. Токарев вспом-нил, что Пал Палыч ждет доклада. -- Я застал только Прахову. Ничего не сказала и не скажет. А сосед Миркина -- тот румяный парень -- он геолог. И, по-видимому, часто ездит в районы приисков. -- Гм... -- К тому же сегодня утром спешно отбыл. Я звонил на работу -- узнать, когда вернется. Там мне к слову сказали, что он попросил ускорить командировку, кото-рая намечалась только через неделю. -- Гм... Они еще немного поговорили о геологе и о Миркине. Требование шантажиста протереть весы недвусмысленно указывало на золото-сырец. Экстренно проведенная экс-пертиза подтвердила: да, Миркин взвешивал дома шлих. Но вряд ли он покупал золотой песок для себя -- не тянул на крупного дельца. Очевидно, посредничал толь-ко, получая от подлинного покупателя комиссионные -- "парное". x x x К тому же выводу склонялся и Приезжий. При всей недалекости Чистодела был он хитроват, по-своему пре-дусмотрителен и впрямь немало знал о Борисе Миркине (в частности, проследил, где тот живет, видел Настю, слыхал кое-что о Праховой). Приезжий быстро и сноровисто "выпотрошил" его. Понял, что сам барабанщик нового купца подыскать не в состоянии не то что за три дня, но и за три года. И посему единственный скорый способ сбыть товар -- добраться до купца, имевшего дело с Миркиным. -- Едем на квартиру к твоему приятелю, -- объя-вил он. -- Зачем? -- вытаращился Чистодел. -- Некогда мне, понял? Работать надо напролом. Со-седей трясти. -- Да влетим же! -- Не влетим. Есть у меня липовый мандат. Сгодится. -- Ох, рискованно... -- Цыц! -- Ну хоть вперед покушаем? "Покушаем, дорогой. Выпивка тебе удивительно на пользу". ...Они покуривали в подъезде наискосок от старого дома, куда влекло Приезжего охотничье чутье. "Удобное местечко. Отсюда все видно, а в случае чего -- сквозной ход во двор". -- Вон та дверь, третий этаж, правая квартира, -- указал Чистодел. -- Ясно. Первым идешь ты. -- Хо-хо! -- почесал в затылке барабанщик. -- А если засада? -- Именно потому. Рассуждай: зайду я, "руки вверх", пощупали, на брюхе золото. Все. Теперь смотри, заходишь ты, спрашиваешь: "Здесь ли жил Боря Миркин?" -- Зачем?! Я мосгаз или жэк, чего-нибудь проверить... -- А там милиция? Какой ты жэк? Как тогда выкручи-ваться? Ты же умный мужик, ты соображай. -- Вот я и соображаю: спрошу Миркина, а мне -- "руки вверх"... -- Так на здоровье! Ты чистенький. Слушай, какая легенда. Познакомился ты с Борей в пивной и по пьяно-му делу одолжил он тебе десятку. Сейчас ты зашел в пивную, а какой-то парень говорит, забрали Борю. Ты спросил, где он живет, и принес долг. Думал жене отдать или мамаше. Честный человек, понимаешь? -- Честный человек... Это, пожалуй, ничего. Погоди-те, -- спохватился он, -- да ведь у Бориса ни жены, ни мамаши! -- А тебе-то откуда знать, ты почти не знаком! Трудно Чистоделу, да еще в подпитии противиться влиянию Приезжего. Доверие ему лестно и мордой в грязь ударить неохота, но заячья натура подрагивает: -- Вот влип я с вами... Всегда было раз-раз, товар -- деньги -- товар, а тут началась прямо "Индийская гроб-ница"... -- Что? -- Кино такое раньше было. -- Хорошее кино? -- Хорошее. -- Вот и у нас будет хорошее кино, барабанщик! С последним проблеском непокорства Чистодел мот-нул головой: -- Тогда парное прибавьте... Еще два процента. -- Жирновато... Ну да ладно, нравишься ты мне... Зна-чит, понял? Идешь в боевую разведку. Бей в барабан и не бойся! А выйдешь -- топай в пивную и жди меня. Час, два -- как уж получится. Сюда не суйся, в подъезд, даже не оглядывайся! Ясно? Не все было ясно Чистоделу, но "боевая разведка" -- звучало. Он приосанился и пошел. А Приезжий, запалив новую сигарету, ждал. Скоро ли выйдет? Не тронется ли следом вон та машина с подремывающим шофером? Не устремится ли за бара-банщиком какой-нибудь неприметный гражданин? До пивной четыре с половиной квартала, на этом пути надо безошибочно определить, нет ли слежки за домом Миркина. x x x Если б время и тревога не так жали на Пал Палыча, он позаботился бы куда фундаментальнее подготовиться ко второму допросу Миркина. Опросил бы сослуживцев и знакомых; узнал, с кем, из-за чего и в какой форме тот ссорился; говорил ли, как ему рисуется его будущее; что любил читать и так далее и тому подобное -- словом, получил бы представление о внутреннем мире подслед-ственного. Оно и практически было полезно и удовлетво-ряло всегдашнему стремлению Пал Палыча понять. Даже ярого злодея. Но не по формуле "понять -- значит простить". Тут его не раз предостерегала мать (квалифицированный пси-хиатр), ежедневно вникавшая в глубины психологии сво-их пациентов. Она считала, что Бехтерев справедливо утверждал, будто некоторые душевные болезни заразительны. И потому врач должен внутренне крепко от них ограждаться. Понять надо, а вот "простить" -- может оз-начать "заразиться". И безумца и преступника понять нужно, но не впускать понимания слишком внутрь себя, чтобы не деформировать собственную личность. Это основа иммунитета и к безумию и ко злу. А они ведь часто почти смыкаются... От матери же черпал Знаменский умение чутко улав-ливать душевное состояние того, с кем общался: замечать сокращение и расширение зрачков, беспокойство или равнодушие пальцев и множество других рефлекторных примет, которые человек не в силах скрыть. И -- уже как следователь, в контексте событий -- учился верно их истолковывать и использовать. Конечно, изредка и он -- недостаточность информа-ции вынуждала -- прибегал к приемам служак старого закала, когда обвиняемому заявляют: "Нам известно все. Даже, к примеру, что в июле сего года ты пил пиво с девушкой в голубой шляпке. Так что давай колись". А кроме случайного пива у следователя ничего и нет. Трюк порой срабатывал, но оставлял ощущение профессио-нальной неловкости. ...Еще пять -- десять минут, и конвойный введет Миркина. Пал Палыч был вооружен против него актом экспер-тизы весов и копией рапорта Зиночки об угрозе похитить племянника. И все. "Немножко, конечно, в голубой шляпке". А чем меньше козырей, тем точнее должна быть тактика допроса. В общих чертах Знаменский ее обдумал и теперь копил внимание и волю. "Жесткость и превосход-ство. От меня веет ледяным холодом" -- таков был внут-ренний настрой. Пал Палыч сделался и внешне на себя не похож, но Миркин не сразу это заметил. Довольно развязно поздо-ровался, одобрительно отозвался о погоде. В ответ коротко прозвучало: -- Садитесь. -- Стою -- сижу, хожу -- сижу, лежу -- опять сижу. Прямо загадка для детей старшего возраста, -- раскатился Миркин поболтать, как в прошлый раз, "на равных". И наткнулся на барьер: -- Шутить не будем. Рассуждать о жизни не будем. С этим покончено. Миркин различил лед в голосе, сердце екнуло, попробовал, крепкая ли стена, которой отгородился Знаменский: -- А я-то радовался, что у меня следователь, с кото-рым можно обо всем по-человечески... -- Считайте, что у вас новый следователь, -- и толь-ко теперь Пал Палыч поднял далекие-далекие от сочув-ствия глаза. Перед этим новым следователем Борис Миркин почув-ствовал себя до крайности неуютно и зябко замельтешил: -- А что так? Простите... Случилось что-нибудь? -- Многое. Что в корне меняет мое к вам отношение. Миркин напрягся в тоскливом ожидании. -- Ознакомьтесь с актом экспертизы. Миркин прочел акт, утер разом взмокший лоб и -- утопающий хватается за соломинку -- забормотал прыга-ющими губами: -- Но... здесь какая-то ошибка... Что можно обнару-жить на совершенно чистых весах?! -- Берут ватку, смоченную спиртом, протирают по-верхности. Потом ватку сжигают и делают спектральный анализ золы. Доказательство бесспорное. Молча и безжалостно наблюдал Пал Палыч, как доп-рашиваемый барахтается в волнах отчаяния. Сейчас на-ступит миг, когда потребуется безупречным швырком перекинуть его в еще горший омут. -- За песок -- уже другая статья? -- изнемогая, спро-сил Миркин. Вот оно! Знает он, знает, что полагается за шлих. Вопрос подготовительный, чтобы начать оправдываться: один раз, случайно, немножко, по глупости, честное слово... -- Статья другая, -- равнодушно подтвердил Пал Па-лыч. -- Но не это сейчас для вас главное, -- грозно, пудово. Кажется, удалось. Миркин обмер: что еще? какое главное? -- Ведите подпись эксперта под актом? -- Да... -- Почитайте ее рапорт о происшедших накануне со-бытиях. Миркин прочел раз, прочел второй, с трудом пости-гая смысл печатных строчек. "Достоевское" лицо его без ведома хозяина убедило Пал Палыча в совершенной неожиданности и ошеломительности читаемого. Это укрепило позицию Знаменского, ибо он стре-мился не дать допрашиваемому сообразить или попытать-ся выяснить, что срок за участие в хищении золотого песка неизмеримо больше, чем за похищение живого ребенка. (О, причуды соцзаконности! Американцы за "киднеппинг" без церемоний сажают на электрический стул!) А как раз на шантаже Кибрит Пал Палыч и целился прорвать защитную линию Миркина. И, пока тот читал и перечитывал рапорт, приметил участок для про-рыва: в тексте -- там, где описывались приметы преступ-ников, -- были две-три строки, на которые Миркин реа-гировал иначе, чем на все остальное. Тот наконец оторвался от печатных страниц, вскинул голову: -- С ней что-то случилось?!.. Или мальчик?!.. Пал Палыч забрал рапорт и экспертизу, сложил в папку, медленно завязал тесемочки, каждой секундой молчания усугубляя тяжесть неизвестности для Миркина. -- Гражданин следователь! -- взмолился тот. -- Не имею права ответить, -- сурово сказал Знаменс-кий. -- Служебная тайна. -- Боже мой... Боже мой... -- застонал Миркин и закачался на стуле, являя собой зрелище неподдельной скорби. Ледяной барьер в Знаменском слегка подтаял. Да, пожалуй, и пора уже было переводить разговор на более мягкие рельсы. -- Думаете, мне сладко? -- мрачно произнес он. -- Эксперт... Зинаида Кибрит -- из круга близких моих дру-зей, -- фраза о двух концах: дополнительная угроза (я тебе за Кибрит голову оторву), но одновременно как бы и приглашение к человеческому общению. -- О... -- выдохнул Миркин и перестал качаться. -- Самых близких, -- подчеркнул Пал Палыч. -- Вы были к кому-нибудь сильно привязаны? -- Н-нет... Коротенькое это словечко сбило Пал Палыча. -- Ни к кому не были привязаны? -- озадаченно пере-спросил он. Миркин тоже как бы в минутном недоумении пожал плечами: -- Да как-то... скорее всего, нет... -- А мать? -- Ну... относительно. Миркина тема явно не прельщала, а Знаменскому и вовсе некогда было заниматься человековедением. -- Хорошо, -- снова построжел он, -- вернемся к шантажу. -- Клянусь, я не имею ни малейшего отношения! Я бы никогда не стал, клянусь вам! -- Кто эти люди? Назовите их. -- Не знаю. -- То есть как это "не знаю"?! Они мои друзья или ваши? Ради кого они вытворяют свои подлости? Ради Бориса Семеновича Миркина! Вашего ради отбеливания. И, пока молчите, вы -- соучастник! -- Да разве меня спросили? -- Миркин гулко ударил себя в грудь кулаком. -- Я бы им объяснил, что это безумие! -- Кто они? -- требовал Знаменский. -- Дайте подумать. -- Подумать, что выдать, а про что смолчать? -- Гражданин следователь, не наседайте на меня так. Надо же сообразить... Человека, который приходил к эксперту, я не знаю. Никогда не видал, поверьте! -- Верю. Но знаете того, кто болтал с мальчиком в подворотне. Миркин помолчал, вздохнул прерывисто: -- Тут я могу предполагать... возможно, имел с ним дело... Но, честное слово, даже имени не знаю, только кличку... Чистодел. -- У него вы и брали шлих? -- Да... Один раз, на пробу! -- У случайного, незнакомого человека? Неправдопо-добно. -- На свете много неправдоподобного, гражданин сле-дователь. "Сколько раз, да сколько грамм, да почем -- после все это, после!" -- Не будем отклоняться. -- Хорошо, я вам постараюсь объяснить. В этом деле все конспирируются. Прямо как шпионы! От вас -- само собой, но друг от друга тоже. Товар идет из рук в руки, и в каждых руках должен остаться свой парное. -- Ясно, ясно. -- Ну вот. Если, допустим, Чистодел мне что-то про-дает, он ни за что не скажет, у кого купил. А то мы столкнемся напрямую, и товар мимо него уплывет, по-нимаете? А он бы тоже рад прямиком на моего купца выйти, чтобы лишние руки миновать. Потому каждый своего купца прячет и вообще вокруг себя напускает туман. Доверия друг к другу -- от сих до сих, а дальше ни-ни! -- Раз подобная секретность, тем более вы не связа-лись бы с первым встречным. Кто его привел, рекомен-довал? -- Один старичок. А откуда выкопал -- понятия не имею. -- Что же за старичок? -- Он до меня в киоске сидел. Ушел по старости, уступил мне точку в Столешниковом... и клиентуру. Ей-богу, я вам все, как на духу! Пал Палыч встал и сверху уперся взглядом в Миркина: -- Полуправда. Все это полуправда. Как вы поддержи-вали контакт с Чистоделом? Но Миркин, хотя и нервный и впечатлительный, оказался довольно выносливым. Пережив серию болез-ненных встрясок, он умудрился как-то оправиться и вновь занял оборонительные рубежи: -- Гражданин следователь, посмотрите на вещи с моей стороны. Вот сидим мы с вами и разговариваем. Немножко поговорили -- набежал новый эпизод. Еще посидели -- уже другая статья. -- Да ведь назад пути нет, Миркин. Раз заговорил -- говорите до конца! -- Нет, у человека в моем положении тоже есть своя этика. Надо сохранять лицо. Все отрицать глупо, конечно. Но все вытряхивать... Чуть на тебя надавили, и ты уже ползешь по швам... -- Неэтично? -- Если хотите, да! Неэтично. У меня масса знакомых в Столешниковом. Так сказать, свой круг. Женщины. Все они придут в суд. И что услышат? Как я буду выглядеть? Довольно долго он упрямился, пока не предпринял нового отступления: -- Ладно, я скажу, что знаю. Только в деле пока ничего не будет. Такое условие. Если вы Чистодела возьме-те, покажете мне фотографию, тогда пожалуйста. -- Известный жанр: лично вам по секрету. -- Пал Палыч чуть не взбесился: -- Воображаете, я способен торговаться? В моей ситуации? Я вас готов на дыбу вздернуть, но иметь официальные показания! Миркин струхнул, кинулся "мириться". -- Несколько раз я писал Чистоделу до востребования. Сергеев он, Петр Иванович. -- Почтовое отделение? -- Главпочтамт. -- Почти на деревню дедушке. Работает? -- По-моему, пенсию получает. -- Сколько же ему лет? -- Сорок три. -- Так... Что еще? -- Один раз я видел, как он папиросы покупал. Гляди-те где. -- Миркин взял лист бумаги, нарисовал: -- Вот так старый Арбат, тут диетический, а вот так переулочек. И здесь палатка. -- Ну? -- Он был в шлепанцах. Далеко от дома человек в шлепанцах не пойдет, верно? -- Это уже кое-что. -- Но уже все, больше никаких концов. -- Попробуем поскрести по сусекам. Культурный уро-вень? -- Сероват... И, по-моему, зашибает. -- Женат? -- Вряд ли. Очень неухоженный. Еще с десяток вопросов-ответов, и Пал Палыч позво-нил Токареву: -- Миша, записывай. Номер один -- пусто. Номер два -- Сергеев Петр Иванович, предположительно пен-сионер, учитывая возраст -- по инвалидности. Место жи-тельства -- район Плотникова переулка. Имеет родствен-ников где-то на юге. Над верхней губой небольшая ро-динка. Мягко выговаривает букву "г". Одет неряшливо. Курит "Беломор". Токарев обещал мгновенно связаться с райсобесом, авось кто еще на месте. Если ж нет, то добывать коорди-наты заведующего. Откладывать поиски Чистодела и на час было нельзя. Знаменский вспомнил, что на свете есть сигареты. Вредная штука, которая помогает жить. Оба закурили, и Миркин спросил иронически: -- Допускаете, что найдут? -- Найдут. Если сведения верны. Он представил себе Зиночку с ее реверансом и новой прической. "Ну, еще один напор!" -- Миркин, куда вы сбывали шлих? Тот протестующе заслонился худыми ладонями: -- Не все сразу, Пал Палыч! Не знаю, как вы, а из меня уже дух вон. -- Это потому, что вы сопротивлялись, Борис Семе-нович. Бились в кровь. А просто рассказать правду совсем не трудно. Попробуйте. -- Да что у меня было шлиха-то? Взял триста грамм. -- Допустим, -- согласился Знаменский с враньем. -- И куда дели? -- Сплавил по мелочи зубным техникам. -- Вот видите, -- подбодрил Пал Палыч, -- стоит за-говорить -- и пойдет. -- Ну да! Вы начнете спрашивать, кто да что, а я даже лиц-то не помню! -- Опять вы крутитесь, Борис Семенович. Все сначала. Признаваться так признаваться. -- Вы считаете? Миркин внезапно и резко, будто толкнуло что, сел на стуле боком и уставился в окно. И потом через плечо осведомился едко: -- А вам доводилось признаваться?.. Нет, пустите меня отдохнуть. Полежу на коечке, подумаю, может, что вспомню. На том он и уперся, да так неожиданно крепко, что Знаменский со скрежетом зубовным вынужден был пре-кратить допрос. x x x Прахова переживала поистине звездный день. С утра -- беседа с Мишей Токаревым. Воспитанный молодой человек, но довольно упрямый и скучноватый. Не столь уж трудно оказалось одержать над ним верх. Но победа есть победа, она бодрит, молодит, горячит кровь. Антонина Валериановна с отменным аппетитом по-обедала и только прилегла, по обыкновению, отдохнуть, как подоспел следующий визитер -- немного под мухой. Он все поминал какие-то десять рублей и пивную, а Прахова приглядывалась к нему, колеблясь: из тех ли двоих, кого описал оперативник? Если из них, отчего он словно бы ничем не интересуется? В чем смысл визита? Она взяла десятку, обещав истратить на передачу для Бориса, и посетитель откланялся. На всякий случай Пра-хова обследовала купюру с лупой, сравнила на просвет с другой десятирублевкой, даже подержала над паром и ничего не обнаружила. Досадно не понимать, в чем дело. Приметы совпа-дали, а поведение было нелепым. Но все же визит оста-вил по себе ощущение взволнованного ожидания. По-тому что Прахова -- ах, наивный Миша Токарев, -- Прахова-то знала, что друзья Бориса станут искать к ней подходы!.. Настя подтирала в коридоре пол, орудуя старой щет-кой на длинной ручке. В апартаментах хозяйки наводить чистоту -- мука мученическая, зато в коридоре, передней и кухне Насте вольготно. Требовательный звонок в дверь заставил ее отереть руки фартуком, с привычной неслышностью прибли-зиться к глазку и привычно приподняться на цыпочки. Ага, вон какой пожаловал! -- Кто там? -- спросила она. -- Откройте, -- командирски донеслось с лестницы. -- Уголовный розыск! Настя скинула цепочку, отперла два замка, не отве-чая на приветствие, бросила гостю под ноги тряпку, чтобы не наследил по свежему полу. И, лишь когда тот добросовестно пошаркал ботинками, позвала: -- Антонина Валериановна! К нам угрозыск! Настя умела сказать -- а хозяйка понять. И не поспе-шила навстречу "угрозыску", а лишь величественно воз-никла в проеме двустворчатой двери. Токарева впускали в апартаменты через небольшую, так сказать, подсобную дверь, которая вела к повседневно-обжитому Антониной Валериановной углу, нового же посетителя приглашали в парадную часть помещения. Тигриной своей походкой он преодолел коридор, на ходу изображая казенную деловитость и занятость: -- Прошу прощения, что беспокою. Из МУРа, -- и мельком из руки показал удостоверение. -- Мне надо кое-что узнать о Миркине, которого мы арестовали. Разу-меется, все останется между нами. Прахова пристально и с удовольствием рассматривала гостя. Облик его до мелочей соответствовал портрету, нарисованному Токаревым. -- Ну что ж, если вы гарантируете секретность... Прошу. Вошли. -- Старые люди -- старые вещи, -- пояснила она, видя, как забегали глаза Приезжего. -- Настя, милая, передвинь ширму. Вдобавок ко всему, что и так поразило Приезжего дворцовой, по его мнению, роскошью, в обозримое про-странство был включен сияющий рояль, завершивший обстановку парадной гостиной. Разумеется, Приезжему доводилось лицезреть не толь-ко приисковые халупы или стандартные новостройки. Случалось, заносила его судьба и в богатейшие дома, где интерьер во всеуслышание кричал, что госбанком тут попросту подтираются. Но то были интерьеры "иного поколения", интерьеры-выскочки. У Праховой же овеяло его душу чем-то невиданным, музейно-ностальгическим. Смешения антикварных стилей (от трех мужей) он не уловил. Ему и в голову не пришло, что окружающее похоже на безграмотную декорацию, перегруженную рек-визитом. Как деревенский мальчишка в барских покоях, взи-рал он на круглый стол черного дерева, упиравшийся в пол львиными лапами, а в центре увенчанный лампой, ножку которой обвивал бронзовый (львиный же, вероят-но) хвост. Вокруг стола парковались такие же черномазые кресла и тоже на лапах и обитые лиловой материей, названия которой Приезжий не придумал бы и под пыткой (да может, оно уже и утрачено в век синтетики). А по периметру гостиной, выгороженной из странной этой комнаты-зала, хороводились комоды с резьбой; шка-фы, в дверцы которых ловко были всобачены из дерева другого цвета сцены то ли придворной, то ли рыцарской жизни; хрупкие этажерки, выдерживавшие однако вес лаковых шкатулок, фарфоровых и хрустальных ваз. А потолок -- мать честная! -- где-то прямо в поднебе-сье, и на нем балуются голозадые с крылышками амурчики, не сильно даже и закопченные. -- Так жили когда-то все культурные и обеспеченные люди, -- улыбнулась Прахова, довольная произведенным впечатлением. Приезжий спохватился, что выбивается из роли: -- Нас интересуют друзья и близкие знакомые Миркина. Вы, наверное, много бываете дома, видели, кто приходил... -- Присаживайтесь, молодой человек. Думаю, разго-вор будет длинный. -- Мерси, -- поддавшись салонной обстановке, по-благодарил он, несколько озадаченный тоном превос-ходства, который взяла старуха. -- Однако обстоятельства заставляют, знаете ли, спешить. -- Не спешите, голубчик, в вашем деле спешка не всегда уместна... Не могу сказать, что определенно ждала подобного визита, но я вам рада. -- Очень приятно. -- Приезжий достал блокнот и ка-рандаш. -- Какие у вас были отношения с Миркиным? -- Самые отличные. Он вырос у меня на глазах. -- Значит, вы в курсе, кто его друзья и прочее? Не было, к примеру, зубных врачей или техников? -- Насколько догадываюсь, вас интересуют люди, покупавшие у Бориса золото. -- Вы их знаете?! -- Ах, как вы торопитесь, как торопитесь! Приезжий положил карандаш и, отключившись от амуров и львиных лап, приказал себе мобилизоваться. И, во-первых, действительно не гнать лошадей. Это не экспертша. Старуха мягко стелет, но какая-то она... взор орлиный, лишнего слова не вытянешь... кремень-старуха, и нечем ее взять за горло -- кроме как рукой. Но тогда надо учитывать Настю: маячит где-то поблизости. Не расставаясь с половой щеткой. А во-вторых, держать в уме то, что на минуту-две вытеснили здешние неожиданные красоты: и старуху и Настю наверняка уже расспрашивали о связях Миркина. Правда, Чистодел клялся, что те Бориса не выдадут, он, дескать, имел к ним доверие. (Но по той же причине он и Приезжего отговаривал соваться к Праховой). Надо вне-сти ясность. -- Те сведения, что вы сообщили следствию, надо сказать, недостаточны. Прахова прижмурилась хитро: -- Вы имеете в виду нашу беседу с Михаилом Кон-стантиновичем? -- В частности, -- согласился Приезжий, опасаясь, что его берут на пушку. -- Михаил Константинович мне не понравился, -- хмыкнула Прахова. -- Не располагал к откровенности. -- Очень, очень надеюсь, что мне повезет больше! -- в эту фразу Приезжий вложил максимум доступного ему обаяния. Прахова снова прижмурилась. -- Возможно, -- протянула она. -- Я всегда предпочи-тала брюнетов. "Этак разговор получится длиннее длинного. Может быть, старуха развлекается от нечего делать?" -- В целом вы мне нравитесь, -- продолжала Прахо-ва. -- И внушаете доверие. Но для полной уверенности... как ваша фамилия? -- Пархоменко. Сергей Сергеевич, -- представился Приезжий, начиная внутренне яриться. -- Не покажете ли еще раз свой служебный мандат? -- Мадам, это смешно! -- Он достал удостоверение и снова мельком показал его. -- Не хотелось беспокоить пожилую женщину, поэтому я пришел сам, но если у вас мания бдительности, вас вызовут на Петровку. И мы поговорим там! -- Нельзя ли поближе, голубчик? -- невозмутимо про-говорила мадам. Приезжий поднес удостоверение к глазам Праховой. Та сноровисто придержала его рукой, попробовала ног-тем фотографию и хихикнула: -- Документик фальшивый. Приезжий выдернул удостоверение, отступил. -- Вы меня оскорбляете при исполнении служебных обязанностей! -- рявкнул он. -- Всем вы хороши, вот только манеры, манеры... Настя, телефон! Тотчас под левой рукой хозяйки возник аппарат. -- Я ведь могу легко проверить, -- она опустила ла-донь на трубку. Не хотелось Приезжему устраивать побоище с двумя бабами, ох, не хотелось. Чутье подсказывало ему, что Прахова что-то знает, чего угрозыску не сообщила. Одна-ко какую игру ведет старуха сейчас? -- Мадам, -- пригасив тяжелыми веками полыхание кавказских глаз, произнес он умиротворяюще, -- вы толь-ко отнимаете у меня драгоценное время! Прахова, пристально наблюдая за гостем, на ощупь набрала 02. -- А ну прекрати свои штучки, старая стерва! -- ски-нув все личины, волчьим приисковым голосом прика-зал он. И двинулся к Праховой, готовый уже ко всему ради поставленной задачи... Но только не к тому, чтобы уви-деть нацеленный на него пистолет. Крайнее изумление Приезжего и победительное торжество Праховой заполнили наступившее молчание. Но вот она насладилась эффектной сценой и нарушила паузу: -- Сядьте на место, голубчик, и поговорим о деле. Миркин работал на меня. -- О-о-о!.. -- произнес Приезжий, веря и не веря. -- Люблю отчаянных молодых людей, -- причмокнула Прахова. -- Доля риска разнообразит жизнь. Зазвонил будильник, Приезжий вздрогнул. -- Садитесь, садитесь, это гомеопатия. Он сел, настороженно следя, как старуха, отложив пистолет, принимала свои крупинки. -- Вы верите в гомеопатию? -- Извините, мадам, я верю только в себя и в налич-ные деньги. -- Стало быть, и в меня не верите? -- Я показал вам удостоверение, которое вы сочли фальшивым. Вы мне -- пистолет. Этого достаточно для обоюдного доверия? -- Возможно, вы считаете, что милиция выпросила в музее бельгийский браунинг, всю эту обстановку и меня в придачу и решила перед арестом устроить вам малень-кий розыгрыш? Ай-яй, такие умные глаза и такие глупые мысли... Приезжий рассмеялся: -- Уговорили... Мадам, я у ваших ног! -- Очень мило. Кстати, меня зовут Антонина Валериановна. А вас как величать, "товарищ Пархоменко"? -- Что в имени тебе моем? Как сказал какой-то поэт. По-моему, дело сказал... Зовите Володей. Параллельно светской болтовне ум Приезжего впи-вался в новую загадку: кто она? перекупщица или матрасница? От этого зависела цена. Матрасниками называют ту разновидность купцов, которые просто скупают и накапливают, накапливают -- ради самого накопительства. Пожалуй, матрасница, думалось ему. Только нетипич-ная. Матрасник -- скряга, лишней копейки не потратит, порой только что не нищенствует. Прахова же явно жила припеваючи. -- Володя... Владимир... -- раздумчиво пробовала Пра-хова на язык. -- Лучше Вольдемар, согласны? -- Как вам больше нравится. -- Вы когда-нибудь бывали у Бориса? Не помню, чтобы я вас видела. "Вольдемар" уже не имел нужды скрытничать: -- Мы с ним не были знакомы. -- А-а, значит, кто-то был между? -- Да, болтался один -- с дырявой головой. -- Эти длинные цепочки, Вольдемар, довольно опас-ны. Всегда найдется слабое звено. -- От посредников не избавишься, Антонина Валериановна. Нас с вами напрямую свел только случай. -- Будем надеяться, счастливый. Хотите кофе? Приезжий хотел. И Настиными заботами был вскоро-сти доставлен сияющий кофейник и все прочее для ус-лаждения души. Атмосфера установилась почти семейная. -- Вам у меня нравится? -- Немного непривычно, -- признался "Вольдемар", -- Особенно потолки. -- Да, голубчик, четыре метра двадцать сантиметров. Дом строил мой отец, когда-то семья занимала весь этаж. С семнадцатого -- лишь эту квартиру, а потом нас еще уплотнили. Вы небось и не слышали подобного слова? -- М-м... -- Теперь -- лишь одна комната. Последний бастион, который и обороняем вдвоем с Настей. -- Ей можно доверять? -- О, абсолютно! Настя прекрасного происхождения. Ее отец был денщиком у атамана Дутова. Единственная родная душа. А у вас -- семья, родители? -- Никого. От прошлого -- только пепел. -- Бедный! Еще чашечку?.. И возьмите печенья. Печенья Приезжий взял, но занимало его другое: -- Антонина Валериановна, давно вы это... по золоту? -- После третьего мужа остались кое-какие знакомые, вот и занялась. Вы удивлены? Но не носки же мне вязать, как вы полагаете? -- задорно тряхнула она головой. -- Да, видно, не по вашей части... Честное слово, жаль, что поздно родился. С какой женщиной я мог быть знаком! -- Без лести, Вольдемар, без лести! -- погрозила Прахова пухлым пальцем, весьма, впрочем, доволь-ная. -- Что было, то прошло... Ах, Боже мой, как давно я в последний раз была в Париже!.. Но я еще там пожи-ву! -- как бы с угрозой кому-то повысила она голос. -- Погуляю по Елисейским полям, подышу парижским воздухом! Приезжий опешил. Или старуха "того"? Она в Пари-же -- бред собачий. Ему вспомнился Чистодел, грязная пивная. Пора бы тут закругляться, если Прахова действи-тельно собирается взять товар. Хозяйка будто угадала его мысли: -- Вы молоды и наивны, Вольдемар. Вы видели только то, что видели, и ничего другого. Думаете, то, что сей-час, -- навеки? А? -- Как-то не задумывался... Где тут задумаешься? Взял товар -- отдал товар -- деньги хозяину -- парное себе -- в любой миг жди напа-сти -- готовься бежать или драться насмерть. Навеки -- не навеки? Велика разница! -- Напрасно не задумывались, голубчик. Я еще уви-жу -- а вы тем более, -- как весь этот сумасшедший дом развалится. И тогда мы окажемся на свободе и на высо-те -- те, у кого что-то есть! "Ну, понесло старуху!" Приезжий счел, что раскусил ее вполне -- "парижс-кая матрасница". Но отчасти Прахова выступала и "куп-чихой": вольные расходы нет-нет да и вынуждали рас-статься с увесистым мешочком -- но уже в иных сферах, в элитарном обществе, куда ни Чистодела, ни какого-нибудь Мишу Токарева и в подъезд-то не пустили бы. И она же, использовав древние знакомства, некогда пристроила Миркина для "стажировки" в Столешников. Горевала Прахова и досадовала, что с арестом Бориса жизнь ее поскучнеет, нечем станет занять мысли и вооб-ражение. И вот -- приход Вольдемара. Возрождение и -- не исключено -- даже новые горизонты! Отсюда и желание сразу показать себя, и подчеркну-тое радушие, и стремление приручить звероватого незна-комца. Однако он напрасно опасался, что старуху "понесло". Изложив свое политическое кредо, она решительно под-нялась: -- Ну-с, приступим к делу. Металл с собой? -- Да. -- Положение ваше, конечно, затруднительно. Но вы милый мальчик, и грех наживаться на чужой беде. На первый раз рассчитаюсь, как платила Борису. Давайте. Приезжий снял кожаный пояс-мешок: -- Два кэгэ триста. -- Знаю. Деньги были приготовлены. Она отперла шкатулку на рояле, вынула пачку круп-ных купюр, получила в обмен пояс и унесла за ширму. Приезжий быстро пересчитал деньги: к положенной сум-ме приплюсовывался парное Миркина и парное Чисто-дела. Недурно. За ширмой слышалась возня: хозяйка, надо полагать, проверяла вес и припрятывала шлих. Приезжему уже не терпелось уйти. -- Пора расставаться, Антонина Валериановна, -- ска-зал он, едва завидя ее. -- Опять вы торопитесь, Вольдемар. Вы еще должны мне рассказать, на чем, современно выражаясь, пого-рели. -- Погорел?.. -- свел он брови. -- Я пока ни на чем не горел. -- Да? А почему же я вас сразу раскусила, как вы думаете? Милиция подробно описала мне вашу внешность. -- А, черт!.. -- Имейте в виду, вас ищут. Вас и того, который якобы должен Борису десять рублей. -- Не сказали, за что? -- Такие вещи полагается знать самому, дорогой, -- справедливо возразила Прахова. Приезжий встревоженно закружил мимо кресел на лапах и резных комодов. -- Надо смываться. Может быть, что за домом следят? -- Явных признаков нет. Сюда вы проскочили благо-получно, иначе они бы давно явились. Но береженого Бог бережет. Настя!.. Взгляни, милая, нет ли вокруг шпиков. Та взяла на кухне мусорное ведро и вышла. -- Думаете, она справится? -- Ах, молодой человек, мы с Настей прожили дол-гую жизнь, чего только не бывало! И пока справлялись. Помолчали. -- Да вы не нервничайте. Если они тут, вы уйдете, как Александр Федорович. -- Какой Александр Федорович? -- Да Керенский же. Господи! -- с неудовольствием пояснила хозяйка молодому невежде. -- А как он ушел? -- В дамском платье. Надо знать родную историю! ...Да, так что там у вас стряслось? Раз вы пришли сюда, я должна знать. -- Ну сделал я заход на экспертизу по делу Миркина, пугнул, чтоб молчала... а то, мол, придушу любимого племянника. -- Какая кровожадность! -- оживилась Прахова. -- И что же? -- Такая гадина попалась: да-да, говорит, конечно, а сама, выходит, побежала жаловаться! -- M-м... нехорошо. Но что вас, собственно, толкнуло? -- Борис взвешивал дома металл? -- Как же иначе? -- Тогда на весах найдут шлих. -- Ай-я-яй! -- Я хотел предотвратить. -- Как жаль, что сорвалось! Задумано было талантли-во. Н-да, боюсь, Борису придется туго. Впрочем, он довольно хитер. -- Продать может? -- Меня нет. Я его воспитала, как родного, вывела в люди. Он мне всем обязан. А вот вашего посредника... Он ведь теперь никому не нужен, только помеха, а?.. -- Если выберусь цел, я о нем подумаю. -- Приезжий посмотрел в глаза старухе: они тоже горели молодо и зло. x x x С немалыми предосторожностями и уловками добрал-ся Приезжий до пивной. По всем приметам позади было чисто. В помещении, хорошо видном сквозь широкое окно, уже составляли один на другой столики, и лишь барабан-щик ютился еще в уголке, сморенный ожиданием и несчетными пенными кружками, влитыми в утлую свою утробу. Растворившись в тени газетного киоска, Приезжий выждал, пока того выдворили на улицу. В растерянности он топтался у дверей, памятуя, что ведено отсюда не отлучаться. Однако пиво не греет, а лужи на глазах затя-гивало ледком, и спустя минут двенадцать Чистодел за-коченел настолько, что презрел начальственное приказа-ние. Он зарысил сначала вправо, но от угла повернул в противоположном направлении -- в теплые недра метро. Приезжий незримо сопровождал его, молясь своему охотничьему богу, чтобы не оказалось иных сопровожда-ющих. Нет, никого не интересовал продрогший вечерний прохожий, нырнувший в вестибюль под светящейся бук-вой "М". Здесь Приезжий взял Чистодела за локоть и повлек в безлюдный затишливый уголок. -- Да куда ж вы делись?! Я всякое терпение поте-рял! Чуть не околел на морозе! Остался, как вошь без хозяина!.. -- запричитал, заобижался, закапризничал Чистодел. Приезжий дал ему выговориться, отогреться и обрести способность порадоваться возвращению бесстрашного, отчаянного, мудрого товарища. Несколько ласковых фраз уверили Чистодела, что Приезжий никак не мог явиться раньше, выше головы занятый множеством хлопот. -- Но дело выгорело -- купца я нашел. Барабанщик преисполнился восхищения: -- Да как же вам пофартило? -- Секрет фирмы. А мужик что надо, возьмет товар, как у Миркина брал. -- Кто ж он? -- жадно спросил Чистодел -- Экий шустрый! Много будешь знать -- скоро соста-ришься. Пошли, примем на прощанье, грамм по триста -- и в разные стороны. С физиономии барабанщика сползло радостное выра-жение. -- Стало быть, меня побоку? -- возмутился он. -- Так, да? То был Чистодел лучший друг, а теперь под зад коленом? -- Закон жизни, дорогой. Связь закоротилась, лишние руки кому нужны? -- А мой парное? Я тут с вами бегал, сколько страху натерпелся. Это все за спасибо?! -- Парное за мной. Доеду до места -- вышлю. Тебе ведь до востребования? Координаты помню. Вроде и пообещал, но небрежно так, чтобы отде-латься. -- Пришлете вы, так я и поверил! -- озлился Чис-тодел. -- Слушай, мне некогда, встреча с купцом через два часа. -- Вот и я с вами. Получу свое с товара -- тогда до свидания. -- Нельзя! Спугнешь ты мне купца, я обещал быть один. Для страховки Чистодел ухватил Приезжего за рукав. -- Ничего не спугну, постою где-нибудь сбочку! Тот изобразил колебание: -- Прямо не знаю... Ну, ладно, пожалею тебя, инва-лида. Двигаем в Расторгуево. -- Куда?! -- Станция Расторгуево. На электричке. Чистодела сотряс озноб: то ли последняя порция холода выходила, то ли предчувствие пробрало. С сомне-нием вглядывался он в опасного своего спутника. -- Вот я и говорю, -- посочувствовал тот, -- чего ты на ночь глядя потащишься? -- Нет уж, я с вами, -- решился все же барабанщик. Приезжий спрятал в воротник довольную усмешку. x x x Когда Пал Палыч, вытянув из Миркина сведения о Чистоделе, прямо с допроса передал их Мише Токареву, тот рьяно взялся за дело. На первый взгляд, чего проще: доступ к райсобесовским архивам -- не проблема. Однако собесовские телефо-ны отзывались сонными гудками: пусто у нас тут, бра-тец, отстань. Коротким смерчем пронесся тогда Миша по соответ-ствующим службам, получил адрес собесовского началь-ника и устремился в Марьину рощу с намерением хоть из постели его вытряхнуть, но добиться проку. И снова фортуна отвернулась. В квартире царило мо-лодое веселье: "У папы встреча ветеранов, а мама пошла в гости". Мишу не спрашивали, кто он да что, где состоится встреча, понятия не имели, но на вопрос, скоро ли отец вернется, замялись: -- Он как когда... по обстоятельствам. И, видя, что Миша не понял, объяснили наиболее доходчивым жестом -- щелчком по горлу. Заманчивая перспектива -- получить среди ночи на руки пьяного ветерана! Не всегда Токарев применял этот принцип на практике, но помнил его твердо: кипятиться попусту вредно и глупо. "Бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они". И имеют право чокнуться за живых и мертвых, а если переберут, не нам их судить. ...С утра пораньше Токарев торчал у запертых дверей Киевского райсобеса, включавшего территорию, где Миркин приметил Чистодела в тапочках. Вчера служащие вслед за начальником разбежались пораньше; неплохо бы сегодня явиться вовремя. Ага, кажется, первая ласточка. Зав или замзав: стро-гий взор, бесформенное пальто и начищенные ботинки. -- Вам чего, гражданин? Удостоверение Петровки поставило его по стойке "смирно": -- Немедленно будет исполнено! Дальше, как говаривают оперативники, "было уже просто". "Просто" заключалось в том, чтобы поднять по картотеке всех Сергеевых, естественно, Петров Иванови-чей. Из них отобрать тех, кто получает пенсию по болезни или травме и проживает в районе Плотникова переулка. Часа через полтора, наглотавшись бумажной пыли, Токарев облюбовал пятерых Сергеевых. Оставалось еще раз сделать "просто": уговорить зава бросить все дела и вместе объехать кандидатов в Чистоделы. Зав уговорился, из Управления дали машину, объезд начался. Одного опасался Токарев -- что Чистодел не был Сергеевым, а получало его корреспонденцию подставное лицо. Но авось до подобного уровня конспирации не додумался. (По счастью, тогда не развился еще промысел, пред-лагаемый ныне в объявлениях: "Сдам в аренду абонентс-кий ящик. Конфиденциально"). Все посещаемые Сергеевы словно поджидали кого -- сидели по домам, у всех накопились к собесу претензии и просьбы. Зав разрывался между их нуждами и нетерпением оперативника. Миша продолжал твердить себе, что кипятиться попусту... и т. д. Четвертое посещение пролило бальзам на его душу. Полоса невезения кончилась. -- Мы из райсобеса, -- зачастил зав. -- Сергеев Петр Иванович здесь живет? -- Живет -- слишком громко, -- усмехнулась моло-денькая соседка. -- Бывает. Отсыпается после пьянок. В таких пределах. -- Он -- инвалид, и у него трудовая травма? -- Раз в жизни заставили работать, конечно, с непри-вычки надорвался... А вообще-то у него ярко выраженный синдром Тита, -- состроила она глазки Токареву. Миша заинтересовался: -- Синдром... ага, это сумма признаков определенной болезни. Вы медик? -- Совершенно верно. -- При какой же болезни этот синдром Тита? -- А это, знаете... "Тит, иди молотить! -- живот бо-лит. -- Тит, иди кашу есть! -- А где моя большая ложка?" Зав вдруг по-детски прыснул и долго не мог уняться. -- Вы плохо относитесь к нашему подопечному, -- констатировал Токарев. -- Он дома? -- Нет. Позвонил вчера, что поздно вернется и чтоб засов не задвигали. Но по сию пору не явился. -- И часто он в загуле? -- осторожно поинтересовался Токарев. Вероятно, слишком осторожно, потому что девушка внимательно осмотрела Мишу. -- Как соседка я на Петра Ивановича не жалуюсь. И, если человек получает пенсию, он волен расходовать ее, как ему нравится, разве нет?.. Вы правда из собеса? -- Мы выборочно обследуем условия жизни... -- на-чал Токарев, замолчал, махнул рукой. -- Сдаюсь, -- и показал удостоверение. -- Что-то случилось? -- забеспокоилась она. -- Сергеев курит? -- Как паровоз. -- Не заметили, что? -- "Беломор". -- У него есть родинка над губой? -- Да. -- Тогда я остаюсь. Спасибо вам, -- обернулся он к заву. -- Скажите нашим в машине, что я остаюсь здесь. Он еще побеседует с девушкой, выяснит все, что та способна сообщить о прошлом Чистодела, его занятиях, родственниках, друзьях, а среди последних -- что самое главное -- нет ли кого, напоминающего шантажиста. Достойное внимания передаст Знаменскому и засядет ждать Чистодела-Сергеева. И да пошлет ему наконец судьба удачу после непрестанных его промахов в деле Миркина! x x x Однако ждать было уже некого. Гораздо раньше, чем начал Токарев гулять под дверя-ми собеса, в район Расторгуево срочно вызвали судебно-медицинского эксперта. Ему предстояло осмотреть и ис-следовать то, что где ошметками, где кровавыми кусками облепляло рельсы и валялось на шпалах. Тут по телу человека прошел товарняк. Ночным делом машинист даже ничего не заметил. Работа "судмедика" -- впрочем, трудно и работой-то назвать это ежедневное пропитывание смертью в самом тяжком ее виде -- порождает в эксперте самозащитный рефлекс, запрещающий ему воспринимать чьи-то остан-ки как... чьи-то останки. Перед ним только объект изуче-ния, материал. Материал возле Расторгуево на профессиональном жаргоне именовался "бефстроганов". И не обвиняйте "судмедиков" в кощунстве. Представьте, что вам надлежит тщательно разобрать и систематизировать "бефстроганов", дабы установить, из кого он изготовлен. Пол? возраст? телосложение? рост? какие-либо черты внешности? сле-ды внутренних болезней? И многое другое. И быстро. И безошибочно. Эксперт все это осуществил. Кроме того, сумел сло-жить обрывки попавшихся там и сям окровавленных бу-мажек и понять, что недавно они составляли пенсионное удостоверение некоего Сергеева. И -- сверх того -- там же, на железнодорожных путях, пока закрытых для движения (что вызывало бурное воз-мущение многих людей), он проделал несколько биохи-мических тестов и успел обнаружить следы яда. Под поезд был сунут только что умерщвленный человек. (Через два часа в НТО уже ничего не нашли бы). x x x Пал Палыч выслушал донесение Токарева, машина, вернувшаяся с объезда пенсионеров Сергеевых, доста-вила маленькую, с белым уголком карточку Чистодела. Его легко было представить бьющим в барабан на похо-ронах (деталь из рассказов соседки), но чтобы торговал шлихом?.. Кого-то он Знаменскому смутно напоминал. Правда, не имеющего отношения к делу Миркина, так что не стоило утруждать извилины. Но ощущения подобного рода привязчивы, и Знаменский все щурился на квадра-тик с белым уголком. Тьфу ты, чушь какая -- плакат на платформе с надписью "Берегите жизнь!". Там-то и мая-чил впереди локомотива похожий гражданин, только в шляпе. Что ко мне прицепился этот идиотский плакат? Прошлой ночью вдруг приснилось, что гражданина сшибло-таки локомотивом и послышался даже хруст костей. А шляпа покатилась под ноги Знаменскому... Кош-марами он отродясь не страдал, видно, история с Зиной натянула нервы до звона. -- Паша! -- заорал в коридоре Томин. -- Да, входи. -- Открой! Сам он отворить не мог: обе руки были заняты влаж-ными еще фотографиями. -- Бери сначала из левой. В фотолаборатории не постояли за форматом, и то, что осталось от Чистодела, прохватывало оторопью. То-мин наскоро объяснил, что к чему. И выложил рядком фотографии из правой руки. Они не отличались резкостью и точка для съемки выглядела странно -- брала чуть снизу и вполоборота -- но без со-мнения на Пал Палыча смотрели с двух -- Чистодел и с двух -- шантажист. -- Откуда?! -- поразился он. -- Сам удивляюсь. Нашли мы, понимаешь, местечко на лестнице у Праховой, поставили, такую... ну, камеру специальную с таймером... Решили последить несколько дней, кто станет в квартиру захаживать, Миркиным ин-тересоваться. Честно сказать, мелочь среди прочих мероприятий. Ребятам просто хотелось опробовать новую тех-нику. И вот -- на тебе! -- Оба побывали у Праховой? -- Вчера вечером. А пленку можно менять только но-чью. Знаменский позвонил, позвал Зину: для верности пусть опознает врага. -- Ну кто ожидал, что они попрутся к старухе?! -- бурлил Томин. -- Н-да... надо сесть и подумать. Они сидели и думали, порой нелогично и непоследо-вательно, но почти синхронно проходя этапы осмысле-ния событий. Короткие реплики ставили точки над "i". -- Чистодел шел первым? -- Угу -- пробный шар. Полминуты молчания. -- Расторгуево близко от Домодедова... -- Я передал словесный портрет в аэропорт. Десять секунд молчания. -- Собаку не пробовали? -- След не взяла. Еще минута. -- Чистодел сколько пробыл? -- Всего ничего. Стук в дверь -- оба обернулись вопросительно: Кибрит возвещала о себе иначе. Появилась секретарша НТО. После того как шанта-жист с легкостью получил сведения о Зине, отделу уст-роили взбучку и народ ударился в бдительность. Знаменский встал между секретаршей и столом, зас-лоняя снимки. -- Зинаиде Яновне пришла телеграмма странная... "Петровка, 38. Научно-технический отдел. Кибрит З.Я. лично. Никогда не забуду вас и ваших близких. Надеюсь встретиться", -- прочел Пал Палыч вслух. Телеграмма означала, что противнику стало известно о "предательстве" Кибрит. -- Спасибо. Не говорите ей пока. -- И, пожалуйста, пройдите назад левым коридо-ром, -- быстро добавил Томин, ограждая Зиночку от подозрительной встречи. Знаменский переложил расторгуевские ужасы на шкаф. -- А шантажист сколько? Томин наклонился к фотографиям: -- Вот он на входе, а это -- на выходе. Час сорок пять. Они перемолвились молча, глазами. Неожиданный поворот, но чего на свете не бывает... Знаменский нашел на календаре номер телефона. -- Антонина Валериановна? Простите великодушно, что беспокою, следователь Знаменский. Никто не справлялся о Миркине, не заходил?.. Понятно... Да-да, друзья познаются в беде. Ну, извините, всего доброго. "Вот так, о мудрейший из следователей!" ...Зина вскрикнула и закусила губу при виде своего злодея. -- Взяли?! -- Нет еще, -- вздохнул Пал Палыч и пояснил, откуда снимки. -- А Прахова говорит, никто не приходил. -- Могли припугнуть, как и меня, чтобы молчала, -- предположила Кибрит и сама же усомнилась: -- Но про что молчала? -- Версия есть, -- взялся Томин суммировать совмест-ное со Знаменским думанье. -- Чистодел единственной ниточкой соединял Миркина и курьера с приисков. Ны-нешней ночью Чистодел убит. Вероятно, нужда в нем отпала. Но обратно металл курьер не повезет -- он тогда конченый человек. -- То есть его посещение Праховой?.. -- догадалась Кибрит. -- Увенчалось успехом, -- докончил Томин. -- Беру машину с радиотелефоном и -- на запрещенной скорости в Домодедово. Пожелай успеха в охоте. Зиночка прижала ладонь к горлу -- видно, там коло-тилось сердце. -- Шурик, я на тебя надеюсь, как... -- ...на отличного инспектора угрозыска! -- приобнял ее за плечи Томин и попутно вынул у Знаменского из кармана телеграмму. "Верно. Хотя текст, скорее, прощальный, но началь-ство не мешает пугнуть. Зиночку надо охранять как зени-цу ока". Она опустилась на диван. Ни разу на памяти Знамен-ского не укололась пружиной. -- Я побуду с тобой, ладно?.. А почему Шурик в Домодедово? -- Чистодела нашли там... невдалеке. А из Домодедова рейсы практически во все золотоносные районы. Пал Палыч позвонил дежурному БХСС, попросил опечатать комнату Чистодела, какую-нибудь засаду оставить, а Токарева немедленно привезти к нему, Знаменс-кому. И немедленно же послать сотрудников на квартиру Миркина и под благовидным предлогом дожидаться там дальнейших указаний, не спуская глаз с Праховой. Версию они с Томиным составили по оперативным данным. А надо было получить доказательства, достаточные для прокурорской санкции на обыск. -- Сережка сегодня чуть не удрал гулять. -- А пороть ты его не пробовала? -- в сердцах спросил Пал Палыч. -- Пусть изволит поболеть! Дай ему жароповышающего, слабительного, придумай чего, но чтоб из дому ни ногой! x x x Хорошо, Миша Токарев уже не застал Кибрит у Знаменского, а то пришлось бы вдвое горше. Едучи к следователю, не ждал он нападок: все-таки логово Чистодела разыскал, а что того накануне убили -- он, Миша, не виноват. И вдруг выяснилось, что виноват. На сколько уж процентов -- не вычислишь, но виноват. Потому что не было шантажисту особой нужды физически уничтожать барабанщика; не представлял он опасности, даже если выпадал из цепи перекупщиков. Одно могло решить его судьбу: шантажист узнал, что милиции известны приме-ты Чистодела, что их обоих ищут. И тут он не пожалел усилий, чтобы обрубить концы. А откуда узнал, что их ищут? Конечно, от Праховой. А та -- от Миши, проявившего позорную слабину и лопоухость. Иной кто на месте Пал Палыча разнес бы Токарева на все корки, да еще, пожалуй, накапал бы начальству. Знаменский же только продемонстрировал "бефстрога-нов" и спросил: -- Ну почему ты, скажи на милость, не объяснил тогда же, что лопухнулся?! -- Какое-то затмение, Пал Палыч... -- Токарев осип от увиденного. -- Но не среагировала Прахова на словес-ные портреты, это точно. А до того я у нее сидел-сидел... Она мне совершенно задурила голову. Не старуха, а конец света! Часа два бился попусту... (Два двадцать, уточнил про себя Знаменский. Новая техника работала исправно, запечатлела и Токарева и Настю, выбегавшую куда-то перед уходом шантажиста). И тут разговор принял новое течение и весь сосредото-чился на Борисе Миркине. И Миша наконец-то ощутил, что способен принести Пал Палычу реальную пользу -- тот готовился к решающему допросу и любую черту и черточку характера Миркина схватывал и впитывал и требовал еще и еще. А поскольку память у Миши была магнитофонная, то вся праховская словесная дребедень перекочевала в уши Знаменского, и, прощаясь, тот поблагодарил Мишу тепло и серьезно и попросил побыть на рабочем месте. x x x Миркин был готов к очередному натиску следователя. Прошлый раз расстались на том, что "полежит на коечке, авось что вспомнит". И он усердно "вспоминал" и затвер-живал свои "воспоминания" и накачивал себя решимос-тью, не поддаваясь никаким уловкам, "каяться" строго по намеченному плану. В кабинете Знаменского он ощутил некую наэлектризованность и взбаламученность и еще пуще напрягся для отпора. Но Пал Палыч имел вид задумчивый. Пил креп-кий чай из термоса. На столе стоял второй стакан и горкой лежали дешевые конфеты. -- Если хотите -- ухаживайте за собой сами. Миркину было не до чаю. -- Странно: видел вчера сон, и сегодня он сбылся, да так жутко... -- Знаменский хлебнул из стакана, скатал в шарик конфетную обертку. -- До того, как вы начнете излагать то, что приготовили, Борис Семенович, один вопрос: Чистодел не поминал, откуда привозят шлих, из каких краев? Есть, что сказать, Борис Семенович, не скрывайте, зачтется. Скрывать вроде бы нет смысла -- прикинул Миркин. -- Когда он предложил мне песок, я, чтобы сбить цену, говорю: небось примесей много, с ним работать трудно, а он говорит: не беспокойся, золото высокопроб-ное, сусуманское. -- Что значит "сусуманское"? -- Не знаю. Я ему вида не подал, но, честное слово, не знаю. Знаменский набрал внутренний номер: -- Миша, я. Что такое "сусуманское" золото? -- Сусуманские прииски восточнее Оймякона, -- без запинки отрапортовал Токарев. -- А Оймякон -- полюс холода. -- Как туда добираются? -- Через Хабаровск. -- Ага. Томин поехал в Домодедово, будь другом, пусть его тоже сориентируют в географии. Пал Палыч долил горяченького из термоса. -- Дрянные конфеты, -- и полез в ящик за пачкой рафинада. Заодно вынул пенсионное фото Сергеева Петра Ива-новича и положил перед Миркиным. -- Д-да, это он... Удалось найти? И задержали? -- взволновался Миркин. "Если Чистодела взяли, устроят очную ставку. Что из него успели вытрясти?" -- Найти-то нашли. Только вот... не задержали, -- Зна-менский звякал ложкой, размешивая чай. -- Он в оркес-трике духовом подхалтуривал на похоронах. Знали? -- Нет. -- Бухал в барабан. "К чему это все? Раз упустили. Его, что ли, в Домоде-дове ловят? Глупость какая". Знаменский допил чай, встряхнулся и взялся за го-родской аппарат: -- Это, видимо, Настя? С вами говорит следователь Знаменский. Там у вас наши сотрудники, будьте добры кого-нибудь из них... Да, Знаменский. Ну что вы там?.. Правильно. А как ведет себя Антонина Валериановна? Следовало ожидать... Да, как смогу, приеду. Миркин сидел совершенно неподвижно, но лицо его Пал Палыч "читал" без труда: -- Хочется спросить, почему там наши люди? -- Наверное, засада, -- равнодушно буркнул Миркин. -- Зачем? -- Н-ну, может, купца моего надеетесь подстеречь... -- Он вас навещал? -- иронически изумился Пал Па-лыч. -- А как же конспирация? Ох, Миркин, Миркин... Борис Семенович... -- с сожалением покачал он головой и добавил уже раздельно и многозначительно: -- В гомеопатию я не верю! Ясно? Миркин дрогнул: -- О чем вы? -- О Праховой. -- При чем тут она? Безобидная старушка... -- Вчера у безобидной старушки побывал тот самый шантажист. Они долго беседовали. Как вы думаете, если у нее сейчас сделать обыск, а? Голосом Миркин владел хорошо: -- У Праховой? Обыск? Смешно, Пал Палыч... -- Мне -- нет. Потому что несколько раньше у вашей старушки побывал еще кое-кто. Он показал лестничную фотографию барабанщика. Миркин узнал дверь с двумя замками и цепочкой, узнал и посетителя. -- Чистодел... Что его вдруг понесло?! -- Вероятно, послали выяснить обстановку. Знаменский поднялся, снял со шкафа расторгуевские снимки. -- И вот он же -- в ночь после визита к Праховой. Миркин вцепился руками в стол: -- Мама родная!.. Мама родная!.. Что это такое?! -- Положили под товарняк. Опознали по пенсионной книжке. Между двух стекол было заключено крошево изод-ранных страничек, но по случайности (которыми судьба любит намекнуть на ограниченность нашего материалис-тического мышления) клочок фотографии с одним гла-зом остался нетронутым и отчетливо совпадал с собесовской карточкой. Знаменский шагал по кабинету за его спиной. -- Не терплю читать мораль, Борис Семенович, но он на вашей совести. -- Нет! -- вскрикнул Миркин и вскочил. -- Нет, нет! -- На чьей же? -- Того, кто это сделал! -- Да откуда у него совесть? А вот вы, кабы не пек-лись о мнении Столешникова, выдали бы Чистодела сразу. Получил бы срок -- но не вышку же... Миркин рывком отвернулся от стола. -- Если можно... пожалуйста. Пал Палыч... уберите это... Знаменский убрал и молча налил ему чаю. Миркин поднял глаза -- поблагодарить -- и понял, что следовате-лю его жалко. Подбородок предательски задрожал. Само-му тоже стало жутко себя жалко. -- Сколько вам было, когда умерла мать, Борис Се-менович? -- А?.. Пятнадцать. -- С тех пор Прахова кормила-поила, обучала уму-разуму... И вам не хотелось вырваться из-под опеки?.. Пятнадцать лет, конечно, не возраст, но потом, позже? Ведь вы не питали к ней теплых чувств. -- Ну почему... -- вяло возразил Миркин. -- Да иначе и быть не могло. Когда вы обмолвились, что не сильно любили мать, я сначала не понял. Потом кое-что порассказали. Кое-что я довообразил. И, знаете, не позавидовал. Миркин сжимал опустевший стакан. Сочувственно и мягко его вели к западне. Под ногами было скользко. За что бы уцепиться, удержаться? -- Простите, можно еще? -- потянулся он к термосу. Совсем не те варианты продумывал он на коечке, не к тому следователю шел на допрос. И уж, конечно, не чаял этого ужаса на рельсах. -- Заварено с мятой? -- Угу. Так вот я представил себе парнишку, у которо-го мать живет в прислугах за харчи и обноски, -- продол-жил Знаменский, не давая разговору отклониться от темы. -- Представил вас в школе, во дворе... Самолюби-вый подросток. И эта зависимость, унижение... Вышвыр-нутые из квартиры котята, щенки... Миркин молчал. -- Нет? Значит, вы благодарны Праховой за то, как она устроила вашу судьбу? -- Оставим это, честное слово! Что вам моя судьба? Невыносимое у него лицо -- видишь, как ранят твои слова, как бередят давние болячки. Несчастный, в об-щем-то, человек. -- Ваша судьба схлестнулась с другими судьбами. Я обязан вас понять. Кто передо мной? Крепкий делец с припрятанным где-нибудь капиталом? Или вечный маль-чик на побегушках при какой-то дикой старухе? -- Не лезьте вы мне в душу! -- запсиховал Миркин. -- Так откройтесь сами. Миркин хотел что-то сказать, но остановился. -- Откройтесь, право, Борис Семенович. Зря вы счи-таете, что трудно. Вам ведь хочется выдать старуху! Верно? Пусть бы тоже узнала, почем фунт лиха... "Молчишь. Ну, придется тебя оскорбить". -- Вижу, что хочется. Но что-то удерживает. Застаре-лая покорность? Или мелкий расчет? Дескать, я буду сидеть, а она посылочку пришлет: конфеток там, колбас-ки с барского плеча... "Опять молчишь?" Но молчал Миркин красноречиво, и Пал Палыч правильно сделал, что тоже держал паузу. Внезапно Миркин взорвался почти на крике: -- Пропади она пропадом со своей колбаской! Пиши-те! Пишите, пока не передумал!.. x x x Такого радостного и веселого обыска никому из его участников не случалось проводить. При обилии всячес-ких шкафов, комодов, укромных местечек и закоулков объем трудов предстоял громадный. Да впереди еще ко-ридор с неведомыми залежами, да какие-то стеллажи в передней. Но всем все было нипочем. Спала с души тяжесть, сил хватило бы хоть на сутки, хоть на двое. Ширмы, делившие пространство и придававшие каж-дой части его разумный смысл, вынесли вон -- и комната превратилась в беспорядочное сборище мебели, обнажи-лись кучи мусора в углах, куда годами не добиралась Настя, прежнее великолепие исказилось нелепо и созда-ло обыску карикатурный фон. Прахова упорно крепилась, стараясь сохранить досто-инство. Оперативники из группы Токарева развлечения ради подыгрывали ей, изъявляли почтительность, выслу-шивали "великосветские" тирады; а один все отвешивал поклоны, потешая окружающих, и Токареву пришлось отвести его в кухню и пригрозить выговором "за клоунаду в процессе проведения обыска". Антонина Валериановна, сидя в любимом кресле, раскладывала сложный пасьянс. Периодически звонил будильник, и она принимала свои крупинки. В положенное время Настя состряпала и подала ей ужин; "шпиков" она поначалу игнорировала. Однако на-растающее разорение родного гнезда побудило ее по-своему включиться в общую деятельность. Нависая над "отработанным" участком, она спрашивала грубо: -- Можно убирать? И принималась укладывать вещи обратно. Но будь то кружевные шали, отрезы шелка или побитое молью тря-пье -- ничто не желало умещаться в прежнем объеме. Десятилетиями слеживались они, спрессовались време-нем, а сейчас распрямились, напитались воздухом и не лезли назад. Настя отчаялась, уперла руки в бока и начала поно-сить вперемежку и хозяйское добро и разбойничающих в доме "ментиков". -- На-астя! -- урезонивала Прахова, когда та слишком повышала голос. В области брани лексикон у молчаливой Насти ока-зался неожиданно богат и сочен, уходил корнями в народную толщу прошлого века, и ему в подметки не годилась скудная, однообразная современная матерщина. Знаменский хотел было угомонить ругательницу -- ради Зиночки, но та шепотом воспротивилась: -- Не ханжествуй. Такое услышишь раз в жизни! Действительно, хоть на магнитофон пиши "для внут-реннего пользования". Пал Палыч сел против Праховой с пистолетом, кото-рый ему вручил кто-то из токаревских парней. -- Бельгийский браунинг, Антонина Валериановна. -- Вы думаете, это настоящий? -- невинно спроси-ла она. -- Вполне. С оружием я как-нибудь знаком. -- Боже мой, как любопытно! Я всегда считала его зажигалкой, но мы с Настей не курим, и я хранила просто как память о моем третьем муже... Или о втором?.. Ах, я в таком состоянии от вашего нашествия... Даже пасьянс не удается! -- Зина, на минуту! Та подошла танцующей походкой, непринужденно лавируя среди мебельных дебрей. -- Зинаида Яновна, наш эксперт, -- представил Зна-менский. Прахова впилась в Кибрит неприязненным взглядом. -- Антонина Валериановна утверждает, что принима-ла браунинг за игрушку. Ты его осматривала? -- Да. В отличном состоянии, последний раз смазывали дней десять назад. И я знаю место на обойме, где наверня-ка сохранились отпечатки пальцев того, кто это делал. -- Вы рассказываете весьма интересно, дорогая, но... -- Спасибо, Зина, все. Зиночка улыбнулась и скрылась за шкафом, где на створках два кавалера скрестили шпаги. До сих пор Знаменский допрашивал Прахову урывка-ми -- отвлекало общее руководство обыском. Но теперь дело наладилось и можно было заняться Праховой более основательно. -- Не скажете ли, зачем к вам приходил этот чело-век? -- показал он фотографию Чистодела. -- Хотел отдать долг Борису. -- А этот? Прахова долго рассматривала шантажиста. -- Какая неудачная фотография, даже не разберешь лица. -- Полно, Антонина Валериановна, фотография дос-таточно разборчива. -- Настя! Настя, милая, ты узнаешь этого человека? -- Первый раз вижу. -- Ну? Что я говорила? -- Антонина Валериановна, совершенно точно извес-тно, что он пробыл у вас вчера более полутора часов. -- Да?.. Ну, если известно... Но в жизни он гораздо красивее. -- Так кто он и с какой целью вас навещал? Прахова поправила прическу и устремила на Пал Палыча томный взор: -- Вам не кажется, что вы задаете нескромные вопросы? -- Такая работа. -- Ах, нет, я не в том смысле. Не забывайте, что я женщина, и как у всякой женщины у меня могут быть свои тайны. Вы следователь, вы должны быть психологом, как Порфирий Петрович у Федора Достоевского. Нельзя же так грубо, в лоб спрашивать даму, с какой целью ее посещал мужчина! Смешливо фыркнул ощупывавший стену миноиска-телем оперативник. Настя где-то невдалеке вновь приня-лась браниться. "Нет, это не допрос -- это оперетка!" Знаменский с трудом сохранял серьезность. -- Надеюсь, вы не ждете, что я приму ваше объясне-ние за чистую монету? -- Полагаете, я стара? Вы просто невежливы с дамой, голубчик! Зазвонил будильник. Прахова огляделась в поисках своих лекарств. -- Где моя гомеопатия? -- строго вопросила она Пал Палыча. -- Такие маленькие коробочки -- три круглые, три квадратные? Боже, вы все так перерыли, что теперь не найти! Никто не видел? Шесть коробочек... Внезапно она замолкла, уставясь в угол. Знаменский проследил за ее взглядом. Присев на корточки, Миша Токарев достал из кармана перочинный нож и поддел одну из паркетин. Та поднялась вместе с несколькими соседними. -- Пал Палыч, тайник! Из образовавшейся дыры Миша извлек большую и явно очень тяжелую жестяную банку. Торжествуя, понес Знаменскому, водрузил поверх пасьянса: -- Шлих, Пал Палыч. -- Вот мы и добрались до сути дела. Откуда у вас золотой песок, Антонина Валериановна? Прахова еще пыталась бороться: -- Его приобрел мой покойный муж. -- Который по счету? -- язвительно осведомился То-карев и отправился на дальнейшие поиски. -- Второй... А может быть, третий... Когда я волнуюсь, я их путаю. -- И вы хранили его -- тоже как память? -- Ну, мало ли, на черный день... -- Золото похищено с приисков. Кто вам его продал? -- Моему мужу, -- упрямо поправила Прахова. -- Значит, он у вас давно? -- Ну разумеется! -- Зина! Можно установить, когда добыто золото -- много лет назад или недавно? Кибрит отозвалась откуда-то слева: -- Даже очень легко! -- Отлично. Ну как, Антонина Валериановна, может быть, шутки в сторону и поговорим начистоту? -- Не понимаю, о чем вы. Знаменский переставил неподъемную банку на чер-ный стол, предложил Праховой собрать карты -- раз пасьянс не удался. Та согласилась, но собирала не спеша, выгадывая время на какую-нибудь еще увертку. Знаменс-кий мельком подумал, что намучается с ней на будущих допросах. Но сейчас ему тоже некуда было спешить. Когда столик очистился, Пал Палыч галантно побла-годарил (хотелось, как и остальным, подурачиться). -- А теперь, Антонина Валериановна, позвольте по-знакомить вас с показаниями Бориса Миркина, благода-ря которым я и получил санкцию на обыск. Прахова посерела. И тут донесся смех Зиночки и ее возглас: -- Пал Палыч, еще тайник! И опять появился Миша Токарев, неся жестянку. -- Мадам, -- проникновенным пасторским голосом укорил он, -- с вами грыжу наживешь, право слово! Ах, если бы он еще знал о Париже! x x x Тем временем Томин в аэропорту проделывал свое "просто". Все помещения были грамотно и скрытно прочесаны. (Сказать легко -- осуществить хлопотно: в аэропортах, мягко выражаясь, людно.) Убийцу не нашли. Фотогра-фию показали девушкам в кафе, в кассах и всем служа-щим, бывающим в залах или на выходе к летному полю. Томин снова и снова описывал его внешность, манеры. Люди отрицательно качали головами. -- И что теперь? -- спросил подполковник милиции, помогавший Томину. "Беда, что мы ничего не знаем. Все предположительно. Он мог явиться сюда ночью, с ходу взять билет и улететь куда угодно. Мог не достать билета и вернуться в город..." -- Думаю, он все-таки улетел хабаровским рейсом, -- наперекор сомнениям произнес Томин вслух. Хабаровских было два -- вчерашний полуночный и сегодняшний рано с утра. Первый должен был вскоре пойти на посадку. -- Ведите меня к самому высокому начальству. Покло-нюсь в ножки, чай не откажут. Если бы у Томина не было с собой расторгуевских фотографий, неизвестно, как отреагировал бы на него аэрофлотовец в просторном кабинете. Чужое ведомство, чужие заботы, какой-то красноглазый от недосыпа инс-пектор МУРа... Но наглядное зверство вытряхивает человека из мундира. -- Я даю вам связь с обоими "бортами". Приказываю стюардессам вас выслушать. Вы описываете убийцу. Пусть девушки пройдут по салонам, посмотрят на пассажиров. И доложат. Ясно? -- требовательно оглядел он Томина и подполковника, словно не они только что изложили ему подобную просьбу. x x x А обыск продолжался. Чего только не накопит жад-ный человек за семьдесят лет? Сколько бессмысленного хлама, частью уже истлевшего, поползло из сундуков, коробок и свертков, когда переместились в коридор!.. Настя стала повторяться в своих проклятиях, потом и совсем иссякла. -- Все, что ли, в комнате-то? Кончили? -- мрачно спросила она и начала яростно подметать мусор, вздымая пыль. Прахова, обессиленная, сломленная, полулежала в кресле. -- Настя, -- застонала она, -- там на полу... Это не анакардиум? Настя в сердцах подняла и сунула ей коробочку: -- Кончилась ваша гомеопатия! Боренька, Боренька... пригрели змееныша!.. -- Чем скрести сухим веником, лучше собрали бы хозяйке, что надо, -- сказал Токарев. Настя опустила веник. Помолчала, соображая, о чем речь. Поняла. -- А что надо? -- спросила обреченно. -- Ну, белье и прочее... необходимое. Она швырнула веник, приволокла откуда-то огром-ный и некогда шикарный чемодан и взялась укладывать в него бархатные халаты, домашние туфли, колоду карт... -- Такой сундук нельзя, -- изумился Токарев. -- Завсегда с этим саквояжем ездили! -- Но, видимо, в другое место... -- хмыкнул Токарев. Зазвонил телефон. От Томина передали одну фразу: "Взят при посадке самолета в Хабаровске". Новость была дороже всего изъятого золота. Беспоря-дочно пожимали друг другу руки, поздравляли Зиночку, пили хмель победы. И -- с новым азартом за работу... Нет, иногда жизнь, несомненно, прекрасна. И дело, которое делаешь, кажется самым нужным на свете. 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского