переехавший сюда из Парижа. Потом плотной группой шли все остальные. Причем, наряду с прочими в эту группу был включен и Юрико. -- А что, -- сказал Тролль. -- Ведь это не он обратился к нам, а его мамаша, которая, разумеется, ни о чем не подозревает. Когда Юрико стало известно о ее поступке, то поначалу он рассвирепел, а потом понял, что это неплохая возможность отвести от себя подозрение. Очень весело! Веселее не бывает!! Подозреваются все!!! -- И как теперь мы можем использовать эту стряпню? -- поинтересовался я. -- То есть? -- не понял Тролль. -- С завтрашнего же дня ты начинаешь плотную слежку за Отто Горовицем. -- А если это не он? -- Если это не он, то через несколько дней переключишься на Бреме с Гройпнером. -- Ну, эдак Джаичу точно каюк придет. Даже если сейчас он еще жив. -- К сожалению, больше мы ничего не можем сделать. Тут я вспомнил, что уже восемь часов не ел, и отправился на кухню, где без особого аппетита сжевал еще один кусок пиццы. Неожиданно мне так захотелось посидеть в "Блудном сыне", что на глазах даже слезы выступили. Появилась Малышка. -- Ты очень плохо питаешься, -- буркнула она. -- Смешно заботиться о пищеварении, когда из тебя все время норовят кишки выпустить. -- Мой бедный мальчик. -- Послушай, Малышка, давай договоримся: мулатки не в счет. -- Я никогда не была расистской. -- Я тоже. Но все-таки мулатки не в счет. О'кэй? С этими словами я пошел в чуланчик и улегся спать, предварительно положив "Макарова" под подушку.

Утром меня разбудил звонок Горбанюка. -- Третий готов, -- сообщил он. -- Отто Горовиц? -- поинтересовался я, осененный внезапной догадкой. -- Значит, тебе уже все известно? -- Нет, просто когда судьба начинает испытывать меня, она теряет всякое чувство меры. -- Машина в порядке? -- В порядке, в порядке... Я положил трубку. Все наши вчерашние рассуждения -- коту под хвост! -- Основного нашего подозреваемого шлепнули, -- сообщил я Троллю. -- Тем лучше, -- невозмутимо отозвался тот. -- Они сэкономили нам несколько дней работы. Теперь ты сразу же сможешь переключиться на Гройпнера и Бреме. Я извлек из-под подушки пистолет и потряс им в воздухе.. -- Горовиц, Гройпнер -- все это химеры. Вообще еще неизвестно, выследил ли кто-нибудь Джаича или он сам неудачно попытался кого-то задержать. Единственная конкретная информация, которой мы располагаем, это пистолет прапорщика Никодимова. Этим и нужно заняться. Я погулял с Саймоном, затем съездил на "Сэксише" штрассе к "голым пистолетам". С утра у них было прибрано. На полу -- ни единой мятой банки. Но портативные компьютеры уже находились в состоянии боевой готовности. Я вспомнил, как Лили чуть ли не насильно пыталась заставить меня написать лучше любого из них, и горько усмехнулся. Когда одного бывшего фронтовика спросили: "Вы умеете писать тушью?", он отрицательно покачал головой: "Я умею писать кровью". "Голые пистолеты" в принципе одобрили мой план действий, хотя одобрять или не одобрять не входило в их компетенцию. Их делом было фиксировать происходящее, преломляя его через призму собственного сознания. Я выпил у них две чашки черного кофе и разжился географическим атласом бывших восточно-германских земель. И все же прежде, чем ехать в Вюнсдорф, я попытался разыскать Павлинову. Где она жила мне не было известно. Но у меня в блокноте имелся адрес магазина, принадлежащего Жопесу, и я отправился туда. Лучше бы я этого не делал. Я-то надеялся, что в Павлиновой заговорит жалость к своему бывшему соратнику или что ее начальство проявит живой и непосредственный интерес к повороту событий. И что они активно вмешаются, борясь за его жизнь. Конечно, то, что он рассказал мне о подлинной роли Павлиновой, могло в какой-то степени дискредитировать его в глазах бывших коллег. Но я посчитал, что лучше живой дискредитированный капитан Болин, чем недискредитированный мертвый. Может быть, какая-либо из пружин, на которые я рассчитывал, и сработала бы в итоге, доведись мне поговорить непосредственно с Павлиновой. Но это как раз у меня и не получилось. Во-первых, Жопес не сразу меня узнал. Пришлось минут пять простоять, задрав к объективу видеокамеры голову (у него была точно такая же система, как и у Юрико) и вести переговоры через домофон. Наконец, замок щелкнул, и я попал внутрь. -- Ну, как продвигается расследование? -- поинтересовался Жопес. Было видно, что он здорово напуган убийством Отто Горовица. -- Все идет по плану, -- успокоил я его. -- Игра пошла, как говорится, не на жизнь, а на смерть? -- Да уж... Г-м... Мне нужно срочно переговорить с госпожой Павлиновой. С глазу на глаз... Не добавь я этого "с глазу на глаз", может еще все и обошлось бы. И не заревел бы он как буйвол. И не покраснел бы как помидор. -- Ах, вот оно что!!! -- благим матом ревел он. -- Теперь этому захотелось поговорить с ней с глазу на глаз! Что, тому понравилось?! Тут людей убивают, а им лишь бы... Типичные советские менты! А если вместо "с глазу на глаз" просто в глаз? Устраивает? -- Мне нужно поговорить с ней по делу, -- произнес я, тем самым внеся весомый вклад в повсеместное торжество глупости на земле. -- Наедине? -- Да, наедине. -- Пошел вон отсюда, ментяра поганый! Она здесь вообще ни при чем! Понял?! Обратитесь к жене Косых. Там вы получите куда более конфиденциальную информацию. Сопровождаемый этим любопытным напутствием, я выскочил из дома. Рядом с лавкой Жопеса находился продовольственный магазин, что оказалось весьма кстати. Я накупил там печенья и "Фанты" в дорогу и отправился в Вюнсдорф. Поскольку о Никодимове и Гунько мне ровным счетом ничего не было известно, за исключением того, что по званию оба прапорщики и что их часть находится в Вюнсдорфе, нужно было разработать какой-либо приемлемый план действий. Так что мне было чем заняться в пути. Однако голову ничего конструктивного так и не посетило. По прибытии на место к тому же выяснилось, что попасть на территорию жилого городка не так уж просто. Он был обнесен довольно высоким забором, а на каждой из проходных дежурили капэпэшники5, дотошно проверяя у входящих документы. Неподалеку располагался вокзал. Я натолкнулся там на буфет, где приобрел бутылку пятизвездочной "Метаксы". Потом принялся кружить вдоль запретной территории, ища выход из положения (или вход в расположение -- как угодно). Наконец-то мне повезло. С внешней стороны забора находился небольшой деревянный магазинчик, в котором торговали радиоаппаратурой и фототехникой. Я заметил, как двое подростков, зайдя с тыльной стороны магазинчика, не мудрствуя лукаво, подпрыгнули, сделали выход силой и перемахнули через забор. Вскорости их примеру последовали трое мужчин. Я еще немного поозирался, вышел на исходную позицию, взял ручку портфеля в зубы и тоже сделал прыжок. Не могу сказать, чтобы у меня получилось так же ловко, как у остальных. Я даже испачкал рубашку. Но на заветную территорию все же приземлился. Оглядевшись, я быстрым шагом направился к ближайшей пешеходной дорожке, откуда выбрался уже на просторную улицу и двинулся в сторону, противоположную КПП. Подтвердились самые худшие из моих опасений. Жилой городок в Вюнсдорфе представлял собой настоящий город с магазинами, кинотеатрами и даже общественным транспортом. Говорили здесь, правда, по-русски, что было приятно. Но кого и каким образом я должен был здесь разыскать? Я остановился возле большого продовольственного магазина и принялся надоедать прохожим. -- Где я могу найти прапорщика Никодимова? Наверное, я напоминал нищего на паперти, который вместо милостыни выпрашивает Б-г его знает что. Никто не хотел подать. Все пожимали плечами и говорили, что понятия не имеют. Наконец подвернулся один молодой лейтенантик, который с интересом уставился на меня. -- Никодимов и Гунько? -- переспросил он. -- Какой Гунько? -- притворился я. -- Причем здесь Гунько? Не знаю я ни о каком Гунько. -- Ну да, Никодимов и Гунько, -- покачал головой лейтенантик. -- Так их давно уже здесь нет. Не повезло тебе. -- Как, давно?! -- ахнул я. И получилось у меня достаточно натурально. С перепугу, наверное. -- Ну, не то, чтобы очень давно, но уж порядком, -- поправился лейтенантик. -- А что, тебе переночевать негде? -- Да нет, тут другое дело. Мне одну вещицу нужно передать... Его подруга просила... А, может, кто из его друзей остался? -- Какая подруга? -- заинтересовался лейтенант. -- У него, вроде, жена была. -- То-то и оно. Была жена, а есть еще и подруга. Понимаешь?... Лейтенант усмехнулся. -- А какую вещь? -- поинтересовался он. -- Сам не знаю, пакет запечатан... Говно, наверное, какое-нибудь... Но обязательно просила передать. Лейтенантик задумался, потом развел руками. -- Вряд ли кто-либо из наших сейчас имеет с ним контакт. Слинял он отсюда, понимаешь? Попробуй обратиться к прапорщику Белецкому, но не думаю... -- А где его найти? Лейтенант объяснил на пальцах, поскольку улицы в городке не имели названий. Существовали лишь номера домов. Я пошел в указанном направлении, и меня ни на минуту не покидало ощущение нереальности происходящего. Вокруг были русские лица и русский говор, но одежду люди носили качественную, магазины ломились от товаров с ценами, доступными практически каждому, а на лицах у большинства играли улыбки. Город-солнце! Ну, прямо-таки, сон наяву! Прапорщика Белецкого я застал за просмотром видеокассеты. Какие-то бравые ребята крошили друг другу черепа, а прапорщик Белецкий, не отрываясь от экрана, жрал картофельные хлопья и запивал их пивом. В просмотре принимала участие и симпатичная девочка лет одиннадцати, которая тоже ела хлопья, только запивала яблочным соком. -- Меня послала Нина, -- объявил я, -- подружка Никодимова. У меня для него гостинец. -- Что за Нина? -- Белецкий почесал затылок. Разговаривая со мной, он пытался не потерять нить происходящего на экране. -- Переводчица из Берлина. Она сказала, что вы -- его лучший друг, и дала мне ваш адрес. -- Ах, Нина! -- воскликнул Белецкий и замолчал. Было видно, что он усиленно роется в памяти. -- А что, собственно... Он вопросительно посмотрел на меня. -- Она просила передать ему одну вещь. Тут из телевизора послышались вопли и автоматная стрельба, и Белецкий, видимо, отчаявшись успешно сочетать разговор с просмотром видеокассеты, поспешно остановил с помощью пульта дистанционного управления магнитофон. -- Ну папа! -- тут же возмущенно воскликнула девочка. -- Пять минут перекур, -- отозвался тот. Девочка раздраженно поджала губы и уставилась в угол. -- Как я могу передать ему вещь, если... эта вота... понятия не имею, где он сейчас находится? -- Жаль. А она надеялась, что хоть вы-то знаете. Я ее дальний родственник. Она втрескалась в него по уши. -- В этого урода? -- Ну, не знаю. Сам я его никогда не видел... -- Да нет, внешне -- он ничего. А морально -- самый что ни на есть урод. Белецкий выдвинул одну из полок серванта, порылся в содержимом и протянул мне фотографию, на которой сам он и еще двое мужиков наливались водкой на природе. Все трое были в гимнастерках и трусах. -- Вот это он. -- Белецкий ткнул пальцем в белобрысого долговязого парня. -- А это -- Ярослав Гунько. Они вместе отсюда и дернули. -- Между прочим, таких больше всего и любят, -- заметил я, разглядывая фотографию. -- Это точно. -- Так вам ничего о нем не известно? -- С тех пор, как они слиняли отсюда, -- ничего. -- Жаль. Тогда передаю гостинец вам, как лучшему другу. Не возвращать же назад. -- А что там? -- Пятизвездочная "Метакса" -- привет из солнечной Греции. -- Так эта баба, твоя родственница, сейчас в Греции? -- Нет, баба в Берлине, -- уточнил я. -- "Метакса" из Греции. Нельзя сказать, чтобы в его глазах появился какой-то особенно голодный блеск, но и отвращения тоже не возникло. Он взял бутылку и взвесил ее на ладони. -- Ну так прямо сейчас и оприходуем, -- сказал он. -- Садись. Есть помидорчики, салями. -- Пять минут уже прошло, -- с вызовом заявила девочка. -- Настя, пойди-ка погуляй. -- Так я и знала!!! -- Вольно! -- скомандовал Белецкий. -- Тридцать секунд на сборы. Он быстро соорудил стол, поставил рюмки и две неначатые банки пива. -- К сожалению, я за рулем, -- пробормотал я. -- Это не страшно, -- успокоил он меня. -- Немцы допускают... эта вота... за рулем принятие спиртного. А машина-то какая? -- "Твинго". -- Это что еще за фигня? Японская? -- Французская, насколько я знаю. -- А, это... эта вота... консервная банка? -- Все они в каком-то роде консервные банки. -- Не скажи. "Жигуль", в принципе, неплохая машина. "Мерседес" тоже. Мы разделались с литром "Метаксы" и выпили по три банки пива. Методом "шпок". Словно это и не "Метакса" вовсе, а самая обыкновенная русская водяра. Потом пришла Настя, и мы начали досматривать фильм, в котором одни молодцы сражались с другими за обладание секретным оружием. Фильм все никак не желал заканчиваться, и я уже начал очень этому удивляться, когда неожиданно выяснилось, что я сплю. Вернее, что я спал и только сейчас проснулся. Я сел на диване, еще совершенно пьяный, и замотал головой. А рядом Белецкий ругался с Настей из-за телевизора. -- Нельзя... эта вота... за один день пересмотреть четыре видеокассеты! -- орал он. -- Кто сказал?! -- орала она ему в ответ. -- Я сказал! -- А пошел ты!... Своими солдатиками будешь командовать! Они стояли, сжав кулаки и остервенело уставившись друг на друга. -- О, проснулся, -- сказал Белецкий, поворачиваясь ко мне. -- Ну, как самочувствие? -- Сейчас поеду, -- пробормотал я. -- Да нет, ты мне не мешаешь. Можешь и переночевать. -- Не могу, меня в Берлине ждут. -- А ты, вообще, кто такой? -- Королев моя фамилия. -- Может опохмелимся, Королев? В ответ я громко застонал. -- Понятно. Я взял пустой портфель и направился к выходу. Используя заминку, Настя вставила в видеомагнитофон новую кассету. -- Погоди, Королев, -- воскликнул Белецкий. -- Скажи своей Нинке, что Никодимов сейчас в Боснии. Бабки, козел, поехал зарабатывать. Так что она вряд ли его когда-нибудь живым дождется. Так и скажи. -- Никодимов в Боснии, -- пробормотал я, -- а пистолет его здесь, родимый. Тоже подрабатывает. -- Какой пистолет? Ты что, бредишь? -- Брежу, -- согласился я. -- А пропуск, воще, на территорию городка у тебя есть? -- Есть. -- Покажи. -- Пошел на хрен. Я хлопнул дверью с такой силой, что посыпалась штукатурка, и через несколько минут обнаружил себя растянувшимся на полу в парадной. С грехом пополам поднялся, выбрался из подъезда и растворился в ночи. Честно говоря, совершенно не помню, как, растворившись в ночи, я затем опять материализовывался. Могу лишь отметить, что очнулся я на заднем сидении машины в половине седьмого утра уже с грехом пополам материализованным.

Добравшись до дома -- путь мне показался сущим адом, -- я позвонил "голым пистолетам" и предоставил подробный отчет прошедшего дня. Честно говоря, поднимаясь по лестнице, я втайне надеялся, что Джаич нашелся и глушит сейчас в кухне пиво как ни в чем не бывало. Или же скачет как козел со своей дурацкой скакалкой. Ни хрена! "Пистолетики" тоже приуныли. После столь многообещающего начала наметился резкий спад. Бравый унтер-офицер Джаич бесследно сгинул, а от ефрейтора Крайского ожидать каких-либо существенных подвижек было слишком оптимистично даже для них. Чуть позже позвонил Горбанюк. -- Ты где пропадаешь? -- набросился он на меня. -- Слава Б-гу! Я разыскивал тебя всю ночь напролет. -- Дела были, -- хмуро отозвался я. -- Я что, уже -- обязан перед кем-то отчитываться? -- Да нет... Просто я подумал, что ты тоже... Одним словом, что ты тоже исчез. -- Не исчез пока, как видишь. Вернее, как слышишь. Хе-хе-хе... -- И на том спасибо. -- А зачем это я тебе так срочно понадобился? Опять кого-то из антикварщиков шлепнули? -- Пока Б-г миловал. Просто фрау Сосланд буянит. Требует, наконец, какого-то результата. -- Да пошла она!!! -- Понятно, -- вздохнул Горбанюк, -- значит, результатов нет. А как там машина? -- Стоит внизу и бьет копытами. -- Я серьезно. -- И я серьезно. Я ведь тебе уже, по-моему, говорил: мы исчезаем, а машины остаются. А вообще-то тебе повезло, что я не исчез, верно? Иначе Лили переложила бы расследование на твои мощные плечи. -- Я -- юрист по экономическим вопросам! -- взвизгнул Горбанюк. -- А я -- бухгалтер. Судя по тому, как он отчаянно взвизгнул, подобные мысли приходили в голову и к нему. Не зря ведь он всю ночь напролет просидел на телефоне. Пока мы с ним подобным образом любезничали, Тролль нетерпеливо шастал из угла в угол. Но стоило мне положить трубку, как он тут же попытался взять быка за рога. -- Ну что, убедился в бесплодности этой дурацкой затеи? А что я тебе говорил? Нужно исходить из того, что кто-то из антикварщиков увяз в этом деле по уши. Все эти гуньки, никодимовы, пистолеты... -- Почему же? Мне, например, удалось выяснить, что Никодимов и, очевидно, Гунько -- в Боснии. А, значит, оружие свое они продали. Там они наверняка другое получили. Или взяли в бою. -- Ну и что из этого следует? -- А то, что это все же не их художества. -- А чьи? -- Это уже другой вопрос. Тролль тут же взвился на дыбы. -- Это -- единственный вопрос. Понятно? Кто?!!! У меня и без него после вчерашнего голова ходуном ходила. -- Вот сейчас открою воду в ванной, тогда сразу выяснится, кто? -- У тебя одно на уме, мокрушник чертов! -- Это мы уже проходили. Я повалился на диван и вроде бы даже успел заснуть, но тут что-то шандарахнуло у самого моего уха. Я подскочил, как ужаленный. Рядом стоял Тролль с револьвером огромных размеров, не настоящим, естественно, а, как и он сам, воображаемым, но производящим неимоверный грохот. Из дула револьвера вился дымок. -- У тебя что, крыша поехала?! -- заорал я. -- А у тебя?! Его товарищ сейчас, может, подыхает где-нибудь, клиентка с пеной у рта требует результата, а он, видите ли, дрыхнет! -- Разве ты не видишь, на кого он похож? -- вступилась за меня Малышка. -- Способен ли человек в подобном состоянии на что-либо путное? -- Да, вид действительно жалкий, -- вынужден был признать Тролль. -- Но делать все равно что-то надо безотлагательно. -- Что именно? -- уточнил я. -- К примеру, заняться Гройпнером и Бреме. -- А почему не Горовицем? -- Потому что его уже шлепнули. -- Стоит мне заняться Гройпнером и Бреме, как их тоже шлепнут. -- И тем самым подозреваемых останется меньше. -- Вот я и хотел проспать ровно столько, чтобы, когда проснусь, в живых остался только один подозреваемый. Я тебе уже об этом говорил. -- А я тебе тоже говорил, что меня бы это вполне устроило, если бы Юрико при этом остался цел. Ты хочешь, чтобы нашего клиента шлепнули? А его обязательно шлепнут, если он не преступник, разумеется -- Я мечтаю, чтобы его шлепнули, -- сказал я. -- Тогда вруби Джо Коккера. -- О, как ты мне осточертел! Я выхватил пистолет из-под подушки, бросил его в портфель и выбежал из дому.

Как уже упоминалось ранее, магазины Гройпнера и Бреме были расположены по соседству. В итоге мое наблюдение свелось к следующей схеме: этот на месте, пойду пройдусь туда; этот на месте, пойду пройдусь обратно; этот на месте, пойду пройдусь туда; этот на месте, пойду пройдусь обратно. О! Этого уже нет, нужно немедленно возвращаться назад! О! И этого уже нет! Я долго стоял в растерянности. Хорошо еще, что работали они сперва с девяти до двенадцати, а затем с трех до шести вечера. В шесть часов мне и удалось сесть им на хвост. Повезло мне необычайно, поскольку оба оказались в автомобиле Гройпнера -- бежевой "Тойоте-Короле". Сначала они поужинали в непритязательной забегаловке где-то в районе Александрплац, а я помаленьку превращался в гриль в раскаленном салоне "Твинго". Затем они предприняли пешую прогулку на Мольштрассе. В книжном магазине приобрели карту Берлина. Потом, вернувшись к автомобилю, перегнали его на Фридрихштрассе. Я припарковался на соседней улочке и едва успел заметить, как они нырнули в Дом русско-германской дружбы. Та-ак, русско-германской дружбы -- уже интересно. Приблизившись ко входу, я обратил внимание на большую, пожалуй, излишне красочную афишу, на которой знойный брюнет в экзотическом костюме изогнулся в залихватском прыжке. "Всемирно известный танцор Барри Амарандов! Большие гастроли! Семь дней в Берлине!" -- кричала афиша. И, противореча сама себе, выспренне добавляла: "Только у нас! Только сейчас!" Что ж, сегодня был последний день берлинских гастролей. Я приобрел билет. Дом русско-германской дружбы представлял собой солидное здание с внушительным холлом, большим уютным залом и множеством дополнительных помещений. Я успел изучить выставку современного русского плаката, полистал несколько томов в магазине русской книги (цены, между прочим, -- те еще) и даже заглянул в некий клуб "Диалог", организованный, как выяснилось, русскими эмигрантами. Ни Гройпнер, ни Бреме мне не попадались. Я уже начал было опасаться, как бы мне не пришлось наслаждаться искусством современного танца в гордом одиночестве. Но, видимо, судьба решила надо мной смилостивиться, и после третьего звонка я обнаружил их в зале. И не одних! Между ними устроилась рыжая девица в черном, хорошо облегающем фигуру вечернем платье. Оба обнимали ее за плечи так, что рука Бреме лежала на руке Гройпнера. Я огляделся по сторонам. Публика, в основном, подобралась нашенская. Нездоровые оживление и возбуждение объяснялись, очевидно, тем, что многие здесь находили знакомых, и им не терпелось продемонстрировать перед ними свою хорошую форму и жизненное преуспеяние. Я и на себе ловил испытывающие взгляды людей, видимо, тщетно пытавшихся вспомнить, не видели ли они меня раньше. Начался концерт. Вероятно, Барри Амарандов стремился заработать как можно больше денег, поскольку обязанности конферансье он тоже взял на себя. Началу каждого танца предшествовало подробное объяснение, после чего Амарандов исчезал для переодевания и появлялся под музыку в очередном экзотическом наряде. Танцы носили любопытные названия, скажем, "танец павлина" или "танец восходящего солнца", и имели отношение к культуре народов различных стран, чаще -- народов отсталых, представителей наиболее глухих районов планеты. В действительности Амарандов оказался не столь молодым, как это было изображено на афише. Хотя тело, безусловно, было натренировано и содержалось в безукоризненной форме. Работал он -- ей-Б-гу! -- неплохо. После каждого номера зал разражался шквалом аплодисментов. Но все же меня не оставлял вопрос, сколько ему лет? Лицо сорокалетнего мужчины и тело шестидесятилетнего старика, усиленно занимающегося бодибилдингом. Видимо, подобный вопрос занимал не только мою бедную голову, поскольку где-то посреди программы Амарандов совершил головокружительнейший трюк в области конферанса, предложив публике самостоятельно определить его возраст. Выкрики с места были самыми разноречивыми: от двадцати пяти до девяноста лет. Продержав публику заинтригованной для того, чтобы атмосфера накалилась до предела, танцор вынужден был приоткрыть завесу: ему -- пятьдесят один год. Недурно! Совсем недурно! В какой-то момент, правда, сложилось впечатление, что Амарандов повторяется. Пошел "танец фазана". Тут стало сказываться напряжение последних дней, я принялся зевать во весь рот и уже было поднялся, с неодолимым желанием послать все к чертовой матери, когда неожиданно прозвучало: -- ТАНЕЦ ШАМАНА! Я вздрогнул и снова сел в кресло. Амарандов появился в немыслимом костюме с оперением и под душераздирающие вопли и дробь тамтамов принялся носиться по сцене. Взгляд его сделался особенно недобрым и жестким, как это часто бывает у людей, усердно работающих над собой и добившихся поразительных результатов. Под конец, стоя лицом к залу, он поднял ладони вверх и начал мелко трястись, перекладывая свое тело с одной ноги на другую. Впечатление было потрясающим. Казалось, он стремится загипнотизировать зал. И тут меня обуял ужас: Гройпнер, Бреме и их рыжеволосая спутница одновременно повернулись и выразительно уставились на меня...

В фойе, преодолевая всеобщую толчею, они пробились ко мне. У рыжеволосой в руках покоился букет желтых гладиолусов. -- Ну, как впечатление от концерта? -- вежливо полюбопытствовал Гройпнер. -- Весьма впечатляюще. Я с детства обожаю танцы народов мира. Насколько я понял, вы тоже? -- Ну, не всех народов, не всех. Преимущественно тех народов, которые до сих пор сохранили культуру шаманства. -- Причем здесь Амарандов? -- без обиняков спросил я. Здесь рыжеволосая что-то очень быстро заговорила по-французски. -- Пардон, -- произнес Бреме, -- мы совершенно забыли представить: мадам Изабель Демонжо. Я вежливо улыбнулся и протянул руку. -- Амарандов здесь при всем. Она говорит, что основная его кличка -- Дервиш. -- Откуда ей это известно? -- Я с сожалением отпустил нежную, трепетную ладонь. Бреме обменялся с мадам Демонжо еще несколькими фразами по-французски. -- Известно -- и все, -- уклончиво проговорил он. -- Весьма убедительно. -- За это время мы успели выяснить, что одновременно существуют как Дервиш, так и группа "Фокстрот", -- сообщил Гройпнер. -- Оказывается, тогда мы с Бреме оба были правы. -- И Дервиш -- главарь "Фокстрота"? -- Что-то в этом роде. -- Но ведь у Амарандова всего лишь одна неделя гастролей В Берлине, -- запротестовал я. -- Гастролей -- да. Но находится он здесь уже давно. Предыдущие гастроли состоялись в Париже два месяца назад. Это вам ни о чем не говорит? -- А следующие должны состояться в Гамбурге еще через два месяца, -- присовокупил Бреме. -- В Гамбурге имеется много антикварных магазинов? -- уточнил я. -- Хватает. -- Бред какой-то! -- Но, -- сказала француженка, -- сю тю... Гройпнер перебил ее: -- Прошу прощения, мадам, однако думается, у нашего молодого друга сейчас мало времени. Вот вам карта Берлина, мы приобрели ее специально для этого случая. Как говорится, на долгую память. -- И давно вы обнаружили, что я за вами слежу? -- угрюмо поинтересовался я. -- Неважно. Главное, что вы появились как раз вовремя. Постарайтесь только в дальнейшем быть осторожнее. -- Не знаете, имеется ли в этом здании запасной выход? -- Нет, но это можно легко выяснить у дежурного. -- Поинтересуйтесь у мадам Демонжо, -- попросил я, -- не согласится ли она одолжить мне цветы. Понимаю, что это -- вопиющая наглость, но я завтра же верну ей точно такие. Бреме старательно перевел и получил ответ. -- Оказывается, она гладиолусы терпеть не может. Какой удар для бедняги Гройпнера! Так что она торжественно вручает их вам. А в ответ предпочла бы получить желтые розы. -- Договорились, -- воскликнул я с энтузиазмом. -- Вы еще долго пробудете в Берлине? Я задал этот вопрос, глядя Изабель прямо в глаза, но предполагалось, что в роли переводчика вновь выступит Бреме. Однако неожиданно Изабель ответила по-русски, старательно выговаривая слова: -- Я буду в Берлине еще один день. Потом возвращаюсь в Париж. -- Откуда вы знаете русский? -- поразился я. -- Моя мать была компаньонкой русской графини. Мы договорились, что я разыщу ее с помощью Карлхайнца Бреме.

Я накоротке пообщался с работником Дома русско-германской дружбы, тыча ему в морду гладиолусами и одновременно выясняя, у какого выхода я имею больше шансов вручить блистательному Амарандову этот букет. Оказалось, что выход на улицу здесь только один. Это значительно облегчало задачу. Вскоре появился Амарандов, которого поджидал сверкающий боками огромный "Мерседес". За рулем восседал бритый наголо парень в темных очках. Темные очки слегка сбивали с толку, поскольку был уже вечер. Я швырнул гладиолусы на заднее сиденье и поспешно завел двигатель. На машинах уже были включены габаритные огни, а у меня, между прочим, замечательное зрение, и я по форме и яркости великолепно могу отличить одни габаритные огни от других. Так что я позволил им немножко вырваться вперед, памятуя о том фиаско, которое потерпел во время слежки за Гройпнером и Бреме. По приемнику я поймал Дизи Гилеспи. Его музыка удачно гармонировала с силуэтом переливающегося неоновой рекламой ночного города. Вскоре мы оказались на улице "17 июня", где уже выстроилась интернациональная фаланга молодых девиц в неглиже, и я даже успел приметить свою прелестную мулатку, возле которой как раз останавливался носатый очкарик на кабриолете. Но Амарандов и бритоголовый проследовали без остановки мимо всех выставленных напоказ прелестей и свернули куда-то влево. Пришлось -- не без некоторого сожаления -- проделать тот же маневр. Потом мы долго неслись по дороге, с обеих сторон к которой подступал лес. Я еще не очень хорошо ориентировался в Берлине, и у меня сложилось впечатление, что мы уже давно выбрались за черту города. Наконец, появились какие-то строения -- одно-, двух- и даже трехэтажные виллы. Мы еще немного поколесили, прежде чем остановиться в конце небольшой улочки, упиравшейся в лес. Разумеется, я запарковался метров в тридцати от них. "Мерседес" въехал во двор, под специальный навес, и огни его погасли. Я выбрался из машины и прошелся, попутно разминая ноги. Улица называлась Пауль-Людвиг-Штрассе. Я вернулся к машине, включил лампочку в салоне и, углубившись в изучение подаренной карты, убедился, что мы все еще в Берлине, в районе Ванзее. Чувствовалось, что народ здесь живет не из бедных. Напротив вилл вдоль дороги выстроились "Роллс-Ройсы", "Порше", последние модели БМВ, "Мерседесов" и даже парочка "Феррари". Я покрутился возле дома, во дворе которого скрылись Амарандов-Дервиш-Шаман-Колдун и его бритоголовый спутник. Дом был двухэтажным с мансардой. Как уже упоминалось, с одной стороны к нему примыкал лес, с другой -- проходила линия С-бана, и лишь справа, если стоять к нему лицом, имелся соседний участок. Свет горел только в двух окнах второго этажа и на мансарде. Первый полностью утопал во тьме. Ни на доме, ни на заборе я не обнаружил номера, и мне пришлось сделать небольшую пробежку вдоль улицы, чтобы вычислить его. Номер пятьдесят четыре. Больше здесь нечего было делать. Я посидел в "Твинго" с развернутой на коленях картой, соображая, как лучше всего отсюда выбраться. Что бы ни случилось с Джаичем, а адреса нашего он им не выдал, иначе мне бы давно уже пришел каюк. Только вот вопрос, кому "им"? В причастности танцора к делу антикварщиков я совершенно не был уверен. Нельзя же всерьез подозревать человека лишь на том основании, что в его репертуаре имеется танец шамана. Я медленно поехал вдоль улицы. Черт побери! Мне бы давно уже следовало убраться из Берлина подобру-поздорову. Причем, особенно актуальна вторая часть присказки -- поздорову. Но все же что-то держит меня. Страх перед Лили? Вряд ли. И неожиданно я понял, что подсознательно уже давно стремился к этому. Что в моей одинокой и неустроенной жизни как раз подобного-то и не хватало -- эфемерности, иллюзорности существования, что ли. Погруженный в окружающие меня дивные реалии, я ощутил себя... наполовину фантомом (наполовинутроллем, наполовинумалышкой). А это в свою очередь давало ощущение внутренней свободы. Ощущения внутренней свободы -- вот чего мне всегда не хватало! И из-за этого я завидовал Джаичу. А теперь я тоскую по этой кагэбэшной роже. Я выбрался на шоссе и понесся к центру города, выхватывая фарами очертания деревьев. Сегодня я не вернусь на улицу "17 июня". Сегодня я в этом совершенно не нуждаюсь.

На следующий день мне неожиданно встретился в городе мой старый приятель Серега Бобров. У нас в компании его называли Бобо. Честно говоря, именно его я меньше всего ожидал здесь увидеть, поскольку он уже много лет всерьез занимался йогой, был совершенно, как говорится, не от мира сего и должен был бы иметь самое отдаленное представление о таких понятиях, как виза, вид на жительство, таможенная декларация и т.п. Я еще находился под впечатлением утреннего разговора с Горбанюком, когда он, поинтересовавшись для порядка, как поживает машина, сообщил следующее: -- Четвертым оказался Анатолий Косых. -- Черт побери! -- Я облизнул пересохшие губы. -- Бедняжка Косых таки осталась вдовой! Правда, как ни старался, мне все же не удалось испытать по этому поводу большого огорчения. -- Снова звонила фрау Сосланд, -- продолжал Горбанюк. -- Закатила очередную истерику. Кричала, что связалась с проходимцами, которые только и думают, как бы содрать с клиентов три шкуры, не ударяя при этом пальцем о палец. Юрико уже закрыл магазин и находится в бегах. Если подобный звонок повторится, я буду вынужден дать ей твой номер телефона. -- Только попробуй! -- Мне кажется, было бы гораздо хуже, если бы она добралась до Лили. -- Отнюдь! Возможно до Лили, наконец, дошло бы, что я нуждаюсь в поддержке. Горбанюк помолчал. -- И нет совершенно никакого просвета? -- прогундосил он. -- Никакого. -- Даже не намечается? -- Отстань от меня! -- Ладно, созвонимся... Бобо подвернулся как раз в тот момент, когда я направлялся к "голым пистолетам", дабы поведать им о своих вчерашних похождениях. Он торчал на углу Кантштрассе и Фазаненштрассе и жрал денер-кебаб. -- Серега, какими судьбами?! -- набросился я на него. -- Я-то думал, что ты сидишь сейчас где-нибудь посреди нечерноземной зоны в глубоком трансе и даже не намереваешься выходить из него. Ведь для йогов, насколько я знаю, важна только пища духовная, а никак не физическая. -- Ошибочка, -- проговорил Бобо с набитым ртом. -- Йоги как раз уделяют особое значение культуре питания. А какая может быть культура питания без самого питания? В России скоро настанут для йогов совершенно невыносимые времена. Но сам я, между прочим, от йоги давно отошел. Я разрабатываю собственное учение. -- Ого! И много у тебя учеников? -- Пока ни одного. Я пишу книгу. Вот когда я ее напишу и опубликую, учеников появится хоть отбавляй. -- Ты здесь в гостях? -- Я тут живу. В России я бы не смог написать ни строчки. -- Вот интересно, -- заметил я, -- ты пишешь книгу, и я пишу книгу. Потом я обратил внимание на то, что остановил машину в неположенном месте, и заторопился. -- Серега, нашу встречу непременно нужно обмыть. Дай мне свой адрес, я за тобой заеду. -- Когда? -- Сегодня же. -- Только не позднее шести часов, а то в девять я уже должен быть в постели. -- Договорились. Он протянул мне визитную карточку. Создавалось впечатление, что у любого жителя Германии в любое время суток имеется наготове визитная карточка. Сначала я сунул ее в карман, а потом, вспомнив наставления Джаича, вызубрил содержание наизусть, а визитку порвал. Иди знай, что со мной приключится завтра. Зачем подвергать человека опасности? Я достиг "Сэксише" штрассе и потешил рассказом о Дервише "голых пистолетов". Они поинтересовались, чем я собираюсь теперь заняться. Я честно ответил, что пока не знаю, и в свою очередь поинтересовался, могут ли они выяснить, кому принадлежит дом по адресу Пауль-Людвиг-Штрассе 54. Оказалось, что это не так-то просто -- Датенсцчутзгесетз, чтоб его! Курт Трахтенберг взялся все же пособить, ничего определенного при этом не обещая. Было уже достаточно жарко, и я успел влить в себя несколько банок кока-колы. Поскольку четкого плана действий на ближайшее время и в самом деле не имелось, я решил, что неплохо бы заняться женщинами: Мариной Косых и Изабель Демонжо. Не мешало, разумеется, отыскать и Павлинову, но путь к ней лежал через Жопеса, а общаться с ним не было ни малейшего желания. Ничего приятного не сулило мне и общение с госпожой Сосланд. Я позвонил Бреме и взял координаты Изабель и Марины. Он поинтересовался результатами моих вчерашних усилий, и я ответил, что пока ничем не могу похвастаться. Неожиданно я почувствовал себя одиноким гладиатором на арене, перед которым -- банда врагов-невидимок, а вокруг -- волнующееся море болельщиков. Всех лишь интересовало, как продвигается расследование: "голых пистолетов", Горбанюка, Гройпнера и Бреме, семью Сосланд, остальных уцелевших до настоящего времени антикварщиков. Лили Лидок, наконец. Бреме сообщил мне, что практически все, за исключением Артура Ризе, решили уйти в подполье. Я, мол, и сейчас застал его чисто случайно. Они будут сидеть в своих законспирированных норах и следить за тем, как разворачиваются события на ристалище. Октавиану Сидорову, к примеру, кто-нибудь сообщит об этом на Канарские острова: "Крайский еще подает какие-то признаки жизни. Представляете? Но, похоже, его песенка спета. Так что лучше окончательно сматывать удочки." Октавиан Сидоров позволит в ответ пару глубокомысленных замечаний и вновь погрузит свое безобразное тело в бассейн с лазурной водой... Марина Косых обитала в большом доме с весьма замысловатой планировкой. Скажем, для того, чтобы попасть к ней в квартиру, нужно было сначала на лифте подняться на седьмой этаж, а затем по лестнице, уже составной частью входившей в квартиру, на три пролета спуститься вниз. Я бы, наверное, и не понял, что лестница непосредственно относится к квартире, если бы она не вывела меня сразу в просторный холл. Хозяйку я застал в умопомрачительной позе. Она стояла на четвереньках на большом персидском ковре и что-то высматривала под конструкцией, состоящей из черных досок и хромированных труб. У меня алчно затрепетали ноздри. -- Алло! -- хрипло произнес я. Она посмотрела на меня, словно на привидение, как будто с кем-то другим три минуты назад разговаривала по домофону. -- У вас всегда открыта дверь наверху? -- поинтересовался я. Она все еще стояла на четвереньках, и у нее было такое выражение на лице, словно она упорно старается постичь смысл моих слов. -- Нет, я же открыла ее специально для вас! -- наконец, спохватилась она. -- Можно куда-нибудь присесть? -- Конечно. -- Она поднялась. -- Куда хотите. На ней были короткие джинсовые шортики и джинсовая же рубашка, спереди завязанная на узел. Ей-Б-гу, как ни старайся, я просто не в состоянии был скорбеть о безвременной кончине ее супруга. В гостиной стоял кожаный гарнитур 3-2-1. Я уселся в 3, а она -- напротив меня в 1. -- Случилось то, чего я опасалась больше всего на свете: я осталась одна, -- проговорила она. -- А где сейчас тело? Вопрос дурацкий, но неожиданный. Она захихикала, однако тут же, взяв себя в руки, проштемпелевала лицо серьезным выражением. -- Тело в морге. Здесь, как оказалось, с похоронами не торопятся. Панихида состоится лишь через месяц, представляете? Но меня заверили, что морги здесь отменные и что он за это время нисколечко не... испортится. -- Вы хотите сказать, что и Фридрих Бенеке, и Михаэль Крон, и Отто Горовиц тоже еще находятся в морге? -- Не знаю. Наверное. Мне вспомнилась мрачная шутка Джаича по поводу того, что, если антикварщики не захотят собраться у Юрико, их соберут потом в морге. Как выяснилось на практике, одно не исключало другого. -- А муж делился с вами своими... производственными проблемами? -- Мы ведь поженились совсем недавно. Можно сказать, что с тех пор он делами практически и не занимался. Уже началась эта охота на торговцев антиквариатом, эта травля, так что... -- А как вы познакомились? Она с вызовом посмотрела на меня. -- Это тоже требуется для вашего расследования? -- Не всегда заранее удается предугадать, что может пригодиться, а что нет. -- Ладно. -- Марина уселась поудобнее, поджав под себя ноги. -- Я ему написала. Адрес дала мне подруга. Сказала, что если я хочу жить по-человечески, нужно искать мужа за бугром. Напиши, приложи пару своих фотографий. Сама знаешь каких. -- А каких? Марина хмыкнула, затем соскользнула с кресла и скрылась в одном из украшавших холл арочных проемов. Тут же возвратилась с двумя цветными фотографиями. На одной из них она была снята в мужской рубашке, в наиболее выгодной степени демонстрировавшей стройные загорелые ноги. На другой -- на каком-то пляже в одних лишь плавках. Плавки были цвета морской волны, от матерчатого треугольника две веревочки взлетали высоко наверх, сладострастно огибая бедра. Грудь была обнажена, на ней виднелись капельки воды. -- Как я его понимаю! -- воскликнул я. -- Это следует расценивать как комплимент? -- Увы, хотя я прекрасно понимаю, что расточение комплиментов -- не самый короткий путь к вашему сердцу. Таких женщин, как вы, комплиментами не проймешь. Ведь вы получаете их от воздыхателей в невообразимом количестве. Напротив, если проявить по отношению к вам некоторое безразличие, граничащее, простите, с хамством, то шансы значительно возрастут. -- Любопытная теория. -- Она улыбнулась. -- Из этого следует, что вам хотелось бы мне нахамить? -- Хотелось бы, -- признался я, -- но не получается. -- Жаль, у меня появилось бы больше твердости в намерении выставить вас за дверь. Я ведь сразу поняла, что вы явились сюда не как детектив. -- И это вас оскорбляет? -- Нисколько. Просто вам не терпится, чтобы я улеглась с вами в постель, а я не могу. У меня мигом пересохла гортань. Точно так же, как утром, когда я впервые услышал, что Анатолия Косых уже нет в живых. -- Почему? -- прохрипел я. -- Потому что у меня только что умер супруг, а я не могу, как это говорится в анекдоте, "медленно и печально". Значит она все же питала к мужу какую-то долю симпатии! У меня чуть было не вырвалось: завидую вашему супругу. -- Он был убит, как и все остальные: застрелен, стоя на коленях? -- Не знаю, еще не готово заключение экспертизы. -- Ну и что вы намерены теперь делать? -- Жить. Для начала, конечно, нужно выучить немецкий язык. -- Он вам оставил какие-нибудь средства к существованию? -- О, да! -- На этот счет имеется завещание? -- Конечно, он ведь предполагал, что все может закончиться именно так. Он чувствовал. -- А другие наследники? Существуют они в природе? -- Послушайте, -- в ее голосе зазвучало раздражение. -- Зачем вам все это нужно? -- Я ведь уже говорил, что... -- ...никогда не узнаешь заранее, что именно потом может пригодиться, -- докончила она за меня. -- Совершенно верно. -- Да, имеются и другие наследники, но основную часть своего состояния он завещал мне. -- Внезапно она сделалась холодной, как Млечный Путь. -- Теперь вы скажете, что у меня были личные основания желать его смерти, и, поскольку я не захотела лечь с вами в постель, потратите максимум усилий, чтобы доказать мою причастность к убийству. -- Напрасно вы так, -- сказал я оскорблено. -- Убийство вашего мужа -- лишь одно в целой серии кровавых преступлений. Никому и в голову не придет вас обвинять. Хотя, конечно... -- я запнулся. -- Может возникнуть мнение, что вы решили воспользоваться благоприятной ситуацией и... -- Так я и знала! -- с яростью прокричала она. Я еще раз взглянул на фотографии. -- Нужно дождаться результатов экспертизы. Если выяснится, что Анатолия Косых убили из того же оружия, что и остальных, с вас полностью снимут всякие подозрения. -- А если нет? -- Если нет, то, пожалуйста... -- Я выдернул листок из блокнота и написал свой адрес на Паризэ штрассе. -- Будут какие-нибудь проблемы -- обращайтесь. -- А телефона у вас нет? Я поколебался. -- Телефона нет. -- Мне захотелось, чтобы, если уж во мне появится необходимость, она явилась сама. Мы распрощались.

В поисках желтых роз я обошел по крайней мере пять цветочных магазинов. Наконец у меня в руках оказался приличный букет, и можно было с чистой совестью появиться в гостинице "Черчилль", где остановилась Изабель. Я ее не застал. Разыскав в книге фамилию Демонжо, портье скользнул взглядом по доске с ключами и отрицательно покачал головой. Я расстроился. Сегодня был явно не мой день. Послонявшись с букетом роз по близлежащим торговым точкам, я забрел в Гастдтте6, где слопал какой-то странный рассольник, запив его пивом, и еще раз повздыхал о превосходной кухне "Блудного сына" Потом предпринял вторую попытку повидаться с Изабель. Однако портье, в этот раз даже не взглянув на доску с ключами, состроил отрицательную мину. Я вздохнул. Розы уже утрачивали свою первозданную свежесть. Я повернулся, чтобы уйти, и тут же столкнулся со своей мадам. Она была в легком желтом платье и шляпке, особенно удачно оттеняющей необычный цвет ее волос. Только желтых роз ей и не хватало. -- О, господин Мегрэ! -- воскликнула она. -- Русский Мегрэ. Кого я знаю из русских мегрэ? -- Она напрягла память. -- Майор Пронин! Верно? -- Еще удивительно, что вы вообще слыхали это имя. -- Я очень люблю русскую литературу и русский народный фольклор. -- Тогда мы могли бы найти много общих тем для разговора. Она огляделась по сторонам. -- Поговорим здесь? В последний момент мне удалось подавить возглас разочарования. Сегодня не мой день! Не мой! Не мой! Но потом в голову пришла спасительная идея. -- А цветы! Розы нужно немедленно поставить в воду, иначе они завянут. -- Верно, -- согласилась она. -- Придется подняться в номер. Комната у нее была достаточно скромной: без балкона и ванной. Имелись только туалет и душ. Мебель -- светлая, на полу -- ковровое покрытие серого цвета в крапинку. Она наполнила водой вазу, скучавшую на письменном столе, и опустила в нее цветы. -- Выпьем чего-нибудь? -- предложила она. -- С удовольствием. В баре нашлась бутылка итальянского вермута. Изабель разлила его по бокалам. Я терпеть не могу крепленые вина, но вермут неожиданно показался мне приятным. Я воспринял это как добрый знак. -- О чем поговорим? -- она отхлебнула из своего бокала. -- О Льве Толстом? О Достоевском? О русской народной традиции? -- Лучше о культурно-криминальной группе "Фокстрот", -- отозвался я. -- И о Дервише. Она вздрогнула. -- Неужели все русские детективы столь прямолинейны? -- Не все, -- возразил я. -- К примеру, мой напарник Джаич любил разводить турусы на колесах, позаниматься словоблудием. Только где он сейчас? -- Словоблудие, -- медленно повторила она. -- Интересное слово. Несмотря на вермут, совершенно не чувствовалось, чтобы между нами росло взаимное влечение. Влечение оставалось односторонним и это заставляло меня становиться все более агрессивным. -- Итак, Дервиш, -- произнес я, словно бы подводя черту подо всем ранее сказанным. -- Дервиш, -- повторила она и снова сделала глоток. -- По-моему, наиболее яркий образ дервиша в литературе создан в восточной сказке "Аладдин и волшебная лампа". Это, конечно, не русский фольклор. Не Иванушка-дурачок, не Илья Муромец, не Василиса Прекрасная. Но "Аладдин" на Руси всегда пользовался любовью, и вы, наверняка, помните, чего хотел Дервиш? -- Обладать волшебной лампой. -- Верно. -- Вы хотите сказать, что где-то среди антиквариата имеется такая же лампа и Дервиш разыскивает ее? Изабель поморщилась. -- Попытайтесь избежать буквального восприятия, Мишель. -- Боюсь, вы стремитесь придать этой истории интеллектуальную окраску, а налицо -- уголовщина чистейшей воды. -- Восприятие, -- повторила она. -- Все зависит от восприятия. Воссозданная на интеллектуальном уровне, любая история имеет интеллектуальную окраску... Знаете, что такое злой гений? Когда графиня состарилась, моя мама (она сделала ударение на втором слоге -- мама') ежевечерне читала ей вслух. Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина... И они частенько рассуждали о злом гении. Так вот, Дервиш -- не тот, из сказки, а нынешний, -- самый настоящий злой гений. -- В каком смысле? -- Ей уже полностью удалось околдовать меня. Изабель поставила на стол бокал с вином и откинулась на диване, положив ладони под голову. -- Чего желал Дервиш? -- спросила она. -- Какой? -- В сказке. -- Я ведь уже говорил: завладеть волшебной лампой. -- Правильно. Но зачем? -- М-м-м... Чтобы располагать возможностью повелевать джином. -- А это зачем? -- Чтобы добиться богатства и могущества. -- Но если богатство и могущество уже есть, что случается с лампой? -- Не знаю, -- пробормотал я. -- В сказке об этом ничего не сказано. Однако она моих слов будто и не расслышала. -- И, самое главное, что случается с джином? Ведь джин не является рабом человека, он -- раб лампы. И выполняет желания человека лишь постольку, поскольку тот -- обладатель лампы. Реши эту интеллектуальную задачку, Мишель, и от тебя больше ничего не потребуется. Я заметил, что Изабель изящно и непринужденно перешла на ты. Но совершенно не понял, каким образом оказался рядом с ней. Я поцеловал ее в шею, и она вздрогнула. -- Мы совершенно позабыли о главном персонаже, -- прошептала она, и я вновь поцеловал ее в шею. Мне больше не хотелось говорить, я тяжело дышал. -- Как его зовут? -- произнесла она и сама же ответила: -- Аладдин. Что сделал Аладдин? Убил Дервиша. Я уже расстегивал верхние пуговицы на платье и целовал ее грудь. Она обхватила меня обеими руками. -- Иди сюда, мой Аладдин...

Больше ничего не удалось из нее вытащить, да я и не пытался. На прощанье Изабель подарила мне довольно увесистый бумажный сверток. Спустившись в холл, я присел в одно из кожаных кресел и развернул его. Это была книга "Лучшие сказки из "Тысячи и одной ночи". И среди них, естественно, "Аладдин и волшебная лампа". Издание было роскошное. Я полистал страницы. Неожиданно в ней оказалась еще одна тоненькая книжечка, на сей раз -- только "Аладдин и волшебная лампа". Я бросил обе книжки в портфель, чтобы у пистолета была возможность заняться самообразованием. В соседнем магазине я купил пакет с куриными ножками и бутылку "Метаксы" на вечер. А когда выходил на улицу, чуть было не столкнулся с фрау Сосланд. Она не спеша прогуливалась вдоль улицы, ведя на поводке свое коротконогое чудовище. Я резко развернулся, спрятавшись за собственную спину, и принялся разглядывать дамские велосипеды, выставленные в витрине. Как мне все это осточертело! Может, действительно, перевоплотиться в Аладдина и шлепнуть Амарандова независимо от того, виновен он в преследовании антикварщиков или нет? Или же Дервиш -- плод болезненного воображения мадам Демонжо? А если и плод? Все равно шлепнуть, коль ей этого так уж хочется! Не отказывать же в подобной мелочи любовнице-француженке. Заезжать за Бобо я не стал. Я просто позвонил ему, и мы договорились встретиться возле "паровоза" на Главном вокзале. Он объяснил, что в помещении вокзала стоит такой старинный паровоз. Но когда я подъехал к привокзальной площади, он тут же вырос подле машины. -- Попался? -- сказал он. -- Чего же это я попался? -- Ну так... -- Залезай, -- предложил я. -- А то в девять тебе уже нужно быть в постели. -- Верно. Он принялся сосредоточенно изучать дорогу. Настолько сосредоточенно, что я даже усомнился в факте его постоянного проживания в Берлине. Человек, который постоянно живет в городе, не станет так таращить на улицу глаза. Я поспешил поделиться с ним своими наблюдениями. -- Вовсе я не таращусь! -- обиделся он. -- Просто я сосредоточился на лобовом стекле. Одно небольшое упражнение из разработанной мной системы. -- Может быть, ты хотя бы из вежливости сосредоточишься и на водителе? Мы ведь с тобой сто лет не виделись. -- Сейчас. Сначала сосредоточусь на стекле, а потом и на водителе. -- И на том спасибо. Я немного подождал, когда, наконец, с упражнением будет покончено, и принялся рассуждать вслух о том, какие замечательные времена канули в Лету. Какие у нас были замечательные друзья! А сейчас они разбрелись по всему свету: кто в Израиле, кто в Америке, кто в Австралии, кто в Канаде, а он, Бобо, здесь -- в Германии. Все же время -- очень подлая и беспощадная штука. Бобо со мной готов был согласиться, только время не желал давать в обиду. Нужно учиться не бояться времени. Ведь если вдуматься, трудно найти более безобидную вещь. Беседуя подобным образом, мы добрались до Паризэ штрассе. -- Вот здесь я и живу, -- воскликнул я, отпирая дверь. Я увидел, что Малышка и Тролль в коридоре учинили игру в чехарду. При этом они бесцеремонно топтались по Саймону, который, естественно, и ухом не вел. -- Привет, -- проговорил Бобо. Вначале я подумал, что он обращается к Саймону. Тем более, что тот посмотрел в нашу сторону и приподнял морду. Но Бобо сперва протянул руку Троллю и представился, а затем галантно поцеловал руку Малышке. Я оторопел. -- Здорово! -- воскликнул Бобо. -- Ты, оказывается, движешься в том же направлении, что и я. И даже в каком-то смысле добился более любопытных результатов. -- Что ты имеешь в виду? -- не понял я. -- Опыты с разделением сознания. Я тоже экспериментирую в этой области: так сказать, с раздвоением личности и перемещением духа в пространстве. Но личность моя разделяется лишь на духовное и телесное. У тебя же все куда более сложно. Малышка и Тролль -- это ты. Но ты делегируешь им только часть своего сознания, поэтому в состоянии при этом бодрствовать и даже общаться с самим собой. -- Да? -- В какой-то мере я был польщен. -- Никогда не задумывался над этим с научной точки зрения. -- Но как ты этого достиг? -- Не знаю. Просто одно время по вечерам я входил в состояние релаксации. Тогда и вызвал Малышку к жизни. А Тролль появился сам. Поначалу они возникали только в эти минуты, а потом остались навсегда. -- Наверное, требовалось испытать какое-то особо сильное чувство, чтобы подобное получилось. -- Ты прав, -- согласился я, -- одиночество -- довольно сильная вещь. Мы прошли в комнату. Я выставил на стол бутылку "Метаксы" и отправился на кухню тушить куриные ножки. Компанию мне составлял лишь Саймон, привлеченный приятным запахом. Накануне я купил помидоров, огурцов, картошки и лука. Я пожарил картошку, нарезал салат и начал переносить еду в комнату. Троица в это время о чем-то оживленно беседовала. -- Я думал, что мы с тобой посидим, вспомним молодость, -- не без обиды заметил я. -- А ты общаешься только с моими фантомами. -- Чудило! -- возразил Бобо. -- Ведь они -- это ты. И, общаясь с ними, тем самым я общаюсь с тобой. -- Не-е-ет, -- Тролль отрицательно покачал указательным пальцем. -- Он -- это он, а мы -- это мы. -- Вы -- это он, как тут ни крути. -- Мы мыслим, значит, мы существуем. -- Это он мыслит. -- Но он меня любит! -- воскликнула Малышка. Потом осеклась: -- Вернее, утверждает, что любит. Значит, он любит самого себя? -- Если его больше некому любить, ему приходится это делать самому. -- Это означает, что если его, наконец, кто-то полюбит, то я исчезну? -- Очень может быть. -- А я? -- поинтересовался Тролль. -- Не знаю. Все зависит от того, какую функцию ты выполняешь. -- Очень подлую функцию, -- вмешался я в разговор. -- И это в благодарность за все, что я для тебя сделал? -- запротестовал Тролль. -- Я же твой лучший друг. Тут Малышка заплакала. -- Успокойся. -- Я погладил ее по голове. -- Ты исчезнешь только в том случае, если я встречу тебя в жизни. Но это ведь было бы здорово! Ты же не отказалась бы обрести плоть и кровь? Она обхватила меня руками и уткнулась лицом в плечо. -- Ну вот, расстроил моих фантомов, -- с укоризной бросил я Бобо. -- Как ты вообще их обнаружил? -- Обижаешь, -- Бобо любовно пнул Тролля кулаком в бок. -- Я, конечно, еще не имею собственных филиалов сознания, но чужие-то обнаружить -- что может быть проще для человека, развившего в себе определенные качества. Мы выпили по рюмочке и принялись есть. Потом начали делиться сведениями о бывших друзьях. Кто где и как сейчас преуспевает. Малышка не слезала с моих колен, все сильнее прижимаясь и временами вздрагивая. -- Мне пора, -- спохватился Бобо. -- Иначе я не смогу лечь в девять. -- Каждый сходит с ума по-своему, -- отозвался я. -- Ладно, я тебя отвезу. -- Да не стоит. Зачем тебе куда-то ехать на ночь глядя? Тем более, под газом. Я как-нибудь на С-бане... -- Ну вот еще! -- Я извлек из кармана автомобильные ключи. -- Нет на свете силы, которая помешала бы мне отвезти однокашника. Грязную посуду я свалил в рукомойник. Когда мы вышли из подъезда, я остановился, как вкопанный, и замотал головой, поскольку напротив дома стояли два "Твинго" цвета морской волны. Вроде бы я еще не настолько набрался... Однако дверца открылась только в одном из них. Оттуда выпорхнула Мариночка Косых и направилась ко мне. -- Пожалуй, тебе все же придется проехаться на С-бане, -- сказал я Бобо и развел руками.

-- Как хорошо, что ты дал мне свой адрес! -- воскликнула Марина. -- Дома одной так тоскливо! Так невыносимо! Я вспомнил про Малышку. -- Может, поедем к тебе? -- предложил я. -- У меня здесь достаточно убого. -- Ни за что! Меня уже тошнит от этой тотальной роскоши. Господи! Как я раньше ко всему этому стремилась! А теперь... глаза бы не видели! -- Похоже, у тебя начинается ностальгия по родине. -- Вполне возможно. -- Ну, с этим легко совладать. Пожертвуй свое состояние в пользу беженцев из Руанды и... -- Хорошая идея. Она прижалась ко мне всем телом, и я забыл про Малышку да и вообще обо всем на свете забыл. Мы пошли наверх. Стоило нам показаться в комнате, как Малышка тут же устремилась прочь. За ней последовал Тролль, на прощанье пригрозив мне кулаком. -- Кто был этот парень? -- поинтересовалась Марина. -- Кого ты имеешь ввиду? -- Я насторожился. Неужели и она обнаружила Тролля? -- Ну, вы ведь вдвоем вышли из подъезда. -- А, это мой старинный приятель. Случайно встретил его в Берлине. -- Случайно встретил в Берлине своего старого приятеля? Так не бывает. -- Как выяснилось, бывает. Я налил в рюмки коньяк, и мы выпили. -- Кофе? -- С удовольствием. Я вышел на кухню. Там столкнулся с Малышкой, ожесточенно тершей воображаемой тряпкой посуду. На меня она даже не взглянула. А когда я попытался поцеловать ее в щеку, решительно отвернулась. В дверях появилась Марина и застыла в эффектной позе. -- Где она? Я оглянулся на Малышку. -- Кто, она? -- Та, кто делит с тобой ложе. Ведь ты живешь здесь не один, верно? -- В принципе, я живу здесь с Джаичем, своим напарником. Который допрашивал всех у Юрико, помнишь? Но ложе с ним я не делю, можешь не беспокоиться. А ты что, надумала ревновать? -- А почему же тогда вы живете вместе? -- Мне это нравится! Какая милая у этих русских набобов амнезия! -- Я принялся яростно помешивать кофе в турке. -- Из соображений экономии, разумеется! Не у всех ведь под рукой оказываются мужья с наследством. -- А где он сейчас? -- Кто? -- Джаич. -- Ты задаешь слишком много вопросов. -- Это потому, что я нервничаю. Кофе был готов. -- Пойдем в комнату. Вот как бывает, -- думал я. -- Разом -- пусто, разом -- густо. То -- никого кроме Малышки, то -- Изабель и Марина в один и тот же день. Марина, конечно, значительно моложе, но Изабель -- француженка. У меня раньше никогда не было любовниц-француженок. -- Хороший кофе, -- оценила мое искусство Марина. -- После такого кофе хочется принять душ. -- Душ тоже очень хороший, -- с энтузиазмом отозвался я. -- Недавно я прочистил в нем все дырочки. Когда в ванной зашумела вода, я мигом постелил нам в большой комнате. Все же в том, что Джаич исчез, были и свои преимущества. Между софой и стенкой я понапрятал презервативов. Ничего не забыл? Я придирчиво осмотрел ложе. Последние дни я спал с пистолетом под подушкой. На сей раз я положил его на стул и прикрыть брюками. Появилась Марина, совсем без одежды. И ноздри мои раздулись, будто у коня перед долгой скачкой. Все-таки Б-г -- парень что надо. Какой дизайн!

Утром, когда она уже собиралась вставать, я нашарил под стенкой чудом сохранившийся презерватив, так что ей пришлось немного задержаться. Конечно, она была права, когда утверждала, что не умеет "медленно и печально". -- Кофе? -- предложил я. -- С удовольствием. На прощанье она чмокнула меня в нос. -- Пока, мой мужчинка. Чем мигом все и испортила. Аладдин -- еще куда ни шло, но мужчинка! Я хмуро посмотрел на себя в зеркало. Куда приятнее было бы услышать "мой капитан", "мой генерал", "мой повелитель", или что-то в этом духе. Появился Тролль, что тоже не способствовало поднятию настроения. -- Ты думаешь заниматься делом или собираешься продолжать это... это блядство? -- Конечно, думаю. -- Я открыл книжку "Лучшие сказки из "Тысячи и одной ночи" и принялся за чтение. Покончив с "Аладдином" из толстой книжки, перечитал затем тонкую. -- Черт его знает! -- рявкнул я. -- Зачем она подарила мне ее в двух экземплярах? -- Может, просто так? Обе подвернулись под руку? -- Не похоже, Изабель относится к тем людям, у которых все делается с задним умыслом. -- Хорошо, -- согласился Тролль, -- давай сверим тексты. Тексты оказались практически идентичными, только в одном случае отрицательный персонаж назывался Дервишем, а в другом -- просто злым волшебником из далекой страны Маргиб. -- Ну и что? -- пробормотал я. -- Давай подумаем, что она тебе сказала. -- Тролль принялся ходить по комнате. -- Ты -- это Аладдин. Верно? -- Верно. -- Барри Амарандов -- это Дервиш. Верно? -- Верно. -- Аладдин должен убить Дервиша. -- Ну и что? -- повторил я. -- Пойти его и убить? Только потому, что этого хочется Изабель? -- Нужно решить эту задачку, -- сказал Тролль. -- Нужно во что бы то ни стало ее решить. Что такое волшебная лампа, и кто такой джин? -- Джин -- раб лампы, -- подал я голос. -- Но кто он такой? Я решил перехватить инициативу. -- Меня смущает несоответствие в текстах, -- капризно проговорил я. -- Что бы это могло означать? Какая разница между Дервишем и злым волшебником из далекой страны Маргиб? Тролль наморщил лобик и принялся носиться по комнате со все возрастающим темпом. -- Дервиш -- волшебник, -- бормотал он себе под нос. -- Дервиш -- волшебник. Постепенно он развил такую скорость, что я его почти не замечал. И тут он встал, как вкопанный. -- Дервиш и злой волшебник -- не одно и то же лицо, -- выпалил он. -- Гениальная мысль, -- отозвался я. -- Но больше похоже на бред. -- Как и все гениальное. Если исходить из того, что несоответствие преднамеренно, а ты именно на это напираешь, то Дервиш и злой волшебник -- не одно и то же лицо. Другого не дано. К тому же у Изабель такая дурацкая манера -- намекать на все исподволь. Она и Бреме с Гройпнером одно время морочила голову: одному рассказала только о Дервише, а другому -- только о культурно-криминальной группе "Фокстрот". -- Но кто же тогда злой волшебник? -- А что в книге об этом написано? Злой волшебник явился к Аладдину в его родной город и предложил принять участие якобы в интересном путешествии. Кто бы это мог быть? Тут меня прошибло холодным потом. -- Пью Джефферсон, -- едва выдохнул я. Вспомнился преследующий нас голубой "вольво". Крепкие, розовощекие Жан Дюруа и Курт Трахтенберг. Между прочим, Курт -- отсюда, из Берлина, а Жан -- парижанин! Но мне удалось отогнать от себя это наваждение. Ведь если Пью и заварил всю кашу с частным сыском, то только в глобальном смысле. Он же не мог тогда знать, какое конкретно дело попадет в наши руки. Была проведена рекламная кампания, и в итоге первой на нее откликнулась госпожа Сосланд. Вот и получается, что именно она втянула меня в "путешествие". Значит, злой волшебник из далекой страны Маргиб -- женского рода? Злая волшебница? Бастинда? Гингема?7 И так ли уж случайно встретил я ее вчера возле гостиницы "Черчилль"? Да, но какой смысл?! Зачем мы понадобились ей? Допустим, их дела пошли из ряда вон плохо, и они решили избавиться от конкурентов. И затеяли повсеместное истребление антикварщиков здесь и в Париже. Зачем в таком случае им мы? Которым к тому же еще надо деньги платить? Опять не вяжется. Я в отчаянии стукнул кулаком по стене. Тролль тоже как-то сник, пригорюнился. Я решил позвонить "голым пистолетам" чтобы выяснить, удалось ли им навести справки о выявленном мною особняке. Но Курт Трахтенберг лишь уныло сообщил, что получить подобного рода информацию не представляется возможным. Почти сразу же за этим последовал звонок Горбанюка. Причем он даже не поинтересовался, как поживает его машина. -- У меня здесь фрау Сосланд, -- возбужденно проговорил он. -- Я не давал ей твоего телефона, а только попросил, чтобы нас соединили и чтобы ты мог с ней поговорить. Я больше не в состоянии сдерживать этот натиск. Я с головы до ног в ее слюне. это невыносимо. -- Нет!!! -- заорал я что было мочи. -- Мне надо срочно отправляться на задание!!! Аладдин!!! Пистолет!!! Ни одной секунды... -- Мне очень жаль, -- проговорил Горбанюк. И далее голос фрау Сосланд: -- Вы помните, что я вам обещала... Испытывать судьбу у меня не было желания, и я бросил трубку. -- Ты видишь, что дело не терпит отлагательств? -- насел на меня Тролль. Мне вспомнилась напутственная речь Горбанюка, произнесенная им сразу же после нашего приезда. -- Но я не могу просто взять и вломиться в их личную жизнь, -- в отчаянии возразил я. -- Не то, что можешь, а просто обязан это сделать! -- заорал в ответ Тролль. Я молча вышел из дома.

На Пауль-Людвиг-Штрассе не было ни души. Однако "Мерседес" во дворе дома !54 стоял. Какое-то время я сидел в "Твинго", но потом в салоне стало так жарко, что я уже готов был потребовать у Горбанюка новую машину с кондиционером. Скареда этакий! Жалко было ему кондиционер для собственной супруги! Правда, я тут же вспомнил, что фрау Сосланд, вероятно, до сих пор у него в кабинете, и чувство недовольства мгновенно сменилось чувством искреннего сострадания. Ведь подобного рода атмосферу невозможно охладить с помощью кондиционеров. Я немного погулял по лесу, начинавшемуся сразу же за особняком. Но за это время с "Мерседесом" ничего не произошло. Возможно, в доме и нет никого, а Амарандов с бритоголовым уехали на другой машине? Я издали понаблюдал за окнами. В доме не ощущалось чьего-либо присутствия. Но все же войти во двор я так и не решился. Вскоре я почувствовал, что больше не состою из жидкости настолько, насколько это предусмотрено природой, и отправился в кафе, которое приметил на одной из соседних улиц, когда проезжал мимо. Здесь было прохладно. Я заказал пива, рассматривая немногочисленных посетителей. Мое внимание привлекли два жир-треста, сидевшие прямо напротив входа. Вернее, один из них -- с холеной бородкой. Показалось, что где-то я его уже видел, и неоднократно. Но где? Пришлось основательно порыться в памяти. Скорее всего, он просто кого-то здорово напоминал. Но опять же -- кого? Второй был мне совершенно незнаком: лысый, с невыразительным широким лицом и маленькими холодными глазками. Похоже было, что сидят они здесь уже довольно давно и в ближайшее время уходить не собираются. Вам легче, -- с завистью подумал я и поднялся. Только вернулся на наблюдательный пункт, как из особняка вышли Амарандов и бритоголовый в очках. Бритоголовый открыл ворота и "Мерседес" выехал со двора. Затем бритоголовый закрыл ворота на ключ и сел в машину. Мягко покатив по направлению к лесу, "Мерседес" свернул на поперечную улицу. У меня захватило дыхание, кровь гулко застучала в венах. Пора было начинать действовать. Я вытащил из портфеля пистолет и спрятал его за поясом. Потом подошел к воротам и позвонил. Никакого ответа. Выждав, я позвонил снова, но и на сей раз ответа не последовало. Я огляделся. Пусто. Тогда я перемахнул через забор и быстро направился в сторону дома. Остановившись на крыльце, позвонил еще раз. Никого. Обогнув дом, я оказался в тени и присел, опершись спиной о стену. Прямо передо мной находилась сетчатая ограда, за которой начинался рассохшийся земляной корт. Черт побери! Я был весь потен и полон страха. Я бы драпанул сейчас отсюда -- только пятки бы засверкали, но все же три обстоятельства удерживали меня. Во-первых, ощущение, которое возникло недавно: что я на арене и за мной с интересом следят сотни глаз. Я -- гладиатор, а гладиатор должен делать свое дело. Глупое, разумеется, чувство, но все же я ему поддался. Во-вторых, слюна фрау Сосланд. Когда Горбанюк сегодня кричал мне, что он весь в ее слюне, я себе это очень живо представил, и теперь это видение преследовало меня. И все же, наверное, я ни за что не решился бы проникнуть в дом, если бы не зазвучавший во мне вой Джо Коккера. Смешно, какие причины порой заставляют человека пойти на смертельный риск: хриплый вой рок-звезды, образ ристалища и воображаемая слюна несимпатичной престарелой особы. Итак, второй номер, каковым меня когда-то метко окрестила Лили, неожиданно выходит на передний план! Я выпрямился и что есть силы треснул кулаком по окну. Послышался гулкий звук, но стекло устояло. Тогда я ударил по нему рукояткой пистолета, и оно рассыпалось на мелкие осколки. Я открыл оконную створку и, ухватившись за раму, влез внутрь. Шаг сделан! Я вторгся в их личную жизнь!...

Это была большая комната, вся уставленная старинными часами. Большими и маленькими, на полках и на полу. Воздух был наполнен тиканьем. Сомнения в причастности Барри Амарандова к делу антикварщиков таяли со все возрастающей скоростью. Честно говоря, я даже почувствовал себя Аладдином, которого Дервиш отправил в сад с драгоценностями. Только здесь вместо драгоценностей были часы. Я двигался мимо них, осторожно лавируя. Попутно вглядываясь в названия. "Томпион", "Ниббс", "Грэхемс", "Дэландер"... В двух соседних комнатах висели иконы. Потом я очутился в просторном холле, из которого, выгибаясь змеей, уползала лестница наверх. Я перевел дыхание. Затем взял пистолет наизготовку и принялся бесшумно подниматься. Сумасшествие!!! Я, типичный совдеповский бухгалтер Миша Крайский, вломился в западноберлинский богатый особняк с пистолетом в руках. Ха-ха!!! Зигзаги судьбы порой вычерчивают фигуры высшего пилотажа. Первое из помещений наверху общим беспорядком напоминало дом на "Сэксише" штрассе. Пустые банки из-под пива, разбросанные по полу игральные карты, на журнальном столике -- нарды с наваленными вокруг фишками, много бутылок из-под вина. На большом кожаном кресле -- горка видеокассет. Я взял одну. Русская надпись на торце: "Город в огне." Я потянулся за следующей: "Кошмар на улице Вязов". Не знаю, отчего русскоязычные кассеты подействовали на меня ободряюще. Я бросил их, перешел в соседнюю комнату и... замер как вкопанный. На диване лежал человек...

На лице человека был наклеен большой кусок пластыря, а руки и ноги -- накрепко связаны скакалкой. Человек посмотрел в мою сторону, и глаза его округлились. -- М-м-м, -- сказал он. Я бросился к нему со всех ног и, наклонившись, содрал с лица пластырь. При этом, видимо, я причинил ему боль, поскольку с пластырем содралась и часть его пышных усов. -- М-м-м! -- на сей раз взревел он, хотя пластыря на лице уже не было. -- Вот тебе и м-м-м! -- с неизвестно откуда взявшейся яростью проговорил я. -- Развяжи меня, -- потребовал Джаич. Я перевернул его на живот и принялся возиться с узлами. -- Ее легче разрезать, -- заметил я. -- Не вздумай! Это моя скакалка! -- Та самая, которой ты так мастерски умеешь обращаться? Скакалка не поддавалась. Пришлось прибегнуть к помощи зубов. -- Они напали на меня неожиданно... -- Джаич выругался, затем на минуту замер. -- А как ты здесь очутился? -- Хороший вопросик. Только требуется слишком много времени для ответика. Сначала давай выберемся отсюда. Наконец, узлы поддались. Джаич сел на диване, держа перед собой руки, будто рак клешни. -- Идти можешь? -- поинтересовался я. -- Думаю, что через несколько минут смогу. -- Давай, приходи в себя поживее. Джаич поработал всеми своими двадцатью пальцами. -- Все равно мы их здесь должны дождаться. Я уставился на него с нескрываемой злобой. -- Тебе мало того, что уже случилось? Хочется усугубить? -- Иначе мы потеряем инициативу, -- возразил он. -- А их сколько? -- Черт его знает! Я видел пятерых. Но одновременно они здесь никогда не появляются. -- С нашим везением появятся. -- Вряд ли. -- Теперь Джаич поработал кистями. -- Игра сейчас пошла увлекательная. И мы должны использовать этот шанс. -- А что же они тебя не шлепнули? -- Так получилось. Мне пришлось сказать им, что я работаю на КГБ. Сначала они не поверили, тогда я засыпал их таким количеством подробностей, что они ошалели. И решили, что не будут меня убивать, пока к ним не заявится одна их очень важная персона. Откуда-то издалека... -- Из Маргиба? -- встрепенулся я. -- Не понял. -- Ну, неважно. -- Я изобразил на своем лице готовность слушать дальше. -- Для своего высокого гостя им захотелось устроить эдакое шоу с участием живого чекиста. Это вот-вот должно было состояться, после чего со мной, разумеется, было бы покончено. -- Значит, я успел вовремя? -- В принципе, да. А как ты сюда попал? -- Ей-богу, долго объяснять. Одна француженка помогла. Изабель Демонжо. -- Ладно. -- Он поднялся. -- Пойдем вниз. Шел он еще не очень уверенно. В холле мы расположились таким образом, чтобы были хорошо видны ворота. -- Тебе отдать пистолет? -- поинтересовался я. -- Нет, пусть останется у тебя. -- Хорошо. -- Я вновь сунул его за пояс. -- Где они на тебя напали? -- Сразу же по выходе из пивной. Среди антикварщиков у них имеется наводчик. -- Я знаю. -- Знаешь?! -- Он тут же подался вперед. -- Кто?! -- Вот до этого я еще не добрался. Он разочарованно вздохнул -- Ладно, скоро выясним... Падла! -- Он зашевелился. -- Схожу в туалет. Ты просто не представляешь, какой кайф иметь возможность ходить в туалет в любой момент, когда ты этого хочешь.

Мы сидели и ждали уже около двух часов. Я мысленно смаковал, как буду отчитываться перед "голыми пистолетами". Нужно сказать, что появление Джаича расслабило меня. Я был уже вроде бы не столько гладиатором, сколько зрителем. На арене показался главный герой, скрежещущий зубами и жаждущий мести. -- Тебя здесь кормили? -- поинтересовался я. -- Да, и вполне сносно. -- Значит, силы у тебя есть? -- Не беспокойся, сил у меня хватит. -- Дай Б-г. Видимо, я натолкнул его на какую-то мысль, поскольку он тут же принялся разминаться. -- А как ты, вообще, проник внутрь? -- тяжело дыша, спросил он меня. -- Разбил окно с тыльной стороны. -- Надеюсь, что когда они приедут, они не станут обходить дом. -- Они уже приехали, -- отрывисто произнес я. Расслабленности как ни бывало. Дыхание перехватило. По телу пробежала мелкая дрожь. Я видел, как открылись ворота и во двор плавно въехал "Мерседес". Из него вышли трое: Дервиш, бритоголовый и один из уже виденных мною недавно жир-трестов -- не тот, с бородкой, а второй, с лысиной и широким невыразительным лицом. У жир-треста в руках был огромный чемодан. Бритоголовый закрыл ворота, после чего все трое направились к дому. Джаич взял наизготовку свою скакалку с утяжеленными ручками. -- Бери на мушку Дервиша, -- прошипел он. Он уже успел мне рассказать, что все в банде его именно так и называют и что он, по-видимому, здесь старший. Послышались звуки открываемой двери, и троица вошла в дом. В тот же миг в воздухе с фантастической скоростью просвистела ручка скакалки и обрушилась на бритую голову. Раздался звук, будто ударили по тамтаму, и бритоголовый рухнул на пол. Джаич тут же набросил скакалку на шею жир-треста и принялся его душить. Дервиш дернулся было в сторону, но, увидев направленный на него пистолет, замер. Глаза его впились в оружие, словно пытались его загипнотизировать. Нужно сказать, что пистолет плясал у меня в руках, а сам я, видимо, являл собой жалкое зрелище, поскольку все внутри у меня тряслось. -- Смотри, не нажми на курок, -- напряженно проговорил Дервиш, не сводя глаз с пистолета. Боковым зрением я видел, как Джаич душит жир-треста. Лысина того налилась кровью, постепенно сделалась фиолетовой, а маленькие глазки словно бы стали больше размером. Но чемодан он, почему-то, не выпускал. Свободной рукой он пытался отодрать скакалку от горла. Однако Джаич, напрягшись до предела, не оставлял ему для этого ни малейшего шанса. Потом чемодан все же рухнул с оглушительным грохотом, а через минуту жир-трест и сам повис на скакалке, будто огромная жаба. Когда чемодан грохнулся о пол, от неожиданности я действительно чуть было не нажал на курок. -- Смотри, не застрели меня, -- словно заклинание произнес Дервиш. Позволив жир-тресту мягко соскользнуть по своему телу и аккуратно уложив его на пол, Джаич бросился ко мне, выхватил пистолет и возбужденно направил его в лоб Дервишу. -- А почему это, собственно? -- поинтересовался он. -- На каком это основании он должен тебя не застрелить? -- Ведь оба других уже готовченко, -- ответил Дервиш. -- Нужен же вам кто-то живой. -- Они что, мертвы? -- спросил я у Джаича и неожиданно почувствовал слабость. -- Нет, они просто прилегли отдохнуть, -- отозвался тот. -- Видишь, как им хорошо? Жир-трест и бритоголовый действительно лежали на полу в позе "готовченко", а между ними возвышался чемодан. -- Что в чемодане? -- требовательно спросил Джаич у Дервиша. -- Доски, -- отозвался тот. -- Что?! -- Ну, иконы. -- Ах, вот как! Очередная контрабандная партия! Достояние нашей культуры! -- А вы знаете, сколько они стоят? Удивительное дело! Дервиш говорил, а сам по-прежнему не сводил глаз с пистолета. Подсознательно я почувствовал неладное. Но не стремился же он на самом деле загипнотизировать его! -- Сколько они стоят мы не знаем, -- Джаич почему-то взял на себя миссию отвечать за обоих. -- Но догадываемся. Раз такие мерзавцы, как ты, вертятся вокруг всего этого. -- Без меня вам не удастся заработать на них ничего существенного. Вас обведут вокруг пальца. -- Мудак! -- взревел Джаич. -- Ты нам нужен только как источник информации. И только до тех пор, пока не иссякнешь. Господи! Как хочется "Партагаза"! -- Сегодня я уже видел этого толстяка и с ним еще одного, бородатого, -- подал я голос, указывая на пол. -- Кто тот второй? Дервиш пожал плечами. -- Очевидно, Гоча Гуриели. Он -- киноактер. А то, что лежит на полу, раньше было искусствоведом. Ах, вот оно что! Действительно, я видел этого Гочу в нескольких фильмах. Всегда такой крупный, импозантный, с холеной бородкой. Конечно, я был далек от мысли встретить его в пивной на окраине Берлина. Оттого сразу и не узнал. -- Между прочим, сейчас в Каннах демонстрируется фильм с его участием, -- проговорил Дервиш. -- И ему прочат лучшую мужскую роль. -- Ну, прямо-таки, -- отозвался я. -- Вполне серьезно. -- В мире есть актеры и получше. -- Актеры, может быть, и есть, а объективных критериев не существует. -- Мы отвлеклись от темы, -- раздраженно напомнил Джаич. -- Для начала, думаю, неплохо будет пройти наверх и расположиться поудобнее... Но вместо того, чтобы двинуться внутрь холла, Дервиш неожиданно метнулся к двери. Джаич выстрелил. Мимо. Он выстрелил повторно. Опять мимо. В этот момент Дервиш скрылся за дверью. Джаич выстрелил ему вослед, но даже в дверь не попал. Когда мы выскочили на крыльцо, Дервиш уже сидел в "Мерседесе". Джаич успел сделать еще три выстрела, пока "Мерседес", сходу развив огромную скорость, не протаранил ворота и не скрылся за соседними домами. -- Дьявол!!! -- закричал он. -- Я не мог промахнуться с такого расстояния. Тем более, столько раз кряду. Он поднял пистолет, глянул вдоль ствола и выругался. -- Не верю своим глазам! -- прокричал он. -- Ты только посмотри! Этот негодяй Горбанюк всунул нам пистолет с кривым дулом! Убью гада! Полюбуйся! Он протянул пистолет мне. Я тоже посмотрел вдоль ствола. Действительно, даже на глаз кривизна была заметна. А раньше я как-то не обращал на это внимания. Так вот что разглядывал Дервиш! В отличие от нас он сразу заметил, что пистолет дефектный, и все время пытался определить, в какой именно мере. Джаич от досады чуть не плакал. -- Пора уходить, -- напомнил я ему. -- Ты на "Варбурге"? -- спросил он. -- Нет, на "Твинго". -- А где он? -- Метрах в пятидесяти отсюда. -- Хорошо, жди меня там. Я захвачу скакалку, ликвидирую повсюду отпечатки наших пальцев и приду. Держи пистолет. -- Только побыстрее! -- взмолился я.

Помимо скакалки, Джаич прихватил с собой бумажники бритоголового и жир-треста. -- Они тоже обчистили меня до нитки, -- попутно заметил он. Впрочем, денег в бумажниках оказалось куда больше, чем в свое время отобрали у Джаича. Он тщательно пересчитал их, пока я вел машину, разделил на две равные части и одну отложил для меня. -- Это тебе, -- уточнил он. -- Заработал. -- Сколько здесь? -- Что-то около двенадцати с половиной тысяч. -- Недурно! -- У таких мерзавцев могло оказаться и побольше. -- Ну, это, скорее всего, мелкие сошки. -- По-моему, толстяк не такой уж и мелкий. -- В прямом смысле, или в переносном? -- Во всех смыслах. -- А как ты думаешь, что нам грозит за убийство, если нас поймают? -- Это были меры самообороны, -- отчеканил Джаич. -- Я ведь являлся приговоренным к смерти заложником. Впрочем, не думаю, чтобы оставшиеся в живых члены банды стали обращаться в полицию. -- А если соседи услышали выстрелы? Или видели, как "Мерседес", проломив ворота, вылетел со двора? -- Звуки выстрелов легко спутать со многими другими звуками. А ворота практически не пострадали. Лишь слегка прогнулись. Так что теперь не защелкивается замок. Ничего страшного. Я их аккуратно прикрыл. И если кто-то и вызвал полицию, то они покружат вокруг, покружат да и уедут не солоно хлебавши. Тут я почувствовал, как нечто, лежащее в кармане брюк, уперлось мне в бедро. Однако, кроме пистолета, там ничего не было. Остановившись у красного светофора, я вынул его из кармана и обомлел. Где-то посредине ствол оказался выгнут на девяносто градусов. У Джаича даже челюсть отвисла. -- Ну и силища у тебя, оказывается, -- произнес он. -- А еще скромничал. Но все же зря ты поторопился. Нужно было предъявить его Горбанюку в первозданном виде. -- Ничего я с ним не делал, -- пролепетал я. И тут меня осенило. Красный свет светофора сменился зеленым. Я живо перестроился в соседний ряд, нырнул в переулок и остановился в первом пригодном для этого месте. -- Я все понял! -- возбужденно прокричал я. -- Этот Дервиш обладает исключительными способностями. Вроде Геллера или Вольфа Мессинга. Теперь ясно, каким образом отпирались замки в антикварных магазинах и нейтрализовалась сигнализация. Он владеет тем, что принято называть силами магнетизма. И владеет отменно. -- Что за бред! -- возмутился Джаич. -- А это тоже бред? -- Я сунул ему под нос изувеченный пистолет. -- Обалдеть! -- проговорил он. -- Я все думал, что же он его так пристально разглядывает. А он, оказывается, его искривлял, зараза! Горбанюк ни в чем не виноват. -- Хорошенькое дело! -- не желал уступать Джаич. -- А наши ученые утверждали, что ничего подобного в природе не существует. -- Это утверждали не ученые, а пропаганда. Джаич набычился и промолчал. -- Они знают наш адрес? -- поинтересовался я. -- Нет, разумеется. Я сказал им, что живу на территории посольства на Унтер-ден-Линден. Я включил двигатель, и машина медленно покатилась по переулку.

Когда мы приехали домой, я поведал ему обо всем, что произошло за время его отсутствия. Кроме появления на горизонте фантомов, разумеется. Я рассказал о своей поездке в Вюнсдорф и о ее результатах, о склоках с Горбанюком, предшествовавших появлению "Твинго", об убийстве Отто Горовица и Анатолия Косых, о Гройпнере и Бреме, о том, как я оказался на Пауль-Людвиг-Штрассе 54, о Марине и Изабель. Джаич слушал, дымил своим "Партагазом", а в промежутках жевал резинку и пускал пузыри. -- эта Изабель темнит, -- заметил он. -- Она явно знает гораздо больше того, что сказала. -- Она предложила мне решить одну интеллектуальную задачку. В последней редакции я бы сформулировал ее так: кто такой волшебник из Маргиба, что такое волшебная лампа и что случается с ней, когда волшебник перестает в ней нуждаться. И главное -- куда девается джин, раб этой лампы? -- Слишком завуалировано. -- Думаю, со злым волшебником из Маргиба тебе предстояло встретиться в ближайшее время, не вмешайся я в ход событий. Может, это заодно и есть их наводчик. -- Наводчик здесь, а тот должен был приехать издалека. Мы бы встретились с ним в любом случае, не вздумай Дервиш изгибать взглядом пистолеты. Говоря это, Джаич набирал номер Горбанюка. -- Привет, Горбанюк, -- с напускной бодростью проговорил он. -- Кто это? -- напряженно поинтересовался тот. -- Джаич, естественно. -- Ага, нашелся! Это я, я его нашел! -- чуть было не вырвалось у меня. -- Очень хорошо, что ты нашелся, -- агрессивно продолжил Горбанюк. -- Тут фрау Сосланд с меня буквально не слазит! В конце концов, это ваше дело общаться со своими клиентами. Я уже по уши в ее слюне. Видимо, запасы слюны за истекший период не пошли на убыль. -- Послушай, Горбанюк, -- начал было Джаич, но трубку уже перехватила фрау Сосланд. -- Уж и не чаяла услышать ваш голос, герр Джаич, -- произнесла она самым издевательским тоном, на который была способна. -- А вы, оказывается, терялись. А теперь нашлись. Этот проказник герр Горбанюк вечно что-то от меня скрывает. Не получается у нас доверительных отношений. А как радовался, собака, когда деньги брал! -- Не торопите событий, -- попытался воздействовать на нее Джаич. -- Они и так развиваются слишком стремительно. -- Да, но в каком любопытном направлении! Один труп следует за другим! -- Сегодня количество трупов еще увеличилось, между прочим. И могу вас заверить, что последние трупы принадлежат отнюдь не антикварщикам. Я в отчаянии схватился за голову. Но слово -- не воробей, вылетит -- не поймаешь. -- Да? -- Фрау Сосланд помолчала. -- Кому же они принадлежат, разрешите полюбопытствовать? Я выразительно приложил палец к губам. -- Этого вам пока лучше не знать. Но поверьте, что в ближайшее время им будет не до вас. -- Кому? Трупам? -- И нынешним трупам, и будущим. -- Так дело не пойдет. Вы меня окончательно запутали. Нам нужно встретиться. -- Послушайте, фрау Сосланд. Я знаю, что в контракте оговаривается ваше право на получение информации... -- Именно, -- подтвердила она. -- Но сейчас это противоречит самому предмету контракта: с передачей информации вырастут шансы вашей гибели. Или гибели Юрико. -- М-м-м... -- Поверьте, что так будет лучше в первую очередь для вас самих. -- М-м-м... -- Фрау Сосланд находилась в раздумье. -- Хорошо, даю вам еще одни сутки. Но после этого вы не отвертитесь. -- Договорились. -- Мы с Юрико уже вынуждены скрываться. -- Надеюсь, Горбанюк знает, где вас найти в случае чего. -- Дудки! Я сама вас найду. Ни одна живая душа не знает, где мы спрятались. -- Очень благоразумно, -- похвалил ее Джаич. -- Итак, сутки, -- отрезала фрау Сосланд. -- Дайте мне, пожалуйста, Горбанюка. Джаич перевел дух. -- Алло, -- послышался мужской голос. -- Слушай, Горбанюк, она у тебя там что, навеки поселилась? -- С вашей легкой руки, между прочим. -- Скоро все кончится, не отчаивайся. -- Хотелось бы верить. -- Голос Горбанюка несколько повеселел. -- Но нам сейчас нужен другой пистолет. Так получилось. Не "Макаров" -- какой-нибудь с коротким дулом. И чем дуло будет короче, тем лучше. -- Вы у меня вот где сидите! -- взорвался тот. Очевидно, он показал при этом, где именно мы у него сидим, но по телефону было не видно. -- Я ведь сказал уже, что скоро все кончится. -- Джаич перешел на тон, каким обычно врач разговаривает с пациентами. -- У нас имеется для тебя и хорошая новость: "Твинго" в полном порядке и у тебя есть хорошие шансы получить его в целости и сохранности. -- Ладно, -- сказал Горбанюк, -- завтра утром пусть кто-нибудь из вас заедет сюда. -- Договорились. И вот еще что. Нельзя ли через наше парижское представительство навести справки об одной жительнице Парижа? Ее зовут Изабель Демонжо. -- О Б-же! Что конкретно вас интересует? -- Кто она по специальности, что из себя представляет, какие у нее связи... -- Пароли, адреса, явки... У нас ведь коммерческое представительство, а не агентурный центр -- По крайней мере, адрес ее можно узнать? -- Попробую. Но ничего обещать не буду. Горбанюк бросил трубку. -- Я его понимаю, -- проронил Джаич. -- А как ты собираешься изловить Дервиша в течение суток? -- поинтересовался я. -- Нужно будет распространить среди антикварщиков утку соответствующего содержания. Через осведомителя она попадет куда нужно -- только и всего. -- Ты думаешь, что после того, как ты сбежал, они клюнут? -- Не знаю. Возможно, твой человек из Маргиба действительно антикварщик и есть? Может, наподобие Востока существует Дальний Маргиб и Ближний Маргиб? Ведь они притащили в дом целый чемодан икон. -- А в одной из комнат я обнаружил коллекцию больших антикварных часов. Джаич внимательно посмотрел на меня. -- Нужно отметить, что для дилетанта ты действовал вполне прилично. Никак не ожидал. Он разделся до плавок и принялся прыгать со скакалкой. Через минуту раздался стук в дверь. Показался сосед снизу с разъяренным выражением на лице. Джаич тут же захлопнул дверь перед самым его носом. -- Поправился я там, -- недовольно пробормотал он. -- Плоды неподвижного образа жизни. Раньше на мои прыжки он не реагировал, только на твои. Удачный день, подумалось мне. Я проявил себя мужчиной и вызволил из беды Джаича. При этом заработал больше двенадцати тысяч марок. Правда, в процессе два человека оказались "готовченко", но, ей Б-гу!, они этого заслужили.

В пивную, расположенную напротив магазина Юрико, идти, разумеется, было рискованно. Но Джаич оспорил эту мою сентенцию. -- Во-первых, им не придет в голову меня там искать, поскольку, на их взгляд, я должен это место обходить десятой дорогой. Но даже если им станет известно, что я там, они ни за что туда не сунутся, будучи в полной уверенности, что это -- западня. Дервиш и Гуриели -- ребята не промах. -- Что ж, валяй, -- не стал возражать я. -- Если тебе доставляет удовольствие валяться на диване, связанным скакалкой, и посещать туалет строго по расписанию -- валяй. Только второй раз в их логово я не сунусь. Ни за какие сокровища мира. Джаич попытался скорчить насмешливую физиономию, но из этого ничего не вышло. Однако вечером он все же отправился в пивную и жестоко вздул обрадованных его появлением красномордых. Все это время я просидел напротив пивной в засаде с туристским топориком в руках, за что получил от Джаича половину выигрыша. Мне начинала нравиться подобная жизнь. На кой ляд вообще сдались эти клиенты, если на свете существуют столь замечательные вещи, как красномордые и карамболь? И никаких тебе дервишей, жир-трестов, волшебников из Маргиба и культурно-криминальных групп "Фокстрот".

Мы славно отпраздновали выигрыш в одном из злачных заведений на Цоо, а дома к уже выпитому добавили "Метаксы", так что утром оба проснулись с опухшими головами. Гуляли мы в ресторане с коротким названием "Макс". Зал в нем был небольшой, но уютный, на стенах висели картины, выполненные в жанре сюрреализма, с фамилиями авторов и ценой на прикрепленных к багету картонках. Сначала мы сделали еще одну попытку определить, кто из оставшихся в живых антикварщиков замешан в деле. Подолгу и с остервенением обсуждали каждую кандидатуру. это хорошо шло под закуску, но ни к какому конкретному результату прийти не удалось. Затем переключились на контрабанду предметов старины из нашей страны вообще, сойдясь на том, что в этом есть вина практически всех антикварщиков. И что, по-видимому, в будущем на подобной работе нам только таких мерзавцев и придется защищать. А жаль! Под конец, когда мы уже еле ворочали языками, Джаич уселся на своего любимого конька, пустившись в рассуждения о спорте. Причем, когда ему приходилось упоминать кого-либо из известных спортсменов, уехавших за рубеж, у него появлялось такое выражение, словно кто-то забрался в его собственный карман. Мол, происходит не только утечка мозгов из России, но и первоклассных бицепсов. А это, почему-то, никого не колышет. В стране остаются только кожа да кости. Одним словом, утром головы наши раскалывались невыносимо. А тут еще выяснилось, что находясь в вечерне-винном угаре, мы купили картину. Я обнаружил ее в коридоре, повернутой лицевой стороной к стене. Размерами она была приблизительно метр на метр и из того, что на ней было изображено, удавалось разобрать только пистолет. Все остальное -- откровенный сюрреализм. Имя автора -- Сергей Гламозда, а называлась картина "Лети, пуля!" Я позвал Джаича и мы долго пялились на нее, пытаясь восстановить в памяти хотя бы какие-то подробности ее покупки. Затем путем героического мозгового штурма нам удалось вычислить, что стоит она где-то около двух тысяч марок, и что эту сумму мы заплатили поровну. -- У нас уже появилось совместно нажитое имущество, -- отметил я. -- Хочешь выкупить мою долю? -- Нет уж, лучше ты мою. -- Ведь в жизни всякое бывает. Не исключено, что лет через десять она будет стоить миллион. -- И весь этот миллион достанется тебе. Представляешь? -- М-да, воображения у тебя -- ноль. -- В трезвом виде -- ниже нуля, -- согласился я. -- Тогда как же ты пишешь романы? Под газом? -- А я не пишу романы. Все мое наследие до сегодняшнего дня -- это дюжина садистских рассказиков. Здесь требуется воображение особого рода, так сказать, со знаком минус, и оно у меня есть. -- Что ж, придется подарить картину "голым пистолетам" или Лили, -- сказал Джаич. -- Отличная идея! Даренному коню в зубы не смотрят. Изображенный на картине сюрреалистический пистолет напомнил нам о пистолете реальном, который нужно было получить у Горбанюка, и мы принялись спорить, кому за ним ехать. -- Ты давай, езжай, а я пока придумаю утку для осведомителя, -- настаивал Джаич. -- Утку можно придумать и в машине, -- не соглашался я. -- Нам вообще пора уже решить задачку, кем является один из антикварщиков -- просто осведомителем или главным действующим лицом. -- Не могу я думать, когда у меня раскалывается голова. Дома я смог бы быстрее прийти в себя. -- Давай бросим жребий, -- предложил я. -- Монету? -- Хотя бы. -- Идет. Я выбрал орла, он -- решку. Выпал орел. -- Тебе ехать, -- обрадовано воскликнул я. -- Почему это мне? Я выбирал решку. -- Ну, правильно. А выиграл орел, значит, ехать тебе. -- Э, нет! Мы бросали жребий, кому ехать. Я сказал, что поеду, если выпадет решка! Пришлось бросать снова. На сей раз я четко оговорил, что поеду в том случае, если выпадет решка, а он поедет, если выпадет орел. Мне повезло вторично: выпал орел. Джаич направился в ванную, однако через минуту вернулся. -- Все-таки придется ехать тебе, -- обрадовано заявил он. -- Это почему же?! -- взорвался я. -- Мои права остались в "Варбурге". Сейчас они, наверное, у Горбанюка. -- Но ведь ехать-то нужно как раз к Горбанюку! -- А вдруг по дороге меня остановит полиция? Короче, единственное, чего удалось добиться, это настоять на том, чтобы мы поехали вместе.

Горбанюк вручил нам небольшой пакетик, завязанный голубой лентой. Своим видом он напоминал рождественский подарок. Джаич вскрыл его и извлек на свет Божий револьвер вроде тех, которыми пользуются сыщики в Скотланд-Ярде. В Англии такие, насколько мне известно, называют "бульдогами". -- Ну что, дуло достаточно короткое? -- с иронией осведомился Горбанюк. -- Сойдет, -- буркнул Джаич. -- Сойдет! Короче попросту не бывает, -- обиделся Горбанюк. -- Теперь по поводу Изабель Демонжо. Вот ее парижский номер телефона, он значится в телефонном справочнике. Что же касается адреса, то здесь -- полное фиаско. Его можно получить только с согласия самой Демонжо. Но для этого требуется заявить в справочном бюро, кто именно ею интересуется. Джаич пожал плечами. -- Меня она вообще не знает. -- Он в нерешительности посмотрел на меня. -- Как ты думаешь, если ей назовут твое имя, согласится она или нет? -- Пусть в бюро скажут, что ею интересуется Аладдин. -- Кто? -- не понял Горбанюк. -- Аладдин. Знаешь такую сказку "Аладдин и волшебная лампа"? -- Пошел ты к черту! -- Он серьезно, -- вступился за меня Джаич. -- Хорошо! -- воскликнул Горбанюк. -- Превосходно! Так и передам -- Аладдин. По своему обыкновению Джаич предложил мне пистолет оставить у себя. Я уже начал было подумывать, что он страхуется на случай, если нас обыщет полиция. Мол, ничего не знаю, ничего не слышал, ни за что ответственности не несу. По дороге домой мы тщетно пытались придумать какую-нибудь подходящую утку для информатора "Фокстрота", но ничего путного в голову не лезло. Видимо, продолжало сказываться похмелье. -- Может, просто сообщить как бы невзначай наш домашний адрес? -- предложил Джаич, открывая дверь и заходя в квартиру. -- Думаю, Дервиш бы заинтересовался. -- Спасибо, уже не требуется, -- послышалось за нашей спиной. Мы резко обернулись. Возле входа стоял Дервиш, держа в руках пистолет с глушителем и плотоядно улыбаясь. -- В комнату шагом марш! -- скомандовал он и лягнул пяткой дверь, после чего та с силой захлопнулась. Мы послушно прошли в комнату. Здесь Джаич сунул в пасть уже п