з них,  сидя в убранной комнате,
громко распевали "Песнь песней" царя Соломона,  другие, одетые в праздничные
капоты,  отправлялись в  синагогу,  а третьи просто прогуливались по улице в
ожидании вечерней молитвы.
     - Ну,  брат,  теперь держись за  меня крепко!  -  сказал Не-Кушай-Каши,
обращаясь к Саньке.
     - А что? - спросил Санька, взглянув на своего спутника.
     - А то,  видишь ли,  что мы в самую синагогу сейчас придем. Там, братец
ты мой, шапки не снимать, слышь?
     - Почему не снимать шапки?
     - Уж так ихний закон велит, чтобы все, значит, в шапках были... И опять
же, смирным надо быть и не смеяться, ежели что смешное увидишь. Понял?
     - Понял,  -  ответил Санька,  а  сам  все время не  переставал думать о
Полфунте.
     Он  до  того был  занят своими мыслями,  что  не  заметил,  как  они  с
Не-Кушай-Каши очутились во  дворе главной синагоги,  переполненном детворой.
Обширный немощеный двор был огорожен деревянным забором.
     Посреди двора возвышалось двухэтажное (единственное в  городе) каменное
здание синагоги.
     Рыжик заинтересовался игравшими во дворе мальчиками.  Их здесь было так
много,  что нельзя было и сосчитать.  Черномазые,  смуглолицые, они оглашали
воздух веселыми криками.  Большинство мальчишек играли в пуговицы.  Игра эта
заключалась в следующем. Несколько мальчиков, вырыв у забора крохотную ямку,
отходили от  нее на  шесть шагов и  выстраивались в  одну шеренгу.  Потом по
очереди каждый из  них  кидал пуговицы.  Если  брошенная пуговица попадала в
ямку, то бросивший ее считался старостой и получал от каждого из играющих по
одной или две пуговицы,  смотря какой был уговор.  Карманы и пазухи играющих
были  набиты  пуговицами  всевозможных сортов.  Игра  сопровождалась бранью,
смехом,  плачем и дракою. Мелкота, за неимением пуговиц, играла в лошадки, в
солдаты или просто бегала и прыгала по двору без всякой цели.
     Но вот из синагоги выбежал с  длинной метлой в руках маленький горбатый
человек с желтой козлиной бородкой, и на дворе сейчас же сделалось тихо. Это
был служка Борух, или, как его евреи называли, "шамес".
     - Вы  чего  здесь,  шарлатаны,  ярмарку  завели?  -  визгливым  голосом
закричал Борух, грозно потрясая метлой.
     Мальчишки, услыхав голос шамеса, точно стая галок, разлетелись в разные
стороны.
     Рыжик  невольно улыбнулся,  когда  увидал,  какое  сильное  впечатление
произвел на детвору этот невзрачный горбун.  "Ну,  меня ты, брат, не испугал
бы", - подумал Санька.
     - А,  Не-Кушай-Каши!  -  радостно  воскликнул  Борух,  заметив  старого
солдата.
     Он подошел ближе, протянул Не-Кушай-Каши руку и быстро-быстро заговорил
с ним.
     К крайнему удивлению Рыжика,  его спутник не только понял,  что говорил
ему маленький горбатый шамес, но он сам отвечал ему на непонятном для Саньки
языке.
     Борух говорил с азартом,  размахивая метлой, кому-то грозил, причем его
козлиная бородка смешно  тряслась,  а  остроконечная голова совсем уходила в
двойной горб.  Но по всему было видно,  что угрозы были направлены по адресу
лица отсутствующего и что к Не-Кушай-Каши служка ничего не имеет.
     - Ну,  брат, наше дело в шляпе, - обратился к Рыжику его новый спутник,
когда Борух, наговорив с три короба, умчался обратно в синагогу.
     - Почему в шляпе? - спросил Санька.
     - А потому,  что в местечке ни одного шабес-гоя не осталось.  Был один,
да вот Борух говорит,  что запил.  Нам,  бедняга, обрадовался, как родным...
Теперь пойдем-ка да присядем, а кончится служба, нас позовут.
     Не-Кушай-Каши  и  Рыжик отправились в  самый дальний угол  двора и  там
уселись на  земле.  Санька с  удовольствием отдыхал после долгой ходьбы.  Он
спиною уперся в забор,  а ноги,  обутые в сапоги, протянул вперед и предался
отдыху.
     В  предвечернем воздухе наступили тишина и  покой.  На черепичной крыше
синагоги угасли  последние отблески ушедшего солнца.  Со  всех  сторон стали
появляться евреи.  Все  они  были  одеты по-праздничному,  в  черные длинные
сюртуки,  и  у всех у них был грустный,  задумчивый вид.  Многие из них то и
дело поднимали глаза к небу и громко вздыхали, создавая этими воздыханиями и
себе  и  другим  праздничное настроение.  В  синагоге загорелись огни.  Небо
потемнело.
     - Долго будут они молиться? - спросил Рыжик.
     - Нет.  Евреи скоро молятся.  У них,  скажем,  молитвы длинные, да язык
быстрый...
     - А почему они такие печальные ходят?
     - Это они, видишь ли, для жалости, чтоб, значит, бог пожалел их...
     - У них какой бог?
     - Старый, седой такой и вроде как бы из ума выживший, - не задумываясь,
ответил Не-Кушай-Каши,  который, как истый русский солдат, не любил слов "не
знаю".
     Санька,  вполне  удовлетворенный ответами Не-Кушай-Каши,  замолчал и  с
любопытством стал следить за  тем,  что делалось в  синагоге.  Окна молельни
были  открыты,  и  Рыжик хорошо мог  видеть молящихся и  слышать их  голоса.
Обширная зала синагоги была вся уставлена длинными скамьями,  перед которыми
стояло  множество пюпитров с  ящиками.  Посреди  синагоги возвышался большой
четырехугольный амвон, покрытый тяжелой скатертью, шитой серебром и золотом.
Все  места в  синагоге были  заняты.  Перед каждым пюпитром стоял молящийся.
Молились евреи  усердно,  произносили молитвы  громко,  раскачиваясь во  все
стороны, часто поднимали руки и закатывали глаза на лоб.
     Рыжик с  любопытством следил за  каждым их  движением.  Особенно хорошо
запомнил Санька  конец  молитвы.  Как-то  сразу  в  синагоге сделалось тихо.
Молящиеся вытянули вперед головы и  застыли в  этой позе.  Казалось,  они  к
чему-то прислушивались.  Вдруг все они,  точно по команде, привскочили и так
заголосили,  что само здание задрожало от этого неистового крика.  Потом все
сразу  смолкло.  Молящиеся повернулись лицом  к  востоку и  стали  беззвучно
что-то  шептать.   Видно  было  только,   как  они  шевелили  губами  и  как
раскачивались во  все стороны.  Движения их были быстры и  странны.  Одни то
открывали,  то закрывали глаза,  другие теребили свои пейсы, наматывая их на
указательные пальцы,  третьи  стучали кулаками себе  в  грудь,  а  четвертые
подымали плечи и  делали вид,  что  хотят улететь.  И  все  эти движения они
проделывали молча,  не  произнося ни  одного звука.  Эта  безмолвная молитва
длилась минут семь-восемь,  а  затем молящиеся один за  другим отступали три
шага назад,  низко кланяясь направо и  налево.  После этого в синагоге опять
раздался хор сотни голосов.  Но  это был последний призыв.  Вскоре молящиеся
стали расходиться по домам.
     - Эй,   Не-Кушай-Каши,  Не-Кушай-Каши!  -  послышался  визгливый  голос
Боруха.
     - Вспомнил горбунишка нас!  Хе-хе-хе!..  -  обрадовался солдат.  -  Ну,
брат,  вставай:  теперь за  дело  пора взяться,  -  добавил он,  обращаясь к
Рыжику, и поднялся с земли.
     Санька последовал за ним.
     Когда  в  синагоге никого не  осталось,  служка повел наших спутников к
себе.
     - Ну,  Не-Кушай-Каши,  ты  теперь навсегда у  нас  жить  останешься,  -
говорил горбун,  идя вперед. - Тебе наш габэ (староста) жалованье положит...
Два керблах (рубля) в один месяц.
     - Что ж, я не прочь, ежели, скажем, и доход какой будет.
     - Конечно, будет!.. А это кто такой? - спросил вдруг шамес, указывая на
Рыжика.
     - Это мой спутник... Славный парнишка. Он мне помощником будет.
     - А,  это очень хорошо,  -  сказал Борух и что-то добавил на непонятном
для Саньки языке.
     - Нет,  нет,  ни  боже  мой!  -  воскликнул по-русски Не-Кушай-Каши.  -
Говорю, парень честный, славный... Ну, понимаешь, ручаюсь за него.
     - Хорошо,  хорошо!  - весело проговорил Борух и первый через просторные
сени вошел в синагогу.
     Не-Кушай-Каши и  Рыжик последовали за ним.  В синагоге горели в люстрах
свечи,   а   у  дверей  на  стене  висела  небольшая  керосиновая  лампочка.
Не-Кушай-Каши,  будучи  хорошо  знаком с  обязанностями шабес-гоя,  не  стал
дожидаться приказаний служки,  а  сам принялся за  дело.  Он  взял табурет и
отправился тушить свечи.  Через минуту в синагоге сделалось темно,  только в
руке Не-Кушай-Каши мерцала грошовая сальная свечка.
     Борух  поблагодарил  солдата,   достал  из   шкафчика  булку  и   кусок
фаршированной рыбы,  отдал это Не-Кушай-Каши и  сообщил,  что спать он его и
Рыжика уложит в  хедере (школе).  Затем все трое вышли в  сени.  Борух запер
синагогу и ключ от замка спрятал в сапог. Там же, в сенях, находилась дверь,
ведшая в хедер.
     - Ну,  кушайте на здоровье и спите себе!  - проговорил служка, открывая
хедер.
     - Послушай, Борух, а шнапса (водки) не будет? - тихо спросил солдат.
     - Ах ты какой! И где ты видал, чтобы шабес-гою шнапс давали в праздник?
- сказал шамес, а затем добавил: - Подожди немного, шабаш пройдет, и ты себе
будешь шнапс тринкен...
     Служка захихикал и заискивающе потрепал рукав Не-Кушай-Каши.
     Спустя немного оба путника сидели в  хедере и при свете тоненькой свечи
закусывали. Мрачный, унылый вид имела эта громадная комната. Длинные столы и
скамьи   служили   единственным   убранством   хедера.    Чем-то   холодным,
неприветливым веяло от этих серых голых стен и черного потолка.  Только край
стола,  где сидели Рыжик и его попутчик, был освещен грошовой свечкой, а все
остальное утопало во мраке.  Жуткая тишина воцарилась кругом.  Борух, закрыв
окна и ставни,  ушел к себе домой.  Во всем дворе никого не осталось,  кроме
Рыжика и Не-Кушай-Каши.


        IV

        НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ

     На другой день Рыжик проснулся в  хедере.  Он спал на длинной,  широкой
скамье,  положив под голову сапоги и  палку.  Не-Кушай-Каши,  лежа на другой
скамье, кулаками протирал глаза и громко зевал.
     - Ох-хо-хо,  косточки солдатские!  -  протяжно проговорил он,  кряхтя и
потягиваясь. - А в сене, чай, помягче спать будет... Как, братец, думаешь? -
обратился он к Саньке и повернул к нему свое круглое небритое лицо.
     - Знамо,  помягче,  да и вольготней, - откликнулся Рыжик. - Не по вкусу
мне здесь... Уйду я отсюда, - добавил он и стал надевать сапоги.
     Только  что  стало  рассветать,  когда  Санька,  желая  подышать свежим
воздухом,   вышел  во  двор.  Безоблачное  небо  показалось  ему  сиреневым.
Хлопотливые воробьи уже прыгали по двору,  мелькали в  воздухе и чирикали во
всю мочь.
     Несмотря на  ранний час,  в  синагоге уже сидели молящиеся и  на разные
голоса распевали псалмы.
     На  дворе появились мальчуганы.  Двое из них -  один долговязый,  худой
парнишка с  необычайно длинными и  тонкими пейсами вдоль впалых щек,  другой
быстроглазый,  черный,  как арапчонок,  -  подошли к Саньке и с нескрываемым
любопытством стали рассматривать его,  как какого-нибудь заморского зверя. К
этим двум подошли еще двое,  затем еще и  еще,  и не успел Рыжик опомниться,
как он  уже был со  всех сторон облеплен малышами.  В  первый момент он даже
немного растерялся,  видя себя окруженным со всех сторон, но, присмотревшись
лучше к этой "гвардии",  он успокоился. "Пусть только посмеют - так шарахну,
что воробьями от меня отскочат,  -  подумал Санька и оправился. Наконец один
из мальчиков заговорил с Рыжиком.
     - Ты навсегда у нас останешься? - спросил мальчик у Саньки.
     - У кого это - "у нас"? - нахмурив брови, переспросил Рыжик.
     - Ну, у нас в местечке.
     - Нет, не останусь! - решительно ответил Санька.
     - Почему?
     - А  потому,  что скучно мне здесь,  и  еще потому,  что я по-вашему не
понимаю...
     Тут  в   разговор  вмешался  другой  мальчик,   и  беседа  должна  была
разрастись,  но,  как назло,  появился Борух и  разогнал всех.  В этот самый
момент вышел Не-Кушай-Каши.  В  его туалете произошла заметная перемена.  Ни
торбы,  ни чайника при нем не было: он все это оставил в хедере. Одет он был
в розовую рубашку навыпуск,  по-русски,  и опоясан черным крученым шнурком с
кистями. Обут он был в целые и довольно приличные опорки.
     - Эх,  жалость какая:  морда давно у  меня не брита,  -  проговорил он,
проводя рукой по лицу.  -  Ну,  да ладно, завтра поскоблим ее. Хе-хе-хе!.. А
теперь, братец ты мой, пойдем на работу.
     - Куда? - спросил Санька.
     - Пойдем, увидишь.
     Они вышли со двора синагоги и очутились на улице.
     - Видишь улицу? - спросил у Рыжика Не-Кушай-Каши.
     - Вижу.
     - Отлично.  Теперь,  братец ты мой, мы вот как делать будем: я пойду по
той стороне, а ты по этой. Не пропуская ни одного дома, всюду заходи.
     - Для чего?
     - А вот слушай:  войдешь в дом,  шапки не снимай,  а поклонись и скажи:
"Доброе утро!  С праздником вас!  Что делать надо?" Как спросишь, так сейчас
же тебе бабы укажут, что делать. Ты исполнишь и подождешь немного. Дадут что
- ладно, а не дадут - уходи: стало быть вечером расчет будет. Понял?
     - Чего тут не понять!  - пробормотал Рыжик. - Все понял, да что!.. - Он
махнул рукой, вздохнул и зачем-то по самые глаза надвинул мягкий картузик.
     Санька сильно тосковал о  Полфунте,  и  ничто его не  веселило.  Как-то
машинально  отправился  он  обходить  дома.  Вот  он  зашел  в  первый  дом.
Переступив порог,  он  по  привычке сдернул шапку,  но  вспомнил наставления
Не-Кушай-Каши и снова натянул картуз на свою лохматую рыжекудрую голову.
     Вместо приветствия Рыжик осторожно высморкался в руку.
     - Что  надо  делать?   -   спросил  он  у  молодой  девушки  с  черными
растрепанными волосами  и  заспанным лицом.  Она  попалась  ему  навстречу с
периной в руках.
     - Почекай трохи,  зараз,  зараз...  -  проговорила девушка и  торопливо
прошла в другую комнату.
     Через  минуту  она  вновь  появилась  и  уже  знаками  приказала Рыжику
следовать за  собой.  Санька послушно пошел за нею.  Они вошли в  просторную
комнату, где стоял покрытый скатертью стол и шкафчик с книгами. У окна сидел
седой старик в  черных очках и,  раскачиваясь взад и вперед,  читал нараспев
какую-то большую книгу.
     Девушка с  заспанным лицом подвела Рыжика к столу и пальцами указала на
пять медных подсвечников,  а  затем знаками велела ему снять их  со  стола и
поставить на шкафик. Рыжик все это исполнил.
     - А  больше ничего не надо?  -  спросил он,  пятясь к дверям.  Он снова
хотел было снять картуз,  но вовремя спохватился, что этого нельзя делать, и
опять высморкался, благо рука была поднята к носу.
     Девушка вместо ответа подала Саньке кусок булки.  Рыжик догадался,  что
его миссия окончена,  и  вышел вон,  спрятав булку за пазуху.  Как раз в это
время  на  противоположной  стороне  улицы  показался  Не-Кушай-Каши.  Рыжик
побежал к нему.
     - Ты чего?
     - Не хочу я быть шабес-гоем, - ответил Санька и опустил голову.
     - Почему не хочешь?
     - Так. Пойду искать Полфунта...
     - Эх  ты,  чудак мальчонка!  -  проговорил Не-Кушай-Каши  и  сокрушенно
покачал головой.  -  Да рази я для своей пользы тебя держу?  Иди, пожалуй!..
Только тебе же лучше, ежели что заработаешь на дорогу...
     - А почему они молчат? - не зная к чему придраться, пробормотал Санька.
     - Кто?
     - Да евреи. Только пальцами показывают, что делать надо.
     - Опять же ты чудак выходишь!  -  воскликнул Не-Кушай-Каши.  -  У  них,
понимаешь,  закон такой, что нельзя словами приказывать. Ну, ступай, ступай,
братец, давай делать дело, а привыкнешь - век здесь жить будешь.
     Рыжик, понуря голову, отправился на другую сторону улицы.
     Когда взошло солнце и  первые лучи его облили городок теплом и  светом,
все проснулось и  оживилось кругом.  Жители местечка не спеша отправлялись в
синагогу.  По дороге они напевали что-то про себя и пощелкивали пальцами. На
улице появились расфранченные женщины с тяжелыми серьгами в ушах. То там, то
сям забегали ребятишки-босоножки.  Рыжик стал осматриваться. Нигде ни одного
знакомого  человека,  ни  одного  русского  звука.  И  опять  ему  сделалось
тоскливо. Он почувствовал себя одиноким, брошенным, никому не нужным.
     - Уйду, уйду отсюда, - прошептал Рыжик, которому надоело обходить дома.
     Он подходил к переулку, пересекавшему улицу. На углу Санька остановился
и  устремил глаза  вдаль.  Сердце замерло в  груди юного бродяги:  перед его
глазами бесконечной лентой легла дорога из  города.  Он увидал любимую даль,
увидал упавший на  землю горизонт,  море зелени и  света,  увидал свободный,
необъятный простор,  и  душа  у  него взволновалась.  Не  задаваясь никакими
вопросами и целями, Рыжик повернул в переулок и быстро зашагал.
     Не прошло и  пяти минут,  как Санька был уже вне города.  Там он сел на
первый попавшийся камень,  снял сапоги,  закинул их на плечи и  отправился в
путь.  Чтобы мягче было  ногам,  он  сошел с  дороги и  зашагал по  узенькой
травяной тропинке.  Лучи солнечные еще не успели выпить всю росу,  и  Санька
охотно купал в ней свои ноги.
     Теперь Рыжик почему-то  был  уверен,  что найдет Полфунта.  Надежда эта
росла и  крепла в  его сердце,  и  он бодро,  с  веселой улыбкой на лице шел
вперед, нисколько не жалея, что расстался с Не-Кушай-Каши.
     Добрых шесть верст прошел Рыжик по мягкой,  узенькой тропинке, пока она
не  довела его до первого перепутья.  Перед Санькой легли три дороги,  и  он
остановился в  нерешительности,  не  зная,  по  какой из них продолжать свой
путь.  Он  оглянулся.  Городка,  где он  оставил Не-Кушай-Каши,  уже не было
видно.  По  обеим сторонам дороги зелеными необозримыми коврами расстилались
хлебные  поля,  а  далеко  впереди  возвышалась темная  стена  леса.  Солнце
поднялось уже  довольно  высоко  и  пронизывало воздух  раскаленными лучами.
Рыжик,  наверно,  дошел бы  до леса,  если бы не перепутье,  захватившее его
врасплох.  Все три дороги были одинаковой ширины,  но вели в разные стороны.
Мальчика  взяло  раздумье:   куда  идти?   Что-то   тревожное,   неспокойное
шевельнулось в груди Рыжика.  Очутившись один среди необъятных полей, Санька
впервые почувствовал себя  маленьким,  ничтожным,  беспомощным.  Ему  скучно
стало  без  товарища,   и   он  в  первый  раз  пожалел,   что  расстался  с
Не-Кушай-Каши.
     До  сих  пор  Саньке никогда не  приходилось задаваться вопросом,  куда
идти:  им всегда кто-нибудь руководил.  Теперь же,  оставшись с самим собою,
Рыжик сразу понял,  что ходить по земле без цели нельзя.  У каждого человека
должна быть какая-нибудь дорога,  которая должна привести его  к  известному
месту. Рыжик вспомнил, что Полфунта всегда знал, куда и зачем он идет. А вот
он,  Санька,  как слепой,  стоит на перепутье,  не зная, куда направить свои
стопы.
     С  горя  и  от  нечего делать Рыжик  достал из-за  пазухи кусок булки и
принялся жевать, опустившись на край дороги.
     Он  ел  и  думал все  о  том  же.  "Вон  птичкам людей не  надо...  Ишь
заливаются как!"  -  думал Санька,  подняв к небу рыжую голову.  "Они дорогу
знают,  -  продолжал думать Рыжик,  флегматично разжевывая булку.  - Им весь
свет облететь ничего не стоит. Оттого им и не скучно. Все поют да ноют..."
     - Приятный аппетит и с приятной встречей вас! - вдруг над своей головой
услыхал Санька чей-то голос.
     От неожиданности Рыжик вздрогнул и вскочил с места.
     - Что с вами, милорд? Боже мой, не укусила ли вас божья коровка?
     - Нет, это я так, - по простоте души, серьезно ответил Рыжик.
     Перед  ним  стоял  белокурый мальчик,  с  голубыми смеющимися глазами и
добрым,  красивым лицом.  Одет парнишка был чрезвычайно плохо,  пожалуй хуже
Саньки, но это не мешало ему выглядеть веселым, бодрым и довольным.
     - Куда путь держишь?  -  спросил неизвестно откуда взявшийся мальчик и,
не дожидаясь ответа, опустился на траву. - Садись, земли хватит, - предложил
он Рыжику.
     Санька  ухмыльнулся и  сел  неподалеку.  Белокурый парнишка вытащил  из
кармана пачку папирос и стал закуривать. Рыжик глаз не спускал с него, следя
за каждым его движением.  По всему было видно, что парень этот не из робкого
десятка и  человек бывалый.  От его манер,  от его светло-русых кудрей и  от
всей его тонкой, стройной фигуры веяло чем-то задорным, ухарским...
     - Хочешь? - предложил он Саньке папироску.
     - Хочу, - набравшись храбрости, проговорил Рыжик и протянул руку.
     - А ты куришь?
     - Нет.
     - Нет? Ну, так и не получишь. В пути курево дорого стоит.
     Мальчик спрятал папиросы обратно в карман.  Санька нисколько на него за
это не обиделся.
     - Ты не встречал одного человека? - спросил Рыжик.
     - Одного?  Что  за  вопрос?  Я  встречал сотни,  тысячи  людей...  -  с
важностью сказал незнакомый мальчик.
     Он  полулежал в  небрежной позе и  почти не обращал внимания на Саньку.
Наступила продолжительная пауза. Улыбка смущения скользнула по лицу Рыжика и
пропала, оставив едва заметный след на губах.
     - Ты куда идешь? - строгим голосом спросил мальчик, не глядя на Саньку.
     - Я сам не знаю, - послышался робкий ответ.
     - Что?!  -  удивленно воскликнул мальчик и даже немного приподнялся.  -
Сам не знаешь? Откуда же ты взялся?
     Рыжик, путаясь и сбиваясь на каждом слове, стал рассказывать о себе и о
Полфунте. Парень слушал его с большим вниманием. Он даже пододвинулся к нему
поближе.  "Вот как!  Ай да молодец!.."  -  ежеминутно восклицал он по адресу
Рыжика.  Эти краткие,  но выразительные похвалы подбадривали Саньку,  и речь
его полилась свободно, без запинки.
     - Так вот ты  какой молодец!  -  выслушав Рыжика до  конца,  воскликнул
белокурый мальчик. - В таком случае, давай руку!.. Тебя как звать?
     Рыжик назвал себя и не без удовольствия пожал протянутую руку.
     - А меня зовут Львом,  а хочешь,  называй по-маминому -  Левушка, и еще
Стрела мое прозвище.
     - А меня дразнят Рыжиком, - окончательно повеселев, сообщил Санька.
     - Рыжик?  Так и  запишем.  А  теперь я расскажу тебе и свою историю.  Я
беглец!..  Да,  да,  верно говорю!  Вот уже два года,  как я  путешествую по
разным странам и меня поймать не могут.
     - А кто тебя ловит? - наивно спросил Рыжик.
     - Странный вопрос! Во-первых, отчим, во-вторых, матушка...
     - Какой отчим?
     - Ах ты,  боже мой!.. - нетерпеливо прикрикнул Левушка. - Ну, известно,
мой отчим...  Отец у меня умер,  а мамаша вышла замуж, вот у меня и оказался
отчим.  А  убежал я потому,  что терпеть его не могу.  Такой противный,  что
ужас...  Придешь из класса,  замучит уроками -  все зубрить заставлял.  А  я
тогда про индейцев да про охотников американских начитался...  У нас в школе
даже общество составилось под названием:  "Охотники девственных лесов".  Вот
тогда-то меня Стрелой и  прозвали...  Но я  по порядку расскажу.  Отчим меня
мучил-мучил,  пока из терпения не вывел.  И  вот однажды выбрал я прекрасный
денек и удрал в Америку...
     - А далеко это? - не вытерпел Санька.
     - Так далеко, что и посейчас не могу до нее добраться...
     - Домой тебе не хочется?
     - Как тебе сказать...  Летом не хочется...  Ну, а зимой... Да я и зимой
кланяться им не стану.  Что,  в самом деле?.. А хорошо летом путешествовать!
Правда?  Сколько я перевидал!  Ты море,  говоришь, видел... А я их целых три
видел!  Ей-богу,  не вру! И никогда я один не хожу: всегда товарищ найдется.
Вот  только вчера я  попутчика своего потерял.  Запил,  каналья,  а  человек
славный...  Много у  меня  было попутчиков...  А  хочешь,  мы  найдем твоего
Полфунта?  -  вдруг резко переменил тон Левушка и взглянул на Рыжика смелым,
восторженным взглядом.
     - Хочу,  очень хочу!.. - радостно воскликнул Санька, и широкое курносое
лицо его озарилось надеждой.
     - Ладно! Найдем обязательно. Ты говоришь, он из Одессы?
     - Из Одессы.
     - Сейчас махнем туда: он, наверно, там будет.
     - Нет, он сказал, что в Петербург пойдет...
     - Ну так что ж? Не найдем в Одессе, в Петербург укатим...
     - А далеко ведь?
     - Конечно,  далеко,  если пешком идти.  Но  мы  не  дураки и  пешком не
пойдем. Но прежде всего позволь тебя спросить: ты большой трус?
     - Не знаю... - смешался Санька.
     - Ну, да это мы, впрочем, узнаем. Сколько тебе лет?
     - Четырнадцать.
     - Эге, так ты еще совсем мальчишка!.. А мне уж когда пятнадцать было...
Вот,  не  знаю,  почему усы  у  меня не  растут...  Из-за  них курить начал.
Говорят,  помогает...  Ну,  да  это пустяки!..  Так вот скажи прямо:  хочешь
путешествовать со мной?
     - Хочу, - твердо отвечал Рыжик.
     - Ну, в таком случае, по рукам!
     Они  одновременно поднялись и  крепко пожали друг  другу  руки.  Спустя
немного  новые  знакомые,   освещенные  знойным  солнцем,   быстрыми  шагами
направлялись к синевшему вдали лесу.


        V

        СМЕЛЫЙ ЗАМЫСЕЛ

     Ровно в полдень Санька и его новый знакомый Левушка Стрела вошли в лес.
По дороге Левушка забежал в одну деревню и раздобыл там хлеба и сала. Теперь
друзья  решили  в   лесу  пообедать,   а   также  поговорить  о  предстоящем
путешествии.  Рыжик чувствовал себя превосходно.  Он только жалел, что с ним
не  было Полфунта.  К  Левушке он  сразу как-то  привязался.  Стрела как раз
пришелся ему по вкусу.  Веселый,  бойкий, самоуверенный новый товарищ пленил
Саньку.
     В  лесу  они  выбрали  местечко помягче,  потенистей,  уселись рядом  и
приступили к  закуске.  Здесь им  было прохладно и  покойно.  Обед двух юных
путешественников был неважный,  но зато хорош был у  них аппетит и прекрасно
пели им птицы.
     - Ну,  Рыжик... - покончив с обедом, начал было Левушка, но вдруг умолк
и задумался.  -  Знаешь что?  -  проговорил он затем. - Не нравится мне твое
прозвище...  Пойми:  что такое Рыжик?  Гриб,  больше ничего.  Хочешь, я тебе
чудное имя дам?
     - Хочу, - согласился Санька.
     - С  этого  момента,  -  торжественно  заговорил  Стрела,  дотрагиваясь
указательным пальцем до груди Рыжика, - имя тебе будет Красный Волк!
     - Волк? Зачем волк? - упавшим голосом спросил Рыжик.
     - Ах ты,  чудак какой!  В этом ничего обидного нет...  Да знаешь ли ты,
кто такой был Красный Волк?  Вот не  читал ты  Густава Эмара и  не знаешь...
Красный Волк  был  самый храбрый из  всех  индейцев Северной Америки...  Ну,
теперь говори: хочешь так называться?
     Санька кивком головы выразил свое согласие.
     - Ну,  так  вот  что,  Красный  Волк,  ты  по  железным  дорогам  ездил
когда-нибудь?
     - Ездил... И под скамейкой, и в товарном вагоне... разно ездил.
     - Молодец!  Только под скамейкой и товарный вагон - штуки старые. А вот
я  придумал способ так уж  способ!  Весь свет объехать можно...  Хочешь,  мы
завтра будем в Одессе, а через неделю будем в Петербурге?
     - Очень даже хочу! - воскликнул Санька.
     - А хочешь,  так слушай! Я эту местность знаю. Выйдем из лесу - станция
будет.  Там подождем поезда;  я покажу тебе,  что надо делать, и мы укатим в
Одессу на  всех  парах.  Красный Волк!  Клянусь прахом великих вождей нашего
племени, завтра мы увидим море! - с пафосом закончил Стрела и встал с места.
     Санька тотчас же последовал его примеру.
     Левушка сказал правду:  как только они вышли из  лесу,  им  бросилось в
глаза  полотно железной дороги.  Телеграфные столбы,  рельсы,  сверкавшие на
солнце,  песчаные откосы, каменное здание станции с красной железной крышей,
белая  башня водокачки,  отдаленные гудки и  свистки локомотивов -  все  это
напомнило Рыжику прошлое.  Он вспомнил Спирьку,  школу воров,  кражу,  жизнь
среди  нищих,  вспомнил  неожиданную  встречу  с  Полфунтом,  и  шибко-шибко
забилось  его  сердце.  Память,  будто  невидимая  книга,  раскрылась  перед
Рыжиком,  и  он с замиранием сердца читал повесть о пережитых им невзгодах и
радостных мгновениях. Не хотел бы он вновь все это испытать, но вместе с тем
воспоминания о  прошлом веселили его,  и  он  как  будто даже гордился этими
воспоминаниями.
     Левушка  и  Санька  шли  по  узенькой тропинке вдоль  полотна  железной
дороги,  направляясь к  станции.  До вечера оставалось еще много,  хотя жара
заметно спала.  Станция была  незначительная.  Людей совсем не  видать было.
Когда приятели подошли к платформе, они увидали только одного сторожа.
     - Пройдем по ту сторону вокзала, - сказал Левушка, - а то, если заметят
нас,  неловко будет. Поезд, наверно, скоро придет. Видишь, сторож у колокола
стоит?
     Рыжик   молчал.   Он   весь   отдался  во   власть  нового  спутника  и
беспрекословно ему подчинялся.
     Они  миновали водокачку,  обошли небольшое здание станции,  повернули к
садику, где обильно цвели сирень и акация.
     - Пойдем: за садиком не так нас видно будет, - снова заговорил Левушка.
- А вот это хорошо! - вдруг воскликнул он.
     - Что хорошо? - заинтересовался Санька.
     - Вон на запасном пути вагон стоит, он нам нужен... Я сейчас научу тебя
бесплатно разъезжать по железным дорогам...
     Мальчуганы обошли садик и  остановились около вагона.  Это  был старый,
поломанный вагон  второго  класса  с  заржавленными колесами и  растерзанной
крышей.
     Левушка,  подойдя к  вагону,  посмотрел во все стороны,  не видит ли их
кто, и, убедившись, что они здесь одни, смело подошел к вагону и приступил к
обучению Рыжика.
     - Ты видишь вот эту длинную медную ручку?  -  спросил Стрела у  Саньки,
подойдя вместе с ним к лестничке вагона.
     - Вижу, - серьезно ответил Рыжик.
     - Ну,  теперь слушай внимательно.  Эта  ручка сделана для  того,  чтобы
пассажиры за  нее держались,  когда они поднимаются на площадку.  Ты видишь,
ручка  крепкая,  и  привинчена она  к  самому  вагону...  Теперь  взойдем на
площадку... Не бойся, нас никто не видит.
     Рыжик исполнил приказание. Вслед за ним вскочил на площадку и Стрела.
     - Теперь слушай дальше,  - продолжал свою лекцию Левушка. - По железной
дороге можно было бы  миллион верст прокатить даром,  если бы  кондуктора не
спрашивали билетов.  Но у  нас билетов не будет,  а потому мы должны сделать
так, чтобы кондуктора нас не видали. Понял?
     - Понял. А как же это сделать? - спросил крайне заинтересованный Рыжик.
     - А вот я сейчас покажу.
     Левушка открыл дверь вагона.
     - Иди в вагон,  а я спрячусь, - сказал Стрела, обращаясь к Рыжику. - Ты
будешь кондуктор, а я заяц. Я спрячусь, а ты меня ищи.
     - А долго будешь ты прятаться?
     - Сосчитай: раз, два, три - и готово.
     Рыжик вошел в  вагон и  в  ту же минуту вышел,  но Левушки уже не было.
Санька был поражен.  Его новый знакомый точно сквозь землю провалился. Рыжик
поднимал глаза на крышу вагона,  обводил ими окрестность,  перегибался через
перила  площадки,  заглядывал под  вагон,  но  все  напрасно.  Стрела  исчез
бесследно.  У Саньки даже тревога закралась в сердце.  "А что, если он удрал
от меня?"  -  промелькнула мысль в голове Рыжика,  но он эту мысль сейчас же
отогнал прочь. Как бы быстро ни удрал Левушка, он, Санька, все-таки успел бы
его увидать бегущим. Ведь трех секунд не прошло, как Санька вошел и вышел из
вагона. Но куда мог он деться? Вопрос этот заставил Саньку сойти с площадки.
Он  стал  обходить вагон,  и  только на  противоположной от  станции стороне
вагона Рыжик,  к великому своему удовольствию,  нашел Стрелу.  Левушка висел
вдоль стены вагона,  одной рукой крепко ухватившись за медную ручку вагона и
одной ногой упираясь в последнюю ступеньку лестнички.
     Увидав Саньку, Левушка соскочил на землю.
     - Видал? - коротко спросил он.
     - Видал, - смеясь, ответил Рыжик.
     - Теперь  скажи:   может  кондуктор  меня  заметить,  когда  он  быстро
переходит из вагона в вагон, да еще если это вечером случается?
     - Ни за что не увидит! - воскликнул Санька.
     - То-то!  -  самодовольно заметил  Левушка.  -  Ну,  а  ты  сумеешь так
сделать? - спросил он у Рыжика и улыбнулся.
     - Чего тут не суметь!.. Сделаю чисто.
     - А ну-ка, попробуй!
     - Изволь!
     Санька влез на  площадку,  потом сошел на  последнюю ступеньку;  обеими
руками ухватился за медную ручку и всем телом откинулся к стене вагона.
     - Молодец,  хорошо! - похвалил его Левушка. - Только ты напрасно обеими
руками держишься.  Надо одной рукой, и надо так висеть, чтобы лицом и грудью
быть к стене вагона.
     - Зачем так надо? - спросил Рыжик, соскочив на землю.
     - А затем, что ветер может тебя сорвать. Ведь когда поезд мчится, ветер
страсть как хлещет!..  И опять же, надо глаза закрыть, чтобы песок не попал.
Ну, да я тебя еще выучу. А теперь пойдем на станцию... я пить хочу.
     - И я пить хочу, - подхватил Санька.
     - У тебя денег нет? - обернулся к нему Левушка.
     - Нет.
     - Жаль!  Если бы  деньги,  можно было бы чайку попить.  А  так придется
водицей угощаться...
     Но не успели они подойти к станции,  как сторож, стоявший на платформе,
зазвонил.  Он  быстро несколько раз  дернул веревку колокола.  Железный язык
скоро-скоро,  как бы захлебываясь,  проболтал что-то;  в воздухе рассыпались
металлические мелкие голоса и закончились одним сильным, долгим звуком.
     - Первый звонок! - провозгласил Левушка, взойдя на платформу.
     - Это что значит? - полюбопытствовал Санька.
     - А  это  значит,  что наш поезд скоро сюда придет.  Мы  тогда в  вагон
заберемся и доедем до Казатина.  Это такая станция,  большая,  хорошая... Мы
через час там будем...
     - А оттуда куда мы?
     - А вот слушай:  в Казатине мы пересядем на другой поезд и укатим прямо
в  Одессу.  Завтра утром там будем...  А  вот и вода!  -  воскликнул Стрела,
подойдя к бочке, стоявшей около дверей вокзала.
     Мальчуганы напились и подошли к сторожу.
     - А  что,  дяденька,  поезд  на  Казатин скоро пойдет?  -  заискивающим
голосом обратился Левушка к сторожу.
     Тот,  большой, флегматичный на вид человек, в больших, тяжелых сапогах,
искоса взглянул на  приятелей и  после довольно продолжительной паузы бросил
им:
     - Скоро...
     Путешественники отошли прочь.
     Через двадцать минут после звонка к станции,  пыхтя и как бы отдуваясь,
подошел поезд,  битком набитый пассажирами всех трех классов. Поезд встретил
молодой человек в красной фуражке. Прошла всего одна минута. Молодой человек
в  красной фуражке сделал знак сторожу,  и  тот  три раза дернул за  веревку
колокола.  Обер-кондуктор,  маленький, но плотный человек с красной, налитой
кровью шеей и большим животом,  приложил к губам свисток, висевший у него на
серебряной  цепочке  вдоль  борта  форменного  летнего  кителя,   и  залился
свистящей  трелью.  Паровоз  ответил  ему  коротким,  но  сильным  свистком:
дескать, слышу. Кондуктор второй раз свистнул. Тогда локомотив пронзительным
криком огласил окрестность, и поезд как бы нехотя, тихо тронулся с места.
     Левушка с  Рыжиком успели-таки  незаметно вскочить в  один  из  вагонов
третьего класса.  Вагон был переполнен косарями,  и  нигде не  видно было ни
одного свободного местечка.  Несмотря на  то,  что все окна были открыты,  в
вагоне очень  дурно  пахло.  Помимо людей,  вагон был  набит разными вещами,
поддевками, косами и мешками.
     - Пойдем станем на  площадку,  а  то здесь и  без нас тесно,  -  сказал
Левушка и направился к дверям.
     На  площадке они  нашли несколько пассажиров.  Это обстоятельство очень
опечалило Стрелу.
     - Наше дело плохо, - проговорил он над самым ухом Рыжика.
     - А что?
     - А то,  что нам нельзя будет проделать наш фокус.  Видишь, народ здесь
стоит.
     - Так  пойдем  назад,   в  вагон,  да  под  скамейкой  и  спрячемся,  -
посоветовал Рыжик.
     - Ну  нет,  уж  меня  не  заманишь под  скамейку,  -  наотрез отказался
Левушка;  а потом,  подумав немного, он проговорил: - А то знаешь что, давай
здесь на площадке стоять...
     - А ежели кондуктор увидит?
     - Ну так что ж? Все равно ближе Казатина нас не ссадят, а нам только до
Казатина и нужно. Ведь там у нас пересадка...
     Левушка вдруг умолк и как-то странно съежился:  из другого вагона вышел
обер-кондуктор и  через  площадку прошел в  тот  вагон,  где  сидели косари.
Позади обера  плелся младший кондуктор.  Когда за  ними  захлопнулась дверь,
Левушка расхохотался как сумасшедший.  Санька, ничего не понимая, глядел ему
в рот и, постепенно заражаясь, сам принялся смеяться, не зная чему.
     - Ты чего это? - наконец спросил он у Левушки.
     - Я потому смеюсь,  что мы теперь панами доедем до Казатина, - стараясь
заглушить  стук  колес,   громко  ответил  Стрела,  нисколько  не  стесняясь
присутствием посторонних людей.  -  В  нашем вагоне уже  отобраны билеты,  и
больше до самого Казатина спрашивать не будут.
     - Почему ты знаешь?
     - А вот почему.  Кондуктора,  когда идут за билетами,  начинают обход с
заднего вагона и все время идут лицом к паровозу. А сейчас ты видел, как они
прошли?  Совсем обратно.  Теперь,  значит,  мы гуляем! - добавил Стрела и от
восторга заплясал на одном месте.
     Левушка сказал правду:  приятелей действительно никто  не  беспокоил до
самого Казатина.


        VI

        ОПАСНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

     По заснувшей земле мчится поезд.  Он стучит, будит тишину летней ночи и
рассыпает во мгле золотые искры.
     Пассажиры третьего класса сидят в  такой тесноте,  что  между ними руки
нельзя просунуть.  Никто из них не спит.  Какой уж тут может быть сон, когда
вагоны тарахтят,  гремят, бьются, как в лихорадке, прислуга хлопает дверьми,
паровоз кричит на всю степь и  поезд то и дело останавливается на станциях и
принимает все новых и новых пассажиров!
     В  одном  из  вагонов  третьего  класса  сидят  Рыжик  и  Левушка.  Они
поместились у окна, на узеньких одноместных скамейках, друг против друга. Им
спать не хочется:  они заняты едой и  разговорами.  Едят они колбасу и белый
хлеб.
     Две  свечи,  что  горят  в  двух  фонарях над  дверьми,  плохо освещают
внутренность вагона.  Рыжика совсем почти не  видно:  он  сидит в  уголке за
дверьми, а белокурая голова Левушки едва вырисовывается в полумраке тряского
вагона, переполненного усталыми пассажирами.
     - А мы, Левушка, не обратно едем? - спрашивает Санька и чуть не давится
большим куском колбасы.
     - А мы, Санечка, - передразнивает Стрела Рыжика, - раки или люди?
     Не получив ответа, Левушка заговорил серьезно:
     - Зачем нам пятиться,  когда нам нужно вперед,  в  Одессу?  А уж насчет
поезда не беспокойся:  я  все маршруты во как знаю!  Уж поверь,  не ошибусь:
завтра хочешь не хочешь, а в Одессе будешь...
     - Правда,  какая она добрая?  -  мечтательно протянул Рыжик,  перебивая
товарища.
     - Кто?
     - Да старушка, которая нам полтинник в Казатине дала.
     - Будешь добрая,  когда денег девать некуда. А наврал я ей мало? Волк -
и тот пожалеет,  ежели начнешь хныкать да рассказывать о круглом сиротстве и
о том, что три дня ничего не ел...
     Стрела закончил свою речь тихим, сдержанным смехом.
     - Молодец ты! - с чувством похвалил Рыжик приятеля.
     - Со мной,  брат, не пропадешь! - хвастливо заметил Левушка. - Я теперь
все хитрости понимаю, а уж голодать никогда не буду...
     - Откуда ты всему этому научился? - спросил Рыжик.
     - Чему?
     - Да  вот  всему...  Ну  вот ты  знаешь,  как ездить надо,  у  кого что
попросить... Потом еще и все дороги знаешь...
     - Это  я,  братец,  у  попутчиков образование получил.  У  меня страсть
сколько их было,  этих самых попутчиков!  Народ они бывалый,  умный... всему
научить могут...
     У  Рыжика во все время разговора не сходила с  лица широкая,  блаженная
улыбка.  Но  при  последних словах  Левушки улыбка мгновенно исчезла,  точно
невидимая рука стерла ее, и самое лицо Саньки побледнело.
     Левушка  сейчас  же   догадался,   в   чем  дело,   и   обернулся.   На
противоположном  конце   вагона   блеснул   хорошо   знакомый   ему   огонек
кондукторского фонаря.
     - Ты что,  испугался?  - прошептал немного дрогнувшим голосом Стрела. -
Не бойся, будь смелей! Пойдем на площадку!
     Рыжик беспрекословно повиновался.
     - Кто  в  Казатине садился,  билеты прошу!  -  послышался громкий голос
кондуктора в ту самую минуту, когда Санька с Левушкой вышли из вагона.
     На  площадке было до того темно,  что приятели плохо видели друг друга.
Ветер чуть  было  шапку не  сорвал с  головы Левушки,  но  он  вовремя успел
схватить ее руками.
     - Ветер порядочный, - пробормотал Стрела, а затем обратился к Рыжику: -
Ты смотри не трусь и  крепче картуз натяни,  а то слетит...  Ты все помнишь,
что надо делать?
     - Помню.  Да что-то страшно...  - послышался неуверенный, упавший голос
Саньки.
     - Вот тебе раз! Ну и товарищ!.. Да ты чего боишься-то? - возвысил голос
Левушка.
     - А ежели сорвусь, тогда что?
     - Не сорвешься;  держись покрепче - и не сорвешься... Да ты постой, еще
рано,  - ухватил Стрела Рыжика, почувствовав, что тот хочет уже спуститься с
площадки.  Мы подождем еще,  пока кондуктор до половины вагона дойдет,  а то
устанем висеть-то... Погоди, я сейчас посмотрю, где он там находится.
     Левушка подошел к  самым ступенькам площадки,  одной рукой ухватился за
толстый железный прут,  подпиравший крышу вагона,  другой за ручку и подался
вперед.  Вихрь с  такой силой ударил его,  что  он  чуть  было  не  слетел с
площадки. Но опытность выручила Левушку из беды, и он остался невредим. Мало
того,  он успел-таки заглянуть в ближайшее от площадки окно вагона и увидать
кондуктора.  Затем  Стрела  быстро откинулся назад  и  обратился к  Рыжику с
последними приказаниями:
     - Ты смотри же виси,  покуда я  не подойду к  тебе...  Держись крепко и
спрячь лицо от ветра.  Ну,  ступай скорей!  Ты с этой стороны будешь,  а я с
другой... Ну, ступай!..
     Рыжик  крепко  стиснул зубы  и  с  замиранием сердца стал  спускаться с
площадки. Тут только он почувствовал, с какой быстротой мчался поезд. Колеса
глухо тарахтели,  выбивая мелкую дробь,  а  вагон так  метался из  стороны в
сторону,  что,  казалось,  вот-вот слетит с  рельсов и разобьется вдребезги.
Саньку забила лихорадка.  Трепещущей рукой ухватился он  за ручку,  сошел до
последней ступеньки и  откинулся к  стене вагона...  На минуту Рыжик потерял
всякое соображение.  Если бы  не  инстинкт самосохранения,  заставлявший его
крепко держаться за  ручку вагона,  он  бы  в  первый же  момент сорвался и,
наверно, был бы раздроблен колесами поезда.
     Прошла всего одна минута,  а Саньке казалось,  что он висит вдоль стены
вагона всю  жизнь.  Тьма  вокруг него  как  будто сгустилась и  стала совсем
непроницаемой.  Рыжику чудилось,  что он вместе с  поездом летит в страшную,
бездонную пропасть.  Напрасно он  старался спрятать лицо от  ветра,  как ему
посоветовал Левушка:  вихрь не переставал кружиться над ним и  швырять ему в
лицо  мелкий,  острый песок.  Стук поезда,  шум  колес и  отрывистые свистки
локомотива слились в ушах Рыжика в один грозный, предостерегающий крик.
     - Подымись, готово!.. Слышишь, подымись!..
     Санька понимает,  что Левушка кричит ему, но не может пошевельнуться: у
него руки и ноги как будто омертвели.
     - Ну что же ты?  Кондуктор уже прошел...  Слышишь?  Ах,  какой ты!  Ну,
давай руку!
     С  помощью Левушки Санька с  большим трудом взобрался на  площадку.  Он
долго не мог прийти в себя от пережитых им волнений.
     - Ты разве не слыхал, как он прошел?
     - Больше не надо будет висеть? - не слушая Левушки, спросил Рыжик.
     - Нет,  теперь до  самой Одессы доедем...  Вот разве только перед самой
Одессой придется разок...
     - Нет, нет, я больше не стану! - горячо воскликнул Санька. - Я боюсь...
Сорваться можно... Кондуктор увидит...
     - Ай-ай, Санька, какой ты трусишка! Никогда кондуктор не увидит, потому
что площадка открытая. Он себе проходит и не глядит по сторонам. Вот если бы
вагон был с закрытой площадкой, тогда другое дело: тогда они двери открывают
и осматривают лестнички...  Ну,  зайдем в вагон:  теперь и соснуть нам можно
будет.
     И  в  вагоне  Левушка  немало  слов  потратил,  а  Санька  все  не  мог
успокоиться.  Каждый раз,  когда кто-нибудь открывал дверь, Рыжик вздрагивал
всем телом, полагая, что это идет кондуктор.
     Только перед рассветом усталость поборола страх, и Санька уснул, сидя в
своему уголке.
     На рассвете его разбудил Стрела.
     - Вставай, Санька, мы не туда заехали, - услыхал Рыжик голос приятеля и
открыл глаза.
     Было  совсем светло.  Поезд мчался по  зеленой степи.  На  далеком краю
равнины солнце,  точно  раскаленный шар,  катилось по  земле,  едва  касаясь
упавшего над  ним и  окрашенного ярким пламенем горизонта.  В  открытое окно
вагона врывался запах травы ромашки и чувствовалась утренняя влага.
     - Да,  брат, заехали мы черт знает куда! - вторично проговорил Левушка,
когда Рыжик,  окончательно проснувшись,  уставился на  него  своими большими
карими глазами.
     - Как - заехали? - каким-то испуганным голосом спросил Рыжик.
     - А вот так: нам надо было в Казатине подождать одесского поезда, а мы,
не спросясь никого, сели на этот поезд...
     - А этот куда идет?
     - В  Брест-Литовск,   вон  куда  идет!  Сейчас  я  с  одним  пассажиром
разговорился,  он мне все растолковал...  А  я уж заодно наврал да всплакнул
малость.  Ну,  пассажир,  попятно,  размягчился и вот что отвалил...  Гляди,
брат.  -  Левушка разжал  правую  руку.  На  ладони  у  него  лежала помятая
рублевка.  -  Теперь у нас один рубль и двадцать две копейки!  -  воскликнул
Левушка.
     Он, по-видимому, не очень был огорчен тем, что попал не в тот поезд.
     - Как мы теперь Полфунта найдем? - чуть не плача, спросил Рыжик.
     - Как мы его найдем?  Очень просто,  -  ничуть не задумываясь,  ответил
Левушка. - Мы, оказывается, едем теперь в Брест-Литовск, и отлично. Я хорошо
ту  местность знаю.  Из  Бреста  куда  захочешь попасть можно.  Захотим -  в
Петербург махнем, захотим - в Варшаву укатим... Не все ли нам равно?..
     - Билеты приготовьте,  господа,  билеты! - вдруг раздался чей-то зычный
голос.
     Рыжика словно кто по  затылку ударил:  он  весь как-то съежился,  а  на
широком,   обсыпанном  веснушками  лице  его   появилось  выражение  тупого,
бессмысленного страха.  Даже  Левушка и  тот  побледнел.  И  не  успели наши
"зайцы" опомниться,  как к  ним уже подходил контролер в  сопровождении двух
кондукторов, обера и его помощника.
     - Ваши билеты?  -  отрывисто проговорил контролер,  протягивая к Саньке
руку, в которой блестели никелированные клещики.
     - Ваше превосходительство!.. - вдруг завопил Левушка и скорчил при этом
такую плачущую рожу,  что Рыжик, несмотря на всю серьезность положения, едва
удерживался от смеха.
     - Выкиньте их на первом полустанке,  - процедил сквозь зубы контролер и
отошел к другой скамейке.
     - Слушаю-с! - отчеканил младший кондуктор, глядя в контролерскую спину.
     Потом он  обернулся к  "зайцам" и  молча,  но  выразительно погрозил им
кулаком.


        VII

        ТРЕТИЙ СПУТНИК

     Прошел месяц.  Левушка с  Рыжиком за это время окончательно сблизились.
Благодаря железным  дорогам  мальчуганы успели  в  короткий  срок  изъездить
порядочное расстояние и  побывать во  многих  городах.  Ездили  они  главным
образом ночью,  а днем отдыхали или занимались "благородным" нищенством, как
выражался Стрела.
     В продолжение лета они, наверно, сумели бы объехать всю Россию, если бы
одно обстоятельство не  положило конец их  путешествию по  железным дорогам.
Случилось так,  что в семи верстах от Вильно,  перед станцией Вилейки, Рыжик
был пойман на месте преступления, когда он висел, прижавшись к стене вагона.
Кондуктор,  поймавший  его,  до  того  испугался,  увидав,  какой  опасности
подвергался смелый "заяц",  что принялся тузить Саньку изо всей силы. Попало
тогда Рыжику как  следует,  и  он  дал  слово больше по  железным дорогам не
ездить.  Левушка пробовал уговорить приятеля переменить свое  решение,  даже
пригрозил в  противном случае бросить его,  но  ничто  не  помогало.  Санька
настоял на своем, и приятели пустились в путь пешком.
     Вчера на  рассвете они вышли из  Вильно и  по  широкой шоссейной дороге
отправились в  город  Ковно.  У  Левушки после  печальной истории с  Рыжиком
народился новый план. Он задумал совсем иным путем попасть в Петербург. План
нового путешествия заключался в следующем. Из Вильно они дойдут через Ковно,
Юрбург и Либаву в Ригу,  а из Риги на каком-нибудь судне приедут в Петербург
и там уже найдут Полфунта.  Рыжик,  не знавший дороги,  конечно,  согласился
пойти по намеченному маршруту, тем более что Стрела относительно нового пути
наговорил много хорошего.  Кроме того,  Левушка, по-видимому, прекрасно знал
ту местность.  В разговоре с Рыжиком он так и сыпал названиями городов, рек,
местечек и сел.  Как только они попали в Вильно,  Санька стал замечать,  что
его приятель сразу как-то  оживился и  почувствовал себя как дома.  Но этого
мало: оказалось, что Левушка отлично владел всеми местными наречиями. Санька
лично  был  свидетелем тому,  как  Стрела свободно разговаривал с  литовцами
по-литовски, с поляками - по-польски, с жмудяками - по-жмудски.
     Последнее обстоятельство привело Рыжика  в  неописуемый восторг,  и  он
пристал к Левушке,  чтобы тот сказал ему,  откуда он знает столько наречий и
почему он вообще так хорошо знаком с этой местностью. Долго уклонялся Стрела
от прямых ответов, но наконец не выдержал.
     - Хорошо,  я расскажу тебе все, - торжественно воскликнул Левушка, - но
ты дай клятву мне, что тайна эта умрет с тобою!
     Санька  скорчил серьезную рожу  и  трижды поклялся в  том,  что  никому
полсловечка не  скажет.  Беседа  эта  происходила ранним июньским утром,  за
завтраком.  Юные  скитальцы сидели  в  тени  придорожного гиганта-тополя,  в
десяти верстах от Вильно, откуда они вышли, когда еще только-только светало.
     - Хорошо,  я верю тебе,  Красный Волк!..  - заговорил Левушка. - Теперь
слушай! - Он вдруг поднялся с места, подозрительно оглянулся во все стороны,
потом опять опустился на траву рядом с  Рыжиком и таинственно,  полушепотом,
начал: - Я убежал из Юрбурга... Вся эта местность хорошо мне знакома, потому
что  покойный мой  папаша часто  переезжал из  Вильно в  Ковно,  из  Ковно в
Юрбург,  а  из  Юрбурга в  Поланген.  А  теперь наши  живут  в  имении около
Полангена...  Мой отчим -  управляющий в том имении... Понимаешь, мне теперь
страсть как  надо  быть  осторожным...  Меня многие здесь знают...  Но  меня
недаром Стрелой называют!  -  вдруг  воскликнул Левушка и  поднял высоко над
головой сжатый кулак. - Я мимо пройду, но меня не поймают...
     - А у тебя никого из родных нет? - спросил Рыжик.
     В его голосе послышалась нотка участия.
     - Есть  сестренка,  братишка есть...  Только  маленькие они,  никуда не
годятся...
     - А тебе домой не хочется? - продолжал допытываться Рыжик.
     Левушка  не  сразу  ответил.  Он  опустил  белокурую  голову,  устремил
неподвижный взор на свои босые ноги, а пальцами рук машинально рвал траву.
     - В Америку я хочу,  вот что... - после долгой паузы пробормотал Стрела
и неожиданно как-то сорвался с места.  -  Чего мы тут расселись?  Пойдем!  -
сердито проговорил он и тронулся в путь.
     Санька молча последовал за ним.  Ему до боли стало жаль товарища:  хотя
тот и  прятал от него лицо свое,  но Рыжик увидал,  как две слезинки упали с
длинных темных ресниц Левушки. И у Саньки сердце сжалось в груди.
     На  другой день они подходили к  Жослинскому лесу.  Был жаркий полдень.
Яркое,  жгучее солнце раскалило воздух,  и  наши босоногие путешественники с
трудом переводили дыхание. И Рыжик и Стрела обливались потом.
     - Уйдем скорее от солнца:  в лесу остынем, - проговорил изнемогавший от
жары Левушка и ускорил шаги.
     Темный,   дремучий  бор  манил  и  поддразнивал  усталых  путников.  Им
казалось, что зеленая громада незаметно уходит от них. Лес этот был огромный
и густой.  Его темно-зеленая стена легла поперек дороги,  и ей конца не было
видно.  Солнце только снаружи обливало лес горячим светом, внутрь же бора ни
один луч не мог пробиться,  и там царил прохладный сумрак. Широкая шоссейная
дорога, по которой шествовали приятели, пополам разрезала густую чащу и сама
исчезала в ней.  Рыжик и Левушка уже совсем близко подошли к лесу.  Стройные
сосны,  будто армия воинственных великанов, недвижными правильными колоннами
прочно стояли на  своих местах,  а  впереди леса,  на скошенном лугу,  точно
вождь-богатырь, высился громадный, крепкий дуб.
     Казалось,  этот  гигант  вот-вот  повернет  к  бору  свою  крепколистую
кудрявую голову и крикнет: "Вперед!" - и могучая зеленая армия тяжело шагнет
за вождем и все сотрет с лица земли...
     Долго  отдыхали в  лесу  Рыжик и  Левушка.  Они  даже  соснули немного.
Особенно рад  был  лесу  Санька.  Он  любил поваляться в  прохладном месте и
пофилософствовать на досуге.
     - Чего нам спешить?  - повторял он время от времени. - Здесь прохладно,
хорошо так, птички щебечут... И ночевать можно здесь, - добавил он.
     - Ну,  уж нет,  -  живо возразил Стрела.  -  Я не медведь, чтобы в лесу
ночевать. На поле я согласен, а в лесу - ни за что!
     - А вот я...  -  начал было Рыжик,  но умолк: по лесу пронесся сильный,
протяжный свист, похожий на свисток локомотива.
     Левушка тотчас вскочил на ноги и от восторга захлопал в ладоши.
     - Ура!  Мы недалеко от станции!  -  закричал он.  -  Вставай скорей!  -
обратился он к Саньке.  -  Будет тебе валяться!  Разве не слышишь:  мы около
железной дороги.
     - Ну,  и пусть себе,  а нам-то что?  -  равнодушно проговорил Рыжик, не
трогаясь с места.
     - Ах ты,  боже мой!  -  с досадой в голосе воскликнул Стрела.  -  Ну, и
валяться в лесу что за радость? Ведь нам все равно мимо проходить; так лучше
же сейчас пойти, чтоб к поезду поспеть.
     - На что нам поезд?
     - Да  так,  посмотреть...  Там  народу много...  Может,  мелочь у  кого
выпрошу...  Ведь  у  нас  всего тринадцать копеек осталось...  И  еще  найти
можем...  Богатые пассажиры часто деньги теряют...  Ну,  идем  же!  Идем  же
скорее!
     Рыжик нехотя поднялся с места.
     На  станцию явились они  в  тот  момент,  когда  поезд из  Ковно только
подошел к дебаркадеру.  Пассажиры всех трех классов,  одетые в легкие летние
костюмы, торопливо соскакивали с площадок и направлялись к буфету.
     - Станция Жосли!  Поезд  стоит пять  минут!  -  провозгласил кондуктор,
проходя мимо вагона первого класса.
     Его голос заглушил первый звонок, данный по сигналу начальника станции.
На узком пространстве между вокзалом и  поездом спешно двигалась живая масса
людей.  Вдруг на  конце платформы раздались чьи-то резкие,  неистовые вопли.
Рыжик и  Левушка сейчас же  бросились на крики и  увидали высокого дородного
жандарма,  с  окладистой светло-русой бородой и серебряной медалью на груди,
который тащил одной рукой еврейского мальчика лет  пятнадцати.  Вот  этот-то
мальчик и ревел на всю станцию.
     - Я тебе задам, погоди!.. - приговаривал жандарм грозным голосом.
     - Ой,  дяденька,  не буду!..  Нехай меня холера возьмет,  не буду!..  -
вопил мальчик, и его длинные черные пейсы заглядывали ему в широко раскрытый
плачущий рот.
     - "Зайца" поймали...  -  равнодушным тоном и  как  бы  про себя заметил
Левушка.
     - Отчего он так орет? - спросил Рыжик.
     - Трус, вот и орет...
     В  это  время  раздался  второй,  а  вслед  за  ним  и  третий  звонок.
Обер-кондуктор два раза перекликнулся с паровозом,  и через минуту от поезда
воспоминания не осталось.
     Перед  станционными постройками красивым зеленым амфитеатром раскинулся
Жослинский лес.  По  другую сторону вокзала шла дорога в  Жосли,  а  немного
левее -  Виленское шоссе, по которому должны были продолжать свой путь Рыжик
и Стрела.
     - Ничего интересного нет, пойдем! - разочарованно пробормотал Левушка.
     - Пойдем! - точно эхо, повторил Санька.
     Приятели, прежде чем уйти, напились холодной воды, посмотрели на часы и
только  затем  направились к  шоссейной  дороге.  Когда  они  проходили мимо
вокзала, до их слуха все еще доносились отчаянные вопли мальчика.
     Солнце склонилось к лесу.  Жара значительно спала. Юным путникам теперь
гораздо  легче  было  шагать  по  дороге,   и  настроение  их  духа  заметно
улучшалось. Левушка закурил, а Рыжик засвистал какую-то песенку.
     - А  знаешь,  мне  его жалко стало,  -  прервав свой свист,  проговорил
Санька.
     - Кого жаль стало? - спросил Стрела.
     - Да вон того мальчика, которого жандарм тащил...
     - А себя ты не жалел, когда кондуктор тузил тебя?
     - То я, а то он... Себя не жалко...
     - Слухайте, слухайте! - вдруг услыхали приятели чей-то голос.
     Они  обернулись и  увидали,  к  крайнему своему удивлению,  того самого
еврейского мальчика,  о  котором у  них  шла речь.  Путаясь в  длинных полах
серого балахона, он бежал прямо на них.
     - Уф, как жарко!.. - с трудом выговорил наконец мальчуган и остановился
перед озадаченными приятелями.
     Смуглое лицо его  горело румянцем,  черные глаза сверкали и  искрились.
Крепкие  сапоги,  фуражка  с  большим  козырьком  и  пуговицей  на  макушке,
парусиновый сюртук до пят и маленький черный мешочек в руке -  вот все,  что
было на нем и при нем.
     - Что они тебе сделали? - спросил у него Рыжик.
     - А что они могут мне сделать?  -  ответил мальчик на вопрос вопросом и
пожал плечами.  - Очень я их боюсь... Подумаешь, начальство какое! - добавил
он и презрительно улыбнулся.
     - А зачем ты орал, ежели не боишься? - вмешался в разговор Левушка.
     - Я орал потому, что жандарм этого хотел. Я вижу - ему нравится, чтоб я
кричал, ну я и кричал... Что мне, дорого стоит покричать?..
     Рыжик и Левушка так и покатились со смеху.
     - Так это ты не взаправду ревел?  - сквозь смех воскликнул Рыжик. - Ай,
и молодец же ты!..
     Он дружески похлопал мальчика по плечу.
     - Куда ты идешь? - обратился к нему с вопросом Левушка.
     - А вы куда идете? - опять ответил он на вопрос вопросом.
     - Мы идем сейчас в Ковно...
     - Ну, и я пойду в Ковно...
     - Позволь, - перебил его Левушка, - ведь ты сейчас из Ковно "зайцем"-то
приехал?
     - Ну и что ж?..  А разве мне не все равно, что в Ковно, что из Ковно?..
Хочете - я пойду направо, хочете - налево.
     - А зачем ты идешь?
     - А зачем вы идете?
     - Мы из Ковно в Петербург пойдем, там одного человека найти нам надо...
     - Ну хорошо,  и я пойду с вами,  - сказал он таким тоном, как будто его
об этом просили.
     Левушка с Рыжиком значительно переглянулись между собою, а потом отошли
немного в сторону и шепотом стали совещаться. Кончилось совещание тем, что в
путь отправились они не вдвоем, а втроем.
     - Как тебя звать? - обратился к новому спутнику Рыжик, идя с ним рядом.
     - Меня зовут и Лейбеле и Хаимка. У меня два имени.
     - Как мы его звать будем? - обернулся Рыжик к Левушке.
     - Лучше Хаимкой его звать будем, - посоветовал Левушка.
     Наступило минутное молчание. Трое путников бодро шагали вперед, глазами
измеряя окрестность.  Лес  отодвинулся от  них  и  ушел вместе с  солнцем на
запад. По обеим сторонам широкой дороги желтели хлебные поля.
     - Вы,  может,  думаете,  у меня денег нет? - нарушил молчание Хаимка. -
Ой-ой, еще сколько есть!..
     - Откуда же у тебя деньги? - живо заинтересовался Левушка.
     - Откуда? У меня из дому деньги есть. Хочете, я вам покажу?..
     - Покажи!
     Хаимка остановился и запустил руку в карман своего балахона.  Левушка и
Рыжик также остановились.  Хаимка все глубже и глубже опускал руку,  пока со
дна полы не вытащил крохотный кошелек.
     - У меня кармана нет,  а подкладка есть,  -  пояснил Хаимка,  осторожно
открывая кошелек. В ту же минуту над кошельком наклонились три головы.
     - Вот один рубль и двадцать семь копеек. Вот!..
     Он высыпал весь капитал на ладонь и поочередно подносил деньги к глазам
то Рыжика, то Левушки.
     - И  у нас деньги есть,  -  проговорил Стрела.  -  Только у нас меньше:
всего тринадцать копеек.  Если хочешь,  давай одну кассу сделаем.  Мы тебе и
наши деньги отдадим, а уже ты на всех покупать будешь... Хочешь?
     - Ой-ой, еще как хочу! - воскликнул обрадованный Хаимка.
     Левушка немедленно отдал ему тринадцать копеек, и снова все тронулись в
путь.
     Хаимка ликовал.  С его смуглого лица не сходила радостная улыбка. Он ни
на  минуту не  умолкал.  Из  его  рассказов Рыжик и  Левушка узнали,  что он
уроженец города Ковно,  что у  него ни  отца,  ни  матери нет,  а  теперь он
отправился в  Палестину;  но его нашли в  вагоне под скамейкой,  и он едет с
ними в Петербург.  Жил он в синагоге на общественный счет.  Хорошо учился, и
за  это  общество его одевало и  кормило.  Выучился он  читать по-русски,  и
теперь он хочет многому учиться.  Он будет ходить по земле и  учиться до тех
пор,  пока  не  сделается первым ученым на  всем  свете.  Когда он  придет в
страну, где не будет евреев, он обрежет себе пейсы...
     Приятели с удовольствием слушали болтовню Хаимки и беспрерывно задавали
ему вопросы.
     - А креститься ты не хочешь? - спросил Рыжик.
     - А зачем мне креститься?
     - Чтобы быть русским.
     - Чтобы быть русским?  - певучим голосом переспросил Хаимка. - Ну, а ты
хочешь быть евреем?
     - Нет, - решительно и коротко ответил Рыжик.
     - А почему ты не хочешь?
     - Да потому, что быть русским лучше...
     - А евреем быть хуже? - живо перебил Хаимка.
     - Конечно, хуже.
     - Ну,  и вот...  потому и я не хочу креститься... Зачем я у тебя возьму
лучшее, а дам тебе худшее? Нехай лучшее останется у тебя, а худшее у меня...
А если хотите всю правду, то я гроша не дам и за мою и за вашу веру. Нам бог
нужен,  как дыра в голове...  Но знаете вы,  что я люблю?  - вдруг переменил
разговор Хаимка.
     - Что? - в один голос спросили Рыжик и Левушка.
     - Я  люблю сыр.  Ах,  как я  его люблю!..  И вы знаете,  я через это по
белому свету пошел...  Мне очень захотелось покушать сыру, а никто не давал.
Теперь я сам хозяин и буду себе его кушать на доброе здоровье.
     Хаимка весело рассмеялся.
     К вечеру путешественники подошли к длинному низкому зданию,  сложенному
из красного кирпича. Дом этот стоял немного в стороне от дороги, в двух-трех
верстах от видневшейся вдали деревни.
     - Это корчма. Здесь ночевать можно, - сказал Левушка.
     - И сыр купить можно? - заинтересовался Хаимка.
     - Конечно, можно.
     - Ну, так идемте!..
     Путники отправились в корчму. Через просторные сени они вошли в большую
мрачную комнату.  Стены без штукатурки,  земляной пол,  деревянный, ничем не
покрытый потолок делали эту комнату похожей на конюшню.
     Вдоль  стен  стояли  длинные  массивные  скамейки,  а  напротив  дверей
возвышалась стойка с тремя бочонками и разной посудой.  От корчмы этой пахло
погребом.  Когда  путники переступили порог,  хозяин  корчмы,  молодой рыжий
еврей  с  козлиной  бородкой,  только  что  окончил  предвечернюю молитву  и
направился им  навстречу.  После обычных вопросов,  куда и  откуда они идут,
корчмарь спросил у путешественников, не потребуют ли они себе чего-нибудь на
ужин.
     - Сыр есть у вас? - осведомился Хаимка.
     - Сколько угодно, хоть даже на целый карбованец (рубль)...
     Хаимка с  общего согласия потребовал на  двугривенный сыру и  несколько
булок. Левушка купил табаку и спичек.
     Приятели приступили к  ужину.  Рыжику и  Левушке еврейский сушенный сыр
очень понравился.  Что же касается Хаимки,  то о нем и говорить нечего: он с
такой жадностью набросился на  любимое кушанье,  что  два  раза чуть было не
подавился.
     Солнце совсем уже зашло,  когда наши путники покончили с ужином. Хозяин
корчмы, получив деньги, отправил юных посетителей спать на сеновал.
     В  мягком  ароматном сене  усталые мальчуганы заснули крепким,  сладким
сном.


        VIII

        ЛЮБИТЕЛЬ СЫРА

     Рыжик еще наполовину не  выспался,  когда почувствовал,  что его кто-то
осторожно дергает за  плечо.  Нехотя и  как бы с  трудом приподнял он веки и
увидел над собою наклоненное лицо Хаимки.
     - Слушай, слушай... - едва слышно шептал Хаимка.
     - Ну? - проворчал Рыжик.
     - Слушай, ты сыр хочешь?
     - Убирайся, я спать хочу!
     Санька взмахнул рукой,  точно муху отогнал,  повернулся на другой бок и
засопел. В это время проснулся Левушка.
     - Ты что? - шепотом спросил он у Хаимки.
     - Ты не спишь? Вот это мне нравится!.. - обрадовался любитель сыра.
     Он осторожно подполз к Левушке и тихо заговорил с ним.
     Оказалось,  что  Хаимка нашел  целый  склад  сыра.  Над  слуховым окном
чердака,  или,  вернее,  сеновала, на прибитой доске лежали большие, тяжелые
сыры. Сыр положен был там для того, чтобы он на солнце хорошенько просушился
и затвердел.  Хаимка еще вчера,  когда подходил к корчме,  увидал над крышей
какие-то белые предметы и очень ими заинтересовался. Сегодня, проснувшись на
рассвете, он вспомнил о виденных им предметах и немедленно поднялся на ноги.
Осторожно подошел он к  слуховому оконцу и  выглянул из него.  Крик восторга
чуть было не вырвался из груди Хаимки,  когда он увидал над окном деревянную
полку с  разложенными на ней большими вкусными сырами.  Первой мыслью Хаимки
было сейчас же стащить хоть один кусок сыру,  но одному этого сделать нельзя
было, здесь необходим был помощник. Вот за этим и обратился Хаимка к Рыжику.
Но тот, как мы уже знаем, хотел спать. Совсем иначе отнесся к делу Левушка.
     - Где, где, говоришь ты, сыр лежит? - живо заинтересовался он, выслушав
Хаимку.
     - Вон там.  Вставай,  я  покажу,  -  прошептал любитель сыра,  дрожа от
нетерпения и страха.
     Левушка быстро вскочил с  места,  подошел к  окну и  убедился,  что сыр
действительно лежит на полке.
     - Вот что,  -  обратился он к  Хаимке,  -  я встану вот здесь,  согнусь
немного,  а  ты  полезай на  меня.  Потом как заберешься наверх и  достанешь
полку,  тогда и тащи сыр. Два куска довольно будет. Только осторожно подавай
мне: куски тяжелые... Ну, все понял?
     - Понять-то  понял  я,  а  почему ты  два  куска велишь брать?  -  тихо
прошептал Хаимка.
     - А тебе сколько нужно?
     - Нам столько нужно,  сколько у  нас ртов.  Нас три рта -  значит,  три
куска надо.
     - Ладно, бери три... Только смотри не шуми. Ну, полезай.
     Левушка подставил спину,  а Хаимка, затаив дыхание полез на него. Через
минуту в  оконном просвете ясно обрисовалась фигура Хаимки,  сидящего верхом
на подоконнике.
     Солнце еще  не  взошло,  но  голубые предрассветные сумерки становились
прозрачней и  светлей.  Просыпались птички  и  одна  за  другой  вылетали из
невидимых гнезд.  Послышалось щебетанье и  чириканье.  А  над влажной землей
редел белесоватый туман.
     Хаимка уже третий кусок сыра подавал Левушке.
     - Ну,  теперь довольно,  - прошептал Стрела, стараясь поймать брошенный
ему Хаимкой сыр.
     Но на этот раз он не поймал: тяжелый кусок сыра проскользнул мимо рук и
упал прямо на затылок сладко спавшего Рыжика.
     Санька, неожиданно получив подзатыльник, вскочил, как ошпаренный, и уже
готов был заорать во все горло,  но Левушка вовремя подбежал к нему и сделал
знак, чтобы он молчал.
     - Тсс!.. Молчи! - прошипел Левушка, почти прикасаясь своим лицом к лицу
Рыжика. - Мы сыр стащили... Надолго нам хватит...
     - А не поймают нас? - сообразив, в чем дело, спросил Санька.
     - Нет,  все спят еще,  - шепотом ответил Левушка и тут же добавил: - Мы
сейчас тихонько слезем в сени, потом откроем дверь и уйдем, как хорошие люди
уходят.
     - Конечно, уйдем: они спят, как подохлые, - подтвердил и Хаимка.
     Спустя немного ночлежники по  приставленной лестнице стали  с  сеновала
спускаться в сени. Первым спустился Рыжик, вторым - Хаимка, а уж последним -
Левушка.  Каждый из них под мышкой держал по огромному куску сыра,  фунтов в
шесть-семь.  Хаимка  подошел к  дверям с  тем,  чтобы  отодвинуть задвижку и
открыть дверь, но, к удивлению своему, заметил, что дверь отперта.
     - Ой,  ребята, нехорошее дело вышло! - прошептал он и крепче прижал сыр
к груди.
     - Что такое? - обеспокоился Левушка.
     - Дверь не заперта.
     - Так что ж, тем лучше, выходи!.. - торопливо проговорил Стрела.
     Хаимка  грустно покачал головой и  плечом открыл дверь.  Вслед  за  ним
последовал Левушка, а потом Рыжик. Но не успели друзья подойти к дороге, как
из-за угла показались два человека:  хозяин корчмы и его работник,  здоровый
литвин с длинным, плохо выбритым лицом.
     - Ага!  Жулики!  Лови,  лови их!..  -  закричал корчмарь и  со всех ног
бросился почему-то за Хаимкой.
     Рыжик  и  Левушка,  как  два  добрых  рысака,  с  неимоверной быстротой
понеслись по дороге.
     - Лови, лови их!.. - доносился до их слуха крик хозяина корчмы.
     Его голос,  похожий на  крик ночной птицы,  пугал предутреннюю тишину и
резкими, неприятными звуками рассыпался во влажном воздухе.
     Левушка и  Санька  мчались во  весь  карьер.  Минут  через  пять  Рыжик
оглянулся и моментально остановился.
     - Стой, довольно! - крикнул он Левушке.
     - Теперь  не  догонят,  -  тяжело дыша,  проговорил Стрела и  подошел к
Саньке.
     Они  действительно далеко отбежали от  корчмы и  от  преследовавшего их
литвина.
     - А где Хаимка? - спросил Рыжик и обвел взором всю окрестность.
     Вдруг откуда-то издалека донеслись чьи-то вопли.
     - Смотри,  смотри:  его поймали! - воскликнул Левушка, указывая рукой в
противоположную от корчмы сторону.
     Там,  куда  указывал Стрела,  среди  хлебных полей приютилась небольшая
деревенька. Хаимка, вместо того чтобы броситься к дороге, со страху повернул
в другую сторону и попал прямо в руки двум крестьянам.  Крестьяне только что
выехали верхом из деревни.  Услыхав крики,  мужики догадались, в чем дело, и
без  всякого труда задержали растерявшегося и  выбившегося из  сил "любителя
сыра".
     - Что ему теперь будет? - печально промолвил не совсем еще отдышавшийся
Рыжик.
     - Что ему будет,  об этом он раньше нас узнает,  - ответил Левушка, - а
вот нам здорово влетит,  если нас поймают.  Ведь мужики на  лошадях сидят...
Повернем-ка лучше к лесу, пока нас не заметили... Слышишь?
     - Давай к лесу, - согласился Рыжик.
     Не прошло и пяти минут, как приятелей и след простыл.
     В лесу беглецы вздохнули свободнее:  здесь они были вне опасности.  Они
уселись под толстой, могучей сосной. Сыр был с ними.
     - Эх,  жаль, булок с собой не захватили: придется сыр без хлеба есть, -
проговорил Левушка.
     Но  не  успел он  кончить,  как Рыжик вдруг дико вскрикнул и  вскочил с
места.
     - Что?  Змея?  -  испуганным голосом спросил Стрела и  также вскочил на
ноги.
     - Нет,  какая там змея!..  Я  сапоги забыл на сеновале...  Что я теперь
делать буду? - сокрушался Рыжик.
     - А то, что я делаю: босиком пойдешь, - сказал Левушка. - И знаешь, без
сапог, ей-богу, лучше. Сапоги только мешают нашему брату...
     - Да, "мешают"... А когда холода придут, тогда что запоешь?
     - Чудак!  Холода придут, так и сапоги принесут, а пока горевать нечего.
Вот ешь-ка сыр,  да пойдем скорей.  В Ковно деньги я живо добуду, а там и до
моря недалеко... Чего горевать? Ешь сыр, говорю!
     Слова Левушки немного успокоили Рыжика.  Он уселся рядом с ним и не без
аппетита принялся за  сыр.  Когда он  ел,  в  его воображении возникал образ
Хаимки, и ему от души становилось жаль беднягу.


        IX

        ОДИНОКИЙ

     Ровно через две недели Рыжик с Левушкой подходили к Юрбургу. В Ковно им
не повезло,  и  они в тот же день ушли из этого города без денег и без куска
хлеба.  А тут еще вдобавок и погода испортилась. После долгого ряда светлых,
горячих дней наступили такие холода, что у наших путников очень часто зуб на
зуб  не  попадал.  Небо  все  время  было  задернуто облаками,  за  которыми
пряталось солнце.  Дожди шли почти беспрерывно.  Земля насквозь промокла,  и
нельзя было  на  ней  найти ни  одного сухого клочка.  Зато  лужи да  болота
попадались на каждом шагу.  Приуныли наши путешественники.  Умчались красные
денечки, и сиротами почувствовали себя приятели. Даже Левушка и тот перестал
храбриться.  Рыжик совсем пал духом. Товарищи стали ссориться: Рыжик упрекал
Левушку, а Левушка - Рыжика. Но чаще всего они молчали, затаив злобу.
     "Это все ты виноват,  -  думал про товарища Рыжик.  -  Затащил неведомо
куда... Тут и русского человека не встретишь..."
     "Навязался,  рыжий дьявол...  Изволь тут с  ним нянчиться!.." -  в свою
очередь,  рассуждал Левушка и  нередко бросал  в  сторону попутчика злобные,
неприязненные взгляды.  А  ветер рвал  и  метал вокруг,  как  бешеный зверь.
Тоскливым холодом  дышал  он  на  мальчуганов,  знобил  их  тело  и  властно
преграждал им путь. Временами он сгребал с деревьев дождевые капли и полными
горстями швырял их в лицо юным скитальцам.
     - Вот так лето! - часто приговаривал Санька, ежась от холода.
     - Не  нравится,   можешь  назад  отправиться,   -   шипел  Левушка,   с
единственной целью позлить товарища.
     - Дорога не твоя, и ты не указ! - огрызался Рыжик.
     Вот в таком именно настроении духа и в самый наисквернейший день Санька
и Стрела подошли к Юрбургу.
     - Я через город не пойду, - вдруг заявил Левушка и нахмурился.
     - Не пойдешь - просить не буду! - проворчал Рыжик.
     - Послушай,  ты  напрасно так...  -  заговорил Левушка  более  мягко  и
остановился. - Видишь ли, меня здесь могут узнать... И мама и отчим часто из
имения наезжают сюда...  И  вдруг  меня  поймают?  Что  тогда будет?..  Меня
накажут... все узнают... будут смеяться... Не хочу, понимаешь, не хочу...
     Несвязная и  малопонятная речь  Левушки сильно  тронула Саньку.  Чуткое
сердце Рыжика уловило в голосе товарища болезненные, жалобные нотки.
     - Что ж, если тебе нельзя, я согласен, - тихо проговорил Санька.
     - Ну вот и отлично!  А теперь слушай,  -  оживился Левушка,  -  я пойду
садами,  мимо огородов,  а ты ступай по главной улице.  Эта улица через весь
город проходит. Теперь слушай дальше. Ты иди по улице и спрашивай, где живет
ксендз Ян.  Тебе покажут. Ты увидишь садик, а в садике домик и много народу.
Вот и ты встань перед домиком и жди.  Как ихняя обедня кончится,  так сейчас
же ксендз обойдет всех и  каждому в руку двугривенный положит...  Понимаешь?
Потом ты  пойдешь дальше,  пока из  города не выйдешь.  А  там мы с  тобой и
встретимся... Я ждать тебя буду.
     - А ты почему знаешь, что двугривенный дадут? - спросил Рыжик.
     - Стало  быть,  знаю,  ежели  говорю.  Этот  ксендз  Ян  святым  у  них
считается, и со всех городов деньги ему шлют для бедных. Понимаешь? Ну, иди!
Помни, по одной только улице ходи, слышишь?
     - А ты будешь ждать меня?
     - Конечно, буду. Ну, ступай!
     Рыжик  с  Левушкой расстались.  Санька вошел  в  город  и  направился к
главной улице,  а  Стрела пошел куда-то налево и  скрылся в  узеньком кривом
переулке.
     Прошло добрых три часа.  Левушка истомился,  измучился весь,  дожидаясь
Рыжика.  Он  стоял  немного в  стороне от  шоссейной дороги,  спрятавшись за
стволом старого тополя.  Одна верста отделяла его  от  города,  из  которого
должен был показаться Рыжик. Терпение у мальчугана совершенно истощилось. По
его  расчету Санька давно должен был  явиться.  "Еще  немного постою и  один
пущусь в дорогу",  - чуть ли не в сотый раз говорил самому себе Левушка и не
трогался с места.
     Но  вот  наконец показался Рыжик.  Стрела  тотчас узнал  приятеля,  как
только его рыжеволосая голова вынырнула из длинного ряда возов,  двигавшихся
по дороге в город.
     Левушка вышел на шоссе и стал так,  чтобы Рыжик мог его заметить. Через
несколько минут приятели уже были вместе.  Санька принес с  собою неизменную
колбасу и пару булок.
     - А  знаешь,  ведь я  два  раза получил!  -  захлебываясь от  восторга,
сообщил Рыжик.
     - Разве?
     - Верно говорю!  Я совсем и не думал, что так будет. Вышел этот ксендз,
а  нас много-много собралось...  человек этак сорок,  а  может,  и сто...  И
столпились  это  все,   и  руки  протянули...  Вот  в  мою  руку  как  попал
двугривенный,  я хотел уйти. Вдруг слышу - меня зовет барыня, что с ксендзом
была.  Я подошел.  Она посмотрела на меня и что-то спросила по-польски,  а я
замотал головой:  дескать,  не понимаю. А она, должно, подумала, что говорю:
"Не получал". Ну, она и дала мне еще двадцать копеек.
     - Беда невелика, - сказал Левушка, - ведь они со всех городов получают,
а раздают-то в одном...  А вот за колбасу да за булки - ты молодец. Жрать до
смерти хочется... Вот что, брат, погода скверная, везде мокро, сесть негде и
холодно. Так вот не зайти ли нам куда-нибудь?
     - А куда?
     - Вот я и думаю об этом... Знаешь что? Отправимся сейчас дальше, дойдем
до первой корчмы и  там весь день отдыхать будем.  А перед вечером выйдем из
корчмы и в первой деревне заночуем...
     - А  то  можно и  в  корчме ночевать.  Куда ходить по  такой погоде?  -
подхватил Рыжик, которому план Левушки очень понравился.
     - Нет,  брат, мне нельзя в корчме ночевать, - проговорил Стрела и тяжко
вздохнул.
     - Почему нельзя?
     - Опять же  потому,  что меня узнать могут.  Как ты этого не понимаешь?
Днем я первый увижу знакомого и могу удрать, а сонного меня, как маленького,
схватят и потащат... Ах, да... денег у тебя много осталось?
     Рыжик  вместо  ответа  запустил руку  в  карман  парусиновых штанишек и
вытащил оттуда двугривенный.
     - Ну, так мы живем! - воскликнул Левушка и бодро тронулся в путь.
     Рядом с ним зашагал и Санька.
     В  тот  же  день  к  вечеру  приятели  подошли  к  небольшой деревушке,
раскинувшейся почти у самой дороги.
     Погода к  тому  времени улучшилась.  Ветер  притих,  а  на  небе  стали
появляться голубые просветы. В воздухе опять почувствовалось тепло и мягкая,
покойная тишина летнего вечера.  В  деревне еще не спали.  На улице в  одних
рубашонках бегали ребятишки,  белоголовые,  голубоглазые,  и оглашали воздух
веселыми, звонкими голосами. Пожилые крестьяне-жмудяки сидели перед избами и
меланхолично покуривали свои носогрейки. На босых ногах крестьян красовались
деревянные туфли,  вроде  больших  неуклюжих колодок.  Молодежь  -  парни  и
девушки -  затевала хоровод.  У  девушек волосы были заплетены в  две  косы.
Одеты они были в  длинные белые кофты и в юбки из пестрой клетчатой материи.
Парни щеголяли ярко  вычищенными сапогами и  серыми двубортными курточками с
огромными костяными пуговицами.  Девушки  затянули песню  на  непонятном для
Рыжика языке и, точно сонные, медленно, едва шевелясь, повели хоровод. Парни
приплясывали на одном месте и скалили зубы. Все это происходило на небольшом
и не совсем еще высохшем лужке перед самой деревней.
     - Что они делают? - тихо спросил Санька у Левушки.
     - Не видишь разве? Танцуют. У них сегодня, наверно, праздник.
     - Кто они?
     - Они жмудяки,  вроде как бы поляки,  а  не то как литовцы.  Только они
говорят по-иному...
     - А русских нет здесь?
     - Ишь  ты,  чего захотел!  Здесь,  брат,  во  всем крае русских нет.  В
местечках да в  городах попадаются русские,  а уж в деревнях не ищи лучше...
Вот  вдоль границы как  пойдем,  хорошо будет:  там через каждые семь-восемь
верст кордон стоит,  а в кордоне солдаты, славные такие ребята... Все больше
украинцы...  А  то погоди-ка,  я  сейчас спрошу,  нет ли здесь русских...  -
неожиданно кончил  Левушка  и  подошел к  одному  из  сидевших на  завалинке
жмудяков.
     Через  минуту  Стрела  сделал  знак  Рыжику следовать за  ним  и  бодро
направился к противоположному концу деревни.
     - Ну,  брат,  есть тут одна русская изба,  -  проговорил Левушка, когда
Рыжик его догнал.
     - Где?
     - А вон там, на пригорке, видишь, избушка отдельно стоит?
     - Вижу, вижу.
     - Ну, так вот там и живут русские.
     Когда путники подошли к  указанной избе,  их  у  самых дверей встретила
молодая баба, одетая не по-деревенски, а по-городскому.
     - Нельзя ли,  ради христа,  переночевать у вас?  -  сняв картуз и низко
кланяясь, заныл по-нищенски Левушка.
     - Откуда вы идете?  - внимательно оглядывая босоногих путешественников,
спросила женщина.
     - Из Ковно,  тетенька,  из Ковно, благодетельница... А путь держим мы в
Либаву... Там родственники живут наши... Мы сироты...
     - Хорошо,  -  перебила молодая женщина нытье Левушки.  -  Я  пущу  вас,
только в хате места нет у нас: самим тесно...
     - Да нам где угодно хорошо будет,  -  все тем же ноющим голосом перебил
Левушка.
     - В таком разе, ложитесь в чулане, вот здесь...
     Женщина рукой показала на маленькую, низенькую дверь в сенях.
     - Там  и  сена много...  Только глядите,  чтоб без огня!  -  пригрозила
хозяйка пальцем и тут же добавила: - А поужинать хотите?
     Вместо ответа Левушка поклонился до земли.  Женщина повела их в  хату и
поставила им творог, молоко и каравай хлеба.
     Дружно принялись за  еду  приятели и  до  самого конца не  проронили ни
одного слова.
     Комната,  в  которой сидели Левушка и Рыжик,  была обставлена совсем не
так, как у крестьян. Тут были и стулья, и комод, и цветы на оконцах, и белые
занавески,  и картины на стенах. Наблюдательный Левушка живо все это заметил
и  встревожился.  Он  понял,  что попал не  к  простым мужикам,  и  какое-то
недоброе предчувствие закралось ему в душу.
     Другая комната,  отделенная от первой деревянной перегородкой,  служила
хозяевам спальней.  Через  полуоткрытую дверь  Стрела успел  заметить в  той
комнате край  высокой деревянной кровати с  целой  горой  подушек и  большой
револьвер на  стене.  Вот эта последняя вещь особенно почему-то  обеспокоила
Левушку.
     Друзья поужинали, поблагодарили хозяйку и отправились спать.
     В  чулане ночлежники почувствовали себя  гораздо лучше.  Им  было здесь
просторно и мягко на свежем, ароматном сене.
     - Знаешь что,  -  проговорил Левушка, обращаясь к лежавшему рядом с ним
Рыжику, - мы рано-рано уйдем отсюда, когда еще все спать будут...
     - Зачем?
     - Мне, видишь ли, здесь что-то подозрительно... Тут не мужики живут.
     - А если не мужики, тогда что? - заинтересовался Санька.
     - А то, что могут паспорт спросить. Вот что, понял?
     - Не спросят.  Кому нужно?..  -  протянул Рыжик и  повернулся на другой
бок. - А славно здесь как, на сене-то! - прибавил он, сладко зевая.
     Левушка ничего на  это не возразил.  Рыжика стала одолевать дремота.  В
чулане было совершенно темно, только сквозь узенькую щель дощатой двери, как
светящаяся нитка,  пробивался свет  из  просторных сеней.  Но  вскоре и  эта
светлая полоска исчезла.  Левушка также стал  засыпать.  Из  деревни до  его
слуха долетали различные звуки. Эти звуки убаюкивали юного скитальца. Стрела
заснул в  тот  момент,  когда до  его слуха долетел отдаленный собачий лай и
отрывистые крики петухов.
     Желание Левушки уйти на рассвете не исполнилось.  Он и Рыжик так крепко
и  сладко заснули,  что не  только проспали восход солнца,  но кому-то очень
долго пришлось стучаться к ним в чулан, пока они открыли глаза.
     - Санька,   а  Санька,  слышишь,  кто-то  стучит  к  нам!  -  прошептал
проснувшийся Левушка и дернул Рыжика за плечо.
     - Эй,  ребята,  вылезайте чай пить! Стыдно так поздно спать! - услыхали
ночлежники чей-то незнакомый мужской голос.
     Чуткое ухо Левушки поймало при этом какое-то  позвякиванье,  давшее ему
повод предположить,  что у человека, будившего их, на ногах шпоры. "Куда это
мы попали?" -  промелькнула мысль в голове Левушки,  и сердце у него,  как и
вчера, болезненно сжалось от какого-то смутного, тревожного предчувствия.
     Санька  же,  наоборот,  проснулся веселым и  очень  обрадовался,  когда
услыхал,  что их зовут пить чай.  Недолго думая, он ногою так толкнул легкую
дверку чулана,  что та  чуть было с  петель не слетела.  Обильный яркий свет
солнечного утра широкой волной ворвался в  чулан и ударил в глаза приятелям.
Оба они зажмурились и  поднялись с мягкого ложа.  Но каково было удивление и
испуг обоих ночлежников,  когда,  выйдя из  чулана,  они увидали перед собою
жандарма!
     - Пожалуйте,  милости просим! - добродушно-насмешливым тоном проговорил
жандарм,  указывая приятелям на открытую дверь комнаты,  в которой вчера они
ужинали.
     - А помыться нельзя будет?  -  вдруг спросил Рыжик и сам удивился своей
смелости.
     Жандарм,  раньше чем что-нибудь сказать,  внимательно, с головы до ног,
осмотрел ночлежников и,  по-видимому,  остался  осмотром очень  доволен.  На
загорелом кирпичном лице его появилась улыбка.
     - Желтая краска не скоро смывается,  -  глядя на разлохматившиеся рыжие
кудри Саньки,  проговорил жандарм.  -  А  умыться жена вам даст...  Мотя,  -
возвысил он голос, - в рукомойнике есть вода?
     - Есть, я сейчас налила, - раздался из комнаты ответ хозяйки.
     - Пожалуйте,   умывайтесь!   -  с  тою  же  добродушной  насмешливостью
проговорил жандарм и  рукой указал на  глиняный горшок с  носком посередине.
Горшок этот,  веревками прикрепленный к потолочной балке, висел в углу сеней
над большим глиняным же тазом, поставленным на табурете.
     Приятели умылись и вошли в комнату. Хозяин усадил их за стол, сам налил
им по стакану чаю и завел с ними беседу,  или,  вернее, приступил к допросу.
На этот раз и у Саньки,  как говорится,  поджилки затряслись. Он боялся, как
бы  жандарм не  вздумал попросить у  него паспорт.  Почти все время любезный
хозяин обращался с  вопросами к  Рыжику,  но в то же время глаз не спускал с
Левушки.  Санька заметил,  что его приятель не знает,  куда деваться от этих
жандармских взглядов и что он готов сквозь землю провалиться.
     - Стало быть,  вы в Либаву отправляетесь? - переспросил хозяин и, звеня
шпорами,  поднялся с места.  - Хорошо делаете, - продолжал он, направляясь в
спальню, - Либава - город хороший... Там и торговлей заняться можно.
     Последние слова он уже выкрикивал из другой комнаты.  Рыжик с  Левушкой
быстро переглянулись.  "Бежим,  что ли?" -  казалось,  говорили их глаза. Но
было уже поздно.  Не успели они и  подумать о бегстве,  как из двери спальни
вышел жандарм, одетый и вооруженный.
     - Ну,  вот  что,  голубчик,  -  обратился он  к  Рыжику,  -  ты  можешь
продолжать свой путь, а ты, - перевел он глаза на Левушку, - поедешь со мною
в Юрбург.
     - Зачем? - спросил Стрела, и лицо его побледнело.
     - А  затем,  что я  тебя уже два года ищу.  Ведь ты сын Андреевой,  что
вышла замуж за Горанского, графского управляющего?
     Левушка низко опустил голову и молчал.
     - Ежели ты не веришь,  что ты есть ты, то я могу карточку показать. Вот
она где...
     Говоря  это,  жандарм  расстегнул свой  китель  и  из  бокового кармана
вытащил фотографическую карточку.  Санька мельком взглянул на снимок и сразу
узнал Левушку, хотя тот был снят в ученической форме.
     - За  тебя,  брат,  награда обещана.  Как  раз  вчера маменька ваша,  -
жандарм почему-то  вдруг стал  Левушке говорить "вы",  -  мимо  проезжала из
имения  в  Юрбург  и  сказала,  что  проживет в  городе  денька  три.  То-то
обрадуется она! И сестрички, и братишки, и все ребятишки обрадуются...
     У Левушки дрогнули углы рта, но сказать он ничего не сказал...
     Через час Рыжик один шагал по широкому шоссе,  направляясь в  Поланген.
Скверно  было  на  душе  у  Саньки.  Он  теперь  чувствовал  себя  одиноким,
заброшенным и никому, никому не нужным.


        X

        ЗЕМЛЯК

     Наступил августовский вечер.  В воздухе чувствовалась прохлада.  С моря
дул  тихий,  влажный ветер.  На  берегу вдоль  высоких откосов черной стеной
вырисовывался сосновый лес.  Там,  в лесу и около леса, было тихо, покойно и
безлюдно.  День угас,  а вместе с ним умолкли голоса жизни. Только одно море
не  знало покоя.  Оно кипело,  билось и  швыряло в  пространство свои гулкие
вопли, звонким хором волн встречая наступающую ночь.
     Эту  ночь Рыжик встречал на  берегу моря.  Тяжелые дни переживал бедный
Санька.  С  того  самого дня,  как  он  расстался с  Левушкой,  судьба точно
задалась целью  преследовать его.  В  продолжение нескольких недель  он  так
много претерпел всякого горя и невзгод, что даже похудел и выглядел каким-то
смиренным, пришибленным. Начались неудачи Рыжика с того, что с ним сейчас же
после  ареста  Левушки  познакомился какой-то  оборванец и  навязался ему  в
попутчики.   Новый  попутчик  обманным  образом  отнял  у   него   последний
двугривенный и скрылся.  Вслед за этим с Санькой случилось другое несчастье.
Голодный до  крайней степени,  он  свернул на какую-то богатую мызу с  целью
выпросить кусок хлеба.  Но не успел он дойти до каменных ворот усадьбы,  как
вдруг на него набросились две громадные злые собаки.  Псы зубами вцепились в
его серые парусиновые штанишки,  его самого повалили на землю и  в  один миг
раздели горемыку донага.  На  отчаянные крики  Рыжика к  месту  происшествия
подбежали ребятишки и  уняли  животных.  Саньке же  дали  иголку с  ниткой и
совет:  по экономиям не шляться и господских собак не злить.  Затаив горькую
обиду,  Рыжик отправился дальше. Пока он добрался до моря, ему несколько раз
угрожала голодная смерть.  Его  везде встречали неприязненно.  Никто его  не
понимал.  Две недели он  не  слыхал ни  одного русского слова.  На  пути ему
попадались деревни, населенные литовцами, мазурами, жмудяками и немцами. Эти
люди говорили на непонятных ему наречиях и  большей частью относились к нему
подозрительно.
     Впервые Рыжика стала мучить тоска по  родине.  Единственное его желание
было  скорее услыхать звуки родной речи  и  выбраться из  чужой страны,  где
никто его понять не хочет.  Даже море с его необъятной ширью мало обрадовало
Саньку.  Оно  показалось ему  желто-серым,  грязным и  мелким.  Но  зато его
восторгу не было границ, когда однажды он под вечер увидал солдата.
     - Дяденька!  - радостно вскрикнул Рыжик и чуть было не упал ему в ноги.
- Дяденька!..  Землячок!..  Миленький, родненький!.. - взволнованным голосом
бормотал Санька.
     Солдат живо понял Рыжика и как мог обласкал его.
     Спустя  немного Санька  сидел  в  казарме военного кордона и  пил  чай,
закусывая хлебом.
     Солдаты пограничной стражи,  жившие в  кордоне,  очень заинтересовались
Рыжиком и  обступили его со  всех сторон.  Для них он также явился вестником
далекой родины.  Узнав,  что Рыжик из  Волынской губернии и  что он  недавно
кружил по Украине, солдаты положительно закидали Саньку вопросами:
     - И в Полтаве ты был?
     - А как урожай?
     - Дождей мало, говоришь ты, было?
     - Что? В мае уже косили?
     Подобные вопросы, как град, сыпались на Саньку, и он никого не оставлял
без ответа.  Он понял,  что им интересуются, что он в эту минуту очень дорог
этим людям и что ему надо как можно больше наговорить им приятного.  И Рыжик
стал врать.
     Солдаты жадно  ловили  каждое его  слово.  А  когда  Санька заговорил о
Кременчугском уезде,  откуда было  большинство солдат,  в  кордоне наступила
мертвая тишина.  Рыжик видел перед собою много улыбающихся усатых лиц и врал
напропалую.
     - Хлеба выше человека стоят, а колос так и гнется, так и гнется! - врал
Санька.
     А солдаты радостно вздыхали и любовно заглядывали ему в рот.
     - Добре,   добре,   хлопче!..   -   изредка   только   слышался  чей-то
одобрительный шепот.
     Добродушные украинцы от души были благодарны Рыжику за его добрые вести
и постарались принять его как дорогого гостя.  Узнав,  что он идет в Либаву,
они   надавали  ему   массу   советов,   инструкций,   как   ходить  и   где
останавливаться.  На другой день солдаты накормили его обедом,  подарили ему
мешочек с провизией и отпустили.
     Рыжик ушел с  облегченной душой.  Он  знал,  что теперь он не пропадет.
Через каждые восемь-двенадцать верст он  найдет кордон,  где  солдаты охотно
его накормят и приютят.  И действительно,  две недели благополучно шествовал
Санька  вдоль  берега  Балтийского  моря,  благословляя сжалившуюся над  ним
судьбу и добрых солдат пограничной стражи.  Рыжик, когда бывал сыт, не любил
заглядывать в  будущее,  довольствуясь настоящим.  Но  зато он  быстро падал
духом при первой неудаче.
     Вот и сегодня он был сам не свой из-за того, что в одном кордоне его не
приняли и ему пришлось сделать лишних десять верст. Случилось так, что перед
самым вечером Рыжик подошел к предпоследнему от Либавы кордону,  с тем чтобы
там переночевать.
     Но,  как  на  грех,  в  казарме никого  не  было.  Весь  состав кордона
отправился по делам службы:  кто на смену,  кто на разведки. Встретил Рыжика
дневальный,  единственное живое существо во всем кордоне.  На просьбу Саньки
пустить его переночевать дневальный ответил отказом,  так как без разрешения
взводного унтер-офицера или вахмистра он  никого впускать в  казарму не имел
права. Тогда Санька стал у дневального расспрашивать о следующем кордоне.
     - Следующий,  брат,  кордон в десяти верстах отсюда, - отвечал солдат и
добавил: - Шагай скорей, а то ночью не пустят и там... Ходи по берегу, да на
лес поглядывай:  огонек как увидишь,  так и  подымись к лесу -  там кордон и
найдешь... В самом лесу он.
     Рыжик отправился.  Но не сделал он и пяти верст, как его застигла ночь.
Санька стал трусить.  Неумолчное шипенье волн у самых ног, пустынный берег и
надвигающаяся тьма  пугали  и  болезненно настраивали его  воображение.  Ему
мерещились всякие  ужасы.  Напрасно  старался он  припоминать все,  что  ему
говаривал  Полфунта  об  отсутствии  чертей  и  всякой  темной  силы:  страх
усиливался с каждой минутой. То ему казалось, что из моря встает и двигается
на него какая-то живая серая громада с  чудовищной мохнатой головой;  то ему
чудилось,  что его кто-то догоняет;  а то ему мерещилось,  что волны хватают
его за ноги и тащат в море.
     И Рыжик в ужасе отшатывался в сторону.
     Санька  стал  отчаиваться.   Ему  казалось,   что  этому  пути  и  этой
надвигающейся мгле конца не будет,  как вдруг на ближайшем береговом выступе
он увидал огонек.  У Рыжика сердце трепетно забилось от радостного волнения.
Со всех ног бросился он на огонек,  забыв всякий страх.  Через четверть часа
он  уже был наверху берегового откоса,  где среди столпившихся сосен и  елей
выглядывал кордон,  освещенный пятью  окнами.  Санька издали успел заметить,
что в кордоне еще не спали, и смело направился туда. В сенях он наткнулся на
дневального.
     - Куда? - услыхал он короткий, но строгий оклик.
     - Мне взводного,  а  не  то разводящего нужно повидать,  -  без запинки
проговорил Рыжик,  успевший во  время  своего  двухнедельного шатанья  вдоль
границы хорошо ознакомиться с нравами и законами военно-кордонной жизни.
     Дневальный,  услыхав  бойкий,  самоуверенный ответ,  пропустил его  без
всяких разговоров.
     Санька вошел  в  обширную комнату,  освещенную двумя висящими лампами с
большими плоскими колпаками.  Комната,  или,  вернее говоря,  казарма,  была
разделена на  две части деревянной аркой.  Первая,  судя по большому столу и
длинным  скамьям,   служила  столовой,   а  вторая,  большая  половина  была
заставлена койками. При появлении Рыжика некоторые солдаты уже готовились ко
сну,  а другие были заняты разными делами: кто чистил винтовку, кто шил, кто
зубрил "словесность",  а  кто просто прохаживался.  За  столом,  недалеко от
дверей,  сидел в  расстегнутом мундире молодой унтер-офицер.  К его смуглому
лицу,  к  его  черным,  лихо  закрученным усам особенно как-то  шел  вышитый
золотым  галуном стоячий ворот  мундира.  Напротив унтера,  наклонившись над
белым  листом бумаги,  сидел  широколицый и  широкоплечий солдат в  ситцевой
рубахе и старательно что-то выводил пером.
     - Ну что ты написал?  Прочти,  дуралей!  -  горячился унтер, заглянув в
бумагу.
     Солдат поднял голову и виновато усмехнулся.
     - "Левольвер" написал я, - пробормотал он, не переставая ухмыляться.
     - Эх ты, левольвер!.. - укоризненно покачал головой унтер.
     Но тут он увидал Саньку и оставил солдата.
     - Тебе чего надо? - спросил старшой у вошедшего.
     - Я  прохожий,  в  Либаву иду...  Нельзя ли  у  вас переночевать христа
ради... - добавил Рыжик, вспомнив, как в подобных случаях просил Левушка.
     - Подойди-ка сюда, поближе к свету!
     Рыжик подошел.
     - Откуда идешь? - зорко всматриваясь в лицо пришельца, спросил унтер.
     - Из Житомира иду... Всю Украину обошел, - счел нужным добавить Санька,
зная, что этим он скорее всего заинтересует солдат-украинцев.
     - Послушай, милый... - странно как-то проговорил унтер-офицер, поднялся
с места и вплотную подошел к Рыжику.  - Из Житомира, говоришь, идешь ты?.. А
не голодаевский ли ты?
     - Голодаевский! - воскликнул обрадованный Санька. - А вы почем знаете?
     - Так это ты  Рыжик,  что у  столяра Тараса жил?..  -  в  свою очередь,
воскликнул унтер, не слушая Саньку.
     - И я знаю, кто вы!.. Вы брат Васьки Дули...
     - Узнал-таки, шельмец! Верно, угадал!.. Ну, здравствуй!..
     Унтер-офицер  протянул Рыжику  руку.  Вокруг них  сейчас же  столпились
солдаты и с любопытством таращили глаза то на Рыжика, то на унтера.
     - Ну, садись за стол да рассказывай! - радушно пригласил унтер Саньку.
     А  тот от радости до того растерялся,  что некоторое время не мог слова
вымолвить.  Он не ожидал такой удачи,  такого счастья.  Шутка ли сказать:  в
такой глуши,  где русского человека днем с огнем не найти,  - и вдруг земляк
сыскался, и не какой-нибудь, а унтер-офицер!
     Иван  Андреевич Дуля  (так  звали земляка Саньки) обрадовался не  менее
Рыжика.  Гостя  он  усадил  за  стол  и  приказал  приготовить  чай.  Санька
блаженствовал.  С  его  курного лица не  сходила широкая,  радостная улыбка.
Быстро освоившись,  он  стал  рассказывать о  своих странствованиях,  иногда
скрашивая быль небылицей.  Иван Андреевич и  все остальные солдаты обступили
рассказчика и  слушали его с  большим вниманием,  как дети слушают волшебную
сказку.
     - Ого,  вот так молодец Полфунта!..  Ишь ты!.. Да неужто?.. - то и дело
раздавались восклицания во время рассказа.
     Долго рассказывал Санька.  Две смены часовых прошли за это время,  а он
еще и до половины не дошел.
     Наконец Дуля  сам  остановил его,  видя,  что  "гость" устал,  и  велел
дежурному приготовить для него запасную койку.
     Давно Рыжик так хорошо и с таким комфортом не спал, как в ту ночь.


        XI

        У СОЛДАТ

     На другой день Иван Андреевич занялся Рыжиком с таким рвением, точно он
ему был родной брат.
     - Эге,  землячок,  да ты гол как сокол,  -  сказал унтер-офицер,  когда
Санька сел за утренний чай.
     - Это собаки на мне разорвали, - конфузливо пробормотал Рыжик.
     - Да на тебе и рвать-то нечего:  рубашка, штанишки, картуз лег на лоб -
вот и весь твой,  братец, шикарный гардероб! - продекламировал Дуля и громко
рассмеялся.
     Рыжик тоже смеялся, хотя ему немного было и стыдно.
     - Ну ладно,  -  заговорил серьезно унтер-офицер,  -  ты у меня поживешь
денька два,  а мы за это время тебя справим.  Только прежде всего надо пожар
снять с твоей головы.
     - Какой пожар?  -  притворяясь наивным, спросил Санька, хотя он отлично
понимал, о чем речь идет.
     - Да кудри твои снять надо:  они,  как пожар, красные да горячие... Эй,
Левченко! - возвысил унтер голос.
     - Здесь! - послышался ответ из другой половины казармы.
     - Тащи ножницы и  ступай с  земляком на берег.  Остриги по-военному!  -
добавил Иван Андреевич и вышел из казармы.
     К  обеду Рыжик преобразился до  неузнаваемости.  Сам  Полфунта вряд  ли
узнал бы его.
     Остриженный  под  гребенку,  он  был  одет  по-военному.  Солдаты  живо
состряпали ему  "походный" костюм.  На  Саньке  были  надеты крепкие высокие
сапоги,  солдатские штаны  из  синего  сукна  и  белая  рубашка,  опоясанная
узеньким  ремешком.   Сам  он,   довольный  и   счастливый,   был  похож  на
мальчика-музыканта из военного оркестра.
     - Ай да Рыжик, молодец! - приветствовал его Дуля. - Ну, садись, земляк,
обедать, а после доскажешь нам свою историю.
     Санька не любил,  чтобы его долго просили,  а  потому немедленно сел за
стол и первый взялся за ложку.
     Три  дня  Рыжик  прожил в  кордоне.  Время  для  него  пролетело совсем
незаметно:  он успел сродниться с  солдатами,  успел понять всю их сложную и
разнообразную службу,  успел ознакомиться со всей окрестностью и  побывать в
гостях у латышей.  Утром и вечером он ходил с солдатами купаться,  причем он
удивлял всех фокусами,  какие он умел выкидывать в воде. Так как земляк его,
за отсутствием вахмистра, исполнял должность начальника кордона, то солдаты,
конечно,  ни  в  чем  не  препятствовали Саньке и  охотно исполняли все  его
желания. Из посторонних лиц он один имел право ходить по патрульной тропинке
и сопровождать разводящего, когда тот отправлялся сменять часовых. По утрам,
когда на обширном дворе кордона Дуля производил обычные ученья с  солдатами,
Санька становился в  шеренгу и проделывал все упражнения.  Он два раза ездил
верхом  в  ближайшую деревню  вместе  с  земляками на  казенных лошадях.  Он
катался  по  морю  на  кордонном парусном  баркасе.  Все  эти  удовольствия,
испытанные Санькой в последнем от Либавы кордоне,  надолго остались у него в
памяти.  Но больше всего он запомнил облаву на контрабандистов, в которой он
принимал горячее участие.
     Случилось так,  что  на  другой день  после  того,  как  Рыжик пришел в
кордон,  Дуля получил от лазутчика донесение,  что ночью недалеко от границы
проедет шайка контрабандистов с немецким товаром.
     - Ребята,  готовьтесь, - обратился к солдатам Дуля, прочитав донесение,
- бегунцы ночью границу красть будут... Будьте молодцами!
     - Рады стараться! - ответили отдельные голоса.
     - Что такое ночью будет?  -  сейчас же пристал к  земляку с расспросами
Рыжик.
     - Ничего не будет.
     - Нет, скажите!
     - Контрабандистов ловить будем, вот и все.
     - А как ловить вы их будете?
     - Как зайцев ловят.
     - Мне нельзя?
     - Чего?
     - С вами, ловить контрабандистов?
     - Нет, нельзя, - категорически ответил Иван Андреевич.
     Ответ этот,  однако,  не очень смутил Саньку,  и он пристал к земляку с
просьбой взять и его на облаву.  Кончилось тем, что Дуля разрешил ему идти с
ними.
     Было  десять часов вечера,  когда солдаты стали готовиться к  "походу",
как они шутя называли предстоящий набег на контрабандистов. Иван Андреевич в
последний раз стал объяснять солдатам, как им следует действовать.
     - По  горячим следам дальше границы не гнаться.  Стрелять по ногам,  на
берегу не шуметь и не курить.
     Дуля говорил все это ровным,  спокойным голосом,  точно повторял хорошо
выученный урок.  Но  солдаты слушали его  с  большим вниманием,  а  ефрейтор
Дормастук,  стройный,  костлявый и ловкий солдат,  он же и разводящий, после
каждой фразы унтер-офицера повторял краткое "слушаю".
     Перед  самым  отходом  солдаты  сделались  серьезными  и   молча  стали
вооружаться.
     "Начинается",  -  промелькнуло в  голове у Рыжика,  когда солдаты стали
готовиться к походу.
     Спустя немного весь взвод стоял на кордонном дворе, готовый тронуться в
путь. Ночь была тихая, безветренная.
     - Правое плечо вперед, шагом марш! - тихо скомандовал начальник взвода.
     Солдаты молча вышли со  двора и  по патрульной тропинке осторожно стали
спускаться к  морю.  У  Рыжика сердце замерло.  Ему было приятно и страшно в
одно и  то  же время.  Он держался поближе к  земляку и  старался от него не
отходить. Временами он самому себе казался героем и воображал, что совершает
великий подвиг.  "Вот бы когда Левушку сюда!  - думал Санька. - Узнал бы он,
что значит быть на всамделишной войне..."
     На берегу Дуля разделил солдат на три отряда. Один из них он отправил в
лес. Во главе этого отряда находился Дор