---------------------------------------------------------------------
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
     Л.: Дет. лит., 1984.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


     На  улицах  еще  не  совсем рассвело,  и  синие  лампочки еще  горели у
подъездов и над воротами домов, а Володька Бессонов уже бежал в школу. Бежал
он очень быстро,  -  во-первых,  потому, что на улице было холодно: говорят,
что таких морозов,  как в этом, 1940 году, в Ленинграде не было уже сто лет;
а  во-вторых,  Володьке очень хотелось самым первым явиться сегодня в класс.
Вообще-то  он  не был особенно прилежным и  выдающимся мальчиком.  В  другое
время он, пожалуй, и опоздать не постеснялся бы. А тут - в первый день после
каникул -  было почему-то здорово интересно прийти именно первым и  потом на
каждом шагу и где только можно говорить:
     - А вы знаете, я сегодня первый пришел!..
     Он  даже не  остановился,  чтобы посмотреть на огромные,  выкрашенные в
белую краску танки,  которые, покачиваясь и оглушительно громыхая, проходили
в это время по улице. Да это было и не очень-то интересно, - танков теперь в
городе было, пожалуй, побольше, чем трамваев.
     На  одну минуту только остановился Володька на углу -  послушать радио.
Передавали оперативную сводку штаба Ленинградского военного округа. Но и тут
ничего  интересного не  было  сегодня:  поиски  разведчиков и  на  отдельных
участках фронта ружейно-пулеметная и артиллерийская перестрелка...
     В  раздевалке тоже еще  горела синяя лампочка.  Старая нянюшка дремала,
положив голову на деревянный прилавок, около пустых вешалок.
     - Здрасти, нянечка! - заорал Володька, кидая свой портфель на прилавок.
     Старуха испуганно вскочила и захлопала глазами.
     - С добрым утром вас! Хорошего аппетита! - затараторил Володька, снимая
пальто и галоши. - Что? Не ждали? А я ведь, вы знаете, первый пришел!!!
     - А вот и врешь, балаболка, - сказала старуха, потягиваясь и зевая.
     Володька  оглянулся и  увидел  на  соседней  вешалке  маленькое девичье
пальто с белым, кошачьим или заячьим, воротником.
     "Эх,  надо же!  -  подумал он с досадой.  - Какая-то фыфра обскакала на
полкилометра..."
     Он  попытался по  виду определить,  чье это пальто.  Но  что-то  не мог
вспомнить,  чтобы у  какой-нибудь девочки в  их классе было пальто с заячьим
воротником.
     "Значит,  это из другого класса девчонка,  -  подумал он.  -  Ну,  а из
чужого класса не считается. Все равно я первый".
     И,  пожелав  нянюшке  "спокойной ночи",  он  подхватил свой  портфель и
поскакал наверх.




     ...В  классе за одной из первых парт сидела девочка.  Это была какая-то
совсем  незнакомая  девочка  -  маленькая,  худенькая,  с  двумя  белокурыми
косичками и с зелеными бантиками на них.  Увидев девочку,  Володька подумал,
что он ошибся и заскочил не в свой класс. Он даже попятился обратно к двери.
Но  тут он увидел,  что класс этот -  никакой не чужой,  а  его собственный,
четвертый класс -  вон на стене висит рыжий кенгуру с поднятыми лапами,  вон
коллекция бабочек в  ящике за  стеклом,  вон  его  собственная,  Володькина,
парта.
     - С добрым утром!  -  сказал Володька девочке. - Хорошего аппетита. Как
вы сюда попали?
     - Я - новенькая, - сказала девочка очень тихо.
     - Ну? - удивился Володька. - А почему - зимой! А чего ж ты так рано?
     Девочка ничего не сказала и пожала плечами.
     - Может быть, ты не в тот класс пришла? - сказал Володька.
     - Нет, в этот, - сказала девочка. - В четвертый "Б".
     Володька подумал, почесал затылок и сказал:
     - Чур, я тебя первый увидел.
     Он прошел к своей парте,  внимательно осмотрел ее, потрогал для чего-то
крышку,  -  все было в  порядке;  и  крышка открывалась и  закрывалась,  как
полагается.
     В  это  время  в  класс вошли две  девочки.  Володька захлопнул парту и
закричал:
     - Кумачева,   Шмулинская!   Здравствуйте!   С   добрым  утром!   У  нас
новенькая!.. Я ее первый увидел...
     Девочки остановились и тоже с удивлением посмотрели на новенькую.
     - Правда? Новенькая?
     - Да, - сказала девочка.
     - А почему ты зимой? А как тебя зовут?
     - Морозова, - сказала девочка.
     Тут  появилось  еще  несколько человек.  Потом  еще.  И  всем  Володька
объявлял:
     - Ребята! У нас новенькая! Ее зовут Морозова. Я ее первый увидел.
     Новенькую обступили. Стали разглядывать, расспрашивать. Сколько ей лет?
И как ее зовут? И почему она зимой поступает в школу?
     - Я не тутэшняя, - потому, - сказала девочка.
     - Что значит "не тутэшняя"? Ты что - не русская?
     - Нет, русская. Только я с Украины приихала.
     - С какой? С Западной?
     - Нет. С Восточной, - сказала девочка.
     Отвечала она очень тихо и коротко и,  хотя не смущалась нисколько, была
какая-то  грустная,  рассеянная,  и  все  время  казалось,  что  ей  хочется
вздохнуть.
     - Морозова,  хочешь давай будем сидеть со  мной?  -  предложила ей Лиза
Кумачева. - У меня место свободное.
     - Давай, все равно, - сказала новенькая и пересела на Лизину парту.
     В этот день почти весь класс явился раньше, чем обычно. Каникулы в этом
году тянулись почему-то необыкновенно долго и томительно.
     Ребята не  виделись всего  две  недели,  но  за  это  время  у  каждого
накопилось новостей больше, чем в другое время за все лето.
     Волька Михайлов ездил с  отцом в Териоки,  видел взорванные и сожженные
дома и слышал - правда, издалека - настоящие артиллерийские выстрелы. У Любы
Казанцевой бандиты ограбили сестру,  сняли с нее меховую жакетку,  когда она
возвращалась вечером домой с  фабрики.  У Жоржика Семенова ушел добровольцем
на войну с  белофиннами брат,  известный лыжник и  футболист.  А  у Володьки
Бессонова хотя своих новостей и не было,  зато он "своими ушами" слышал, как
в очереди одна старуха говорила другой, будто "своими глазами" видела, как в
Парголове  около  кладбища  постовой  милиционер  сбил  из   нагана  финский
бомбардировщик...
     Володьке не  поверили,  знали,  что он балаболка,  но все-таки дали ему
поврать,  потому что все-таки это было интересно и потому еще,  что он очень
смешно об этом рассказывал.
     Заговорившись,  ребята забыли о  новенькой и  не  заметили,  как прошло
время.  А  за окнами уже совсем рассвело,  и вот в коридоре зазвенел звонок,
зазвенел как-то особенно - громко и торжественно.
     Ребята быстрее, чем обычно, расселись по партам.
     В это время в класс вбежала запыхавшаяся длинноногая Вера Макарова.
     - Ребята! - закричала она. - Вы знаете... Новость!..
     - Что? Что такое? Какая? - закричали вокруг.
     - Вы знаете... у нас... у нас... новенькая...
     - Ха! - захохотали ребята. - Новость! Давно без тебя знаем...
     - Новенькая учительница, - сказала Вера.
     - Учительница?
     - Ага.  Вместо Элеоноры Матвеевны будет.  Ой,  вы  бы  видели!  -  Вера
всплеснула своими длинными руками.  -  Хорошенькая...  Молоденькая...  Глаза
голубые, а волосы...
     Ей не пришлось дорисовывать портрет новой учительницы. Открылась дверь,
и на пороге появилась она сама -  действительно очень молодая, голубоглазая,
с двумя золотистыми косами, заплетенными, как венок, вокруг головы.
     Ребята  поднялись ей  навстречу,  и  в  тишине какая-то  девочка громко
прошептала своей соседке:
     - Ой, и правда, какая хорошенькая!..
     Учительница чуть заметно улыбнулась, подошла к своему столику, положила
портфель и сказала:
     - Здравствуйте,  ребята.  Вот  вы  какие!  А  мне  говорили,  что вы  -
маленькие. Садитесь, пожалуйста.
     Ребята  сели.  Учительница  прошлась  по  классу,  остановилась,  опять
улыбнулась и сказала:
     - Ну, давайте познакомимся. Меня зовут Елизавета Ивановна. А вас?
     Ребята засмеялись. Учительница прошла к столу и раскрыла журнал.
     - О, да вас тут много. Ну, давайте все-таки знакомиться. Антонова - кто
это?
     - Я! - сказала Вера Антонова, поднимаясь.
     - Ну, расскажи мне немножко о себе, - сказала учительница, присаживаясь
к  столу.  -  Как тебя зовут?  Кто твои папа и мама?  Где ты живешь?  Как ты
учишься?
     - Учусь - ничего, хорошо, - сказала Вера.
     Ребята зафыркали.
     - Ну,  садись, - усмехнулась учительница. - Поживем - увидим. Следующий
- Баринова!
     - Я!
     - А тебя как зовут?
     Баринова сказала,  что ее зовут Тамара,  что живет она в соседнем доме,
что мама у нее буфетчица, а папа умер, когда она еще была маленькая.
     Пока она это рассказывала, Володька Бессонов нетерпеливо ерзал на своей
парте. Он знал, что его фамилия - следующая, и не мог дождаться очереди.
     Не успела учительница вызвать его, как он вскочил и затараторил:
     - Меня зовут Володя. Мне одиннадцать лет. Мой папа - парикмахер. Я живу
угол Обводного канала и Боровой. У меня есть собака Тузик...
     - Тихо,  тихо,  -  улыбнулась учительница.  -  Ладно, садись, хватит, о
Тузике ты  мне  после  расскажешь.  А  то  я  с  твоими товарищами не  успею
познакомиться.
     Так она постепенно,  по алфавиту,  опросила полкласса.  Наконец подошла
очередь новенькой.
     - Морозова! - выкликнула учительница.
     Со всех сторон закричали:
     - Это новенькая!  Елизавета Ивановна, она новенькая. Она сегодня первый
раз.
     Учительница внимательно посмотрела  на  маленькую,  худенькую  девочку,
поднявшуюся из-за своей парты, и сказала:
     - Ах, вот как?
     - Елизавета Ивановна! - закричал Володька Бессонов, поднимая руку.
     - Ну, что?
     - Елизавета Ивановна,  эта девочка новенькая.  Ее зовут Морозова.  Я ее
сегодня первый увидел...
     - Да,  да,  - сказала Елизавета Ивановна. - Мы уже слышали об этом. Ну,
что ж,  Морозова,  - обратилась она к новенькой, - расскажи и ты нам о себе.
Это будет интересно не только мне, но и твоим новым товарищам.
     Новенькая тяжело вздохнула и посмотрела куда-то в сторону, в угол.
     - Меня зовут Валя,  -  сказала она. - Мне будет скоро двенадцать лет. Я
родилась у Киеви и все время там жила - с папой и мамой. А потом...
     Тут она запнулась и совсем тихо, одними губами сказала:
     - Потом мой папа...
     Что-то мешало ей говорить.
     Учительница вышла из-за стола.
     - Хорошо, Морозова, - сказала она, - хватит. Ты после расскажешь.
     Но было уже поздно. У новенькой задрожали губы, она повалилась на парту
и громко, на весь класс заплакала.
     Ребята повскакали со своих мест.
     - Что с тобой? Морозова! - крикнула учительница.
     Новенькая не отвечала.  Она уткнулась лицом в сложенные на парте руки и
делала все, чтобы сдержать слезы, но, как ни старалась, как ни сжимала зубы,
- слезы все текли и текли, и плакала она все громче и все безутешнее.
     Учительница подошла к ней и положила руку ей на плечо.
     - Ну, Морозова, - сказала она, - милая, ну, успокойся...
     - Елизавета Ивановна,  может  быть,  она  больная?  -  сказала ей  Лиза
Кумачева.
     - Нет, - ответила учительница.
     Лиза взглянула на нее и увидела, что учительница стоит, закусив губу, и
что глаза у нее стали мутные, и что она тяжело и порывисто дышит.
     - Морозова... не надо, - сказала она и погладила новенькую по голове.
     В  это время за  стеной зазвенел звонок,  и  учительница,  ни  слова не
сказав,  повернулась,  подошла к своему столу, взяла портфель и быстро вышла
из класса.
     Новенькую со  всех  сторон окружили.  Стали ее  теребить,  уговаривать,
успокаивать.  Кто-то побежал в коридор за водой,  и когда она, стуча зубами,
сделала  несколько глотков из  жестяной кружки,  она  успокоилась немножко и
даже сказала "спасибо" тому, кто ей принес воду.
     - Морозова, ты что? Что с тобой? - спрашивали вокруг.
     Новенькая не отвечала, всхлипывала, глотала слезы.
     - Да  что с  тобой?  -  не отставали ребята,  наседая со всех сторон на
парту.
     - Ребята,  уйдите!  -  отталкивала их Лиза Кумачева.  -  Ну, как вам не
стыдно! Мало ли... может быть, у нее кто-нибудь умер.
     Эти слова подействовали и  на  ребят и  на  новенькую.  Новенькая опять
повалилась на парту и еще громче заплакала,  а ребята смутились, замолчали и
стали понемногу расходиться.
     Когда,  после  звонка,  Елизавета Ивановна  снова  появилась в  классе,
Морозова уже не всхлипывала,  только изредка шмыгала носом и  сжимала в руке
маленький, промокший до последней ниточки платок.
     Учительница ей ничего больше не сказала и сразу же приступила к уроку.
     Вместе  со  всем  классом новенькая писала  диктовку.  Собирая тетради,
Елизавета Ивановна остановилась около ее парты и негромко спросила.
     - Ну, как, Морозова?
     - Хорошо, - пробурчала новенькая.
     - Может быть, тебе лучше все-таки пойти домой?
     - Нет, - сказала Морозова и отвернулась.
     Больше  за  весь  день  Елизавета Ивановна к  ней  не  обращалась и  не
вызывала ее  ни  на  русском ни  на арифметике.  Товарищи тоже оставили ее в
покое.
     В  конце концов,  что  тут  особенно интересного в  том,  что маленькая
девочка заплакала на уроке?  О ней просто забыли. Только Лиза Кумачева почти
каждую минуту спрашивала у  нее,  как  она себя чувствует,  и  новенькая или
говорила ей "спасибо", или ничего не отвечала, а только кивала головой.
     Кое-как досидела она до  конца уроков,  и  не успел отзвенеть последний
звонок,  как  она  торопливо собрала  свои  книжки  и  тетради,  затянула их
ремешком и побежала к выходу.
     У вешалки, постукивая номерком о прилавок, уже стоял Володька Бессонов.
     - Вы знаете,  нянечка,  -  говорил он,  -  у нас в классе новенькая. Ее
зовут Морозова. Она с Украины приехала. С Восточной... Вот она! - сказал он,
увидев Морозову.  Потом посмотрел на  нее,  сморщил нос  и  сказал:  -  Что,
плакса-вакса, не удалось обскакать? Я все-таки первый ухожу. Да-с.
     Новенькая взглянула на  него  с  удивлением,  а  он  прищелкнул языком,
повернулся на  каблуках и  стал натягивать пальто,  -  как-то по-особенному,
всовывая руки в оба рукава сразу.
     Из-за  Володьки новенькой не  удалось уйти незамеченной из школы.  Пока
она одевалась, в раздевалке набился народ.
     Застегивая на ходу коротенькое пальтецо с белым заячьим воротником, она
вышла на улицу. Почти следом за ней выбежала на улицу Лиза Кумачева.
     - Морозова, тебе в какую сторону? - сказала она.
     - Мне - сюда, - показала налево новенькая.
     - Ой, по пути, значит, - сказала Лиза, хотя идти ей нужно было совсем в
другую сторону. Просто ей очень хотелось поговорить с новенькой.
     - Ты на какой улице живешь? - спросила она, когда они дошли до угла.
     - А что? - спросила новенькая.
     - Ничего... Просто так.
     - На Кузнечном,  -  сказала новенькая и зашагала быстрее.  Лиза еле-еле
поспевала за  ней.  Ей очень хотелось как следует расспросить новенькую,  но
она не знала, с чего начать.
     - Правда, Елизавета Ивановна хорошенькая? - сказала она.
     Новенькая помолчала и спросила:
     - Это какая Елизавета Ивановна? Учительница?
     - Да. Правда, она чудная?
     - Ничего, - пожала плечами новенькая.
     Здесь,  на улице, в своем легком пальтишке она казалась еще меньше, чем
в  классе.  Нос и все лицо у нее на морозе страшно покраснели.  Лиза решила,
что лучше всего заговорить для начала о погоде.
     - У вас что - на Украине - теплее или холоднее? - сказала она.
     - Трохи теплей,  - сказала новенькая. Вдруг она убавила шаг, посмотрела
на свою спутницу и сказала:
     - Скажи, это очень глупо, що я так ревела сегодня у классе?
     - Ну,  почему?  - пожала плечами Лиза. - У нас тоже девочки плачут... А
ты почему плакала, что у тебя случилось, а?
     Она думала почему-то,  что новенькая ей не ответит. Но та посмотрела на
Лизу и сказала:
     - У меня папа пропал.
     Лиза даже остановилась от удивления.
     - Как пропал? - сказала она.
     - Он - летчик, - сказала новенькая.
     - А где он - в Киеве пропал?
     - Нет, здесь - на фронте...
     Лиза открыла рот.
     - Он что у тебя - на войне?
     - Ну,  да,  конечно,  -  сказала новенькая,  и Лиза,  посмотрев на нее,
увидела, что у нее в глазах опять блестят слезы.
     - А как же он пропал?
     - Ну,  как вообще на войне пропадают.  Улетел,  и никто не знает,  що с
ним. Одиннадцать дней от него писем не было.
     - Может быть, некогда ему? - неуверенно сказала Лиза.
     - Ему и всегда некогда,  - сказала новенькая. - А он все-таки в декабре
оттуда восемь листиков прислал.
     - Да,  -  сказала Лиза и покачала головой. - А вы когда, давно из Киева
приехали?
     - Мы сразу, вместе с ним приихалы, як только война началась - на третий
день.
     - И мама твоя приехала?
     - Конечно.
     - Ох,  наверно,  она тоже волнуется! - сказала Лиза. - Плачет, наверно,
да?
     - Нет, - сказала новенькая. - Моя мама умиет не плакать...
     Она посмотрела на Лизу, сквозь слезы усмехнулась и сказала:
     - А я вот не умию...
     Лиза хотела сказать ей что-нибудь хорошее,  теплое,  утешительное, но в
эту минуту новенькая остановилась, протянула ей руку и сказала:
     - Ну, до свиданья, теперь я одну пойду.
     - Почему? - удивилась Лиза. - Это ж еще не Кузнечный. Я тебя провожу.
     - Нет,  нет,  -  сказала  новенькая  и,  торопливо пожав  Лизину  руку,
побежала дальше одна.
     Лиза видела,  как  она  свернула за  угол -  в  Кузнечный переулок.  Из
любопытства Лиза тоже дошла до  угла,  но  когда она заглянула в  переулок -
новенькой там уже не было.




     На  следующее утро  Валя  Морозова пришла в  школу очень поздно,  перед
самым звонком.  Когда она  появилась в  классе,  там сразу стало очень тихо,
хотя за  минуту до этого стоял такой гвалт,  что в  окнах звенели стекла,  а
мертвые  бабочки в  классной коллекции шевелили крылышками,  как  живые.  По
тому,  как участливо и  жалостливо все на нее посмотрели,  новенькая поняла,
что Лиза Кумачева уже успела рассказать о  вчерашнем их  разговоре на улице.
Она покраснела,  смутилась,  пробормотала "здравствуйте",  и весь класс, как
один человек, ответил ей:
     - Здравствуй, Морозова!
     Ребятам,  конечно, было очень интересно узнать, что у нее слышно нового
и нет ли известий от отца,  но никто не спросил у нее об этом, и только Лиза
Кумачева, когда новенькая уселась рядом с ней за парту, негромко сказала:
     - Что, нет?
     Морозова покачала головой и глубоко вздохнула.
     За ночь она еще больше осунулась и похудела, но, как и вчера, жиденькие
белокурые косички ее были тщательно заплетены,  и  в  каждой из них болтался
зеленый шелковый бантик.
     Когда зазвенел звонок, к парте, где сидели Морозова и Кумачева, подошел
Володька Бессонов.
     - Здравствуй,  Морозова.  С добрым утром, - сказал он. - Сегодня погода
хорошая. Двадцать два градуса только. А вчера двадцать девять было.
     - Да, - сказала Морозова.
     Володька постоял, помолчал, почесал затылок и сказал:
     - А что, интересно, Киев большой город?
     - Большой.
     - Больше Ленинграда?
     - Меньше.
     - Интересно,  - сказал Володька, помотав головой. Потом он еще помолчал
и сказал:
     - А как, интересно, будет по-украински собака? А?
     - А что? - сказала Морозова. - Так и будет - собака.
     - Гм,  -  сказал Володька.  Потом он вдруг тяжело вздохнул,  покраснел,
посопел носом и сказал:
     - Ты...  это...  как его... не сердись, что я тебя вчера плаксой-ваксой
назвал.
     Новенькая улыбнулась и  ничего не ответила.  А Володька еще раз шмыгнул
носом  и  отправился к  своей  парте.  Через  минуту  Морозова  услышала его
звонкий, захлебывающийся голос:
     - Ребята,  вы знаете,  как по-украински будет собака?  Не знаете?  А  я
знаю...
     - Ну, как же, интересно, будет по-украински собака?
     Володька оглянулся.  В дверях, с портфелем под мышкой, стояла Елизавета
Ивановна, новая учительница.
     - Собака  -  собака и  будет,  Елизавета Ивановна,  -  сказал Володька,
поднимаясь вместе с другими навстречу учительнице.
     - Ах,  вот как?  -  улыбнулась учительница.  -  А я думала,  как-нибудь
поинтереснее. Здравствуйте, товарищи. Садитесь, пожалуйста.
     Она положила на  столик портфель,  поправила на затылке волосы и  опять
улыбнулась:
     - Ну, как поживают наши уроки?
     - Ничего,  Елизавета  Ивановна,  спасибо.  Живы,  здоровы!  -  закричал
Володька.
     - А  это мы сейчас увидим,  -  сказала учительница,  раскрывая классный
журнал.
     Взгляд ее  пробежал по  списку учеников.  Все,  кто  не  очень уверенно
чувствовали себя в  этот день в  арифметике,  -  съежились и  насторожились,
только  Володька  Бессонов нетерпеливо подпрыгивал на  своей  задней  парте,
мечтая, как видно, что его и тут вызовут первым.
     - Морозова - к доске! - сказала учительница.
     Почему-то по классу пробежал ропот.  Всем показалось,  наверно, что это
не  очень-то хорошо,  что вызывают Морозову.  Можно было бы сегодня ее и  не
беспокоить.
     - Отвечать можешь? - спросила у новенькой учительница. - Уроки выучила?
     - Выучила. Могу, - чуть слышно ответила Морозова и пошла к доске.
     Отвечала она  урок  очень  плохо,  путалась и  сбивалась,  и  Елизавета
Ивановна  несколько раз  обращалась за  помощью  к  другим.  И  все-таки  не
отпускала ее и держала у доски,  хотя все видели, что новенькая еле стоит на
ногах,  и  что мел у нее в руке дрожит,  и цифры на доске прыгают и не хотят
стоять прямо.
     Лиза Кумачева готова была расплакаться. Она не могла спокойно смотреть,
как  бедная Валя  Морозова в  десятый раз  выписывает на  доске неправильное
решение,  стирает его и  пишет снова,  и  опять стирает,  и  опять пишет.  А
Елизавета Ивановна смотрит на нее, качает головой и говорит:
     - Нет, неправильно. Опять неправильно.
     "Ах,  -  думала Лиза.  -  Если бы Елизавета Ивановна знала!  Если б она
знала,  как тяжело сейчас Вале!  Она бы  отпустила ее.  Она бы  не  стала ее
мучить".
     Ей  хотелось  вскочить  и  закричать:   "Елизавета  Ивановна!   Хватит!
Довольно!.."
     Наконец,  новенькой удалось  написать  правильное решение.  Учительница
отпустила ее и поставила в журнале отметку.
     - Теперь попросим к доске Бессонова, - сказала она.
     - Так и знал! - закричал Володька, вылезая из-за своей парты.
     - А уроки ты знаешь?  - спросила учительница. - Задачи решил? Не трудно
было?
     - Хе!  Легче пуха и пера,  -  сказал Володька,  подходя к доске.  Я, вы
знаете, за десять минут все восемь штук решил.
     Елизавета Ивановна дала ему задачу на что же правило. Володька взял мел
и задумался.  Так он думал минут пять,  по меньшей мере. Он вертел в пальцах
огрызок мела,  писал в  уголке доски какие-то малюсенькие цифры,  стирал их,
чесал нос, чесал затылок.
     - Ну, как же? - не выдержала наконец Елизавета Ивановна.
     - Минуточку, - сказал Володька. - Минуточку... я сейчас... Как же это?
     - Садись, Бессонов, - сказала учительница.
     Володька положил мел и, ни слова не говоря, вернулся на свое место.
     - Видали! - обратился он к ребятам. - Каких-нибудь пять минуток у доски
постоял и - целую двойку заработал.
     - Да, да, - сказала Елизавета Ивановна, оторвавшись от журнала. - Одним
словом - легче пуха и пера.
     Ребята долго смеялись над Володькой.  Смеялась и Елизавета Ивановна,  и
сам Володька.  И даже новенькая улыбалась,  но видно было, что ей не смешно,
что улыбается она только из вежливости,  за компанию,  а на самом деле ей не
смеяться,  а плакать хочется... И, взглянув на нее, Лиза Кумачева поняла это
и первая перестала смеяться.
     В перемену несколько девочек собрались в коридоре у кипяточного бака.
     - Вы знаете,  девочки,  -  сказала Лиза Кумачева, - я хочу поговорить с
Елизаветой Ивановной. Надо ей рассказать про новенькую... Чтобы она с ней не
так строго. Ведь она не знает, что у Морозовой такое несчастье.
     - Пойдемте, поговорим с ней, - предложила Шмулинская.
     И девочки гурьбой побежали в учительскую.
     В учительской рыжая Марья Васильевна,  из четвертого "А", разговаривала
по телефону.
     - Да,  да...  хорошо... да! - кричала она в телефонную трубку и, кивая,
как утка,  головой,  без конца повторяла:  -  Да...  да... да... да... да...
да...
     - Вам что, ребята? - сказала она, оторвавшись на минуту от трубки.
     - Елизаветы Ивановны тут нет? - спросили девочки.
     Учительница показала головой на соседнюю комнату.
     - Елизавета Ивановна! - крикнула она. - Вас ребята спрашивают.
     Елизавета Ивановна стояла  у  окна.  Когда  Кумачева и  другие вошли  в
комнату,  она быстро повернулась,  подошла к  столу и  склонилась над грудой
тетрадок.
     - Да?  -  сказала она,  и  девочки увидели,  что она торопливо вытирает
платком глаза.
     От неожиданности они застряли в дверях.
     - Что вы  хотели?  -  сказала она,  внимательно перелистывая тетрадку и
что-то разглядывая там.
     - Елизавета Ивановна,  - сказала, выступая вперед, Лиза. - Мы хотели...
это... мы хотели поговорить относительно Вали Морозовой.
     - Ну? Что? - сказала учительница и, оторвавшись от тетрадки внимательно
посмотрела на девочек.
     - Вы знаете, - сказала Лиза, - ведь у нее отец...
     - Да,  да, девочки, - перебила ее Елизавета Ивановна. - Я знаю об этом.
Морозова очень страдает.  И  это хорошо,  что вы о  ней заботитесь.  Не надо
только показывать,  что вы ее жалеете и что она несчастнее других. Она очень
слабая,  болезненная...  в  августе у  нее  был  дифтерит.  Надо,  чтобы она
поменьше думала о своем горе. Сейчас о своем много думать нельзя - не время.
Ведь  у  нас,  милые мои,  самое ценное,  самое дорогое в  опасности -  наша
Родина. А что касается Вали - будем надеяться, что отец ее жив.
     Сказав это, она опять склонилась над тетрадкой.
     - Елизавета Ивановна,  -  сказала,  засопев,  Шмулинская, - а вы почему
плачете?
     - Да,  да,  -  сказали, окружив учительницу, остальные девочки. - Что с
вами, Елизавета Ивановна?
     - Я?  - повернулась к ним учительница. - Да что с вами, голубушки! Я не
плачу.  Это вам показалось. Это, наверно, с мороза у меня глаза заслезились.
И потом - здесь так накурено...
     Она помахала рукой около своего лица.
     Шмулинская понюхала  воздух.  В  учительской табаком  не  пахло.  Пахло
сургучом, чернилами, чем угодно - только не табаком.
     В коридоре затрещал звонок.
     - Ну,  шагом  марш,  -  весело сказала Елизавета Ивановна и  распахнула
дверь.
     В коридоре девочки остановились и переглянулись.
     - Плакала, - сказала Макарова.
     - Ну,  факт,  что плакала,  -  сказала Шмулинская.  -  И не накурено ни
чуточки. Я даже воздух понюхала...
     - Вы знаете,  девочки,  -  сказала, подумав, Лиза. - Я думаю, что у нее
тоже какое-нибудь несчастье...
     После этого Елизавету Ивановну никогда больше не видели с  заплаканными
глазами.  И  в  классе,  на уроках,  она всегда была веселая,  много шутила,
смеялась, а в большую перемену даже играла с ребятами во дворе в снежки.
     К Морозовой она относилась так же,  как и к остальным ребятам, задавала
ей на дом не меньше, чем другим, и отметки ставила без всякой поблажки.
     Училась Морозова неровно,  то  отвечала на  "отлично",  то вдруг подряд
получала несколько "плохо".  И  все  понимали,  что это не  потому,  что она
лентяйка или неспособная,  а потому, что, наверно, дома она вчера весь вечер
проплакала и мама ее, наверно, плакала, и - где ж тут заниматься?
     А в классе Морозову тоже никогда больше не видели плачущей. Может быть,
это потому,  что никто никогда не заговаривал с  ней об ее отце,  даже самые
любопытные девочки,  даже Лиза Кумачева.  Да и что было спрашивать?  Если бы
отец ее вдруг нашелся,  она бы и сама,  наверно,  сказала,  да и говорить не
надо - по глазам было бы видно.
     Только один раз Морозова не  выдержала.  Это было в  начале февраля.  В
школе собирали подарки для  посылки бойцам на  фронт.  После уроков,  уже  в
сумерках,  собрались ребята в классе,  шили мешочки,  набивали их конфетами,
яблоками и  папиросами.  Валя Морозова тоже работала вместе со всеми.  И вот
тут,  когда она  зашивала один  из  мешочков,  она  заплакала.  И  несколько
слезинок капнуло на этот парусиновый мешок. И все это увидели и поняли, что,
наверно, в эту минуту Валя подумала об отце. Но никто ей ничего не сказал. И
скоро она перестала плакать.
     А на другой день Морозова не пришла в школу. Всегда она приходила одной
из первых,  а тут уже прозвенел звонок,  и все расселись по своим местам,  и
уже Елизавета Ивановна показалась в дверях, а ее все не было.
     Учительница,  как всегда весело и приветливо,  поздоровалась с классом,
села за столик и принялась перелистывать журнал.
     - Елизавета Ивановна! - крикнула ей с места Лиза Кумачева. - Вы знаете,
почему-то Морозовой нет...
     Учительница оторвалась от журнала.
     - Морозова сегодня не придет, - сказала она.
     - Как не придет? Почему не придет? - послышалось со всех сторон.
     - Морозова заболела, - сказала Елизавета Ивановна.
     - А что? Откуда вы знаете? Что - разве мама ее приходила?
     - Да, - сказала Елизавета Ивановна, - приходила мама.
     - Елизавета Ивановна! - закричал Володька Бессонов. - Может быть, у нее
отец нашелся?!.
     - Нет,  -  покачала головой Елизавета Ивановна.  И сразу же заглянула в
журнал, захлопнула его и сказала:
     - Баринову Тамару - прошу к доске.




     На другой день Морозова тоже не пришла.  Лиза Кумачева и  еще несколько
девочек решили  после  уроков пойти  ее  навестить.  В  большую перемену они
подошли в коридоре к учительнице и сказали,  что хотели бы навестить больную
Морозову, нельзя ли узнать ее адрес.
     Елизавета Ивановна подумала минутку и сказала:
     - Нет,  девочки... У Морозовой, кажется, ангина, а это опасно. Не стоит
к ней ходить.
     И, ничего больше не сказав, пошла в учительскую.
     А следующий день был выходной.
     Накануне Лиза Кумачева очень долго провозилась с  уроками,  легла позже
всех и собиралась как следует поспать -  часов до десяти или до одиннадцати.
Но было еще совсем темно, когда ее разбудил оглушительный звонок на кухне. В
полусне она  слышала,  как  мать  открывает дверь,  потом  услышала какой-то
знакомый голос и не сразу могла сообразить, чей это голос.
     Захлебываясь и проглатывая слова, кто-то громко говорил на кухне:
     - У  нас  в  классе есть девочка.  Она  с  Украины приехала.  Ее  зовут
Морозова...
     "Что такое? - подумала Лиза. - Что случилось?"
     Второпях она  натянула задом наперед платье,  сунула ноги  в  валенки и
выбежала на кухню.
     Размахивая руками, Володька Бессонов что-то объяснял Лизиной маме.
     - Бессонов! - окликнула его Лиза.
     Володька даже не сказал "с добрым утром".
     - Кумачева,  -  кинулся он к Лизе, - ты не знаешь, как у Морозовой отца
зовут?
     - Нет, - сказала Лиза. - А что такое?
     - Он не капитан?
     - Не знаю. А что? В чем дело?
     Володька прищелкнул языком, покачал головой.
     - Плохо, если не капитан, - сказал он.
     - Да что такое? - чуть не закричала Лиза.
     - Понимаешь, - сказал Володька. - У меня есть собака. Ее зовут Тузик. Я
ее каждый выходной вожу гулять. Утром.
     - Какой Тузик? - ничего не понимая, спросила Лиза.
     - Тузик. Собака. Ну, не в этом дело. Одним словом, я ее повел гулять. А
на  улице  радио.  И  передают  Указ.  Понимаешь?  О  награждениях бойцов  и
командиров.  Я  слушаю и вдруг слышу:  за проявленную доблесть и так далее -
присвоить  звание  Героя  Советского  Союза  командиру  эскадрильи  капитану
Морозову Ивану...  и  какое-то  отчество,  я  только  не  разобрал,  трудное
какое-то.
     - Командиру эскадрильи? Правда? - сказала Лиза.
     - Вот в том-то и дело... Я думаю, может, это он? Ведь он летчик?
     - Ну да.  Ну конечно,  -  сказала Лиза.  -  Ой,  как бы узнать, как его
зовут?
     - Я   же  тебе  говорю  -   Иван  зовут...   забыл  только  отчество...
Фиктилис-тович, кажется.
     - Филимонович, может быть? - сказала Лизина мама.
     - Нет, - сказал Володька, - Фиктилистович.
     - А может, это не он? - сказала Лиза.
     - А вы к этой -  к Морозовой сбегайте,  -  посоветовала мать.  - Чего ж
лучше-то. Вот и узнаете.
     - Я же ее адреса не знаю, - чуть не плача, сказала Лиза.
     - Как? - испугался Володька. - Не ври! Не знаешь, где она живет?
     - Нет,  -  сказала Лиза.  -  Знаю только,  что в Кузнечном переулке,  в
первом или во втором доме от угла.
     - Эх,  -  сказал Володька. - А я-то, дурак, бежал, даже Тузика на улице
бросил. Я думал, ты знаешь. Ведь вы же подруги...
     - Знаю только, что на Кузнечном, - растерянно повторила Лиза.
     - На Кузнечном? - подумав, переспросил Володька. - Говоришь, второй дом
от угла?
     - Да. Второй или первый. Или, может быть, третий...
     - Может  быть,  двадцать  третий?  -  рассердился  Володька.  -  А  ну,
одевайся. Побежали. Может, найдем...
     Через десять минут они уже были в Кузнечном переулке.
     - Под воротами есть такие доски,  - говорил Володька. - Деревянные. Там
написано, где какой жилец живет. Будем искать Морозовых.
     Они  обошли  пять  или  шесть  домов,  проглядели все  доски,  и  нигде
Морозовых не было.
     Володька  уж  стал  ругаться и  говорить,  что,  наверно,  Лиза  путает
что-нибудь и что напрасно он оставил на улице Тузика...
     Он  уже хотел на  все плюнуть и  бежать разыскивать своего Тузика,  как
вдруг Лиза схватила его за руку.
     - Бессонов, смотри, - сказала она, - Елизавета Ивановна идет.
     Володька посмотрел и увидел,  что по улице действительно идет Елизавета
Ивановна,  их  классная воспитательница.  Они  побежали ей  навстречу и  так
разлетелись, что чуть не сбили ее с ног.
     - Елизавета Ивановна,  здравствуйте, с добрым утром! - заговорили они в
один голос.
     Учительница испуганно попятилась.
     - Здравствуйте, ребята, - сказала она.
     - Елизавета Ивановна,  - не дав ей опомниться, заговорил Володька, - вы
не знаете случайно, где Валя Морозова живет?
     - А что такое? - спросила учительница.
     - Ой, вы бы знали, - сказала Лиза. - Нам - прямо я сказать не могу - до
чего ее нужно видеть!..
     - Елизавета Ивановна! Вы же знаете, наверно? - сказал Володька.
     - Да,  -  сказала,  подумав, учительница. - Знаю. Морозова здесь, вот в
этом кирпичном доме живет.
     - И квартиру знаете?
     - И квартиру знаю, - сказала учительница. - А в чем дело?
     - Вы понимаете,  Елизавета Ивановна,  - сказала Лиза. - У нее, кажется,
отец нашелся.
     - У кого? - сказала учительница.
     - У Вали!
     И тут ребята увидели,  что Елизавета Ивановна побледнела,  как снег,  и
губы у нее задергались - не то она хочет смеяться, не то плакать.
     - Что? - сказала она. - Что вы говорите?
     Ребята,  путаясь и  перебивая друг  друга,  рассказали ей  о  том,  что
передавали сегодня утром по радио.
     Когда дело дошло до отчества капитана Морозова, Володька опять застрял.
     - Филикт... - начал он. - Или Феликст...
     - Феоктистович, - сказала учительница.
     - Правильно!  Во-во!  -  закричал Володька. - Феоктелистович! Елизавета
Ивановна, а откуда вы знаете?..
     Учительница закрыла рукой глаза.
     - Идемте, - сказала она. - Идемте скорей к Морозовой.
     И она побежала так быстро,  что ребята едва успевали за ней, а прохожие
останавливались и смотрели ей вслед.
     - Сюда,  -  сказала она ребятам и свернула в ворота большого кирпичного
дома, второго от угла.
     - Ну, что? Я тебе говорила, - сказала Володьке Лиза.
     - Елизавета Ивановна, - сказал Володька. - Мы уже тут были. Тут никаких
Морозовых нет.
     - Идемте,   идемте,   ребята,   -   сказала   Елизавета  Ивановна,   не
останавливаясь.
     - Елизавета Ивановна,  ведь  правда?  -  сказала Лиза,  когда  они  уже
поднимались по черной лестнице.  -  Ведь,  может,  это и  в самом деле Валин
отец?
     - Да,  милая, - сказала Елизавета Ивановна. - Это он. Иван Феоктистович
Морозов, капитан, командир эскадрильи. Это Валин отец.
     На  площадке  четвертого  этажа  учительница  остановилась,  вынула  из
сумочки ключ  и  открыла этим  ключом  французский замок.  Ребята не  успели
удивиться, как она распахнула дверь и сказала:
     - Пожалуйста, милости просим.
     В коридоре было темно.
     - Осторожно, - сказала Елизавета Ивановна. - Здесь сундук.
     И  хотя она  это  сказала,  Володька все-таки успел наткнуться на  этот
сундук. От неожиданности он вскрикнул.
     - Мама,  это ты?  -  послышался за дверью тоненький голосок,  и  ребята
узнали голос Вали Морозовой.
     - Я, - сказала Елизавета Ивановна, распахнув дверь.
     - Что ты так скоро? Уже достала?
     - Нет,  доченька,  - сказала Елизавета Ивановна. - Я не достала газету.
Но зато посмотри, какую я тебе привела замечательную живую газету...
     Валя  Морозова  лежала  в  постели.  Приподнявшись  над  подушкой,  она
испуганно и  смущенно  смотрела  на  Володьку  и  Лизу,  которые,  не  менее
смущенные и не менее испуганные, застряли в дверях.
     Минуту Валя смотрела на них,  потом вдруг вскрикнула и  юркнула головой
под одеяло.
     Елизавета Ивановна подбежала к  ее  кровати  и  стала  стягивать с  нее
одеяло.
     - Вылезай,  вылезай! - сказала она. - Хватит нам прятаться. Горевали мы
в одиночку, а радоваться будем вместе...
     И она так громко засмеялась,  что Валя не выдержала и высунулась из-под
одеяла.
     - Что? - сказала она.
     Елизавета Ивановна опустилась на  колени  около  ее  кровати  и  обняла
девочку.
     - Валечка! Папа жив, - сказала она.
     Несколько секунд Валя внимательно смотрела на нее, потом уронила голову
в подушку и тихо заплакала.
     А  когда она  оторвалась от  подушки,  ребята увидели,  что  она уже не
плачет,  а смеется. И тут, когда она засмеялась, и Володька, и Лиза в первый
раз заметили,  что она очень хорошенькая,  и  что у  нее белые зубы и  очень
красивые золотистые волосы,  а самое главное,  что она,  как две капли воды,
похожа на Елизавету Ивановну.
     Ребята удивились, хотя ничего удивительного, конечно, в этом не было.








     Эти  рассказы давно уже  стали классикой,  на  них воспиталось не  одно
поколение читателей.  Они издавались в сериях "Библиотека пионера", "Золотая
библиотека",  в  сборниках,  представляющих советскую детскую  литературу за
рубежом.  Дети,  их судьбы, характеры всегда волновали писателя. В каждом из
ребят,  независимо от возраста,  Л.Пантелеев видит личность,  с  уважением и
пониманием относится к  трудностям,  с которыми они сталкиваются на нелегком
пути  взросления.  Какими  же  представляет  своих  героев  Л.Пантелеев?  Он
считает,  что  самые  лучшие человеческие качества -  честность,  храбрость,
достоинство - проявляются не только в исключительных обстоятельствах, но и в
самой  обычной,  будничной обстановке.  Вот  почему написанный в  мирные дни
рассказ  "Честное слово"  о  верности маленького мальчика данному слову  так
актуально прозвучал в  первые дни войны.  Его не  только опубликовали,  но и
читали по радио.
     Осень  и   зиму   1941-1942  годов  Л.Пантелеев  провел  в   осажденном
Ленинграде.  Наряду  со  взрослыми судьбу  блокадного города разделяли дети.
Вместе с ребятами писатель дежурил на крыше,  тушил зажигалки, дети окружали
его и на Каменном острове в больнице, куда его привезли в состоянии крайнего
истощения.  "Присутствие детей,  - пишет Л.Пантелеев, - подчеркивало великий
человеческий смысл нашей борьбы". О мужестве ленинградских детей в дни войны
и блокады написано большинство рассказов этого раздела.



     Рассказ  написан  для  большого сборника "Книга  для  чтения",  который
составляли С.Я.Маршак,  Т.Г.Габбе, А.И.Любарская. Выходу этой книги помешала
начавшаяся война.  Опубликован в "Учительской газете",  10 марта 1943, затем
вошел в сборник "Честное слово". М.: Детгиз, 1943.

                                                      Г.Антонова, Е.Путилова

Популярность: 49, Last-modified: Tue, 11 Mar 2003 09:32:27 GMT