда ничтожный человек оказывается между разъяренными клинками двух нападающих друг на друга противников. Горацио. Нет, что же это за король! Гамлет. Как ты думаешь, разве теперь я не должен рассчитаться с тем, кто убил моего короля и осквернил мою мать, встал преградой между моими надеждами и моим избранием на престол, закинул удочку, чтобы поймать меня и лишить жизни, и действовал с таким коварством - разве по совести не справедливо, чтобы я рассчитался с ним этой рукой? И разве не достойно проклятия позволять этой язве нашей природы продолжать свое злое дело? Горацио. Он скоро получит из Англии сообщение о том, чем там все кончилось. Гамлет. Да, скоро. Но промежуток времени принадлежит мне. А жизнь человеческую можно прекратить словом "раз". Но мне очень жаль, добрый Горацио, что я забылся с Лаэртом. Ибо в моем горе я вижу картину его горя. Я постараюсь заслужить его расположение. Но то, что он бравировал своим горем, привело меня в неистовое бешенство. Горацио. Тише! Кто идет сюда? Входит Озрик. Озрик. Приветствую вашу милость с возвращением в Данию. Гамлет. Покорно благодарю вас, сэр. (К Горацио.) Ты знаешь этого речного комара? {251} Горацио. Нет, добрый милорд. Гамлет. Твое счастье, ибо даже знать его - порок. Ему принадлежит много земли, и притом плодородной. Когда животное становится господином животных, его кормушку ставят за королевский стол {252}. Это - глупая птица, но, как я сказал тебе, ей принадлежат обширные земли. Озрик. Сладостный принц, если бы ваша милость располагала досугом, я сообщил бы вам кое-что от имени его величества. Гамлет. Я выслушаю это, сэр, с самым напряженным вниманием. Посадите ваш колпак на место, он сделан для головы... Озрик. Благодарю вашу милость, - очень жарко. Гамлет. Нет, уверяю вас, очень холодно, дует северный ветер. Озрик. В самом деле, довольно холодно, милорд. Гамлет. И, однако, здесь очень душно и жарко для моей комплекции. Озрик. Исключительно, милорд... Очень душно, так сказать... Не могу изъяснить, как жарко. Но, милорд, его величество приказало мне сообщить, что поставило большой заклад на вашу победу. Сэр, дело в том, что... Гамлет. Прошу вас, не забывайте же... Озрик. Нет, мой добрый милорд. Мне так, честное слово, удобнее {253}. Сэр, недавно ко двору прибыл Лаэрт. Поверьте, это совершеннейший джентльмен, полный превосходнейших качеств, очень мягкого обхождения и великолепной внешности. Говоря о нем с должным чувством, он - образец и точный список изящества, ибо вы найдете в нем полноту любого из тех качеств, которые только пожелает увидеть в нем джентльмен. Гамлет. Сэр, его качества ничего не утрачивают в вашем описании. Хотя, я уверен, составление инвентарного списка всех его достоинств поставило бы в тупик арифметику памяти {254}, все же при этом мысль не качается из стороны в сторону, несмотря на то, что он быстро идет на всех парусах. Воздавая ему справедливую хвалу, я считаю, что у него большая душа и что качества его столь драгоценны и редки, что, говоря правду о нем, равный ему может быть лишь зеркалом, а остальные, желающие подражать ему, могут быть лишь его бледной тенью, не более. Озрик. Ваша милость безупречно говорит о нем. Гамлет. Но к чему весь этот разговор, сэр? Зачем окутываем мы имя этого джентльмена нашим грубым дыханием? Озрик. Сэр! Горацио. Неужели невозможно изъясняться на более понятном языке? Сделайте это, сэр, в самом деле! Гамлет. Что вы имели в виду, назвав этого джентльмена? Озрик. Лаэрта? Горацио. Его кошелек уже пуст: все его золотые слова истрачены. Гамлет. Да, Лаэрта. Озрик. Я знаю, что вам небезызвестно... Гамлет. Я хотел бы, чтобы вы это действительно знали; однако, честное слово, если бы вы знали, это говорило бы не в мою пользу {255}. Ну, что дальше, сэр? Озрик. Вам небезызвестно совершенство Лаэрта... Гамлет. Я не смею этого утверждать, чтобы не сравнивать самого себя с его совершенством. Ведь чтобы знать хорошо другого, нужно прежде знать самого себя. Озрик. Я говорю, сэр, о его владении оружием. Согласно общему мнению, в этом искусстве он не знает соперников. Гамлет. Каким видом оружия владеет он? Озрик. Рапирой и кинжалом. Гамлет. Это два вида оружия. Ну, ладно. Озрик. Король, сэр, поставил шесть берберийских коней; им, со своей стороны, заложено, насколько мне известно, шесть французских рапир и кинжалов со всеми принадлежностями, как-то: поясами, держалами и так далее. Три упряжки, честное слово, восхищают воображение, гармонируют с рукоятками, изящнейшие упряжки и весьма замысловатые! Гамлет. Что такое - упряжки? Горацио. Я так и знал, что вы будете комментировать каждое слово, прежде чем закончите разговор. Озрик. Упряжка, сэр, то же самое, что держало. Гамлет. Это слово более гармонировало бы с содержанием, если бы мы носили на боку пушку {256}. А пока будем употреблять слове держало. Но дальше: шесть берберийских коней против шести французских рапир с их принадлежностями и тремя замысловато украшенными упряжками. Это французский заклад против датского? {257} Почему все это "заложено", как вы выражаетесь? {258} Озрик. Король, сэр, утверждает, что в двенадцати схватках между вами и Лаэртом последний не наберет на три очка больше, чем вы. Лаэрт же утверждает, что он наберет двенадцать очков против девяти. Можно было бы немедленно это проверить на деле, если бы ваша милость соизволила ответить. Гамлет. А что, если я отвечу - нет? Озрик. Я имею в виду, милорд, что вы противопоставите свою особу в этом состязании. Гамлет. Сэр, я буду прогуливаться здесь, в этом зале. Если не будет другого приказа его величества, сейчас время моего отдыха. Пусть принесут рапиры, и если у этого джентльмена {259} есть настроение и король не отказался от своего намерения, я выиграю ему заклад, если сумею. В противном случае мне ничего не достанется, кроме позора и лишних ударов. Озрик. Так и передать ваши слова? Гамлет. Ваш слуга, ваш слуга. Озрик уходит. Хорошо, что он сам ручается. Никто другой не поручился бы за него. Горацио. Этот чибис убегает со скорлупой на голове {260}. Гамлет. Он любезничал перед соском своей матери, прежде чем сосать его. Он и многие другие из этого же стада, которых я знаю и которых любит наш ничтожный век, уловили мелодию нашего времени и внешнюю манеру обращения, - ту пенистую накипь, которая подымает их во мнении людей, как самых глупых, так и самых разборчивых. Но попробуйте только дунуть на них, чтобы испытать, и пузыри лопнут. Входит вельможа. Вельможа. Милорд, его величество приветствовал вас через молодого Озрика, который сообщил его величеству, что вы ожидаете здесь, в зале. Он послал меня узнать, не изменили ли вы желания состязаться с Лаэртом, или же вы хотите отложить состязание. Гамлет. Я постоянен в своих намерениях. Они совпадают с желанием короля. Если король готов, готов и я: сейчас или когда угодно, при условии, если я буду в таком же хорошем состоянии, как сейчас. Вельможа. Король и королева и все спускаются сейчас сюда. Гамлет. В добрый час. Вельможа. Королева желает, чтобы вы сказали что-нибудь любезное Лаэрту до начала состязания. Гамлет. Она дает мне хороший совет. Вельможа уходит. Горацио. Вы проиграете заклад, милорд. Гамлет. Я этого не думаю. С тех пор как Лаэрт уехал во Францию, я постоянно практиковался. Я выиграю, если он даст мне несколько очков вперед. Но ты представить себе не можешь, как плохо у меня здесь, на сердце. Но это пустяки. Горацио. Нет, добрый милорд... Гамлет. Это только глупость. Но это род предчувствия, которое, возможно, смутило бы женщину. Горацио. Если вашей душе чего-нибудь не хочется, послушайтесь ее. Я скажу им, чтобы они не приходили сюда и что вы не расположены фехтовать. Гамлет. Ни в коем случае. Мы презираем предзнаменования. Есть особый промысел и в гибели воробья. Если это случится сейчас, этого не случится в будущем. Если этого не случится в будущем, это случится сейчас. Если это не случится сейчас, это случится когда-нибудь. Готовность - в этом все дело. Так как никто не будет владеть ничем из того, что оставит после смерти, почему бы не расстаться с этим раньше? Пусть будет что будет. Барабаны и трубы. Слуги вносят стол, а также на подушках - рапиры и латные рукавицы {261}. Входят король, королева, Лаэрт, Озрик и свита {262}. Король. Подойди сюда, Гамлет, подойди и возьми из моих рук эту руку. (Соединяет руки Лаэрта и Гамлета.) Гамлет. Простите меня, сэр. Я причинил вам зло. Но простите, как джентльмен. Все присутствующие знают и вы, конечно, слыхали, как я наказан тяжким безумием. Все то, что я сделал и что могло пробудить ваши природные чувства, а также чувство чести и вашу ко мне неприязнь, было, как я заявляю здесь во всеуслышание, безумием. Гамлет причинил зло Лаэрту? Нет, не Гамлет. Когда Гамлет сам с собой в разладе, когда он сам не свой и при этом причиняет зло Лаэрту, это делает не Гамлет. Гамлет отрекается от этого. Кто же делает это? Его безумие. Если так, значит Гамлет сам принадлежит к обиженным. Безумие - враг бедного Гамлета. Сэр, пусть отрицание предумышленного зла, перед всеми здесь присутствующими, освободит меня от вины в вашем милостивом мнении и заставит вас поверить, что я как бы пустил стрелу над домом и случайно ранил собственного брата. Лаэрт. Что касается моих природных чувств, то я удовлетворен, хотя эти чувства в данном случае должны были бы более всего побуждать меня к возмездию. Но что касается моей чести, я остаюсь непреклонным и не желаю примирения, пока люди пожилые, знатоки в делах чести, не произнесут своего приговора и не приведут примера подобного примирения в прошлом, чтобы имя мое осталось незапятнанным. До той поры я принимаю предложенную вами любовь как искреннее чувство и не заподозрю ее ни в чем. Гамлет. Я приветствую это от всей души и буду с открытым сердцем сражаться в этом братском поединке. Дайте нам рапиры. Начнем. Лаэрт. Приступим. Одну рапиру мне. Гамлет. Я буду фольгой {263} вашего искусства, Лаэрт: на фоне моей неопытности ваше мастерство, подобно звезде в темноте ночи, будет выделяться огненным блеском. Лаэрт. Вы смеетесь надо мной, сэр. Гамлет. Нет, клянусь этой рукой. Король. Дайте им рапиры, молодой Озрик. Племянник Гамлет, вам известно о закладе? Гамлет. Прекрасно известно, милорд. Ваше величество держит за более слабого противника. Король. Я не боюсь. Я видел, как вы оба фехтуете. Но поскольку Лаэрт усовершенствовался в искусстве фехтования, он дает вперед. Лаэрт. Эта рапира слишком тяжела. Дайте попробовать другую. Гамлет. Эта рапира по мне. Эти рапиры одной длины? Озрик. Да, добрый милорд. Король. Поставьте сосуды с вином на тот стол. Если Гамлет нанесет первый или второй удар или сквитается после третьей схватки, пусть на всех укреплениях замка стреляют пушки: король будет пить за здоровье Гамлета и бросит в кубок жемчужину более драгоценную, чем та, которую четыре царствовавших подряд короля носили в короне Дании. Пусть цимбалы скажут трубам, трубы пушкарям, пушки небесам, небеса земле: "Сейчас король пьет за здоровье Гамлета!" Ну, начинайте. А вы, судьи, наблюдайте внимательнее. Гамлет. Начнем, сэр. Лаэрт. Начнем, милорд. Они сражаются. Гамлет. Раз! Лаэрт. Нет! Гамлет. Судья! Озрик. Удар, очевидный удар. Лаэрт. Хорошо, начнем снова. Король. Стойте. Дайте мне вина. Гамлет, эта жемчужина твоя. Пью за твое здоровье. Литавры, трубы, пушечная пальба. Дайте ему кубок. Гамлет. Я сначала закончу эту схватку. Пока оставьте кубок. Ну! Сражаются. Еще удар. Что скажете? Лаэрт. Коснулась, коснулась. Я сознаюсь. Король. Наш сын победит. Королева. Он тучен {264} и задыхается. Гамлет, вот возьми мой платок, вытри лоб. Королева пьет за твою удачу, Гамлет. Гамлет. Добрая госпожа! Король. Гертруда, не пей! Королева. Я хочу выпить, милорд. Прошу вас, простите меня. Король (в сторону). Это отравленный кубок. Слишком поздно! Гамлет. Я еще боюсь пить, госпожа. Еще одну минуту. Королева. Подойди сюда, дай мне обтереть твое лицо. Лаэрт. Милорд, я сейчас нанесу ему удар. Король. Я этого не думаю. Лаэрт (в сторону). И все же это против моей совести. Гамлет. Начнем третью схватку, Лаэрт. Вы только играете. Прошу вас, нападайте со всей вашей энергией. Я боюсь, что вы шутите надо мной. Лаэрт. Ах, вот что? Ну, держитесь! Они сражаются. Озрик. Удара нет ни у того, ни у другого. Лаэрт. Вот вам! Лаэрт ранит Гамлета. Они вырывают друг у друга рапиры {265}. Король. Разнимите их. Они разъярены. Гамлет. Нет, будем продолжать. Королева падает. Озрик. Эй, помогите королеве. Гамлет ранит Лаэрта. Горацио. Оба в крови. Как вы себя чувствуете, милорд? Лаэрт падает. Озрик. Как вы себя чувствуете, Лаэрт? Лаэрт. Как вальдшнеп, попавший в собственные силки, Озрик. Я справедливо убит собственным коварством. Гамлет. Что с королевой? Король. Она лишилась чувств, увидав кровь. Королева. Нет, нет, питье, питье! О дорогой мой Гамлет, питье, питье... Я отравлена. (Умирает.) Гамлет. О злодейство! Эй, пусть запрут двери! Измена! Найдите виновных. Лаэрт. Измена здесь, Гамлет. Гамлет, ты убит. Ни одно лекарство в мире не поможет тебе, и жить тебе не больше получаса. Предательское оружие - в твоих руках, непритупленное и отравленное. Гнусный замысел обратился против меня самого. Смотри, вот я лежу, чтобы больше никогда не встать. Твоя мать отравлена Я не в силах больше... Король, король виноват! Гамлет. Рапира тоже отравлена! Так за дело, яд! (Закалывает короля.) Все. Измена! Измена! Король. О, защитите меня, друзья. Я только ранен. Гамлет. На! Кровосмеситель, убийца, проклятый король Дании, - допей отраву! Здесь твоя жемчужина? {266} Следуй за моей матерью. Король умирает. Лаэрт. Он получил по заслугам. Это - яд, составленный им самим. Простим друг друга, благородный Гамлет. Да не падет на тебя моя смерть и смерть моего отца, а на меня твоя смерть! (Умирает.) Гамлет. Пусть небо тебе ее отпустит. Я следую за тобой. Я умираю, Горацио. Несчастная королева, прощай! Вы, которые побледнели и дрожите при виде этих событий и которые являетесь лишь безмолвными участниками и зрителями этого действия... будь у меня время... ведь этот неумолимый судебный пристав, смерть, производит арест без промедления... О, я бы мог вам рассказать. Но пусть будет так... Горацио, я умираю. Ты живешь. Правдиво расскажи обо мне, обо всем, что со мной произошло, тем, кто не знает. Горацио. Об этом и не думайте. Я больше древний римлянин, чем датчанин. Тут еще осталось питье. Гамлет. Если ты мужчина, отдай мне кубок... Отдай!.. Клянусь небом, я вырву его из твоих рук... О добрый Горацио, какое опороченное имя будет жить после меня, если все останется в неизвестности. Если ты когда-нибудь любил меня сердцем, удержись на время от блаженства и продолжай с болью дышать в этом нестройном мире, чтобы рассказать мою повесть. Вдали военный марш и крики. Что это за воинственные звуки? Озрик. Молодой Фортинбрас, с победой вернувшийся из Польши, воинственным салютом приветствует английских послов. Гамлет. О, я умираю, Горацио. Могучий яд торжествует над моим духом. Я не доживу, чтобы услышать известия из Англии. Я предсказываю, что выбор падет на Фортинбраса. Умирая, я подаю свой голос за него. Скажи ему об этом, а также обо всех событиях, больших и малых, которые привели к такому концу. Остальное - молчание. (Умирает.) Горацио. Разбилось благородное сердце. Доброй ночи, милый принц, и хоры ангелов пусть отнесут тебя с пением к месту твоего упокоения. Почему приближается сюда барабанный бой? Входит Фортинбрас, английские послы, свита. Фортинбрас. Где это зрелище? Горацио. Что вы хотите видеть? Если то, что способно опечалить и поразить, прекратите ваши поиски. Фортинбрас. Эта груда мертвых тел свидетельствует о взаимном истреблении. О, гордая смерть, какое пиршество готовишь ты в своем вечном подземелье, сразив одним кровавым выстрелом столько лиц королевской крови? Первый посол. Зрелище ужасно. И наши вести из Англии опоздали. Бесчувственны уши того, кто должен был узнать от нас, что приказ его исполнен и что Розенкранц и Гильденстерн мертвы. От ког