еще,  что Лена  вскоре и  сделала.  Потом они  стали  друзьями  - настолько,
насколько  позволяла  разница в возрасте. Лена  знала, что кабинет Владимира
Александровича открыт для нее практически всегда и этим охотно пользовалась.
     Разговоры о том, что Илюшенко напрямую связан с местной мафией, до Лены
доходили не раз.  Она затронула эту тему в одном  из своих  интервью  с ним.
Седеющий  представитель  демократической власти  улыбнулся скромно и сказал,
что клеветники были всегда  и скорее всего уже не переведуться.  Лена  молча
проглотила этот ответ.
     На днях в  администрации края случилась еще одна  замена: под давлением
местных нардепов Президент сместил кубанского губернатора Василия Дьяконова.
Илюшенко от этого не проиграл.  Новый глава края Николай Егоров  ввел его  в
число своих замов.
     Лена  первой из журналистов узнала об этом  и  первой  взяла интервью у
нового  заместителя  нового  главы кубанской администрации. Статья легла  на
стол редактора "Демократической Кубани" утром следующего же дня, но в номере
так и не появилась: еще через день газета перестала существовать.

     Серело. Лена направлялась к  большому желтому зданию  на  Красной,  где
размещалась    краевая    администрация.    (Журналисты   проегоровского   и
оппозиционного   Дьяконову  "Комсомольца   Кубани"  в  бытность   последнего
губернатором прозвали  краевую администрацию Желтым  Домом  - по аналогии  с
Белым  Домом  в  Москве.) Она избегала больших  улиц, предпочитая  проходные
дворы.  Вокруг  было  пусто.  Только   изредка  Лене  встречались  заспанные
прохожие.
     Она не обратила внимания на красный "Москвич", у входа  в серо-каменное
строение -  здесь  когда-то в  советские  годы  располагался местный КГБ,  а
сейчас оно по наследству перешло контрразведчикам. За рулем "Москвича" сидел
усатый  кавказец в джинсовке. Он внимательным, пристальным взглядом проводил
Лену,  потом посмотрел  снимки, разложенные  на  соседнем сиденьи, и  достал
трубку сотового телефона.
     - Я засек ее, - сказал негромко. - Она идет к Мира по Красноармейской.
     Лена шла  быстро.  Она  чувствовала,  что силы ее на  исходе,  и хотела
побыстрее    добраться.   Сквозь    молочную   слякоть    утреннего   тумана
прорисовывались голые силуэты деревьев. Это - сквер. Здесь, на углу Ленина и
Красноармейской, когда-то стоял храм святого Александра Невского, взорванный
в тридцатые годы. Напротив - здание крайисполкома, куда она и идет.
     Лена огляделась вокруг. Рассвело. Красная в это  время еще пуста. Здесь
не видно праздных гуляк, и вообще никого не видно.
     Когда  Лена уже поднималась  по крайисполкомовским  ступенькам,  ее  не
отпускала  тревожная мысль: а  что, если Илюшенко не будет  на месте? Должен
быть  - говорила  она  себе. Лена  хорошо знала,  что Владимир Александрович
приходит на работу очень рано, задолго до секретарши.
     Гардеробщиц  внизу  видно  не  было.  Почти  никого  не  встретив,  она
добралась  до самого кабинета. Только какой-то мужчина в деловом костюме и с
кейсом проследовал мимо  нее  по коридору.  Он  строго поглядел на Лену,  но
ничего не сказал.
     Как и ожидалось, секретарша еще не пришла. Владимир Александрович  один
сидел у себя  в кабинете, наморщив  лоб и разбирая  какие-то бумаги.  Увидев
Лену, он посмотрел на нее как на привидение. Потом показал на соседний стул.
Илюшенко молча глядел, ожидая, видимо, что Лена сама  начнет  говорить. И та
поняла, вдруг, что он знает если и не все, то по крайней мере многое.
     Усевшись напротив,  Лена пошла выкладывать историю  своих приключений -
что  с ней произошло  за эти полтора дня. Она говорила сбивчиво, спотыкаясь,
забегая вперед и снова возращаясь к началу. Илюшенко слушал ее, не перебивая
и не задавая никаких вопросов.
     Когда Лена закончила, он еще помолчал, потом спросил:
     - Как можешь ты доказать, что все это - правда?
     Лена откинулась назад.
     - А как я могу доказать?
     - Мне рассказывали другое...
     - Что?
     Илюшенко поднялся с места.
     - Сиди тут, - сказал  он, -  и жди, пока не вернусь.  Я  должен вызвать
своих  людей. Тебя  спрячут,  ты  побудешь в  безопасном  месте, пока  я  не
разберусь с  этой  историей. - Он  посмотрел на часы. - У нас  мало времени.
Тебя не должны здесь видеть.
     Илюшенко вышел,  и Лена  осталась в кабинете одна. Она сидела на стуле,
прислушиваясь к шуму  редких машин за окном. Беззвучно передвигались стрелки
больших часов. Прошло минут двадцать. Дверь отворилась.
     -  Быстро  пошли.  -  Илюшенко  взял  ее  за руку.  -  Вот-вот  прийдет
секретарша.  Нельзя,  чтобы  она  тебя  здесь  застала.  Посидишь  в  пустом
кабинете, пока за тобой не приедут мои люди.
     Не выпуская  ее руки, Илюшенко  тащил Лену по длинному узкому коридору.
Мимо  проследовал бородатый  мужчина с  большим портфелем.  Он очень вежливо
поздоровался, но Владимир Александрович ему не ответил.
     Они прошли мимо усатого кавказца в джинсовой куртке. Тот, не отрываясь,
смотрел в окно.
     Дверь в кабинет была приоткрыта.  Илюшенко втолкнул  туда  Лену и вошел
сам. Лена увидела Красикова. Опер держал в руке пистолет с глушителем. Рядом
стояли еще четверо в штатском. Илюшенко захлопнул дверь.
     Оперативник, шагнув к Лене, быстро ее ощупал. Найдя "Макаров", заглянул
в обойму.
     От ужаса у Лены перехватило дыхание. Мозг не хотел думать. Оперативник,
повертев в  пальцах  ее пистолет, вдруг развернулся и сильно ударил Лену  по
голове. Та бы упала на пол, но Красиков ее удержал.
     - Сделайте это быстро, - сказал Илюшенко. - У вас на все - минуты три.
     Он открыл дверь, и  Лену выволокли наружу. Та была в глубокой отключке.
Ноги ее безчувственно волочились по полу.
     - Жди тут, - бросил Красиков одному из оперативников.
     В коридоре никого не было. Ёе быстро потащили к женскому туалету.
     Красиков   ногой  распахнул  дверь   и  Лену  заволокли  внутрь.   Один
оперативник остался ждать в коридоре.  Двое и  Красиков закрылись в уборной.
Лену  посадили  в  угол.  Красиков  достал из  кармана  веревку и быстро  ее
размотал.  Смастерив  петлю,  он  смазал  веревку куском  мыла, который  ему
швырнул стоящий в дверях оперативник. Затем он схватил девушку в охапку.
     В этот момент дверь распахнулась. Красиков вздрогнул. Два дула смотрели
в лицо оперу. Валет сделал шаг вперед, и пистолет его  уткнулся Красикову  в
глаз. За спиной у него стоял кавказец в джинсовой куртке.
     - Пусти ее, - сказал Валет спокойно, - и может быть - я тебя не убью.
     Палец его плавно лег на курок. Красиков побелел.
     - Можешь забирать, - бросил он резко.
     Кавказец  шагнул вперед  и,  подхватив  девушку  на  руки,  вынес  ее в
коридор. На полу, у входа, лежал оперативник. Горло  его было залито кровью.
Глаза  неподвижно таращились под  потолок.  Рядом, в кровавой  луже, валялся
пистолет с глушителем на конце.
     Валет усмехнулся.
     - Ну, вот,  и все,  - он  кивнул  и погладил пальцем курок.  - Осталось
сказать самое последнее слово.
     Выстрел громыхнул откуда-то снаружи.  Валет вздрогнул от неожиданности,
и  в  этот  момент  на  него  бросился  оперативник, что стоял слева.  Пуля,
предназначенная оперу, ударила в оконное стекло. Выстрелить второй раз Валет
не  успел:  у него вырвали пистолет. Он отшвырнул  оперативника и выскочил в
коридор,  хлопнув за собой дверь, которую в тот же момент продырявили четыре
пули...

     Кавказец быстро  вернул Лену в сознание, хлопнув ее пару  раз по щекам.
Девушка открыла глаза и посмотрела вокруг. Все было  словно  в тумане.  Лена
пыталась сообразить - где она, и что происходит.
     - Очухалась?
     - Кто вы? - Язык у Лены ворочался слабо - как спросонья, слова давались
с трудом.
     За спиною кавказца она, вдруг, увидела кого-то, и еще - увидела  руку с
пистолетом,  дуло  которого  было  увенчанно   толстым,   солидного  размера
глушителем. Память к Лене вернулась мгновенно.
     - Сзади, - прошептала она.
     Голос свой она услышала как бы со стороны. Как бы - не ее голос.
     Хлопнул выстрел, и Лене в лицо  брызгнула кровь. Она отползла в сторону
и  прижалась  к  стене. Кавказец ткнулся носом  в  паркет, и  стиснул  рукой
пистолет за поясом, но оперативник, подойдя, дважды выстрелил ему в спину.
     У Лены было ровно полсекунды на все. Вскочив на ноги, она спряталась за
угол.  Потом  бросилась  вниз  по  лестнице.  Оперативник  бежал  следом, но
поскользнулся, неуклюже  грохнулся  и покатился по ступенькам. Пистолет  его
улетел далеко в сторону. Лена остановилась, увидев оружие в четырех шагах от
себя.
     Мгновение решило все. Оперативник торопливо поднялся на ноги и захромал
туда,  но поздно:  Лена  уже подобрала его  пистолет. Оперативник  замер  на
месте. Напрягшись, не мигая, глядел на наведенное дуло.
     Продолжая  целиться,  Лена  сделала  несколько шагов в сторону и  снова
побежала по лестнице. В голове у нее шумело, ноги заплетались. Перед глазами
маячили пятнисто-розовые облака.
     Преодолев еще два пролета, она  оказалась в холле. В тот  самый момент,
когда до  двери осталось всего несколько  шагов,  перед  ней выросла, вдруг,
фигура Красикова. Лена успела отскочить за угол. Две пули  продырявили стену
как раз рядом с ней. Сжимая пистолет  в вытянутой руке, опер шагнул вперед и
выстрелил  еще трижды. Он не  успел заметить  подбежавшего  сзади  дежурного
милиционера, что  присматривавал за порядком  в  холле.  Тот  с размаху  дал
Красикову по затылку рукояткой макарова. Словно мешок, опер свалился на пол.
Дежурный  милиционер грубо ткнул  нарушителя носом в каменный пол и, заломив
назад руки, щелкнул на запястьях наручниками.
     Лена выбралась из своего укрытия и, не задерживаясь, побежала к двери.

     ...Почти час она сидела здесь,  на этой лавочке. Уснула бы, если  б  не
боялась замерзнуть.  Конечно,  она находила,  что всего, с  ней случившегося
достаточно  - и не на полтора дня  только, а на  целую жизнь. Но выбирать ей
было, так и  так,  не из чего.  Лена поднялась и двинулась дальше. Куда - не
знала сама.
     Она поняла, вдруг,  что до  тошноты  хочет есть. Лена вынула из кармана
оставшиеся  там деньги и медленно пересчитала их. По  крайней  мере, на пару
пирожков и стакан чаю в дешевой столовой хватит - решила она.
     Лена брела по улице, оглядываясь  по сторонам. Город жил  своей жизнью.
Какие-то прохожие попадались ей то и дело  навстречу. Они не обращали на нее
никакого внимания. Им хватало своих проблем. У подьезда дома напротив играли
дети. Пожилые  женщины на лавочке  неторопливо  обсуждали  что-то. Откуда-то
доносилась мелодичная песенка.
     ...Лена застыла  на  месте, увидев  того, кто  вышел из  магазина через
дорогу. Беляков.  Лена  вгляделась пристальней. Точно - он.  Ошибки быть  не
могло. Она опустила руку в карман и нащупала там пистолет.
     Беляков ее не заметил. Он спокойно залез в свой "Москвич", дожидавшийся
его на  улице  у  входа в  магазин, и пристроил  на заднем сиденье  какие-то
покупки. Потом  включил двигатель. Лена вышла на проезжую  часть и  зашагала
навстречу. Беляков увидел  ее и притормозил.  Он  узнал  Лену. Ей показалось
даже, что он, вдруг, напрягся.
     Лена подошла ближе и вытащила пистолет. Черное  дуло единственным своим
глазом смотрело в лицо частному детективу.
     - Выходи, - сказала Лена спокойно. - Палец ее лежал на курке.
     Беляков медленно поднял руки кверху. Он попробовал улыбнуться.
     - Не горячись. Поговорим спокойно, как взрослые люди. Сейчас я  тебя не
пойму.
     Не  опуская ствола, Лена шагнула вперед. Беляков  невозмутимо покосился
на дуло,  что  висело  теперь в метре  от  его лба. У Лены дрожали губы. Она
повторила негромко, но внятно:
     - Выходи.


        Глава 11.

     Валет еще часа два бродил по городу, смутно надеясь где-нибудь случайно
встретить  Лену.  Он съел завтрак  в  дешевом  кафе  и, когда проходил  мимо
гостиницы, на глаза ему здесь попалась девчонка лет восемнадцати. Та  стояла
у  входа и терпеливо смотрела  по сторонам,  словно  бы  дожидалась кого-то.
Темноволосая,  ярко-накрашенная,  с большими  и грустными,  как у  бездомной
собаки, глазами. Валет подошел ближе.
     - Не меня ждешь? - Спросил он как мог более развязно.
     Девчонка изучающе его оглядела.
     - Может, и тебя.
     Валет усмехнулся и посмотрел на нее с состраданием.
     - Сколько ты хочешь?
     - Сорок пять штук - час, - с готовностью ответила девица.
     - Я думаю, тридцати пяти хватит выше крыши.
     - Хорошо, тридцать пять.
     - Идем, - Валет взял ее за руку и повел внутрь.
     Женщина-администратор строго посмотрела  на  них  сквозь дымчатые очки.
Валет сунул ей в окошко несколько пятитысячных купюр.
     - Развлечься хочу. - Заявил он вальяжно. - На пару часиков.
     Администраторша  благосклонно  подобрала  деньги  и,  не  задерживаясь,
выписала квитанцию. - Номер тридцать первый, третий этаж.
     Валет щелчком отбросил листок назад в окошко.
     - Оставь себе.
     Девица тоскливо поглядела  в  сторону  коммерческого  ларька,  прямо  у
входа,  где,  словно  на   выставке,  красовались  бутылки  с  разноцветными
этикетками.
     - Ты не угостишь меня выпивкой? - Произнесла она томно.

     Наверх  поднимались  с  бутылкой   сладкого   шампанского   и  немецкой
шоколадкой на закуску.
     Номер  был одноместный - небольшой, но  уютный.  Тут - все, что  сейчас
требовалось -  кровать, аккуратно  заправленная  и душевая  - сразу у входа.
Девица  томно вздохнула,  узнав номер. Ей,  видимо,  не  раз уже приходилось
здесь отрабатывать.
     - Лет тебе сколько? - Спросил ее Валет, откупоривая шампанское.
     - Четырнадцать, - ответила та, начав  раздеваться. - Но ты  не бойся: я
свое дело знаю.
     По уверенности, с какой это было сказано, Валет поверил - действительно
знает. Из  душа девица  вернулась совершенно без ничего. Валет  удивленно на
нее уставился.
     - Че смотришь?  - Та повела плечами  и улыбнулась.  - В первый раз, что
ли, видишь женщину без одежды?
     - С чего ты взяла? У меня полно было женщин разных.
     Девица пододвинула стульчик и  села  напротив.  Чуть  наклонив  голову,
хитро прищурилась.
     - Сколько?
     Валет помялся.
     - Да, ну, не помню уже...
     - Сбился на  седьмом десятке? - По губам ее пробежала усмешка. - Так не
бывает, - сказала она тихо, почти шепотом, -  это все равно, как если  бы ты
забыл, сколько у тебя детей.
     - Ну, почему? -  Валет  поерзал  на кровати.  -  А  если  детей  много?
Например, у шаха какого-нибудь или султана?
     Девица сжала полоской губы. Медленно и убежденно покачала головой.
     - Ты не похож на  шаха.  И на султана тем более. А мужики - они  всегда
врут,  когда  про баб рассказывают. Я  мужиков  хорошо знаю. Они герои  - на
языке только... А так... - Она отмахнулась.
     Взяла пустой стакан с тумбочки, где стоял графин с водой и потянулась к
откупоренной бутылке шампанского.
     - Давай пить.
     - Давай, - согласился Валет.
     Он забрал у девицы бутылку. Налил себе, а потом ей.
     Содержимое  бутыля  уменьшилось  на  треть,  и  девицу  уже  тянуло  на
разговоры. Похрустев шоколадкой с орешками, она начала:
     - Когда меня мой пахан завалил, мне десять лет было...
     Валет сморщился.
     - Ч-т-о он с тобой..?
     Девушка пожала плечами.
     -  Что -  что? Трахнул.  Он двинутый был.  Его потом  все  равно  менты
посадили; я  даже не знаю - за что. А в одиннадцать меня снял один кент. Ему
тогда было  семнадцать. Мы целый год жили с ним вместе. Потом его тоже менты
забрали -  говорят, за грабеж или, может -  за  драку. После  у меня столько
мужиков  было...  Я их отшиваю,  а они, сука, липнут.  И я решила тогда, что
если так и так трахаться, то пусть хотя бы бабки платят.
     Она  еще что-то рассказывала, но Валет уже ее  не слушал. Когда  допили
шампанское, девица  замолкла.  Она  жевала  шоколад  и молча,  с  интересом,
рассматривала нового своего знакомого. Валет сидел, сложив  руки, и тоже, не
говоря ничего, глядел на подругу. Его, вдруг, охватила робость, с которой он
не мог сейчас ничего поделать.
     Девица хмыкнула.
     - И долго так будешь сидеть? На смотрины пришел?
     Она  пристроила  свой  стакан  на  краю  тумбочки  и  подошла  ближе  к
стеснительному своему кавалеру.
     -  А  говоришь, было  много женщин...  Вставай,  - она  его тряхнула за
шиворот, - иначе я тебя не смогу раздеть.
     Валет согласно  поднялся и  разрешил стащить с  себя  плащ.  Из кармана
вывалился  пистолет. Он  тяжело  стукнулся о  паркетный пол. Девица с  живым
интересом глянула на оружие.
     - Ты - или мент или бандит, - проговорила она спокойно.
     - Я - бандит, - так же спокойно ответил молодой человек.
     Подружка стащила с него пиджак.
     - А меня в том  году, в этой самой гостинице,  мент раздевал. Он мне  и
удостоверение  свое  показывал  и  пистолет  табельный...  Слабенький  такой
мужчинка - раз всего смог кончить.
     Пиджак упал на пол рядом  с кроватью,  и девица занялась расстегиванием
рубашки.
     -  А, вот, интересно, - рассуждала она, -  вот,  когда мы  умрем -  что
будет с нами дальше, что будет потом?
     - Что было до того, как мы родились?
     - Ничего не было. - Девица сбросила рубашку на пол.
     - Вот тоже самое и потом будет, - мрачно ответил Валет.
     -  А я бы хотела, чтобы было ну хоть что-нибудь. Пусть  - ад,  пусть  -
вечные муки. Это лучше, чем совсем-совсем ничего.
     Валет пожал плечами.
     - Если ад есть, мы там с тобой точно окажемся.
     - Конечно, я бы не ад хотела.  Эта жизнь - она, ведь, такая страшная, и
я думаю, что может, хоть там будет че-нибудь получше.
     Она чмокнула его в губы. Валет испуганно сжал рот.
     - Тебя, че, целоваться не научили? - Девица глядела насмешливо.
     - Почему? Я умею. - Валет снова пожал плечами.
     - Открой рот... Вытащи язык.
     - Зачем тебе мой язык?
     - Вытащи язык.

     ...Валет надел плащ и сунул в карман пистолет.  Вид у него был помятый.
Он удивленно смотрел  на проститутку.  Та  пересчитала  купюры,  собрала  их
аккуратно и сунула в тугой кармашек юбки. Валет взял  с тумбочки  шоколадную
обертку, смял, потом швырнул в направлении мусорной корзины.  Пустую бутылку
пристроил рядышком.
     - Идем, - сказал он, глянув на дверь.
     Девушка взяла его под руку.
     - Пошли. Проводишь меня до выхода.
     Валет затравленно смотрел на нее. Девица ему улыбнулась.
     -  Единственное,  что  мне все еще нравится в  жизни, это  - элегантные
мужчины.


     <i>Дождь уже кончился. Лена выглянула  из дверей и поняла,  что зонтик  ей
больше   не  нужен.  Не   торопясь,  она  сошла   по  аккуратным  ступенькам
горисполкомовского   здания.  Тут   только   что   прошла  пресс-конференция
"Адыге-Хасэ". Полтора часа Лена слушала речи о  том, что пришел час  уважить
четыре  процента   местного   населения  и   образовать   здесь   шапсугский
национально-территориальный  округ в составе Туапсинского района с небольшим
куском соседнего Сочи в придачу.</i>
     <i>Под конец Лене начало это надоедать.  Она смотрела в окно. Там  большие
мохнатые тучи  двигались  куда-то вдаль, туда,  - где белые  шапки  гор тихо
дремали, укутанные серой вечерней  дымкой.  Ей стало грустно. Город, где она
родилась когда-то и выросла,  был и оставался для нее навсегда  чужим. Глядя
как  тяжелые  капли,  неслышно  постукивая,  сбивали с  деревьев  последние,
осеннего цвета, листья, Лена  думала о том, что уже почти вечер, и  ей нужно
еще успеть купить хлеба.</i>
     <i>А  сейчас  она брела  по  пустой улице, набрасывая  в уме план  будущей
статьи.  Темнело. Все  вокруг  окутывал  мрак,  зажигая на  небе первые, еще
неяркие звезды.  Похожая  на  недожаренный  блин Луна глядела  встревоженно,
точно  боялась, что  без нее  весь мир непременно  опустится в беспроглядную
кромешную   тьму.  Горы  стояли  вокруг   стеною,   возвышаясь  над  крышами
белокаменных зданий  и  раздвигаясь там  только, где за  старым  причалом, в
тишине вечера, шептались друг с дружкой холодные морские волны.</i>
     <i>-  Артемина!  -  Услышала Лена, в  тот момент, когда она, только-только
свернув за угол, направилась в сторону хлебного.</i>
     <i>Вздрогнув  невольно, Лена  обернулась.  Парень  в джинсовке и  турецких
спортивных  штанах  стоял  у  входа  в  коммерческий  магазин.  Темные очки,
сигарета  во  рту,  руки  в  карманах.  Лена не могла  видеть его глаза,  но
чувствовала - парень ее разглядывает.</i>
     <i>Узнала она его сразу же, в  одну секунду. Романов Володька. Отличник  и
любимчик всех без исключения учителей. Отец Володьки заседал в горисполкоме,
и ни у кого не было сомнений, что после школы  Володька обязательно поступит
в какой-нибудь вуз. В какой - неважно.</i>
     <i>На Лену Володька всегда смотрел сверху вниз. Не третировал,  как многие
в классе, а просто, как проходя мимо пустого место, не замечал. Для Володьки
ее не существовало.</i>
     <i>Сейчас Лена, спрятав руки в карманах, молча наблюдала, как тот подходит
ближе.  Романов  снял  очки.  Недокуренную  сигарету,  не глядя,  бросил  на
тротуар.</i>
     <i>- Ба! - Глаза  у  него засверкали.  - Никогда  не  думал, что люди  так
меняются!</i>
     <i>"Действительно" -  подумала Лена. Она, сощурившись, оглядела  володькин
наряд.   Когда-то  Володька   Романов  носил  только  аккуратные  фрайерские
костюмчики.</i>
     <i>-  Девушка, да вы теперь просто  красавица!  Да  вам  теперь  только  в
Голливуд ехать! - Продолжал он.</i>
     <i>Володька  напрягся,  пытаясь  родить еще  какой-нибудь  комплимент - по
возможности умный, но  не  смог. Лена молчала.  Она выжидательно  глядела на
Романова. И тот решил перейти к делу.</i>
     <i>- Сегодня  мы пойдем в ресторан! - Заявил Володька так, как  будто речь
шла о чем-то, уже решенном.</i>
     <i>Лена медленно покачала головой.</i>
     <i>- Думаю, что не пойдем.</i>
     <i>Тот опешил. Уверенность, с которой это было сказано, поставила Володьку
в тупик. Он не умел получать отказы.</i>
     <i>- Почему? - В голосе его звучало сейчас одно только удивление. Обиду он
еще не успел прожевать.</i>
     <i>- Мы не знакомы, - холодно проговорила Лена.</i>
     <i>Тот аж отошел в сторону. Володька не знал, как это ему понимать.</i>
     <i>- Ленка, ты че? Придуриваешься?</i>
     <i>Лена не отвечала. Она спокойно смотрела  в глаза Романову.  Тот  видел,
каким неживым светом блеснули ее зрачки.</i>
     <i>- Вы обознались,- сказала она тихо и скучно.</i>

     ...Валет, в последний раз затянувшись,  швырнул на  землю окурок. Среди
пассажиров,   вывалившихся  из  забрызганного  грязью  автобуса,  он  увидел
Красикова.  Опер  был  не  один. С ним  рядом  шагал невысокий рыжий  тип  в
кожанке. Валет узнал еще одного опера из  отдела по борьбе с бандитизмом. Он
выяснил уже, что личная машина Красикова вторую неделю отдыхает в ремонте, и
тот пользуется - когда такси, а когда и общественным транспортом.
     Переждав с минуту,  Валет  двинулся следом.  Пальцы  погладили рукоятку
макара,  что грелся в кармане плаща. Валет не обратил внимания на бородатого
типа в  шляпе,  который тихо сидел у остановки и читал "Кубанские  новости",
вяло пожевывая торчащую в зубах  спичку. Газета была свернута  и  исчезла  в
кармане, как только Валет скрылся за ближним углом.
     Уже  стемнело.  Глухие  ряды  многоэтажек  неясно  проглядывали  сквозь
вечерний туман. Дойдя до дома, где жил Красиков, Валет прибавил шагу.  Здесь
Красиков обернулся. И  тут же  два выстрела свалили  его на тротуар.  Другой
опер сунул руку в карман плаща, но Валет опередил его, дважды надавив курок.
Не опуская дула, подошел ближе. Огляделся. Вокруг -  тихо. Прицелившись,  он
выпустил еще одну  пулю  в одного  и  пулю -  в  другого.  Опять огляделся и
спрятал оружие.

     ... Минуты две прошло с момента, как он растаял в темноте  улицы, и тут
откуда-то вынырнула фигура человека в шляпе со  спичкой  в зубах. В руке тот
держал браунинг.  Подойдя  к рыжему  оперу, незнакомец тяжело пнул его. Опер
зашевелился и что-то  промычал, как спросонья. В ту же секунду пуля разнесла
ему  череп.  Держа  наготове  дуло, бородатый  шагнул  к  Красикову. Пожевав
спичку, прицелился.
     Громыхнул  выстрел.  Всплеснув  руками  и  выронив  пистолет, бородатый
рухнул. Красиков с усилием  приподнялся, вытащил из кармана дуло и, ковыляя,
подошел ближе.  Тяжело качнулся,  перевел  дыхание. Потом приподнял ствол. С
расстановкой всадил три пули в распластанное на тротуаре тело.
     Тяжело спотыкаясь и придерживая правой рукой  простреленную левую, опер
зашел в подъезд. Кровь стекала по пальцам и капала на грязный  пол. Красиков
негромко скулил.
     Войдя в квартиру, он первым делом стащил с себя намокший от крови плащ.
Расстегнув  рубашку, убедился, что две  пули  сплющились о пуленепробиваемый
жилет, не причинив никакого  вреда.  Однако боль в  ране  - тупая  и ноющая,
заводилась сильнее и  сильнее,  не думая  отпускать ни на секунду. Дрожащими
пальцами опер потянулся к телефону и набрал "03".


        Глава 12.

     Лена опустила пистолет. Беляков облегченно вздохнул  про себя. Он понял
- стрелять в него,  по  крайней  мере, сейчас  не  будут.  Помолчал немного,
побарабанил пальцами по кожаной обшивке руля.
     - Залезай,  - сказал Беляков. - Он смотрел  не на Лену, а куда-то вдоль
улицы. - Залезай. Поговорим спокойно.
     Лена  стояла, не двигаясь. Пистолет устало  висел,  глядя  своим  тупым
носом  в асфальт.  Беляков сочувственно оглядел девушку. Ее одежда, волосы -
все было перемазано грязью.
     - Видок у тебя сегодня... - Беляков усмехнулся. - Лезь в машину.
     Он неспеша открыл дверцу. Лена медленно подошла ближе.  Беляков смотрел
на нее внимательно,  пока та не оказалась внутри и не пристроилась на заднем
сиденьи.
     - Хлопни дверь, - сказал Беляков. - И спрячь пистолет.
     Машина, заурчав, сорвалась с места и побежала быстро по узенькой кривой
улочке вдоль жалких, согнутых  жизнью,  домишек. Лена сунула оружие в карман
куртки и, ничего не видя, смотрела прямо перед собой на дорогу.
     -  Начнем  с  того,  что  мне ничего  не  известно, -  Беляков спокойно
повернул баранку.
     -  Я  не верю, - отозвалась Лена глухо. Она знала -  Белякова  отличала
болезненная подозрительность, и тот собирает досье на каждого, с кем его так
или иначе знакомит жизнь. Частный детектив, не считаясь со своей занятостью,
открывал  досье  на  дворника,   подметающего  улицу   напротив  дома  и  на
почтальона, приносящего письма. То, что он, конечно же, имел досье и на саму
Лену, та  знала наверняка. Но знала она и другое:  Беляков никогда не станет
ни  с  кем делиться  своей информацией. Все, что  было ему  известно  - было
известно ему одному.
     - Откуда я знаю, что  там у тебя случилось? - Детектив пожал плечами. -
Мне хватает своих забот.
     - А этот  твой ублюдок,  который грохнуть меня  хотел? - Лена повернула
голову и глянула на Белякова.
     - Не  знаю,  про кого  ты  говоришь, - тот снова  пожал  плечами, -  но
догадываюсь.  Некоторые мои люди подрабатывают иногда  где-то на  стороне. У
многих  - семья, дети. Я к этому отношусь с пониманием, - он  очень серьезно
кивнул.
     -  Бедный,  -  Лена качнула  головой, -  тебя завтра  прирежет твой  же
охранник, который захочет где-то, на стороне, подзаработать.
     - Все мы смертны, - Беляков, поджав губы, смотрел на дорогу.
     - И ты,  конечно,  не знаешь, что  произошло позавчера в редакции "Дем.
Кубани"?
     - Почему? - Беляков повернул голову. - Знаю. Читал в газете.
     - Как свихнувшийся журналист перестрелял редакцию,  убил еще  какого-то
прохожего и ранил мента, который хотел его задержать?
     - Ну видишь, - Беляков пожал плечами, - ты тоже в курсе.
     - И что случилось с Ромашовым - не слышал?
     - Это кто такой?
     Лена   молчала,  прикусив  губу.   Они   подъехали   к   большой  серой
девятиэтажке. У  подъезда было пусто. Вокруг тоже -  ни души: дома, деревья,
лавочки  -  все  терялось и пропадало в молочно  - кисельном тумане. Беляков
вылез наружу. Он запер левую дверцу и открыл правую.
     - Давай. - Бросил он Лене. - Пока тебя никто не увидел.
     В  подъезд  он  вошел первым.  Лена  брела  сзади, держась за  рукоятку
пистолета и все время туда-сюда оглядываясь.
     У лифта царил полумрак. Беляков повернул выключатель, но ничего за этим
не  последовало:  лампочку  опять  кто-то  выкрутил.  Обычно  ее  вымазывали
красным, чтобы  она уже  не представляла  интереса ни для кого, но  желающие
разжиться  все   равно  находились.  Приехал  лифт.  Дверцы  его,  заскрипев
распахнулись,  и осветили своим мутно-зеленым светом облезлые и покареженные
почтовые ящики напротив. Беляков нащупал в кармане ключи и вошел в лифт.
     - Давай.
     Дверцы  сомкнулись.  Лена  молча  смотрела на  узенькую  полоску-щелку.
Беляков  размышлял о чем-то. Ключи в руке у  него  самоуверенно позвякивали.
Обернувшись, он посмотрел на Лену.
     - Ты рано обычно встаешь?
     Та глядела, не понимая.
     - Чего?
     Детектив спокойно дожидался ответа.
     - Я спрашиваю, ты спать любишь долго?
     Лена смотрела на него молча, прожевывая вопрос, потом скривилась:
     - Ты нормальный?
     Беляков устало пожал плечами:
     - Я тебе пытаюсь помочь, а ты меня обижаешь.
     Лифт встал. Двери раскрылись.
     - Пойдем, - пригласил ее Беляков.
     Лена вышла следом за ним.
     - Что все  это значит? - Спросила она, когда тот открыл дверь. -  Зачем
ты меня сюда привел?
     -  Я  думаю,  -  ответил  Беляков,  -  тебе  следует  прежде  помыться,
переодеться, поесть. Потом поговорим об остальном.
     Очутившись внутри, Лена поняла сразу - таких богатых квартир она еще не
видела.  Стены  в  коридоре были оббиты красного цвета  кожей.  Пол  выложен
мозаикой. Под  потолком красовалась маленькая хрустальная люстра. Когда Лена
разделась, Беляков повел ее в ванную. Там в нос  ей ударил букет ароматов, в
основном   незнакомых  -  мыла,  шампуни,  одеколоны.   В  большом  зеркале,
обнесенном узорчатой железной рамкой, она увидела  себя.  Рядом с холеным  и
чистым Беляковым Лена выглядела ужасно.
     - Здесь - мыло, вот - шампунь. Возьми эту мочалку.
     Беляков показал ей, как пользоваться краном.
     - У  меня  в  прошлом году девица одна ночевала,  -  он  заулыбался.  -
Сломала мне ручку. Стала ее крутить, когда нужно - оттягивать.
     Беляков вышел,  и Лена защелкнула за  ним  дверцу.  Потом  разделась  и
пустила  воду.  Пистолет она  пристроила  на полке,  между  шампунями и  еще
какими-то  пузырьками  -  так,  чтобы  в  любой момент можно  было  до  него
дотянуться.
     Лена легла в ванну  и  закрыла глаза. Не треволнения последних  дней, а
какие-то очень далекие  воспоминания  - стершиеся и почти забытые, нахлынули
на нее: школьный  двор,  туапсинские улицы, пляж, нагретый от солнца... Лена
чуть  не уснула.  Она отряхнулась, мгновенно  вернувшись в действительность.
Конечно, было бы глупо сейчас утонуть в ванне.
     Вымывшись, Лена облачилась в мягкий махровый халат, оставленный для нее
Беляковым. Сунула пистолет в кармашек.
     Когда  она вышла в прихожую, то сразу же уловила запахи, которые  шли с
кухни.  Там возился  хозяин квартиры. Запахнувшись  в халат,  Лена  потянула
носом  и  прислушалась:  что-то  аппетитно  шипело  и  булькало.  Когда  она
появилась на  кухне,  Беляков,  повернув голову, быстро  оглядел  ее.  Потом
прервался  и  сходил в ванную. Он брезгливо  скосился на ком грязной одежды,
лежавший в углу.
     - Я  думаю, все  это пойдет в мусор, -  Беляков почесал нос.  - Я  тебе
подберу  что-нибудь. - Потом он увидел цепочку с крестиком  на полочке между
шампунями и дезодорантами. - И украшение свое забери.
     - Это - не украшение.
     Лена взяла крестик. Беляков поглядел на нее с интересом.
     - Ты веришь?
     Лена серьезно кивнула. Частный детектив пожал плечами.
     - Каждому свое, - сказал он. - Я верю только в то, что могу пощупать.
     Беляков вернулся на кухню  и продолжал  возиться с едой.  Лена  подошла
ближе и поглядела насмешливо.
     - Сразу будем трахаться, - спросила она, или вначале покормишь?
     Беляков обиженно скривился.
     -  Как захочешь. Но,  вообще-то,  я еще  никогда не принуждал женщин. Я
тебе не хачик какой-нибудь.
     Лена вернулась назад, в прихожую.
     - Дай мне расческу.
     - Возьми в ванной - какая нравится,  - ответил  Беляков, не поворачивая
головы.

     ...Опер Красиков сидел  у себя  в  кабинете.  Его перебинтованная левая
рука неподвижно покоилась перед ним  на  столе. Красиков рассеянно глядел на
охотничью  двустволку, изъятую  сегодня утром у  одного  мужика  из  станицы
Пашковской. Тот  стрелял в соседа, изнасиловавшего  его дочь, которая наутро
повесилась. Сосед лежал сейчас в больнице. "Лучше бы убил, - думал Красиков.
-  Одной  скотиной стало  бы меньше." Но  главное, что его заботило  теперь,
было, конечно, не это.
     Послышался стук в дверь.
     - Да, - устало проговорил опер, - открыто.
     В  кабинет  ввалился   Сергеев.  Следом   показалась  смуглая  небритая
физиономия.
     - Знакомьтесь, - Сергеев  подвел  гостя к столу Красикова. - Это - Алик
Кабардинец. А это - Леша Красиков. Между прочим, старший оперуполномоченный.
     Алик  угрюмо хмыкнул. Для него это явно не звучало как лестная похвала.
Он молча бухнулся на стул и зажег сигарету. Сергеев присел рядом.
     - Короче, че делать? - Алик Кабардинец с вызовом разглядывал Красикова.
     - В самом деле - кабардинец? -  Недоверчиво спросил тот, отодвигая ящик
стола.
     - Он в Нальчике родился, - ответил за Алика опер Сергеев.
     Красиков  вынул фото  и бросил его  небрежно  на  стол  перед уроженцем
горной республики.
     - Я больше не хочу ничего  слышать об  этом  человеке, - проговорил  он
сумрачно. - На обороте - все данные.
     Кабардинец  двумя пальцами подобрал  карточку, где  анфас был изображен
Валет  и  брезгливо  ее повертел.  Наморщив  лоб  и  шевеля губами, прочитал
нацарапанное на другой стороне. Письменная речь ему явно давалась с трудом.
     - Четыре штуки баксов сразу - чтобы не торговаться. - Он достал изо рта
сигарету и потушил ее о крышку стола, рядом с пепельницей.
     Красиков посмотрел на Сергеева.
     - Он не понимает, где находится?
     Сергеев серьезно кивнул.
     - Понимает.
     - Бабки вперед, - сказал Кабардинец. - И - два, три, четыре дня, неделя
максимум: будет трупак.
     - А если не будет? - Красиков спокойно смотрел на кабардинца.
     Глаза у Алика холодно блеснули.
     - Если не будет - верну бабки.
     - А если ни тебя не будет, ни бабок?  - Красиков продолжал разглядывать
нальчикского хулигана.
     Тот спокойно поднялся.
     - Слушай, - сказал он медленно. - Я -  Алик Кабардинец. Я свою  мать на
куски порежу...
     Развернулся  и двинулся  прямо к двери. Сергеев проворно ухватил его за
куртку.
     - Стой, Алик, не горячись. Сядь на место, не дергайся.
     Кабардинец снова уселся.
     - Леша, послушай меня, - Сергеев говорил убежденно, и Красиков, который
знал его не один день, понимал - тот не лукавит. - Алик - хороший парень. Он
ошибок не делает.  У Алика восемнадцать мокрух на счету. Ему еще четыре года
назад ростовский суд расстрел дал. Он убил двух конвойных и свалил. А сейчас
он  на таких  серьезных  людей  работает, он  с  такими  людьми повязан... -
Сергеев несколько раз поднял к потолку палец - так, словно бы хотел воткнуть
палец  в  потолок.  -  За  него... - Опер замолк  и огляделся.  -  ...Карлик
поручился. Карлик - ты понял?.. И, Леша, ты  меня знаешь. Я бы тебе не  стал
абы кого пихать.
     Красиков с  тяжелым сомнением  посмотрел  на  кабардинца. Как только он
услышал  о  Карлике, все  вопросы  сразу отпали. Этот человек, очень  хорошо
известный в бандитском мире, держал свою киллерскую школу. С одной стороны -
это  солидная  рекомендация, и  Алик  Кабардинец уже  не  сможет просто  так
исчезнуть  с полученным  гонораром.  Ведь, в этом  случае  обманутый  Карлик
отыщет его и в преисподней. И он отыщет - ведь под вопросом уже будет стоять
его,  Карлика,  репутация. А  с  другой  стороны  покровительство последнего
внушало нальчикскому уроженцу невероятную наглость. Но не  преувеличивает ли
он  свои права и возможности?  Что помешает ему, Красикову, примочить Алика,
когда уже будет сделана вся работа. Красиков терпеть не мог наглецов.
     - Хорошо,  - он  кивнул, наконец,  и  достал  из  ящика толстую  пачку,
обернутую газетой. Повертев,  бросил  ее на  стол. -  Здесь - три  штуки.  -
Вытащил еще несколько  стодолларовых купюр, отсчитал десять и положил рядом.
- Не буду тебе говорить, что случится, если провалишься.
     Алик молча сгреб деньги, сунул их в карман и, не прощаясь, вышел.
     -  Он  - парень грамотный,  -  уверенно повторил Сергеев. -  Можешь  не
сомневаться.
     -  Ты, что, серьезно считаешь - я  дам  ему  уйти с этими  деньгами?  -
Красиков с интересом глядел на своего коллегу.
     Тот развел руками.
     - Ну, это уже - чисто твое дело.
     - Интересно, - Красиков  покосился на смятый окурок и потрогал  пальцем
след от него посреди стола, - там у них  в Нальчике  - все  такие отморозки,
или он один?
     - Не знаю, - Сергеев пожал плечами. - Спроси у него самого.


        Глава 13.

     Ресторан "Три  платана" бодро сверкал  разноцветными огоньками неоновой
вывески, зазывая  праздную  публику и  обещая  прямую  возможность просадить
лишние деньги.  Веселье  тут  кипело  наполную. Смазливого вида девица,  без
голоса,  но  с  ногами,  исполняла  последний  шлягер  из  репертуара   Маши
Распутиной.  Столы  были  уставлены  тарелками  с  расковырянной  уже  едой,
початыми  бутылками  самого  разного содержания. Путаны  угощались  за  счет
клиентов. Столбом  стоял сигаретный дым. Кто-то уже  нажрался, кто-то только
еще  начинал.  Кого-то  от выпитого неумолимо  клонило в  сон, и он  начинал
дремать,  упав  носом  в тарелку,  кого-то -  тянуло в  уборную,  кого-то  -
танцевать,  а кого-то  -  в драку,  но он не находил  пока повода.  Бандиты,
фарцовщики, милиционеры, деятели полуподпольного бизнеса, судьи и адвокаты -
все хотели хорошо отдохнуть, расслабиться и  не думать,  хоть пару  часов, о
проблемах минувшего дня.
     За одним из столиков, в углу зала, восседал усатый горец лет сорока  на
вид.  Он отдыхал тут  почти уже четыре часа  и успел  набраться. С ним рядом
пировали  трое  молодцов с мрачными  бандитскими  физиономиями. Один  из них
примостил у себя на коленях раскрашенную девицу. Он ее накачал "смирновской"
и предложил, чтобы не торговаться, сто баксов за ночь.
     Оркестр заиграл какую-то новую мелодию, и веселые огоньки разных цветов
заплясали  вдоль ресторанной эстрады.  Усатый  горец  неспеша  сгреб бутылку
сухого вина, уже почти приконченную и угрюмо выплеснул остатки себе в бокал.
Потом поглядел  на пустую бутыль  и  с размаху швырнул ее  куда-то  в вдаль.
Зазвенело. Брызги оконного стекла посыпались на пол.
     Всем в зале стало,  вдруг, неуютно. Посетители  нервно переглядывались,
ожидая, что произойдет  следом. Никто из них не  посмел бы вмешиваться.  Все
знали усатого горца.  Ахмет захаживал сюда  частенько, но буйствовал  только
время от времени.  Это был  тот  самый Ахмет, именем  которого  в Краснодаре
пугали друг друга фарцовщики и мелкие урки.
     Ахмет  не был вором  в законе.  За жизнь он  успел отсидеть только один
срок:  в  молодости  его  осудили  за  изнасилование.  Сам  Ахмет  не  любил
вспоминать об этом и  никому не показывал, оставшуюся как память,  выколотую
на спине и позорную для него, татуировку.
     Сейчас он залпом  докончил вино, и  опустевший стакан полетел вдогон за
бутылкой. Угрюмые  парни, сидевшие  рядом,  переглянулись.  Они  уже  знали:
что-то  сейчас  будет.  В  глазах  у Ахмета плясали недобрые белые  огоньки.
Раскрашенная девица,  почуяв, что  к  хорошему не  идет,  слезла с  колен  и
куда-то  в  момент  испарилась.  К  столу  подобрался,  бледный  как смерть,
официант.
     - Желаете что-нибудь? - Спросил он, заикаясь от страха, ни то у Ахмета,
ни то у всей компании сразу.
     Ахмет медленно покачал головой.
     - Исчезни, - проговорил он глухо, но выразительно.
     Парни  его  угрюмо  молчали. Официант  сделался  еще бледнее  и  быстро
пропал, как будто его и не  было. Ахмет, с силою грохнул кулаком по  столу -
так что  пепельница рядом  с  ним  подпрыгнула  высоко, и окурки полетели  в
разные стороны.  Бутылка с  остатками  "смирновской"  тоже очутилась  внизу,
поливая паркет.
     Все  замерли.  Музыка  стихла.  Певица  оборвала  песню  на  полуслове.
Посетители, съежившись и потупив глаза,  ждали. Ахмет оглядел всех медленно,
потом, вдруг, ткнул в какого-то смуглого парня, тихо жующего свой бифштекс в
компании двух приятелей.
     - Ты! - Ахмет мрачно прищурился.
     Парень  сделался белее тарелки, из которой ел.  Ахмет показал пальцем в
рыжую девицу, сидящую со своим кавалером возле самой эстрады. - И ты! Оба ко
мне! Быстро!
     Наклонившись, он тупо смотрел в пол и, как казалось, не замечал ничего.
В зале  царила жуткая тишина. Все здесь не отрывали глаз от Ахмета. И каждый
радовался  втихоря,  что не на  него пал  выбор мрачного горца.  Тот, вдруг,
встряхнул головой и хищно прищурился.
     - Раздевайтесь!.. И трахайтесь!.. Прямо вот здесь!.. - Он ткнул пальцем
в залитый водкой паркет. - Чтобы я видел! - Ахмет закатил рукав и  посмотрел
на свои швейцарские часы. - Даю пять минут на все. Если не уложишься... - Он
медленно глянул на молодого человека и, вытащив из кармана тяжелый браунинг,
бросил на стол - между початой бутылкой водки и полной до краев салатницей.
     Никто не двигался. Ахмет еще раз глянул на часы.
     - Время пошло.
     Бедная  девушка,  испустив  вопль,  бросилась  в  сторону  и  судорожно
ухватилась  за  белокаменную колонну.  Парень растерянно замер на месте.  Он
явно  решал  -  куда  ему убегать.  Один из  телохранителей Ахмета встал  и,
выдернув пистолет, прицелился. Несчастный обреченно посмотрел на дуло, потом
-  на Ахмета, и наконец  -  на неживую от страха  девицу.  В  глазах  у него
отразилась какая-то мрачная, жестокая решимость. Девушка не отводила глаз от
того, кто  должен был  сейчас  ее  изнасиловать.  Она испустила  еще  вопль,
ужаснее прежнего. Крепче  обхватила каменную колонну,  словно бы та могла ее
защитить. Голос у нее осекся.
     И тут тишину оборвало.
     - Хватит! - Не очень громко, но сейчас это  прозвучало, как пистолетный
выстрел.
     Все, кто был в зале,  обернулись. В нескольких шагах от  Ахмета, тяжело
качаясь, стоял военный офицер в форме - здоровенный мужик богатырского вида,
с  пышными казачьими усами.  Дуло короткоствольного автомата  в руке  у него
было  нацелено  в  лоб Ахмету.  Тот  прищурился  недовольно  и  с  интересом
разглядывал незнакомца.
     -  Хватит,  -  повторил  военный.   Слова  путались.  -  Я...  -  есаул
Всекубанского Казачьего Войска. Я запрещаю... это продолжать.
     Телохранитель Ахмета оглядел  есаула и неспеша перевел ствол. Он видел,
что палец у казака  - на курке. Есаул развернулся... Все потонуло в  грохоте
выстрелов. Оконные  стекла  дрогнули. Каждому, кто был в зале, заложило уши.
Есаул, продырявленный двумя пулями,  рухнул  прямо  на  стол. Противник его,
скошенный автоматной очередью, лежал на полу, в проходе между столами.
     Трое, кто сидел  за одним столом с есаулом, молча достали оружие. Ахмет
угрюмо  глядел  в  три  пистолетных  дула. Потом посмотрел на девушку. Та не
отпускала колонну.
     - На сегодня все, - сказал он,  обернувшись к двум своим людям, которые
продолжали держать наготове стволы.
     Ахмет  сгреб со стола пистолет и неспеша опустил  его  в боковой карман
кожаной куртки. Вытер губы и бросил  салфетку в салатницу. Медленно встал и,
не оборачиваясь на три  пистолета, что глядели ему в спину, побрел к выходу.
Официант, чуть живой,  наблюдал все это  из  укромного  места. Он знал,  что
Ахмет  никогда не  платит  и  сейчас  не ждал от него  никаких  денег.  Двое
телохранителей Ахмета  пятились за хозяином, не опуская  оружия.  Как только
тот очутился на улице, они поспешно скользнули за ним.
     Подойдя к  своему белому "Шевроле", Ахмет постоял, хмуро опустив голову
и  сунув руки в карманы  широких  спортивных штанов. Один из  телохранителей
услужливо раскрыл перед ним дверцу.
     - Что-то  мне  грустно сегодня,  -  проговорил Ахмет медленно. - Что-то
охота развеяться... Поехали-ка в "Кавказ".
     Команда была принята. Один из  парней сел за руль.  Другой устроился на
заднем сиденьи.  Сам Ахмет,  сложив на животе  руки, сидел  впереди, рядом с
водителем.
     - Кто это были? - Он задумчиво глядел в окно.
     - Казаки из екатерининского, - спокойно ответил тот, что крутил руль. -
Двоих я знаю.
     Машина  мчалась  куда-то в  ночь  по  широкому  мокрому шоссе, облитому
огнями  больших  уличных  фонарей.  Из-за дерева показалась почти незаметная
фигура в сером плаще. Черный короткий ствол автомата холодно и тихо блеснул,
шелкнул  негромко  затвор,  и  удаляющийся  по  дороге  автомобиль  заплясал
обреченно, пойманный в прорезь прицела.
     - Напомни мне завтра, чтобы я  не забыл это разобрать. - Сентиментально
процедил Ахмет, глядя в окно.
     Автоматная очередь выбила оконные стекла. Они брызнули в разные стороны
дождем мелких  осколков. Не успевшее  как следует набрать скорость "Шевроле"
изобразило  на  дороге  кривую  черту  и  замерло,  въехав в большое толстое
дерево.
     Кругом  было  тихо. Еще раз  передернув затвор,  убийца  подошел ближе.
Немного постоял, всматриваясь. Потом  одной рукой вскинул ствол и прицельно,
короткими очередями, расстрелял три неподвижных фигуры.

     ...Утро  случилось солнечное  и не по-зимнему теплое.  Кафе "Летнее" на
Красной открылось только-что. Первые сонные посетители, желая  разбудиться в
предверии  наступающего  дня,  пили  крепкий  дымящийся  кофе  и  потягивали
армянского разлива коньяк. Из охрипшего транзистора пел Миша Шуфутинский.
     Валет расположился  за  крайним столиком в самом углу, спиной к стене и
лицом к  улице.  Он курил,  поглядывая вокруг. На  столике  перед ним стояла
чашка уже остывшего  кофе.  Рядом - самодельная  пепельница, бывшая когда-то
пивной банкой и  приоткрытая пачка "L  &amp; M".  Валет ждал. Редактор "Зари
Кубани" должен был появиться вот-вот.
     Минуты текли медленно. Валет смотрел на часы, потом  гасил в пепельнице
окурок и зажигал следующую сигарету. Павловский появился из серых "Жигулей",
притормозивших у  бордюра. Он  нагнулся,  что-то сказал  шоферу,  и  машина,
тронувшись с  места, укатила. Валет увидел, что Алексей Михайлович  держит в
руках  какие-то  бумаги.  Павловский  не подал  ему  никакого  знака,  молча
направился к стойке и взял сто грамм коньяка.
     Валет, не отрываясь, глядел на  тлеющий кончик сигареты, когда редактор
брел к его столику. Павловский снял шляпу, поставил коньяк и  бросил на стол
две газеты.
     - Читал? - Начал он вместо приветствия.
     Валет оторвал взгляд от  сигареты и  посмотрел  туда,  куда  Павловский
ткнул пальцем.
     - Прочти, интересно.
     Валет развернул  газеты к  себе и  быстро  пробежал  глазами.  Одна  из
заметок называлась "Труп на обочине". Валет узнал из нее, что  вчера днем, у
проезжей  части,  нашли лейтенанта милиции.  Тот был убит выстрелом в горло.
Стреляли,  предположительно,  с  нескольких шагов  и,  предположительно,  из
пистолета Макарова, милицейского образца. В  другой заметке,  под заголовком
"Нападение на работников милиции", сообщалось, что вчера вечером, у подъезда
своего  дома  был ранен выстрелом  из пистолета  старший  оперуполномоченный
уголовного  розыска  Алексей  Красиков.  Сопровождавший  его  коллега,  тоже
работник милиции, от полученных огнестрельных ранений скончался на месте.  В
завязавшейся  перестрелке  один  из нападавших  был  убит.  Другому  удалось
скрыться.
     -  У  них  оперативная  информация,  -  скучно  сказал  Валет.  - Вчера
постреляли, а уже сегодня - в номере. Совсем, как в Чикаго.
     Павловский свернул газеты и сунул их в карман.
     - Это все, что ты мне можешь сказать?
     - А что еще? - Валет пожал плечами. - Мента у дороги нашли - понятия не
имею, кто это. А про второго нападавшего ты, думаю, знаешь  лучше меня. - Он
ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.
     Павловский молчал, глядя на молодого человека с сочувствием.
     - Ты всегда знаешь больше, чем говоришь. - Закончил Валет.
     - Что я знаю - это  мое  дело. Я перед тобой отчитываться не собираюсь.
Хотелось тебя послушать.
     Валет отпил кофе и снова пожал плечами.
     - О  чем  именно?  Я думал,  ты будешь говорить, как тебе  это  все  не
нравится,  что  заинтересован  в  серьезных  людях,  что  если дальше  будет
похожее, сдашь меня Ахмету. Ведь, ты это хотел сказать? Давай.
     Павловский медленно покачал головой.
     - Не буду. Ты все и так знаешь. Без меня. Слушай другое. - Он посмотрел
на пропитого вида бомжа,  который просил  мелочь, сидя у входа в кафе. -  Ты
говорил, что тебе надо будет еще за чем-то съездить в Москву, чтоб закончить
материал на Илюшенко.
     Валет отпил кофе. - Ахмет этим снова заинтересовался?
     Павловский кивнул.
     -  Я вчера говорил с  ним. Тебе  хватит суток, чтобы слетать в Москву и
вернуться?
     - Хватит. - Валет допил кофе и отодвинул чашку.
     -  Рейс до  Стамбула переносится на завтра. Сначала  слетаешь в Москву.
Возьмешь, что хотел там взять...
     Павловский без интереса глядел на свой коньяк.
     - Хочешь? Я не притрагивался.
     Валет медленно и с сожалением покачал головой. Обернулся и увидел бомжа
у входа.
     - Предложи ему. Он не откажется.
     Павловский надел шляпу.
     - Какая жизнь гадкая...
     Валет потрогал пустую чашку.
     - Думаешь, на том свете лучше будет?
     Павловский зевнул.
     - Не знаю. Может, и не лучше.


        Глава 14.

     Звезды  тихо  таяли  над  ночным  городом.  Ровные  силуэты многоэтажек
прорисовывались нечетко  сквозь синеватую мглу. Свет на кухне в этот час был
потушен. Лена и Беляков  сидели в  креслах и  неспеша потягивали  остывающий
чай. Беляков смотрел в окно.
     - Бывают моменты, - проговорил он, cкосившись на Лену,  когда я, вдруг,
начинаю чувствовать себя романтиком.
     Та повернула голову.
     - Ты хочешь сказать, что хочешь сейчас меня трахнуть?
     Детектив поморщился.
     - Я пытаюсь говорить стихами, а ты сводишь все к грубой пошлости.
     Лена поставила свою чашку на стол.
     - Говори прозой. Я это скорее пойму.
     - Ты не любишь стихи? - У Белякова в голосе прозвучала обида.
     Лена откинулась в кресле.
     - Не сейчас.
     -  Жаль.  Это грустно  очень. - Беляков  разочарованно пожал плечами. -
Именно  теперь-то меня и тянет на поэзию. Все мы  немножко поэты. И немножко
романтики. Помню, я в детстве был ужасно сентиментальным.  Всегда плакал, по
любому поводу.  Или мне не дали конфету, или мама  ушла надолго. А уж, как я
надрывался, когда падал  или ударялся обо что-нибудь  нечаянно... Ты знаешь,
наверное,   и  не  от   боли   даже.  Просто  себя   было   жалко.  Думал  о
несправедливости своего страдания.
     Детектив усмехнулся и покачал головой.
     - Я просто рыдал.
     Лена взяла свою чашку.
     - Когда я была маленькой - старалась никогда не плакать. Даже если было
действительно очень больно.  Все другие девчонки плакали по любому поводу, а
чаще  -  без повода.  Я  -  нет. Мама  всегда удивлялась. Ей такое  казалось
странным. А мне - наоборот. Я всегда думала, что плакать - это унизительно.
     Беляков смотрел  на  Лену с уважением. Та допила  свой  чай и поставила
чашку на столик. Потом поднялась с места, отряхнув на себе халат.
     - Я хочу спать, - сказала она негромко.
     Лена заметила,  как  в  темноте у Белякова тихо,  по-кошачьи,  блеснули
зрачки.
     - Я - тоже, - заявил он.
     Лена посмотрела на  него с сочувствием  и,  чуть  улыбнувшись,  качнула
головой:
     - Я имею в виду не это.

     ...  Алик  Кабардинец  сидел один за ресторанным столиком.  На  тарелке
покоился расковырянный ужин. Рядом  - две  почти пустые бутылки -  с русской
водкой  и  грузинским вином. Алик выплеснул в  бокал  остатки водки и залпом
прикончил. Пустой бокал он отчаянно, с силой, швырнул об пол.  Несколько пар
глаз за соседними столами покосились на него с опаской. Кабардинец откинулся
на  спинку  стула  и,  дымя сигаретой, слушал, как колхозного вида девка  на
сцене пропито-прокуренным голосом исполняла прошлогодний шлягер Алены Апиной
-  грустную историю о непутевой  Ксюше,  отвергнувшей клевого парня Витюшу и
спутавшейся с уголовником.
     - И что дальше? - Вдруг прозвучало откуда-то сзади.
     Алик повернул туда голову и увидел  надменную физиономию официанта. Тот
глянул на останки  бокала, разбросанные там  и сям по  полу и  так  же -  на
Кабардинца. Алик оживился. Он небрежно прищелкнул пальцами.
     - А, офцант! Икры хочу! -  Это  было заявлено громко, и многие еще  раз
обернулись, поглядев на Алика с недображелательным интересом.
     Официант, усатый чернявый парень, разглядывал его,  как если бы смотрел
на грязь у себя под ногами.
     - Красную, черную? - Поинтересовался он спокойно.
     - Черную! - Алик снова прищелкнул. Он не понял иронии.
     Официант продолжал холодно глядеть на клиента.
     - Я тебе сейчас коричневую принесу...
     Кабардинец посмотрел сначала на официанта,  потом - на осколки.  Лицо у
него брезгливо скривилось.
     - Ой, сука, мелочный! - Он вытащил из кармана двадцатидолларовую купюру
и, скомкав, бросил на пол.
     Официант  быстро  подобрал  деньгу  и  сунул   ее  в  кармашек   своего
белоснежного костюмчика. Лицо у него ожило. Взгляд подобрел.
     -  Одну минуту, пожалуйста. -  В голосе прозвучало раскаяние. -  Сейчас
будет икра.
     Он исчез быстрой проворной походкой. Алик сгреб со стола бутылку вина и
сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.
     Следующей  песней Марина  Журавлева  приглашала  желающих  на медленный
танец. Алик  тупо  отстранил от себя  недоконченную бутыль и  обвел  глазами
соседние столы. Уже достаточно мутный  взгляд его остановился на  роскошного
вида брюнетке, которая неспешно беседовала со своим спутником. Алик встал и,
покачиваясь, направился  к ней. Брюнетка  и ее молодой человек  настороженно
разглядывали приближающегося горца.
     - Я - Алик Кабардинец, - заявил он, подойдя. - Меня тут все знают. - Он
неопределенно махнул рукой. - Если кому не нравится Алик Кабардинец - я  его
убиваю сразу.
     Брюнетка и ее приятель  пристально и без интереса  рассматривали нового
своего знакомого.  Тот,  не тратясь больше на церемонии, ухватил девушку  за
руку.
     - Пошли,  - заявил он  хрипло, но  дружественно,  и решительно  потащил
девушку из-за стола. - Танцевать будем.
     Брюнетка,  взвизгнув, пыталась  высвободиться,  но Алик держал  крепко.
Парень ее, бросился на  кабардинца, однако  переоценил себя. Алик,  проворно
выпустив  руку  девушки,  уложил  противника  точным  ударом  в челюсть. Тот
грохнулся  прямо на стол,  круша  посуду и переворачивая стулья.  С  другого
конца зала быстро приближался патрульный милиционер  в форме.  Алик, разведя
руки в стороны, двинулся ему навстречу.
     -  Командир, погляди:  я говорю  -  танцевать  идем, а  она - ненавижу,
говорит, черных. Че делается, погляди...
     Патрульный сверху вниз  смотрел на кабардинца. Наметанным глазом  сразу
усек - человек при деньгах. Милиционер  шагнул к Алику и твердо  взял его за
локоть.
     -  Пойдем, - сказал он еще  вполне миролюбиво.  -  Не надо  тут скандал
устраивать.
     Алик  выдернул   руку   из   пятерни   патрульного.   Мелькнула  смятая
стодолларовуя  бумажка,  которую  он  сунул  в  верхний карман  милицейского
пиджака. Потом доброжелательно хлопнул милиционера по небритой щеке.
     - Исчезни, - Алик развернулся на все девяносто градусов и, покачиваясь,
двинулся назад, к своему столу.
     Тяжелая милицейская дубинка быстрее  молнии взлетела в воздухе и звучно
опустилась на спину кавказца. Тот упал на колени и  заполучил  еще один удар
по  спине.  Патрульный  ухватил  кабардинца за шиворот и  под  одобрительные
взгляды зала поволок к выходу. Но Алик проделал, вдруг,  то, чего патрульный
от него не ждал.  Ухватив  правой рукою никем  не занятый  стул, он  резким,
неожиданным, ударом навернул своего противника.  Вскочив на ноги, сграбастал
за  шкирку  полуоглушенного  милиционера  и  со  всей  дури звезданул ему  в
челюсть. У  того  зазвенело  в  ушах,  в глазах  померк свет. Вторым  ударом
кабардинец вырубил патрульного,  который чурбаном свалился  на пол. Алик еще
раза два пнул его.
     Оглянувшись,  увидел,  что все  глаза  в зале смотрели сейчас на  него.
Музыка  тоже  стихла.  Все наблюдали  за разбушевавшимся  клиентом. Поправив
прическу, Алик двинулся обратно к  своему столику, но тут увидел появившуюся
у входа группу в синих, милицейского образца, мундирах. Это были "срочники":
у них не виднелось никакого оружия,  кроме дубинок. Энергично ими помахивая,
парни направлялись к будущей своей  жертве. Глаза у них возбужденно сверкали
в предчувствии жестокого и кровавого мордобоя. Иначе "срочники" не привыкли:
любой ими задержанный должен был харкать кровью и выплевывать зубы.
     Алик застыл на месте. Публика в зале радостно съежилась в  предвкушении
мрачного  зрелища.  Те, кто  был опытнее,  поднимались и  уходили  тихонько:
ситуация обещала мало хорошего - здесь обычно не ограничиваются хулиганом, а
успевают отделать еще человек десять. Газеты напишут  потом, что в ресторане
случилась массовая драка.
     Когда между  "срочниками"  и  кабардинцем осталось шагов несколько, тот
выхватил браунинг. "Срочники" замерли. Они не ждали такого.
     -  А ну, стоять!  -  Заорал  кабардинец,  беря на  прицел то одного, то
другого. Глаза его горели безумным огнем. - Кто сделает шаг, первый ляжет на
месте!
     "Срочники" и не собирались двигаться. Им стало, вдруг, зябко. За долгие
месяцы  суровой  армейской  школы парни здорово  обучились колотить пьяных и
выворачивать карманы  прохожим.  Наведенный  на  них  пистолет  они  увидели
сегодня впервые.
     Не опуская дула,  кабардинец  боком прокрался  к выходу. Оказавшись  на
воздухе, он быстро спрятал оружие и, не теряя времени, зашагал прочь.
     Было темно. Только холодные звезды и одинокие скучные фонари рассеивали
черноту декабрьской ночи. Луна, вчера еще круглая и полнолицая, стала теперь
полумесяцем, обещая  скоро  ни  то дождь,  ни то снег,  ни то и дождь и снег
сразу.  Алик  остановился,  достал  пачку  "Marlboro",  распечатал и неспеша
закурил. Машины, забрызганные  дорожной  грязью,  выныривали  и  пропадали в
темноте пустых улиц.
     На  остановке Алик увидел  трех  скромного вида девушек. Те  дожидались
троллейбуса, запаздывавшего в  этот час.  Отшвырнув  в сторону  недокуренную
сигарету, кабардинец решительно  направился к ним. Девушки почуяли  недоброе
сразу. Они настороженно стихли.
     Алик, подойдя, оглядел их внимательно.
     -  Я  -  Алик  Кабардинец, - заявил  он твердо, хотя язык заплетался. И
добавил: - Меня здесь каждая сволочь знает.
     Подумал  немного  и решил,  что для недолгого знакомства  этого хватит.
Алик выхватил пистолет из-за пояса и  с размаху въехал одной из  них  в лоб.
Потом  -  другой. Обе  девицы  без  чувств лежали  на тротуаре. Алик схватил
третью и ткнул ей в живот дуло.
     -  А  ну, идем! - Хрипло приказал он  и тут же оттащил в сторону  - где
жалкие облезлые кустики рядом с троллейбусной  остановкой кое-как прятали от
чужих  глаз  небольшую  лужайку. Несчастная  отчаянно  взвизгнула  и  хотела
вырваться, но Кабардинец заехал ей рукояткой в темя и отволок бесчувственное
тело в кусты.
     Уложив свою жертву, он начал расстегиваться.  Пистолет бросил рядом, на
землю.
     Было  тихо.  Луна печально  глядела сверху, но молчала.  Немые  деревья
равнодушно смотрели в небо, протягивая к звездам кривые мерзлые ветки.
     Когда  Алик  кончил,  он  удовлетворенно  хмыкнул  и  неспеша  вытерся.
Подумал, что у остановки лежат еще две, но... мужские резервы его, увы, были
на исходе.


        Глава 15.

     Надежду Павловну Романцову Валет знал давно; она была первым редактором
"Демократической Кубани"  -  еще  до  Покровского.  Газета  тогда занималась
критическим  разбором любой власти:  начиная с кремлевских  коммунистических
шишек и кончая их кубанскими наместниками. В августе 91-го она сменила тон -
стала   официозной,  продьяконовской.   Но   давняя   тяга   к  скандалам  и
разоблачениям  осталась. Новой мишенью  стал мэр Краснодара  Николай Егоров,
противостоявший  губернатору  Дьяконову  в  борьбе  за  власть,  и  люди  из
администрации, считавшиеся его сторонниками.
     Сентябрь 92-го стал переломным. Появившаяся в газете статья с открытыми
обвинениями  в  адрес   Илюшенко  наделала   шуму.  Речь  шла  о   серьезных
злоупотреблениях,  делались намеки,  достаточно внятные,  на связь  будущего
заместителя главы края с местной мафией.
     В суд Илюшенко не подал.  Ограничился интервью  одной из  оппозиционных
Дьяконову  газет:  все, что про него написали -  клевета.  Удар последовал с
другой  стороны. Удар  резкий  и неожиданный.  "Москвич", за  рулем которого
сидел  тридцатипятилетний  муж  Романцовой, столкнулся  на  ночном  шоссе  с
патрульной милицейской машиной.  От удара "Москвич"  оказался в обочине. Все
разнесло  всмятку.  Муж  Надежды и  их  девятилетний  сын  погибли на месте.
Экспертиза показала потом: водитель "Москвича" был пьян.
     Романцова знала все. И что  аварию заказал Илюшенко,  и что организовал
ее опер из угрозыска Красиков.  Но сделать ничего  не  могла.  И  не хотела.
После месячного лечения в нервном отделении краевой больницы решила твердо -
уйдет в  монастырь и  закончит этим мирскую  жизнь.  Наверное, навсегда. Она
умрет для этого мира. Никто не будет ей интересоваться. И она - никем.

     ...Валет забрался в  такси и сунул водителю  мятую  бумажку  с адресом.
Таксист,  толстый и  румяный от  мороза,  детина  с рыжими  усами,  прочел и
усмехнулся добродушно:
     - Грехи замаливать?
     Валет неспеша устроился на переднем сиденьи и пристегнул ремень.
     - Дела, - ответил он коротко и откинулся назад в кресле. - Знаешь,  где
это?
     Патрульный милиционер, проходя  мимо,  пристально оглядел обоих.  Валет
посмотрел ему вслед.
     - Знаем,  - ответил таксист.  - Бывали  и там. Он  сунул  в  магнитофон
кассету и, нажав "PLAY",  врубил  двигатель. Запел  Миша  Шуфутинский. Песня
была про Таньку, оказавшуюся  по  молодости своей  в  неприятной истории.  -
Месяц назад  возил  одного  батюшку. Честно  говоря,  с трудом  нашел  тогда
дорогу. Но сейчас хорошо помню, как ехать.
     Валет смотрел  в окно. Там  мелькала Москва. Москва  несоветская  уже -
грязная   и  суетливая.   Москвичи  и  приезжие,  вечно  куда-то   спешащие,
спотыкались неуклюже  на  каждом  шагу.  Тротуар был  покрыт  плотным  слоем
смерзшегося  позавчерашнего  снега и  не  давал  передвигаться  быстрее.  По
мокрому шоссе пробегали забрызганные авто.  Во все  стороны от их шин летели
комья рыжего снега.
     - Можно здесь курить? - Спросил Валет, поглядев на водителя.
     - Кури на здоровье, - разрешил тот.
     Валет вытащил  пачку  "Marlboro", вытряхнул одну  сигарету и,  чиркнув,
пустил дым.
     Ехали минут двадцать. И, вот,  в окне показались большие каменные стены
- на манер тех, какими в средние века обносили крепости.
     Валет поглядел внимательно.
     - Это - тот монастырь?
     - Тот самый.
     Таксист выгрузил его у входа с небольшой табличкой. Валет расплатился и
направился к монастырским воротам. Открыла ему монашенка  в черной рясе. Она
глядела  на молодого человека с  интересом и даже с некоторым недоверием, но
внутрь   впустила.  Даже  проводила  его  и   усадила  на   лавочке,   возле
монастырского кладбища, объяснив, что сейчас - обедня, но  через полчаса она
закончится, и тогда можно будет увидеться с сестрой.
     Валет  разглядывал неподвижные камни с выгравированными  на них именами
умерших в разное  время  людей.  Появился какой-то батюшка  и сел  рядом  на
лавочку. Еще не  старый -  с  лысиной и небольшой бородкой. Он вначале читал
книгу, а потом просто сидел, размышляя о чем-то.
     - Извините, святой отец, -  Валет, вдруг,  отвлек  священнослужителя от
его мыслей. - Эти люди, что здесь похоронены  - они, что, все сейчас живут в
раю?
     Священнослужитель  повернул голову и  с интересом глядел на незнакомого
молодого человека.  Ответил он почти сразу. Хотя вопрос этот явно застал его
врасплох.
     - Мы молимся об этом, - осторожно сказал батюшка.
     - А если нет  ничего?  То есть, нет жизни за гробом?  Если смертью  все
заканчивается? Навсегда заканчивается? Тогда что? Зачем тогда все это?
     Батюшка усмехнулся и пожал плечами.
     -  Мы не  можем проверить.  Мы  можем только верить  в это.  А можем не
верить. Выбор остается за каждым из нас.
     -  Значит,  всего лишь вера. А смысл? Я  могу  поверить, что  у меня за
спиной растут крылья, но только они от этого не появятся.
     -  Есть иная  вера. - Батюшка серьезно смотрел на молодого  человека. -
Вера,  которая меняет  тебя,  меняет жизнь  вокруг. Эта вера открывает глаза
тому, кто верит, а не закрывает  их. Человек становится другим. Он  начинает
понимать то, что раньше для него было загадкой.
     Валет улыбнулся сконфуженно.
     - Когда я был маленьким, - сказал он, - меня зачем-то крестили. Бабушка
водила в церковь.  Я  ничего  не  понимал,  но мне  там нравилось.  Она была
казачка - верила во все, во что верили ее родители...
     Священнослужитель задумчиво повертел книгу, которую держал в руках.
     - Мирской человек, оторванный от Бога, -  неспеша проговорил он, - не в
состоянии  почувствовать вечность.  Жизнь для  него  - это  короткий отрезок
времени - от рождения и до смерти.
     - Я бы не отказался жить  и потом,  -  Валет смотрел на камни. - Но как
понять, что все  это - не обман?  Церковь у  меня  всегда ассоциировалась  с
прошлым, а не с будущим...
     - Будущее скрыто  в  прошлом,  - батюшка  закрыл книгу и положил ее  на
колени. - Но человеку, воспитанному в материализме, воспитанному на книгах о
космонавтах, человеку, слепо верующему в науку и слепо  верующему в прогресс
- такому человеку это понять нелегко.
     - Я хочу понять. - Валет развел руками. - Но как?
     - Очень просто. Надо поверить. Просто поверить. Других способов нет.
     Валет усмехнулся.
     - Как я могу верить в то, чего не знаю?
     -   А  это   невозможно   подвести   доказательствами.  Но   тому,  кто
действительно  верит - тому доказательства не нужны. И не из-за того, что он
ослеплен своей  верой. -  Батюшка покачал головой.  -  Напротив, он начинает
видеть и  понимать  то, что раньше было  для  него  закрыто. Здесь все очень
просто. Человек  говорит: увижу, тогда поверю.  Бог отвечает:  поверь, тогда
увидишь. Тот, кто  уверовал, начинает замечать Божий промысел в своей жизни.
Он,  вдруг,  понимает:  все  то,  что  происходит  с ним  сейчас и  всегда -
подчиненно одной общей логике.  Нет ничего случайного, ничего лишнего. Любая
деталь,  любая  мелочь  теперь имеет свой  смысл. Ты замечаешь, как незримая
могучая сила оберегает тебя, наставляет на каждом шагу, ведет каким-то своим
путем...
     - Хорошо, - Валет кивнул. - Но ученые говорят, что Бога нет.
     Священнослужитель улыбнулся печально.
     - Так говорят полу-ученые. Я ведь тоже учился в советской школе, и тоже
проходил,  что  человек от обезьяны родился.  Но  потом задумался:  мы уже в
космос  летаем, а обезьяны  - все еще обезьяны. Я начал интересоваться этим,
читать книги, и узнал, что почти все ученые-атеисты на Западе уже от Дарвина
отказались,  хотя  сам  Дарвин атеистом  не был.  Никакая  наука  никогда не
докажет того, что доказать невозможно. Это ведь все очень непросто...
     Валет посмотрел себе под ноги.
     - Не знаю, - сказал он, -  может,  и так.  Но вокруг глянуть -  столько
мерзости разной...
     - Дела сатаны...
     - Но почему Бог не может прекратить это, если Он всемогущ?
     Священник положил книгу на лавочку.
     - Бог сотворил человека свободным. Он дал ему право выбора. Человек уже
сам для себя решает: добро или зло, жизнь или смерть...
     Валет привстал с места. Медленно  прошелся взад и  вперед. Тема эта его
неожиданно взволновала.  Он  не мог  понять,  что, вдруг,  с ним происходит.
Религией Валет никогда раньше не интересовался. Ни в какой форме.
     Сейчас он присел на корточках, напротив духовного лица.
     - Но, ведь, столько несправедливостей. Например, когда умирают дети...
     -  Мы не  можем понять всего, что думает Бог,  и всего,  что  Он  хочет
сделать, и многое поэтому нам кажется несправедливым. Но...  горшок ведь  не
скажет горшечнику: "Зачем ты меня таким сделал?" Многим людям - большинству,
очень непросто принять  веру. Их сознание затуманенно грехом, грех мешает им
увидеть Бога, грех - часть их самих. Билет - у них в кармане, но побегут они
тогда, когда поезд уйдет. Они уже здесь,  на земле, живут в аду; ведь,  ад -
не там, где котлы, и где сковородки, ад - где нет Бога.
     Валет медленно покачал головой.
     - Я  видел столько всего, столько грязи... - Он огляделся. На  каменные
изваяния с  именами и  датами, потом  на священнослужителя. -  У меня  плохо
укладывается в голове, что этот мир кто-то создал.
     - Грех вам  мешает это понять. - Священнослужитель  смотрел на молодого
человека с сочувствием. - Мир - большая Библия. Но ее надо уметь читать. Это
дано не каждому.
     Валет не отвечал, он молча смотрел на могильные камни, потом сказал:
     - Если  Бог есть,  мое место -  в аду. Я знаю  это. Меня Он никогда  не
простит. Я, ведь, и сам себя иной раз не прощаю.
     - Бог прощает всех, кто кается, - мягко заметил священнослужитель. - Но
только  каятся нужно  теперь, не откладывая.  За воротами смерти покаяния не
будет...
     Валет напрягся. Его осенила, вдруг, резкая, неожиданная мысль.
     -  А  можете  вы  меня  исповедовать?  Прямо  сейчас.  Здесь. Пока я не
передумал.
     Священнослужитель слегка  опешил. Он не  ждал  такого поворота. Валет -
тоже.
     - Вообще-то, нужно сначала два дня поститься, - батюшка медленно развел
руками, - потом - прийти на вечернюю службу... Ну и - крестик надо иметь...
     Валет, поковырявшись, вынул из-под одежды  крохотную ладанку на  желтой
блестящей цепочке. Он всегда имел ее при себе. Рассуждал так: поможет - вряд
ли, факт, что не повредит.
     - ...и, еще нужна вера.
     Валет кивнул.
     - Я верю.
     Священнослужитель  испытывающе,  с  интересом,  глядел  на  него. Потом
согласился.
     - Если вы так считаете...
     Из  дипломата своего он  достал Евангелие  в  металлической  золоченной
обложке,  большой  блестящий крест и  еще  темно-синюю епитрахиль,  расшитую
золотистыми крестиками.
     - Целуй крест, целуй Евангелие, - тихо  сказал священнослужитель. Валет
осторожно коснулся губами того и другого.
     - Клади сюда два пальца... Вот так... Клади голову.
     Валет  опустился  на колени.  Вокруг  никого не  было,  и только  немые
надгробья могли наблюдать эту сцену. Священнослужитель расправил епитрахиль,
накрыл ею голову молодого человека и спокойно начал:
     -  С какими грехами ты  пришел  сюда?  Сам Господь Иисус  Христос стоит
сейчас между нами.
     - У  меня  много грехов, -  сказал Валет.  - Я  - преступник. Я  убивал
людей. Я - в мафии.
     Он  почувствовал,  как  рука  у  исповедника  дрогнула,  и  как неловко
заерзало в золоченной обложке Евангелие.
     - Если такое начало не нравится вам, мы можем на этом закончить...
     Священнослужитель не отвечал. Он собирался с мыслями.
     -  Ты  каешься,  значит,  еще не погиб. Начало смерти  - когда  человек
перестает видеть в себе плохое. Как твое имя?
     Валет назвал.
     - Если Бог простит меня сейчас, я никогда больше  не буду грешить. - Он
сам удивился твердости, с какою произнес это.
     -  Властию,  данною  мне  от   Господа,  прощаю  тебе  грехи   твои.  -
Священнослужитель перекрестил его и снял епитрахиль.
     - Это все? - Валет поднял голову.
     Батюшка кивнул.
     - Если ты каялся искренне, можешь быть уверен - Господь простил тебя.
     Валет присел на скамейку и глядел вокруг. Он понимал: случилось что-то,
пока неясное, но все теперь стало другим - деревья,  могильные камни, земля,
снег. Мир ушел  в  холодную  мертвую  мглу,  и родился опять для  новой, еще
неведомой жизни. Валет  захотел сказать  об этом исповеднику, но  не  знал -
какими словами. Тот встал с места.
     - Мне  пора  идти.  Я  искренне  желаю вам найти  Бога.  - Он  медленно
перекрестил молодого человека.
     ...Прошло минут десять, и Валет увидел, как открылась  дверца небольшой
церквушки,  и  оттуда появилась группа  монашек. Он  вспомнил,  зачем пришел
сюда.  Вглядевшись,  сразу  узнал  Романцову.  Та  перекинулась  несколькими
словами с  другими женщинами и,  отойдя в сторону, теперь шла одна  по узкой
дорожке, присыпанной утренним снегом. Шла, глядя  куда-то перед  собой, и не
замечая того, кто сидел на лавочке.
     Когда  расстояние  между  ними сократилось до  нескольких  шагов, Валет
негромко ее окликнул. Надежда застыла. Потом обернулась медленно.
     - Ты?
     Валет встал и подошел к ней ближе.
     - Добрый день. Или, точнее, уже добрый вечер.
     - Добрый.
     Валет разглядывал Романцову. Она нисколько не изменилась за  это время.
Просто он начал ее забывать.
     - Я рад тебя видеть.
     - Мне тоже приятно.
     Валет знал - она не будет его ни  о чем расспрашивать. Все то, чем  она
жила когда-то,  осталась теперь за глухою стеной. Подглядеть было нельзя. Да
и незачем. Та жизнь кончилась, чтобы больше уже никогда не начаться.
     - Я хотел поговорить с тобою, - Валет начал неуверенно.
     Он увидел, что глаза у Надежды стали холодными. Как те камни с выбитыми
на  них  фамилиями,   рядом,  у  дорожки.  Камней  она  не  видела.   Видела
покореженные  обломки дымящегося автомобиля. И ответила  не  сразу. С минуту
молчала. Валет ждал.
     - У меня  нет времени, - проговорила Романцова  сухо и двинулась дальше
по дорожке.
     Валет шел следом.
     - Надя, - он почти умолял. - Только минут десять. Не больше.
     Та вдруг остановилась. Лицо ее сделалось усталым и безразличным.
     - Хорошо, - сказала она спокойно. - Десять минут.
     Потом присела на лавочку. Валет - рядом.
     - Я тебя слушаю.
     Валет решил опустить предисловия.
     - Я знаю,  - он наклонил голову, - тебе тяжело говорить об этом... - он
замялся,  подыскивая слова.  -  Я слышал, у  тебя  есть  бумаги,  касающиеся
Илюшенко...
     - Я отдала их Покровскому, - глаза у нее были пустые, как у покойника.
     - Все отдала?
     Романцова  молчала.  Она  глядела  туда,  где  струи  горячего  пламени
пробивались сквозь стены, стекла перевернутого в кювете "Москвича".
     - Все отдала? - Повторил Валет свой вопрос.
     Романцова медленно повернула голову и глядела без выражения.
     - Зачем тебе?
     -  Надя, -  Валет  смотрел ей  в глаза.  -  Эти люди  должны,  наконец,
ответить  за  все.  Они не  могут  всегда говорить последними.  Кому-то надо
высказаться и после них.
     Романцова покачала головой.
     - Мне все это неинтересно. Я знаю: рано или поздно Бог их накажет. И не
хочу об этом думать.
     Валет выпрямился.
     - Кому это нужно? -  Спросила  Романцова устало. -  Ахмету? Павловскому
твоему? Или  ты  уже  себе новых  хозяев  нашел?..  Я  не  хочу,  чтобы  еще
кого-нибудь убили. Пусть Бог сделает так, как Ему угодно...
     Валет  кивнул  и опустил голову. Он  держал  ладонями холодные доски  и
глядел на белый, как свежевыстиранная простыня, снег.
     - Хорошо, - сказал он негромко. - Пусть будет, как будет. Пусть Бог все
делает. Мы не станем вмешиваться. Я вчера вечером телевизор смотрел: новости
из "Останкино".  Показывали  Илюшенко.  Он  там  на  собрании  выступал,  на
каком-то,  рассказывал, как  Россию  обустраивать надо.  Скоро  он поедет  в
Италию - в деловую поездку. Жену он туда не возьмет, конечно. Зачем? Там ему
и без жены будет хорошо. Сын его сейчас в Америке, в университете учится...
     Он залез в  карман, вынул оттуда  пачку "Marlboro". Подумав, засунул ее
обратно.
     - Забыл,  - проговорил он рассеянно. - Забыл, что тут наверняка  нельзя
курить.
     Романцова, вдруг, резко поднялась с места.
     - Жди меня здесь, - сказала тихо, - я минут через пять буду.
     Быстрыми шагами она  направилась туда,  где  виднелись крохотные окошки
монашеских келий. Смеркалось. Черные мохнатые тучи  над монастырским  двором
уплывали куда-то, грозя по дороге рассыпаться пушистым сверкающим снегом.
     Надежда вернулась, держа  в руке  картонную  папку.  В глазах у нее  не
отражалось ничего. Она молча протянула бумаги.
     - Мне пора идти, - проговорила она сухо.
     Валет быстро поднялся и схватил  папку. Романцова, наклонив голову, шла
по аллее прочь.
     - Надя! - Окликнул он ее негромко.
     Та обернулась.
     - Спасибо, Надя, - он был искренне ей признателен.
     Взгляд у Надежды потеплел немного.
     - Пожалуйста, - тихо сказала она.
     Валет стоял  на месте и удивленно  смотрел ей вслед.  Он  видел, как на
дорожке,  присыпанной декабрьским снегом,  остаются  небольшие продолговатые
следы.


        Глава 16.

     Лена протянула руку и нажала на пульт. Экран зажегся. Выглянула холеная
физиономия телеведущего, который рассказывал зрителям, что и где случилось в
крае за последние дни. После праздника в казачьей станице показали выпускной
вечер  в  городской  школе.  Затем  поведали о  проблемах фермера,  которому
колхозное начальство,  при  дружном одобрении  односельчан, никак не  желало
отдавать в аренду коровник.
     В комнату  вошел Беляков.  Он  нес в руках два бокала с мутно-оранжевой
жидкостью, в которой плавали серебристые кубики льда.
     - Этот коктейль  меня  научили делать на Гаваях,  - самодовольно заявил
сыщик и поставил один бокал рядом с Леной.
     Та снисходительно посмотрела на жидкость, потом - на Белякова.
     - Хочешь меня напоить, а потом затащить в постель?
     Детектив брезгливо скривился.
     - Как вульгарно. Но ты меня все равно обидишь, если откажешься немножко
выпить со мной.
     - Разве, что, совсем немножко.
     Лена взяла коктейль. Они пили молча. Лена смотрела на экран.  Беляков -
на Лену.
     -  ...А   сейчас,  в  нашей  передаче  криминальная   тема,  -   сказал
телеведущий.  -  Мы  уже говорили  вам,  что два дня  назад  в  Фестивальном
микрорайоне в перестрелке с вооруженным бандитом, которому удалось скрыться,
погиб лейтенант милиции  Андрей  Макашов.  Его коллега  Анатолий Мищенко был
тяжело  ранен в  этой перестрелке и доставлен  в больницу. Как сообщили нам,
сейчас его жизнь вне опасности. Андрею Макашову было двадцать  шесть лет.  -
Лицо телеведущего сделалось скорбным. - Вдовой стала жена, без отца остались
двое  детей. Сегодня коллеги  пришли  проводить  своего товарища в последний
путь...
     На экране  возник утопающий  в венках гроб.  Среди публики Лена увидела
Красикова.  Тот  стоял  рядом с  гробом.  Его  рукав был  перевязан траурной
ленточкой.  На  вдетом в  черную  рамку фото Лена узнала  того, в  кого  она
стреляла два дня назад. Она вспомнила тот подъезд, побитую пулями машину...
     - Много теплых  слов  было сказано о безвременно  ушедшем товарище, чью
жизнь  оборвала  подлая  рука убийцы, -  рассказывала  за  кадром бабушка. -
Выступивший на  траурном  митинге представитель администрации  края  Алексей
Федорович  Миндалев  сообщил,  что  администрацией принято  решение выделить
вдове погибшего на боевом посту милиционера пятьсот тысяч рублей, чтобы хоть
как-то  поддержать  семью,  оставшуюся  без  кормильца.  На   митинге  также
выступили представители некоторых  политических партий. Очень  эмоциональным
было выступление представителя краснодарской фракции ЛДПР.
     На экране  появился бородатый  дедушка с явными признаками психического
нездоровья. Он что-то кричал в микрофон. Глаза у него злобно блестели.
     - До каких пор, - зазвучал его голос  с экрана, -  я спрашиваю  вас, до
каких пор, будут гибнуть от пуль бандитов хорошие и честные парни?!  И я вам
отвечу! - Дедушка надрывался так, словно  бы не рассчитывал  на усилители. -
Пока  у власти  в Кремле будут  сидеть безответственные и,  не побоюсь этого
слова  -  преступные люди!  Только тогда в стране  у нас наступит,  наконец,
порядок, когда появится  мудрый  правитель,  правитель, глубоко болеющий  за
судьбы своей страны. Я имею в виду Владимира Воль...
     Лена отшвырнула пульт в сторону.
     - Отвратительно, - процедила она.
     Беляков глядел на нее с сочувствием.
     - Бедная девочка. Ты  еще так мало слопала в этой жизни  дерьма, а тебя
уже успело стошнить.
     Он  пристроился рядом с ней  на диване. Лена, вдруг,  повернула голову.
Она смотрела на Белякова так, как если бы увидела его сейчас впервые.
     - Хочешь меня  напоить?  - Спросила резко. - Валяй! -  Лена поглядела в
черный пустой экран телевизора. Потом откинулась на спинку дивана. - Хорошо.
- Сказала она устало. - Давай пить. А там - будь, что будет...

     <i>Веселая музыка лилась отовсюду.  Подвешенные к потолку динамики натужно
кряхтели и тяжело кашляли. Они, как могли, старались, создавая всем, кто тут
был,   праздничное   настроение.  Тусклые  огоньки  разноцветных   фонариков
перемигивались играючи, словно  хотели развеселить  тех, кому  все еще  было
грустно.  Но  развеселить  Лену  у них  не получалось.  Та стояла,  подперев
стенку, и мрачно смотрела на кружащиеся пары.</i>
     <i>Проходили какие-то молодые люди. Они критически разглядывали девушек  у
стены. Лена знала наверняка: ее не выберут.</i>
     <i>Шла уже вторая половина выпускного вечера. Скоро Лена покинет эту школу
уже  навсегда,   и  за   порогом  останутся  самые  разные  воспоминания  ее
шестнадцатилетней  жизни.  Какой-то прыщавый парень,  проходя  мимо, оглядел
Лену,  хмыкнул  презрительно  и  направился  к стоящей с ней  рядом прыщавой
девице.</i>
     <i>- Ну че? Подем, потанцуем? - Предложил он.</i>
     <i>Та охотно согласилась. Лена  проводила их взглядом, пока они не исчезли
среди вальсирующих пар. Ей захотелось уйти. Она посмотрела вокруг.</i>
     <i>В одну из дверей ввалилась компания: Вовка Фокин  -  ее  одноклассник и
еще трое  его дружков. Всех  четверых  шатало  от выпитого.  Прохаживаясь по
залу,  задели  кого-то,  но  драки  не произошло  -  немного  попетушившись,
разошлись. Вовка Фокин заметил Лену.</i>
     <i>- Ой, ребя, Артемина стоит! - Все четверо радостно уставились на нее. -
Погнали, - пригласил всех Вовка. - Поприкалываемся.</i>
     <i>Компания двинулась в направлении Лены. Та посмотрела на них и внутренне
съежилась.</i>
     <i>- Ты ли  это,  Елена?!  Тебя  ли я  вижу?! - Фокин шел к ней, расставив
широко руки.  -  Или это глаза  мои  сегодня  галлюцинируют?  -  Все четверо
давились от смеха. - Нешто  и  ты  пришла сюда? Или я слишком  много сегодня
выпил?..</i>
     <i>Лена  подняла глаза. Взгляд  ее блеснул ненавистью. Всей компании стало
еще веселей.</i>
     <i>-  Не, она!  Точно  она! - Кривляясь,  Фокин  обошел  Лену  полукругом.
Слишком близко, на  всякий  случай, подходить не стал. -  А, может,  мне  на
танец тебя пригласить? - От  смеха он чуть не  свалился на пол. Некоторые из
танцующих  оборачивались  на  развелилившуюся  группу.  -  Вот,  я  на  того
посмотрю, кто ее пригласит!</i>
     <i>Лена поняла - теперь уже точно пора сваливать. Один из приятелей Фокина
шагнул к ней совсем близко и, растягивая слова, произнес нараспев:</i>
     <i>- Девочка, скажу тебе по-дружески: ты - уродина. Ведь это - правда! Иди
к маме домой. Или ты не согласна, что ты у-ро-ди-на?</i>
     <i>Оплеуха,   звучная,  громкая,  прекратила  всеобщий  смех.   Со  жгучей
ненавистью глядела Лена  на  вовкиного  приятеля. Тот,  ошалев,  отскочил  в
сторону. Ладонь он прижимал к красной  от удара щеке. Ошарашено посмотрел на
Лену. Потом, повернувшись к остальной компании, захихикал довольно и ткнул в
девушку пальцем.</i>
     <i>- Смотри, кусается.</i>
     <i>Не глядя ни на кого, и  нигде не задерживаясь, Лена выбежала  из  зала.
Она  быстро  шла  по пустынным  коридорам  школы,  где  навсегда  оставалось
детство. Мертвыми  рядами стояли  пустые  классы. Со  стен  на  нее смотрели
задумчивые лица разного рода деятелей всех времен  и  народов. Лена слышала,
как звонкое  эхо  шагов  дребезжало  тихонько в оконных  стеклах  и  убегало
куда-то вдаль по тихому коридору, словно хотело там в темноте спрятаться.</i>
     <i>Вот, она и на улице. Летняя южная ночь пахнула в лицо прохладою с моря.
Уже  начинало светать. Лена брела по тихой кривой улочке, сама точно не зная
- куда.  Отовсюду  обступали  неподвижные силуэты ночных  девятиэтажек.  Они
глядели серьезно, сверху, из полумрака, несколькими горящими окнами.</i>
     <i>Лена приземлилась на какую-то раздавленную лавочку у подъезда и сидела,
глядя, как коты в сторонке шумно решают между собой свои кошачьи проблемы.</i>
     <i>Она  не заметила,  как стало  светло. Коты разошлись,  и Лена  осталась
одна. Издалека до нее  добежал  неясный гул первого  автобуса.  Забулдыжного
вида  мадам  с  припухшей  от  водки  физиономией  явилась, покачиваясь,  из
подъезда  и  тяжело опустила себя  на  лавочку,  рядом  с  Леной. На ней был
недозастегнутый  халат.  Ее  растрепанная  шевелюра,  давно  не  мытая  и не
чесанная, походила на половую тряпку. В руке женщина держала початую  бутыль
сорокоградусной. Несло перегаром и не понять было, то ли она пила с вечера и
еще не ложилась спать, то ли уже начала похмеляться.</i>
     <i>Лене хотелось сейчас побыть наедине с  собою, и  общество, любое, ее не
устраивало. Она уже хотела  подняться, чтобы уйти, но  пьянчуга протянула ей
свою бутыль.</i>
     <i>- Будешь пить? - Спросила, сонно ворочая языком.</i>
     <i>Лена обернулась, посмотрела удивленно.</i>
     <i>- Буду, - вдруг сказала она.</i>
     <i>Взяла бутылку и  приложила к губам. Ей приходилось уже как-то пробовать
водку,  и она наверняка знала, что  пить ее  лучше  резко, залпом, чтобы  та
сразу же не  попросилась обратно. Лена  сделала несколько быстрых глотков  и
после короткой паузы - еще  несколько.  Водка  текла у нее по  губам,  капли
сбегали  на  платье.  Девушка поставила бутылку  рядом с  собой на лавочку и
медленно огляделась вокруг.</i>
     <i>Большие  девятиэтажки,  раздваиваясь,  качались  неловко,  словно  и им
кто-то налил. Деревья, лавочки, мусорные баки - все просматривалось нечетко,
мутно.  Все расплывалось  перед  глазами,  кружилось,  вертелось в  каком-то
странном, безостановочном хороводе.</i>
     <i>Лена попыталась встать, но тяжело упала на лавочку. Женщина смотрела на
нее с укоризной и медленно покачала головой.</i>
     <i>- Такая молодая девушка, - сказала она, - а уже пьяница...</i>

     Аккуратно  придерживая правой  рукой  перебинтованную  левую,  Красиков
поднимался по лестнице. Это - ресторан "Заря Кавказа". В кабинете, на втором
этаже, у опера  назначена встреча. В запасе оставалось еще минут двенадцать,
но Красиков не сомневался - тот, с кем он сейчас должен встретиться, уже его
ждет.
     На Красикове был  его обычный серый  костюм  с  обязательным галстуком.
Общее  впечатление  слегка  портили больничного  вида  бинты, проглядывавшие
из-под интеллигентного пиджака.
     Виктора  Шкляревского, известного в уголовных кругах больше по прозвищу
"Мокрый", Красиков знал  давно. Тот  был одним из  лучших киллеров  - с  кем
оперу   когда-либо  приходилось  сталкиваться.   На  счету  у  Мокрого  было
четырнадцать дел - и это  только то, о чем знал Красиков. Об остальном он не
спрашивал,  но догадывался: четырнадцать смертей - далеко не все, чем  успел
отметить свои пятьдесят лет Шкляревский. Сейчас уже волосы на голове киллера
поредели и начали седеть, рука его была не  так тверда, и глаз не так меток,
как когда-то, но Красиков, рассчитав все, пришел  к выводу, что с тем делом,
которое он собирался предложить Мокрому, тот справится.
     Опер тихонько  толкнул дверь  и увидел, что не  ошибся: Шкляревский уже
был там.  Стареющий мокрушник сидел за  столом,  деловито разрезая бифштекс.
Подняв глаза, посмотрел на опера.
     - А! - Бросил он вместо приветствия. - Пришел? Ну, садись.
     Это  был худощавый субъект с вытянутой, нездорового цвета, физиономией.
Увидев его костлявые пальцы, Красиков задал себе вопрос - по делу ли он сюда
пришел.  Глядя,  как неловко  тот разрезает  бифштекс,  опер  сомневался:  а
сохранил ли Мокрый нужную форму? А не слишком ли он состарился?..
     Красиков отодвинул стул и устроился напротив Шкляревского.
     -  Добрый вечер, -  проговорил он негромко. Взял со  стола  салфетку  и
заткнул ее себе за воротник.
     -  Добрый,  -  согласился  Шкляревский,  кладя в  рот  кусочек мяса.  -
Отличный  бифштекс,  кстати. Рекомендую. -  По-русски  он говорил  с  легким
акцентом  -  все,  что осталось у него  на память  от его родины, которую он
оставил двадцать пять лет назад. Польский язык Шкляревский почти забыл.
     Красиков решил обойтись  без  вступлений.  Он достал из кармана фото  и
положил его на стол, между тарелками.
     - Знаешь этого человека?
     Красиков видел, как у Шкляревского вытянулось лицо.
     - Что ты хочешь?
     Опер достал  зажигалку и,  чиркнув, подпалил карточку. Потом  кинул  ее
догорать  в пепельницу.  Подождал  и  затем  сосредоточенно  размешал  пепел
пальцем. Мокрый, прервав еду, настороженно следил за его движениями.
     - Что ты хочешь? - Повторил он вопрос.
     - Я хочу, чтобы ты с ним разобрался, - ответил Красиков очень спокойно,
не отводя глаз от Шкляревского.
     - Я - не самоубийца. - Бросил тот резко и принялся нервозно разделывать
свой бифштекс.
     Красиков, сложив на столе руки, смотрел на Шкляревского с сожалением.
     - Я всегда считал тебя рисковым парнем.
     - Повторяю, - все так же твердо проговорил тот. - Для  этой работы тебе
нужен смертник. Я не гожусь.
     - В  82-ом, в Ростове, ты завалил  нашего пахана.  Менты долго потом за
тобой бегали...
     Шкляревский отложил в сторону вилку и нож.
     - Помню, - он усмехнулся. В голосе его зазвучала сентиментальная нотка.
- Ваши тогда со всех сторон меня,  как  мамонта, загоняли... -  Он помолчал.
Лицо его  вновь сделалось сухим и  уверенным. - Это было давно. Я был молод,
горяч. Мне хотелось больше денег. Сейчас хочу только одного - покоя.
     - Ты абсолютно в этом уверен? - Красиков разглядывал седеющего убийцу.
     - Уверен.  -  Шкляревский  снова  взял  нож  и  продолжил  разделывание
бифштекса.
     - А тебе не интересно, сколько я плачу?
     Мокрый покачал головой.
     - Совершенно неинтересно.
     Красиков вытащил из кармана авторучку и нацарапал на салфетке число.
     Тот прочитал его и усмехнулся грустно.
     -  Деньги только  живому в  радость,  - ответил Шкляревский, прожевывая
очередной кусок. - А жмурику они зачем?
     Оперуполномоченный скомкал салфетку и бросил ее в сторону.
     - Ладно,  - проговорил  он, вставая. -  Выходит, я зря потерял время. -
Красиков подошел к выходу. Обернувшись, он посмотрел в затылок Шкляревскому.
Потом - на свисающую с потолка яркую, старинного типа, люстру.
     - Ты не съешь бифштекс? - Спокойно поинтересовался Шкляревский.
     - Не  хочется,  - ответил Красиков, доставая пистолет  с привинченным к
нему глушителем. - Аппетита нет. - Потом добавил. - Значит, не договорились.
     Быстро подняв руку, он выпустил пулю в стриженный затылок Шкляревского.
     Убрав  пистолет, подумал, что реакция у Мокрого,  конечно,  уже  не та.
Раньше,  когда Красиков его знал, Шкляревский бы никогда не позволил с собою
так  легко разделаться.  Красиков  понял,  что и впрямь  ошибся.  "Он  бы не
справился с этим делом," - подумал опер.
     Шкляревский лежал носом в тарелке. По волосам его стекала туда красная,
как кетчуп, теплая и густая кровь.


        Глава 17.

     Павловский открыл дверцу и, поправив  пальто,  устроился на  сиденье. В
салоне играл магнитофон. Что-то жуткое: вытягивали жилы  из организма живого
кота. Алексей Михайлович досадливо поморщился.
     - Самая популярная сейчас  группа  на Западе, -  виновато пожал плечами
шофер Юра.
     - Будешь это без меня слушать, - сухо отрезал ему Павловский.
     Юра  еще  раз  пожал  плечами  и  надавил  "stop".  Потянул  двигатель.
Павловский явно был не в  настроении сейчас. Всю дорогу он молча глядел, как
в окне, один за другим, менялись унылые виды зимнего Краснодара.
     - Холодно сегодня очень, - заметил Алексей  Михайлович, отрешенно глядя
в пустоту  улицы,  когда машина подкатила к его  подъезду. Потом  добавил: -
Вчера было теплее.
     - Да, - согласно кивнул Юра, - сегодня холодно.
     -  До  свиданья,  -  сухо  проговорил  Павловский, вылезая из машины. -
Завтра увидимся.
     - До свидания, Алексей Михайлович.
     Машина сорвалась  с места  и исчезла за поворотом. Павловский посмотрел
на  белое "Шевроле", припаркованное у подъезда.  Водитель -  кавказец курил,
читая  свежий номер "Комсомольской правды". Алексей Михайлович сунул  руки в
карманы пальто и неспеша направился по ступенькам. Валет выплюнул на асфальт
потухший окурок.  Он издали наблюдал за Павловским. Сейчас,  подумав,  пошел
следом.  Ему нужно было  переговорить, но сделать это  хотелось наедине, без
свидетелей.
     Открыв  дверь в подъезд, Алексей  Михайлович сразу  оказался во  мраке:
кто-то  погасил   свет  или,  может  быть,  вывинтил  лампочку.   Павловский
продвигался наощупь. Несколько шагов он сделал, как, вдруг,  его ударило  по
глазам. Алексей Михайлович закрылся рукой, шагнул назад. На верхней площадке
стояла   блондинка   с  распущенными  волосами.  Левая  рука  ее  лежала  на
выключателе. В  правой  торчал пистолет с тупым  набалдашником. Дуло глядело
редактору в лицо.
     Павловский остановился. Ровно  на полсекунды. В полуприщуренных  глазах
красивой блондинки, в безжалостной улыбке ее, он прочитал приговор.
     Набалдашник  вздрогнул  испуганно, и  на  лбу  у  редактора  отметилась
маленькая красная  точка. Грузное тело его съехало вниз и затылком ударилось
о каменный пол подъезда. Девушка-снайпер быстро убрала  оружие и погасила за
собой свет. В дверях  она столкнулась с  Валетом.  Они  чуть  не  стукнулись
лбами.
     - Куда прешься? - Блондинка фыркнула.
     Валет покорно пропустил  нахальную  незнакомку и прошел  в подъезд.  Он
остановился, вдруг. Замер. Дверь  хлопнула у него за  спиной,  и  все кругом
утонуло в тяжелом мраке.
     Поднимаясь осторожно, Валет споткнулся: что-то покоилось  на ступеньках
- прямо у него под  ногами. Промелькнуло нехорошее предчувствие. Валет, тихо
ступая, вернулся  назад. Распахнул  дверь. В полосе света с  улицы  он сразу
увидел  распростертое  тело.  Валет инстинктивно  опустил  руку  в  карман и
нащупал рукоятку. Подходить ближе  не захотел.  То, что  редактор мертв,  не
вызывало сомнений.
     Продолжая  держаться  за  свой макаров,  Валет  выглянул  из  подъезда.
Лавочка,  где обычно  сидят  дежурные  бабушки, детская площадка  - все было
пусто теперь. Он увидел только белое "Шевроле", исчезающее за поворотом.

     ...Оглянувшись, Валет  толкнул дверь,  где среди прочих  табличек  было
написано:  "Глобус".  Агенство  путешествий   и   экскурсий".  В  маленьком,
сумрачном  коридоре  он  никого не встретил.  Стрелка  с  надписью  "Глобус"
приглашала наверх по  лестнице.  Валет,  поднявшись,  очутился  перед мощной
начальственной дверью. Он медленно обернулся. Посмотрел вниз. В холле царили
по прежнему тишина и полумрак.
     За дверью Валет  разобрал, вдруг, какие-то голоса и,  подумав,  толкнул
ее.  Он  увидел элегантную  молодую  женщину в  короткой юбке, с  бумагами в
руках. Рядом стоял невысокий, холеного  вида,  блондин. Валет сделал деловую
физиономию и, поздоровавшись, сказал:
     - Я хочу видеть директора.
     Он заметил, как что-то дрогнуло на лице у холеного блондина.
     - Я - директор, - ответил он сухо. - Как ваша фамилия?
     Валет  увидел,  как  тот  побледнел,  вдруг. Директор смотрел куда-то в
сторону.  Взгляд его застыл. Валет обернулся. В проходе соседней двери стоял
Юра  - бывший шофер Павловского.  Пистолет в  руке  у него не  оставлял  уже
никаких сомнений. Палец лежал на курке.  Выражение глаз такое  же  холодное,
как и пистолетное дуло. Валет понял: сейчас грохнет выстрел.
     Терять  было нечего. Он отскочил в сторону  - быстро,  как  только мог.
Директор "Глобуса", которому пуля попала в грудь, рухнул на стол секретарши,
сворачивая все бумаги на пол.
     Валет  рывком  извлек  пистолет и,  выбросив руку,  поставил Юре  точку
посреди лба.  Тот  вмазался  затылком в стену и опустился  вниз, оставив  на
бледно-розовых в цветочек обоях кроваво-красную полосу. Секретарша завизжала
пронзительно. Дверь  распахнулась,  и  на  пороге  возник  Красиков  с двумя
оперативниками.
     Времени  думать  не  оставалось.  Разбежавшись, Валет  высадил  окно  и
прыгнул наружу. Высота  была - метра три,  и  он  угодил  на  чей-то огород,
присыпанный  ворохом   осенних  листьев.   Не  дожидаясь,  пока  сверху  его
подстрелят, Валет отбежал в сторону - к стене дома. Три выстрела стукнули, и
пули вбуравились  в землю.  Прижимаясь  к стене,  и держа пистолет наготове,
Валет отползал прочь.
     Было  тихо. Преследователи  никак не давали о себе знать. Валет обратил
внимание на скопление гаражей в нескольких метрах. Он быстро перебежал туда.
За  гаражами  обнаружил детскую площадку.  Миновав  ее, очутился  на Мира  -
оживленной  улице  в  центре города. Валет спрятал  оружие. Вокруг все  было
спокойно.  Ему  хотелось  сейчас  отойти  куда-нибудь  в сторонку и  малость
почиститься. Все остальное - потом.

     ...Он еще часа  полтора бродил по  улицам.  Потом  завернул  в какое-то
небольшое  кафе. Протолкавшись через гущу праздного  вида  парней  и  девиц,
Валет  очутился  в  углу,  где тоже заняты  были почти все  места. Красикова
увидел он слишком поздно. Пистолет висел в метре от его головы.
     - Подними руки, -  спокойно скомандовал оперуполномоченный. - И пушку -
сюда.
     Валет подчинился. Опер шагнул к нему, спрятал  его  макаров, и вынул из
кармана наручники. Он мрачно разглядывал своего недруга.
     - Руки давай! Живо!
     Один наручник защелкнулся на запястье. У опера это получалось небыстро:
левая  рука  его все еще была перебинтована. Сидящие за  соседними столиками
настороженно разглядывали их.
     Валет, вдруг, схватил  со стола стакан  с  оставленной кем-то  водкой и
выплеснул  содержимое в лицо оперу.  Красиков вскрикнул  от неожиданности  и
спустил курок. Пуля  ударила в одну из  бутылок,  что стояла возле  бармена.
Осколки стекла и капли виски брызнули во все стороны.
     Ударом в  челюсть Валет повалил  опера на пол. Открыв глаза, тот увидел
дуло.
     - Ключ сюда! - Прохрипел Валет.
     Красиков  покорно  запустил  руку  в карман. В  дверях  появились  двое
оперативников.  Один  из  них вскинул  пистолет  и прицелился.  Валет быстро
схватил ключ и бросился к стойке. Пуля угодила в окно, сделав там аккуратную
дырочку.  Все, кто сидел в кафе, оцепенели от ужаса. Они не могли еще ничего
понять. Выглянув из-за своего  прикрытия, Валет  попытался  взять  на прицел
Красикова, но опер уже забился куда-то под  стол. Валет не успел выстрелить:
пуля, выпущенная одним из оперативников, ударила в  стойку, другая  разнесла
бутылку у  него над головой. Публика бросилась  врассыпную. Каждый спасался,
как мог. Какие-то девицы кричали, пронзительно  и ужасно. Не теряя  времени,
Валет  добрался  до задней  двери с надписью  "Посторонним  вход воспрещен".
Ногой распахнув дверь, он быстро нырнул туда.


        Глава 18.

     Беляков поднялся,  тихонько  присел на кровати, стараясь  не  разбудить
дремавшую  рядом Лену, и  аккуратно опустил ноги  в  уютные меховые тапочки.
Набросил  халат  и,  бесшумно ступая,  вышел  из  комнаты.  Дверь  аккуратно
прикрыл. Было  еще темно  на улице.  Часовая  стрелка больших кухонных часов
лежала  на  семи.  Утренний Краснодар  медленно пробуждался.  Первые  машины
бежали куда-то, разгоняя фарами  темноту.  Сонные еще прохожие торопились по
своим делам.
     Зевнув протяжно,  Беляков полез в морозильник  и  вынул оттуда покрытую
инеем бутылку  "смирновской".  Он  плеснул  немного  в чистый,  из  сушилки,
стаканчик и проглотил залпом. Засунув назад бутылку, потушил свет на кухне и
поглядел в окно. Потом вернулся  в прихожую. Достал из кармана брюк вальтер,
из  другого  кармана -  глушитель. Мягкие лунные отблески  от кухонного окна
чуть-чуть рассеивали полумрак в  коридоре. В зеркале напротив Беляков увидел
слабый силуэт своего отражения.  Холодный пистолет жег ему руку. Стараясь не
шуметь, Беляков привинтил глушитель к стволу  и взвел курок. Затаив дыхание,
прислушался... Глухо. Только часы тикают на кухне,  и назойливый ветер гудит
в  окне,   заглушая  шум  бегающих  там  машин.  Беляков  на  цыпочках,  как
привидение, пошел назад - в спальню. Тихонько отворил дверь.
     В тяжелом полумраке  комнаты он  разглядел Лену. Голова ее покоилась на
подушке. Он не промахнется. Беляков подошел  ближе, и тут в лицо  ему ударил
свет.  От неожиданности он зажмурился. Лена привстала  с кровати. Макаров  в
руке ее не сводил своего единственного глаза с частного сыщика.
     - Выкинь, - сказала она спокойно. - Там все равно нет патронов.
     Беляков повертел в руке вальтер, открыл обойму.
     - Я его разрядила еще вчера, - так же тихо и безразлично добавила Лена.
- Мог бы и проверить.
     - Действительно, - сказал Беляков озадаченно и отбросил пустой пистолет
в угол.
     Все,  что  произошло,  плохо  укладывалось  в  голове  его.  Он  сейчас
растерянно смотрел на девчонку. Лицо у Лены светилось холодной ненавистью.
     -  Хотел меня кончить и выдать потом Красикову. - Лена  надвигалась  на
него, не опуская ствола. - Вышел отсюда!
     Беляков развернулся и покорно двинулся по коридору.
     - Куда? - Он не оборачивался, ожидая в любой момент получить пулю.
     - В ванную! Я тебя там запру.
     Когда   задвижка  равнодушно   звякнула  за   спиной   детектива,   тот
поинтересовался:
     - А как я потом выйду?
     - Дверь сломаешь, - бросила Лена.
     Она быстро оделась. Сунула за пояс беляковский вальтер.
     - Возьми денег, -  вдруг услышала она из ванной, - в кармане  плаща, во
внутреннем.
     Лена удивилась.
     - За что?
     - Просто так возьми.
     Беляков добавил:
     - Возьми потому, что у тебя - нет, а у меня - много...
     Аргумент  прозвучал  убедительно.  Лена, покопавшись,  нашла  увесистую
пачку купюр.
     - Что, все?
     - Все бери, - ответил  Беляков без  интереса. - И возьми еще на вешалке
пуленепробиваемый жилет. Пригодится.
     Лена спрятала  в кармане деньги,  взяла в охапку жилет и раскрыла дверь
ванной. Беляков увидел нацеленный на него пистолет.
     - Замочишь меня на прощанье?
     Лена медленно покачала головой.
     - Зачем? Ты уже и так труп...
     Она  повернулась и,  не  опуская  дула,  распахнула дверь на лестничную
площадку. Там было сейчас пусто.  Где-то внизу гудел лифт. Лена шагнула туда
- в темноту, и пропала. Беляков стоял, спрятав руки в карманах и с