Политический детектив

     2002 год




     11 сентября 2001 года миру
     стало понятно, что ХХ век был вполне
     сносен, а временами -- даже гуманен.
     Каким будет новый век? В него мы влетели на "Боингах",
     которые направляли не только террористы-смертники,
     но и государственные деятели, политики,
     "борцы" с терроризмом и несправедливостью мира.
     Автор восстанавливает самый черный день Америки,
     следуя той правде, которую называют художественной.
     При этом действующие лица повествования,
     их судьбы, взгляды и убеждения -- не плод его воображенья.
     Всякие совпадения и ассоциации в повести не случайны.
     Как не случайны и несовпадения.


     ТАНЦУЮЩИЕ ДЕРВИШИ

     Часть первая

     11 сентября 2001 года, 6:.31, Вашингтон.

     Чтобы  пройти  регистрацию   на  рейс  Бостон   --   Лос-Анджелес,  ему
понадобилось несколько минут. Раньше эти минуты представлялись совсем иными.
Когда он предъявил билет этой  толстой американке с сонным лицом, та даже не
глянула на  пассажира. Что-то  чиркнула себе в тетрадь,  заученным движением
пристукнула штемпель регистрации на билет и выложила билет на стойку.
     -- Прошу, следующий...
     Это даже задело двадцатилетнего поэта. Он столько времени  настраивался
на эти минуты, готовился к ним, раз за разом представлял весь  путь, столько
раз  сдавал экзамен  самому себе! Это было началом восхождения, его подвига,
самопожертвования. Он знал, что не дрогнет, а тут -- все так просто...
     Он замешкался  у  стойки. Его  подмывало  сказать этой  толстухе  нечто
такое, чтобы  она очнулась от своего вечного сна. Всего через  час ее сытая,
благополучная,  такая  надежная Америка  встанет  дыбом,  ее благонамеренные
сограждане  застынут  с раскрытыми  ртами,  из  которых  будут  вываливаться
гамбургеры. Нью-Йорк, Вашингтон и  Кемп-Девид будут корчиться в судорогах, а
эта пустая кукла... Потом она до конца дней своих будет рассказывать, что ей
сразу  показался  подозрительным  этот  страшный   араб  с  перекошенным  от
ненависти лицом.
     Еще  его подмывало  повернуться и  крикнуть  в зал:  "Аллах  велик!  Да
свершится возмездие!" И что-нибудь о том, что пришло время Америке  ответить
за все, в чем она виновна перед его миром.
     На какое-то мгновение ему показалось, что он не совладает с собой. Даже
закололо  кончики пальцев, это всегда  происходило  с ним перед наступлением
какого-то особого состояния, в котором уже не он, а кто-то другой, возможно,
находящийся  даже вне  его,  начинал  действовать. С трудом совладав  с этим
состоянием, словно очнувшись, Карим схватил со стойки документы и устремился
к выходу.
     За  ним через  несколько пассажиров шли аль-Масуд  и Саманта.  Странная
парочка. Он суданец, из  высокого  рода, выпускник известнейшего медресе при
мечети  "Купол  скалы"  в  Иерусалиме  и  Нью-Орлеанского   технологического
университета.  Она  американка, типичная жительница Манхэттена,  из  города,
который сегодня провалится  в преисподнюю. Аль Масуд -- руководитель группы,
один  из  тех командиров, которые  сейчас ведут  такие же группы  на  другие
рейсы.  Саманта... В  который раз у Карима тревожно заныло  сердце. Что  она
делает тут, стопроцентная американка?
     Неисповедимы пути Всевышнего. Ее привел в группу сам аль- Масуд, ничего
и никому не объясняя. На косые взгляды своих подчиненных и единомышленников,
с которыми пойдет на смерть, лишь упрямо сжал зубы и хрипловато бросил: "Так
надо".
     Как  караванщики привыкают к  птицам над караваном, так притерпелись  к
Саманте. Так  бывает -- увяжется глупая птица, следует за верблюдами и день,
и два, не понимая  насколько долог и опасен путь.  Но все знают: однажды она
либо повернет назад, либо падет посреди безводной раскаленной пустыни.
     Да, Саманта интересовала его,  может,  это было даже большее, но он  --
шахид. Для него это не главное.
     У посадочного модуля, он  был уже другим, чем  минуту  назад. Недавнего
студента Бостонского университета, успевшего за десять  лет жизни в  Америке
научиться не только выглядеть, но  и чувствовать себя американцем, больше не
существовало.  Он чувствовал  себя  тем,  кем был всегда. Как  Коран  нельзя
перевести на  чужой  язык,  ибо  любой перевод с  языка  Мекки  и Медины  не
передаст его  божественной сущности,  так  его  мысли  сейчас не  подвластны
пониманию других людей.

     Есть один  истинный мир, достойный любви. Это его  родина,  куда влечет
правоверных со всего света. Это Черный камень -- сердце этого мира.
     Черный камень Каабы, рассказывал  ему  в детстве дед,  некогда  сверкал
белоснежной яшмой. Он был белее  снежных  вершин и цвета садов несравненного
Джаната.  Этот камень  послал  с небес Аллах своему  народу. Чтобы жизнь его
никогда не была тронута тенью несчастия.
     Но не вышло счастливой жизни для его народа. Из века  в век приносят им
зло гяуры. И стал темнеть Священный камень Кааба -- от горестей, несчастий и
бед.
     Пока не стал совсем черным.
     Карим  с презрительной улыбкой  наблюдал, как полицейский заглядывал  в
его полупустой баул. При Кариме никакого оружия. Весь необходимый арсенал на
борту. Сам этот "борт" -- его оружие.

     5 июля 1999 года, 7:10. Джерси-Сити

     Загнав новенькую  "Тайоту" в гараж и  в который раз дав себе  слово  на
этой неделе наконец  сбыть  с рук рыдван,  некогда бывший "Меркурием"  -- он
загораживал помещение -- Алекс направился к почтовому ящику. Вынул "Нью-Йорк
Таймс", два конверта.
     Один  с  рекламным  буклетом новой охранной домашней системы, вторым за
последнюю неделю,  другой  -- письмо. Из Санкт-Петербурга, от Штерн  Евгении
Львовны, его матери, которая с тем же постоянством, что и рекламная компания
по распространению  охранных систем,  присылала  своему Алексу два письма  в
неделю.
     Начинала всегда  мамочка с  подробного  обзора всех  своих  неизлечимых
болезней,  пару  абзацев  уделяла  беглому анализу российских  теленовостей,
далее сетовала, как же она  далеко от сына, ждет, не может  дождаться, когда
вновь увидит его.
     Видела она его раз в полгода. В течение по крайней мере двух недель. Во
время очередного  прилета  ее  из  России  Алекс  настоятельно  просил  маму
остаться у него навсегда. Ему  было  бы значительно  дешевле, чтобы она жила
здесь, в  Джерси,  а  не жгла  доллары перелетами через  океан.  Всякий  раз
Евгения Львовна,  прикрыв  глаза,  с блаженной  улыбкой  выслушивала сыновьи
просьбы, потом вздыхала:
     -- Ах,  мой мальчик, я счастлива, что ты у меня такой заботливый. Но ты
ведь знаешь, это невозможно...
     Алекс знал. Его  дорогая мамочка за миллион долларов не  согласилась бы
остаться в Америке навсегда. В этом  не было  никакого  смысла.  Вот в  том,
чтобы все  ее петербургские знакомые обсуждали ее полеты к сыну  в  Америку,
смысл был...
     Он знал  свою  маму,  если и сердился на нее  за эту  слабость,  манеру
взлетать над  жизнью, пользуясь им,  как Бубка шестом,  то  только слегка, а
больше прощал ей эту странность с улыбкой -- он при своем нынешнем жаловании
не разорится, даже если мать захочет прилетать к нему каждый месяц.
     Александр  Юрьевич Штерн эмигрировал  из СССР в  89-м.  Не без проблем,
поскольку  до этого  пять лет проработал не то чтобы в "почтовом  ящике", но
рядом -- входил в группу математиков-программистов Научно-исследовательского
института  радиоэлектроники,  где  после  физико-математического  факультета
Ленинградского  госуниверситета  занимался разработкой прикладных программ в
общем-то  неизвестного ему назначения. Перестройка в Союзе до  такой степени
оголила  полки  универсамов  и  девальвировала   образование  первоклассного
программиста,  каким он себя не только  считал, но и был на  самом деле, что
оставаться в этой  стране  было просто глупо. К  тому же он  чувствовал, что
страна  все  уверенней  катилась к старым добрым  погромам,  недаром  многие
знакомые засуетились, засобирались, кто в Израиль, кто в Штаты
     Из сложных отношений  с  полузакрытым НИИ ему помогли выпутаться мамины
знакомые, они же дали пару-тройку рекомендаций к "своим" людям за "бугром".
     Рекомендации оказались действительно к серьезным  людям. Все устроилось
как нельзя лучше. В Израиле он не задержался, специалисты его профиля нужнее
были в  Штатах. Всего  через полгода его пригласили лететь  на международный
семинар по компьютерным технологиям, а в первый же вечер в гостиничный номер
явился человек, который предложил кантракт на работу  с  приличным окладом и
массой социальных  льгот. И вот уже вторую "пятилетку" Алекс ударно трудится
в корпорации "CGT" -- Center Global Technology, нечто похожее на его прежний
ленинградский НИИ.
     Он кинул почту на столик, не распечатывая конвертов. Дома никого уже не
было.  Анни  приходится уезжать  рано,  сначала  завезет  в  школу Эдда,  их
младшего, потом отправится в Сити. Она работает в самом  сердце Нью-Йорка, в
Международном торговом центре.  Сорок километров по автостраде,  сорок минут
по  городу --  добираться до  места  около  полутора часов. Алекс  не раз ей
предлагал, даже настаивал найти работу поближе, в самом Джерси-сити, но Анни
не  хочет  и  слушать. Ее можно понять --  престижная работа на величайшей в
мире  бирже  никак  не  может  сравниться  с  местом  брокера  даже в  самой
значительной в Джерси управляющей компании.
     Не часто, но три-четыре раза в месяц Алекс возвращается домой вот  так,
утром. Это  началось три  года  назад,  когда Центр оторвал заказ  Агентства
национальной  безопасности  на  разработку редкой  по  сложности  программы,
которую именуют  "GHUH". Что скрывается за этой абракадаброй, один лишь черт
знает. Каждый отдел занимался только  своим участком работы  и не ведал, чем
заняты соседи. Лишь в общих чертах можно понять, что это программа анализа и
прогноза многоуровневой текущей  обстановки, с возможностью съема информации
с десятков, если не сотен тысяч датчиков.
     Неясно в каких космических войнах будет ее использовать дядюшка Сэм, но
это  математическое чудовище  из  месяца  в месяц сжирало труд  доброй сотни
программистов экстракласса.
     Работа в  целом  закончена  полгода  назад. Уже  без  широкого  участия
специалистов  Центра  ее  обкатывают на  суперкомпьютерах АНБ,  но  время от
времени  штурмовщина все же  случается.  То срочно требуется пересчитать тот
или иной раздел, то ввести дополнения, продиктованные практикой.
     Дежурство его группы  было объявлено и вчера. Ребята сутки прослонялись
из лаборатории в бар, а работу так и не подвезли.
     --  Можем  копать, можем  не  копать, стоит  одинаково, --  пошутил  на
прощание Алекс. Коллеги рассмеялись -- русская шутка всем понравилась.

     24 августа 1998 года, Москва

     Еще за неделю  до обвала рубля на каком-то  приеме  в Георгиевском зале
Кремля Сема  Маков, подойдя к  Сергею, намекнул, что за сто  тысяч баков, он
так  и  сказал  --  баков,  может  сообщить  нечто  особо  важное  и  Сергей
Владимирович может удвоить, а то и утроить свои капиталы.
     Сема кормился  с  того,  что  подвизаясь  экспертом неведомо  по  каким
вопросам в одном из управлений  Администрации Президента, питался  слухами и
приторговывал  ими.  Он  виртуозно  умел  выдавать  коридорные   сплетни  за
основательную, полученную едва ли не из первых рук самых высоких чиновников,
информацию.
     Однажды Сергей уже обжегся на этом, потому на сей раз только посмеялся,
походя сунул Семе в карман стодолларовую бумажку.
     --  На,  подпишись  на  какой-нибудь  бульварный  листок.   Тогда  твоя
информация будет более содержательной.
     Он  помнит,  как  зло  блеснули глаза  бывшего  однокашника,  но  сразу
погасли,  затянулись масляно.  Теперь ясно: он все-таки что-то  знал.  И  не
предупредил. Отомстил, сволочь.

     -- Сергей Владимирович, приехали гости. -- Доложили снизу.
     --  Я  сейчас  выйду.  Пока  проводите во флигель. Юрий  Михайлович  не
появился?
     -- Еще нет.
     Прибыли не просто визитеры. Собралась особая команда, которую в течение
последних нескольких  лет  подбирал  Михеев.  Не  раз,  глядя  те  или  иные
телевизионные дебаты, он по каким-то только ему ведомым соображениям отмечал
кого-то из выступавших и отдавал распоряжение:
     -- Пригласи поговорить. В этом парне что-то есть.
     Михеев... Кто  он  Сергею?  Сразу и не объяснишь. Партнер? Покровитель?
Хозяин? Единственное, что знал Сергей, они с Михеевым  --  навсегда. В любых
обстоятельствах.  Сам Михеев  ни разу не заговаривал об  этом, но интуитивно
Сергей знал: этот человек, сделав однажды выбор, никогда не меняет его, если
его  к тому не  побудят особые обстоятельства. Чтобы соответствовать доверию
этого человека, Сергею пришлось  многое  переменить в жизни, переоценить и в
себе, и в окружающем мире.
     Вчера  Юрий  Михайлович  собрал своих  "яйцеголовых",  которые,  по его
словам,  только и  могут  найти  выход  из  кризисной  ситуации,  в  которой
оказалась корпорация.  Но вряд ли  это по силам  даже лучшим  умам,  слишком
внезапна была торпеда, которая ударила в борт их корабля. Сергей подобрал со
стола  бумаги,  которые  беспристрастно  сообщали,  что  их  империя тает на
глазах.
     Напряжение  последних нескольких суток давало о себе  знать.  Ничего не
хотелось -- ни сопротивляться,  ни думать.  Махнуть бы на  все рукой, уехать
куда  глаза  глядят.  В деревню, в  глушь,  в Саратов.  Сидеть  с удочкой на
бережку, щуриться на предосеннее солнце. А может, правда, уехать?
     Он сам виноват. Расслабился. Потерял нерв последних событий,  возомнил,
что главное сделано. Это как на татами,  решил, что победа у тебя в кармане,
получи...  Михеев  в последние  месяцы  почти  не  бывал  в России,  у  него
нарастали какие-то контакты за рубежом, на  хозяйстве  оставался Сергей и не
углядел, куда дуют ветры.
     Эх, усыпили  его эти последние месяцы! И даже заверения Ельцина о  том,
что все идет нормально и никакого спада не  ожидается,  не  насторожили его.
Потерял, совсем потерял нюх, Сергей Владимирович.

     Он вышел из кабинета, махнул приподнявшейся с дивана охране.  Спустился
по мраморной лестнице  на первый этаж.  Во дворе  встретил Юрия Михайловича.
Тот только что подъехал.
     -- Кто пожаловал? --  Кивнул Михеев  на чужие машины,  что  выстроились
перед особняком.
     -- Пожарные. -- Хмыкнул Сергей. -- Я всех обзвонил по списку. Форменный
совет в Филях...
     -- Хорошо, я только переоденусь.
     Михеев выглядел плохо. Щеки  запали, под глазами мешки. Вымотался. Всем
подложил  свинью этот  "киндер-сюрприз", молодой  премьер. Чей он  все-таки?
Выскочил ниоткуда, заболтал всех, усыпил. Первоклассный кидала, если принять
во внимание, что всех своих заранее вывел и из ГКО, и из других сомнительных
финансовых операций.
     Перед дверью во флигель он обернулся: Михалыч стоял  на крыльце,  глядя
Сергею  в след.  Или просто  задумался  о чем-то. Уж кто-кто, а он-то знает,
понимает, на пороге какого краха они стоят. И тоже прошляпил, рыцарь плаща и
кинжала!

     Иногда  Сергея тяготило,  что всем своим  возвышением он  обязан  этому
человеку. Что знал  он  о нем?  Что в прошлом Михалыч служил  в КГБ.  Звание
полковника  за  красивые  глаза  в  их ведомстве не давали,  но  чем  именно
занимался Михеев, за годы общения  так и осталось тайной. Сергей мог сказать
одно:  его  карьера   предпринимателя  не   поднялась   бы  выше   небольшой
торговлишки, если бы не знакомство с этим уволенным в запас полковником.
     Тот  на дух не переносил ни Горбачева с  его перестройкой, ни Ельцина с
его  "панимаишь".  Свое  мнение,  далекое  от  почитания,   имел  и   об  их
предшественниках. А однажды выяснилось, что не жалует полковник и Сталина.
     --  Михалыч, ты  случайно не пламенный  ленинец? -- поинтересовался под
настроение Сергей.
     -- Я,  Сережа,  все  ипостаси  прошел.  Впадал из  одного  "единственно
верного  учения"  в  другое,  пока  не   уразумел,  что  понятие  социальной
справедливости -- это инструмент для решения личных и групповых интересов...
     -- Монархист, Михалыч? -- удивился Сергей.
     Тот посмотрел на него с улыбкой:
     -- На царей, Сереженька, России еще более не везло...
     В  нем  вообще было  много такого, в  чем не сразу и разберешься. Почти
десять лет они вместе, а ничего не  стало  ясней. Но именно Михалыч  и начал
лепить из него крупного российского бизнесмена, президента нескольких фондов
и международной корпорации. Заставил учиться в  "плехановке", свел с нужными
людьми, поддерживал в самых сумасшедших проектах.
     А первым шагом в их бизнесе стала продажа, в 87 году, магазина, которым
Сергей владел и которым очень гордился. Располагался магазинчик антиквариата
на  Самотеке,  питал  своего  создателя  большими  надеждами  и   кое-какими
карманными  деньгами.  За  вырученные  пятнадцать  тысяч  Михеев  откупил  у
государства особняк  на Воробьевых горах. Не бросающийся  в глаза,  закрытый
парковой зоной. Один из  тех особняков,  о  существовании которых не знают и
коренные москвичи.

     Некогда это была резиденция Фиделя Кастро, где пламенный барбудос любил
отдохнуть и подлечиться в паузах борьбы с американским империализмом.
     -- Владей, -- без патетики вложил Михеев ключи в руку Сергея.
     --  Ну  и  чем  заниматься  в этом  благолепии?  -- потерянно  вопрошал
вчерашний торговец.
     -- Бизнесом, Сергей Владимирович. Бизнесом. Садись-ка вот в это кресло,
подпиши бумаги...
     Сергей  с  самого начала  не  только  доверился  этому  человеку, но  и
безоглядно  пошел за  ним,  было  в нем  что-то такое. Но слишком  велик был
прыжок от подсобки на Самотеке до кресла Фиделя.
     Сначала  Сергей  Сторожук   стал   генеральным  директором  сразу  трех
экспортно-импортных фирм. Вскоре -- владельцем Солнцевского ликеро-водочного
завода. Завод  этот присмотрел тоже  Михеев. Приватизация, решение  кадровых
вопросов, отладка  производства,  сбыт.  Вскоре  проблемная социалистическая
экономика  для  завода  закончилась.  Из  ворот  ожившего предприятия плотно
потянулись груженые фуры: после отмены антиалкогольной  компании народ кушал
водочку с аппетитом.
     Когда  дело  пошло  на  лад,  в  особняк на  Воробьевых  горах  прибыли
"смежники". Сергей давно ждал этого  момента и  никак не  мог  взять в толк,
почему Михеев не заводит охраны.

     Ритуал у "солнцевских", надо сказать, был отработан блестяще -- "БМВ" и
два черных "черокки", хлопанье  бронированных  дверей, коридор для  главаря,
который вышел неспешно, последним. Все ребята были как на подбор, кожанки на
их плечах скрипели сильней, чем ступени еще не отреставрированного особняка.
     --  Так вот  вы где обитаете?! --  в предвкушении новых доходов просиял
открытой  улыбкой старшой.  --  Хорошее производство  в  Солнышках  подняли,
молодцы. Зарплата, радость  людям. Налоги  государству. А я все выспрашиваю,
чье да чье? Оказывается, ваше. Давайте знакомиться...
     Массивный  перстень, на бандитском  жаргоне  "шайба",  блеснул на  руке
вожака сногсшибательным бриллиантом.
     --  Меня звать Павел,  можно -- Паленый, слыхали, нет? А вопрос у нас к
вам простой: есть еще один налог, самый важный...
     -- Простой вопрос, говоришь? Я люблю простые вопросы. -- Вертел в руках
очки Михалыч.
     Еще до появления в  кабинете бандитов он предупредил Сергея, что  вести
разговор будет сам. И сейчас сидел у камина, вполоборота к Паленому.
     -- Приятно  говорить  с  умным  человеком.  Всех дел  пять  процентов с
оборота. Ставка мизер, и никаких хлопот со случайными людьми.
     --  В нашем  деле  случайных  людей  не бывает. Так что  эта услуга  не
востребована, -- все еще рассматривал стекла очков Михалыч.
     -- Хорошо! Но платить все же придется.
     -- Платить будешь ты.
     Эти  слова произвели  эффект разорвавшейся бомбы.  Минуту  даже  тишина
звенела, как после взрыва.
     -- Я что-то не люблю таких шуток, -- пришел в себя гость.
     --  Какие  шутки!  --  усмехнулся  Михалыч.  -- С  серьезными людьми  я
совершенно серьезен. Словом,  с завода не получишь ни цента. Принцип  у меня
такой. Слышал что-нибудь о принципах?..
     Минуту  они   стояли  друг  против  друга.  Глаза  в  глаза.   Копилась
критическая масса, и вот-вот должно было  рвануть. На мгновение  упредив эту
точку взрыва, Михеев заговорил:
     --  Другое дело. Я слышал, что  некий  солнцевский отморозок по  кличке
Паленый взял под крышу завод  безалкогольных  напитков. Люди легли под него,
и, действительно, проблем  у них стало меньше. Сказать по правде,  меня этот
завод тоже интересует... Но, так и быть... На год-два могу оставить его тебе
на кормление. С одним условием...
     Михалыч поднялся и вплотную подошел к гостю:
     -- Двадцать процентов мне...
     В голове у бандита шла серьезная работа. Очень серьезная и явно далекая
от основного профиля деятельности.
     -- Ментура! -- Вдруг осенило его.
     -- Обижаешь.
     --  Понятно,  --  кивнул посетитель. -- Тогда Лубянка. Вот сукины дети!
Как были волкодавами, так и остались! Беспредельщики, мать вашу! В застойные
времена всем крутили, думаете, и дальше так будет?..
     -- Что ты понял в тех  временах, --  поморщился  Михалыч. -- И что тебе
привиделось в этих?

     -- Скажи своим ребятам, пусть едут домой. -- Расслаблено сказал Михеев.
 --   А мы с тобой потолкуем. Есть ведь о чем потолковать...
     Сергей интуитивно почувствовал, что пора и ему выметаться.
     Назавтра Михеев зашел  в  его  кабинет.  Среди  других  дел,  под конец
разговора вспомнил о вчерашнем.
     -- Деньги от этого подонка распорядись переводить в Солнцевский детский
дом,  узнавал, есть такой. Копейка в  копеечку.  -- Он хмыкнул. -- Не  дадим
умереть светлому образу незабвенного Деточкина...

     Позже в корпорации бывали разные визитеры. Особенно  когда она занялась
нефтью  и удалось решить вопрос о "трубе", предмете вожделения всех компаний
России. "Труба" на четыре минуты в сутки стала  подконтрольна их корпорации.
В этой связи и корпорации уже приходилось наведываться  кое  к кому в гости.
Но случай с солнцевскими так и остался в памяти, на особицу.

     11 сентября 2001 года, 7.22., Вашингтон

     -- Дамы и господа, наш самолет "Боинг-757" следует  рейсом 77 Вашингтон
-- Лос-Анджелес...
     Молоденькая стюардесса раздавала пледы и подушки. Она еще  не настолько
налеталась,  чтобы улыбаться  фальшивой  улыбкой.  Вся  так  и  светилась от
удовольствия быть хозяйкой салона.
     Первый салон был заполнен. Место в третьем ряду позволяло Кариму видеть
коридорчик, ведущий  в  пилотскую  кабину и часть самой  кабины. Все заранее
было  рассчитано. Его  работа начнется,  когда Саманта вскоре  после  взлета
пройдет  в носовой туалет и вернется оттуда. Он примет от нее на свои колени
сверток и войдет к пилотам. Как действовать в  кабине, с чего начинать, тоже
заучено до деталей.
     Мысль о том,  что все эти минуты он будет  рядом  с Самантой рождала не
тревогу, а нечто  другое. Он не признавался себе, но ему  нравилось, что они
погибнут вместе.

     Месяц назад их "тройка" провела две недели на заброшенной  базе в штате
Луизиана.  В начале  семидесятых  годов это  был  центр по подготовке  не то
десантников, не то спецназа.
     Сухая трава, выщербленные  бетонные дорожки да пустые ангары с дырявыми
крышами --  все, что  осталось от бывшего военного городка. В одном из таких
ангаров как  огромная туша кита  громоздился остов "Боинга", снаружи изрядно
обшарпанный, но внутри сохранивший даже обивку кресел.
     Здесь  они отрабатывали  захват самолета. Семь  раз  в день, двенадцать
дней  подряд.  Закрой  глаза, дай  себе  команду  и  ноги-руки  начнут  жить
самостоятельной жизнью, до такого автоматизма их тренировал инструктор.
     Примечательная фигура этот инструктор -- владение всеми видами ближнего
боя, почти  безукоризненный фарси. Американец? Белый,  но  не похоже.  Может
быть, немец. Или норвежец. Светлые волосы, стальные глаза.
     Первое время Кариму  казалось странным, что  столь много  людей  не его
веры  помогают  воинам  Аллаха  на  тропе   джихада.  Но  неисповедимы  пути
Властителя миров, он единственный знает, как  распоряжаться  судьбами верных
да и неверных. Велико могущество Аллаха, если даже неверные, словно лишенные
рассудка и самосохранения, выполняют Его великую волю.
     Все, что бы не произошло, Карим  примет как должное. Так угодно Аллаху!
Он знает, что и Саманту Всевышний послал, чтобы испытать и укрепить его.

     24 августа 1998 года, Москва

     Во флигеле особняка Фиделя Кастро была оборудована  великолепная сауна.
И роскошный небольшой зал с камином и бильярдом.
     Темная драпировка  зала,  тяжелая мебель, столовое серебро  как  нельзя
лучше  подходили  для  ежемесячных   встреч,  которые  ввел   в  обыкновение
руководитель империи. Реальным императором был, безусловно, Михеев.
     Извинившись за опоздание, Сергей  пожал гостям руки, известил, что Юрий
Михайлович сейчас подойдет, предложил располагаться кому как удобно, плеснул
себе полстакана виски, прошел в угол зала и опустился в кресло.
     Первым заговорил Финансист:
     -- Поскольку присутствующие, как и отсутствующий, в курсе состояния дел
корпорации, ограничусь общими соображениями. Дефолт отбросил нас как минимум
на пять лет. Сегодняшние активы корпорации скорей символичны, чем весомы. Ее
удерживает от краха только имидж.  И все же кредиторы активизировались,  как
российские, так  и зарубежные.  Наши  долги  -- шестьсот миллионов долларов.
Общий  долг  страны  свыше  сорока   миллиардов.   Непокрытые  обязательства
корпорации в  следующем  году  составят  около миллиарда.  Новыми кредитами,
реализацией даже всех  предприятий, другими стандартными операциями погасить
эти задолженности не удастся. Каких-либо предложений со стороны заемщиков по
реконструкции долгов в процессе переговоров не прозвучало. Мы пока выдвигаем
самые   общие   предложения   --   подождать,  не   спешить,  искать   новые
обоюдопреемлемые пути...
     -- Все?
     -- Нет.  Представитель Бэнк  оф Нью-Йорк занял самую  жесткую  позицию.
Отказался встречаться с любым лицом, кроме главного акционера корпорации.
     -- Он знает, о ком речь? -- Сторожук отставил стакан.
     --  Судя  по тому, как легко  нам доставались подписи в  правительстве,
знает. Если не имя, то бывший профиль работы.
     -- Даже речи о встрече не может быть. Он имел дела с вами, вот  пусть и
продолжает. Скажи, не его дело выдвигать  условия, пусть  лучше ищет решение
проблемы.  Он достаточно  откусил  от  операций с Россией, нечего строить из
себя непорочную деву. Когда будут предложения, может рассчитывать на встречу
со мной. Так, Юрий Михайлович?..
     Последнее  относилось к Михееву.  Тот согласно кивнул, прошел за  стол,
который за это время успели накрыть официанты -- ребята были  расторопные и,
что более важно, проверенные.
     -- Война войной, обед обедом...
     К теме вернулись после первых тостов и балычка.
     Еще  когда корпорация только поднималась, сложилась традиция собираться
в  этом   составе.  По  самым  больным  вопросам  коллективно  искали  самые
нестандартные решения.  Со сверхзадачей, как говаривал Михеев,  победа любой
ценой. Нет условностей, понятий "можно" или "нельзя". Любые трудности только
кажутся непреодолимыми, неразрешимыми.  Проблем нет, любил приговаривать он,
есть кем-то не решенные вопросы.
     -- Давайте  начнем с общих  тенденций.  Аналитик,  вам слово. -- Кивнул
одному из присутствующих Михалыч.
     -- Мы исходили из поиска реальных причин кризиса, который привел Россию
к дефолту.  Эти  причины  условно можно разделить на внутренние и внешние. О
внутренних проблемах нами было говорено  не  раз. Что касается внешних, есть
новые обстоятельства. Наш вывод состоит в том, что кризис в России -- это не
производная обвала на  рынках  Восточной  Азии, как  это  декларируется. Это
продуманная  игра,  завязанная  на контроль  национальных  валют  и индексов
деловой активности -- в Азии, Европе, России. Могу обосновать эти выводы.
     --  Это  при защите очередной диссертации, -- словно заслоняясь, поднял
руки Михеев. -- Дальше.
     --  Основной игрок на мировом рынке --  США. Единственная супердержава,
хозяин  планеты.  Осознание  этого  статуса  присутствует  на  всех  уровнях
государственной  власти  Штатов,  это  мобилизует,   будоражит,   заставляет
принимать решения исходя из роли глобального миссионерства.
     Далее. Есть данные, да  и  логика  событий заставляет предположить, что
внешний   фасад   власти   США  служит   прикрытием   для   функционирования
действительной  власти   --  своего  рода  совета   директоров   Америки,  в
перспективе -- директоров Земли, в который входит круг семей, контролирующих
основные финансовые  потоки. Здесь  востребованы экстравагантные теории типа
"золотого миллиарда"...
     --  Снова  масоны,  --   хмыкнул   Сторожук.   --   Поздравляю.  Может,
сосредоточимся на собственных проблемах? Что-то надо делать с долгами...
     -- Сергей, не спеши, -- остановил его Михеев. -- Куда спешить,  если мы
уже опоздали...
     -- Я бы не определял  это  как масонство, --  глянул в  сторону  Сергея
Аналитик.  --  Просто,   продиктованная  жизнью  форма  управления,  решения
оперативных  и  стратегических  задач. Государства, нации, какой-то общности
людей.  Цивилизация  придумала  немало  надстроек,  но не  придумала  ничего
продуктивнее узкого сообщества единомышленников. Мы же собираемся вместе. --
Он обвел глазами присутствующих. -- Обычное дело.
     -- Итак, дефолт -- результат принятых кем-то решений, -- вернул всех  к
теме  Михалыч. -- Так я понял?  И далеко не одного Кириенко. Имена авторов и
исполнителей, которые  находятся за  океаном или  где-то  еще, не  известны.
Зачем это им надо?
     -- Мы имеем  дело с управляемым кризисом.  Новая технология отправления
власти. Теория  и практика  таких кризисов отработана,  это  особый  сектор,
далекий от света  юпитеров. Но прежде о причинах, которые толкнули к запуску
механизм.
     Мы  исходим из того,  что  Америка  с  победой в  холодной  войне,  как
супердержава, вошла в  полосу новых проблем,  которые нельзя решить  обычным
порядком. На  плечах  Соединенных Штатов,  так им мыслится,  неупорядоченный
мир.
     Первая проблема --  Европа. Все эти речи об единой европейской  валюте,
евросоюзе,  едином экономическом  пространстве и прочих планах  объединенной
Европы  объективно  вредят США.  Что  произойдет  завтра,  прежде  всего,  с
долларом?   Какую   политику   выработать   относительно   нового   субъекта
международного  права?   Как  возникновение   единой   Европы  повлияет   на
расположение политических полюсов? Все это несет угрозу.
     Второе  -- Восточная Европа  и Средняя  Азия. Итоги  великой  победы  в
холодной войне  оказались весьма суровыми  для США:  появилась  целая  орава
новых друзей,  не  имеющих  ни  самостоятельных  экономик,  ни ресурсов,  ни
желания полагаться на собственные силы. По сути, они обложили  Штаты, ожидая
финансового дождя за реальные и мнимые заслуги в борьбе с коммунизмом. Им не
скажешь,  что  к  этой победе они  никакого отношения  не  имеют. Их  нельзя
рассматривать  и  в  качестве  пленных.  Словом, облагодетельствовать их  не
представляется возможным, оттолкнуть опасно...
     Третье  -- Россия. С нею вообще неведомо как  быть. Устойчивый курс  на
реформы, либерализацию, рынок,  обновление. Надо бы помогать --  все, вроде,
по американским стандартам, но... При ее потенциале вскоре Россия вырастет в
государство, с которым снова придется конкурировать. Стоит России опериться,
она взлетит. И вряд ли смирится со вторыми, третьими ролями...
     А есть  еще китайцы, японцы.  Есть Ближний Восток.  И  они поджимают...
Отсюда,  нужны идеи  --  как обеспечить  лидерство  Штатов  в новых реалиях.
Победа любой ценой...
     -- Которую оплатят другие...
     --   Иными   словами,   реальный   выход   --   кризис,  --  Подтвердил
Информационник.
 --   И его надо создать.
     -- Похоже.  -- Кивнул  Михеев.  --  Чем  не способ решения национальных
проблем?..
     -- Не только  национальных.  -- Добавил  Информационник. -- Здесь важно
владеть инициативой. Находясь у истоков, можно влиять на процесс...
     Михеев подошел к бильярдному столу, взял в руки шар.
     --  Если я  его  пущу,  --  показал он  шар собранию, --  шар  разобьет
пирамиду,  его  энергия  заставит  остальные  шары  катиться  по  намеченной
территории. Можно  заранее рассчитать, по какой. Если игрок искусен, хотя бы
один  из  шаров  упадет  в  заданную  лузу. Но,  если  нет,  удар  переходит
сопернику...
     -- Не переходит, -- пришлось вступить в разговор еще  одному участнику,
Политологу. -- В политике не переходит. Вы ведь никого не приглашали к своей
игре. Это ваша игра, и правила в ней определяете вы...
     -- То есть лидерствовать это значит...
     -- Запускать один шар за другим. Владеть инициативой.
     -- А остальным заговаривать зубы. -- Опять добавил Информационник...

     -- Все это весьма интересно, но при чем здесь дела корпорации? -- Снова
завелся Сергей. -- Я на совещании или на передаче Познера?
     -- У Познера этого не услышишь, -- улыбнулся Михеев.
     --  Стоп,  стоп!  Мы явно не  туда заплыли! --  Протестовал Сергей.  Мы
куда-то не туда... Черт, вы угробите корпорацию!..
     -- Корпорацию?  Наша корпорация -- песчинка в вихре событий, на которые
мы не влияем...
     -- И что из этого?
     -- Пока не знаю. Но, думаю, о корпорации уже можно забыть.
     -- Что значит забыть?! А долги?..
     --  Долги? -- Раздумчиво говорил Михеев. -- А я что-то перестаю верить,
что это наши долги. Лично я вел дела честно...
     -- Чьи же тогда?  Клинтона? -- Взвился Сторожук. -- Или  этой неведомой
ложи, о которой тут столько плели?
     -- Есть, конечно,  и наша вина. -- Отставил бутылку пива Михалыч. -- Не
строй бизнес на песке. За науку надо платить, вот мы и платим.
     -- Может, пошлем Клинтону счет за "кидок". Или солнцевских натравим...
     -- Солнцевских,  говоришь? --  Развеселился Михеев.  --  А  что,  мысль
забавная...

     Под самый занавес он поинтересовался у Финансиста:
     -- Какими же ресурсами нужно обладать, чтобы играть в такие игры?
     Тот пожал плечами:
     -- Каждый проект считать надо...

     11 сентября 2001 года, 7.17., Нью-Йорк

     Звонок  был  в машину.  Номер  этого  телефона  знали  всего  несколько
человек.  Точней --  трое, номера  которых отличались от его  номера  только
последней цифрой.
     -- Слушаю.
     --  Рональд,  куда  ты направляешься? -- голос Джона Баротти,  которому
двадцать семь лет назад надо было итти в Ла-Скалу, а не в Гарвард, там бы он
составил значительную конкуренцию  самому  Поворотти,  звучал с обычной  его
сицилийской экспрессией.
     -Какие дела, Джон?
     - Если ты где-нибудь в центре, уноси-ка оттуда ноги, приятель. Приезжай
на Берроуз 123. Мы здесь.
     -- Джон,  у меня через  полчаса деловая встреча. На шестьдесят седьмом,
ты понимаешь о чем я? Я приеду сразу, как только закончу.
     -- Даже  если у тебя  там горит, плюнь  на  все и приезжай  сюда.  Есть
информация,  Рональд.  --  его друг  и  коллега  сделал особое  ударение  на
"информация". -- Черт, не по телефону...
     --  С  каких  пор  ты стал  такой пугливый? Тебя слушают  пришельцы  из
космоса?
     -- Ну, ладно, Рон!  Просто хреновые дела, старина. Не очень бы я хотел,
чтобы на наш канал сел какой-нибудь хакер.
     --  Если  какой-нибудь парень настолько  потерял голову, чтобы  слушать
нас, я сам положу цветы на его могилу.
     --  Пришел  "подкидыш". --  Подкидышем  в  следственном  управлении ФБР
называли анонимки.  -- Якобы готовится серьезный терракт.  Какой-то засранец
решил поставить на уши  Нью-Йорк. Сработано под  арабов, --  "аллах акбар" и
все такое.
     -- Не  препятствую,  --  усмехнулся  Рональд. -- Я  бы и  сам  сейчас с
удовольствием прошел  с пулеметом по Бродвею. Первыми,  кого бы  поставил на
уши, как ты выражаешься, это таксистов. Здесь пробка на пробке. Давай после,
Джони. Я все-таки заскочу к  Сэму, он позвонил,  что подошли материалы. Тоже
говорит, важно, что-то насчет аферы века с ценными бумагами.
     Рональд  Маклейн  положил  трубку.  Это  был  крупный  пятидесятилетний
мужчина.  По одной его  короткой седой стрижке  можно было угадать видавшего
виды полицейского.
     В его  годы другие сидят в высоких кабинетах, в подчинении сотня-другая
спецов,  а он  -- лишь старший инспектор. Нельзя  сказать, что  неудачник --
целый ящик его стола  почти доверху  набит визитками,  лично пожалованными и
президентами,  и голливудскими воротилами, многие были бы  рады  сделать для
Рона маленькую приятность. Но с годами Маклейн стал все отчетливей понимать:
наверху ничего хорошего. Сейчас он волен  делать, что хочет. Тем более,  что
начальство, зная его, лишь утверждало направления работы, которые он сам для
себя "нарывал".  Для себя и  для своей группы,  состоящей  из троих таких же
мастодонтов Бюро. Вместе  с Джони и Сэмом они проработали в этом гадюшнике в
общей сложности семьдесят четыре года. Подсчитано за парой бутылок виски.

     30 август 1998 года. Москва

     -- Что за мура? -- Паленый выключил магнитофон.
     Полчаса он добросовестно слушал кассету,  надеясь встретить на ней хоть
что-нибудь заслуживающее  внимания.  Но  шла какая-то  лабуда  -- о  Штатах,
политике и бильярде.
     Компьютерщик дернул плечами:
     -- Откуда мне знать. Мое дело снять информацию.
     И вот сейчас Паленый ехал на Кутузовский. К человеку, которого чтил. Уж
он то разберется, что за политику развели за бильярдом эти бизнесмены.

     --  Кто  писал?  --  прослушав запись,  спросил невысокий,  круглолицый
человек с тяжелым лицом.
     -- Имеем умельцев.
     -- Где?
     -- В особняке Фиделя. Помнишь, рассказывал?
     -- Неплохо, -- сказал хозяин. -- Кассету я  оставлю у себя. А ты иди-ка
в  соседнюю комнату, подробно изложи, кто писал,  что за народ  участвовал в
разговоре? Номера  машин-то додумались простучать?  Вот тебе  бумага, ручка.
Ступай.
     --  Как  у  следователя,  в  натуре!  -- Не  понравилось  Паленому.  --
Анатольевич, я ж к тебе не за этим ехал...
     -- Давай, давай. -- Оборвал собеседник. -- Остальное  позже. Когда  сам
со всем этим дерьмом разберусь, потолкуем.

     Оставшись  один,  он  набрал  номер  телефона,  по  которому  звонил  в
исключительных случаях.

     1 сентября 1998 года, Подмосковье

     Они  встретились  в  Завидово. В загородной  резиденции поосновательнее
особняка  Кастро. Хозяин  отреставрированного  дворянского  гнезда,  некогда
принадлежавшего  одному  из  фаворитов  самого  Петра  Первого,  только  что
вернулся из поездки, и телефон в его комнате не смолкал.
     Сам старый знакомый  Анатольевича и нынешний владелец этого великолепия
предстал  перед  гостем  в  двух  лицах.  Собственной физиономией  рядом  на
диванчике и ею же --  с  экрана напольного телевизора "Филипс". С  экрана он
частил  о необходимости новой российской политики на Кавказе, а в частности,
в Чечне. Съемка велась прямо у трапа самолета. Рядом с ним у трапа топтались
три пацана в плохоньких  одеждах,  -- солдатики  великой России, вызволенных
героем телесюжета из плена.
     После новостей, к которым  здесь, судя  по всему,  относились серьезно,
хозяин повернулся к гостю.
     -- Так что говоришь  за  кассета? Поставь, будь  добр. -- Он показал на
музыкальный центр.
     Слушал вполуха, отвлекаясь на телефон.  Когда в разговор вступал  новый
голос  --  сосредотачивался.  Казалось  --  вслушивался  не  в  смысл,  а  в
интонации. И, похоже, некоторые  голоса узнавал. Во всяком случае,  пару раз
брови взлетали.
     Пленка  закончилась.  Некоторое  время  они сидели молча. Потом  хозяин
поморщился:
     -- И чего ты от меня хочешь?
     -- Мне это показалось интересным...
     --  Интересным?  Разве  что для... Словом,  глупости!  Обычная болтовня
дилетантов. Звон,  когда  не  знаешь где  он... Выбрось все это из  головы и
занимайся делом. Как  сам-то? Все хорошо?  Женева  больше  не снится?  -- Он
хохотнул. -- А прокурор Кроше?
     Оставалось  развести  руками.  Глядя  на  обескураженного гостя, хозяин
рассмеялся:
     -- Ладно,  шучу. Пойдем -- по пять капель. Я что-то  начал уставать  от
этих поездок. Думаешь, кто оценит?..
     Они выпили немного "Хенесси", поговорили о последних событиях в родимом
отечестве.  О  стрельбе в  Москве,  Питере,  об  очередных  перестановках  в
правительстве.
     Посмеялись  над  перепуганном  Кириенко --  ребенок,  который  пытается
оправдываться за то, чего не творил.
     На  крыльце они  условились в случае необходимости  созвониться.  Гость
уезжал,  в  очередной  раз  отдавая  должное  способностям   своего  старого
знакомого заниматься всем сразу. И умению сходу отделять зерна от плевел.
     Хотя насчет  зерен... Было  чувство,  что  его,  авторитетного в  своих
кругах  человека,  слегка бортанули. Но  в чем? У каждого свой уровень. Этот
уровень  был не  его.  Пусть  пленка послужит  другим. Если щелкнет что-то в
лысоватом   компьютере   видного  российского  бизнесмена,  глядишь,  и  ему
зачтется.
     Словом, он не жалел, что "забыл" пленку в музыкальном центре.

     11 сентября 2001 года, 8.00, Борт "Боинга-757"

     Турбины  набрали силу. Самолет качнуло, в иллюминаторе поползло голубое
здание аэровокзала. Карим прикрыл глаза, отдался  предвкушению  счастья.  Он
был спокоен,  высок помыслами и готов к  действию, как  и подобает шахиду. В
его  сознании, переплетаясь со  звуком  турбин, торжественным  гимном звучал
речитатив "Аль-Фатиха", первой суры Корана:
     Хвала Аллаху, милостивому и милосердному.
     Хвала Аллаху, Господину миров,
     Держащему в Своем распоряжении
     День суда!
     Тебе поклоняюсь и Тобой направляем.
     Веди меня путем прямым,
     Путем облагодетельствованных Тобой...
     Сегодня во время утренней молитвы к нему пришли стихи. О том, что он --
стрела в руках Бога.  Верна рука Его, Он  не может ошибиться. Аллах выбирает
самые прямые стрелы  и  неотвратимо натягивает  лук.  Жизни  правоверных  --
стрелы,  которыми  ведется  война  Аллаха с  его врагами.  Он  тоже  стрела,
неотвратимо летящая в цель...
     Его мир и жизнь имели смысл. Пройдет совсем уже немного и он предстанет
перед Всевышним.
     Интересно, увидит он там  эту стюардессу с глазами  цвета слив, облитых
росой?..

     5 апреля 1999 года, Москва

     Мало-помалу картина, вроде,  начала проясняться. Открытых материалов об
управляемых кризисах Михеев почти не нашел -- всего несколько  публикаций за
год. Масштаб кризисов -- предприятие, город, регион.  На другом уровне  этим
либо  никто не занимался, либо занимался,  имея  полное понимание значимости
темы.
     Что  удивило  Михеева  --  большая часть  открытых материалов  касалась
антикризисного управления. Антикризисный менеджер, управляющий --  в  России
появились и такие специалисты.
     Что  это  --  менталитет  русских  ребят,  которым  за державу  обидно?
Стремление кинуться грудью  на амбразуру?  По-другому  лично он  не мог  это
классифицировать.  Старинная  русская  забава:  безумству  храбрых  поем  мы
песню...
     Но  его  опыт  говорил:  если есть  они,  есть  и  другие.  Когда  одни
занимаются разминированием, другие должны минировать.
     Стоп! А  зачем так уж разделять? Нельзя обезопасить мину, не  зная, как
она устроена, каков принцип действия, как  ее снарядить,  привести в  боевое
положение. И поставить, замаскировать, чтобы противник не обнаружил, пока не
наступит.
     В минном деле нередко это одни и те  же люди. Тогда что  это  за племя,
антикризисные менеджеры?
     Вопросы  были  хорошими.  Давно  бросивший  курить,  Михеев  знал  одну
особенность за собой  --  нестерпимое желание взять  сигарету,  когда  мозг,
встретившись со сложной задачей, норовил увильнуть от ее решения.
     Человеческий мозг  вообще создание ленивое, размышлял он откинувшись на
спинку  стула.  И, можно сказать,  --  пугливое.  Он сидел  в  большом  зале
"ленинки", ему  было приятно здесь  находиться  --  напоминало  студенческие
годы.  Всякий  раз, когда  мозг  попадает  в сложную  ситуацию, его замыкает
совсем  не на те участки, которые  ответственны за  решение задачи.  Норовит
увернуться,   переключается  на  центры,  которые  заведуют  удовольствиями,
аппетитом, сном -- чем угодно, только не делом. Начнешь настаивать на своем
 --   подсовывает мысль, что устал, давай вернемся к этому завтра, послезавтра,
а, может, вообще бросить эти глупости?..
     Михеев знал: насиловать себя нет смысла, ничего путного  не  получится.
Только изжога  -- не  исключено, что в буквальном смысле. Лучше сделать вид,
что капитулировал.

     И, сдав  литературу,  он  отправился  гулять. По Арбату,  на апрельском
солнышке. В конце концов, он пенсионер, имеет полное право.
     Глазел  на картины,  выставленные  по  обеим  сторонам мощеной  улочки.
Рассматривал  витрины антикварных  магазинов -- антиквариат его  никогда  не
интересовал. Нарочито долго разглядывал цены, ничего не собираясь покупать.
     Нынешний  "старый"  Арбат на него, выросшего здесь, производил странное
впечатление.  Он создан словно для того, чтобы специально проявлять  пустоты
нынешней русской жизни. Страна жила жизнью наоборот --  торговала медалями и
орденами, генеральскими мундирами.  Гадала по  руке,  на  кофейной  гуще,  с
помощью  компьютеров. Разыгрывала в  лотереи самое себя, с обещанием вернуть
деньги, если не повезет.
     Юрий  Михайлович  остановился перед  маленьким скрипачом, мальчонкой не
без способностей, собравшим вокруг себя трех-четырех праздных  слушателей. В
шапку падали редкие бумажки...
     Распад  страны,  Союза, великой державы...  А  это не подрыв  на  мине?
Распад  столь  скоротечен,  что  напоминал  взрыв. Все случилось само  собой
или?.. Всякого рода мин под Союзом во все времена  было достаточно, уж кому,
как не Михееву знать об этом.  Но мины умели распознавать, обезвреживать. На
это была воля...
     Что  же  за  мина  сработала  в  девяностых?  Кем  поставлена?  Принцип
действия?
     Мозг  снова вильнул  в сторону. Слишком сложно.  Если принять версию  о
подрывной деятельности,  найдется  немало доказательств.  Версии тем хороши,
что  при достаточной настойчивости можно доказать любую. Всякие противоречия
можно в конце концов не заметить, посчитать несущественными.  Безусловно,  к
холодной войне страна не была готова. Разворачивались информационные фронты,
миллиарды  долларов  шли на печать и  телевидение. Битва  шла  за души и умы
людей.
     Ладно,  туда и дорога  системе, которая  отжила свой  век. Только жалко
Россию, народ. Все опять навалили на него.
     Он   вернулся  мыслями  к  делу,   которое  определил  для   себя,  как
сверхзадачу.  Не может быть, чтобы не  нашлось  способа  заставить  кое-кого
осознать: не буди лихо, пока оно тихо.
     Идеологи управляемых кризисов  правы в одном: сегодня время технологий.
Лично у него есть возможность организовать, скажем, биржевой кризис? Нет...
     А нечто другое?..
     Мозг  опять  ленился. Подкидывал  что-то о  том,  что  у  него  никаких
возможностей.  А  у  страны?  Прежняя   система  исчерпала  себя.   Духовно,
интеллектуально, человечески. Новая? Ориентирована на движение в кильватере.
Для того, кто работает против России -- хорошее время.
     Но кто сказал, что плохое время для тех, кто работает за?..

     И вот настал  момент,  когда проблема  не стала казаться непреодолимой.
Нет, речь не за всю  ивановскую, речь  о том, куда двигаться лично ему. Если
кризисы -- это столь серьезно, не грех заняться и кризисами.
     Это  пришло  как  решение.   И  душа   пришла  в  равновесие.  Даже   в
приподнятость,  после стольких-то  беспросветных дней.  И мозг  откликнулся.
Особое  состояние, так это, кажется, называется  -- у поэтов вдохновение,  у
мистиков -- откровение...
     Вербовка строится на  соблазнах.  Еще -- на страхе. Страх не его конек,
слишком пошло...
     Человеку  свойственны открытия. У каждого  открытия свой масштаб.  Суть
открытия -- увидеть. Увидев, понять. Поняв, оценить...
     Так, так, важно не торопиться, не пережать.
     Менталитет. Все в нем... Менталитет американца -- победа любой ценой...
Поменяй его -- поменяешь мир... Можно предложить поплывшему клиенту реальные
способы решения его проблем... Заставить поплыть. В нужный момент развернуть
скатерть-самобранку, удивить,  изумить,  а  потом  шепнуть  по секрету,  что
секрет прост...
     Как  там  у  великого  теоретика?  При десяти процентах прибыли капитал
оживает, при пятидесяти --  становится активным. При трехстах  -- нет такого
преступления, на которое бы он не пошел...
     Предложить больше...

     В  этом  направлении следовало искать.  Михеев повеселел. У него  будет
проект! Немудреный, простой, и потому -- безукоризненный.
     Кто-то  сказал,  что  поэзия  это  неслыханная  простота.  Вот  именно,
неслыханная...

     11 сентября 1999 года, Шереметьево-2

     Сергей улетал в Штаты. Провожая его, Михеев в последний раз наставлял:
     -- Встретишься  с  человеком,  передай  привет от  Джорджа Робертса. Не
думаю, что это его  особо  порадует, но  сотрудничать будет. И  на  совесть.
Изложишь ему следующее. Джордж находится в весьма затруднительном положении,
иначе бы  не побеспокоил. Он нуждается в друге. Не пережми  с  этой стороны.
Нажимай в другом -- чтобы помог тебе  собрать  всю информацию по специальным
финансовым операциям. Все выше обычного. Пояснишь, что мы имеем в виду.
     Чем  больше  я,  Сережа,  узнаю  об  управляемых  кризисах  --  помнишь
разговор?  -- тем  отчетливей понимаю,  насколько это  серьезно.  Это  новый
бизнес с огромным рынком. Но и на этом рынке уже тесновато. Другое дело, что
игроки разных уровней. Самые  серьезные, безусловно,  в Штатах. Там команда.
Кто ее родители мы пока с тобой не знаем. Но  скорее всего, с одной стороны,
какая-то серьезная финансовая империя.  С другой,  думаю,  -- государство, в
лице какой-нибудь службы. При всей американской инициативе и самонадеянности
ни одна  финансовая акула не рванется в атаку, не согласовав своих аппетитов
с властями. Как и наоборот.
     Словом, твой контактер  достаточно  опытный и  информированный человек,
чтобы нащупать это осиное гнездо. Дай мне это гнездышко в лицах и мы найдем,
как предъявить счет за нокдаун, в который они нас послали.
     -- Не слишком ли много на себя берем?
     -- Я не верю в коллективный разум...
     -- Один в поле не воин.
     -- Сережа, -- засмеялся Михеев. -- Сколько раз тебе говорить, живи  над
стереотипами.  Кто  сказал, что  мы сироты? Ладно,  давай обнимемся. Посадка
заканчивается. Ни пуха...

     За стеклянной стеной в это же время шел на взлет частный самолет. В его
салоне, полулежа в кожаном кресле, по своим  делам улетал из страны человек,
к которому в Завидово  неделю назад  приезжал  один из российских преступных
авторитетов.
     Он летел налегке, с дипломатом из крокодиловой кожи.

     Юрий  Михайлович  стоял   перед   табло  на  втором  этаже  аэровокзала
Шереметьево.  Пощелкивая  пластинками, в третьей  строке  набрался его рейс.
Через  час  улетал и он.  Его ждали дела в  столицах нескольких  европейских
стран. А дальше... Дальше, как фишка ляжет.

     13 мая 2000 года, Рим

     Лари  Уэлс, резидент ЦРУ в Вечном городе  на  днях  столкнулся у своего
офиса с типом, который показался знакомым. Более того, человек даже взял под
козырек  своей бело-красной  бейсболки  с легкомысленным значком болельщиков
команды "Рома", кумира римских тифози. А сегодня он получил по почте конверт
с билетом на футбольный матч того  же "Рома". Центральный  стадион, западная
трибуна, 18 ряд, место 65.
     Лари никогда не был  болельщиком  и  сюрприз ему не понравился.  Кто-то
ищет с ним встречи и этот кто-то явно не хочет,  чтобы о ней  было  известно
еще кому-то кроме Уэлса. Он снова вызвал в  памяти  того типа. Где он  мог с
ним  встречаться, откуда  знает этого человека?  Крупный нос, красное  лицо,
какие бывают либо у сильно пьющих, либо  у гипертоников. Собственно, одно не
мешает  другому, поправил  себя Лари. Что еще? Одежду можно  не принимать во
внимание.   Характерный  взмах  рукой  --  отдавать  честь  его  явно   учил
американский сержант.  Таких знакомых  в  прошлом Уэлса хоть пруд пруди, сам
оканчивал Вест-Поинт.
     Но они  встречались,  это  точно.  Лари попытался  разобраться  в своих
ощущениях,  насколько внутри --  и  при встрече, и  сейчас  --  присутствует
чувство  опасности.  При  недостатке  информации  доверься шестому  чувству,
интуиции,  заповедь  выработанная  им  самим  за  годы  работы  в  Сомали  и
Афганистане. Этот метод не подводил его и в  более зрелые  годы  --  "Буря в
пустыне" лишь прибавила седины в бороду, но не отверстий в башке.
     Интересно, сейчас  он не  чувствовал опасности. Более того,  виртуозное
приглашение  к  танцу  выдавало  серьезного   профессионала.  Даже  разожгло
любопытство -- почти  забытое чувство для вьючного мула разведки, погрязшего
в рутине. Он уже знал, что поедет на матч.
     По   дороге   на  стадион  Лари   перебирал   дела  последних   недель.
Действительно рутина -- обеспечение пребывания в Италии шишки из "Вестингауз
электрик", специалиста  по радиоэлектронному  оборудованию,  -- какие  могут
быть дела у крупнейшей  американской монополии  с  макаронниками? Три дня он
убил  на то, чтобы выцарапать  из-под одного ожиревшего на штатовских харчах
чиновника,  страстного  любимца слабого пола, никому  не нужные бумаги,  где
вместо  информации  о  связях  итальянских  экстремистских организаций с  их
коллегами  по  Ближнему  Востоку  оказались  лишь  домыслы.  Еще  неделю  он
вылавливал, так  была поставлена задача,  "хоть кого-нибудь, кто лично знал,
мог бы опознать сицилийского наркодельца по кличке Бруно".
     Они там,  в Штатах, совсем сплющенные, если полагают, что  Бруно  самое
редкое  имя  в  Италии  и носит  его  единственный здесь  наркоделец.  После
идиотских  консультаций  с сицилийскими властями  пришлось  дать  коллегам в
Вашингтон  телекс,  что по  сведениям  из достоверных  источников  известный
наркоделец и головорез по кличке Бруно, характеризующийся как крайне опасный
преступник, убывая в Штаты, замочил всех, кто мог бы его опознать...

     Смех смехом, но на идиотские бумаги надо отвечать  по-идиотски.  Такого
дерьма немало ходит по управлениям и  отделам Лэнгли.  Вооружась ими,  легче
выбивать из дядюшки Сэма новые денежки  для неравного сражения с кровожадным
спрутом мировой преступности.

     Пробираясь  на  свое место, Лари поразился сколько вокруг  бело-красных
бейсболок. Не все же,  черт  возьми, назначили ему  встречу. Соседи не имели
ничего общего с типом, который, Лари  не сомневался, прислал билет.  Не было
его и поблизости. Совсем интересно.
     Весь  первый тайм Лари исподволь реагировал на каждого, кто приближался
или  проходил мимо, но тип  так  и не появился. От непрерывного ора трибун и
неистовства  соседей  разболелась  голова и  он  решил,  что с  него хватит.
Что-то, видать, не склеивалось у контактера. Он спустился с трибун, вышел со
стадиона  и  скорым шагом направился через площадь к оставленной на соседней
улице машине.
     Здесь его и поджидал человек.
     -- Я думал, вас на меньшее хватит, -- улыбнулся  он, сворачивая газету.
--  Для себя определил, что вы свалите  из этого вавилона еще минут двадцать
назад.
     Похоже, этот парень знал, что  футбол не самая любимая игра Лари Уэлса.
Говорил он на хорошем английском, но не был ни англичанином, ни американцем.
     -- Кто вы, черт возьми, и какую игру затеяли?
     --  Я  вам  привез  привет  от  одного  вашего  знакомого.   Он  просил
поинтересоваться помните ли вы ресторанчик на берегу Тигра, где вам подавали
блюдо под названием маргаж?
     Это заставило Лари остановиться. Лари помнил тот  ресторан. И человека,
который угощал  его  в Багдаде по  особому  приготовленным карпом. Они  сами
выбрали  двух  рыбин, плавающих  в бассейне,  а проворный  мальчишка-иракец,
споро разделал  их,  обильно  напичкал специями  и пристроил на  колья перед
открытым огнем.
     Он  побывал  в  Ираке  с  короткой поездкой в  августе 1985-го, еще  до
событий в Кувейте. О том, кто он такой, в этой стране не знала ни одна душа.
За исключением, разумеется, Хасана аль-Басри,  того самого древнего старика,
который сводил его в ресторанчик на плаву, уверив  в том, что кто маргажа не
едал,  тот и настоящего Багдада  не видал. От этого старца, наставника одной
из  суннитских обителей, он был обязан привезти  в  Лэнгли какую-то мудреную
древнюю рукопись.
     -- Старик еще жив? -- удивился Лари.  -- Но  ему должно быть теперь  не
менее...
     -- Тем не менее! -- Порадовался игре слов  посланец. -- Хасан аль-Басри
аль-Ибрахим Адхам, думаю, еще  нас переживет. Однако, может быть, мы пойдем?
В Риме не так часто встретишь людей, которые разговаривают посреди улицы.
     Лари  только  сейчас заметил,  что они  стоят.  С  досадой оглянувшись,
двинулся в прежнем направлении, к машине.
     Итак, имя прозвучало. С той самой ошибкой, которую обещал старец.
     -- Ибн, -- поправил Лари.
     -- Да, ибн Адхам, -- поправился незнакомец. -- Пусть длятся годы его.
     -- Кто вы? Мы где-то встречались? Мне показалось знакомым ваше лицо.
     -- В профиль я  похож на одного  американского актера.  Его  имя  Дэвид
Духовный,  -- мистические  боевики  и  все  такое. Неявные  ассоциации,  так
бывает.
     Человек  проговорил это одним блоком.  Так тоже бывает, если приходится
нередко разубеждать человека в том, что он ошибся..
     -- И кто же вы?
     -- Зовите меня Александр. Когда-то работал в КГБ. Вас не смущает?..
     -- Н-да, не протокольная встреча.
     -- Смею уверить,  с моей стороны тоже. Мои руководители также не знают,
что я с вами встречаюсь.
     -- И предмет встречи?
     --  Зайдемте  куда-нибудь.  У вас есть время? Короткой  информацией  не
обойдешься...

     Через полтора  часа Лари Уэлс отправил  в Вашингтон  срочное сообщение.
То, что  рассказал ему русский, было просто чудовищным, нереальным. Его мозг
отказывался верить. Но Лари знал -- это серьезно.
     Старик аль-Басри. Все дело  в  нем. Если бы  эту весть передали от кого
другого...

     13 мая 2000 года, Рим.

     В такой тревоге он не был ни разу. За весь срок работы в ЦРУ он с таким
не встречался. И ни разу такими нереальными  не казались строки, оставленные
собственной рукой. Но аль-Басри... Это перевешивало все.

     "Лэнгли.  Директору  ЦРУ.  Лично.  Мною,  из источников,  заслушивающих
абсолютного доверия, получена информация о  беспрецедентной террористической
акции,  готовящейся против Соединенных  Штатов. Акция связана  с причинением
неприемлемого для  США ущерба. Речь идет о  проведении масштабных терактов в
Вашингтоне, Нью-Йорке, предположительно Лас-Вегасе и Сан-Франциско.
     По  сообщению источника это  будет налет самолетов гражданской  авиации
США  на ряд объектов, среди которых Международный торговый центр, Белый Дом,
Капитолий, Пентагон,  резиденция президента в  Кемп-Дэвиде. Цель и смыл этой
акции  заключается  в нанесении  невосполнимого  морального,  политического,
финансово-экономического  урона  Соединенным  Штатам.  День  и  время  акции
неизвестны.
     Для  получения  более  подробной   информации  прошу  разрешить  вашему
резиденту действовать сообразуясь  с обстоятельствами, которые  требуют  его
пребывания  на  Ближнем Востоке. Ввиду  сверхважности полученной информации,
ваш  резидент  считает  возможным убыть  из  Рима  без  ожидания  замены.  С
получением  новых  данных  выйду  на  связь  с  центром   либо  региональным
управлением.
     Резидент Лари Джералд Уэлс. 13 мая 2000 года. Рим".

     7 декабря 1999 года, Ботсвана

     Вертолет  остывал  в  вечерней  прохладе саванны.  Сколько видел  глаз,
вокруг стелился слоновник,  высокая трава, над которой на расстоянии порой в
несколько километров высились зонты гигантских акаций, изредка -- баобабы.
     Солнце  плавило горизонт, выстилало по  прямому, как стол пространству,
причудливые тени и от  деревьев,  и  от похожего  на доисторическую стрекозу
вертолета.
     -- Заночуем здесь?
     -- Не опасно?
     --  Не опасней,  чем  в  любом из городов  планеты,  --  тихо засмеялся
щуплый, в нескладных шортах и слишком просторной майке человек.
     -- В таких местах всегда понимаешь, насколько обижен человек Богом...
     Они разговаривали  по-английски.  Неподалеку носили из вертолета  вещи,
бутылки с водой двое чернокожих.  Проводники из Туобы, не то деревни,  не то
городка,  где,   согласно  уверениям   известного  парижского   турагентства
проживали самые отчаянные охотники.
     Неведомо насколько эти охотники  были искусны в  промысле, но за каждый
доллар при заключении сделки сражались отчаянно.
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Нас, людей. Все время летим куда-то,  рвемся, карабкаемся,  работаем
локтями, получаем под ложечку, а появишься  вот в таком  месте и  понимаешь:
человек должен жить по-другому...
     Лучи заходящего  солнца  высвечивали  высокий, упрямый лоб  говорящего,
крупный нос, жесткие скулы. Этот человек вопреки его речам отнюдь не походил
на романтика.
     От вертолета отделился силуэт еще одного прилетевшего. Сутулый, средних
лет  бородач.  Он  подходил к  разводившим костер  спутникам с винчестером в
руках.
     -- Вот Билл, -- показал рукой романтик,  которого звали Родди. -- У его
ног  пол-Голливуда, любая красотка в  любую  минуту готова  прибежать на его
виллу стоимостью за десять миллионов долларов и...
     -- Отсосать!  -- Заржал  Билл. Он  сел в  шезлонг, пристроив  оружие на
коленях.
     -- Билл всего достиг, --  продолжал романтик. -- Богат, знаменит, вхож,
куда хочет. А  вот на днях подставил своего партнера. Упек паренька на шесть
лет и полетел в Ботсвану охотиться.
     -- Ну-ну, -- прищурился Билл.
     -- Чего ты хочешь от жизни, киношник? Больше всего, по максимуму?
     -- Начистоту, Родди?
     -- Да, Билли.
     --  Сейчас  -- ничего. -- Его голос прозвучал вкрадчиво. Настолько, что
щуплый  глянул  на  винчестер. От  этого  малого  никто не знает чего  можно
ожидать.
     -- Зассал, мистер? -- Заметил взгляд Билли. -- Не надо бояться. Никогда
не надо бояться Чего я хочу,  чего я хочу, чего... Я знаю, чего хочу, Родди.
Видал  сериал о  Дункане  Мак-Клаун? Сам сериал  дерьмо,  легкий  гипноз для
придурков. Но идея там есть. Хорошая идея. Вырубать  на пути всех, кто не по
нраву. Древние римляне были не дураки. Знаешь, как они делили мир? На римлян
и варваров. Я сниму такой фильм.
     -- И все, Билли? Снять новый фильм?
     --  Что  ты  понимаешь! Я  не фильмы снимаю, я творю  мир. Творю таким,
какой он мне будет  нравится. Заметил --  после моей  "Пещеры" повсюду можно
услышать: "Не парься!"?  Не  парься, Джек! Не парься, Джени! Это  сегодня на
каждом  углу.  Думаешь,  только  в Бруклине?  Будь  спок,  на прошлой неделе
сенатор Каллиген  самому Филлу Донахью заявил  в прямом  эфире:  "Не парься,
Филл! Стоит там о каких-то!..".
     -- Еще один фильм, Билли?..
     -- Нет, чего ты хочешь от меня? Ты решил отравить мне эти дни? Для того
и   позвал  в  эту  гребаную  Ботсвану?   Высадил  посреди  этой  бескрайней
сковородки, чтобы допечь? Ты больной, сукин сын!  Я тебе это всегда говорил.
И  всегда  скажу! Это  ты мне скажи, чего хочешь?  Трахнуть Хиллари Клинтон?
Рассадить  всех  голубых  на колья по периметру  милого  твоему сердцу штата
Огайо? Нассать в ботинок Рокфеллеру?..
     Билли распалился.
     -- Я ведь тебя знаю, Родди, сто  лет. Еще с тех времен, когда ты  после
университета подался в коммивояжеры. Помнишь,  ты торговал  пылесосами фирмы
"Барри энд  Компани"?  Обалденный дизайн, облегченные  металлы,  космические
технологии.  Ты  пел эту песню  полгода, пока я же тебе не  сказал: "Бросай,
Робби,  такой бизнес! Пойдем, я  дам тебе  заработать".  Было,  приятель?  У
старого склеротика  Ганса ты  стал управляющим одним  из его лучших казино в
Лас-Вегасе. Заметь, благодаря не талантам,  а тому, что рядом с тобой четыре
года в школе протирал  штаны Билли  Стауфорд. Прошло совсем немного времени,
как ты  стал уважаемым человеком  в Вегасе.  Прибрал к рукам  и  всю империю
старика  Ганса Шведкеншнапса, черт бы побрал  его фамилию. Кгжа  же  тот при
загадочных  обстоятельствах отдал  богу  душу,  ты стал обладателем двадцати
миллионов, Родди! Гора денег! Но опять-таки не  благодаря талантам, а только
тому, что твой шланг гофрированный приглянулся наследнице старого пердуна.
     Чего ты еще достиг, Родди? Стал играть на бирже? Другому бы доставшихся
денег хватило на  такое предприятие,  от которого  он  мог получить  триста,
пятьсот,  тысячу миллионов! Спасибо у Луизы оказалась светлая голова, она не
отдала  тебе все денежки  своего гроссфатера. И  ты гоняешь  свои  пятьдесят
миллионов из  одних бумаг в другие. Почти десять  лет. Умудрился  даже через
какого-то  лысого проходимца  сунуть их в Россию. Вернулись  они,  Робби?  С
большой прибылью? Помнится, ты говорил, что в  России на нефтяных и  газовых
акциях двести процентов в год сегодня может иметь каждый дурак.
     -- Стоп! Вот тут ты прокололся, приятель.
     -- Неужто? Ты огреб в России кучу денег?
     -- Огреб, Билли. И еще огребу. С твоей помощью.
     -- Да-а! И сколько?
     -- Сколько огреб?
     -- Сколько огребу я, Родди?
     -- А сколько тебе хватит?
     Билли расхохотался.
     -- Сколько хватит... Хороший вопрос. Ты сегодня так и сыпешь вопросами.
Чего я  хочу,  сколько мне  хватит...  Мне  никогда не хватит,  парень!  Мне
тридцать восемь и я хочу многое. У меня чертовски много фантазий в голове.
     -- Еще один фильм, Билли?
     -- Слушай, ты меня достал. Да, и еще один фильм. Один, Родди! Но такой,
что  все  улетят,  у всех отъедут  крыши. Шедевр? Да,  это будет шедевр! Это
фильм, после которого Голливуд можно будет закрывать! Потому, что эти ребята
поймут бессмысленность снимать еще что-либо. Я закрою этот бизнес, Родди. Он
себя исчерпал!..
     -- И ты меня называешь сумасшедшим...
     --  Ты  не  сумасшедший,  Родди.  Ты  даун.  Есть  некоторая   разница,
согласись? Ладно, не парься. Так что ты там говорил насчет меня? Хотелось бы
поподробнее.
     -- Я передумал. У тебя не выйдет.
     --  Брось,  Родди,  обижаться ты не умеешь. Это слишком большая роскошь
для тебя. Ведь тебе я зачем-то нужен?
     -- О, кей! Но после я тебя все же прикончу!
     -- Выкладывай.
     -- Билли, мы компаньоны с Джорджем. И действительно заработали денег. В
Сербии,  в  России.  Нарубили,  как там говорят. И  можем  срубить еще. Есть
только одна малость. Нужен ты, вернее твоя башка. Ты прав, гениальная башка.
Но  скорее всего  -- безумная. Во  всяком случае,  моя голова против  твоей,
здесь ты прав, ничего такого родить не может...
     -- Начало мне нравится.
     -- Нам нужен  сценарий, Билли. Гениальный сценарий. Мы хотим  запустить
фильм. Только не  дергайся,  -- остановил искоса глянувшего друга  Родди. --
Никто тебя не разыгрывает, Да, еще один фильм! И мы компаньоны. Твоя песня о
том  единственном  фильме,  который  перевернет мир,  -- я  рассказал о  ней
Джорджу. Он хочет попробовать...
     -- В России вырос прокат?
     -- Перед нами не только Россия, хотя и там сто миллионов зрителей.  Еще
триста миллионов в Европе.  Есть еще  Китай, Япония. Весь мир, наконец. Три,
четыре  миллиарда зрителей, если  не брать младенцев. Ты понимаешь? Мы хотим
такой фильм!..
     -- Нет, я не понимаю. -- Глянул киношник. -- Точней, что-то не верится.
Ты поумнел, Родди? Или это Джордж?..
     -- Считай, как хочешь.
     -- Я знаю этот бизнес, джентльмены. И знаю,  как непросто поставить мир
на уши.  Мир  видел все,  включая  таких  придурков  как  мы с вами. Были  и
покруче...
     -- Ты в кусты, Билли?
     --  Черта  с  два!  Только  здесь  должна  быть  такая  пружина,  чтобы
подбросила вверх не только  сербов,  американцев,  русских, но  и последнего
эскимоса...

     -- Есть одна пружина. -- Сказал русский.
     -- Вот как! Какая же?
     -- Деньги.
     -- О, новость!
     --  Все  было.  Только  талант  каждый  раз  --  новость.  --  Польстил
собеседник.
     Билли глянул на друга:
     -- Наконец-то рядом с тобой появился стоящий человек.

     Тот, кого  звали  Джорджем, предложил интересную парадигму. Деньги, как
абсолютная вещь. И абсолютная ценность. Выше всего и вся.
     Сначала Билли подумал: это по-американски. Но  чем дальше они говорили,
тем больше он  понимал  -- здесь что-то  не  то. Нет,  здесь не  песенка  из
легкого мюзикла. Здесь страшно.
     Джордж   рассказывал  о  деньгах  нечто  такое,  что  заставляло  Билли
помаленьку западать на этого человека.
     --  Сначала деньги  ведут  себя, как  люди, то есть наивно, бесшабашно,
смешно, неумно. -- Рассказывал новый знакомый.  -- Деньги и  есть  люди, те,
которые  ими владеют.  Они  так  же  любопытны,  --  заглядывают  всюду, где
интересно.  Они так же осторожны. Несмотря на любопытство, всякая малость их
может  спугнуть. Они беспечны, если беспечен  владелец.  Настойчивы,  хитры,
нахраписты и коварны, если таков их обладатель...
     С деньгами легко  работать,  их  легко заставить  сделать все, что тебе
нужно. Чужие деньги всегда  смотрят на сторону. Их психология  -- психология
блудницы.. Бизнес и  финансовое дело --  это не свод  экономических законов,
которые  преподают в  университетах.  Ни одно  экономическое учение, ни одна
теория  не имеют отношения к  тем действительным законам, по  которым деньги
живут и работают. Это не законы экономики. Это законы психологии, но другой,
чем преподают  в  университетах. Психологии  сначала  нормального  человека,
потом -- нормального с точки зрения денег. О, это наука, еще какая наука!...
     Собеседник  тоже увлекся разговором.  Он  говорил  о том,  что  человек
ситуативен  по своей природе. Он очень  редко знает,  чего хочет. Такова  же
природа денег. Столь же редко и деньги знают, куда им идти, где задержаться,
что делать. Люди льнут к сильным, не  жалуют слабых. С ними вместе и деньги,
которые движутся исключительно волей сильных людей...

     Здесь  было  над  чем поразмышлять.  Для  никогда не  интересовавшегося
акциями,  международными  биржами,  ценными  бумагами Билли  было в  новинку
узнавать, как деньги воюют с деньгами. И не всегда побеждают большие деньги.
Здесь свое искусство,  которое тоже требует жертв.  Каждодневно,  ежечасно и
ежеминутно.
     Появление в политике сильных личностей влияет на котировки валют -- это
давно  известно.   Но   даже  самый  сильный   человек,  с  самыми  могучими
возможностями -- слаб. Просто потому, что он  человек.  Он слаб  всегда.  Он
всегда ищет опору.
     Тот, кто имеет дело с деньгами,  слаб  особенно.  Десятикратно, в сотни
раз  слабее нищего. Он  уязвим  отовсюду, и  даже  суперЭВМ  не  в состоянии
удержать  в  памяти всех  факторов, которые несут для  него угрозу.  Главное
состояние, в котором пребывают люди, владеющие деньгами или управляющие ими,
 --   это страх. Страх, граничащий с умопомешательством. Страх всюду и  везде. В
телефонном звонке, в человеке, который шагнул навстречу. В каждом незнакомом
и в каждом знакомом. Они  все  враги.  Им всем что-то  надо. Они ждут, когда
можно будет вцепиться в тебя, ударить в спину, свалить...
     Это  же так ясно. Потом  из  сознания страх ныряет вглубь, уходит туда,
где  уже  тебе не  подвластен. И  оттуда  руководит.  Всем  и всеми.  Не  ты
контролируешь себя, а он.
     --  И знаете в чем беда? Даже не в этом. В  том,  что страх,  рожденный
деньгами, вытесняет другие страхи.

     Вы  произнесли слово и от него рушится рынок. Вы не произнесли слова --
рынок  снова  отреагировал. Какая  разница, йена, рубль?  На страх реагирует
даже доллар, защищенный страховыми гарантиями, банковскими  сейфами, танками
и атомными авианосцами...
     -- Я хочу выпить. -- Поднялся Билли.
     У  него пересохло  во рту. Из мешка, который принес из вертолета, Билли
вынул бутылку шотландского виски. Ликующе захохотал:
     -- Вот оно, лекарство от страха.
     --  Точно,  -- усмехнулся русский,  протягивая  и  свой стакан. --  Это
иногда спасает. На  время.  Алкоголь, наркотики,  оргии, все,  что  вызывает
смену  кадра,  жаль,  нет  такого  средства,  что  бы  закрепить  эту  новую
реальность надолго,  желательно навсегда. Чтоб уже не понятно, где ложь, где
правда...
     -- Это мораль. Это не  интересно. Это смотреть не будут.  -- Отмахнулся
Билли.
     Виски действовало.
     -- Был ли мальчик, может мальчика-то и не было?
     -- Какой мальчик?
     -- Все спрашивают -- какой мальчик.
     -- А-а, это ваша литература! -- Догадался Билли. --  Я понял, о чем ты.
Ты  прав,  должен  быть мальчик.  Я  его вижу.  Совсем  ребенок.  С глазами,
обращенными в зал...

     --  Страх на  пленку  не  снимешь. --  Допивал  последние  капли  виски
киношник.
 --   Не снимешь. Все пытались. Кино ничего не  может. Все фильмы  --   дерьмо. И
смотрит их дерьмо. Особенно удобно дерьмо по телевизору. Блюм, нате вам!
     Размахнувшись, он  послал бутылку в темноту.  Не  услышав звона стекла,
встал:
     -- А сейчас я буду стрелять!
     От  грома винчестера вскинулись  проводники.  Они вскочили из-под своих
покрывал и таращились на белого, который палил из ружья в черную ночь.
     -- Ты все же псих! -- Поднялся от костра тоже пьяный Робби. --  Я пойду
спать. В вертолет. Там есть наушники.
     -- К чертям!  Спать  в вертолете буду я! А ты иди  в  палатку. Глядишь,
львам не придется проводить эту ночь на голодный желудок...


     8.50 утра. Шоссе на Балтимор

     -- Они взлетели!..
     Получив  короткий ответ,  мужчина  лет  пятидесяти,  плотного  сложения
выключил  сотовый телефон.  Вытер  голову  платком,  неспешно вскрыл  заднюю
крышку мобильника, вынул из него пластинку пин-карты. Опустив стекло "хонды"
со своей стороны,  на ходу  щелчком послал карточку на обочину. Вложив новую
карту и что-то по-арабски сказав водителю, он сделал еще один звонок. Сказал
буквально три слова, затем снова поменял карточку.
     Их красная "хонда" неслась по шоссе в сторону Балтимора.


     8 декабря 1999 года, Ботсвана

     Над  остывшей  за  ночь  саванной,   вспугивая   лопастями  все  живое,
стремительно шла "вертушка".  По-рейнжерски свесив  вниз ноги, в продуваемом
насквозь отсеке  -- обе двери  на  стопорах  -- над  землей неслись двое.  С
винтовками в руках, горланя каждый что-то свое.
     -- Вон  они! Билли, иди влево!  -- истошно заорал в  веточку  микрофона
Родди. -- Я вижу! Давай, Билли, сукин сын, поворачивай!..
     Заложив крен,  вертолет  пронесся  над  львиной семьей. Самец,  самка и
детеныш, ополоумев, неслись прочь от воздушного чудовища.
     Вертолет  сделал   еще  круг.  Остановившись  на  бегу,  так  что  пыль
взметнулась  из-под передних лап, вожак вскинул гривастую  морду  и  обнажил
клыки.
     -- Красавец!  -- горланил  Билли. -- Нам крепко  повезло,  джентльмены!
Будем брать с воздуха или с земли?..
     Сосед помаячил большим пальцем вниз.
     -- Давай вниз, Билли! -- Родди издал боевой клич апачей.
     -- Мы сядем там! -- Показывал из пилотского кресла киношник.

     Тишина.   Полная.   Внезапная.   Словно   единым   взмахом   остановлен
симфонический  оркестр. В этой  тишине колышется высокая трава. Напряженному
взгляду охотника может показаться, что за каждым колыханием может скрываться
силуэт самого грозного африканского хищника.
     Сливаясь с цветом земли и травы залегла самка. Рядом детеныш.  Самца не
видно.
     Человек, не  таясь,  в  полный рост идет по  саванне. Он  напряжен. Это
Родди. Время от времени он останавливается.
     Шагах в семи и справа за ним следует другой человек -- это Билл.  Еще в
десятке метров -- русский. Видно как напряжен его палец на спусковом крючке.

     -- Ей, мистер Кинг, ты где?! Мне нужна твоя шкура!
     --  Родди, черт!  -- Катится  капля  пота  по виску  Билли. --  Что  ты
творишь!..
     -- Выходи, нестриженный парень! Сколько ты не был у парикмахера?
     Русский  хмыкает.  Ему тоже  не  по нраву,  что творит  Родди,  но  его
восхищает забубенная удаль американца.
     Жестким,  бесстрастным,  даже  ленивым  взглядом самец  следит за  этой
троицей. Она движется к нему, но у льва хорошая  позиция, он чуть  в стороне
от их маршрута.
     Чем ближе охотники, тем ниже лев опускает голову.  Он медлит. Он словно
взвешивает что-то. Кажется, вот-вот глаза впереди идущего встретятся  с  его
взглядом. Мгновение... Лев отводит взгляд от охотника. Еще  мгновение, и его
нет. Он исчез. Бесшумно, не колыхнув  травинки.  Бесплотный дух среди только
ему ведомых троп.
     Они уже далеко отошли  от вертолета.  Силуэт  машины словно плавится  в
жарком  мареве, висящем над саванной. Именно с той  стороны и двигался снова
возникший хищник -- хозяин саванны...

     Билли догнал Родди у очередного кустарника. У  того уже  прошел прежний
запал. Родди тяжело дышал, лил на голову воду из фляжки.
     -- Чертова кошка, -- выругался он. -- Билл, семейка где-нибудь залегла.
Мы можем ползать по этой саванне до скончания века.
     -- Надо с воздуха.
     --  Знаешь,  тебе  придется нас навести. Помаячишь, я  чувствую,  самец
где-то неподалеку.
     Билли обернулся  на вертолет. Все лучше, чем таскаться по жаре  за этим
ненормальным.
     Проходя мимо замыкающего --  тот  оставался  чуть  в  стороне  -- Билли
остановился:
     --  Присмотри  за  этим придурком. Я как-никак знаю его  с детства, без
него будет скучно.
     С Джорджа тоже градом катил пот.

     Они  встретились  через  десяток  шагов.  Сначала  глазами.  Присевший,
готовый  к   прыжку  лев  смотрел  внимательно  и   спокойно...   Невозможно
определить, что видит человек в таком взгляде -- сказать приговор, значит не
сказать ничего.
     На  могучем теле льва медленно, как  охотник взводит курок, напрягалась
последняя мышца.
     Во всей  красе  Билли увидел зверя уже в  воздухе. С разваливающейся  в
прыжке гривой. Смазанная  стремительным  прыжком косматая тень летела к нему
метрах в двух от земли, а его винчестер стал вдруг настолько тяжел, что руки
не могли его поднять.
     Боже,  какой  кадр!   --  мелькнула  в  башке  Билли  идиотская  мысль.
Стоп-кадр, еще стоп-кадр, еще...
     Билли не слышал выстрела. Не видел и кто стрелял. Разрывная пуля попала
льву в голову  и это Билли видел. Как она вошла в пасть, задев и превратив в
осколки страшный, в палец величиной клык. Как эти осколки летели  в стороны.
Он видел,  как у  смертельно раненого зверя  дрогнули зрачки. Страшный  удар
крупного калибра еще в полете стал разворачивать хищника.
     Потом свет в зале выключили...

     Родди начал стрелять с  прыжка.  Он толкал себя рывками к месту падения
Билли  и льва,  выставив  вперед ствол и  безотчетно  нажимая  на  спусковой
крючок. Он орал что-то свое и слюна нитками летела, тянулась по ветру с губ.
Отшвырнув  разряженный винчестер, он выхватил армейский  штык-нож. В  полете
вложил  в  первый  удар всю  силу. Он кромсал  кинга могучими ударами  из-за
спины,  от груди, наотмашь. Только выбившийся из сил, весь залитый кровью он
остановился. Вдруг. Как уснул.

     Худющий русский поднялся с колен. И на неверных ногах двинулся вперед.
     Вдвоем с очнувшимся Родди, шатаясь, как пьяные, они  свалили тяжеленный
зад зверя с Билла. Тот судорожно втянул воздух.
     -- Жив?!
     Парень  явно  родился  в рубашке. Грудь,  голова целы.  Вывернутая ниже
бедра  нога, откуда сквозь  распоротую штанину торчала сломанная кость, была
не в счет.
     Они  перехватили ногу  повыше перелома  ремнем  от  винчествера.  Родди
повернулся к Джорджу:
     -- Там, в вертолете, есть все, вплоть до носилок. Давай...
     Когда Билли со  всеми предосторожностями перекладывали на  носилки,  он
пришел в себя, взял за руки Родди:
     -- Я видел такое!..
     -- Молчи, Билли, потом...
     -- Нет, ты представить этого  не можешь. Никто не может представить.  Я
видел...
     Перед погрузкой в вертолет он остановил Джорджа движением руки:
     -- Парень,  ты спас мне жизнь. Я не понимаю, как это у тебя получилось,
но ты это сделал... Знаешь, я видел полет твоей пули. Клянусь, это правда. Я
видел, как пуля дробила ему клык. Это может видеть человек?..
     -- Потом, Билли...
     -- Джордж, я всю ночь думал о том,  что  ты мне рассказал.  Дерьмо это,
Джордж. Я могу это написать, но это  не сценарий. Это нельзя снять. А теперь
я знаю, что я сниму. Это будет нечто. Такого никто не видел... Кроме меня...
     -- Еще один фильм, Билли? -- улыбнулся тот, кого звали Джордж.
     -- Да, еще один.

     5 июля 2001 года, Москва

     Вернувшись в  столицу, Сергей не застал здесь Михалыча. Последнее время
Михеев  вообще редко  бывал  в белокаменной.  По неделе, по  две, а то  и по
месяцу пропадал в заграницах. Приезжал и несколько  дней отсыпался у матери,
которая жила где-то на Сивцевом Вражке. Или на даче, в Звенигороде.
     Когда  Михеев  бывал  в  особняке, к  нему  приходили  люди, в основном
незнакомые Сергею: раньше видел только двоих. Оба, как он понимал,  были  из
прежнего ведомства Юрия Михайловича.

     Группу своих советников Михеев больше не собирал, лишь время от времени
просил  Сергея  забрать  то у  одного,  то  у другого  какие-то материалы  и
переслать, где бы  он  не был.  Материалы  всегда были в плотных  конвертах,
заклеенные на совесть.
     Но однажды разговор  у  них все же случился. Начал его Сергей,  который
уже не видел просвета в делах корпорации.
     -- Что будем делать, Михалыч? Долги виснут удавкой.
     -- Кто-то грозил? -- Поднял глаза Михеев. -- Дай мне фамилии.
     -- Михалыч, мы так не договаривались...
     -- Как -- так?
     -- Что ты будешь делать с фамилиями?
     --  Не  волнуйся,  ничего  ни с кем не  случится.  Встречусь, поговорю.
Только и всего. Может, предложу в покрытие долгов дело поперспективней...
     -- Нам бы самим не мешало к делам вернуться.
     -- А мы с тобой чем занимаемся? -- Откинулся в кресле Михалыч.
     -- Если честно, не знаю.
     --  Ладно, садись и слушай. Есть план, который может многое поменять. В
наших делах тоже.  Но главное,  скажем так, экономический  климат...  Вот ты
несколько раз ездил  в Америку, встречался с Коллинзом.  Я тоже кое с кем за
это время  встречался.  Помнишь, та схема управляемых кризисов, о которой мы
говорили?  Так  вот,  это  не  турусы  на  колесах,  не  плоды  воспаленного
воображения. Многое начинает  обретать имена и фамилии.  И вот  тебе задача,
Сережа...

     Задача была не интересной. Обзавестись Интернетом, освоить его и качать
информацию по дюжине  поисковых слов.  Завести альбом, в  который выклеивать
все статьи из центральных газет, где упоминаются несколько известных имен.
     --  Английским  владеешь? Тогда  выпиши еще  вот эти  газеты. --  Перед
Сергеем лег еще список.
     --  У  нас скоро денег и на российские  газеты не хватит. -- Попробовал
шутить Сергей.
     --   Продашь   особняк.  --   Не  принял  шуток  Михалыч.  --   Кстати,
ликеро-водочный завод я уже продал. Деньги в трех ячейках  Межбанка,  номера
ты знаешь, ключ  у тебя имеется. Надо будет тысяч сто пятьдесят положить  на
карточку "Виза". Карточку мне. С остальными деньгами бережней...
     Через пару дней он  снова уехал. А  Сергей занялся непривычным для него
делом. С утра  с ножницами и клеем  засаживался  за  газеты. Потом  шарил по
Интернету. Пачки распечаток и  блокноты с вырезками  вечером по дороге домой
завозил по адресу, оставленному Михеевым.
     Сначала  это  было  скучно. Но  вскоре кое-какие  закономерности  стали
приоткрываться и ему.  Одни  и те же люди  в одно и то же время появлялись в
одних  и тех же  местах. Или почти одни и те же, почти в одно и то же время,
почти  в одних и тех же местах. Вашингтон,  Нью-Йорк, Лондон, Рим, Женева...
Разъехались, снова съехались...
     Это нельзя было  назвать  броуновским  движением,  хотя  и  похоже. Это
скорее напоминало танец. И ему трудно пока было понять,  какую музыку слышат
все эти люди?
     А иногда все пропадало. Исчезала всякая закономерность. И тогда  Сергею
казалось, он занимается все-таки пустяками.

     20 января 2001 года. Вашингтон

     Белый дом готовился к инаугурации сорок третьего президента Соединенных
Штатов.  Все  были  счастливы,  что  наконец-то  закончилась   тягомотина  с
подсчетом бюллетеней. Всех утомила тяжба "Гор -- Буш".
     Давно известно,  американцы не любят неопределенностей. Буш,  так  Буш,
хотя  интеллектуальной  Америке,  людям искусства  и студенческих  аудиторий
такой исход был явно не по нраву. Радовались больше люди служивые, которые в
годы   президентства   Клинтона   чуть   со  стыда   не   сгорели  за  этого
"сексофониста".
     И все же день присяги Буша-младшего наступил  как-то внезапно. Даже имя
нового президента вписывали в приглашения от руки.

     -- Лора!  Ты  готова? -- Поправлял галстук  перед  зеркалом  в передней
Буш-младший.
     -- Иду, дорогой! -- Лора подняла бровь.
     Не  в  упрек Джорджу  она  готова всегда. Недаром  среди прислуги ходят
слухи,  что открытки  к  следующему  Новому  году она  покупает  сразу после
рождества.

     Новый  представительский  лимузин в  составе кортежа мчал  супругов  по
Пенсилвания-авеню.  Секретные службы сбились с ног,  обеспечивая  маршрут от
Капитолийского холма к Белому дому. Ожидались беспорядки, связанные  с  явно
волевым исходом выборов. До 30 тысяч протестующих -- это вам не шутка -- под
стать горячим  денечкам инаугурации  президента  Никсона, когда  бушевали по
поводу Вьетнама.
     Но все прошло гладко.  Лора едва сдерживала слезы счастья, когда ее муж
произносил высокие  и простые слова, положив  ладонь на Конституцию. Неплохо
поработали  над первой президентской речью и спичрайтеры. Слова о примирении
нации звучали особенно проникновенно.
     Джордж  возьмет  Америку  в  крепкие  руки.  Слишком  много  сложностей
нафантазировали некоторые  вокруг нее.  У Джорджа техасский характер, лишние
умозаключения ни к чему...

     14 мая 2001 года, 15:35, Лэнгли

     Полковник Пауль Лацис,  службист до мозга костей, принял эту информацию
в конце своего дежурства. Он немало повидал, перечитал и переслушал на своем
веку -- за тридцать лет службы в специальных  ведомствах, но сейчас не верил
собственным глазам.
     -- Уэлс, Уэлс, -- выуживал он  из компьютера объективку  на резидента в
Риме, чтобы на докладе заместителю  директора ЦРУ быть во всеоружии. -- Вот!
Сорок  четыре года, женат,  двое детей. Из Анаполиса.  Вест-Поинт.  Два года
службы  во флоте. Перевод. Служба в центральном аппарате, учеба  в академии.
Агент в Сомали, Афганистане. Спецоперации в Восточной Европе. Командировки в
Бирму, Ирак, Венесуэлу. С  1998 -- Рим. Сначала руководитель сектора,  затем
резидент. Благодарности, награды, взысканий нет.
     Как докладывать этот бред наверх? Надо бы посоветоваться. Но с кем?
     -- Дэн! -- позвонил он по внутреннему телефону своему старому  знакомцу
Дэну Гору в отдел "С". -- Заглянул бы ко мне в "скворечню" на пару минут...
     Дэн  --  башковитый  парень.  Когда  у  Пауля  возникала  нестандартная
ситуация, он  всегда  обращался  к Дэну и отказа  не не получал. И  главное,
парень умел  держать  язык за зубами, не разносил по управлениям, что Лацису
иногда,  скажем прямо, не  хватает  мозгов  для  того,  чтобы переварить всю
идиотскую  информацию,  которая  идет  через  оперативного  дежурного.  
     Вот и Дэн!  Как всегда,  подтянутый  и  приветливый.  С неизменным едва
уловимым  ароматом "Орбита". Боже, что у парня за улыбка, ему бы не в ЦРУ, а
в Голливуд, на роль стопроцентного американца.
     Через  пять минут Пауль уже  знал, как  докладывать нештатную  ситуацию
высокому начальству.
     -- Извини,  старик, меня там, наверное, хватились.  -- Хлопнув приятеля
по плечу, Дэн снова просиял бесподобной  улыбкой. --  Сегодня мой генерал...
А, ладно! Если что, меня у тебя не наблюдалось...
     Классный  парень  -- Дэн. Везде  успевает. Недаром  у  него прозвище --
мистер Ртуть.

     11 сентября 2001 года, 8:45 утра, Нью-Йорк

     Опаздывать  для  Анни  всегда  было  равносильно  сожжению  на  костре,
вселенской  катастрофой.  Каждое   опоздание,  она  знала   точно,  отнимало
несколько  дней  жизни.  Она  так и  не  перестала быть  маленькой девочкой,
которая  в  коридоре  колледжа, испытывая  неописуемый  страх, представала в
таких случаях перед желчным мистером Крауфордом.
     Мистер  Крауфорд,  личность  достопримечательная  в  Канзанс-сити,  где
каждый друг друга знает.  Он  обычно встречал опоздавших на крыльце  школы и
еще издалека узловатым указательным пальцем  указывал на провинившегося. При
этом смотритель  лишь укоризненно качал головой. Он не произносил ни единого
слова порицания, но опоздавшие сгорали от стыда.
     Рассказывали, что даже  мэр Канзас-сити побаивался этого старикашку. Во
всяком случае, первым у кого он заручился  поддержкой  на последних выборах,
был именно мистер Крауфорд.
     После  колледжа  Анни  никогда  и  никуда  не  опаздывала.  Сейчас  она
поъезжала к южной башке МТЦ  за десять минут до начала работы. Три минуты на
парковку  в  подземном гараже, две -- на сто шестьдесят пять шагов до лифта,
три с половиной --  на подъем  до семьдесят  восьмого этажа. Минута на обмен
приветствиями со знакомыми по пути к комнате "87456" и вот она у себя.
     На  столе  ее,  как  всегда,   ждал  круглосуточно  работающий  в  сети
компьютер, пятиметровая лента факса с  котировками Токийской, Гонконгской  и
Лондонской бирж,  фотография в рамке, с которой смотрела  веселая  троица --
муж Алекс, Эдди с облупленным носом и она, Анни. Снимок был сделан в Майями,
где они всей семьей отдыхали в прошлом году.
     Еще ее ждала  на столе  чашечка тонкого  китайского фарфора  чашечка  с
"нескафе", неизменное выражение платонической  любви  Бари  Брокса, веселого
толстяка  предпенсионного  возраста,  с которым  она соседствовала  столами.
Лучшего, пожалуй, на всем Манхэттене эксперта по азиатским рынкам.
     -- Анни! -- Приветствовал ее Бари. -- Сегодня ты особенно ослепительна.
Не утомляй свою прекрасную головку  этой мурой из факса,  я уже сбросил тебе
на е-мейл  полную электронную  сводку. Только ты можешь оттяпать  для  нашей
паршивой компании у этих проныр-япошек пару-тройку миллиардов...
     -- Бари,  ты  меня  балуешь,  -- послала  она ему воздушный  поцелуй, с
удовольствием отмечая, что Бари тоже выглядит неплохо. -- Как наша Долли?
     Долли -- единственный член  семьи старого Брокса. Некогда пепельного, а
сейчас серо-бурого  цвета  сиамская кошка.  Скорей всего, одного возраста  с
хозяином.
     -- Ах,  Долли!  -- Закатил  глаза Бари. --  У нее кризис  дамы среднего
возраста.  Боюсь,  она  становится  склонна к  мазохизму. Может, это  у  нас
семейное?
     -- Что такое! -- залилась смехом Анни.
     --  Старушка  положила глаз  на соседского кобелька  и  исхитрилась его
всерьез  заинтересовать.  Вчерашний вечер  на  лужайке они провели  особенно
бурно...
     Зазвонил телефон. Все, нормальная жизнь закончилась. Анни скорчила Бари
грустную  гримасу:  теперь до  обеда  словцом не перекинешся на  отвлеченные
темы. До 13.00 в их компании сущий ад.
     -- Слушаю, Инвест-юнайтедкомпани...
     Они  и  не  подозревали,  что настоящий  ад в эти  минуты  стартует  из
аэропорта Джорджа Вашингтона.

     14 мая 2000 года. Улица в трех кварталах от Лэнгли

     Со стороны  это была обычная  городская  картинка.  И даже если  бы она
мелькнула в каком-нибудь боевике, к концу фильма  никто бы  ее  не вспомнил.
Банальный  штамп  --  человек  вошел  в  телефон-автомат.  Не  заглядывая  в
справочник, набрал по памяти номер.
     -- Есть очень важная информация. Вы ее должны знать.
     Выслушав время и место встречи, звонивший повесил трубку.
     .

     18 мая 2001 года, Багдад

     Как и было обещано, в Дамаске его ожидала машина. Серый "Мерседес-300".
И документы на имя Яна Кошеля,  предпринимателя из Польши, заинтересованного
в поставках фиников.
     Лари отдал должное русскому, который позаботился о  легенде. Простенько
и со вкусом -- какой патриот в  Ираке не будет рад содействовать поставкам с
его родины  фиников.  Они  так гордятся,  что  фиников в Ираке насчитывается
более шестисот видов.
     Так,  документы на машину, разрешение  на въезд, бумаги  с  реквизитами
комиссии ООН, ведающей соблюдением санкций. Все было в полном порядке.
     Благополучно складывалась и дорога. К  Багдаду Лари  добрался под вечер
того же  дня.  На  въезде в  город, который  предстал мостами и  минаретами,
свернул на заправку.
     Он знаками показал  неторопливому феллаху, чтобы тот залил  полный бак.
Вынул пять долларов. В любой стране мира  для чужака лучше не выдавать  себя
за давно живущего здесь человека. Он приезжий, издалека, видно сразу.
     Феллах  кивнул,  залил  ему  бензин и вручил  на сдачу две внушительных
пачки растрепанной синей бумаги с портретом Саддама Хусейна.
     -- Юнайтед стейтс? -- поинтересовался он.
     -- Но. Полен...
     Хозяин бензоколонки пожал плечами. На том и расстались.

     В условленном месте его ждали. Но  выяснилось,  что старец  находится в
Вавилоне. Он примет гостя там и, если гость не возражает, после чая и отдыха
его туда проводят.
     На  проводы это  не  походило. "Мерседес" Лари остался во дворе хозяина
дома, а в Вавилон  его везла смертельно уставшая от бесконечной жизни машина
неизвестной национальности.  С  обеих сторон  опущенные стекла не спасали от
дневного пекла.
     Все два  часа изматывающей езды сопровождающие в белых одеждах, сидящие
по бокам, не проронили ни слова.

     Большие  небесные  ворота. Храм богини  Иштар с рельефным  изображением
драконов,  головы  и  хвосты которых  одинаково поднимались  к  небу.  Зубцы
высоких  кирпичных стен Вавилона и горячие переходы-колодцы, где раскаленный
воздух пустыни  совершенно недвижим.  Здесь те же драконы, ряды за рядами, в
строгой последовательности.
     Лари невольно захватывала,  подчиняла череда этих грациозных тварей. Не
то  от  их мельтешения,  не  то от усталости, войдя в  очередной коридор, он
испытал легкое головокружение. Оказавшись в темноте он инстинктивно протянул
руку вперед. Кто-то принял ее и в кромешной тьме повел его за собой..
     -- Я рад снова видеть тебя, любознательный американец. -- Услышал он на
фарси. -- Я знал, что ты захочешь видеть меня.
     Любознательный   американец...   У   Старца  были  все   основания  так
характеризовать его. Слишком о многом пытал  его Лари в  прошлый  приезд.  И
старику нравилось это.
     Старик  сидел перед невысоким  светильником,  который  не  в  силах был
вытеснить темноту из всего помещения и потому казалось, что здесь нет стен.
     -- Меня привел страх.
     -- Слабых страх гонит прочь. -- Проговорил  старик, показывая  на место
рядом с собой.
     С  последней встречи  его  лицо  не  изменилось,  в этом  Лари  мог  бы
поклясться.
     -- Вы знаете о том,  что должно случиться, наставник. Я хотел  бы знать
все, что  об этом знаете  вы. Что  вам известно о... -- Лари  не знал, каким
словом заменить "теракт", почему-то показалось, оно все испортит.
     Старик  сам из  носатого  глиняного чайника  налил в  маленький  тонкий
стакан жидкость, похожую на деготь. Передал Лари, придвинул сахарницу.
     -- Я это видел. -- Просто  сказал он. -- И  попросил  найти возможность
передать тебе все, что мне показали Харут и Марут.
     -- Харут и Марут? Кто эти люди? Я могу их увидеть?
     Старик покачал головой.
     --  Не можешь. Харут и Марут не люди. Некогда они были ангелы и обучали
людей тайным наукам. Находясь рядом с Всевышним, они порицали потомков Адама
за их греховную жизнь. Бог сказал им: не известно, как сами вы поведете себя
среди  земных соблазнов. Ангелы Харут и Марут сошли на землю, желая показать
Аллаху свое благочестие...
     --  Извини,  наставник.  Ты  мне  рассказываешь  легенды? --  Лари  был
поражен, если не сказать больше.
     Выходит,  он из-за какого-то  сна,  "откровения", а  попросту -- излома
религиозного сознания  выжившего  из ума старика мчал сюда,  сломя голову. И
его сообщение в Лэнгли, брошенные дела, отъезд...
     -- Я понимаю. -- Кивнул прорицатель. -- Но я не мог  не сообщить о том,
что видел. Слушай, ты пришел чтобы услышать. И решай сам.
     Чай был так же хорош, как в прошлый приезд. Нигде и никогда Лари не пил
такого чая.
     -- Сказано в  Книге христиан, -- продолжал  старец. -- "И десятая часть
города пала, и погибло  семь тысяч  имен человеческих; и  прочие объяты были
страхом".. Это  откровение Иоанна,  Апокалипсис, я  перечел сегодня. И снова
видел, как рушится город.  Скажи,  в Америке есть две башни, одинаковых, как
голова  и  хвост  драконов, которые ты видел, когда  шел сюда?  Или  как два
клыка, возвышающихся над остальными зубами...
     Лари кивнул. Перед его взором всплыли билдинги над Манхэттеном.
     Старик  тоже  кивнул.  И  с  закрытыми глазами стал  пересказывать свои
видения.  О  людях,  которым  нет  выхода, о  летящих  из окон,  отчаявшихся
спастись, мужчинах  и женщинах.  О мальчике, совсем  ребенке, тянущем руку к
вазочке,  которую  подает ему  юная  смеющаяся  официантка. Солнечный  свет,
льющийся на них вдруг заслоняется тяжелой тенью...
     -- Я вижу это. Суры Корана мне не открыли -- что мне предстало. Я читал
Библию. И там сказано: второе горе  прошло, пришло третье горе... Я не знаю,
что это.  Но читал дальше: "И  явилось  на небе  великое знамение  --  жена,
облаченная в  солнце; под ногами ее луна, и во главе ее венец из  двенадцати
звезд. Она имела во  чреве и кричала от боли и от мук рождения. И родила она
младенца мужского  пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным;
и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его"...
     Я много  думал, американец. И обращался к падшим  ангелам.  Беды  твоей
родины -- только начало. Нарушен баланс. И младенец придет его восстановить.
     -- Расскажи мне о падших ангелах.
     --  Они  согрешили  едва  ступив  на  землю.  Встретившись  с  красивой
женщиной. И убили человека, ставшего свидетелем их падения. Но господь видел
это.  И предложил  им  выбрать место наказания -- ад или  землю. Они выбрали
землю. Они сказали  "земля", и бог поместил их  вот в эти подвалы. -- Старик
повел рукой.
 --   Они  выбрали  и  с тех пор  томятся в  колодце.  Это здесь  в  Бабеле,  в
Вавилоне.
     -- Потому мы встретились здесь?
     -- С начала времен люди, желающие владеть тайными знаниями, пробираются
сюда и просят  у них наставлений. Ангелы дают советы, но предупреждают: тем,
кто прибегает к тайному знанию, придется держать ответ перед небом...
     Старик  смотрел на Лари, словно  решая, сколь многое ему можно сказать.
Он продолжал:
     -- Для простых людей  существует жара  и холод, боли и радости, цвета и
запахи.  В мире все могут себе позволить  роскошь  простой жизни, но не всем
этого достаточно. Есть другой мир и другая жизнь. К ней два пути. Имя одного
 --   добро, а другого  --  зло. Но однажды они сливаются.  И имя новой дороги  --
истина. Ею Аллах проверяет людей.
     Старик поднялся и посмотрел на гостя:
     -- Ты готов?..

     Они вышли  из пролома  на внешнюю сторону храма. Наверху была ночь.  По
нетронутому песку, мимо остатков древних строений двинулись в пустыню.
     За руинами открылась площадка с базальтовым постаментом. На постаменте
 --    массивная статуя льва. Лари в неверном свете луны и звезд даже не увидел,
а скорее угадал женщину под тяжелым животом хищника.
     --  Это  Иштар,  богиня  военной удачи.  Она зачинает  от царя  пустыни
сына-воина. Более десяти тысяч  лет  Вавилону,  американец, и эти пески, как
Аллах, видели многое...
     Они пришли к кострам, которые горели восьмиугольником. В центре был еще
один костер, к которому прорицатель посадил Лари и сел сам.
     -- Возможно,  ты  удивлен, что мусульманин читает Библию. Но за  время,
которое прожил, я понял -- знание всюду. Надо искать. Люди привыкают к своим
религиям, уходят в них, как в скорлупу.  Поклоняются им, но боятся истины. В
религиях истины нет. Она в нас. А теперь смотри...
     Он рукой зачерпнул в костре угли.
     -- Дай мне свою ладонь.
     Будучи  не в  состоянии  отвести  глаз  от  желтого  перламутра  углей,
повинуясь неведомой  силе, Лари протянул ладонь. Старик вложил в нее угли  и
сверху прикрыл своею ладонью.

     Боли  не было. Не было страха. Напротив, в Лари словно вливалась  сила,
состояние.  Он  по-новому увидел старца.  И понял его. Он увидел, что старец
знает жизнь и смерть.  Он не боится смерти. Ему все равно, есть она или нет.
Равно как  и жизнь. От осознания этого  по спине пробежал  холодок.  Холодок
страха.  И сразу Лари  ощутил,  что в его  ладони  горячие угли. Они  словно
ударили своим жаром.
     Старик сузил  глаза и  угли остыли.  Они снова  стали холодными. Может,
даже холодней,  чем до этого. И Лари  понял  другое -- старик, если захочет,
может обратить огонь в лед. Как он делает это?
     -- Я хочу спросить.
     -- Спрашивай.
     -- Эта сила... Она от тех ангелов?
     -- Она в тебе.
     -- Познакомь меня с ангелами.
     -- Это не позволяется мне.
     -- Почему именно Америка?
     --  Случайностей  нет.  Есть  баланс, равновесие.  Если  оно  в  чем-то
нарушено, следует движение.
     -- Есть хранитель или хранители баланса?
     --  Баланс хранит себя сам. Баланс это то,  что назвали Богом, но никто
не хочет разбираться что есть Бог.
     -- Это карается.
     --  Людьми,  но  не  балансом.  Мы  сейчас  на  земле, откуда  началась
человеческая  цивилизация. Ученые говорят: за сорок тысяч лет  до  рождества
Христова здесь,  в Междуречье, между Тигром и Евфратом появились люди.  Твоя
страна  совсем ребенок. Иногда родитель наказывает дитя, которое заигралось.
Дети не всегда ведают, что творят.
     -- Америку накажет Ирак?
     -- Ирак тоже дитя.
     -- Тогда кто?
     -- Имена не имеют значения. Баланс.
     -- Расскажи мне, как он это делает?
     -- У него  есть  те, кого  он  призовет. Это люди.  Они  пойдут. Это их
выбор.
     -- Людей можно остановить, задержать, убить.
     -- Можно. Но есть баланс. Чем больше он нарушен, тем сильней ударит.
     -- Ты говоришь, то, что случится, это неизбежно?
     -- Это случится.
     -- Можно предотвратить это?
     -- Да, это можно было бы предотвратить.
     -- Как?
     Старик замолчал. Его глаза были  закрыты,  лицо отрешено. При этом угли
не  жгли.  Или  уже погасли?  Что проходит  сейчас перед  внутренним  взором
старика, где он в эти минуты?
     -- Чтобы  предотвратить беду,  твоей стране  недостаточно мужества.  --
Вдруг  заговорил провидец.  --  Ей  нужно  перемениться. Уйти в монастырь. В
другое понимание  себя  и вещей. Встать перед зеркалом. Даже человеку бывает
страшно встать перед зеркалом. Америка не сможет...
     -- Что делать мне?
     -- Знать.
     -- И куда идти с этим знанием?
     -- Это решишь сам.

     Возможно,  он отключился. Во  всяком случае, дальнейшее воспринималось,
как сон.
     Откуда-то  из  темноты  наплывали  люди,  они  кружились  вокруг  него.
Кружились под звуки никогда не слышанной музыки, одни  -- в длинных одеждах,
другие --  обнаженные по пояс, третьи совсем нагие. Кружились каждый в своем
ритме. Некоторые приближались, наклонялись к нему.
     Их лица... Какие-то из них он, казалось, узнавал. Они были ему знакомы.
Да, он  их где-то встречал.  Только он не мог вспомнить, где. Эти демоны или
дервиши так быстро уносились  в танце, что сознание не успевало их опознать.
Как он написал бы в отчете...

     5 июля 1999 года, 8:47. Бостон.

     Звонил телефон. Звонил настойчиво  и  раздраженно.  Успевший раздеться,
принять  душ  и завалиться в кровать Алекс  с неохотой  двинулся к телефону.
Анни? Наверное, добравшись до работы решила позвонить. Может, что-то забыла.
Или вечером ему нужно будет забрать сына.
     А может, звонит мамочка. В Санкт-Петербурге  около пяти вечера. Мамочке
скучно, по  телевизору  какая-нибудь  мексиканская мелодрама, вот  и  решила
осчастливить сыночка.
     -- Алло!
     -- Мистер Штерн? --  Голос в трубке  был чужим. -- Это из департамента,
где отрабатывается программа "GHUH".
     Как они выговаривают эту абракадабру, подумал Алекс.
     -- Слушаю.
     --   Здесь  у  нас  возникли  некоторые   сложности.  Не  могли  бы  мы
рассчитывать на ваш приезд? На шестой проходной будет заказан пропуск.
     -- Прямо сейчас? -- Задал он глупый вопрос.
     -- Если вам будет удобно.
     Чертовы америкосы, досадовал  Алекс, натягивая  штаны. "Если  вам будет
удобно"! Положили жалкие семь тысяч в  месяц  и считают, что  купили тебя  с
потрохами. Мягко стелят,  да жестко  спать. А ему сегодня  поспать,  видимо,
совсем не удастся.
     Выводя  машину  из  гаража,  Алекс  вспомнил,  что забыл  дома  сотовый
телефон. Как поставил его на подзарядку, так он и оставил лежать на столике.
Надо бы вернуться.
     Но возвращаться, как известно, плохая примета. Он позвонит Анни из АНБ,
а другие звонки его сегодня не интересуют.

     На  паркинге его  окликнули.  И  в  первый момент он  не  осознал,  что
окликнули по-русски.
     Перед ним стоял человек в светлом костюме и улыбался.
     -- Рад видеть успешного американца.
     -- Мы не знакомы.
     -- Я привез  вам привет  от вашей матушки из Петера.  У нее все хорошо.
Передавала, что прилетит к вам, как только у Муси появится маленький. Честно
сказать, я не знаю кто это -- Муся. Это ваша родственница?
     -- Я спешу. -- Решил отделаться Алекс.
     --  Это я говорил с  вами по телефону. -- Человек взял его под руку. --
Очень нужно было встретиться, а дома  неудобно. Да и зачем привлекать лишнее
внимание. Здесь же безопасно. -- Повел  рукой незнакомец в сторону  главного
здания самой могущественной спецслужбы мира. -- Прогуляемся?
     Потом Алекс никак не мог понять, почему  он, словно телок на веревочке,
безропотно  последовал за этим человеком. И почему отвечал на его вопросы. В
том  числе,  касающиеся   работы.  Даже   самых  закрытых  тем.   Незнакомца
интересовало  все  --  данные  по  системе  сбора информации,  ее обработке,
хранении, ассигнованиях на проект, этапы сдачи...
     Лишь когда они  расстались, Алекс понял, что  его  собеседник  даже  не
представился.

     22 апреля 2000 года. Лос-Анджелес

     Да, Билли  был выжил. Но, похоже, выжил и из ума. Так во  всяком случае
говорила  ему  жена. После того, как Билли привезли  из госпиталя, он быстро
избавился от кресла-каталки и включился в работу.
     Билли действительно изменился.  Жизнь  Голливуда, скандалы, даже дела и
фильмы  собственной студии  перестали  его  интересовать.  Своего директора,
который  пришел, чтобы подписать какие-то бумаги, он с порога послал по всем
этажам ненормативной лексики.
     Теперь днями и ночами он  просиживал за компьютером.  На него нашло. Он
писал и у него получалось. Не то чтобы получалось -- его несло.  Все, что он
знал, что видел в жизни, чем мучился, обо что набивал шишки с самого нежного
возраста, оказалось не случайным. Все было востребовано.
     Порой ему казалось, что кто-то другой водит его рукой -- сам никогда не
думал о том, что писал сейчас, не знал картин, которые разворачивались перед
его внутренним взором.
     Раньше  его компьютер стоял в спальне. Спальня жены была  через стенку.
Это она несколько лет назад настояла  чтобы  некогда их общая,  на пол-этажа
спальня была перегорожена и у каждого  была своя жизнь. В те  времена Билли,
как молодой техасский бычок, не  давал проходу  ни  одной  красотке. И жена,
потеряв к нему интерес, стала строить свою жизнь. При  этом не соглашаясь ни
на развод, ни на другую квартиру.
     Сейчас  она  снова  закатывала  ему  скандалы.  Она  настояла, чтобы он
переехал  со  своим "чертовым ящиком"  куда-нибудь  подальше. По ночам он не
давал ей  спать, то разражаясь за работой ругательствами, то  хохоча  во все
горло,  то  завывая,  словно снова  попал в лапы кинга, чья порезанная шкура
лежала у него под ногами.
     Он перебрался с компьютером вниз, в большую комнату. Но и там то и дело
неистовствовал  среди  ночи,  пугая даже  собственного  пса, который  громче
хозяина заходился испуганным лаем.
     Сегодня утром, спустившись из спальни Лили застала Билли спящим  все на
той же  шкуре в обнимку  с собакой. Мерцал экран не выключенного компьютера.
Вокруг "приятелей"  валялись пустые бутылки из-под  неизменного шотландского
виски.
     Переступив   через  эту  живописную   группу,  Лили  подошла  выключить
компьютер.
     -- Не прикасайся к нему.  -- Не поднимая головы, трезвым голосом сказал
муж. -- Не подходи к нему даже близко! Там -- ад...
     С глазами, полными слез,  Лилиан вышла на кухню. С  мужем действительно
творилось что-то ужасное.  Это не  работа,  это  что-то другое. Лучше  бы он
снова вел  ту жизнь, какая была у него прежде, чем вот так  истязать себя  и
ее.
     Она стояла перед окном, за которым просыпался весенний беспечный город,
и шептала, сжимая руки:
     -- Что делать?! Что нам с тобой делать, Билли?..

     20 мая 2001 года, Вашингтон

     Выходя из аэропорта, он знал, что в Лэнгли его никто слушать не станет.
Все же Лари остановил такси  и  назвал адрес,  известный каждому американцу.
Впрочем, адрес известен и за пределами страны.
     Внезапно он передумал. Словно повинуясь какому-то сигналу. Нажал кнопку
связи с водителем -- стекло к нему было поднято.
     -- Маршрут меняется. Едем к ресторану "Лагуна", знаете, за Капитолием?
     Водитель кивнул  и они ушли влево.  Через полчаса машина остановилась у
отдельно стоящего комплекса зданий корпорации "Экарамбус".
     На первом этаже располагалась "Лагуна", но Лари не надо было  туда.  На
четырнадцатом  этаже этой пятидесятиэтажки работал его друг Витус Ламберт. А
ресторан он назвал водителю, подчинясь опять-таки какому-то шестому чувству.
Черт  возьми, профессия  дает  о  себе знать -- в  родной стране  шифруешься
больше, чем за рубежом.
     -- Лари, какими судьбами!  -- Встретил его Витус. -- Я сто  лет тебя не
видел, мой Ален Даллес!
     -- Витус, у тебя, по-моему, в Нью-Йорке кто-то есть?
     -- Что значит, кто-то есть! Я в нем родился.
     Вот  этого Лари  не  предусмотрел.  Он  подумал только  о том,  что там
родители Витуса,  хотел предупредить. А там еще куча  его  друзей, знакомых,
наверняка, -- родных.
     -- Что ты хотел, дружище?
     Что  ему  сейчас  скажет  Лари?  Что  Нью-Йорк  будет  разрушен?  Можно
представить, как  отреагирует Витус. Редактор отдела новостей в компьютерном
журнале  "Svich". Лари знал, он запустит сенсацию  во всемирную паутину в ту
же минуту,  как узнает  о ней. Лишь бы побольше  грохоту. Это  хорошо, но не
сейчас. Сейчас у него нет фактов. Он воспользуется Витусом, но  позже.  Если
это будет необходимо. А пока тот ничего не должен знать.
     -- Так в чем дело, Лари? С тобой все в порядке?
     -- Все  хорошо,  Витус.  Не обращай  внимания.  Поинтересовался  твоими
стариками,  потому  что,  возможно,  на  днях  поеду в Нью-Йорк. Может,  что
передать?
     -- Спасибо.  Я посмотрю.  Слишком неожиданно. Но я  обязательно позвоню
матери, скажу, что к  ней появится в гости мой лучший друг. Пусть приготовит
вишневый торт, который только она умеет  так  вкусно  готовить. Нет, правда,
Лари!  Там  встретят тебя по-королевски.  Они слегка зануды, нагрузят насчет
того, куда катится нынешняя Америка. Но ты не парься. Это даже забавно.
     -- Хорошо. От тебя можно позвонить?
     -- Конечно. Мне выйти, Ален Даллес?
     Лари кивнул -- так будет лучше. Оставшись один, набрал телефон родимого
ведомства, своего куратора.
     -- Это ты?! -- Взвился по ту сторону провода Дэвид Остин, когда услышал
его голос. -- Что происходит, Лари? Ты где?!
     -- Я в Вашингтоне. Ты получил мой телекс?
     -- Какой телекс? Куда ты  пропал? Ты хоть знаешь, чем все это  пахнет?!
Ты   исчез,   как  в  воду  канул  неделю  назад,  а  потом  объявляешься  в
Вашингтоне!..
     -- Ты не получал телекса?
     -- Объясни, что все это значит...
     --  Дэвид, нашу контору можно  отправлять  в  утиль. Она хуже  дырявого
ведра. Кто дежурил по управлению четырнадцатого мая?
     -- Сейчас посмотрю.
     Через минуту он назвал имя: Пауль Лацис.
     -- Вызови его к себе и тряхни как следует! Конец связи...

     С Витусом они расставались в коридоре. Тот просил обязательно связаться
с ним перед  отъездом в Нью-Йорк. До  завтра он соберет  маленькую посылочку
своим старикам.
     -- Отцу  куплю лупу.  -- Делился Витус.  --  Я видел такую,  знаешь,  с
серебряной рукоятью. Пусть рассматривает  свои марки. У  старика  скоро день
рождения -- семьдесят два.
     Приятель еще хотел известить, что он купит матери. Лари не выдержал:
     --  Слушай,   подари  старикам  остров.  Никому  не   известный  остров
где-нибудь  на Сейшелах. Подальше от Нью-Йорка  и благословленной Америки! И
пусть они там рассматривают свои марки...
     Витус остался стоять соляным столпом посреди коридора.
     -- Что за фантазии! -- Донеслось до Лари уже  у лифта. -- Что ты хочешь
этим сказать? И потом, где я возьму столько денег?!

     -- Черт! -- Выругался он, когда оказался на улице.
     Что происходит? Получается, он даже  близкому другу не может рассказать
о  том, что вот уже несколько дней носит в себе. И не пришло  его сообщение.
Такого в их ведомстве просто не может быть.
     Посидев в сквере, чтобы успокоиться, он снова позвонил Дэвиду.
     -- Как наши дела?
     -- Лари,  хватит играть в  загадки! Лациса я пока не  нашел, его нет  в
управлении.  Распорядился,  чтобы  его хоть  из-под  земли достали.  Знаешь,
приезжай  сюда,  пока я  не отдал команду отловить  и тебя. Мы думали,  тебя
выкрали, захватили, пытают, прикончили, всю Европу поставили на уши, а ты...
     -- Ищи Пауля Лациса!

     Зачем  он грузит  Остина  поисками  этого  Пауля?  Ну, найдут  они его,
поинтересуются,  что такое  пришло  четырнадцатого из Рима.  Допустим, Лацис
расколется. Хотя  вполне может  этого не делать. Что с того? Лари представил
лицо Дэвида, когда тот будет  слушать  Лациса о его  сообщении. Об атаке  на
крупнейшие города Америки ее же собственной авиации. Какие мысли возникнут у
него  об Уэлсе? Прямая ассоциация с "Войной миров". Дэвид скажет, что у Лари
поехала крыша. Доказательств этому достаточно. И каждый новый звонок Лари их
добавляет.
     Нет,  надо предпринять что-то другое. Прежде всего, самому  найти этого
Лациса, чье имя прежде он даже не слышал.
     Вернуться  к Витусу? Воспользоваться Интернетом? Убедить его покопаться
в  архивах ЦРУ?  Бред! Но имя  из "конторы"  не найти ни в одной  справочной
системе. Откуда можно еще его выцарапать? Впрочем, оно есть еще  у дежурного
по управлению, в книге оповещений.
     Придется все-таки ехать в Лэнгли.

     11 сентября 2001 года, 8:10, борт "Боинга-757"

     Она подошла к нему и сказала:
     -- Передвинься на соседнее место. Я сяду рядом.
     -- Что случилось? -- Очнулся Карим.
     -- Ничего. -- Спокойно ответила Саманта. -- Просто у соседа носом пошла
кровь. Ему оказывают помощь. Стюардесса попросила пересесть и только рядом с
тобой есть место.
     Она опустилась  на кресло, глянула на часы. И тем же  спокойным голосом
сказала не столько ему, сколько самой себе:
     -- Пойду через десять минут.
     Плечи  Саманты,  с  ровным  загаром и  золотистым пушком, были  видны в
открытой  маечке.. И  снова  Карим задался  вопросом, что делает  она в этом
самолете? Может, спросить, что он теряет?
     -- Я не могу ответить себе на один вопрос, -- начал он.
     -- Знаю. -- Повернулась к нему Саманта.
     У нее и на верхней губе были точно такие же светлые волосы, только чуть
подлиннее.
     -- Так почему?..
     -- Мне заплатили. -- Ответила она, глядя ему прямо  в глаза. -- Хорошие
деньги. Вперед всю сумму.
     -- Не понимаю. -- Не мог он отвести от нее глаз.
     --  Больна  моя  дочь.  Я оставила деньги  родителям, чтобы  они,  если
возможно, вылечили ее. У нее СПИД. И у меня соответственно тоже...
     Он  откинулся  на спинку кресла. Так все  просто!  А он  все эти месяцы
мучил себя  вопросами. Вспомнилось, как убеждал себя, что это Аллах наставил
ее на путь самопожертвования. Значит она...
     -- Ты прав, я слишком любила вас, мужиков.
     -- Аль-Масуд?
     --  Мы были знакомы раньше. Он знал о болезни.  Предложил идти с  ним и
все рассказал. Мы подошли друг другу, в том числе и в кровати.

     20 мая 2001 года, Вашингтон

     Лари беспрепятственно прошел к оперативному дежурному.
     -- Привет, я от Дэвида Остина. Приказано срочно разыскать Пауля Лациса.
Мне нужен его телефон и домашний адрес.
     -- Сегодня все ищут этого парня.  -- Развернул  к нему книгу оповещений
оперативный. -- До тебя уже были двое. Один за другим. Вас еще много явится?
     Он ткнул пальцем в строку. -- Вот, записывай.
     -- Я запомнил. -- Скользнул взглядом по адресу Лари.

     Когда он подъезжал к затрапезным коттеджам на богом забытой окраине, то
еще  издали  увидел  полицейские  мигалки.  Не  доезжая  до места,  попросил
водителя остановить машину.
     Никого  знакомых из управления Лари  не видел. Предъявив  карточку ЦРУ,
поинтересовался у ближнего полицейского:
     -- Мои коллеги здесь были?
     -- Еще нет.
     В   это  время  из  двери  выносили  черный  провисший  мешок.  Четверо
полицейских держали его за углы. Не удалось тебе, Лари, познакомиться с этим
Паулем
     -- Как его убили?
     Тот же полицейский ответил:
     -- Со знанием дела. Контрольный в голову.

     Из очередного автомата он снова набрал номер Остина.
     -- Грубо работаешь, Дэвид. Хотя бы для виду прислал  спецов на квартиру
приконченного...
     -- Я уже знаю.  -- Обычным своим скрипучим голосом проговорил Дэвид. --
Это не мои, Лари. Мои прособирались, только сейчас поехали.
     Похоже на правду. Во  всяком  случае, шестое чувство  Лари  согласилось
принять эту версию.
     --  Адрес Пауля у оперативного  дежурного сегодня брали трое. -- Сказал
он.
 --   Один из них и последний  --  я. Разбирайся. А я ложусь на грунт.
     -- Ты мне можешь сказать, в чем дело? Или так и оставишь идиотом?!
     -- Сейчас не могу. Потом. Когда я что-нибудь придумаю...

     А что он может  придумать? Рассказать обо  всем? Но много  ли  от этого
толку?  Чем  он  подтвердит  свою  информацию.  И  кто  сочтет  все  это  за
информацию?  Или для  убедительности  он  насыплет  в  ладони  Дэвида  углей
погорячее?
     Надо выходить  на след тех, кто  устранил  Пауля. Если Дэвид  не  врет,
Пауля  устранили те, кто причастен к  планам по налету. Это кто-то из самого
ЦРУ.

     Минуту  Остин   сидел  неподвижно.  Что-то   мешало  ему   вернуться  в
отмобилизованное состояние. Он окинул  взглядом свой рабочий  стол, подвинул
на  пару дюймов влево  письменный  прибор --  подарок самого Алена  Даллеса,
когда Дэвид, можно сказать, был еще совсем новичком.
     Ощущения  порядка не прибавилось. Он  сдвинул  прибор  еще на  полдюйма
влево. И потянулся к селектору.
     -- Найдите мне Хайта.
     Уэлс --  хороший парень, но совершенно вышел из под  контроля. Откуда и
как  к  нему  попала  информация  о  плане  "дубль",  неведомо,  но  у  Лари
профессиональный  нюх,  он  почуял  стопроцентную  правду. Нет  ничего  хуже
пропитанного демократическими убеждениями спецслужбиста. Впрочем, любые идеи
имеют один изъян -- в них иногда верят даже профессионалы.
     Лари  --  его работник. И интересно будет  выглядеть Остин,  если  этот
придурок и дальше продолжит пороть свою горячку.
     Дверь открылась. Вошел Хайт. Хороший работник, даже отличный. У него по
части идей  и убеждений  полный порядок, ему на них чихать.  Но у этого своя
беда.  Всей своей статью, обликом Хайт наводил на мысль о своей причастности
к  специфическим  ведомствам -- ни одного лишнего движения, слова. От такого
за милю веет ЦРУ. Но и  лучшего спеца  трудно желать. Можно представить, как
ему  пришлось  повозиться  с  арабами,  совершенно  не   приспособленными  к
дисциплине...
     -- Хайт, есть дело, которое надо уладить. И как можно скорее.
     Пересказывать  всю историю,  в которую он  влип с римским резидентом не
стоило.  Остин достал  из ящика  и протянул через  стол папку -- личное дело
Лари Уэлса.
     -- Сейчас  этот  человек  в  Штатах.  Несколько  минут  назад звонил из
Вашингтона. Здесь, в  папке его данные, связи. Этот человек нужен мне. Живым
или мертвым.
     За время инструктажа  ни один мускул не  дернулся на лице Хайта.  И  ни
разу не сменили своего выражения его серые стальные глаза.

     Оставшись  один, Остин снова передвинул  письменный  прибор.  На старое
место. Так-то лучше.

     20 мая 2001 года, Москва

     Черный "Мерседес" с трехцветным флажком рядом с  цифрами номера промчал
по асфальту Ильинки и брусчатке Красной площади,  въехал в  ворота  Спасской
башни. Он остановился у  подъезда, справа и слева  от которого были  уложены
старинные пушки.
     По длинному коридору председатель ФСБ  шел на  прием  к Президенту. Это
был урочный визит, заведенный со дня прихода Путина на этот пост.
     -- Здравствуйте. -- Путин всегда здоровался первым.
     -- Здравствуйте, господин Президент.
     Несмотря на то, что Россия  вроде как вернулась  во времена досоветские
обращение "господин"  приживалось  как-то  застенчиво. Нередко по привычке к
Президенту  обращались "товарищ", замечаний  на этот счет не было, "товарищ"
не отошло окончательно вместе с эпохой. Но смысла затягивать умирание  этого
слова председатель ФСБ не видел.
     -- Прошу садиться, -- пригласил жестом Путин.
     Предельно сжато  доложив текущие  дела, ответив  на вопросы и пометив в
своей  книжке  интересующие  президента   темы,  глава  основной  российской
спецслужбы вынул из папки листок бумаги:
     -- Еще одно, Владимир Владимирович.
     Путин пробежал написанное, поднял глаза:
     -- Как к этому относиться?
     -- Не знаю, Владимир Владимирович. Но не  сообщить,  сами понимаете, не
мог.
     Обычно  Путин принимал решения  сразу.  Тут он еще раз пробежал  текст,
отложил бумагу к себе на стол.
     -- Спасибо, до свидания.
     Снова рукопожатие.

     Вечером Путин позвонил по "кремлевке":
     -- Полагаю, вам  нужно  найти  способ передать  американцам эту  важную
информацию. На своем уровне. И держите руку на пульсе...

     11 сентября 2001 года, 8:15, борт "Боинга-757"

     Саманта еще раз глянула на часы.
     -- Не хочешь со мной? -- Кивнула на дверь в трех шагах.
     Сердце Карима остановилось, потом ударило -- больно и сладко.
     Саманта встала. Он  поднялся за  ней. Оглянулся назад вдоль салона.  За
мгновение до встречи с его взглядом аль-Масуд опустил глаза.
     Она была  у Карима первой женщиной и поняла  это сразу. Помогая  ему  в
тесном  пространстве  его первой  любви,  Саманта не  сдерживала  слез.  Они
катились по ее щекам, а он подбирал их губами.
     Потом была близость. Выключающая сознание, как пытка электротоком.

     21 мая 2001 года, Вашингтон

     О том, что на него открыли охоту, Лари понял, когда заехал  к Витусу за
посылкой.
     --  Его нет! -- С  яростью рявкнул дежурный редактор,  к  которому Лари
прошел, когда обнаружил пустую  комнату Витуса, в которой против обыкновения
не светились  экраны  компьютеров --  у  Витуса  их  было  три.  И на  своем
катающемся стуле Витус обычно ездил от одного к другому.
     -- Он должен быть на работе сегодня?
     -- Мы каждый день на работе! -- Буркнул редактор, человек с  необъятной
лысиной. Прядь редких волос была зачесана у него через череп от одного уха к
другому.
     --  А он редактор новостей, и  вообще должен жить  на рабочем месте! --
Крикнул вдогонку лысый.

     Не отвечал и домашний телефон старого холостяка.

     Внизу,  на  выходе из  здания, Лари увидел человека, который всем своим
видом  как-то не гармонировал с  витриной  киоска, торгующего  периодической
печатью. Если такие  ребята и подходят к  газетам, то только для того, чтобы
прочитать некролог на своего врага. А крепыш листал толстый "Космополитен".
     Он же уселся в "Понтиак", который стартовал за машиной Лари, которую он
взял в прокате  и сегодня, перед отъездом  в Нью-Йорк, должен был вернуть на
стоянку недалеко от Мэдисон-сквер.
     "Понтиак"   следовал   за   ним   через  пару   машин.  Потом   передал
"Тайоте-Карине".  Через  нескольких поворотов "Тайота" отвалила, а на хвосте
нарисовалась  серая "Ауди". Это значило,  что Лари под  колпаком у  ребят  с
большими возможностями и профессиональными навыками. Он остановился в людном
месте  и не таясь зашел  в  телефон-автомат. Набрал номер Остина. Телефон не
отвечал и,  не  дожидаясь  пока коммутатор  автоматически переведет  его  на
дежурного офицера, Лари повесил трубку.
     Если бы Остин  ответил, девять  к одному у  Лари на хвосте были  бы его
ребята. Сейчас  время  обеда  и педантичный Дэвид  при  проведении  операции
слежения сидел бы на проводе, распорядившись принести ленч ему в кабинет. Он
бы понимал,  что Лари обнаружит слежку  и  позвонит ему,  чтобы  разобраться
зачем Остину это надо.
     Но скорее всего  в эти  минуты педант  сидит  в служебном кафе, поедает
свой малокалорийный обед. Кроме того, если  бы  Дэвид вышел на его след, ему
не надо было бы  затевать  эту  карусель. Он просто задержал бы Лари полчаса
назад в редакции "Svich".
     Нет, это другие. И  это  они изъяли  из оборота  Витуса.  Как  они  его
вычислили -- другой вопрос, но пришли вполне к закономерному выводу: Лари не
зря  встречался  со своим  другом  из  мира  открытой информации.  Да еще  с
редактором новостей.  Испугались. И сейчас  мордуют  ничего  не знающего, не
понимающего,  во  что  вляпался,  редактора где-нибудь  в  своем  логове  --
выбивают из него информацию.
     Скверно...

     И  вдруг  он принял решение.  Прямо  от телефона-автомата направился  к
припаркованной  неподалеку "Ауди". Не  доходя нескольких метров, остановился
напротив ветрового стекла. Вряд ли будут стрелять, стрельнули бы раньше.

     22 мая 2001 года, Вашингтон.

     Лари сидел в кресле напротив большого, во всю стену окна, выходящего на
Манхэттен.  Собственно,  это  было  не окно,  а  стеклянная  стена,  залитая
солнечным  светом. На ее фоне  темным  силуэтом высвечивался  большой стол и
сидящий за ним человек.
     -- Удивлены, мистер Уэлс? По вашей реакции я понял, что вы меня знаете.
     --  Вы очень скромны,  сенатор. Кто не знает человека, имя которого  не
сходит со страниц газет и экрана телевизора.
     --  Избирательные  технологи  в  таких  случаях говорят,  стопроцентная
узнаваемость.  -- Засмеялся собеседник.  -- Не правда ли, хороший показатель
для будущих выборов?
     -- Хотите пригласить меня в свою избирательную команду?
     Сенатор еще более повеселел.
     -- У вас хорошее чувство юмора, Лари. Можно я буду вас так называть? До
выборов  еще  далеко,  Буш-младший  всего  пять  месяцев,  как  приступил  к
президентству. Но время летит  быстро, и кто знает, может, мы еще поработаем
вместе?..
     -- Заманчивое предложение. Разрешите подумать?
     -- Подумайте, Лари. А пока, я полагаю, у нас есть друг к другу вопросы.
Я бы предпочел сначала ответить на ваши.
     --  У  меня  действительно к  вам  много вопросов.  Прежде  всего, куда
подевался Витус Ламберт, журналист из "Svich"?
     -- Ваш друг цел и невредим, ему не причинят вреда.
     -- Я не буду спрашивать, почему прикончили Пауля Лациса. Но неужели мое
сообщение из Рима настолько опасно для вас?
     Сенатор встал и прошелся вдоль стеклянной стены.
     -- Я попробую объяснить. Ваше  сообщение... Не знаю откуда попала к вам
информация, которую вы передали в Вашингтон, но  она действительно опасна. И
не  для  меня, я, поверьте, -- не злодей,  замысливший стереть с лица  земли
пол-Америки. Заметьте, никто  не  знает, что случится, и случится ли что-то.
Между  тем,  своим  сигналом вы развязываете системе  руки, даете  ей  повод
реализовать  самые  безусловные  инстинкты.  Только  представьте,  вот  ваше
сообщение ложится на стол президенту. Его  действия? Вы  прогнозировали, как
дальше будут развиваться события?
     -- Это не мой профиль. Мое дело предупредить.
     -- Бросьте,  Лари.  Вы  же  специалист  по  воздействию, если можно так
охарактеризовать  вашу профессию. Давайте вместе прикинем, что произошло бы,
если бы ваша информация упала  на стол Бушу-младшему. Не хотите? Тогда я вам
расскажу.  Тотчас  был бы собран закрытый Совет Национальной обороны --  наш
Буш  любит  ставить  перед  чинами  проблемы,  за  которые  не  хочет  нести
ответственности. Его доклад будет выдержан в самых патриотичных тонах. Он не
сошлется  на  ваше сообщение. Он  заявит: "Есть данные"...  Удобная формула,
Лари?  Говорят, Сталин  пользовался  формулой  "есть  мнение". Джордж  будет
пользоваться мнениями других.
     А что бы  вы, Лари, предложил президенту, скажем, в роли  советника  по
безопасности?  Или министра обороны? Или вашего директора ЦРУ? Наконец  -- в
роли самого  себя, Лари  Уэлса, сорока  четырех  лет, женатого,  отца  двоих
детей? Обычного американца...
     -- Посоветовал бы во всем разобраться.
     -- Есть "данные", Лари. Не забывайте, есть "данные".
     -- Как раз в этих данных и разобраться.
     Произнося эту фразу, Лари почувствовал, что он  вкладывает в нее совсем
другой смысл, чем,  наверняка, будет  звучать  в овальном зале  Белого дома.
Минуту подумав, вздохнул:
     -- Я понимаю, сенатор, что вы имеете в виду...
     -- Что именно?
     Лари  вспомнился  тот  вечер и  костры  под  стенами  Вавилона. Старика
аль-Басри.
     -- Можно предотвратить это? -- спросил он тогда старика.
     -- Это можно было бы предотвратить.
     -- Как?
     --  Чтобы предотвратить  беду,  твоей  стране недостаточно мужества. Ей
нужно измениться. Встать перед зеркалом. Даже человеку бывает страшно встать
перед зеркалом...
     Не дождавшись  ответа на вопрос, сенатор остановился в  двух  шагах  от
Уэлса.
     -- Ну, что мы будем делать, Лари?
     -- Будем?
     -- Что будете делать вы, мистер Уэлс?..

     11 сентября 2001 года, 8:30, борт "Боинга-747"

     -- Я не хочу.
     Саманта  только что,  вскрыв тайник  под  умывальником, достала пакет и
высвободила плоский короткоствольный автомат. Она повернулась к Кариму.
     -- Я не хочу этого! -- Повторил Карим. -- Это безумие.
     Лицо Саманты менялось. Только что заплаканное  оно становилось  жеским.
Еще  минуту назад мягкие  и  податливые  губы сомкнулись  в полоску.  Только
глаза... В них словно боролись два чувства.
     -- Нет никакого  смысла  идти на гибель. Губить жизни их, --  он мотнул
головой назад. -- И  жизни тех, кто  в небоскребах. Но  главное, губить наши
жизни. Я встретил тебя, а ты меня...
     Что он говорит, этот мальчик? В глазах Саманты метался испуг.
     -- Твой ребенок, ты  хочешь продлить ему жизнь за счет  своей жизни. Ты
сделала  неверный  выбор,  Саманта.  Теперь  нас  двое  и  мы  можем  вдвоем
противостоять болезни, смерти. Чему угодно...
     Она слушала его с ужасом. Оружие дрожало в ее руках.
     -- Нас трое на борту. Аль-Масуд ничего не сможет один. У него нет  даже
оружия. Я сяду рядом с ним и все ему расскажу. И мы полетим в  Лос-Анджелес.
Самолет благополучно приземлится и мы с тобой будем свободны!..
     По мере того, как он говорил, дрожь в руках Саманты унималась.
     --  Мы  выйдем из  самолета и поедем к  твоим  родителям, чтобы забрать
дочь. Тебе уже заплатили, что ты теряешь? У тебя есть деньги, которых хватит
на докторов для нее и для тебя...
     Саманта успокаивалась. В ее глазах больше не было страха
     -- Держи. -- Протянула она Кариму оружие.
     -- Ты меня слышишь?!
     -- Возьми это и иди. Время!
     И  он  понял. Он  все  понял. Того, что  он  здесь сейчас  говорил,  не
случится. Не случится никогда. Их самолет не полетит к его внезапным мечтам.
Он летит в бездну...

     1 июня 2001 года, Нью-Йорк.

     Лари и Сергей пожали руки.
     -- Прошу  садиться,  джентльмены.  -- Пригласил их сенатор. Я хочу  вас
познакомить.  -- Он  показал  на Уэлса.  --  Мой советник.  До  недавних пор
работал  в спецслужбах, но больше не видит  смысла терять время на  пустяки.
Сергей Сторожук -- бизнесмен из России, друг моего старого знакомого.
     Первая встреча  Сергея с  Коллинзом состоялась  год назад. И  Контакт у
них, как  и говорил Михеев, действительно возник. С  тех пор они встречались
несколько  раз и  сенатор  пополнял данные,  полученные Сергеем еще в первый
приезд.
     Сейчас, в присутствии Лари Коллинз протянул Сергею очередную папку:
     -- Господин Сторожук, передайте Джорджу, что это последняя  информация.
Мы выяснили по его вопросу  все, что можно было  выяснить.  И передайте, что
эта работа не была бесполезной для нас самих.
     Он помолчал:
     --  Здесь  все  о финансовых аферах,  об операциях  поддержки,  включая
задействование  дипломатии, армии,  спецслужб, средств  массовой информации.
Здесь  же уточнения  по именам, фирмам, банкам... Передайте на словах, что и
дальше Джордж может рассчитывать на меня.
     -- Я передам. -- Кивнул Сергей,  поднимаясь. Через час  отправлялся его
рейс на Москву и ничто в Америке его больше не задерживало.

     Когда Сергей вышел, сенатор обратился к Лари:
     -- Я действительно хотел, чтобы ты познакомился  с этим человеком.  И с
той стороной  деятельности,  которой мне  также приходится  заниматься. Босс
этого парня -- не политик, не бизнесмен, не государственный служащий. Вполне
обычный человек  из России. Но  весьма неординарный, возможно,  даже опасный
человек. И в  то же время надежный, с  ним хочется иметь дело.  Лет двадцать
назад я воспользовался его помощью, чтобы начать восхождение в политике.
     Несколько раз без  особой  необходимости  включив  и выключив лампу  на
своем столе, сенатор продолжил:
     -- Я сказал вам то, чего не говорил никому.  И скажу больше: эта помощь
--  деньги. Увы, Лари,  мы  самая богатая нация, но  нам  всегда не  хватает
денег. А молодым конгрессменам, которые хотят воплотить в жизнь самые смелые
планы -- тем более.
     Вы  слишком пристально смотрите  на  меня, Лари. Да, скорей всего  этот
человек раньше работал на советские  спецслужбы. Теперь,  я  точно знаю,  он
работает на себя. Он заинтересовался управляемыми кризисами, заинтересовался
всерьез.  И насколько я  его знаю,  это  значит одно  --  однажды мы  станем
свидетелями кризиса, какой нам и не снился. Возьмите это на заметку.
     -- Хорошо, сенатор. Я ценю ту степень доверия, с  которой вы относитесь
ко мне. Прошу только ответить на вопрос, который мучает меня.
     -- Между нами не должно быть недоговоренностей.
     -- Я  о кризисе,  к  которому,  думаю,  русские не  имеют отношения.  О
терактах, которые  предсказал аль-Басри. Это... ваш проект? Вы имеете к нему
отношение?
     --  Я  лишь  не  препятствую  тому,  что  должно  произойти. Так  будет
правильнее  всего.  Слишком  большие  силы  задействованы  в  этом,  как  ты
выразился, проекте. Да, это тоже управляемый кризис. И все документы по нему
я передал русским.
     -- Эта папка?..
     -- Да, в ней все данные, люди, силы и средства, которые задействованы в
проекте. Я  могу вам назвать даже кодовое наименование проекта и дату, когда
все случится...
     -- Почему вы не выступите в прессе, по телевидению?
     -- Поднимать шум, апеллировать к нации, я не могу. И никто не сможет. У
нас нет доказательств,  что готовится  злодеяние.  Ни у меня,  ни  у  вас. В
лучшем случае, арестуют десяток-другой арабов, китайцев, русских, объявят их
террористами. Нам дадут ордена. А через полгода, год  похоронят. Мы падем от
руки террористов, Лари! Которые якобы отомстят нам за провал их товарищей...
Знаете, в чем еще одна проблема?
     -- В чем же?
     --  В  вашей  фамилии.  --  Улыбнулся  сенатор.  --  Угораздило  же вас
унаследовать фамилию  великого  фантаста.  Нет, Лари, лично я  не хочу ни  в
сумасшедший дом, ни в герои  карикатур. И в  этом  моем  нежелании выглядеть
смешным нет  ничего смешного... Так  что остается  наблюдать, как эта страна
сама себя приведет на плаху.
     -- На Голгофу, сенатор.
     --  На Голгофу, Лари, не идут за звонкой  монетой. За энергоносителями,
за новой властью...

     11 сентября 2001 года, 8:30, борт "Боинга 757"

     Саманта вышла. Собравшись  с  силами, следом  за  ней  шагнул в коридор
Карим. Он не удивился, увидев рядом с Самантой аль-Масуда.
     -- Иди, -- подтолкнул тот Карима к кабине пилотов.
     Карим, как сомнамбула, двинулся  вперед. За спиной услышал  срывающийся
голос аль-Масуда, обращенный в салон:
     -- Всем оставаться  на местах!  Это угон!  На борту бомба. Если  будете
вести себя спокойно, с вами ничего не случится...
     Первым,  кто  встретил Карима в  кабине  пилотов, был высокий лысоватый
человек. Ворот его служебной рубашки был расстегнут, галстук расслаблен. Ему
одного взгляда было достаточно, чтобы  понять происходящее. Он приподнялся с
бокового креслица. И расширенными глазами смотрел на Карима.
     --  Стреляй! --  Испуг и ненависть звучали в голосе Саманты у  него  за
спиной. -- Ты, воин Аллаха!..
     Он не  смог  поднять автомата. И последнее, что  увидел,  это  какие-то
красные лохмотья, летящие от него вперед, на приборы и лобовое стекло. Карим
не успел понять, что умер...

     11 сентября 2001 года, 9:00. Нью-Йорк

     --  Ой,  чей  же  такой  хорошенький?  --  Молоденькая  официантка,   с
кокетливой бумажной  короной на  голове,  на  которой сиял  золотой  вензель
самого дорогого ресторана Всемирного торгового центра,  присела к малышу. --
Как тебя звать, бэби?
     Малыш,  годиков четырех, спрятался за отца. Из-за тщательно отутюженной
черной  штанины  смотрели агатовые раскосые  глаза.  Ручонка  крепко сжимала
дорогую материю.
     -- Изомнешь, нарушишь мне весь парад. Ли, отцепись!
     Подняв взгляд, Катрин рассмеялась:
     --  Хеллоу,  мистер  Каро.   Рада  видеть  вас   после   отпуска.   Как
путешествовали?
     --  Привет, Кэт. Спасибо, отлично! Вот, не  на  кого было  оставить. --
Развел руками рослый мужчина. -- Наша мамочка задержалась на  сутки в Киото.
Мы найдем Ли укромное местечко, чтобы он не мешал гостям?
     -- Конечно, мистер  Каро.  Поручите его мне.  А  лучше  отдайте мне его
навсегда, он такой хорошенький!
     Играя,  она сделал  движение  в  сторону  маленького Ли. Тот пискнул, в
глазах плясали смешинки. Кэт ему тоже явно нравилась.
     -- Пойдем,  самурай!  --  Протянула ему  руку  Катрин. --  У  меня уйма
времени до обеда. Я тебе  покажу весь  Нью-Йорк. Мы будем с тобой как птицы.
Ты какой птицей будешь -- чайкой, воробышком? Не боишься высоты?..

     11 сентября 2001 года, 8:44, борт "Боинга 757 "

     Крутой вираж, поставивший "Боинг" на крыло, заставил салон распасться.
     Если  еще за мгновение  до этого пассажиров в салоне объединяли страх и
покорность  обстоятельствам, смешанные с каким-то ощущением нереальности  --
многим казалось,  что это происходит не с ними,  а в каком-то боевике, каких
каждый  пересмотрел множество, то  сейчас  словно ангел смерти вошел в  этот
дюралевый ковчег. Его  никто не видел, но он заглянул в душу каждому. Всякий
человек чувствует его присутствие, но не каждый мирится с ним.
     Рванулся в кабину пилотов и упал, встреченный короткой очередью, кто-то
отважный.  Последнее,  что  он видел -- труп молодого араба  и распростертые
тела двух белых. Это  были 52-летний Джон  Огоноуский, первый пилот, выходец
из России, и его 42-летний коллега Том Макгуинесс, из Нью-Хемпшира.
     От виража сверху сыпались куртки, свертки,  коробки  и дамские сумочки.
От случайного  удара по  аварийной  кнопке  высвободились  и  заплясали  над
головами пассажиров кислородные респираторы -- на прозрачных, чем-то похожих
на больничные катетеры, шлангах.
     После выстрелов пассажиры кинулись в хвост самолета -- по другим людям,
упавшим в проход.  Попытавшаяся  их остановить стюардесса,  с  глазами цвета
слив, была смята этим напором....
     Выверяя  направление  и высоту полета,  в  кресле первого  пилота сидел
аль-Масуд. Ему  было  все равно, что творится  сзади.  Завораживая, не давая
отвести  взгляда,  издалека  наплывала  сияющая в  утреннем  солнце  голубая
стеклянная стена с прожилками  стали.  Эта стена отсекала  горизонт,  город,
небо, жизнь.

     11 сентября 2001 года, 9:14, Нью-Йорк

     -- Тебе, Ли, какого мороженого? Клубничного или шоколадного?
     Малыш радостно  тянул руку  к  вазочке, наполненной  выше  краев.  Юная
официантка с радостью протягивала ему лакомство
     Обоих заливал солнечный свет...


     ПЕРСТ УКАЗУЮЩИЙ

     Часть вторая

     Не звук удара, а удар звука.
     Это не похоже  на  ближний гром, когда над тобой вдруг  молния разорвет
небеса и что-то ударит трескуче и хлестко. Не похоже и на удар подземных сил
 --   когда  под  тобой земля,  дома,  деревья, асфальтовая  дорога вздыбится и
пойдет волнами, а потом, откуда-то из преисподней -- глухой удар.
     В природе нет звуков, которые можно было бы поставить рядом с теми, что
от  дел человека, произведений его гения  или  безумия.  Начиная с ружейного
выстрела,   разрывающего   сердце.  С  грохота  динамита,   когда  из  земли
выхватываются сотни, тысячи тонн руды. С удара  друг о друга  бешено  мчащих
машин, когда в клубах дыма и пламени летят к небу колеса, бамперы, души...
     "Боинг-757"  превращался  в  звук  и  огонь.  Рвались  струны   тросов,
вспыхивал бетон, плавился металл конструкций, рассчитанный на самые страшные
природные катаклизмы.
     Созданное  человеком  не  может  устоять перед человеком.  Удар -- и  с
противоположной  стороны  башни  вырвался  на волю  огненный шар.  Все,  что
происходило   в  тесном   для   самолета   пространстве  здания,  невозможно
представить...

     09:17, Лонг-Айленд

     Отсюда, с Лонг-Айленда башни Всемирного торгового центра представали во
всем  их  величии.  Хрестоматийный штамп  великой  державы.  Этой  панорамой
начинался каждый  второй американский боевик,  миллионы  туристов  развозили
этот  вид по своим большим  и  малым, роскошным и не  очень,  собственным  и
казенным жилищам.
     Все   придуманное,   однажды   запечатленное   на   бумажной  странице,
кинопленке,  экране  компьютера однажды  воплощается в  реальность. Это было
ведомо еще до появления бумаги, не говоря уже  о кино и компьютерах. Древний
человек рисовал  на  стенах  пещеры пронзенного  стрелой оленя  и знал:  так
будет.
     Небоскребы отливали темно-синим. Мощь и  слава,  симфония могущества  и
непоколебимости. Символ торжества единственной в мире свободной страны...
     Самолет шел к башне. Удар  пришелся в ее верхнюю часть. Чуть выше,  чем
он ожидал. Ветер раздувал белые одежды Лакубы, трепал концы его абаша. Такой
день ему, посвященному, сам Предстоящий велел встретить в одежде предков.
     Даже ему, знавшему как изменится перспектива, грезившему  этим во снах,
приближавшему эти минуты, не верилось, что --  маленький отсюда -- самолетик
сможет вызвать такое.  Горел Нью-Йорк,  красивый город,  неуязвимый неземной
мираж над земным миром.
     Когда  два  года  назад  высшие  силы  подвигли Лакубу к великому,  все
представилось так ярко, что  не оставалось никаких сомнений -- это  дело его
жизни. Его захватила Цель, как страсть захватывает душу и тело.
     На скамейке лежал бинокль. Самый мощный,  который  ему отыскали. Но ему
сейчас не нужен бинокль. Он  и без него видит  все, что  хочет увидеть. Даже
людей, копошащихся сейчас на ста десяти этажах стеклянной ловушки.

     Он сын своего мира. Его не  трогает  горе тысяч мужчин и женщин другого
мира.  Что ему  эти люди? Есть  высшие  цели, перед которыми  меркнут  любые
жертвы. Он, наследник великого рода, он знает это. Он приближен. Посвящен.
     Кто за пределами его народа  знает, что его  вера вела за  собой многие
поколения живущих еще до рождения Иисуса и  Мохаммеда? Что  вообще знают эти
люди, завязшие в самих себе, как мухи в сахарных каплях? Видят ли они дальше
своих несчастий? Кто из них стремился  испить четыре  Сущности Бога -- воду,
молоко, мед и вино божественных откровений?
     В лучшем случае  они знают, что великий Хайям воспевал вино. Но великий
суфий пел  о другом вине -- неба, знания, божественного прозрения.  Мало кто
сможет  понять.  Но именно для тех, кто может, сейчас  и происходит действо.
Всего  для  нескольких живущих  в этой стране.  Они видят -- они поймут этот
Знак...

     Уже  в  бинокль  этот человек наблюдал,  как на  таран  заходил  второй
самолет...

     09:30, Южная башня МТЦ

     Новый удар...  Анни и  Бари  он застиг  на  восемьдесят седьмом  этаже.
Трагедия  северной башни только что разворачивалась  у них на глазах -- окна
выходили как раз на нее.
     Когда прошел столбняк от того, чему отказывались верить глаза, служащие
Инвест-юнайтедкомпани  бросились  к  выходу.  Их  остановил голос  по  общей
трансляции:
     -- Просьба всем сохранять спокойствие! Оставайтесь на местах...
     И  вот  теперь ударило  где-то  под ними.  Этот тяжелый удар  выбил пол
из-под ног. Посыпались стекла в окнах, погас свет. Едкий  черный дым, скорее
даже копоть с густым запахом керосина, захлеснула офис.
     -- Анни! -- Подхватил с пола женщину Бари. -- Быстрее!..
     Они выскочили на площадку, в холл. Лифты не работали. Запасной выход...
По запасной лестнице бежали люди. Только они ломились не вниз,  а вверх -- с
нижних этажей.
     -- Что будем делать, Бари?!
     -- Наверх! Вместе со всеми!..
     Ее  подхватил поток и  понес  вверх. Обернувшись, она увидела, что Бари
совсем рядом, но ее несет быстрее. Она метнулась к нему и закричала:
     -- Бари, Бари, протяни мне руку!..
     Следующим  рывком она схватилась за  него. И сдавленная со всех  сторон
внезапно поняла: Бари  ее не  слышит. Его  рот был  перекошен,  глаза широко
раскрыты,  но в них  не было жизни. Сердечный приступ -- он  всегда  носил в
кармашке своей старомодной тройки сердечные таблетки. Господи, где они?..
     Еще через мгновение Бари ушел из ее рук, она не смогла удержать его.
     Анни вырвалась  из  этого  людоворота  на  девяносто пятом.  Качаясь на
подгибающихся ногах, прошла через пустой коридор и толкнула двери в такой же
офис, как на их этаже. Здесь было пусто и не было дыма.
     Перед высыпавшимся окном, в проеме, за  которым простирался город, Анни
остановилась. Опустилась прямо на осколки и прислонилась к раме.
     Нью-Йорк... Там, за рваными клочьями дыма, за мостами и автострадами --
Джерси-сити. Ее дом. Там ее сын, муж.
     Алекс! Анни сунула руку в карман. Ее сотовый был с нею.
     Как последнюю надежду она ждала соединения.
     -- Алекс, это я!
     -- О, Анни!
     -- Здесь такое случилось, Алекс! В наше здание...
     -- Я знаю, Анни! Я звоню тебе уже минут пятнадцать. Где ты сейчас? Ты в
безопасности?..
     -- Алекс, я... Я не знаю. Надеюсь, что это так. Я люблю тебя и Эдди...
     -- Мы тоже любим  тебя!  Я  еду к центру. Я еду к тебе, Анни! Я еду так
быстро, как только могу. Ты жди  меня!  Ничего  не бойся.  Если  тебе станет
страшно или что-нибудь будет происходить, звони мне...
     -- Я люблю тебя, Алекс! -- Слезы катились по ее щекам. -- Я люблю...
     Опустив трубку, она вытерла  слезы. Она будет ждать. Здесь. Она  никуда
не двинется. И ее спасут. Ее  не могут не  спасти. Там  внизу, люди. Они уже
мчат ей на помощь. К ней на помощь мчат все -- спасатели, пожарные, даже сам
президент.  Вся ее страна,  которую она любила и будет  любить  всегда. Если
любишь  сильно, по-настоящему,  тебя  нельзя обмануть. Любовь сильнее всего,
сильнее огня.
     И ее  родители тоже уже едут к  ней из Канзаса. Мама и отец -- на своем
красном,  стареньком грузовичке.  А  с  ними...  Кто это с  ними? Это мистер
Крауфорд, ее школьный смотритель.
     -- Мистер  Крауфорд, я  здесь.  --  Шептала  Анни.  -- Я  старалась  не
опоздать, я уже давно никуда не опаздываю. Но и вы не опоздайте, пожалуйста,
мистер Крауфорд!..
     Старик  смотрел куда-то вдаль, мимо  нее. И  на  кого-то указывал своим
узловатым пальцем...

     10:17, Манхэттен

     Застрявшие  в  пробках  машины  скорой  помощи  и  пожарных  беспомощно
голосили на все лады...

     Бегущие от здания люди прятались за стены домов, крылья машин, пожарные
гидранты...

     -- Пустите меня! Там мой  сын! Сын! Как вы не понимаете?! -- Рвалась из
чьих-то рук черная старуха. -- Пустите! Вы не имеете права!..

     --  Рон, ты  где?!  --  Даже  в  трубке  телефона голос  Джона  Баротти
взвивался до высот, не подвластных самому Поворотти.
     -- В аду! Как раз перед главным чаном!  -- Рявкнул по телефону  Рональд
Маклейн, которого все это светопреставление застало в квартале от близнецов.
     Обе башни  вздымались как две  свечи  посреди  неряшливо  заставленного
посудой  стола.  Они  чадили и  стреляли  копотью, словно  были  сделаны  из
какой-то дряни навроде гудрона.

     Бросив  на  сиденье  телефон и  на  ходу цепляя  на  кармашек выходного
костюма бейджик ФБР, офицер Маклейн вылетел из машины.
     -- Что вы раззявили  рты?! --  Кинулся он к двум полицейским. -- Гоните
отсюда всех в шею!
     Вместе  с  полицейскими  он  принялся  разгонять  людей,  которые  были
загипнотизированы происходящим. Люди перебирали ногами, но  не  в силах были
отвести глаз от клубов дыма, растущих над башнями.
     -- Куда, падре?! -- Схватил за рукав благообразного священника Маклейн.
     Этот человек был старше его, лет под семьдесят.
     -- Туда нельзя, вы же видите.
     -- Пропусти меня, сын мой. Я должен там быть. Я священник. Там страждут
люди, там раненые...
     -- Подождите, отец.  -- Растерялся Маклейн. -- Я  не  могу вас  пустить
туда одного. Я провожу вас...
     Крикнув полицейским, что он покидает их, Маклейн поспешил со стариком к
подошве Северной башни.
     -- Кто вы? -- Ему вдруг захотелось знать имя этого человека.
     -- Меня  зовут отец Майкл, Майкл Джадж, я из францисканской обители, --
Махнул тот рукой в сторону Беркли-стрит.
     -- Это уже конец света, отец Майкл? --  Не смог удержаться и от второго
вопроса Рональд Маклейн.

     У  подножия башни они  наткнулись  на несколько распластанных тел.  Это
были те, кто, отрезанный огнем  на верхних этажах,  выбросился  из  окон. Из
южного  выхода башни  валили люди. Из  последних  сил сделав  десяток-другой
шагов, многие  опускались  прямо на мостовую. Они  мешали здесь, пожарным не
оставалось места.
     Вместе  с  пожарными Рональд торопил,  поднимал с  земли  пострадавших,
направлял поток беженцев к  церкви  святого Петра, что  на Баркли-стрит. Эта
дорога была дорогой спасения...
     Рональд  не понял, что его заставило взглянуть вверх. Может  быть, гул,
который  пошел  оттуда. Северная  башня  начала  рушиться, складываться, как
гигантский карточный домик...

     11:30, Нью-Йорк

     Мост. Гудзон.  Гул  далеко внизу  лежащего города.  Стремительно  режет
воздух чайка.
     Вот она камнем падает вниз. Но  выходит из этого падения, напоминающего
желание  свести  счеты  с жизнью,  перед  самой водной  поверхностью.  Снова
разогнавшись,  перед  бетонной  набережной  Лонг-Айленда она резко  взмывает
вверх. За ней на набережной следит старик в развивающихся белых одеждах.
     Тревожно крича,  птица уходит в сторону. Все дальше и дальше. Туда, где
высится  статуя  Свободы.  Она  видит  еще  одного   человека.  Стоящего  на
возвышенности, с которой тоже хорошо просматривается центр  города. Это Лари
Уэлс. Он тоже заметил и провожает чайку глазами.
     Видит чайку и еще один человек. Его не разглядеть, не  узнать со спины.
Он стоит на открытой площадке высотного здания и, поднеся ладонь козырьком к
глазам, тоже вглядывается в метания белой птицы...

     12:01, Вашингтон

     -- На проводе президент...
     Кандолиза Райс взяла трубку.
     -- Что происходит? Кто это?
     -- Ваш  помощник по  национальной безопасности. С вами  все  в порядке,
господин президент? Вы в безопасности? Мы очень  волновались, что с вами нет
связи...
     -- Оставьте. Повторяю, что происходит?
     -- Мы  держим руку  на пульсе. Рядом со мной министр обороны, начальник
объединенных штабов, директор ЦРУ, директор ФБР...
     -- Господи, что происходит, -- в стране, в Вашингтоне, Нью-Йорке!
     --  Этого в  полном  объеме  сейчас  не  сообщит  вам  никто,  господин
президент.
 --   Держала удары  Райс.   --   Самолетами внутренних авиалиний атакованы башни
ВТЦ и Пентагон. Сильные разрушения, есть жертвы.
     -- Я уже из SNN знаю, что есть жертвы. Что происходит сейчас?
     --   Противоречивая   информация,    сэр.   Предполагается,   захвачено
одиннадцать  самолетов различных типов и авиакомпаний. О  судьбе трех вы уже
знаете.  Четвертый, сейчас доложили, упал в Пенсильвании. Маршрут следования
неизвестен,  предположительно  --  Кемп-Девид.  Всей   системе  национальной
обороны объявлена тревога. Диспетчерам всех авиалиний и аэропортов  переданы
команды  посадить все летающие  суда. В воздух поднята военная авиация. Дана
команда  сбивать  самолеты  всех  типов  и  стран,  чье  поведение  вызывает
сомнения... Еще, сэр. Вас к телефону директор ЦРУ.
     -- Пусть он идет в одно место!..
     -- Директор ФБР?..
     -- Следом! Дай мне Дональда.
     --  Вас.  --  Протянула   она  трубку  рядом  стоящему  главе  военного
ведомства.
     Дональд Рамсвел взял трубку.
     -- Дональд, это ты? Нас слышат, включена громкая связь?
     -- Нет, Джордж. Можешь говорить.
     Некоторое время  трубка  молчала. Потом  раздался севший голос младшего
Буша:
     -- Что мне делать, Дональд? Лететь в Белый дом?..
     -- Тебе  не  надо прилетать  в Вашингтон,  Джордж.  Здесь  неразбериха.
Сделай перед журналистами заявление покрепче, что-нибудь насчет возмездия. И
вспомни,  что у верховного  главнокомандующего есть  командный  пункт.  Лети
туда, Джордж. Пока летишь, что-нибудь придумаем...

     Рамсвел  положил  трубку на аппарат.  Джордж влип, это ясно.  Без  году
неделя президент, он  вляпался в такое дерьмо,  какого еще не знала Америка.
Бедняга настолько потерян, что  даже не поинтересовался: кто  напал  на  его
страну.
     --  Ройте,  ребята!  Ройте  так, как никогда не  рыли.  Президент хочет
знать,  кто  объявил  войну Соединенным  Штатам.  --  Рамсвел  повернулся  к
руководителям спецслужб.  -- Вам это,  полагаю,  будет тоже  небезынтересно.
Через   три  часа  назначаю  встречу  в  Белом  Доме,  если   он  еще  будет
существовать... К  этому времени  у  нас  должен  быть  агрессор.  Один  или
несколько.  Хоть  сам дьявол,  лишь  бы  с именем  и припиской к  какой-либо
стране...

     13:31, Вашингтон

     Он  дрожащими руками выскребывал из  кофемолки остатки кофе.  С  девяти
утра  Витус  Ламберт  перестал  различать  границу  между реальностью  и той
фантасмагорией, что разворачивалась перед ним.
     С экрана телевизора, компьютерных дисплеев, ленты телекса, из принтеров
в его  комнату  врывался  такой  вал событий,  что  сам  себе  он  напоминал
пассажира  "Титаника",  который  просто  не  в  состоянии ничего  сделать со
стихией,  ворвавшейся  через  пролом  в переборке, отверстия  от  вылетевших
заклепок, многочисленные трещины.
     Из принтеров один за другим вылетали листы.  Агентства  сообщали такое,
что ехала крыша.
     "Беспрецедентные по дерзости террористические акты совершены  сегодня в
Нью-Йорке
     В  здания  всемирного   торгового   центра  врезались   два   самолета,
захваченные  угонщиками-камикадзе.  Об  этом  сообщают источники  в  ФБР.  В
качестве  организатора  терактов называют Усаму  Бен Ладена. Буквально через
полчаса прогремел  взрыв в здании Пентагона. Сотрудники эвакуируются. Здания
всемирного торгового центра были построены в 1972 году. Их высота 419 метров
 --   по 110 этажей. В каждом ежедневно  работало около 40  тысяч человек.  И к
ним же ежедневно присоединялось около 100 тысяч туристов"...

     -- Сдалось вам  в каком  году построены здания! --  Кипел раньше своего
кофе Витус. -- Бен Ладен?! Не  прошло и минуты, как известен злодей! Хорошо,
пусть Бен Ладен! Но дайте мне доказательства? Дайте мне доказательства!..

     Принтер выплевывал новый лист.
     "За  двое  суток  до теракта  госдепартамент  США предупредил об угрозе
американским объектам по всему миру
     ВАШИНГТОН, 11 сентября -- За двое  суток до катастрофы двух  реактивных
пассажирских  самолетов, врезавшихся в  две башни  международного  торгового
центра    в   Нью-Йорке,   госдепартамент   США   распространил    всемирное
предупреждение об угрозе безопасности объектам правительства США за рубежом.
     В предупреждении  сообщалось, что все американские объекты за  рубежом,
включая дипломатические миссии, приведены в  состояние повышенной готовности
к  отражению  возможных  угроз. При  этом,  госдепартамент  подчеркнул,  что
наибольшая  угроза  проистекает  от международных террористических  групп, в
первую очередь террористической организации Усамы Бен Ладена".
      -- Вот это уже кое-что! Выходит, все было известно за двое суток!..

     "Президент США срочно возвращается в Вашингтон
     НЬЮ-ЙОРК, 11 сентября -- Президент США Джордж Буш немедленно прекращает
поездку по стране и возвращается в Вашингтон.
     В ближайшее время  он обратится к стране в связи с катастрофой. Буш был
проинформирован об этом примерно в 9 утра по нью-йоркскому времени".

     -- Какого черта президент летал невесть где, если было предупреждение?!

     "На рынках Европы паника
     ПАРИЖ, 11 сентября --  Обменный  курс евро по отношению  к доллару  США
резко вырос, когда  стало известно  о  том,  что  два  самолета  врезались в
небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
     Рост  евро  еще более  усилился, когда  европейские биржи  в результате
этого   инцидента,    который   сейчас   рассматривается   в   Европе    как
террористический акт,  потеряли оперативную связь с  Уолл-стритом. Сейчас за
евро в Европе дают 0,905 доллара".
      -- Кого в Америке может это интересовать сейчас?!

     Демократический   фронт   за  освобождение   Палестины  взял  на   себя
ответственность за теракт
     МОСКВА, 11  сентября -- Демократический фронт за освобождение Палестины
взял на  себя  ответственность за теракт  в Нью-Йорке. Об этом  передает РИА
"Новости" со ссылкой на британское телевидение".
      -- Господи, кто же враг?..

     "Идет эвакуация персонала Белого дома и Пентагона
     ЛОНДОН,  11 сентября -- В настоящее время  идет эвакуация персонала  из
Белого  дома   и   Пентагона.  Об   этом  сообщает   английское  телевидение
Скай-Ньюс"...

     -- Крысы бегут в подвалы. А кто будет спасать Америку, Джордж Вашингтон
с Хиллари Клинтон?..

     Как всякий интеллектуал,  Витус  связывал себя с  демократами. Сейчас в
нем боролись многие чувства, но одно из них -- злость -- вдруг выплеснулось,
как только что сбежавший кофе.

     "В Пентагоне бушует пожар
     Вашингтон,  11  сентября.  В  Пентагоне  бушует   пожар.  Как  передает
корреспондент  Эй-Би-Си,  часть  здания  разрушена. Самолет  президента  США
покинул авиабазу  Эндрюс.  Находится  ли  на  его  борту  президент  Буш  --
неизвестно.
     Компания    American   Airlines   подтвердила,    что   в    результате
террористических актов погибли два их  самолета.  Первый  из  Бостона  с  81
пассажирами  на  борту и  11 членами  экипажа.  Второй -- из Вашингтона с 58
пассажирами и  6  членами  экипажа. Оба самолета летели в  Лос-Анджелес. Еще
один Боинг 757 совершил атаку на здание Пентагона.
     Компания  United Airlines  подтвердила, что  четвертый самолет потерпел
крушение  около города Самерсет, Пенсильвания.  По  данным  полиции никто не
выжил. Пока неизвестно,  связано  это каким-либо образом с террористическими
атаками или нет.
     Компания  также подтвердила крушение самолета рейса No 175 из Бостона в
Лос-Анджелес  с  56 пассажирами  на  борту и  7  членами  экипажа.  По  всей
вероятности именно он был вторым самолетом, который совершил атаку на здание
Всемирного торгового центра.
     В  Вашингтоне и  Нью-Йорке  объявлено о полном прекращении работы  всех
федеральных и  правительственных министерств и  ведомств.  Объявлена тревога
"четвертой   степени".   Решением   правительства  США  в   столице  введено
чрезвычайное  положение.  Разворачиваются  воинские  подразделения  с  целью
предотвращение хаоса в городе.

     -- Коллапс! Удар в самое сердце...

     "Терроризм не пройдет"
     ВАШИНГТОН, 11  сентября  --  "Вероятным  терактом"  против  Соединенных
Штатов назвал президент Джордж Буш трагический инцидент в Нью-Йорке.
     Выступая  в  Сарасоте,  штат Флорида,  он  заявил,  что был  немедленно
проинформирован  о  случившемся  директором  ФБР  и  помощниками.  Президент
выразил   соболезнования  семьям  тех   людей,  которые  могли  погибнуть  и
пострадать  в результате случившегося, и  пообещал провести  полномасштабное
расследование"...

     -- "Вероятный теракт"... Идиоты! Скорее уж -- невероятный.  Надо же, он
был "немедленно проинформирован"! А перед этим за два дня? Просрали. Или...
     Внезапная мысль  поразила  Ламберта.  Она была так нереальна,  что мозг
отказывался ее принимать. Нет, этого не может быть! Не может...
     Он  вспомнил  профессора Гаррисона,  когда тот  вещал с университетской
кафедры: "Всякое открытие проходит три этапа. Первый этап: "Не может быть!".
Второй: "В этом что-то есть". И последний: "По-другому и быть не может!"

     Откинувшись в кресле, Витус с ужасом смотрел на ползущую ленту телекса.
     "Одна из башен полностью рухнула
     Нью-Йорк, 11 сентября -- Одна  из башен  Всемирного торгового центра, в
которую врезался самолет, полностью рухнула.
     Как передает английская телекомпания Скай-Ньюс, обломки здания  рухнули
на близстоящие здания. Все окутано дымом, видно пламя"...
     "Очередной взрыв произошел на Капитолийском холме
     ВАШИНГТОН,  11 сентября --  Около здания Конгресса США на Капитолийском
холме  произошел  взрыв. Здание окутано  клубами  дыма.  Причина взрыва пока
неизвестна".

     "Около здания Госдепартамента США в Вашингтоне взорвалась машина
     ВАШИНГТОН, 11 сентября -- Около здания Госдепартамента США в Вашингтоне
взорвалась машина, в которой находилась бомба. Данных о жертвах пока нет".

     "В Нью-Йорке царит паника. Тысячи людей пытаются покинуть город
     НЬЮ-ЙОРК, 11  сентября -- В крупнейшем городе США  царит паника, тысячи
людей  пытаются  покинуть  районы,  прилегающие  к  небоскребам  и  основным
государственным учреждениям"...
     "Буш под охраной летит в Вашингтон
     ВАШИНГТОН, 11 сентября -- Боевые самолеты-перехватчики  ВВС США подняты
по тревоге  и сейчас патрулируют все воздушное пространство над Вашингтоном.
Воздушное  пространство  США  временно закрыто.  Кроме военных  самолетов  в
воздухе сейчас находится только личный самолет президента США  Джорджа Буша.
Под  усиленной  охраной  самолет  Буша  срочно следует  из штата  Флорида  в
Вашингтон".

     -- "Срочно"... Что-то долго вы летите, мистер Буш...

     А  принтеры  гудели,  скрипели,  скворчали.  О  том,  что  десять тысяч
спасателей ликвидируют пожары.
     Что в район терактов в южной части Манхэттена пробиваются подразделения
полиции,  пожарных, кареты скорой  помощи,  но  из-за пробок,  возникших  на
дорогах, действия спасателей и эвакуация жертв катастрофы затруднены.
     Что власти  объявили о  закрытии  воздушного пространства страны, отдав
распоряжение немедленно приземлиться  всем воздушным  судам, находящимся над
территорией США.
     Что  военные  высказываются  за  военные  действия,  рассчитывают,  что
президент  покончит   с   практикой   расследования  терактов,  как  обычных
убийств...

     Последнее  сообщение  Витус  прочел   полностью.  Эта  была  передовица
завтрашней  "Вашингтон Таймс", кем-то засланная  в  Интернет. Завтра  газета
собирается  отметить растущее  раздражение  американских  военных.  Приводит
мнение высокопоставленного  офицера флота в отставке: "Для  нашего поколения
происшедшее -- это Перл Харбор.  Самое  время  им  врезать. И  если при этом
придется убить  несколько  невинных  гражданских  лиц, то  так тому и быть".
Военнослужищий,  имеющий  отношение  к  спецоперациям, заявил: "Американский
народ  и  военные отныне будут готовы  к применению сухопутных войск со всем
сопряженным с этим риском". По  его  мнению, "ракеты  здесь  не помогут.  Мы
потратим  миллионы  на  ракеты,   которые   разрушат   палатки  ценой  в  20
долларов"...
     Это было уже профессионально интересно.  И Витус мысленно послал привет
коллеге, который сплавил эту информацию в люди. Недаром ведь сплавил...

     Как профессионал, лично он  Ламберт давно  усвоил: читатели делятся  на
тех, кто не понимает, что написано; тех, кто понимает, что  написано; и тех,
кто понимает, что не написано...
     Лично  он  относит себя  к последним. В первом  эшелоне "раздраженных",
естественно, идет армия. Армии положено, и  что она скажет -- ясно.  Значит,
редакции  нужно  отразить  чью-то  волю,  вполне  определенную.  Неназванный
высокопоставленный офицер  флота в отставке с незамысловатой тирадой  -- это
пробный шар. И шар  проходной на фоне происходящего. Старая гвардия  зовет к
оружию.  К  какому  же? Офицер спецопераций  расписывается  в  невозможности
локальными средствами решить проблему. Он требует  даже  не бомбардировок, а
сухопутных войск. И куда же должна ступить нога американского пехотинца?
     Электронный карандаш Витуса заскользил  над монитором  компьютера. Так,
карта мира.  Конечно, Ближний Восток. Ирак, Палестина, Афганистан...  На чем
бы  он остановился? Куда бы поставил американский военный ботинок?  Карандаш
над Багдадом и Иерусалимом потянуло к Кабулу.
     Ламберс  даже присвистнул. В этой стране отмечались  все, не отмечалась
только Америка.
     Почему  Афганистан?  Справа и  сверху  от  Афганистана  розовым цветом,
оставшимся от ярко-красного  бывшего Союза, отсвечивала Россия.  Этого мало.
Дядюшка Сэм пальцем  не шевельнет, если не  увидит сразу три, а лучше четыре
резона окунуться в какую-нибудь помойку.

     В   поисковое   окно   "Yandex"  Витус   попеременно  стал  вводить  --
"Афганистан",  "энергоресурсы", "нефть", "нефтепровод", "драгоценные камни",
"цветные  металлы".   И   прочее,   что   приходило   в  голову.  Полученные
информационные массивы он сливал в одну рабочую папку.
     -Потому и  Бен  Ладен,  господа.  --  Бормотал он.  -- Игры...  Старые
игры...

     Все,  что  в  последующие   часы  и  первые  сутки  после  случившегося
происходило  на  улицах  Нью-Йорка,  на Манхэттене,  в  Вашингтоне, во  всей
прильнувшей к телеэкранам Америке, на самих телеканалах, в  газетах, деловых
кругах, в тысячах и миллионах домов, не только в Штатах, но и по всему миру,
только очень неискушенный человек мог бы назвать паникой. Это было другое.
     Шок,  нокдаун -- это тоже не  объясняет  состояние.  Неотступный вопрос
"почему",  "за  что"  -- вот что владело  Америкой. В  какую-то минуту,  для
каждого  в  свою, Америку посетило еще одно --  обида.  Жгучая, невыразимая,
можно  сказать,  бездонная. И  вскоре сменилась  глухим, тоже  невысказанным
пониманием непреложной, простой истины -- каждый умирает в одиночку.  И если
сейчас не собраться, не встать,  не отразить, не ответить стократ, то  можно
забыть, что был такой дерзновенный проект -- Америка.
     Надо будет признать -- американская мечта это всего лишь мечта. То есть
нечто эфирное, воздушное, нереальное, недостижимое...

     Очень многое,  что  происходило  в  душах  американцев,  оставалось  за
кадром. В  этом смысле Америка  очень  закрытая страна. Может  быть, одна из
самых  закрытых. Всякий рядовой американец, а не рядовой тем более, знает --
личные открытия и  прозрения  лучше всего навечно консервировать  в черепной
коробке.  Даже   осознав,  почувствовав  причины  случившегося,   поняв  всю
неизбежность, американец этого никогда не  скажет.  Не выплеснет боли, своим
страхом  ни с кем  не поделится.  Это он может сделать лишь в исключительном
случае, да и то, наверное, не вслух...
     Но момент истины все же был.
     Многим случившееся показалось... закономерным. И даже справедливым. Да,
именно так. Или, увы, именно так. До горечи справедливым и заслуженным.
     Не  может   так   быть   устроена   жизнь,   чтобы   среди   не  самого
приспособленного  для  счастья  мира безнаказанно существовал особый  остров
благополучия,  счастья. Мир не столь  подготовлен к тому,  чтобы, корчась  в
судорогах  проблем,  благожелательно взирать  на  чужую  безмятежную  жизнь.
Впрочем, дело  даже  не  в этом.  Большей своей частью мир оказался не готов
брать  пример  с  очень этого  желающей Америки. Мир  тягомотен, инертен, он
закостенел  в  предрассудках, моралях и  ветхозаветных принципах, которые по
каким-то  далеким  от  рационального причинам никак не хочет оставить. И вся
миссионерская роль  Америки,  ее стремления, ее даже самые искренние желания
дать,  подарить,  преподнести  миру  и мечту  и все механизмы  ее достижения
оказались зряшны.
     Совсем  недавно   это  уже  случилось   с  коммунистической   системой,
вооруженной    "самой    передовой"    теорией    и   практикой   достижения
недостижимого... Может, несколько по  иным причинам, но мир также не  принял
чужих дерзновений.  Они  оказались обречены. Как  Союз,  его  архитекторы  и
лидеры чего-то не увидели, не поняли, не учли на излете двадцатого века, так
и  Америка, ее прорабы и  вольные каменщики  увлеклись чем-то несвойственным
миру и человеку на старте нового века.
     Это  все равно,  как пировать  на  лужайке --  с бассейном,  слугами  и
резвящимися детишками --  для того, чтобы привлечь внимание других, побудить
их жить  так же. Ты одного  не учла, Америка, -- из-за пределов  лужайки  на
тебя смотрят иные, чем ты, люди.  С другими жизнями,  святынями и мечтами. А
если не иные, а такие же, как ты, то тем хуже.
     Летел булыжник в сторону лужайки...

     11 сентября 18:35, Москва

     -- Юра, это ты?
     -- Да, мама.
     -- Ты рано сегодня.
     Сколько  он себя  помнил, его мать всегда  произносила эту фразу. С той
лишь разницей, что изредка меняла "поздно" на "рано".
     --  Да,  мама.  -- Он  скинул плащ, переобулся  и прошел в  комнату. --
Здравствуй, родная, как ты?..
     -- Звонила  Светлана. Хоть твоя дочь никогда ни в чем не признается, но
у  нее размолвка  с  любимым.  -- Выложила  мать,  опять-таки,  как  всегда,
главное.
 --   И в кого она у нас такая Зоя Космодемьянская?
     -- В бабушку. -- Улыбнулся Юрий Михайлович. -- Между прочим, я спросил,
как ты...
     -- Знаешь, что  сегодня случилось  в Американских Штатах? -- Поднялась,
охнув,  с  оттоманки  мать. -- Антонина! Где  эта сонная клуша? Антонина, не
слышишь, пришел Юрий Михайлович! Подавай сюда, в залу...
     -- Не надо, мама, я перекушу на кухне.
     -- Что значит на кухне? -- Поджала губы Мария Петровна. -- Ты пришел со
службы к родному очагу, тебя ждали...  Такой порядок заведен не нами, не нам
его и ломать...
     --  Хорошо, я сдаюсь. -- С его матерью спорить было бесполезно. -- Лишь
пойду помою руки и переоденусь.

     Через  несколько  минут  они  чинно  уселись  за столом.  Их  горничная
Антонина, чуть моложе Марии  Петровны, споро и  просто накрыла. Салат, хлеб,
фамильная фарфоровая супница.  Суп  разливала по  тарелкам мать. Скрестив на
животе руки Антонина ждала, пока Юрий пригубит первую ложку.
     -- Вкусно! -- Поднял он глаза.
     Удовлетворенно кивнув, Антонина отбыла готовить второе.
     --  Так  что  там  у Светланы?  --  Юрий  потерял  надежду  узнать, как
чувствовала себя сегодня мать.
     --  О,  у  Светы все  замечательно!  У нее всегда все замечательно.  --
Низкий  голос  Марии Петровны  демонстрировал  недовольство, но  выдавал  ее
нежность.  --  У ее  Генриха  много работы,  у  них  все есть,  у  них  была
вечеринка... Словом, я приказала, чтобы она приезжала домой, в Москву. Не то
одичает там с этим...
     Мария Павловна  недолюбливала зятя, увезшего  ее несравненную Светку  в
прошлом году в Германию.
     -- Приказала?..
     -- А с вами  по-другому нельзя, просьб  вы не понимаете. -- Отмахнулась
матушка.
     Мерно постукивали ложки, а со стен смотрели темноватые писанные маслом,
акварелью  и  фотографические  портреты.   Здесь  было  тихо.  Шумная  жизнь
мегаполиса не достигала их арбатского  дворика. Здесь текла своя жизнь. Если
бы не  обязательные для нашего века электричество, телевизор, телефон, можно
было бы почувствовать себя в Москве времен Пушкина, жившего по соседству.
     -- Как у тебя прошел день? -- Поинтересовалась матушка.
     -- Как обычно. Все хорошо, мама.
     Мария Павловна подняла брови --  ну,  еще бы! Другого ответа она  и  не
ожидала.
     За чаем Юрий Михайлович вспомнил слова матери об "Американских Штатах".
Хорошо еще не  о  Северо-Американских,  улыбнулся  он.  Тоже отпечаток давно
ушедшей  эпохи.  Даже при  том,  что  его  мать  целиком  принадлежала  веку
двадцатому,  была  и  комсомолкой,   и  членом  партии  --  с  сороковых  до
девяностых, с годами она все более походила и  обличьем, и речью на фрейлину
двора.
     Впрочем, в их роду были и фрейлины.
     -- Так что там, в Америке?
     -- Ты не знаешь?
     -- А что я должен знать?
     -- Включи телевизор.

     Полковник  смотрел  репортаж. Перед глазами проходили все  те же  кадры
авиационной  атаки.  Переключился на  другие  каналы  --  там  тоже  горящая
Америка.
     -- Что ты скажешь? -- Наблюдала вместе с ним за экраном Мария Петровна.
     -- Я должен уехать.
     -- Я кажется, спросила, что ты об этом думаешь?
     -- Мне, атеисту, вспомнилось о конце света и судном дне...
     -- А это не твои коллеги? -- Пристально глядела мать.
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Это не... Россия? -- Ее голос запнулся.
     Он обнял ее и поцеловал в ровнехонький пробор на голове.
     -- Мама, ты, как всегда, льстишь России. И моим коллегам...

     Более  ни о чем  не спрашивая, мать смотрела, как он собирался.  Трудно
сказать, о чем  сейчас  думал ее  сын. Она  уже  давно разучилась читать его
мысли.  Это  когда-то  в детстве  он  весь  был  как  на ладони,  светлый  и
распахнутый. С  тех  пор он  изменился. Все  мужчины  в России к  пятидесяти
разительно меняются.
     И другие мужчины в  их семье, обычной семье  коренных москвичей,  отец,
дед, дядья вот так же приходили и уходили из дома, когда им вздумается.
     И какой жизнью они жили там, за порогом дома, Бог весть...

     15:23, Нью-Йорк

     Телефон Лари  Уэлса  зазвонил, когда он подъезжал к  офису. Сначала  он
подумал, что  это сенатор.  На  душе  было так  паршиво,  что  он  решил  не
отвечать. Но потом  все же открыл трубку  сотового. Звонил Витус Ламберт, из
Вашингтона.
     Полгода назад Витуса освободили, просто вернули на место, словно ничего
и не произошло.  Ошалевший от трехдневного подвала, Витус  искренне полагал,
что его спутала с кем-то неведомая преступная группировка -- клан  Корлеоне,
русская мафия,  якудза,  да мало ли  кто.  Он уверовал, что только благодаря
Лари  Уэлсу, его  связям в ЦРУ, удалось  разгромить банду,  вытащить  с того
света безвинного человека.
     Это  было не так  уж далеко от истины. Бог  весть, как бы распорядилась
Ламбертом судьба, если бы Лари тогда не принял руки сенатора Коллинза.  Лари
оставалось только позаботиться  о  том,  чтобы  Витус ненароком,  по чистоте
душевной не  прославил  его  в  своих новостях.  Пришлось даже взять  у него
"секретную" подписку  о неразглашении  тайн ЦРУ. И  поведать,  что бывает  с
теми, кто не держит язык за зубами.
     -- Слушай, Лари! -- С тех пор Витус  забыл даже прежнее "Ален  Даллес",
обращаясь к Уэлсу. -- Ты как там?
     -- Жив. Как ты, Витус?
     -- Сложно. Радует  лишь одно. Что меня до сих пор не упекли в психушку.
Идет вал информации...
     -- Информации?
     -- Лари, объясняю, у  нас  все, что состоит из пустых  слов, называется
информацией. На  самом деле пока ничего не ясно. Президент где-то потерялся,
ты его  нигде рядом не видишь? Ответственность за нападение  берут все, кому
не лень, включая  Красную армию Японии. Может, ты  слышал  о  такой? Слушай,
чего все так не любят Америку?..
     -- Ты мне позвонил, чтобы этим поинтересоваться?..
     -- Извини, Лари. Я о своих стариках. Я понимаю, у тебя куча дел, ловишь
этих мерзавцев,  что взорвали город. Но будь  другом, отвлекись на  полчаса,
загляни к моим. Я никак не могу к ним дозвониться...
     --  Витус,  просто  сейчас  в  Нью-Йорке телефоны  плохо  работают.  Не
волнуйся, твои старики -- далеко от центра. Уверен, они перезвонят тебе, как
только смогут...
     -- Но все-таки, Лари...
     -- Я постараюсь. Но сегодня вряд ли.
     -- Спасибо, старик. Я всегда  знал, что на тебя можно полагаться! Лари,
у меня еще вопрос.
     -- Слушаю.
     -- Тебе не страшно?
     -- Чего уж бояться, самое плохое случилось.
     -- Так ли?
     -- Для меня так.
     --  Я  тут вдруг вспомнил  твои слова, Лари.  Насчет того, чтобы купить
моим старикам остров. Ты  помнишь? Это были странные слова,  Лари.  И сам ты
тогда был странным. Ты... Ты что-то знал, Лари?
     --  Пошел к  черту, Витус! Ничего я не знал. Я такой же человек,  как и
ты. Как тысячи и миллионы других. Обычный, простой! Спроси себя сам:  что мы
можем знать, парень?..
     -- Я тебе перезвоню, Лари. Завтра.

     К старикам  Витуса он  не поехал.  Но позвонил, передав от  Витуса  все
слова, которые придумал, попросил звонить Витусу на работу. Он оттуда, ясно,
не вылезет.
     Положив  трубку, он  пожалел,  что ему  некуда вот  так позвонить.  Его
стариков нет давно. Жена?.. У нее своя жизнь.
     В этот вечер  Лари накачался виски, что называется, по  самые ноздри. И
отключился, не вставая с кресла. Но и  сквозь алкогольное  забытье его  мозг
продолжали  взрывать всполохи пламени. И, похожая на молнию белая птица, раз
за разом летела навстречу...

     13 сентября 2001 года, Колумбия

     Шурша  гравием,  к  входу  двухэтажной,  увитой  плющом  виллы подкатил
"Мерседес".  Из  него вышел  тучный  мужчина,  чем-то  похожий  на  Уинстона
Черчиля.  Следом показался уже знакомый  нам  сенатор  Коллинз.  Их встречал
хозяин  виллы  -- широко  раскрывший объятия человек  с радушным, загоревшим
лицом.
     Сами  объятия,  как  видно,  не  были предусмотрены  этикетом. А  через
пятнадцать  минут в  просторном зале,  в прохладе  бесшумных  кондиционеров,
сошлись пятеро. Все они были американцами, точней -- белыми американцами.
     Сенатора Коллинза  заинтересовала убранная в  золотую  рамку миниатюра,
висящая среди ацтекских  масок, глиняных  табличек,  европейских  картин. На
изящной миниатюре в стиле майя была  изображена  женщина с фиолетовым лицом.
Перехваченная за шею синей веревкой, она висела в пустом пространстве.
     --  Иштаб. Богиня самоубийц.  -- Подошел сзади хозяин. -- Это подлинный
фрагмент кодекса Майя. Нравится?
     Сенатор с интересом оглянулся на хозяина.
     -- Странный вкус? -- Засмеялся  тот. --  У майя, ацтеков, других племен
доколумбовой  Америки существовало много  божеств. Еще за три тысячелетия до
нашей  эры коренные американцы -- вы позволите  их  так называть?  -- видели
мир, в котором  было  куда больше свободы, чем в современной цивилизации. Но
даже в том более  свободном мире не всем было под силу  жить. Почему бы тем,
кто не нашел себя в нем и решил уйти, не иметь божества-покровителя?
     -- Сожалеете?
     -- Утраченная роскошь... Мне нравится религия древних американцев...
     -- Мне показалось, вы даже скажете -- настоящих...
     --  Это божество  в  новом  веке  имеет  все шансы  пережить ренессанс.
Слишком  многие осознают себя в глобальных процессах, что приспели  к новому
веку.

     -- Итак, господа,  обсудим положение на  этот час.  Сначала  мы слушаем
вас, господин  Посол. --  Без  особого вступления  начал  заседание  сенатор
Коллинз. Сегодня председательствовал он.
     Тот, кого назвали Послом, встал.
     --   В  мою  компетенцию   не  входит   задача  оценивать  общие  итоги
происшедшего. Я остановлюсь на ситуации в Белом доме.
     К атаке на Нью-Йорк и Пентагон администрация Буша оказалась не готовой.
Собственно, у нас не было иллюзий на этот счет. Всякая администрация к любой
внезапной акции глобального порядка не бывает готова. И даже не внезапной, и
не глобальной. Это в природе власти...
     -- Я  бы попросил только факты. -- Прервал сенатор. -- Мы знаем природу
власти.
     --  Я  хочу только сказать, что в первые  часы  после  атаки Джордж Буш
слишком  надолго  ушел  в  тень. Его  аппарат...  Можно  сказать,  на высоте
положения  остались Кандолиза  Райс,  помощник  по  безопасности  и  министр
обороны Дональд Рамсвел.
     С первых минут  прошло сообщение, что захвачено 11 самолЕтов, на  борту
нескольких -- ядерное и  бактериологическое оружие... У страха глаза велики.
Это привело к решению поднять в воздух военную авиацию, чтобы уничтожить все
подозрительные цели.
     Поскольку три самолЕта уже совершили свои атаки, по мнению Белого дома,
ещЕ восемь самолЕтов находились в воздухе. В итоге был сбит обычный рейсовый
самолЕт.
     В  целом был запущен план  мероприятий угрозы  четвертой  степени. Надо
отметить, что  это план отражения военного нападения  со  всеми  вытекающими
последствиями.  Стратегические  силы  были  приведены  к  готовности  к бою.
Запущена  штатная  процедура применения  ядерного оружия. Стартовые  расчеты
прибыли  к  пусковым пультам.  Оставалось ввести  координаты целей  и нажать
кнопку. На ряде объектов отмечены случаи проявлений синдрома Хопкинса.
     -- Поясните.
     -- В 1973 году для одной из  ракетных баз,  вооруженной самым мощным по
тем временам  ракетным комплексом "Палярис",  было смоделировано  время "Ч".
Реальная война. Отрезанная от  внешнего мира  база  специальными средствами,
включающими  телевидение,  радио  и  газеты была  введена  в полную  иллюзию
начинающегося  обмена   ядерными   ударами.   Последовал   приказ  нанесения
превентивного удара по конкретным  целям на территории СССР. Офицер Хопкинс,
командир дежурного расчета, в момент запуска сошел с ума. Всего на базе было
отмечено 9 случаев помешательства.
     -- Вернемся к основной теме.
     -- Лишь к  вечеру 11 сентября стало ясно, что новых  атак не последует.
Можно было подводить итоги. Первое совещание  проходило все еще в отсутствии
президента. Обстановка на  нем характеризуется, как нештатная. Люди пережили
стресс.  Событие   суперуровня,  находящееся  вне   возможностей   контроля,
отправило президентскую  команду в  нокдаун. Еще более тяготил тот факт, что
государственная  машина  прозевала   крупнейшее  за  всю   историю   Америки
нападение.
     -- Прошу  прощения, предварительную информацию об атаке Белый дом имел,
-- перебил Посла сенатор.
     -- Верно.  -- Поправился докладчик. -- Но я имел в виду,  что у команды
не  хватило  фантазии  в  полном  объеме  воспринять  информацию.  Ее  можно
охарактеризовать как носителя рядового, то есть суженого сознания. Максимум,
на что их  хватило  --  дать дежурный циркуляр  посольствам за рубежом.  Для
американских посольств такие циркуляры, увы, привычная рутина.
     В   целом,   мы  можем   констатировать,   Америка  обнаружила   полную
неспособность к принятию адекватных решений  в ситуациях нестандартных.  Еще
одно не обсуждалось, но витало  на вечернем заседании. Неспособность  самого
Буша соответствовать современным требованиям.
     -- Другими словами, джентльмены, организаторы акции оказались на голову
выше  государственной  машины  Соединенных   Штатов.  --  Обвел   участников
заседания взглядом человек, похожий на Черчиля. -- Предлагаю к этому вопросу
не возвращаться.
     -- Боюсь, это так. -- Подтвердил докладчик. -- Но я хотел бы закончить.
Когда аналитики подытожили результаты, Бушу-младшему  впору  было подавать в
отставку.  Совещание отложили до  его прилета. В ночь на авиабазе в Небраске
собрались самые близкие к президенту люди для выработки дальнейших действий.
В  полном  составе  был представлен клан Бушей.  Содержанием  этой всенощной
стало моделирование различных ситуаций. Пришли к ряду  выводов. Первый -- не
мешкать с определением врага. Увы,  ничего внятного спецслужбы предложить не
смогли.  Зашел  спор,  кого  назначить  врагом:  Хуссейна,  Бен  Ладена  или
палестинцев. "Красная армия Японии"  и  другие организации,  взявшие на себя
ответственность за теракт, не фигурировали.
     Лобби  нефтяных  компаний,  в  том  числе Кандолиза  Райс,  выходец  из
транснациональной  нефтяной   компании  "Шеврона",   настаивали  на  Саддаме
Хусейне. Но этот вариант был отвергнут в связи с непредсказуемостью развития
ситуации.
     Решили, что Бен Ладен -- наиболее подходящая версия. Афганистан, талибы
не  будут  иметь  международной  поддержки,  не заступится и  арабский  мир.
Вспомнили эпопею со взрывом статуй Будды в Баниане в марте этого года.
     --   Должен  добавить,  здесь  сыграл  роль   и  предварительный  вброс
информации о террористе  номер один.  В июле этого года агентура ЦРУ провела
встречу  с  Бен Ладеном в третьей стране. Конкретно,  в Арабских Эмиратах, в
Дубаи. Еще конкретней, в американской клинике, где  он проходил курс лечения
в урологическом отделении  доктора Терри Кэллеэй. Он пробыл там десять дней.
--   Проинформировал  собрание  невыразительный  человек.  --   Как  куратор
спецслужб могу доложить, предметом встречи было выяснение  у  бывшего агента
ЦРУ  Пустынника:  что  его   побуждает   противодействовать  ближневосточным
интересам Штатов? Пустынник предъявил ряд  претензии, суть которых --  перед
ним  не выполнили своих обязательств американские спецслужбы и он не намерен
этого спускать.  Он намекнул, что многое  знает,  а еще многое из бывших его
совместных операций со  спецслужбами Штатов  и Пакистана хранится в надежном
месте...
     -- Звучала на встрече тема теракта?
     -- Нет. Можно со всей определенностью сказать: на  то время Бен Ладен и
его деньги не участвовали в разработке теракта.  Позже  я могу доложить, что
нам известно...
     -- Хорошо, продолжайте, господин Посол.
     --  Второе,  что  было  решено на  ночном совещании  --  не  признавать
причастность властей к сбитому в Пенсильвании самолету.. Было решено списать
самолет на террористов, сделать пассажиров этого рейса героями. Для контроля
ситуации, урегулирования  вопросов  с "черным  ящиком",  найденным на  месте
падения, в Пенсильванию вылетела специальная бригада.
     Третье. Чтобы провал Буша не отложился в сознании американцев и мировой
общественности,  президенту   было  рекомендовано   активней   выступать   с
воинственными  заявлениями, подкрепляя их встречами с военными, спасателями,
пострадавшими.   Для   контроля   ситуации   в   прессе   предприняты   меры
профилактической работы с издателями.
     И, наконец, последнее. Дабы Америка не топталась на событиях этого дня,
решено   действовать   наступательно.   Новые   потоки   информации   должны
захлестнуть,  перебить впечатления  первого  дня.  Радостные арабские  дети,
патриотические  речи  президента,  военные  приготовления  --  вот  основное
содержание ближайших дней.  За  это время  события  11  сентября отойдут  на
второй план, а там война...
     --  Обворожительные духи  Моники  Левински  унесла  "Буря в путыне". --
Высказался кто-то из  присутствующих.  -- Какой же  ураган  нужно  устроить,
чтобы развеять всю эту вонь?
     -- Эмоции,  господа. --  Поднял палец Вашингтон. -- Дашь  волю эмоциям,
уйдешь от истины. Какие выводы из сказанного должны извлечь мы?
     -- Выводов  несколько, мистер Вашингтон. -- Кивнул докладчик. -- Считаю
долгом отметить, что  в администрации еще длится  постшоковый  период.  Даже
психиатры  не  рекомендуют оставлять пережившего стресс  человека наедине  с
самим собой и в этом смысле нужно выработать нашу позицию.
     Вашингтон с сомнением покачал головой.
     -- Второе. Развитие событий, на мой взгляд,  не подошло  к тому рубежу,
когда мы имеем право вмешаться.
     На этот раз Вашингтон кивнул с одобрением.
     --  Третье.  В  объективном  установлении причин,  истинных  виновников
атаки,  самого  демарша  против  США  администрация  не заинтересована.  Нам
необходимо заняться  этим  самостоятельно.  К сожалению, и для  нас  не  вся
картина еще ясна.
     -- Истинные виновники?
     -- Да.
     -- Что мы имеем на этот счет?
     -- Об этом доложит сенатор Коллинз...

     Заседание прервалось.  Тот,  кого здесь  называли Вашингтоном, внезапно
известил высокое собрание о том, что его вызывают в Штаты. В город  с его же
именем, в столицу.
     Собственно, в  этом не было ничего особенного --  ни в том,  что  этого
человека звали Вашингтон, ни в том, что его захотел видеть сам президент.
     --  Поеду,  узнаю,  что их там  припекло.  -- Ворчливо  влезал в пиджак
толстяк.
     Коллинз,  находящийся  рядом  в  комнате,  понял  кого  это  --   "их".
Разумеется, Бушей -- сына и отца.
     Он знал, чем обязана Вашингтону эта семья. Практически всем. Достаточно
сказать, что это Вашингтон несколько месяцев назад  позвонил Гору  и сказал,
чтобы кончал волынку. Бюллетеней тому, может, для верха  над Бушем и хватит,
но для победы над ним, Вашингтоном, вряд ли...
     Коллинзу нравился этот человек. И судьба их свела давно. Когда у него в
голове  только  рождалась идея Комитета независимых наблюдателей, именно эта
кандидатура всплыла  в памяти. Никто более в Америке не  мог подойти на пост
ее Президента.
     -- Коллинз, заканчивайте без меня, а завтра мы с вами свяжемся. Никаких
решений,  разумеется, не  принимайте. Только  анализ обстановки  и  варианты
самых необходимых действий. Здесь я  вам ни  к  чему. Черт,  Коллинз,  вы не
поможете мне найти этот рукав!..
     "Мерседес" ждал на том же месте.
     -- Знаете,  сенатор, -- остановился перед  дверью машины Вашингтон.  --
Когда  вы семь  лет назад  пришли ко мне с предложением организовать Комитет
наблюдателей, я  не  думал,  что  это будет так интересно.  То есть я  хотел
сказать, так необходимо. Но вы уверены, что мы все контролируем?
     -- Мы честны перед собой...
     -- Я понимаю, -- кивнул Вашингтон. -- Простите за бестактность.
     Но я очень хочу не упустить последнюю минуту, чтобы удержать Америку от
краха. Дайте мне все же организаторов налета. Мы должны их иметь. Настоящих.
И прежде всего их идеологов. Как вы думаете, Коллинз, кто это мог быть?
     -- Мы уже работаем. -- Уклонился от ответа Коллинз.
     -- Сможете достать?
     -- При ваших-то деньгах, сэр? -- Глаза Коллинза смеялись.
     -- Деньги деньгами...
     В  аэропорту  известного всей  Америке  человека -- миллиардера  первой
десятки  и,  по  мнению  многих,  первого  среди  них  оригинала  --  ожидал
персональный самолет "Марианна". В Вашингтоне этого человека, который не раз
оказывал Америке неоценимые услуги, ждал президент. А Коллинз ждал, когда за
ним можно будет захлопнуть дверь.

     -- Сколько мы с вами знакомы, генерал?
     -- Лет двадцать, сенатор.
     Генерал и сенатор прогуливались по дорожке имения.
     -- Да, двадцать лет, Боб. -- Глаза сенатора погрустнели. -- Помнится, с
момента, когда я в составе комиссии Конгресса прилетел в Дананг. Где  вы нас
приняли  под  свою  опеку и  неделю  носили  над  всем  Вьетнамом  на  своих
"вертушках". Вы, помнится, командовали  вертолетным полком, Боб?  И тогда вы
не интересовались философией майи.
     --  О, тогда  я  больше  интересовался  крошкой  Элизабет! --  От  души
захохотал  хозяин  поместья.  -- Точнее, всем  женским  персоналом  полевого
госпиталя, который мне Бог и оперативное командование пожаловали в соседи.
     -- Что вы думаете обо всем, что происходило одиннадцатого, генерал?
     -- Вас интересует мое мнение, как человека военного?
     --  Прежде  всего.  По-человечески  мы   это   все  оцениваем  примерно
одинаково.
     -- С военной точки зрения  -- блестящая операция. Пожалуй,  это  шедевр
военной организации.
     -- Военной?
     --  А  вы можете  предположить  другое?  Прежде  всего, безукоризненный
боевой  дух  исполнителей.  Это  первое,  что бросается  в  глаза.  Вот  он,
идеальный солдат,  о котором грезит  Америка. Идет вперед, не останавливаясь
ни  перед чем. У этих  ребят  не дрогнула рука, не  дрогнуло сердце. Даже  в
последний момент. Это многого стоит, сенатор.
     -- Это смерники, камикадзе.
     -- Мне, солдату, эти  слова ничего не объясняют.  Чтобы  меня заставить
пойти  на такое,  у  меня  должны  быть серьезные  причины. Нет, я не  точно
выразился. Заставить нельзя. И нельзя купить...
     -- Вас напугали эти люди?
     -- Мне иной раз  кажется,  что мы  столкнулись с киборгами.  На Западе,
сенатор, это кого хочешь напугает. Мы называем их фанатиками, но это тоже не
вносит ясность.
     -- В самолетах были не киборги. Выходцы с Востока. Заплатили их семьям,
соответственно накачали идеологией, вкололи героина...
     -- Как-то  во  Вьетнаме  мой водитель сбил  джипом мотоцикл с двумя  их
солдатами.   Оба   "чарли"  насмерть.   Приехала  их   инспекция,  появились
военачальники. Идет разговор между  ними,  поглядывают в  мою сторону.  Наша
вина сто  процентов.  Думаю,  упекут  моего  водителя. Забрал у него оружие,
чтобы  парень  в  отчаянье   не  натворил   глупостей.  Потом  подъехал  наш
переводчик.  Быстренько  переговорил с  их  военными и сообщает: это был  их
единственный мотоцикл. "Ну и  что?". "Теперь им не  на чем будет  доставлять
почту". "Ты хочешь сказать... А эти?". Их полковник  понял меня. Показал  на
труппы, на  небо... Словом, выписал  я  из своего жалования два мотоцикла из
Штатов, тем и кончилось дело.
     -- Вот вам  и идеальный солдат.  -- Хмыкнул Коллинз. --  Ладно,  а сама
операция? Ее идея, планирование, организация...
     -- Боюсь  ошибиться, но предположу, что идея не может  принадлежать  ни
арабу, ни европейцу. Да и азиат бы нашел нечто другое. Того  парня,  кто это
выдумал, надо искать среди американцев, сенатор. Либо среди  сумасшедших  из
Голливуда,  либо  в  какой-нибудь особой  "психушке"  под  крылом спецслужб.
Организация операции...  Это шедевр.  Арабы тоже здесь не пляшут. Точность и
педантизм -- не их качества. Я  бы  искал среди немцев, англичан.  Начальник
штаба  у  них,  скорее  всего,   точно   из   немцев.  Летная   школа  наша,
американская...
     Но меня, признаться, сенатор,  не это больше  волнует. --  Вдруг сломал
разговор  генерал. -- Есть еще кое-что. Эти  ребята  нас поймали. На  нас же
самих. Я боюсь, атаки это не главное...
     -- То есть?
     -- Я попробую точнее. Что делает ковбой, сенатор, когда ему  заехали  в
глаз?
     Коллинз пожал плечами:
     -- Выхватывает кольт и дырявит обидчика, вы это хотите сказать?
     -- Да, в этом наш характер, сила, но и слабость одновременно. Заметьте,
мы выхватываем кольт  в любом случае. А  дальше все  идет  уже  на рефлексе.
Врага нельзя оставлять в живых, ведь так?
     --  Я понял вас, генерал. Вы говорите о том,  что  Америку поставили  в
условия, чтобы она выхватила кольт. И что же?
     -- Далее Америка должна  стрелять. Ей некогда разбираться,  кто прав, а
кто  виноват.  Даже  если  бы  Буш  был  священником,  великим  миротворцем,
случившееся все  равно заставило бы его воевать. Дело даже не  в том,  чтобы
покарать зло,  а в том, чтобы выпустить пар у своих, не дать насмехаться над
собой чужим. Вы понимаете, сенатор?
     -- Вы хотите сказать, Америку ведут.  Кому-то очень  хочется, чтобы она
вошла в войну...
     --  Не только.  Сама по  себе война  дело хорошее.  Разогнать кровь, на
время  отвлечься  от  рутинных  проблем.  Америка  на   этом  всегда  только
поднималась.  У  кого-то  более  изощренные цели  и,  боюсь,  беспроигрышная
позиция.  Он хочет заставить Америку совершать глупости. Первая глупость уже
есть -- назначен враг. Мы разнесем в пух и прах Афганистан, пройдем по самой
границе ненависти всего арабского мира, а завтра  мир получит свидетельства,
что ни Афганистан, ни Бен Ладен к проблеме никакого отношения не имели.  Это
как в шахматы. Слон не защищен, берите его. А потом -- шах и мат...
     --  Вы хотите  сказать,  что  мы столкнулись с кем-то,  кто  использует
терроризм, как инструмент?
     -- Мы сами использовали его как  инструмент. Получали  на этом неплохие
дивиденды.  Мы вырастили его  до  серьезной,  очень  серьезной  силы.  Но  с
исчезновением большого врага, против которого и выращивали всех этих  ребят,
потеряли  к  ним  интерес.  И  это  чревато.   Я  не  удивлюсь,  что  кто-то
воспользовался всем тем, что мы вырастили.  Против самой  Америки.  Мы имеем
дело с людьми,  которые не согласны  с тем, что Америка определяет лицо мира
на  свой взгляд  и вкус.  Они проанализировали весь  инструментарий, который
используется Америкой, поняли логику ее поступков  и начали игру, когда  США
полностью на виду, а они -- в глубокой тени.
     -- Я  вижу, у вас есть своя теория. Может, поделитесь,  кто способен на
такое? Начистоту, Боб...
     -- Начистоту?  --  Переспросил  генерал.  --  В  семьдесят  третьем  на
комиссии,   которая  расследовала  скандал  вокруг  деревушки  Сонгми,  меня
спросили:  "Что вы думаете о лейтенанте Колли, взвод которого учинил резню"?
Я знавал Колли. Вот меня  и  спросили: "Начистоту, Боб"! У  меня  были  свои
соображения, сенатор Коллинз.
     На своих вертушках я  ежедневно доставлял  нашим госпитальным девчонкам
ребят  из  джунглей  --  без рук, без  ног, в вонючей  грязи. Бывает, что не
успевал  доставлять.  И  тогда,  тоже моими  "бортами" все эти  человеческие
обрубки  перебрасывали в  Дананг,  на аэродром.  Чтобы дальше  сплавить их в
Канзас, в Огайо, Минессоту... Родине и родителям -- из Вьетнама с любовью!..
И очень многие  американские парни  почему-то не  хотели возвращаться  домой
такими подарками. И потому очень не любили, когда у них за спиной оставались
всякие там деревни.  Деревни,  сенатор Коллинз, --  самые страшные  на войне
подразделения. В этих подразделениях ни командиров, ни званий. Там не играют
марши, и нет флагов. Но там есть другое. Забитые крестьяне, которые по ночам
вырезают  чужих  --  отделения,  роты,  а в  общем дивизии. Здесь я  был  за
лейтенанта.
     И второй ответ был у меня...  В том  же Вьетнаме  было полно придурков.
Наших,  на  которых ставить  клейма  негде.  Они  летели  туда словить кайф,
оттянуться. Сунув в  рот жвачку, эти  ребята  -- и  рядовые, и командиры  --
чувствовали  там  себя  пришельцами с  других планет.  И  вышибали у "чарли"
мозги, как соплю из носа. Не очень-то размышляя о великой миссии -- нести по
странам и континентам звездно-полосатый  флаг свободы и демократии. Я бы сам
таких резал в своей деревне...
     -- И что вы ответили, Боб?
     -- Вы прямо пастор. -- Засмеялся генерал. -- А разве вы  не были членом
той самой Комиссии? И к нам во Вьетнам прилетали не по этому делу?..
     -- Я просто не помню вашего ответа. -- Поморщился Коллинз.
     -- Я  ушел на  крыло, Джордж.  Есть  такое выражение в авиации, уйти на
крыло. Вот и сейчас... Я военный, военным экспертом и выступаю. А остальное
 --   ваше, сенатор...

     13 сентября 2001 года, Нью-Йорк

     Минутная стрелка  настенных часов прыгала на деление вверх и срывалась.
Это продолжалось  уже сутки. Ясно  было,  что села батарейка,  но Алекс не в
состоянии был заставить себя что-нибудь исправлять. Он часами сидел в полном
оцепенении.
     Сколько прошло  с  того момента,  как  он  в последний раз слышал голос
Анни, ее зовущий, плавающий от переживаемого голос в трубке телефона? Сутки,
двое или мгновения?

     Вывернув  на Манхэттен,  он  попал  в  пробку. Бросив машину,  бежал  к
объятой клубами дыма башне и вдруг увидел, как она начала оседать. Он что-то
кричал, выкрикивал ее  имя -- Анни, Анни!  -- но навстречу ему бежали другие
люди, лица которых были смазаны их же криком. Среди них не было ее.
     Он звонил по сотовому. Ее телефонный номер до бесконечности не отвечал.
Только длинные гудки...
     Он не  нашел  ее.  Он не успел. Не  спас.  Что пережила она в последние
минуты?..
     Все  эти дни  Алекс провел вблизи  Манхэттена. Вместе со многими,  ловя
каждую  новость оттуда,  куда  могли  проходить  только  спасатели.  Кого-то
спасали  в первые  часы,  мимо  пролетал реанимационный  автомобиль,  и  все
родственники,  чьи  близкие числились  без  вести  пропавшими,  инстинктивно
кидались вслед за машиной...
     Анни,  Анни!..  Почему  ты не прислушалась  к его  просьбам перейти  на
работу в Джерси?..
     В дверь постучали. Это, наверное, соседка привела Джони.
     Открыв дверь, Алекс с недоумением смотрел на незнакомого человека.
     -- Я приношу свои соболезнования. И  от  себя, и от  лица  компании. --
Склонив голову, незнакомец  представился,  но  его  имя  проскользнуло  мимо
сознания.
     -- Какой компании?
     --  Нашей общей с вами компании, мистер Штерн. Мы знаем о горе, которое
постигло  вас.   У   нас  общая,  национальная   трагедия.  Здесь  собранное
сотрудниками,  вашими коллегами. И  средства, выделенные компанией лично для
вас.
     В руках у него оказался конверт.
     --  Нигде расписываться  сейчас  не надо.  Формальности  уладим  позже.
Компания надеется, что  после  окончания траура вы сразу вернетесь в  строй.
Честь имею...
     Незнакомец откланялся. А Алекс остался на пороге дома с конвертом.
     Общая трагедия... Выделенные компанией... Компания надеется...

     14 сентября 2001 года, Белый Дом

     --  Я  бы  хотел,  чтобы  наш  разговор не был привязан  к событиям  11
сентября,  эта  дата всех  гипнотизирует.  Давайте,  мой  друг,  постараемся
выбросить  из  памяти  все,  что   сообщали  средства  массовой  информации,
президент и всяческие разведки...
     Этот разговор происходил  в овальном кабинете. И начал его  Джордж  Буш
сам, тщательно подбирая слова.
     Он стоял у окна, вполоборота к Вашингтону и смотрел даже не на лужайку,
а куда-то в пустоту. Вряд ли его взгляд фиксировал сейчас что-то снаружи.
     --  Я  попросил вас  приехать, сэр, чтобы  узнать, как вы воспринимаете
все, что происходит в стране  и за  рубежом.  Может быть, попросить совета у
вас. Вы знаете, Вашингтон, как я ценю все, что вы сделали для меня. Помогите
мне в очередной раз. Помогите Америке...
     -- Как  ты себя чувствуешь, Джордж? Мне нравятся  твои слова насчет  11
сентября, но, похоже, этот день тебя все же не отпускает?
     -- Надо ли говорить, что это  самый  черный день в моей  жизни. Он всех
нас  схватил  за  яйца.  И  все  еще  держит.   Вы  постарше  меня,  помните
Перл-Харбор?  Сегодня  я  разговаривал  кое с  кем  из людей, которые хорошо
помнят ту трагедию. Они говорят, что Америка морально оправилась от нее лишь
после  того, как сбросила бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Но там была ясность.
А на кого сбрасывать бомбы мне?..
     Все-таки у  этого техасского  парня больше  самообладания, чем  думают,
мелькнуло  в голове  у  миллиардера. И не  похоже, что  он трясется за  свою
шкуру.
     -- Бомбы?.. Джордж, это серьезно?
     --  Не знаю. Еще  не знаю. Но  кто-то  бросил нам вызов,  какого еще не
знала Америка. И это не должно пройти бесследно. Либо мы, либо они...
     -- Кто они?
     Джордж развел руками:
     -- Пока  не знаю. Но  одно  знаю точно -- смертельные враги Америки. Из
тех, кто не любит, не понимает, боится  нас. Кто не  поймет никогда.  И  кто
вынашивает планы раз и навсегда разделаться с нами.
     --  Минуту,  Джордж.  Я  понимаю,  вопрос будет наивным,  но  его  тебе
зададут.  Америка  принимает  решение о войне самостоятельно?  Международные
нормы, право, вся архитектура глобальной безопасности...
     --  Оставьте, Вашингтон. Я хочу предложить и предложу миру дилемму. Кто
не  с нами,  тот против нас.  На мой  взгляд, и  меня поддержат,  мы  должны
воспользоваться  этой  максимой  Древнего  Рима.  Для  этого у нас  есть все
возможности и нет выбора.  Америка сейчас сильна, как никогда. Нас поддержит
НАТО. Да  и  другие, кто включен  в  круг влияния наших ценностей. На  нашей
стороне  сама справедливость.  Другими словами, история нам дает возможности
не стесняться. Более того,  продвинуться вперед. Это шанс.  И шанс с большой
буквы, нам его просто подарили...
     Это был новый поворот. А в  его окружении и впрямь есть головы, подумал
Вашингтон. Задумано с хорошей долей сумасшествия, может и получиться.
     --  Другими словами,  игра ва-банк. --  Кивнул  он. --  В  этом  случае
действительно, думаю, излишне интересоваться как поведут  себя  страны НАТО.
Но  есть еще  Россия, Китай, они полноправные члены Совета Безопасности ООН.
Тебе скажут: лишь ООН имеет право давать  санкцию на применение  силы против
того или иного государства.
     --  ООН?  У нас в руках чиновничество  этой организации, кто их кормит?
Проблемы с Кофи Анненом? Не думаю. Россия? Ее давно надо перешагнуть, России
нет,  а  мы все на нее оглядываемся.  Что касается Китая, и тут сама история
благоволит нам. Скоро саммит  глав Большой восьмерки. До него, конечно, надо
многое успеть, но, думаю, на встрече глав ведущих государств  в Китае им все
же  придется выразить мне соболезнования. Это как минимум, а если хорошенько
поработать, то и поддержат. Пусть даже с кислыми физиономиями...
     Это говорил  сильный  политик.  Сюда  бы  тех,  кто  относил  его  к  к
двоешникам в международных делах.
     -- О, кей. Чего ты ждешь от меня, Джордж?
     Президент опустился  в кресло и потер виски ладонями. Он будто решался,
говорить или нет.
     -- Я разговаривал  вчера еще  с  одним человеком. И сразу позвонил вам,
меня  что-то  заставило. Есть  одно обстоятельство, которым  мне  не  с  кем
поделиться. Я встречался... Я встречался с одним прорицателем. Так вышло. Не
подумайте, что у меня поехала крыша.
     -- Это нормально, Джордж. Ты должен черпать силы отовсюду.
     -- Я рад,  что вы меня  понимаете. Это  был шаман  из  племени  сиу. Он
трижды  за последний  год хотел  встретиться со мной. Последний раз -- перед
инаугурацией.  А  потом пропал. Мне  действительно  нужна  была помощь. Наши
психологи и психотехники слишком образованы, чтобы помочь в такой  ситуации.
Шамана по моей просьбе разыскал Арчи...
     Кто этот Арчи президент уточнять не стал.
     -- Это была странная встреча, но пусть она останется между нами...
     Вашингтон молчал.
     -- Я спросил, зачем он раньше хотел видеть меня? -- Джордж  усмехнулся.
--  Надо  будет  сказать  в  Голливуде,  чтобы  впредь   индейских  колдунов
изображали скромней, не столь горделивыми в осанке и широкими в плечах. Этот
обычный с виду человек сказал мне,  что теперь это не имеет значения -- все,
что  могло случиться, уже  случилось.  Я спросил, неужели  именно об этом он
хотел предупредить меня? Он ответил -- не только.
     Я высказал сомнение, может он  хочет заработать. Или хотел  раньше, что
его  приводило ко  мне?  Он ответил,  что ему  ничего не надо.  Ни тогда, ни
сейчас. А сейчас он здесь потому, что это я разыскал его...
     -- Что же поведал этот человек?
     -- Он сказал,  что Америке нужно ждать  еще большего несчастья. Точнее,
целой полосы бед. -- Остро  глянул на гостя  хозяин овального кабинета. -- И
еще  он   сказал,  что  вернулся  Китчи  Маниту,  который  будет  заниматься
истреблением всех пришельцев на эту землю. Его призвали другие маниту...
     -- Кто такой этот Китчи Маниту?
     --   Об  этом  позже.  Я  тоже  попросил  навести   справки  и  мне  их
предоставили. Есть еще кое-что. Если  верить шаману, нет таких бед,  которые
бы не предстояло пережить Америке.  Они будут происходить  до тех пор,  пока
Америкой  не станет управлять индеец. Президент? -- Спросил я. Он ответил --
вождь.
     -- Глупости. И не ново. Что  конкретного он напророчил? Какие конкретно
беды?
     -- Он сказал, что на Америку уже наслана болезнь. Ее  давно знают люди,
но  не  знают лекарства.  Я спросил  его, какая это  болезнь? Насколько смог
понять, это не СПИД,  не чума, не холера. Что-то не связанное с вирусами. Он
странно назвал эту болезнь -- боюсь, я его не понял.
     -- И как он ее назвал?
     -- Болезнь койотов...
     -- Болезнь койотов...
     -- Да.
     -- И что это за болезнь?
     -- Я  проверил,  никакими особенными  болезнями  эти звери не страдают.
Странные животные, но болезни у них такие же, как и у других тварей.
     С этими словами президент поднялся.
     -- А теперь о Китчи Маниту. Так у древних индейцев назывался  верховный
бог. "Маниту" -- означает "дух".  Силы мира контролировались разными духами.
Их сотни, может,  тысячи. Это племенные и родовые божки, подчиненные единому
Китчи  Маниту. Судя  по легендам,  этот  "парень" стоял над  добром и  злом,
преследуя  какую-то лишь  ему  ведомую цель.  Согласно одной  из легенд,  не
останавливался и перед уничтожением собственных  детей, когда те противились
его воле. Тот факт, что индейцы оказались в  резервациях,  а белые  покорили
Америку, рассказывал шаман, это тоже  воля  Китчи Маниту.  За какие-то грехи
своих  детей, индейцев, Китчи открыл  белым все дороги на  континент, дал им
властвовать. Даже ему  подвластные духи воспротивились этому. Объединившись,
они  ополчились  против  Китчи,  и  смогли  его  изгнать из этого  мира.  До
недавнего времени он обитал... Где бы вы думали?
     Вашингтон пожал плечами. Ему не нравилось  с каким  увлечением  все это
рассказывал его собеседник.
     -- На  Белой  Реке.  Так  индейцы называют  Млечный путь.  И  теперь он
вернулся. На  смене  тысячелетий все индейцы  и их  духи  осознали свою вину
перед  Китчи,  покаялись  ему,  принесли  небывалые  жертвы и  попросили его
вернуться. Чтобы все исправить и восстановить справедливость...
     -- Так недалеко и до пришельцев. -- Хмыкнул Вашингтон.
     -- Боюсь, такой поворот меня бы устроил.  -- Откинулся в кресле Буш. --
Сейчас я хочу сказать главное. Потому и попросил приехать, и  забыть,  о чем
пишут в газетах. Этого народ Америки не знает, и надеюсь, мы убережем его от
этого знания. Все версии, улики,  доказательства, которыми  спецслужбы якобы
завалили Белый  Дом, -- липа. У  Америки много врагов, может быть, весь мир.
Но пока нет главного -- того, кто  все это задумал и сотворил. Я имею  ввиду
одиннадцатое.  Да, да, Усама Бен  Ладен... Я  сам  уже  завтра  с подобающим
гневом  на  весь мир  заявлю  это  имя.  Негодяя  из  негодяев,  фанатика  и
психопата.  Ему  повезет, если  он в  самом деле  окажется  причастным и  не
повезет, если это не так.
     -- То есть вина Бен Ладена?..
     -- Не доказана. Но на  меня давит общественное  мнение,  военные.  Всем
нужен враг. А у меня небольшой выбор -- Усама Бен Ладен да Китчи Маниту...
     Президент молчал, ожидая реакции Вашингтона.
     -- Что вы хотите от меня, Джордж? -- Наконец разлепил губы Вашингтон.
     Буш поднял взгляд. В глазах его плавала растерянность.
     -- Если откровенно, не знаю. Наверное,  просто совета. Как быть во всей
этой  чертовщиной.  Вы, Вашингтон, сделали меня президентом. Не для того же,
чтобы подставить под этот молох? Простите, я неловко выразился.
     -- Хорошо, Джордж. Я понял.  Вы были искренни, я  отвечу вам тем же. Но
сначала вопрос. Вы говорили о врагах вне Штатов... Что, если они -- внутри?
     --  У  меня нет ни одной реальной улики, которую добыли бы  спецслужбы.
Они беспомощны. Я не верю ни ФБР, ни ЦРУ, ни военной разведке, ни даже АНБ с
его  стотысячным штатом.  Вы меня наверняка  поддержите  в  том, что  нельзя
верить  тем,  кто  не  раз  доказывал, что они  выше  закона,  парламента  и
президента.  Кто опутал щупальцами всю страну, мир,  но почему-то  ничего не
знал о приближении катастрофы...
     -- Потому я и заговорил об этом, Джордж. -- Покряхтел Вашингтон. -- Мне
доподлинно известно, что информация о теракте стучалась в ваши двери не раз.
И  не  только  через  колдуна,  которого тоже  неплохо  бы  пропустить через
детектор  лжи:  какой мониту его  озадачил.  Информация,  насколько  я знаю,
поступала и в ЦРУ, и в  ФБР, думаю, и в Агентство национальной безопасности.
Если  у  вас  там  есть  свои  люди  --  а я  ставлю вопрос  именно  так  --
поинтересуйтесь, куда девался агент ЦРУ...
     Вашингтон закашлялся. Он чуть не произнес имя Лари Уэлса. Видит Бог, он
действительно  попался  на  искренность президента и чуть было не  забыл  об
элементарном. Но что-то сработало. Он вдруг ощутил опасность.  В его родимой
стране всем и  всюду лучше все же  свято блюсти  правило айсберга -- большая
часть того, что ты знаешь должно оставаться ниже границы видимого.
     Выпив воды, поданной Бушем, Вашингтон закончил:
     --  Куда все-таки девался бывший агент ЦРУ Бен Ладен? Коль скоро вы его
назначили  террористом номер один, вам нужно будет его предъявить миру живым
или мертвым. Только вот незадача, боюсь, даже раздолбав весь Ближний Восток,
вы не найдете его...
     Это можно сказать, решил Вашингтон. Это хотя бы заставит тех, кто будет
прослушивать запись,  если она есть, шевелиться. И вдруг ему пришла в голову
еще одна мысль.  А что, если президент тоже  предполагает, что их слушают? И
весь этот разговор -- не столько для него, сколько для тех, кто слушает?
     -- Я думаю, мы поняли друг друга. -- Повел пальцем в воздухе Буш.
     Или он только сейчас спохватился, что тоже слишком разговорился в своем
кабинете? Все равно дальнейший разговор терял смысл.
     --  У  меня  много  вопросов  к  спецслужбам.  -- Между  тем  продолжал
президент.
 --    Судьбу  Бен  Ладена  мы обсудим  как-нибудь при  другой  встрече. Думаю,
вернемся и к спецслужбам. А пока я бы все-таки вернулся к началу  разговора.
Отстранясь   от   пропагандистской   информации,   абстрагируясь  от   всего
случайного,  какая версия вам представляется наиболее вероятной? Террористы,
какие-то силы внутри Америки?
     Выходило, что разговор еще нужен президенту. Для чего, Вашингтон не мог
понять,  но  постарался  действительно  сосредоточиться  на  самой  реальной
версии.
     Он  без имен  пересказал свой  вчерашний вечерний телефонный разговор с
сенатором. О той версий,  которая  сформировалась в ходе обмена  мнениями  в
Мексике.
     Он заговорил о том, что спецслужбы Штатов наплодили несметное множество
террористических  организаций.  Многих,  родившихся  стихийно, приблизили  к
себе,   поставили  под  контроль,  надеясь  использовать,  как  специальный,
специфичный  и  грозный инструмент  для борьбы  с  коммунистами,  русскими и
прочими врагами Америки. Наработки здесь велись десятилетиями. Но с падением
восточного блока спецслужбы  потеряли интерес к этому воинству и вот теперь,
за неимением  подходящих  целей, все  эти тайные армии  избрали своим врагом
Америку. Недаром их столько объявилось в качестве авторов черного дня -- это
первый смотр сил. Выращенный и натасканный на других хищник однажды  выходит
из-под контроля. Если ему  не  бросили кусок мяса, не  дали размять мышцы  в
запланированной охоте, он примется решать эти проблемы сам. И начнет с того,
кто ему ближе, более доступен, более предсказуем.
     Вот и здесь кто-то вышел из-под  контроля. Вполне  возможно, что  и Бен
Ладен. Не исключено,  что не без  помощи тех  же  русских.  Да, он  воевал с
русскими, но  он воевал  и с Саддамом Хусейном. Между тем, Хусейн,  говорят,
сегодня ему союзник.
     Рассказывая  сейчас  все  это,   Вашингтон  внутренне  чувствовал  себя
препаршиво. Русских пристегнул неожиданно даже  для самого себя. Как-то сами
по себе пристегнулись.
     -- Прогуляемся по лужайке. Я вас провожу. -- Неожиданно предложил Буш.
     Когда они вышли из Белого Дома, Буш переспросил:
     -- Русские?  Вы всерьез думаете, что они замешаны? Путин  мне  позвонил
одним из первых. Вряд  ли здесь поработал Кремль  или Лубянка, хотя версия и
не  лишена  логики.  У  России  у  самой  проблемы  с террором,  с  теми  же
исламистами. Арабы и Путину поперек горла.
     -- У меня тоже нет улик. -- Напомнил Вашингтон. -- Но  я бы не забывал,
что Путин -- чекист. И хотя не ходил в больших чинах, по всему видно, все же
был  неплохим профессионалом. Да и  человек  он , похоже.  не глупый. А  это
значит,  умеет  говорить  не  то, что  думает. Кроме  того,  именно  в  силу
чеченской проблемы ему  выгодно, чтобы мы обрушились возмездием на арабов. И
как на основных носителей ислама, и как  на глубокие тылы передовых  отрядов
чеченских повстанцев.
     А  тот  факт,  что  Путин  позвонил  первым... Знаете,  мне  вспомнился
анекдот.  История,  имевшая  место  во  времена  Брежнева.  С  удовольствием
расскажу. Это связано с новой  тогда затеей русских дважды  в год переводить
стрелки часов -- то вперед, то назад, на летнее и зимнее время.
     -- Переводить часы? Зачем?
     --  Кто-то из  энергетиков  убедил Кремль,  что  за  этим  существенная
экономия электроэнергии. Так вот Брежнев  осенью 1979 года пригрозил снять с
поста руководителя службы  времени. Как он  выразился, к чертовой матери. За
то,  что никто  не предупредил его  о  переводе часов.  А  он  на час раньше
"безвременной   кончины"  подписал   соболезнование   афганцам   по   поводу
расстрелянного русскими же Амина...
     -- Это реальный факт? -- Изумился Буш.
     Вашингтон  кивнул. Хотя  сам  бы  на месте Буша поинтересовался другим.
Откуда ему, Вашингтону, об этом известно.
     -- Представляю себе расстроенного Брежнева. С Рейганом они  были  очень
похожи...
     Посмеявшись, каждый своему, собеседники больше не вернулись к разговору
о врагах и завтрашних испытаниях Америки.
     Провожая дорогого гостя, Буш крепко жал его руку:
     --  Спасибо.  Я даже не рассчитывал, что так  много почерпну  из  нашей
встречи...

     И все-таки у Вашингтона после этой встречи осталось впечатление, что он
беседовал  с  двумя  совершенно  разными людьми.  Один  из них  был  волевым
политиком,  патриотом,   воспитанным  в   традиционно   американском  стиле,
самодостаточным  и   безоглядным  техасцем,  а  другой   --   нерешительным,
слабовольным  человеком, зависимым от очень многих  вещей, включая  мистику.
Какой из них настоящий Буш?
     Поразмыслив и не придя  ни к какому выводу, он набрал  телефон сенатора
Коллинза, который уже тоже вернулся в Штаты.
     --  Мне  нужен  список известных людей Америки,  которые --  только  не
удивляйтесь  --  нестандартно,  даже  непатриотично  отнеслись к  налету  на
Нью-Йорк и Пентагон.
     -- Таких людей будет много, мистер Вашингтон.
     -- Даже так? -- Удивляться пришлось ему.
     -- Например, в день налета в  прямой  эфир  радиокомпании  "Bomb" вышел
чемпион  мира  по  шахматам  Боби Фишер. Он с восторгом приветствовал атаку,
восхищен  людьми, ее организовавшими. И выдвинул свои  причины происшедшего.
Они, по его мнению, в политике США. Цитирую...
     -- Господи, так и сказал?
     --  Высказываются  и круче. Хотя  многие  журналисты,  писатели, другие
интеллектуалы  публично держат взвешенную позицию,  но  за рамками кадра они
переплюнут самого Фишера.
     --  Меня интересуют те, кто еще умеет мыслить. Способен на  независимые
обобщения.
     -- Зачем они вам? -- Прозвучал озадаченный голос.
     -- Возможно, я захочу с ними встретиться.

     14 сентября, Москва

     Михеев появился на Лубянке к полудню. Его уже ждали.
     -- Вот здесь  все.  -- Выложил на  стол объемную  папку документов  его
бывший сослуживец.  --  Я, с твоего позволения, сбегаю в  столовку. Вернусь,
поговорим.  Да,  я  тебя закрою на ключ? От греха,  знаешь  ли, подальше  --
заглянет кто-нибудь с дурным глазом, стукнет потом...
     Ключ провернулся в замке  и Михеев  открыл  первую папку. На  документе
стоял заголовок:  "Терракт 11 сентября: некоторые  особенности  подготовки и
реализации".

     Документ  был  без  грифа, даже не пронумерован. Подпись отсутствовала.
Кто-то  из аналитиков, должно  быть, работал  на  скорую  руку,  подгоняемый
начальством. Михеев надел очки.
     "Столь сложная в организации и точно скоординированная операция вряд ли
могла  быть  организованна  одними арабами,  сама культура  мышления которых
создает существенные сложности для  точного планирования.  Точно планирующий
будущее, по их вере, пытается подменить провидение Аллаха, то есть совершает
хоть и неявное, но святотатство.
     Вместе  с  тем,  совпадение  по  времени  с  годовщиной  кемп-девидских
соглашений и активизацией  связанных  с Бен  Ладеном  структур  --  убийство
Ахмад-шаха  Масуда, активизация в Чечне, успешные поначалу действия  талибов
против Северного альянса -- признак причастности последних к терактам.
     Вероятное  сотрудничество  с мусульманами  в США (организация Фарахана,
устроившая  марш  полумиллиона черных на  Вашингтон, насчитывает до  3  млн.
человек) может объяснить укорененность террористов в американском  обществе.
Но подготовка  подобного  теракта в  принципе невозможна без организаторов и
психологов из развитых стран Запада или Израиля.
     Кроме  того,  инфильтрация  спецслужб  в   экстремистские   организации
неизбежно  делает  вероятность  сохранения   операции  в   тайне   исчезающе
низкой"...
     Полковник усмехнулся: надо же, исчезающе низкой...
     "Скорее всего , -- читал он дальше, -- сами по себе экстремисты выбрали
бы  мишенью наряду  со  Всемирным торговым центром здания ЦРУ или АНБ, но не
Пентагон. В  этой  связи наиболее  вероятно  участие  в  подготовке терракта
представителей  спецслужб,  либо  бывших  представителей  спецслужб,  скорее
всего,  США  или Израиля. Именно  эти  страны  могут  получить и, наверняка,
постараются  это  сделать,  максимальные политические  и  иные  дивиденды от
беспрецедентной акции.
     В то  же время, версия о подготовке и  совершении теракта  спецслужбами
США,  как для дискредитации  Буша  или  игры на  бирже, так  и  для создания
грандиозного   повода   для   чистки    силовых   структур,   представляется
несостоятельной.  Регулярные спецслужбы не  способны на  столь  тщательную и
эффективную подготовку подобной акции"...
     Тоже закручено. Но по сути, пожалуй, верно.
     "Для снятия противоречия  между тем,  что терракт не мог быть  совершен
без косвенного участия  и осведомленности спецслужб и  не  мог быть совершен
ими самими, надо рассмотреть само явление, на  борьбу с которым  нацелят все
мировое сообщество, то есть международный терроризм.
     В значительной  мере  он  создавался спецслужбами во  времена "холодной
войны" для  дестабилизации потенциального противника без угрозы развязывания
ядерной  войны.  Прекращение блокового  противостояния усилило  естественный
процесс  выхода терроризма  из-под контроля  материнских спецслужб и сделало
его частично самостоятельным.
     Но и сегодня борьба против терроризма крайне проблематична, так как эта
борьба  создает  угрозу   разоблачения   спецслужб.  Так   "Талибан"  с  его
героиновыми  лабораториями,  обеспечивающими ему  финансирование,  создавали
совместно спецслужбы США и Пакистана.
     Ситуация   усугубляется  принципом   самофинансирования   спецопераций,
который неизбежен для создания "полного ажура"  в национальных  бюджетах. Во
многом пандемия наркомании,  ее живучести в глобальном  масштабе,  связана с
тем,  что   спецслужбы   и  отдельные  региональные  режимы  использовали  и
используют  наркобизнес  для самофинансирования, хотя скандал "Иран-контрас"
свидетельствует о наличии и иных механизмов.
     В демократических странах труднее  получать официальное  финансирование
спецопераций. Поэтому здесь практика самофинансирования более развита, чем в
относительно авторитарных  странах,  где  спецслужбы толкает  на  эту  стезю
зачастую бедность и жадность".
     Демократическая  подготовочка  сказывается,  отметил  Михеев.  Меняются
ветры, меняются галсы. Зато насчет бедности и жадности -- славно!..
     "Данная  практика  обеспечивает  значительный  выход  спецслужб  из-под
контроля  собственной страны, как из-за независимости  финансирования, так и
из страха  разоблачения. На  этом  поле формируются устойчивые  неформальные
группы представителей  спецслужб, которые  нередко начинают делать политику.
Они  могут  вырастать  и в  самостоятельные  субъекты  мировой  политики при
смыкании их интересов с интересами самых разных других субъектов.
     Оторванность от объективных общественных интересов  или их своеобразное
прочитывание,  закрытость,  высокая подготовка  и  волевые  качества  делают
элементы   спецслужб   непредсказуемыми,   а   пренебрежение   гуманитарными
ценностями, наличие  серьезных ресурсов и умение манипулировать общественным
мнением национальных элит, не говоря уже о мнении собственного начальства --
смертельно опасными.
     Исходя из вышеизложенного и прилагаемых материалов, можно предположить,
что теракт  в США проводился по крайней мере с косвенным  участием  вышедших
из-под    общественного    контроля   элементов   спецслужб.   Инструментами
информационного   воздействия,   рядом   операций  прикрытия,   организацией
корпоративной реакции  многих стран и другими мерами факт участия означенных
спецслужб  в  планировании  и  осуществлении  терракта  будет  скорее  всего
дезавуирован.  Надо  ожидать,  что  в  случае  настойчивой  работы  в   этом
направлении будет  включены механизмы  прикрытия  --  скорее всего,  перевод
"стрелок" на заранее заготовленных "виновников"...

     Михеев поднялся со стула, прошелся по кабинету. Пожалуй,  он поотвык от
работы с такими документами. За  каждой строкой которых еще десятки  других:
донесения, справки, статистика.  Да что там бумаги,  чьи-то судьбы  и жизни.
Надо  вариться  в  этом  изо  дня  в  день,  за  месяцем  месяц, годы, чтобы
представлять во всей многомерности фактуру и жизнь, которая за словами...
     Он  читал  сводки.  И  понимал: люди делают  работу,  которой никто  не
воспользуется. Это подумалось как-то вдруг, с полной ясностью. Проблема века
прошлого  как  и наступившего  в том,  что  власть  на планете  отправляется
людьми,  чье  сознание  далеко  от  действительных проблем времени. Странно,
планета  стала  совсем маленькой,  но  не  вырос  масштаб  людей,  они  тоже
помельчали.
     Какими бы не  были всякие глобальные  теории, к добру  они не приведут.
Единственно, чему  человечество научилось, это  извлекать выгоду.  Изо  всех
проблем, которые существуют вокруг. Но решать эти проблемы... Одна болтовня
 --    об  экологии,  обнищании  земных  недр,  даже  душ.  Учение  Христа и то
использовали в корыстных целях.  Кто-то с такой же оборотистостью использует
мусульманство. Кто-то индуизм, иудаизм...
     А  те, кто искренне пытается  следовать заповедям  Христа, Магомета, на
этом фоне лишь  вызывают жалость. Они  не  защищены, они слишком  абстракты,
чтобы  что-нибудь  определять в реальном мире. Надежда, вера, любовь,  божье
провидение,  упование  на  то,  что есть мир  посмертный,  потусторонний  --
слишком слабый  фундамент для  строительства земной  жизни. Но,  может быть,
единственно верный?
     Много  раз Михеев  думал  о  том,  что  человечество страдает от  идей.
Производит их  с  завидным  упорством и  наступает  на одни и  те же грабли.
Всякая  идея рождается во имя  новой,  светлой  жизни.  И обращается  в свою
противоположность, как только переходит в  плоскость житейского.  Схваченная
организационными  рамками,   государственными   учреждениями,  человеческими
страстями, она  немедленно превращается  в античеловеческую. И  человеческая
душа опять мается в поисках идеального.
     Показать бы Христу вот эти бумаги...

     В замке повернулся ключ.
     -- Скучаешь? -- Вошел отобедавший и где-то надолго зависший после обеда
приятель. -- Я вижу, ты не терял времени даром. -- Он кивнул на  перебранную
стопу бумаг. -- Ну, какие будут замечания?
     -- Замечаний, Саша, не будет. Будет вопрос.
     -- Давай. -- Вынул сигарету друг.
     -- Кто знает обо всем этом? -- Положил руку на кипу Михеев.
     -- Все.  Снизу до верху. И еще  пара  сотен  людей. Но -- по верхам. Ты
единственный, кто перечитал все. Наверное, потому, что пенсионер. Другим все
некогда.
     Он закурил и, прищурясь, сквозь дым разглядывал друга.
     -- Куда сейчас?
     -- Я, Саша, переоценил свои  силы. Дай и мне сигарету... Хотел  войти в
один бизнес, ухлопал два года, но ты сейчас мне доказал, что ниша занята.
     -- Ребята наши с тобой? Молодец, что поддерживаешь их.
     --  Поддерживал...  Куда, говоришь? Поеду куда  глаза глядят.  Может, в
монастырь податься?..

     15 сентября 2001 года, Лос-Анджелес

     -- И вот из-за этого дерьма  приходится убивать  людей! -- С брезгливой
миной держал в  руках  пачку долларов молодой  парень  с  темными  очками на
кончике носа. -- Хоть человек-то хороший?
     Сидящий рядом передал парню несколько фотоснимков.
     -- Слушай,  что-то лицо знакомое! -- Оживился тот.  -- Политик,  звезда
эстрады,  шоумэн? Стоп, я его знаю. "Не парься,  Джени!  Не парься, Джим!.."
Классный фильм. Там еще...
     -- Можешь заткнуться?
     -- Нет вопросов!  -- Поднял обе  руки парень. -- Нем, как рыба,  тем  и
жив. Весь внимание.
     -- Это надо сделать по-тихому. Без  нештатных  отверстий в теле и всего
такого. Желательно, чтобы вообще этот человек умер  своей смертью, близкой к
естественной.
     --  За столь  ничтожную  сумму я мозги  себе парить  не буду.  Мне  сам
будущий покойник завещал -- не парься, Джим!..
     -- Это  задаток. Еще  пятьдесят тысяч получишь после чистой работы.  Он
сейчас живет один, вот адрес. Это в Голливуде...
     --  Есть  шанс  прославиться.  Так,  Родди?  --  Подмигнул  парень.  --
Знаменитость -- особая такса, ты же знаешь. Придется накинуть еще полтинник.
     -- Рассмотрим. -- Вздохнул  Родди, это  был тот  самый человек, который
некогда охотился на львов  с друзьями в Ботсване. -- Но в  этом случае,  еще
условие. Этот парень  в последнее  время жил один, отшельником. Должно быть,
много пил. Не исключено, баловался наркотой. Смекаешь? Лучше всего, если  не
уцелеет  и дом.  Там  могут быть некоторые  вещи,  которые должны  исчезнуть
вместе с покойником.
     -- Что за вещи?
     -- Не  комментируется. Особенно  мне  бы  не  хотелось,  чтобы остались
бумаги, какие-нибудь дискеты, да и компьютер. Он был слишком писучий, как ты
-- слишком говорливый. А это всегда плохо кончается...
     -- Сколько у нас времени?
     -- У нас? Ты еще кого-то хочешь брать? -- Вкрадчиво спросил Родди.
     -- У нас в смысле... -- Поводил пальцем между собой и им парень.
     -- Времени немного.
     На  самом  деле  Родди  торопился. Иначе  бы не  выдернул этого пижона,
поискал специалистов поопытней. Но даже  прошедшие с одиннадцатого  сентября
семь суток заставили порядком поволноваться за Билли.
     Нет,  он, разумеется не побежит  в полицию или еще  куда рассказывать о
том,  что  Родди и  какой-то серб заказали ему сценарий с башнями.  Но он же
самовлюбленный  сумасшедший  гений,  этот  сукин сын.  Не  сможет  кануть  в
безвестность, никогда не смирится  с тем,  что лучшие творения на  земле  не
любят прямого авторства.
     Вот   уже   три  дня  Билли  названивал  ему,  Родди.   С  требованиями
встретиться.  И дело тут  не  в  деньгах,  гонорар  за  рукопись он  получил
сполна...
     -- И все-таки, когда? -- Интересовался сроком киллер.
     -- Вчера. Прямо сейчас и ступай. Сделаешь, найдешь меня.
     -- Есть, босс!
     Парень толкнул дверь и вышел из машины.

     Через день внезапный полуночный пожар  от  замыкания  в сети унес жизнь
известного сценариста, режиссера и продюсера Билла Эшби.
     Пожарные отстояли только заборчик перед его домом.
     Было  ли  это  событием?  После  известной  трагедии  в  стране  смерть
ненормального Эшби не попала  на первые полосы даже желтой прессы. Разве что
некрологи в самом конце.
     Возможно,  вспомнить о Билле помешала еще одна общенациональная беда --
невесть  откуда свалившаяся сибирская язва.  Конверты с белым порошком стали
приходить  в  государственные учреждения, редакции газет  и телекомпаний,  и
лично весьма уважаемым людям.
     Эту эпопею  освещали все, пока госдепартамент не изыскал способ закрыть
эту тему, будоражащую население...

     И  еще одно  событие прошло незамеченным для Америки. Открытие, которое
сделал скромный программист корпорации "Center Global Technology"  Александр
Штерн. Правда пришло оно к нему после  23  сентября, когда Америка уже сняла
траур  по жертвам и большинство предприятий снова стали втягиваться в рутину
производственной жизни.
     После  обеда  в   соседний  отдел,  ведавший  не  программированием,  а
воплощением в "металл" разработок управления,  доставили модуль изделия, над
которым они трудились около года назад.
     Модуль  был  без  корпуса,  он  разнес  по  помещениям  запах   паленой
электроники.  Большинство  схем и  плат было  оплавлено,  восстановлению  не
подлежало. Оказалось,  что узел доставили с места завалов и народ  потянулся
смотреть.
     Задача состояла  в  том,  чтобы  рассчитать,  какую именно  температуру
перенес  модуль.  И  предложить  варианты  новой конструкции, обеспечивающей
живучесть изделия.
     Алекс  тоже  пришел  к "железячникам".  Он  впервые  видел прибор,  так
сказать, целиком. И даже в таком  виде  он являлся ничем иным, понял  Алекс,
как автономной системой контроля  и выполнения команд. Такая  система  могла
применяться на  космических кораблях, на боевых ракетах, в торпедах. А могла
и  на самолетах. Но вряд ли на гражданских --  первое, что вселило  в Алекса
беспокойство.
     А  второе... Он слишком  хорошо знал  технические условия,  по  которым
считал  программы. Если этот модуль стоял на самолете, то с земли можно было
вполне  спокойно  вмешаться  в  команды,  следовавшие  на  самолетные  узлы.
Вмешаться  даже вопреки  воле пилотов.  Заставить  автоматику исполнить  или
отменить любую команду...
     Через несколько минут он повесился на ремне в туалете, никому не сказав
о своей догадке ни слова.

     16 октября 2001 года, Вашингтон

     Отсвет компьютерных экранов ложился зеленым,  мертвенным светом на лицо
Витуса  Ламберта.  Можно сказать, все эти три недели  он не  покидал  своего
редакторского кабинета  близ  Капитолия.  Он  зарос  рыжей щетиной, выглядел
нездоровым.
     Нет, на три  дня  он  летал в  Нью-Йорк, проведать  стариков.  Вызвонил
Уэлса. Они встретились в Медиссон-сквере, место назначил Лари.
     -- Я проехал по  Нью-Йорку, жизнь, вроде, налаживается. -- Витус кивнул
на  мамашу, которая за  что-то выговаривала своему малышу.  --  Люди гуляют,
каждый занят каким-то делом. Работают магазины. И знаешь, что я купил?..
     Он развернул сверток. На майке был оттиск Бен Ладена.
     --  Говорят, этим лихо торгуют где-то на Востоке, а  я за десятку купил
недалеко от рухнувших близнецов. Мы странная страна, Лари. Зарабатываем даже
на собственных похоронах...
     -- Зачем же так? Просто мы одно не путаем с другим.
     --  Ты поощряешь это?  --  Потряс майкой  Витус. Он  не уловил иронию в
голосе собеседника.
     -- Нет.
     -- Ты  меня удивляешь,  Лари  Уэлс.  --  Покачал журналист  головой. --
Впрочем, я знаю: ты причастен к событиям одиннадцатого.
     -- С каких это пор американские  журналисты  стали впадать  в мораль? И
что значит "причастен"? -- Пристально посмотрел Лари.
     Он за это время тоже  изменился. И хоть выглядел по-прежнему подтянуто,
где-то в глубине глаз затаилась растерянность.
     --  Я  навел кое-какие справки,  кое-что сопоставил. И пришел к выводу,
что мой  друг  Лари  что-то скрывает. Он делал  мне  накануне  одиннадцатого
намеки,  которых  я  сразу  не  понял. Он  слишком спешно уволился из своего
секретного  ведомства.  Он слишком легко  извлек меня  из  лап  похитителей,
странных похитителей, которые не предъявляли никаких претензий, не требовали
выкупа. Я думал, меня с кем-то спутали,  черта с два. Меня взяли из-за тебя,
твоего появления... Лари, во имя нашей прежней дружбы, -- ты что-то знал?..
     -- У тебя воспаленное воображение.
     --  Лари,  воображение  здесь  ни   при  чем.  Ты  связан  каким-нибудь
обязательством? Распиской, клятвой или как у вас там?
     -- Глупости.
     -- Я не отстану, Лари.  Тебе есть что рассказать, либо я даром двадцать
с лишним лет  ел  журналистский  хлеб.  Ты с  самого начала  выбрал  меня  в
качестве...  В  каком качестве, не знаю,  но ты  хотел  открыться,  и сейчас
хочешь, но не решаешься.
     Лари сцепил за спиной руки.
     -- Ты один, и в тебе слишком многое накопилось. Давай, Лари, говори!..
     -- Отстань! Мне нечего тебе рассказать.  И мне уже некогда. Извини, что
не провожу. Занят...
     -- Чем ты занят, Лари? Ловишь террористов?!
     Уэлс  повернулся, чтобы уйти.  В тот же миг он почувствовал, как  Витус
его поймал за плащ. Поймал и дернул так, что треснул шов.
     -- Иди! Вали к чертовой матери! И передай вот это своим новым хозяевам!
 --    Он совал Лари майку и руки его  ходили ходуном.  --  Сволочи!  Ублюдки! Вы
все  одним  миром  мазаны.  Заигрались  настолько,  что  не  понимаете,  что
происходит!  Высшие интересы,  национальные  приоритеты,  судьба  Америки!..
Гробите тысячи живых душ и миллионы калечите!..
     Его   прорвало.  Недели  напряжения,  страха,   сомнений   выплеснулись
неконтролируемой истерикой. Вот он, вчерашний друг. Как он  мог  считать его
другом?! Он оборотень.  Его  ничем не проймешь. Как  и все  остальные,  этот
гадкий  парень обляпывает какие-то  свои дела. И ему плевать, к каким чертям
катится жизнь.
     -- Витус, успокойся. Возьми себя в руки! -- схватил его за плечи Лари.
     Мимо  текли люди.  Если раньше такая сцена зацепила хотя  бы  несколько
зевак,  то сейчас  прохожие  не  останавливались,  проходили, проскальзывали
мимо.  Больше  всего  Лари  боялся,  что   эта  спонтанная  истерика  внешне
благополучного человека может спровоцировать еще кого-нибудь. Сколько сейчас
тех, чье состояние  психиатр определил бы как пограничное? Лари  и сам готов
был сорваться.
     -- Витус, хватит!..
     -- Ненавижу! Господи, как я вас всех ненавижу!..

     Потом  они  сидели  в  какой-то  забегаловке. Витус  напротив  Лари,  с
закрытыми глазами, с пластиковой кружкой  в  подрагивающих руках. Его только
что перестал бить нервный озноб.
     Лари, должно быть, выглядел не лучше.
     -- Не ты  один сейчас на  грани  помешательства.  Если  хочешь,  можешь
сходить  с ума,  но хоть не  провоцируй других. У меня последние месяцы тоже
крыша едет.  Знал я или нет? Знал, Витус, ты прав. Но  я все время вспоминаю
одного  великого итальянца.  Люди  очень редко могут поступать, говорил  он,
совсем плохо или совсем хорошо. Это обо мне, Витус...
     Факт за фактом Лари поведал историю, которая в пересказе  выглядела еще
более нереальной, чем ранее представлялось.
     Подавленный  его  рассказом  более, чем  своим недавним  срывом,  Витус
молчал. Он поймал  себя на том, что уже окончательно не может  воспринимать,
чему можно в этом мире верить, а чему нет. Явь, похожая на фантасмагорию,  и
фантасмагория, похожая на явь, слились.
     -- Сенатор Коллинз. -- Очнулся он. -- Ты сказал, он уберег тебя. Ты ему
веришь?..
     -- Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется? -- Отвечал вопросом на
вопрос Лари. -- Чтобы кто-то мне сказал,  кому  можно верить? Я хочу верить,
Витус. Я никогда так не хотел этого...

     23 сентября 2001 года, где-то под Вашингтоном

     Все  дни  траура  были  заполнены  сумасшедшей работой.  Аппарат  Буша,
Госдепартамент, управления спецслужб не знали ни дня, ни ночи. Не говоря уже
о Пентагоне.  По давешнему выражению  министра обороны Рамсвелла, рыли,  как
никогда.
     Собственно,  и  траур  продлили, чтобы  иметь еще  несколько  дней  для
работы. Как только траур закончится, нация спросит: что дальше?
     Прежде  всего  пришлось  разобраться  в  терминах,  которыми  до  этого
оперировал  президент в своих  публичных  речах. "Безграничное возмездие" по
сути   было   верно,  но   эта   суть   слишком   многое   сообщала  миру...
Информационникам и идеологам  пришлось  перебрать десятки вариантов,  прежде
чем  остановились на "неотвратимой свободе".  И по смыслу, и по  грамматике,
конечно, абракадабра, но звучит не столь истерично.
     Полиция,  ФБР, юстиция  занимались национальной "зачисткой". Им был дан
карт-бланш  с   прозрачным   предупреждением  генеральному  прокурору  Джону
Эшкрофту: не найдете улик и виновных, последствия в личном  плане ждать себя
не заставят. За несколько дней было арестовано свыше шестисот "террористов".
     --  Мы уверены, что все эти люди действительно причастны к "Аль-Каеде".
-- Выступал по SNN Эшкрофт. -- И мы в рамках закона используем все имеющиеся
в нашем распоряжении средства, чтобы террористы оставались в тюрьмах...
     Еще  столько  же  людей  пополнили  тюрьмы по  обвинениям  в  нарушении
эмиграционного   режима   --   свой   вклад  вносила  Служба   иммиграции  и
натурализации.
     Все это было,  как выразился  кто-то  из присутствующих,  звоном пустых
бутылок. Словно предвидя такие выпады недоброжелателей, жаждавших его крови,
Эшкрофт  заявил, что более  ста  задержанным предъявлены  обвинения. Он  был
вынужден добавить -- по уголовным статьям.
     --  Но  главное  в  том,  --  возвысил  прокурор голос,  --  что аресты
предотвратили новые теракты...

     Выключив  телевизор, Вашингтон молчал. Молчали и  те, кого он пригласил
собраться в его резиденции.
     -- Вот в этом, -- кивнул на погасший экран один из присутствующих, -- и
состоит главная  цель  случившегося.  Перед нами Америка, которой мы  еще не
знали. С нее слетает  мишура, одежды цивилизованности, и мы предстаем голые.
Подобное происходило в крепостях, осажденных гуннами. Страх властвует всеми,
но у каждого свой страх.
     -- Я не удивлюсь, если  завтра Эшкрофт объявит  пособником  террористов
кого-нибудь из личных врагов.  И сверстает на него такие улики, что парню не
отвертеться от электрического стула...
     -- Претендентов на  электрический  стул  найдется немало. Например  вы,
Боби.
 --    Обернулся  к  шахматисту  человек,  лицо  которого  знала  вся нация.   --
Угораздило вас в прямом эфире приветствовать удар по Нью-Йорку...
     -- И не жалею. Скажу больше, если бы мне пришла в голову эта гениальная
идея, то  обязательно  бы заручился  местом в  кабине "боинга".  Я  знаю эту
позицию! -- Ткнул в сторону  телевизора шахматный чемпион. -- Америка сильно
переоценивает свои силы. Она сейчас на  ста досках ведет сеанс одновременной
игры и цена каждой  партии  --  жизнь. Нет  гениальных игроков,  которые  бы
победили на всех ста досках. Даже при условии,  что противники  сами  играют
одновременные  сеансы  друг  с  другом. Меж  собой, смею уверить,  они  пока
договорятся  на  ничью. Их  давно  тошнит  от  нашей самоуверенности,  нашей
логики, правил,  которые мы  им  навязываем. Они  с  нами  расправятся  и я,
повторяю, буду счастлив!
     -- Америка, не будем забывать, сильнейшая ядерная держава.
     -- Чепуха!  И сентябрь это уже доказал. Ядерное оружие ничего собой уже
не   представляет!..   Не   более,  чем  психологический   барьер.  Его  уже
перешагнули, а значит, с ядерными бомьами можно не считаться. Эпоха ядерного
устрашения кончилась, нас не боятся.
     --  Это  серьезное заявление, мистер  Фишер.  Не могу  не  признать ваш
гений.
 --    Поприветствовал  шахматиста Вашингтон стаканом  с  виски.  --  Браво. Но у
Америки есть и другие аргументы...
     -- Имеете  в виду доллар? О, да!  Перед долларом и я  благоговею.  И не
только я, мы ведь все здесь его поклонники? Деньги -- субстанция магическая,
а  доллар обладает супермагией.  Американский,  а точнее сказать,  еврейский
финансовый гений  в том  и состоит, что  доллар возведен в ранг религии.  Но
мистика кончается,  если нет новых чудес. Можно еще  какое-то  время держать
мир под гипнозом, но что-то подсказывает, что это время кончается.
     -- Две тысячи вторым годом, как мы все это знаем.  -- Заметил кто-то из
затемненной  части комнаты. -- Евро прорвется в  мир. Запущенный в Югославии
кризис на какое-то время задержал этот  процесс, но  теперь Штаты будут не в
состоянии что-либо здесь предпринять.
     --  Европе  на  руку, что  происходит  с Америкой.  Более того,  Европа
постарается  всерьез помочь Штатам увязнуть  на Ближнем  Востоке. Поддержит,
даже направит в залив корабли, но останется на второй линии. Очень  выгодная
позиция...
     -- Россия?
     --  Ее  молодой  президент это серьезно! За  ним  пока ни одной ошибки.
Добрые  слова  Бушу и Буш  --  инструмент  России  в решении  и афганской, и
чеченской проблемы.  При  этом  Россия ничем не  рискует  в  арабском  мире.
Напротив,  все  симпатии  на  ее   стороне.  На  ее  месте  я  был  бы  даже
заинтересован в ударе США и по Ираку. Это прямой путь Америке в политические
мертвецы...
     -- Доллар еще поживет, его хоронить рано. -- Вернулся к теме Вашингтон.
 --    Люди неохотно расстаются с мифами. Тот, кто занимается политикой, я имею
ввиду мировую политику, знает, насколько инертен мир. Звезда на небе гаснет,
но  мы  еще века видим ее свет. Так и сознание людей. К тому же американская
имперская   триада   имеет  еще   одну   составляющую.   Ту,   что   именуют
информационной...
     Он хотел двигаться  дальше. И глянул  на Фишера.  Мастер  парадоксов не
отреагировал.
     -- Пользуясь вашим сравнением, еще одна магия. -- Продолжил  Вашингтон.
-- Разве не так?..
     --  Нет. -- Было ответом. -- Как  раз этому человек  вполне в состоянии
противостоять. За исключением придурков.
     Вашингтон  хмыкнул.  Этот  человек не отличался хорошими  манерами.  Но
слушать его было полезно.
     -- Вот пульт, -- кивнул чемпион на дистанционный выключатель на столике
перед Вашингтоном.  -- Вы выключили телевизор,  как только  услышали идиота.
Вас можно принудить поверить ему? Хорошо, есть более искусные проходимцы. Но
вы  только отметите  их  искусность.  Неискушенные  народы? На информацию  у
Штатов  нет  монополии.  И  не  будет.  Маленькая   телестанция  в  Эмиратах
информационно обанкротила Белый Дом. Пустила  по  ветру миллиарды  долларов,
выброшенные Америкой на глобальные информационные коммуникации. Более  того,
заставила их  работать на себя. Когда в каждый американский  дом  явился Бен
Ладен, Буш, я уверен, забился в судорогах. Этот спокойный бородатый одиночка
был праведен, точен. Ему нечего предъявить.  Невиновен  -- сквозило в каждом
его слове и жесте.
     -- Другими словами?..
     -- Правда проста, ее всякий узнает сразу. Более того,  я бы  сказал, ее
знают заранее. И всякий человек проходит нехитрый, но страшный  тест --  кто
он, к какой стае относится, насколько развратен, боится ль греха, изощрен ли
во лжи и чего хочет...
     -- В таком случае, вы тоже характеризуете себя, а не суть вещей.
     -- Согласен с  вами.  -- Развел руками Боб Фишер. -- Почему бы нет. Как
говорится в таких случаях, время рассудит...

     --  Я хочу высказать мысль, которая все время витает над нами. -- После
паузы  заговорил  шахматист.  --  Как не  парадоксально звучит,  Америка  --
банкрот. Не в том смысле, что исчерпаны возможности для материальной  жизни,
хотя  и  здесь  много тревоги. Достаточно  двух  цифр  -- мы составляем пять
процентов населения  планеты,  а  хотим  потреблять около  половины  мировых
энергоносителей.
     -- Это говорит лишь о могуществе страны. -- Прозвучали чья-то реплика.
     --  Скорее,  о  зависимости.  -- Парировал выступающий.  --  Нам бы  не
понадобилась  концепция глобализации, если бы  ее выдвинули, скажем, советы,
два десятилетия назад.  Мы  резко  выступили бы  в  этом  случае  с  позиций
антиглобализма.  Но  благо ли для Америки,  что именно  в ее руках оказалась
инициатива?  Как  идти к  единой  мировой интеграции? Под  какими идеями? На
каких принципах? На принципах золотого  миллиарда? Я задаю эти  вопросы и не
знаю  на них  ответа. Вряд ли кто-нибудь  знает,  кроме  этого  сумасшедшего
поляка, забыл как его...
     -- Збигнев Бзежинский.
     -- Да. Странно, что это  имя всегда  у меня  выпадает из памяти. Словно
хочет остаться за рамками сознания. Вряд ли кто-нибудь  еще решится на столь
откровенный цинизм во имя безумных идей. Это глобальная авантюра, господа. Я
бы  сказал,  Америке  следует умереть,  если она пойдет  по такому пути.  И,
боюсь, это произойдет...
     -- Не будем  заниматься пророчествами. -- Словно  очнулся Вашингтон. --
Спасибо за то, что откликнулись на предложение встретиться...

     Проводив гостей, он пошел спать.

     7 октября 2001 года, Оманский залив

     Подводная  лодка  класса  "Лос-Анджелес"  приняла  приказ  следовать  в
Персидский, а затем  в Оманский залив две недели назад. По нынешним временам
не самая  современная,  она тем не менее приняла перед выходом полный  запас
крылатых   ракет  "Томагавк".   Первый  отсек  лодки  был  заполнен  ими  --
"Томагавки" выстреливаются из торпедных аппаратов...
     -- Обратно  побежим  налегке.  Уже  завтра-послезавтра.  --  Похлопывал
ракету по боку  капитан  Марлоу.  Эта  самая ближняя  к проходу ракета  была
расписана белой краской: "Бен Ладену из США!", "С исламским  приветом..." --
Эх, люблю я служить в американском подводном флоте!
     -- Что это  тебя разобрало, Марлоу? --  Вечно всем недовольный  старший
помощник нырнул в отсек через комингс люка. Без  пилотки его лысина отражала
свет каждого плафона.
     Строго  по  уставу  и  тем безумным  наставлениям,  которые  так  любят
сочинять  наверху, Марлоу доложил обстановку в отсеке. Далее  он следовал за
старшим начальником. Как и положено, в полушаге.
     -- Воздух среднего давления в норме?.. -- спросил Лысый.
     -- Проверили. Норма, сэр.
     -- Пломбы...
     -- Куда им деваться, сэр! Виноват, пломбы в порядке.
     Задав еще пару таких же вопросов, старпом  дошел до первой ракеты. Той,
что  была расписана капитаном с такой любовью.  Баночка с  краской и  кистью
стояла тут же.
     -- Что это, капитан? -- Старпом уставился на Марлоу в упор.
     -- Во  имя скорой  победы, сэр! --  Рявкнул командир  ракетно-торпедной
группы.
     -- Кто приказал? -- Наливался красным старпом.
     Личный состав отсека замер. Марлоу попытался улыбнуться.
     --  Я знаю чему  вы радуетесь,  Марлоу. -- Свирепо задышал  старпом. --
Тому,  что  пятнадцать  лет назад ваш отчим сдал вас, слабоумного, на полный
пансион в военно-морские силы США.  А не в танкисты и не в десантники. Жаль,
я не был в тот день извещен  об этом прискорбном приобретении. Уж я бы нашел
способ  переубедить вашего  многомудрого отчима,  что такие  герои,  как вы,
нужны  исключительно  в пехоте. Чтобы там демонстрировали свой  боевой  дух.
Когда их выкинут на песок в том же Афганистане. А мне  здесь герои не нужны.
Вы меня поняли?!
     -- Да, сэр!
     -- Мне не нужны художники!
     -- Да, сэр!
     -- Мне  нужны обыкновенные, тупые ребята, которые в гробу видели всякую
политику!
     -- Да, сэр!
     -- Которые палец  о палец не ударят,  пока  их  не пнешь, не то,  чтобы
изводить краску в патриотическом припадке!
     -- Да, сэр.
     -- А теперь за растворитель, и чтобы через три минуты этого!.. -- Палец
старпома  стучал по  буквам,  по  "Томагавку" так,  что эхо  шло по  отсеку:
казалось, может сдетонировать боевой заряд. -- Не  было! Три минуты, Марлоу!
Время пошло!..

     -- Все в порядке? -- Спросил командир атомохода, когда старпом вернулся
в центральный. -- Все готовы к стрельбе?
     -- Все в порядке, сэр. Корабль к стрельбам готов. -- Вытирал  от краски
руки старпом.

     Ракеты, вырвавшись на поверхность, какое-то время словно раздумывали --
отправляться  им по назначенным в Афганистане  целям или завалиться  здесь и
сейчас, в красные от закатного  солнца волны  залива. Но включались маршевые
двигатели и "Томагавки" уходили вверх.


     ТОРА БОРА

     Часть третья

     Не зря  говорят:  чтобы понять,  что  впереди,  нужно оглянуться назад.
Ничто  не ново  на  белом  свете. Всякое  событие  случалось. Все  на  земле
делается людьми,  а люди  редко  изобретают  нечто действительно новое.  Все
самое славное  в истории  было. И самое  бесславное. У  людей одни  и  те же
стремления, одни мотивы,  будь то три тысячи лет  до рождества Христова  или
две тысячи -- после.
     Еще  легче  предвидеть  будущее  народа,  если  ты  этот  народ знаешь.
Характер народа изменениям не подвержен, менталитет -- категория сакральная.
Если какому-то народу, стране присуще  миссионерство, надчеловеческое знание
"как  лучше", желание  нести это "знание" другим народам и странам с помощью
огня  и меча,  или другими,  более современными технологиями  подчинения, то
вряд ли стоит ожидать чего-то иного.
     Соединенные Штаты Америки с некоторых пор  осознали себя такой страной.
И  на протяжении всего 20  века добивались одной  цели --  стать вождем всех
других  народов.  И с началом  нового  века,  тысячелетия эта цель,  похоже,
начала   сбываться.  Миру  была  явлена  новая   империя,   единственная  из
оставшихся. США -- Новый Рим.
     В  каждом  времени существует своя Империя, со всеми вытекающими отсюда
последствиями. Римская  империя  --  высшая из  ранее  существовавших. И  не
только в славе, но и в падении...

     10 ноября 2001 года, Новый Афон

     Что заставило  его  отправиться именно в Грецию и вот  сейчас стоять на
палубе катерка, который ходко  бежал к  оконечности полуострова Айон-Орос, к
куполам церквей, ничем  не разнящихся с такими же  московскими, российскими?
Есть хороший ответ -- Бог весть.
     После Лубянки Михеев появился  в особняке, а на  его столе  лежал белый
конверт. Михалыч  развернул  его  и  обнаружил  билет,  визу,  туристическую
путевку на свое имя.
     -- Сережа, откуда?
     --  Я  думал, Михалыч, ты  заказал.  -- Растерянно  смотрел  Сергей. --
Привезла какая-то  девочка, сказала передать. Я  хотел  оплатить, оказалось,
что все оплачено...
     Там,  где кем-то что-то оплачено, мистики  не бывает. Кто-то  хотел его
видеть,  назначил встречу  именно в Греции и  именно  на Афоне.  Хорошо,  он
поедет.  Тем  более,  что  настроение  вполне  способствует  ни  к  чему  не
обязывающему путешествию.
     Его отношение с религией... Какие  они, эти отношения? Какие вообще они
могут быть у сорокавосьмилетнего человека, который большую часть своей жизни
не  был ни  гностиком, ни агностиком? Он даже узнал  о том,  что  крещен,  в
тридцать три.  Узнал  совершенно  случайно,  на  улице  районного  центра  с
бурятским названием Усть-Уда.

     Перед самой смертью, в восемьдесят шестом отцу припекло ехать в Сибирь.
"Поеду с Юрием", -- сурово осадил поднявшуюся было жену,  которая поругивала
"старого дурня" за вечные его сумасбродства. И  Юрий поехал.  Тем более, что
там была все-таки его родина.
     Отец с матерью вернулись из Сибири в Москву  в пятьдесят четвертом, ему
был год.  Обычная история.  Тоже факт -- питая его во младенчестве семейными
преданиями,  ни отец,  ни  мать  ни  разу не  обмолвились  о  том, что  были
репрессированы. Он знал только, что встретились они в Сибири, хоть  оба и из
Москвы.
     Отца по возвращению в  первопрестольную реабилитировали  сразу, он даже
дослуживал, как тогда говорили, в органах. Мама на реабилитацию не подавала
 --   ни тогда, ни позже.  Отмахивалась:  зачем это  ей,  если и  без того люди
знают, что и как...
     А в Усть-Уде  первая же  встреченная  на  улице женщина --  пожилая,  в
фуфайке и вязаном платке -- оказалась его... крестной матерью.
     Ее  остановил отец и та долго не могла взять в толк "чьих они", а когда
признала отца, обрадовалась, как родному.
     -- А это чей? -- Глянула она на Юрия.
     -- А это мой сын, Юрий...
     -- Надо же, крестник, значит. Вот как Бог привел свидеться...
     У Клавдии Ивановны они и остановились. И прожили  три  дня, за  которые
отец отвел душу в разговорах и воспоминаниях.

     Что-то  еще  случилось  в  Сибири, в  этом богом забытом селе.  Ах  да!
Отец... Он  ведь всерьез  собрался помирать после поездки. И почему-то очень
хотел отыскать могилу какого-то неведомого Степана, товарища по ссылке.
     --  Пустое  это,  --  все  уверяла  его Клавдия  Ивановна.  --  Ведь  и
кладбище-то другое. Старое ушло под воду еще когда ГЭС строили. А  кто будет
переносить могилу поселенца, если и своих-то не всех перенесли?..
     Но кто и когда мог переубедить отца?
     -- Оденьтесь хоть по нормальному. -- Принесла им  крестная два свитера,
полушубка, валенки.
     Собрались, пошли.  Проползали  по  кладбищенским,  не тронутым  следами
сугробам,  можно сказать, полдня. Мороз осел куржаком на бровях и  шапках. И
не нашли могилу.
     --  Знать, не  судьба,  --  наконец  сдался  отец.  --  Прости,  Степан
Васильич, что не случилось...
     -- Помянем? -- Предложил Юрий.
     -- Давай, устроимся вон там и помянем...
     Смахнув снег  с  поваленной лиственницы на краю кладбища, он усадил  на
ней  выбившегося  из  сил отца.  Вытащил из кармана чекушку,  краюху  хлеба,
пополам   с   набившимся  снегом,   пару   луковиц.  Разлили   по   стопкам,
предусмотрительно сунутых в карман полушубка Клавдией Ивановной
     --  Что  за  человек был Степан  Васильевич?  Ты  мне  ничего  о нем не
рассказывал...
     -- Человек,  как человек.  -- Ответил  отец.  -- Дай  Бог  ему царствия
небесного...
     Странен этот русский обычай -- поднимать стопку водки за давно умершего
человека, которого  ты мог даже не знать. Горчит водка,  а на душе светло. И
луковица с хлебом сладка на морозе.
     --  Хорошо  здесь -- Огляделся  отец по  заснеженным  верхушкам  дерев.
Знаешь,  я тебе так  много хотел  рассказать  в  эту  поездку,  все  на  нее
откладывал. А сейчас вроде  и рассказывать нечего.  Спасибо,  что  поехал со
мной... Вот ведь странно: жизнь заканчивается, а рассказать нечего...
     -- А и не надо. -- Снова разлил  Юрий. -- Я и без того знаю, какой ты у
меня, батя..
     А  ведь  он  и  впрямь  собрался  помирать,  вдруг  со  всей   ясностью
почувствовал тогда Юрий. И коль собрался, кто и как его остановит?..
     -- Пожил бы еще. -- Вырвалось как-то само собой.
     Отец глянул на него, на кресты и звезды над снежной поляной, вздохнул:
     -- Нечем, сынок...
     Помолчав,  он  словно  набрался сил. --  Вот  ты  спросил, что  был  за
человек... Обычный  в общем-то  человек.  Такой  же доходяга,  какими мы все
тогда были.  Он мне  жизнь спас. Когда  на меня  на  участке пошла вот такая
лесина,  -- отец положил руку  на лиственницу,  --  он  ко мне  бросился.  С
шестом... Я  не видел, как она шла, а  он бросился, кричит... А шест...  Что
шест, как спичка...
     Я совсем недавно  понял  одну вещь,  сынок. Как-то перебирал  в  памяти
прошлое и  понял.  Это был единственный за всю мою жизнь человек, который за
меня жизнью пожертвовал.  Тоже, считай,  за незнакомого ему человека. Давай,
за Степана Васильевича...
     Снег. Тишина.  Рядом родной,  бесконечно  близкий  и бесконечно далекий
человек -- отец. Таким он его еще не видел.
     -- Ты  знаешь, --  продолжил  отец.  --  Мне  вдруг подумалось, что  мы
неправильно умираем.
     -- То есть?
     -- Смерть должна  быть точкой, а не многоточием. Вот тогда правильно. А
мне,  видно,  придется  многоточием. Хотя  жизнь и  предлагала  возможность.
Такого вот,  чтобы пришлось заслонить  кого-то, -- нет,  но сколько раз было
по-другому, когда надо бы было встать...
     -- Ладно, батя. Чего  ты  на  самом  деле?  А  война,  служба?  Тебе ли
говорить такое?
     -- Я о другом. О другом...
     -- Ты слишком крут к  себе.  -- Все же остановил он отца. --  И  что-то
перемудрил.
     Остатки,  говорят, сладки. Но что-то  уж очень горьким  показался  Юрий
последний глоток.
     Возвращаясь в Москву, Юрий глядел в иллюминатор самолета на заснеженные
просторы под  крылом и чувствовал себя совсем другим человеком, чем улетал в
Сибирь.  Словно  там  отец  что-то  передал ему, не очень  определенное,  но
важное. Отец спал рядом в кресле, словно человек выполнивший главную в жизни
работу. Его ноша была  теперь у сына,  и Юрию она не  казалась тяжкой. Жизнь
была проста  и никогда  еще не была такой  ясной. Как этот солнечный день за
бортом...

     Катерок  прижался к причалу и богомольцы  потянулись к  сходне. Каждого
привело сюда что-то свое, а что вело им, Михеевым?
     Странно,  как обстоятельства властвуют над  человеком, несмотря  на то,
что он стремится к обратному. Кажется, у  Макиавелли он встречал: люди могут
лишь содействовать  осуществлению  уготованного, но  не могут препятствовать
этому,  могут  предпринимать  попытки  оказать судьбе  сопротивление, но  не
способны одержать  над  нею  победу. Установить,  к чему  стремится  судьба,
невозможно, она идет к цели своими путями.
     На пристани его  ждали.  Михеева  издалека заметил в толпе  сходящих  с
катера седой человек лет сорока. И приветственно поднял руку.

     12 ноября 2002 г., Нью-Йорк

     -- Мне нужен Бен Ладен...
     Сенатор  давно  привык  к  экстравагантным  пожеланиям  Вашингтона,  но
сейчас, показалось, ослышался.
     -- Вы не ослышались, Коллинз. Я должен встретиться с этим человеком.
     -- Его телефон не отвечает. -- Попытался отшутиться сенатор.
     -- Тогда пошлите курьера...

     17 ноября 2002 г., Вашингтон

     Никогда  еще Витусу не работалось так легко. Сразу после возвращения из
Нью-Йорка он засел за  рукопись, которую  начал, можно сказать, в самый день
атаки.
     Последняя   встреча  с  Лари  словно   открыла  какой-то  шлюз  --  все
разрозненные записи,  заметки,  сообщения  информационных агентств, газетные
материалы,  которые  он  по не  ведомой  еще для  себя  причине  собирал все
последние месяцы,  вдруг  стали  востребованы, каждый  из документов находил
свое место сразу.
     Это  будет  книга. Самое сложное: решиться  на нее -- позади..  Слишком
много времени он потерял, не доверяя собственным открытиям, интуиции, знанию
жизни. А теперь пелена спала и стало легко.

     Хроника   событий  сентября   стала   своего   рода  стержнем   в   его
исследованиях. Когда-нибудь эта хроника будет дополнена, выстроена с большей
точностью,  но  сегодняшняя, непричесанная, она давала  читателю значительно
больше  информации, чем  будет давать  приведенной  в  порядок  официальными
историками.
     За  событиями  прорисовывались  характеры главных  лиц,  действующих  и
бездействующих, героев и антигероев, жертв и статистов Великой  американской
трагедии -- так Ламберт определил название будущей книги.
     Он торопился. Не разделял дня и ночи. Окружающая жизнь интересовала его
ровно настолько, насколько она  сообщала  ему  новую, нужную  для его работы
информацию.  Не только последних месяцев, не только последних лет. Иной  раз
его  откидывало  к истокам, черт  те  в  какие  перипетии  прошлого.  И  это
оказывалось даже важней дня нынешнего.
     Он  даже с  удовлетворением воспринял  факт,  что  наконец-то и  до  их
редакции дошел пресловутый конверт с  белым порошком.  На  этажах  появились
микробиологи в  марсианском облачении,  объявили  карантин, всех сотрудников
обязали  сдавать  анализы,  но  Витус  ускользнул  от  процедур  и исчез  из
редакции. Двое суток работал дома, но его достали и здесь. Без  объявления и
без звонка  к нему явилась бригада все тех  же  медиков, которые  занимались
редакцией.  Пока  доктора  или  как  их там,  разбирали привезенные с  собой
приборы, снова облачались в доспехи, Витус, прихватив ноутбук,  вышел  через
заднюю дверь своего дома и был таков.
     Сейчас  он устроился  у своего старого  приятеля, который  был далек от
средств массовой информации, журналистики и прочих общественно значимых дел.
Он работал в Луна-парке, заведовал павильоном Ужасов.
     --  Устраивайся, если подходит. --  Приятель впустил Витуса  в одну  из
выгородок,  которая  являлась...  чревом  космического  монстра.  --  Ничего
другого,  извини,  предложить  не могу. Этот сектор на ремонте,  приступят в
следующем месяце.
     -- Великолепно. Как раз то, что нужно.
     -- Если возьмешься дежурить по ночам, могу даже приплачивать.
     Словом, он устроился комфортно. Протянул  в чрево  переноску, установил
стол,  нашлась и раскладушка.  На кредитной  карточке  оставалось достаточно
денег,  чтобы не  отказывать себе  в  питании в  ресторане "У Бэтмана",  что
обнаружился в двух шагах.
     Все это, впрочем, перестало  иметь значение, как только  он вернулся  к
рукописи  и  приступил  к  разделу "Аналитика  кризиса". Многие  вещи  стали
открытием для него самого. Мало сказать,  что после атак Америка очутилась в
новом  измерении,  как  примерно  он  --  в  чреве  монстра, но  она  еще  и
обнаружила, что в этом положении имеет множество преимуществ.
     В  чем  же?.  Поставленные в безвыходное  положение,  Штаты  могут все.
Собственно,  это всегда  и  было  вожделенной  целью  Америки,  ее  лидеров.
Абсолютная свобода принимаемых  решений. Тот факт, что это несвобода других,
ее не волнует. Доверие или недоверие, это тоже дело десятое. С начала времен
мир считается только с силой, причем не столько с силой идей, нравственных и
моральных основ, а с грубой физической -- силой кулаков и пудовой дубины.
     Чего-чего, а этого Америке не занимать. И искушать ей тоже не привыкать
 --   чем не идеи? Она, правда, слегка  раздобрела,  расползлась, расслабилась,
но вот прекрасная возможность обновить смысл, вернуться к основам, заставить
нацию сбросить жирок, привести ее в соответствие с временами.
     Если бы Бен Ладена не существовала, его нужно было бы выдумать.
     Эта  неожиданная мысль заставила  Витуса  вздрогнуть.  Если вернуться к
рассказу  Лари... К той  предопределенности, неотвратимости,  что было в нем
главным. Ему  вдруг показалось, что более убедительных причин, чем сама суть
Америки,  не существует.  Нет, Бен  Ладена никто  не выдумывал. И  не сам он
вершил свой  суд, если это совершил он. Он лишь рука Бога. И вели его силы с
иными возможностями, чем все возможности американских спецслужб.
     От   этого   между   лопатками   Витуса  пробежал  холодок.   Если  это
действительно совершил Ладен, силы защитят его. Они не отдадут Бен Ладена  в
руки Америки. А если Ладен вообще не причастен?
     -- Тем  более.  -- Произнес он  вслух.  --  Вот  тебе,  Витус, тест  на
существование высших сил...
     Его слова дробила на осколки железная утроба монстра.

     10 ноября 2001 г., Новый Афон

     Вот  уж  кого  не  ожидал  здесь  увидеть  Михеев. Да еще  в монашеском
одеянии. Иван Мороз, пропащая душа...
     Они обнялись.
     -- Ну и дела! -- Только и мог вымолвить потрясенный Михеев.
     Всегда  почему-то  смущенная  улыбка  бывшего  коллеги,  лет на  восемь
младше,  была  до  боли знакомой.  Лейтенантом Мороз начинал в  их отделе  и
пропал с горизонта в девяносто третьем -- капитаном.
     -- Слухи ходили, ты погиб в Белом Доме.
     -- Бог миловал.
     -- А здесь ты, Ваня, какими судьбами?
     -- Все расскажу, коль вы здесь, пойдемте...
     В гостинице при монастыре Иван открыл ключом одну из светелок.
     -- Располагайтесь.
     Как не хотелось забросать Мороза вопросами, Юрий решил не торопиться.
     -- Как там, в России? -- Спросил Иван.
     -- Улетал -- дождило. А  так осень стоит  сухая.  Подмосковье, говорят,
нынче  без  грибов. Зато  с яблоками. Лето  было  жаркое,  в  Москве асфальт
плавился...
     Иван внимательно  слушал. Как самые важные  новости. Юрий по себе знал,
сколь важно вдали от Родины  услышать примерно такое, самое обычное. Это для
всякого русского важно.
     -- А как к тебе, отче, теперь обращаться?
     Иван улыбался:
     -- Как и раньше. К тому ж, я не отче. В постриге -- брат Иван.
     -- Брат Иван. -- Попробовал на звук Юрий -- Подходит...

     Пересказывая свою одиссею, Иван не переживал ее заново. И не пережимал.
Действительно, был в  здании Верховного Совета. Когда начали гвоздить танки,
он был в комнате, в которую влетела болванка. Всех рядом насмерть, на нем ни
царапины.  Получил только контузию, перестал слышать. Спустился в вестибюль,
навстречу спецназ. Добавили, поскольку он -- с автоматом. Ребята опытные, не
стрельнули.  Потом  он вышел из  здания и, отмахнувшись от  оравшего  что-то
омоновца, пошел в сторону Баррикадной...
     -- Уехал  на  Истру.  Уже там что-то  стало со мной  твориться.  Думал,
свихнусь на дедовой даче. Било меня, в горячке метался, хотел с жизнью счеты
свести.  Спасся  тем,  что  молился. А дальше просто. Зачем-то  ведь Он меня
уберег...

     Они говорили  долго. Иван  рассказал, как  отправился в Оптину пустынь,
как стал  послушником,  потом,  было, вернулся в  мир.  Приехал в  Москву, к
семье, всех перепугал, его  уж оплакали. Встретился с дружком, тот хохотнул,
что и в "конторе" его давно "списали в потери".
     Воскресать из "мертвых"? Зачем?  С  тремя сотнями долларов,  занятых  у
друга, он  улетел в Грецию.  Почему именно в Грецию? Может быть  потому, что
еще в Оптиной пустыне многое слышал об Афоне.
     Сказано, какие бы бури не бушевали в  мире, Афон, имея над собой вышний
покров, стоит среди сущего, как столп веры. И будет  стоять до тех пор, пока
хранит  его  Божья  Матерь. Иверская  икона Божьей Матери  хранится  здесь и
хранит  Афон,  ее последний земной  удел. И  будет так, пока она не  покинет
Святую гору.
     Будет же это перед концом света...

     -- Зачем я здесь? -- Спросил Михеев.
     В это  время ударил  колокол.  В раскрытое окно  хлынули  его  дрожащие
звуки.
     -- Мне на молитву. -- Поднялся монах...

     1 декабря 2001 года, Багдад

     Третий  раз судьба вела его в этот город. На этот раз Лари добирался до
него со  значительно  большими трудностями, чем прежде. Ирак ожидал войны  и
это бросалось в глаза -- солдаты с оружием на  дорогах, зенитные установки с
обеих сторон  мостов, кое-где на второстепенных дорогах приземистые  силуэты
танков...
     Колонна с гуманитарным грузом двигалась из Дубаи. Вместе со всеми, то и
дело предъявляя документы на  блок-постах, маялся в  дальней дороге ничем не
примечательный  мелкий сотрудник  комиссии ООН  по  поставкам продовольствия
Ханс Мидель.
     Никакими  особыми  полномочиями наделен он  не  был, ни за что особо не
отвечая, вез для согласования в министерство торговли Ирака никому не нужные
графики  поставок  и  прочие рутинные  бумаги.  Увы,  в Багдаде  безобидному
датчанину   предстояло  пропасть.   В  первый  же  день,  при   невыясненных
обстоятельствах.
     Невелика птица.  Две-три заметки в  европейских  газетах да официальная
нота Дании, которую никто не заметит.

     Когда покрытые  пылью грузовики  один  за  другим втягивались  в ворота
гуманитарной  миссии  в Багдаде, датчанин  еще присутствовал.  Его хватились
часа  через полтора на обеде. Дежурный по миссии успокоил старшего, что этот
чудик  решил  самостоятельно  добраться до министерства, вышел через  КПП  и
остановил такси.
     -- Он сказал, что к вечеру будет. Эти датчане... Самый нормальным среди
них был безумный Гамлет...

     Таксисты в  Багдаде  по-английски понимают три  слова  --  "хау  мач?",
"О,кей"  и "Саддам".  Остальное  они  добирают  интуицией. Эта  же  интуиция
помогает  им прибегнуть  к  тормозам  в  самое последнее  мгновение,  когда,
кажется, столкновение с таким же отчаянным водителем уже произошло.
     Потому,  когда Лари  оказался  рядом с  той мечетью, которую  хранил  в
памяти  с прошлого приезда, его  изумлению  не было  предела. Они не  только
никого  не  протаранили,  но  и его записка с  названием улочки по-английски
возымела действие.
     Рассчитываясь,  ему  пришлось  пересмотреть в  корне  свое отношение  к
багдадским  драйверам. Приняв  пять долларов, таксист явил пример подражания
его американским коллегам:
     -- Сенкью, мистер! Гуд бай...

     Встреча с аль-Басри... Лари волновался, как пройдет она, примет ли  его
старик, окажет ли  помощь.  Почему-то  казалось,  что  даже  если  встреча и
состоится, то пройдет холодно, не так, как предыдущие встречи. Он чувствовал
какую-то  вину за  все,  что произошло не только в Америке, но  и потом -- в
Афганистане,  где сейчас военные  силы  его  страны перешли  уже к  ковровым
бомбежкам. Он не смог, ему ничего не удалось предотвратить...
     Тем не менее встреча  состоялась. Старик  не только оказался в Багдаде,
не  только находился в  мечети, где в прошлый раз заповедал  его искать,  но
вышел сразу,  как только Лари назвал подошедшему  к нему  человеку  в сутане
свое имя. Это выглядело так, словно аль-Басри ожидал его.
     -- Я рад видеть тебя. --  И  снова  Лари с удивлением отметил про себя,
что время не властно  над проповедником. Он  протянул для рукопожатия руку и
Лари ощутил старческую  прохладу  его узкой ладони. Мир и  покой шли от этой
ладони.
     -- Дороги снова привели меня к вам, учитель.
     Он впервые назвал так аль-Басри. И это произошло непроизвольно. Услышал
новое слово и аль-Басри. Это было понятно по его мгновенному взгляду.
     --  Люди встречаются трижды. -- Произнес старец. -- Чтобы  после  этого
либо никогда больше не встречаться, либо никогда не расставаться.
     В этих словах звучала  мудрость, и снова  мелькнула тень тайны, которая
звала  к  себе, приглашала  шагнуть  навстречу.  Надо только  задать  вопрос
"Почему, учитель?" и ты пойдешь новым путем.
     Но еще до встречи Лари дал себе  слово: он будет говорить лишь о  деле.
Только  о  том,  чтобы  старик помог  ему  выйти  на  Бен  Ладена. Он, Уэлс,
выполняет  задачу,  которая,  насколько  он  понимал,   важна  для  будущего
Соединенных  Штатов. Он в самом  деле хотел  бы стать  учеником прорицателя,
но...
     Словом,   он  не   знал,  как  вести  себя  перед  старцем  --   старик
представлялся способным делать с ним все, что хочет. Скажем, превратить  его
в камень,  который  потом  столетия будет лежать у  входа. Даже  захватившая
ранее  Уэлса  задача казалась  уже неважной, возможно,  он потому так горячо
взялся за поручение Коллинза, что оно сулило свидание с аль-Басри....
     Отогнав наваждение, Лари перешел к делу.
     --  Я  рассчитываю  на  вашу  помощь,  учитель.  Мне  нужна  встреча  с
человеком, который сегодня является носителем важной для меня информации.  И
не только для меня. Для моей страны...
     Он собирался назвать имя, но старик остановил его.
     --  Я  знаю,  о  ком  ты  говоришь.  Наверное,  ты  прав  и  выполняешь
действительно важную  миссию. Но ты появился не там, где нужно. Отсюда ты не
найдешь тропы к этому человеку. Ее здесь нет.
     -- Как нет? -- Растерялся Лари.
     Почему-то  он даже тени  сомнения  не допускал,  что  именно сч помощью
старца быстрее  всего достигнет  цели.  Что  этот  человек поможет ему, даст
совет,  может,  назовет город  и место,  куда Лари нужно попасть.  А  может,
просто даст провожатого и вскоре встреча состоится.
     Старик покачал головой:
     -- Мне не интересен тот, о ком ты приехал узнать...
     Это было сказано так, что Лари опять почудилась тень другого мира...
     Он снова перешагнул тайну:
     -- Он интересен мне...
     Некоторое время оба молчали. Наконец аль-Басри разомкнул уста:
     -- Я не могу помочь так скоро, как ты хочешь. Более  того, я не понимаю
целей,  не вижу  смысла.  Ты  говоришь,  этот человек обладает  информацией,
которая  нужна  твоей  стране. Возможно. Но  дело в том, что твоей стране не
нужна информация. Нужен ли ей сам этот человек?..
     На некоторое время старик снова замолчал.
     -- Если  и нужен, -- снова заговори он, -- то лишь  тем, кто вольно или
невольно приведет твою страну к открытиям, от которых она не оправится. Ты с
ними? И к этому готов?
     -- Я  хочу  верить.  -- Произнес  Лари  слова,  которые недавно говорил
Ламберту. -- Очень хочу...
     --  Верить  можно  в  то,  что  знаешь.  Вера из желания веры -- путь к
бездне.  Вера  -- не  цель, а  только  помощник.  Она  приходит  сама, когда
действительно необходима. В чем твое знание? Твоя цель?
     -- Это большой разговор, учитель. Сейчас у меня есть задача...
     -- Хорошо. Я дам тебе лишь совет. Искать следы нужно там, где они могут
быть.

     Тем  и  закончилась  эта  встреча. Встреча,  которая  случилась  только
потому, что люди встречаются трижды. Глядя в след  американцу, старик с  ним
прощался. Он знал -- этот  человек ищет  не того,  о ком  спрашивает. Не Бен
Ладена, случайную и бесконечно  малую величину в железной воле  событий.  Он
ищет себя. Но, он как и всякий из людей, не знает об этом...

     10 ноября 2001 г., Новый Афон

     Вершина Святой горы, увенчанная большим крестом,  далась после тяжелого
подъема. Михеев с трудом перевел дыхание и осмотрелся. На площадке,  куда он
поднялся, находились лишь этот крест из металла  да совсем небольшой храм --
Преображения Господня.
     Контуры берегов таяли в голубой дымке, сливаясь на горизонте с морем.
     Предоставленный на Афоне самому себе, ожидающий неизвестно чего, Михеев
вот уже который день изучал остров.  Пожалуй,  до его обитателей ему не было
дела.  Жизнь  монастырей  текла  размеряно,  по раз  и навсегда  заведенному
порядку, совершенно ему не интересному.
     Встречаясь с братом Иваном, они говорили о вещах малозначащих. Странно,
но большей частью о погоде.
     Лишь однажды, как-то  особенно пронзительно, Иван  заговорил  о доме. О
том, что ему часто снится  речка, похожая на Истру, но с берегами куда более
крутыми.  Он  босиком с удочками бежит на  речку по  тропинке,  и  встречает
поднимающегося на гору отца. Тот останавливается, снимает фуражку и вытирает
пот.
     -- Рыбачить бежишь?
     -- Да.
     -- Смотри, осторожней там, на берегу...
     И спускаясь дальше, к серебряной от солнца воде, он чувствует, как отец
провожает его  взглядом. И даже когда отец уже не должен  его видеть, он все
равно чувствует этот взгляд...
     -- Этот взгляд всегда  меня заставлял чувствовать,  что  я в опасности.
Даже когда  ее не видишь, вдруг понимаешь, что  вокруг  что-то происходит. В
Белом  Доме я отошел от окна за мговение до того, как вместе с окном вынесло
простенок...
     Видимо, заново пережив ту минуту, Иван продолжил:
     -- Это очень просто. Ты вдруг видишь, что мир совсем не такой, каким за
минуту до  этого тебе казался.  Ты  видишь все со стороны, издали,  и словно
вверх ногами. Нет, даже не так -- скорее наоборот...
     Разговор происходил вечером, на берегу  моря.  Остро пахло йодом.  Иван
говорил нечто известное Михееву, с каких-то пор ставшее и его опытом, только
Михеев  этого  не  проговаривал,  да  и  присутствовало  это  знание  как-то
исподволь, помимо сознания.
     --  Ты  вдруг осознаешь, что этот мир "наоборот" --  правильный.  В том
смысле, что он  именно такой, а  не тот, каким ты его знал. Все именно так и
есть. И если ты  сейчас чего-то не сделаешь, что-то случится. Страшное. И не
столько для тебя, сколько  для мира, который ты знаешь. А может, и для обоих
миров, --  потому, что ты находишься одновременно как  бы в двух измерениях.
Чтобы этого  не  случилось,  тебе тоже надо  измениться,  стать  "наоборот",
другим...
     Слушая эту  неожиданную  исповедь монаха, Юрий подумал -- действительно
наоборот.

     Запах  йода  от  залива   словно  подтверждал  --  мир  болен.   Давно,
безнадежно, и никакого йода не хватит, чтобы залечить его раны...
     -- Этот сон -- мой самый давний кошмар. -- Рассказывал Иван. -- Детский
еще  кошмар.  Мать  рассказывала,  что  когда у  меня в детстве  поднималась
температура, я в горячем  бреду все порывался  перевернуться, пытался встать
на  голову.  Рвался  из  ее  рук так,  что она не могла удержать,  плакала и
молилась. Я тоже помню это. И помню  почему это делал -- я должен был "стать
наоборот"...
     -- Почему ты мне это рассказываешь?
     -- Должен. -- Просто ответил друг.

     С северо-запада -- Юрий давно это заметил -- надвигался грозовой фронт.
Он  как  бы  охватывал Афон.  Дальние вспышки  молний  озаряли  тучи,  линию
горизонта, Сингитский залив, горный берег.
     Здесь, на  вершине,  было  пока  тихо.  Лишь  время  от  времени  слуха
достигали раскаты дальнего грома.
     Надо спускаться, подумал Юрий, будет гроза. Он двинулся было  к  тропе,
ведшей  вниз,  но  остановился: навстречу  ему  поднимался человек.  Старик.
Высокий и худой.
     -- Останься. --  Поднявшись  на площадку, сказал  старик по-русски.  --
Коль скоро ты на Афоне, тебе не нужно бояться...

     Налетел  первый порыв  ветра.  Тяжелое черное  одеяние  монаха  рвануло
шквалом, заставило его наклониться  вперед.  И гром. Казалось, небо треснуло
над самыми их головами.  Фиолетовая молния ударила в крест,  и в оплавленный
громоотвод храма. Еще не было дождя, только разрыв молнии.
     Юрию казалось,  что  он  -- посредине битвы.  Захватывающей  сьтрашной.
Битвы незримых сил, космических, вселенских. Будь он религиозным, наверняка,
увидел бы за этим битву света и  тьмы, жизни и смерти, добра и зла. Но и без
того было не по себе -- от мощи природы, ее власти над всем живым. Человек
 --   что он перед этими силами?  В его  мечте  обуздать их насколько можно его
называть человеком разумным?
     Начался сильный косой дождь. Юрий оглянулся, ему показалось, он остался
один. Лишь  при  очередной  вспышке молнии он  сквозь  пелену воды разглядел
фигурку монаха. Тот стоял на коленях перед крестом и бил поклоны.
     Этот, неведомый ему человек,  словно не замечал происходящего.  Кто он,
этот монах? Почему здесь? Почему с ним он, Юрий? Или это он с Юрием?
     Когда ударил град, крупный и хлесткий, Михеев кинулся к старику. Тот не
собирался  покидать  место  у креста.  Он  истово клал  поклоны. Но  Юрий не
решился оставить старика одного, подхватил его и потащил его к храму...

     Пока он снимал со старика одежду -- на том, как и на Юрии, не  осталось
сухого места --  старик  не подавал признаков жизни. Он очнулся,  когда Юрий
бинтовал полосой от своей рубашки его разбитый не то градом, не то поклонами
лоб.
     Старик отвел руку.

     Монах заговорил. О судьбах и временах, о сломе времен,  который грядет.
О жажде человека выйти за пределы человеческого.  Человек рвется туда,  куда
ему нельзя, за грань. Человеческая  природа уже  почти не в  состоянии этому
противостоять.  Она удерживает человека перед бездной  из  последних сил. Но
есть  силы, которые его толкают туда. Тьма выдает  себя за свет. Ложь  -- за
правду. Бесы  -- за праведников. Все уже не  так  в мире, как представляется
человеку. Он  заблудился. Не понимает, где  Бог, где Сатана.  И закрывает на
это  глаза. Он  хочет,  чтобы все было так, как  хочется ему.  Он хочет быть
равен Богу, а прислуживает Сатане...
     И  грядет  эра  пустых  душ,  людей-- целей, людей-- программ.  С  ними
бессмысленно говорить. Они не понимают слов. Они понимают знаки. И эти знаки
им посылает кто-то...
     -- Что делать, отец?
     -- Он скажет. Останься наедине с Ним. -- Показал старик на образа. -- Я
уйду, а ты оставайся...

     Кто был этот  человек?  Аскет  из  афонского  братства двенадцати,  тех
духоносных отшельников, о которых существует предание, что эти отцы получили
дары Святого духа? Предание  гласит: им  известно будущее и они могут влиять
на судьбы.  Но  по  тому  же  преданию,  эти  люди  невидимы, они  никому не
открывают  себя.  Незримые   афониты   --  земные   Ангелы,  как  повествует
православный миф, выходят из своего  времени в вечность и могут возвращаются
обратно. И вот в такие грозы служат Божественные литургии на Святой Горе.
     Сейчас Михеев готов был поверить и этому.

     Не  защищенный  от сквозняков  и мыслей -- мокрая  одежда  сушилась  на
решетке окна -- Юрий остался в пустом храме.
     Нет,  он не молился. Он ничего не  просил у  Бога  и  ничего у него  не
спрашивал. Ему не надо было просить и спрашивать. Нет, он не стал больше или
меньше христианином. Все  происшедшее здесь  не сделала его верующим больше,
чем он являлся.
     Одно ему не давало покоя.
     С Иверской  иконы Божьей Матери в почерневшем от времени окладе, здесь,
вдалеке от  затерянного незнамо в каких снегах сибирского райцентра, на него
смотрели глаза женщины, которая им с отцом повстречалась на улице.
     Глаза его крестной матери...

     18 декабря 2001 года

     И снова  в центре все того же Нью-Йорка, на Манхэттене, звучали  сирены
пожарных машин  и спасателей.  Над городом поднимался дым.  Это горел  храм.
Самый большой, главный храм  Соединенных Штатов -- Святого Иоанна Богослова,
названного  так  в честь единственного  ученика  Христа, который  от него не
отрекся.
     Иоанна Богослова, который передавал Слово Божие:
     "Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще осквернится;
праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще.
     Се,  гряду скоро,  и  возмездие  Мое  со Мною, чтобы воздать каждому по
делам его"...
     Пожар случился  на  девяносто девятый день  со дня авиационной атаки на
Всемирный торговый  центр.  Если  первую  дату  --  одиннадцатое сентября --
умножить на пифогорийскую сумму даты происшедшего, цифру 9, многое в  пожаре
покажется символичным.
     Да и само событие из ряда мистических...

     В  этот  же день завершился первый этап операции  в Тора Бора, наиболее
вероятном укрытии Усамы Бен Ладена.
     Эта операция венчала всю цепь военных событий, была ее сутью, возможно,
 --   смыслом существования обитателей Белого Дома последние месяцы.
     Операция велась с применением  самых мощных боеприпасов и самых элитных
подразделений США -- особого назначения.
     Бен Ладена в Тора Бора не оказалось.
     Между  тем,  даже  мальчишки  в  Афганистане  знали:  он  был  там.  И,
рассказывают, не очень прятался.

     Впрочем, это, наверное, уже из сферы легенд, преданий и мифов, которыми
обрастет финал  первого года нового века  и нового тысячелетия. Их еще будет
много, преданий и  мифов. И пока  они не заслонили истиной картины,  отметим
факт -- вместе  с  Бен Ладеном в сражении у  Тора Бора участвовали не только
преданные ему боевики.
     Там  был  американец, который появился в окружении Ладена за  несколько
дней до штурма.

     ...Лари стоял перед человеком, который стал настоящим кошмаром Америки.
В глаза бросался  нездоровый  цвет  лица,  мешки под глазами -- вспоминались
слухи о болезни почек, результате одного из покушений на Бен Ладена.
     А вот сами глаза... В них сквозила жизнь.
     -- И зачем  я  понадобился  Америке? --  Хороший английский,  спокойный
голос, ирония.
     Лари в нескольких словах изложил цель своего появления в Афганистане.
     -- Ваша  безопасность  гарантирована. С вами хотят встретиться те, кому
небезразлична   судьба   Соединенных  Штатов,   кто   хотел  бы   доподлинно
восстановить картину трагических событий -- и в США, и в Афганистане. Кто не
испытывает к вам и тени негативных эмоций.
     -- Вы полагаете, я приму это приглашение?
     -- Вы должны его принять.
     -- Интересно знать, почему?
     --  Это возможность  предотвратить новые  беды. Вы стали  лидером  сил,
которые представляют большую опасность для сегодняшнего мира. Не только  для
США.  Вольно  или  невольно вы явились тем злым гением, образ которого будет
витать над  планетой  в дальнейшем.  --  Лари  решил  говорить, как  думает,
начистоту  --  только  этим, чувствовал он, можно  чего-то добиться.  --  Не
думаю, что вы сами об этом не знаете и не задумываетесь о последствиях. И не
думаю, что вам, человеку блестяще образованному, это не кажется страшным.
     -- Вы хотите, чтобы я выступил по американскому телевиденью и покаялся?
 --    Усмехнулся  Бен  Ладен.   --   Снял  с себя  печать  злого гения,  как  вы
выразились, и  призвал возможных последователей не ходить по этому пути? Это
возымеет действие?..
     -- Нет, я хочу другого. Вы  должны встретиться с теми, кто меня послал.
Это люди, хорошо понимающие тот факт,  что Соединенные Штаты развиваются  по
гибельному  пути. Они, думаю,  так же,  как и вы, знают, что у американского
президента  и вообще  у  Америки нет  никаких прав  на  истину  в  последней
инстанции.  Они хотели  бы  изменить это.  Но не  теми способами,  к которым
прибегли вы...
     --  Вы считаете,  что  именно такой  смысл  был  вложен в  одиннадцатое
сентября? -- С интересом глядел собеседник.
     -- А был другой?
     Бен Ладен прошелся по небольшому помещению,  которое представляло собой
перегороженную каменной кладкой пещеру. Помещение освещалось электричеством,
работала даже вентиляция.
     -- То, что  я сейчас скажу, заставит вас понять то, чего вы, как видно,
не знаете.  И это ваше незнание говорит, что  я могу встать на путь, который
вы  предлагаете.  Все дело  в  том,  что  человек,  стоящий  перед вами,  не
причастен к тому, что случилось в вашей стране три месяца назад.  Я повторю:
я не причастен к атаке на Нью-Йорк и Вашингтон...
     Проговорив это, Бен Ладен наблюдал, какое впечатление произведут слова.
     --  Не  причастен?..  --  Это могло  бы  показаться  эхом, если  бы  не
вопросительные интонации.
     --  Были  минуты, --  кивнул собеседник,  --  когда  мне  хотелось быть
причастным.  Очень хотелось. Когда в первые часы после  атаки  зазвучало мое
имя, я оказался в положении, которого сразу и не осознать.
     Я не  привык оправдываться, но мне пришлось  это  делать. Я  не  привык
выражать сочувствие Штатам, но  я высказал.  Я не умею лгать, но в самый пик
истерии вокруг меня, я был готов  взять это  на себя... Единственное, что до
сих  пор удерживает меня от этого,  --  невозможность.  Это грех. И это дело
других рук. Я не могу приписать себе чужого...

     За перегородкой послышались голоса. Ладен замолчал. Снаружи явно что-то
происходило.
     -- Ведь вы из ЦРУ? -- Спросил вдруг Усама.
     -- В прошлом. -- Не стал скрывать Лари.
     -- Я это понял, -- Улыбнулся своей странной улыбкой Бен Ладен. -- Я вам
верю. И знаете  почему?  Если  бы  вы  явились  от  них, вы бы о  факте моей
непричастности тоже знали. И не стояли бы таким истуканом...

     Они расстались до вечера. Несколько часов -- никем не контролируемый --
Лари  слонялся по  подземной  крепости. Время  от времени то  там, то  здесь
постукивали автоматные и пулеметные очереди, эхо бродило по склонам.
     Настоящего  боя  не  было. Его  и невозможно  было  здесь  вести -- все
подступы простреливались.
     Раз  за разом прилетали бомбардировщики. Они бомбили отроги гор, взрывы
вызывали лавины. Одна накрыла вход в пещеру неподалеку.
     Это произошло на глазах Уэлса. Только что в пещеру спрятались люди, два
боевика втащили  установленный у входа АГС  --  автоматический гранатомет --
как сверху подалась гора. Вход в пещеру попросту просел.
     Ближние к нему  афганцы  к этому  зрелищу отнеслись  спокойно. Никто не
кинулся к входу, не стал разбирать завал. Что это, безразличие к смерти?
     Поразмышляв, Лари успокоил себя мыслью, что у заваленной пещеры, должно
быть, имелся и другой выход.

     Его позвали к Бен  Ладену,  когда  уже стемнело. Они проговорили  ночь.
Наутро, после серии взрывов какой-то совершенно особой мощности,  от которых
рушились перегородки  и в галереях пещер погас свет, начался  уже  настоящий
бой. Он длился несколько часов.
     Куда после делся Бен Ладен и этот американец, никто рассказать  не мог.
Черный песок в окрестностях Тора Бора не умеет хранить следы...

     20 декабря 2001 г., Вашингтон

     К  этому  дню  Ламберт  закончил  свою  работу   --  составление  почти
поминутной, почасовой  хроники  последних  месяцев  в  Штатах. Он  выжал  из
Интернета  и  многих  закрытых  корпоративных  сетей  все,  что  можно.  Его
компьютеры, что верный ноутбук, что  тот, который был под черепной коробкой,
временами зависали -- столь  много несообразностей и противоречивых  вводных
пришлось переварить.
     Его  увезли медики, которые  появились  в Луна-парке  внезапно и повели
себя так, что впору было принять их за группу захвата из ФБР. Официально его
обвинили в  том что он не прошел карантинных процедур после обнаружения спор
сибирской язвы в редакции. Изъяли ноутбук, но он уже запустил свою хронику в
свободное плавание в безбрежный океан Интернета.
     Ламберт не был помещен ни в один из противоинфекционных  центров. Когда
его извлекали из  чрева  космического монстра, он вел  себя  неадекватно  --
кричал, что не болен, что болен не он, а все они, кто хочет заставить его не
думать. Больны американцы и  Америка,  верящие мифам  и президенту. Никто не
знает, что на самом деле происходит в этой стране. Он не будет молчать  даже
под страхом смерти...

     Сейчас  Витус  Ламберт  находится  в   специальной,  хорошо  охраняемой
психиатрической клинике некоего доктора  Брокса. Можно привести ее название,
но это ничего не даст. Вы ее не найдете даже по  самому полному федеральному
справочнику. И  самого  доктора Робертса можно найти только в файлах  АНБ --
также не  афиширующей себя организации, которое в  отличие от ФБР,  ЦРУ и РУ
МО,  в сфере  безопасности  государства курирует вопросы лишь исключительной
важности.

     22 декабря 2001 г., пригород Нью-Йорка

     После  очередного  совещания неформального  клуба  Вашингтона,  сенатор
Коллинз и отставной генерал Боб Хопкинс неторопливо беседовали у камина.
     -- Как зовут ту богиню, покровительницу самоубийц? -- Вспомнил Коллинз.
     -- Иштаб.
     -- А  вы знаете,  генерал, что у  древних  обитателей  Междуречья  была
богиня...
     -- Иштар.  Я знаю. -- Подтвердил  Хопкинс.  --  Богиня скорби и военных
побед.
     -- Вам не кажется странным такое совпадение?..
     -- Я сам  не раз думал об этом, сенатор. Такое приходит  в голову,  что
мурашки по коже.
     --  Одна  богиня шумеров, другая -- майя.  Два  разных  континента,  но
историк сказал бы -- одно имя...
     -- И одна сфера --  смерть. Похоже, древние знали, что военные победы и
самоубийства -- сестры...
     -- В какое время, генерал, принимала свои жертвы ваша Иштар?
     -- В то же, что и Иштаб, сенатор. Третье тысячелетие до нашей эры.
     -- Что это может значить?
     -- Все, что угодно...

     Накануне сенатор встречался с  еще одним своим знакомым. С тем, кого он
знал   уже   десятилетия.   Сначала  как  Джорджа  Робертса,   американского
бизнесмена,  который  помог  ему  в  политической  карьере,  потом как  Юрия
Михеева, опять бизнесмена, но уже русского.
     Коллинз сам  захотел встречи.  По  той причине,  что  вдруг  испугался.
Понял,  что  полученной  от  него Михеевым информации с лихвой хватит на то,
чтобы о сентябрьских событиях люди вспоминали лишь как о прологе.
     Они встретились в аэропорту Женевы, на открытой галерее аэровокзала. Их
разговор писался на пленку. Вот его последняя часть.
     --  Вы сказали, что не желаете  зла Америке? --  Говорил Коллинз.  -- Я
готов  в это поверить, но даже из нашей  сегодняшней  встречи  с вами я могу
сделать  вывод,  что  у вас  против Штатов  существует план,  который нельзя
отразить.  Я хорошо  отношусь к вам, Юрий, но  вы поймете мое  беспокойство.
Получилось, что я своими руками вооружил вас...
     -- Что именно вас волнует?
     -- Что это за план?
     -- Я могу  сказать только общими словами -- это не план против Америки.
Во  всяком случае,  не против ее  граждан. К Америке я отношусь с симпатией.
Речь вообще не о ней. Речь о моей стране. О том,  что она не  может зависеть
от  чьих-то  неуемных амбиций, жить, соседствуя с  сошедшей с ума  империей.
Америка, а вместе с нею и все мы на грани значительно больших бед, чем можно
предположить.
     -- И все-таки, Юрий, это будет новый управляемый кризис?
     -- Да, управляемый, то не мной.
     -- То есть?
     -- Сенатор, вы верите в Бога?
     -- Я христианин, католик. А что вы хотите этим сказать?
     -- Только то, что всем управляет лишь Бог.
     -- Как это начнется? -- В голосе сенатора звучала неподдельная тревога.
     -- Это пусть останется тайной.
     После паузы Коллинз возобновил разговор:
     -- Я думаю, в  истории  США не было излома страшнее, чем нынешний. Если
начистоту, Америка сегодня в руинах -- я говорю даже не о Манхэттене, а о ее
свободах, мечтах. Кажется, у вас в России есть поговорка: лежачих не бьют...
     -- Спасибо  за  знание  русского  фольклора,  сенатор. Но  Россия  тоже
изрядно деградировала за последнее время. Сейчас у нас бьют и лежачих...
     -- Значит, война?
     -- Войны  объявляют  правительства.  Речь  о  другом.  Это  не  теракт,
Коллинз. Это другое. Это касается душ...

     Голоса  на  магнитофонной  пленке  перекрыл  сначала  звук  взлетающего
самолета,  затем --  объявление диктора  аэропорта  о начале  регистрации на
какой-то рейс.
     Человек, слушающий запись,  чертыхнулся, начал крутить рычажки звука  и
тембра.
     Голоса вернулись так же внезапно, как и пропали.
     ... -- Это возможно?
     -- Да, сенатор.
     -- Как это будет выглядеть?
     -- Как говорится, есть варианты.
     -- И когда это начнется?
     --  Я  бы увязал это  с  некоторыми обстоятельствами. Скажем,  с  тремя
событиями.
     -- Можете их назвать?
     --  Два  первых  могу.  Это  покушение  на   Буша   и  появление  новой
геополитической  доктрины,   инициатором  которой   будет,   скорее   всего,
Бзежинский...
     -- Вы полагаете, Бушу следует опасаться за жизнь?
     -- Во всяком  случае, тем, кто играет эту игру, Буш уже  не  нужен. Это
будет прологом к новой истории. Выстрел, как с Кеннеди, или что-то новенькое
.  Возможно, и -- компромат, обвинение в измене, в  причастности  к "черному
сентябрю"...
     -- А доктрина Бзежинского?..
     -- Идеология новых Штатов. Глобализация по-американски. Вы откройте его
последнюю книгу -- "Мировая шахматная  доска". Единственное, чего не хватало
для  воплощения в жизнь идей этой книги -- одиннадцатого сентября. Он сделал
заказ и этот заказисполнился. Новые идеи потребуют новых жертв...
     -- И третье?
     --  Боюсь,  третье событие  выходит  за  рамки как моей,  так  и  любой
человеческой компетенции...
     -- Я вас не понял. Можете повторить?
     --  И  я здесь не  все  понимаю,  Коллинз. Речь идет,  я  бы  сказал, о
мистике...
     Снова  включился  трансляция  аэропорта.  Объявлялась посадка  на  рейс
Женева-Дубаи...
     -- Это  мой  рейс. -- Произнес русский. И  закончил фразу. -- Далеко не
все,  сенатор, зависит  от нас, людей.  Есть  еще что  то. С  одной  стороны
провидение, Божий промысел, С другой -- игры Диавола. Будет Знак...
     -- Знак?..
     -- Да, Знак. Поскольку не все поймут Слово.
     -- А вы сами верующий человек?
     Некоторое время Михеев молчал.
     --  Еще  некоторое  время назад это  был  сложный  для меня  вопрос, --
наконец заговорил он.  -- Думаю,  я относился к вере, как и  вы. Но сейчас я
отвечу вам утвердительно...
     -- И что это будет за Знак?
     -- Увы, я не знаю. Возможно, это  будет  явление  новой звезды,  может,
что-то  иное.  Сказано:  "И увидел  я отверстое небо, и  вот  конь  белый, и
сидящий  на  нем называется  Верный  и  Истинный,  Который  праведно судит и
воинствует"...
     --  "Он  имел  имя  написанное,  которого  никто  не  знал,  кроме  Его
Самого..."
 --   Закончил Коллинз.  --  Откровение Иоанна.
     -- На Афоне мне было сказано: "Три события совпадут  во времени. Два из
них назовешь сам, если познаешь суть. Третье событие от людей не зависит"...
     Шуршала в кассете пленка.  Тишина -- и на пленке, и в комнате. Щелкнула
клавиша магнитофона -- пленка стала.
     Сидящий  над  магнитофоном   человек  выпрямился.  Это  был  Вашингтон.
Некоторое  время  он молчал.  Слишком  многое  сейчас  проходило  перед  его
мысленным взором.
     Взлетали в последний рейс  самолеты. Возвращались из  небытия  ушедшие,
казалось, навсегда болезни. Вырывалась  из непрочных труб реакторов  ядерная
преисподняя. В лабораторной пробирке дергался неведомый  клон. Шла по дуге к
планете в белом сиянии пылающая комета...
     О чем он думал?  О том, что  не все на свете решается волей  людей,  их
решений, власти  и  денег. Есть  еще  что-то. Иначе почему столь  часто  все
ставшее  привычным,  обиходным,  в  какой-то   момент  может  сойти  с  ума,
обрушиться, восстать, обратиться  против  людей,  государств и правительств?
Иначе  почему нельзя  предотвратить всего этого?  Может, потому, что люди со
времен Вавилона так и не научились слышать и понимать друг друга?  Тогда что
сегодня может заставить их слышать и понимать?
     Каждому кажется, что  лишь  его  не слышат, не  понимают,  но только он
знает, как заставить мир жить правильно и счастливо.  Заставить -- поскольку
все остальное, кроме силы, почему-то представляется пустотой и миражем...

     -- Он  сказал, надо ждать беды. -- Произнес  Вашингтон. --  И это очень
похоже на правду. Вот только  какова роль самого этого человека? Кто он мне,
друг, или враг? Помогать ему  или  противодействовать? Шагнуть навстречу или
пройти мимо? Протянуть ему руку или убить?..


Популярность: 45, Last-modified: Mon, 22 Jul 2002 19:47:33 GmT