оглавой, Его померкнула звезда... А ты все та же -- яркий, вольный Угар огня и пестроты. На куполах первопрестольной Все те же светлые кресты. И души русские все те же: Скудеют разом все слова Перед одним, как ветер свежим, Как солнце сладостным: Москва. <1916> 569. РУССКАЯ КРАСОТА Давно, от первых дней творенья, От первой радости мечте, Слагают сладкие моленья Святые гимны красоте. И ассирийские драконы, И пирамиды над песком, И храмов греческих колонны Рассказывают об одном. О, красота! Как много славы На солнечном твоем пути. Краснеют розы, светят травы, Все хочет жить, дышать, цвести. И юга пышная порфира, И севера кристальный лед, Резец и кисть, и скальда лира Все -- о единственном поет. Я много видел стран волшебных, Любви, и песен, и вина. Душа источников целебных Живой водой напоена. Я видел рощи и аркады, И колыханье опахал. Тысячелетие прохлады В гробницах древности вдыхал. Я видел все, что пела лира, Весь пламень жизни золотой, Но блекнут все красоты мира Пред нашей русской красотой. Весной ли синей, робкой, зыбкой, Едва тепло вернется вновь, Едва блеснет полуулыбкой Сквозь сумрак утренний любовь, Когда огонь струится летний, В тумане осени немой... Всего пышней ж, всего заметней Ты буйной, вьюжною зимой. О, даль полей пушистых, ровных И белый, белый, тихий день. Псковских, рязанских, подмосковных Очарованье деревень. Лесов глухих, дорог почтовых Вся эта ширь, вся эта гладь. И бег коней, всегда готовых За край земли тебя умчать. Покой, ленивая отрада, И одинокие скиты, И гулких улиц Петрограда Прибой и, Медный Всадник, ты! Неизъяснимая загадка, Очарованье бытия... О, русская краса -- как сладко Любить и знать, что ты моя! И знать, что все красоты мира Должны, как перед солнцем медь, Как перед гласом Бога -- лира, Перед тобою побледнеть. <1916> 570 Опять заря горит светла Всех зорь чудесней, Опять гудят колокола Весенней песней... О, Пасха красная, твой звон Так сердцу сладок, Несет нам разрешенье он Всех, всех загадок!.. И утоленье скорби, бед, Земных печалей: Мы видим незакатный свет Янтарных далей. О, час, едва пропет тропарь Христос Воскресе. И радостью полны, как встарь, Леса и веси. О, час, когда чужой дарит Лобзанья встречным, Он наши души озарит Сияньем, вечным. А поутру как сладко встать В пасхальном свете, И радостью затрепетать Светло, как дети. Весна и солнце -- даль светла, Прошло ненастье. Пасхальные колокола Поют о счастье. Земля и небо, водоем, Леса и веси, И люди -- вместе все поем: Христос Воскресе! <1916> 571. РОНДО Ты -- далека. Ты обо мне забыла. Со мной давно любовная тоска. Взывает ветер нежно и уныло -- "Ты далека"... В окне луна пронзает облака Зеленой шпагою. Тебе, Лейла, Элегию плетет моя рука. "Ты далека"... Цветка, что ты когда-то подарила, Касаюся губами я слегка, И сердце вдруг томительно застыло. Ты -- далека! <1912> 572. РУССКАЯ ВЕСНА О, тайное томленье -- Весенняя тоска, На душу умиленье Наводят облака. Все дышит, плещет, тает, Все в солнце и воде, Подснежник расцветает При утренней звезде. Вся Русь, как будто море Кудесницы-весны, А в небе птицы, зори Янтарные и сны. О, первое томленье Проснувшихся ветвей, И боль, и умиленье В тревожности твоей. А этот легкий холод Растаявшего льда, С тобою каждый молод И счастлив навсегда. Я радостно-печальный Путем своим иду. Конца дороги дальней Во веки не найду. Лишь белой ночью долгой Припомню жизнь свою, Над матушкой, над Волгой Я песню пропою. Как море, широка ты, Родимая земля, От беломорской хаты До славного Кремля. Мне сладостно бродяжить В сермяге и с клюкой, Никто меня не свяжет Тревогой иль тоской. Иду и не скучаю -- И доли не кляну. Я песнею встречаю Кудесницу-весну. <1916> 573 Вновь зеленые шорохи в лесе Разогнали зимы тишину, И холмы, и озера, и веси -- Молодую встречают весну. Здравствуй, здравствуй в цветистом наряде, Озарившая серую высь. Мы тоскуем о светлой прохладе, Мы улыбки твоей дождались. Веселее сверкайте, криницы, Ветер, запах полей разноси -- Вылетайте, веселые птицы С громкой песней по красной Руси. Сладко встретить румяное утро, Улыбнуться в сосновом бору. На завалинке грустно и мудро Помечтать над судьбой ввечеру. Ой, судьба, ты и радость, и горе, Ты и буря, и сладкая тишь, Словно Волга в далекое море Неустанные волны катишь. Веет ветер и плещутся воды, И несется, несется ладья, И в раздольи тревожной свободы Несказанная радость моя! Как и встарь -- зеленя изумрудны, Дышит вольно и сладостно грудь, Только вспомнишь и больно, и трудно, И несладко порою вздохнуть. Но не надо печали и боли -- Скоро кончится горестный гнет: К светлой радости, к солнечной воле Нас весна молодая зовет. Русь родная, выращивай нивы -- Не устанут твои сыновья. Будет вольною, звонкой, счастливой И победною песня твоя. Ведь не даром вся слава Господня В каждом шорохе леса слышна, Ведь не даром сошла к нам сегодня Золотая, как солнце, весна. <1916> 574--576. СТИХИ О ПЕТРОГРАДЕ 1 На небе осеннем фабричные трубы, Косого дождя надоевшая сетка. Здесь люди расчетливы, скупы и грубы, И бледное солнце сияет так редко. И только Нева в потемневшем граните, Что плещется глухо, сверкает сурово. Да старые зданья -- последние нити С прекрасным и стройным сияньем былого. Сурово желтеют старинные зданья, И кони над площадью смотрят сердито, И плещутся волны, слагая преданья О славе былого, о том, что забыто. Да в час, когда запад оранжево-медный Тускнеет, в туман погружая столицу, Воспетый поэтами, всадник победный, Глядит с осужденьем в бездушные лица. О, город гранитный! Ты многое слышал, И видел ты много и славы, и горя, Теперь только трубы да мокрые крыши, Да плещет толпы бесконечное море. И только поэтам, в былое влюбленным, Известно Сезама заветное слово. Им ночью глухою над городом сонным Сияют туманные звезды былого... 2 Не время грозное Петра, Не мощи царственной заветы Меня пленяют, не пора Державныя Елизаветы. Но черный, романтичный сон, Тот страшный век, от крови алый. ...Безвинных оглашает стон Застенков дымные подвалы. И вижу я Тучков Буян В лучах иной, бесславной славы, Где герцог Бирон, кровью пьян, Творил жестоко суд неправый. Анна Иоанновна, а ты В дворце своем не видишь крови, Ты внемлешь шуму суеты, Измену ловишь в каждом слове. И вот, одна другой черней, Мелькают мрачные картины, Но там, за рядом злобных дней, Уж близок век Екатерины. Година славы! Твой приход Воспели звонкие литавры. Наяды в пене Невских вод Тебе несли морские лавры. Потемкин гордый и Орлов, И сердце русских войск -- Суворов... Пред ними бледен холод слов, Ничтожно пламя разговоров! Забыты, как мелькнувший сон, И неудачи, и обиды. Турецкий флот испепелен, Под русским стягом -- герб Тавриды. А после -- грозные года... Наполеона -- Саламандра Померкла! Вспыхнула звезда Победоносца-Александра. И здесь, над бледною Невой, Неслись восторженные клики. Толпа, портрет целуя твой, Торжествовала день великий. Гранитный город, на тебе Мерцает отблеск увяданья... Но столько есть в твоей судьбе И черной ночи, и сиянья! Пусть плещет вал сторожевой Невы холодной мерным гимном, За то, что стройный облик твой, Как факел славы в небе дымном! 3 А люди проходят, а люди не видят, О, город гранитный, твоей красоты. И плещутся волны в напрасной обиде, И бледное солнце глядит с высоты. Но вечером дымным, когда за снастями Закат поникает багровым крылом, От камней старинными веет вестями И ветер с залива поет о былом. И тени мелькают на дряхлом граните, Несутся кареты, спешат егеря... А в воздухе гасит последние нити Холодное пламя осенней зари. <1916> 577 Я слышу святые восторги Победы -- и чудится мне Святой полководец Георгий На белом крылатом коне. С веселою песней солдаты Без страха идут умирать, Ведь он, полководец крылатый, Ведет нашу грозную рать. И клонятся вражьи знамена, И славится имя Твое, И черное сердце дракона Разит золотое копье. <1916> 578. ВЕРХАРН Мы все скользим над некой бездной, Пока не наступает час... Вот рок туманный и железный Похитил лучшего из нас! Блеснули тяжи, и колеса По гладким рельсам пронеслись, Да искры -- золотые осы Снопом сияющим взвились. Судьба ль шальная так хотела, Чтоб в тихий сумеречный час На полотно упало тело Поэта -- лучшего из нас?.. Или простой, нелепый случай... Не все ли нам равно -- когда Стих вдохновенный, стих певучий Уже оборван навсегда! Судьба поэта! Жребий сладкий Изведать: мудрость, славу, страсть И с гулкой поездной площадки На рельсы черные упасть! Нет, знаю я, не случай это Слепой, без смысла и вины -- Судьба великого поэта, -- Судьба родной его страны. Поля отчизны процветали, Дыша и славя бытие -- Ее железом растоптали И кровью залили ее! И поезд, что над славным телом С тяжелым грохотом прошел, Сияет перед миром целым Немой и горестный симв л! Убита плоть! Но дух чудесен, Еще вольней свободный дух... Верхарна вдохновенных песен Навеки не забудет слух. Как бесконечно лучезарна Вовеки будет жить она, Страна Альберта и Верхарна, Великой доблести страна! <1916> 579. СВЯТОЧНАЯ ПОЕЗДКА Настали солнечные святки, И, снег полозьями деля, Опять несут меня лошадки В родные дальние края. Мороз и снег. Простор и воля. Дорога ровная долга. Задорный ветер веет волей, Блестит зеленая дуга. И колокольчик подпевает Веселым звоном ямщику. И сладко сердце забывает Свою тревогу и тоску. Мы все томимся и скучаем И долю грустную клянем, Мы ночью звезд не замечаем И солнца мы не видим днем. Но стоит только город бросить -- И снова оживаешь ты, Вновь сердце бьется, сердце просит Простой и ясной красоты. Душой овладевает нега Пустых таинственных полей. И что тогда милее снега И ветра вольного милей? ...Плетень разломанный и шаткий Отбросил голубую тень. Но резвые -- летят лошадки, И вот -- уж далеко плетень. Леса на горизонте, иней, Темнеет издали река, А в небе -- золотой пустыни Плывут, слетая, облака. Скрипят полозья, точно лыжи, И напевает бубенец, Что с каждым шагом ближе, ближе Дороги сладостной конец. Как хорошо проснуться дома (Еще милей, чем дома лечь!) Все там любимо и знакомо; Трещит натопленная печь. Как хорошо напиться чаю В столовой низкой, в два окна, Где, верно сердцу отвечая, Покоем веет старина. И сладко знать, что в самом деле Прийдут волхвы, зажгут звезду, Что две счастливые недели Я в этом доме проведу. <1916> 580 Теплятся жаркие свечи В сельских убогих церквах, Тихие слышатся речи, Тихое горе в глазах. Ветер шумит над деревней, Веси пылью поит, Рядом с старушкою древней С мальчиком баба стоит. Низки земные поклоны. Милой-то нынче -- солдат. В темных окладах иконы Хмуро и тускло глядят. Вспомнить ли луг изумрудный, Теплое солнце весной? Дети... И справиться трудно, Горько работать одной. Знаю, родная, что горько. Бога покрепче моли. Уж занимается зорька Красной победы вдали. Сила немецкая гнется, Глохнет в неравном бою. Скоро и милый вернется В темную хату твою. <1917> 581. КУЛИКОВО ПОЛЕ Когда я слышу -- ветер воет, Морозным снегом в окна бьет, Что сердце тайно беспокоит, О чем тоска ему поет, Я слышу, словно отзыв тайный, И, через сумрак голубой, Неизъяснимый и печальный Шуршит таинственный прибой. Растет неясная тревога: Зовет куда, о чем поет?.. Нагие ветки шепчут строго, Морозный ветер в окна бьет. Вот -- отступает все живое В объятья мглы, в пределы сна. Я вижу поле роковое, Где кости павших и луна. Давно здесь рокотали громы И стрел врывалися дожди -- Разбиты крепкие шеломы, Недвижны павшие вожди. Глядит луна холодным взором, Дробится в омуте ручья; Над полем крадется дозором Глухая сила воронья. Но нет! Бегут виденья ночи, И, зыбкой славою горя, С улыбкой смотрит мертвым Над Русью вставшая заря. Да, много павших в битве славной,. Но подвиг светлый совершен -- В борьбе тяжелой и неравной Татарский латник побежден. О, поле, поле Куликово, Ты первый луч средь черной мглы! Достойно имени какого, Какой достойно ты хвалы. Навстречу вражеским преградам, Любовью к родине святы, Удельный князь и ратник рядом Несли тяжелые щиты. Пусть гневно кличет ворон черный; Мы знали -- царь всевышний благ, Мы знали, что нерукотворный Над Русью светлый веет стяг. Да, мы падем за честь отчизны, Мы все костьми поляжем тут, Но даже имя нашей тризны Потомки -- славой назовут. Несите братские молитвы О всех, о всех, кто пал в бою, В великий день великой битвы Погиб за родину свою. И, сквозь свинцовый мрак столетий, Пожаром сладостным горя, Моленья пламенные эти Златит нетленная заря! <1917> 582. ДЕКАБРИСТЫ Декабристы, Это первый ветер свободы, Что нежданно сладко повеял Над Россией в цепях и язвах. Аракчеев, доносы, плети И глухие, темные слухи, И слепые, страшные вести, И военные поселенья. Жутко было и слово молвить, Жутко было и в очи глянуть. Суд продажный творил расправу. Вдруг повеял ветер свободы, Вдруг запели вольную песню Декабристы! День морозный Был нерадостным солнцем залит. Заиграли трубы в казармах, Заблестели холодом ружья, И полки на улицу вышли. "Ну, товарищи, Бог нас видит, Постоим за правое дело, Разобьем постылые цепи, Есть присяга вернее царской, То присяга родины милой, Умереть за нее -- клянемся!" Обнимали друг друга, плача, И сияло зимнее солнце Так тревожно, темно, печально, Точно знало... Точно знало: Близок час -- и серые пушки Задымятся вдоль по Галерной, И мятежники в страхе дрогнут Пред железною царской силой... "Все погибло -- прощай свобода -- Чья судьба -- тосковать в Сибири, Чья судьба -- умереть на плахе. Все погибло -- прощай, свобода". Грохотали царские пушки. И туманилось дымное солнце, И неправда торжествовала На Сенатской площади мертвой. Вольный ветер свободы милой, Где ты, где ты! Декабристы! Умирая на черной плахе, Задыхаясь в цепях в Сибири, Вы не знали, какою славой Имена засияют ваши. Слава мученикам свободы, Слава первым поднявшим знамя, Знамя то, что широко веет Над Россией освобожденной: Светло-алое знамя чести. Пропоем же вечную память Тем, кто нашу свободу начал, Кто своею горячей кровью . Оросил снега вековые -- Декабристам! <1917> 583 Кто говорит: "Долой войну!", Кто восклицает: "Бросим меч!", Не любит он свою страну И речь его -- безумца речь. Ведь все мы потом и трудом Свой созидаем кров и дом, И тяжко каждому свою Покинуть пашню и семью. Но непреложно знаем мы, Что только сильным духом -- весть О мире солнечном, средь тьмы, Господь позволит произнесть. Затем, что пролитая кровь За честь и веру, и любовь В великий и тревожный час Зовет сражаться властно нас. Друзья! Мы были юны все, И нас заботливая мать Любви -- божественной красе Учила верить и внимать. И вот знамен трепещет шелк, И слово честь, и слово долг Среди блаженной тишины Так звонко произнесены. Кто услыхав -- остался глух, Тому презренье -- он не наш. В ком победил крылатый дух, Достоин славы гордых чаш. Настанет день. И слово "мир" Звончее будет громких лир, Торжественнее пенья птиц, Пышней победных колесниц. Тогда мы скажем: "Вот конец, Достойный чести и любви. Вот искупительный венец, Омытый в пролитой крови!" И бросим меч, и мирный плуг Уже не выпустим из рук, На все четыре стороны Развеяв черный прах войны. <1917> 584 Сколько лет унижений и муки, Беспросветной, томительной мглы. Вдруг свобода! Развязаны руки, И разбиты твои кандалы! Развевается красное знамя, И ликует родная страна, И лучи золотые над нами Зажигает свободы весна. Как же это случилось, о, Боже! Что сменила восторги тоска? Светит солнце над Русью все то же; Те же долы, леса, облака. То же солнце, да жалобно светит, Те же очи, да тускнут от слез. Что с тобою, о, Русь, кто ответит На томительный страшный вопрос? Братья, мы ли забудем отчизну, За свободу пролитую кровь. Пусть тревога и мука за нами, Впереди -- торжество и любовь. Словно плещет широкое море, Бьется сердце в народной груди. Птицы райские, радуги, зори, И свобода, и мир впереди. <1917> 585 Выхожу я в родные просторы, На зеленые нивы смотрю, Подымаю тревожные взоры, На багряную ленту -- зарю. Надвигаются синие тучи, И тревожная плещет река, И звенит о тоске неминучей Старомодная песнь ямщика. Больно сердцу от пенья свирели, Грустно видеть, как блекнет заря, И качаются старые ели, О тревоге своей говоря. Незаметно она наплывала, Пелена серо-пепельной мглы, А давно ли душа ликовала, Разбивая свои кандалы. А давно ли, давно ли, давно ли, Жизнь была озаренно-светла, Словно радуга в солнечном поле, Наша дивная радость цвела. И казалось, свершаем мы тризну Над неправдой, изменою, злом, И Россию -- Россию-отчизну Мы по праву свободной зовем. Как забуду я красные флаги, Эти буйные дни февраля? Полный кубок любви и отваги, Что пила ты, родная земля! Много лет ты в неволе томилась, Восставая на черное зло, И с жестокой неправдою билась, И страдала за правду светло. <1917> СТИХОТВОРЕНИЯ 1918--1922 ГОДОВ 586 Любимы Вами и любимы мною, Ах, с нежностью, которой равных нет, Река, гранит, неверный полусвет И всадник с устремленной вдаль рукою. Свинцовый, фантастический рассвет Сияет нам надеждой и тоскою, Едва-едва над бледною рекою Рисуется прекрасный силуэт... Есть сны, царящие в душе навеки, Их обаянье знаем я и Вы. Счастливых стран сияющие реки Нам не заменят сумрачной Невы, Ее волны размеренного пенья, Рождающего слезы вдохновенья! <1918?> 587 Еще не молкнет шум житейский И легкая клубится пыль, Но золотой Адмиралтейский Уже окрашен розой шпиль, И в воздухе все та же роза: Гранит, листва и облака, -- Как от веселого мороза Зарозовевшая щека. Но тени выступили резче, Но волны глуше в берег бьют. Послушай: медленно и веще Куранты дряхлые поют. Прислушайся к сирены вою И к сердцу своему в груди; Над Петербургом и Невою В холодный сумрак погляди! Да, плещут царственные воды, И сердце понимает вновь: Мой Петербург -- моя свобода, Моя последняя любовь. Мое единственное счастье Адмиралтейство, ночь, тоска И угасающие снасти, И над Невою -- облака. <1918> 588 Пушкина, двадцатые годы, Императора Николая Это утро напоминает Прелестью морозной погоды. Очертаниями Летнего Сада И легким полетом снежинок... И поверить в это можно с первого взгляда, Безо всяких ужимок. Мог бы в двадцатых годах Рисовать туманных красавиц, Позабыв о своих летах, Судейкин -- и всем бы нравилось. Конечно -- автомобили, Рельсы зеленой стали, Но и тогда кататься любили, А трамваи уже ходить перестали. И мебель красного дерева, Как и тогда, кажется красивой, Как и тогда, мы бы поверили, Что декабристы спасут Россию. И, возвращаясь с лицейской пирушки, Вспомнив строчку расстрелянного поэта, Каждый бы подумал, как подумал Пушкин: "Хорошо, что я не замешан в это".:. <1919?> 589 Оцуп Оцуп где ты был Я поэму сочинил Съездил в Витебск в Могилев Пусть похвалит Гумилев Так уж мной заведено То поэма то пшено То свинина то рассказ Съезжу я еще не раз Сто мильонов накоплю Бриллиантов накуплю Посмотрите как я сыт Толсторож и знаменит Удивив талантом мир Жизнь окончу как банкир Свой поглаживая пуп Уж не Оцуп, не оцуп. 21 сентября 1920 г. 590. МАДРИГАЛ Печален мир. Все суета и проза. Лишь женщины нас тешат да цветы. Но двух чудес соединенье ты: Ты женщина! Ты роза! <Ноябрь 1920> 591 Сейчас я поведаю, граждане, вам Без лишних присказов и слов, О том, как погибли герой Гумилев И юный грузин Мандельштам. Чтоб вызвать героя отчаянный крик, Что мог Мандельштам совершить? Он в спальню красавицы тайно проник И вымолвил слово "любить". Грузина по черепу хрястнул герой И вспыхнул тут бой, гомерический бой. Навек без ответа остался вопрос: Кто выиграл, кто пораженье понес? Наутро нашли там лишь зуб золотой, Вонзенный в откушенный нос. <Декабрь 1920> 592. БАСНЯ В Испании два друга меж собой Поспорили, кому владеть Арбой. До кулаков дошло. Приятелю приятель Кричит: "Мошенник, вор, предатель". А им все не решить вопрос... Тут, под шумок, во время перип тий Юрк и арбу увез Испанец третий. Друзьям урок: как об арбе ни ной, На ней катается другой. <Начало 1921> 593. БАЛЛАДА ОБ ИЗДАТЕЛЕ На Надеждинской жил один Издатель стихов, Назывался он господин Блох. Всем хорош бы... Лишь одним он был Плох. Фронтисписы слишком полюбил Блох. Фронтиспис его и погубил. Ох! Труден издателя путь, и тяжел, и суров и тернист, А тут еще марка, ex-libris, шмуцтитул, и титул, и титульный лист. Книгу за книгою Блох отправляет в печать -- Издал с десяток и начал смертельно скучать. Добужинский, Чехонин не радуют взора его, На Митрохина смотрит, а сердце, как камень, мертво. И шепнул ему дьявол однажды, когда он ложился в постель: "Яков Ноевич, есть еще Врубель, Бирдслей, Рафаэль". Всю ночь Блох фронтисписы жег, Всю ночь Блох ex-libris 'ы рвал, Очень поздно лег, С петухами встал. Он записки пишет, звонит в телефон, На обед приглашает поэтов он. И когда собрались за поэтом поэт, И когда принялись они за обед, Поднял Блох руку одну, Нож вонзил в бок Кузмину. Дал Мандельштаму яду стакан, Выпил тот и упал на диван. Дорого продал жизнь Гумилев, Умер, не пикнув, Жорж Иванов. И когда покончил со всеми Блох, Из груди его вырвался радостный вздох, Он сказал: "Я исполнил задачу свою: Отделенье издательства будет в раю -- Там Врубель, Ватто, Рафаэль, Леонардо, Бирдслей, Никто не посмееет соперничать с фирмой моей". <1921> 594 Мы дышим предчувствием снега и первых морозов, Осенней листвы золотая колышется пена, А небо пустынно, и запад томительно розов, Как нежные губы, что тронуты краской Дорэна. Желанные губы подкрашены розой заката, И душные волосы пахнут о скошенном сене... С зеленой земли, где друг друга любили когда-то, Мы снова вернулись сюда -- неразлучные тени. Шумят золотые пустынные рощи блаженных, В стоячей воде отражается месяц Эреба, И в душах печальная память о радостях пленных, О вкусе земных поцелуев, и меда, и хлеба... Сентябрь, 1921 595 Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать, Печаль моя! Мы в сумерках блуждаем И, обреченные любить и умирать, Так редко о любви и смерти вспоминаем. Над нами утренний пустынный небосклон, Холодный луч дробится по льду... Печаль моя, ты слышишь слабый стон: Тристан зовет свою Изольду. Устанет арфа петь, устанет ветер звать, И холод овладеет кровью... Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать Воспоминаньем и любовью. Я умираю, друг! Моя душа черна, И черный парус виден в море. Я умираю, друг! Мне гибель суждена В разувереньи и позоре. Нам гибель суждена, и погибаем мы За губы лживые, за солнце взора, За этот свет, и лед, и розы, что из тьмы Струит холодная Аврора... <1921?> 596 Охотник веселый прицелился, И падает птица к ногам, И дым исчезающий стелется По выцветшим низким лугам. Заря розовеет болотная, И в синем дыму, не спеша, Уносится в небо бесплотная, Бездомная птичья душа. А что в человеческой участи Прекраснее участи птиц, Помимо холодной певучести Немногих заветных страниц? <1921?> СТИХОТВОРЕНИЯ 1922--1933 ГОДОВ 597 Мы из каменных глыб создаем города, Любим ясные мысли и точные числа, И душе неприятно и странно, когда Тянет ветер унылую песню без смысла. Или море шумит. Ни надежда, ни страсть, Все, что дорого нам, в них не сыщет ответа. Если ты человек -- отрицай эту власть, Подчини этот хор вдохновенью поэта. И пора бы понять, что поэт не Орфей, На пустом побережьи вздыхавший о тени, А во фраке, с хлыстом, укротитель зверей На залитой искусственным светом арене. 1922 598 Пожалейте меня, сир! Я давно позабыл мир, Я скитаюсь двенадцать лет, У меня ничего нет! "Для того чтоб таких жалеть У меня хороша плеть. У меня молоток-гвоздь Прямо в кость, дорогой гость". 1922 599 Мы живем на круглой или плоской Маленькой планете. Пьем. Едим. И, затягиваясь папироской, Иногда на небо поглядим. Поглядим, и вдруг похолодеет Сердце неизвестно отчего. Из пространства синего повеет Холодом и счастием в него. Хочешь что-то вспомнить -- нету мочи, Тянешься -- не достает рука... Лишь ныряют в синих волнах ночи, Как большие чайки, облака. 1922 600. РОЗА Я в мире этом Цвету и вяну, Вечерним светом Я скоро стану. Дохну приветом Полям и водам, Прохладным летом, Пчелиным медом. И ты, прохожий, Звался поэтом, А будешь тоже Вечерним светом. Над тихим садом Под ветром юга Мы будем рядом, Забыв друг друга. 1922 601 Ужели все мечтать? Ужели все надеяться? И только для того, Чтобы закрыть глаза и по ветру развеяться, Не помня ничего. И некому сказать, как это называется... Еще шумит гроза, Еще сияет день, но сами закрываются Усталые глаза. <1923> 602 Прорезываются почки (Как сыро в беседке), Развертываются листочки На оттаявшей ветке. Во все закоулки сада Тепло проникает, И прошлогодняя падаль Догнивать начинает. Сладко нам в лучах серебристых, Да и некуда деться... Ничего, что сгнием так быстро, Только б согреться. 1923 603. РАЗГОВОР Грустно? Отчего Вам грустно, Сердце бедное мое? Оттого ли, что сегодня Солнца нет и дождик льет? Страшно? Отчего Вам страшно, Бедная моя душа? Оттого ли, что приходит Осень, листьями шурша? '. -- Нет, погода как погода, Но, наверно, веселей Биться в смокинге банкира, Чем скучать в груди твоей. -- Нет, но завтра, как сегодня, И сегодня, как вчера, Лучше б я была душою Танцовщицы в Op ra! -- Так нетрудно, так несложно Нашу вылечить тоску -- Так нетрудно в черный кофе Всыпать дозу мышьяку. -- Я Вам очень благодарен За практический совет. Я не меньше Вас скучаю Целых двадцать восемь лет. 1925 604 Это качается сосна И убаюкивает слух. Это последняя весна Рассеивает первый пух. Я жил и стало грустно мне Вдруг, неизвестно отчего. Мне стало страшно в тишине Биенье сердца моего. 1923 605 Закрыта жарко печка, Какой пустынный дом! Под абажуром свечка, Окошко подо льдом. Я выдумал все это И сам боюсь теперь. Их нету. Нету. Нету. Не верь. Не верь. Не верь. Под старою сосною, Где слабый звездный свет, Не знаю: двое, трое Или их вовсе нет. В оцепененьи ночи Тик-так. Тик-так. Тик-так. И вытекшие очи Глядят в окрестный мрак. На иней, иней, иней -- Или их вовсе нет -- На синий, синий, синий Младенческий рассвет. <Март> 1923 606 Мне грустно такими ночами, Когда ни светло, ни темно, И звезды косыми лучами Внимательно смотрят в окно. Глядят миллионные хоры На мир, на меня, на кровать. Напрасно задергивать шторы, Не стоит глаза закрывать. Глядят они в самое сердце, Где усталость, и страх, и тоска. И бьется несчастное сердце, Как муха в сетях паука. Когда же я стану поэтом Настолько, чтоб все презирать, Настолько, чтоб в холоде этом Бесчувственным светом играть? Март 1923 607 Как осужденные, потерянные души Припоминают мир среди холодной тьмы, Блаженней с каждым днем и с каждым часом глуше Наш чудный Петербург припоминаем мы. Быть может, города другие и прекрасны... Но что они для нас! Нам не забыть, увы, Как были счастливы, как были мы несчастны В туманном городе на берегу Невы. Май 1924 608 Если все, для чего мы росли И скучали, и плакали оба, Будет кончено горстью земли О поверхность соснового гроба, Если новая жизнь, о душа, Открывается в черной могиле, Как должна быть она хороша, Чтобы мы о земной позабыли. <1924> 609 Все тот же мир. Но скука входит В пустое сердце, как игла, Не потому, что жизнь проходит, А потому, что жизнь прошла. И хочется сказать -- мир чуждый, Исчезни с глаз моих скорей -- "Не искушай меня без нужды Возвратом нежности твоей!" <1924> 610 Мы только гости на пиру чужом, Мы говорим: былому нет возврата. Вздыхаем, улыбаемся и лжем, "Глядя на луч пурпурного заката". Былое... Та же скука и вино Под тем же заревом банально-красным. Какое счастье в нем погребено? Зачем сердцам рисуется оно Таким торжественным, печальным и прекрасным? <1925> 611 Еще мы говорим о славе, о искусстве И ждем то лета, то зимы. Сердцебиению бессмысленных предчувствий Еще готовы верить мы. Так, кончить с жизнию расчеты собираясь, Игрок, лишившийся всего, Последний золотой бросает, притворяясь, Что горы денег у него. <1925> 612 Забудут и отчаянье и нежность, Забудут и блаженство и измену, -- Все скроет равнодушная небрежность Других людей, пришедших нам на смену. Жасмин в цвету. Забытая могила... Сухой венок на ветре будет биться, И небеса сиять: все это было, И это никогда не повторится! <1925> 613 Сияет ночь, и парус голубеет, И плещет море, жалобно шурша, И, как в руках любовника, слабеет Возлюбленная грустная душа. Увы, она отлично знает цену Его мольбам и счастью своему. И все-таки -- которую измену -- Который раз она простит ему За эти звездно-синие шелка, За этот шепот страсти и печали Ложь, за которую во все века Поэты и влюбленные прощали. <1926> 614 Я не хочу быть куклой восковой, Добычей плесени, червей и тленья, Я не хочу могильною травой Из мрака пробиваться сквозь каменья. Над белым кладбищем сирень цветет, Над белым кладбищем заря застыла, И я не вздрогну, если скажут: "Вот Георгия Иванова могила..." И если ты -- о нет, я не хочу -- Придешь сюда, ты принесешь мне розы, Ты будешь плакать -- я не отличу От ветра и дождя слова и слезы. <1926> 615 На старых могилах растут полевые цветы, На нищих могилах стоят, покосившись, кресты, И некому больше здесь горькие слезы ронять, И бедной Жизель надмогильной плиты не поднять. -- Мой милый, мой милый, о, как это было давно, Сиял ресторан, и во льду зеленело вино, И волны шумели всю ночь, и всю ночь напролет Влюбленное сердце баюкал веселый фокстрот. <1926> 616 Скажи, мой друг, скажи (Не надо лжи), Скажи мне правду Хоть раз один. -- Сказать я не могу, Я все равно солгу -- Так приказал мне Мой Господин. Скажи, мой друг, скажи (Не надо лжи), Открой мне правду О Нем хоть раз. -- О, если б я открыл, Тебя бы ослепил Блеск синих крыл И черных глаз... Декабрь 1926 617 Серебряный кораблик На красных парусах Качается, качается, Качается в волнах. Ютится у горы Игрушечная гавань Из камешков и раковин, Из дерева и коры. И голубой осколок Бутылочного стекла -- Звезда взошла, звезда взошла, Гляди -- звезда взошла! Ну что, как тебе нравится? Вот так, повыше, стань: Направо от нас Нормандия, Налево от нас Бретань. 618 Угрозы ни к чему. Слезами не помочь. Тревожный день погас, и наступила ночь. Последний слабый луч, торжественно и бледно Сиявший миг назад, -- уже исчез бесследно. Ночь -- значит, надо спать. Кто знает -- в смутном сне, Быть может, жизнь моя опять приснится мне. И, сердце мертвое на миг заставив биться, Наш первый поцелуй блаженно повторится. <1927?> 619 Это только бессмысленный рай, Только песен растерянный лад -- Задыхайся, душа, и сгорай, Как закатные розы горят. Задыхайся от нежных утрат И сгорай от блаженных обид -- Это только сияющий ад, Золотые сады Гесперид. Это -- над ледяною водой, Это -- сквозь холодеющий мрак Синей розой, печальной звездой Погибающим светит маяк. <1930?> 620 В погожий день, вдоль сада проходя, Юристик испугался вдруг дождя И говорит: -- Хоть нет сейчас дождя, Но может он пойти немного погодя, Давайте же, друзья, я лучше пережду Вот этот дождик в том саду. Ницца 1930 621--626. РАЗРОЗНЕННЫЕ СТРОФЫ (1930) 1 И нет и да. Блестит звезда. Сто тысяч лет -- все тот же свет. Блестит звезда. Идут года, Идут века, а счастья нет... В печальном мире тишина, В печальном мире, сквозь эфир, Сквозь вечный лед, летит весна С букетом роз -- в печальный мир! 2 ...Облетают белила, тускнеют румяна, Догорает заря, отступают моря -- Опускайся на самое дно океана Бесполезною, черною розой горя! Все равно слишком поздно. Всегда слишком рано. "Догорели огни, облетели цветы" -- Опускайся на дно мирового тумана, В непроглядную ночь мировой пустоты. 3 Бессонница, которая нас мучит, Бессонница, похожая на сон. Бессмыслица, которая нас учит, Что есть один закон -- ее закон. На бледном мареве абракадабры, В мерцаньи фосфорического дна, Больные рыбы раздувают жабры... 4 Черные ветки, шум океана, Звезды такие, что больно смотреть, Все это значит -- поздно иль рано Надо и нам умереть... 5 Райской музыкой, грустной весной, Тишиной ты встаешь надо мной. Твой торжественный шаг узнаю, Вижу черную славу твою, Узнаю твой блаженный полет, Стосаженный, сквозь розы и лед!.. 6 В совершенной пустоте, В абсолютной черноте -- Так же веет ветер свежий, Так же дышат розы те же... Те же, да не те. 627 Мир торжественный и томный -- Вот и твой последний час. Догорай, пожар огромный, Догорай без нас. Мы уходим в вечность, в млечность Звезд, сиявших зря, Нас уводит в бесконечность Черно-желтая заря. И потерянный, бездомный Не оглянется назад. -- Догорай, пожар огромный! И не дрогнет факел темный, Освещая ад. <1931> 628 Гаснет мир. Сияет вечер. Паруса. Шумят леса. Человеческие речи, Ангельские голоса. Человеческое горе, Ангельское торжество... Только звезды. Только море. Только. Больше ничего. Без числа, сияют свечи. Слаще мгла. Колокола. Черным бархатом на плечи Вечность звездная легла. Тише... Это жизнь уходит, Все любя и все губя. Слышишь? Это ночь уводит В вечность звездную тебя. <1931> 629 Я люблю эти снежные горы На краю мировой пустоты. Я люблю эти синие взоры, Где, как свет, отражаешься ты. Но в бессмысленной этой отчизне Я понять ничего не могу. Только призраки молят о жизни; Только розы цветут на снегу, Только линия вьется кривая, Торжествуя над снежно-прямой, И шумит чепуха мировая, Ударяясь в гранит мировой. <1932?> 630 Обледенелые миры Пронизывает боль тупая... Известны правила игры. Живи, от них не отступая: Направо -- тьма, налево -- свет, Над ними время и пространство Расчисленное постоянство... А дальше? Музыка и бред. Дохнула бездна голубая, Меж "тем" и "этим" -- рвется связь, И обреченный, погибая, Летит, орбиту огибая, В метафизическую грязь. <1932?> 631--632. ЯМБЫ I Как туча, стала Иудея И отвернулась от Христа... Надменно кривятся уста, И души стынут, холодея Нет ясной цели. Пустота. А там -- над Римом -- сумрак млечный Ни жизнь ни смерть. Ни свет ни тьма. Как музыка или чума Торжественно-бесчеловечный... II Все до конца переменилось, Все ново для прозревших глаз. Одним поэтам -- в сотый раз -- Приснится то, что вечно снилось, Но в мире новые законы, И боги жертвы не хотят. Напрасно в пустоту летят Орфея жалобные стоны -- Их остановят электроны И снова в душу возвратят <1933?> 633 Час от часу. Год от году. Про Россию, про свободу, Про последнего царя. Как в него прицеливали, -- Как его расстреливали. Зря. Все зря. Помолиться? Что ж молиться. Только время длится, длится Да горит заря. Как ребята баловали, Как штыком прикалывали -- Зря. Все зря. <1933?> СТИХОТВОРЕНИЯ 1944--1958 ГОДОВ 634 Она летит, весна чужая, Она поет, весна. Она несется, обнажая Глухие корни сна. И ты ее, покойник храбрый, Простишь иль не простишь -- Подхвачен солнечною шваброй, В канаву полетишь. И как простить? Она чужая, Она, дитя зимы, Летит, поет, уничтожая Все, что любили мы. 1944--1945. Биарриц 635. НА ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА РУССКИМИ Над облаками и веками Бессмертной музыки хвала -- Россия русскими руками Себя спасла и мир спасла. Сияет солнце, вьется знамя, И те же вещие слова: "Ребята, не Москва ль за нами?" Нет, много больше, чем Москва! <1945> 636 Я за войну, за интервенцию, Я за царя хоть мертвеца. Российскую интеллигенцию Я презираю до конца. Мир управляется богами, Не вшивым пролетариатом... Сверкнет над русскими снегами Богами расщепленный атом. 637 Видишь мост. За этим мостом Есть тропинка в лесу густом. Если хочешь -- иди по ней Много тысяч ночей и дней. Будешь есть чернику и мох, Будут ноги твои в крови -- Но зато твой последний вздох Долетит до твоей любви. Видишь дом. Это дом такой, Где устали ждать покой, Тихий дом из синего льда, Где цветут левкои всегда. ...Поглядишь с балкона на юг, Мост увидишь и дальний лес, И не вспомнишь даже, мой друг, Что твой свет навсегда исчез. 1946 638 Ты протягиваешь руку -- Вот она, твоя рука. За свиданье, за разлуку, За мгновенье, за века. Нас никто не пожалеет, А себя жалеть смешно. Звезды гаснут, день белеет Сквозь закрытое окно. Распахни его пошире Или шторы опусти: За свиданье в этом мире Или вечное прости. <1940-е> 639 Уплывает в море рыбачий челнок, Разбивается пена у ног, Зеленая ветка в закатном огне Кивнула доверчиво мне. И птица запела о чем-то своем, -- О чем и мы, под сурдинку, поем, -- Когда грустить устаем: О том, что счастье длится века И только жизнь коротка. И мы напрасно тоскуем о том, О чем забудем потом. 640 Собиратели марок, эстеты, Рыболовы с Великой реки, Чемпионы вечерней газеты, Футболисты, биржевики; Все, кто ходят в кино и театры, Все, кто ездят в метро и в такси; Хочешь, чучело, нос Клеопатры? Хочешь быть Муссолини? -- Проси! И просили, и получали, Только мы почему-то с тобой Не словчили, не перекричали В утомительной схватке с судьбой. 1948 641 Все еще дышу, люблю, Многое еще стерплю. Но о том, зачем пишу, Ямбами не напишу. Но того, кого люблю, Музыкой не оскорблю. <1948?> 642 Вот дуры едут в первом классе, Не думая о смертном часе. Когда настанет смертный час, На что вам будет первый класс? <1948?> 643 Скользит машина возле сада, И мы въезжаем на курорт: Так вот она, граница ада, -- На перекрестке встречный чорт. С давно забытым благородством Он пожимает руку мне, Гордясь усами и уродством, И вообще семейным сходством С тем, что царит в моей стране. Август 1948 644 Россия тридцать лет живет в тюрьме, На Соловках или на Колыме. И лишь на Колыме и Соловках Россия та, что будет жить в веках. Все остальное -- планетарный ад, Проклятый Кремль, злощастный Сталинград -- Заслуживает только одного, Огня, испепелящего его. 1949 645 Несколько поэтов. Достоевский. Несколько царей. Орел двуглавый. И -- державная дорога -- Невский... Что нам делать с этой бывшей Славой? Бывшей, павшей, обманувшей, сгнившей... ...Широка на Соловки дорога, Где народ, свободе изменивший, Ищет, в муках, Родину и Бога. 1949 646 М. В. Абельман Я в Вашем доме -- гость случайный, Встречались мы не много раз. Но связывает нежной тайной Поэзия обоих нас. Вы и в своем вечернем свете -- О, это так понятно мне! -- Общаясь с Пушкиным и Гете, Остались верною весне. И в этом мире зла и скуки, Где нас обоих грусть томит, Вам с нежностью целует руки Ваш преданный... "Антисемит". 1 ноября 1949 647 Тамаре Карсавиной Вот, дорогая, прочтите глазами газели, Теми глазами, что весь Петербург чаровали В лунном сиянье последнего акта Жизели, Или в накуренном, тесном, волшебном "Привале". Имя Карсавиной... В этом сияющем звуке Прежнее русское счастье по-новому снится. Я говорю Вам, целуя прекрасные руки: -- Мир изменился, но Вы не могли измениться. Май 1950 г. 648 Т. Смоленской Человек природно-мелкий, Разносолов не ища, Я довольствуюсь тарелкой Разогретого борща. Но, когда тарелку супа Подаешь мне, Тася, ты, Для меня (пусть это глупо!) В нем капуста -- как цветы. От того ли? От сего ли? Добровольно? Поневоле? Я в Твой борщ всегда влюблен. И -- когда он не досолен, И -- когда пересолен. 1950 649 -- В этом мире любила ли что-нибудь ты?.. -- Ты, должно быть, смеешься! Конечно, любила. -- Что? -- Постой. Дай подумать! Духи и цветы, И еще зеркала... Остальное забыла. 1950 650 Плавают в море различные рыбы, То в одиночку, то целой гурьбой. Если тех рыбок поймать мы могли бы, Были б мы сыты с тобой. Вялили, жарили, впрок бы солили, Теплые шубки на рыбьем меху К зимнему холоду сшили... <1950?> 651 Я не знал никогда ни любви, ни участья. Объясни -- что такое хваленое счастье, О котором поэты толкуют века? Постараюсь, хотя это здорово трудно: Как слепому расскажешь о цвете цветка, Что в нем ало, что розово, что изумрудно? Счастье -- это глухая, ночная река, По которой плывем мы, пока не утонем, На обманчивый свет огонька, светляка... Или вот: у всего на земле есть синоним, Патентованный ключ для любого замка -- Ледяное, волшебное слово: Тоска. <1950> 652 С пышно развевающимся флагом, Точно броненосец по волнам, Точно робот, отвлеченным шагом, Музыка пошла навстречу нам. Неохотно, не спеша, не сразу, Прозревая, но еще слепа, -- Повинуется ее приказу Чинно разодетая толпа. Все спокойно. Декольте и фраки Сдержанно, как на большом балу, Слушают в прозрачном полумраке Смерти и бессмертию хвалу. Только в ложе молодая дама Вздрогнула -- и что-то поняла. Поздно... Мертвые не имут срама И не знают ни добра, ни зла! Поздно... Слейся с мировою болью. Страшно жить, страшнее умереть... Холодно. И шубкою собольей Зябнущего сердца не согреть. <1950> 653 На один восхитительный миг, Словно отблеск заката-рассвета, Словно чайки серебряный крик, Мне однажды почудилось это. Просияли -- как счастье во сне -- Невозможная встреча-прощанье -- То, что было обещано мне, То, в чем Бог не сдержал обещанья. <1952> 654--655. СТАНСЫ Родная моя земля, За что тебя погубили? Зинаида Гиппиус I 1 Судьба одних была страшна, Судьба других была блестяща, И осеняла всех одна России сказочная чаша. 2 Но Император сходит с трона, Прощая все, со всем простясь, И меркнет Русская корона В февральскую скатившись грязь. 3 ...Двухсотмиллионная Россия, -- "Рай пролетарского труда", Благоухает борода У патриарха Алексия. 4 Погоны светятся, как встарь На каждом красном командире, И на кремлевском троне "царь" В коммунистическом мундире. 5 ...Протест сегодня бесполезный,- Победы завтрашней залог! Стучите в занавес железный, Кричите: "Да воскреснет Бог!" II 1 ...И вот лежит на пышном пьедестале Меж красных звезд, в сияющем гробу, "Великий из великих" -- Оська Сталин, Всех цезарей превозойдя судьбу. 2 И перед ним в почетном карауле, Стоят народа меньшие "отцы", Те, что страну в бараний рог согнули, -- Еще вожди, но тоже мертвецы. Какие отвратительные рожи, Кривые рты, нескладные тела: Вот Молотов. Вот Берия, похожий На вурдалака, ждущего кола... 4 В безмолвии у Сталинского праха Они дрожат. Они дрожат от страха, Угрюмо морща некрещеный лоб, -- И перед ними высится, как плаха, Проклятого "вождя", -- проклятый гроб. Р. S. Первое стихотворение написано незадолго до смерти Сталина, второе вскоре после егосмерти. Г. И. 656 Ну да -- немного человечности, Клочок неснившегося сна. А рассуждения о вечности... Да и кому она нужна! Ну да -- сиянье безнадежности, И жизнь страшна и мир жесток. А все-таки -- немножко нежности, Цветка, хоть чахлый, лепесток... Но продолжаются мучения И звезды катятся во тьму. И поздние нравоучения, Как все на свете -- ни к чему. <1954> 657 Но черемуха услышит И на дне морском простит... О. Мандельштам Это было утром рано Или было поздно вечером (Может быть, и вовсе не было). Фиолетовое небо И, за просиявшим глетчером, Черный рокот океана. ...Без прицела и без промаха, А потом домой шажком... И оглохшая черемуха Не простит на дне морском! <1954> 658 Как тридцать лет тому назад, Как тридцать пять, возможно, сорок, Я заглянул в твой сонный сад, Царица апельсинных корок, Царица лунной шелухи, Сердец, которые не бьются, Где только мучатся стихи И никогда не создаются. И все не разрешен вопрос, Один из вечных и напрасных: Что слаще -- запах красных роз Иль шорох туфелек атласных? <1954> 659 Умер булочник сосед. На поминках выпил дед. Пил старик молодцевато, -- Хлоп да хлоп -- и ничего. Ночью было туговато, Утром стало не того, -- Надобно опохмелиться. Начал дедушка молиться: "Аллилуйа, аль-люли, Боже, водочки пошли!" Дождик льет, собака лает, Водки Бог не посылает. "Аллилуйа! Как же так -- Нешто жаль Ему пятак?" Пятаков у Бога много, Но просить-то надо Бога Раз и два, и двадцать пять, И еще <раз>, и опять Помолиться, попоститься, Оказать Ему почет, Перед тем как угоститься На Его небесный счет. <1954> 660 История. Время. Пространство. Людские слова и дела. Полвека войны. Христианства Двухтысячелетняя мгла. Пора бы и угомониться... Но думает каждый: постой, А, может быть, мне и приснится Бессмертия сон золотой! 1954 661 Слава, императорские троны, -- Все, о них грустящие тайком, Задаетесь вы на макароны, Говоря вульгарным языком. Что мечтать-то: отшумели годы, Все исчезло, сгнили мертвецы. Но, пожалуй, рыцари свободы, Те еще отчаянней глупцы: Мнится им -- из пустоты вселенской, Заново, и сладко на душе, Выгарцует этакий Керенский На кобыле из папье-маше. Чтобы снова головы бараньи Ожидали бы наверняка В новом Учредительном Собранье Плети нового Железняка. <1954?> 662. ПЕЙЗАЖ Перекисью водорода Обесцвечена природа. Догорают хризантемы (Отголосок старой темы). Отголосок песни старой -- Под луной Пьеро с гитарой... Всюду дрема. Всюду убыль. Справа Сомов. Слева Врубель. И, по самой серединке, Кит, дошедший до сардинки. Отощавший, обнищавший, Сколько в прошлом обещавший! В -- до чего далеком -- прошлом, То ли звездном, то ли пошлом. 1955 663 Истории зловещий трюм, Где наши поколенья маются, Откуда наш шурум-бурум К вершинам жизни поднимается, И там на девственном снегу Ложится черным слоем копоти... "Довольно! Больше не могу!" -- Поставьте к стенке и ухлопайте! <1955> 664 Мимозы солнечные ветки Грустят в неоновом чаду, Хрустят карминные креветки, Вино туманится во льду. Все это было, было, было... Все это будет, будет, бу... Как знать? Судьба нас невзлюбила? Иль мы обставили судьбу? И без лакейского почету Смываемся из мира бед, Так и не заплатив по счету За недоеденный обед. <1955> 665 Жизнь продолжается рассудку вопреки. На южном солнышке болтают старики: -- Московские балы... Симбирская погода... Великая война... Керенская свобода... И -- скоро сорок лет у Франции в гостях. Жужжанье в черепах и холодок в костях. -- Масонский заговор... Особенно евреи... Печатались? А где? В каком Гиперборее? ...На мутном солнышке покой и благодать, Они надеются, уже недолго ждать -- Воскреснет твердый знак, вернутся ять с фитою И засияет жизнь эпохой золотою. <1955> 666 Паспорт мой сгорел когда-то В буреломе русских бед. Он теперь дымок заката, Шорох леса, лунный свет. Он давно в помойной яме Мирового горя сгнил, И теперь скользит с ручьями В полноводный, вечный Нил. Для непомнящих Иванов, Не имеющих родства, Все равно, какой Иванов, Безразлично -- трын-трава. ........................................ Красный флаг или трехцветный? Божья воля или рок? Не ответит безответный Предрассветный ветерок. <1955?> 667 Не верю раю, верю аду, Счет потеряв своим заботам. Но вот -- читаю Илиаду, Как ходят в баню по субботам. И, точно гимны на рояли, Гекзаметры перебираю: Раз так писали -- не гуляли, -- Не верю аду, верю раю. <1955?> 668 Сквозь рычанье океаново И мимозы аромат К Вам летит Жорж Иванова Нежный шопот, а не мат. Книжки он сейчас отправил -- и Ждет, чтоб Гуль его прославил -- и Произвел его в чины Мировой величины. (За всеобщею бездарностью.) С глубочайшей благодарностью За сапожки и штаны. Hy res, 24 мая 1955 г. 669 Дождя осенняя туманность, Природы женское тепло. А я живу -- такая странность -- Живу и даже верю в зло. Все это было, было, было, Все это было, будет, бу... Плетется рыжая кобыла, Везет дрова, везет судьбу. <1955?> 670 Никому я не враг и не друг. Не люблю расцветающих роз. Не люблю ни восторгов, ни мук, Не люблю ни улыбок, ни слез. А люблю только то, что цвело, Отцвело и быльем поросло, И томится теперь где-то там По его обманувшим мечтам. <1955--1956> 671 Памяти провалы и пустоты. Я живу... Но как же так? Постой... ...Чайка ловко ловит нечистоты Из волны лазурно-золотой. -- Проглотив какую-нибудь пакость, Весело взлетает в синеву... Малоутешительно -- однако Никаких сомнений -- я живу! <1955--1956> 672 Построили и разорили Трою, Построили и разорят Париж. Что нужно человеку -- не герою -- На склоне?.. Элегическая тишь. Так почему все с большим напряженьем Я жизнь люблю -- чужую и свою, -- Взволнован ею, как солдат сраженьем, Которое окончится вничью. <1955--1956> 673 Кавалергардский или Конный полк -- Литавры, трубы, боевая слава, Простреленных штандартов дряхлый шелк, Ура... Урра!.. Равнение направо!.. И Государь, в сияньи, на коне... Кругом ни шороха, ни дуновенья... ...Так издали рисуются -- не мне! -- Империи последние мгновенья. 1956 674 Повторяются дождик и снег, Повторяются нежность и грусть, То, что знает любой человек, Что известно ему наизусть. И, сквозь призраки русских берез, Левитановски ясный покой Повторяет все тот же вопрос: "Как дошел ты до жизни такой?" 1956 675 И сорок лет спустя мы спорим, Кто виноват и почему. Так, в страшный час над Черным морем Россия рухнула во тьму. Гостинодворцы, царедворцы Во всю спасались рысь и прыть; Безмолвствовали чудотворцы, Не в силах чуда совершить. И начался героев -- нищих Голгофский путь и торжество, Непримиримость все простивших, Не позабывших ничего. 676 Стонет океан арктический, Зреют кисти винограда... И презренный ум практический В мире -- высшая услада. И плывет недоумение Вечно к Западу, к Востоку: -- Ну, раздай свое имение. -- Ну, подставь вторую щеку. 677 Прозрачная, ущербная луна Сияет неизбежностью разлуки. Взлетает к небу музыки волна, Тоской звенящей рассыпая звуки. -- Прощай... И скрипка падает из рук. Прощай, мой друг!.. И музыка смолкает. Жизнь размыкает на мгновенье круг И наново, навеки замыкает. И снова музыка летит, звеня. Но нет! Не так, как прежде, -- без меня. 678 Все на свете очень сложно И всего сложнее мы, Недоступно, невозможно, Кроме музыки и тьмы, Снов, изгнанья и сумы. Все на свете очень просто, Да и мы совсем просты -- Как могильные кресты, Как ослиные хвосты -- Досчитай, не сбившись, до ста В звонком мире суеты. И тогда, что пожелаешь, Все твое -- и то, и то! Только нет, не досчитаешь, Как не досчитал никто -- Девяносто девять, сто. 679 Упал крестоносец средь копий и дыма, Упал, не увидев Иерусалима. У сердца прижата стальная перчатка, И на ухо шепчет ему лихорадка: -- Зароют, зароют в глубокую яму, Забудешь, забудешь Прекрасную Даму, Глаза голубые, жемчужные плечи... И львиное сердце дрожит, как овечье. А шепот слышнее: -- Ответь на вопросец: Не ты ли о славе мечтал, крестоносец, О подвиге бранном, о битве кровавой? Так вот, умирай же, увенчанный славой! ЭКСПРОМТЫ, ФРАГМЕНТЫ 680 По крыше дождя дробь, В саду болота топь. Ну, прямо копия Картины Клевера -- Бездарная утопия Осеннего севера... <Начало 1940-х> 681 Творю из пустоты ненужные шедевры И слушают меня оболтусы и стервы. 682 ...Кругом безденежье, счета от прачки, Хула полуврагов, полудрузей подачки. Зато всю жизнь стучася лбом о стену, Узнал я цену вам... себе я знаю цену! 683 Шагайте смело, в добрый час, Хорошенькие ножки! Шагать придется вам не раз По этой вот дорожке. <1947> "ВАРИАНТЫ". 1958 г. 684 Теперь я знаю -- все воображенье, Моя Шотландия, моя тоска. Соленых волн свободное движенье, Рога охоты, песня рыбака. Осенний ветер беспокойно трубит, И в берег бьет холодная вода. Изгнанник ваш, он никого не любит, Он не вернется больше никогда. И покидая дикий и печальный, Его тоскою сотворенный мир, Не обернется он на звон прощальный Несуществующих шотландских лир. 685 Мне ангел лиру подает В. Ходасевич От сумрачного вдохновенья Устало выйти на простор, Увидеть море в отдаленьи, Деревья и вершины гор. Солоноватый ветер дышит, Зеленоватый серп встает, Насторожившись, ухо слышит Согласный хор земли и вод. Сейчас по голубой пустыне, Поэт, для одного тебя, Промчится отрок на дельфине, В рожок серебряный трубя. И тихо выступив из тени, Блестя крылами при луне, Передо мной, склонив колени, Протянет лиру ангел мне. 686 О расставаньи на мосту, О ней, о черноглазой Ане, Вздохнул. А за окном в цвету, Такие русские герани. И русских ласточек полет. Какая ясная погода! Как быстро осень настает Уже семнадцатого года... ...Как быстро настает зима Уж пятьдесят седьмого года. Вздохнул. Но вздох иного рода Изгнание. Тюрьма -- сума. -- Не выдержу! Сойду с ума!.. 687 Синеватое облако (Холодок у виска) Синеватое облако И еще облака... И старинная яблоня Зацветает опять Простодушная яблоня... (Может быть подождать?) Все -- до странности -- русское (Подожди до семи!) Это облако узкое (Улыбнись -- и нажми!) И по русскому синяя (С первым боем часов) Безнадежная линия Бесконечных лесов. 688 Теплый ветер веет с юга, Умирает человек. Это вьюга, это вьюга, Это вьюга крутит снег. "Пожалейте! Сколько горя, Так ужасно умирать". Теплый ветер веет с моря Да и слов не разобрать. -- Тот блажен, кто умирает, Тот блажен, кто обречен, В миг, когда он все теряет Все приобретает он. "Пожалейте! Сколько горя". И уже не стало сил. Теплый ветер веет с моря, С белых камней и могил, Заметает на просторе Все, что в жизни ты любил. 689 Проклятие шепотом шлет палачам Бессильная злоба. Сиянье. В двенадцать часов по ночам Из гроба... В парижском окне леденеет луна, Шампанское взоры туманит... И музыка. Только она Одна не обманет. Гитарные вздохи ночных голосов -- О, все это было, когда-то -- Над синими далями русских лесов В торжественной грусти заката, "Из плена два русских солдата"... Сиянье. Сиянье. Двенадцать часов. Расплата. 690 В шуме ветра, в женском плаче, В океанском пенном пенье -- "А могло бы быть иначе" Слышится как сожаленье. Тень надежды безнадежной, Всю тоску, все неудачи Одевает в саван нежный. -- "А могло бы быть иначе". Заметает сумрак снежный Все пути, все расстоянья. Тень надежды безнадежной Превращается в сиянье. Все сгоревшие поленья, Все решенные задачи, Все грехи, все преступленья... -- "А могло бы быть иначе" 691 А что такое вдохновенье? Так, будто вскользь, едва, слегка Сияющее дуновенье Божественного ветерка. На мимолетную минутку Дохнул, повеял, озарил -- И Тютчев пишет, словно в шутку: "Оратор римский говорил". Братская могила (фр.) "Поднимет лошадь ногу одну" (И. Одоевцева). 271 Проект Русская Европа www.russianeurope.ru