Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
Л.: Дет. лит., 1984.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 марта 2003 года
Я был совсем молоденький, почти мальчик, когда судьба свела меня с
Самуилом Яковлевичем Маршаком. За минувшие с тех пор годы я успел и полюбить
Маршака, и подружиться с ним, и поучиться у него уму-разуму...
Маршак был человек удивительный. Поражал и могучий многогранный талант
его. И фантастическая, какая-то колдовская память (когда он с одного раза,
пробежав глазами огромную - вроде "Ночного обыска" Хлебникова - поэму,
запоминал ее всю и на другой день читал уже наизусть - почти без запинки).
Но, может быть, больше всего поражало трудолюбие Маршака. Работая с утра до
глубокой ночи, он способен был по двадцать, по тридцать, даже по пятьдесят
раз переделывать, переписывать, оттачивать и отшлифовывать каждую строчку и
каждое слово в этой строчке.
И вместе с тем Маршак был блестящим импровизатором. Он мог, не сходя с
места, не отрывая пера от бумаги, сочинить эпиграмму, рифмованную шутку,
стихотворную дарственную надпись на книге. Свидетелем этого чуда я бывал не
один раз. У многих людей хранятся его книги с такими стихотворными
экспромтами. Но, конечно, далеко не все надписанные им книги сохранились.
Некоторые навсегда утрачены. А кое-что хранится только в памяти.
Вот и моя память сберегла несколько таких маленьких маршаковских
шедевров.
x x x
Всю жизнь я писал для детей. И всегда очень любил детей. Но своих ребят
у меня очень долго не было. И ни у кого из моих близких родственников -
тоже.
Чего-то в жизни очень не хватало: детского крика, детского смеха, даже
детского плача.
И вдруг у моей двоюродной сестры Иры появился ребенок. Девочка.
Я сразу без ума полюбил свою маленькую двоюродную племянницу. И впервые
за много лет снял в Сестрорецке дачу - две комнаты с верандой, чтобы
новорожденная Иринушка могла полной грудью дышать свежим морским воздухом.
Это было на редкость симпатичное, веселое и жизнерадостное существо.
Только одно мне в ней не нравилось - то, что ее тоже назвали Ириной. Две
Ирины в одном доме - это казалось мне, что ли, несколько чрезмерным. Мне
хотелось называть ее как-нибудь по-другому.
В Сестрорецке жил тогда Михаил Михайлович Зощенко. Однажды я был у него
на даче, и он прочел мне свой новый, только что законченный рассказ. Там
молодая мать, укачивая новорожденного ребенка, говорит:
- Ах ты, мой ангел! Ах ты, мой маленький людоед!..
Мне ужасно это понравилось. И с этого дня я стал называть свою
племянницу Людоедом.
Конечно, ее маме, бабушке и некоторым другим родственникам это изящное
имя пришлось не очень по вкусу. Но со временем они привыкли. И сама Иринка
лет до шести, кажется, даже не подозревала, что она Ирина.
Постепенно все в доме стали говорить:
- Людоед сегодня жалуется на животик. Не съел ли чего-нибудь лишнего?
- Людоеду купили куклу.
- Шурочка, позови, пожалуйста, Людоеда!
- Людоед, пора спать!
И Людоед, нисколько не удивляясь и не обижаясь, шел спать.
x x x
Однажды, в начале тридцатых годов, я был у Маршака. Мы с ним работали
над какой-то рукописью. Было уже поздно, и я сказал, что больше не могу,
надо ехать: сегодня день рождения Людоеда. Конечно, Самуил Яковлевич знал,
что у меня растет племянница, знал даже, что ее называют Людоедом, и
все-таки, помню, он заметно вздрогнул, когда услышал, к кому я собираюсь
ехать.
- Сколько уже ей? - спросил Самуил Яковлевич.
- Да всего годик, - извиняющимся голосом ответил я, употребив по обычаю
это уменьшительное "годик", хотя на самом деле - по своей наполненности,
насыщенности, набитости событиями и впечатлениями эти самые первые годы
человеческой жизни не только не годики, но даже, пожалуй, и не годы, а целые
годища.
- Маловато, - сказал, подумав, Маршак. - Ну, ничего. Подарю ей все-таки
книжку. На вырост.
И, попросив секретаршу принести его только что вышедшую, переизданную
книгу "Детки в клетке", он окунул в чернильницу перо и, ни минуты не
помешкав, не сделав ни единой паузы, без помарок и поправок написал своим
четким крупным почерком:
Посылаю "Детки в клетке"
Самой милой людоедке,
Самой славной героине
Косолаповой Ирине
x x x
А год или два спустя в этот же день Самуил Яковлевич обещал приехать к
Людоеду в гости. Но что-то ему помешало. И он послал ей не помню уж какую
книгу с таким стихотворным посвящением:
На Грибоедовском канале
Жила особа юных лет,
Ее родные называли
Ужасной кличкой "Людоед".
Хотел я к ней приехать в гости,
Боюсь я только одного -
Что от меня оставят кости,
Очки и - больше ничего.
А потом они познакомились и даже подружились. И оказалось, что наш
Людоед вовсе не такой страшный, каким он представлялся Маршаку. Тогда она
как раз пробовала учиться читать. И никак, бедная, не могла понять, что
такое буква "я", как она произносится. Все говорила вместо "я" - "ты".
- Напиши об этом рассказ, - посоветовал мне Самуил Яковлевич.
Тогда я отмахнулся, мне было не до рассказа, я был огорчен
бестолковостью Иринки. Но несколько лет спустя я такой рассказ написал,
называется он "Буква "ты".
А книги, подаренные Самуилом Яковлевичем, обе сгинули в лютую блокадную
зиму, когда Иринка была в эвакуации, в маленькой уральской деревушке, в
детском лагере.
x x x
Теперь она уже Ирина Валентиновна.
У нее у самой растет дочь Алла. И вряд ли наша милая Аллочка, добрая и
хорошая девочка, знает, что она - дочь людоеда.
1975
ПРИМЕЧАНИЯ
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ
С благодарной памятью создает Л.Пантелеев портретную галерею людей,
встречи с которыми оставили неизгладимый след в его жизни. М.Горький,
С.Маршак, К.Чуковский, Е.Шварц, Б.Житков, Н.Тырса, Л.Квитко - в рассказах об
этих больших людях писатель дорожит каждой подробностью и вместе с тем
стремится передать самое главное, существенное, неповторимое.
МАРШАК И ЛЮДОЕД
Дружба между С.Я.Маршаком и А.И.Пантелеевым возникла в конце 1920-х
годов и продолжалась многие десятилетия. Прощаясь навсегда 4 июля 1964 года
с Маршаком, Л.Пантелеев говорил с глубокой благодарностью о тех отношениях,
которые их связывали: "На одной из своих последних книг Самуил Яковлевич
написал, что знает и любит меня половину своей жизни. Эти добрые слова тем
более милы и дороги мне, что половина маршаковской жизни - это ведь три
четверти моей, то есть вся или почти вся моя сознательная жизнь". Облик
Маршака Л.Пантелеев запечатлел в большом очерке "Маршак в Ленинграде" (см.:
Л.Пантелеев. "Живые памятники". Л.: Сов. писатель, 1966).
Первая публикация: "Звезда", 1977, Э 6, затем в "Избранном". Л.:
Детгиз, 1978.
Г.Антонова, Е.Путилова