пришел сюда? В каком направлении это произойдет? Вероятно, ни в том, ни в другом! Как только спадет вуаль, это пойдет во всех направлениях -- но она может спасть. Требуется лишь "переключатель". Мы должны найти "переключатель" в своей субстанции. Возможно, этот переключатель делается сам по себе, неведомо нам, как он делался в Матери, неведомо для нее, в течение тех девяти лет?... Возможно, Мать стирала вуаль в своем теле, устанавливала окончательную связь в своем теле -- если одно тело, один кусок материи установит эту связь, то это будет означать, что все тела, вся материя может установить такую же связь. У меня очень сильное ощущение, -- ска- зала она, -- что чтобы "сконденсировать" тот мир, будет достаточно того, чтобы он стал видимым для всех.  Она сказала это еще в 1956, после пере- живания супраментального "нисхождения". Между 1956 и 1959 минуло только 3 года. Что же произошло в 1973, когда Мать исчезла? И где она исчез- ла?... В том же переживании 1959 года Мать задала Шри Ауробиндо один воп- рос, только один: Я показала Шри Ауробиндо весь этот мир, все поле рабо- ты, и спросила его, КОГДА тот другой мир, настоящий, который столь бли- зок, придет, чтобы заменить наш мир лжи...  Заметьте, что Мать сказала "заменить". Это не так, что мы собираемся уйти в другой мир, это другой мир собирается прийти в этот -- другой, какой другой?... Он тот же са- мый! Нет двух миров материи, есть только один, но один -- это видимый в ложном свете, а другой -- видимый по-настоящему. Но видеть по-настоящему -- это грандиозная разница! Как перейти от лягушки к птице. Это действи- тельно означает перейти в другой мир, который все же является тем же са- мым! И все меняется, все. Жизнь меняется, способ бытия меняется. Другой континент внутри континента. Действительно, монументальное обращение... которое зависит от пустяка, переключателя. Но следует суметь выдержать этот переключатель. Сможет лишь небольшое число людей выдержать этот пе- реключатель, увидеть -- подготовить себя к этому переключателю и уви- деть, и жить -- тогда как другие пойдут прежним путем? Не станет ли это переживание "заразительным", не все ли человечество вместе пересечет эту линию -- кроме тех, которые хотят по-другому и будут продолжать верить в смерть и действительно умирать? Возможно, Апокалипсис -- как раз это. Но люди, писавшие Апокалипсис, не знали о супраментальном мире. Они не зна- ли о той особенной Материи, которую они поместили на некие удаленные не- беса, таким образом сведя на нет сам смысл существования земли. Апока- липсис действительно будет для тех, кто остается по эту сторону линии, все более и более задыхаясь в своем становящемся все более омерзительном мире -- никто не будет их судить; они осудят сами себя, тело и душу. Их собственная тяжелая и душащая вибрация автоматически заберет их туда, чему они принадлежат: приведет к загадочному и быстрому вырождению эле- ментов, которые не могут развиваться. Они заразятся смертью -- болезнью, составляющей их суть. Нам нужно подготовить светлую вибрацию! Нам нужно подготовить другой способ дыхания. Возможно, нам просто дается время, чтобы подготовиться. Мы в приготовлении. Мы под вопросом. Когда? Мать спросила Шри Ауробиндо. "Не готово", -- таким был от- вет. Не готово. Но вуаль становится все тоньше. Она становится тоньше с 1959 года. Что делала Мать в своем теле с 1959 до 1973? Возможно, "расстояние" было сведено к нулю. Возможно, этот как молния или буря... если не милость, которая лишь ждет нашей собственной светлой вибрации, нашей веры в нас- тоящую жизнь, нашей любви настоящей жизни, нашей нужды настоящей жизни. Есть ли у нас эта нужда? Настоящая нужда? Возможно, в этом и состоит весь вопрос. Темные будут становиться все темнее и темнее. Светлые будут проясняться и улыбаться новой заре. Возможно, будет достаточно просто добавить радости, -- сказала она. XI. МАГИЯ РАЗУМА Затем все скрылось за зеленой стеной. Или, скорее, за стеной грязи. В действительности, мы увидим, что эта вуаль или экран грязи, кото- рый скрывает от нас настоящий мир, истинную Материю, является на самом деле неким клеточным покровом или запачканным одеянием, и вся задача, это долгое, рискованное пересечение вуали, состоит в работе по очищению клеток, прочищению всего их старого атавистического, генетического, ты- сячелетнего одеяния, чтобы достичь чистой маленькой клетки. Выхода из клеточного программирования. И главный покров -- это не молекулы ДНК или РНК, как мы могли бы себе вообразить, а разум: корни Разума в Материи. Однако первое переживание другой стороны вуали было не столь мимо- летным, как я это описал; это была не "греза", которая приходит и ухо- дит: В течение целых двух дней я оставалась там, это два дня абсолютного блаженства. И Шри Ауробиндо был со мной все время, все время: когда я гуляла, он гулял со мной; когда я садилась, он садился рядом... Это была не греза, сознание тела переживало это; то самое сознание, которое чув- ствует жару, холод, видит непрозрачное, прикасается к твердому. Вуаль была снята. Целых два дня гуляла она в другом мире, который, тем не ме- нее, был нашим миром. Шри Ауробиндо подарил мне два дня: полное блаженс- тво... Если у меня была бы когда-нибудь личная цель, то эта цель тогда была достигнута -- это неописуемо, совершенно за границами всех велико- лепий и всего выразимого. И в тот момент я получила команду от Всевышне- го -- он был там, ты понимаешь, конкретно [Мать касается своего лица, тела и рук], и он сказал мне: "Это обещание на будущее. Теперь ты должна делать Работу." И это не индивидуальная работа, а коллективная. И затем Мать добавила нечто, что заставило меня задуматься: Да, Шри Ауробиндо сделал нечто подобное, хотя гораздо более тотальное, полное и абсолют- ное, когда он оставил свое тело -- потому что он имел это переживание, он имел его, я видела это, я видела его супраментальным на своей крова- ти, сидящим на своей кровати... Он писал: я делаю это не для себя лично, а для всей земли. И это было в точности то же самое -- о, какое пережи- вание!... Но тогда больше ничего не имело значения, ни вещи, ни люди, даже земля, все не имело абсолютно никакого значения. Так что у Шри Ау- робиндо было это, он знал двойной мир, сидя там, в своем кресле, взирая на стены... И он преуспел в том, чтобы жить в двух мирах одновременно: он слушал учеников и видел, как они делали свои глупости вокруг него, он ожидал шагов Матери в коридоре... Это был тот же самый мир, и все же это был другой мир. И просто своим присутствием здесь он тянул другой мир в этот, делая все более тонким разделяющий их слой, Стену между ними... которая была уже не той стеной, как Мать переживала ее; нечто уже стало тоньше, яснее -- вероятно, до того дня, когда он понял, что он будет ра- ботать более эффективно с "другой стороны", избавившись от внешних тре- бований учеников, писем, тысячи глупостей, которые отнимали все время от настоящей работы. Было так, как если бы он протолкнулся на другую сторо- ну; пять раз он говорил: у меня нет времени. А Мать оставалась по эту сторону от моста, пока однажды в 1959 году не была установлена первая связь. Но для этого ей не нужно было умереть, она имела "сокровище двух миров", как говорили Риши, "это Сокровище в скале подобное птенцу." По- нимаем ли мы, что это означает?... Вероятно, не по-настоящему. Он принял смерть, вступил сознательно, с сознательным, живым телом в противополож- ность сознания: ночь, смерть. Как если бы бросил семя бытия в скалу, в небытие. Возможно, это как раз это: Кришна в золоте, растущий и сокруша- ющий стены. Это довольно устрашающе. Что же, значит, Мать покинула тот настоящий мир, тот поистине живой мир, чтобы снова войти в нашу смерть, которую мы называем жизнью. Она осуществила обратное тому, что сделал Шри Ауробиндо. Она собиралась протереть вуаль изнутри. Попытка связи для земли. Ведь, действительно, то, что кажется нам жизнью, ЯВЛЯЕТСЯ СМЕРТЬЮ. Действительно можно сказать, что существуют степени смерти; есть степени жизни и степени смерти: некоторые существа более или менее живы, или, выражаясь негативно, более или менее мертвы. Но те -- о, те, кто знает, кто знает, что эта материальная форма может проявить супра- ментальный свет; что же, те, кто не имеют в себе супраментального света, уже чуточку мертвы. Вот оно как. Внести супраментальный свет в тело земли означает выкорчевать смерть. Это означает поднять вуаль над "нечто", что вызывает  смерть, поднять ту самую вуаль, которая была поднята на целых два дня. Тройное условие И все скрылось. Снова был лес. Слепо идти, задыхаясь, шаг за шагом, не зная пути. Как закрепить супраментальный свет в теле? Не мимолетное переживание, а нечто постоянное. Что препятствует этому? Как всегда, трудность заключается в том, чтобы найти не то, что следует сделать, а то, что следует переделать, поскольку эта вещь невидима, как привычка, и определенна как ньютоново яблоко. Есть законы смерти, которые нужно вы- корчевать, но где они гнездятся, эти законы, где их найти, прежде чем сможем мы ввести их в свои уравнения? Их нужно отследить в их гнезде. Все очевидные факты надо проследить до их истока: почему мы падаем, по- чему нам трудно, почему за X следует Y, а за ним -- Z, что вызывает ма- ленькую смерть в конце этой линии. Мы должны дойти до истока всей неоп- ровержимой цепочки, звено за звеном, прямо до микроскопического источни- ка -- где прячется маленькая тварь. Вся логическая, очевидная, неизменя- емая и математическая цепочка, которая составляет вуаль. Грандиозная Ложь во всех ее деталях. Конечно же, мы должны думать об этом как обо лжи -- но беда в том, что не только одни мы думаем: у клеток тела есть свой способ мышления, они подхватывают болезнь смерти как все мы, обла- ченные в костюмы и галстуки. Так что мы должны идти и разыскать гнездо этой "мысли". Поэтому первый шаг -- это работа по прояснению материи или, скорее, ложной материи. Когда материя ясна, она будет истинной, и свет сможет войти в нее, настоящая жизнь войдет в нее; "другой" мир здесь, пока мы гуляем или говорим... Но в то же время следует проделать некую другую работу: когда входит тот свет, та грандиозная Мощь, это как сильная ли- хорадка, кажется, что все вот-вот взорвется, ты чувствуешь себя разби- тым, во всех клетках своего тела -- конечно, есть сопротивление, темно- та, тяжесть внутри, которая порождает непереносимое трение. Поток пыта- ется пройти через это, но не может: все багровеет. Если ты будешь наста- ивать, он может даже взорвать все. Это, конечно же, не маленький мен- тальный поток. Но мы должны сказать, что этот поток чрезвычайно хорошо дозирован, поток просто прерывается, когда дела становятся плохи, или ты падаешь в обморок. Сознание тела подобно сознанию ребенка; оно очень ма- ло, у него нет ментальных "необъятностей". Просто прищемите дверь паль- цем -- и сразу все станет ясно. Обморок случается не из-за боли как та- ковой; просто ответная реакция "плавит предохранитель". Не должно быть больше реакций, все должно течь в пределах телесной необъятности, подоб- ной необъятности высоко наверху. Целостностной необъятности. Именно в теле должны мы найти бесконечность. И на самом деле, именно в теле долж- ны мы иметь все "великие переживания", происходящие высоко наверху. Тог- да мы сможем переносить поток без того, чтобы падать в обморок, как ма- ленькая хрупкая женщина (хотя женщины гораздо "прочнее" мужчин, но их субстанция более "взвинчена". Мать всегда говорила, что женщинам при- надлежит решительная роль в трансформации и что они более приспособлены к тому, чтобы установить мост.) Так что первым уроком переживания 1959 года явилась потребность универсализировать это телесное сознание, рас- ширить его в недвижимую бесконечность, чтобы иметь способность выдержать любой ураган без малейшего содрогания -- чтобы не было препятствий. Именно препятствие порождает вуаль. Прояснение и универсализация идут рука об руку. Тело -- сознание тела -- должно сначала научиться расши- ряться. Это совершенно необходимо, иначе клетки обратятся в некую пузы- рящуюся кашу под действием супраментального света.  И Мать посмотрела на меня уголком своего глаза, как бы делясь самым сокровенным: То, что я пытаюсь достичь, можно назвать великим раскрытием. Только когда произой- дет это раскрытие, будет... (как бы выразиться?) случится нечто непрео- долимое, и все мировое сопротивление, вся его инерция и даже темнота не в силах будет поглотить это нечто -- определяющий и трансформирующий фактор... Не знаю, когда это наступит. И она добавила (сопровождая слова маленькой озорной улыбкой): Ты понимаешь, если ты будешь достаточно дол- го концентрироваться на одной ТОЧКЕ, то найдешь Бесконечное -- это то бесконечное, которое X, Y и Z нашли в их собственном переживании, это то, что можно назвать их собственным бесконечным. Но это не то, чего МЫ хотим, не то... Это не индивидуальный или личный контакт с Бесконечным, это тотальный контакт. И Шри Ауробиндо настаивает на этом, он говорит, что совершенно невозможно осуществить супраментальную трансформацию, не будучи универсализированным -- это первое условие. Ты не можешь стать супраментальным, пока не будешь универсализированным. А "универсализиро- ванным" означает принять все, быть всем, стать всем -- действительно принять все. Так что все те, кто зажат в своих системах, даже в высочай- ших регионах мышления, это не ТО. Бесконечное в материи. Вся вселенная в теле. Но как это сделать? Это как если бы "духовность" стала конкретным делом, почти что делом клеточного механизма. Должна быть достигнута бесконечность, чтобы поток мог пройти, не разметав все, и должна быть также некая имперсонализация или деперсонализация телесного сознания, так чтобы чистая, точная вибра- ция материальной спонтанности (как в птице, насекомом и во всем мире, кроме нас) могла установиться без того, чтобы быть пойманной и фальсифи- цированной всеми нашими так называемыми естественными реакциями, будь то ментальными, моральными, медицинскими или марксистскими, которые все равно ложны, потому что это личные реакции и они зажимают вибрации -- или, скорее, эту Вибрацию. Все наши реакции -- смертные реакции, как са- мые прекрасные, так и самые глупые. Это имперсонализация материальной индивидуальности крайне важна. Теперь я знаю, почему. Она крайне важна для точности Действия, так что только -- ТОЛЬКО -- чистая божественная Воля, если можно так сказать, могла бы быть выражена с наименьшей при- месью: любая индивидуализация или персонализация вызывает смешение. И тогда ты понимаешь все, все, все детали. Ты понимаешь, интеллектуально или психологически можно понять определенные вещи (и это очень хорошо, это действенно и может быть весьма полезно), но они всегда видятся весь- ма смутно, на грани неточности. Но здесь, теперь, есть понимание МЕХА- НИЗМА, механизма вибрации. Тогда это становится точным. Все позиции, ре- комендуемые йогой, --- сначала действовать так, как приносишь подношение или жертву, затем полная открепленность от результатов (придоставь ре- зультаты Господу), затем совершенная ровность во всех обстоятельствах, -- короче говоря, все эти вещи (стадии, которые хорошо понимаешь интел- лектуально или переживаешь в своих чувствах), да, все это обретает свой НАСТОЯЩИЙ СМЫСЛ только тогда, когда становится тем, что можно было бы назвать механическим действием вибрации. Только тогда ты действительно понимаешь, почему это должно быть так. В конечном итоге, Дух раскрывается в Материи. Он наиболее понятен там -- я готов был сказать, наиболее реален, как если бы тот, наверху, был бледной копией, ментальной имитацией. Однажды очень даже может так произойти, что вся наша "духовность" покажется нам чудовищной пародией на нечто иное -- которое по-настоящему и тотально понимается только на уровне материи. И что объясняет весь мир. Прояснение, универсализация, имперсонализация. Да, но как сделать это практически, в теле? Физический разум Тело начинается в любой точке и каждую секунду. Вы спускаетесь по лестнице из вашей комнаты, и нечто начинает шеп- тать: О, какой тяжелый день! -- и вам становится тяжело. Вы идете в ван- ную, и это нечто нашептывает: осторожно, скользко, можно упасть! -- и вы теряете равновесие и падаете. Осторожно, можно порезаться! -- и вы поре- зались. Вы идете на встречу с кем-то, и это снова шепчет: будь осторо- жен, он может сбросить на тебя свое плохое настроение -- и вы начинаете раздражаться. Вы чихнули, и тут же опасение: я простудился! -- и вы простудились. Это порождает нескончаемые простуды, несчетные сфабрико- ванные заболевания, у которых нет ни температурных, ни медицинских диаг- рамм, но которые отравляют и пачкают и свертывают все -- вуалируют все. Ничто не воспринимается так, как есть: вуалируется загодя. Заранее есть болезнь, расстройство, беспорядок -- все предвидено, до малейшей детали катастрофы. Или же (что реже) оно окрашивает все в розовый цвет -- или желтый, зеленый или индиго -- и все заранее видится в этом свете. Проис- ходит так, как предвидится, просто удивительно, как если бы некий карли- ковый маг находился там. Но мы придаем этому мало внимания, потому что этот еле заметный голос покрывается нашей идеалистической демагогией, нашими чеканными ментальными решениями, нашими сверхорганизациями... ко- торые дезорганизуются по непонятной причине, внезапно, подорванные неп- редвиденным, нелепым инцендентом. Так происходит, и все расстраивается. Иногда требуется десять лет, чтобы все расстроилось или появился рак -- но это расстройство или рак впечатан в мельчайший шепчущий секрет, кото- рый жужжит и жужжит непрестанно, когда вы гуляете, едите, говорите... "Не так быстро, ты устанешь!" -- и вы тут же устаете. "Осторожно, не сделай ошибки!" -- и вы тут же лепите ошибку, почти навязчиво, как если бы щупальца осьминога тихо опутали клетку. "А потом умираешь, ты знаешь" -- да, смерть фатальна. И ты умираешь. Когда начинаешь прикасаться к этому особенному, бескрайнему, несчетному осьминогу, который портит все, вуалирует все и вышибает дух из всего -- но так незаметно, как мягкий бриз, за пределами всякой веры или секундного "размышления" -- то сопри- касаешься с грандиозной черной магией, которая ускользает от нас лишь из-за того, что составляет саму ткань нашего существования. Тонкий, поч- ти бессловесный, незаметней самого легкого бриза, он окутывает вас свои- ми вибрациями, иногда как еле уловимый запах или "предвидение", "пред- чувствие", расплывчатый эмбрион чего-то, притаившегося под опавшей лист- вой -- и все распадается. Это невидимое и постоянное разложение всего. Не обязательно разложение трупа (это припасено на самый конец), а неуло- вимое разложение цвета, которое придает миру некое грязное влечение ("грязное" для тех, у кого ясные глаза: для остальных это очаровательное влечение), которое обладает странной силой над тысячью маленьких повсед- невных обстоятельств -- а иногда и над крупными обстоятельствами, если доза сильнее. И квази-гипнотическим действием на тело. Конечно, когда вы хоть немного сознаете то, что происходит, вы от- гоняете все это. Но оно прилипчиво. Вы отметаете это раз, два, десять раз, но оно возвращается в другой форме, под иным цветом. Вы поразили это: оно уходит вниз и надевает маску святоши, выглядит как ангелочек. А затем, бац! появляется снова. Вы справились с этой трудностью, вымели эту нечистоту пятнадцать лет назад; оно незаметно проскальзывает назад в вашу память: "О! Это старо, к счастью, с этим покончено" -- и мгновенно оно появляется снова, вызываемое памятью, пробуждаемое памятью, как ска- зала Мать, свежее и игристое, вдвойне энергичное из-за долгой спячки; и все начинается сызнова, как если бы ничего не было сделано. Эта труд- ность попросту спала пятнадцать лет. Дуновение памяти, неуловимая вибра- ция -- НИЧТО не исчезло. Есть нечто, некая ткань, которая использует все: встречу с кем-либо, поспешное замечание, чтобы все вернулось снова. И требуется искоренить не одну вещь, одну трудность, одну слабость, одну болезнь, нет -- есть целая ткань, почти телесная субстанция. Денатуриро- ванная субстанция. Тогда начинаешь видеть масштаб проблемы, как если бы нужно было выкорчевать вообще все. Как если бы заранее существовала не- кая гниль. И кажущаяся столь неразрывно связанной с телом, что остается только гадать, можно ли устранить ее, не выбросив из тела саму жизнь. Это "физический разум". Некое первичное мышление в материи. Но это даже не "мышление", а дыхание или, скорее, отпечаток. Веро- ятно, отпечаток или память всех катастроф, через которые должна была пройти материя, чтобы пробудиться к жизни -- катастрофическое пробужде- ние. Пробуждение от великого, покойного Сна. Материальное сознание, то есть, разум в Материи, был сформирован под давлением трудностей -- труд- ностей, препятствий, страдания, борьбы. Он был "увешан" всем этим, они наложили на него отпечаток пессимизма и пораженчества, что составляет самое большое препятствие.  Это громадное желание избежать катастрофы. Великий базис, грандиозный базис Жизни. Жизнь заложена на этом, на этом НЕТ. "Нет", которое предполагает тысячи и миллионы форм и маленьких за- болеваний или маленьких слабостей, которые все жаждут окончательного "нет": смерти. Наконец, покоя смерти. Это совсем неуловимо, в совершенс- тве покрыто нашим ментальным шумом, нашими евангелиями, нашим социализ- мом, этим и тем, что является ни чем иным, как маленьким лихорадочным возбуждением на платформе смерти. Мы просто притворяемся на время. Затем мы больше не притворяемся (или оно больше не притворяется), и мы призы- ваем во спасение пеницилин, доктора или пастора или небеса. Но смерть приходит не внезапно, она всегда была там. На самом деле вещи не измени- лись: они только стали тем, чем уже и были. И мы называем это жизнью. Мы постоянно ходим со смертью, спускаясь или поднимаясь по ступенькам, раз- говаривая или смеясь... смерть шепчет и шепчет и шепчет... И это может зажать абсолютно все: если вы прислушаетесь к этому шепоту, чтобы под- корректировать или отчитать его, он становится очень изворотливым, он принимает видимость десятка добрых мыслей, каждая из которых представля- ет особенную ловушку. Это совершенная и бесспорная ловушка, независимо от того, с какой стороны вы посмотрите на нее: с хорошей или плохой. Она обманывает вас во плоти, предвидя заранее ваши мысли и поджидает вас впереди, растянув непредвиденные сети. Правильно думать -- неправильно, неправильно думать -- тоже неправильно. Все запятнано. Но конечно же! Это же РАЗУМ, так что никто ментальнее не сильнее разума. Разум не может подправлять Разум. Поистине полная гниль, укоренившаяся в теле, в каждом рефлексе, каждой реакции, в каждой ложке еды, в каждом шаге, который вы предпринимаете. Вы можете освободить себя от интеллектуальный рассужде- ний, остановить мыслительный процесс, вступит в освобожденные небеса. Все прекрасно наверху, а внизу бурлит. В самом деле, это борьба с ма- ленькой, поистине микроскопической вещью: привычками существа, способами мышления, чувствования и реагирования... Гран-ди-оз-ная битва с тысяче- летними привычками. Она интересна лишь для того, кого интересует ВСЕ, для кого ВСЕ интересно, то есть, для того, кто имеет тот тип воли к со- вершенству, который не пропускает ничего, ни единой детали, иначе... Ты понимаешь, в тот момент, когда ты находишься в Разуме, разум говорит: "О! нет, нет. Ты попусту тратишь время!" Это не так, но он считает все это пустяками.  Но именно эти пустяки составляют саму субстанцию смерти. Наша жизнь сделана из миллиона фатальных пустяков. Может даже показать- ся, что наши глубины сделаны из непроницаемого осадка глины, составляю- щего микроскопическую пудру -- суглинистую, плотную и абсолютно черную. И это в сердце клеток, или, скорее, вокруг них. Вуаль рассыпчатой глины. Чуть задень ее -- и она взмоет вверх, как осадок на дне аквариума, и это ночь -- именно эту ночь "живые" называют днем. Они купаются в нем, в том пустяке. Тогда как если вы дадите всему успокоиться, вы наверняка увиди- те все яснее, аквариум станет прозрачным, но глина все же там, притаи- лась в глубинах. Так что же делать? Может показаться, что этот пустяк составляет саму суть проблемы. Но, несомненно, когда есть чрезвычайная трудность, тогда же сеть чрезвычайный ключ и чрезвычайная мощь. Именно препятствие  открывает дверь. Препятствие существует для того, чтобы вести нас к открытию. Смерть -- это окончательное препятствие, которое скрывает от нас вели- чайшее открытие. Поначалу Мать была очень горда собой (извините за то, что я подд- труниваю над ней, но временами мы можем меняться ролями). Она говорила мне: Когда эта мельница начинает работать, я подхватываю ее как пинцетом и... [она сделала жест, тянущий вверх, выше головы], затем я придерживаю ее там, в той недвижимой белизне -- мне не требуется держать ее там дол- го!  Да, а когда она отпускала пинцет, все возобновлялось. Или же вы та- щите вниз Силу: в одну секунду вы практически взорваны вспышкой света, которая рассасывает бульканье... на пять минут, пока присутствует сила. Мать ясно видела, что это тоже не работает: Я хорошо понимаю, почему Ис- тина, Истина-Сознание не выражается более постоянным образом, потому что разница между ее Силой и силой Материи столь велика, сила Материи пере- черкивается ею, так сказать -- но тогда это означает не трансформацию, а сокрушение. Это то, что они обычно делали в древности: все материальное сознание сокрушалось под весом Силы, которой ничто не могло противосто- ять или сопротивляться. Так что тогда ты чувствуешь: вот оно! Я ухватил это!... Но ты вовсе ничего не ухватил! Потому что остальное, внизу, ос- талось прежним, неизмененным. А если вы не хотите или не можете исполь- зовать ту Силу, которая сокрушает это бурление, если вы не хотите или не можете подниматься вверх в недвижимую Белизну, тогда что же остается?... И если, в довершении всего, вы не можете использовать Разум, чтобы сра- жаться с разумом Материи, тогда что же делать?... Вы нигде. Или же, ско- рее, вы полностью в этом, на единственно возможном уровне, в сердце мен- тальной грязи Материи, и изнутри, изнутри самого препятствия, вы пытае- тесь найти силу, которая пройдет через препятствие и трансформирует его. Сама сила препятствия содержит саму силу победы. Все время сражаешься с Победой, и, возможно, секрет состоит в том, чтобы знать, как взглянуть в правильном направлении. Короткие секунды смерти Но близко наблюдая это бурление, сталкиваешься не с одним сюрпризом. Мать наблюдала это, "была в нем", в длинном коридоре второго этажа, в гуще тысячи маленьких историй учеников, которые все были "ее" истори- ей, ее трудностью, ее глупостью; она следовала этому бурлению, прослежи- вала его во всех жестах и движениях, и казалось, что не было решения -- оно было вытеснено отсюда лишь для того, чтобы объявиться там, изменчиво и нескончаемо -- как если бы единственное решение заключалось в том, чтобы прожить трудность. И вот где проходит тонкая линия, отделяющая две разные грани одной и той же вещи, одной и той же трудности, одной и той же невозможности: грань смерти и грань жизни, закрытое, отрицательное лицо и положительное -- в зависимости от позиции. Переживаешь одну и ту же глупость и невосприимчивость, но на одной стороне она проживается по- зитивно, с вопросом, зовом, неким глубоким стремлением или охватом исти- ны, которая ощущается позади, которую стремишься отыскать за черным кле- ем: уподобляешься крику посреди всего этого. А на другой стороне отказы- ваешься, говоришь "нет", не хочешь видеть или допустить существование этого бурления, но оно все равно прилипает. Это означает, что ты не за- мечаешь врага, а пока ты отказываешься сражаться с ним, то и не имеешь силы над ним -- враг просто поджидает тебя на другой стороне. Мать шаг за шагом продвигалась в этом болоте, и решение состояло в том, чтобы просто ходить в нем, даже если на это потребуется триста лет. Этот материальный разум любит катастрофы и притягивает их, и даже созда- ет их, потому что ему нужны эмоциональные стимулы, чтобы стряхивать свое несознание. Всему, что несознательно, всему тому, что инертно, требуются неистовые эмоции, чтобы пробудиться. И вся эта нужда порождает некое бо- лезненное притяжение или воображение всех тех вещей -- материальный ра- зум постоянно воображает любую возможную катастрофу и открывает дверь злым внушениям подлых маленьких существ, которые получают удовольствие как раз в том, чтобы создавать возможность катастроф... Дымка его вооб- ражения (если это можно назвать воображением) всегда катастрофична. Если материальный разум предвидит нечто, он всегда предвидит наихудшее. А на- ихудшее всегда очень маленькое, очень подлое и грязное -- поистине, это наиболее отвратительное условие человеческого сознания и материи... Ты чувствуешь маленькую боль -- О, может быть, это рак? И затем, после предвидения наихудшего (в долю секунды), этот чудесный персонаж предос- тавляет все это Господу и говорит Ему: "Вот, Господь, вот Твоя работа, и делай с этим, что хочешь!" Глупый дурак, зачем же сразу подготавливать катастрофу?! Катастрофа, всегда катастрофа, все катастрофа -- и затем он предоставляет эту катастрофу Господу! И, конечно же, мы ни на секунду не думаем, что это катастрофа или что это может быть катастрофичным: "Это пустяк", это только проходная "глупая идея" -- но мы ошибаемся. Это под- линно катастрофично. Это ходячая смерть. Требуется как раз маленький на- бор пустяков, чтобы вызвать рак или настоящую аварию. Через эти микрос- копические глупости Мать медленно отслеживала Смерть до ее истока. Она шла туда "без решения", она просто шла через все это, шла "через", со- вершая ошибки всякий раз, "неправильно реагируя" всякий раз, повторяя некий прошлый промах или, в другой раз... как если бы она была ни чем иным, как сплетеньем ошибки, лжи и просчетов. "Я" -- это ни что иное, как постоянная ошибка. Первый шаг к "прояснению" кажется квинтэссенцеий грязевой ванны. И она была как раз там, она была в этом. Она была не вы- соко вверху, она не была "непогрешима"; она была там для того, чтобы вырвать ключ к победе из самого препятствия. Это было грязное поле боя. И история, или болото, начало углубляться. Как много раз я замечал, как посреди беседы или разговаривая с кем-то в коридоре, она внезапно останавливалась и накладывала ладони рук на свои глаза, зажав голову ру- ками -- пять секунд, десять -- и становилась белой, но белой не как мертвец: как если бы компактный столбик света спускался и обволакивал ее... затем все кончалось, она снова улыбалась, продолжала, переходя от одного человека к другому, давая цветок или что-то еще, поглощая этот яд или что-то еще. Или же она продолжала сидеть передо мною, глаза закрыты, внезапно окутанная тем белым светом, как бы арестованная, недвижимая -- не было больше признаков жизни в том теле. Затем она тихо говорила мне: Все происходит совсем не так, как в обычной жизни... в течение трех-че- тырех, иногда пяти или десяти минут, я у-жас-но больна, налицо все приз- наки, что все кончено. Но это лишь для того, чтобы заставить меня най- ти... заставить меня пережить нечто и найти силу. А также чтобы дать те- лу абсолютную веру в его Божественную Реальность -- чтобы показать, что Божественное здесь, и Он хочет, чтобы оно было здесь, и Он будет здесь... И лишь в такие "моменты", как эти -- когда логически, в соот- ветствии с обычной физической логикой, все кончено -- лишь тогда можешь ты ухватить ключ... Тебе только нужно пройти через все без содрогания. Затем она посмотрела перед собой на большое огненное дерево с желтыми листьями (она всегда была обращена к Шри Ауробиндо, ее кресло или кро- вать всегда были повернуты в том направлении, как если бы это был ее жи- вой вопрос, как если бы все было ее путем к нему, как если бы нужно было пройти через болото, чтобы присоединиться к нему, преодолеть некую неп- розрачность, растворить нечто, чтобы он был здесь: она истирала болото, как он истирал Стену), и добавила: Сколько таких моментов еще потребует- ся? Не знаю, ты понимаешь, я прокладываю путь. Должно было быть много "таких моментов", нужно было пройти через сотни и тысячи секунд, чтобы "ухватить ключ". И они приходили отовсюду, все больше и больше, как если бы чем дальше она продвигалась по болоту, тем больше трудностей вырастало повсюду, не только от ее тела, но и от других тел, как если бы ее тело простиралось все дальше и дальше. Поис- тине, чем более микроскопическим это было, тем более универсальным оно становилось. Она была в теле мира. Я буквально завалена внешними вещами! То одно, то другое, то третье. И какая смесь! Со всех сторон, ото всех людей, отовсюду. И не только отсюда! Из дальних, самых дальних уголков земли, и иногда из прошлого, далекого прошлого: вещи приходят из прошло- го, чтобы их привести в порядок, представить новому свету и расставить по своим местам: это всегда так, каждая вещь хочет занять свое место. Так что это нескончаемая работа, как если бы на меня постоянно обрушива- лась новая болезнь, а я должна была найти лекарство для нее. Мир стано- вился чем-то очень "конкретным". Она подхватывала все заболевания мира. И эта проблема, или вопрос, все приближался, становился более ост- рым, как если бы все разыгрывалось в эти короткие секунды: Некая уско- ренная дисциплина, галопом: значит каждая секунда. Затем, внезапно, бо- лее серьезное заболевание: филяризис. Пакостное заболевание, от которого распухают ноги, как раскаленное жало, изнутри-снаружи, от стоп и все ва- ше и выше, везде... Четыре часа маленьких пыток.  В тот день три часа; продолжалось это в течение трех лет. Это поворот нижних центров, -- ска- зала она просто, как Шри Ауробиндо, когда он сломал свою ногу. Она дос- тигла той же точки, что и он, в конце 1938 года, как раз после Мюнхена. Подсознательное, универсальное болото. Но она продолжала ходить, стоя на ногах часами, слушая того или другого, давая цветок -- та же самая рабо- та. Но в этот раз она начала детально наблюдать работу заболевания в те- лесной субстанции. Самое интересное, что она подхватила филяризис где-то двадцать лет назад, от комариного укуса на Плэйграунде. Она немедленно приложила свою Силу, а Шри Ауробиндо свою -- болезнь ушла... в подполье. То есть, была применена высшая йогическая сила, чтобы вылечить тело. Та же самая известная сила, которая творит всевозможные чудеса, если вы знаете, как управлять ею. Именно с этой силой некий Теон или супер-Теон мог бы сотворить чудесный и поразительный мир. Это высшие силы Разума, которые мы едва или знаем или не знаем вовсе (и так оно лучше). Но это силы, наложенные на материю свыше, они работают, лишь пока остаешься в надлежащем состоянии, именно, на ментальных высотах. На самом деле Мате- рия не затрагивается: она "затыкается". Вы можете заткнуть ее на всю жизнь и так "вылечиться" -- но вы умираете в конце, как всякий другой. Сама смерть не вылечена; Материя не вылечена. Вот как мы могли бы нас- лаждаться чудесным миром, не меняя ничего, и приятно подслащивать пилю- лю, пока она не кончится. Конечно, доктора окажутся не у дел, вместе с изрядной дозой наших нескладных механических приспособлений, но корень зла не был бы затронут, и этот мир оставался бы миром смерти. Нам пред- лагается найти настоящий ключ, нечто гораздо лучшее для нас, чем потря- сающие чудеса, найти настоящую жизнь. Но для этого, естественно, все си- лы, подразумевая в конечном итоге ложные силы, должны быть убраны. Ключ должен быть найден в Материи -- в природном, что, в конечном итоге, яв- ляется единственным великим Чудом мира. И так Мать утратила все свои си- лы, одну за другой, так чтобы само тело могло найти решение. И ее старый загнанный филяризис, похороненный на двадцать лет, тихо вернулся из под- сознания тела. Сама земля должна найти собственное чудо. Клеточный разум Эта длительная школа боли была нацелена на то, чтобы ускорить дви- жение и подвести Мать к главному двойному открытию, которое кажется пус- тяком -- но это всегда так, открытия в теле кажутся пустяком, их даже не совсем осознаешь как "открытия", они кажутся такими неважными... И поэ- тому вещи тянутся в течение тысячелетий. Открытие радия серьезно; откры- тие относительности очень серьезно -- мы так наполнены серьезными откры- тиями, что полностью упускаем суть проблемы. В действительности, мы со- вершенно упускаем жизнь -- но, конечно же, мы в смерти! Однажды, когда я пожаловался Матери на то, что не вижу "результатов", она ответила мне в своем особом "тоне", который сокрушает стены: Мне показали совершенно объективным и детальным образом, как эффекты, кажущиеся незначительными по их размерам, могут быть гигантскими, понимаешь, гигантскими по ка- честву. И с улыбкой, как бы забавляясь со мной, мне добавили: "О, ты хо- чешь результатов, не так ли? Ну, хорошо. Хочешь эффектов? Что же, вот они!" И затем было сказано (ты знаешь, я называю "неважным" все малень- кие обстоятельства повседневной жизни): "Ты хочешь ЗЕМНЫХ результатов? Хорошо, вот эти гораздо большие по качеству, чем ты представляешь." И, действительно, я увидела маленькие, очень маленькие вещи, движения соз- нания в материи, в самом деле, очень маленькие вещи, которые поистине были поразительными по своему качеству, но всегда проходили незамеченны- ми, потому что казались неважными (внешне казались неважными): только при скрупулезном наблюдении можешь ты начать осознавать их -- я имею в виду эти явления сознания клеток. Ты сознаешь свои клетки?... Нет -- что же, сначала научись осознавать свои клетки, а потом увидишь результаты. В течение этих последних дней у меня были доказательства, доказательст- ва, которые развеют любое сомнение: доказательства всемогущества Всевыш- него в наиболее несознательной материи... кажущейся несознательной -- нечто столь колоссальное, что рассуждающий разум с трудом может поверить этому. Он вынужден поверить. Но ты замечаешь это лишь тогда, когда дос- тигаешь той абсолютно детальной степени внимательности, ты понимаешь, когда вместо того, чтобы искать большие вещи, которые порождают массу ощущений, создают шумиху и имеют ослепительный блеск, ты просто наблюдаешь очень, очень маленькие, микроскопические вещи, которые кажут- ся абсолютно неважными нашему претенциозному рассудку. Внезапно вы схва- тываете физический разум посреди раскручивания им своей катастрофической бобины, и "без причины", спонтанно, нечто в теле говорит "нет", и бобина мгновенно останавливается, как бы под действием магии: головная боль ис- чезает, зубная боль останавливается -- все растворяется просто под дейс- твием этого малого "нечто" в теле, которое говорит "нет". Это кажется пустяком, но это абсолютно непреодолимо. Нечто говорит смерти "нет" и имеет силу остановить движение смерти. (Ведь головная боль или ушиб -- это тоже смерть.) Нам остается найти, что такое это "нечто". Так Мать была "в" боли, как она была и в остальном неразрешимом бо- лоте; но боль порождает более интенсивную нужду найти решение. Мать зна- ла, как восходить высоко вверх, обрубать поток и улыбаться в блаженстве -- это элементарно, когда сознание развито, это аналог морфия, только лучшего и более радикального. Но духовный морфий был раз и навсегда от- вергнут, как и другие подобные "штучки". Прямо до конца она будет отка- зываться обрубить поток. Теперь ее путь пробираться через боль имел ту особенность, что боль была полностью и физически приемлема как и все ос- тальное: без реакций типа "нет-нет-я-не-хочу-этого, я-отказываюсь, это-больно" -- все было приемлемо, все болото. И уже, просто через это принятие боли (не ментальное принятие, напоминаю, а физическое принятие) само качестве страдания неуловимо менялось... как если бы было менее плотным. Как если бы поток боли тек легче, можно было бы сказать. Еще несколько шагов, и это просто поток, текущий через вас. И, прежде всего, вы осознаете, что именно физический разум неистово усиливает реакцию, суетится, паникует, воображает вещи, корчится и сжимается любым способом и пытается, насколько это возможно, заблокировать поток, который натыка- ется на препятствие и расчищает свой проход... болезненно, через воющее отрицание физического разума. Потому что для физического разума все яв- ляется катастрофой -- может даже показаться, что он сам ищет катастроф, чтобы покончить со всем раз и навсегда. Когда этот "приятель" спокоен, замечаешь некую тонкую аэрацию тела, как если бы все легче могло прохо- дить через тело -- "боль" проходит легче. И по мере того, как вещам доз- воляется идти своим ходом, без какой-либо реакции, без какой-либо воли (или с единственной внутренней уверенностью, что все это игра "Господа", как сказала Мать, определенное завуалированное чудо, которое нам предла- гается раскрыть), тогда тело, субстанция тела, сознание тела начинает становиться широким, текучим, ритмичным, почти "волнообразным", наделен- ным совсем иным видом движения, в котором боль всего лишь... тот же са- мый поток, который магически изменил свое лицо. Это неуловимо, длится несколько секунд, "невероятно" -- и естественно, и как только это "неве- роятно", так боль сразу же возвращается. Эта операция повторяется тысячи раз, она подобна тому, как переходишь из одного мира в другой на нес- колько секунд, от одного мира к другому, туда-назад, из мира боли в дру- гой... необъяснимый мир -- тот же самый, но совершенно другой. Тогда достигаешь сознания тела: самого тела, как оно есть, его настоящего соз- нания, свободного от "персонажа", который покрывает его своей магмой во- ющей катастрофы. Почти как если бы было два тела: тело боли и другое те- ла; "волнообразное" тело, если можно так выразиться, и другое, съеживше- еся, скрюченное, болезненное и забившееся на край, как пациент в кресле дантиста. И как раз после одного из этих почти магических переживаний, в которых "болезнь" испарилась, как если бы растворилась под действием настоящего тела внутри, Мать с удивлением наблюдала: Сами клетки это вовсе не заботит! Это им кажется как несчастный случай или заболевание или нечто, что НЕ БЫЛО НОРМАЛЬНОЙ ЧАСТЬЮ их развития и было наложено на них. Начало необычайного переживания. В первый раз, когда произошло это, Мать заметила: Есть некое восп- риятие почти полной потери уместности внешнего, материального выражения, отмечающего состояние тела: сознание тела было абсолютно безразлично ко внешним физическим знакам... Например, сломанная нога или больная пе- чень, что же, все это совершенно не имело значения: ЭТО НИ В МАЛЕЙШЕЙ СТЕПЕНИ НЕ ЗАТРАГИВАЕТ ИСТИННОГО СОЗНАНИЯ ТЕЛА. Тогда как мы привыкли думать, что тело очень обеспокоено, когда оно больно, когда что-то идет неправильно -- это не так, его это не волнует, как мы понимаем это. "Но тогда", - спросил я Мать, - "что же обеспокоено, если не тело?" О, это физический разум, этот глупый разум, вот что порождает все, все труднос- ти, всегда.  "Это не тело?", - настаивал я. Вовсе нет! Но тогда "Тогда что же страдает?" Это также происходит через физический разум, потому что, если вы успокоите этот "персонаж", то больше не будете страдать! Вот что в точности произошло со мной. Ты понимаешь, этот физический ра- зум использует нервную субстанцию, так что если его отвести от нервной субстанции, то больше ничего не почувствуешь. ВОТ ЧТО ВЫЗЫВАЕТ ВОСПРИЯ- ТИЕ ИЛИ ОЩУЩЕНИЕ. И вот где начинает опрокидываться изрядная часть стены. На самом деле это не стена, а завеса грязи, именно этот черный осадок, как клей- кая, мельчайшая пудра обволакивает все -- покрывает клетки тела. Черный клей физического разума... И начинаешь выбираться из клетки. Начинаешь совсем незаметно и неуловимо поднимать вуаль смерти. Начинаешь прика- саться к настоящему телу, к истинной Материи. Потому что это открытие гораздо изумительней, чем мы думаем, давайте повторим еще раз: именно "физический разум порождает восприятие или ощущение" -- следовательно, все ощущения ложны, абсолютно и крайне ложны. Мы живем в клетке лжи. Мы живем за вуалью лжи; боль ложна, и все ложно: тяжелое, светлое, большое, маленькое, закрытое, открытое, темное, ясное... все восприятия сфабрико- ваны в клетке того "приятеля" и тем "приятелем" -- в точности с намере- нием выбрать или заключить данного индивида в персональную клетку, что дает ему ощущение отделенности от других: я, личность. Такой была первая эволюционная цель. Как индивиды мы вылеплены руками лжи. И теперь Ложь осыпается -- все по-другому, мы совершенно другие! Физический мир, как мы его воспринимаем, является громадной ложью, введенной в уравнение посредством физического разума, который обусловил все. Физическое тело, которое мы воспринимаем и переживаем, является телом лжи. А смерть -- это другая ложь: это смерть лжи. Так что мы должны стать истинным телом через старое. Мы должны стать настоящей жизнью через смерть. Мы должны пересечь вуаль смерти, будучи полностью живыми, прежде чем она разложит нас. И затем наблюдение становится совсем завораживающим, микроскопичес- ки детальным, как всегда (на шкале или в подобии мельчайшей пудры черно- го клея, размазанного надо всем). Потому что замечаешь существование звена между физическим разумом и чистой субстанцией тела: физический ра- зум действует на тело через посредника. Две различные субстанции могут соприкасаться или сообщаться друг с другом, только если между ними есть хотя бы минимальное соответствие, то есть, вибрация из одной области должна суметь пробудить или поднять нечто, соответствующее в другой субстанции. Только тогда может произойти контакт и осуществиться взаим- ное влияние -- установиться некая связь. Когда Мать вступала в контакт с мумией в музее и входила в контакт с питоном, геранью или аметистом, она касалась там вибрации, некой формы сознания, которая находила в ней мен- тальную транскрипцию. Таким образом, там был некий "разум", хотя он с трудом был похож на наш, была некая вибрация, воспринимаемая на опреде- ленном уровне, который, очевидно, не был мозговым уровнем нашего интел- лектуального разума: вибрация, которую она чувствовала иди переживала в своем теле и которая затем переводилась в слова, ощущения и образы. Те- лесный разум. Клеточный разум, скажет она, или даже атомный. Шри Ауро- биндо сделал то же самое открытие: И существует также темный разум тела, самих клеток, молекул, корпускулов. Геккель, немецкий материалист, где-то говорил о воле в атоме, и современная наука, имеющая дело с невы- числимыми индивидуальными вариациями движения электронов, все ближе под- ходит к тому представлению, что это не просто образ, а тень, отбрасывае- мая тайной реальностью.  Этот клеточный разум -- упущенное звено между чисто материальной субстанцией и первичной формой развитого разума, ко- торый мы называем физическим разумом. Именно через тело осуществляется связь с остальным миром, через этот клеточный разум. Именно это застав- ляет все (кроме нас) связываться друг с другом. Если бы у нас остался только церебральный разум да пара человеческих глаз, мы бы увидели мерт- вый, двумерный, фотографический мир, корку мира (что действительно и происходит в большинстве случаев). И этот клеточный разум покрыт, задав- лен физическим разумом и подчинен ему: он слепо подчиняется физическому разуму, как бы загипнотизирован им. И здесь мы начинаем вплотную подхо- дить к тайне... Однажды приподнялся уголок вуали, почти случайно, когда она держала руку одного человека, страдавшего болезнью Паркинсона. Неп- реодолимая, бесконтрольная дрожь была полностью остановлена на некоторое время, как бы заморожена давлением ее сознания: на мгновение она прикос- нулась к телу напрямую, прикоснулась к телесному, клеточному сознанию того человека, и все остановилось. Как если бы она прошла через вуаль. И в ту секунду, когда вуаль была приподнята, все остановилось, ни единой дрожи -- это просто не существовало. Это длилось лишь несколько секунд, потому что физический разум того человека мгновенно заметил: "о, я больше не дрожу" -- и дрожь сразу же возобновилась. Вуаль вернулась на прежнее место. Так мы начинаем грандиознее осознавать масштабы этого мельчайшего, микроскопического черного клея; мы подошли к корню всех болезней, воз- можно, к самому корню смерти: Когда ментальность клеток, материальная ментальность, охватывается идеей, она поистине овладевается ею, - заме- тила Мать, - и ей почти невозможно (не невозможно, а чрезвычайно трудно) освободить себя от этого. Вот что вызывает заболевания. То же самое с болезнью Паркинсона: дрожь -- это одержимость идеей, что зовется одержи- мостью идеей в сознательном интеллекте, это гипноз вкупе со страхом в материи.  Великий страх физического разума, который в своей основе явля- ется страхом жизни, отрицанием жизни, что можно назвать "катастрофичес- кой волей": пусть все упокоится в смертном мире. Это некая СКЛАДКА, ко- торую ты пытаешься выправить, но она снова возвращается, автоматически, глупо -- ты разглаживаешь ее, а она снова возникает, и приходится начи- нать все сначала. Это чрезвычайно интересно, но совершенно убого. Это ничтожно жалко. И ВСЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ наступают таким образом, не зависимо от внешнего выражения. Внешнее выражение -- это просто одна частная фор- ма бытия ТОЙ ЖЕ САМОЙ вещи -- потому что вещи могут комбинироваться ка- ким угодно образом (нет двух одинаковых вещей, и все комбинируется по-разному), и некоторые из них идут АНАЛОГИЧНЫМ ХОДОМ, вот почему док- тора окрестили их "таким-то и таким заболеванием." Это ход или складка смерти. Вся человеческая материя находится под заклинанием грандиозного гипноза смерти, болезни, темной и тяжелой и закостеневшей материи... другими словами, мы все воспринимаем в тюрьме физического разума, под вуалью черного клея физического разума. Мастера гипноза знают, что такой гипноз можно снять -- они снимают его... моментально. Они снимают его силовым методом, произвольно. А вуаль нашего собственного гипноза должна быть поднята сознательно. Тело должно сделать собственное чудо. И тогда мы вылечим не просто маленькую болезнь или маленькую боль, а устраним болезнь всего мира, боль мира и, возможно, саму смерть мира. Это будет другая Материя... и все же та же самая. Это будет настоящее тело, как оно есть. Это будет конец магии разума. Требуется не создать новый мир, а снять магическое заклинание. Шри Ауробиндо трижды сказал об этом в "Савитри": A spell is laid upon [our] glorious strengths The body's tissues thrill apotheosised, Its cells sustain bright metamorphosis... As if reversing a deformation's spell A grand reversal of the Night and Day All the world's values changed... И внезапно Мать дошла до тайны: Разум клеток найдет ключ. XII. ПРОСАЧИВАНИЕ И иногда, по непонятной причине, появлялась из-под вуали грязи ис- тинная Вибрация, супраментальная Вибрация или Мощь. Все, что мы знаем, это то, что это переживание приходило все чаще и чаще. Дважды было нас- тоящее поглощение супраментальным миром, и оба раза казалось, что тело -- действительно физическое тело -- готово было полностью дезинтегриро- ваться под действием... того, что можно было бы назвать противостоящие условия.  Конечно, мы можем представить себе одно из тех "высоких су- ществ" на супраментальном берегу, чье тело было некой конденсацией силы и света, пытаясь войти в этот жесткий коробок, напичканный нервами, виз- жащими при малейшей царапине... И внезапно, как только мы представили это, у нас тут же появляется впечатление, что наши тела сделаны из неко- его превосходного картона, в котором почти столько же жизни, как и в чу- челе, если сравнивать с той жизнью и тем светом. Мы начинаем соприка- саться с грандиозной разницей -- мы просто не знаем, что такое жизнь. И когда та жизнь входит в это притворство или карикатуру... разница между нашим обычным функционированием и тем функционированием иногда столь крайне ошеломительна, что, очевидно, требуется некая адаптация. Способен ли на адаптацию картон?... Конечно, мы удивляемся, будет ли эта ложная, грязная и жесткая субстанция когда-либо "приспосабливаться" и постепенно становиться настоящей субстанцией, или же вмешается некий иной механизм. Наверняка сначала должно быть достигнуто, до некоторой степени, проясне- ние и расширение, должно начаться просачивание через завесу грязи -- впоследствии, мы поймем или, скорее, тело поймет. Супраментальная вибрация Это просачивание происходило медленно, контролируемым и все более и более "питательным" образом, в течение ряда лет, с происходившими время от времени стремительными натисками супраментальной Силы. И всякий раз описание Матери было очень похожим, единственная разница состояла в ко- личестве, которое становилось все более невероятным, так что часто у ме- ня было ощущение, что я покидал купание в молниях, когда выходил из ком- наты Матери; затем мне требовалось несколько часов, чтобы переварить те новые капли, что просочились в меня. Но Мать не называла это купанием в молниях. Она называло это "душем Господа"! Погоди, я устрою им душ Гос- пода. И она смеялась, и иногда совершенно цивилизованные люди как пробки вылетали из ее комнаты, позабыв о всех хороших манерах, не в силах пере- нести заряд. Это особая вибрация. Ты чувствуешь ее?... нечто подобное чистому сверхэлектричеству?  И Мать сделала замечание, которое открывало новые горизонты: Когда ты прикасаешься к Тому, то осознаешь, что оно повсюду, только мы не осознаем это.  Оно везде. В действительности, это не нечто, что должно быть привнесено в мир или даже в тело; оно здесь, это сама вибрация атома и камней и растений и животных, всего сущего. Кажется, что только наше жалкое подобие тела, наше ложное тело, не осоз- нает это или сокрыто от этого: это просто невыносимо для него. И харак- терно то, что наше человеческое тело -- это не просто ментальная тюрьма, которую мы выстроили: это вовсе не "субъективная" тюрьма, как можно было подумать, а настоящая тюрьма, которая обрубает все потоки -- другая ма- терия, настоящая материя, материя животных или растений или камней, вов- се не такая: она открытая. Она не блокирована. Эта вибрация (которую я чувствую и вижу) дает ощущение огня. Вероятно, именно это Риши Вед назы- вали "Огнем" или Агни в человеческом сознании, в человеке, в материи; они всегда говорили о "пламени". Это действительно вибрация с интенсив- ностью высшего огня. Несколько раз, когда работа была особенно сконцент- рированной или сжатой, в теле ощущалось даже что-то наподобие лихорадки. Но, возможно, это ощущается как "лихорадка" или "огонь" лишь потому, что тело зажато в клетке. У птиц нет лихорадки! По крайней мере, супрамен- тальной лихорадки. Но они также не знают, что они "птицы". Мать описывала мне эту супраментальную Вибрацию дюжину раз в тече- ние ряда лет, всякий раз, однако, с неким изумлением. Очень примечатель- но то, что кажется, что эта Вибрация вызывает тройную трансформацию или перестройку наших материальных данных: изменение материальных границ или кажущихся делений материи, изменение ощущения Времени -- видоизменены пространство и время -- и полностью радикальное изменение в восприятии жизни (того, что мы называем "жизнью"). Эти описание будет становиться все более точными и нарастать по масштабу, если можно так сказать, но суть выражена уже в первых ее замечаниях. Линия A1, A2, A3 начинает вет- виться и делиться в каждом направлении (бедные мы!). Сначала исчезает ощущение непроницаемой материи, поделенной на маленькие твердые куски: Это как порошок, ты понимаешь, более мелкий, чем мельчайшие точки, поро- шок атомов, наделенный чрезвычайной интенсивностью вибрации -- но это не движется. И все же есть постоянное движение. Это движется внутри нечто, что вибрирует на месте, не перемещаясь. Ты понимаешь, есть нечто более тонкое по природе, что движется, оно подобно грандиозному потоку силы, текущему через тот порошок. Но сама среда не движется: она вибрирует на месте с чрезвычайной интенсивностью.  Некий универсальный поток, струя- щийся по всем этим порошкообразным концентрациям, без каких-либо границ. Разум хочет заключить этот грандиозный поток в кроличью клетку -- и, очевидно, не может это сделать, он даже не может воспринять его, потому что воспринять уже означало бы внезапно расшириться в нечто, отличное от себя. А это восприятие действительно стирает границы: У меня такое чувс- тво, что я несу в своем теле гораздо большее существо (под "большим" я понимаю объемность) и гораздо более мощное. Кажется, что оно с трудом умещается внутри: оно превосходит тело. И оно столь начинено силой, что ощущается какое-то стеснение.... Всегда та "плотность", та "плотная Ма- терия". Можно удивляться, не является ли та "плотность" сверхконцентра- цией сознания-силы, по сравнению с которой материя, как она проживается в разуме и через разум, кажется соломинкой -- она выдерживает лишь каплю этой концентрации, копию этой концентрации в ментальном картоне, что, конечно же, выглядит жалким подобием по сравнению с оригиналом. Как если бы была вибрация в каждой клетке, и все в целом составляло бы единый БЛОК вибраций... Что дает то ощущение, что материя больше не непрозрачна или жестка. Это компактная плотность или "уплотненная масса", так ска- зать, вибрации сознания. И оно доходит до сих пор [Мать делает жест, по- казывающий, что ее вибрационное тело значительно выходит за пределы ее видимого тела.] Иногда даже кажется, что все видимое тело растворяется [когда случается обморок]: Ты понимаешь, это было как расплавленное зо- лото -- литое -- и светящееся. Оно было очень плотным. И оно имело силу -- ВЕС, ты понимаешь, потрясающий. И больше не было тела, вовсе не было, не было больше ничего -- ничего, кроме этого.  Что действительно ставит много проблем, если мы хотим продолжать жить в теле, подобном нашему, не падая постоянно в обморок! Как удержать в теле то, к чему оно не готово? Ложное восприятие разума в его тюрьме служило, очевидно, защитой. Так что есть проблема "адаптации". И время также меняется. Если вы позволите себе предаться "движе- нию", тому универсальному движению, которое течет через маленькие порош- кообразные концентрации, тогда ощущение времени больше не такое, как прежде, и пространство тоже другое: Движение столь тотальное -- тоталь- ное и неизменное, неизменное -- что оно производит впечатление совершен- ной недвижимости. Движение, являющееся некоторой вечной Вибрацией, кото- рая никогда не начинается и не кончается... Нечто из всей вечности, на всю вечность, и без какого-либо деления времени: лишь когда это проеци- руется на экран, начинает предполагаться деление времени. Очень хорошо, но видимое тело, которое мы сейчас можем назвать ментальным телом, ведь оно кажется нашим ментальным творением, продолжает жить от минуты к ми- нуте, отсчитывая дни, месяцы и годы, или, по меньшей мере, с восприятием дней и лет... что, возможно, и есть причина старения. Наш экран "предпо- лагает деление времени". Но что если больше нет экрана? Если можно хо- дить по желанию в прошлом, настоящем и будущем, то как может продолжать- ся "нормальная" жизнь такого тела среди людей, живущих "по часам"? Здесь тоже возникает проблема адаптации: помнить настоящее, чтобы не унестись бог знает куда... и, возможно, не позабыть в ходе этого видимое тело, ложно приклеенное к креслу 25 мая 1961 года. Может показаться, что еще должны быть созданы средства перехода, позволяющие вести двойную жизнь в старом и новом теле, не теряя то или другое. Это физиологические пробле- мы, вы понимаете, а не метафизические. Что вы будете делать, когда мета- физика становится физикой! Но, возможно, это полностью ментальная проблема, потому что для птиц нет трудности. Трудность заключается в структуре разума и в том факте, что приходится жить вместе с другими существами, которые приклее- ны к своему разуму. Поистине, должен быть сделан переход от одного вида к другому. И жизнь тоже меняется -- когда я говорю "жизнь", то имею в виду не только отношение с людьми и с остальными вещами, а само качество возду- ха, которым дышишь, тот сорт дыхания, который движет тобой: Золотой свет, абсолютно неподвижный... и затем видится, как вещи наполняются -- наполняются бесконечным содержимым. Действительно было ощущение нечто полного вместо пустого. Жизнь, которой живут люди, как я вижу, как они живут, -- пуста, ложна, суха: она пуста -- тяжела и пуста одновременно. Она пуста. Тогда как от той другой жизни немедленно возникает впечатле- ние: полная, полная, полная, полная -- полная! Ты понимаешь, она перели- вается через все края, больше нет пределов. Она столь полна, что все, уничтожаются все пределы, они стираются, уходят -- нет больше ничего, кроме того, того Нечто. Как сделать, чтобы просочилось это "нечто", как жить в этом нечто, переносить, выдерживать его, в то же время видимо оставаясь в теле, ко- торое кажется сделанным из самой противоположности всех этих качеств? Сеть Она пробиралась сквозь свой лес, изредко озаряемый вспышками света, и иногда это было почти обескураживающе. Мы обманываем самих себя в от- ношении жизни, мы одеваем ее в идеалы, движения, возбуждение, неистовс- тво и страсти, и заявляем "это жизнь", это "волнующе", но это не верно! Мы просто навешиваем декорацию на некую пустоту каждой секунды, в кото- рой есть шаги и еще шаги и ничего + ничего + ничего, и жесты и еще боль- ше жестов, тысячи жестов ради... чего-то иного, за чем мы бежим и чего у нас никогда нет. Настоящая жизнь, "чистая", если осмелиться так сказать, это этот фабрикат, скопище нулей, как счетчик такси, отсчитывающий несу- ществующее время, чтобы прибыть "туда". "Наполненное" время там, как только мы туда прибудем -- но мы никогда не прибываем туда! Всегда одно и то же. Таков базис жизни. О, но вся жизнь, КАКОЙ БЫ ОНА НИ БЫЛА, по- добна этому. Даже те события, которые кажутся с расстояния величайшими, какими они кажутся большинству людей, даже те исторические события, ко- торые продвинули дальше трансформацию земли и явились настоящим перево- ротом -- решающие события, великие завоевания, как их называют -- спле- тены из ТОЙ ЖЕ ткани, это ТА ЖЕ САМАЯ вещь! Когда ты взглянешь на них с расстояния, то в целом они могут произвести значительное впечатление, но сама жизнь каждой минуты, каждого часа, каждой секунды сплетена из ТОЙ ЖЕ САМОЙ тусклой, однообразной, скучной ткани, лишенной какой-либо нас- тоящей жизни -- простое отражение жизни, иллюзия жизни -- лишенная силы, света или чего-либо еще, хоть сколь-нибудь напоминающего радость. Это хуже кошмара, некая... О, не безысходность, ты понимаешь, нет даже како- го-либо ощущения ЧУВСТВОВАНИЯ -- нет НИЧЕГО! Это пустая, пустая, пус- тая... серая, серая, серая, плотно сплетенная, мелкоячеистая сеть, кото- рая не пропускает ни воздух, ни жизнь, ни свет -- ничего. Мы говорим о "вуали", "тюрьме", но на самом деле это вся та же плотно сплетенная сеть, которая обволакивает все, прямо до клеток тела, как если бы вся жизнь была чем-то сглажена. И затем, временами происходит вторжение дру- гой жизни, без нашего понимания того, как все это работает, причем мы даже не способны переносить эту жизнь дольше, чем несколько секунд или несколько часов. Величие света -- столь очень мягкого, столь наполненно- го истинной любви, истинного сочувствия, нечто такое теплое, такое очень теплое... Вот что здесь, всегда здесь, ожидающее своего часа, если мы только позволим ему войти. Вот что должно выйти на первый план и проя- виться в вибрации КАЖДОЙ секунды -- не как целое, что видится с расстоя- ния и которое кажется интересным, а вибрации каждой секунды, сознание каждой минуты, иначе...  Да, иначе... единственная альтернатива -- это воспарить в небеса или идти в ад. Но вуаль должна быть поднята в самом низу, а не на вершинах. Именно глубоко внизу должны мы найти средство от удушья. Важный секрет поистине должен быть найден на микроскопическом уров- не каждой секунды, как раз там, куда мы никогда не хотим смотреть, пото- му что это ужасно -- это "ничто", как говорит Мать, удушающее ничто, отбрасывает людей в некую аберрацию, лишь бы только не видеть, не видеть это любой ценой, не сталкиваться с ним. Сталкиваться с ним означает на- девать шкуру черного пигмея. Для Матери, которая знала все великие рас- ширения сознания в течение восьмидесяти лет, это было... удушающе. Пото- му что физический разум -- это не просто идиот, бесконечно повторяющий попугай, который заставляет вас по десять раз проверить, хорошо ли за- крыта дверь, тогда как вы прекрасно знаете, что заперли ее, но это убо- гий идиот и попугай, он тормозит все: в одну секунду он предвидит тысячи деталей, которые произойдут через десять лет; начиная от реплики доктора "О, придется лечиться два года" (так что, естественно, потребуется дейс- твительно два года) до самого изворотливого образа. Это неумолимая па- мять, возможно, тысячелетняя память. Это первичный разум Материи. Все затормаживается и кристаллизуется именно там -- действительно, это стро- итель тюрьмы. Все имеет последствие, все связано, все идет от причины к следствию, непреклонно. Он склепал нашу тюрьму, тщательно и во всех де- талях. И ничто не может быть вылечено, пока не вылечено то нашептывание: за один взмах оно сводит на нет все победы, одержанные высоко вверху, в высших областях сознания. Корни секса скрыты здесь, не в каком-либо "сексуальном органе" или "инстинкте", от которого можно очень легко от- вязаться, а в темной маленькой фиксации, которая хочет... в конечном итоге она хочет ночи, разложения, дезинтеграции всего. Это некое "зацик- ливание", внедренное в материю. И оно повторяет и повторяет свой малень- кий шепот смерти в каждом жесте, при каждом случае и встрече, во всем. Болезнь Паркинсона -- крайний восторг для него, его элемент, "представи- тельный" верх его деятельности. Он хочет лишь остановить все, как столб- няк -- и, на самом деле, он это и делает, скрытно. Это его работа: де- лать тюрьму. Он хочет воссоздать умиротворенную жесткость камня. Смерть -- это его величайший успех. Так что корень зла находится не в каком-либо бездонном или психоа- налитическом подсознательном: он здесь, в пределах досягаемости руки или, скорее, досягаемости уха. Только, чтобы воспринять его, нам не сле- дует покрывать его всем обычным шумом, включая моральный. То, что пре- пятствует трансформации -- это все те вещи, которые мы считаем неважны- ми, вся эта масса вещей, все они. И поскольку они очень маленькие (или, скорее, КАЖУТСЯ очень маленькими и несущественными), то являются самыми худшими препятствиями. Очень маленькие вещи, принадлежащие подсознатель- ному механизму, до такой степени, что ты можешь быть свободным в своих мыслях, свободным в своих чувствах, свободным даже в своих импульсах, но физически ты остаешься рабом. Все это должно быть уничтожено, уничтоже- но, уничтожено... Это ни что иное, как механическая привычка. Но она цепляется, прилипает, о!... И мы даже не знаем, что нужно сделать, чтобы уничтожить ее! Ментально мы можем сказать: мы должны очиститься, универ- сализоваться, имперсонализоваться... все это очень хорошо, но это мен- тальная картина. Как это сделать в теле? Как прорвать ту сеть? Как можно воздействовать на тот черный глинистый порошок? Как только к нему при- коснешься, он тут же взмывает завесой грязи. Мантра Единственным приспособлением, которое Мать использовала на непрото- ренном пути, для которого не было никаких приспособлений, кроме как су- ществовать определенным образом, просачивать определенным образом и идти дальше, была мантра. Все организованные формы, как мы видим их, являются скоплением виб- раций (ученые скажут "скоплением атомов", потому что видят только один слой материи и сквозь ментальные очки), выражающими какое-то особенное качество объекта, его "стремление", как говорила Мать, и таким путем она, например, называла цветы. Некоторым образом, это настоящее имя ве- щей, их особенная музыка, которая становится довольно печальной на чело- веческом уровне. Именно повторение вибраций обеспечивает стабильность форм. Изменение вибрационной игры влечет за собой "разлад" формы (изме- нение формы, если это переносимо, или дезинтеграцию и "смерть", если это непереносимо). Каждая вещь обладает своим собственным "звучанием", явля- ющимся движением сил, составляющих его. Мантра -- это чистый звук вещи, какой бы она ни была, суть ее вибрации, которая порождает эту вещь или проявляет ее в форме. Есть целая так называемая тантрическая наука, ко- торая манипулирует этими звуками и кажется, что творит "чудеса", воспро- изводя звуки вещей -- дезинтегрирует или реинтегрирует их, комбинирует или изменяет их. Поэзия и музыка -- формы этой "магии звука", когда они являются настоящей поэзией и настоящей музыкой, то есть, когда они на самом деле вызывают определенные силы или стремления, определенные формы бытия -- есть всевозможные уровни, вплоть до самых грубых. Это также на- ша самая обычная магия -- о которой мы не знаем, что это магия, но ее воздействие все равно есть, печальное и грязное -- когда мы ходим по улицам, бормоча свои немые желания или бедные опасения... что естествен- но приходит, поскольку мы сами и зовем их. Если бы люди видели чудовищно раскрашенную слизь (и что за цвет!), в которой они живут, то им бы пока- залась совершенно очаровательной окись углерода, которой они дышат в своих городах. Но если некий чистый звук введен в материю, то и его эф- фект может быть также магическим; только требуется большая настойчи- вость, поскольку наша ложная материя толстая, липкая и повторяющаяся. То же самое свойство материи и физического разума неустанно все повторять как попугай, может быть использовано в другом направлении и, "чудесным образом" материя может начать повторять настоящий звук вместо того, что- бы тянуть свою обычную смертную рутину -- насколько она способна это де- лать без травматических последствий или рискованного подрыва своей виб- рационной моды. Есть тонкая разграничительная черта в переходе от старо- го материального способа бытия к новому, новому способу бытия материи. "Чистый звук" совсем не нужно искать в каком-то мудреном магическом заклинании. Это ОМ, санскритский звук, настоящее чудо, но, как обычно, настоящая магия кроется в предельной простоте, которой мы обладаем, не зная этого, в той простоте, которая кажется пустяком, но может быть чрезвычайно сильной в своей чистоте, в своей предельной чистоте: как крик нашего сердца, потребность всего нашего существа собраться в ту се- кунду, когда решается вопрос жизни или смерти. Это последнее слово, ко- торое остается, когда все остальное ушло. Один чистый звук, непохожий на другие, который делает нас некой индивидуальностью, а не безликой марио- неткой, нацепившей галстук и степень доктора математики. Каждый из нас может найти этот звук или выражение этого звука в одном или нескольких словах, которые являются нашим собственным "паролем", так сказать, нашим особенным "сезам, откройся": звуком, который представляет некое пережи- вание и обладает силой вспомнить это переживание. Это может быть звук пламени, звук уверенности или свободы, звук радости, звук чистой люб- ви... Того, что составляет для нас весь смысл. Крик на вершине нашего существа или в пучине нашего существа, когда все потеряно. И мы пытаемся внедрить этот звук в повседневную материю, в каждую минуту, каждую се- кунду, в каждый жест, каждую глупость, любую пустоту, ошибку, печаль, радость -- во все. Это должно стать музыкой нашей материальной субстан- ции. Такова мантра. Это способ обожествить эту субстанцию,  - сказала Мать. Звук сам по себе обладает силой, и заставляя тело повторить некий звук, ты тем самым заставляешь его воспринять нужную вибрацию. Механизм воздействия такой же, как при ежедневных занятиях за пианино, например: ты повторяешь ме- ханически, и в конечном итоге, это наполняет твои руки сознанием -- на- полняет тело сознанием. Она нашла свою мантру. Это была первая вещь, необходимость в кото- рой она почувствовала после своего первого "заболевания" в 1958: Мое те- ло хотело бы иметь мантру, чтобы ускорить трансформацию (изменить свою темную вибрационную моду), написала она мне тогда. Она нашла эту мантру и повторяла ее до своего последнего дыхания, день и ночь и каждую секун- ду, в течение пятнадцати лет, как, возможно, делал Шри Ауробиндо, когда ходил взад-вперед по своему коридору с высоким потолком. И, возможна, она все еще повторяет эту мантру сейчас. Ведь что же может дезинтегриро- вать ту вибрацию? Эта мантра обладает поразительной силой над вибрационной сетью, темной сетью грязи, которая обволакивает нас и порождает все наши болез- ни и старение и всевозможные несчастные случаи. Эта мантра воздействует на мое тело,  - сначала отметила она. Это странно, мантра как бы сгущает нечто: вся клеточная жизнь становится компактной, прочной массой гранди- озной концентрации -- и ОДНОЙ ЕДИНОЙ вибрацией. Вместо всех обычных виб- раций тела, нет ничего, кроме единой вибрации. Единой массы. Вся дрожь, несчетные колебания, поползновения тела внезапно сгустились в одну еди- ную вибрационную массу. Смерть не может войти туда. Болезни и несчастные случаи также не могут войти. Тело наполнено "неприступной" субстанцией, так сказать. Но нужно быть способным вынести эту "субстанцию". Все же, в самом начале, она заметила: Как только я остаюсь в покое на минуту или концентрируюсь, всегда начинается эта мантра, и есть ответ в клетках те- ла: они начинают вибрировать. В дугой раз, когда это пришло, оно охвати- ло все тело, таким вот образом: все клетки затрепетали. И с какой силой! Вибрация продолжала усиливаться и расти, тогда как сам звук становился все громче и громче, и все клетки тела были охвачены такой интенсив- ностью стремления, как если бы все тело начало распухать -- это станови- лось грандиозно. Я чувствовала, что все готово было взорваться. И это обладало такой силой трансформации! Я чувствовала, что если бы это про- должалось, то нечто бы произошло, в том смысле, что изменилось бы некое равновесие клеток тела... Опасная переломная точка. И мы снова сталкива- емся с проблемой "адаптации" субстанции. С какого конца ни подходи к проблеме, все время наталкиваешься на одну и ту же сеть, опутывающую все: можно ли разрушить эту сеть, эту смертную вибрационную паутину, не разрушив саму жизнь и не дезинтегрировав форму? Это станет главной проблемой Матери на многие годы: проблемой, пе- реживаемой из минуты в минуту, физиологически. Короче говоря, она пыта- лась сконструировать первое "новое тело". Или, возможно, освободить настоящее. И это означает... рискованный переход. В мантре Матери было семь слогов: OM NAMO BHAGAVATEH Мать дала ее миру. Окружающие мысли Лес Матери был не только в ее теле, но и в тех 1300 маленьких об- разчиков (в 1960), каждый из которых представлял свой особый способ смерти, определенный способ бытия в сети и культивирования этой сети. Поскольку она прекратила свою внешнюю деятельность, то проблема заостри- лась, вместо того, чтобы ослабиться: теперь они больше не могли осаждать ее на Плэйграунде или теннисном корте или где-то, куда она приходила; вместо этого они сами наводняли коридоры, подходили к двери ее ванной комнаты или к двери холодильной установки, где она держала свои цветы, поджидали ее за каждой дверью и в любую секунду. Это было непрекращающе- еся вторжение. И если она позволяла кому-то войти хотя бы раз, чтобы дать цветок или свой взгляд, то это становилось законным правом на всю вечность -- и, естественно, "почему не я?". Каждый был я, я, я. Не было недостатка в маленьких я, утаскивающих свои цветы от Матери и продолжаю- щих культивировать свою сеть. И если Мать не делала в точности того, что они хотели, тогда темная и неистовая сеть выбрасывала массу грязных ма- леньких вибраций, которые Мать все поглощала и поглощала. Она никогда не говорила "нет" никому. Мать никогда не говорила "нет", люди сами должны были открыть удушение собственной сети. Она просто накладывала свой спо- койный свет на сеть... и она еще больше перекручивалась и переворачива- лась под ее давлением. И письма тоже: Они убивают меня своими письмами. О, если бы ты только знал, какие письма они мне пишут... прежде всего, тошнотворное количество глупостей, которые никогда не следовало бы пи- сать; затем, вдобавок к этому, такая демонстрация неведения, эгоизма, злой воли, полного непонимания и беспримерной неблагодарности, и затем все это... столь прямо, мой мальчик! Они сбрасывают на меня это ежеднев- но, ты понимаешь, и это исходит из самых неожиданных мест. И она отвеча- ла, отвечала. И иногда у нее вырывался крик: Шри Ауробиндо ослеп, я не хочу ослепнуть!...  Она садилась в свое большое кресло с резной спинкой, на мгновение закрывала глаза, а руки ее покоились на подлокотнике, такие бледные: Труден контакт с людьми Ашрама. Будь это только постоянная ходьба, чтобы дать им цветок... И они так несознательно эгоистичны! Если я не делаю обычной концентрации на каждом, они возмущаются: что не так, я сделал что-то не то? И разворачивается все зрелище.  Ее ноги, столь тщательно укрытые японскими табами, опухли от филаризиса, как железные палки.  И она продолжала свои ежедневные хождения, переходя туда-сюда, все время повторяя мантру. Но все равно проблема оставалась той же са- мой: каждый человек, каждое письмо вносит свою степень беспорядка, дис- гармонии и дезинтеграции. Как если бы все выливалось на твою голову из помойного ведра. И ты должен все это поглощать... Каждая вещь, поглощен- ная снаружи, порождает беспорядок [в теле], раскалывает все и порождает неправильные связи, нарушает организацию; и иногда требуются часы, чтобы навести порядок. Что означает, что если бы я действительно хотела ис- пользовать это тело как инструмент, не меняя его из-за того, что он не может следовать движению, то я должна была бы остановить, насколько это возможно, материальное поглощение всех вещей, которые отбрасывают меня на годы назад. Она продолжала "поглощать" до самого конца, и все больше и больше -- чем ближе она подходила к цели, тем неумолимей становилась окружающая сеть, отбрасывая к смерти. Это была не "ее" сеть: это поистине была сеть мира. И проблема все более запутывалась, поскольку это было не просто физическое присутствие 1000 или 1300 образчиков, танцующих свой неисто- вый танец в ее теле, а это была вся невидимая толпа. И для начала мысли. Пока нам уютно и тепло в сети, мы не понимаем, но как только сеть рас- пускается, это полное вторжение. Мысли -- это не нечто безвредное; мысли -- это действия. Требуется наша обычная броня, чтобы не быть разбитым вдребезги. Некоторые мысли столь же смертельны, как скорпионы, это целое болото разнообразных сороконожек. Да, совершенно ужасная смесь, "как ес- ли бы я постоянно опускалась, подхватывая новое заболевание, и должна была найти лекарство от нее". Если бы ты знал, в какую атмосферу они ме- ня погружают, мой мальчик!  [и Мать зажимала свою голову между рук, как если бы ее били] Бессмыслица, нонсенс, глупость, идиотизм; все это пере- ливается через все края. Ты не можешь дышать, не вдыхая этого!  Еще на Плэйграунде она пыталась втолковать им это: Если бы люди вокруг меня бы- ли бы восприимчивы, то это значительно помогло бы моему телу, потому что все вибрации проходили бы через тело и помогли бы ему. Но кто понял это, за исключением маленькой группки молчаливых, кто никогда не просил ниче- го, никогда не искал с ней встреч и работал молча? И по истечении време- ни ее собственная сеть распускалась: Тело стало ужасно чувствительным. Например, дурная реакция в ком-то, некое противоречие или самая обычная реакция вызывают внезапную усталость в теле, как если бы оно истощилось. Мало-помалу ее тело становилось всеми телами. Те невинные (или не такие уж невинные) маленькие мысли и нашептывания окружающих тел виделись в их истинном свете -- почти сразу же они показывали свое настоящее лицо, то есть, смерть, содержащуюся внутри них. Каждое из этих маленьких бормота- ний поистине, действительно и материально является лапой смерти. Мы не умираем от этого, потому что доза не достаточно велика, и требуется не- которое время. И к тому же мы толстокожи. Но все это входило в Мать, как есть, "чистым", если можно так выразиться. И Мать начала сталкиваться с великой проблемой: Какая досада, все эти мысли людей, о!... Все и каждые думают все время о преклонных годах и смерти, и смерти и преклонных го- дах и болезни. О, какая это досада! Мы не осознаем это, мысль о смерти является смертью. Мы не ведаем о настоящем движении сил подобно примату Палеолита, мы не знаем ничего о игре и силе вибраций, мы замурованы в собственную ментальную сеть! Но кто же не замурован?... Вы почти что окаменели до смерти из-за всего этого.  Это было уже в 1961 -- она будет поглощать их мысли о смерти прямо до самого конца. Они выделяли смерть каждый день (и каждый час), прямо до конца. И затем ее юмор достигал на- ивысшей точки, она смеялась: Многие из них -- множество -- думают, что я умру, так чтобы это не застало их врасплох, когда это произойдет: я знаю все это. Но это все ребячество, в том смысле, что если я уйду, то они будут правы, а если я не уйду, то это не имеет никакого значения! Это все. Это было в апреле 1961. Еще двенадцать лет в том же режиме. Проблема, поставленная перед Матерью, или скорее, в Матери, была ясна. Так что же было делать? Или, более того, как можно было устранить эту сеть, не умерев, без того, чтобы буквально быть задушенной окружаю- щим воздухом? Можно спросить и так: как умереть, не умерев от этого? Имперсонализация Между 1958 и 1962 годами Мать выучила один большой урок, микроско- пический урок, материальные результаты которого более важны для нашего вида, чем расщепление урана. Мы еще не осознали, сколь потрясающи эти микроскопические открытия -- у них даже нет названия. Они столь ради- кально новые, что в нашем языке нет подходящего для них названия. Мать даже не знала, что она делала! Иногда она совершенно неожиданно произно- сила слово или предложение, в середине разговора, что ошеломляло меня, и годы спустя вы говорите: "о, так ведь же...!" Это не об расщеплении ато- ма, но это касалось полной обусловленности вида. Это сама мощь атома, которая представала перед вами с улыбкой и в почти дразнящей атмосфере: о, так ты хочешь чудес! Что же, взгляни... Взгляни на этот закон, взгля- ни на тот. Это как сама сущность чуда, которая просовывает свой нос че- рез щель в двери или сквозь ячейку сети; и она не делает ничего сенсаци- онного: она попросту ударяет по маленькому "неизбежному" закону, чтобы вы ясно увидели, как все на самом деле устроено... естественно. Вы на секунду протираете свои глаза: но как же...? И все ушло. Еще остается "но как же?", которое следует устранить. Но затем вы осознаете, что мир действительно стоит на грани чуда, которое зависит от... нечто, что все еще остается загадкой, но ощущается как мельчайшая мистерия, "ничто" -- удивительное ничто. Нечто удивительное, которое кажется пустяком, - ска- зала Мать в конце. Возможно, мы споткнемся на этом, если Мать крепко держит нас за руки с другой стороны вуали. Первый урок -- возможно, единственный урок -- заключается в том, что на самом деле мы не можем ничего делать. Мы входим в сеть и наталки- ваемся на все, завязываем везде, запутываемся в каждом жесте, как в на- шем желании творить благо, так и в потемках "дурных" действий. Все реак- ции ложны, как плохие, так и хорошие. Вы отказываетесь от чего-то, и оно отскакивает вам в лицо как теннисный мяч; вы приемлите это, и оно идет бесчисленными извилинами. И все ощущения ложны. "Я не хочу ослепнуть", и мгновенно нечто хочет, чтобы вы ослепли, и вы видите в десять раз хуже; "я измучен", и вы чувствуете себя совершенно раздавленным, как под тон- ной свинца. "Но посмотри, я укололся, и идет кровь! Это действительно серьезно..." И вы ловите маленькое нечто, которое хочет быть серьезным и хочет, чтобы его воспринимали серьезно, и оно очень ранит вас, если его не воспринимают серьезно. В тот день, когда Мать произнесла: Но почему ты не скажешь своим клеткам, что они глупы, выделяя кровь при уколе, я был очень обижен. Глупость безмерна, она повсюду, в каждом укромном уголке: она "серьезна", действительно. Она смертельна. Вся медицина сом- нительна, вся физика сомнительна, вся физиология -- вся невысказанная Глупость, которая опутывает нас непроницаемой и неопровержимой сетью, которая хуже гидры: мириапод с тысячью микроскопических голов -- и ОНА ПРАВА. Эта глупость всегда права, она всегда напичкана здравомыслием и ослепляющими доказательствами. Она заставляет вас завязнуть: так что же, ты сам видишь! Она заставляет вас упасть: так что же, ты сам все видишь! Невозмутимо, самым разнообразным образом, она поставляет вам все отрица- ния, все поражения, все падения, все свои доказательства. Нужно быть немножко ребенком, чтобы противоречить ньютонову яблоку. Нужно быть сов- сем ребенком, чтобы хотеть выбраться из сети. Мы слишком разумны, чтобы быть ребенком. Мать двигалась во всем этом, ударяясь то об одну, то о другую сторону, затыкая дыру здесь, тогда как она снова открывается там, вынимая одну глупость из ее оболочки лишь для того, чтобы обнаружить ты- сячи других: вы находите, что переполнены глупостями, переполнены ошиб- ками, по уши в грязи. Мириады маленьких вспыхивающих заболеваний. Мириа- ды маленьких смертей, с которыми сталкиваешься, просто проходя по кори- дору. Вы переполнены ожидаемой болезнью, ожидаемой смертью. Все это ки- шит и копошится, все это невероятно. Это ничтожно мало. Лишь потому что оно множится миллионы раз, может приобрести оно некую важность -- но это ничтожество! Ничтожество. И все это блокирует путь. Все это составляет сеть. Все это преграждает путь настоящей Вибрации -- естественному ... "чуду". Это напоминает мне миниатюрные работы, которые делаешь с увели- чительным стеклом, нанося мельчайшие точки -- эти миниатюры делаются тончайшей, очень заостренной кисточкой, и ты ставишь очень маленькие точки, используя увеличительное стекло. И требуется поставить множество, много-много маленьких точек, чтобы сделать лишь часть щеки. Очень ма- леньких точек, очень маленьких. И затем, если вы начинаете смотреть на эти точки, они также начина- ют непропорционально нарастать. Вы не знаете, что делать, все кажется везде подделкой. Хорошее -- подделка, плохое -- подделка. И есть все ма- ленькие образчики подле вас, которые увеличивают размах проблемы. Это как бы проблема всей земли. Вы говорите "нет" кому-то -- или, скорее, вы говорите "нет" пагубной реакции в ком-то -- и мгновенно происходит так, как если бы вы возвели стену между собой и этой реакцией: вас она больше не касается, но и вы больше не затрагиваете эту пагубную реакцию -- она ерзает по другую сторону от стены. И в конечном итоге она возвращается к вам, потому что несовершенство в ком-то -- это наше несовершенство, и все -- наше несовершенство. То, что говорит в вас "нет" -- это в точнос- ти то, что может быть затронуто этим частным несовершенством: оно в вас, та же самая вещь, скрытая, только она говорит "нет" вместо того, чтобы говорить "да", и это все. Пока есть отклик на несовершенство, это озна- чает, что мы все варимся в одном и том же супе. И, естественно, для каж- дого из нас, наше "нет" является на самом деле "да", облаченным в мантию святош -- это святой суп. Вы вовсе не выбрались из этого супа, совсем нет. Это все одно и то же. Но, конечно же, все тела сделаны из одной и той же материи. Нет святой материи в противовес дьявольской: есть Мате- рия. Мать выучила и этот урок: Тебя бьют и бьют до тех пор, пока ты не поймешь. До тех пор, пока ты не окажешься в том состоянии, когда все те- ла являются твоим телом. Тогда ты начинаешь смеяться! Ты обычно атаковы- вался этим, ранился тем, страдал от этого или того -- каким смешным все это кажется сейчас!  Да, все это одно и то же. Тело простирается до гра- ниц земли. Нет ни одной глупости, которая бы абсолютно, полностью и ин- тегрально не являлась бы нашей собственной глупостью. Только она отража- ется в нас другим образом. Заметьте, что я сказал "отражается": эта Глу- пость скрывается в нас, держится в нас благодаря экрану -- даже если это микроскопический экран, не больше клетки. Но это отражение глупости, и в действительности не сама глупость -- это отражение болезни, отражение смерти... тысяча отражений одной и той же вещи, которая играет и мерцает в или на всех телах. Может даже показаться, что этот экран и порождает глупость. Мать наощупь продвигалась к простому и монументальному открытию, которые другие сделали на вершинах освобожденного разума, но она делала его в своем теле. Когда вы покончили со всеми маленькими точками, этими нескончаемыми частями щеки, когда вы ударяетесь обо все повсюду, завязли везде -- пресыщены этим человеком, пресыщены тем -- когда вы сбились и еще раз сбились, и все сбивает вас с пути, как "да", так и "нет", добро как и зло, личное усилие, как и не-усилие, когда желание очищения стано- вится даже толще вуали грязи, когда желание к универсализации становится даже более тяжкой тюрьмой, когда стремление к трансформации подобно еще одному затмению, поскольку вы просто не знаете, что искать и как искать -- вы не знаете пути, вы не знаете, что ведет к цели, а что уводит от нее, вы даже не знаете, каковы требуемые качества или, возможно, требуе- мые дефекты... когда кажется, что вы отдубасены со всех сторон, разламы- ваетесь от усталости (и, возможно, это тоже подделка усталости), разбиты невозможностями со всех направлений, атакованы кишащими мыслями, когда вы уподобляетесь накаченному наркотиками человеку в туче боли, тогда... тогда вы раскрываете свои руки: Единственное, что я делаю, это [и Мать кладет свои руки на колени, раскрывая их вверх, совсем белые руки с фио- летовыми венами, они кажутся просвечивающими], все время так, везде, в мыслях, чувствах, ощущениях, в клетках тела, все время: "Тебе, Тебе, Те- бе. Это Ты, это Ты, это Ты." Это все... больше ничего. Другими словами, все более и более полное согласие, все более и более интегральное и все больше такое [и она сделала жест, как бы позволяя себе унестись]; это когда ты чувствуешь, что должен полностью стать ребенком. Если ты начи- наешь думать: О, я должен быть таким! О, мне следует быть так! -- ты попросту теряешь время. Усилие -- это просто экран в другом направлении. "Я не хочу болеть", -- это еще одна болезнь. "Я не хочу умереть", -- еще одна смерть. И "Я хочу быть бессмертным", -- еще одна смерть на экране. А как только "Я не хочу больше делать ошибок", так сразу же приходит Ошибка: ее тень схватывается на экране. Не должно быть больше экранов, и тогда болезнь течет сквозь вас, ошибка течет сквозь вас, смерть течет сквозь вас -- не осталось ничего, кроме вечности. Сеть разрушена. Глу- пости больше нет. Глупость -- это экран; смерть -- это экран. Нет реаль- ности глупости, нет реальности болезни, нет реальности смерти, есть РЕ- АЛЬНОСТЬ экрана. Физический разум является эти экраном. Убери экран, и больше нет смерти. То, что составляет экран, вызывает смерть. Имперсонализация -- это непосредственная универсализация и мгновен- ное прояснение, включая прояснение смерти. Годы спустя, Мать скажет мне: Я пыталась действовать по-разному, я очень много учила, но я увидела лишь одну абсолютную вещь -- это единс- твенны абсолют, который может принести абсолютный результат: для Тебя, Господи -- Ты, Ты, для Тебя... И при каждой трудности, всякий раз, прос- то это: "Это все Твое, Господи, все для Тебя, Твое. Только Ты можешь действовать, единственно Ты. Только Ты, Ты -- Истина, только Ты -- Си- ла..." И эти слова по сути ничто, они просто очень неуклюжее выражение ... нечто... грандиозной Силы. Это лишь неспособность, неуклюжесть, ут- рата веры, которую мы примешиваем в Его мощь. С той минуты, когда мы по-настоящему чисты, что означает, что мы находимся лишь под Его влияни- ем, больше нет пределов, нет пределов -- ничего, ничего, нет ничего, нет законов Природы, которые могли бы противостоять, нет ничего, ничего. Нет законов Природы. И, действительно, целая серия физических, физиологических последс- твий -- невероятных для нашего физического разума -- начинает просачи- ваться сквозь ячейки сети, как если бы мы имели дело с другой физической Природой -- или, возможно, настоящей Природой. Мы совершенно заблуждаем- ся, мы совершенно сбиты с толку не только ложной материей, но и ложным Богом, который правил этой ложной материей. Реальность совершенно дру- гая: совершенно другой "Бог" и совершенно другая "Материя". Тот Бог идет рука об руку с той материей, которой сопутствует та Смерть. Мать говори- ла "Ты", потому что еще нет языка для той другой материальной реальнос- ти: Вот в чем беда, ты говоришь "Божественное", а они подразумевают "Бог" -- существует ЛИШЬ То: То одно существует. То, что? Единственно То существует! она называла это "Господь", вы можете называть это как вам угодно -- это другая вещь. Это та Вещь, в которой больше не существует "Я": раздавлено, ушло. Тотальное сознание. Полное движение, тотальная мощь. Существует лишь тотальность. Без экрана. Следующее сознание. Дру- гой вид, который не является больше ни человечеством, ни сверхчелове- чеством, не улучшением животных: нечто иное. Нечто, подчиняющееся друго- му закону, который не имеет ничего общего со всемирной гравитацией. И все же это происходит в физическом, материальном теле. Божественная, материальная реальность. И "божественное", больше не являющееся "дру- гим"... это то, чем вы являетесь на самом деле, что составляет все. Не некий "Ты", высоко вверху, за сотни миль, кого вы не знаете: Он повсюду, Он постоянно здесь, Он внутри -- и вы прилипаете к Нему. Это единствен- ное решение.  Понятие "Бог" использовалось, чтобы достичь другой стороны -- но что вы скажете, когда все окажется на одной и той же стороне? Первый и абсолютный ключ -- сдача. Только это больше не мистическая сдача на вершинах существа: это материальная, телесная сдача. Пока есть персональное усилие, это... О! Подобно человеку, толкающему бочку на вершину горы, когда бочка всякий раз скатывается назад... Потому что, по мере того, как меняется равновесие между различными частями существа, и возрастает доля светлых частей, тогда остальное кажется все более и бо- лее неуместным и невыносимым, и действительно становится очень отврати- тельно; так что все чаще и чаще возникает совсем спонтанное, простое и полное движение: "Я сам ничего не могу поделать с этим. Это невозможно, я не могу, это такой сизифов труд, что это невозможно -- Господь, сделай это за меня." И когда ты делаешь это с простотой ребенка, просто так, искренне, действительно убежденным, что не можешь сделать это: "Это не- возможно, я никогда не смогу сделать это -- сделай это за меня", тогда все чудесно! О, Он делает это, мой мальчик, и впоследствии ты ошарашен: Как!... Масса вещей исчезли и никогда не вернутся впредь -- ушли, пуф! Некоторое время спустя ты начинаешь изумляться: "Как это возможно; это было здесь..." просто так, пуф! В одну секунду... Это единственное реше- ние, нет других. Все остальное... стремления, концепции, надежды... это все еще сверхчеловеческое, но это не супраментальное. Это высший тип че- ловечества, пытающийся подтянуть все человечество, но это бесполезно. От этого нужно отказаться. Тогда может прийти эта Вещь, сможет занять свое место. В этом весь секрет... и позволить себе быть поднятым, пока ты не исчезнешь. Лучший способ пройти через сеть -- стать потоком воздуха. Должно исчезнуть "я рептилия", чтобы могло возникнуть "это птица". Компетенция рептилии совершенно бесполезна для птицы. И, в конечном итоге, единственно исчезающей вещью является экран. И ВОТ МЫ. Только, - добавила Мать, - ты не должен пугаться -- если ты напу- ган, то становится ужасно. К счастью, мое тело не из пугливых! Действительно, существуют совсем радикальные последствия, по срав- нению с которыми наши ядерные расщепления выглядят как некое дурное и неуместное ребячество, за исключением смерти, которая остается единс- твенной силой в этом ложном мире. Теперь мы действительно вступаем в магический лес. Теперь может начать просачиваться Вибрация. Теперь мы вступаем в другой мир, и тем не менее, тот же самый. XIII. ПУТИ УНИВЕРСАЛИЗАЦИИ Эту сеть не уничтожишь за один день, и не появится просто за один день чистый клеточный разум, освобожденный от гипноза физического разу- ма. Это произойдет лишь в 1965. Истинное тело должно быть вырвано из но- чи мира, из целого мира. Помехи, препятствующие нам попасть "туда" -- это не досадные ошибки или некое негодное бремя, так что когда мы проде- ремся через все это, то достигнем прекрасного супраментального проясне- ния. Все устроено несколько посложнее, опыт следует по длинному, нескон- чаемому пути через лес, и дни идут за днями: вы дошли до пункта B, пунк- та C, D... -- изменения во времени, в пространстве, во сне, в видении, в органах чувств -- затем другое маленькое прояснение, другой поток, каж- дый из которых подобен миру в себе, и цепочка переживаний A1, A2, A3... кажется теперь далеко, далеко "позади", как если бы ее никогда не было. Вы идете из одного несвязанного мира в другой, из одного несвязанного места в другое. Затем внезапно, без какой-либо причины, в конце того пу- ти, вы снова оказываетесь в переживании A, но теперь оно значительно расширено и углублено, с целой серией новых волн и наложений, как если бы то переживание тайком изменилось и приобрело другой смысл и последс- твия, благодаря тому лишь факту, что между делом вы прошли пункты B, C, D... . Затем вы снова расширяете свой путь, оставляя цепочку A1, A2 и найдя B2, C2, D2,... которая тоже успела измениться. Это подобно гло- бальной прогрессии, в которой ни одна точка не является "хорошей", и ни одна точка не является окончательной или покоренной раз и навсегда: нич- то "там" не находится в каком-то месте, все -- вообще везде. И времена- ми, в некоторой неожиданной точке этой прогрессии, вы как бы оказывае- тесь перед тотальным секретом: внезапно кажется, что все линии сливают- ся... и снова все ушло. И вы ходите и ходите; где же Секрет? Мать прика- салась к нему сотни, тысячи раз. И все же можно было бы сказать, что она никогда не знала, в чем Секрет: она проживала его, "вырабатывала", не давая названий. Она ходила, и этот Секрет приходил в бытие через ее хож- дение. Это не ментальный ход через некоторую математическую проблему, решение которой кроется в самом конце: это клеточный ход, прогресс тела. Это новое тело, делаемое в старом теле или возникающее из старого тела: новый мир, появляющийся из старого. Все точки равным образом хороши, яв- ляются тем, и все они равным образом необходимы, чтобы достичь требуемо- го развития. Пожалуй, можно сказать, что весь лес появляется сразу же, вообще в любой точке, как только все было пройдено. Тело Матери было символическим телом, в котором возникало тело нового мира. Недостает лишь одного звена, чтобы это было видно всем: нескрытый лес, тотальный курс, секрет в каждой точке. Развуалированная Амазония. Новый мир под нашими ногами. Новое тело здесь. Нам нужно лишь начать осознавать нечто. Чтобы перейти в мир иной, она прошла через все это. Так чего же недоста- ет? Секрет заключается как раз в том, чтобы знать, чего недостает, а не то, что уже здесь. Есть некая вуаль, которая должна быть поднята где-то в нашем созна- нии. Мы всегда гадаем, не является ли эта вуаль тем самым физическим ра- зумом: "заклинанием искажений", о чем говорил Шри Ауробиндо. Некая чер- ная магия глубоко внизу, в клетках. Настоящая материя Когда немного распускаются ячейки сети в результате имперсонализа- ции, как и под ударами мантры, то начинают возникать всевозможные явле- ния, поначалу довольно неуловимые, как дуновения ветерка, но постепенно становящиеся более точными и крепнущими с годами. Но поначалу истинная супраментальная Вибрация начинает просачиваться в материю не "крушащим" или "ослепляющим" образом, а в тонкой форме, которую Мать описывала мно- жество раз: Как только это начинает устанавливаться здесь, я вижу, что оно производит ту маленькую вибрацию -- мерцающие вибрации -- которые кажутся совершенно необходимыми, чтобы проникнуть в эту материю.  Но действительно можно гадать, в каком направлении  разворачивается этот процесс: слова "проникнуть в эту материю" оставляют впечатление чего-то "позади" или "вне", что проникает в телесную субстанцию, но действитель- но ли это "проникновение" снаружи или, скорее, некое прояснение, которое позволяет нам видеть и воспринимать или