чельник на базе грузовика ГАЗ-66 с прицепом - с ней можно было все лето ползать по "треугольнику": лучшего предлога не придумать. С первого же дня знакомства со своей "женой" Георгий понял, что вряд ли когда свыкнется с мыслью, что они так и останутся чужими людьми. И что станут жить под одной крышей как начальник и подчиненный, а не как мужчина и женщина. Еще в Москве Георгий привез Татьяну к себе домой и, говоря языком бабников, распустил перья. Она весьма искусно ему подыгрывала, пила шампанское, кокетничала и заметно хотела понравиться, что было совершенно естественно: пожалуй, не одна она из "женского батальона" с удовольствием бы поехала поработать года на два в экзотических условиях фермы в карельских сопках среди голубых озер и рек, где плещется форель. Вместо того чтобы прислуживать какому-нибудь ожиревшему директору оборонки или вовсе таскать белье и стелить постели в гостинице, попутно выполняя литерные мероприятия. Он почти не сомневался в успехе первого вечера и порой мстительно вспоминал свою бывшую законную жену, в простреленной постели которой наверняка уже лежал любовник, о котором она напоминала часто и навязчиво. После двух ночи Георгий открыл дверь ванной комнаты. - Старший лейтенант Курдюкова! Сначала сюда, а потом - в койку! - Есть, товарищ майор! - откликнулась Татьяна и без всяких комплексов попросила халат или, на крайний случай, длинную мужскую рубашку, потому что ночью она зябнет. Он дал ей халат и пообещал, что сегодня будет тепло и, может быть, даже жарко. Пока он на правах хозяина прибирался на кухне, Татьяна выполнила приказ, и Георгий явился в спальню как молодожен к брачному ложу. - Извините, товарищ майор, - вдруг трезвым и холодноватым голосом сказала она, - служба на сегодня кончилась. Я и так работала до двух часов. Спокойной ночи. Он тогда еще не поверил в стопроцентное "динамо", хотел пошутить: - Я по легенде - бабник и обязан работать всю ночь. К тому же нам следует приспосабливаться друг к другу, не так ли? - Непременно, Георгий Петрович. Вот и будем приспосабливаться. - Так в чем же дело? Сейчас и начнем. - Начнем. Идите спать. На диван. Или мне уйти? Он ощутил прилив раздражения от ее внезапной сухости и решительности, однако настаивать сейчас, тем более проявлять свою волю было глупо. Судя по ее тону, она не моргнув глазом пойдет на обострение, и вовсе не из-за своего целомудрия, а из-за какой-то жесткой принципиальности. Ко всему прочему, Георгий вспомнил отеческое предупреждение Зарембы и совет найти общий язык. Он сел на край постели. - Ты меня сбила с толку, - сказал он, смиряя гордыню. - Прошу прощения... - Скажи, что ты имела ввиду, когда говорила... о приспособлении друг к другу? - Георгий будто бы заботливо подоткнул одеяло под ее ноги. - А то и имела, - не сразу сказала она. - Придется приспосабливаться жить под одной крышей, изображать семейную пару, разыгрывать то любовь и согласие, то ревность и ссоры. Если, конечно, после этой ночи вы от меня не откажетесь. Георгий и тогда не поверил в искренность, зная по опыту, как самые опытные шлюхи умеют разыгрывать неприступных девочек-дюймовочек. Он сделал вид, что вполне удовлетворен ответом, попросил извинения и ушел спать в зал, на диван. И всю ночь не мог уснуть от одной лишь мысли, что он, Жора Поспелов, никогда не знавший отказа, вынужден спать сейчас в одной квартире с молодой, приятной женщиной, которая пусть и не возбуждает такую дикую страсть, как бывшая жена, однако притягивает воображение новизной ощущений; вынужден ворочаться с боку на бок, без конца думать о ней, представлять, как бы это все восхитительно у них произошло. И тихо злиться от собственного бессилия, и вспоминать, как он с блеском выхватил из грязных рук не какого-нибудь старшего лейтенанта спецслужбы, а саму "Мисс Очарование". Взял одной смелостью и напором, будто крепость на шпагу! Правда, и первая их ночь тоже походила на насилие, только вместо истерики, обиды и стрельбы родилось совершенно обратное: Нина покорилась ему и сама назвала мужем, отныне и навеки... Под утро он окончательно накрутил себя, взвел и разозлился на Татьяну, решив отказаться от ее участия в разведоперации. С этой мыслью он и уснул, сжав кулаки и стиснув зубы, ругая ее про себя так же, как вчера Нину - шлюха, тварь, дрянь... Тогда и в голову не пришло, что Татьяна за стенкой тоже не спала, тоже думала, вспоминала... И тоже уснула под утро, всего на пару часов, потому что в семь разбудила его тем, что готовила на кухне завтрак и, не зная "секретов" старой поспеловской мебели, уронила дверцу настенного шкафа, оторванную во время переезда, так и не отремонтированную. Он лежал и делал вид, что не проснулся. Ее инициативу он сначала расценил как желание угодить, подлизаться, искупить как-то издержки собственных принципов. Потом Татьяна осторожно вошла в комнату, постояла возле "спящего", сделала движение, чтобы тронуть за плечо, но вместо этого как-то бережно прикоснулась к сжатому кулаку на подушке, погладила и осторожно, один по одному, распрямила пальцы. И второй кулак отчего-то разжался сам... - Не притворяйся, - сказала с улыбкой. - Вставай, я приготовила завтрак. Начнем есть наш пуд соли. В этот момент Георгию вспомнилось, что у Татьяны есть сын, живущий с бабушкой где-то в Новгородской области. От мысли об этом ребенке эта строптивая, дразнящая, своенравная женщина предстала перед ним с неуловимой печатью иного качества - материнства, которое служило некой защитой от всякого на нее посягательства. За ее плотью стояла еще одна плоть, еще одна живая душа, и всякое оскорбление, нанесенное ей, немедленно отзывалось в ребенке. Что бы он, Жора Поспелов, чувствовал, если бы кто-то чужой посмел оскорбить его мать? Посмел говорить с ней развязно, предлагать "приспособиться"? А сын Татьяны еще маленький и не способен отомстить за мать. Неожиданным образом увязанные эти мысли в один момент развеяли все ночные мысли и страсти. Только осталась одна мстительная в отношении бывшей жены, за насилие над которой никогда никто не отомстит, потому что некому мстить: Нина о детях и слышать не хотела! И он когда-то не хотел, но к тридцати, и еще чуть раньше, окончательно созрел, потому что начал матереть, ощущать опасность своей работы, страх, уровень риска и эфемерность жизни. Словишь пулю - и ничего после тебя не останется! Никого! Жена? Так жена, как поется в старой казачьей песне, погорюет и забудет про меня... - Вставай, - Татьяна положила руку ему на лоб. - Остыла твоя горячая голова, утро вечера мудренее, вставай. Георгий осторожно убрал ее дразнящую ладонь: эти игрушки в утреннюю ласку после ночного "динамо" были известны и означали единственное - Татьяна не хотела портить с ним отношения и выбрала неприемлемую для него тактику постоянно подогревать чувства и воображение, но всякий раз ускользать из рук под самыми разными предлогами. Эдакая кошечка с мышью. Только Георгий сам привык быть котом. - Отлично, - холодно проговорил он и встал. - Ты сделала выбор в наших отношениях. Я тоже. Люблю, когда у меня развязаны руки. Когда с товарищем по службе связывают только служебные, а не постельные дела. Вероятно, тогда она приняла это за шутку или за некую месть уязвленного мужского самолюбия и серьезно к его словам не отнеслась. На деле же теперь получалось точно так, как он сказал: Георгий разъезжал по "треугольнику", заводил знакомства с женщинами, любезничал с очумевшими от тоски одинокой жизни в глухих местах агентами Ромулом и Ремом - одним словом, был все время на людях, а Татьяна как опостылевшая нелюбимая жена сидела на хуторе и ждала у окошка блудливого "мужа". Мало того, скоро хозяйство резко прибавилось: бродячая свинья, прибившись на ферму, привела с собой девять полосатых поросят - признак того, что огулялась с диким кабаном, - и хочешь не хочешь, забот у хозяйки прибавилось. Когда же в конце мая Поспелов наконец купил пасеку, "жена" не то чтобы затосковала, но почувствовала себя обманутой: дачная жизнь на ферме, как корабль, обрастала ракушками и тянула ко дну. А пасека была необходима как прикрытие: часть ульев выставлена на ферме, а большая часть превращена в кочующую пасеку, которая позволяла в любое время появляться в той части "бермудского треугольника", где было необходимо. Георгий сразу же начал готовиться к выезду на несколько ночей, и заметил, что строптивая, несостоявшаяся любовница ждет этого часа, как муки, ибо выяснилось, что боится оставаться на ферме одна, несмотря на электронную охранную сигнализацию и автоматическую связь. - Ты жесткий парень, Поспелов, - сказала она накануне отъезда его с пасекой в недра загадочного "треугольника"- Знаешь ведь, что мне будет страшно, и даже душа не дрогнет... Ты всегда так с женщинами? Он не хотел ни завоевывать ее таким образом, ни тем более пугать, а сказал, в общем-то, правду. - Не жесткий, а жестокий, - поправил. - Представляешь, в последнюю встречу с женой я изнасиловал ее. Да, а она в меня стреляла. Ничего отношения? А знаешь, кто моя бывшая? "Мисс Очарование" восемьдесят восьмого года, Нина Соломина, помнишь? Она пожала плечами. - Нет, не помню... Роковая женщина? - Они все у меня роковые, - признался Георгий. - Потому что надо мной рок висит. Так спецпрокурор определил. Хорошо, что нас судьба повязала только... легендарными супружескими отношениями. Татьяна смотрела хоть и недоверчиво, но в глазах таился испуг. Поспелов рассмеялся и похлопал ее по щеке. - Ладно, не бойся, я скоро собаку куплю. Даже двух, кавказских овчарок. Будешь дама с собачками! На утро же стало ясно, что заезд с пасекой в Долину Смерти придется отложить на неопределенный срок, поскольку Татьяна приняла шифровку, ключом к которой владел только он сам. Это означало особую важность информации... Заремба сообщал, что в Петрозаводске внезапно объявились два охотника-медвежатника, исчезнувшие вместе с вертолетом МИ-2 пять месяцев назад. Требовалось немедленно установить, вернулся ли из небытия егерь, продавший им медведя в берлоге, и срочно выезжать в столицу Карелии, чтобы через местную спецслужбу выяснить, в каком параллельном мире побывали новые и все-таки земные русские люди... "Новые русские" до этой самой злополучной охоты были людьми малознакомыми, хотя жили в одном городе давно и бизнесом занимались лет по восемь. Надо сказать, что и по роду занятий они были близки: оба когда-то относились к интеллигенции. Хардиков начинал жизненный путь в милиции, когда еще существовал ОБХСС, дослужился до капитана, а потом его свел с ума один известный художник, заразил тягой к прекрасному, к живописи и поэзии, и он уехал учиться на журналистский факультет. Парень он был симпатичный - светловолосый, слегка скуластый, с острым, пронзительным взглядом, что нравилось женщинам и не нравилось преступникам. Эдакий "истинный ариец", баловень судьбы, белокурая бестия. Журналистом он поработать не успел, началась перестройка, некоторое время занимался издательской деятельностью, в которой наварил первоначальный капитал, и ушел в область прозаическую: стал торговать обувью, организовав частную фирму "Стивал-Карел". К началу памятной охоты Хардиков имел до сорока магазинов в самом Петрозаводске и многих городах России, включая Питер, мечтал открыть свой банк и уже достраивал для него здание в центре карельской столицы. Бандиты его никогда не доставали и своими налогами не обкладывали, поскольку бывший капитан сидел под "крышей" МВД и обувал в итальянские ботинки половину милиции. Человеком он был смелым, богатым, способным на поступок и никакими комплексами не страдал. Кроме бизнеса с такой же страстью любил охоту, а когда хорошо выпивал, в душе просыпалась зараза, внесенная художником: тянуло к поэзии, причем исконно русской - к стихам Есенина, Клюева, Рубцова. Благодаря ей они и сошлись со Скарлыгиным, когда встретились на юбилее общего знакомого. Выпивший Скарлыгин встал и, вместо тоста, начал читать стихи Рубцова: Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времен татары и монголы. Читал со страстью, с душевной болью, до слез, пытаясь пробить силой слова галдящую толщу застолья. Не пробил... Скарлыгин обликом своим напоминал народовольцев прошлого века - борода, очечки, а за ними глаза, полные любви и сострадания к своему народу. По образованию он был геолог-геофизик, но работал корреспондентом в газете долгое время, и направление в бизнесе избрал как бы по третьему пути - образовал фирму "Сантехмонтаж", строил канализации, водопроводы, ставил раковины и унитазы. В отличие от Хардикова, едва сводил концы с концами, выкручивался, искал ссуды и страдал от рэкета. Поэтому сошлись они не на бизнесе, а на страсти к поэзии и охоте. На юбилее они уединились, до утра пили водку и читали стихи, пели и плакали, умилялись и покрывались ознобом от повышенной чувствительности и силы поэтического слова. Тут же поклялись: немедленно, как только придут на работу собственные бухгалтера, перевести крупные суммы на памятник Николаю Рубцову в Вологду, - и заодно договорились поехать на медведя. Хардиков накануне купил берлогу. Проспавшись к обеду, про перевод денег на памятник они мгновенно забыли, но отлично помнили об охоте, поскольку любили ее во всяком состоянии. Хардиков зафрахтовал вертолет МИ-2, посадил нового друга и полетели они в неизвестность. И вот, спустя пять месяцев, объявились в городе внезапно - причем не только для своих домочадцев, работников предприятий, но и для себя лично. Пришли в себя и обнаружили, что находятся на складе труб, чугунной фасонины и фаянса, принадлежащем Скарлыгину, запертые снаружи на замок и опечатанные печатью банка; за долги фирма полностью перешла в собственность кредитора. Скарлыгин разорился, пока был на этой странной, длительной охоте. Даже некоторую мебель из квартиры продали с молотка... Пустить в трубу фирму "Стивал-Карел" за такой срок было не так-то просто, хотя и Хардиков понес крупные убытки за время отсутствия. Об исчезнувшем вертолете, двух пилотах и егере у него, разумеется, спросили сразу же, но по-свойски. И он так же по-свойски рассказал, что благополучно подхватили на борт егеря в Нижних Сволочах, взлетели по направлению к Горячему Урочищу, и тут началась болтанка, так что выпить в воздухе было невозможно. Из горлышка же "новым русским" пить не пристало, и они дважды приземлялись на голые вершины сопок, минут на пять: пилоты двигатели не глушили. И вот когда пришло время приземлиться в третий раз, командир экипажа забеспокоился - что-то непонятное творилось с приборами, будто зашкаливало или вовсе не работало. Бывший геофизик успокоил, дескать, это магнитная буря, а Хардиков приказал все-таки сесть и, пока выпивают и закусывают, посмотреть машину. Приземлились на лысой сопке, от винтов поднялся высокий столб сухого рыхлого снега, и когда он осел, - двигатель на сей раз выключили, - то все увидели, что со всех сторон к вертолету идут какие-то люди в скафандрах, а, может, и в заиндевевших, обросших куржаком капюшонах - тут мнения расходились. Снег был глубокий, поэтому людишки казались маленькими, тонули по пояс. Водки на борту было целых полтора ящика - есть чем попотчевать нежданных гостей, так что "новые русские", уже читавшие стихи, компании обрадовались, сами открыли дверь и еще зазывать стали. А это оказались вовсе не люди - уроды какие-то! Зеленые, похожие на чертей! Они чем-то брызнули в салон вертолета, как из газового баллона, и все враз полегли, потеряли сознание... Дальше "новые русские" несли вообще полную чушь, бредятину про летающую тарелку, в которой они потом очутились, про полет на планету Гомос, находящуюся в другой солнечной системе, про открытие внеземной цивилизации и про то, как там устроен мир. Работники прокуратуры и милиции, отлично знавшие Хардикова, не могли поступить с ним грубо и сразу же определять в местную психлечебницу. Его отпустили домой, а разорившегося Скарлыгина с помощью специальной бригады "скорой помощи" отвезли в наркологическое отделение: диагноз был поставлен соответствующий - алкогольный психоз, шизофрения крайней степени, сумеречное состояние. Владелец фирмы "Стивал-Карел" хоть и был по-товарищески предупрежден молчать, что с ним произошло, не послушал советов и созвал пресс-конференцию, где сделал сенсационное заявление. Инцидент получил широчайшую огласку, Хардикова показывали по телевидению, о нем писала вся свободная пресса, начался нездоровый ажиотаж. Но и плевать бы на него: чем бы народ ни тешился, лишь бы не плакал, не ныл, что вовремя не дают зарплаты. Бывший капитан милиции пошел дальше, совершая безумные действия - все свободные деньги в сумме сто пятнадцать тысяч долларов перевел на строительство памятника поэту Рубцову, в магазинах убрал кассовые аппараты и приказал раздавать обувь бесплатно. Стало ясно, что оставлять его на свободе больше нельзя, а уговорить, подействовать невозможно. Хардикова снова пригласили в прокуратуру, спровоцировали буйство и увезли в наркологию. Тимоха не умер, хотя испытал полное ощущение смерти - так, как ее себе и представлял. Очнувшись, он увидел перед собой стерильно чистый, матово-блестящий потолок, набранный из металлических плиток, почувствовал, что руки вытянуты вдоль тела и чем-то привязаны. Сразу же подумал, что это операционная: значит, "сломался" на прыжке, скорее всего, повредил позвоночник. Голову вроде бы ничего не сдавливает, шея работает - значит, черепно-мозговой нет. И слава Богу! А то бы ходил потом по деревне, улыбался и фиги показывал, как покровский дурачок Мотя. Он чуть приподнял голову, еще тяжелую, пьяную после наркоза, - перед глазами закружились какие-то приборы, блестящий металл, мониторы. Похоже, не операционная, а реанимация, где он бывал несколько раз, когда кто-то из десантуры неудачно приземлялся. На душе полегчало - кризис прошел, если очнулся, жить буду! Попробовал шевельнуть позвоночником, двинуть ногой - все двигается, пальцы шевелятся. И писать охота - просто смерть! Мочиться в штаны десантнику, даже прикованному к постели, было "за падло". Паршивый какой-то, нудно режущий свет быстро утомлял зрение, Тимоха прикрыл глаза и позвал: - Сестра? Эй, сестрица! Вокруг была полная тишина, если не считать урчащего звука где-то за головой - видимо, работал холодильник. Конечно, на дворе ночь, и эти сестрицы-сучки либо спят, либо собрались и пьют чай. А ты лежи тут и жди, когда мочевой пузырь лопнет. И ведь еще привязали, курвы! Он пошевелил запястьем - поддалось, что-то затрещало. Вмиг догадался: распяли липучей лентой. Ну, это тебе не ремень с пряжкой-самозахватом! Через несколько секунд он высвободил правую руку, с левой же просто сдернул завязку и, забыв о позвоночнике, сел... Сначала, обнаружил, что не голый вовсе, как обычно лежат в реанимации, а обряженный в какой-то тоненький, глухой комбинезон из ткани, похожей на серебристый металл. И нет ни гипса, ни повязок! На ногах же - высокие ботинки, очень похожие на десантные, только сшитые из какой-то ерунды в виде фольги от сигаретной пачки. И кровать под ним - вовсе не кровать, а кресло с мягкой откинутой горизонтально спинкой. Подивиться и осмыслить все увиденное еще не хватало времени да и эмоциональных сил, которые сейчас были прикованы к мочевому пузырю. Мать их так, где тут у них туалет? Хоть бы утку поставили... Он спустился с кресла, и спинка вдруг сама встала вертикально. Пьяно шатаясь, он сделал несколько шагов и на секунду забыл о туалете... По правую руку от него, точно в таких же креслах, выстроенных вдоль стены, как в "боинге", дрыхла вся группа, все пятеро! Нет лишь пилота Леши и летнаба Дитятева. И помещение реанимационной какое-то вытянутое, округлое, без углов, без окон и дверей, как в сумасшедшем доме. Тимоха потоптался, держась за стеночку, прошел назад, вперед: хрен знает, где этот туалет! Пока все спят, можно куда-нибудь в угол почирикать, а потом отпереться. И пусть сестрицы промокают тряпками! Он так и сделал, зайдя за пластиковую тумбу с приборами. Лужа потекла вдоль стены по серебристому рифленому полу в сторону кресел со спящими мужиками - уклон туда был. Испытав облегчение, Тимоха в тот час же вытаращил глаза, предаваясь изумлению. Кипит-твое-молоко! Ну и палата! Не иначе как все побились, может, самолет гробанулся? И всех в Москву привезли, к Склифосовскому. Возили же туда якутскую десантуру после вынужденной посадки, когда мужики и парашюты надеть не успели, переломались. Значит, и их в столицу приперли. Сколько же это без памяти-то был? Дня два?... Тимоха подобрался к соседнему креслу, где лежал Лобан, одетый точно в такой же комбинезон, потолкал его, оторвал липучки, связывающие руки. Старшой спал и от него все еще воняло перегаром... Но такого и быть не может! К вечеру всяко бы продышался, перегнал бы сивуху из крови в мочу... - Стоп! - сказал он, осененный внезапной догадкой. Их же еще только везли в Москву! На самолете! На санитарном! Вон и гул какой-то за стенкой. А самолет - импортный, не советский, пригнали откуда-нибудь в качестве гуманитарной помощи. И комбинезоны эти, видимо, входят в комплект для перевозки раненых... Но кто же ранен-то здесь? Изломанные парашютисты обычно что утюги - так закатают в гипс, будто живой памятник. Все лежат красавцами, ни одной повязки, ни шины, ничего! И сон у всех странный, как под наркозом. Иначе бы ворочались, храпели, сопели и чмокали. В следующий миг Тимохе стало нехорошо, заболело под ложечкой от тоски: вспомнил, что перед тем, как потерял сознание, видел каких-то мужичков в скафандрах под деревом, коротеньких и зеленых. Чего-то они суетились, бегали, как муравьи... Значит, крыша поехала! Причем у всех сразу. Вся группа накрылась, и везут в какую-нибудь психбольницу. А пристегнули всех, чтоб не буянили, снотворным накачали... Он сел в свое кресло и чуть не заплакал от жалости к себе. Руки увидел, по-прежнему черные, измазанные родной печной сажей, глубоко въевшейся в кожу. Дома печь развалена, Ольга матерится, ребятишки в грязи ползают... Куда везут? В какой город? И письма не дадут написать. Говорят, дуракам не разрешают, чтобы домашних с ума не сводили... У Тимохи началась вдруг такая смертная тоска - лучше бы не приходил в сознание. Лежал бы себе, как вся гвардия лежит, и сопел в две норки. И не думал бы... Домашняя сажа на руках показалась ему такой дорогой, милой сердцу, что он руки к губам поднес и чуть ли не поцеловал. Не надо смывать! - подумал, - пусть хоть эта частичка родимого крова всегда будет с ним. А то ведь все свое содрали, трусов не оставили, в какую-то униформу обрядили, паскуды. Грязь же от домашней печи - это не грязь! - Погоди-ка, Тимофей! - вслух сказал он и слегка оживился. - Если ты думаешь... Да так складно думаешь, значит, не все потеряно! Дураки-то вовсе не соображают... Он замолк и огляделся: услышат - скажут, сам с собой базарит. Это первый признак душевного заболевания. Мотя покровский ходит вон и бухтит-бухтит себе под нос. И руки надо бы отмыть! Отпарить, вытравить всю сажу. Потому что когда ее бережешь, тоже ненормально. Разве умный человек ходит с грязными руками? Разве трясется от умиления над неопрятностью? Эх, и отмыть нечем! Ни крана, ни раковины. Надо было, когда писал, хоть мочой, что ли... Тимоха поплевал на ладони, потер о комбез - ничуть не посветлело. Да и чиститься сейчас сидеть, когда летишь хрен знает куда и зачем - признак нездоровый. Вроде, слышал, мания такая есть - мания чистоплотности... - Тьфу! Мать ее так... Не знаешь, что хорошо, что плохо, - забывшись, выругался он. - Ну ты и влип, Тимоха! Удружил тебе шеф!.. Он снова осекся и огляделся - спят. А чего это он говорит сам о себе, будто со стороны видит? Надо контролировать себя, в руках держать, бороться, если в самом деле небольшой завих случился. Поди, пройдет. Вот же, все вижу, все понимаю правильно, осознаю себя, ориентируюсь в пространстве, по полу хожу - не по стенам. Правда, написал за тумбу, так от нужды! Гады, хоть бы сортир сделали в этой труповозке, буржуи проклятые... Вообще-то разобраться - почти здоров. Наполеоном себе не кажусь, твердо знаю, что я - Тимофей Трофимович Алейский, парашютист из авиалесоохраны, живу в селе Покровском, имею жену Ольгу и двух девок, Наташку и Олеську. Одной пять, другой четыре года... Сам родился в семидесятом году, третьего декабря, кончил десятилетку, отслужил в рязанской воздушно-десантной дивизии, пятьдесят семь прыжков сделал... Да с мозгами-то все в порядке! Никаких сдвигов! "Мороз и солнце, день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный. Пора, красавица, проснись!.." Это Пушкин. Семью девять - шестьдесят три. Площадь круга - два пи эр в квадрате. Брат Колька - тракторист, пьет, паразит. Сестра на Украину уехала с мужем и теперь за рубежом оказалась, за границей - ни слуху, ни духу. Живая ли?.. Однако в следующий момент взлетевшая было душа снова оборвалась в пропасть, будто при первом прыжке с аэростата: мужичков-то зеленых видел! В скафандрах бегали... Это труба! Как живые перед глазами стоят. Маленькие, с метр, передвигаются странно, как инвалиды, с раскачкой. Не приснилось же! Видел. А если пришельцев начал видеть - кранты, затягивай кильванты, приехали. Был приступ... Неожиданно темный большой квадрат на стене вспыхнул голубым и засветился - да телевизор же! Вот пошли титры... Да это же фильм "Белое солнце пустыни"! Ничего сервис. Должно быть, чтоб больные нервы успокаивали. Федор Сухов шел с чайником по пескам, с бархана на бархан. Сейчас Абдуллу найдет, закопанного по горло, водой нацоит... Все помни)! - Тим? Тимошка? - вдруг послышался за спиной слабый голос, заставивший вздрогнуть. Спина заледенела - будто с того света говорят. Не оборачиваться! Не реагировать! Пусть хоть черти лохматые выползут! - Тимофей, мы где вчера так надрались? Что-то забыл... Кто раскошелился-то? Фу, блин! Да это же Лобан очнулся! Тимоха резко обернулся - старшой боялся тряхнуть головой, лишь глазами хлопал, как кукла. - Дай водички, Тима... - Где я возьму? - проворчал Тимофей. - Водички ему... - Сходи на колодец... Холодненькой... - Разбежался!.. Башку-то свою подыми, посмотри, где мы. - А где мы? В вытрезвителе, что ли? - Ага! - зловредно протянул он. - В вытрезвителе! Хмелеуборочная подобрала! - Тебя-то за что? - Балда, в самолете мы! Летим! Лобан помолчал, помыслил, предположил: - Не помню... Меня что, пьяного погрузили? И Дитятев согласился?.. Придется фуфырь поставить... - Поставишь. Вставай, погляди кругом. Самолет-то не наш. Санборт пригнали, импортный. С телевизором вон. - А я думаю, что там горит на стене... Куда это нас? - В дурдом, куда, - слегка взвинченный тон в общении среди десантуры считался хорошим тоном, ребятишки-то все крутоватые... Тимоха чувствовал себя уже хозяином положения, эдаким "старожилом" в брюхе урчащего, как холодильник, аппарата. Успел кое-что обдумать, понять... - Слышь, Тим, - Лобан с трудом сел. - В самом деле, куда летим-то? - Сказал же, в психбольницу. Куда еще нас? - Кончай балдеть... Почему? - Потому что ты - дурак. Напился до чертиков. Старшой только простонал, попробовал собраться с мыслями - не вышло. Матюгнулся обреченно. - Тебя сопровождать послали? - Ну! До Москвы! - Теперь из летной книжки талоны выстригут, - отчаянно проговорил Лобан. - А мне до пенсии - три года... - Жрать меньше надо было! - подзадорил Тимоха. - Слышь, Тимоха, - воющим какимто, волчьим голосом протянул старшой. - Я ведь и правда чертиков видел. Будто повесился на сосну, а подо мной бегают. Зеленые... Тимофей незаметно и облегченно перевел дух: значит, не один видел! Вдвоем уже легче, можно биться спиной к спине... - Рожки-то были? Хвосты? - Не-а... На них одежа... Как у нас защита. И будто вместо касок - гермошлемы. Рожи мерзкие, зеленые... - Во-во! Белая горячка! - определил Тимоха. - За чей счет самолет-то наняли? - вдруг спохватился Лобан. - Мне же за такое лечение за всю жизнь не рассчитаться. В Москву! Ничего так... Мог бы в Петрозаводске спокойно подшиться. Или закодироваться. За каким фигом в Москву, Тим? - Давай поднимать остальных! - распорядился тот. - Хватит дрыхнуть. - Кого - остальных? - с опаской и не сразу спросил старшой. - Десантуру. Ты оглядись, оглядись. Вся группа с тобой. Лобан сполз с кресла, механично переставляя ноги, поплелся по салону. Глазел с любопытством и страхом, как на покойников, и врубался трудно, со скрипом в мозгах. - Тимоха... А мы все - живые? Или... того? - Пока я мыслю - я живу! - вспомнил тот. - Великие так говорили. - Все. Ничего не мыслю, - признался старшой. - Ладно, меня на психу. Ну еще Азария... Молодняк-то куда? Зачем? Пашка только женился, в рот не берет... Почему, Тимошка? Ну, ты же всегда по трезвяку! Ты-то все помнишь! - Однозначно, в дурдом! - Тимофей потряс тяжелую богатырскую тушу Азария - бесполезно. Запечатал ему ладонями рот и нос. - Зачем?.. - Затем, что все тут чертиков видели, маленьких и зелененьких! Вот разбудим и спросим. Буди! Старшой, как обычно в таких случаях, почувствовал острое желание действовать и руководить. - Подъем! - заорал он и стащил на пол сначала Шуру, потом Игоря. Растряс, растолкал, полусонных поставил на ноги. Наконец, заворочался и замычал Азарий, лишенный кислорода, разлепил глаза. Молодожен Пашка от суеты и голосов проснулся сам, сел, принюхался и вдруг сказал совершенно трезвым, нудноватым голосом: - Мужики, ну кто опять в штаны наделал? В одной казарме с вами спать невозможно. Опять вонища... И тут началось - где, почему, зачем? Хлопали глазами, вертели головами, щупали себя, металлические стены, глазки приборов. Тимоха объяснял популярно - кто верил, кто сильно сомневался, а кто и вовсе отрицал, что палата - салон санитарного самолета. В том, что видели зеленых мужичков под деревьями, признался один только Азарий. Рассказал откровенно, без утайки; остальные, включая Тимоху, напрочь отрицали чертей. И терялись в догадках, каким образом угодили в эту камеру без окон и дверей. А Тимоха-то сразу понял, что зеленых мужичков видели все без исключения! Темнили только по своим соображениям, чтоб за дураков не приняли. Это Лобану с Азарием все равно: они и так были на грани белой горячки - что им не признаваться! Горлопанили почти час и даже немного развеселились, что хоть и оказались в заднице, но зато всей группой, как на пожаре. Плевать на этих уродцев, что под деревьями чудились! Потом всем скопом навалились на Тимоху, разобравшись, что он очнулся раньше всех, а может, и вовсе не спал, хитрецтрезвенник. - Откуда мы здесь взялись? - орали. - Кто сюда посадил? И насколько? - Пошли вы! Не знаю! - решил не отделяться от коллектива Тимоха. - Меня тоже одели, как вас, обули! И в такое же кресло закопали! - Мужики! - вдохновился Лобан. - Тимоха - ментяра! Стукач! Давно подозревал! Давно! Почему не пьет никогда?.. Ах ты, козел! - Ах, падло! - громыхнул Азарий и буром пошел на Тимоху. - Своих корешей заложить? Куму десантуру сдать?!. Он после армии с годик посидел в тюрьме за хулиганку и считался мужиком бывалым и невероятно честным - век воли не видать! И если уж Азарий взорвался и слово молвил - чистая правда... Тимоха вновь ощущал себя почти здоровым, попятился к стене, вжался спиной, изготовившись драться со всей командой - десант умирает стоя! Что с них взять - дураки же! Толпа во главе с Азарием приблизилась вплотную: кто в каратистской стойке, кто в боксерской, кто выбросил руку, чтоб схватить за шею, как в вольной борьбе. Зека Азарий по-кошачьи держал перед собой руку с двумя растопыренными пальцами - фазы замкну! Тимоха выставил защитный блок и больно ударился локтем о металлическую стенку, замозжило руку, задергало, будто ток пробежал... Да чего это они, полудурки? Глаза вытаращили, рты разинули... И глаза устремили куда-то мимо Тимохиной головы... За спиной что-то тихо зажужжало и зашевелилось... И спиной же он ощутил бесконечную пустоту, открывшуюся сзади... Как зачарованный, он медленно повернул голову и оцепенел. Большой сегмент, из которых состояли стенки этой палаты номер шесть, отъехал в сторону. А за ним обнаружился приличный овальный иллюминатор с выпуклым стеклом. Где-то на высоте пояса... За стеклом была звездная чернота ночи. И больше не требовалось ни разборок, ни объяснений, ибо, единожды взглянув в эту бездонную пропасть, все становилось предельно ясно, как божий день. За бортом медленно плыл открытый космос. И планета Земля хоть и была далеко, хоть и выглядела не крупнее школьного глобуса, но все еще четко различались на ее поверхности материки и крупные острова, разбросанные в голубом океане... Поспелову очень хотелось увидеть пострадавших "новых русских" воочию, побеседовать с ними, попробовать из полного бреда выстроить хоть какую-нибудь логическую картинку, однако он не имел права раскрываться и вступать в контакты с кем бы то ни было, кроме сотрудников спецслужб, и то под другой фамилией и легендой. В Петрозаводск он, якобы, прибыл из Москвы для выяснения обстоятельств, связанных с пропавшим вертолетом и объявившимися "новыми русскими". Командированным из главной конторы на местах обычно лишних вопросов не задавали, обходились шифрованным предписанием оказывать всяческое содействие. Петрозаводские коллеги думали о происшедшем совершенно однозначно, их выводы полностью совпадали с медицинским заключением, но при этом они никак не могли ответить на вопрос, где же вертолет с пилотами и егерем, которого в Нижних Сволочах не оказалось. Строили предположения, что летчики тоже выпили крепко и заснули в вертолете, а охотники спьяну выбрались из машины и отправились искать берлогу. И потерялись. Проснувшись, пилоты полетали, поискали их и не нашли. Решив, что "новые русские" замерзли гденибудь в лесу, сговорились с егерем, и, боясь ответственности, - не старых же русских потеряли, за которых никто не спросит! - перелетели границу с Финляндией и скрылись. В общем, старая песня, слышанная еще от Зарембы. По другой версии, выдвинутой одним из молодых сотрудников, во время третьей посадки на сопку между "новыми русскими" и пилотами произошел конфликт, потом драка, в результате которой последние были убиты. Вместе сними, возможно, погиб и егерь, а, возможно, и нет. Управлять вертолетом никто не умел или он был поврежден от карабинных выстрелов, произведенных в салоне. Поняв впоследствии, что подобное преступление скрыть невозможно - Хардиков это должен отлично понимать, - "новые русские" вместе с егерем, если тот остался жив, замаскировали вертолет в тайге и ушли отсиживаться куда-нибудь в зимовье, пока не прекратится активный поиск. После чего вышли из своего схорона, уничтожили все следы, зарыли или завалили камнями трупы, машину, разработали легенду об инопланетянах, - благо, что слухов о них сейчас хоть пруд пруди, - и с нею явились в свет: если не поверят в сказки, то сочтут сумасшедшими, невменяемыми - какой с них спрос? В эту версию хорошо укладывалось поведение Хардикова, который будто сам стремился попасть в психушку. Да и суть ее казалась более правдоподобной. Егерь, простой деревенский парень, не мог с таким упорством и фантазией разрисовать космические путешествия, мог проболтаться, и потому перед выходом в мир его тоже убрали. Раб и прислужник больше был не нужен. Поспелов пожелал лично познакомиться с автором этой версии, однако коллеги заявили, что он в какой-то командировке, почему-то замялись, и Георгий не стал настаивать, решив, что это предположение - их коллективный труд, а сказать прямо об этом нельзя, поскольку на "новых русских" ложится тяжкое обвинение. Однако и такая версия Поспелова не устраивала. Он лично осмотрел сарай на окраине города, который использовался под склад и в котором оказались Хардиков со Скарлыгиным (попасть в него можно было довольно легко, не нарушая замков и печатей), исследовал одежду и оружие охотников и ничего особенного не установил. Да, на унтах и одежде нет следов грязи, такое ощущение, что их носили зимой, по чистому снегу, да трудно ли очистить, отмыть? Ствол карабина Хардикова абсолютно чист, у Скарлыгина - со следами свежего выстрела: подавал сигнал из склада, чтобы привлечь внимание сторожа. Наконец, он прослушал аудиозапись беседы с Хардиковым и Скарлыгиным их лечащего врача, который по просьбе спецслужб заново расспросил охотников о приключениях. Оба точно повторяли одну и ту же версию, кое-где удачно дополняли друг друга, причем рассказывали со страстью, взахлеб, вспоминая детали, упущенные во время беседы в прокуратуре. По социальному положению, образу жизни, воспитанию, по психодинамике и эмоциональности они относились к разному типу, а тут трещали, будто зачарованные, будто братья-близнецы, связанные духовно в чреве матери. Спецслужбы давно занимались пропажей вертолета с охотниками и достаточно хорошо изучили личности всех участников происшествия. На пятый день пребывания в Петрозаводске Поспелову устроили "свидание" с "новыми русскими": минут двадцать наблюдал через волчок за каждым. Несчастных уже несколько дней кололи средствами, подавляющими возбудимость, но и при этом они вели себя как-то очарованно, счастливо улыбались и ничуть не переживали свое заточение. Будучи совершенно трезвыми, они читали стихи, и, надо сказать, проникновенно, с глубокими чувствами и пониманием поэтической мысли. Если охотники "косили" под сумасшедших, то делали это гениально... Нетрудно договориться о манере поведения, расписать все по часам и строго соблюдать правила "игры". Но сохранять одинаково мимику лица, характерно для шизофреников гримасничать, ломать пальцы, закатывать глаза не так-то просто. Они действительно были больны и находились в тяжелейшем состоянии... Получалось, что Георгий теряет время. Лучше сейчас выехать с пасекой в Долину Смерти, попробовать проследить на месте курс вертолета, определить возможные сопки, куда садились охотники, и поискать разобранные и зарытые части машины. Труд долгий и неблагодарный, но это лучше, чем смотреть на блаженных сквозь волчок, снабженный оптикой. В последний день Георгий решился рискнуть и пойти на контакт с "новыми русскими". Из Москвы, по настоянию жены Хардикова, приехал светило-доктор, а с ним увязался какой-то американец, интересующийся фактами контактов с инопланетянами. Доктор, естественно, побеседовал с обоими пациентами, а иностранца пустили только к бывшему капитану, хорошо владеющему английским. К Скарлыгину пошел Поспелов, переодевшись и слегка загримировавшись под американца и прихватив с собой коллегу-"переводчика". На всякий случай беседу устроили в полуосвещенной комнате, где лампа "замыливала" глаза собеседника. Узнав, что в гости пришел гражданин США, специалист в области уфологии и поиска внеземных цивилизаций, Скарлыгин невероятно обрадовался и стал благодарить президента америки Клинтона за шаги гуманизма и серьезный подход к новейшим наукам в области познания мира и Вселенной, к чему в России всегда относились и относятся наплевательски, а всех свидетелей, очевидцев, тем более вступавших в контакты с инопланетными существами, бросают в психушки и объявляют сумасшедшими. Как и при коммунистах. Около двух часов, заводясь от распиравших душу чувств, бывший геофизик, журналист и предприниматель рассказывал свою эпопею, почти точно повторяя прежние откровения и разве что добавляя все новые и новые подробности. По его рассказу, после того как их чем-то усыпили в вертолете, Скарлыгин очнулся уже в недрах космического корабля, одетый в блестящий комбинезон из металлолизированной ткани и привязанный к креслу. Его разбудил Хардиков и сообщил, что, кажется, они влипли в историю, попали либо к наикрутейшим бандитам и сейчас из них начнут выколачивать и выдавливать выкуп, либо пилоты хватили лишка и увезли за границу, возможно, в Швецию, и они сейчас находятся в камере как незаконно въехавшие в страну. Скарлыгин же, после тщательного осмотра помещения, пришел к выводу, что это отсек подводной лодки, где он однажды бывал на экскурсии еще в пионерском возрасте. Хардиков согласился, сообразив, что вертолет заблудился, упал где-нибудь на лед Северного моря и их подобрала субмарина, скорее всего, иностранная, потому что все сделано здорово и красиво. Затем они начали стучать в стены, и тут открылся иллюминатор. Скарлыгин хорошо разбирался в астрономии и все сразу понял. К тому же вспомнил существ в скафандрах, бредущих к вертолету. Они ничего не испугались, напротив, стали с интересом наблюдать, как выглядит вселенная, запоминать расположение огромных планет, которые изредка проносились неподалеку, изучать иные солнечные системы; в стену был встроен огромный телеэкран, с которого постоянно вещал гид-инопланетянин по имени Роо. Вид у него был неприятный, однако скоро привыкли, как, например, человек привыкает к виду змей, черепах и крокодилов. У них была возможность с ним беседовать, выдавалась немедленно любая справка, ответ на самый, сложный вопрос. Таким образом, через два месяца по земному времени корабль прибыл на планету Гомос. Выйти из отсека было нельзя из-за совершенно иной газовой среды на планете и неприемлемой для человека особой формы энергии. Что-то вроде сильнейшей радиации. Специальный отсек корабля и все системы жизнеобеспечения землян заряжались только в солнечной системе Земли, и поэтому "новые русские" путешествовали по Гомосу как бы в привычной обстановке своего модуля, который отсоединялся от летательного аппарата и вместо иллюминатора открывался над головой прозрачный купол. Гомос - цветущая планета, чем-то напоминающая природу Канарских островов, там нет мирового океана и суша представляет собой тысячи мелких материков, связанных воздушными дорогами. Форма жизни там не белковая, а кварцевая, образцы которой встречаются и на земле в виде растений, живущих в гейзерах. Температура воздуха - выше двухсот градусов по Цельсию. Разумных существ - несколько видов: кроме людей с зеленым цветом кожи есть голубые и черные, очень похожие на негров. А социальное устройство жизни можно определить как форму построенного коммунизма, где давно уже не помнят и даже не представляют себе никакого неравенства. Однако никто там не отдыхает, не блаженствует под солнцем, все работают, сколько хотят, не имеют понятия о семье, детей воспитывают в специальных учреждениях. Можно сказать, это общество высочайшего сознания и полной свободы личности. После экскурсии по Гомосу модуль вновь присоединили к кораблю и полетели на Землю. - Каким же образом вы оказались внутри склада? - спросил Поспелов через переводчика. - Где приземлился ваш корабль? - Я сам попросил Роо поместить нас куда-нибудь в нейтральное место, чтобы не шокировать никого, - признался Скарлыгин. - Мы предполагали, что в России нас не поймут. - Вас перемещали из корабля в беспамятном состоянии? - Это не беспамятство! - с жаром сказал космический путешественник. - Это необходимый для адаптации сон. Там же иной счет времени! И такое расстояние!.. Если бы не этот специальный сон, мы бы до Гомоса никогда живыми не долетели. Старость съела бы организм за три-четыре дня. Нас как бы законсервировали на время полета, понимаете? - Разумеется! - серьезно сказал Поспелов. - А скажите: как вы считаете, с какой целью пришельцы с Гомоса устраивали для вас эту экскурсию? Хардиков зафрахтовал космический корабль? - Даже у Хардикова бы не хватило денег, - не смутился Скарлыгин. - Одно питание чего стоит. В одном тюбике - все, полный баланс веществ, витаминов. А вкус! Потрясающий вкус!.. Гомосоны избрали нас для особой миссии. - Пилоты вертолета и егерь не годились для нее? - Я тоже спросил об этом Роо... Пилоты наши вообще не годятся для подобных вещей. Гомосоны ищут особое состояние духа и устройство разума. Прежде чем избрать, они снимают информацию, делают что-то наподобие фотографии подсознания. Да, на таком вот уровне. - Если не секрет, господин Скарлыгин, что это за миссия? В чем заключается? По поводу миссии "новые русские" раньше и словом не обмолвились. Похоже, скрывали, и Скарлыгин признавался сейчас впервые, видя перед собой специалиста из США. - Земляне встали на порочный путь, - заявил он. - Человечество в унынии и движется к хаосу. Мы обязаны сказать об этом! Внедрить надежду, что человеческий разум - не единственный во вселенной, что есть более высокие его формы! И тем самым приостановить заболевание, избавить людей от комплекса исключительности. Мы же - нижайшая форма! Примитив! А как мыслим о себе?! Но по сравнению с гомосонами - пингвины: разучились летать и бродим толпами по льдам. С одной мыслью - набить желудок, накопить жир, чтобы перезимовать и отложить яйца. Все! Нас избрали, чтобы мы донесли это человечеству, внушили ему, что далее нельзя идти по такому пути. Но чтобы просветлить сознание землян, бесполезно писать, кричать... Из моих трех профессий самая подлая была - журналист! Мы все время обманываем человечество и гоним его к хаосу! Будь проклят час, когда я взялся за перо! - Каким же образом можно донести... такую сложную информацию? - спросил Георгий. - Вам открыли способ... новый способ ее передачи? - Способ старый: душа в душу, без всяких посредников. Только так можно открыть глаза человеку. Вот вы после беседы со мной увидите всю мерзость человеческого бытия и не захотите жить, как пингвин. Впрочем, это меньше всего касается лично вас. Потому что, поверив во внеземной разум, вы уже отказались от земных пороков. Иначе бы не занимались уфологией. Участь народа Америки не так печальна, а вот России!.. Скарлыгин резко замолчал, закаменело, на какое-то время стало неподвижным лицо, и Поспелов-увидел слезы, бегущие изпод очков. Он не стал поторапливать, выждал время, позволив собеседнику самому продолжить мысль. - А вот участь России... плачевна. Хардиков спрашивал их о судьбе нашего народа... Нас ожидает цепь крупных катастроф, в том числе на химических заводах и ядерных объектах. Мы не можем контролировать то, что создали, благодаря детскому сознанию, которое бывает иногда гениальным. И все-таки остается детским. Нельзя доверять чистому ребенку, неопытному существу пользоваться спичками... Гомосоны очень нежно относятся к России, но помочь ей, спасти ее не в состоянии. У каждого народа своя судьба... У России она светла и печальна. Пришла наша осень, улетели русские птицы счастья на юг. И скоро наступит ядерная зима. Увы, и к этому нам следует привыкнуть. Мы - народ-жертва, чтобы спасти все человечество на земле. Наш пример просветлит сознание всего мира! Потому что нет другого народа, так глубоко чувствующего, с такой сильной и печальной поэзией, с такой безрассудной жаждой к самопожертвованию. - Что же станет с моей страной? - воспользовавшись паузой, спросил "американец" Поспелов. Скарлыгин вдруг оживился, в глазах мелькнула надежда. - Я вас очень прошу! Передайте своему президенту... еще не все потеряно. Пусть действует смелее! Возможно, удастся взять под контроль ядерные вооружения, атомные станции. Мне известно, ваша страна давно вступила в контакт с гомосонами и разрабатывается совместная программа выживания человечества. Возможно, вы об этом не знаете, это сверхсекретная программа. Пусть ваш президент через ЮНЕСКО или еще как-то призовет Россию к покаянию, к смирению! Наш русский гонор сейчас идет во вред, приближает гибель. Настоящий патриот сейчас тот, кто смирит гордыню! - Это все опять касается России, - слегка надавил Георгий. - Что же будет с моей Америкой? Скарлыгин вдруг слегка даже озлился, будто гнев промелькнул в глазах. - Вы особенно тоже не радуйтесь там у себя. Вам тоже достанется! И ваш Клинтон об этом информирован гомосонами. - Возможно, однако я ничего не знаю! Ведь программа строго засекречена. - Южная Америка станет жарче Сахары в ближайший десяток лет, - с долей злорадства проговорил Скарлыгин. - А в Северной можно будет жить человеку лишь на территории Канады, и то в ее северной части. Но вы люди предприимчивые, предусмотрительные... Извините, это не гуманно, но я вас тихо презираю в глубине души. Потому что очень люблю Россию. Мою милую Россию и свой безумный народ с детским и чистым сознанием. "Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора я в этот миг увижу наяву!"... Он резко и безудержно заплакал, слезы буквально брызнули из глаз, оросили аккуратную бороду. Скарлыгин сорвал очки, спрятал лицо в руку, согнутую в локте, будто обиженный школьник за партой. Наблюдавший за встречей через специальный волчок врач вбежал в палату с двумя санитарами, которые схватили несчастного за руки. Он стал вырываться, не хотел получать укол. - Извините, господа, - сказал врач. - Я должен прервать встречу. Сейчас пациент начнет буйствовать. А это зрелище не из приятных. Поспелов согласился и покинул палату. Впрочем, и так было все ясно, и оставаться здесь больше не имело смысла... Безусловно, охотники переживали тяжелую форму шизофрении. Судя по видеозаписи, сделанной во время встречи Хардикова с настоящим американским уфологом, владелец фирмы "Стивал-Карел" находился в таком же состоянии, говорил почти те же слова, высказывал аналогичные просьбы, и даже финал свидания практически повторился. Хардикову также сделали укол, чтобы предотвратить буйство, вызванное крайним нервным возбуждением и... чтением стихов. Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно Во мгле над обрывом безвестные ивы мои! Пустынно мерцает померкшая звездная люстра, И лодка моя на речной догнивает мели. В дополнение версии "молодого сотрудника" можно было добавить следующее: да, так все и случилось. "Новые русские" в ссоре застрелили пилотов и ушли отсиживаться в зимовье, где разработали и отрепетировали спектакль полета на планету Гомос. Но психика, перегруженная фантазиями и сознанием тяжести совершенного преступления, не выдержала. Они незаметно для себя уверовали в собственный вымысел. Такое случалось в криминалистической практике, когда преступник заучивал оправдательную версию и начинал верить в искренность плодов собственного воображения. В данном же случае сработал эффект замкнутого пространства в зимовье, полная безвестность, что о них думают в обществе, ищут ли, и повышенная чувствительность к художественному слову, которая обострилась еще в оторванности от мира. Если говорить языком верующего человека, за смертный грех и нарушение заповеди - не убий! - Господь наказал их, лишив разума и духовного здоровья. Легко было поверить в эту версию, но в душе у Поспелова после этой командировки в Петрозаводск остался некий сторожок, вызывающий сомнения и ощущение странности изобретенной горе-охотниками фантазии. Конечно, оба начитались в свое время "космических" романов, потом насмотрелись фильмов о звездых войнах и прочей дребедени, от которой можно сойти с ума, не выходя из квартиры. Однако в откровениях "новых русских", действительно любящих поэзию и Россию, сквозил какой-то пораженческий дух, преследовал призрак гибели, катастрофы, что было не характерно для патриотического сознания. Логичнее было бы услышать от них о торжестве русского гения, о будущем процветании России. Впрочем, какой светило-доктор разберется с человеческой душой и его разумом после божьего наказания? Что тут искать закономерность и логическую связь? Кстати, врач из Москвы практически полностью подтвердил диагноз, установленный местными психиатрами. И все-таки, и все-таки... Перед отъездом Поспелов попросил коллег достать сборник стихов Николая Рубцова, которого не читал никогда и только слышал когда-то рассказ об убийстве поэта женщиной. В дороге читал, иногда останавливался, и неожиданно ощущал какой-то душевный трепет, странную глубокую печаль, способную довести и до слез, однако при этом испытывал радость, толчки эмоционального подъема, взлет и желание жить. И тут же, по дороге, почувствовал определенное родство судеб его и поэта, вспомнив выстрел Нины и неминуемую смерть, если бы не профессиональный навык. При всем раскладе появление "новых русских" никак не объясняло пропажу боевой машины пехоты с охотниками-офицерами, самолета АН-2 с десантниками и пограничного вертолета. Предприниматели исчезли в "бермудском треугольнике" последними и первыми объявились. Это могло говорить лишь о том, что причины исчезновения совершенно разные. Вот если бы с "того света" еще кто-нибудь вернулся и рассказал об инопланетянах! Тогда можно было, как говорят англичане, съесть свою шляпу, бросить работу в спецслужбах и остаться на ферме выращивать поросят. Поспелов возвращался в Горячее Урочище с полной уверенностью, что там все спокойно: дважды в день, утром и вечером, он выходил с Татьяной на связь с помощью портативного аппарата космической связи и не отключал его на ночь, оставляя в режиме дежурного приема. И когда приехал, ничего не заметил ни в голосе, ни в глазах "жены"; она откровенно скучала от одиночества и встретила его, как подобает настоящей хозяйке фермы: в рабочем халате, в сапогах, с ведрами с кормом. Но прежде чем уделить внимание мужу, не спеша вылила в корыто, вытерла руки и обняла пофински холодновато. - Явился, гулеван! Ну, дали ссуду? Или отказали? От стихов Рубцова ему казалось, что Татьяна, презрев "легендарные" отношения, вспорхнет ему на руки, обовьет шею, защебечет и заласкается. В конце концов, никто же не стоит в кустах и не подсматривает! - Дали кредит под семьдесят процентов! - подыграл он. - Живем. Я голодный, корми меня, а не свой свинарник! - А я сегодня тебя и не ждала! И не варила ничего. Думала, получишь деньги, так дня три еще погуляешь в городе. - Некогда гулять. Как пчелы? - Летают твои пчелы, да взятка пока нет. - Ничего, будет взяток! - пообещал он и пошел в дом. Вместо еды - а Георгий впрямь проголодался, - Татьяна поманила его в потаенную дверь комнаты, где стояла радиоаппаратура, и включила видеопросмотр. Без слов и комментариев. Съемка была сделана микровидеокамерой, установленной внутри скотного двора. В инфракрасном излучении, дающем зеленый оттенок, отчетливо просматривалась человеческая фигура. Около минуты она таилась возле стены, затем пробралась к кормушкам, взобралась на перекладину и попыталась поднять доски потолка. Ничего не вышло. Спустилась, прокралась к двери, соединяющей дом и скотник, потянула, убедилась, что дверь заперта изнутри. Ушла к окну с выставленной рамой, выбралась наружу. Раму вставила с улицы. Тут же включилась наружная камера со следящим устройством за движущимся предметом. Человек приблизился к забору, ловко перескочил и направился по склону в сторону от дороги. С земли встал еще один, о чем-то поговорили с минуту и торопливо удалились по клеверному полю. Они пропали из виду, но камера не выключилась, поскольку в зоне ее действия оказалась свинья. Привыкшая жить в лесу, она обладала какими-то собачьими повадками, смотрела вслед ушедшим людям и слушала. - Почему мне не сообщила об этом в Петрозаводск? - спросил он. - Не хотела волновать. Ничего же особенного не произошло? - засмеялась она. - Может, это любовник приходил, откуда ты знаешь? - Два любовника, - поправил Георгий. - Что же не открыла? - Не стучали! Подлецы... - Скорее всего, к тебе наведались пришельцы с планеты Гомос, - пошутил он. - Видишь, зелененькие. - Пришельцы тоже мужчины! - Татьяна уже не дразнила его, а болтала от радости, что он вернулся. - Но это еще не все. Пришельцы были сразу же после твоего отъезда. А вчера ко мне приезжал еще один и потребовал отдать ему свинью с поросятами или деньги. Я отдала деньги, двести пятьдесят тысяч. - Ворожцов? - Да, бывший хозяин. Свинья сбежала, когда он перегонял отсюда скот. И он ее искал... И знаешь, запугал меня тут насмерть. Привидениями, бродячими покойниками, которые приходят из Долины Смерти и просят предать их останки земле. Говорит, приходят и наши солдатики, и немцы. В шинелях, с оружием... Тебе страшно? - А мертвые немцы говорят порусски? - вместо ответа спросил он. - Нет, по-немецки! Ворожцов язык знает на уровне школы, так что больше знаками изъяснялись. - И он хоронил? - Говорит, по личной инициативе отработал в Долине три дня и похоронил около двадцати скелетов в одной братской могиле. После этого покойники к нему не приходили. - Это все? - с надеждой спросил Георгий. - Может, теперь покормишь, в баньке попаришь? - Покормлю, но тебе сейчас будет не до баньки, - Татьяна подала листок из шифроблокнота. - Сегодня утром я приняла вот такой сигнал. По местной связи. Думаю, это любовница. Так пусть она тебя и парит в баньке. Это был сигнал от Ромула, требующего немедленной встречи. По заданию Поспелова агент Ромул проводила профилактический осмотр населения двух жилых деревень, расположенных на Территории "бермудского треугольника". Основную массу жителей составляли старухи и одинокие стареющие женщины, растерявшие мужей своих кто в войну, кто по причине пьянства и болезней, не щадящих почему-то мужскую половину человечества. Изработанные, замордованные бесконечными хлопотами и частым горем женщины практически ничем уже не болели, но показывались фельдшеру с удовольствием и между делом откровенничали по душевной простоте и природной словоохотливости. Поспелова интересовало все относительно Долины Смерти в довоенный период, и старухи по этому поводу давали самую исчерпывающую информацию. Попутно с историей страшного места, Ромул выуживала сведения бытового характера, попросту называемые сплетнями. Одна сплетня показалась агенту любопытной: будто в деревне Шорега к пятидесятилетней женщине Демьянихе приблудился молодой парень, чуть ли не вдвое моложе. Не местный и откуда взялся - неизвестно. На глаза никому не показывается, ведет скрытный образ жизни, и если доведется встретиться кому с ним в лесу, тут же убегает, как зверек. Не охотник, но все время ходит с ружьем по сопкам, что-то высматривает, вынюхивает, особенно пристально следит за туристами, забредающими сюда, чтобы спуститься по речке на резиновых лодках. Старухи считали, что сожитель Демьянихи - чей-то шпион, засланный выведать секреты. Когда он бродит по лесу один, то говорит не по-русски, не по-фински и даже не по-карельски. Чудной какой-то язык, непривычный - в телевизоре такого не слыхали. Каким образом старухам удалось узнать почти все о "шпионе", оставалось загадкой и еще раз предостерегало Поспелова, что это глухое место имеет повсюду глаза и уши и не следует расслабляться даже у себя дома. По собственной инициативе Ромул отправилась в Шорегу и провела некоторые разведмероприятия. Деревня имела вид не совсем привычный - около десятка домов стоят кучкой, - остальные же разбросаны хуторами по окрестностям. В одном из них и жила Демьяниха, бывшая колхозная бухгалтерша. Нелюбовь к ней местных жителей можно было объяснить просто ревностью, из-за которой и плели всякую небывальщину. Из ревности же и участковому милиционеру сообщили про сожителя. Думая, что он беглый заключенный, участковый засады устраивал, внезапно среди ночи появлялся в хуторе, нанимал старух последить за домом Демьянихи и ему сообщить, когда незнакомец появится. Все бесполезно. "Шпион" исчезал, как призрак, а сама хозяйка хуторка будто бы разводила руками и клялась, что живет в одиночестве и поблизости ни одной мужской души не замечала. Участковый отступился, решив, что бабкам уже чудится. Целый день Ромул проводила профилактический осмотр и рассчитала так, чтобы остановиться на ночевку в хуторке, соседствующем с Демьянихой. Агенту было всего двадцать восемь лет, однако по причине отсутствия в этих местах полнокровного мужского населения молодая женщина безбоязненно разъезжала по лесам на "ниве" с красным крестиком. Ночью она хотела пробраться на хутор к Демьянихе и разведать обстановку, однако хуторянка, прослышав о фельдшерице, явилась сама, причем с подарками в виде туеса меда и домашнего масла. И стала зазывать Ромула к себе, доверительно сообщив, что у нее проблемы по женской части. Демьяниха оказалась довольно моложавой особой, подвижной, словоохотливой и с претензией на сельскую интеллигентку. Дескать, что тебе тут у старухи ночевать, к тому же полуглухой? Поломавшись для приличия, Ромул согласилась - удача была редкая. Дом у Демьянихи был с каменным низом, просторный и добротный, во дворе мотался цепной пес, исходивший злобой. И в самом доме обстановка была соответствующей - полугородской быт, чистота, старомодные белые чехлы на спинках стульев, вышитые занавески, салфеточки - жилище старой девы. Однако в первую же минуту Ромул обнаружила знак присутствия мужчины в доме - возле умывальника лежал помазок со свежими остатками мыла. Несмотря не веселость, Демьяниха показалась чем-то сильно обеспокоенной, особенно когда вошли в дом и уселись пить чай.. Болтая доверительно о женских делах, она иногда к чему-то прислушивалась, часто и по пустякам убегала на кухню и постепенно завела такой разговор, словно прощупывала фельдшерицу на предмет ее профессиональных способностей, материального достатка, взаимоотношений с мужчинами и умении держать язык за зубами. Создавалось впечатление, будто хуторянка настойчиво пытается сделать из незнакомой молодой женщины свою подружку. Наконец, ближе к полуночи Демьяниха осмелилась и сообщила, что в доме находится ее племянник Миша, которого тяжело ранили какие-то бандиты и вообще пообещали убить и спалить дом, если только он заявит в милицию. Они тут же спустились в полуподвальный каменный этаж, где в небольшой комнате лежал раненый. Пуля попала ему в боковую сторону левого бедра, пробила мягкие ткани и застряла в правом. Сквозная рана левого выглядела неплохо, но в правом начиналось сильное загноение, опухоль и краснота. Как объяснила Демьяниха, несчастье произошло четыре дня назад, она сама делала перевязку и пыталась выдавить пулю, сидящую возле тазобедренной кости. Похоже, тогда и внесла инфекцию. Корнцанга, специального инструмента для извлечения пуль, в сумке Ромула конечно же не оказалось. Пришлось доставать обыкновенным пинцетом, предварительно расширив рану. Разумеется, все под местным наркозом. Демьяниха оказалась хорошим ассистентом во время операции, которая длилась вместе с чисткой и обработкой ран около двух часов. Раненый попросил оставить ему пулю на память, и Ромул пообещала, однако вколола ему морфий, усыпила и не выполнила обещания. Теперь эта пуля лежала на ладони Поспелова. Без всякой экспертизы можно было определить, что выпущена она из американской армейской винтовки М-16. Вместе с пулей лежала микрокассета с пленкой: Ромул сделала несколько фотоснимков раненого "племянника" Миши и "тетки" Демьянихи. Где и за что Миша нарвался на пулю, оставалось загадкой, разгадать которую и предстояло теперь Ромулу, подрядившейся тайно лечить раненого до полного выздоровления. Сильно смущал вид оружия, весьма редко попадавший в руки бандитов. Поспелов вернулся со встречи с агентом уже под утро и застал Татьяну не в ночной сорочке, а в легком бронежилете и с автоматом в руках. "Жена" храбрилась, пыталась даже смеяться, но вид при этом был напуганный и крайне возбужденный. По ее рассказу, ровно в двенадцать ночи на улице послышался душераздирающий визг, вой, жуткие стоны и мольбы. Татьяна выглянула в окно, потушив лампу, и увидела, что клеверное поле охвачено зеленым сиянием, а по нему бредут скелеты в полуистлевших шинелях и полушубках, в немецких касках и шапках-ушанках, с автоматами и ржавыми трехлинейками. Они шли и кричали на разных языках: просили схоронить их останки в земле, проявить гуманность, избавить их от вечного блуждания и дать покой хоть на том свете. Татьяна вооружилась и, запершись в доме на все засовы, сделанные еще Ворожцовым, не отвечала. Тогда началась страшная стрельба! "Жена" отчетливо видела, как скелеты бьют очередями от живота, стреляют прицельно из винтовок по окнам и стенам дома, но почему-то не вылетело ни одного стекла. Зато треска и грохота было как на войне. После огневого налета скелеты стали опять повторять свои просьбы о милости и грозить, что не дадут спокойно жить, если живые не похоронят мертвых. Потом они развели костры и стали варить пищу в котелках, причем все вместе: русские и немцы. Сидели группами, ели, пили и снова стреляли. Шабаш этот продолжался до половины четвертого утра, примерно до третьих петухов. Затем солдаты потушили костры, разобрали оружие из пирамид и ушли в сторону Долины Смерти. Поспелов ощупал лоб Татьяны - температуры не было. Он попытался отвлечь ее, развеселить, но "жена" неожиданно сломалась, бросилась ему на грудь и заплакала, бормоча, что больше никогда не останется на ферме одна. Кто-то хотел запугать новопоселенцев, причем способом весьма дорогим и оригинальным. Послать ряженую толпу да еще с оружием, чуть ли не четыре часа разыгрывать перед домом спектакль - удовольствие не дешевое. Поспелов тут же осмотрел стены дома - ни одной пулевой пробоины! Значит, стреляли холостыми. В "бермудском треугольнике" начинало пахнуть порохом... Но странное дело: на клеверном поле не нашлось ни единого следа от толпы скелетов! Ни кострищ, ни остатков одежды - Татьяна рассказывала, будто шинели рассыпались на глазах, - ни одной стреляной гильзы! Тогда Поспелов бросился в потаенную комчату, куда выходил пульт управления охранной сигнализацией. Обзорная видеокамера в эту ночь включалась дважды - когда Георгий уезжал на встречу с Ромулом и когда возвращался назад. Иных движущихся предметов ни на дороге, ни на подступах к дому, в том числе и на клеверном поле, отмечено не было. Камера срабатывала, даже когда сильный ветер раскачивал куст... Похоже, у Татьяны сдавали нервы. И это после месяца жизни на ферме. Если так пойдет дальше, придется сворачивать операцию и "продавать" ферму другому "фермеру" или каким-то образом "разводиться" с Татьяной и "жениться" на другой. К примеру на агенте по кличке Ромул, которая хладнокровно, чуть ли не с помощью кухонного ножа делает довольно сложные операции и не боится одиночества. Он не стал усугублять ситуацию, и словом не обмолвившись о профессиональных качествах младшего опера, наоборот, успокоил, приласкал, напоил чуть ли не насильно валерьянкой, унес на руках в спальню и уложил в постель. И сам заснул рядом, забыв о хозяйстве и непроявленной микропленке, полученной от Ромула. После сна "жене" заметно полегчало, и она сама сделала предположение, что ночной шабаш скелетов - не что иное, как галлюцинации, вызванные впечатлительностью. Бывший хозяин фермы вложил в подсознание некий пунктик, загнал страх, рассказывая о приходящих из Долины Смерти непохороненных солдатах. Ночью же, в одиночестве, при "благоприятных" условиях, эта бомба взорвалась и неконтролируемое богатое воображение сделало свое дело. Следовало немедленно пощупать Ворожцова, понять, был ли у него умысел в том, чтобы запугать новых владельцев фермы. Заремба еще зимой делал на него ставки и получил вполне нормальные результаты: бывший главный зоотехник колхоза ни в чем подозрительном не замечен, считался вполне-серьезным человеком, хорошим специалистом и мастером на все руки. Были мелкие грешки: когда поделили колхозное имущество, собрал с местных старух их паи, обещав взамен кому отремонтировать дом, кому вообще построить новый, и некоторых обязательств до сих пор не выполнил. Конечно, мог из жалости к своему огромному труду, затраченному на строительство фермы, попугать семейную пару в Горячем Урочище, тем более знал, что "жена" сейчас одна, а хозяин вроде бы уехал в Петрозаводск за ссудой. Поспелов намеревался в тот же день съездить в Нижние Сволочи, где теперь жил Ворожцов, разобраться с оплатой за свинью - слишком много взял! - и заодно расспросить о покойниках из Долины Смерти. Но когда проявил микропленку и отпечатал пробный снимок, мгновенно забыл о бывшем хозяине фермы... Агент Ромул сфотографировала и оперировала пилота пропавшего самолета АН-2 авиалесоохраны Алексея Ситникова. Для верности Поспелов идентифицировал снимок раненого и имеющийся снимок пилота - агент запечатлела своего тайного пациента изнеможденным болезнью, со страдальческой гримасой, - и установил полное совпадение. Теперь был еще один человек, у которого можно впрямую спросить, куда пропал самолет и парашютисты. Только не ясно, откуда взялся пилот: вернулся "с того света" или вообще не уходил с этого, поскольку приблудился на хуторе у Демьянихи в тот же год, когда исчез самолет АН-2. И спросить можно, за что и от кого схлопотал пулю. Не зря бродил по сопкам с ружьем! Но в лоб не спросишь! Еще неизвестно, что у него с головой: вдруг такой же космический путешественник, как "новые русские". Вся надежда и вся оперативная разработка ложилась сейчас на агента Ромула. Пусть хоть змеей прикинется, пусть в узел завяжется! Пилота Ситникова необходимо разговорить в самое короткое время. Вполне возможно, вся десантура разбрелась по хуторкам, по вдовушкам и живет себе, в ус не дует. И, возможно, между парашютистами и пилотом произошел конфликт, отголоски которого и продырявили альфонса из Шореги. Ходят, ищут друг друга, опасаясь каких-нибудь свидетельских показаний... Вместо Нижних Сволочей Георгий поехал в Верхние, второй раз в течение суток, причем средь бела дня, что было вовсе нежелательно, однако оставлять Татьяну в одиночестве, хотя бы на два-три дня, было опасно. Чего доброго приедешь, а она объявит, что летала в космос, на какой-нибудь Гомос, где люди живут в построенном коммунистическом обществе... С Ромулом пришлось разыграть небольшой спектакль прямо в медпункте. Нацеловаться возле приоткрытой двери, за которой, насторожив локаторы, сидела пожилая санитарка, нашептать друг другу всяких нежных и томительных слов, от которых тело охватывало непроизвольное возбуждение, сунуть в трусики письменное задание и маяться, десять раз возвращаясь от порога. - Ну иди, иди, милый! - с болью и страстью стонала агент Ромул. - У меня столько работы. А вечером еще ехать, в одной деревне тут бабушка заболела. Так что ночью не приезжай... Вернувшись из Верхних Сволочей, Поспелов подготовил шифрованную депешу Зарембе и отправил по экстренной связи. Татьяна, передавая сообщение, как-то выразительно посмотрела на Георгия, и он мгновенно вспомнил о своем обещании дать добро на приезд "сына" и "тещи". Благоприятного времени вроде бы пока не предвиделось, напротив, ситуация становилась все жестче, требовала много времени, но в глазах "жены" угасала надежда; она догадывалась, что события в "бермудском треугольнике" начинают закручиваться в тугую спираль. Наверное, поэтому и переживала тоску, усиливающуюся от одиночества, тоску материнскую, и не удивительно, что у нее начинались "глюки"... Поспелов подал ей шифроблокнот. - Сочиняй сама, у меня фантазии не хватает! Наверное, она давно уже сочинила текст, перевела его на язык цифр и мысленно передала в эфир. Она старалась сдерживать чувства, но глаза тихо улыбались и ласкали его лицо. Забытое в хлопотах хозяйство нещадно визжало на улице и требовало пищи. Поспелов с тоскливым вздохом отметил, что на ферме при его "распутной" натуре лучше всего держать пасеку: поставил ульи весной и гуляй себе на здоровье. Пчелы ни есть, ни пить не просят, жужжат себе да и все... Но что подумают в народе? Пчеловоды здесь считались больше чудаками, несерьезными людьми, лодырями, а не крепкими хозяевами. Пасеками занимались старухи да редкие дедки. Вот когда у тебя по выгону бродит тучное стадо быков, хороший косяк свиней купается в грязи на дороге и сотни две гусей каждое утро спускается из хлева на озеро - тогда можно и пчелками побаловаться в свое удовольствие. Как всегда, они разошлись спать по своим комнатам, и Георгий уже стал придремывать, когда дверь тихо отворилась и на фоне окна возникло белое приведение с подушкой в руках. - Можно, я буду с тобой? - попросила Татьяна, щекоча губами ухо. Ее грудь выпросталась из-под низкого выреза крестьянской ночной рубашки и коснулась солнечного сплетения... Мгновенно вспомнился шифроблокнот с коротким сообщением. Он расценил это как проявление благодарности, как обязательную жертву, мзду. Самец крикнул в нем: возьми ее! Возьми! Пришла сама, приласкалась, захотела... Сжал кулаки, выдавил сквозь стиснутые зубы: - Я уже сплю... - Мне страшно одной, - вдруг призналась Татьяна. - Скоро полночь... Только сейчас он вспомнил о вчерашних ее галлюцинациях, отбросил одеяло, уложил к стенке. - Теперь не страшно? - Теперь нет, - она угнездилась возле плеча, обдавая шею теплым дыханием. - Всю жизнь мечтала спать вот так, под сильной рукой мужа... Вам не понять, какое это счастье. - И не удалось? - спросил он, стараясь не поддаваться искушениям. - Почему же... Четырнадцать месяцев жила под рукой. - А потом?.. - Мужа убили, - как-то просто сказала Татьяна. - Он был немец, наш разведчик, завербованный еще в студенчестве... Сдали свои. Мне удалось бежать на территорию Восточной Германии, семь месяцев беременности... - Ты была нелегалкой? - не сумел он скрыть удивления. - Тогда - я была просто женой нашего разведчика... - Как сейчас - моей? - Да, как сейчас твоей... Судьба что ли, работать женой? - проговорила она печально и тут же тихо рассмеялась. - И все равно приятно! Знаю, что все не по-настоящему, а приятно. Воображаю себя... Смешно? В душе сработал сторожок, установленный полковником Зарембой. - Будем спать? - Уже засыпаю... твоя сила - это мой покой. Самец поджал хвост, тихо заскулил и куда-то уполз. Осталось чувство собственного достоинства оттого, что сумел сдержать себя в узде. Она казалась ему сексуальной, энергичной, однако не возбуждала диких неуправляемых порывов, как бывшая жена. Была приятна ее доверчивость, ее уверенность в его силе, способности защитить, заслонить от всех напастей, в том числе от собственных духовных, порожденных тоскующим сознанием. Он и уснул с этими тщеславными мыслями под ее чуть слышное дыхание. А проснулся от резкого и острого толчка в бок. - Хватит спать! Слышишь? - Что? - он прислушался, вытер сбежавшую на щеку слюнку. - Снова визг и вой! Слышишь?! Непроизвольный озноб окатил горячую, разогретую сном спину. - Да это же свинья! - в следующий миг догадался он. - Слушай! Слушай! А голоса? Человеческие голоса... Сквозь звенящий многоголосый вой и стон прорывался густой гомон, будто галки кричат! Но почему же слышится человеческая речь?.. Он вскочил, натянул спортивные брюки и отвел край шторы на окне... На клеверном поле брезжил зеленоватый лунный свет, падающий неизвестно с какой стороны. И в зыбком этом мареве качались и мельтешили драные охвостья человеческих фигур. До призраков было метров семьдесят, склон сопки начинался сразу же за дощатым забором, орущие и воющие скелеты брели под горку, к дому, потрясали оружием, кулаками... Татьяна смотрела из-за плеча, привстав на цыпочки и прижавшись всем телом. - Точно так, как вчера, - почти спокойно сказала она. - И время... Видение притягивало взор, чувства и мысли... Толпа остановилась неподалеку от забора, закричали вразнобой, по-русски, понемецки и по-фински: - Схороните наши останки! - Прикройте землей! - Спрячьте наши кости! - Заройте нас в землю! Георгий стряхнул оцепенение, отпустил штору, стараясь не брякать шпингалетами, медленно отворил раму. - Принеси ружье, - попросил он. - В углу, за кроватью. - Может, автомат? - осторожно предложила она. - Откуда у фермера автомат? Татьяна достала помповое ружье, вложила в руки. Поспелов отвел штору стволом: скелеты продолжали орать, только более агрессивно, нетерпимо, готовые, кажется, броситься в атаку. - Такого я еще не видел, - проговорил Георгий. - Бесовщина какая-то... Ничего не пойму! - Камеры не срабатывают? Татьяна глянула на пульт связи и сигнализации. - Нет... И вчера тоже... - Бестелесные существа, привидения... Но смотри, все реально! Можно потрогать рукой... Колеблющийся зеленоватый свет курился над землей, как туман, скелеты уже бесновались, яростный рев, вой и крики врывались в комнату, резали слух и возбуждали жажду действия. - А если выйти? - предположил он. - Нет! - громкозашептала "жена" и вцепилась в руку. - Не пущу! Не знаю, что это, но не пущу. - Ну что, попробуем старый казачий способ? - Мне страшно... - Оттяни штору, - попросил он и вскинул ружье к плечу. - Затыкай уши. Георгий бил в толпу, выцеливая ближние, крупные фигуры, без разбора: немцы ли в касках, русские ли в расползающихся рваных полушубках. Никто не валился, не падал, и рев не прекращался ни на мгновение. Едва опустел магазин, как загрохотала ответная стрельба, и Поспелов машинально толкнул Татьяну за косяк, сам прижался спиной к стене. Отчетливо слышался характерный чавкающий треск автоматов со свободным затвором типа "шмайсер" и гулкий, хлесткий бой трехлинейных винтовок. Он выглянул из-за косяка: скелеты поливали дом стволов из пятнадцати. Зрение схватило странную деталь - оружие в руках призрачных солдат держалось твердо, хотя сами они зыбились, не стояли на месте. И вдруг зеленое свечение на поле завертелось, увлекая скелеты, дробь выстрелов разом опала, стихли все звуки, за исключением долгого, истошного воя. И под этот вой видение свернулось в зеленый шар, подпрыгнуло над землей и стремительно пропало в небе. - Ты вчера не стреляла? - присматриваясь к сумеречному-клеверному полю, спросил Георгий. - Нет, побоялась обнаружить себя, - призналась Татьяна. - Думала, если полезут... - А надо было пострелять... Видишь, хоть и с опозданием, но удрали. Не видишь, убитых не валяется? - Вроде бы нет... темно. Сходим посмотрим? - Давай утром посмотрим? - предложил Георгий. - Стыдно сказать, но мне страшно выходить из дома. - Вчера мне тоже было страшно, - прижавшись к его спине, проговорила она. - Сегодня нет... Он отставил ружье и неожиданно вспомнил, что нарушил клятву, данную в Москве: не стрелять, не замечать, не помогать... - Знаешь, за что меня чуть не уволили? - вглядываясь в темноту, спросил он. - Рок надо мной. На операциях не везло. Подниму оружие - сразу труп... Спиной ощутил, как ее передернуло от зловещей сути его слов. Притиснулась плотнее... - Вдруг утром выйдем, а там... Упаси Бог! - Видеокамера не включилась, - успокоила Татьяна. - Значит, на поле нет материального движущегося предмета. Призраки же бестелесные... - Эх! - пожалел Георгий и хлопнул себя по лбу. - Надо было снять ручной видеокамерой! А я за ружье... Он затворил окно, плотно задернул шторы. - Ничего, - успокоила она. - Завтра еще будет ночь... - Думаешь, каждую ночь станут являться? - Ворожцов говорил - каждую. Пока не стал ходить в Долину Смерти и хоронить кости. Придется и нам... Кирюша может напугаться. Да и мама тоже... - Если ума не хватит разобраться - пойдем хоронить, - твердо заявил Поспелов. - Интересно, а почему покойнички до вчерашней ночи не являлись? Стоило Ворожцову предупредить тебя, как они тут как тут. Может, он и покойничков предупредил? Завтра же спрошу! И завтра же куплю собаку. За любые деньги. Нет, даже двух! Говорят, собаки чувствуют нечистую силу. Кавказских овчарок! Что-то не верю я ни камерам, ни приборам. Он долго не мог уснуть, отгонял навязчивый зеленый свет, зафиксированный зрением, прислушивался, но во всей вселенной слышалось лишь тихое дыхание женщины возле плеча. Георгию почудилось, что она тоже не спит, возбужденная мыслями о сыне. - Если кому-то вздумалось нас пугать, - вполголоса сказал он, - то в чем смысл? Чтобы мы кости прибирали в Долине Смерти? Или чтобы носа не высовывали с фермы?.. Не понимаю. И как можно вообще устроить такой шабаш? Театр теней... Выйдем завтра, а там... Она не слышала и ни на миг не прервала легкого дыхания... Утром на клеверном поле, в двенадцати метрах от забора была обнаружена простреленная ржавая немецкая каска. И не требовалось никакой особой экспертизы, чтобы установить, что пробоина совершенно свежая и оставлена свинцовой ружейной пулей... Планета Земля оставалась за бортом и медленно превращалась в голубую звезду, скоро потерявшуюся среди других больших и малых звезд... После долгого, цепенящего страха пришло тихое ошеломление, отнявшее слух и дар речи. Даже для десантуры, привыкшей к небу, к полетам, к прыжкам, пожарам и прочим экстремальным ситуациям, осмыслить себя в космическом пространстве было невероятно трудно. Все походило на сон, на массовую галлюцинацию или уж на чью-то злую, дурную шутку. Мужики таращились в иллюминатор, трясли головами, расходились молча по своим местам, однако возвращались снова - за толстым стеклом ничего не менялось, если не считать, что в рябой от звезд черноте не только медленно угасала и отдалялась Земля, но и лучистое солнце подергивалось мутной дымкой, словно от большого пожара. Драчливая, занозистая, вечно подзадоривающая друг друга десантура вдруг утратила веселость и впала в уныние, молчаливое и самоуглубленное. Один Азарий продолжал смотреть в иллюминатор, будто в окно вагона, и глаза его только разгорались. Обычно немногословный, он неожиданно разразился длинной для него речью: - Сколько веков воду мутили!.. Глотки рвали, мужиков на кострах жгли. А Земля-то - круглая! И вертится. И все в космосе круглое, и все вертится. Да, человек - тупая скотина, злобная. Говорят, Бог создал по образу и подобию... Может и так, только не по своему. Нет ничего в человеке божественного. Внезапное это откровение, произнесенное в полной тишине, вдруг развязало языки и чувства мужиков. В отсеке поднялся густой, многоголосый мат - проклинали все, от летнаба Дитятева до Вселенной и инопланетян, которые, по всей видимости, затащили десантуру на свой корабль в беспамятном состоянии. Впечатление у десантуры сложилось сразу определенное: команду попросту похитили, чтобы ставить эксперименты. Вспомнили, что люди в этом районе пропадают уже не первый раз и никто еще назад не возвращался, и что это - дело рук пришельцев из Космоса. - Не знаю, что тут шуметь? - вдруг спохватился старший группы Лобан, хотя орал и матерился громче всех. - Мы с Азарием видели этих пришельцев. А вы кричите - чертики! Никакие не чертики, обыкновенные гуманоиды. А то -"с перепоя, почудилось"! Мужики переглянулись, Тимоха мгновенно сориентировался. - Между прочим, я их первый увидел. Первый прыгал и первый увидел. И Дитятеву по рации доложил: вижу гуманоидов! Шура с Игорем, а потом и Пашка тут же немедленно признались, что тоже не слепые были и рассмотрели как следует и самих человечков, и космическую одежду, и даже то, что один зелененький был женщиной. На что справедливый Азарий заметил: - Ну и козлы вы! Нас с Лобаном алкоголиками выставить, психами?.. Ну и десантура пошла, товарищей своих вломить - хлебом не корми! Тимоха попытался сгладить противоречия и не допускать скандала. - Что теперь разборки устраивать? Дело прошлое, это все на Земле было. Надо мозгами пораскинуть, что делать будем. И что снами они сделают. - Да ничего не сделают! - заверил Лобан. - Они же - гуманоиды, значит, гуманные, добрые. С ним почти все согласились, потому что в газетах об этом много писали и называли гуманоидов даже спасателями планеты Земля, которые никогда не допустят ядерной войны. И вообще о пришельцах никогда не слыхать было дурного слова. Разве что попы считали их либо выдумкой, либо порождением дьявола, но попам пока в России не особенно-то верили, полагаясь на правду в телевизоре. Вывод Лобана на короткое время чуть успокоил десантуру, немного прояснило относительно будущего. Молодожен Пашка, в обсуждении не принимавший участия, слегка подпортил настроение и переключил внимание на летнаба Дитятева. - Чето же он, скотина? Получил от Тимохи сигнал про пришельцев, а нас все равно выпустил? Выпустил, а сам на борту смылся, гад! - Да, брат, худо дело у тебя, - подначил его Тимоха. - Ты здесь, а шеф на Земле. И наверно, спит сейчас с твоей молодой женой! - Заткнись! - огрызнулся Пашка. - У самого печка осталась разобранная! К чему это он сказал, никто не понял. Но Тимохина подколка заметно оживила десантуру, влила новый глоток отрезвляющего напитка. - Екарный бабай, мужики! - вдруг взвинтился от восхищения Лобан. - Мы ж теперь - космонавты! Да не просто вокруг Земли мотаемся, а летим хрен знает куда! Может, в другую галактику. Нам же потом должны по ордену дать! - Орден сутулова тебе дадут, - урезал его восторг рассудительный Азарий. - Была нужда болтаться в этом космосе. И неизвестно, когда на базу вернешься. Ни покурить, ни выпить!.. - Да, пожрать бы не мешало! - заметил Лобан. - Интересно, сами они едят? И если едят, сколько раз в сутки? - Они, может, вообще электронные! - мотнул головой Тимоха. - Роботы какие-нибудь. Вот и дадут тебе вольт триста восемьдесят на обед! - Да они же - гуманоиды! - возразил старшой. - Гляди вон, кино наше крутят. Значит, все предусмотрели. Уж пожрать дадут наверняка. Только когда - вот вопрос! Шура с Игорьком в обсуждении активного участия, по земным меркам, не принимали, чтобы не нарваться: мол, зеленые еще, чтобы вякать. А Паша хоть уже и имел право, но, видно, переживал за молодую жену и помалкивал. - Надо постучать, пусть открывают кормушки! - сказал опытный Азарий, попрежнему глядя в иллюминатор. - И правда бы поесть. С утра маковой росинки... И тут неожиданно в разговор вступил зеленый Шура: - Мужики... Я, конечно, дико извиняюсь. Но вы себя со стороны бы послушали. О чем вы говорите?! Вслушайтесь! - Вы же с ума сходите! - поддержал его Игорь. - С нами происходит страшное! Невероятные вещи творятся! Это же не поддается... здравому рассудку! - Даже если мы вернемся... - чуть не плакал и крепился Шура. - Нас всех упрячут на психу. Спета наша песенка, ребята... А вы - про еду, про вино. - Нам ни в коем случае не нужно верить в то, что происходит, - заключил Шура. - Пусть считается сон. Проснемся - все пройдет сразу. И если когда вернемся... назад, придется молчать до самой смерти. - А вы чему радуетесь? - спросил Игорь. - Чему вы... Договорить он не успел, потому что на глазах у всех возле каждого кресла что-то зажужжало и от стены медленно отвалились шесть сегментов, на каждом из которых лежало по большому пластмассовому тубу с двумя поменьше размером в тюбик с зубной пастой. - Это жратва! - мгновенно определил Лобан, схватив со своего стола туб побольше. - Ешкин кот, вот это ненавязчивый сервис! Он скрутил крышку и потянул ко рту, но Азарий рявкнул: - Положи, дура! Накормят чем-нибудь - с параши не слезешь... Эй, вы, со здравым рассудком! Ну-ка взяли и попробовали. Молодяшки стояли, молчали мрачно. - Кому было сказано? - прикрикнул старшой. - Вы тут свои земные зековские законы не устанавливайте, - осмелел Шура. - Между прочим, мы в космосе, - поддержал Игорь. - И порядки должны быть соответствующие. - Кому не нравятся земные законы, я сейчас того выпущу в открытый космос, - с присущей ему убедительностью пообещал Азарий, даже на секунду не отрываясь от иллюминатора. - Сам пробу сниму, - заявил Тимоха, снимая конфликт. - Я один раз с голодухи прошлогоднюю сохачью шкуру сжевал - хоть бы что. Он понюхал из туба, выдавил на ладонь зеленой густой слизи, протер между пальцами, наконец, лизнул. Десантура смотрела с пристрастным любопытством и опаской, как на самоубийцу. Тимоха запрокинул голову и даванул из туба себе в рот, почмокал - что-то будто не понял. - Эй, ну? - не сдержался Лобан. - Как? Как оно? - Есть эту заразу невозможно, - трагически заключил испытатель. - Хуже гнилой шкуры. Трава травой. Хоть бы кусочек мяса положили, сволочи! Ведь десантуру на свой борт взяли, не вегетарианцев. - На что хоть похоже? - побаивался еще Лобан. - По вкусу? Пахнет, как ранешная ливерная колбаса... Тимоха вдавил в рот порцию побольше. - Если бы как ливерная! - мечтательно произнес с гадливым выражением лица. - А то как... дерьмо. Или голландская тушенка по три восемьсот. - Я дерьмо не пробовал! - мгновенно отказался старшой. - Сейчас наешься, - посулил Тимоха. - На всякий случай, мужики, ищите дверь в сортир. Избавленные от опытов Шура с Игорем стали щупать и простукивать стены, за ними бросились в розыски все остальные, кроме Азария. Если приспичит, а туалета нет, это что же будет на борту?! На земле потом вспомнить будет стыдно. Это же не АН- 2, тут на лету дверь не откроешь и не повисишь в свое удовольствие, как летучая мышь... Сортира не было! Видно, после марсианской этой пищи он и не нужен вовсе, может, перерабатывается без остатка, но от земного-то груза как избавиться? А мужиков, между тем, давно уже всех приперло, и каждый боялся опарафиниться на людях - на земле потом, сволочи, житья не дадут, приколами забодают! Даже Азарий не сдержался, громыхнул в стену. - Парашу давай, начальник! А то ваше дерьмо жрать не будем! На экране телевизора между тем тоже показывали обед: толстый таможенник никак не хотел есть черную икру ложкой и просил хлеба - те же проблемы, что в космосе... Гуманоиды почему-то никак не хотели проявлять свою расписанную в газетах гуманность. Тимоха тем временем доел содержимое большого туба и переключился на маленькие. - Ну и гадость! - кряхтел. - Сопли! Самые натуральные! - А у нас в "мабуте" тридцать банок тушенки осталось, - тоскливо протянул голодный Лобан. - Она хоть и китайская, да все-таки земная. - В принципе, и к такой пище можно привыкнуть, - сыто рыгая, сообщил Тимоха и уселся в кресло. - Помаешься года три и привыкнешь. Голландское дерьмо же кушаем, ничего... И подскочил вдруг, будто его снизу шилом кольнуло. Сидение кресла раздвинулось и обнажился серебристый металлический унитаз, встроенный в единственную толстую ножку. - Говорю же - сервис! - вдохновился Лобан и набросился на свои тюбики. За ним вся десантура, и ждать не стали, когда пройдет два часа и у Тимохи пойдет процесс. Космическую жратву умяли в минуту - жевать-то не надо. И оказалось не так уж плохо, как утверждал испытатель. Тут же расселись по креслам, приготовились на всякий случай. Один Азарий, словно часовой на посту, остался у иллюминатора, любуясь звездами и бесконечным пространством. - Ешь, звездочет! - предложил Лобан. - Да закрой эту дыру на фиг! Когда ее не видно, вроде и жить можно. Азарий даже взглядом его не удостоил. Между тем обед и индивидуальные сортиры подняли тонус команды на знакомый послеобеденный уровень: Кое-кто уже и дрыхнуть изготовился, откинувшись на спинку, которая тут же норовила принять горизонтальное положение, едва коснешься головой. Старшой балагурил: - Вообще-то кайф, мужики. Чего бы мы сейчас на Земле сидели? Там пахать надо, все дорого. Тут сплошная халява. Там дома бабы пилят, ребятишки орут... Кстати о бабах. Может, оно того? Может, после обеда из этого кресла девку подадут? - Губенку-то закатай! - проворчал Тимоха. - Людка твоя узнает - головенку-то тебе смахнет. Не смотри что в космосе. - Да хоть электронную, хрен с ней, - согласился Лобан. - Главное, чтоб как живая была. За электронную-то не смахнет. - А если гуманоидку подсунут? - с опаской и серьезно предположил молодожен Пашка. - При таком сервисе могут... А они же, сами видали, - уроды. Вместо носов грибы какие-то. Я не смогу. Психологический барьер у меня. - Мне же по фигу! - расхрабрился как всегда старшой, когда дело касалось женщин. - У тебя, Павле, опыта мало еще. Известно же, баб некрасивых не бывает. Бывает мало водки. Мне б сейчас стакан с рубчиком налили, я бы с самой жуткой гуманоидкой поспал. На экране телевизора Федор Сухов делал перекличку женщин Востока, отчего десантура мечтательно соловела, - Азарий, ты правда, закрой это окошко, - попросил Тимоха. - Неуютно как-то, будто черным сквозняком тянет. - Перетопчешься, - буркнул тот. - Вот, опять воровские правила, - заметил Шура. - Давай голосовать. Кто за то, чтобы иллюминатор закрыть? И поднял руку. Но здесь Лобан аж подскочил, хотя унитаз под ним был давно открыт. - Кончайте вы!.. Я же понял! Понял, зачем нас гуманоиды с Земли выкрали! Понял, японский ты бог! - Ну? - проявил интерес Азарий. - Загну! - светился от озарения старшой. - Какая ответственность на нас ложится, мужики? Да мы же самые... Вот это удача! Но и ответственность. Я чуял, они за нами давно охотились. Изучали нас, качество проверяли. Потому что на такое дело каких попало мужиков брать нельзя. Мы же все как на подбор! Что физически, что по развитию... - Да говори ты! Салабон! - не сдержался Азарий. - А вы не догадываетесь? - издевался старшой. - Никто не догадывается?.. Это ж как два пальца! Какие они уроды - все видели? Натуральные вырожденцы! На рожах написано. - И что? - даже Тимоха не стерпел. - Нас взяли, чтобы породу ихнюю улучшить! - торжественно объявил Лобан. Никто сразу не возразил, осмысливали информацию. И вроде бы не прочь были улучшить породу... - А на что еще? - подбавил старшой., - Ну скажите вы мне: за каким хреном тащить десантуру в другую галактику? Опыты поставить на нас гуманоиды могли бы и на Земле. Мозги наши изучить, выдернуть какую-нибудь информацию - смысла нет. Они умнее, вон как здорово все придумали, когда мы на "Аннушках" еще летаем. Вот я и говорю! Азарий на минуту забыл про астрономию, глянул на Лобана с уважением. - Ничего, котелок у тебя варит. Если бы наше тело, нашу красивую плоть с их мозгами скрестить - вот это было бы человечество. По образу и подобию. Авторитету поверили больше, чем первооткрывателю истины Лобану. Пашка, например, ни на секунду не усомнился. - Мужики, сразу говорю: я - пас! Я с их женщинами спать не смогу! - Не сможешь - заставим! - отрезал старшой. - Раз на нас пал выбор - подводить нельзя. Гляди, до чего же они страшные... Бабам вообще отказывать не гуманно, а гуманоидкам и подавно. - Нет, про меня разговора нет! - почему-то стал оправдываться Тимоха. - Я свое отработаю, если надо. Тем более у меня одни девки рождаются. Девка - это на Земле плохо: вырастил и в чужую семью отдал. А у них тут - класс. Сразу начнут новое потомство рожать. - А вы что молчите? - задиристо спросил Лобан Шуру и Игоря. - Ахинею вашу слушаем, - невозмутимо ответил Игорь. - Улучшатели породы нашлись, быки племенные... В зоопарк вас посадят, в клетки! И станут своим детям показывать! - Да я тебе сейчас глаз на задницу натяну, - зловеще пригрозил Лобан. - Вот вы оба будете пахать на гуманоидок день и ночь. День и ночь, поняли? Без обеда! И без молока за вредность! Я вам там устрою черную жизнь, повякайте еще! Самые страхолюдные писаными красавицами покажутся... Тимоха внезапно спрыгнул со своего горшка, попятился к стене, прикрываясь рукой. - Братцы... Гляди, братцы... Вылитый же черт! На торцовой стене, откуда торчали приборы, вдруг засветился большой экран. А в нем сидел зеленый человечек, уже без скафандра и одежды, с рожей гнусной и мерзкой. - Увазаемые гости! Догогие господа! Мы гады пливетствовать вас на болту когабля, - проговорило чудовище с жутким японско-французским диалектом. - Командила желает счастливая полета! Это был первый в истории человечества контакт с внеземной цивилизацией... Полковник Заремба был удовлетворен первыми результатами работы разведгруппы в Карелии. Наконец началась какая-то подвижка, появились перспективные направления, в скором будущем способные привести, он надеялся, к развязке карельского узла. Через своих помощников он спешно готовил агента, чтобы посадить его начальником метеостанции на Одинозере, и считал, что таким образом весь "бермудский треугольник" будет перекрыт. Останется лишь время от времени раздражать его, провоцировать на действия и снимать информацию. Однако он не в состоянии был заниматься только карельским феноменом, поскольку его хозяйство имело широкий спектр деятельности - самолеты падали и в других местах, бывало, исчезали бесследно, по неизвестным причинам взлетали на воздух цеха с вредным производством, взрывались шахты, случались потопы, землетрясения и извержения вулканов. В штате у него работало около полусотни сотрудников и вникнуть в личные дела каждого он не мог физически. Когда однажды утром ему доложили, что на прием по личному вопросу рвется некая мадам Соломина, чья-то бывшая жена, он не стал вникать, зачем и почему, отослав ее к своему помощнику. Тот, похоже, вообще не имел представления о семейной жизни майора Поспелова и тоже каким-то образом отбоярился от привязчивой посетительницы. Через некоторое время Зарембе опять напомнили о Соломиной, потом еще, и, наконец, к нему заявился полковник Луговой. - Как у тебя мой кадр? - спросил он о Поспелове. - Не обижаешь? Заремба расхвалил, расписал достоинства нового сотрудника, отвесил комплимент и благодарность Луговому. - Ты сильно не радуйся, Александр Васильевич, - урезонил Луговой. - Я скоро Поспелова возьму назад. К тебе чуть ли не месяц каждый день приходит его бывшая жена, а ты не соизволил принять. - А что она ходит? - Прими и выслушай, - посоветовал Луговой. - Рассказать тебе - не поверишь. Хотя поверишь. Ты же всякой чертовщиной занимаешься... Полковник Заремба обещал непременно выслушать мадам Соломину, однако в тот день закрутился и вспомнил лишь вечером. Бывшая жена Поспелова упорно прождала в коридоре и приемной двенадцать часов, боясь выйти из здания: вдруг назад не пустят? Луговой разрисовал Соломину как "Мисс Очарование", как обворожительную женщину редчайшей красоты, Заремба же увидел перед собой ничем