" соратников Генерального секретаря. Наконец 4 ноября 1980 года на пост Президента Соединенных Штатов Америки будет избран Рональд Рейган, буквально разгромивший бесславно ушедшего Джимми Картера. Начнется новая эра в истории Америки. А Шеварднадзе, конечно, успел прилететь на Октябрьский Пленум ЦК КПСС. Обсуждались скучные доклады Председателя Госплана И. К. Байбакова и министра финансов В. Ф. Гарбузова о проектах плана и бюджета страны на будущий год. В конце Пленума, как всегда, единогласно из кандидатов в члены Политбюро был переведен секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. XI Они впервые собрались вместе. Все девять человек. Орлов и Затонский по просьбе Асанова не участвовали в этой первой встрече. Он оглядел свою группу. Все молча ждали его первых слов. - Прямо мини-Советский Союз, - пошутил генерал, - все нации и народности. И сразу спало напряжение. Все заулыбались, задвигали стульями. Собравшиеся впервые внимательно разглядывали друг друга. Самым старшим и опытным после Асанова был подполковник Рахимов. Генерал знал его уже более десяти лет. Выдержка, собранность, умение быстро принять правильное решение, отличные аналитические способности; Рахимов вполне мог возглавить группу. И может спасти, вывести группу в случае смерти самого Асанова. Сидевшая в углу подполковник Падерина формально была третьим человеком в группе по своему воинскому званию, хотя Асанов не хотел об этом думать. Она снова распустила свои винные волосы и, хотя сидела в маскировочном костюме, имела вид далеко не походный. Но остричь волосы нельзя - это Асанов знал хорошо. Первым он представил Рахимова - как своего заместителя. Чуть помедлив, представил Падерину как второго заместителя. От него не укрылось, с каким любопытством глядели на подполковника внешней разведки его офицеры. Третьим заместителем он назвал майора Машкова. Следующим шел прилетевший вчера майор Константин Семенов. Якут по национальности, Семенов имел характерный разрез глаз и темные волосы, большой, чуть придавленный нос, узкие губы. Небольшого роста, он удивительно мягко передвигался, словно уже находился в горах. Майор Абдулло Ташмухаммедов говорил по-русски, пожалуй, лучше всех. Он кончал филологический факультет МГУ, а уже затем был взят на работу в разведку из АПН. Вместе с тем он хорошо ориентировался в Афганистане, знал эту страну и провел в ней более пяти лет, работая на стыке афганско-пакистанской границы. Он отвечал за магистральную дорогу Кандагар-Кветта, откуда шло вооружение для моджахедов. Очень части советские штурмовики успевали наносить прицельные бомбовые удары во время передвижения техники, приводя в ужас моджахедов. Те и не подозревали, что узбек Абдулло, скромный владелец лавки в Кандагарр, офицер советского КГБ. Капитан Альберт Елагин, прилетевший вместе с Семеновым из Москвы, сразу всем понравился своей веселой добродушной улыбкой и открытым характером. Он даже пытался приставать к Падериной, едва войдя в комнату, пока с ужасом не узнал, что она подполковник. - Первый такой случай в моей жизни, - шептал Елагин под оглушительный смех своих товарищей. Последним Асанов представил капитанов Борзунова и Чон Дина. Они были чем-то похожи друг на друга, оба невысокие, мобильные, словно выточенные из железа, с неподвижно застывшими лицами, похожие на два спусковых крючка, готовых в любую секунду к выстрелу. Асанов был прав, когда говорил о мини-стране. Сам он таджик по национальности, имел в составе своей группы казаха Рахимова, корейца Чон Дина, узбека Ташмухаммедова, якута Семенова, полутуркменку Падерину, воронежца Машкова, сибиряка Борзунова и русского Елагина, родившегося в Риге. Аналитики дали свои подсобные рекомендации с учетом особенностей их группы. Для непосредственных контактов могли выдвигаться пары Рахимов - Чон Дин или Асанов - Семенов. В первом случае обоих офицеров вполне могли принять за живущих в долине киргизов или корейцев, во втором Асанову даже не нужно было притворяться - в северных областях Афганистана жили сотни тысяч таджиков. А Семенов был похож скорее на китайца или киргиза. Для непосредственного контакта в городе или в кишлаке могли уходить уже подготовленные Падерина - Ташмухаммедов. По рекомендации экспертов Машков - Борзунов - Елагин должны были обеспечивать только огневое прикрытие группы, не появляясь при свидетелях. Языками, кроме Асанова, владели Рахимов, Падерина, Ташмухаммедов, Чон Дин. По данным СВР, полковника Кречетова, легко раненного при взятии в плен, держали в лагере Нуруллы, у Зебака. Судя по сообщениям резидента СВР, очевидно знавшего банду Нуруллы, бандиты готовились через две недели перебраться на юг, в Кунар, северо-восточную провинцию страны, с тем, чтобы перейти границу у Асадабада. Все это Асанов излагал привычным спокойным, чуть глуховатым голосом. - Нам придется действовать в очень тяжелых условиях, - подчеркнул генерал, - все время в горах, в разряженной местности, на высоте несколько тысяч метров над уровнем моря. С сегодняшнего дня все принимают таблетки, виданные в нашем медицинском центре. - Все? - спросил Чон Дин. Он чувствовал себя в горах, как дома. - Все, - кивнул генерал, - без всяких исключений. Наше место высадки - вот эта небольшая долина, между Файзабадом и Джурмом. Придется лететь ночью. Днем парашюты могут быть заметны из соседних киш-лаковъ Все прыгали с парашютом ночью? Все молчали. - Значит, все, - обрадовался генерал, - тогда все в порядке. По реке Кокче мы поднимаемся вверх до течению, огибаем Джурм и идем дальше. Здесь у небольшого селения Лими мы сворачиваем и идем на Зебак. Вот тут дорога очень трудная, придется идти через горный хребет. Это, правда, не сам Гиндукуш, но все-таки почти рядом. Прошедшим, можно сказать, почти гарантируется звание мастера спорта по альпинизму. Выходим к лагерю Нуруллы ориентировочно через три дня. Первыми отправляются Ташмухаммедов - Падерина. Вторая пара - Рахимов - Чон-Дин. Сейчас я вам покажу отработку взаимодействия в лагере Нуруллы. Он начал чертить схему. Все восемь офицеров внимательно слушали его. В соседней комнате сидели Затонский и Орлов. - Как думаете, генерал, - спросил Орлов, - у них есть шансы вернуться? - Пятьдесят на пятьдесят, - ответил, чуть помолчав, Затонский. И отвернулся. Ему было неприятно. У группы не было и одного шанса из ста. Или вернее был один, в расчете на чудо. Затонский это знал. И знал категорический приказ на участие в группе генерала Асанова. Руководство СВР сочло такой вариант почти идеальным. Затонский знал также, что операция по внедрению полковника Кречетова готовилась почти полтора года. И срывать ее из-за необдуманных действий самого Затонского было нельзя. Успокаивая свою совесть, генерал старался внушить себе, что это долг офицеров группы Асанова, что он честно предупредил самого генерала. Но в душе он отлично сознавал, что группа обречена. И генерал Асанов почти смертник. От этого было не по себе, словно он сам предавал своих товарищей. Орлов, сидевший с ним рядом, уже рассчитывал на успех Асанова. Он знал Акбара много лет и верил в генерала, в его опыт и знание. Понимая, как трудно будет провести всю группу по маршруту и без потерь, он рассчитывал, что основная часть группы все-таки выберется из Афганистана и задание будет выполнено малой кровью. - После завершения операции, - Асанов старался говорить как можно спокойнее, внимательно вглядываясь в глаза членов своей экспедации, - мы идем мимо Ишкашима и выходим на дорогу Ишкашим - Зебак, где нас будут ждать вертолеты. Предупреждаю, погода может быть нелетной несколько дней, поэтому вполне возможно нам придется прорываться самим. Это еще пять дней. Запасы продуктов выданы с расчетом на десять дней, поэтому если мы сильно задержимся, нужно будет потерпеть. Или немного поголодать. Но это крайний вариант. Думаю, за неделю мы в любом случае должны управиться. Десять дней - максимум, иначе за нами устроят настоящую охоту по всей стране. Вопросы есть? - Офицер, которого мы идем вытаскивать, ранен тяжело или легко? - спросил Борзунов. - Хороший вопрос, - подумал Асанов, - если бы мы действительно хотели его вытащить. - Легко, - ответил генерал, - судя по нашим данным он вполне может сам передвигаться. - В банде Нуруллы есть женщины? - спросила вдруг Падерина. - Не знаю, - изумился генерал, - вот этого не знаю. Хотя, думаю, нет. Разве только семья самого Нуруллы. Там в основном местные жители. Их семьи сидят по кишлакам. - Какой контингент у Нуруллы? - задал вопрос Рахимов, - Какие люди? - В основном таджики и узбеки, - генерал успел ознакомиться с подробными справками аналитических отделов СВР и ГРУ. - Подробные карты горных перевалов нам выдадут? - уточнил Семенов. - Разумеется. Уже сегодня, через час. Все замолчали. - Еще вопросы есть? - спросил генерал, - если нет, тогда приступаем. Ознакомьтесь с документами, справками наших аналитиков, получайте снаряжение, оружие, питание. Все свободны. Подполковник Падерина остается. Все офицеры, поднявшись, вышли из комнаты. Неслышно захлопнули дверь. - Вы все-таки хотите участвовать в этой операции? - спросил Асанов. - Конечно, - изумилась женщина, - а почему вы спрашиваете? - У нас очень мало шансов. Дорога будет сложной, через горы. Вам придется идти вместе со всеми. - Это уже второй акт, товарищ генерал. Мне казалось, мы обо всем договорились. Я не девочка, Акбар Алиевич, я много раз видела кровь и смерть, была на войне. Буду идти вместе с вами. Постараюсь выдержать. - Ладно, - поднялся генерал, - тогда все. Можете быть свободны. Когда Падерина вышла, он поднял трубку телефона. - Группа готова вылететь завтра вечером. XII В январе восемьдесят первого в Вашингтоне состоялась церемония инаугурации нового Президента США. И почти сразу, на своей первой пресс-конференции новый глава Белого дома заявил, что разрядка была выгодна лишь .Советскому Союзу, что коммунисты максимально использовали неготовность демократических стран к подобной жесткой конфронтации. "Они присвоили себе право на любое преступление, ложь и обман, чтобы добиться своих целей", - гневно говорил Рональд Рейган. - Империя зла, - патетически восклицал он, - должна быть уничтожена. В соответствии с его доктриной в Пакистан для противодействря советской экспансии были посланы тысячи американских советников. Началась усиленная поставка оружия, боеприпасов, техники окопавшимся в Пакистане еще немногочисленным группам оппозиции. Всю деятельность в этом направлении координировал лично Государственный секретарь США, отставной генерал Александр Хейг. Рейган, воспитанный в глубоко религиозном духе, добивавшийся всего в жизни исключительно своим упорством и трудолюбием, не понимал и не принимал социалистическую систему, видя главное зло повсюду в безбожных коммунистах. Этот своеобразный парадокс уже много раз проявлялся в истории, когда самым ярким антикоммунистом и консерватором становится человек, вышедший из самых низов общества. В отличие от благополучных аристократов, ему не свойственен своеобразный комплекс вины за свою сытую жизнь в детстве и страдания других. Как человек, сделавший сам себя, он искренне считает, что счастье индивида находится лишь в его руках, отвергая систему социальных гарантий и социальной помощи. Парадокс заключается еще и в том, что, как правило, вышедшие из люмпенских слоев, политические деятели бывают убежденными консерваторами и антикоммунистами, а отпрыски известных состоятельных, вполне обеспеченных семей, разделяют либеральные, социалистические взгляды, зачастую оказываясь на крайне левых позициях. В самом Афганистане Бабрак Кармаль продолжал совершать ошибки. В январе восемьдесят первого был принят закон о всеобщей воинской мобилизации. Изумленные миллионы крестьян, веками трудившиеся на Своей земле, с ужасом узнали, что теперь должны отдавать своих сыновей на непонятную, не нужную никому из них воинскую службу. В кочующие племена, которые традиционно вообще мало поддерживали связь с правительством, были посланы отряды рекрутов. Население дрогнуло. Оно начало понимать, что этот режим их не совсем устраивает. Тысячи ребят покидали родные кишлаки, уходя дезертирами в горы. В феврале восемьдесят первого счастливый Бабрак Кармаль возглавляет делегацию Афганистана на XXVI съезде КПСС. Сидя в Президиуме съезда, он еще раз убеждается в правоте своего выбора, решая быстрее, более форсированно вести свой народ по пути социализма. Он отмахивается даже от объективных цифр, стараясь не замечать очевидного. Уже на второй год его правления падает промышленное производство, добыча каменного угля, соли, химических удобрений. Загоняемые в кооперативы крестьяне отказываются работать, не понимая, для чего тогда им раздали землю. Сокращается общая площадь посевных, падает производство хлопка, сахара, растительного масла. В марте восемьдесят первого правительство даже вынуждено отменить задолженность более четырех миллионов людей по земельному налогу, практически каждый третий крестьянин на грани разорения. Принимается драконовский "Закон о воде", где в нарушение всех принципов шариата определяется кому, как и сколько платить за использование воды. Понимая, что его образования и сил явно не хватает, Бабрак Кармаль выдвигает на пост Председателя правительства своего старого соратника и друга Султана Али Кештманда, достаточно опытного, сорокапятилетнего экономиста и бывшего министра планирования. Но маховик уже раскручен. Тысячи оставшихся без земли крестьян, разорившихся, бежавших от принудительной воинской повинности, становятся опорой оппозиции, благо в оружии и деньгах нет недостатка. Гнев народа направляет мусульманское духовенство, почти полностью отстраненное от решения национальных проблем. Подстрекаемое с двух сторон, справа из Пакистана и слева из исламского Ирана, мусульманское духовенство объявляет войну неверным. Это еще не полномасштабная война, которая начнется через полтора-два года. Но это уже партизанские действия против своих отступников и помогающих им, пришедших с севера, таких непонятных "шурави". В Москве в это время куда больше обеспокоены событиями в Польше. Оппозиционная властям "Солидарность" приобретает невиданный размах, принимает такие формы, что впору говорить о самом существовании социалистического строя в соседней стране. Суслов и Устинов настаивают на военном решении вопроса, но неожиданно Андропов и Громыко проявляют непонятную на первый взгляд гибкость. Умный Андропов, уже просчитавший все варианты, знает, как мало осталось править Брежневу. Он понимает, что польская авантюра станет катастрофой в Европе, оттолкнет от СССР всех союзников в третьем мире, уже в период его собственного правления. После Афганистана, и без того вызвавшего грандиозный скандал, нельзя вводить войска в соседнюю Польшу. Это будет воспринято во всем мире, как постоянное стремление советской империи решать свои вопросы исключительно с помощью танков, путем военной экспансии. Да и Президент Рейган, далеко не либеральный Картер. Он просто так не смирится с вторжением в Польшу. Подобные идеи разделяет и Громыко, понимая, как трудно выглядеть миротворцем, смотря на весь мир из танковой щели. Брежнев, который почти не занимается делами в этот последний для себя год, тоже отказывается от силового решения вопроса. По предложению Политбюро ЦК КПСС в Польше убирают чересчур мягкого, нерешительного Станислава Каня и на его место выдвигают генерала Войцеха Ярузельского, бывшего министра национальной обороны, уже ставшего к тому времени и Председателем Совета Министров страны. К ноябрю в руках Ярузельского все высшие посты в партии и правительстве. Этому генералу, немного на-. поминающему другого чилийского генерала, также ставшего диктатором, постоянно появляющемуся в черных очках, советские руководители доверяют гораздо больше. Вопрос стоит однозначно - или Ярузельский вводит военное положение в стране, или в Польшу с трех сторон вторгаются войска стран Варшавского Договора. Третьего не дано. Нужно отметить, что в отличие от Афганистана, по Польше у Андропова имелось гораздо больше информации. Страна была буквально нашпигована секретными агентами и информаторами КГБ. В самом КГБ безусловно обращают внимание на тот факт, что большинство руководителей "Солидарности" - лица, не подходящие по пятому пункту. Евреи Мойзеш Финкельштейн, Яцек Куронь, Адам Михник становятся прекрасными раздражителями для руководства КГБ .и КПСС, вполне вписываясь в теорию всемирного сионистского заговора. Разумеется, сам Андропов эти бредни не разделяет. Он достаточно умен, чтобы не доверять подобным измышлениям. Не изученный до сих пор феномен этого человека, сочетавшего в себе изумительную жестокость и непонятное мягкосердечие, трудно объясним. Юрий Андропов был безусловно выдающимся политиком. В отличие от многих коллег из Политбюро, он прекрасно знал обстановку в стране и во всем^мире. Осознавая, какие проблемы стоят перед обществом, Андропов делал все, чтобы как-то изменить, трансформировать общество, не меняя самого базиса. Позднее многих членов Политбюро будут называть просто фарисеями, закрывающими глаза на реальную жизнь. Эти утверждения далеки от истины. И Брежнев, и Андропов, и их коллеги по Политбюро, во всяком случае наиболее заметные - Суслов, Косыгин, Громыко, Устинов, Черненко, Пельше, искренне верили в тот путь, который избрала страна в Октябре семнадцатого. Трудно представить "перестроившихся" Суслова или Устинова, уже в наши дни говорящих о преимуществах капитализма. Будучи коммунистами, они считали, что это единственно правильный и верный путь для народов всех стран. Можно не соглашаться с их идеалами, но нельзя делать из них фарисеев. И, вводя войска в Афганистан и продолжая свою политику в Польше, они заботились прежде всего о процветании самой империи и защите своих социалистических идеалов. Можно не принимать их взглядов, но понять мотивы, руководившие ими, необходимо. Как необходимо понимать и мотивы консерваторов Рейгана - Тэтчер, столь последовательно борющихся против ложных и опасных, на их взгляд, идей. Мир, разделенный идеологическим противостоянием на два лагеря, имел свою палитру красок и свои акценты. Сегодня, спустя всего лишь десять-пятнадцать лет, мы начинаем в какой-то мере забывать об этом. В декабре восемьдесят первого Ярузельский вводит, наконец, военное положение в Польше, при этом, конечно, ему помогают и подсказывают советские советники. День был выбран с таким расчетом, что низкая, плотная облачность помешает американским спутникам обнаружить скопление войск и техники у всех крупных польских городов. Под контроль были взяты границы, аэропорты, вокзалы. Утром тринадцатого разом отключили телефонную связь по всей стране. По разработанной схеме были арестованы почти все руководители "Солидарности". К чести Ярузельского он не опустился до примитивной мести, не разрешил физических репрессий. Были запрещены забастовки, митинги, приостановлена деятельность общественных организаций, профсоюзов. Даже советские инструкторы не ждали подобной четкости и организованности. Генерал Ярузельский, по существу, спас Польшу от повторения венгерского опыта пятьдесят шестого и чехословаадого шестьдесят восьмого. Он защитил страну от гражданской междоусобицы, сумел не допустить иностранного вмешательства, восстановить порядок в государстве. Пусть полицейскнй, жандармский, но порядок, когда граждане в большинстве своем чувствуют себя в безопасности, под защитой армии и сил правопорядка. Обыватель торжествует, а разве в любом государстве обыватели не составляют большинство? В Афганистане осенью уже начались первые бои на юге страны. Еще не вполне оформившиеся, еще неопытные отряды оппозиции предпочитали наносить удары по постам афганской армии, не решаясь вступать в схватки с советскими частями. В Москве в эти дни широко отмечали семидесятипятилетие выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства, международного коммунистического и рабочего движения, пламенного борца за мир и прогресс Леонида Ильича Брежнева! Уже получивший все, какие можно, награды маразматирующий Генсек стал пятикратным героем, Генералиссимусом, получил орден Победы и даже афганский орден "Солнценера свободы" из рук тоже верного ленинца и борца за мир Бабрака Кармаля. Апофеоз идиотизма достиг своего пика. Дальше начиналось падение. Стоявший в тесном кругу ближайших соратников Брежнева, Юрий Андропов, привычно улыбаясь, хлопал в ладоши. Глядя, как целуются Брежнев и Суслов, он снова и снова думал о необходимости перемен. А Суслов еще не знал, что это будет его последний поцелуй в жизни с Брежневым. В январе восемьдесят второго после оглушительного скандала, он скоропостижно скончается, оставив несчастному Генсеку почти риторический вопрос - кто станет преемником Суслова, вторым человеком в партии, а следовательно, в государстве и по всей империи - Юрий Андропов или Константин Черненко. Первого Брежнев не любил и побаивался, второго любил и всячески поощрял. Но выбрать пришлось первого. К тому времени у Брежнева просто не было других вариантов. XIII Они начали погрузку в самолет в пятом часу вечера. Сначала укладывались грузы, снаряжение, затем в самолет поднимались по очереди, прощаясь у трапа. Затонский и Орлов провожали группу в аэропорту. Асанов внимательно наблюдал за погрузкой. Ребята делали все четко и аккуратно. Вместе с ними летели еще несколько десантников для прикрытия в случае обнаружения группы на месте, офицеры из штаба и двое инструкторов. Последний офицер исчез в чреве самолета. Асанов повернулся к Орлову. - Товарищ генерал, группа погрузилась, разрешите взлет. - Разрешаю. Удачи тебе, Акбар, - обнял его Орлов. - Постарайтесь остаться живым, - пожелал на прощание Затонский, крепко пожимая руку. Асанов поднялся в самолет. Хлопнула дверца люка, отделяя пространство самолета от внешнего мира. Взревели моторы. Самолет покатил по бетонной полосе. Асанов, сидевший рядом с Рахимовым, оглядел свою группу. У всех спокойные, сосредоточенные лица. Что-то, смеясь, рассказывает Елагин сидевшему рядом Семенову. Ташмухаммедов внимательно осматривает свой парашют. Чон Дин, прислонившись к спинке скамьи, закрыл глаза. Борзунов, напротив, с интересом разглядывает остальных участников группы. Машков молча слушает разговор Елагина и Семенова. Ему интересно, но он молчит, не вмешивается. Падерина, встретившись взглядом с Асановым, чуть улыбается. Группа достаточно опытная, боевая. Они могли бы действительно вытащить Кречетова ври таком раскладе, - подумалось Асанову. Если бы они шли действительно выручать полковника. Но их задача сложнее - продемонстрировать готовность и сорваться на последнем этапе. Только чудо могло сохранить жизнь всем членам его группы при таком задании, и Асанов это хорошо понимал. Но как боевой офицер, он хорошо понимал и другое. Акция по спасению Кречетова просто необходима для его закрепления в Афганистане, и, в конечном итоге, для успешного проведения операции российской разведки, ради которой они летят теперь, рискуя не вернуться. Только генерал Асанов знал все подробности этой операции, и только он один имел право знать, что их полет всего лишь демонстрация силового давления. Заранее обреченная неудачная попытка. - О чем думаете, Акбар Алиевич? - неожиданно спросил его Рахимов. - О нашей группе, - честно ответил генерал, - трудный у нас переход. - С такими ребятами пройдем и этот хребет, - улыбнулся Рахимов, - не в первый раз. - Меня беспокоят сообщения о людях Нуруллы, - тихо произнес Асанов, - видимо, это не просто бандиты. Они связаны с резидентом ЦРУ в Джелалабаде. А это уже большая политика. Рахимов молча кивнул, не сказав больше ни слова. Слышался ровный гул моторов. Асанов поднялся, проходя мимо инструкторов и офицеров, сопровождая в кабину пилотов. - Как дела ребята? - спросил генерал. - Сильный боковой ветер на месте прибытия, - ответил один из нилотов, - но в общем ничего. В долине будет поспокойнее. - Когда будем на месте? - Через сорок минут. - Вы сразу уходите? - приходилось говорить громче обычного. - У нас приказ. - Понимаю. Просто сообщите нам высоту над долиной. Ночью в горах мы можем немного сбиться. Нужна четкая ориентация. - Конечно, - кивнул командир корабля, - офицер сопровождения вам все расскажет. - Да, да, я помню, - он не хотел признаваться, что все-таки немного волнуется. Повернувшись, вышел из кабины, возвращаясь к членам своей группы. Сел на скамью. Некоторые из офицеров, закрыв глаза, дремали, другие просто отдыхали перед прыжком в неизвестность. Минут через двадцать офицер сопровождения поднялся, проходя в кабину пилотов. Вернулся обратно он почти сразу. - Скоро будем на месте, - прокричал офицер, - груз спустим на двух парашютах, как и планировали. Идете тремя группами. Первая группа, потом груз, вторая группа, следующий груз и третья группа. Уже знаете, кто за кем? - Знаем, - ответил за всех Асанов. - Высота три тысячи метров, - добавил офицер. В первой группе шли опытные Рахимов, Машков, Борзунов. Во второй - Семенов, Елагин, Чон Дин и, наконец, в третьей сам Асанов, Падерина, Ташмухаммедов. Генерал сам разделил свой маленький отряд на такие группы, справедливо решив, что прыгать будет последним. Самолет начал снижаться. - Приготовиться, - сказал офицер. Встали двое инструкторов, еще раз проверяя снаряжение и парашюты. Самолет чуть наклонился. - Пошли, - приказал офицер, открывая люк. В лицо ударил сильный холодный ветер. Первым шагнул Машков. За ним Борзунов и Рахимов. Следом полетел вниз тюк с грузом. - Вторая группа, - закричал офицер. В самолете было уже довольно холодно. Почти сразу бросился вниз Семенов. За ним Елагин. Чон Дин, чуть поправив мешавший ему второй тюк с грузом, шагнул следом. Полетел еще один парашют с грузом. - Теперь наша очередь, - громко произнес Асанов. Самолет наклонился еще сильнее. - Будьте осторожны! - крикнул офицер из группы сопровождения, - ветер усиливается. Асанов пропустил вперед Ташмухаммедова, увидев, как тот исчезает в дверном проеме. Он следил за Падериной. Она, видимо, чувствуя его взгляд, очень спокойно поднялась, кивнула на прощание остающимся в самолете и шагнула вниз. - До встречи, - традиционно произнес Асанов, сразу сделавший два шага вперед. - До встречи, - прокричал офицер. В лицо еще сильнее ударил морозный ветер. Со всех сторон его окружило черно-синее небо. Постепенно, несмотря на сильный ветер, удалось обрести координацию, осмотреться. Далеко внизу раскрылся чей-то парашют. Он подождал еще немного, .успел заметить еще одну вспышку открывающегося парашюта и дернул свое кольцо. Его чуть подбросило вверх и вправо, но многолетняя тренировка помогла и в этот раз. Спустя несколько мгновений ветер уже относил его на черневшие с правой стороны скалы. Внизу показалась земля, кое-где попадались деревья, большие камни. Эти валуны его встревожили. Не хватало еще напороться на такой камень при посадке. Несмотря на ветер, он сумел сгруппироваться и мягко приземлиться на обе ноги. Правда, ветер все равно сильным ударом свалил его с ног, но это было уже не так плохо. Быстро освободившись от парашюта, он огляделся. Метрах в ста белел еще один парашют. Он присмотрелся. Кажется, тюк с грузом. Отцепив лямки своего парашюта, он бросился к тяжело волочившемуся по земле большому тюку. Ветер усиливался. К нему уже спешил с другой стороны какой-то незнакомец. Асанов достал оружие. Нет, все в порядке. Это Семенов. - Все в порядке? - крикнул он на бегу Семенову. - Да. Елагин и Чон Дин опустились чуть в стороне, сейчас подойдут, - кивнул Семенов. Асанов вздрогнул. Его тревожила мысль о первой группе. Вдвоем они отцепили парашют, перевернули тюк с грузом. Пока они возились с парашютами, почти неслышно подошла Падерина. Вид у нее был довольно уверенный. - Все нормально? - спросила она спокойным голосом. - Кажется, пока да, - кивнул Асанов, - вы не видели, где первая группа? - Нет, я приземлилась вон в той стороне. Там довольно большие камни, - показала Падерина. "Почти у самых гор, - подумал с невольным уважением Асанов, - она гораздо опытнее, чем я думал". Появились немного запыхавшиеся Чон Дин и Елагин. - Где остальные? - спросил Асанов. - Не видели, товарищ генерал, - Елагин посмотрел налево, - там кажется что-то белеет. Может, парашют? - Пройдите туда с Чон Дином. Но осторожно, без лишнего шума, - приказал Асанов. Двое офицеров бросились выполнять его команду. - Нужно подождать первую группу, - предложил Асанов. - Их могло отнести довольно далеко, - показала Падерина в другую сторону, - был сильный ветер, а наш самолет делал круг над долиной. - Может дать сигнал из ракетницы? - предложил Семенов. - Не нужно, привлечем внимание жителей соседнего села, - Асанов всматривался в темноту, стараясь заметить хоть какое-то движение. - В любом случае, - предложил генерал, - нужно вскрывать груз. - Первой давайте рацию, потом соберете пулемет, - поручил он Семенову и Падериной. Он проверил свой автомат. Все офицеры его группы имели на вооружении короткие АКМ-У, ножи, пистолеты, гранаты. Это был обычный набор военного разведчика за линией фронта. - Справа какое-то движение, - доложил Семенов, всматриваясь вдаль. - Ничего не вижу, - пригляделся Асанов. - Вон там, справа, в километре, - показал Семенов. - Теперь вижу. Пулемет достали? - Сейчас собираем. - К бою. Нужно быть готовым к любым неожиданностям. - Заканчивай сборку, - быстро сказал генерал. Он сразу отметил, что Падерина отползла в сторону, сокращая угол обстрела и достала пистолет, гранаты, положив их рядом с автоматом, удобно устроившись на небольшом холме. Семенов рванул влево. Все-таки его люди были настоящими профессионалами. Теперь и он слышал негромкие голоса. С этой стороны трудно было уловить смысл, но сами голоса слышались отчетливо. Первой поднялась Падерина. - Наши, - чуть громче обычного произнесла она. Это была первая группа, уже нашедшая груз. Все приземлились благополучно - Рахимов, Машков, Борзунов. И почти сразу нашли парашют с грузом. Значит, высадка прошла благополучно. При таком ветре, ночью, почти на скалы. Он вздохнул, еще не до конца веря в удачу. - Группа приземлилась благополучно, -- доложил пришедший Рахимов, - нашли груз. У Борзунова зрение, как у кошки, видит все в темноте, - добавил подполковник. - Открывайте второй тюк, доставайте груз, - распорядился Асанов. Подошедшие Машков и Борзунов осторожно опустили тюк на землю. Семенов, уже открывший первый тюк, бросился им помогать. Это был своеобразный походный тюк, набитый грузом, который они должны были распределить на девять человек. Защищенный особым материалом - прокладкой из кевлара, тюк мог выдержать даже падение с высоты без парашюта, отразив при необходимости и пули нападающих. Из кевлара, являвшегося идеальным пуленепробиваемым материалом, шили даже костюмы для высших должностных лиц, оберегавших человека лучше пуленепробиваемых бронежилетов. Падерина осталась на своем холме, готовая подать знак товарищам в случае опасности. Рахимов выдвинулся в противоположную сторону. Каждый знал свой маневр. Они почти закончили с первым тюком, когда появился встревоженный Чон Дин. - Ташмухаммедов сломал ногу при приземлении, - произнес он страшное известие. XIV В конце восемьдесят первого, зимой восемьдесят второго начались первые серьезные потери и у советских войск. Введенные четыре мотострелковые дивизии, размещенные гарнизонами по всей стране, начали ощущать на себе удары афганских моджахедов. На западе Афганистана действовали 66-я и 375-я дивизии. На востоке 201-я и 360-я. Особенно доставалось триста шестидесятой дивизии, практически рассредоточенной по всему северо-восточному беспокойному региону... Поступающие в Пакистан непрерывным потоком оружие и техника переплавлялись через границу в Афганистан, вооружая моджахедов. Началась минная война, когда земля вокруг гарнизонов советских войск буквально засеивалась американскими, китайскими и израильскими минами. В Советский Союз стали возвращаться десятки-раненых, инвалидов, потерявших руки и ноги в далекой южной стране. Пока счет шел только на десятки. Позднее, в фильмах и книгах про Афганистан литераторы и сценаристы будут показывать, как масштабно, сотнями, тысячами гибли советские солдаты в Афганистане. Все это неправда. Главная заповедь офицеров и генералов на войне, как и во время любой военной кампании - безопасность своих людей. По этому показателю оценивались результаты офицеров, по этому показателю оценивались достижения полков и дивизий. Война в Афганистане продолжалась около десяти лет. За это время Советский Союз потерял убитыми и пропавшими без вести пятнадцать тысяч человек. Ужасающие, трагичные цифры. Но они очень далеки от тех фильмов, где Рэмбо убивает советских солдат десятками и сотнями. Элементарный расчет показывает, что в год в среднем гибло не более полутора-двух тысяч солдат. Получается в день по всей стране все введенные в Афганистан дивизии теряли не более четырех-пяти человек! Грандиозные, тяжелые потери Советской Армии и ее полный разгром и поражение - всего лишь миф. Безусловно, Советская Армия несла тяжелые потери, были сражения, где погибло гораздо больше среднеарифметического числа людей. Но афганские моджахеды, да и мирные жители тоже, чего уж там скрывать, теряли гораздо, неизмеримо больше. По оценкам самих афганцев, во время войны погибло более миллиона человек, практически каждый пятнадцатый. В какой-то мере можно было объяснить такие потери и внутренним противостоянием, хотя масштабы трагедии народа от этого не уменьшаются. А соотношение потерь видится гораздо отчетливее. Несколько серьезных сражений, происшедших на востоке страны, поставили советское командование перед нелегким выбором, приходилось фактически сражаться за афганскую армию. Плохо обученная, не полностью укомплектованная, не имеющая навыков владения современной техникой, подобная армия не могла быть серьезным союзником во время боевых испытаний. Несмотря на отчаянные усилия советских инструкторов, афганские солдаты продолжали разбивать дорогостоящую технику. Более того, во многих частях предприимчивые афганцы продавали поступающее советское вооружение отрядам оппозиции, вооружая своих потенциальных противников. Коррупция и перепродажа приобрели такие размеры, что в нее оказывались втянутыми даже высокие армейские чины. По предложению Андропова несколько офицеров осудили, двух работников советского посольства в Афганистане даже расстреляли, добавив к прочим обвинениям и контрабандную торговлю наркотиками. Андропов приказал начать жесточайшую борьбу с коррупцией, разлагающей всю страну. В январе восемьдесят второго вал разоблачений докатился до самого КГБ, когда одним из подозреваемых оказался первый заместитель Председателя КГБ генерал армии Семен Цвигун, женатый к тому же на сестре жены Брежнева. В результате Цвигун застрелился, а Михаил Суслов, ознакомившийся с подробной информацией о проделках ближайшего окружения Генсека, получил моментальный инсульт и был найден мертвым в своем кабинете. К тому времени у Брежнева, на родных и близких которого Андропов имел обширное досье, просто не оставалось другого выхода, как взять Председателя КГБ в ЦК КПСС, фактически вторым секретарем на место Суслова. Черненко даже не осмелился возражать, рассудив, что в подобной ситуации лучше не высовываться. Андропов, фактически ставший руководителем партии и государства еще при живом Брежневе, приказал активизировать боевые действия, выступить более решительно против южных афганских племен. Впервые против отрядов оппозиции стали использовать авиацию - штурмовики и вертолеты. При этом, если имелись данные, что отряд оппозиции скрывается в каком-то населенном пункте, в качестве меры устрашения бомбы падали на дома этого кишлака или селения, убивая и калеча мирных граждан. Печальным афганским опытом воспользуется позднее Борис Ельцин, приказавший бомбить Грозный, где базировались отряды Дудаева, полагая, что подобная мера может вызвать панику и внести сумятицу в ряды чеченских боевиков. Ельцин и генералы забыли афганский опыт, где подобные бомбардировки вызывали лишь озлобление местного населения и почти единодушное неприятие пришельцев. Это тем более странно, что и министр обороны, Герой Советского Союза, генерал Грачев и его заместитель, Герой Советского Союза генерал Громов обретали свой боевой опыт в нелегких условиях Афганистана. Но в девяносто четвертом политика взяла верх над здравым смыслом и военной стратегией. Подобное уже было раньше, в начале восьмидесятых, когда во имя достижения иллюзорных целей отбрасывался здравый смысл и боевая целесообразность. В огромной стране даже не всегда учитывался национальный вопрос. Афганистан был далеко не однородным национальным государством. В нем проживали десятки наций н народностей, чью специфику также было необходимо учитывать. Основу населения составляли пуштуны, говорящие на своем языке и представляющие в основном племенные объединения. Самое крупное племенное объединение - дуррани насчитывало более трех миллионов человек и делилось на две ветви - зирак и панджпао, причем если среди племен зирака еще встречались более лояльные к режиму племена, то панджпао сразу отвергли нечестивых "шурави". Особенно неистовыми были нурзаи, чьи предки тысячи лет занимались караванной торговлей, не признавая границ Афганистана и Пакистана. А новый режим в Кабуле, в нарушение всех тысячелетних норм, требовал прекращения связей с соседним государством и даже пытался закрыть границы. Хотя справедливости ради нужно отметить, что афганская армия и органы безопасности имели в своих рядах очень много выходцев из дуррани. Второе крупное племенное объединение - гильзаи или сулейманхейль располагалось практически по всей стране от Кандагара до Кабула. И здесь не все племена признавали безбожную власть, срывающую паранджу с их женщин, оскверняющую мечети и мешающую их связям с родными по ту сторону границы. Уже в самом начале войны встал вопрос использования представителей среднеазиатских республик в Афганистане. Три с половиной миллиона таджиков и почти два миллиона узбеков, проживающих в Афганистане, делали эту страну второй родиной для таджикских и узбекских парней, проходивших службу в Советской Армии. Оторванные от родных очагов, зачастую плохо понимавшие русский язык, ребята вдруг слышали родную речь и встречали земляков, в которых должны были стрелять. Им было непонятно - почему по приказу русского командира он, узбек или таджик, туркмен или киргиз должен стрелять в своих соплеменников. Дезертирство в таких условиях приняло довольно большой размах. Правда, это касалось лишь ребят - выходцев из сельских районов и горных селений. Узбеки, таджики, киргизы, туркмены воевали в Афганистане также честно, мужественно и смело, как представители других национальностей, более того, они искренне верили, что защищают интересы великой державы, выполняя свой интернациональный долг. При этом большая часть таджиков и узбеков, проживающих в Афганистане, относилась к советским войскам гораздо лучше воинственных приграничных племен. Большинство из них проживали на севере страны и уже знали обычаи и особенности пришельцев - "шурави". В Афганистан летом восемьдесят Первого отправилось сразу несколько офицеров ГРУ, прошедших переподготовку в зоне "А". Тогда их было шестеро. Среди них был и молодой капитан Акбар Асанов, только получивший новую четвертую звездочку. По-разному сложились судьбы шестерых офицеров, по-разному разбросала их судьба по жизни, по-разному выдержали они испытание Афганистаном. Но выдержали все. Все шестеро. Сейчас, в девяносто пятом, вспоминая о своих товарищах, Айбар вспоминал и то лето восемьдесят первого. XV Он содрогнулся, подумав, что случилось самое худшее. Оставив, группу, он вместе с Машковым и Чон Дином поспешил к месту падения Ташмухаммедова. Идти пришлось довольно далеко, минут двадцать. Раненый уже не стонал. Он лежал на земле, сцепив зубы, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Елагин уже успел вкатить ему обезболивающее. С первого взгляда Асанов понял, что майор уже вне игры. Наспех перебинтованная нога, предательски проступавшая кровь красноречиво свидетельствовали о самом худшем. Приземляясь в ночной темноте, Ташмухаммедов правильно сориентировался и опустился на кучу веток. Откуда он мог знать, что кустарник лишь предательски маскировал большую скалу. Правая нога при приземлении ударилась об камень и попала в расщелину, между камнями. Парашют дернуло, и майор сломал себе логу. Это был нечастный случай, который мог произойти с кем угодно, но Асанов злился только на себя. Он должен был учесть и этот вариант, выводя группу в утренние часы. Теперь у него был нелегкий выбор. Ташмухаммедов, получивший такое ранение, был нетранспортабелен. Приходилось решать - сколько человек оставлять с майором на этой поляне - одного или двоих. Один не сумел бы обеспечить надежную охрану и укрытие. Двое оставшихся серьезно подорвали .бы шансы всей группы на успешный проход через хребет. Ташмухаммедов, кажется, понял его сомнения. - Ну, что, господин, плохи мои дела, - даже в таких условиях он предпочел говорить на фарси, словно их могли услышать в этой глуши. - Ничего, ничего, - успокаивая скорее себя, произнес Акбар, - мы еще повоюем. - Нет, господин. Моя работа закончена. - У тебя ничего страшного, обычный вывих, - Акбар старался не смотреть на окружавших его офицеров. - Все знаю сам. И о чем думаете тоже знаю. Оставить со мной людей нельзя. Это сорвет операцию, все можем испортить, нужно...- он, не выдержав, все-таки чуть застонал, - бросить меня рядом с каким-нибудь селением. - Не понял. - Дайте мою одежду по легенде и оставьте рядом с каким-нибудь селением. В этих местах много узбеков, таджиков. Они всегда помогут. Я же много лет... жил в Кандагаре, все обычаи знаю. Он снова дернулся и застонал: - Скажу, приехал с юга, - продолжал Абдулло, - так или иначе они поверят. Я мог упасть и сломать себе ногу рядом с их селением. А я сам потом как-нибудь выберусь. Иначе нельзя. Асанов задумался. Кажется, Абдулло нашел правильный выход. - Может, мы понесем тебя в селение сами, - предположил Акбар, - Рахимов и Чон Дин вполне могли быть твоими спутниками. - Это вызовет подозрение, - возразил Ташмухаммедов, - им могут не поверить. - Но ты не сможешь сделать даже пяти шагов, - не выдержал Асанов, - этот вариант не подходит. - Значит, буду ползти, - сумел улыбнуться Ташмухаммедов, - ничего страшного. - Отставить разговоры, - поднялся генерал, - предложение верное, но исполнение неправильное. Ничего, потом наверстаем упущенное. Чон Дин, - обратился он к капитану, - вернись и сообщи, что вдвоем с Рахимовым вы идете в соседний кишлак, - он говорил теперь на пушту, который знал Чон Дин, - пусть подготовят одежду и для Абдулло, - показал он на лежавшего майора. Капитан, кивнув, быстро исчез в темноте. - Давайте его поднимем, - предложил Акбар. Несмотря на все предосторожности, Абдулло продолжал стонать. Елагин и Машков, стараясь не делать резких движений, попытались поднять Ташмухаммедова, но любое движение причиняло раненому страшную боль. Наконец удалось поднять Абдулло, держа практически его на весу. - Здоровой ногой помогать сможешь? - спросил Акбар. - Постараюсь, - пробормотал майор. Но, сделав буквально один шаг, скорее прыжок, он застонал. - Несите его парашют, - распорядился наконец генерал. Елагин бросился резать парашют. Через несколько минут, погрузив Ташмухаммедова на отрезанную часть его собственного парашюта, они отправились к месту сбора группы. На этот раз идти -пришлось более получаса. Уже начинало рассветать, когда они, утомленные и запыхавшиеся, вышли к месту назначения. Рахимов и Чон Дин уже переодевались в традиционную, для живущих на границе киргизов, одежду. Падерина достала и приготовила пуштунский наряд для Абдулло. Семенов, рекомендованный Затонским, как офицер, разбиравшийся в медицине, осмотрел ногу Ташмухаммедова, обработал ее каким-то средством, тщательно перебинтовал, затем чуть отошел к камням. - Можно к вам обратиться? - позвал он генерала. - Конечно, - Акбар шагнул в темноту. - Он очень плох, - пробормотал Семенов, - открытый перелом, может начаться гангрена в любой момент. Его нельзя никуда уносить. - Уверен? - Я по своей профессии врач, - тихо сказал Семенов, - просто потом перешел в разведку. - Что делать? - Нести Никуда нельзя. Нужно вызывать вертолеты. По традиции в этих горах не летали в одиночку даже вертолеты. - Другого выхода нет, - посмотрел Акбар в глаза Семенова. - Нет, - твердо ответил майор, - и как можно быстрее. - Ладно, - Акбар вернулся к группе. Падерина, уловив что-то в его взгляде, отвернулась. Солнце уже показалось на горизонте. - Значит, так, - распорядился генерал, - мы уходим вшестером. Здесь остаются Рахимов и Чон Дин. Вызываем вертолеты. Когда они прилетят, мы будем уже далеко. Маршрут вы знаете, постарайтесь нас догнать. Раненого отправите домой. Вопросы есть? Все ошеломленно молчали. - Есть, - хрипло произнес сам Ташмухаммедов, - вертолет не должен здесь садиться. - Это уже не подлежит обсуждению, - покачал головой Асанов, - вызываем вертолеты, - повторил он. - Капитан Борзунов, выполняйте, передайте наше сообщение о помощи. Падерина подошла к Асанову. - Он не разрешит, - убежденно сказала она, - давайте отправим его в соседнее селение. - Детский сад кончился, - разозлился Акбар, - у него открытый перелом ноги. Вы хотите, чтобы у него началась гангрена? - Вертолеты смогут появиться здесь только через четыре часа, - посмотрела на часы подполковник, - целесообразнее доставить его в соседнее селение. У местных жителей свои способы лечения таких ранений. - А что делать с его ногой? Как мы объясним- появление бинтов, лекарств? - спросил Асанов, - или они растут здесь, в горах, или вы знаете рядом соседнюю аптеку? Вызываем вертолеты и все. - Вшестером нам не пройти. Вы сильно ослабляете группу, - Падерина говорила уже как его заместитель. Он впервые подумал, что она, может быть, права. На той стороне горы могут узнать о его решении и это негативно скажется на выполнении их задачи. Любой из заинтересованных лиц может спросить себя: - Если генералу нужен успех, почему он так легко расстается со своими людьми? И ответ может быть совсем неожиданным. - Семенов, - позвал капитана генерал, - осмотрите рану еще раз. Может, мы его все-таки оставим в кишлаке? - А если он погибнет? - тихо спросил Семенов. - Вертолеты будут лететь сюда три-четыре часа, если вообще сумеют долететь, - так же тихо ответил генерал, - у нас просто нет другого выхода. - Товарищ генерал, - услышал он вдруг громкое обращение на русском языке. Асанов резко повернулся. Ташмухаммедов, лежа на земле, умудрился достать пистолет. - Я вас слушаю, майор Ташмухаммедов, - подчеркнуто спокойно сказал Асанов, сделав шаг вперед. - Не вызывайте вертолетов, - попросил майор, - если нет другого выхода, я просто останусь здесь. - Хватит, - Асанов серьезно разозлился, - вы не ребенок, уберите пистолет. Не нужно этих глупых и бесполезных жестов. Вас несут в соседнее селение. Семенов и Машков сопровождают группу. В селение входят трое - Рахимов, Чон Дин, Ташмухаммедов. Оставив раненого, уходите. Можете выдать себя за кого угодно, хоть за бандитов. У них бывают и бинты, и лекарства. Семенову осмотреть больного еще раз перед появлением в кишлаке. Он говорил четко и громко, видя, как лежавший на земле майор, отводит пистолет от сердца. - Старшим группы назначаю Рахимова, - добавил генерал, - все. На сборы пятнадцать минут. До кишлака идти часа полтора. Туда - обратно, время на размещение. Даю четыре часа. Выполняйте. Ташмухаммедов убрал, наконец, пистолет. - Рахимов, - подозвал к себе подполковника Акбар, - снимите с Абдулло все, даже трусы и майку. Никаких следов. Только пуштунская одежда. И все до-кументы, конечно. - Пистолет забрать? - очень тихо спросил Рахимов. - Нет, - чуть поколебавшись, ответил генерал, - он ему может понадобиться. Дайте деньги, если нужно, но убедитесь что он хорошо устроен. - Здесь бывают люди из отрядов генерала Дустума. Можете представиться их людьми, - предложил Рахимов, - у них есть все - пистолеты, бинты, лекарства. - Да, так будет правильно. Можете даже оставить ему необходимые лекарства, - согласился генерал. Рахимов вытащил нож, наклоняясь над раненым Ташмухаммедовым. Одежду, которую невозможно было снять, он просто разрезал на куски. Падерина деликатно отошла в сторону. Чон Дин и Семенов помогали подполковнику одевать своего товарища. Вскоре Абдулло уже был одет в серую мешковатую одежду, характерную для северных пуштунов. Перед расставанием генерал наклонился к раненому. - Удачи тебе, Абдулло. И выкинь из головы все глупости. Все будет хорошо. А я тебя не забуду, обещаю. - Я знаю, - серьезно ответил майор. - Спасибо за доверие. - Береги ногу. Группа вышла, когда солнце уже полностью поднялось над горизонтом. Асанов долго смотрел им вслед. Их было пятеро, по странному совпадению именно пятеро. Столько ребят он привез с собой в Афганистан в разные годы. Без него их было пятеро. Пять офицеров военной разведки, пришедших с ним в эту чужую страну. Воспоминания о каждом из них отдавались больно, словно были частью вины самого Акбара Асанова, прошедшего вместе с ними весь ад войны.  * ЧАСТЬ II. "и... И они не вернулись из боя..." *  I Ждать было мучительно трудно. Хорошо еще, что можно было занять себя сборкой парашютов, рассыпанных по всей поляне. Когда пошел четвертый час, к дежурившему Борзунову присоединились все трое - Асанов, Падерина, Елагин. Но на дороге никого не было видно. Асанов в который раз спрашивал себя, верно ли он поступил, отправив столько людей с раненым Ташмухаммедовым? Он старался не смотреть на Падерину, но все время замечал ее озабоченное лицо, словно служившее напоминанием о его собственном просчете. - Кажется кто-то идет, - негромко произнес Бор-зунов, всматриваясь вдаль, - нет, показалось, - разочарованно произнес он, - просто пыль на дороге. - Что будем делать, если они задержатся? - впервые спросила Падерина. - Это была ваша идея отправить раненого майора, - напомнил Асанов, стараясь сдерживаться. - Верно, - спокойно подтвердила подполковник, - просто я давно знаю Абдулло. Он скорее покончит с собой, чем разрешит вызвать вертолеты, срывая всю операцию. Такой он человек. Вы даже не представляете, как он был близок к самоубийству. Асанов поморщился. - Играем в героев, - зло произнес он, - а время идет. Сидим уже четвертый час. Если они застрянут в деревне, тогда все, конец всему нашему путешествию, - Не застрянут, - почему-то ее спокойствие более всего действовало на нервы, словно по самой природе своей она должна была беспокоиться первой. - Может, я схожу на разведку, - предложил Елагин. - Отставить, - строго приказал Асанов, - нас итак слишком мало. Будем ждать. - А если ребята не вернутся? - не унимался Елагин. - Через час решим. Если они не вернутся, пойдем мы двое - я и подполковник. Мы хоть знаем местные языки. Вы останетесь здесь. За старшего капитан Борзунов. Тот кивнул головой, даже не оборачиваясь. Он по-прежнему смотрел на дорогу. - Может я сожгу вещи, Абдулло? - предложил Елагин. - Не стоит. Придется нести с собой. Выбросим в горах. Здесь дым может быть виден издали. А закапывать тоже нельзя. У местных охотников очень хорошие собаки, могут обнаружить, - ответила вместо Асанова Падерина. Генерал впервые усмехнулся. - Как вас по отчеству? - спросил он у Падериной. - Савельевна. Это так обязательно обращаться по отчеству? - Екатерина Савельевна, у вас довольно обширные знания по этой стране. - Спасибо. Просто я много раз бывала в Афганистане. Здесь погиб мой брат. - Когда он погиб? - В восемьдесят седьмом, в Джелалабаде. Майор Падерин взорвался вместе со своим штурмовиком, может, слышали? - Нет, не слышал. - С тех пор я люблю и ненавижу эту страну, как воспоминание о моей боли. - А почему любите? - Красиво, - она вдруг улыбнулась, - изумительная страна. Я ведь ходила под паранджой. Люди добрые, отзывчивые, благородные, честные, смелые. Готовы поделиться последним куском хлеба. За исключением откровенных бандитских отрядов, они даже наших пленных не трогали, старались обратить их в мусульманскую веру. - Знаю, - кивнул Асанов, - у меня попал в плен товарищ. - Стал мусульманином? - Почти, - он не стал больше говорить, а она не спросила. - Идут, - негромко произнес Борзунов. - Сколько их? - быстро спросил Асанов, вскакивая на ноги. - Четверо. Возвращаются все. Через минуту они уже видели одетых в маскировочные костюмы Семенова и Машкова и идущих между ними двух "киргизов" - Рахимова и Чон Дина. - Слава Богу, - с чувством сказала Падерина, - я боялась худшего. - Выступаем через полчаса после их возвращения, - распорядился Асанов, - Борзунов и Елагин, готовьте грузы! Падериной осмотреть место приземления. Через десять минут Рахимов и его группа подошли наконец совсем близко. - Как дела? - крикнул Асанов, еще когда ребята были в пятидесяти метрах. Правда, крикнул он на всякий случай на фарси. - Отлично, - заулыбался Рахимов, - В селении нашли неплохого знахаря и даже человека, знавшего лавку Абдулло по Кандагару. Все в порядке, он у него в доме. Этот местный парень даже обрадовался такому гостю, рассчитывая содрать с Абдулло больше денег. А знахарь уже обработал рану и обещал, что все будет хорошо. - Тогда все в порядке, - кивнул Асанов, напряжение наконец спало, - отдыхайте, выступаем через полчаса. - Вас никто те видел? - спросил Борзунов вдруг у Рахимова. - Кажется, никто, а что? - Двое людей идут прямо сюда. Судя по костюмам, не местные. Все бросились на камни. - Оружие не заметил? - спросил Асанов. - По-моему, нет. Но точно не вижу. - Рахимов, Чон Дин, срочно проверить, - приказал генерал. Оба офицера, еще не успев отдохнуть после долгого перехода и переодеться, вышли навстречу незнакомцам. Все напряженно ждали. Обе пары довольно быстро приближались друг к другу. Борзунов взял автомат, но, заметив отрицательный жест Асанова, убрал оружие. Стрелять было нельзя, ветер мог донести грохот выстрелов до случайных гостей, оказавшихся в этой долине. Обе пары почти сблизились друг с другом. Что-то произнес Рахимов. - Не нравятся мне эти двое, - пробормотал Борзунов, - почему они появились так быстро? Ему никто не ответил. Разговора не было слышно, но издалека была видна лишь спокойная беседа четверых случайных прохожих. Но Борзунов был все-таки прав. Что-то не нравилось и Асанову в появлении этих двоих, в их слишком частых улыбках и поклонах. Вдруг все поменялось. Послышался крик, выстрел, еще один. Рахимов, дернувшись, упал в сторону. Чон Дин почему-то присел на корточки. Сразу же свалился один из незнакомцев. Другой, подняв руку и как-то неловко оглянувшись, стал заваливаться на бок. - Быстро, Борзунов, Елагин, на помощь, - приказал Асанов. Оба офицера рванулись вперед. "Если потеряем еще одного, - со страхом подумал Акбар, - будет плохо. Очень плохо. Группа психологически может надломиться". Борзунов и Елагин бежали, уже приготовив оружие. Нет, кажется, все в порядке. Рахимов поднялся, чуть прихрамывая. За ним встал и Чон Дин. Асанов вышел из-за укрытия и, заставив себя не спешить, спокойно шел к своим людям. Оба афганца лежали на земле. Один, судя по неестественному наклону головы, был уже мертв, другой стонал рядом, зажав большую рану в боку. - Что произошло? - спросил Асанов. - Они первыми напали на нас, - пояснил Рахимов, - шли за нами от самого селения. Первый успел выстрелить, второй не успел. - А вы? - Я выстрелил вторым, успев увернуться, но попал в голову, Чон Дин сумел метнуть свой нож - команда была не стрелять и, видимо, ранил своего подопечного. - Почему они напали на вас? - Не знаю. Судя по всему, они не местные, не из этого селения. Они спросили на фарси: кто мы такие? Я сказал, что мы из Кандагара, оставили своего друга в селении. Внезапно один громко сказал по-русски "сволочи" и поднял пистолет. Дальше вы знаете. Асанов наклонился над раненым. - Кто ты? - спросил он на фарси. Раненый громко стонал, проклиная весь мир. - Ты можешь говорить? - на этот раз спросил он на пушту. - Идите вы к черту! - на хорошем русском языке простонал раненый. - Ясно, - Асанов наклонился еще ниже, - ты таджик? - Да. А ты кто? - Тоже таджик. - Сука ты, служишь неверным, продаешь таджиков, - сказал уже на фарси раненый. - Теперь понятно. Ты, видимо, из отрядов оппозиции. Кто ваш начальник? - Абу-Кадыр. Слышал такого? - Слышал, - помрачнел Асанов. - Мы видели парашюты и решили проверить. Если мы не вернемся сегодня, люди Абу-Кадыра пойдут за вами и, клянусь Аллахом, никто из вас не спасется. - Не упоминай имя Аллаха, - нахмурился Асанов, - у вас нет на это права. Вы - убийцы, насильники, отрезаете головы людям. О каком Аллахе ты говоришь? - Ничего, - сумел улыбнуться раненый, - Абу-Кадыр догонит вас и тогда ты все узнаешь. - Вы знаете этого Абу-Кадыра? - спросил Рахимов. - Да. Это отряд смертников из непримиримой таджикской оппозиции. Они самые неистовые фанатики в этой долине. - А что им нужно? - Ничего. Борьба с неверными. В первую очередь борются с таджиками, признающими власть в Душанбе и российскими пограничниками. Очень опасны, но не профессионалы. Правда, вооружены отлично. Он говорил негромко, чтобы не услышал раненый. Чон Дин наклонился, пытаясь оказать помощь умирающему. Тот последним усилием оттолкнул его руку. - Вы все будете в аду, - прохрипел он. - Какой ты фанатик, - поморщился Асанов, - дурак ты. Наверно, в городе учился, русский язык знаешь, книги читал. Раненый улыбнулся, показывая гнилые зубы. На его заросшем лице было нескрываемое торжество. - Ты тоже в городе учился, - прошептал он, - ты здесь командир. С тебя живого снимут кожу. Таджик, а служишь этим неверным собакам. Асанов отвернулся, затем снова посмотрел на умирающего. - Скажи мне свое имя, может, я найду твоих близких на родине, - негромко предложил он. - Мы все слуги Аллаха, - выговорил, уже теряя сознание, умирающий, - тебе не нужно знать мое имя. Он потерял сознание. - Умер? - спросил Рахимов. - Пока нет. Только потерял сознание, - поднялся Чон Дин, но долго не проживет, - виновато добавил он, - слишком много крови потерял. - Позовите Семенова и сделайте ему укол, чтобы не мучился, - приказал Асанов. - Что делать с трупами? - спросил Борзунов. - Нужно закопать, но не глубоко. Все равно люди Абу-Кадыра пойдут по нашему следу. Нет, подождите. Перед тем, как закопать, разденьте их и заверните в парашюты. Потом позовете меня, я прочту поминальную суру из корана. - Не понял, - изумился Борзунов. - Абу-Кадыр и все его люди должны видеть, что среди нас есть мусульмане. Мы хороним их людей по законам шариата. Это произведет сильное впечатление иа фанатиков. И если кто-то из нас действительно попадет в их руки, мы можем рассчитывать хотя бы на быструю смерть. - Ясно.- Борзунов и Елагин начали раздевать первого из погибших. - Все-таки, как они нас вычислили? - задумчиво внросил Рахимов. - Очень просто. По вашим лицам, - пояснил Асанов, - у вас только двухдневная щетина. А у Абдулло была уже борода, поэтому его можно было спокойно оставить в селении, а за вас я беспокоился. С сегодняшнего дня никому не бриться. Правоверный мусульманин не должен ходить с гладко выбритым лицом. - Нам тоже? - спросил Елагин. - Всем, - отрезал Асанов, - и давайте скорее заканчивать. Этот день получился слишком длинным. Нам уже пора выступать. II. Воспоминания. Капитан Петр Олегович Свешников Вообще-то командиром их группы должен был стать Петр Свешников. Но в последний момент начальство решило, что наличие многомиллионного таджикского населения в Афганистане позволяет сделать руководителем группы Акбара Асанова. Решение было принято где-то очень высоко, и о его мотивах им, конечно, не сообщили. Правда, на дружбе обоих офицеров это как-то не сказалось, и они по-прежнему были в хороших отношениях, а Петр Свешников официально считался первым заместителем Асанова. Его любили все - медсестры, нянечки, стенографистки, переводчицы, даже жены других сотрудников посольства, временно пребывающие в Кабуле. Он был настоящим сердцеедом - неутомимым и изобретательным. Асанов, отчасти старавшийся сохранять супружескую верность, хотя на войне это получалось не всегда, тем не менее относился к увлечениям Свешникова с должным пониманием, не особенно препятствуя его частым отлучкам по ночам. Хотя нужно отдать должное и самому Свешникову, он также неутомим был в бою, как и в любви. А это уже вызывало уважение. Он родился и вырос в Киеве, где и теперь жили его старые родители и сестренка, которую он очень любил. Во время каждого возвращения в Советский Союз Свешников улетал первым рейсом к родным в Киев и проводил там весь свой отпуск. Несмотря на любвеобильность и громкие похождения, он к тридцати двум годам еще не успел жениться и многие дочери его командиров мечтали получить такого перспективного мужа. Непонятно, каким образом, но сохраняя со всеми хорошие отношения, он умудрялся избегать столь страшившего его брака. Эта история, потрясшая позже всю армию, началась в июле восемьдесят пятого. На дорогах устраивались засады, война шла по всему юго-востоку, на минах подрывались десятый солдат и офицеров; террористические акты случались даже в Кабуле и Джелалабаде. А здесь такая история. Она произошла в небольшом городке Бильчираг на самом севере страны. Туда были командированы трое офицеров Главного разведывательного управления. Старшим группы был капитан Петр Свешников. У командования появились данные, что именно отсюда наносятся удары по главной магистрали, связывающей север страны, святыню афганцев - Мазари-Шариф - с западными и южными областями. У городка Меймене обычно устраивались засады, а затем моджахеды так же быстро исчезали, как появлялись. В Бильчираге не было советских войск - только рота охраны и неполные две роты афганской народной армии. Бои шли далеко отсюда, и городок казался погруженным в свой тысячелетний сон, хотя до границы с Советским Союзом было недалеко, километров сто-сто пятьдесят. Приехав в городок, офицеры разместились в небольшом домике, в самом центре города, принадлежавшем бежавшему ранее афганскому купцу. Напротив был дом местного муллы. А совсем рядом большой красивый дом одного из самых богатых людей города - Ахмадзли. Рассказывали, что Ахмадзли учился во Франции, знал несколько европейских языков. Но, приехав на родину, после смерти отца женился на местной девушке, от которой имел трех сыновей и младшую дочь - любимицу отца. Свешникову очень не нравилось соседство с муллой, но приходилось по утрам приветствовать священнослужителя, подозреваемого в пособничестве моджахедам. Комендант города - афганский командир Кязимбей - старался не ссориться ни с неверными "шурави", ни с правоверными мусульманами, предпочитая закрывать глаза на действия и тех и других. Поэтому он совершенно нормально воспринимал факт соседства приехавших разведчиков, выдаваемых за представителей командования и местного муллы, известного своим религиозным рвением и фанатизмом. В то утро Свешникову не спалось. В окно било яркое солнце, по комнате, как обычно, ползали небольшие фаланги. Он поднялся, оделся и вышел из дома, чтобы немного пройтись. И внезапно услышал пение. У колодца, стоявшего прямо рядом с их домом, пела какая-то девушка, не видимая ему со спины. Видны были только ее светлые волосы. И слышен удивительный голос - звонкий и проникновенный, нежный и трогательный, как древний восточный саз. Он подошел поближе. Девушка, не замечая его, уже закончила мыть ведра, когда услышала чьи-то шаги. Испуганно вскрикнув, она набросила на голову светлую шаль. Уже потом, спустя несколько лет после выхода из Афганистана, некоторые публицисты станут писать о "цитадели мусульманского фанатизма", изображая всех местных жителей душманами и моджахедами. Ничего подобного. Население очень долго лояльно относилось к пришедшим "шурави", а в отличие от соседнего Ирана, местные девушки могли появляться в городах с открытым лицом, накинув на голову косынку. Более того, в. крупных городах девушки не соблюдали даже такого обычая, появляясь в общественных местах вообще без головных уборов, распуская волосы, что являлось неслыханным нарушением традиционных обычаев. Девушка обернулась. Свешникова поразила необычайная красота девичьего лица. Большой лоб, чуть раскосые глаза, прямой, почти римский нос, красивые тонкие губы, и вместе с тем скуластое лицо и красноватая кожа - словно в девушке перемешалась кровь Востока и Запада. Свешников знал, что в этой части страны встречаются хазарейцы и нуристанцы, среди которых бывает много светловолосых, высоких, стройных блондинов. Может, это потомки войска Александра Македонского, основавшего здесь государство Ахменидов. А может, праправнуки вождей греко-бактрийского царства, возникшего еще через двести лет. Как бы там ни было, сейчас он стоял, не в силах отвести глаза от лица молодой девушки. Она заметила его горячий взгляд и смутилась еще сильнее. От братьев она уже знала, что в соседнем с муллой доме живут неверные "шурави", но она не думала, что и среди неверных встречаются такие красивые молодые люди. У Свешникова мать была украинка и от нее он получил темные глаза и почти черные волосы. А может, просто, в его жилах текла кровь крымских татар или кипчаков, так любивших терзать украинские земли. Он смотрел на девушку. Она смотрела на него. И в мире больше ничего не существовало, кроме этой пары глаз, таких всеобъемлющих и глубоких, казалось, поглотивших в себе всю Вселенную. - Кто ты? - спросил наконец Свешников. На фар-сидском он говорил плохо, но это выражение знал. Девушка смутилась еще больше. Ответить незнакомцу означало окончательно опозорить себя, заговорив с незнакомым мужчиной. Но ведь он "шурави", справедливо решила девушка. На него нормы шариата не должны распространяться. И тем не менее что-либо произнести она не смогла. Воспитание и привычка оказались сильнее. Она просто собрала ведра и, когда уже уходила, все-таки посмотрела в глаза красивому "шурави". И почувствовала, что совершила нечто недостойное, стремительно убегая домой. А он еще долго стоял у колодца, словно не веря возникшему видению. С этого дня у них началась своеобразная игра. Каждое утро, в половине шестого, когда все еще спали, она выходила к колодцу с ведрами. И каждое утро, в половине шестого утра недалеко от колодца был Свешников, молча любовавшийся красивой девушкой. Он знал не хуже ее строгие нормы местной морали и не решался более ни подойти, ни заговорить с ней, хорошо понимая, чем это грозит девушке. Через неделю, получив сведения о готовящейся засаде, Свешников и его люди выехали в Даулатабад. И, хотя отряд моджахедов был разбит почти полностью, были потери и у другой стороня. Три десятка афганцев - воинов национальной армии и восемь советских солдат потерял отряд Свешникова. И, хотя моджахеды потеряли почти полторы сотни людей, все равно за смерть восьми советских солдат отвечал их командир батальона и возглавлявший операцию - представитель ГРУ, капитан Петр Свешников. Он вернулся в Бильчираг с чувством вины за гибель восьмерых ребят и стыда за плохо проведенную операцию. В то утро он впервые не вышел к колодцу. Напрасно ждала его девушка больше обычного. "Шурави" так и не появился в это утро, и она унесла ведра, так и не помыв их. Даже в своих мечтах, в своих снах она боялась признаться себе, что ей нравился "шурави". Это было настолько противоестественно, настолько страшно, что сама мысль об этом казалась ей невероятным грехом. Изменой по отношению к родителям, своей семье, своему роду, своей религии, своему народу. И она подавляла в себе робкие девичьи мечты, не решаясь вспоминать об этом "неверном". Но Бог есть любовь. И на следующее утро она снова вышла с ведрами к колодцу, обманывая и успокаивая себя утешительной ложью, доказывая прежде всего самой себе. как нуждается их семья в чистой воде, словно пытаясь спастись в этом наивном обмане. А он, отошедший после боя, захотел еще раз увидеть эти удивительные глаза и снова вышел в половине шестого утра, рассчитывая вновь увидеть знакомую девушку. В то утро они впервые улыбнулись .друг другу. На следующий день он подошел уже чуть ближе, но, заметив, как она испуганно дернулась, все-таки остановился, не дойдя десяти метров. Следующие три дня он осторожно сокращал это расстояние. Девушка вздрагивала, но молчала, делая вид, что она не замечает его присутствия. А на четвертый день не появилась вообще. Теперь он ждал почти до восьми утра, но все было напрасно.. Она не вышла из дома. И на следующий день она тоже не вышла из дома. Он даже рискнул подойти к ее двухэтажному дому, но услышал только недовольное ворчание дворовых собак. На третий день, после ее внезапного исчезновения, уже потеряв всякую надежду, он вышел из дома и снова увидел ее. Она пела очень тихую восточную песню, грустную и жалобную одновременно, почти без звука, неслышно шевеля губами. Позже Свешников узнал, что ее брат погиб в те дни в песках Регистана, сражаясь против неверных. И она два дня мучилась между памятью своего старшего брата и любовью к соседскому "шурави". Еще через два дня их группу отозвали в Кабул, и Свешников не успел даже попрощаться с девушкой. Приказ пришел днем, а вечером они уже тряслись в пыльном БМП по дороге в горный Бамнан. Потом снова была война, стычки с моджахедами, засады душманов* , неопознанные мины, трупы товарищей, взрывы снарядов, кровь и смерть - словом все, что превращает нормального человека на войне в животное. Его отозвали в СССР, где он находился еще более двух лет. У него были женщины, много женщин - знакомые и малознакомые, красивые и не очень, страстные и холодные. Но воспоминание о той девушке из Бильчирага все время преследовало его. Может, поэтому он снова подал рапорт с просьбой отправить его в Афганистан. К тому времени он был уже майором. В конце восемьдесят восьмого советские войска отступали из Афганистана. Выполняя волю политического руководства, они возвращались на родину, чтобы к весне следующего года полностью очистить страну, избавив афганцев от своего присутствия. Несмотря на все имевшиеся договоренности, распаленные десятилетней войной, потерями близких и родных, моджахе-ды наносили весьма чувствительные, болезненные удары по выступающим войскам во время их передвижения по дорогам. На запад были посланы офицеры ГРУ с требованием обеспечить отступавшие части информацией о намерениях моджахедов. И майор Свешников оказался снова в Бильчираге спустя три с половиной года. Рано утром, так и не заснув в эту ночь, он оделся и вышел к знакомому колодцу. Идти пришлось далеко, старый дом, где они оставались, был уже давно разрушен. Еще издали, не веря в удачу, он увидел знакомую девичью фигуру. Словно ничего не изменилось. Она сидела на своем любимом месте, держала ведра в руках и пела ту самую красивую и жалобную песню. Он подошел поближе. Она, словно что-то почувствовав, подняла на него глаза. Три с половиной года. Он уехал тогда, не попрощавшись. Он прочел все в ее глазах. Она приходила сюда каждый день, каждое утро, зимой и летом, в надежде снова увидеть своего "шурави". Тысячу двести длей она ждала его у этого колодца, словно предчувствуя, что он рано или поздно появится здесь, обязательно появится. В ее глазах были слезы и он, сумевший понять и осознать меру ее любви, стоял перед ней потрясенный и напуганный такой силой чувств. А потом шагнул к ней. Они стояли рядом, очень близко к друг другу, почти на расстоянии вытянутой руки. Он знал, что ей трудно преодолеть это расстояние. А она знала, что никогда не сможет шагнуть к нему. Но они разговаривали. Не зная языка друг друга, разделенные верой, воспитанием, традициями, всем укладом жизни, они говорили только на одном, им понятном языке. И только тогда, когда город огласился криками, возвещавшими о начале первого намаза для правоверных, они закончили свою беседу. Весь следующий день Петр Свешников был мрачен и задумчив. Асанов, на этот раз приехавший вместе с ним в Бильчираг, обратил внимание на его состояние. Тот словно решал для себя какую-то нелегкую задачу, мучительную и сложную одновременно. А вечером к городу подошел довольно большой отряд моджахедов, и они приняли участие в общем отражении этого нападения.. Асанов помнит, как залегли бойцы народной армии Афганистана, как поднялся вдруг во весь рост Свешников с призывом следовать за ним. И как ошеломленные бойцы, попавшие под общий гипноз своего командира, зачарованные и покорные, бросились в атаку. Потом, спустя несколько лет, уже узнавший об истории любви Свешникова и незнакомой афганской девушки, Асанов понял, что Петр сам искал смерти в тот день. Словно искупая свою вину и понимая всю трагичность своей любви. А может, наоборот, он не думал о смерти, считая, как все влюбленные, что его охраняет сама судьба. И кто мог знать, что еще прочел он в глазах девушки. Тело Свешникова привезли в город вместе с телами других погибших. Всю ночь они пролежали у мечети. А утром на лице Свешникова нашли белую тонкую девичью шаль. Никто не знал, как она попала сюда. Может, ветер занес ее на лицо покойного, может, положил кто-то по ошибке. А на следующий день в колодце нашли тело девушки. Вот такая история случилась в маленьком афганском городке Бильчираг, почти на самом севере страны. III Все получилось не так, как они планировали. Из-за сильного опоздания они вышли к реке только поздно ночью, практически под утро. Асанов, видя, как устали его люди, разрешил небольшой отдых. Через три часа, толком не отдохнувшие, они готовы были выступать. Борзунов, Елагин и Машков развернули две большие надувные лодки, которые несли с собой. Каждая из таких лодок, разворачивающихся за считанные секунды, могла вместить четверых-пятерых людей с грузом. В первой оказались Рахимов, Машков, Семенов, Чон Дин, во второй - Асанов, Падерина, Елагин и Борзунов. Груз постарались распределить равномерно по обеим лодкам. Течение реки здесь было довольно сильным. Идти против течения требовало ото всех без исключения максимальной сосредоточенности и внимания. В девятом часу утра лодки спустили на воду. С интервалом в полминуты обе лодки начали прыгать по волнам. Им еще повезло, что в это время река Кокча была относительно доступна, и течение было не таким стремительным, как в дни весеннего половодья. Тогда Кокча свирепела, неистово разбивая свои волны о прибрежные камни, и пройти по ней не было никакой возможности. К счастью, ветер наконец стих, и обе лодки довольно уверенно поднимались вверх по течению, огибая многочисленные пороги. Местность вокруг была мало примечательна. Только голые камни, скалы, горы. Кое-где пробивался невзрачный кустарник. Берега реки из-за сильных наводнений не были заселены. Селения находились в пяти-шести километрах от реки, что позволяло идти вверх по течению без излишне любопытных глаз. Асанов обратил внимание, как уверенно держится Падерина в лодке, как ловко владеет веслом. - Вы смело держитесь, - сказал Акбар. Самому ему не нравилось сидеть в лодке, с трудом удерживая равновесие. - Я ходила по Енисею, -улыбнулась женщина, - люблю активные виды отдыха. Говорить приходилось громко, перекрывая шум реки. Поэтому оба говорили на фарси. - По-моему, впереди пороги, - сказала Падерина, вслушиваясь в шум реки, - нужно будет нести лодки на руках. Она оказалась права. Впереди действительно были труднопроходимые пороги и перепады высоты, тогда приходилось идти к берегу и волочить лодки по земле. К вечеру они еще не достигли поворота на Джурм, но окончательно выбились из сил. Переход оказался труднее, чем они думали. Асанов вынужден был объявить еще один привал. Только неутомимый Борзунов, сам Асанов и Падерина сохраняли еще какие-то ресурсы энергии. До Джур-ма было еще пятнадцать километров. Выставив дежурного, Асанов приказал всем спать. В половине четвертого утра его разбудил дежуривший Машков. - Слышен какой-то шум, - доложил майор. Асанов, быстро поднялся, прошел к краю кустарника, где был наблюдательный пункт Машкова. В нескольких километрах от них были видны огоньки сигарет, вспышки спичек, иногда мелькал приглушенный свет фонарей. Асанов долго вглядывался, пока не услышал негромкие голоса на фарси. Незнакомцы явно кого-то ждали. "Люди Абу-Кадыра, - понял Асанов, - видимо, их основной отряд дислоцируется у Джурма, и, когда передовая группа обнаружила убитыми своих разведчиков, сообщение сразу поступило сюда. Хорошо еще, что его группа не попала в засаду на реке". - Осторожно, разбудишь всех остальных, - тихо приказэл он Машкову, - но очень тихо. Машков бросился выполнять его указание. Асанов продолжал прислушиваться. Людей было много, в этом не оставалось сомнений. Человек восемь-десять - не меньше. К нему подполз Рахимов. - Постараемся обойтись без крови, - произнес Асанов, указывая на группу людей, уже видимых в предрассветном тумане. - Не получится, - посмотрел Рахимов, - их там достаточно много. - Должно получиться. Их не больше десяти человек. Оставляем здесь только Падерину и Семенова. Остальные вперед. - Ясно.- Рахимов вернулся назад, передавая приказ командира. Асанов представил, как разозлится Падерина, но представлять ее в предполагаемом рукопашном бою совсем не хотелось. Отряд разделился на две группы. Первая - Рахимов, Машков, Елагин - поползла вперед сверху, через скалы, чтобы ударить по людям Абу-Кадыра справа, вторая группа - Асанов, Чон Дин, Борзунов - шла ближе к реке, приготовив все имевшиеся пистолеты с глушителями. Нужно быть абсолютным профессионалом, чтобы подобраться к группе вооруженных людей совсем близко, метров на десять-двадцать. Но дилетантов в отряде Асанова не было. Они сумели подойти совсем близко к группе людей, расположившихся у поворота реки. Если бы они действительно шли по течению в этом месте, их не спасла бы даже отличная выучка. С расстояния в сто метров их просто расстреляли бы из автоматов. Асанов вслушался в разговор боевиков. - Долго нам еще ждать? - недовольно спросил один. - Скоро они должны быть. Нам сообщили, они идут рверх по реке, - сказал чей-то уверенный голос. - Много их? - Ребята не разглядели. Говорят две лодки. Асанов недовольно поморщился. Все-таки их заметили, когда они шли по реке. Нужно быть осторожнее в следующий раз. Он сосчитал, сколько людей сидело и стояло у камней. Их было восемь человек. Не так много. Но это были таджики, причем в большинстве бывшие граждане Советского Союза. Асанов посмотрел на часы. Группа Рахимова должна была выйти к исходному месту. И все-таки стрелять очень не хотелось. Среди сидевших в засаде людей могли оказаться обманутые или запутавшиеся люди. Он недолго колебался. - Я выйду к ним, - сказал Асанов Борзунову, - а вы держите их на мушке. В случае моего сигнала начинайте стрельбу. Но не раньше. - Товарищ генерал, - попытался остановить его Борзунов, - это бандиты, фанатики. - Они были граждане нашей страны. Не может быть, чтобы они все были фанатиками. Нужно поговорить с людьми, - Асанов просчитал, что если сражения не будет, люди расскажут о его решении всем отрядам в долине, а это, во-первых, внесет сумятицу в ряды оппозиции, а во-вторых, косвенным образом повлияет на, успешное решение всей операции, когда слух об отряде "Барса" дойдет до самого Нуруллы. Он поднялся и, уже не таясь, в маскировочном костюме, пошел навстречу ошеломленным и напуганным его появлением людям. - Ассаламу аллейкум, - произнес он традиционное восточное приветствие. т Еще не понимая, что происходит, некоторые ответили. - Вааллейкума салам, - забормотали некоторые из них. В маскировочном костюме в этой части страны мог появиться кто угодно - бандит, оппозиционер, контрабандист, представитель правительства, просто случайный прохожий. Война внесла свои представления о моде в этой части света. - Мир вашему очагу, - произнес на фарси Ак-бар, - вы разрешите мне подойти к ззшему огню? - А кто ты такой? - спросил седой высокий мужчина, лет шестидесяти, с большой черной бородой, одетый, как и Асанов, в маскировочный военный костюм, очевидно, предводитель этой группы людей, - что тебе здесь нужно? - Я таджик. Такой же, как и вы. Просто хочу побеседовать с вами. - Таджик? - прищурился старик, - а откуда ты взялся в этой глуши, таджик? Может, ты с той стороны?! Рассвело настолько, что теперь можно было разглядеть всех восьмерых, их оружие, их руки. Асанов стоял спокойно, заметив движение за спинами вооруженной группы. Неподготовленные люди забыли главную заповедь на войне, смотри во все стороны, имей глаза даже на затылке. Группа Рахманова уже вышла на расчетный рубеж. - Да, с той стороны, - очень спокойно подтвердил Асанов. Старик поднял автомат. - Здесь ты и умрешь, собака. - Подожди, - громко попросил Асанов, - не проливай первым крови. В твоем отряде могут быть не согласные с тобой. - Огонь! - приказал старик, стреляя в упор. Но Асанова там уже не было. Он приметил большой валун еще до того, как выйти к людям Абу-Кадыра. И прыгнул туда, точно рассчитав момент, когда в него начнут стрелять. "Жаль, - пронеслось в голове, - ни один не захотел даже выслушать меня". Характерные щелчки выстрелов за спиной он услышал почти сразу. И одновременный треск автоматов с другой стороны. Через минуту все стихло. Он медленно, тяжело поднялся. В разных позах лежали убитыми все восемь человек. Три автомата сзади в руках профессионалов сделали свое дело. Асанов не стал больше смотреть, ему всегда была противна мысль о расчетливом убийстве. Здесь было именно такое убийство. У несчастных не было ни единого шанса, ни одного. Справиться с профессионалами, которые взяли "в клещи" небольшую группу людей, да еще не подозревавших об этом - невозможно. Борзунов, подойдя к убитым, деловито осматривал трупы, искал документы, бумаги. Рахимов наклонился, помогая ему. - Да, - сказал, наконец, поднимаясь подполковник, - они были из отряда Абу-Кадыра. У некоторых даже в кармане паспорта бывшего СССР. Он показал два красных - "серпастых", "молоткастых" паспорта. - Эти будут воевать всю свою жизнь. Вы напрасно так рисковали, Акбар Алиевич, - покачал головой Рахимов, - они никогда не пойдут на переговоры. Они потеряли слишком много. - Знаю, - Асанов повернулся и пошел в направлении своего лагеря. Навстречу ему шла Падерина. Увидев серое лицо Асанова, она остановилась. - Что-нибудь произошло? Кто из наших? - спросила она. - Наши как раз все целы, - тихо произнес Асанов, - у нас были очень неравные шансы. - Люди Абу-Кадыра? - поняла Падерина. Асанов кивнул и, уже не оборачиваясь, зашагал к лагерю. Трупы они убрали, сложив курган из камней. Асанов, верный себе, прочел молитву над телами погибших. - Не понимаю я его, - тихо шепнул Елагин Семенову, - боевой генерал, легендарный "Барс", прошел всю войну, а здесь ведет себя как афганский мулла. Он что, верующий? - Нет, - тоже очень тихо сказал Рахимов, услышавший вопрос Елагина, - его друг попал в плен в Афганистане, приняв мусульманство. И тогда Асанов пообещал, .если того отпустят, будет всегда соблюдать религиозные обряды при погребении даже своих врагов. - А его отпустили? - спросил Елагин. Асанов чуть повернулся. Рахимов умолк на полуслове. Через минуту они уже строили курган из камней. Вечером они снова вышли на реку. Падерина смотрела на Асанова. Тот был задумчив и мрачен. Может быть, он услышал слова Рахимова и вспомнил старшего лейтенанта Виктора Кичина? А может, он просто не любил убивать. После десяти лет войны такое иногда бывает... IV. Воспоминания. Старший лейтенант Виктор Леонидович Кичин Группа Кичина выехала из Газни на трех БМП. Каталось, ничего не предвещало катастрофы. Но, не доезжая до Мукура, их обстреляли из гранатометов и минометов окопавшиеся в горах моджахеды. Один БМП сразу превратился в горящий факел. Два других вели неравный бой почти даа часа, но нападавших было слишком много. Когда погиб командир группы - капитан Симонов, Кичин взял командование на себя. Но силы были слишком неравны. Самого Кичина и пятерых его солдат моджахеды взяли в плен. Кичин был без сознания, его, сильно контуженного, нашли в крови за горящим БМП. Находка очень обрадовала нападавших - за офицера давали хорошие деньги. Солдаты и сержанты интересовали их меньше. Узнав о нападении, Асанов вышел со своей группой и почти две недели они преследовали захвативших в плен Кичина моджахедов. Наконец, загнанные в горы, они попросили перемирия. Это тоже был один из парадоксов афганской войны, когда стороны объявляли о перемирии на каком-то конкретном участке или в городе. На переговоры от моджахедов пришел сам шейх Курбан, высокий, красивый мужчина, знавший почти полтора десятка языков. Среди афганских лидеров было много культурных, образованных людей. К сожалению, их было большинство на противоположной стороне. Среди "революционеров", как правило, преобладали люмпены и выскочки, гордившиеся своим крестьянским происхождением. Асанов радушно приветствовал шейха Курбана и приказал подать традиционный чай, - Ты преследуешь нас, - начал шейх после того, как сделал первый глоток чая, - уже две недели. Что тебе нужно, "Барс"? Мы много слышали о тебе. Таджики гордятся, что среди "шурави" есть такой таджик. Но почему именно нас. Что ты хочешь? - Пленных. Верните их мне, и я отсюда уйду. Вы захватили моих людей. А я никогда не бросаю своих людей, - ответил Асанов. - Мы взяли их в честном бою, - возразил шейх Курбан, - мы хотели обменять их на оружие. - Только не со мной. Продовольствие, одежду, пожалуйста. А оружия не дам, - твердо ответил Асанов. Это была одна из самых удивительных страниц войны. И самых позорных. Часто выручая своих пленных, некоторые командиры просто меняли оружие на солдат, не отдавая себе отчета, что это оружие еще будет стрелять против их товарищей. - От тебя, - развел руками шейх Курбан, - мы не возьмем ничего. - Почему такая избирательность, - улыбнулся Асанов, - именно от меня? - Тебя хорошо знают в этих горах, - напомнил шейх, - люди верят тебе. Все пуштуны знают - твое слово закон. Ты никогда никого не обманывал. Поэтому мы отдадим тебе твоих людей просто так, безо всякого выкупа. - Ну, что-то вы все равно потребуете, - понял Асанов. - Да, "шурави", потребуем. Ты должен дать слово офицера, слово мусульманина, что всегда, когда будешь хоронить мусульман, ты будешь читать поминальные суры из корана, если рядом нет муллы, способного сделать это. - Но я коммунист, - напомнил Асанов. - Знаю, что ты безбожник. Но Аллах говорит, что спасутся те, которые уверовали. Может, я забочусь и о спасении твоей заблудшей души? - Если вы освободите моих ребят, я дам такое слово, - подумав, ответил Асанов. - Ты убил слишком много наших людей, "Барс", - спокойно сказал шейх, - искупи свою вину перед Аллахом. Хорони убитых по нашим обычаям. Больше мы от тебя ничего не хотим. - Даю слово офицера, - поднялся Асанов, - если к вечеру люди будут в моем лагере, я всегда буду читать коран над убитыми мусульманами, если рядом не будет муллы. Даю слово, - повторил он. - Твои люди будут здесь через два часа, - поднялся и шейх Курбан, - все пятеро. - Шестеро, - напомнил ему Асанов, останавливая уже собиравшегося уходить шейха. - Нет, пятеро, - возразил шейх, - твой раненый офицер был очень плох. Мы боялись, что он не выживет. И отправили его в Ургун. Он, наверно, уже в соседней стране, если еще остался жив. Асанов замер. Получалось, что Кичина он уже достать не сможет. Но и брать обратно свое слово он не торопился. Его клятва стоила жизни и свободы пятерых людей. А это было совсем не так мало. - Приводи людей, шейх Курбан, -сказал он уставшим голосом, - а я сразу уйду отсюда. И выполню свое обещание. - Ты дал слово, - поднял руку шейх, - отныне все мусульмане будут знать, что и отважный "Барс" почитает Аллаха. Больше мне ничего не нужно. Шейх Курбан сдержал слово. Не прошло и двух часов, как пленные солдаты были доставлены в лагерь Асанова. Но старшего лейтенанта Кичина среди них не было. Этот случай получил громкую огласку. Начальство даже объявило "выговор" Асанову за несанкционированные переговоры. Но его клятва обошла весь восточный Афганистан, спасая жизни многим советским пленным. Если среди "шурави" есть мусульмане, почитающие Аллаха, то не все они подлежат уничтожению, - справедливо рассуждали моджахеды. А Кичин первые пять дней вообще ничего не помнил. Он был без сознания. Полуживого его привезли в лагерь моджахедов, и затем уже без надежд на спасение переправили ближе к границе. Некоторые даже советовали, не дожидаясь конца, отрубить ему голову. За голову офицеров давали больше денег. Это не было варварством или казнью в глазах моджахедов. Просто голову предъявляли в качестве доказательства. По нормам шариата разрешено членовредительство. И вору, например, могут отрубить руку. А неверную жену забросать камнями. Другой образ мыслей, другой образ жизни всегда вызывает негативную реакцию от настороженности до вражды. Не обязательно принимать чужой образ жизни, но понимать - необходимо. Кичин выжил во многом благодаря врачу, оказавшемуся в лагере, представителю Красного Креста арабу Адибу Фараху. Молодой врач самоотверженно боролся за жизнь тяжело раненного русского офицера и сумел победить. К концу второй недели стало ясно, что Виктор Кичин идет на поправку. Документы его почти все сгорели и никто даже не догадывался, что он старший лейтенант, офицер военной разведки. Считали, что он обычный пехотный командир, попавший в плен во время сражения. Если бы кто-нибудь узнал правду, Кичиным сразу занялись бы представители американских или пакистанских спецслужб. Еще через неделю в лагерь приехал сам шейх Курбан. Одним из первых, кого он навестил, был пленный советский офицер. - Хочу тебя обрадовать, - заявил шейх, - все твои люди освобождены. Они вернулись к своим благодаря помощи таджикского "Барса". Ты знал такого? Конечно, Кичин знал своего командира, тогда еще подполковника Акбара Асанова или "Барса", как его называли в Таджикистане. Но особенно показывать этого здесь не стоило. - Слышал о таком, - сказал Кичин переводчику. Он немного понимал пушту, на котором говорили в лагере, но решил этого не показывать. - "Барс" дал мне слово всегда хоронить погибших мусульман по нашему, мусульманскому обычаю. Как думаешь, он сдержит свое слово? - Если дал слово, значит, сдержит, - быстро ответил Кичин. - Мы тоже так думаем. Тебя мц тогда не могли отпустить. Ты был очень плох. А здесь далеко до "шурави". Не пытайся отсюда бежать, офицер, у тебя ничего не выйдет, - показал шейх Курбан на горы, - эти горы без проводника не пройти. А в одиночку ты просто погибнешь. - Вы хотите меня держать все время здесь? - спросил Кичин. - Увидим, - ничего не сказал конкретного шейх и вышел из палатки. А потом потянулись томительные дни. Кичину разрешали ходить по лагерю, и он постепенно знакомился со стариками, живущими здесь со своими семьями, с детьми, играющими среди палаток, с молодыми моджа-хедами, ушедшими в горы от бомбардировок своих кишлаков и взявшими в руки оружие, чтобы защитить свои земли и свои семьи. Многие бежали в горы только из-за необъяснимого страха перед "шурави". Другой образ жизци, атеизм безбожников вызывали страх сильнее, чем реальные снаряды и выстрелы. Кичин, разговаривая с простыми людьми, вникая в их нехитрый, житейский быт, узнавая их привычки и особенности, начинал понимать, какой страшной трагедией обернулась война для афганцев. Авантюризм афганских политических деятелей, недальновидность советского руководства, отсутствие гибкости у военного командования стали основными источниками того массового исхода людей, который начался по всей стране с начала восьмидесятых. Любая война являет собой зло в первозданном, почти рафинированном виде, включая в себя все необходимые компоненты насилия, надругательства, отсутствия любых прав граждан, беззакония, попрания божеских и человеческих норм. Но гражданская война, усугубленная военной интервенцией, есть зло еще более страшное и горькое, когда множатся в любых количествах Каины, убивающие братьев своих и глас Божий вопиет "Где брат твой, Авель?" Горький осадок "афганского синдрома" как-то смазал то обстоятельство, что в Афганистане идет гражданская война до сих пор, и тысячи граждан одного государства убивают своих соотечественников, единоверцев, братьев по крови. В некоторых афганских семьях зеркально повторялась ситуация типичной гражданской войны, когда старший сын, ушедший в город на заработки, является командиром роты или батальона, активистом Народно-демократической парии Афганистана, а младший брат, выросший в кишлаке - командиром отряда моджахедов. И несчастная мать молит Аллаха о сохранении жизни обоим сыновьям. В таких условиях отношение моджахедов, за редким исключением, к представителям Советской Армии было куда более мягким, чем к представителям собственного народа. Таких афганцев обычно ждала мучительная смерть. Кичина особенно потряс один случай, происшедший спустя месяц после его пленения. В одном из тяжелых сражений афганская семья потеряла сразу пятерых - отца и четверых сыновей. В живых остались только мать и .младшая дочка тринадцати лет. Ошеломленный Кичин видел, как тяжело оплакивала свое горе женщина. И на следующий день привела за руку свою единственную дочь, последнего из .оставшихся в живых членов семьи и просила принять ее вместо погибших братьев. Война постепенно становилась воистину народной, а победить целый народ, как известно, нельзя. Его можно только уничтожить. Дети полюбили мягкого, доброго "дядю Вита" и часами просиживали в его палатке. Он, когда-то работавший на фабрике игрушек, перед поступлением в ВУЗ, теперь начал вспоминать обретенные ранее навыки, мастеря детишкам забавные игрушки. В один из таких дней к нему снова пришел шейх Курбан. После того, как испуганные дети покинули палатку, шейх произнес, попросив переводчика переводить: - Ты довольно давно живешь в нашем лагере. Больше месяца. Мы изучали тебя, ты изучал нас. Дети любят тебя, говорят, ты добрый человек. Но ты скрыл от нас, что не командовал в том бою своими людьми. Там был командир - капитан Симонов. - Да, - ответил, дослушав переводчика, Кичин, - но после его смерти командовал я. - Мы не можем найти данных о тебе в твоей воинской части, - нахмурился шейх, - может, ты не старший лейтенант, а у тебя другое звание. Может, у тебя другое имя. Солдат твоих мы давно отпустили и теперь узнать не можем, как твое настоящее имя. Кичин насторожился. Ему с самого начала был неприятен этот разговор. Он представился Виктором Косолаповым, по имени своего, погибшего в прошлом году товарища, решив скрыть свою настоящую фамилию. - Зачем мне скрывать свое имя. Тем более, свое звание. Я носил погоны не для того, чтобы вы меня забрали в плен, - ответил он. - Да, - явно смутился шейх, - это правда. Но мы не до конца верим тебе. Поэтому мы хотим испытать тебя - примешь ли ты мусульманскую веру? Кичин смутился. С одной стороны, он был воспитан, как убежденный атеист, каким и положено было быть военному разведчику, коммунисту. С другой - он понимал, достаточно ему отказаться и подозрения шейха усилятся тысячекратно. Он должен принимать решение. - Я не знаю вашего языка, - осторожно ответил он. - Этому мы тебя научим, - усмехнулся шейх. - Но я не знаю и вашей религии. - Это тоже не такая проблема. Тебя научат основным принципам шариата. А учиться этому можно всю жизнь. Кроме того, ты сможешь читать наши книги и на русском языке. Они специально отпечатаны для таких безбожников, как ты. Колебаться больше не имело смысла. Он мог вызвать только подозрения. - Хорошо, - кивнул Кичин, - когда это случится? - Не так быстро, как ты думаешь, - сказал шейх, - для этого ты должен сначала многому научиться. С этого дня Кичин начал отпускать бороду и усы. Конечно, можно было просто послать шейха ко всем чертям, сказать свое настоящее имя и принять мученическую смерть. Немолодой парень двадцати семи лет меньше всего подходил на роль мученика. А жизнь была так прекрасна. С этого дня с Кичиным стал заниматься местный мулла, обучавший его языку и главным положениям корана. Знакомясь с основными постулатами мусульманской религии, Виктор Кичин удивлялся ее простоте и пониманию. Он, никогда не изучавший историю религии, с огромным удивлением узнал, что мусульманский мир почитает и пророка Иисуса Христоса и его мать - деву Марию, и чисто библейских персонажей - Авраама, Гавриила, Моисея. Он постигал мудрость, заложенную в книгах полу-торатысячелетней давности, с удивлением замечая, что начинает верить этим истинам больше, чем лекциям своих преподавателей по атеизму. Некоторые вещи по истории он вообще узнавал впервые, начиная понимать, какие пласты мировой цивилизации скрывали от них в учебных заведениях. Но вместе с тем где-то глубоко в нем сидело его сове